Конкурс рассказа: "Фэнтези этнос".

[Irena]

Поскольку меня уже спрашивают - новый конкурс.

Любой жанр, любой сюжет - но в рассказе должны присутствовать фэнтезийные персонажи, не-люди: гномы-гоблины, домовые-лешие, души забубенные, демоны-призраки, драконы-мантикоры, эльфы, разумеется (ну как же без них!), и прочие хоббиты. Можно - в фэнтезийном антураже, можно - в нашем мире, можно даже давать им научное объяснение - на ваше усмотрение.

1. Срок подачи - месяц со дня объявления темы.
2. Размер - максимальный объем 0,5 авторского листа (20 тыс. знаков или примерно 5 вордовских страниц 12-м шрифтом стандартной разметкой). Минимальный ограничен здравым смыслом.
3. Произведения на конкурс посылаются на адрес irinapev@gmail.com и публикуются анонимно. (Просьба, однако, при отсылке указывать свой ник, чтобы ведущий знал, от кого поступил рассказ).
Желательно также послать ведущему в личку подтверждение: "Я прислал(а) рассказ такой-то".
4. Ведущий (то есть я) оставляет за собой право на грамматическую правку. Текстовых изменений обязуюсь не вносить.
5. После окончания срока подачи начинается голосование. Срок голосования - две недели, после чего подводятся итоги и объявляются победители.

Срок подачи - до 20 июня (поскольку уже вечер).

[Irena]

Пока суд да дело - чтобы потом не говорили, что не заметили, - напоминаю рекомендуемые критерии оценки:

При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.

Весьма желательно также дать более-менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.

Кроме того, в свете последнего обсуждения, очень прошу внимательно читать рассказы и СТАРАТЬСЯ понять - а потом уж ловить блох. Критика - это прекрасно, но если начинать чтение с настроением: ну, что тут не так? - можно раскритиковать всё, что угодно.

В общем: граждане, будьте взаимно доброжелательны!

[Irena]

Ну-с, лиха беда начало...

№ 1

Кое-что о бессмертии
(зарисовочка)

...Отгремела Великая Битва – битва обреченных, закончившаяся такой неожиданной победой. Но радость победы, как это всегда бывает после боев, смешивалась с горечью: поле боя было завалено трупами – и не только трупами врагов. Обряд похорон тянулся уже не первый час. Леголас протолкался к хмурому Арагорну.
- Никогда не мог понять этого в людях, - сказал он негромко.
- Чего? –Арагорн удивленно поднял бровь. – Того, что мы хороним убитых?
- Нет, - смутился Леголас. – Извини, я просто... Я о том, что люди смертны. Так похожи на нас – а живут всего ничего. Сто лет – разве это срок?
- Обычные люди живут еще меньше, - вздохнул Арагорн. – Да, ты прав, это очень мало. Но ведь и эльфы знакомы со смертью, хотя бы от меча или стрелы...
- Это совсем не то. Разве ты не знаешь? Да, нас можно убить, но это же... не насовсем. Мы возвращаемся, раньше или позже. А люди – нет. И они даже не знают, куда они уходят и чего там ждать. Вот это-то мне и непонятно.
- И что хорошего – вернуться через тысячу лет? – хмыкнул Арагорн. – И потом – ты уверен, что это не эльфийская легенда? Слышать-то я об этом слышал, но назови мне хоть одного вернувшегося?
- А что такого – тысяча лет? – в свою очередь, удивился Леголас. – Смертному, конечно... Что же до вернувшихся – обычно они возвращаются не сюда, а на Запад. Но Глорфиндейла-то ты знаешь? Разве он тебе не рассказывал?
- Он не очень-то любит рассказывать о себе. А что?
- Это Глорфиндейл из Гондолина. Он погиб тогда в битве с Балрогом, прикрывая отход беженцев.
- Не может быть! – ахнул Арагорн. – Я, конечно, слыхал эту историю, но... Почему ты думаешь, что это тот же Глорфиндейл?
- Я не думаю, я знаю, - улыбнулся Леголас. – Он ничуть не изменился... при втором рождении.
Арагорн молча уставился на эльфа. Тот пожал плечами:
- Ну да, я видел его тогда. Я был среди беженцев, ребенком еще. Вот тогда я и видел Балрога. Не думал, что доведется еще раз в Мории эту гадость встретить... – Он помрачнел и замолчал.
- Надо же... – протянул Арагорн. – Никогда не задумывался, сколько тебе лет. А выходит... тысяч семь?
- Что-то вроде, не считал. По нашим меркам – не так уж много.
- И после этого эльфы удивляются, что люди завидуют их бессмертию, - проворчал Арагорн.
- Но ведь это – дар людям от самого Эру! – Леголас повысил голос и, спохватившись, прикрыл рот рукой.
- Да знаю, знаю... – Арагорн поморщился. – Всё знаю. Эльфы привязаны к Арде, а люди нет, и что в конце люди будут третьим хором... Всё знаю, всё понимаю. Но если честно – от этого не легче. Даже мне, потомку нуменорцев.
- Открыть тебе один секрет? – тихонько сказал Леголас. – Возможно, тебя это утешит. Эльфы тоже завидуют людям. Людям открыт выход в иные миры, в отличие от нас. Люди – гости здесь, потому и срок их пребывания на Арде краток. А вот каковы иные миры, куда уходят люди – то эльфам неведомо...

***

- Хорошая игра, Джонни. Красивая. Пожалуй, лучшая твоя разработка. Только зачем тебе эти леголасы с арагорнами? Мне не нравится, я бы поменял. Но это не столь важно, дело в другом: у этой игры есть минусы куда более серьезные, на мой взгляд. Во-первых, играть можно только людьми, и жизнь каждому человеку дается всего одна. А во-вторых, если «твоего» человека убивают – что мы имеем? Ты выходишь из игры до завтрашнего дня (пока в игре проходит много лет) и можешь только, при желании, быть пассивным зрителем. Вот что мы сейчас делаем? Смотрим на происходящее «с небес» да выслушиваем умные рассуждения об истории Среднеземья, о бессмертии и тэ дэ. Ты думаешь, это понравится геймерам? Да и эльфам завидовать начнут.
- Чему завидовать, Мак? Бессмертию? Но они же ТАМ. И только поэтому – бессмертны. Они сами не понимают до конца смысла своих слов – и не должны, программа этого не предусматривает. Эльфы бессмертны до тех пор, пока существует игра «Арда». Вся их жизнь – только в этой игре, в этой программе. Конечно, смерть их не настоящая – но и жизнь тоже, они же фигурки на экране да кусочек программного кода! Другое дело – человек: поиграл – и вышел из игры, нашел себе другое занятие.
- Создавать новую игру...
- Хотя бы. Игру? Мир, вселенную – посмотри на это так. Пойми, это мы – третий хор! Тебе не нравится Арда – придумай мир с другими правилами. Почувствуй себя...
- Кем?! Джонни, ты неисправимый романтик, я просто поражаюсь. Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Тоже мне – творцы-создатели... Несколько десятков лет – и отыграл свое творец...
- Или кто-то закончил игру?..
- Все шутишь, Джонни?
- О некоторых серьезных вещах можно только шутить, Мак. А потом... жизнь наша – игра, это такая банальность, что и говорить стыдно. Поэтический образ, фигура речи, штамп... Но кто-нибудь может мне внятно ответить, что – потом, когда наша игра окончена? Про то людям неведомо, Мак... про то людям неведомо...

[Irena]

№ 2

До гроба и далее

Новая весна в благодатной Империи! Цвела сирень. Белая мостовая, красные крыши, радостные лица.
Белые облака над шпилями соборов, небо – приветливое, так и зовущее улететь в него. На улицах собралось много народу – то был торговый день.
Рыцарь сидел на коне и глядел на хрупкую удаляющуюся фигурку в белом платье.
Она прошла мимо него, вскинула глаза, и их взгляды встретились. На секунду. Затем рыцарь натянул поводья и глядел ей вслед.
На следующую неделю рыцарь пришел на это же место. Пешком. Не одну неделю он ждал.
Она была в компании подруги. Рыцарь смешался с толпой. Его колени дрожали – впервые в жизни! «Неужели девица страшнее тролля, благородный сэр? Не бегите прочь, бросайтесь в атаку, как вы поступали всегда!» И он бросился а атаку… Только вот та, что была ему нужна, уже исчезла. Он догнал лишь ее подругу. «Кто? Алисена, сэр? Это дочь священника. Где найти? У них дом при монастыре святой Витары. О, целый золотой! Благодарю вас, сэр!»
***
Боярышник листвой в саду поник,
Где дама с другом ловят каждый миг.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!
***
- Дочь моя! Растил я тебя с помощью Всевышнего все эти годы. А ныне пришел этот человек и желает забрать тебя из дома моего. Ответь мне, дочь моя, любишь ли ты этого человека? Готова ли ты принять и от него любовь его и руку?
И неслышное, как шелест крыльев горлицы:
- Да, отец. Люблю. Готова…
- Да будет так. Я, как духовное лицо, объявляю вас, рыцарь Метароний и девица Алисена, помолвленными перед лицом Всевышнего. Завтра вам надлежит пойти к имперскому нотариусу и составить запись о помолвке в присутствии четырех свидетелей.
***
К вечеру следующего дня пошел проливной дождь. Серые тучи, лужи на мостовой… Поблекшая сирень… Капли на оконном стекле.
Рыцарь стоял у окна своей комнаты в гостинице.
Велика Империя, велик император, чьи предки сковали воедино десять стран и двадцать языков. Велик и мудр, ибо, как и предки его, он дозволил каждому королевству в его Империи хранить свои нравы и обычаи. В этой стране за невесту надлежало платить выкуп.
«Наивный я. Живу в полуразваленном замке в глухих горах, содержу пару слуг и несколько стражников. Конечно, для простолюдина и это немало… Мой будущий тесть был бы счастлив выдать дочь за дворянина. Что мне, замок продать? А может, совсем не платить? Ведь сказал же нотариус, что это всего лишь древний обычай этой страны, а вовсе не имперский закон. Разве мужа делает мужем кошелек, а не подвиги на поле брани, где я уже успел послужить моему государю? Так…Подвиги!»
***
- Видит Всевышний, я вернусь. Я найду денег для выкупа, отче.
Алисена пыталась убедить его:
- Послушай, любимый! Что мне эти старые и отжившие свое обычаи? Ведь мы же помолвлены перед лицом Всевышнего! Отец, ну скажи ему!
Черноволосый коренастый мужчина закашлялся:
- Эхм, кхм, Метароний, она права. Ты дворянин, и это очень большая честь для нас, что ты выбрал мою дочь в жены… Неужели твоя любовь может быть оценена в золоте? Да, и еще.. Можно ведь и заплатить самую малую сумму, если это так для тебя важно. Есть же что-то в наших древних обычаях про…гм, не очень богатых вельмож.
- Я из древнего рода, отче. И любовь моя бесценна. И потому я заплачу самую большую из возможных сумм, чтобы все видели – так умеют любить имперские рыцари.
***
Капли, оставшиеся на ветвях после ночного дождя, осыпались серебряным градом. Серая стена монастыря, плющ, зеленый мох по стенам - и сирень, сирень…
- Куда ты уходишь? Где ты будешь искать золото? Мой рыцарь! Сколько мне ждать тебя? Хотя нет, глупая я… Я буду ждать всегда.
- Любимая, еще не опадут эти листья с деревьев, а я вернусь. Вернусь и увезу тебя в горы моей родины. Там такое чистое небо… И воздух лучше, чем здесь. Недалеко от моего замка Даннегана есть два чистейших ручья. И вереск, что растет на камнях за стеною замка, в час цветения напоминает об этой сирени.
- Любимый! Ты не сказал, куда ты направляешься. Ведь сейчас нет войны.
- Алисена! Не бойся. Я вернусь к осени.
Он вырвался из слабых девичьих объятий, вскочил в седло, не опираясь на стремя, и копыта простучали звонко по улицам славного города.
Рыцарь услышал за спиною девичий крик:
- Нет! Вернись! Именем Всевышнего! Я не пущу тебя в Проклятые земли!
Услышал, чтобы лишь пришпорить скакуна.
Ах, эта сирень! Как жаль, что суровые окрестности Даннегана – не для тебя.
***
Ночь в Проклятых землях. Гроза, молнии, заброшенный дом. Дом с мертвецами, которые, видимо, погибли ужасной смертью.
Что может быть ужаснее? Только тоска. И сердечная боль.
На первом этаже - высохшие трупы и следы борьбы. На втором этаже – отличная библиотека, камин и дрова возле него. Кровать пыльная, но все равно мягкая. Тяжелый комод, которым можно забаррикадировать дверь. Прочные ставни на окнах. Дом был крепостью. Неужели кто-то после того, как в эти земли пришло проклятие, не пожелал их покидать? Рыцарь закрыл железные ставни. Взгляд его упал на полки с книгами.
Что у нас тут есть… «Некрономикон», «Книга мертвых», «Дыхание Чармы», «Экзорцизм и экзоцизм», «Око смерти».
Это был темный чародей. Вот почему он не боялся жить здесь. Но он плохо кончил.
А что это за записка между страниц книги?
«Я жил здесь многие годы в одиночестве. Духи, и призраки, и мертвецы служили мне. Но вот – ведаю, что возжелали вампиры гибели моей. Они нарушили союз в своем безумии. Ведаю я, что вампиров много, а слуг моих весьма мало. И сказал я себе: неужели пропадут сокровища мои? Итак, знай ты, читающий эти строки. Если читаешь ты их, значит, мертв я. Итак, знай, что надлежит делать: спустись в подвал дома сего и там принеси в жертву крови своей. Тогда возгорится руна на полу, то повели ей: вават, что на языке Дьяволов означает: вернулся. Но ведай также и то, что сокровища сии прокляты».
«Итак. Что же делать? Но сначала я почитаю книги. А ответ придет ко мне сам. Что это? «Речения о вампирах». То, что мне нужно».
***
Золото. Оно наполняло сундуки, оно лежало на полу. Здесь было в сотни раз больше того выкупа. Вдруг – шорох за спиной. Метароний отпрянул в сторону. Кто-то налетел сзади, сбил его с ног, но перекатился сам по спине рыцаря и ударился о стену. «Я зазевался! И где – в Проклятых землях!» Метароний вскочил и увидел вампира. Глаза его пылали. Человек потянул меч из ножен…
Рука рыцаря вывернута под неестественным углом. Вампир прижал человека своим телом к стене, противники лицом к лицу. Рыцарь зарычал и напряг правую, вывернутую руку. Бесполезно – неживая хватка, мертвая. И вот – кости хрустнули. Зато рыцарская честь спасена. Ибо ни один рыцарь не сдастся без боя, боясь телесных страданий.
И клыки впиваются в горло…
***
- Душа твоя ныне в ином месте. Дорога твоя пряма, и путь свободен. При жизни ты был честен и благороден. Поэтому я могу принять тебя. Но ты умер не совсем обычным образом. Да и право выбора никто у тебя не отнимал. Итак, выбирай: вернешься ли ты в свое тело, получишь богатство, силу, магию, ужас врагов, зато потом вечность в огне преисподней, - или сейчас ты попадешь в чертоги для праведников, но больше не сможешь вернуться в этот мир.
- А Алисена?
- Ты не вернешься. Она покончит с собой. Такова ее судьба.
- Тогда – пусть я буду вампиром. Но я не дам ей покончить с собой. Пусть – Я, а не ОНА.
- Что же. И это выбор. И неплохой, надо заметить.

