Кошмар первый:Гаврила Иннокентиевич Жизнелюбов был уже в весьма преклонных годах. Полных лет ему исполнилось то ли 83, то ли 84 – здесь юлианский и григорианский календари вступали в конфликт друг с другом, так как Гаврила Иннокентиевич имел неосторожность родиться между новым Новым годом и старым Новым годом. Жизнь, как и многие старики, проводил в одиночестве, слоняясь по квартире – кряхтя да кашляя, разговаривая сам с собой да пиная вязанными тапочками затхлую атмосферу комнат. Но вот однажды в его дверь раздался звонок – противный такой, дребезжащий.
- Иду, иду…
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Смерть. Форма одежды классическая – черная мантия, черный капюшон. И с косой на плече.
- Почему не с цветами? – ляпнул Гаврила Иннокентиевич первое, что взбрело в голову. С испугу, наверное.
Смерть тяжело дышала, хватаясь костлявой рукой за грудь. Выглядела она не ахти как – кожа да кости.
- Слушай, мужик, будь любезен, сдохни сам, а то у меня сегодня столько клиентов было… устала, сил больше нет. – Инфернальное создание скорчило утомленную гримасу и потерла свою поясницу. – С такой работой здоровье совсем ни к черту стало.
Лезвие косы слегка качнулось в воздухе, уловив отблеск тусклой электрической лампочки. Жизнелюбов, заикаясь, пытался то ли возразить, то ли просто прояснить ситуацию:
- Ка-ка... ка-ка… - показалось даже, что ему срочно приспичило в сортир, - ка-как это п-понимать «сдохни сам», п-пожалуйста об… об… об…
- Ну там, яд прими, вены себе вскрой… Люстры в доме имеются? Тогда есть взаимовыгодное предложение: тебе повеситься, а мне – просто отчитаться… мужик, только не заставляй меня работать! – Смерть страдальчески сморщилась, и ее мумифицированное лицо стало похожим на забытый детский кошмар. – Поверь мне, мужик, семнадцатый Призванный за одни сутки – это уже перебор, устала я… о, кстати! Я пока у тебя на диване полежу отдохну, ты ведь не возражаешь?
Смерть аккуратно поставила косу к стенке, грохнулась на диван и уже через минуту захрапела, изредка почесывая во сне свой костлявый тощий зад. Черный капюшон опустился до самого носа, а мертвецки-синие губы раскрылись, сипло извергая кладбищенский запах.
Жизнелюбов стоял ни жив ни мертв. Выбор на ближайшую перспективу был небогат: вскрыть вены, повеситься, принять какой-нибудь яд (нужное подчеркнуть). Имелся еще экзотичный вариант - проглотить несовместимую с жизнью дозу аскорбинок (бутыльки с желтыми шариками, кстати, в изобилии имелись в аптечке). Гаврила Иннокентиевич тяжело вздохнул и накапал себе валерьянки, потом подошел к маленькой кладовой, которую называл «святая святых» и извлек на свет электрический двухлитровую бутыль самогонки. Тем временем посланница загробного мира, ворочаясь во сне, пошаркала одну костяшку пятки о другую. Ух, и звук был!
- Эй-эй, - Жизнелюбов потормошил гостью за черную мантию.
- А? А? Где я? – Смерть проснулась, потирая ввалившиеся глазницы.
- Квартира Гаврилы Иннокентиевича Жизнелюбова. Вы за мной пришли, помните? – старик уселся за письменный столик, наполненная бутыль и две рюмки немелодично звякнули друг о друга. Потом он вздохнул и продолжил: - Да я и сам понимаю, что зажился уже на этом свете… пора мне. Только вот какое дело – родственников у меня нет, друзей тоже, поминки даже некому будет справить. Несправедливо это.
