Историческая история - кусочек

[Алейда]

Ну вот.
Смотрите
-------------
Всю жизнь Риверди подозревал за собой склонность к театру. В особенности, последнее время, когда в Париже оставалось всё меньше и меньше не опробованных им актрис, он стал задумываться на эту тему. Ну, чего стоит только необыкновенное умение выкручиваться из скверных ситуаций и важная способность сочинять пьесы Руссо! Одним словом, когда очередная пассия из слуг Талии и Мельпомены сообщила ему, что её родная сцена, Театр санкюлотов ищёт суфлёра, Риверди сказал себе: «Почему, собственно, нет?». Место было неплохое, по всему, надёжное: театр существовал целых два года. При том, что многие из них в нынешнее удивительное время без всяких привилегий и границ, спеша открыться и отнять славу Французской комедии, лопались, дав две-три постановки и утратив Ариаднину нить злободневности, два года были сроком. Кстати сказать, что существуя столь скромное время, Театр санкюлотов успел сменить два названия. В частности, в прошлом году, он был Национальным театром Мольера.
Впрочем, и теперь этого автора ставили здесь весьма часто.
- Ну что ж, удачи! – пожелала пассия в первый день службы Армана на новом для него месте.
- И тебе, - отвечал тот. – Кажется, ты первый раз играешь эту роль, так?
- Нет. Только это давно было.
За семь минут до начала спектакля Риверди влез в свою будку. Перед ним лежал старый, истрёпанный текст «Тартюфа», напечатанный, по всему судя, не менее ста лет назад: в нём не различались буквы U и V. При этом ветхая бумага вся вдоль и поперёк была испещрена поправками, сделанными пером нынешним. Все слова в пьесе, относящиеся к старому режиму, вымарали тщательнейшим образом. «Монарх», «дворянин» и родственные им сменились где «законом», где «Конвентом», где «Родиной», где «санкюлотом» - смотря как это подходило в ритм стиха.
Когда занавес поднялся, и старая де Пернель принялась звать прислугу, чтоб уйти из дому, ругая за одно всех своих родственников, Риверди чуть волновался от непривычности нового занятия. Но к концу первого же явления он уже совершенно расслабился, вальяжно перелистывал страницы и любовался ножками своей возлюбленной в роли служанки Дорины.
Он, было, уж совсем решил отдаться зрелищу и забыть обо всём, как на голову повалились неприятности.

…И все же матушка разумнее, чем сын.
Вы посмотрели бы, чем стал наш господин!
В дни смуты он себя держал, как муж совета,
И храбро королю служил в былые лета…

- бойко продекламировала Дорина. И сразу же увидела испуганный взгляд своего сценического собеседника. Зал неодобрительно зашумел.
Риверди глянул в текст. Со всеми исправлениями там значилось:

Бастилию он брал, как муж совета,
Закону он служил в былые лета…

Бедняжка! Риверди сообразил мигом, что его барышня случайно воспроизвела тот текст, по которому играла в старые времена, то есть до Революции. И, кажется, сама не поняла, что оговорилась.
- Бастилия, Бастилия! – судорожно зашептал Арман.
Актриса с удивлением переводила взор с него на зал, с зала на своего собеседника.
Тот, чтобы помочь ей, начал заново:

Как из-за пустяков она рассвирепела!
И как про своего Тартюфа сладко пела!

Глянув ещё раз в зал на суфлёра, бесконечно повторяющего имя павшей крепости, Дорина тихо, неуверенно произнесла, вытащив из закоулков своей памяти:

…И все же матушка разумнее, чем сын.
Вы посмотрели бы, чем стал наш господин!
Бастилию он брал, как муж совета…

И, услыхав вздох облегчения, донёсшийся от Риверди, завершила:

И храбро королю служил в былые лета!