***
Пустота. Голод. Нутро свело в судороге. Огонь внутри. Мир серый. Но видно все. Самую мелкую складку на шее этого ублюдка, что сейчас щерится из угла. Я хочу твоей крови!
Бросок! И – волна.
Это – нельзя. Я – Хозяин! Я – Владыка! Стой!
Рыцарь каким-то образом изловчился, изменил направление прыжка и влетел головой в стену. Боли не было. Он подполз к мерзкому упырю. Теперь он был хозяином рыцаря.
Шелестящий, донельзя мерзкий голос:
- Аааааахх, человек… Как ты смел. Редко кто предпочитает это посмертию… Хотя, может, тебе сулили преисподнюю, и ты решил погулять перед смертью? Неважно. Идем со мной. Я напою тебя кровью.
И рыцарь пошел за ним.
***
- Следуй за мной! В горах у нас клан. Нами правит король Идвалгаэл. Он владыка всех вампиров. Но только по авторитету. А твой настоящий владыка – я. Я прикажу – и ты не сможешь ослушаться. А он прикажет – сможешь. Но он мой владыка. И потому лишь посредством меня может управлять тобой. А если меня не станет – ты поднимешься, и он будет управлять тобой напрямую. Я могу сделать с тобой все, что пожелаю. Понимаешь?
Рыцарь понимал. Внутри его горел огонь. Он хотел крови - и Алисену. Он теперь всегда их хотел.
***
Это было сердце Империи – не Проклятые земли.
У подножия гор лежал город. А там жила Алисена. Близко – и далеко.
В горных шахтах не было тронного зала, да и вообще зала для собраний. Если нужно было действовать вместе, Идвалгаэл, бывший имперский герцог, отступник, еретик, убийца сотен невинных людей, а ныне король проклятых, просто повелевал мыслью своим Столпам. Те передавали волю своим рабам. А те - далее. И ослушаться этого приказа не мог никто. Разве может собака летать?
Вампиров было много – около сотни. Чем можно было заниматься в серых кельях? Походов не было. На охоту все ходили по очереди. Метароний сидел в келье наедине со своим огнем. Ему хотелось крови. И Алисены.
И он думал. Думал. Думал.
***
«Я понял. Я погубил душу свою ради нее. Кто поймет это, кроме живых? Я жив – и мертв. Я не настоящий еще вампир, ибо не отведал крови человечьей. Но разве я человек? Вампир не считается вампиром, если он не убил еще человека. Так даже в древнейших имперских законах говорится, но кто о них помнит? Видно, не зря я читал ту книгу… Как там говорится?.. «Воистину, никто не способен возлюбить больше отдавшего душу во имя любви. И благ Всевышний, не попускающий погибели и дарующий свободу».
- Эй, раб. Что ты там копаешься? Разве ты потерял след того оленя, которого мы ранили? Мы должны нагнать его живым, иначе нам нечем будет питаться. Сколько раз говорить тебе – оставь человеческие привычки. Нам не мясо нужно, а кровь.
- Прости, господин. Ты прав, я глуп и никчемен…
Серые тучи, пронзительный ветер… Снег. Пики гор – как хмурые исполины.
Свобода.
Рыцарь поднял увесистый камень. Потом выпрямил спину.
- Ты!
- С кем это ты говоришь?
Хозяин обернулся. Морщинистая кожа, свисающая с костей, клыки изо рта, алые губы и алые глаза. Жалкая тварь. И рыцарь бросил камень. Он врезался в грудь упырю и увлек его на дно обрыва. Там была речка. А выше по течению – сереброносные залежи. И то, и другое – опасно для вампира. Тем более, когда он расшибется в лепешку и будет слаб.
***
В его власти теперь было сорок кровососов. Он чувствовал их. Он видел их помыслы. «Встать. Идти. Убей себя! Стой!...». Страх. Власть… Власть! Полная. Всеобъемлющая. «Бей того, кто рядом! А ты – не отвечай на его удары! Я чувствую ваш страх, ужас. Что мой огонь против вашего? Я чувствую так и ваших рабов… Их недоумение, ведь они тоже знают об исчезнувшем звене в нашей цепи… Только вот ими я повелевать не могу, разве что через своих рабов. О! Нет! Не думать. Не думать. Не думать…».
Они встретили рыцаря у входа. А с ними – весь клан. Впереди стоял Идвалгаэл.
«Он. ОН меня ведь тоже чувствует. Но ведь он может и мне приказывать? Ведь я свободен. А что, если… Не думать. Не думать…».
Идвалгаэл, бородатый великан в шкурах, спросил:
- Где он?
И рыцарь ответил:
- Сорвался в пропасть. Приветствую тебя, господин. Теперь ты напрямую повелеваешь мною.
Тогда Идвалгаэл оскалился – такая у него была улыбка.
- Новая кровь, а уже поднялся до старейшины. Я всегда запоминаю причащенных мною, и они – мои любимцы. А ты теперь вроде как тоже мною причащенный.
***
- Новая кровь. Раб, а теперь приближенный ко мне. И сам владыка. Ты, не порвавший ни одного горла. Не много чести?
- Как угодно господину…
- Я чувствую тебя. Твои мысли и твой страх. Ты правильно боишься. Я могу руководить тобой, разве нет? Возьми этот кинжал. Отрежь себе палец на руке… Так. Молодец.
Ты не обманешь меня, раб. Сейчас ты боишься, но перед тем, как я почувствовал смерть твоего хозяина, в тебе не было страха. Была ярость. И радость. Мерзкий человечишка… Как ты смеешь ощущать радость живого человека?.. Ты мертв или нет? Молчи. Ты обошел узы. Как? Как ты это сделал? Говори! Молчишь? А может, ты не знаешь? Вонзи кинжал себе в глаз. Ну? Проклятье!
Бросок! Упырь отбил в сторону направленное ему в грудь лезвие кинжала и перебросил Метарония через себя. Рыцарь, едва коснувшись каменного пола, тут же проворно откатился в сторону. Но упырь с поразительной скоростью оказался совсем рядом. Затрещали остатки кожаной куртки, когти впились глубоко в кожу, и упырь швырнул рыцаря о стену, словно тот был куклой. Но этого было недостаточно: рыцарь тоже давно НЕ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ! Он был таким же монстром, живущим под солнцем мертвых. Он оттолкнулся от стены и пола, буквально полетев навстречу врагу. Удар головой пришелся прямо в разверстую клыкастую пасть. Налетев лбом, Метароний сломал один из клыков - и всадил в пасть кинжал, который так и не выпустил из рук. Лезвие сломалось у самой рукояти. Рыцарь, сделав подсечку, свалил монстра на пол и, усевшись верхом, стал душить Идвалгаэла его же собственной бородой. Вот огромная туша стала сопротивляться все слабей и, наконец, затихла.
Метароний огляделся вокруг в поисках подходящего инструмента. Старое шахтерское кайло поднялось и опустилось, перебивая кости на руках вампира. Потом пришел черед головы – ее надо было отделить от тела. Тупое, выщербленное кайло било раз за разом по перевитой канатами мышц шее. После очередного удара рукоять кайла сломалась. Впрочем, оставалось уже немного. Рыцарь обхватил голову упыря руками, уперся ногами в пол и стал перекручивать остатки шеи. Шло туго, но вскоре в руках его осталась голова с измочаленными лохмотьями кожи…
***
Владыка над всем кланом. Сто пять голодных, злобных, мертвых, упырей. Полностью в его воле. Они будут беречь его сокровище, как злые голодные собаки.

***

(продолжение следует)

[Irena]

№ 2
(продолжение)

Алисена занесла нож. Хоть руки ее тряслись, но решимости ей было не занимать. Отчаяние придало девушке сил.
Под ударом ноги дверь вылетела, вырвав замок и петли, и с грохотом ударилась о стену. В лучах луны, в круговерти рваных теней показалась фигура в темном плаще. Лицо было закрыто капюшоном. На мгновение Алисене показалось, будто оттуда сверкнуло красным. Незнакомец неестественно быстро подскочил к ней и, зажав девушке рот ледяной ладонью, прошептал:
- Это я.
И тут же она обмякла на его руках и повисла, как кукла.
На северной стене в башнях пылали огни – так работали сигнальные заклинания. Нежить не могла незамеченной проникнуть в город. С улиц послышался шум. Заплясали отблески факелов. Рыцарь держал девушку на руках, вглядываясь в ее лицо.
Из коридора послышались быстрые шаги, и в комнату вбежал священник, отец Алисены.
- Кто ты? А ну, отпусти мою дочку!
Метароний стоял спиной ко входу. Он молвил:
- Это я, отче. Твой будущий зять.
- Что ты делаешь здесь ночью? Нас что, осаждают? Отвечай, а не то я проткну тебя!
Но Метароний молча пошел к выходу. Остановившись перед священником, он сказал:
- Прости, отче. Я должен ее забрать. Скоро я верну ее живой и здоровой.
И оттолкнул священника с дороги. Но тот ухватил рыцаря за плащ, и капюшон упал с головы. Когда священник увидел белую кожу, алые глаза и клыки, то он не испугался – он замахнулся мечом. Но Метароний увернулся от его выпада и убежал прочь.
***
Вампиры сражались со стражей на улицах и убегали по крышам. Когда они увидели Метарония бегущим с девицей на руках, они оставили битву и бежали за Метаронием, прикрывая его от стрел и ударов.
***
Алисена очнулась от мороза. Она не сразу поняла, что лежит на руках бегущего человека.
Она спросила:
- Это ты, любимый?
Но он не ответил. Он поставил ее на землю. Тогда Алисена увидела, что в морозной ночи они не одни. Она увидела множество фигур, стоящих вокруг.
Рыцарь ей сказал:
- Смотри, любимая. Смотри на меня и рабов моих.
И откинул капюшон. Она не отшатнулась, заглянув в мертвые глаза. Она бросилась к нему на шею и сказала:
- Это моя вина. Это ведь тебя так в Проклятых землях, да?..
***
- Они начали облаву, любимая. Я приказал вампирам собраться перед входом в пещеру. Они все сдадутся Черному Совету. Я тоже сдамся им.
- Нет! Тебя отправят на костер!
- Нет. Не отправят. Я – человек.
- Я не пущу тебя!
- Верь мне. Я оставляю тебя в этой пещере. Жди. Я вернусь за тобой.
- Нет!
Девушка расшибла в кровь руку о каменную дверь, но та не подалась ни на волос.

***
- Во имя Всевышнего, для безопасности граждан Империи, властью, данной мне Всевышним и Императором, ты, барон Метароний, признаешься виновным во всех злодеяниях. Нападение на имперский город, сделка с Нечистым, похищение невинной девушки и многое другое…Ты лишаешься всех своих титулов и имущества. Ты приговариваешься к смерти через сожжение. Итак, упырь, желаешь ли ты что-нибудь сказать перед тем, как тебя переведут в темницу для смертников?
И вампир тихо сказал:
- Я хочу исповедаться.
***
В тесную келью принесли клетку с рыцарем, и туда же пришел Судия. Он сказал:
- Я слушаю.
Ему так и не удалось скрыть удивление.
- Я хочу стать обычным человеком, - тихо проговорил пленник.
- Ты – вампир. Ты продал душу Врагу людей.
И тут рыцарь закричал:
- Ты, Судия! Чему тебя учили в столичном университете? Разве ты не помнишь древних законов Империи? Тот вампир, который еще не отведал крови человеческой, считается человеком! Отвечай мне, Судия! Сколько солдат погибло при нашем нападении на город?
- Ни одного. Всевышний охранял нас.
- Но это я приказал моим рабам не убивать! Благодаря мне вы взяли без боя это мерзкое логово! Я запер Алисену в пещере, только я знаю, как ее найти! Я должен был предотвратить самоубийство Алисены! Меня терзают жажда и огонь изнутри! Избавь меня от этого! Тебя слышит Всевышний, пусть Он поможет тебе!
- Насколько мне известно, вампир никоим образом не может ослушаться своего инициатора. Но ведь ты каким-то образом это сделал?
- И благ Всевышний, дарующий свободу.
- Тогда почему же ты молчал на суде? Почему не сказал всего сразу?
Рыцарь молчал. Тогда Судия молвил:
- Гордец. Теперь я вижу, что ты истинный человек, который от долгих страданий стал к ним не только привыкать, но и искать новых. Тебе нравилось чувствовать себя несправедливо обиженным. Для человека это плохо. Для вампира… Подожди до рассвета.
***
Алисена сидела во тьме. Она берегла масло для светильника.
«Зачем любимый бросил меня? Почему он ушел? Как это все ужасно – вампиры, убийства… А его душа? И это я, я виновата! Когда же он вернется?»
Вдруг она услышала скрежет камня о камень. Это отодвигалась дверь. Мягкое золотое сияние наполнило комнату. В проходе стоял высокий черноволосый с проседью человек. Он приблизился и встал рядом с Алисеной.
- Кто ты?
- Таберон..
- Святой кователь? Кователь счастья?
- Пойдем отсюда.
Они прошли тайными ходами и поднялись на поверхность. Ослепительное небо сияло. Заснеженные пики были суровы, как и всегда. Тропинка вела вниз, в долину.
- Иди, дитя мое.
- Ваша святость…
- Просто Таберон.
- Таберон… Мой любимый - вампир. Помогите.
- Я просто шел мимо и узнал, что рядом пленница. Что с ним, с твоим любимым?
- Он вампир. Он был благородным рыцарем… Помогите ему…
- Никто не может помочь вампиру. Его душа погибла. Впрочем… Смотри.
И Алисена увидела – в бесконечной дали, у подножия гор, среди поднимающихся туманов и пара от людского дыхания – черный дымок.
- О нет! Это его сжигают! Остановите их! Ведь вы святой! А Черный Совет служит вам!
- Не мне. Вседержителю. Я… Я ушел от людей… У меня другие заботы. Но нет….
И он подхватил Алисену на руки и взлетел. И пронеслись мимо нее скалы и ущелья, и горные тропы, улицы, стены и дома. Через минуту они оказались уже на площади Высшего Правосудия. На возвышении пылал костер, и у столба в его сердце угадывалась объятая пламенем человеческая фигура.
Все, кто был там, остолбенели, а потом один совершенно седой человек закричал:
- Алисена! Дочь моя!
А Судия пал на колени со словами:
- Святой! Святой Таберон вернулся!
Отец бросился навстречу Алисене, но она бросилась бежать, и никто не мог настигнуть ее. Святой же с великой печалью на это взирал. Ему говорили:
- Вас мы ждали сотни лет! Верно ли мы поступаем?
И отец просил:
- Помогите! Моя дочь безумна!
Но святой ответил:
- Она вернется. Что же до дел ваших – не мне судить.

