Засов. Последний рубеж обороны герцогов Окделл на пути герцогинь. Луиза толкнула на удивление щедро смазанный железный брус, отрезая пути к отступлению, но кому? Себе или графу?
— Это ложе Алана, — указал Эйвон на что-то безобразно узкое, но на первый взгляд прочное, — последним на нем спал Эгмонт… Простите…
Поместиться можно, но одеяло придется снять, волчья шерсть еще заметней медвежьей.
— Я сейчас зажгу свечи, — предложил Ларак.
— Не надо. — Любовь Эйвона велика, но ноги лучше не показывать, да и сам граф не из тех, кого тянет раздеть на солнышке. — Света хватает, или вы собрались читать мне «Эсператию»?
— Я? — испугался Ларак. — Нет…
Худое лицо было несчастным и встревоженным, то ли за кузена-племянника обиделся, толи не знает, как за дело взяться. Луиза улыбнулась, граф тяжко вздохнул и уставился в пол. Дубина.
— Вы показали уже все, что хотели?
— Осталась библиотека, — пробормол влюбленный, — личная библиотека, но там пусто. Книги вывезли после восстания… Сударыня. Мне так много нужно вам сказать.
Да вроде уже все сказано, надо к делу переходить, хотя на кой ей сдался этот мерин! Просто чтобы был?
— Говорите. — Отодвинуть засов идти? Или остаться послушать? Все лучше, чем poзы вышивать.
— Мы так давно не виделись, — проплтал своим сапогам Ларак. — То есть не виделись наедине. То, что было на утесе, я не забуду… Это были счастливейшие… наисчастливейшие минут в моей несчастной жизни… Сударыня, вы… без ваших глаз… я боготворю вас. Я счастлив целсать вашу тень… Я никогда не думал, что мою судьбу озарит…
И чего бы Лараку-старшему было не жениться на южанке, а то на окделлских дровах даже супа не сваришь. А, была не была!
— Граф Ларак, — если он решится то и она тоже, а нет, никто не сдохнет, — или мы сейчас же спускаемся и вы никогда, вы слышите, (когда не говорите со мной ни о чем, кроме погод, или извольте подтвердить свои слова. Немедлено.
— Сударыня, — залепетал соблазнитель, — сударыня…
— Эйвон, — отрезала Луиза, — вы говорите о любви. Или вы лжете, или трусите. И то и другое недостойно дворянина.
— Я не лгу! — О, мы даже кричать умеем. — Я люблю вас!
— Любите? — Луиза положила руки на ветхий камзол. — Так любите.
Поцелуй получился лучше, чем на утесе. Эйвон старательно тискал бархатный лиф, затем бухнулся на колени и замер. Юбки Луиза подняла и раздвинула сама, улучив подходящее мгновенье. Не хватало оборвать оборки, пришивай потом!
Руки Ларака оказались ледяными, еще бы, в такой-то холодине! Граф с остервенением гладил лодыжки капитанши, не рискуя двигаться дальше. Если так пойдет, до обеда точно не управиться. Луиза наклонилась, ухватила костлявое запястье и потянула вверх к колену.
— Сударь, — прошептала женщина, — снимите одеяло…
— Луиза! — Изящно подняться у Ларака не получилось, подвела больная спина, растереть потом, что ли?
— Ну же!..
— Моя Луиза. — Разогнувшийся граф сграбастал волчьи останки и прижал к груди.
— На пол, — велела капитанша, — ничего с ним не случится.
Любовников у Луизы не было, но стаскивать сапоги и штаны с пьяного супруга приходилось. Арнольд мычал и лягался, Эйвон молчал, но дышал так, словно только что затащил на Надорский утес маменькин комод.
Капитанша тоненько хихикнула и притянула кавалера к себе. Граф потихоньку разгорался, даже руки потеплели. Луиза отвечала на поцелуи, потом откинулась на спину, но неудачно, прижав спиной рассыпавшиеся косы. Ларак неловко навалился на даму, его глаза стали блестящими и дикими. Борода и усы ощутимо царапали шею, Эйвон дышал все громче, он больше не боялся и не стеснялся, ну и слава Леворукому!
Над головой проплыла очередная моль, без сомнения, святая. Госпожа Арамона опустила ресницы: трещины на потолке, пыльные бабочки, чужое лицо — зачем на это смотреть?
Плохо ей не было, с Арнольдом бывало хуже. Эйвон что-то бормотал, подавался вперед и назад, дергался, но прижатые волосы держали крепко. Попытаться увидеть над собой другое лицо? Безбородое, загорелое, с прилипшими ко лбу черными прядями? Нет, это стало бы оскорблением для всех троих, и женщина просто ждала, когда все закончится. И дождалась.
Кровать пережила кощунство, даже не скрипнув. Видимо, в старину властители Надора были потолще и поживее. Утратившая добродетель вдова собрала выпавшие шпильки и взялась за многострадальную косу. На ее волосы заглядывался даже Арнольд, а Эйвон за отвагу заслужил подарок.
— Луиза… — Руки графа дрожали. Выпить бы ему, но в этом склепе воды и той нет. В следующий раз нужно разжиться в трактире вином.
Госпожа Арамона чмокнула любовника в щеку. Эйвон был счастлив, и его было жалко. Даже больше, чем себя.
— Мы уедем в Алат, — глаза графа все еще были шалыми, как у весеннего кота, — нас никто не найдет…
— После свадьбы Айрис, — не моргнув глазом соврала госпожа Арамона. — Мы поедем в Эпинэ вместе со всеми, а ночью исчезнем.
— Луиза… Любовь моя, — простонал ставший неверным муж, — как же ты права! Эгмонт был глупцом и преступником… Как он мог пожертвовать любовью? Это безбожно!
— Тот, кто прячется от любви, — дурак, — припечатала Луиза, сидя на ложе святых и мучеников. — Помогите мне затянуть пояс.
— Луиза… — Она просила затянуть пояс, а не целовать его концы, но почему бы не подождать? От платья не убудет, от нее подавно.
Граф Эйвон Ларак отнял от губ черные ленты:
— Любимая… Мне кажется, я раньше не жил…
Любимая… Да уж, докатилась она. Теперь, хочешь не хочешь, до отъезда придется грешить, не бросать же его такого, еще утопится.
Кстати, этот отрывок был вычитан на порядок хуже остального - видимо, сканировший человечек все равно очень стеснялся