Впрочем, полностью завершить эту фразу она всё-таки не успела. Из зала на бедных актёров хлынула волна свиста, ругательств, возмущённых обличительных выкриков:
- Чёртовы роялисты!
- Долой монархию! Долой Мольера!
- Заговор! Граждане, здесь явно заговор!
- Закрывайте все двери! Окружим их! Это логово контрреволюции!
- На фонарь её!
- Всех на фонарь!!!
Риверди из будки не мог видеть, что там делается. До него лишь доносились проклятия и угрозы зрителей-патриотов, да редкие выстрелы: то ли в зале сидела охрана, пытавшаяся навести порядок, то ли воздух стали стрелять сами зрители.
- Да здравствует нация! – шипел Риверди своей пассии. – Слышишь? Кричи им: да здравствует нация!
- Да здра… - выдохнула до смерти перепуганная девушка и рухнула на руки тому, кто играл роль Клеанта.
Зал, видя эту маленькую победу над монархизмом, заголосил ещё пуще:
- Долой… ! Изменники…! В тюрьму…! Аристократы…! Заговор… ! Англичане…!
Риверди понял, что дело плохо, и вылез из своей будки на сцену.
Пред ним колыхалось море чепцов, красных патриотических шапок, цилиндров, треуголок, двууголок и грязных нечесаных косм. Из партера размахивали кулаками, саблями и даже пиками – и как они попали в театр с ними? – угольщики, медники, каменотёсы, рабочие с фабрики гобеленов и их милые горничные, огрубевшие торговки овощами, изрыгающие ругательства скупщицы старых шляп… Ложи охали, визжали дамскими голосами, обладательницы коих прятались от ужасов, грозивших сделаться, за веером, украшенным сценами из новейших событий; показывали пистолеты и звали тени Брута с Кассием.
- Граждане! Граждане, - убеждал Арман. – Прошу вас, вернитесь на ваши места! Произошла ошибка…
В ответ летели брань и мрачные угрозы. Фразы «Слава народу» и «Да здравствует Республика» не помогли тоже. С ужасом Риверди увидел, как всё большее число людей бросает свои места в зале и движется к сцене…
«Красивая смерть на подмостках» - мелькнуло в Армановой голове. Как назло, в этот раз никакая уловка ни шла ему в голову.
Вдруг с правой стороны зала отчётливо донёсся крик:
- Да здравствует Его Величество! Да здравствует Луи Семнадцатый! Храни, Господи, королеву-мать, Марию-Антуанетту!
На миг весь зал опешил от такой наглости. Общие взоры обратились туда, в ложу, где мелькнула светлая голова, сразу же затерявшаяся в общей массе людей.
- Конде… Питт… Мезон-Руж… - пронеслось между публикой.
Граждане, уже лезшие на сцену, чтоб наказать скверных актёров, кинулись в ту сторону, где, как им казалось, скрылся роялист.
- Шпионы… Заговоры… Агентура…. – шелестел зал.
А Риверди, сразу придя в себя, быстренько завладел командованием:
- Туда! Направо! Вон в тот выход, доблестные граждане! Я видел его, только сейчас видел!
В зале поднялся настоящий переполох. Люди метались то в одну, то в другую сторону, сталкивались между собой, кричались. Звуки пощёчин и визг говорили о том, что кто-то прошёлся в сабо по ногам соседа или не согласовал с ним политические взгляды. Одни ловили монархиста, другие пытались выйти вон из зала, третьи пробовали выжить во взаимной толкотне, четвёртые подначивали всех подряд…
И, наверно, чтобы было не так страшно, все кричали:
- Да здравствует Революция!
Какой-то человек в партере повелел оркестру:
- Играйте немедленно «Марсельезу»!
Другой, выдернувшись из толпы, оспорил:
- Нет, лучше пусть «Са ира»!
Сию же секунду они сцепились в драке.
Оркестр начал играть «Карманьолу», модную патриотическую песенку.
Риверди стал медленно перемещаться к выходу…

- Ох, ну и приключение! – облегчённо вздохнул Бланше.
- Они помяли всю причёску мне! – в отчаянии сокрушалась супруга его.
- Я, маменька, так испугалась за Вас, - продолжала Аннета.
- Да уж, - сказал Шампоно.
Он чувствовал свою вину за случившееся. Не столько потому, что был одним из тех, кто много говорит о заговорах и патриотизме, сколь из-за того, что сам выбрал спектакль и пригласил на него всё семейство, с которым так сблизился.
Тут среди народа, разбегающегося во все стороны из театра, Антуан заметил знакомую фигуру.
- Риверди! – радостно воскликнул он.
Фигура нервно дёрнулась и принялась оглядываться во все стороны.
- Простите! – сказал Шампоно своим спутникам. – Там мой друг. Я на минутку вас покину, так как должен непременно поприветствовать его.
- А, - вздохнул Риверди, - это ты! Был в том зале.
- Был и всё видел, - подтвердил Антуан. – Надо же было выбрать так неудачно!
- Хуже только, как я, оказаться там в роли суфлёра.
- Так это был ты! Я-то, признаться, и не разглядел ведь из зала! Вот так переделка на твою долю выпала!
- Да уж… А ты-то как поживаешь?
Шампоно всё рассказал и указал глазами на семью Бланше, оставленную им в стороне.
- О! Поздравляю! Ты сошёлся с преуспевающими торговцами, у которых дочь на выданье! – подмигнул Арман.
- Брось, - смутился Шампоно. – Если они когда и были таковыми… Не теперь.
Он почти зашептал:
- Месье Бланше полностью почти разорён нынче! Народ взял приступом его лавку, сжёг всё, а компаньона месье повесил там же!
- Бог мой!
- … Беда в том, что этот компаньон был женихом девушки! Теперь у неё нет и мужа, ни приданого, чтобы найти его…
- Это ужасно, Шампоно.
- Кажется, у них нет больше друзей даже, кроме меня. После гибели этого жениха они почти каждый день меня принимают.
- Вот как? – улыбнулся Риверди. – Стало быть, у девушки есть всё же шанс… А?..
Шампоно сказал, что его ждут, да и дождь начинается, так что беседу они отложат до следующего раза.
- Вы, конечно, не откажете нам в том, чтобы отужинать вместе? – спросила мадам Бланше, когда Антуан вернулся к ней.
Конечно же, отказываться не было никакого смысла. Найдя наёмный экипаж, компания велела ехать к дому на улице Гренель, срок заклада по которому истекал через два месяца.
Как водится, они попали в помещение за пару секунд до самого основного и решительного раската грома. В тот момент, когда потоки небесной влаги беспощадно хлынули на мостовую, Шампоно уже помогал Аннете освободиться от промокшего плаща, мадам Бланше беспокойно изучала свою бывшую причёску, а её муж направил стопы в сторону местопребывания пищи.
- Нужно принести свету, дорогая.
- А остались ли у нас свечи?
- Между тем, маменька, нам очень повезло, в моих туфлях практически сухо...
- Бланше, что же Вы скажете относительно моей гипотезы происхождения частей Вселенной?
- Ну, что сказать, что сказать… нечего мне сказать, - пробормотал тот, сливая воду со шляпы.
Госпожа Бланше неистовствовала на втором этаже, откуда слышались её шаги и фразы:
- Вы слышите? Эй, кто-нибудь! Неужели в этом доме нет ни одной свечки?
Аннета тем временем извлекла два огарка из посудного шкафа и поставила их перед Антуаном. Потом уселась, подперев голову руками. Бесприданница и бывший монах сидели за пустым столом друг напротив друга. Огарки освещали только лица, но, стесняясь глядеть друг на друга в упор, они опустили глаза и, не сговариваясь, принялись наблюдать за двумя язычками пламени. Сначала молча.
- Они похожи на Ваши ноготки.
- Нет, на ноготки мадам Легюм.
- Или на лепестки.
- Или на женщин в белых плащах до пят.
- Или на слёзы.
- Ох, лучше не говорите о слезах!
Аннета замолчала. Улыбнулась. Подняла глаза.
Взор её сошёлся с взором Антуана. Словно какой-то невидимый коридор вырос между глазами их. Тончайшие частицы, ведомые только двоим, бежали по этому коридору, и впитывались дальше: в головы, сердца, души…
Ещё острее, ещё пленительней, чем прежде, Антуана охватило чувство Дома, благостности, необыкновенного спокойствия, величественной правильности всего окружающего.
- Мне так уютно! – сказала Аннета.
Он хотел радоваться, танцевать, прыгать до потолка, но чувствовал только безмерное и упоительное спокойствие.

- Наконец я нашла свечи! Но эту Северину, решительно, надо рассчитать! В доме ничего невозможно найти. Ты слышишь, Бланше? Ах, ты не здесь... Я нашла свечи, гражданин Шампоно.
В столовой показалась мамаша Аннеты.
- Гражданка Бланше, позвольте мне просить руки Вашей дочери, - произнёс, поднявшись со стула, Шампоно.
- Ай! - Дюжина свечей со стуком высыпалась на паркет. - Бог мой... Но Вы же... Бланше, Бланше!... О, и зачем только я отпустила прислугу сегодня?!