***
- Говорил я с Всевышним о тебе. И Он дал мне ответ. Твоя душа в Его власти. А твое тело – это не ты. Это всего лишь память. Тело исцелить нельзя. Это тело нужно уничтожить. Это символ твоего перерождения. Судьба Алисены все еще зависит от тебя.
- Пошлите людей за ней. А я готов принять любое избавление. Моя жажда неутолима. Только завершите все до ее прихода. Слушайте же, как пройти к той пещере…

***
Снег и холод. Снег и безумие.
Дочь моя!
Кто говорит со мной?
Я тот, чей дар ты хочешь бросить мне в лицо.
Где ты был, когда моего возлюбленного превращали в вампира?
Я был там. И я не мог повлиять на него помимо его воли. Ты виновата в том, что желала убить себя, и ему пришлось делать этот выбор. Но твой грех им искуплен. Хочешь ли сделать все это напрасным?
Нет!
Тогда иди в другой город. Потом напиши твоему отцу, чтобы он нашел тебя. Я приготовил вам путь. Вы получите очень долгую жизнь. Вы теперь сможете многих спасти от самоубийства.
Что с моим любимым?
Его душа у меня. Он ждет тебя.
Как мне жить?
Ты слаба. Учись быть сильной. Отныне твоя судьба – давать силу слабым сердцам.

[Irena]

№ 3

Этнос
(рабочее)

Две смоляные вороны кружили над лесом, почти над самыми макушками деревьев, оглядывая окрестности. Снизу, от земли, еще тянуло холодом, по-весеннему яркое солнце медленно поднималось над горизонтом и играло на иссиня-черных крыльях. После очередного виража одна из них приземлилась на высокой старой березе на краю леса, следом за ней тут же спикировала вторая, часто махая крыльями перед приземлением. Тонкая ветка спружинила, ворона встрепенулась, покачиваясь.
Береза старая, ствол потрескался от времени, корявые сучья ползли в стороны, но почки уже налились весенним соком, а кое-где даже прорезались зеленые листочки.
С березы открывался вид на широкий луг. Там и тут виднелись островки сочной зеленой травы вперемешку с темно-коричневой жирной землей и осенним сухостоем.
Середина весны…Кленник. Даже здесь, на севере, уже чувствуется.
-Карррр! Тьфу! Как долетела, сестррица? Запуталась совсем. Два дня ворроной живу, человеческий язык забывать начала.
- Каррррр! Спорра нет. Как долетела? Кррыло в кррыло летели. Старреешь, сестррица? Плохо видеть стала?
- Ладно, - даже на вороньей морде знающий бы увидел досадную гримасу. - Ты вот посмотрри, - протянула ворона. - Если сама видишь еще без очков.
- Чего на тебя смотрреть? Ворррона, она и есть ворррона.
- На себя посмотрри! Тьфу, то есть, вниз посмотрри. Село видишь?
Ворона старательно прищурилась. Подводили вороньи глазки, все черно-белым показывали. Но даже черно-белым зрением ворона поняла, что не зря привела ее сестрица сюда. Просыпающееся село, стоящее прямо за лугом, выглядело почти как обычное. Вроде и околица, и собаки, и огороды, дети бегают, орут, бабы в огородах стоят кверху…согнувшись, то есть; мужики без дела слоняются. Да только люди какие-то странные, все какие-то лохматые и с бородами, хоть редкими и короткими, но все же. Ладно бы еще мужики небритые, но бабы! Но дети!
-Ой, сестррица, так это что же… Эти?
-Йети! Бестолковая! Как есть Йети. Национальное Йетийсккое поселение перред тобой, - прокаркала ворона.
- Вот это диво невиданное! Да как много! Человек тридцать, не меньше! - восхищение так и плескалось в каждом слове.
- Да, большое поселение, - ворона встрепенулась и горделиво нахохлилась.
- Так, может, пойдем, поглядим на месте? – Вторая ворона от нетерпения переступила с лапы на лапу.
- Что жить надоело? Ты заметила, сестррица, хоть одну птицу больше синички на веррсту? - хитро прищурилась товарка, почесав лапкой клюв.
- Нет, кажется…
- Кажется! - передразнила ворона. - Нет ни одной! Которые смогли улететь -улетели, а обратно вернуться уже не смогут. Остались только те, кого и здесь неплохо кормят. И кошек нет. Мыши одни! Земляные, домовые, полевые, летучие, какие хочешь! Как у тебя с мышиной ипостасью?
-Как и у тебя. Что ж делать-то? Не обрратно же лететь?! Зря, что ли, два дня крыльями махали? - в голосе открыто проскальзывали грустные нотки пополам с нетерпением.
- Думаю, ночи дождемся, а там черрными кошками по темному. Может, и получится, - прищурилась довольная произведенным эффектом ворона, склонив голову на бок. – Полетели, перекусим.
Зоркий глаз заметил, как снялись две вороны со старой березы, стоящей у самой границы, но, кажется, обошлось. Глупые птицы случайно залетели, отдохнули - да и повернули восвояси. Нечего им тут делать, и так слишком близко оказались. Лохматые до самых пальцев руки опустили натянутый уже было лук и сняли тетиву.
Темнело. Две женщины сидели у небольшого костерка глубоко в лесу и с ожесточенным удовольствием грызли зажаренного жилистого зайчика. Только бегал. Худой, не нагулял еще летнего жиру, но есть очень хотелось. Два дня все-таки в пути, без передыху. Хоть воронами и летели, а все же мошек да комаров на лету хватать не будешь. Мяса хочется. Душа-то человеческая. Теперь аж за ушами трещит.
Летучий мыш, висящий высоко на дереве, разбуженный голосами, открыл левый глаз и тут же закрыл. Открыл снова уже оба. Если б мыш так же хорошо видел, как слышал, перед ним бы открылась довольно интересная картина. Две абсолютно одинаковые женщины, сидящие у костра друг напротив друга. Обе темноволосые, косы до пояса, кое-где уже с проседью; тонкие, немного резкие черты лица, точно очерченные губы. Даже пахло от них одинаково, и почему-то птичьим духом. Еще пахло свежей кровью - ноздри мыша затрепетали, крылья напряглись, сон как рукой сняло. Еда. Взмах крыльев, и мыш запарил, лавируя между веток, широко растопырив уши.
Две одинаковые женщины, равные и по силе, и по умению, - Верба и Милена. Стародвинские ведьмы.
-Ах, хорошо! - блаженно оторвалась Верба от обглоданного бедрышка, с наслаждением облизывая пальцы.
-Права ты сестрица, хорошо... жаль, соли нет; ну хоть ноги вытянуть... устроила ты нам прогулочку.
-Согласись, стоило.
- Стоило. Впрочем, поглядим, что ночь покажет, - равнодушно протянула Милена, откидываясь на широкий ствол и с наслаждением прикрывая глаза.
-Язва!
- Кто бы говорил!
Женщины заулыбались: перебранки между ними уже давно вошли в привычку.
- Верба, а ты как их нашла? - чуть помолчав, сказала Милена уже серьезно.
- Случайно, – Вербе уже лень было открывать глаза, не то что говорить.
- Ну, говори! - нетерпеливо подергала сестру за подол длинной юбки Милена.
- Да летела я, - выдохнула женщина, поняв, что от Миленки не отвертеться. - Ээээ…неважно, куда.
-Опять к своему эльфу?
-Не твое дело!
-Пятый год туда-сюда летают, никак не налетаются.
-Не твое дело!!!
-Не мое, не мое... Ну и чего? Летела ты, значит, к эльфу, и…
- Ррррр!
-Ну все-все! Вызверилась! Клыки убери, - улыбка так и носилась по Миленкиным губам.
-Доигрррраешься, – рыкнула Верба и выдохнула, вернув ушедший было человеческий облик. И продолжила: - Я обычно летаю через Дарьину пядь, там останавливаюсь на ночь, а тут торопилась очень…
На губах Миленки опять появилась дерзкая улыбка, и брови выгнулись дугой.
-Перестань лыбиться!
-Все-все. - Миленка покачала головой и сделала невинный вид.
- Решила срезать, лечу над самым лесом, уже стемнело как раз. И только я вроде кряж пролетела, а уже лес редеет; чувствую, я что-то с курса сбилась. Пытаюсь вернуться, а как будто в стену упираюсь - ну не то чтобы стена, но очень тяжело лететь, воздух плотный, как вода. Прорвалась, все косточки ломило. Спустилась, на первое попавшееся дерево уселась, думала, сердце из груди выскочит. Отдышалась, открываю глаза. Только светать начало. А как поняла, что за село, развернулась и назад сломя голову. Границу, оказалось, и в ту, и другую сторону надо переходить, вывалилась практически у Дарьиной пяди. Два дня отлеживалась.
-Я как твой встревоженный зов почувствовала, все дела бросила. Мухоморы недоваренные оставила…Теперь заново собирать.
- Ну, с мухоморами у нас как раз проблем нет…
Сумерки спускались над широким лугом, в лесу уже давно стояла густая тьма, солнце скрылось за горизонтом.
Две черные кошки бесшумно крались по мокрому от росы лугу, все ближе и ближе подбираясь к селению. Где-то залаяла собака; черные сгустки насторожились и по широкой дуге стали обходить опасное место: хоть и далеко вражина, а все равно ну ее, пусть себе спит, не волнуется. Лишнего внимания не привлекает.
Прокрались за околицу, дальше неслышно к крайнему дому - и только когти по забору, прыжок! Черные тени плавно заскользили в тени забора. Собак нет. Опять одни мыши.
- Зябко, сестрица…
- Кленник холодный, год хлебородный.
- Нам-то какой прок? - проворчала кошка Миленкиным голосом.
Вдали послышалось конское ржание и топот копыт по лугу.
- Вовремя успели, сестрица. Коней выгнали на ночнину, слышишь, как топают, этим только попади под копыто.
-Жрать-то нечего, чего выгнали? И вообще, зачем им кони? Не в город же на ярмарку ездить.
- Кленнская трава и голодного кормит. Не знаю, нужны, значит.
Милена фыркнула и встрепенулась.
- В дом?
-Пошли.
Кошка всегда найдет лазейку, а две кошки - тем более. Залезли через чердак в сени. Сени как сени, навалено всякого хлама, как и у всех. Солома, телега, обломанный заржавевший серп висит на стене. Снегоступ, почему-то один - но кто их, Йетей, разберет.
-Смотри, сестрица, лук!
-Да здоровый какой!
-А ты чего хотела? Йети же.
Из сеней попали в избу через узкую лазейку у стены: кошачье чутье показывало все, что скрыто, - не то что вороньи глазки.
В избе печь, стол широкий, несколько лавок, чисто убрано, уютно. Ничего лишнего, только огромное все.
Черная тень тут же очутилась на столе и сосредоточенно обнюхала содержимое кувшина, вторая тень скользнула в следующую комнату, тут же вернулась.
-Никого. А чего это ты уже облизываешься? - зашипела кошка Верба.
-Молочка отведала из кувшина. Вкусно.
-Дура! А если специально для тебя поставили с ядом?
-Меня не берет, - довольно потянулась кошка и скакнула на печь.
-Ну и печь, сестрица…Хоромы! Широченная, теплая! - послышалось громкое мурлыкание и сопение.
-Ты что там, спать, что ли улеглась, дурища? Сейчас как придет кто-нибудь - и станет из Миленки шапка! Пошли, давай.
Хлопнула дверь. В сенях послышались шаги и негромкий разговор. Миленка слетела с печки, как ужаленная. Кошки притихли и прокрались по стеночке к заветному отверстию в стене.
Два голоса. Мужской - низкий, густой, - и женский, мягче и немного с хрипотцой.
Йети пахли диким зверем и совсем немного человеком. А выглядели наряженными цыганскими медведями. Густо покрытые шерстью руки, спина, босые ноги - да и где такую обувь взять, ноги огромные.
- Ты где был? Ушел и как в воду канул. Четвертый час дожидаюсь!
- Не ори, куры нестись не будут, - прогудел мужской голос. - Я ворон видел.
- Все бы тебе ворон считать! – голос затих…тишина… и совсем тихо, взволнованно, почти шепотом - Где видел? Убил?
-На старой березе. Нет, улетели.
-Может, мимо пролетали?
- Границу тоже мимо пролетели? Я в случайности не верю. Стрелять надо было. Как будто что-то остановило.
Мужчина открыл дверь в дом и переступил через порог, привычно поклонившись притолоке.
- Неужели опять нашли… Мало нам было бед от людей, что ли. Что мы им сделали... -печально вздохнула баба.
-Не знаю. Боятся…вот и пытаются истребить, чтоб не так страшно было.
Кошки тише мыши прокрались в сени, оттуда на улицу - и припустились во весь дух вокруг луга, мимо пасущихся лошадей. Только лапы сверкали; отбежали от околицы, перекинулись в черных ворон и растаяли в темноте.
Поутру - солнце еще только-только выглянуло из дальнокрая - высокий почти два метра, лохматый мужик вышел из дома, вздохнул. Не покидало его тревожное ощущение.
В первых лучах преобразилась земля, роса заблестела на траве, вроде поспокойней стало. Может, и обойдется. Почему считается, что вороны - это дурной знак? Может, это просто суеверие.
Шаловливый солнечный лучик игриво скользнул по забору со следами кошачьих когтей….
В небольшой деревне у самой границы с заповедным лесом, на постоялом дворе, две женщины, похожие, как две капли воды, сидели за деревянным, грубо сколоченным столом и молчали. Перед ними стоял кувшин, по стаканам разлито рубиновое вино, но стаканы остались нетронутыми.
Подошел хозяин, вежливо поинтересовался, будут ли гостьи ужинать, - гостьи и ухом не повели, так и сидели, глядя в одну точку.
Хозяин отошел обратно к стойке, кивнул жене в сторону женщин.
- Заказали вина и сидят, смотрят на него…Перепуганные какие-то... как будто Этих видели!
-Да ладно тебе, старый, какие Эти в наше время, все знают, что вывели эту заразу людоедскую!
-И то правда.
Милена первая решилась нарушить молчание.
-Вот звери, убить же могли… - прошептала она еле слышно.
-Могли. Стал бы тот лук нашим последним знакомцем, - покачала головой Верба.
- Да…
- Ты знаешь, сестрица, наверно не стоит никому о них рассказывать.
- Да уж, себе дороже. Пусть там живут за своей границей, главное, чтоб к людям не лезли. Над заповедным лесом все равно редко кто летает, только наглые влюбленные ведьмы, а такая у нас одна, так что долго еще не найдут.
- Шшшшш!
-Эй, эй! Клыки спрячь!! Не пугай народ!
- Шшшшшшш!

[Irena]

№ 4

Медведь.

- В некотором царстве, в некотором государстве, а может, в королевстве, а может, в княжестве захудалом… - голос наплывал, как туман, забирался в самые уголки сознания и, казалось, шептал: «Все хорошо… все в порядке…», - было у отца два сына, Федька да Никитка, да еще дочери, мал-мала меньше, были, а у матушки один сын был, Никитка, а Федькина матушка померла уж давно…
Парнишке было хорошо. Тепло, темно, уютно. То ли он спал, то ли не спал… непонятно. Сознание плавало, как спящая рыбка в пруду. Можно было опять свалиться в беспамятство, но голос продолжал бубнить:
- Федька, старшой, был косая сажень в плечах, на охоту хаживал, уток-зайцев постреливал, а зимой и волчару мог приволочь – батька с маткой добытчиком его звали. Никитка, меньшой, как был малым еще, даже боялся Федьки. Тот, бывало, ввалится в избу с охоты – сам как чудище лесное, а Никитка – шасть на печь! И сидит там, поглядывает со страхом на Федькино ружье. Батька смеялся: «Никитке сарафан сошьем - да за прялку с девчонками посадим!» Но как подрос Никитка, перестали над ним посмеиваться: уж больно умен малец удался. Старшой-то напрочь отказался к дьяку ходить, грамоте учиться, а Никитка – наоборот: не выгнать его от дьяка! Грамоту скорехонько всю изучил, и считать научился не хуже купцов на ярмарке, и писать мог, что твой писарь в приказной избе. Так и повелось: Никитка - с книжкой, Федька - охотничает…. И все бы хорошо – да не хорошо. Стал Федька в лесу пропадать слишком долго, а дичи приносить все меньше и меньше, а часто и совсем ни с чем приходить. А ближе к лету так и вовсе не вылезал из лесу и, бывало, даже ружье с собой не брал.
« А я тогда все удивлялся – думал сквозь дремоту парень, - чего он там забыл? Чего попусту по лесу болтаться? Мамка на него лишь рукой, бывало, махнет – «Шалопут!», а батька ходил чернее тучи – знать, догадывался, где Федька пропадает. А потом уже и я стал догадываться. Федька если и приходил домой, то с рассветом, заваливался на сеновале и уже через минуту храпел как убитый. Я пытался его расспрашивать, да он все смеялся, ничего мне не говорил, только, если допеку его сильно, мог волосья мне на голове разлохматить да мальком обозвать. Ну да, он, конечно, старшой, да только и я не дурак! Как-то утром, когда Федька заполз на сеновал и стал урчать, как молодой медведь, зарываясь в сено и тут же засыпая, я возьми и спроси его напрямик: «Ты где был? Небось, у Анфиски?»
- Чего? У Анфиски? С чего ты взял? – Он поднял взлохмаченную голову, тараща на меня слипающиеся глаза.
-Так она ж по тебе давно сохнет…
- Да пусть хоть совсем высохнет! – Федька засмеялся, повернулся, развалился на сене. – Придумает тоже, Анфиска… Да пропади она пропадом, твоя Анфиска.
А сам лежит, глядит куда-то вверх, руки за голову закинул, по лицу улыбка расползается, показалось даже – вот сейчас возьмет и взлетит над сеном, «воспарит, аки ангел божий…»
Я не удержался – фыркнул, представив Федьку ангелом, а тот подкатился ко мне, глаза хитрющие так и играют.
- А ты чё, сам на нее глаз положил? Так давай, малек… действуй! Хош, подсоблю?
- Дурак ты, Федька! Я просто так спросил!
- А вот и не просто так! А вот и глаз положил! - смеется Федька и меня по сену валяет во все стороны. - Вот мы тя щас свяжем и жениться понесем! Вот токмо батьке скажем!
А батя и сам – тут как тут. Стоит себе в дверях, руки в боки…
- Но-но, кобелина! – это Федьке. - Не балуй! Не наигрался ишшо? Подь сюда!
Федька голову свесил:
- Чаво, батя?
- Чаво, чаво… сюды, говорю, спускайсь!
- Да спать охота, батя…
- Во-во… отоспишься скоро! Женить я тебя надумал, Федор!
Федька как лежал, так и прилип к сену. Только рот раззявил – хоть телегой заезжай… А мне интересно стало:
- А на ком, батя? – Это уже я спрашиваю.
- На Анфиске, Степановой дочке. Девка видная и работящая…
Я не удержался – рассмеялся, а Федьке не до смеха! Вскинулся, глаза забеспокоились, мигом вниз скатился - и бормочет:
- Да ты погодь, погодь, батя… Кака така Анфиска? Не надо мне никакой Анфиски… не хочу я еще жениться, батя! Рано мне еще жениться!
Ну, батя - даром, что ростом меньше Федьки удался – оглядел его сверху вниз, бровю одну вверх задрал и удивляется:
- Рано? А, по-моему, в самый раз! Забыл уж, когда дома ночевал, кобелина! И говорить тут больше не о чем, я уж вчера со Степаном все порешил!
- Но, батя! Я не хочу!
- Не хочешь? А чего ты хочешь?
Федька сопел да молчал почему-то… А батя вдруг спокойно спросил:
- Ну? Так чего ты сам хочешь-то? На той жениться хочешь? В дом ее привесть? Да ты глазом-то на меня не зыркай, думаешь, я не знаю, куда ты шастаешь? Ну-ну… давай… наплодишь с ней ведьмаков …
И повернулся, чтобы уйти, и уже от порога еще добавил:
- Думай, Федька, головой, а не… Твоя жизня. Ты ее сам себе и устроишь. Степан, между прочим, за Анфисой свою тройку лошадей отдает…
И вышел…»

Лежавший открыл глаза. На нем – шкура звериная, вот потому и тепло. Над ним - черный бревенчатый потолок. Под потолком, пучками, сушеные травы, а может, и летучие мыши. Справа, в полутьме, виден движущийся силуэт. «Кто это?» - подумал парнишка, попытался приподняться и невольно застонал от острой боли. Оказывается, грудь у него туго перевязана. А мягкие женские руки уже укладывают его назад, поправляют что-то под головой. Потом женщина склоняется над ним, внимательно смотрит, кладет руку на лоб.
- Пить хочешь? – спрашивает.
- Где я? – острый, опасливый взгляд поверх шкуры.
- У меня, - улыбается женщина.
- А ты кто? – спросил, как в омут кинулся.
- Анна, - ответила она.
Оцепенел со страху парнишка. Пальцы в шкуру вцепились, побелели, а глаза… глаза не удержались – туда, глаза – в глаза. И …чегой-то изба вокруг него поплыла, поплыла куда-то, и лишь лицо Анны осталось, непонятное лицо, без возраста, и на нем – необыкновенные ее глаза-цветы расцветают….
Но тут она сама заслонила рукой его глаза, хмыкнула: «Полно, хватит. Мал еще. Лежи пока, а я тебе дальше стану сказывать…»
И вновь, слово за слово, потекла ее наплывающая в сознание речь:
- Ну, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго ли, коротко ли, а стали они жить-поживать да добра наживать. Тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец.
- Как конец? – опешил парень, – а дальше?
- Дальше? А дальше сказка кончилась, Никитушка, - усмехнулась Анна. – Это в сказке прынцы женятся на лесных девках. А в жизни они приходят, берут свое, а потом, пряча глаза, объясняют: «Извини, ты ведь сама понимаешь – не судьба нам. Другая ты, не такая как мы все!»
«Так вот оно что! - понял парнишка, – то-то Федька тогда просидел в сарае почти до вечера, а потом опять ушел в лес. Значит, к ней пошел. И что? Что-то здесь произошло, тут, в этой избе, - но что?»
Сцепив зубы, он сумел сесть.
- Анна, - спросил у женщины, склонившей голову у стола, - что было дальше? Расскажи!
Молчит. Склонила голову, повязанную платком, и молчит…

А он сидит на лежанке, прислонившись к бревенчатой стене, и чувствует, как откуда-то, из памяти, выплывают-таки, возвращаются недавние воспоминания. Вот он, Никитка, сидит дома и смотрит в окно. Ночь черная на улице, все спят давно, а он не спит – не может. Федьки нет, уже который день. Пропал, ни слуху, ни духу! Батя ходит чернее тучи, он, Никитка, места себе не находит, девчонки ревут со страху, а мамка на третий день перекрестилась разок, сказала «царствие небесное» - и опять к печи развернулась…
И ходит по деревне слух, что объявилось в лесу страшилище – медведь-оборотень, зверюга дикий, пощады не знающий…
А вдруг этот медведь Федьку задрал???
Ночь за окном черным-черна, глухая ночь, непроглядная, лишь виден слегка огонек в соседней избе, да и тот быстро затух – дядька Степан свечи бережет. Дальше Никитка не видит, но знает и так, что за Степановой избой еще пару домишек, а потом и околица деревни, а за ней сразу – черная стена елей, как барьер между двумя мирами…
И где-то там, в черной глубине леса, живет Анна-ведьмачка, которую все боятся – толком не зная, за что. Многих она лечила, почти всех вылечила. Есть и такие, на кого (по слухам) порчу навела. А еще она пропажу может найти – лошадь там или корову. Может, она и человека может найти? Спросить бы ее про Федьку, куда он пропал, да и жив ли вообще…
Да только кто спросит? Батя к ведьме не пойдет, мамка про Федьку уж и забыла. Как ни крути, а надо ему, Никитке, идти. Надо! Ну, не может он уже так - вечером закрывать глаза и видеть, каждый раз видеть, как большой черный медведь одним ударом лапы сшибает Федьку оземь, а потом легко, как лукошко берестяное, расплющивает ему грудь…
И жрет Федьку, тварь такая, зверюга дикая…

Утро выдалось туманным, и Никитка был тому рад – никто не видел, как в рассветных сумерках его фигурка скользнула к лесу. Елки стояли закутанные в серые платки, как бабки, и поначалу было плохо видно, куда идти. Потом встало солнце, посветлело, где-то вверху появился ветер. Никитка шагал, не оглядываясь по сторонам и стараясь не слушать ветер, потому что если вслушаться, да еще и задуматься, то становилось до одури страшно…. Там, впереди – ведьма, тут, рядом, в лесу – медведь-оборотень…. «На погибель ведь иду… - тоскливо думал он, - ну и пусть… авось защитит меня Матерь Божия…»
И в который раз уже лихорадочно перекрестился…
И, наверное, со страху не сразу услышал тихий голос:
- Никитка… брательник…
А как услышал – сердце обмерло, колени подогнулись, и где стоял, там и упал на четвереньки, ожидая, что вот-вот громадная лапа опустится ему на спину…
Тихо. Нет ничего. Лишь снова голос из-под корней близкой поваленной ели:
- Никитушка…
И глядят на него оттуда с чужого, заросшего, грязного лица - Федькины глаза…

Парень встряхнул головой. Да, теперь он все вспомнил. Вспомнил, как не хотел вылезать из своего схрона Федька, а когда вылез – ужаснулся Никитка, какой он, брательник, грязный да заросший, да совсем наг почему-то… Вспомнил, как твердил Федька, что ничегошеньки не помнит, что в деревню идти боится и вообще из этого лесу выйти не может – пробовал уже. А еще несколько раз попросил принести хлебушка и одежину какую-нибудь…

(продолжение следует)

[Irena]

№ 4
(продолжение)

А женщина все так же сидела у стола, низко склонившись, перебирая какие-то пучки трав, увязывая их в новые пучки и распуская старые, и травы шуршали в ее пальцах, будто выдавая ее секреты…
Встал тогда Никитка, сжимая обеими руками перевязанную грудь, доковылял кое-как до стола и буквально рухнул перед ней на колени.
- Анна! – не спросил – взмолился. - Что ты с ним сделала???
- Ничего… - равнодушно так, не глядя парню в глаза. – Ничего такого. Он, после того, как любил меня всю ночь, уходя уже, с порога, мне так небрежно сказал, что некоторое время не придет, что ему жениться, дескать, надобно – батя велит. Он сам-то и рад бы на мне жениться, да я, вишь, другая, не такая, как все в деревне! А так-то он меня любит, ну и потом, конечно, как все утрясется, еще не раз ко мне заглянет….
- А дальше?
- А дальше ему страсть как пить захотелось, он у меня свежей водицы попросил – ну и выпил водицы. Из медвежьего следа!
А потом сверкнула глазами и с вызовом добавила:
- Вот так-то, Никитушка! Теперь и он – не такой, как все! Теперь мы с ним оба – не такие, как все!
Растерялся Никитка, не знает, что сказать. Чувствует лишь – пропал Федька! А потом разобрала его вдруг злость – откуда только слова придумались?
- Ну и дура баба, – зло буркнул он, пьянея от собственной храбрости, - Ну, и что ты получила, Анна свет Батьковна? Думала счастья себе приворожить, любви до гроба наколдовать? Ну, давай, отлови своего милого и посади на цепочке у крыльца! Служить его научи! Да похлебку раз в день выдавай! Тебе такой Федька нужен?
У Анны глаза заострились, ноздри раздуваются, видно – вот-вот и ее злость одолеет! А Никитка душою затосковал. «Все, - думает, - догавкался! Быть теперь мне жабой до скончанья веков!» Даже глаза закрыл с перепугу, ждет – что будет?…
И вдруг – плач… и Анна лицо руками закрыла, и рыдает навзрыд, причитает-приговаривает:
- Ох, Федюшка, Федюшка, сокол мой! Да что же я с тобой сделала! Да сгубила же я тебя во цвете лет! Ах, милый ты мой, да нету мне прощения!!! Ведь своими руками под смертушку тебя подвела-а-а…!
- Смертушку? – вскинулся Никитка. - Ты, ведьма, ты откуда знаешь???
- Знаю, - горько ответила та. У Никитки все поплыло в голове. Он ведь тогда, в последний раз-то, хлеб нес Федьке. Уж не в первый раз нес, а тут… В тот миг, когда он Федьку-то вызвал, откуда ни возьмись – мужики деревенские, трое, все с кольями и вилами, и Федькин крик: «За что? За что продал меня, Иуда?». Сам Никитка тогда кидался на мужиков, себя не помня, вначале его просто отпихнули в сторону, чтоб не мешал вязать оборотня, а потом уж, когда увидели, что настырничает малец, – с чувством и с расстановкой прошлись по нему, четко впечатывая удары куда надо. Последнее, что он помнил оттуда, была боль, а потом Никиткины вспоминания закончились…
Анна уже не плакала – молчала, закрыв лицо руками, да головой горестно покачивала со стороны в сторону. Лишь всхлипывала иногда. Но… вдруг утихла, подобралась вся, вскинула голову, прислушиваясь. Мягко, совою серою, кинулась к окну, распахнула его, а там – ничего, только вороны на ближних елках раскаркались. Чутко вслушалась, поводя головою, метнулась назад к парнишке, быстро помогла ему подняться, подтолкнула назад к лежанке:
- Быстро! Лежи! Шибко больной!
А сама закружилась-завертелась по избе, набрасывая на себя какие-то несусветные юбки-кацавейки, платки-телогрейки, и при этом вся сморщиваясь, усыхая и старея на глазах. И через минуту уже не Анна-ведьмачка перед ним, а злобная вздорная бабулька, шибко похожая на бабку Параскеву, что живет в третьем дворе и вечно моет кости всякому перехожему, да так, что от этого «мытья» точно какая-то болячка да приключится…
На крыльце между тем затопали сапогами, несколько раз стукнули в дверь. Не дождавшись ответа, отворили, вошли. Три здоровых мужика не слишком опасливо сняли шапки, поискали икону в правом углу, не нашли, перекрестились на пучок зверобоя и вновь нахлобучили шапки.
- Ты … это… здравствуй, Анна, – пробубнили. – Говорят, малец этот, оборотнев, у тебя отлеживается…
- Ужо после вас отлежишься, ироды. Это ж вы его так отходили, все ребра переломали, нутро отбили? Парень чуть сразу не окочурился!
- Ты уж скажешь! Ну, поучили его чуток, шоб знал, как с нечистью водиться!
- Брат он ему, между прочим. Брат кровный! Ты, Антип, бросил бы брата своего в лесу подыхать? А ты, Филимон? Небось тоже стал бы ему хлеб носить!
- Да полно тебе, Анна… нешто мы звери! Не убили ж никого, а то, что выследили, куда малец ходит, да там и повязали Федьку-оборотня, так энто мы ж не для себя старались… Князь вон каку награду за него обещал! А у нас семеро по лавкам!
- Да ладно! Ваши «семеро по лавкам» - жадность ваша несусветная! Ведь удавитесь сами за копейку, а уж чужую душу сгубить или мальца отметелить – это вам вообще, так, ерунда! Ну? Федьку вы уже взяли, мзду свою получили, душегубы! Чего еще надо?
- Так это… мальца надоть!
- На что он вам? Добить и его хотите?
Мужики зло засопели, закипая, как чугунки в печи.
- Федька, между прочим, убег! И опять шастает в округе!
- Убег? – равнодушно спросила Анна, но Никитка услышал, как напрягся ее голос, да и у самого сердце радостью трепыхнулось, - Убег, говорите? Не удержали и запоры княжеские? Ну, а малец вам на что?
- Схроны он оборотневы знает, – пробубнил Антип, - Князь велел его сыскать да к нему представить. Опять же, награда…
- Мальца не дам! – зло выкрикнула Анна. Мужики переглянулись и в глазах их мелькнуло холодное равнодушное выражение: «Да кто тебя спрашивать будет…» Один из них буркнул: «Ладно. Хорош лясы точить. Филимон, придержи ведьмачку, а ты, Антип, мне пособи…» - и, слышно, направились к Никитке. У того душа в пятки, а Анна вдруг равнодушно так говорит:
- А, да и ладно. Что он мне – сват, брат? Забирайте, мужики, если сможете, да только сильно плох он, боюсь, не довезете! Князю-то он живым нужен!
И, говоря это, склонилась над парнем, приподняла голову, якобы поправляя подушку, и незаметно, но сильно, нажала двумя пальцами куда-то у основания шеи Никитки. Он почувствовал, что звуки глохнут, мир темнеет, и в груди разливается странная пустота… лишь голос Анны, панический голос: «Да он кончается, мужики!!!» И пустота, пустота кругом, тело сотрясается в конвульсиях, а впереди – свет яркий, манящий…
«Убила, ведьма проклятая!!!!» - страхом ожгло сердце, а сделать что-то – нет возможности, не видит ничего Никитка и не слышит, как мужики, охнув и крестясь, со страхом попятились к двери. Потом один из них таки подошел к лежанке, послушал сердце, приподнял веко, заглянул в закатившийся глаз без зрачка. Зло сплюнул, выругался, напялил шапку, махнул рукой и вышел.
И остальные следом пулей вылетели…

Никитке уже становилось скучно, труба была серой, без картинок и узоров, и лететь по ней было нудновато. «А умирать-то просто…» - подумал он, и вдруг почувствовал боль - знакомую боль сломанных ребер. И голос Анны, зовущий его:
- Эй! Никитушка! Оклемался? Извини, пришлось тебя чуток помять! – смеется. - Иначе никак!
- А мужики что, ушли? – спрашивает парнишка.
- Да ушли, ушли, пугала огородные, нашли, с кем спорить! Дубины стоеросовые, верят лишь глазам своим, осоловелым от жадности!
А сама смеется вся, аж светится! Лохмотья прежние на ней, а лицом помолодела, глаза сияют, и по избе не ходит – летает! Принесла Никитке отвара горячего, велела пить «малыми глотками», да тихохонько сидеть пока в уголке, не мешать ей…
Булькали в печи чугунки, мелькали руки Анны с мешочками-узелочками, банками-склянками…Разносились по избе запахи то смрадные, то весной ранней отдающие… Анна, с лицом серьезным, губами, в точку сжатыми, из одного чугунка в другой варево по каплям отсчитывает… И в воздухе – то ли туман, то ли дымка, а может, это серые тени из углов выползли на середину избы и скрывают Анну от глаз Никитки? То ли видит он, то ли мерещится, что стоит ведьма посреди избы, снимая с себя одну старушечью одежонку за другой, и чем меньше на ней одежды – тем моложе она становится! А как совсем без одежки осталась, выпрямилась, как тростинка, молчит, ничего уж не приговаривает, руки в отваре смочила и по телу проводит сверху вниз, будто боль, горе, слезы, года прожитые, слова злые людские смывает с себя. Платок распустила, волосы на свободу вырвались, по спине рассыпались, и, кажется, не волосы то – свет солнечный по спине белой скользит, избу освещает. Сидит Никитушка, отвар свой глотает и знает, что надо бы не глядеть на Анну, нехорошо это, да глаз отвести не может…
А та взяла со стола флягу на ремешке кожаном, слила в нее другое варево и шагнула к парнишке – у того аж щеки жаром заполыхали. Засмеялась тогда ведьма, сдернула с крюка плащ, завернулась в него - и флягу ему протягивает:
- Федора мне поможешь сыскать… Ты-то знаешь, где он может сейчас бродить! Как найдем его, я приманю, а ты постарайся ему на спину из фляги плеснуть, да побольше – не жалей зелья-то!

Желтая масляная луна заливает лес светом, видно почти как днем, только тени – черные-пречерные, как провалы в ад. Вот и ель поваленная, где Никитка с Федькой в первый раз встретился. Он шел сюда наобум, но пришел верно – оборотень был здесь, и Анна его первой почувствовала. Парнишку за руку – хвать! - и в сторону толкнула, схоронись, мол, а сама плащ с плеч сбросила и идет медленно, не идет – плывет по поляне.
И вдруг прямо перед ней будто земля вздыбилась – черная гора встала на задние лапы и идет, идет-наступает на Анну, будто хочет смять ее, смешать с травой и цветами, что поляну укрыли…
А ведьма руки протягивает, голову громадную, медвежью, без страха обнимает и клонит ее к земле, клонит, заставляя медведя вначале пригнуться… Потом опуститься на четыре лапы… А потом и вовсе лечь.
Выглянул Никитка из-за дерева, а на поляне сидит Анна, медведь ей голову на колени положил и урчит – жалуется, а она склонилась и шепчет что-то ласковое ему в большое мохнатое ухо… и гладит его по голове лобастой, а другой рукой машет – пора, мол!
А уж как подкрался Никитка тихохонько да на спину медведю флягу опрокинул – совсем страшное началось… Шкура с медведя клочьями полезла, но, видать, боли-то и не было, потому как зверь только привстал удивленно, встряхнулся, сбрасывая с себя ошметки шкуры, – и встал уж человеком. Встал, посмотрел удивленно на руки свои человечьи. Потом – на луну в небе. Потом – опять на руки свои, будто не веря, что все кончилось. И вдруг охнул, упал на колени, ведьму обнял, и не понять – то ли плачет, то ли прощения просит. И та тоже – то кинется Федьку целовать, то спрячет лицо свое в Федькиных ладонях и причитает: «И ты… и ты меня прости, сокол мой!» Никитка сидел, таращил глаза на это диво до тех пор, пока не засмущался вконец, а потом встал и ушел в лес. Нашел место поудобнее, развалился на траве, лежит, луну желтую в небе разглядывает и думает:
«А у дядьки Степана лошади хорошие, однако. Знатная тройка! Ну, та, что он обещался за Анфиской отдать…»

[Irena]

№ 5

ОН И Я, ИЛИ В ПОТЁМКАХ СОЗНАНИЯ

Это был такой же унылый и безрадостный день, как и вчера. Те же свинцовые тучи затягивали небо в погребальную пелену, то же бессмысленное состояние утраты сковывало сознание, отнимая покой и омрачая незначительные радости жизни; лишь одна-единственная мысль беспрестанно сверлила мозг, с лихорадочной маниакальностью стуча в кости черепа: быть или не быть, вот в чём вопрос!
– Ну здравствуй.
– Ага.
Я повернул голову. Мельком окинул взглядом странного незнакомца и снова принялся рассматривать колышущуюся на ветру зелень деревьев, что с упорной обречённостью рвалась из стороны в сторону.
– Чем занимаешься?
– Ничем, – усмехнувшись, я передёрнул плечами и медленно, с большим усилием цедя слова, заметил: – А кажется, будто всё несколько иначе, да?
– Конечно, нет, – смех за спиной и издевка в свою очередь, – от тебя я другого и не ожидал. Скучно с тобой, понимаешь?
– Нет...
Мне не казалось интересным продолжать этот доведённый до крайнего абсурда разговор. Настроение ни к чёрту, и совершенно непонятное, дурацкое такое желание спрыгнуть сейчас, сию же минуту, с балкона. Живи я на одиннадцатом этаже, а не на пятом, я, быть может, именно так бы и поступил... Но в данный момент, погрузившись в болото своих мыслей, вмиг позабыв о собеседнике, я зажмурился от почти физических страданий, с болезненной ясностью представляя, как мои кости с громким хрустом ломаются об асфальт, кожа рвётся от неестественного натяжения и лужа яркой театрально-неправдоподобной крови собирается под моим распластанным, изувеченным телом.
– Вот идиот!
Хриплый шепот отрезвил меня и выбросил из-за границ обычного моего тягучего сна наяву. Он нарывается, что ли? Нарывается! Конечно, это не имело бы особого значения, будь мы где-нибудь в другом месте, но... всё-таки непонятный чудик находился в моём доме, на моей территории, и мешал он именно мне. А соответственно, помочь ему убраться отсюда – мой долг.
Смех за спиной стал откровенно издевательским.
– Нет, я от тебя откровенно тащусь, приятель! Стоило ли вообще приходить сюда? Чтобы любоваться на гнусную физиономию ипохондрика?! Отвечай!!!
Вообще-то, желание выкинуть надоедливого гостя из квартиры пропало так же быстро, как и появилось. Истеричные нотки в незнакомом голосе – забавляли. Когда в твоей голове блуждают по стотысячному кругу одни и те же мысли, стоит немного развлечься и обратить внимание на тех, чей пыл и горячка вырываются за пределы только ментальной оболочки вовне...
– Я балдею...
Проблемы другого человека, которого явно сбивало с толку моё поведение, заставили меня всё же почувствовать долю собственной вины. С трудом отстранившись от созерцания запотевшего стекла, служившего тем самым фоном, который увлекал мои размышления в русло меланхоличных переживаний, я, наконец, развернулся в кресле. Склонил голову набок и принялся изучать лицо и фигуру собеседника, по мере возможности стараясь вникнуть в слова, рваной музыкой сочащиеся в мои уши.
– Это ж надо, вот не прошло и полугода, а мы заинтересовались, ага...
– Не сказал бы, что вы мне хоть немного любопытны, – любезно проинформировал я незнакомца, так, на всякий случай, желая оградить его от скорого, неминуемого разочарования.
– Да неужели?
Задумался. Попытался честно проанализировать свои эмоции. Что-то колыхалось на поверхности моря безбрежного спокойствия. Искало выхода. Бурного своего проявления. Однако таковой исход несколько смешил меня своей детской неправдоподобностью и туманной иллюзорностью. Давно я не поддавался человеческим страстям, давно... Зря или нет, это уже отдельный вопрос, ответ на который я продумаю как-нибудь на досуге, после. Конечно, если мою голову не займёт что-либо другое...
– Я ухожу.
Ленивая улыбка изогнула мои губы:
– Можете остаться, вас никто не гонит.
– Да что ты такое мелешь? – неожиданно разозлился придурок и до боли впечатал в моё плечо свою ладонь, которая арктическим холодом обожгла кожу. – А мне как-то всё равно! Понял?!
– Вроде бы, да, – кивком головы я желал успокоить асоциального индивидуума, который со столь явным пренебрежением к своей нервной системе продолжал вести беседу с однозначно неприятным для него человеком.
– Ушёл я, – мрачно буркнул он и тотчас будто растворился в воздухе.
"И что я такого сказал?" Пожал плечами. Снова навалилась волна усталости. Пучина невидимого потока воды, бьющего по моему беззащитному темечку... Захотелось заорать, просто завыть волком на луну от отчаяния, завладевшего всем моим существом. Сполз на пол.
– Можешь прийти... Я этого хотел бы, – прошептал в пустоту и тишину комнаты и сам поразился жалобным ноткам в своём голосе.
– Правда? – глупо скалящаяся физиономия появилась прямо перед моим носом. – Значит, развлечёмся? Сегодня? Сейчас?
Мне почудилось, что он прищурился и весь как-то напрягся в ожидании ответа. Наверное, именно поэтому я не обратил внимания на его дурацкий, восторженный тон и вяло ответил:
– Если тебе это действительно нужно.
Лень было тащиться за этим созданием тьмы, что как будто бы только и намеревалось то подтолкнуть меня под проезжающую мимо машину, то весело стукнуть моим лишённым загара лицом по стене или двери. Странный тип... Очень. Мне хотелось бы разглядеть его одежду, черты противоестественно лишённой индивидуальности физиономии, но это почему-то совершенно не получалось. Я не понимал причины, по которой не могу оценить внешность типа, идущего впереди меня. Казалось бы, препятствий для этого не было никаких.
– Уймись, – грубо бросил он мне, – и не вертись, как ребёнок.
Я остановился посреди дороги. Задумчиво уставился ему вслед...
– Ты чего? – мне почему-то померещилось, что он здорово перепугался, потому что, ухватившись за моё предплечье, он с силой потащил меня с проезжей части на тротуар. – Больной совсем?! Ты хоть знаешь, что за недоумки садятся в наше время за руль? Нет?
– Мне все равно, – попытался объяснить.
– А мне – нет!
Он неправильно понял. Просто... просто иногда я забываюсь, не помню, не акцентирую своё внимание на месте, где нахожусь, из-за этого у меня уже случалось несколько переломов, которые иногда, особенно в плохую погоду, дают о себе вспомнить. Но обычно везло... По крайней мере, я пока жив, а ведь это хоть что-то значит, да?
На город опустился вечер. Большой разницы заметно не было, но пошёл мелкий, крапающий дождик... Дома в это время суток отбрасывали длинные тени. Ветер в последнем своём издыхании шевелил кроны деревьев. Прохожие уносились мимо, как калейдоскоп ассиметричных фигурок, слепленных ребёнком из набора пластилина "Пчелка". Откровенно скучая, я зевнул и с тоской посмотрел на своего провожатого.
– Потерпи, – бросил он.
Как собаке приказал. Я счёл это смешным... расхохотался. Незнакомец с удивлением глянул в мою сторону, улыбнулся, потом махнул рукой:
– Там.
Мы поднялись по ступенькам с зияющими провалами на последний этаж. Пустынные коридоры и порталы для только обозначенных дверей и комнат. Бывает... бывает, что то, что не было достроено, – разрушается раньше, чем ополоумевшие чиновники берутся за головы и начинают (это самое любопытное) хлопотать за ремонт... хотя... забавно всё это в некотором роде, конечно, только в той мере, как может быть забавно человеческое попустительство и глупость.
– Иди сюда, – ласково попросил мой провожатый и сел около квадрата, должного стать окном. – Видишь?
Силуэт человека на фоне предзакатного неба. Чёткая тень. Он и виделся мне таким на протяжении всего нашего короткого знакомства: чёрно-белая картинка. Вот то особенное, что отличало его от других.
Кивнул. Подошёл ближе. Безразлично посмотрел на школьников, весёлыми стайками бегущих с последних уроков домой. Много бессмысленной энергии, эмоций, растрачиваемых попусту и в никуда.
– Постреляем, а?
Заискивающая, какая-то нервная интонация голоса говорящего стрельнула мне в мозг. Я должен был разозлиться, вспылить, поинтересоваться, в какие шутки со мной вздумал играть этот ненормальный, и правильно ли я понял его предложение, а вместо этого простой ответ-вопрос вырвался, выплеснулся из моего простуженного горла:
– Из чего?
Оружие нашлось. Всё было приготовлено заранее. Мой неизвестный друг, видите ли, ждал только меня... Неожиданно польстили его слова: "Ты мне нужен, просто нужен, как ты этого не понимаешь?!" Быть может, если бы в этот день не шёл дождь, и не будь у меня настолько скверное настроение, я бы развернулся и ушёл, но... Все складывается так, как должно... Такова истина.
– Кто ты?
Я знал ответ. Догадывался подспудно. Поэтому, прикрыв глаза, кивнул. Всё встало на свои места. Отсутствовал вопрос, на который мой мозг методично, без особого, впрочем, любопытства искал ответ. Именно по этой причине не выгнал, не спустил с лестницы наглеца, осмелившегося тревожить меня в моей мнимой, но от того не менее правдивой печали, и не поинтересовался причиной, по которой мой неизвестный, но самый близкий теперь друг решил "развлечься" столь необычным способом. "Значит, так, да? Таковы мои тайные желания?" Обычное побуждение броситься разбираться в самом себе, разложить по полочкам мысли, чувства, ощущения не проснулось... И это казалось хорошим признаком. Мой мозг в последнее время не выдерживал столь долгого анализа собственной деятельности.
– Постреляем, конечно, – положил ладонь на холодное плечо, привлёк приятеля к себе и подумал, что днём он был ниже, много ниже и шире...
Значит, подобно тени ты меняешься, мой друг?
Часть меня. Сгусток плоти и крови, созданный из тумана моих долгих размышлений и энергии... Всё-таки нашёлся и для меня тот единственный человек, поступки которого, вне зависимости от их отрицательной или положительной окраски, я мог воспринимать адекватно, доверять ему как самому себе и чувствовать безграничную заботу и ответственность о другом живом существе...
Предательства? Сколько их было в моём прошлом? Много, слишком даже много, чтобы такой пустяк, как жизни незнакомых мне подростков, могли помешать мне начать налаживать контакт с частью себя. Отделившейся частью, чьи поступки и мотивации до сих пор оставались неясными, странными, но...
...своими собственными, а значит, единственно верными!

[Irena]

№ 6

Любите природу – мать вашу

«Не плюй в колодец…»

Отдыхал я как-то дикарем в Горном Алтае. Встал лагерем на берегу Катуни. Сбылась мечта. Тепло, живописно, безлюдно. Полное отдохновение.
Все стихии налицо. Земля – во всех видах: скалы, песок, почва. Вода – cвященная река Катунь. Огонь – солнце и костёр. Воздух – не надышишься, ещё и с ветерком. Эфир – почти ощутим.
Вспомнился тут мне совет, прочитанный где-то в пору изучения неоязычества: отдавать свои проблемы стихиям. Например, воде. А тут – такая река. Унесет любые проблемы – не догонишь.
Нашел я в скалах на берегу замечательное место, настоящее каменное кресло. Утеплил-смягчил сиденье и спинку. Сел спокойно, с прямой спиной. Расслабился. Сосредоточился на дыхании. И начал понемногу вспоминать, какие такие у меня проблемы есть. Личные, в семье, на работе, в общении – внешние; внутренние – лень, раздражительность, гордость, тщеславие и т. д. и т. п., далее по списку. На выдохе же потихоньку всё это отдаю на воду.
А солнце греет, ветерок обдувает, река шумит-перекатывает. Все мысли постепенно куда-то исчезли, личность моя как бы растворилась. Появилось пронзительное ощущение бытия, глубокого покоя и внутреннего единства со всем окружающим.
Вот из этих покоя и единства почудилось мне сначала слабо, а потом всё уверенней, будто из монотонного гула реки рождаются слова. Голос переливчатый и немного ворчливый, как у доброй старушки. Говорит же примерно так:
"Вот ещё один умник нашёлся, надумал свои заботы в мир выплеснуть. Мало того, что своей химией-физией реки-моря отравили, так теперь додумались умные головы и свои моральные нечистоты в мировой океан сливать. А того понятия нету, что вода и так помогает людям – снимает с них эту грязь, насколько возможно. Но ведь всё это никуда не девается – копится где-то, копится. А потом нате-здрасте - прорвётся где- нибудь в виде обострения какой-никакой обстановки или там цунами- торнадо. И начинаются «охи-ахи»: как жестока бывает природа, собрать быстрее гуманитарную помощь. Ещё и собой довольны останутся: какие мы добрые-гуманные. А это как бы совместный продукт человеческой жизнедеятельности ему же на голову и вывалился.
Так что ты, мил-человек, решай-ка свои проблемы сам, а на воду лучше другие дары отдай – любовь там, радость, надежду. Я их с удовольствием приму и туда, где очень не хватает, – доставлю. Так-то вот, милок. Не забывай, что тебе матушка Природа через свою дочку Катунь передала, и другим расскажи. Глядишь, жизнь на Земле немного и получшеет.»

Выскочил я из этого состояния как-то резко, словно отпущенный грешник – из котла. Матушки мои! Солнце за гору зашло, посвежело здорово, седалище отсидел, спина затекла. Ощущение, как будто в другой мир попал. Смотрю вокруг, что твой инопланетянин.
Как поход закончил – слабо помню, словно в подвешенном состоянии. Домой вернулся настоящим язычником, то есть твёрдо убеждённым в том, что природа живая, в отличие от большинства нео-, среди которых кого только нет, от любителей фольклора до ярых националистов.
И задумался, как же с другими поделиться всем этим. Последователей собирать пока не тянет, в психушку тоже неохота. Решил написать фантастический рассказ. Вдруг кто всерьез задумается и сделает выводы. А?

[Irena]

№ 7

Первая победа

- Пригнись!
- Чо?
- Пригнись, дурень!!
Хенрик поспешно вжался в дорожную пыль и натянул на голову маскировочную сеть. Тотчас сверху зашумело, дохнуло теплом, обдало сухим ветром. Хоть бы не заметили. Хенрик поймал себя на мысли, что если бы знал хоть одну молитву до конца, то непременно начал бы сейчас молиться. А так оставалось лишь повторять: «Хоть бы не заметили». Шум стал удаляться, и Хенрик с облегчением перевёл дух. Ушли. Не заметили. И тут же услышал рядом злой шёпот:
- Ты чо, дурачина, к бабе на свиданку шагаешь? Кому было сказано следить за горизонтом?!
Хенрик осторожно высунулся из-под сети - и нос к носу столкнулся с весьма сердитой физиономией Охрима.
- Прости, дядька Охрим. Не заметил.
- Не заметил, – Охрим раздражённо фыркнул в пышные усы. – Такими не заметившими все концлагеря на Аляске заполнены. А прощения они ужо потом у ушастых выродков просют. Тока те не очень-то прощать умеют. Ладно, пошли. Чо разлегся?
Хенрик встал и аккуратно закрепил маскировочную сеть на плечах. Спорить с Охримом не стоило. Да и глупо было спорить. Прав Охрим. Проворонил Хенрик «небесного ловца», как пить дать проворонил. А Охрим человек опытный. Он в рейды, считай, всю жизнь ходит. Говорят даже, до самого Города доходил, а это, что ни говори, достижение. Некоторые и на второй раз не возвращаются. Поэтому и не возражал Хенрик. Молча поправил плащ, перехватил автомат поудобнее и потопал за Охримом, стараясь не зацепиться за торчащую из окружающих развалин арматуру.
- Теперя минут тридцать тут не пролетит. Теперя ты, главное, на сканер смотри, шоб нам спутник не проворонить. Спутник - это тебе не «небесный ловец». Тут шутковать не надо.
- Ты этой дорогой раньше ходил, дядька Охрим?
- Пару разков ходил. А шо?
- Где на день остановимся?
- Есть тама один подвальчик. Магазин раньше был. Вроде бы. Там место хорошее. Тока ты ноги-то быстрее переставляй, но про осторожность не забывай. Ушастые тут «кляксы» разбрасывали. Так шо гляди, куда ступаешь.
Хенрик поспешно поправил прибор ночного видения. Только «клякс» им не хватало. Видал он раз, как в лагерь принесли одного, который на «кляксу» наступил. Ногу до бедра сожгло. За пару секунд. А пока тащили, и выше пошло, нейтрализовывать биологический растворитель, которым «клякса» начинена, никто ведь так и не научился. Они многому так и не научились. Люди. Цари природы. Смех один. Хенрик читал «Дневники последних дней». Как всё обернулось, когда пришли настоящие цари природы. Читал внимательно. Мало кто их вообще читать брался. Не потому, что трудно, - потому что не хотели. Махнули давно рукой. Смирились. Какая уж тут история, если не знаешь, выживешь ли ты завтра. В «дневниках» хорошо описано, как «царей природы» ставили на место. Ставили деловито и прагматично. Писал-то, сразу ясно, очевидец. Даже «Первое Пришествие» описал. Как только выжить смог и передать свои записи. Загадка.
В народе их называли просто ушастыми, но выжившие в первой мясорубке говорили красиво. Эльфы. Даже с восхищением. Ими поначалу многие восхищались. Высокие, стройные, лица какие-то утонченные, уши опять же необычные. Гении биотехнологий. Было чем восхищаться. Откуда явились, никто так и не понял. То ли из космоса, то ли из другого мира. Да и неважно это стало вскоре. Неважно, потому что самих восхищавшихся вскорости погнали на уничтожение. Они ведь, эльфы эти, не только красивыми оказались. Они ещё очень даже прагматичные. Они всем всё вежливо объяснили. И что вид ваш человеческий засрал природу до неимоверности. И что вид ваш человеческий жить в согласии с природой никак не способен, и скоро и сам погибнет, и после себя только горы мусора оставит. А потому проследуйте все дружненько в лагеря и сгиньте там, чтобы и следа от вас, дураков, не осталось.
И началось. Не сразу, конечно: поначалу люди сопротивлялись. Силу показывали, оружием бряцали. До того добряцались, что несколько своих же городов сожгли. Господа генералы не рассчитали или господа политики не углядели - неизвестно. Но потом эльфы за дело всерьёз взялись, и не стало ни господ генералов, ни господ политиков. И все узнали, что такое настоящая СИЛА.
С тех пор, говорят, уже лет пятьдесят прошло - календарей-то в убежищах никто не вёл, - но все эти годы люди только тем и заняты были, что прятались. А их ловили и уничтожали. Словно тараканов. Были, правда, и такие, кто рассуждал о «необходимости взаимопонимания». Хенрик даже знал одного. Всё бегал с какой-то старой потрепанной книжкой да рассказывал про какого-то старинного писателя, который этих эльфов вроде как описал. И были они у него там светлы и благородны. А значит, нужно попытаться наладить с ними контакт, объяснить, убедить.
Полковник тогда этого дурня с собой взял, в одно из убежищ, которое перед этим ушастые посетили. Назад «миротворца» привели зелёного, заблёванного и в соплях. Неделю после этого Полковник, как конь, ржал, вспоминая, что вытворял этот придурок, когда ему последствия той бойни хорошенько и во всех неаппетитных деталях продемонстрировали. Очень даже забавно получилось.
К подвалу подошли, когда горизонт уже начинал сереть. Хенрик никогда бы не нашёл в этой мешанине из перекрученного железа и закопченного бетона нужный лаз, но Охрим уверенно отвернул покорёженный температурой лист жести и приказал:
- Полезай.
Сбросив с плеч рюкзак, Хенрик полез в темноту, толкая рюкзак перед собой и придерживая ПНВ. Лаз вывел в небольшое помещение с бетонными стенами. По углам свалена какая-то рухлядь, а в одной из стен имелась закрытая железная дверь, весьма ржавого вида.
- У них тут подсобка была, – произнёс вылезший следом Охрим.
- А ты откуда знаешь?
- Дык, у меня в этом магазине батя грузчиком работал. Ну, ещё до Пришествия. Он меня сюда иногда приводил, правда, я тогда ещё совсем мальцом был.
- Дядька Охрим, а ты что-нибудь из того, что было до Пришествия, помнишь?
- Мало. Помню батю. Мамку тоже помню. Но плохо. Помню, жили мы в квартире. Я ещё любил из окна смотреть, как мимо трамваи проезжают. Где - не помню. А ещё помню, как все бежали, когда ушастые бомбить начали. Воняло тогда жутко. Ну из-за этих их кислотных бомб. Кричали сильно. Почти все кричали.
Охрим замолчал. Хенрик решил сменить тему и спросил:
- А за дверью что?
- Склад. Но туда не пойдём. Там «ночники» теперь бродят. Я по первости было сунулся, так еле ноги унёс. Ладно, хватит болтать. На улице уже рассвело совсем. Скоро ушастые патрули выпустят, так что сидим тихо. Ты спи. Я первым покараулю, потом тебя разбужу и сам отдохну.
Хенрик отключил ПНВ и вытянулся на бетонном полу, положив под голову рюкзак. Действительно, кроме как спать, делать было нечего: бродить по улице днём - верное самоубийство.
Охрим, как и обещал, разбудил его, когда уже минул полдень. Хенрик сел у стены и, направив автомат на лаз, задумался. Охрим тихо посапывал, а в голове Хенрика всё крутилась мысль, которая всегда не давала ему покоя. Зачем? Ну почему всё так? Неужели нельзя было по-другому? Ведь как-то же можно. Когда Хенрик сказал это Полковнику, тот лишь пожал плечами. Полковник - человек рациональный. Он всякой дурью голову себе не забивает. Он перед выходом им так и сказал:
«Это нужно сделать. Нужно, потому что нужно. И сделать это должны вы, потому что больше некому».
И они пошли делать. Убивать ушастых.

***

Когда Хенрик и Охрим покинули подвал, на небе уже вовсю светила Луна.
- Эх, тудыт его так!!! – в сердцах произнёс Охрим – Ни тучки. Хреново.
- До места ещё далеко?
- Та не, тут километра три, не больше. Эти охламоны уже небось там. Ну, потопали.
Шли они и правда недолго. Пришлось, конечно, несколько раз лежать, пережидая, пока неподалёку пролетит похожая на огромного жука раскоряченная туша «небесного охотника», но вскоре добрались до развалин, перегораживающих дорогу.
- Шагаешь за мной. След в след, – прошептал Охрим. – Тут всякая гадость попасться может, так что не зевай.
Он осторожно двинулся по узенькому проходу между покорёженными и разбитыми бетонными плитами. Хенрик шёл следом, стараясь не споткнуться и не шуметь, но получалось не очень, поэтому, когда они прошли развалины насквозь, он весь взмок от напряжения. Они оказались, судя по всему, во дворе одного из многоэтажных домов.
- Арку видишь? – спросил Охрим.
Хенрик кивнул. Метрах в двухстах виднелась сохранившаяся арка, бывшая, видимо, выходом из двора.
- Двинули. И быстро, двор открытый. Как там спутник?
- Через семь минут.
- Хорошо. Пошёл.
Хенрик побежал, стараясь не зацепиться за валяющиеся вокруг куски бетона или торчащую арматуру. Следом топал Охрим. Вбежав в темноту арки, замерли, прислушиваясь.
- Ждём прохода спутника, – прошептал Охрим.
Пока сидели, Хенрик успел осмотреться. Арка выходила на широкую улицу, удивительно сохранившуюся и почти не изрытую воронками. Кажется, раньше эта улица называлась «Проспект космонавтов» - это если верить старым картам, которые Хенрик долго изучал перед выходом, - но точно сказать было нельзя. На другой стороне улицы, как раз прямо напротив арки, стоял высотный дом, не разрушенный, но оплывший, словно свечка, из-за попадания «саламандры». Очень похоже, что это действительно нужное место.
После прохода спутника Охрим достал маленький фонарик и пару раз коротко мигнул в сторону дома. Через несколько секунд на противоположной стороне улицы тоже мигнуло.
- Пошли. Ты смотришь налево, я направо. Бегом.
Перебежав улицу, они затаились у покорёженного остова то ли грузовика, то ли автобуса, теперь уже и не разобрать. Темнота справа зашевелилась, и оттуда вылезли две фигуры в таких же, как и на Хенрике с Охримом, мешковатых комбинезонах, и так же обмотанные маскировочной сетью.
- Охрим, ты? – пробормотала одна фигура.
- Я.
Парочка подползла.
- Здоров, Хельмут.
- Привет, – Хельмутом оказался долговязый, мощно сложенный тип.
- Это Штефан, – кивнул он на своего напарника.
- Вас же вроде должно трое быть?
- Было трое. По дороге наткнулись на «колючку», и стало двое.
«Колючкой» называли боевое растение ушастых, очередной выкидыш их биотехнологий, за пару минут превращавшее человеческое тело в фарш.
- Но груз-то не потеряли? – не унимался Охрим.
- Всё на месте, – подал голос молчавший до того Штефан, указав на виднеющиеся неподалёку три рюкзака, прислонённых к стене.
- Ну тогда пошли. Хенрик, ты свой мешок тут бросай. Возьмешь один из этих.
Жалко, конечно. В рюкзаке-то много нужного; но спорить Хенрик не стал. Молча взвалил увесистый тюк на плечи и двинулся за остальными. Обойдя дом, Охрим с Хельмутом принялись расчищать от слежавшегося пепла тротуар. Вскоре под слоем пепла и грязи обнаружился широкий ржавый люк, открывать который пришлось всем вместе. Из открывшейся дыры дохнуло сыростью.
- Его что, с тех пор не разу и не открывали? – пробурчал Охрим.
- Если бы открывали, нас бы здесь сейчас не было, – Хельмут указал на уходящие в круглый колодец скобы – Давайте. Быстро.
Хенрик спускался предпоследним, и вскоре его ноги по щиколотку погрузились в холодную воду. Он отошел, освобождая проход спускавшемуся следом Хельмуту, и огляделся. Лучше бы не оглядывался. Хенрик стоял в широком тоннеле, заваленном костями. Скелеты кучами громоздились вокруг, и, как заметил Хенрик, очень многие из них были довольно маленькими. Видимо, детскими. Тут же были разбросаны какие-то вещи, сгнившее тряпьё, ещё что-то совсем уж неузнаваемое.
- Ну чего застыл? – от голоса Охрима Хенрик вздрогнул.
- Это откуда столько?
- Прятались они здесь. Гражданские. В основном бабы да детишки. Вроде как даже все школы в эти тоннели эвакуировали. Говорили, тыщ сто человек. А может, и больше. А когда ушастые город под контроль взяли, они, чтобы не морочиться с кучей народу, вентиляцию наверху заткнули - и газ пустили. Так все тут и остались. Сеструха моя старшая тоже где-то тут должна лежать. Ладно, пошли.
Шагать пришлось, буквально раздвигая костяки, которые, казалось, были тут повсюду. Хенрик потом долго не мог выкинуть из головы детскую коляску с лежащей в ней парой крохотных скелетов. Он поначалу старался не смотреть по сторонам, но Хельмут тут же предупредил:
- Всем осторожно. В таких местах часто встречаются «слёзы», так что за потолком следить особенно внимательно.
И пришлось смотреть.

***

Выход из тоннеля вывел их прямо на плотину. И прямо в день. Хенрик зажмурился и поспешно стянул ПНВ. Отвык он от солнечного света. Слева раскинулось огромное серебристое озеро, которое и образовывала плотина, а справа… Справа лежал город.
Охрим приказал Хенрику и Штефану устанавливать мины здесь, а сам с Хельмутом, взяв два рюкзака, отправился на другой конец плотины.
- Её что, совсем не охраняют? – спросил Хенрик, подходя к краю.
- А зачем? – сняв маску, Штефан оказался уже довольно пожилым человеком с какимто измождённым лицом и совершенно седыми волосами – Сюда ещё никто не доходил. Да и сведения о тоннеле к нам попали буквально чудом, а обычным путём суда не дойти.
- Это они строили?
- Нет, плотина наша. Ушастые только электростанцию отсюда убрали да ремонт сделали.
Хенрик взглянул на долину под плотиной. Открывшийся вид был настолько необычен, так резал глаз, что Хенрик даже забыл про осторожность. Просто стоял, вылупившись на раскинувшийся в низине город. Город эльфов. Первое, что бросалось в глаза, - это огромнейшее количество зелени. Казалось, город был выстроен прямо в лесу, вписанный в лесную чащу легко и изящно. Хенрик приложил к глазам бинокль - и едва не ахнул. Вблизи город выглядел ещё поразительней. Разглядеть можно было только окраины, но и этого хватало.
Каждый дом, каждое строение имели странные, неповторимые формы и цвета. Казалось, дома собраны из разноцветных деталей детского конструктора. Разнообразные, непохожие, но до боли гармоничные. И всё было увязано в некий странный, но неповторимый ансамбль. Каждое деревце, каждая стена дополняли друг друга. Даже дорожки между домами не мешали расти траве так, как ей хочется, а были расположены на небольшой высоте и выполнены из похожего на стекло материала. И никаких заводских труб, дымящих в окна близлежащих кварталов. И никакого смога, одеялом накрывшего город. Никакого гула машин, рёва сирен, и других «прелестей современного города». Сказочное королевство.
- Любуешься? – голос Штефана вывел Хенрика из задумчивости. – Нравится?
- Пряничный город.
- Да уж. Тут у них красиво. В заполярных концлагерях, правда, не так красиво, но отсюда ведь этого не видать, правда?
- Ты был…
- Был.
Штефан не стал развивать тему и отошёл к рюкзакам. Между тем из одного из крайних домов выбежало несколько фигурок. Хенрик навёл на них бинокль. Он никогда раньше не видел детей ушастых, но сразу понял, что смотрит именно на детей. Таких же оживлённых, непоседливых и не желающих и секунду постоять спокойно, как и человеческие дети.
- И дети у них есть, – негромко произнёс он, опуская бинокль. – И строят они красиво. И природу любят. Но почему же… Зачем же так? С нами так зачем?
- Если ты не в курсе, – Штефан стоял на коленях и осторожно доставал из рюкзака сёйсмическую мину. – Прежде чем начать озеленение территории и превращение её в такой вот райский сад, ушастые удобряют почву. Не знаю, из чего там состоит это удобрение, но точно знаю, что главный компонент в нём - это мы с тобой.
- Я что-то слышал…
- А я видел, – со злостью оборвал его Штефан. – Заводы на Аляске и Новой Земле как раз и занимаются переработкой человечества в удобрения для таких вот райских кущ. Или для чего, по-твоему, ушастые разрешили человеческие резервации на орбите? Питомник для будущего материала. У меня две дочери… было. Сейчас вот где-то удобряют какой-то из пряничных городов.
- Но почему?
- А если бы нам нужно было перерабатывать тараканов для своих нужд, мы бы сильно думали о том, как относятся к этому сами тараканы?
- Но мы не тараканы.
- А они нас разумными не считают. Видимо, после того, как увидели, во что мы сознательно превратили свой мир. Ладно. Хватит. Помогай расставлять….
Закончить он не успел. Внезапно изменившись в лице, Штефан резко рванул лямки рюкзака и вдруг, вздрогнув всем телом, стал заваливаться на бок. На правой стороне груди у него появилась странная широкая рана, похожая на разрез, из которой струйкой ударила кровь. Уже поворачиваясь и падая, Хенрик увидел вдалеке распластавшегося на бетоне Хельмута и бегущего в их сторону Охрима. В следующий миг над дамбой хлестнула изумрудно-зелёная плеть, и Охрим, сделав ещё пару шагов, упал. Голова его прокатилась немного дальше.
Лёжа за телом Штефана, Хенрик хорошо видел высокие фигуры, выскакивающие на дамбу и бегущие в его сторону. Чувствуя, что не успевает, он черпнул ладонью по натёкшей луже крови, мазнул пятернёй по шее и, опустив голову на бетон, прямо в кровавую лужу, расслабился. Теперь главное, чтобы не остановились. Чтобы не проверили. Шаги простучали мимо. Хенрик слегка повернул голову. И прямо перед глазами увидел странной формы обувь. Кто-то всё-таки остановился.
Хотя ладно. Хочешь так? Давай. Какая-то бесшабашная злость вытесняла страх, сжимавший внутренности. Ведь наклонится. Должен наклониться. Проверить. Если не наклонится, то плохо. Вскочить Хенрик не успеет. И эльф наклонился. У Хенрика был хороший нож. Даже Полковник говорил, что это отличный нож. И ударил он этим ножом - ну просто хорошо. Классически ударил. Прямо в живот. Эльф содрогнулся и навалился на Хенрика. Больно? Знаю, что больно. А ты думал, нам не больно? Всем больно, когда ножом-то.
Только оттолкнув от себя дергающееся в конвульсиях тело, Хенрик понял, что это девчонка. Даже искажённое болью, её лицо было просто нереально красиво. По сути, идеальное лицо. Глядя в глубокие, нечеловеческие глаза, в которых затухала жизнь, Хенрик медленно провёл окровавленными пальцами по серебристым волосам молодой эльфийки. Потом встал.
Одно он знал точно: ушастые, которые убежали вперёд, сейчас обнаружат тоннель, а значит, второго шанса не будет. И победы не будет. А им нужна победа. Первая победа. Или сопротивление умрёт. Не могут люди без побед. Без побед люди теряют веру.
Он посмотрел на пряничный город внизу. И, подойдя к уже распакованной Штефаном сейсмической мине, откинув небольшую панель на корпусе, стал набирать код. Хенрик не замечал, что по щекам текут слёзы, не замечал, что руки дрожат. В голове было только одно:
«Зачем? Зачем так? Вы же не оставляете мне другого выхода. Зачем же вы, сволочи, заставляете меня это делать? Не хочу я так. Не хочу!!!»
Когда мина тонко пискнула, Хенрик обессилено сел у тела эльфики. Больше бояться не нужно. Бессмысленно. Десять секунд - и все мины сработают одновременно. Это был последний шанс. Шанс для смертников. Суммарная сила будет такова, что не нужно даже устанавливать мины в слабых местах конструкции. Но убежать уже нельзя.
Неожиданно он понял, что держит руку эльфийки в своих ладонях и что-то ей успокаивающе говорит. И с удивлением осознал, что ушастая-то ещё жива и даже прислушивается. Хенрик улыбнулся ей и произнёс:
- Всё. Теперь не нужно бояться. Теперь всё хорошо.
Он заметил, как со стороны тоннеля выбегают те же высокие фигуры, но знал точно: они не успеют. А потом огромная плотина словно вся разом вздохнула, и свет для Хенрика померк. И он уже не видел, как плотину раскололи сразу несколько огромных трещин, как гигантский поток воды и земли сметает игрушечные домики в долине. Он этого уже не видел….

[Irena]

№ 8

Загадка Сфинкса

Он лежал на спине и любовался на звезды. Кайф. Ночь - это то потрясающее время, когда нормальные люди спят, а не ходят по всяким тайным храмам в поисках приключений. Когда не надо задавать загадки, душить и лопать не ответивших.
-Вот бы еще кто-то пузо почухал! - Сфинкс потянулся всеми четырьмя лапами, поудобнее устраиваясь на спине, и тихо вздохнул. От созерцания Млечного Пути его оторвал негромкий кашель.
- Простите! Я не хотел вас беспокоить, но дело в том...
Ошарашенный Сфинкс завалился на бок и ошалело посмотрел на голос... Голос имел тело. Вполне крепкое еще тело. Сфинксу даже пришла в голову мысль, что его-то и есть совсем не хочется. А тело, тем временем, продолжило говорить негромким голосом.
- Дело в том, что я люблю загадки. Я их, понимаете ли, коллекционирую. И мне подсказали обратиться к Вам.
Можно было подумать, что обладатель голоса покраснел. Сфинкс же, привыкший иметь дело с людьми довольно нахальными, никак не мог сообразить, куда клонит ночной прохожий. Он окончательно перевернулся и сел, по-кошачьи обернув лапы хвостом.
Натолкнувшись на стену молчания, посетитель рискнул робко продолжить:
- Говорят, Вы знаете их бесчисленное множество. Не хотите ли Вы рассказать мне немного? Так сказать, поделиться...
- То есть ты их разгадывать не будешь?
- Буду, но не все же сразу... кроме того, это интереснейшее занятие... особенно зимними вечерами.
- И ты не будешь надоедать мне глупыми отгадками? Не будешь пытаться пройти мимо... - Ээээ... Ну вообще, я рассчитывал остаться в живых, и потом... А в чем дело?
- А зачем мне загадывать загадки, если я не получу на них ответа? Я вообще есть никого не люблю! Но хочется же, чтоб отвечали!
- А каким тогда образом не ответившие пропадают?.. Впрочем, это совершенно неважно для моей задачи, хотя может иметь значение для ксенобиолога, – гость поправил очки. – Если Вы не возражаете, мы можем приступить.
- К обеду? – Сфинкс почесал нос. - Я предпочитаю на голодный желудок не заниматься интеллектуальным трудом.
- Я надеюсь, наша трапеза не будет включать необходимости эээ… Совершать возлияния в честь различного рода богов? – любитель загадок так густо покраснел, что это стало заметно даже в неярком свете звезд. – Я не являюсь особо искусным в поддержании беседы после употребления даже небольшого количества алкоголя.
- Видел я похожего на тебя как-то, он все истории собирал, тоже пить не умел. Я ему про Эдипа рассказал, но наверняка он все переврал.
Странник преодолел первую робость и вскоре согласился на обед в логове Сфинкса. Амфору с вином пришлось распечатать, когда Сфинкс зацепил ее крылом, отбив горлышко. По сосуду пошла трещина, по краям которой гроздьями молодого винограда набухли капли молодого вина.
- Все равно теперь пропадет, не выбрасывать же?
- Хорошо-хорошо, только будьте столь любезны не задевать остальные амфоры, это же ценные археологические наход... предметы.
На ты перешли, когда в амфоре не убавилось еще и половины, хотя, в силу некоторых физиологических особенностей Сфинкса, брудершафт был трудноосуществим.
- …скажите, то есть скажи – а почему ты о себе в мужском роде, если у тебя лицо… ээээ девушки?
- Тебе показать, почему я о себе в мужском роде?!
- Спасибо, не надо, все понятно!
- …а чего вы здесь все ходите, спрашиваете, вынюхиваете?
- Ваша планета – рай для путешественников, историков и особенно мифологов. С некоторыми аберрациями у вас можно наблюдать большую часть наших земных мифов в реальном времени. Кстати, само время у вас идет как-то странно… Или вообще не идет. При возвращении домой получается, как будто мы и не были тут…
- Ага, времени у нас нету. Как Зевс папашку в Тартаре отравить приказал, так и обходимся. Оно и лучше так.
- С точки зрения банальной… - что было банальным, любитель загадок договорить не успел – третья амфора, наверное, была лишней.
Сфинкс грустно посмотрел на похрапывающего собеседника. Вышел на воздух и улегся на спину, подперев тело крыльями. Последняя амфора вновь настроила Сфинкса на задумчивость.
- А ведь выпили-то всего ничего... Не умеют эти гости пить. Кто ж так беседы ведет, без вина. Да и какой смысл задавать загадки и не получать на них ответа? А как же любопытство? Кто его удовлетворит? А ведь любопытство - это природная и неистребимая черта. С него все и началось. И если б не оно, не было б никаких загадок.
Сфинкс глубоко вздохнул, глядя на звезды, не успел загадать желание на падающую...
- Он сказал, что не из нашего мира... Интересно, а как там в его мире-то? Надо попроситься к нему.
С этой мыслью Сфинкс и уснул, все так же лежа на спине.
Едва Сфинкс вышел, младший сотрудник НИИ Пространственно-Временных Парадоксов Александр Афанасьев (или просто Сашенька для всех, кроме мамы и проректора по внеземным связям) отправил куда-то электронный бланк, практически все графы которого были уже заполнены.

Звездный луч проскользнул по лицу Сфинкса в одну сторону, потом в другую. Сейчас лицо хранителя загадок казалось скорее не женским, а подростковым. Луч раздвоился, растроился, потом рассыпался на осколки, сразу стало немного светлее. Не добившись ничего пусканием зайчиков, совершенно не расстроенная этим обстоятельством звезда изменила тактику.
- Просыпайся! Эй, я уже весь лес разбудила, кроме тебя.
- А, кто здесь? – сфинкс не слишком удивился и вставать не спешил: повернулся на бок, сладко потянулся. - Мам, у меня гости были; я тебе, конечно, всегда рад и понимаю, что ты не часто можешь приходить...
- А я как раз по поводу твоего гостя. От него поступил запрос на дипломатический паспорт. Он хочет выехать не один. Имя посла не утверждено, но по всем параметрам это ты. Да и не встречался твой друг у нас больше ни с кем. Ты в нем так уверен?
- Мама! Я еду смотреть мир! Ура, ура!! Спасибо огромное, я буду очень осторожен, не подведу нашу родину, буду чистить зубы и все такое прочее. Я собираюсь! – сфинкс, до того лениво косившийся на звезду из-под крыла, резко переменился и забегал кругами по поляне. Вытащил откуда-то зубную щетку, щетку для чистки крыльев, полироль для когтей и резиночки для придания нужной формы кисточке хвоста.
- Как тебя такого не отпустить. Ох, отобьют же тебе нос за твое любопытство когда-нибудь.
Что может остановить любопытного, как котенок, Сфинкса? Тем более, если он никогда не получал по носу. Да практически ничего!
Поговорив с мамой, Сфинкс заглянул в пещеру и обнаружил, что его ночной гость не спит. Гость сидел и что-то сосредоточенно записывал.
- Привет! А что ты такое пишешь?
- Записываю все, что узнал о вашем мире, дабы не забыть во время пути.
- Неужели ты уже исчезаешь?
- Да, но я надеюсь, ты составишь мне компанию?
На минуту Сфинкс задумался и огляделся. Надо же было сделать приличный вид.
- Ты действительно можешь взять меня с собой?
- Конечно! - гость улыбнулся
- А когда мы двинемся в путь?
- Ну вот сейчас и двинемся! Тут недалеко мой звездолет, - и, хитро подмигнув, гость вывел Сфинкса из пещеры.
- Ты, кстати, так и не осчастливил меня ни одной загадкой. А я ведь правда их собираю.
- Запросто: кто ходит утром…
- Э нет, приятель. Чего-нибудь посовременнее придумай, а то эта твоя загадка всем со школы известна.
Сфинкс задумался и хитро улыбнулся.
- Есть современнее, мне ее мама загадывала недавно:

Игла соединила
Чуть кожи крокодила
И новую резину.
А мать купила сыну.
Ну что же ты стоишь?
Беги скорей, малыш!

- И какой ответ? – усмехнулся землянин
- Не знаю, мое дело спрашивать, - не смутился Сфинкс.
- Детская задачка какая-то, - вдруг потерял интерес Александр.

Путь в мир нового знакомого был недолгим, но и тут любопытный сфинкс нашел, куда сунуть свой нос. О прибытии на планету друга и говорить нечего. Интересно было все. И вопросы сами рождались собой и сами собой становились загадками. Естественно, что Сфинкс стал искать и тех, кто эти загадки сможет разгадать. Далеко не всегда он получал ответы. Зачастую отвечать не хотели. Только удивлялись тому, кто их загадывал, и называли Почемучкой. Вполне естественно, что не привыкший к отсутствию ответов Сфинкс потихоньку начинал сердиться. Природное любопытство требовало действий и ответов. Да вот хотя бы укусить того, кто отказывается отвечать!

- Я вам говорю, это бесполезно!
- А если лазером?
- Да хоть атомной бомбой! Сегодня вы сравняете с землей лабораторию, научный центр и город, а завтра он будет преспокойно давать интервью в Иллинойсе, штат Мичиган!
- Иллинойс - это не город, а тоже штат…
- Да не важно, я не о том. Эта зверюга не подчиняется нашим законам. Нет, на него, конечно, влияют и сила тяжести, и все такое прочее. Но, когда дело касается чего-нибудь существенного, мы совершенно бессильны. Он как дипломат из другой страны: может носить нашу одежду, а не бегать голышом по улице. Ради собственной безопасности скорее всего будет переходить улицу только на зеленый свет. Но, будучи представителем другого государства, неподсуден и чересчур свободен. Так и ваша птицекошка. Я уверен – при желании он может перемещаться между планетами, а не просто ходить сквозь стены.
- Пока он на месте и никуда не пытается телепортироваться, - Сашенька был раздосадован и обижен. - Мы вчера делали ему мелирование, сегодня оно никуда не делось.
- Он на месте, пока ему там комфортно и интересно. Мы можем подстричь красиво хвост этой твари, но не способны ее покалечить и убить. Я не понимаю, как нами до сих пор не заинтересовались военные. И да, некрасиво подстричь ему хвост мы тоже не можем. Он просто заявит, что этого не было, и этого не будет. Как с теми дисками.
- Да, с дисками интересно получилось.
На самом деле с дисками было не столько интересно, сколько страшно и шокирующе. Едва Сфинкс узнал о назначении камер, висевших тут и там в его гостиничном номере, диски с записями стало невозможно прочесть. Просто больше не было нигде на Земле и в обитаемом космосе устройств, читающих оптические диски. Никто не понимал, как пользоваться этими странными кругляшками вместо всем давно привычных кристаллов или магнитных кассет. Но надписи вроде «Прибытие Объекта 3-116-98» или «День 12. Опыт с заражением сибирской язвой объекта 3-116-98» говорили за себя. Научная группа божилась, что создаст примитивный дископлеер не позже, чем через пять месяцев, но, учитывая их прежние показатели, срок надо было увеличить раз в пять минимум.

Сашенька прикрыл глаза, сильно надавил на веки, полюбовался на разноцветные искры, открыл глаза и встретился взглядом с дюймовочкой. Никем иным существо в цветочном горшке быть не могло. Вернее, это была дюймовочка-глюк, ведь в мире, за исключением вневременной планеты – родины Сфинкса, – дюймовочки водиться не должны. «Ну вот и доработался, как раньше люди по восемь часов трудились? У меня вон после стандартдня на три часа уже галлюцинации», – Сашенька вернулся к опытам с глазами.
- Молодой человек, игнорировать даму как минимум невежливо! – дюймовочка вылезла на край горшка и брезгливо отряхивала туфельки. – Или это новый земной ритуал? А то я с XIX века с вашим племенем не общалась, дел по горло было.
- Нашли время шутить! Мою кандидатскую превратили в какой-то фарс. