Блиц-конкурс по картинкам

[Irena]

По щучьему велению, по авторскому хотению - картинки (см. следующий пост).

*Срок подачи - 10 дней, до 10 февраля включительно.
Продлевать не будем!
Разрешается присылать по 2 рассказа от автора.
* Минимальный размер - 4 тыс. знаков с пробелами. Максимальный - 30 тыс. с пробелами.
Допускается выход за рамки не более 10% от общего текста (т.е. 3600 - 33 000).
Рассказы, выходящие за требуемый объем, могут участвовать вне конкурса.
* Произведения на конкурс посылаются на адрес irinapev@gmail.com и публикуются анонимно. (Просьба, однако, при отсылке указывать свой ник, чтобы ведущий знал, от кого поступил рассказ).
Желательно также послать ведущему в личку подтверждение: "Я прислал(а) рассказ такой-то".
* Ведущий (то есть я) производит грамматическую правку. Автор вправе отказаться от правки, потребовать на просмотр вычитанный рассказ и т.д.
* После окончания срока подачи начинается голосование. Срок голосования - две недели, после чего подводятся итоги и объявляются победители.
*Голосование слать мне в личку. После подведения итогов конкурса все голоса будут обнародованы.

ВНИМАНИЕ! Авторы, присылающие рассказы на конкурс, должны принимать посильное участие в последующем обсуждении рассказов и участвовать в голосовании.

[Irena]

1.

[Irena]

Внимание! Таки продлеваю конкурс еще на день, до 11-го числа (до поздней ночи).

И очень на вас надеюсь

[Irena]

№1

Вечер
(вне конкурса)

Картинка №10


Я думал, умирать будет больно, а оказалось – обидно.

До площади Криспина Великого осталось меньше ста шагов, но, кажется, пройти их я уже не успею.
Я оступился в выбоине мостовой, и из раны на правом боку опять плеснуло кровью.
А боли все еще не было.

***

- Вы куда-то торопитесь, мой мастер? – наконец спросил я, когда наш с Кабом бывший профессор взглянул на часы в четвертый раз.
- О, нет-нет, что ты! Дело в том, что я жду письма… э… одно очень важное письмо, - он поставил кружку прямо на стол, суетливо подвинул чернильницу. Снова глянул на часы, украдкой.

Я молча отпил из своей кружки остывшее вино, ожидая нового вопроса. Прощаться было еще невежливо, оставаться – кажется, незачем. Но у нас в этом городе теперь не так много знакомых, чтобы ссориться с профессором.
- Да, прости, я отвлекся. Так ты еще не подавал отчета?
Пожав плечами, я допил вино. А что тут скажешь?

- Кажется, в Совете кто-то тянет время. Их право.
- Да-да, ты прав, мой мальчик, ты совершенно прав… - и он снова подвинул чернильницу.
Еще немного, и она упадет со стола, хотя какое мне дело.

- Мастер, вы хотели меня о чем-то спросить? – не то чтобы я куда-то торопился, но кресла в доме профессора всегда были довольно неудобными.
Он колебался.
- Скажи, Ал, - наконец произнес он, опять уставившись на стол, - ты уверен, что то место… эээ…
- Да?
- Что оно не подходит для планов Совета?
Чернильница грохнулась на пол.

***

Я остановился, пытаясь отдышаться. Из-под правой ладони, прижатой к боку, текла кровь, очень темная.
У меня не получалось ее остановить, значит, и правда это совсем не вода. Кажется, за мной никто не шел. Но почему?

Я попрощался с профессором у дверей его дома, шагнул с крыльца, и… что было дальше? Не помню.
Мостовая под ногами качнулась, во рту был вкус крови. Надо идти дальше, до площади осталось три дома, а там уже двор гостиницы. Можно держаться за стену - так ведь надежнее, да?

Два дома, если получится перейти улицу.
Почему они меня не добили? Там был кто-то, им кто-то помешал?

…шагнул и столкнулся с прохожим. А потом, когда почти разошлись, он ударил дважды, в спину и в бок.
Я остановился, прислонился плечом к дому. Профессор стоял в дверях? Или ушел в дом? Не помню.

Мостовая качнулась еще раз, а потом упала на меня. Фонари почему-то погасли.

[Irena]

№2

Тайна Кровавой Мэри

Картинка №2


– Дьявольщина! – вскрикнул Питер Сташефф, до переезда с родителями из России звавшийся Пётр Сташевский.
Вырвалось у него и ещё несколько выражений, так и не понятых худощавым юношей, в расстроенных чувствах налетевшим на товарища из-за угла в сумраке родной альма-матер.
– Мистер Трокмортон, какого чёрта?! Пожар, конец света, измена?! – добавил, немного придя в себя, чуть не сбитый с ног. Тон был повышен, но и удар силён - не будь Петя крепким мальчиком ещё в детстве, всё могло бы закончиться падением или даже травмой.
– Извини, Пит. Точно, я немного не в себе, – взволнованно ответил Уильям, сокурсник, так неудачно попробовавший себя на роль тарана. – Стелла бросила меня.
Возбуждение смело его обычную сдержанность, да и с Питером они сблизились ещё на первом курсе, так что были в курсе личной жизни друг друга.
– И куда ты летишь сломя голову: за виски или за кольтом?
– Она вот только что огорошила меня по мобильнику и теперь не отвечает. Хочу посмотреть им в глаза.
– Им? Ушла к другому?
– Да! – опять возбудился брошенный. – К Гарри!
– О, вот они – лучшие друзья. Хочешь дать ему в глаз? Прелестно: Гарри в весе петуха, Уильям в весе курицы.
– Да не собираюсь я драться. А почему курицы?
– Неважно, я к тому, что у тебя нет шансов. А если не собираешься – тем более торопиться некуда.
Здоровяк Питер придержал субтильного товарища за плечо и повлёк в только ему известном направлении:
– Пойдём-ка лучше прогуляемся… знаю я тут неподалёку одно подходящее местечко.
Местечко точно оказалось неподалёку - и, действительно, было подходящим. Подходящим, чтобы залить горе: бар в стиле викторианской таверны - пол, стилизованный под каменные плиты, барная стойка на солидных бочках, люстры в виде газовых фонарей и полное отсутствие музыки с телевизором. Всё тут располагало к задушевным беседам. Да и народу по дневному времени было немного.
Выбор напитков Питер взял на себя:
– Утешаться пивом – пошло, виски – рано, соорудите-ка нам, любезный, по «кровавой Мэри». Товарищу - классическую, а мне без перца и соусов, сельдерей отдельно, льда достаточно одного кубика и ни в коем случае не смешивать.
Понаблюдав за невозмутимым барменом, священнодействующем с ингредиентами, особенно, как он наливает по лезвию ножа поверх водки томатный сок – символ кровавости той Мэри, товарищи подхватили свои стаканы и устремились в самый дальний угол, подальше от посторонних глаз.
Проследив с высоты своих метр девяносто, как, усевшись, брошенный товарищ размешивает сельдереем свою «Кровавую Мэри», Питер тоже присел и исподволь начал сеанс утешения:
– Ну-с, Отелло ты мой бледнолицый, и что же такого неотложного ты хотел сообщить этим…
– Предателям!
– Эк, тебя разобрало. Можно подумать, Стелла у тебя первая.
– Нет, не первая.
– И, даст Бог, не последняя. Или у вас шло к свадьбе?
– Ну… как тебе сказать… не шло пока… вроде…
– Да ты пей свою «Мэри» – охлаждайся, хороший коктейль.
Уильям возобновил прерванный было процесс, время от времени гоняя соломинкой по бокалу кубики льда.
– А всё-таки, если не драться, то чего же ты так рвался их догнать?
– Даже не знаю… бросить обвинение в предательстве… особенно Гарри – друг ,называется…
– Вот, другое дело: голос спокойнее, рыжие патлы уже не торчком, начинаешь рассуждать здраво, – Питер машинально пригладил свои короткие русые кудри. – Сходи-ка за второй.
Дождавшись возвращения товарища, доморощеный психолог продолжил свою атаку:
– Друг, предательство… Знаешь Уил, а может, он тебя, наоборот, спас? Стелла-то - ой не подарок. Вот женится он на ней, и пусть она ему плешь проест. А ты лет через десять и не сразу вспомнишь, как её зовут.
– Ну уж… а предательство – оно и есть предательство, даже если потом…
– Тут можно поспорить… Кстати, ты в монастырь не подашься? Или ещё что?
– Нет, ни в монастырь, ни ещё чего, – впервые улыбнулся утешаемый.
– И девушку новую заведёшь?
– Скорее всего. А ты это к чему, Пит?
– К предательству.
Он взял со столика свой так и не начатый бокал и стал разглядывать на свет ещё не смешанные слои. Через нижнюю – прозрачную – четверть ясно виднелась искажённые реалии таверны, томатный сок бросал на его лицо слабые кровавые оттенки. Не опуская руку, Питер добавил:
– Вот, кстати, символ настоящего предательства – предательства нации.
– Коктейль? Предательства? Кого?
– Своей королевы. Ты же знаешь, откуда такое название?
– «Кровавая Мэри»? В честь Марии Кровавой.
– Правильно. Марии I Тюдор.
– А в чём предательство?
– В прозвище. Обозвать Кровавой одну из самых добрых и миролюбивых правительниц – это ли не предательство?
– Ой-ли? Добрых и миролюбивых?
Довольный, что товарищ отвлёкся от личной трагедии, Питер поставил, так и не начав, свой коктейль и охотно продолжил дискуссию:
– А чем же она, по-твоему, заслужила такое прозвище?
– Известно чем – казнями протестантов.
– Прекрасно! А не напомнишь, что за времена тогда были? Коротко – одним словом.
– Реформация.
– Замечательно. Реформация – время религиозно упёртых людей. Генрих VIII – отец нашей Марии, решил развестись с её матерью и жениться на Анне Болейн, обратился к Римскому Папе за разводом. Но Папа упёрся и не дал развода. Генрих тоже упёрся и ударился в Реформацию: отринул главенство Папы, казнил недовольных, развёл англиканство, разогнал католическое священство, разрушил монастыри, заодно и казну пополнил. Так, Уил?
– В общих чертах.
– Хватит и их. Эдуард VI, его сын и наследник, несмотря на молодость, ударился в протестантизм уже серьёзно и начал насаждать его повсюду; католики упёрлись – их приструнили. В результате приструнения из-за упёртости Эдуарда и компании погибло пять с половиной тысяч человек.
– Религиозные войны - самые жестокие.
– Бесспорно. Мария, нельзя не признать, тоже была очень упёртой католичкой. Опасаясь за протестантизм, у смертного одра Эдуарда её даже исключили из наследников и попытались передать власть протестантке Джейн Грей. Могли бы и просто казнить, как сама Мария «девятидневную» королеву Грей.
– Вот, казнила же.
– Бесспорно. И Джейн, и её мужа, и тестя, и отца.
– Видишь.
Питер взял свою «Кровавую Мэри» и, уже не разглядывая, без соломинки, залпом поглотил содержимое, запив крепость водки томатным соком. Закусив всё это хрустящим сельдереем, он продолжил курс исторической реабилитации:
– Уильям, Мария была ярой католичкой и для процветания страны взялась восстанавливать католичество. Протестанты тоже упёрлись и восстали - возможно, хотели вернуть на престол Джейн. Даже понимая, что она ни в чём не виновата, ей всего-то шестнадцать лет было, - но как знамя любого протестантского восстания, Мария не могла оставить Грей в живых.
– Значит, были казни?
– Конечно: упёртым протестантам головы рубили и на кострах сжигали, я это и не отрицаю – Мария тоже была упёртой.
– А в чём же тогда предательство нации?
– В количестве! За пять лет её правления было казнено всего двести восемьдесят семь человек. В среднем пятьдесят семь на год правления.
– И что?
– Давай сравним: Генрих VIII казнил семьдесят две тысячи. По тысяче восемьсот девяносто пять человек за год правления.
Её сестра и преемница Елизавета I, самая популярная правительница в истории Англии, Глориана, Королева-девственница, за своё долгое правление казнила восемьдесят девять тысяч, или почти две тысячи человек в год.
Сравни: пятьдесят семь и две тысячи… Однако кровавой оказалась Мария.
– Современникам виднее.
– Можешь не верить, но современники никогда не называли Марию кровавой. И лет пятьдесят после смерти - тоже. Не любили особо, но совсем за другое.
– За что?
– Из пяти лет её правления два выдалось неурожайных, народ просто голодал. Да ещё, поддерживая своего мужа – испанского принца, ввязалась в войну с Францией и потеряла последний город на континенте – Кале.
– Кто же присобачил ей это прозвище?
– Враги, конечно.
Народ между тем потихоньку наполнял бар – видно, настал час ланча. Суета посетителей, разговоры, звонки мобильников разрушили хрупкую иллюзию викторианской таверны. Отметив, что Уильям справился со второй «Мэри» и затеянный разговор достаточно отвлекает его от личных обстоятельств, Питер предложил товарищу пройтись по Брук-стрит и погулять по Гросвенор-парку. На шумной улице продолжать разговор не хотелось, и до парка они шли молча, погружённые каждый в свои мысли.
Прогуливаясь под сенью дерев, мистер Трокмортон сам вернулся к прерванному разговору:
– Так кто же наградил Марию титулом «Кровавая»?
– Видишь ли, Уил, после её смерти католики продолжили бодаться с протестантами. В этих религиозных забавах, кстати, небезызвестная католичка – Мария Стюарт – лишилась головы.
– Как женщинам-то не везло.
– Она слишком громко и настойчиво заявляла права на английскую корону. Ну ладно: где-то через полвека после смерти нашей Марии I католики решили взять капитальный реванш в этих гонках и взорвать ко всем чертям парламент, вместе с королём.
– А… пороховой заговор?
– Он самый. После этого протестанты не только казнили всех заговорщиков и приструнили остальных «папистов», но решили заодно раз и навсегда очернить всех католиков в принципе. Тут-то и навесили Марии Тюдор кровавое прозвище, понаписали во всех хрониках и учебниках всяких ужасов, да так удачно, что и до сих пор…
– Вот он, чёрный пиар… а я думал, это придумали в наше время.
– Друг мой, раньше, гораздо раньше. Англия вообще – страна с непредсказуемой историей.
– Что, такое встречалось и раньше?
– Да сплошь и рядом. Вот что ты подумаешь услышав: Ричард III?
– Ну…
– Негодяй, в борьбе за власть совершивший все возможные подлости и злодейства?
– Примерно так. А что, нет?..
– Уильям наш Шекспир – гений, что тут скажешь… по его пьесе и останется в памяти народа последний из Плантагенетов.
– Что, опять?
– Историю пишут победители… войну Алой и Белой Розы выиграли Ланкастеры, они и понаписали про последнего Йорка, что хотели… А он был мудрым правителем, отличным воином, реформатором и покровителем искусств. Вот так.
– Да уж…
В это время в парк зашли две женщины с детьми шести-семи лет. Мамаши уселись на свободную скамейку, а мальчик принялся гоняться за девочкой между цветочных клумб. На фоне этой идиллии Питер решил коснуться других нюансов королевской жизни:
– Возможно, в молодости Мария даже не хотела короны и трона. А хотела всего-то — любить и быть любимой. Всего-то — стать женой и матерью. Всего-то — стать счастливой. Но… жизнь жестока, судьба королев — безжалостна. И она получила корону, трон, власть — и скорую смерть от непомерной их тяжести.
– Но мужа-то она получила.
– Муж, которому ты отвратительна – сомнительное счастье. Но она получила хоть такое, и правила более пяти лет. – Питер присел на скамейку. – Знаешь, кого мне по-настоящему жаль в этой истории?
– Кого? – спросил Уильям, останавливаясь напротив товарища.
– Юную Джейн Грей, «девятидневную королеву». Вот уж она-то точно о троне не думала, хотя могла стать не худшей правительницей. Добрая, умная, решительная и мужественная, одна из самых образованных дам эпохи: знала несколько языков, Платона в подлиннике читала. Единственная её вина: согласилась принять корону – не смогла противостоять давлению родных отца с матерью и интригана-свёкра.
– За что и поплатилась.
¬– Да… в шестнадцать лет потеряла голову на плахе. Её поведение на эшафоте – образец мужества.
Оба друга погрузились в глубокую задумчивость. Первым из своих мыслей вынырнул Питер и, взглянув на часы, начал прощаться:
– Мне пора. Смотрю – ты уже в порядке.
– Ты о чём? А… я и забыл уже… на фоне таких трагедий, собственные коллизии кажутся мелкими неприятностями. Умеешь же ты утешить.
– Вот и чудненько. До скорого!

[Irena]

№3

Охота на веру

Картинка №2




– Adjutorium nostrum in nomine Domini…
Слова молитвы разносились по древнему собору, взмывали к самому своду. Неземное счастье переполняло сердце Раймонда, и душа его пела вместе с хором Собора Парижской Богоматери.
– Qui fecit caelum et terram, – откликнулись свидетели.
– Domine, exaudi orationem meum, – голос архидиакона набрал силу, набатом ударил в запертые двери, многократно отразился от окон и благодатным дождем пролился на страждущих.
– Et clamor meus ad te veniat,* – прошептал Раймонд, не сводя глаз с невесты, робко ступающей на ковровую дорожку.
Длинные, иссиня-черные, слегка вьющиеся на концах волосы струились по ее плечам, груди, спине, резко контрастируя с кружевом свадебного платья. Хрупкая, почти невесомая, она летела к алтарю, будто не касаясь пола, и казалась волшебным, сказочным созданием, странно неуместным здесь, в громадине храма.
Сандрин подняла глаза и вспыхнула до корней волос: таким неприкрыто, откровенно жаждущим был его взгляд. Замешательство не было долгим, мгновение – и синие, дразнящие огни загораются где-то в глубине прекрасных глаз невесты, отвечая на взгляд жениха… так же доверчиво и решительно, как некоторое время спустя ее губы ответят на его поцелуй.
– Raimundus, – вопросил священник, – vis accipere Alexandra hic praesentum in tuam legitimam uxorem juxta ritum sanctae Matris Ecclesiae?
– Volo, – ответил он, едва справившись с голосом.
– Et Alexandra, vis accipere Raimundus hic praesentem in tuam legitimam maritum juxta ritum sanctae Matris Ecclesiae? **
Ее губы шевельнулись, затрепетали ресницы, стыдливо пряча синие сполохи. В наступившей тишине слышно было, как бьется муха в цветном витраже.
– Vo… – она не договорила.
Слишком поздно почуяв неладное, Раймонд бросился к ней и не успел. Переломанное внезапной судорогой тело уже оседало на ступени алтаря, тонкие пальцы сжимались и разжимались, скребли по мраморному полу, искаженное болью, мертвенно-бледное лицо, все в потеках туши, неестественно алые губы и кровь… господи, сколько крови!
Кровь хлестала по ступеням, пятнала пышную кипень свадебных кружев и белоснежные плиты алтаря, стекала вниз и насквозь пропитывала ковровую дорожку, по которой еще несколько минут назад невеста летела к своему счастью.
Она еще содрогалась, когда Раймонд приподнял ее и уложил на колени, повернув лицом к себе. Глаза были закрыты, но губы все еще шевелились, силясь что-то произнести.
– Volo, – скорее угадал, чем услышал потрясенный жених.
Кажется, он закричал.

Раймонд сел на кровати. Дотянулся до брошенной на тумбочке пачки «Голуаз», достал сигарету, зажег и нервно затянулся. Невысокий и худощавый, даже щуплый, он относился к той породе людей, про которых говорят «маленькая собачка – до старости щенок». Вот только старость не наступала. Сначала Раймонд искал в зеркале следы ее неумолимой поступи: морщинки в уголках глаз, седину на висках - ждал и звал ее, как неверную любовницу. С годами привык, смирился и стал находить некое извращенное удовольствие в самой идее вечной жизни. Пусть даже такой. Которую и назвать-то жизнью – сложно.
Сны оставались единственным, что отравляло его размеренное и аккуратно разложенное по полочкам бытие. Во сне все воспринималось иначе – так, будто неким волшебным образом он перестал быть охотником и вернулся к себе прежнему. Во сне были эмоции: фонтаны, реки и моря давно забытых чувств. С непривычки он тонул в них, захлебываясь сознанием того, что живет по-настоящему.
И еще во сне была Сандрин.

Они познакомились в Шамони, в мае 1896. Раймонд впервые приехал во французские Альпы, поддавшись на уговоры своего приятеля Джеффри О’Грэди, утверждавшего, что новомодная забава – горные лыжи – улучшает самочувствие, нормализует кровяное давление, словом, всячески способствует полноценному отдыху. До сих пор Раймонд был уверен, что полноценному отдыху лучше всего способствуют книга, теплый плед и стаканчик виски, но спорить со старшим товарищем не решился.
На поверку Шамони оказался захудалой французской деревенькой, жители которой не знали других языков, кроме своего стрекочущего наречия. Лыжи легкий и изящный Раймонд освоил без труда, а вот полюбить их не получилось. Хотя, надо отдать должное доктору О’Грэди, пейзажи были великолепны, и одна лишь прогулка по окрестностям могла улучшить любое самочувствие.
Так они и встретились. Любуясь вершиной Эгюий-дю-Миди, он обратил внимание на непрошеную спутницу, только услышав за спиной тихое:
– Мсье не возражает?
На ходу вспоминая французские извинения, он обернулся, да так и застыл с открытым ртом. Девушка была прекрасна, как ангел. Молочно-белая кожа, легкий румянец и прямой синий взгляд. Упрямый подбородок. Яркие губы. Очаровательные ямочки на щеках. И тяжелый узел иссиня-черных волос, небрежно скрученных на затылке.
– Что вы, – наконец выдавил он из себя. – Простите, я задумался.
– Да, – серьезно кивнула она. – Здесь хорошо думать. Например, о вечности.
– Вы о горах? Ну, даже они не вечны… Альпы – это, условно говоря, очень молодые горы.
– Вот-вот, условно. И будут молодыми еще много тысяч лет… и за это время кто-то не раз еще повторит ваши слова, глядя на Эгюий-дю-Миди.
– Откуда такие грустные мысли? Вы молоды, у вас вся жизнь впереди…
Она посмотрела ему в глаза:
– Вовсе не обязательно, что она получится долгой.
– Но почему? – не то чтобы Раймонд надеялся жить вечно, просто подобный поворот разговора оказался для него неожиданным.
– Не знаю, как объяснить. Мы… я немного отличаюсь от людей. Впрочем, не так сильно, чтобы это было заметно с первого взгляда, но тем не менее. Я… не совсем человек, строго говоря. И однажды, рано или поздно, мне придется полюбить… кого-то. И связать с ним свою жизнь. В буквальном смысле слова.
Он невольно улыбнулся, отчего-то ни капли не сомневаясь в ее словах:
– Знаете, а ведь первое впечатление оказалось верным. Вы – ангел?
Она тряхнула головой, словно отгоняя тревожные мысли, и засмеялась в ответ:
– Возможно. Меня зовут Сандрин.
– Очень приятно. Раймонд. Раймонд Шнитке, практикующий врач. А чем вы занимаетесь, о прекраснейшая из философствующих дам?
Спустя два часа он знал о ней все. Спустя два дня не мог представить, что не увидит назавтра ее синих глаз, не услышит хрустального смеха. Спустя две недели сделал ей предложение.
И был огорошен отказом.
– Почему? – едва нашелся он с вопросом.
– Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Все случилось так быстро, и я не знаю... Мне кажется, я люблю тебя, но… мне не с чем сравнивать – мы любим только раз в жизни. Навсегда. Полюбив, я стану человеком. Обычной смертной женщиной. Но я не знаю, действительно не знаю, как и когда я смогу это понять? Как я смогу доказать тебе, что люблю?
– Мне не нужно доказательств. Я люблю тебя. Пожалуйста, скажи «да».
Они поженились через полтора месяца, и, выходя из храма с бешено бьющимся сердцем, ослепший и оглохший от невыносимого счастья, Раймонд думал, что за всю свою тысячелетнюю историю остров Ситэ не видел более счастливого человека.
…Сандрин не стало в 1914-м, в канун великой Войны. Тогда это казалось ему донельзя символичным. Сейчас – нет. Просто именно тогда Раймонд осознал, что больше не верит жене. Не верит в ее любовь, сомневается в ее словах, ловит чужие тени в бездонных озерах синих глаз, и даже ее хрустальный смех кажется ему насквозь фальшивым.
И еще – она не менялась с возрастом. Для Раймонда ее непреходящая юность была прямым доказательством того, что он нелюбим. Он гнал от себя эти мысли, но они возвращались исподволь и терзали его долгими ночами, когда Сандрин спала рядом с ним – все такая же прекрасная, любимая и… ненавистная его жена.
Она умирала на его руках. Тихо, как гаснут свечи. А он, грея в ладони ее тонкие пальцы, готов был кричать, прося у Господа чуда и понимая - новым знанием, открывшимся ему, понимая, что лимит чудес исчерпан и что тем самым одним, своим персональным чудом он не смог распорядиться правильно.
Ее последним словом было тихое, скорее угаданное, чем услышанное:
– Volo.

Раймонд горько усмехнулся и затушил окурок. Вот так и становятся охотниками. Не поверив до конца в чудо. Отравив свою жизнь страхом и сомнениями. И однажды, когда уже нечего терять, увидев, наконец, как небывало, как остро нуждаются в чудесах другие. Становятся охотниками – и остаток отпущенной кем-то сверху вечности безнадежно ищут того, кто вернет им веру в чудеса.
Он встал, подошел к окну и раздвинул занавески. Неясный свет нарождающегося дня робко прокрался в комнату. Там, за окном, начиналась жизнь. Чужая, но такая понятная.
По соседней улице прогрохотал мусоровоз.
Прошел дворник, негромко насвистывая что-то отдаленно похожее на «Love me tender, love me sweet…».
В нише дома напротив самозабвенно целовались двое подростков.
Кто станет следующим?
Мужчина в инвалидной коляске, безысходно влюбленный в подругу по переписке и не решающийся рассказать о своем состоянии – в страхе, что она отвернется от калеки?
Пожилая женщина, схватившаяся за сердце – ее сына, находящегося в Ливии в составе миротворческого контингента Евросоюза, только что послали на зачистку беспокойного района в Киренаики, откуда он уже не вернется?
«Я могу помочь, – думал он. – Могу разорвать и заново сшить тонкую ткань чужого бытия. Шрамы, конечно, останутся, но… Мальчишку минует пуля, и он вернется к матери. Женится, наделает ей внучат. Девушка из маленького южного городка вполне способна полюбить инвалида – он уже ее покорил своими стихами, почему нет? Я могу отыграть назад недавнюю аварию в Новом Орлеане, на углу Труа-Мускетер и Армистис, и вернуть измученной женщине трагически погибшего мужа. Но я не могу сделать их счастливыми. Рано или поздно сын отдалится от матери, и она, забыв о той радости, что принесло ей однажды его возвращение, всякий раз будет встречать его упреками. Инвалид так и не сможет убедить себя в том, что его действительно можно любить. Его, а не его деньги и подвернувшуюся возможность выбраться из рыбной вони портового городишки. А женщина из Нового Орлеана так и не забудет тех нескольких суток, когда думала, что ее муж - погиб, с ужасом станет ждать, что проснется, что все вернется на круги своя, и ожидание разорвет в лохмотья ее душу. Что же я делаю не так?»
Раймонд знал ответ – тот самый ответ, который долго выскальзывал из его рук. Но здесь он был бессилен. Для счастья нужно так мало и так много – поверить, что чудо возможно.
Просто поверить.





*Помощь нам в имени Господнем,
Что сотворил небо и землю.
Господи, услышь мою молитву,
И зов мой достигнет Тебя

**Раймонд, берешь ли ты присутствующую здесь Александру в законные жены перед лицом матери нашей Святой Церкви? – Да. – Александра, берешь ли ты присутствующего здесь Раймонда в законные мужья перед лицом матери нашей Святой церкви?

[Irena]

№4

Сплошная романтика

Картинки №1 и №15


Раньше я всех уверяла, что не дура… а теперь сама в этом сомневаюсь.
Казалось бы, история знакомства с очень перспективным поклонником была в духе историй про Синдереллу и голливудских стандартов. Да и поклонник играл свою роль, словно по сценарию. Все шло настолько идеально, что мои сомнения, помноженные на подозрительность, развеялись, и я потеряла всякую осторожность. Похоже, я даже потихоньку начинала влюбляться в Анри - и с нетерпением ждала более решительных действий с его стороны. Знакомы-то уже больше двух недель, пора определиться с отношениями: или - или.
И вот, по истечении третьей недели, он пригласил меня на уикенд в свой замок... да-да, оказывается, его семья имеет свой замок на Луаре (не могу отнести это к недостаткам!)
Правда, у него там давно уже запланирована встреча с деловыми партнерами, но все остальное время – наше. Как я повелась на это? Не понимаю…

До замка мы добирались на маленьком самолете, в котором меня все раздражало. Если бы я знала заранее, что все будет так, не стала бы одеваться в исключительно романтичное, но такое непрактичное белоснежное платье! Но когда облака рассеялись и я увидела все то великолепие, что вскоре может стать моим, я поняла, что все сделала правильно. Без романтики эта картина была бы неполной!
Самолет приземлился на небольшой поляне, мы вышли. У трапа ждала машина, но чуть поодаль был цветущий луг! Разумеется, я побежала туда.
В свежем, немного прохладном воздухе разливался запах цветов; стрекотали кузнечики; что-то насвистывала неизвестная пичуга. Замок вставал впереди белоснежной глыбой. Чуть позади него, слева, ввысь уходили пики скал, справа синело туманом ущелье. А впереди, за дальними хребтами гор, небо одаривало глубокой синевой и безмятежностью.
Нарвав цветов, я сплела два венка – для себя и Анри, но его почему-то это не порадовало. Довольно нетерпеливо он попросил меня поторопиться. И зачем только я вымочила подол платья, если возлюбленный все равно не оценил моего порыва?
Остановив машину у сторожевой башни перед воротами, он помог мне выйти и тихо шепнул на ушко:
- Я тебя должен покинуть, негоже гостям ждать хозяина. Уверен, ты и сама прекрасно разберешься, где тут что. Будь хозяйкой, я надеюсь, что впереди у нас незабываемый вечер!
И… он уехал.
Хм… хозяйкой? Мне нравится, как это звучит.
Признаюсь, мне было интересно и разглядеть все, как следует!
Я смело вошла в башню, и дверь за моей спиной захлопнулась, пронзительно заскрипев. Лестница круто уходила вверх. Стоял сумрак, слегка разгоняемый чадящими факелами.
Воняли они при этом изрядно. Хозяйки в этом замке явно не хватает! Ступени привели меня на второй этаж. Все двери оказались закрыты, и я пошла выше.
То же оказалось и на следующем пролете. На вершине башни меня ждала гостеприимно распахнутая дверь в комнату с французскими окнами на крышу, где я увидела удобные шезлонги.
Комната была очень пыльная. Не понимаю, в таком замке слуг, что ли, не хватает? Несколько дверей вело: в кладовку с какими-то тряпками, котлами и лоханью с водой; в чулан с тусклым зеркалом; в холодную комнату с продуктами. Думаю, не стоит объяснять, что я выбрала?
Но время шло, мне это стало надоедать, хотя виды открывались самые живописные!
Но я вдруг смутно различила какие-то звуки: казалось, еще чуть-чуть, и я разберу слова… Думаю, я никуда бы не пошла, если бы не этот тихий шепот. Но я оказалась слишком любопытной и пошла навстречу своей судьбе.
Оказалось, это из чулана с зеркалом доносилось тихое потрескивание и неразборчивое бормотание. Что же это за слово? «Посвящение»? Кого - куда?
Распахнув дверь, я еще успела удивиться: кто же зажег свечу перед ним? Но тут перевела взгляд на зеркало - и утонула в нем. Буквально. Оно превратилось в темный коридор, в который меня затягивало, как в омут. Казалось, я плыву по нему, заключенная в светящуюся сферу. Страшные картины проносились передо мной: мрачное подземелье, стены, вибрировавшие от бушевавшей в них магии, скелеты, которые, словно разъяренные звери, пытались разорвать меня в клочья. Какое-то время они не могли до меня добраться - мешала сияющая защита. Образовав вокруг меня круг, они тихонько побрякивали костями и следили за каждым моим жестом, словно ожидая чего-то или кого-то. И вот этот кто-то ответил на зов: за их спинами появилась фигура в черном плаще, окутанная клубами первозданной тьмы. Посох в ее руках, со свистом рассекая воздух, освободил дорогу. Очередной взмах - и я услышала дикий визг, после которого все скелеты набросились на мою защиту и прорвали ее. Почувствовав боль, я заорала и потеряла сознание.
Пришла в себя на полу все в той же неубранной комнате. Я была вся в пыли, платье мое оказалось порвано, но венок на голове оставался все так же свеж, чего я не могла сказать о себе.
Я старалась не думать о том, что только что было, да и наяву ли все произошло? В голове вертелась одна мысль: если Анри увидит меня в таком виде? Он не узнает в этом чучеле девушку своей мечты. В отчаянии я пошла к воде. Если кто-то хоть раз пытался смыть пыль ледяной водой из корыта – он меня поймет. Ни к чему хорошему это не привело, я стала не только более грязной, но и мокрой, и почувствовала голод и озноб.
Тут был камин с очагом, но как развести огонь? В кладовке были продукты, но кто будет готовить?
Помыкавшись какое-то время, я все же приступила к разведению огня. Ничего, что часть подола платья и прическа при этом пострадали, - пламя все же разгорелось! Пусть не говорят, что блондинки ни на что не способны!
Затем я попробовала понять, какие продукты тут имеются, и придумать, что с ними можно сотворить в этих условиях. Ведь здесь даже ножей нормальных нет! Зато на стене над камином висело несколько красивых экспонатов холодного оружия. Должно быть, кому-то они дороги, как часть истории, но я этим не заморачивалась, как и их назначением: для меня важней их режущая способность. Потянувшись к тому, что был поменьше размером, я сшибла с каминной полки какую-то финтифлюшку. Из нее посыпался пепел, собираясь в воздухе в призрачную фигуру… но этим меня было уже не испугать после скелетов - подумаешь!
С добытым ножиком я отправилась на поиски следующих приключений. Меня ждали: фрукты (которых могло бы быть и побольше! Даже голод не удалось утолить!), рыба, какие-то птички, кусок мяса и непонятные клубни с острым запахом.
Что же с этим всем можно сделать? Пришлось поломать голову. Головы, когти и хвосты рыбам и птичкам я решительно отсекла. Ополоснув все добро в воде, нарубила на довольно крупные куски одного размера. Добыла еще пару железяк подлинней моего «ножика», нанизала на них куски вперемешку и сунула в пламя, разместив на каминной решетке.
Мотаясь туда-сюда, я все время проходила через туманную фигуру, встававшую на моем пути. Ну что она ко мне лезет, не до нее! Еще и издает раздражающие тоскливые вздохи.
Боже… еда не должна так пахнуть! В комнате стояли неописуемые вонь и чад. Хорошо, что окна открыты, хоть не задохнусь. Призрака же от дивного благоухания явно чуть кондрашка не хватила: он жутко извивался и теперь издавал недовольные вопли. Мог бы улететь, кто его держит! Уж точно не я, и без него хватило острых ощущений!
Не знаю, сколько времени прошло и приготовилось ли мое барбекю, но тут снизу донесся веселый голос любимого:
- Милая! Как твои успехи? Надеюсь, нас ждет незабываемый романтический ужин?
Призрак радостно взвыл и устремился на звуки. Я, злобно ухмыльнувшись и перехватив ножик поудобней, последовала за ним. Если возмущенного призрака моему милому будет мало, я сама обеспечу его незабываемыми впечатлениями!
Гарантирую!

[Irena]

№5
Картинка №14
Текст удален по просьбе автора. Ирина.

[Irena]

№6

Доля правды

Картинки №10 и №14




Говорят, есть на свете один цветок, который, дескать, жизнь продлить может. Волшебный, в общем. Называется он каменный лотос и растет в Запретной долине, во владениях дроу, за рекой Забвения с её ядовитым туманом. Ну и сами дроу, понятно, не будь дураки, тоже не рады его в приветственные венки гостям вплетать. Тем более, что цветет он по нашим меркам редко – раз в пятьдесят лет. А именно в его бутонах вся сила и есть. Правда, там не совсем понятная штука с этими бутонами, потому что они не только живительную энергию отдают, но и забрать могут, потому всем подряд с ними дело иметь не следует, если не идиоты. Ну а обученные колдуны вроде бы могут и из стебля этого лотоса всякие артефакты изготавливать, которые в их среде потом большим спросом пользуются и денег больших стоят.
Мне вообще-то, как простому наемнику, таких вещей знать не положено. Но однажды, когда я был на мели и спускал последние медяки на дрянное пиво в знакомой таверне, случайно услышал, как какой-то таинственный незнакомец с мажеским посохом завлекает двух молодцеватых парней выгодным дельцем по добыче этого самого каменного лотоса. И я подумал, что я всё равно без денег, не дряхл, умею обращаться с мечом, так почему бы и нет? И направился к ним.
Я был уверен, что мне не придется их долго уговаривать. Всем известно - дроу не любят чужаков. Они давно отмежевались от светлых эльфов, переселившись в скалы, могут потягаться с гномами в кузнечном деле, необычайно сильны и ловки, прекрасно владеют холодным оружием, при этом коварны, свирепы и сверхнаглы, в злокозненности не уступят пьяным оркам. Словом, крайне опасные типы. И крепкие парни, согласные отправиться в земли дроу да ещё и посягнуть на их ценности, на земле не валяются.
И меня приняли.
Компания оказалась немаленькой. Это были пара серых эльфов, три гнома, орк (как водится, пьяный), амазонка и почему-то довольно много крестьян.

Первая стычка с дроу состоялась на границе их владений. Бой был стенка на стенку. Я старался держаться под прикрытием кустов, немного в стороне от основного действия, – обычно не люблю сразу лезть на рожон.
Первыми, конечно, потеряли строй крестьяне. Дроу крепко насели на гномов, и один из них, получив кувалдой по башке, потерял ориентацию и стал крушить союзников. В этой сумятице колдун, наемники с амазонкой и серые эльфы сбежали. Я, понятное дело, присоединился именно к их компании.

Мы немного вернулись назад, и у первого людского селения колдун набрал ещё крестьян, а также разжился странствующим рыцарем и парой мелкопоместных дворянчиков, вся ценность которых, на мой взгляд, состояла в их недоукомплектованных доспехах. Мы двинулись в путь, а я всё недоумевал, зачем наш колдунишка тащит с собой этих сельских придурков, как мы нарвались на разъезд дроу. Завязался очередной бой.
Знаете, я слышал однажды, как в книге описывали сражение: «Он, выхватив меч, врезался в шеренгу врагов, сыпля могучими ударами своего меча, разя противников направо и налево». Вот примерно так дроу разили крестьян. А мы опять смылись без единой царапины.
Наконец я понял, зачем наш многомудрый предводитель тащил с собой это мясо. Жаль, только, если постоянно возвращаться назад, никогда не дойдешь до намеченной цели. А то мы, подозреваю, могли бы снова и снова пополнять наш отряд расходным материалом. Только вот на территории дроу взять его больше негде.
Поэтому в следующий раз наши жизни колдун выменял на деву-воительницу. Оказалось, у неё среди наемников появился дружок, который орал и бесновался, но благоразумно не остался вместе с ней.
Так мы и продвигались от стычки к стычке.

Но долго так продолжаться, к несчастью, не могло, и настало время серьезной схватки. Я потерял из виду колдуна, пришлось доставать меч и лезть в гущу сражения – в горячке боя меня потянуло на геройство. Расплата последовала незамедлительно. Я выскочил прямо на гигантского закованного в броню тролля, сражавшегося на стороне дроу. Тролль, как и полагается всякому мерзкому троллю, жутко вонял. В рядах наемников бытует шуточка, что эта страшная вонь – один из видов вооружения троллей. В этой конкретной шутке оказалась большая доля правды. Пока я на какой-то миг оторопел от волны смрадного запаха, тролль своей кувалдой меня достал. Я почувствовал, как буквально раскалывается мой череп, и провалился в темноту…

Голова болела дико, я не мог ни пошевелиться, ни открыть глаз. Да и тела не чувствовал…

Голова по-прежнему раскалывалась, сквозь приоткрытые веки я увидел рожу дроу. Мертвого дроу. Я было подумал, как хорошо, что он мертвый, как снова провалился в беспамятство…

Не знаю, сколько времени прошло, пока я смог подняться и осмотреться. Кругом были лишь трупы. Неподалеку валялся один из дворянчиков с почти целыми латами как раз моего размера. Я кое-как нацепил их на себя, а затем поковылял прочь.
Через какое-то время, показавшееся мне часами, я набрел на клячу, которую мне даже удалось поймать и оседлать. Дальнейший путь проходил легче и, главное, быстрей. Спустя ещё пару часов я нагнал колдуна и одного из наемников. Наверное, это пресловутая удача возвращенцев с того света, потому что вскоре они свернули с тропы в заросли, и там я бы их никогда не нашел. Оповещать их о своем присутствии я не стал, стараясь держаться незаметно позади.
Так мы продвигались еще пару дней.
Запас продуктов у меня кончился, я начал терять силы и держался лишь на одном упрямстве: не поворачивать же назад, когда столько пройдено! Постепенно у меня стало притупляться внимание, в голове тупо билась одна мысль: вперед. Кажется, я уже просто держался в седле, глядя в спину колдуна. Так и не понял, почему они не обращали на меня внимания? Может, тоже держали «на убой»?..

Наше путешествие подошло к концу неожиданно.
В сплошном тумане я потерял спутников из виду. Потом до меня вроде бы донеслись крики и шум драки, но в моем состоянии, да ещё и в тумане, всё казалось обманчиво. Кобыла моя, наконец, пала, и дальше я снова двинулся пешим.
Вдруг туман разошелся, и я увидел… я увидел ЕГО! Он был велик и прекрасен! А целых два бутона были нежны и… Я понял, что это должно быть моим!
Не помню точно, как я перебрался на другой берег. Кажется, я смог свалить дерево и в одиночку перекинуть его через реку. Потом буквально перелетел по бревну. И вот я уже рядом с этим чудом! Что же мне делать? Каменный стебель так просто не сломать. Я достал меч и нанес рубящий удар!.. Адская боль во всем теле. Я кричал – нет, вопило буквально все мое существо. Кажется, отсек бы руку – было бы куда менее больно.
Но рука была при мне. Она крепко сжимала меч и служила проводником жизненной силы. Вот только эта жизненная сила была моей, и она стремительно утекала в цветок через меч. Я с ужасом наблюдал, как буквально дряхлею, но ничего не мог поделать. И я рассыпался. Да-да, рассыпался прахом. Точнее, прахом рассыпалось мое тело, а сознание слилось с каменным лотосом.

И знаете, я тут в нем не один. Нас тут уже девятнадцать душ. Среди нас есть трое эльфов и пятеро гномов. И даже один колдун-неудачник, который и просветил меня о законе равенства энергий и их круговороте в природе. Он растолковал, что, чтобы лотос кому-то продлил жизнь, он сначала должен забрать жизнь, и, по сути, это такое каменное вместилище жизненной энергии. Её накопитель, во!
Так что дальше я, в общем, в неплохой компании коротаю время. А также меня теперь совершенно не интересует состояние моего кошелька и моих карманов. И единственный вопрос, который по-настоящему меня беспокоит с подачи этого колдуна-паршивца, – останется ли мое сознание моим, когда, наконец, кому-то удастся использовать этот треклятый лотос для продления жизни?

[Irena]

№7

Рыцарские страдания

Картинка №8





– Любезный, – придержав своего росинанта на въезде в село, сэр Маннелиг окрикнул первого встречного, довольно жалкого на вид, – что это за дыра?
Зыркнув исподлобья, «любезный» мгновенно оценил мордоворот спрашивающего, косую сажень его плеч, оружие, богатырские стати коня - и, не решившись дерзить, ответил, скрывая обиду:
– Не дыра это, бла-а-родный дон, а коронное село – Малый Бздох.
– Чего же малый? Халуп-то, вроде, порядочно, – заинтересовался благородный всадник.
– Большой подальше чуток. Его Величество, проезжая годов десять назад по этой дороге, «дунул» у них на площади гораздо громче, чем у нас, – огорчённо сообщил местный патриот и, немного оживившись, добавил, – но домишек у нас поболее будет.
– А таверну у вас не снесло от королевского… кхм… Переночевать тут есть где?
– Это завсегда… – вдруг засуетился «любезный» и махнул вдоль дороги рукой с зажатым в ней жалким подобием шляпы, – дальше езжайте, увидите большую избу с вывеской. Постоялый двор там. Мимо не промахнётесь. Малой у меня в «Монаршем громе» при лошадях.
Пропустить сей приют путников, действительно, можно было только спьяну, настолько сильно он выделялся из окружающей бедности.
Пока благородный дон пытался разобрать рисунок на вывеске – уж больно заинтересовало его: как же художник вывернулся, изобразив высочайший «вздох»? - долговязый юноша с конюшни, видно, тот самый «малой», метнулся внутрь и позвал хозяина.
Трактирщик, вопреки ожиданиям, оказался худ и бледен, да, судя по всему, ещё и скуп: одет хоть и не в рваньё, но во всё грубое и серое. Быстренько договорившись с ним о ночлеге и ужине, путник поручил заботу о коне малому, а большинство седельных сумок доверил призванному слуге, без малейших следов ума на лице, но достаточно бугаистому, чтобы справиться с тяжёлой поклажей.
Бросив прощальный взгляд на вывеску, но так и не узрев там ничего, кроме бесформенного пятна, - то ли всё смыло дождями, то ли монарший гром был так силён, что всё вокруг заволокло (каков же тогда был раскат в Большом?..), - сэр Маннелиг зашёл в заведение.
Вещи сложили пока у отдельного стола в углу, куда наш путник и проследовал, сопровождаемый любопытными взглядами завсегдатаев таверны – ничем особо не примечательных местных обывателей. Выделялся из этой толпы только лютнист, пытавшийся развлечь местную публику, распевая подходящие случаю куплеты:

Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков…

Народ слушал охотно и даже пытался подпевать, качая в такт кружками, но отблагодарить певца, похоже, не спешил: соловьём тот разливался на сухую и не перекусив.
Поджидая вино и еду, сэр тоже с удовольствием прислушивался, заодно поглядывая вокруг. Таверна как таверна, тьма таких встречалась ему на пути: длинные столы, сработанные из толстенных досок и столбов – от любых неожиданностей, лавки под стать столам, сальные светильники разгоняют мрак, отблески очага тоже вносят свою лепту; хозяйка, хлопочущая у огня, краснолица и дородна, даже чересчур - видно за себя и супруга, служанка румяна и тоже не худышка.

…Пьёт народ мужской и женский,
городской и деревенский,
пьют глупцы и мудрецы,
пьют транжиры и скупцы,
пьют скопцы и пьют гуляки,
миротворцы и вояки,
бедняки и богачи,
пациенты и врачи…

Тут и заказанное подоспело: кувшин вина, лучшего, что нашлось, жареные бараньи рёбрышки, ржаная лепёшка, кусок брынзы, зелень. Проворно работая руками и небольшим ножиком, благородный дон резво приступил к борьбе с этими неприятелями.

…Пьёт монахиня и шлюха,
пьёт столетняя старуха,
пьёт столетний старый дед –
словом, пьёт весь белый свет!
Всё пропьем мы без остатка.
Горек хмель, а пьётся сладко.
Сладко горькое питье!
Горько постное житье...

Пел и играл лютнист замечательно - явно был большой мастер по этой части; но оценить его по достоинству, кроме нашего всадника, в этой дыре было некому: по окончании от щедрот слушателей ему перепало, но такая малость…
Сэр Маннелиг, героическими усилиями уже победивший первый голод, подозвал барда к себе и решил исправить эту несправедливость:
– Э… Маэстро, угоститесь для начала, чем Бог послал, со служанкой переслал, а там потолкуем.
В четыре руки дело у них пошло совсем весело, так что Всевышнему пришлось переслать с румяной прислугой ещё кое-чего, но наши герои быстро справились со всеми трудностями. Тут пришло время и поговорить. Оказалось, что зовут барда Руэль, а занесло его в эту глухомань с королевского турнира менестрелей, где он потерпел полное фиаско:
– Понимаете, herr Маннелиг, откуда я мог знать, что при местном дворе в моде юмор довольно низкого пошиба и нужно петь о жопе, яйцах, члене… и прочем подобном, а баллады и легенды вовсе не в чести. Репертуар-то у меня обширный, я бы нашёл, чем потешить их нравы, но… второго шанса не представилось… завистники… и вот, без денег и связей, приходится перебиваться, чем придётся…
– А порадуй-ка меня хорошей балладой, что там не оценило это с… своеобразное величество?
– Охотно, благородный herr, охотно.
Пока довольный музыкант настраивал лютню, сэр рассмотрел отличное качество инструмента; платье, хоть и потрёпанное жизнью, но явно щегольское; задорную шляпу с пером; добротные башмаки. Да и сам бард производил хорошее впечатление: невысокого роста, одухотворённые черты лица, русые длинные волосы чисты и аккуратно причёсаны, глаза честные и смышлёные. Довольный осмотром, герр Маннелиг задумался о спутнике и с удовольствием погрузился в музыку.
Струны лютни моей – на разрыв,
И разбит потемневший доспех.
Здесь, в золе перебранок и битв,
Щит и меч станут – песня и смех…

Заворожённый переборами струн, рыцарь погрузился в отзвуки своих битв, поражений и побед.

…Не к драконам, блюстителям зла,
Не к властителям тьмы, колдунам -
Нашей клятвы слова и дела
Сквозь века возвращаются к нам.
В наше зеркало с верой глядят
Сотни будущих ликов и глаз...
В седла, всадники, вечный отряд,
Лансеор, Ланселот, Лодегранс!

К концу баллады благодарный слушатель принял окончательное решение:
– Браво, Маэстро! А присоединяйся-ка ко мне! Прежний слуга соблазнился окороками вдовушки в одном городишке и променял на них походные трудности. Да и был он чересчур ленив и туп. Мне же нужен спутник, оруженосец и слуга в одном лице; за песни же – отдельная звонкая монета.
– Охотно, herr Маннелиг, – недолго думая, согласился бард, – а куда вы направляетесь?
– Путешествую в поисках славы, приключений и денег… Вернее, сейчас так: денег, приключений и славы.
Это дело бла-а-ародный дон решил как следует отметить борьбой с зелёным змием – покровителем пьяниц - и заказал ещё кувшинчик вина… и ещё один… и ещё… Победил, как чаще всего и случается, змий. Так что за короткое время маэстро Руэль узнал о рыцаре много интересного… Наутро свои наблюдения он не утаил от нового хозяина, отпаивая его молочной сывороткой с лЕдника.
У немного ожившего дона хватило сил познакомить новоиспечённого спутника с некоторыми пунктами негласного рыцарского кодекса:
– Запомни, Руэль, бла-а-родный рыцарь не напивается как сапожник, не обжирается как свинья и не спит как бревно – он отдыхает от тяжких ратных подвигов и набирается сил для новых… а если не отстанешь, узнаешь, чем на самом деле занят рыцарь, избивая оруженосца…
– Да я-то ладно, а вот трактирщик… за разбитый стол и лавку…
– Ну... рыцарь не упустит случая потренироваться в любое время… а лишняя серебрушка всё уладит… хотя… лишних денег не бывает. Предложу ему сонной травы, полезная вещь, у меня как раз есть изрядный запас.
Как бы то ни было, двинуться в путь сумели только после обеда. Одарив «малого» мелкой монетой за хорошо вычищенного коня, рыцарь заметил Руэлю:
– Росинант не вынесет двоих… на нём же ещё доспех, оружие и припасы. Купим тебе мула покрепче, деньгами бы только разжиться. Не знаешь, где тут поблизости можно благородно заработать: разбойников перебить, даму освободить, дракона приструнить?
Оказалось, что бард как раз знает подходящее местечко: немного в сторону от тракта банда разбойников не даёт житья городишку Храбрищи, и магистрат объявил неплохую награду за их поимку. Более того, превратности судьбы заносили Руэля и к самим злоумышленникам, но долго он там не продержался:
– Знаете, herr Маннелиг, кормили они неплохо и песни слушать любили, даже баллады, но уж больно нравы дикие… судите сами, если навалить в башмак считалось милой шуткой!
Тут-то у наших друзей и родилась хитромудрая идея. До темноты они добрались в эти Храбрищи и утрясли с магистратом монетный вопрос. С утра подкрепились и двинулись в поход. Недалеко от логова злодеев рыцарь сел в засаду, а бард с лютней под мышкой двинул прямо к старым знакомцам. Ему, конечно, дружески накостыляли по шее - ну, дикий народ, дети гор - но быстро отошли; и то сказать: какие в лесу развлечения, а тут музыка, пение, танцы… культура… А после обеда все тринадцать разбойников, вместе с Кудеяром-атаманом, крепко уснули. Благородный сэр прибыл из засады на белом коне (ну, гнедом, гнедом) и повязал их всех ещё тёпленькими. Тут и мул для музыканта нашёлся, и ещё кое-что. На всякий случай благородный сэр попросил лютниста не воспевать некоторые детали кампании - причины столь крепкого сна злодеев, например… да и вообще… промолчим и мы.
После празднования этой победы в осчастливленном городе, Руэль узнал и ещё одно правило странствующего рыцаря: бла-а-ародный дон не развратничает, просто он не всегда может устоять перед искушением. Впрочем, лютнист и сам не записывался в монахи.
Путешествовать на восьми копытах оказалось гораздо веселее, чем на четырёх копытах и двух ногах. Богатырский конь тоже вздохнул с облегчением: мул взял на себя заботу не только о музыканте. Всё-таки таскать на себе высоченного и здоровенного, пусть благородного и коротко стриженного, дона, вместе с доспехом, щитом, мечом, булавой и всем прочим - удовольствие сомнительное, хоть и почётное. Мул же оказался существом крепким, кротким и покладистым, безропотно давшим навьючить на себя мешки с легким пластинчатым панцирем, шлемом, разными поножами-наручами, да ещё и со съестными припасами.
Синее небо, украшенное барашками облаков, зелёные островки деревьев вдоль дороги, разноцветные мазки цветов, колыхание хлебов, пение птиц и стрекотание всяческих кузнечиков тоже вносили свою лепту в хорошее настроение странников без страха и упрёка. На привале, отобедав под сенью дуба-патриарха, сэр Маннелиг возжелал послушать что-нибудь весёлое. Руэль охотно расчехлил лютню, настроил и вдарил:

Вот уже камень, распутье - и вновь
Несколько строк, нацарапанных мелом:
Строго направо – престол и любовь,
Слава и подвиги – строго налево.

Лай-лай, направо любовь,
Слава и подвиги – строго налево.

Рыцарь как рыцарь – и хмур, и суров,
Скорбная дума легла на забрало:
Слава – налево, направо – любовь…
Конь поразмыслил – и двинул направо.

Замок как замок – с наскока не взять,
В башне высокой грустит королева…
Вот уж охота копыта ломать –
Конь только плюнул и двинул налево.

Шесть великанов – мерещится, что ль?
Лапищ одних – по шестнадцать на брата.
Выдь, повоюй-ка с такою ордой! –
Конь потоптался – и двинул обратно.

Вот и выходит – в сюжете изъян:
Конь хоть налево пойдет, хоть направо,
Рыцарю по фигу, он вечно пьян,
Скорбная дума не сходит с забрала.

Лай-лай, а рыцарь-то пьян:
Скорбная дума не слазит с забрала!

– Превосходно, маэстро, просто великолепно! Порадовал… как там, «грустит королева»?.. А не утешить ли нам какую-нибудь прекрасную даму, что твоя менестрельность скажет?
– Шутить изволите… но вообще-то, за недолгое пребывание при дворе, слышал я про одну даму, привечающую странствующих рыцарей. Даже видел мельком.
– Ого! Ну и как она тебе?
– Горячая штучка, жгучая шатенка, проще сказать – рыжая.
– О! Мой любимый цвет. А грудь большая?
– Как раз в ладонь должна поместиться
– Мой любимый размер! Ну а всё прочее? Лицом не страшная?
– Да нет, всё на уровне… только…
– Что такое?
– Да вам бы, herr Маннелиг, э… омовение принять.
– Что такое, Руэль? Запомни: рыцарь не зарастает грязью – он маскируется, и не воняет, а хочет быть ближе к народу.
– Так ведь благородный herr не к народу собрался, и зачем ему маскироваться от прекрасной дамы?
Благородный сэр почесал затылок, провёл ладонью по бычьей шее, зачем-то потрогал свой курносый нос и арбузные щёки, взъерошил жгучебрюнетистый ёжик на макушке и нехотя согласился:
– Пожалуй, тут ты прав.
– Вот и ладненько, поищем баньку.
– Какую баню? Мы не в дикой восточной стране, у нас цивилизованный запад – обойдёмся речкой.
Сказано – сделано. Уже через несколько дней, свежекупаными в ближайшей речке и свежевысушенными щедрым летним солнцем, они подъезжали к замку леди Мэри - так звали прелестницу. Цитадель была не очень велика и произвела на странников мрачное впечатление: камни строений чёрные или тёмно-серые, кованые детали все в виде костей, летучих мышей или инфернальных чудовищ, лепнина только в виде черепов; скульптуры мерзкого вида гарпий на крыше дополняли тревожную картину.
Паладин остановился в глубокой задумчивости: а стоит ли продолжать путь - может, свернуть поскорее от греха подальше? Но тут с окне ближней башни показалась и сама леди: рыжие волосы распущены, чёрное платье с изрядным вырезом выгодно оттеняет благородную бледность кожи и подчёркивает соблазнительную выпуклость груди…
– Эх, ну что сказать: хороша чертовка! – вполголоса бросил барду рыцарь.
Леди Мэри приветливо помахала им платком и жестом пригласила в замок.
Знакомство, представление, приветствия – всё прошло, как и полагается по неписаным правилам куртуазного этикета. За ужином лёд официальности потихоньку тронулся, командование парадом стало переходить к дружественной непосредственности. Руэль со своей лютней очень этому способствовал:

На заре пастушка шла
берегом, вдоль речки.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Блеяли овечки.

Паствой резвою своей
правила пастушка,
и покорно шли за ней
козлик да телушка.

Вдруг навстречу ей – школяр,
юный оборванец.
У пастушки – как пожар,
на лице румянец.

Платье девушка сняла,
к школяру прижалась.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.

– Что вы там напеваете, мой трубадур? На что толкаете честную женщину?
– Помилуйте, прекраснейшая, – невинные пасторали!
Но время шло, тёмно-красное вино текло рекой, речи смелели… и вот рыцарь целует уже не только прекрасную ручку, но стремится облобызать и ножку, а также припасть и к груди прекрасной Мэри… Смех и притворное сопротивление прелестницы только усиливают его влечение… Верный Руэль уже отбивает ритм каких-то боевых маршей…
Наконец благородный сэр не выдерживает и, подхватив раскрасневшуюся леди на руки, бросается в спальню. Там он набрасывается на соблазнительное тело, срывает с него одежды, покрывает поцелуями, разоблачается сам и…
…Дальше ничего не помнит… Очнувшись поутру в той самой спальне, в той самой постели, задаётся единственной мыслью: было что-то или не было? По ощущениям причинного органа, что-то определённо случилось, но почему из памяти-то всё выветрилось? Спросить некого, леди отсутствует, да и неудобно как-то.
Тут появляется и сама хозяйка в глухом чёрном платье, уже без вырезов, надменное лицо без всяких эмоций, холодный голос без выражения - но смысл ею сказанного обжигает, как глыбы смёрзшегося льда… Её благородный любовник-на-ночь моментально одевается и, растолкав лютниста на лавке в гостиной, без всяких прощаний отбывает прочь, не очень разбирая дороги.
Обдутый свежим утренним ветром, он, наконец, решается пересказать услышанное от чёрной леди…
– Что вы говорите, благородный herr?!
– Да! Друг мой, да! Самая настоящая ведьма, и этой ночью, во время схватки, она, представь себе, меня заколдовала. Вернее, заколдовала на бессилие мой причиндал… Стерва! И не снимет проклятие, пока я не привезу ей свежую чешую дракона. Убивать её бесполезно, снять заговор может только она сама.
– И куда мы? Искать дракона?
– Вот уж дудки! Поедем вышибать клин клином - поищем другую ведьму, мало ли что эта каналья там сказала. Да и проверить надо…
Проверить он попробовал, встретив первую же пастушку. Натерпелась бедная девушка страху… но только страху. Полновесный золотой с лихвой её утешил. Ведьма не обманула.
Во время проверки бард качал головой, но не вмешивался, понимая – ситуация для мужчины аховая; да и очередное правило вспомнил: рыцарь не насилует, а пытается улучшить породу простого народа.
Поиски оказались довольно долгими: народ не очень охотно рапространялся на эту тему, нужно же было найти настоящую ведьму, а не просто немного приколдовывающую бабёнку. По дороге Руэль начал сочинять новую балладу, тихонько подыгрывая себе прямо на ходу. Там дева-тролль влюбилась в рыцаря и предлагала взять себя в жёны, взамен обещая ценные дары и после каждого посула припевая:

"Herr Маннелиг, herr Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"

– Что ты там плетёшь, какие дары? Ничего она не предлагала.
– О, не беспокойтесь, мой herr, это же художественный вымысел. Балладам свойственны преувеличения. К тому же я беру пример с благородного сословия, ведь рыцарь не врёт как сивый мерин, он повествует о своих подвигах.
– Поговори у меня...
Всё-таки им повезло, и какой-то старый пень показал тропинку, ведущую прямо к избушке настоящей ведьмы.
– Старая карга, – ворчал сэр Маннелиг, защищаясь рукой от низких веток, – забралась в самую чащу.
Действительно, лес всё мрачнел и теснее зажимал узкую тропу.
– Лучше бы не старая, – заметил Руэль.
– Молодая уже была, надеюсь, у старой запросы меньше.
– Могут случится запросы, когда молодая предпочтительнее…
– Кхм… надеюсь, обойдёмся деньгами… и за яйцами гоблина нас не пошлют.
Наконец показалось жилище лесной отшельницы, огороженное крепким частоколом. Колотить в ворота пришлось недолго. Первым наши молодцы узрели глаз хозяйки в смотровой дырке ворот. Определить её возраст по столь малой части не представилось возможным.
Переговоры не затянулись, и скоро рыцарь с оруженосцем попали в горенку волшебницы, на удивление светлую и уютную. Никаких сушёных жаб и крысиных хвостов - основным признаком профессии хозяйки тут были сушёные травы. Да и сама она оказалась хоть и немолодой, но женщиной средних лет и вполне ещё хоть куда, этакая ягодка опять.
– Ну, зачем пожаловали добрые молодцы, за делом или от дела? – спросила она насмешливо.
– Что так сразу к делу-то? – откликнулся Руэль. – А как же накормить, напоить и в баньку сводить?
– Какая-такая банька, какие разносолы? Мы не северные варвары, – и оценивающе глянула на барда, – пришли по делу, дело и говорите.
Пришлось изложить дело и предъявить на осмотр пострадавший орган, благо рыцари путешествуют не в доспехах, а в обычном платье, так что не пришлось открывать разные там лючки или дверки.
– Да, узнаю Мэри – сильна старушка, – вынесла волшебница вердикт.
– Почему старушка? – встрепенулся рыцарь, пряча свои причиндалы. – Вполне молодая особа.
– Умеет. Думаете, чешуя дракона ей для наведения вашей бледной немочи нужна?
– Да мне до яблочка ваши штучки! А ты снять можешь?
– Снять может та, что наложила.
– А снимет, не обманет?
– Если обещала – сделает, это же магический договор, если произнесён – должен быть исполнен. Но если захотите ей отомстить…
– Да-да?
– Чешую дракона, перед тем, как отвезти Мэри, покажите мне - у меня на неё свой зуб имеется, так что сделаю кое-что… и она уже не сможет морочить честных рыцарей.
– Да где же взять эту чешую?
– А вот это, сударчики мои, уже деловой разговор. Научу, помогу… десять золотых и небольшая услуга от музыканта.
– Спеть-сыграть, что ли? – встрепенулся бард.
Излагая свои требования, женщина немного порозовела, засмущавшись:
– Можно и спеть… но в этой глухомани… настоящие кавалеры совсем редки… некому приласкать бедную девушку как следует… так что вот. Господин может погулять часок, если нет желания внести посильную лепту.
– Нет, нет, я пока за заборчиком погуляю, лошадь попасу с мулом, – засуетился сэр Маннелиг и ободряюще бросил растерявшемуся немного Руэлю: ¬– Давай-давай, друг менестрель, потрудись как следует, я в этом деле пока не боец.
После чего поспешно ретировался за частокол. Обратно его позвали часа через два, за это время из дома пару раз слышалось только негромкое пение. Но, судя по всему, хозяйка осталась довольна, ибо расстаралась-таки накрыть стол и угостить гостей.
Как следует попотчевав рыцаря с оруженосцем и получив оговорённые золотые, госпожа Тофана приступила к делу:
– Чешую дракона добыть нелегко, сударчики мои, но можно. К югу от наших мест, в Змеиных горах, нужно найти Палёный кряж, там издавна обитает дракон. Зелёный. Огнедышащий. Его-то чешуя как нельзя лучше подходит для наших дел. Добраться туда несложно, особенно верхом.
– Добраться ладно, чешую как добыть? – перебил её рыцарь.
– В корень зришь, ваша доблесть. Добыть чешую сейчас посложнее будет, особенно рыцарю.
– Почему именно сейчас?
– Раньше проще было, а теперь он рыцарей на дух не переваривает. И даже не за то, что они частенько стали пытаться его всяким железом потыкать, это-то ему раз плюнуть, вернее, дыхнуть... Так что дыхнёт он, сударчики мои, огнём - и вот жареный конь у него на обед, а рыцарь в горшочке на ужин. Ненависть же у него только лет сто как возникла.
– О, интересно, расскажите, – оживился и бард.
– Да было тут дело: застукал он одного рыцаря в своей пещере – тоже, видно, чешуи набрать хотел. Да то, что застукал, - это ещё полбеды, мог бы и отпустить после умной беседы и чешуек свежих наскрести. Случалось такое, скучно ему, сударчики мои, побеседовать об разном-всяком не с кем.
Но этого рыцаря застал он за неблаговидным делом: приспичило тому, видно, вот и навалил он кучу прямо в пещере. А дракон этот – чистоплюй, каких поискать. Он сам по этим делам улетает очень далеко, а тут такое дело… ну, рассвирепел страшно: осквернителя в пепел сжёг, доспехи в брызги расплавил и пещеру потом выжигал неделю.
– Вот никогда бы не подумал!
– Тот бедолага тоже не подумал, да это было последнее, о чём он не подумал в своей жизни.
– Как же к этому дракону подъехать?
– Рыцарю, скорее всего, никак, разве что прийти без оружия и ещё издалека кричать что-нибудь вроде: «Без дерьма пришёл!» или «Я дал обет несрачия!»
– Да ты издеваешься, что ли? Как благородный сэр может такое кричать?!
– Ох уж эти благородные... Да рыцарю, повторюсь, я ни под каким видом не посоветую.
– А ночью?
– Ночью дракон видит гораздо лучше любого рыцаря, и слух у него отменный.
– Как же быть?
¬ – Есть у него одна слабость: любит он музыку, особенно новую, а память у него тоже отменная. Вот и выход: послать за чешуёй музыканта с новенькой балладой… он мне тут напевал немного. – Тут госпожа Тофана опять смущённо зарозовела и потупила глазки.
– Мне - к дракону? Да ещё и петь ему?!
– Сударчик мой, ты с ним почти наверняка поладишь. Только гляди на ноздри: если язычки огня начнут пробегать - сразу смывайся.
– Руэль, выручай ещё раз, всю жизнь в долгу буду!

И вот настал момент, когда, оставив рыцаря в засаде, наш музыкант с лютней наперевес двинулся на штурм пещеры дракона, запев ещё издалека:

Однажды ранним утром, в предрассветный час,
Когда гомон птичий не слышен,
Раздался девы-тролля тихий нежный глас,
Сладко рыцарю так говоривший:

"Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"

Под ноги то и дело попадались обугленные детали рыцарского доспеха и вооружения. Тут без труда можно было вооружить неплохой воинский отряд.

"Дарую тебе дюжину прекрасных кобылиц,
Что пасутся средь рощи тенистой.
Они седла не знали, не ведали узды,
Горячи и как ветер быстры".

На этом куплете из пещеры высунулась голова дракона, выражение морды лица внимательное, огоньки из ноздрей не слетали.

"Прими мой дар чудесный – сей острый светлый меч,
Он пятнадцать колец злата стоит.
Дарует он победу в любой из ярых сеч,
Им стяжаешь ты славу героя!"

Дракон стал поматывать головой в такт музыки. Бард невольно ускорил шаги, так как в запасе остался всего один куплет баллады.

"Я дам тебе рубаху, коей краше нет,
Что не сшита из ниток иглою.
Не видан тут доселе столь чистый белый цвет –
Шелк тот вязан умелой рукою".

"Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"

Тут Руэль подощёл к самой пещере и замолчал. Дракон выглядел довольным, даже похлопал лапой по земле, а после заговорил глубоким низким голосом:
– Браво, маэстро, великолепная баллада и совершенно новая, но она не закончена, нет развязки.
– Ваша правда… э…
– Зови меня Стасис – это, как ты понимаешь, не истинное имя, но одно из.
– А я Руэль. И буду рад выслушать ваши советы по балладе.
– Охотно, маэстро Руэль.
И они несколько часов проговорили о музыке, поэзии и литературе, заодно совместными усилиями придумали и финал баллады. С чешуёй у маэстро, как вы понимаете, трудностей тоже не возникло: Стасис наскреб целый мешочек.

А дальше всё развивалось как положено. Бард с рыцарем отвезли госпоже Тофане чешую, большую часть которой та оставила себе, с остальной же поколдовала у себя в светёлке, выгнав гостей погулять.
С этими остатками драконьей чешуи сэр Маннелиг поскакал к леди Мэри, та сняла с него заклятие, что бла-а-родный дон и отпраздновал стра-ашной оргией в ближайшем городке (не подхватил бы какую заразу без всякого колдовства!).
Леди Мэри чего-то там поколдовала с коварной чешуёй и враз лишилась волшебной красоты, обретя свой истинный облик – старой карги.
Руэль же остался погостить у госпожи Тофаны, которая неожиданно ещё расцвела, скинув в возрасте лет двадцать. Впрочем, она охотно отпускала своего менестреля поболтать с драконом или поучаствовать в каком-либо бардовском соревновании. Где он время от времени одерживал и победы, исполняя балладу «Herr Маннелиг», заканчивающуюся куплетами, сочинёнными совместно с драконом:

Но рыцарь рек надменно: "Ступай с дарами прочь -
Ты не носишь святое распятье!
Тебе не искусить меня, дьяволова дочь,
Мой ответ тебе – божье проклятье!"

И горько зарыдала дева-горный тролль,
Прочь ушла, безутешно стеная:
"Зачем ты гордый рыцарь, отверг мою любовь,
Почему ты так жесток?"

* В рассказе использованы слова "Рыцарственной песенки" Екатерины Ачиловой, слова песни Александра Щербины «Рыцарская сказка», поэзия вагантов и перевод средневековой баллады «Herr Mannelig».

[Irena]

№8

Крик орла

Картинка №16



Ты снова посылаешь меня вперёд.
Как делала это уже сотни раз.
И снова даже не вспоминаешь, кто я есть на самом деле.
Берегись! Наступит момент, когда моё терпение кончится, и тогда...
Но пока я буду молча исполнять твои приказы. Хотя всё должно быть наоброт: это ты должна склоняться предо мной в поклоне в ожидании распоряжений. И должна молчать! Ты же пользуешься тем, что сейчас я не могу ничего тебе ответить. Ты пользуешься тем, что я сильнее. Тем, что я тебе должен. Но это ненадолго. Скоро! Скоро придёт время, и тогда...
Я должен тебе, но это не мой долг. Это долг моего отца, и ты это знаешь. Это отец заключил тот страшный договор, по которому вся его армия утоплена в крови. По которому и сам он, и вся его семья, и вся страна захлебнулись в потоках крови, что впустила в этот мир твоя семья. Это не наш с тобою долг, а долг наших отцов. Они свершили глупость, едва не погубившую миры, в которых мы обитаем. Ошибку свершили отцы, а отвечаем теперь мы – ты и я.
Ты считаешь, что только ты можешь исправить ту ошибку, но многого не знаешь. Ты видишь не всё и не так далеко, как я. Однако это не останавливает тебя в стремлении сделать наши миры лучше. Да, ты хочешь сделать их лучше. Я признаю. Вынужден признать. Но ты не сумеешь. У тебя просто не хватит сил. Ты слаба.
Слаба! Именно поэтому я и нужен тебе. У меня есть сила. И старый договор обязывает меня предоставлять эту силу в твоё распоряжение, даже если меня не устраивает то, на что ты её тратишь. Ты хочешь добра, но идёшь по пути жестокости. Нельзя творить добро для многих, причиняя зло некоторым.
Зачем ты велела растерзать того разбойника? Да, он грабил, но он никогда не убивал. И он был хорошим вождём своим людям. Сейчас, когда его не стало, возник вопрос о замене. Сколько желающих уже поубивали друг друга в борьбе за его место? Сколько семей осиротело из-за этой внутренней междуусобицы? Ты не подумала. Вряд ли вообще знала об этом, потому что внешне цель достигнута – грабежи и разбои временно прекратились. Это временно, хотя тебе кажется, что ты сумела остановить это зло. И ты радуешься, что теперь можно без боязни путешествовать по дорогам между городами.
А огромный снежный лев? Его ты тоже приказала убить. За что? Он за всю свою жизнь не тронул ни единого человека. Более того, он добросовестно охранял свою территорию от вторжения чужаков. Фактически, охранял почти полстраны. Но люди трусливы. Охотники-трусы, увидев остатки его трапезы, тут же разнесли слух, что точно так же снежный лев может расправляться и с людьми. Пастухи-трусы присоединились, расписывая друг другу, сколько скота он мог бы задрать, если бы захотел. Женщины, тоже трусливые, начали додумывать, как бы он стал похищать и съедать детей, красивых девушек. Но снежный лев никогда не был людоедом. Да, ты пресекла панику среди глупых, трусливых, трижды трусливых людишек, а в результате лишила их сильной охраны. Сколько раз уже горцы нападали на мелкие деревушки, больше не опасаясь льва?
А дорога, которую ты пыталась проложить через болото? Да, ты опять хотела, как лучше. Эта дорога, по твоим предположениям, должна была сократить путь из северных провинций до города. Но сколько людей погибло страшной смертью, утонув в этих болотах, пока дорога строилась?! Теперь никто не хочет ездить по трупам и костям. Да и нечисть болотная стала агрессивнее – беспокоит её постоянный грохот колёс по брёвнам гати.
И так каждый раз. Всё, что ты задумываешь, оборачивается плохой стороной.
Ты дала мне свой шарф, как знак отличия. Ты обязала меня постоянно носить его, чтобы все знали, как ты мне благоволишь. Но подумала ли ты, как эта полоска ткани мешает мне управлять ветрами? Конечно, нет. Ты никогда не бывала в небе и не знаешь, как это – повелевать воздушными потоками. Да, тебе нравится ловить в лицо ветер, когда ты забираешься в горы. Тебе нравится, как льнёт к телу плащ, прижимаемый мощными струями горных ветров, словно мужчина обнимает тебя. Но ты, как всегда, не думаешь о будущем. А пора бы. Пора взрослеть. Пора начинать воспринимать мир, как он есть, а не как тебе того хочется. И пора вспомнить, кто я есть на самом деле.
Задумайся! Вспомни! Вспомни и назови моё имя! Просто произнеси его вслух. И тогда... Вспомни, что произойдёт тогда!
Тогда я смогу подойти к тебе совсем близко, взять тебя на руки и унести прочь из этого страшного мира, который ты так хочешь исправить. Унесу далеко-далеко, где никто и никогда не сможет тебя обидеть. Туда, где всегда хорошо и все счастливы.
Тебе достаточно назвать меня по имени...
И тогда я навечно останусь рядом с тобой.

[Irena]

№9

А брат ничему не учил…

Картинка №13




- Паразиты! Бездари! Курицыны дети! – кричит Пасечкин.
- Селивестр Сергеевич, от него воняет, - надув губки, ябедничает Хэл, наша юная прима, восходящая звезда и надежда отечественного кинематографа, ремнем ее по жопе, три раза в день, курсом, через полгода повторить.
Разумеется, от меня воняет. Побегала бы она под софитами в этом жутком ватнике восемь дублей подряд… У нее-то, небось, тряпичная куртёшка на голый топик и юбчонка такой длины, что меня уже третий журналюга спрашивает, в каких отношениях я нахожусь со своей партнершей по съемкам. Идиоты озабоченные. С костюмером во главе.
Хэл – это, чтоб вы понимали, Хелена. В паспорте, который она получит через два года, будет написано «Елена Андреевна Мирошкина». Сопля ушастая, Глобализация Пафосовна.
- И рука у него тяжелая! У меня всё плечо затекло! – продолжает ныть прима.
- Это ты еще не знаешь, какая она у меня тяжелая… - бурчу я под нос.
По сценарию мы с Хэл, то есть с юной засранкой попаданкой в наш магический мир Юлией идем в Долину Снегов, чтобы найти артефакт, который спасет мой мир и отправит Юлию домой. «А что, серебряных башмачков не завезли?» - поинтересовался я, когда Пасечкин излагал нам эти сокровища сценаристской мудрости. Сергеич только зыркнул. Сценарист – личный друг продюсера, и кто хочет участвовать в следующем проекте - а он будет по той далёкой, по гражданской - должен отработать барщину на съемках этой эпохальной фентэзни.
Чувствую, Джексон уже прячет тело жирное в утесах, в ужасе ожидая выхода нашего шедевра.
Но бессмысленность бессмысленностью, а работать надо. Даже с Хэл.

- Лена! Обними его! – сипит в рупор Сергеич. – Да не так, курицына дочь! Кусок навоза так обнимают, как ты его обнимаешь!
У меня чешется язык уточнить, откуда у Пасечкина такие познания в области объятий с фекалиями. Впрочем, вру. У меня всё чешется: лицо - от грима, тело – от жаркой неудобной одежды, рука – от мерзкой девчонки.
- Селивестр Сергеевич, у меня плечоооо болит! – ноет Хэл.
- А у меня к ней идиосинкразия! – нарочито гнусаво говорю я. – Дайте мне антигистаминного!
- Пациенты… - цедит Пасечкин. – На сегодня всё.
Не дошли мы с Хэл до Проклятого камня. Значит, завтра на меня опять напялят эти живописные «окровавленные» лохмотья и заставят вонять. А Хэл будет трепетно обнимать своего изможденного неравными боем с разбойниками спутника, воротя конопатую кнопку.
- Что вы хотите, Селивестр Сергеевич, - с милой улыбкой говорю я, - сегодня Всемирный день больного.
- Мозга? – спрашивает Сергеич.
Нет, положительно, ради такого режиссёра стоит потерпеть эту возомнившую о себе дурочку.

Надеваю свою куртку. Тонкую! Легкую! С «дышащей» подкладкой! - на свежую рубашку и влажное после душа тело. Выхожу из темной киностудии на солнышко, нашариваю в кармане сигареты, присаживаюсь на спинку скамейки, закуриваю. Хорошо…
- Ну, Александр Николаевич… - врывается в мое солнце знакомое нытье.
Открываю глаза. Хэл растерянно вертит в руке мейзу – странно, я был уверен, что у неё айфон.
Девчонка непривычно тихая, я бы даже сказал – пришибленная. Ваня, алё, оно тебе надо?
- Рыжая, - говорю я, - чего нос на квинту повесила?
Секунду она раздумывает, потом всё-таки говорит:
- Родителей в школу вызывают…
Опаньки. Осторожно спрашиваю:
- Из-за чего хоть?
Девчонка машет рукой:
- Да… двойки там…
- И из-за этого – родителей? – искренне удивляюсь я.
- В четверти… - шепотом говорит Хэл. И уточняет на выдохе: - Пять…
- Ага… А родители что?
- А родители – в Китае! – слегка агрессивно сообщает Хэл. И, словно потеряв интерес к беседе, вяло договаривает: - Бизнес там у них…
О как.
- А живешь-то ты сейчас с кем, чудо?
- С дедушкой.
- А дедушка? – открытый урок олигофренопедагогики, блин. Полным ответом, дитя моё!
- А дедушка, - с неожиданной злобой говорит Хэл, - профессор, доктор исторических наук! «Елена! – она не просто пришепетывает, она вполне достоверно имитирует высокомерный старческий голос. Мужской. Далеко пойдет, сикильдявка. – Как ты можешь так безответственно подходить к вопросу своего образования! Мы назвали тебя в честь прекраснейшей из женщин античности!»
- Ну… - задумчиво говорю я. – В общем-то, за что боролся, на то и напоролся. Твоему дедушке, как профессору, стыдно не помнить, что от Елены всем грекам был один сплошной геморрой.
Хэл смотрит на меня, робко – никогда бы не подумал, что она умеет и так, а не только с этой своей вечной издёвкой, - улыбаясь.
- Пошли в твою школу, - говорю я.

- Да-да, - в десятый раз повторяю я. – Непременно проконтролируем. И обеспечим. И создадим условия. Мы искренне заинтересованы в повышении образовательного и культурного уровня всего актёрского состава. В особенности это касается наших юных коллег!
Директор продолжает умилённо кивать. Он больше не подозревает меня в том, что я педофил, разгильдяй и неустановленное лицо.
Раскланиваемся, чрезвычайно довольные друг другом.
- Даёшь! – восхищённо говорит Ленка, когда мы выходим на улицу.
- Я вообще-то в ГИТИС с третьего курса рязанского педа сбежал, - объясняю я. – Тебя проводить?
- Не, тут близко, - улыбаясь, она протягивает мне ладошку. Серьёзно пожимаю.
- Ну, будь, - я поворачиваюсь и бреду в сторону ближайшего шоссе – судя по звуку, это там.
Отчаянный крик догоняет меня секунд через сорок:
- Ваняааааааааа!!!

Дежавю.
Пятнадцать лет я слышал это самое «Ваняаааааааа!» в самых разных ситуациях. А потом уехал в Москву, поступать. И поступил. И Алёнка - её первое «Ваня!» ко мне, пятилетнему, звучало как «Вааа!» - без меня закончила школу, институт, вышла замуж и родила дочку. Хитрая девчонка - я видел её летом, когда приезжал к родителям, - как раз училась ходить, и, плюхнувшись в очередной раз на пол, поворачивалась не к матери, не к отцу, даже не к бабушке - к дядьке. «Ваааа?» - да иду уже, иду …

- Ваняааааааааааааа!!!

- Ваняаааа… я это не буду!!!
Какая сволочь придумала мучить детей такими препаратами? Тут взрослый пять раз вздрогнет, а они – ребёнку. Аналогов, видите ли, к нам не привозят.
- Ну, давай вместе будем лекарство пить. Видишь, я тоже пью…
- Ты большой, тебе большую ложку!
- Хорошо, хорошо, давай, три-четыре – ааам!

- Ваняааааааааааа!!!
Оборачиваюсь рывком. Пятеро пацанов, по виду немного постарше Алёнки, зажали её в углу и щупают за тощие девчоночьи прелести. Мою малявку!
Бегу.
Пользуясь внезапностью, отбрасываю ближайшего гадёныша в сторону, выдёргиваю Алёнку из стаи.
- Беги! – Бью в нос бросившегося к нам подонка – это хорошо убеждает остановиться и подумать. Алёнка стоит на месте, отчаянно тиская сумку – увесистую, но недостаточно для того, чтобы от них обеих была хоть какая-то польза. – Звони в полицию, героиня… фигова!
Убежала. Слава Богу.
Я здраво оцениваю свои силы. «От микробов слоны дохнут, нас много!» - всплывает в голове фразочка из детской книги. А эти… оххх… ну, на, раз так просишь… бройлеры - далеко не микробы, трое – ростом с меня.
Хореографическая подготовка у меня хорошая. Ключевое слово – хореографическая. Все удары, которые я наношу на экране, ставят сразу несколько профессионалов: одни обеспечивают достоверность, другие - зрелищность, третьи – изящество. А Игорь, Костя и Виталик от моих грамотно поставленных ударов красиво разлетаются в разные стороны – им, каскадёрам, положено.
Самое отвратительное, что даже те жалкие крохи бойцовских навыков, которые у меня есть, я не могу использовать в полную силу – это дети.
Чёрт, как же больно…
И когда у куска мяса, которым колотят об асфальт, уже не остается ни совести, ни гордости, ни нравственных принципов, когда в руку почти ложится удобный обломок булыжника, откуда-то из соседней реальности раздается предупредительный выстрел полицейского "макарова".

Алёнка подбегает и, всхлипывая, принимается тащить меня за подмышки вверх.
- Надорвешься, дурочка, - говорю я ей. Получается «надоэвехься, дуотька».
Сплёвываю красную слюну, уточняю уже почти нормально:
- Сам сейчас встану, не суетись.
Покачивая головой из стороны в сторону - кажется, сотрясения нет, - привстаю с асфальта. Алёнка садится на корточки рядом, достаёт из сумки платок с какими-то кислотно-розовыми котятами и бутылку питьевой воды, старательно вытирает грязь с моего лба. Внезапно вздрагивает, будто вспомнив о чём-то омерзительном, опускает руку с платком. Секунду смотрит прямо на меня и снова прячется под челкой:
- Ты… В общем… Катька, моя одноклассница, вчера «В контакте» статус прикольный поставила: «Мама учила меня быть настоящей леди, папа - быть решительной, а брат ничему не учил, просто сказал: «Обидят – живьём закопаю!»
- Ну, извини, - усмехаюсь я, запрокидывая голову - мартышка к старости слаба на слёзы стала. – Закопать не получилось…
Алёнка всхлипывает. Я протягиваю руку, наощупь нахожу макушку с модными «перышками» и ерошу её. Девочка всхлипывает ещё раз, и я встревоженно открываю глаза.
Алёнка смеётся. Отфыркавшись и насопевшись мне в рваную куртку, она наконец объясняет:
- Мизансцена… мизансцена получилась! Прямо жалко, что Пасечкин не видит…
- Да, - соглашаюсь я с серьезным видом, - сейчас бы бегал вокруг, кричал: «Какая идиотка их гримировала? Это кровь? Это кровь, я вас спрашиваю? Это кетчуп дяди Бена! Паразиты! Курицыны дети! Где камера?»
- Видишь камеру? – спрашивает Алёнка, продолжая хихикать. – Нет? А она есть!
В углу двора какие-то подростки, пятясь от идущего к ним с нехорошей ухмылкой сержанта полиции, пишут нас на мобильник.

На следующее утро Пасечкин брызжет слюной, в трехсотый раз пытаясь доснять сцену у Проклятого Камня:
- Это что? Это что за халтура, я вас спрашиваю! Ведь можете же, курицыны дети, можете! – он с негодованием тычет пальцем в дисплей ноутбука. Ролик на ютубе набрал уже четырнадцать тысяч просмотров.

[Irena]

№10

Наука умеет много гитик

Картинки №№4, 7, 9, 17 и 11




Джасперс в очередной раз пыхнул трубкой, выпустив густой клуб вонючего дыма. Мистер Харрис закашлялся и покрепче прижал к носу белоснежный платочек – то ли ему так мешал запах дешевого табака, то ли он надеялся избавиться от вони издохшего чудища. Впрочем, тут бы никакой платочек не помог, хоть галлон духов на него вылить.
Под ногами чавкал мокрый снег. В Лондоне была уже весна, и они с Чаррингтоном легкомысленнейшим образом не захватили плащей, а в этих гиблых местах зима даже и не думала кончаться. Голые черные деревья выступали из тумана, который тусклое, больное солнце окрашивало не в розовый, а в какой-то бурый цвет. Вполне подходящий фон для этой дряни. И сапоги отсырели. Похоже, кроме научного открытия, оба они привезут домой изрядную простуду.
Впрочем – судя по блеску в глазах Чаррингтона, возможно, дело того стоило.
- Итак, уважаемый, - сдавленным голосом произнес мистер Чаррингтон, также прикрывавший нос платком, - расскажите нам еще раз, что вам известно об этом... ээ.. создании.
Лесничий потоптался на месте, пожал плечами. Благородные господа, одно слово... ясно как день, что ничегошеньки они про монстра не знают, но непременно надо умный вид сделать. Торчи тут из-за них в такую мерзкую погоду, да еще подле этого, глаза б на него не смотрели.
- Так ить рассказывал уж, джентльмены... С весны еще в лесу неладно было. Выло чегойто – даже и не выло, а уж не знаю, как и сказать. Как услышишь, так мурашки и бегут.
- Вы сами слышали эти звуки? – осведомился мистер Харрис, критически разглядывая лежащую перед ним огромную тушу – невероятное нагромождение каких-то шипов, костяных гребней, мощные когтистые лапы и огромные кожистые крылья. Как такое существо могло существовать, оставаясь почти незаметным для местных жителей, пожилой ученый плохо понимал. И – неужели эта громадина летала?!
- Сам слышал, сэр, как не слышать, коли я днями в лесу, служба такая. Как заблудшая душа жалуется, прости меня господи. Скотина пропадала, опять же. С концами пропадала, и костей не находили. А вот чтоб пролетало этакое страшилище над головами – я гляжу, сэр, вы на крылья евоные смотрите – так вот, чтоб пролетало, не видел, врать не стану. Должно, по ночам летало.
- Сомнительно... – протянул Харрис. – Судя по внешнему виду, это, вероятно, некий неизвестный вид рептилии. А подобные существа, насколько мне известно, предпочитают дневную охоту, не так ли?
- Есть и ночные охотники, - отозвался Чаррингтон из-под платочка. – Поскольку скот, как мы слышали, пропадал, а животное никто не видел – не заметить его было бы мудрено – вывод только один, согласитесь.
- Вы такой специалист по рептилиям, коллега?
- Что вы хотите этим сказать, коллега? Смею вам напомнить: я биолог. Это вы поехали сюда, вероятнее всего, из праздного любопытства – я же здесь имею дело с тем, что непосредственно относится...
- О, я восхищаюсь вашей осведомленностью, не более. Итак, мистер...
- Джасперс, сэр. Томас Джасперс.
- Разумеется. И что же предприняло население окрестных сел, мистер Джасперс?
- Ну так... ходили на него. Тоись пробовали. Попервоначалу к лорду Маккерфи пошли. Это его земли-то, лорда. Ну, он добровольцев набрал. Даже два раза набирал, ага.
- И?.. – Харрис постучал тростью по остову крыла. Грязно-серая кожа сгнила и висела клочьями. Боже милосердный, ну и вонь... Медлительность простолюдина раздражала, но сделать было ничего нельзя. Известно, что простой народ несколько тугодумен.
- Да что уж... – пожилой лесничий смущенно покашлял и переступил с ноги на ногу. Ему ужасно хотелось домой, к камину и грогу. – В первый раз пошли – и с концами, как та скотина, прости меня господи. Второй раз двое вернулись... – он вздохнул и опять затянулся.
- И?!
- Вы, сэр, меня не торопите, прощеньица прошу. А как вспомню Джеффа, какой он вернулся, так в дрожь бросает. Я ж его знал, Джеффа-то Перкинса. Отчаянный был – куда там, всё ему нипочем. Он в первый-то раз не пошел, потому как жена его рожала, Салли, а уж ради Салли он... Но жалел очень, что не пошел. А когда те, первые, не вернулись, всё говорил: вот я бы, мол, если б там был... Ну и во второй-то раз уж его никто удержать не мог, даже его Салли. И Джефф вернулся. Отчаянный был парень, упокой, господи, его душу. И еще один с ним вернулся, но того я не знал. И они как появились, так в трактир к Лысому Вилли и пошли. Ну и мы все за ними, конечно: узнать, как и что.
- И? – на этот раз вопрос принадлежал мистеру Чаррингтону, и, судя по тону, только кембриджское образование удерживало почтенного ученого от иных формулировок.
Джасперс вздохнул еще глубже.
- Да ничего мы не узнали, сэр. Они там пили всю ночь, и тот, второй парень молчал и только плакал – вот ей-богу, сэр, плакал, как ребенок; а Джефф клялся, что видел самого дьявола, и ругался такими словами, что я в жизни не слышал, хоть и во флоте Его Величества в молодости служил, было дело, да... Только и ясно было, что чудище они нашли – или оно их нашло – и еле ноги унесли, какая уж там охота. А назавтра тот парень ушел, и ходили слухи, что в монастырь подался. А Джефф пил беспробудно еще два дня. А потом пошел да и повесился в сарае, вот так-то. Салли с дитём на руках одна осталась. После того уж никто больше не соглашался. Потом лорд Маккерфи еще охотников приглашал, вроде аж столичных, за немалые деньги. Да только что с ними стало, того не знаю, сэр. То ли тоже сгинули там, то ли вернулись не через наш городишко. Ну а скот так и пропадал, и вопли эти богомерзкие были – стало быть, охота у тех приезжих по-любому не задалась. А прекратилось оно, как морозы ударили. Я так понимаю, сэр, не могло оно по морозу, вот как ящерица или, скажем, лягушка. Только ящерица-то маленькая, в листья зароется, в ямку – а этому куда ж? Так, значит, и издохло. Ну никто его не искал особо: тихо – и слава те, господи. А тут я, значит, обход делал и наткнулся. И я, значит, лорду Маккерфи доложил, а он порешил, что надобно господам ученым на такое диво глянуть и определить, что оно такое. Потому как лорд Маккерфи сказал, что никакой это не дьявол и прочее суеверие, а неизвестный зверь. И то – разве ж нечистая сила вот так от мороза подохнет?
- Разумеется, уважаемый. – Однако, говоря это, магистр Харрис смотрел почему-то не на Джасперса, а на мистера Чаррингтона. Однако тот, как истинный джентльмен, казался совершенно бесстрастным, изучая бренные останки монстра с чисто научным любопытством. – Ваш лорд был совершенно прав. Он очень хорошо сделал, что пригласил нас. Это действительно не известное науке животное. Правда, для меня остается загадкой, - тут он повысил голос, не сводя глаз с лица своего коллеги; но никакой реакции не дождался, - для меня остается загадкой, каким образом это существо столь неожиданно появилось в этих краях. У вас есть какие-либо соображения на сей счет, профессор?
Чаррингтон выпрямился. Рядом с тщедушным Харрисом высокий широкоплечий биолог выглядел весьма внушительно.
- Полагаю, - произнес он, глядя прямо в глаза собеседнику, - что подобные существа обитают где-нибудь в южных широтах, на тропических островах. Ибо, надо отдать должное сообразительности мистера Джасперса, рептилия таких размеров не может существовать в умеренном климате. Вероятнее всего, она сбилась с пути во время шторма и ее занесло в наши края. К сожалению для нее – и к счастью для местных жителей – заморозки оказались для нее смертельны. Что ж, мистер Джасперс, полагаю, вы рассказали нам всё, что вам известно? В таком случае, вот вам шиллинг за труды, и проследите, прошу вас, чтобы никто из любопытствующих не добрался сюда. А нам с мистером Харрисом придется озаботиться транспортировкой этих останков в Лондон, для дальнейшего исследования и последующего размешения в столичном музее.
Лесничий с облегчением вздохнул, принимая плату и кланяясь.
Два джентльмена, отойдя от смердящей туши на приличное расстояние, вздохнули с не меньшим облегчением.

- А теперь, коллега, - произнес мистер Харрис, когда они остались одни, - может быть, вы объясните мне, каким именно «штормом» занесло в Британию это создание?
- Не понимаю, о чем вы говорите, - ледяным тоном отозвался мистер Чаррингтон.
- Неужели? Я, разумеется, не великий специалист по рептилиям, мои познания лежат в иной области; но даже мне понятно, что эти милые «птички» не летают стаями над Атлантикой. И если бы нечто подобное обитало, скажем, на Антильских островах, об этом было бы известно хоть что-нибудь. Однако я прекрасно помню ваши речи о каких-то... «эликсирах бессмертия», не так ли? – которые вы надеялись найти то ли в Амазонии, то ли в Патагонии; и вашу экспедицию на какое-то затерянное плато, из которой вы вернулись с таким таинственным видом, но ничего толком не поведали на докладе в Научном Обществе. Кроме того, я видел, КАК вы смотрели на эту груду костей, хотя вы и пытались это скрыть.
Чаррингтон резко остановился:
- Мистер Харрис! Вы намекаете, что я привез из экспедиции этого летающего мегалозавра - как остроумно определил мистер Баклэнд останки допотопного, очевидно сходного с этим существа – привез его живым, совершенно незаметно, и выпускал полетать на свежем воздухе? Вы это хотите сказать?
- Вам виднее, мистер Чаррингтон, вам виднее, - невозмутимо отвечал Харрис. Небольшой рост явно не мешал ему смотреть на собеседника свысока. – Я только предполагаю, что вам известно об этом, как вы сказали, мегалозавре больше, чем вы желаете показать.
- Да неужели?! В таком случае, позволю себе, в свою очередь, поинтересоваться: вы, достопочтенный магистр, вероятно, слышали о прискорбном инциденте в Париже, когда в самом центре города появилась некая механическая... эм... конструкция, насмерть перепугавшая горожан? Если верить газетам, она двигалась сама по себе с «отвратительным лязгом и скрежетом», разрушая всё, что мешало ее передвижению, и справиться с нею удалось лишь с помощью артиллерии – которую решились использовать после того, как упомянутый механизм принялся разносить парижскую Триумфальную арку. Впрочем, в этом артиллерия как раз ему поспособствовала. Бедные французы – они не так уж давно достроили, наконец, этот монумент победам своего Бонапарта...
- Не понимаю, о чем вы говорите, - Харрис в точности скопировал интонацию своего коллеги.
- О том, что ваша страсть к автоматическим механизмам, за которыми, как вы уверяете, будущее, общеизвестна. И о том, что я имел удовольствие видеть кое-что из того, что вы демонстрировали на заседаниях Общества. А также о том, что во время описываемых событий вы, насколько я знаю, были в Париже.
- Да, я был тогда в Париже, хотя, к великому своему сожалению, пропустил это примечательное событие. И что же? Я, по-вашему, напустил на парижан некий кровожадный механизм, желая отомстить за гибель лорда Нельсона? Что за странные намеки, Чаррингтон? До сих пор вы не отказывались пользоваться моей помощью, если вам в ваших сумасбродных предприятиях оказывались нужны мои «механические конструкции». И я всегда шел вам навстречу, уважая ваш талант, который вам бы лучше было употребить более здраво. В частности, я без колебаний предоставил вам в пользование мою гордость – агрегат для подводного плавания! Который, к слову, вы утопили, пытаясь отыскать некоего древнего глубоководного монстра!
Чаррингтон помрачнел, огладил рыжую бороду.
- В этом «агрегате» погиб мой помощник Хантерсон, исключительно талантливый молодой человек. Поверьте, это более серьезная потеря для науки, чем ваш агрегат, чертежи которого при вас. Его-то вы можете построить снова.
- Разумеется, разумеется, я скорблю о безвременной смерти мистера Хантерсона, - сказал Харрис тоном ниже. Ссориться с профессором Чаррингтоном он не собирался, считая того, несмотря на постоянные пикировки, своим добрым знакомым, если не приятелем. Ясно было, что коллега не собирался раскрывать свои секреты, если и знал что-либо о бывшем ужасе здешних мест; поэтому Харрис не стал продолжать разговор на скользкую тему.

***


О, разумеется! Затерянное плато... Эликсир бессмертия был давней мечтой Чаррингтона, его, можно сказать, святым Граалем. Нет, не ранняя смерть любимой супруги заставила его потерять интерес к зоологии, где он уже успел приобрести имя. Что бы там ни говорили – дело было не в этом; хотя, возможно, и в этом тоже. И нет, ничего мистического тут не было. Чистая наука. Но Чаррингтон был уверен, что древние мифы возникали не на пустом месте, что есть, есть там зацепки, намеки, указатели – надо только суметь их отыскать и понять. И он искал неутомимо, в ущерб собственной репутации ученого. В Гималайских горах, в джунглях Африки и Амазонии... Его теория была проста. Если верить легендам, в древности на земле обитали некие бессмертные существа. Бессмертные по своей природе. Но раз так – они должны быть живы! Скрываясь от людей в труднодоступных местах - в диких лесах, в горах, в глубинах океана - они продолжают жить! И если исследовать такое существо, понять его природу – возможно, удастся изменить природу человеческую! Это ли не цель, которой стоит посвятить жизнь? И что значит по сравнению с этим такая мелочь, как репутация?
А ведь в океане ему чуть было не повезло, после стольких лет бесплодных попыток! Там было, было нечто! Впрочем... Чаррингтон не был уверен, не является ли везением именно то, что это существо осталось там, в глубине, и не было извлечено на поверхность. Леденящий взгляд гигантского спрута – спрута ли? – исполненный всепоглощающей злобы и невероятного, нечеловеческого разума, до сих пор преследовал его, заставляя просыпаться по ночам с криком. Этот взгляд лишал воли, туманил сознание; казалось, он высасывал душу. Чаррингтон чудом нашел в себе тогда силы дернуть за рычаг управления, выжав из движителя Харрисовского «агрегата» максимальную скорость... Но назавтра Хантерсон упросил позволить ему спуститься еще раз, в одиночку, чтобы «только взглянуть разок». И не вернулся. Блестящий юноша, подававший большие надежды... Профессор до сих пор не мог простить себе, что отпустил его.
В Мексике же поначалу было примерно, как везде, во всех прошлых экспедициях. В каждой индейской деревне начинали врать про великих колдунов, великих целителей, великих духов, великих змеев - и все эти байки рассыпАлись, стоило начать расспрашивать подробнее. Если за ними в древности и было что-то – на сегодняшний день никто ничего не знал. И когда Чаррингтон уже почти отчаялся, когда в экспедиции начало чувствоваться недовольство – они нашли этого полубезумного шамана. И профессор поверил ему, несмотря ни на что, и пошел за ним в самую глушь, на затерянное плато, где, по уверению индейца, жил тот самый Великий Змей, которого ацтеки в древности называли Кецалькоатль. Ни больше, ни меньше.
Может быть, пошел просто от отчаяния.
Это путешествие было похоже на кошмар, на пьяный бред. Хуже его было разве что то погружение в бездну; но взгляд спрута пришлось выдерживать несколько минут, а идти пришлось... сколько же недель они шли? Он почему-то никак не мог подсчитать точно. Непролазную чащу вдруг разрезАло ущелье, в котором ревела река, обрываясь в бездну сверкающим водопадом. Удушливые испарения поднимались от болот. Лианы, похожие на змей, вились по корявым стволам огромных деревьев, и змеи, похожие на побеги лиан, поджидали добычу, спрятавшись среди них. Странные, уродливые цветы (Чаррингтон и не знал, что такое бывает), попав под ноги, лопались с мерзким хрустом. С некоторых деревьев на длинных плетях свисали высохшие трупы каких-то животных, явно пойманных и высосанных зеленым монстром; несколько раз Чаррингтон с содроганием заметил и человеческие черепа. Но в конце концов однажды над их головами пронеслась огромная хищная тень, закрывшая, казалось, полнеба, и сумасшедший индеец торжествующе воздел обе руки: «Великий Змей!»
Разумеется, пытаться поймать животное таких размеров нечего было и думать. Но – невероятная удача! – на утесе, торчащем посреди леса, как одинокий зуб во рту старой ведьмы, Чаррингтон обнаружил кладку яиц, каждое размером с добрый бочонок. «Великий Змей!» - кивнул шаман. Не будь профессор изрядным вольнодумцем, он бы сказал, что сам бог надоумил его подняться по крутому склону, рискуя сломать себе шею. Находка его поразила: неужели Змей тут не один? Но ведь стая таких гигантов не могла бы остаться незамеченной... и зачем бессмертному размножаться? Хотя, подумал он, возможно, Змей бессмертен не абсолютно, но живет много тысяч лет (что тоже очень неплохо); а столь долго живущее, не имеющее естественных врагов и, очевидно, почти неуязвимое существо может довольствоваться крайне малой популяцией. Пара, например. Или вообще партеногенез? Впрочем, вскоре все рассуждения научного плана вытеснились более практическими соображениями: спуститься по склону с бесценным грузом, увесистым и крайне неудобным, оказалось делом нелегким.
На обратном пути Чаррингтона переполняли радужные мечты, и ни трудности пути, ни неизбежная в джунглях лихорадка, ни даже потеря почти трети экспедиции не могли омрачить его счастья. Оставалось только добраться до лаборатории – а там...



И вот, когда утомительное плавание через океан уже приближалось к концу, когда на горизонте вот-вот должны были показаться воспетые поэтами меловые утесы Альбиона, Чаррингтон, собравшись в очередной раз полюбоваться своим трофеем, обнаружил в ящике только обломки скорлупы! В первый момент он впал в шок – и это спасло его от безобразного скандала и обвинения матросов (или еще кого-нибудь) в вандализме. Ибо, придя несколько в себя, профессор понял: скорлупа суха, следов содержимого яйца нет, ящик явно взломан, а окно каюты – выбито. И, кажется, изнутри. Следовательно, вопреки всем законам природы, проклятый «змееныш» развился в холоде, тряске и качке, вылупился – и тут же улетел, а профессор опять остался с носом. Казалось, всё потеряно. Но теперь – о, теперь! Нет, есть бог на свете! Найденное лесничим существо – несомненно, пропавший «птенец»: во-первых, оно абсолютно похоже на имеющиеся изображения Кецалькоатля, а во-вторых... ну кем же еще оно может быть? Конечно, это мертвая ткань – но и с таким материалом, если взяться умеючи, можно достичь многого! Даже если учесть, что существо, очевидно, не абсолютно бессмертно.
А кстати: получается, едва вылупившись, оно оказалось не только в состоянии летать, но сумело пролететь немалое расстояние. И выросло до таких размеров меньше, чем за год. Невероятно... Боже, что же тогда представляет из себя взрослый экземпляр?! Толком разглядеть Великого Змея так и не удалось – только тень в небесах на восходе или на закате. Однако шаман утверждал, что это к лучшему: кто увидит Великого Змея поближе, говорил он, не доживет до завтрашнего дня. Надо думать, Змей немало тому способствовал.
Но какое счастье, что этот... как его, Джасперс? - оказался столь дотошным! Мог ведь и попросту прикопать падаль...
Возвращаясь в Лондон, мистер Чаррингтон составлял примерный план будущих исследований и мысленно потирал руки.

***
Заполучив, наконец, в свое распоряжение драгоценные останки, биолог надолго заперся в своей лаборатории. Что же касается мистера Харриса, он снова уехал в Париж, где действительно – и уже давно – занимался экспериментами в области автоматики совместно с мсье Фалибуа; француз владел мастерской по производству механических безделушек, однако свободное время посвящал куда более серьезным вещам. В этот раз, однако, целью поездки почтенного ученого во Францию были не изобретения – ему предстоял долгий и крайне неприятный судебный процесс, связанный с причастностью его к созданию того самого механизма, разнесшего Триумфальную арку. Каким-то образом имена создателей злополучной машины стали известны французским властям. Впрочем, мистер Харрис и не отрицал своей вины. Это был, действительно, прискорбный инцидент. Ошибка в расчетах, потеря управления... Он даже весьма сочувствовал парижанам по поводу разрушения монумента, хотя мог бы и позлорадствовать: увековечение памяти корсиканского выскочки, на его взгляд, было нонсенсом. Но более всего он сожалел о разбитом механизме и о том, что дальнейшая работа с мсье Фалибуа откладывалась на непределенное и, вероятнее всего, довольно долгое время.



Вернувшись в Лондон, мистер Харрис с удивлением узнал, что Чаррингтона никто не видел вот уже несколько месяцев. Это могло означать одно: биолог занят какими-то исследованиями. Следовало ли понимать, что он нашел-таки материал для своего «эликсира бессмертия»? Заинтригованный, магистр на следующий же день отправился к профессору. Слуга, встретив его в дверях, пропускать в дом, однако, не спешил – твердил, пряча глаза, что «мистер Чаррингтон очень занят, сэр, ну вот просто ужасно занят, сэр, и никого не велел пускать». Однако это только подогрело любопытство ученого, и он продолжал настаивать. В конце концов, видимо, потревоженный шумом, биолог вышел к ним. Увидев его, Харрис остолбенел.
Чаррингтон был одет в какую-то затрепанную куртку, на носу его красовалось пенсне, хотя прежде он не жаловался на зрение; известная всему Научному обществу рыжая борода исчезла, и щеки профессора покрывала неряшливая полуседая щетина. Но главное – взгляд: это был взгляд безумца!
Что с ним произошло?!
Однако, увидев Харриса, Чаррингтон явно обрадовался.
- А, это вы! – воскликнул он. – Очень хорошо, что вы пришли, просто замечательно. Стив, пропусти мистера Харриса. Я уверен – именно вы сумеете по достоинству оценить мое открытие. Вы – не то что все эти замшелые кабинетные теоретики! Идемте за мной!
По пути в лабораторию Чаррингтон был крайне оживлен и уверял ошарашенного гостя, что, без ложной скромности, совершил величайшее научное открытие, которое осчастливит человечество. Харрис молчал, не зная, что сказать. Бред? Или – правда?
И он не мог понять, что за странный запах ощущался в доме профессора. Неприятный – и чем-то очень знакомый. По мере приближения к лаборатории запах этот становился всё сильнее; когда же биолог открыл дверь, Харриса чуть не сбило с ног волной удушливой вони. Только тут он вспомнил: бурый туман, мокрый заснеженный лес и жуткая куча костей и мертвой плоти.
- Чаррингтон, - еле выдавил он, доставая платок, - это то, о чем я думаю?
- Вы узнали, друг мой! О, я не сомневался! – Чаррингтон просто лучился счастьем. - Именно, именно! Великий Змей, Кецалькоатль – я думал, что потерял его, но он вернулся, чудесным образом вернулся ко мне! Право, иначе как Божественным провидением это не назовешь! И теперь, проведя исследования тканей этого чудесного, древнего, почти бессмертного существа, я сумел... Да что я рассказываю? Пойдемте, вы должны увидеть это своими глазами!
Взяв гостя под локоть, Чаррингтон повлек его в дальний угол своей лаборатории. Харрис никогда здесь раньше не был; помещение оказалось обширным, гораздо больше, чем он думал. А может быть, казалось таким из-за скудного освещения – почему-то оно освещалось только парой газовых ламп, да и в тех пламя было минимальным.
- Идемте! – повторял биолог.
Часть лаборатории была отгорожена решеткой. Что-то шевелилось там и глухо бормотало, но Харрис, сбитый с толку, никак не мог понять в полутьме, что же это.
До тех пор, пока они не подошли к решетке достаточно близко.
- Вот! – торжествующе произнес Чаррингтон. – Вот они, мои милые! Смотрите, Харрис: перед вами – будущее! Homo Immortalis!
И, открыв какой-то ящик в углу, он извлек... Харрис не сразу понял, что именно.
Мясо. Кусок сырой говядины.
И тогда темная масса за решеткой буквально взорвалась! С визгом и воем существо ринулось к решетке, привлеченное запахом мяса и крови, протягивая сквозь прутья бесчисленные щупальца...
Нет, не щупальца.
Руки.
Там, за решеткой, были люди. Точнее, когда-то эти существа были людьми, но теперь назвать их так язык не поворачивался. Зеленовато-серая кожа, горящие безумием глаза, открытые в диком вое рты... и кровь на лицах, кровь на руках, протянутых к добыче.
Только вот считали они добычей этот кусок мяса – или Харриса с Чаррингтоном тоже?
- Чаррингтон, - прошептал магистр в ужасе, - что вы наделали? Что вы сделали с ними? Разве вы не видите – это дикие звери, в них не осталось ни искры разума! Вы кормите их сырым мясом, как я вижу... И это – ЭТО – вы считаете будущим человечества?!
Чаррингтон, размахнувшись, бросил мясо своим подопечным. Кусок ударился о решетку, и тут же несколько рук вцепились в него, разорвали, втащили внутрь... Харрис отвернулся, прижав платок ко рту, не в силах смотреть на безобразную драку. Кажется, там рвали на куски уже не только говядину.
Биолог, однако, нимало не был смущен происходящим.
- О, это временно, это временно, - бормотал он, вытирая руки полой своей куртки. - Вас это не должно смущать, Харрис. Я знаю, вы скептик... но поймите, это столь ничтожно перед главным! Я сумел выделить из тканей моего Кецалькоатля некий экстракт – или, возможно, лучше сказать – сыворотку... неважно; введя этот препарат человеку, я дарую ему бессмертие! Извечная мечта человечества осуществилась, и это сделал я! Вы понимаете, что это значит?!
- Господи, да откуда вы знаете, что они бессмертны? Ваш эксперимент не длится сотни лет...
- Что ж – как минимум, их невозможно убить. Представьте себе – они встают! Раны затягиваются в считанные часы! От пули, от ножа... от кислоты... Яд на них тоже не действует! Только огонь. И, судя по найденному нами экземпляру, видимо, сильный холод; хотя у теплокровного существа может быть несколько иначе, я думаю...
- Погодите, Чаррингтон, - перебил Харрис; услышанное с огромным трудом укладывалось в его сознании. – Погодите, вы сказали: от пули, от ножа... вы что, ПРОБОВАЛИ их убивать?!
Биолог все-таки смутился. Слегка.
- Ну... в первый раз это, собственно, получилось случайно: в самом начале, когда еще не были ясны особенности их поведения, имела место неосторожность, видите ли. Мой помощник Нолтон подошел к первым нашим пациентам слишком близко...
- И они напали на него?
- Увы. К сожалению, я несколько растерялся и не успел ему помочь – к тому времени, как я начал стрелять, бедняга был уже мертв. Они разорвали его на куски... это было ужасно. Зато я сумел таким образом проверить действие препарата! Застреленные мной встали уже через час, совершенно здоровыми.
- Здоровыми? Это вы называете здоровьем? Чаррингтон, вы действительно не видите, во ЧТО вы превратили людей, вводя им препарат из какой-то мертвой твари?!
- Харрис, вы преувеличиваете! Да, должен признать, некоторые проблемы действительно есть – увы, имеет место некоторая спутанность сознания и агрессивность... вероятно, из-за повышенной необходимости в гемоглобине и животном белке. Возможно также, перестройка организма еще не совсем завершена. Но это всё решаемо, я уверен! Это мелочи, такие мелочи по сравнению с моим главным достижением! О, я чуть не забыл еще одну важную вещь – это я открыл совершенно случайно, приведя сюда очередную партию подопытных... да не смотрите на меня такими глазами, Харрис! Всё это – лондонское дно, отребье! Да они не заслуживают такой судьбы – оказаться на переднем крае науки и получить жизнь вечную! Так вот: нескольких капель крови или даже слюны моих бессмертных достаточно, чтобы даровать бессмертие любому! Я-то ломал себе голову над тем, как создать достаточное количество препарата; но этого не требуется! Еще немного, совсем немного – надо все-таки как-то... эм... стабилизировать агрессию, о которой я уже упоминал; но это не так уж сложно, уверяю вас, я над этим работаю, Харрис! И тогда – тогда мои апостолы выйдут в ночь (они не любят яркого света, я не упоминал об этом? Но это уже совершенная мелочь), неся бессмертие всем! Всем! Даром!!!
В глазах Чаррингтона плясало откровенное, чистое безумие. И Харрис не представлял, как можно привести профессора в чувство. И можно ли.
- Жизнь? ЭТО – жизнь?!
- Разумеется, жизнь! А что же еще?
- И – постойте, они что, будут кусаться?!
- Ну да, они кусаются... ради бессмертия можно и потерпеть, не так ли? Господи, Харрис, неужели вы не видите?! Неужели я вас не убедил?
- Д-да, конечно... – пробормотал магистр, пятясь к выходу из лаборатории. – Я... потрясен до глубины души.
Тут он был совершенно искренен.

Оказавшись на улице, Харрис долго не мог отдышаться. Запах крови, запах разложения преследовал его. Боже милосердный, что стало с Чаррингтоном? Какое дьявольское наваждение выжгло его мозг и иссушило душу? Он ведь искренне уверен, что несет человечеству счастье! Он выпустит на улицы Лондона своих вампиров, своих живых мертвецов – и эта чума пойдет по всей Англии, а возможно, и по всему миру! Что можно сделать с существами, которых не берет ни пуля, ни металл?
Огонь. Их можно убить огнем.
Харрис остановился, приложил ладонь к груди. Сердце, казалось, пыталось выскочить из грудной клетки. Он достал платок, вытер мокрый лоб. Ему было жарко, душно, несмотря на зябкий лондонский вечер. Буроватый туман напоминал о том, другом туманном дне, в промозглом лесу. В памяти всплыла картина парижской площади – мечущиеся в панике люди. Но там был один неодушевленный механизм, вовсе не предназначавшийся для разрушений и убийств; а здесь...
Лабораторию надо сжечь, пока не поздно. Это единственный выход.
Но как же Чаррингтон? Что будет с ним?
Вероятнее всего, погибнет. Это очень больно сознавать – Харрис всегда ценил его. Но, что еще больнее, тот безумец уже не был Чаррингтоном, профессором биологии. Неизвестно, что его погубило, - но он такой же живой мертвец, как и те, за решеткой.
Только не кусается. Пока. Пока не ввел самому себе свой «эликсир» - странно, кстати, что он этого еще не сделал.
Ну что ж... придется взять этот грех на душу. У Харриса тоже имелась лаборатория, а в ней – изрядный запас горючих и взрывчатых веществ, поскольку, кроме механики, он увлекался химией.
Оставалось надеяться, что лондонские пожарные не проявят не характерную для них скорость и прибудут, как обычно, к шапочному разбору. Бедняга Чаррингтон желал осчастливить мир – теперь очередь Харриса. Но он, в отличие от своего коллеги, предпочтет остаться неизвестным.

[Irena]

№11

Кровавая Мэри

Картинка №8



Элис скинула плащ, пройдя по тёмному длинному коридору. Скользкие стены мерцали в неровном свете, впереди сгущалась тьма.

Джон, подхватив скатившийся с плеч чёрный шёлк, смотрел ей вслед. Руки машинально скручивали ткань в рулон, а глаза жадно обтекали фигуру.

Почувствовав взгляд, девушка обернулась. Прядь волос скользнула по плечу, рука с радикально красными ногтями убрала её назад.

- Скоро ты? – голос Маркуса раздался неожиданно, Джон вздрогнул, словно выходя из оцепенения.
- Иду! – Элис взметнула огненные пряди и зашагала быстрей.

Чувствительная аппаратура выхватывала силуэт из тьмы, образ запечатлелся на множестве снимков, прежде чем Маркус остался доволен и разрешил ей одеться.
- Все свободны!

Провожая девушку, уже у выхода из здания, Джон решился:
- Может, поужинаем?
- Ещё чего!? – гордо вскинулась прядь, и грациозная фигура скрылась в машине.


- Вот этот хорош! – Маркус протянул зажатый в руке снимок. – Посмотри! Контраст, тени, настроение, всё как надо.
- Да, - подтвердил Джон. – Она смотрит так презрительно.
- Где ты увидел презрение?! - Маркус вернул снимок. – Она сексуальна!

- Угу, - пробормотал Джон, перебирая лежавшие на столе фото.
Готическая тема не слишком его привлекала, но заказчик требовал именно этого.


Следующая фотосессия была ещё более откровенной.
Волосы цвета губной помады, пухлые губы… На какое-то мгновение Джон зажмурился, и чёрный шёлк постели показался ослепительно ярким, когда в раскрытые веки ударил свет площадки.

- Элис, приподними лицо. Вот так. Смотри прямо на меня! – повелительный голос Маркуса действовал на моделей гипнотически. Они повиновались ему с первой команды.

Джон, едва сдерживая дрожь, смотрел на распростёршееся тело.
- Что ты встал?! Неси реквизит!
Быстро притащив коробку с гримом, Джон несколькими движениями превратил Элис в существо, которое сам он ни за что не захотел бы встретить в тёмном переулке.

- Так, хорошо, повернись. А теперь сюда, - Маркус вытянул руку, и фотомодель повиновалась его движению. Она следовала за фотографом, как кобра за дудочкой факира.
Извиваясь, облизывая «кровь» с губ, выгибая спину, подчиняясь воле заклинателя.


Через пару дней Джон случайно встретил Элис возле агентства. Видимо, она приходила за гонораром, а может, подписывала очередной контракт.

- Привет, - он улыбнулся, даже не надеясь, что его заметят.
- Привет. – Она неожиданно весело взглянула на него, взмахнув ресницами.
- Ты здесь одна?
- Нет, - девушка оглянулась по сторонам. – Жду своего парня.
- А-а-а-а… - разочарованно протянул Джон.

Из дверей вышла группа людей, и им поневоле пришлось отодвинуться. Её волосы оказались в опасной близости от его лица.

- А вот и он, - она кивнула в сторону.
Высокий парень в джинсах и рубашке быстро подошёл к ним, снял тёмные очки:
- Идём?
- Да, - улыбка решительно не вязалась с придуманным ей образом.

Обернувшись, девушка подмигнула Джону.
Ему показалось, что она словно говорит ему: ты следующий.

Серебристый Майбах скрылся за поворотом, а Джон всё ещё продолжал смотреть им вслед.



Маркус сворачивал аппаратуру, когда Джон не выдержал и спросил:
- Что ты знаешь об Элис?
- А? – он вскинул бровь.
- Той девушке, - Джон замялся, - Кровавой Мэри.
- А-а-а-а-а, - насмешливо протянул босс. – Забудь о ней. Она не для тебя.

Потупив взгляд, Джон с особым усердием начал сматывать кабель.
- Не переживай, - Маркус ободряюще положил руку на его плечо. – Видел бы ты, какие парни её окружают…
- Я видел.

- Да? – недоверчиво спросил босс после паузы, заглянул в глаза. – Ты что, с ней встречался?
- Случайно, возле агентства, - поспешно залепетал Джон, словно оправдываясь.
- Кхм… - Маркус опустил голову, хотел было что-то сказать, но промолчал.


* * *

Что-то сегодня случилось со штатными хроникёрами, поскольку запечатлеть мероприятие пригласили именно их. Оба явились на званый вечер при всём параде, прекрасно зная, что в лучшем случае им удастся выпить пару бокалов шампанского. Такие люди должны оставаться в тени, пока бомонд развлекается.

Маркус щёлкал снимок за снимком, а Джон время от времени подавал новые аккумуляторы.
Гости изрядно поднабрались, когда вышедший на сцену пижон объявил:
- А сейчас – новое лицо нашего проекта. Знакомьтесь – Кровавая Мэри!

Джон едва не выронил из рук всё то, что в них было. Покрытие ущерба лишило бы его месячного заработка.
Маркус привычно щёлкал затвором, а его помощник беззастенчиво пялился на чёрно-красную девушку.

Пока пижон лапал Элис и расхваливал её достоинства, сама она оглядывала собравшуюся публику. В какое-то мгновение Джону показалось, что она им подмигнула.


- Отнеси аппаратуру в машину, я сейчас спущусь.
Джон кивнул и побежал вниз по лестнице.

Минут через двадцать он начал терять терпение. Шея затекла, ноги ныли в неудобной обуви.
Не выдержав, Джон пошёл назад.

Маркус и Элис беседовали на лестнице. Мимо изредка проходили официанты, убиравшие со столов. В полутьме зала видны фигуры парочки гостей. Дела заставили их остаться и тогда, когда все остальные разошлись.

Кашлянув, Джон подошёл ближе:
- Я уже думал, что в здание пустили газ, и ты лежишь где-нибудь бездыханный.

Маркус усмехнулся, а Элис весело засмеялась. Заливистый смех не слишком гармонировал с одетой в чёрное фигурой.

- Мы сейчас.
- Мы!? – Джон сказал это слишком возмущённо, и Маркус с удивлением посмотрел на него.
- Возвращайся в машину, - повелительный тон был на грани раздражения.

- Мальчики, не ссорьтесь, - примирительно улыбнулась Элис, взяв их обоих за руки. – Меня некому подвезти. Поможете?
- Конечно, - заверил её Маркус, а Джон едва заметно кивнул.


Проводив Элис до дверей, они оба вернулись к машине. Неожиданно развернувшись, Маркус схватил Джона за грудки, приперев его к дверце:
- Ты что себе позволяешь?!
- Ты говорил, что она не для меня. Что, для тебя?!
- Не твоё собачье дело!
- Это почему?
- Твоё дело – приказы выполнять.

Джон выкрутился из хватки и, размахнувшись, ударил соперника в челюсть. От удара тот отклонился, но равновесие сохранил и тут же рванулся вперёд.
Следующий удар вырубил Джона. Свет погас, и боль вернулась через какое-то время, постепенно, вместе с осознанием того, что его покачивает.

Он лежал на заднем сидении автомобиля.
- Убьёшь меня? – спросил он, зло и с ненавистью.
- Ты что, дурак? – от удивления Маркус даже обернулся.
- Куда мы едем?
- К тебе.

Машина остановилась в свете фонарей, Маркус вышел и открыл дверцу:
- Вылезай. Идти сможешь?
- Смогу, - Джон выбрался, пошатываясь, зло сплюнул.
- Ну что?
- Ничего. – Он с ненавистью посмотрел на босса. – Я увольняюсь.

Маркус вздохнул и медленно вернулся за руль.


* * *

Телефонный звонок раздался во тьме. Разлепив глаза, Джон нашарил трубку:
- Да?
- Это я, Элис, - взволнованный голос быстро вернул к реальности.
- Элис? Откуда у тебя мой номер?
- Он был в записной книжке у Маркуса.
- У Маркуса? – пробормотал он, решив, что с его бывшим боссом что-то случилось.

Полиция у дома подозрения, безусловно, укрепила. Поднимаясь по лестнице, Джон тяжело переступал со ступеньки на ступеньку. Его мысли терзало осознание, что это он виноват. Не подерись они тогда, возможно, ничего бы и не было.

Лужа крови, плачущая девушка, записывающий показания полисмен.
Как кадры на киноплёнке, замершие и в то же время сменяющие друг друга.
В какой-то момент картинка зависла.

- Когда вы в последний раз видели Маркуса Торрента? – голос следователя заставил Джона взглянуть на него.
- Пару дней назад. Ночью. У моего дома. Он меня подвёз, и мы распрощались.

Записав что-то в блокнот, мужчина внимательно посмотрел:
- Вы выглядите ошеломлённым. Вы знаете, что случилось?
- Нет, - Джон поднял на него глаза. – А что случилось?

- Джон! – девушка, плача, бросилась ему на шею.
- Давно вы знакомы? – спросил полицейский.
- Да, - Элис откинула с лица непослушные пряди. – Маркус и Джон работали на мою фирму, фотографами.

- Что с Маркусом? – Джон с трудом проглотил комок. – Он жив?
- Жив. И мы считаем, что он убил Патрика Селзи.
- Кто это?
- Тот парень, которого ты видел у агентства, помнишь? – Элис отклонилась от его груди, заглянула в глаза. Губы её подрагивали.

- Почему вы считаете, что это он?
- Его видели соседи, - следователь закрыл блокнот, - подходит под описание.
- Но… но как это случилось?
- Я вышла на шум, - сквозь слёзы произнесла Элис, - и увидела тело. В луже крови!.. – она зашлась в рыданиях.



Не разбирая пути, Джон шёл по посветлевшим улицам. Дома Маркуса не было, в студии тоже. Власти объявили его в розыск.

Остановившись на углу, он задумался, куда свернуть. Цепь мыслей в сознании заставила его начать размышлять.
Образ девушки, парень в тёмных очках, Маркус, полисмен, тот пижон, который лапал её на сцене. Всё это сплелось, разошлось и вновь слилось воедино.

Почему они решили, что это Маркус? С чего? Тот тип с вечеринки похож на Маркуса телосложением.

Она взяла номер телефона в записной книжке Маркуса. Значит, он бывал у неё, оставлял свои вещи. Может, приходил к ней каждый день, бывал в её доме…
Они были давно знакомы, Маркус не хотел, чтобы они встречались, и знал того парня. Да, он вполне мог убить его на почве ревности.

Взгляд Джона упёрся в плакат. На стене, во всю ширь, красовалась Она. Надпись наверху гласила: «Кровавая Мэри». Готический шрифт, антураж. Всё, как в фильмах ужасов.
И его жизнь словно превратилась в ужастик.

Он потерял друга, работу.
Девушка, которую он хотел… вполне может оказаться убийцей! Кровавая Мэри.
Она вполне могла убить парня, который ей надоел. И потом свалить всё на случайного свидетеля.
Так вполне могло быть. Он видел блеск в её глазах. И этот так подходящий ей образ убийцы…

Ноги сами собой понесли его в полицейское управление. Скорей, пока ничего не произошло! Если ещё можно найти Маркуса…


Полицейский протянул стакан. Джона трясло. Осознание того, что произошло, предстало перед ним в полной мере.
- Зачем ей убивать своего парня? Он обеспечивал её, был богат, обещал жениться. Она могла бы получить всё и убить его после свадьбы, если уж на то пошло.
- Не знаю, - дрожал Джон. – Не знаю.

Из полиции он вернулся к дому, где жила она. Сам не зная, зачем это сделал, встал перед окнами и задрал голову вверх. Что он надеялся там увидеть? Он не знал.
Простояв так около двух часов, отправился домой.

Позвонили из полиции. Отпечатки, найденные на месте преступления, принадлежали Маркусу. Его вина была несомненна. Мэри тут ни при чём.


* * *

На похоронах присутствовали большие боссы, городская администрация, медиа-персоны. Похоже, парень был знаменит.

Джон тихо стоял поодаль, наблюдая за публикой.
Элис, вся в чёрном, под траурной вуалью.
В так привычном глазу чёрном цвете…

Люди стали расходиться, и он пошёл к выходу, когда на плечо внезапно легла рука.
- Джон.
Голос заставил его вздрогнуть.
Казалось, что сейчас он отправится вместе с ней в только что разрытую могилу.

- Джо-о-он, - слёзы перехватывали её горло, и, не в силах больше сдерживаться, она упала ему на грудь, вздрагивая от рыданий.


- Прости, я думал, что это ты, - оправдывался Джон, когда они вместе пили кофе. – Я и подумать не мог…
- Что мой образ так расходится с моей сущностью? – грустно улыбнулась она. – То, кто мы есть, и те, кого мы играем, – две большие разницы.

Вздохнув, он отхлебнул сладкого кофе. Нервы немного подуспокоились.
- Но где же Маркус?
- Я не знаю, - шмыгнула она носом. – Он ушёл в тот день, и больше я его не видела. Должно быть, он столкнулся с Патриком в подъезде, и они повздорили.

- Но как же так?!
- Как? – она внимательно взглянула на него. – Ты же сам говорил, что вы подрались, и ты даже уволился.
- Ну, да, - Джон виновато улыбнулся.
- Маркус иногда бывал невыдержанным. Это на съёмках он сохранял спокойствие.

- Как видно, все мы разные на работе и в жизни.
- Похоже, абсолютно.
Они сделали по глотку, и Элис с тоской посмотрела за окно кафетерия:
- Знал бы ты, как иногда бывает тяжело. Когда люди воспринимают только твой образ. Им плевать, что ты за человек. Им важно только то, что они о тебе думают.

Мимо прошла парочка ребят, за ними следом ещё.
- Похоже, здесь собирается компания.
- Уйдём отсюда?
- Да, конечно.


Пока Элис переодевалась, Джон разглядывал обстановку её комнаты. Альбомы с фотографиями были надёжно спрятаны, чтобы не попадаться на глаза. Мебель аккуратная, видно, что за ней тщательно ухаживают. Как и за книгами в кожаных переплётах.

Джон провёл рукой по полкам. Стандартный набор беллетристики. Всё, что было модно в последние годы, включая дамские романы. Но всё исполнено в превосходном качестве.

Элис вошла со стаканом в руке:
- Хочешь?
Джон кивнул.
На ней было простое платье, как-то не вяжущееся с несколько чопорной обстановкой.
- Откуда у тебя все эти книги?

- А, это?.. – она лениво обвела взглядом шкафы. – Подарки от поклонников. Как-то я обмолвилась, что люблю старинные книги, в переплётах, пахнущих вечностью. Вот они теперь и дарят мне всякую дребедень, лишь бы в коже, - она засмеялась.
- Странное хобби…

- Может, хочешь меня поснимать? – вдруг спросила она.
- Нет. Я не хочу сейчас вспоминать о работе.
- Ну да, прости, у тебя с ней плохие ассоциации. Просто я решила, что увидев меня совсем другой, ты отвлечёшься от старого образа. И расслабишься. – Она присела на диван, потом несколько склонилась и в итоге прилегла, растянувшись. – Ноги устали, хочу отдохнуть.


* * *

- Так мы полетим на Гавайи или нет? – Элис весело глядела на него, кончиком языка озорно облизывая мороженое.
- Конечно полетим, я же сказал. Как только накоплю денег.
- Тебе не нужно копить, у меня их достаточно.
- Я не собираюсь тратить деньги твоих бывших поклонников.
- Кто тебе сказал?! – она подступила к нему, возмущённо насупив брови. – Я их сама заработала!

Джон самодовольно смотрел на неё. Она была так хороша в этом летнем цветастом платье. И с роскошными золотыми волосами.
- И за твой счёт я жить не хочу. – Он нежно её приобнял. – Подожди ещё чуть-чуть, и я всё заработаю.
Нежный поцелуй заставил их забыть о мороженом, и вспомнили о нём только тогда, когда тонкая струйка потекла по пояснице.

- Элис, привет! – радостный возглас за спиной.
- Привет, Памела! – девчонки полезли целоваться, и Джон терпеливо дождался, пока они нарадуются встрече.
- Это Джон, и мы с ним завтра едем на Гавайи.



Ночь была восхитительна, и Джон всё ещё нежился в постели под тёплыми солнечными лучами, когда Элис вернулась из ванны:
- Давай, вставай!
- Не хочу.
- Вставай!
- Лучше ты ложись снова.

Он, дурачась, потянулся к ней, чтобы притянуть к себе, схватив за талию, но она ловко увернулась, распахнула халат.
- Вставай.
Солнечные лучи играли на гладкой светлой коже.

- Не хочу, - сладко улыбаясь, Джон сел, обхватил её и прижал к себе. – Ложись.
- Ну хорошо, - злорадно произнесла она, - но ты ещё пожалеешь.
- Это ещё почему?
- Я есть хочу.
- Ничего. Вот встанем и поедим.
- Прекрасно!


Мыльная пена восхитительно покрывала её грудь, живот. Стекала по спине вместе с водой.
Джон не хотел выходить из душа.
- Ты пялишься на меня?
- Да-а-а, - улыбка растянулась до ушей. – И мне это нравится.
- Хорошо, - она приблизилась, провела по нему рукой. – Посмотрим, что понравится тебе ещё больше.
Зажмурившись и блаженно улыбнувшись, Джон вдруг услышал какой-то хруст.

Элис, ухватив себя обеими руками за живот, растягивала кожу. В ужасе глядя на неё, Джон прошептал:
- Что ты делаешь?!!
Кожа разошлась, и под ней обнаружилась зеленоватая чешуйчатая поверхность. Шов разъезжался всё больше и больше, как молния.

Оцепенев, он смотрел во все глаза, не понимая, что происходит.
Элис взялась за лицо, резким движением рванув в стороны, из-под кожи проступили другие черты, обнажая кожу рептилии.
Думая, что теряет сознание, Джон осел. Резким движением Элис подняла его:
- Я же сказала, что голодна. А завтра мы с тобой едем на Гавайи.

Смертельный ужас затуманил рассудок. Перед глазами поплыло.
Клочки кожи валялись у ног, вода стекала по изгибам тела. Чешуя, жёсткая, блестящая, плясала перед ним. Когтистая лапа мелькнула, ушла куда-то вниз, расколов живот резкой болью.
Элис орудовала когтями, глядя ему в лицо. Он боялся оторвать взгляд. Смотреть вниз чудовищно не хотелось.

- Кто ты? – едва слышно выдавил он, прежде чем сознание окончательно помутилось.
- Никто. Не думай об этом. Я просто живу на этой планете. И здесь много корма.

Кровь брызнула во все стороны, заливая душевую кабину. Боль захватила всё его существо.
Рептилья морда склонилась над безжизненным телом.
Из зияющей раны лапа вытянула нечто, что заставило её замереть.
Посмотрев на находку, рептилия подняла голову вверх и, глядя на падающий сверху поток воды, в ужасе, страдальчески закричала.
Душераздирающий вопль потонул в рёве дюз. Космический корабль спускался на площадку перед домом.

[Irena]

№12

Семья

Картинка №2



- Ты же обещал... обещал! - Анна выкрикнула это сдавленным голосом, глядя на закрытую дверь детской так, будто хотела прожечь ее взглядом.
- Тише, тише, детей разбудишь, - примирительно прошелестел из-за двери мягкий мужской баритон. - Я уже иду.
Дверь бесшумно отворилась, и на Анну пахнуло лёгким цветочным ароматом, как всегда, витающим в детской. Анна коротко взглянула на мужчину и, сделав шаг в сторону, встала, опершись спиной на стену. Он посмотрел на нее нерешительно, опасаясь, что объяснения опять затянутся далеко за полночь. Её тонкий силуэт на фоне сумрака коридора, казалось, вибрировал от возбуждения.
- Пошли, пошли вниз, - он взял ее за руку, но Анна резко освободилась и пошла впереди, вся напряженная, как на пружинах.
- Стив, ты обещал... - вновь начала она, остановившись на лестнице, не оборачиваясь и глядя вниз, на мягкий ковер, покрывающий ступени.
- Я помню, но дай еще немного времени.- Он спустился на ступеньку ниже, и их лица оказались на одном уровне. Стив обнял её за талию, посмотрел в тёмные, лихорадочно блестевшие глаза. - Я люблю тебя, но...
- Что "но"?!
- Но они тоже для меня что-то значат.
- Что они могут значить?!
- Пойми, они создают иллюзию семьи. Да, только иллюзию, но мне в ней уютно.
- Иллюзии, иллюзии, фантомы... Еще в A War Apart поиграй! А я хочу реала!
- Реала у нас и так скоро будет более, чем достаточно. Пусть это иллюзия, но, когда я с ними, я вспоминаю, как моя мать укладывала меня спать...
- Ах ты сюси-пуси! - перебила его Анна, вырвалась из объятий и пошла вниз. - У меня есть только одна "семья", - она выделила это слово зло и иронично, - это ты. А другой нет и никогда не было! - в ее голосе вдруг зазвучали слёзы, но Стив предпочел этого не заметить.
Они молча спустились в холл, Анна плюхнулась в кресло, а Стив прошел к бару, налил виски и, поставив стаканы на столик, сел напротив.
- Хватит злиться. Мне казалось, и тебе это тоже должно нравиться.
- И раньше не нравилось, а сейчас - тем более!Ты знаешь, чего я хочу. До отлета всего неделя, и я хочу провести ее на океане. С тобой. Точка!
- Мы можем взять детей с собой.
- Да ни за что! Только ты, я и океанские волны!
- Аня, мне кажется, ты слишком возбуждена. Причины нет, а ты вся на нервах.
- Ах, нет причины!? - Анна вскочила, - Я люблю тебя, а для тебя важней эти куклы!
- Это не куклы... - Стив сбился. - Вернее, они не важней, я люблю тебя, но ты же не даешь мне... - он замолчал, не находя подходящих слов.
- Я не даю? Чего? Жизни? Свободы? Тебе наплевать на мои желания, вот что я понимаю!
- Хорошо, успокойся, я отвезу их завтра. Ты поедешь с нами?
- Нет уж, уволь!- она села, глотнула из стакана, как-то сразу успокоилась, расслабилась, откинулась в кресле.
- Вот и хорошо! Успокойся и иди ко мне.
Она была красива. Очень красива. И возбуждала его своей истеричностью.

***

Стив позавтракал один, Анна не вышла к столу. Попивая кофе, он планировал сегодняшний день и с удовольствием смотрел, как дети шалят, исподтишка поглядывая на него время от времени.
- Папа, мы пойдем в зоопарк? - "шестилетний" Петруша подбежал к Стиву, прижался, заглянул в глаза.
- Нет, мой дорогой, не получается, - Стив обнял его хрупкое тельце. - Но у меня есть другая идея. Пока это секрет.
- Ну, папа! Скажи! - "семилетний" Алекс уселся к папе на колено, ладонями повернул к себе его лицо. - Скажи, скажи!
- Так, дети, - Стив засмеялся, - чуть позже. А пока у нас с мамой много дел, придется вас отвести ненадолго к няне.
Да, дел, действительно, было запланировано немало.

***

Машина Стива плавно остановилась на крыше Центра биоинформационных технологий.
- Вам куда? - молодой человек с улыбкой, за которой лишь слегка проглядывала его "технологичность", взял за руки Петрушу и Алекса.
- Мальчиков - в Детскую комнату ожидания. Я - к старшему менеджеру.
- Папа, ты скоро? - Петруша подбежал, обнял его за ноги, прижался щекой.
- Постараюсь, - Стив успокаивающе улыбнулся, погладил его по мягким чуть вьющимся волосам, - поиграйте пока.
Он задумчиво посмотрел вслед удаляющимся детям. Те уходили, весело подпрыгивая, держась за руки встретившего их андроида.

***

- Итак, господин Ворнс, я вас слушаю, - старший менеджер изобразил повышенное внимание, не бросая, однако, сигары. Впрочем, она, наверняка, была электронной.
Стив на мгновение задумался, стараясь покороче сформулировать своё желание.
- Господин Блоу, могу ли я выкупить образцы, взятые мной напрокат полгода назад, и можно ли их перепрограммировать при необходимости?
Брови господина Блоу слегка приподнялись.
- Выкупить вы можете, цена образцов в каталоге. Думаю, вы с ней уже ознакомились.
- Видите ли, - Стив замялся, - я хотел бы оформить кредит. Я улетаю через неделю, полет продлится предположительно пять лет. Я частично оплачу образцы сейчас и оставлю распоряжение относительно дальнейших взносов в своей фирме. В случае моей смерти остаток стоимости покроет страховка.
- Вполне приемлемо, - кивнул Блоу. - Но вот с перепрограммированием всё не так просто.
Он откинулся в кресле, затянулся, выпустил дым кольцами. Стив молча ждал.
- Да, господин Ворнс, перепрограммирование образцов - дело непростое, доступное только в стационарных условиях нашего института и, кстати, недешевое. Но, в принципе, возможное. Что именно вы хотите?
- Видите ли, сейчас Петруша и Алекс - почти обычные дети с их милыми шалостями, детским пониманием мира и физической слабостью, которая, как я понимаю, тоже запрограммирована.
Блоу слегка кивнул.
- Так вот, - продолжил Стив более уверенно, - я бы хотел, чтобы в нужный момент я мог переключить мальчиков в режим полноценных роботов-исследователей. Это возможно?
Блоу задумался.
- Вариант интересный, - наконец ответил он. - Я должен переговорить с руководством. Возможно, это получится оформить, как наш новый совместный проект. Тогда вы получите существенную скидку на перепрограммирование.
- Спасибо, это было бы очень кстати.
- Я решу вопрос в течение дня и завтра сообщу вам результат переговоров.
- Пока я хотел бы оставить мальчиков здесь. Дела, знаете ли... предполётные.
Блоу понимающе улыбнулся.
- Не вопрос. Вы хотите, чтобы мы временно деактивировали мальчиков?
- Нет. Пусть просто поскучают несколько дней в Комнате ожидания.
- Хорошо. Свяжемся завтра примерно в это же время, и я дам окончательный ответ по вашему вопросу.
- Буду ждать, - Стив вежливо улыбнулся и попрощался.

***
Анна давно проснулась, но вставать не хотелось, и она расслабленно полулежала, просматривая а планшете утренние новости. Наконец-то Стив отвёз детей! Она слышала, как они уезжали, но не вышла попрощаться. Нет, она не стерва, как думал Стив, просто не было сил. Она очень устала от них. Последнее время постоянно ловила себя на том, что перестала воспринимать Петрушу и Алекса, как андроидов. Они вдруг, в какой-то момент перестали быть игрушками по заказу. Черт побери! Она начала видеть в них детей, и это жутко бесило!
Анна выросла в интернате, родители ее сначала долго были в космосе, а потом погибли. Она привыкла быть одна, надеяться только на себя, заботиться только о себе. Потом, после интерната, было общежитие Академии, где она получала профессию пилота. Там тоже каждый заботился о себе сам. И наконец - работа, полеты и... Стив. Они были вместе уже семь лет, жили вместе даже в межполётный период. И всё было хорошо, пока не появились "куклы", взятые напрокат по настоянию Стива. Анна долго привыкала, приспосабливалась к их присутствию. Сначала дети-андроиды представлялись ей обычными дорогими игрушками, взятыми на время. Но постепенно их нежное "мамочка", детские объятия, поцелуи будто сорвали с нее защитный скафандр равнодушия. Она начала ловить себя на том, что, забываясь, планирует их будущее, думает о здоровье, обучении, карьере, о том, как устроится их жизнь, когда они станут взрослей. Приходилось напоминать себе, что Петруша и Алекс никогда не вырастут, останутся такими же до момента утилизации. И это, эта ее забывчивость, и то, что они никогда не вырастут, и то, что они НЕ дети, и все это вместе, приводило ее в отчаяние.
Она понимала, что это надо прекращать, что дальше будет хуже, даже подумывала обратиться к психоаналитику, но побоялась, что такое обращение может помешать ее карьере.
Последний месяц вымотал ее окончательно. Но теперь - всё! Впереди недельный отдых на океанском побережье, загар, серфинг, посиделки с новыми знакомыми, вечерние прогулки под несмолкаемый шум волн... и никаких детей! "Кукол", то есть...

***

- Стив, хватит болтать! - Анна бросила доску для серфинга рядом с шезлонгом. Взяла полотенце, вытерла мокрые волосы. Легла, подставила упругое тренированное тело под лучи солнца. И оно охотно принялось слизывать с кожи капли воды, оставляя лишь чуть заметные белёсые пятнышки соли.
- Спасибо. Пришлите мне на фирму расчет платежей. Да, и за перепрограммирование тоже, - донесся до нее голос Стива, продолжавшего говорить по телефону. - Спасибо, это отличная скидка! Пусть пока побудут у вас, я заберу перед вылетом, девятнадцатого утром. Спасибо. Всего хорошего.
- Что ты покупаешь? - лениво, не открывая глаз, спросила Анна подошедшего Стива, - и зачем оно тебе надо за пять дней до отлёта...
- Да так... Мелочи.
- "Мелочи" в кредит... "Спасибо за скидку"... Ну-ну, - Анна чуть приоткрыла глаза и посмотрела на Стива сквозь ресницы. – Может, это бриллианты?
- Ты у меня сама - бриллиант. Зачем нам еще? - он, не глядя на нее, прикрыл полотенцем покрасневшие плечи. Его белая кожа не выдерживала тропического солнца.
Анна разочарованно замолчала. Она хотела подарков. Не то, чтобы ей нужны были бриллианты сами по себе - она хотела внимания. Внешнего проявления любви. Они уже так давно были вместе со Стивом, что ей стало казаться, что чувство Стива к ней, так ярко горевшее вначале, погасло. Осталась лишь привычка. А она хотела любви. Любви и приключений. И всё складывалось, казалось, очень удачно. Они вместе летали, приключений было достаточно, любви - до последнего времени - тоже. Но сейчас... сейчас Стив к ней охладел. Наверное, "семилетний кризис отношений". Да еще эти дети, занимавшие его внимание. "Куклы", то есть...
Анна усилием воли отогнала мысли об андроидах.

***

Неделя отдыха промчалась со скоростью курьерского поезда, оставив после себя лишь легкий дымок воспоминаний.
Их машина неслась на автопилоте вдоль побережья по шоссе в эконом-режиме, чуть касаясь покрытия дороги. Океан был на удивление спокоен. Край Солнца только что показался над горизонтом, и Анна, как зачарованная, смотрела на проложенную им по воде алую дорожку. Красную, как кровь. Глупо, глупо... Глупые ассоциации... Она повернулась к Стиву, дремавшему на водительском сиденьи.
- Стива, хватит спать.
Он открыл глаза, посмотрел на нее устало, как на надоедливую муху, от которой никак не удается отделаться. И Анна затрепетала от этого взгляда.
- Доброе утро, милая.
- Доброе... наверное, - Анна взяла себя в руки и смотрела на него почти спокойно. Отогнала дурные предчувствия. Всё будет хорошо. Зря она разволновалась. - Какие у нас планы на сегодня? Думаю, мы можем справиться с оформлениями до обеда, или часов до шестнадцати, а потом сделать романтический ужин. Побыть дома вдвоем, выпить шампанского, заказать что-нибудь вкусненькое. Ну и вообще... - она кокетливо засмеялась, - побыть вдвоем.
- Боюсь, не получится, милая.
- Но почему? В одиннадцать мы будем на месте. Часок отдохнуть после дороги. Медосмотр займет не более получаса, подписание договора... ну пусть еще час. Получается, что после четырнадцати мы будем свободны. Пусть еще пару часов на сборы...
- Аня, всё не совсем так, - Стив замялся на мгновение, посмотрел серьёзно и спокойно, и у нее вдруг что-то оборвалось внутри, образовав жутковатую пустоту в области сердца. - Между медосмотром и подписанием договора есть еще одно дело.
- Что именно?
- Я забираю Петрушу и Алекса.
- Ты в своем уме?? - у Анны от неожиданности перехватило дыхание. - Неужели не наигрался? Надо последний день перед отлётом испортить?! И когда их обратно?
- Аня, я решил взять детей с собой.
Анна молчала, стараясь переварить услышанное.
- Ты в своем уме? - наконец выдавила она. - Зачем они тебе на корабле? Они же типа дети...
- Не совсем так. Они будут детьми до тех пор, пока я захочу этого. А потом, по условному сигналу, будет запущена вторая программа, и они будут выполнять роль роботов-исследователей. Так сказать "два в одном", - он улыбнулся примирительно, хоть и несколько опасливо. - И семья сможет нас радовать, и рабочая сила при необходимости. Документы на них уже оформлены, договор нашей фирмой подписан, кредит оформлен. Осталось узнать ключевую фразу для переключения программ, которую мне и сообщат при личном контакте. Ну, когда я буду забирать детей.
- Ты больной... - Анна прикрыла глаза, пытаясь унять разбушевавшиеся эмоции. Сердце стучало в горле. Голова кружилась. Сумасшедший! Сначала - любимые дети, потом - роботы... Да по нему дурдом плачет!
- Нет, моя дорогая, я как раз здоров. А вот с тобой точно не всё в порядке. Смотри, как ты побледнела. Думаю, тебе лучше остаться на Земле. Пока. Ну, пропустить один полет.
- Нет, - Анна подняла на него глаза и встретилась с чуть насмешливым взглядом. - Ни за что! Даже и не думай!
- Анечка, - сказал он отвратительно покровительственным тоном, - пойми, это - эксперимент, ну - с детьми. Ты настроена слишком негативно и можешь помешать его проведению.
- Замолчи! - резко перебила она. - К счастью, не тебе решать, полечу я или нет. На это командир есть.
- Ну, знаешь ли... Моё слово тоже кое-что значит. А особенно подтвержденное вот этим, - он достал из ее нагрудного кармашка портативный приборчик, - с записью твоих психофизиологических реакций...
Стив вынул из прибора миниатюрную карту памяти и аккуратно вложил в футляр.
- Отдай! - Анна попыталась отобрать компромат, но Стив был, конечно, сильнее.
- Аня, не надо! Если ты сама откажешься от полёта, я не покажу эти записи. Давай попрощаемся по-хорошему! Мы ведь любим друг друга! Ты дождешься меня, может, слетаешь в краткосрочный рейс... Всё будет хорошо. А может, родишь нашего ребенка.
- Я не беременна.
- Но еще не вечер, да и возможно искусственное оплодотворение. Я оставлю материал.
- Нет! - она вырвала свою руку из его крепких пальцев и откинулась в кресле. Предатель! Она чувствовала, что случится что-то ужасное, но не предполагала, что настолько. Теперь у нее нет ни любви, ни семьи, ни работы. Это полный крах. И виной тому не дети. Не "куклы", то есть...
Не куклы, а только Стив. Как он красиво избавился от неё! Обыграл всухую...
- Аня! - начал он вкрадчиво.
- Отстань! Дай мне поспать, пока не приехали! - Анна закрыла глаза. Да, виноват он, только он.

Машина неслась к городу на бешеной скорости. Давно позади остался океан, солнце поднялось и спряталось за облака. Анна лежала с закрытыми глазами, но сна не было и в помине. Только лихорадочные мысли кружились в мозгу в поисках решения. Она взглянула на Стива. Он спал. Да, железные нервы. А впрочем, ему просто наплевать. Он уже всё решил за всех, всё сделал.
Нет!
Уже показались первые здания.
Машина начала замедлять ход.
Стив зашевелился в кресле.

Анна быстрым движением отключила автопилот, нажала газ и направила машину в стену ближайшего здания.
Удар был мощным, хотя подушки безопасности и смягчили его. Анна очнулась первой. Голова Стива лежала на боковой стойке. Кровь... Женщина, с трудом справляясь с подушкой безопасности, первым делом нашла карту памяти и сунула ее себе в рот. Разжевала. Потом повернула голову Стива таким образом, чтобы подушка закрыла ему доступ воздуха, и придержала, пока всё не было кончено.
"Опасность пожара, покиньте салон!" - прозвучал механический голос. И Анна, собрав все силы, вытолкнула своё непослушное тело в разбитое окно мобиля.

[Irena]

№13

День

Картинка №10





Небо над городом всегда серое, словно дым из печных труб и каминов застыл в нем навечно, до исхода времен. Узкие свинцовые переплеты расчерчивали это небо печальными квадратами.
А окна открывать врач пока запретил.

- Как он? – спросил я, оглянувшись на служанку, что сидела у постели Ала.
- Так же. Лекарь сказал, это ничего, скоро поправится. Сказал – и хорошо, что пока без сознания, ведь все нутро чистить пришлось.
- Это я слышал, - серое небо было холодным и пустым, однако не поэтому я пошел вглубь комнаты.
- Мастер Каб!
- Убирайся.
Но служанка не ушла с моего пути, только встала, а когда я потянулся к Алу, ударила по руке.
- Ты что? – удивился я, глядя поверх ее плеча.
Служанка отступила к самой кровати, так что край фартука задел руку Ала.
- Утром вы велели не подпускать вас к мастеру Алу, пока он в себя не придет. Неужели забыли?! Вы ведь мне денег дали за это, мастер Каб.

Ах да. Я остановился у изголовья, не дойдя двух шагов.
Ал лежал тихо-тихо, словно действительно спал, только лицо у него было серое – как небо за окном.

Вчера я-поводырь ждал его на площади, не хотел идти в гостиницу один. Вот почему, очнувшись, я успел найти его вовремя и вместе со стражником принести в дом.
Руки просто чесались от желания дотронуться до его головы, где шрам сейчас был прикрыт спутанными волосами. Стоило бы написать о таком эффекте, но становиться живым пособием мне пока не хотелось…
- Мастер Каб!
- Прости.
Времени у меня ровно до того момента, пока Ал не очнется. Если не успею разобраться сам, я-поводырь только всё испортит. Ал же всегда был слишком добр, он не станет.
- Я ухожу, останься здесь, пожалуйста. Я скажу прислать тебе кого-нибудь в помощь.

На улице накрапывал дождь, потихоньку смывая с камней мостовой грязь и унося ее в канавы.
Я прошел два дома и остановился, глядя под ноги. Кровь почти пропала, ушла с дождем, а казалось – растворилась в сером дневном свете, которым отблескивали мокрые камни.
Мне не нужно было искать, откуда пришел вчера Ал. Во-первых, он звал меня, точнее – поводыря, с собой, хотя профессор пригласил его одного.
А во-вторых, не заметить полосу расплавленного свинца и обожженного камня на домах довольно трудно, не правда ли? Полоса начиналась – верней, заканчивалась - ровно там, где я его нашел. Интересно, как это у Ала получилось? Жаль, спросить не выйдет.
Я посмотрел в небо, навстречу дождю, и пошел, касаясь рукой стены и оплывших от жара низких окон.

***
Недавно Ал и я-поводырь прошли испытания на восьмую ступень. Осталось четыре, но идти выше и становиться землей и водой – сиречь частью основ – у меня желания не было. Надеюсь, у Ала тоже.
В конце концов, основам деньги не нужны, а вот магам восьмой ступени платят больше. Так Ал сказал.

Если бы я мог говорить всегда, то сказал бы, что не заслуживаю и третьей.
Я ошибся тогда. Очень. Меня считали талантливым, меня приводили в пример… знали бы они только!
Когда однажды мои хваленые таланты вдруг потребовались в деле, я все испортил.

Мозг – сложная штука. Даже если ты извлек из него осколки черепа, свернувшуюся кровь и прочее – ткань мозга не заживает так просто, как ссадина на руке.
Я об этом забыл тогда. Забыл, что нужно сделать заново все те мостики и ворота, которые позволяют нам думать и понимать, а когда вспомнил – время ушло.
Мой сигнальный огонь для спасателей горел снаружи, напротив места, где мы находились. Дагу становилось все хуже, а Ал только открывал глаза, но не слышал, что я говорю. Я не хотел дождаться спасения один. Не хотел, чтобы меня спрашивали, как так вышло.
Я рискнул еще раз, забрав себе часть изъяна… нет. Точнее, поместил в голову Алу маленький кусочек собственных здоровых тканей и тех связей, что им положено иметь.

***
Дождь закончился. Я стоял возле дома нашего бывшего мастера и, теряя время, рассматривал свинцовую статую человека, отлитую в полный рост. В одной руке статуя сжимала нож с рукоятью в кожаной оплетке, другая замерла напротив лица, открытой ладонью наружу. Мостовая вокруг статуи светилась на три шага в каждую сторону.
Думаю, Ал был бы рад это увидеть.

Отогнав свет со своего пути, я поднялся на крыльцо и постучал.
Мне открыли.
- Здравствуйте, профессор, - улыбнулся я, глядя, как он отступает с испугом. – Мне срочно надо с вами кое о чем посоветоваться. Вы ведь не откажете любимому ученику, правда? Поговорим о делах Совета, профессор.

***
Я снова ошибся, но уже ничего нельзя было исправить. Хотя теперь, по прошествии всех этих лет, не уверен, что дело того не стоило.


- Ничего не хочешь мне сказать, Каб?
Он прожевал горсть засахаренного миндаля, подумал и широко улыбнулся.
- Очень рад, что ты здоров, Ал. Но вроде бы я это уже говорил, нет?..
- А больше ничего? Ты уверен?

Каб посмотрел на костяную флейту, которую держал в левой руке, потом в открытое настежь окно. Миска с миндалем, стоявшая у него на коленях, накренилась, и я переставил ее на стол. Каб перевел взгляд на меня, улыбнулся еще раз.

- Нет, больше ничего, Ал. Я уверен.

[Irena]

Голосование:
Выбираем ЧЕТЫРЕ места:
за 1 место - 5 баллов
за 2 место - 3 балла
за 3 место - 2 балла
за 4 место - 1 балл

В исключительном случае голосующий имеет право присудить двум рассказам одинаковое место. Однако оно будет более низким из двух (например, два третьих места и ни одного второго), в целях более тщательной оценки достоинств каждого из рассказов.

Голосование слать мне в личку. После подведения итогов конкурса все голоса будут обнародованы.

Напоминаю:
При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.
Весьма желательно дать более-менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.

ОЧЕНЬ ПРОШУ авторов участвовать в голосовании. И желательно - в обсуждении тоже. Но авторы не имеют права голосовать за собственный рассказ. Баллы, отданные за собственный рассказ, не засчитываются.

Голосование продлится до 26 февраля (включительно).

Прошу прощения за склероз(((

[Irena]

Итак:

1 место, 34 балла - совершенно заслуженно получает №9, "А брат ничему не учил" - Хитрая Мордочка
2 место, 27 баллов - не знаю уж, насколько заслуженно - №10, "Наука умеет много гитик" - ну я
3 место, 24 балла - №7 "Рыцарские страдания" - дон Кристобаль Хунта

На один балл от него отстает -
23 балла - №12 "Семья" - Элис

11 баллов - №13 "День" - Лошадка
9 баллов - №3 "Охота на веру" – Стася
8 баллов - №8 "Крик орла" – Путешественник
7 баллов - №5 "Хранитель пути" – Путешественник
5 баллов - №2 "Тайна Кровавой Мери" – Хунта
2 балла - №4 "Сплошная романтика" – Маина
2 балла - №6 "Доля правды" – Маина, Калиф
0 баллов - №11 "Кровавая Мери" – Плуг

Поздравляю Хитрую и Хунту!
Большое спасибо всем авторам! Все молодцы! Мне лично в этот раз понравилось всё, чуть больше или чуть меньше. Но №9 - это... Хитрая участвует редко, но зато уж как появится...

[Irena]

Голосование:

Каса
1 место - № 12 "Семья"
2 место - № 9 "А брат ничему не учил"
3 место - № 7 "Рыцарские страдания"
4 место - № 10 "Наука умеет много гитик"

irbis
1 место = №10 "Наука умеет много гитик";
2 место =№9 "Брат ничему не учил";
3 место = №2 "Тайна кровавой Мэри" ;
4 место = №7 "Рыцарские страдания";
/* На второе место вполне мог бы пойти рассказ 13, но это не целая вещь, а лишь фрагмент. Потому и вне топа.

Путешественник
1 место - №9 А брат ничему не учил… - 5 баллов
2 место – №7 Рыцарские страдания - 3 балла
3 место – №10 Наука умеет много гитик - 2 балла
4 место - №12 Семья - 1 балл

Stasia
1 - №12 "Семья"
3 - №10 "Наука умеет много гитик" и №7 "Рыцарские страдания" (не смогла выбрать)
4 - №13 "День"

patr
1 место - №7 про рыцаря
2 место - №2 история про Мэри
3 место - №4 про романтику
4 место - №12 дети

Элис
1 - №13
2 - №7
3 - №10
4 - №9

Miara
1 место - № 10 Наука умеет много гитик
2 место - № 8 Крик орла
3 место - № 7 Рыцарские страдания
4 место - № 13 День

Kalif
1 место - №12
2 место - №3
3 место - №9
4 место - №7

MainaS
1 место - 5 баллов - 9
2 место - 3 балла - 3
3 место - 2 балла - 12
4 место - 1 балл - 7
Очень бы хотелось проголосовать и за 10 с 13, но мест всего 4.

Шалдорн
1 - №10 Наука умеет много гитик. добротная классическая история, автор явно старался.
2 - №9 А брат ничему не учил…
3 - №5 Хранитель пути. красивый сказочный рассказ.
4 - №7 Рыцарские страдания
И подарок за деву-тролля:


Hunta
1 место №5 Хранитель пути
2 место -
3 место №9 про брата и №10 про науку и гитик.
4 место №3 Охота на веру.

Плуг
1 место - 5 баллов - №9 А брат ничему не учил…
2 место - 3 балла - №12 Семья
3 место - 2 балла - №3 Охота на веру
4 место - 1 балл - №13 День
и ещё несколько рассказов

Лошадка
1 место - рассказ № 8
2 место - рассказ № 9
3 место - рассказ № 6
4 место - рассказ № 10 - приплести столько картинок надо постараться.

Hitraya_mordochka
1 место - 7
2 место - 13
3 место - 10
4 место - 12

[Hitraya_mordochka]

Ой. Спасибо. Ой. Неожиданно...
Хитрая абсолютно бесхитростно растрогана и очень благодарна.
Если благодарной надо быть в другом месте, приберите меня туда, пожалуйста...

Мои самые-самые нежные поздравления Ирине и Кристобалю Хозевичу.