Смерть призадумалась, почесала истлевшую плоть в области макушки и хрипло выдавила из себя:
- Не делай из меня монстра, мужик, чем смогу – помогу. Разливай уже, помянем тебя заранее, заочно – если можно так выразиться. Ты хоть хорошим парнем был при жизни?
- Идеальным, - ответил Жизнелюбов, - пусть земля мне будет пухом…
Выпили, как полагается, не чокаясь. Тонкий запах спирта слегка разбавил душный воздух комнаты.
- Через три дня у нас снова поминают, обычай такой. Так что давай – по второй. – Гаврила Иннокентиевич вновь наполнил рюмки смысловым содержанием.
Смерть поморщилась, но делать нечего, пропустила вторую порцию жизненной эссенции, после чего даже показалось – сама стала выглядеть чуточку живее: бледные обескровленные щеки зарумянились, в потухших зрачках сверкнул озорной огонек.
- Теперь за девять дней, - молвил хозяин квартиры, - традиция есть традиция, нельзя нарушать.
Третью рюмку Смерть выпила не дыша, залпом да с возгласом:
- Э-эх, хорошо пошла! – она вольготно расположилась на диване и как-то по-новому посмотрела в сторону Жизнелюбова: - Слышь, мужик, а ты меня уважаешь?
Далее, поминая кандидата в покойники, отметили его законные сорок дней, полгода и год. Гаврила Иннокентиевич произнес несколько пафосных тостов в адрес себя любимого: каким прекрасным человеком он был на этом свете, и каким паинькой обещает стать на том.
Потом Смерть, пошатываясь на ногах, добрела до стены и взяла свою косу… а у старика екнуло сердце.
- Слышь, мужик, а че это мы грустим в самом деле? У меня смена какая удачная – ты за сегодня мой семнадцатый жмурик, почти юбилейный. Отмечать – так с размахом! Музон какой-нибудь есть?
- Я… я… я ж на гармошке играть умею.
- Давай, мужик, зажигай!
Гаврила Иннокентиевич выволок из-под кровати забытую еще в семидесятилетней молодости гармозу и принялся наяривать на ней русскую народную, ядреную да хороводную. Пьяные ноты рвали воздух, а хмельные аккорды агрессивно рассеивали траур. Смерть не выдержала и пустилась в пляс. Сначала вприсядку – костяные ноги мелькали по очереди вправо-влево, вправо-влево, до неприличия задирая вверх черную накидку. Коса в ее ловких руках почти крутилась вентилятором.
- Жги, мужик, жги!
Затем Смерть принялась исполнять верхний брейк, вращая косу вокруг шеи, а вскоре перешла на нижний – так что пыль поднялась в несколько столбов. Гаврила же Иннокентиевич знай себе – дерет меха, давая волю обезумевшим звукам.
- Жги, мужик, жги!
Вдруг черная гостья резко замолчала, замерла на месте, схватилась за сердце… Гармонь мигом смолкла.
- Что с вами?
- Ой! Кажется, инсульт… помираю! – Смерть свалилась на пол и стала дергаться в конвульсиях, все ее кости тряслись, издавая сыпучие звуки щебня, изо рта пошла пена.
- Сейчас, я помогу… - Жизнелюбов бросился к своей аптечке, схватил ее и принялся спешно разрывать упаковки с таблетками. – Потерпите минутку…
Не медля ни секунды, он взялся заталкивать в рот пострадавшей пригоршни разносортных таблеток – авось какая-нибудь да поможет, потом наполнил шприц обезболивающим и стал тыкать иглой в окочуренное тело, безуспешно пытаясь найти на вековых костях где-либо мягкую плоть.
- Мужик! Придурок! Что ты делаешь?!
- Пытаюсь помочь вам.
Смерть страдальчески исказилась в лице, ее сгнившие глаза совсем уж провалились внутрь черепа, тощие руки отчаянно хватались за воздух.
- Скорую вызывай! Скорую!
_________________________
здесь темно и страшно
hisimel.ucoz.ru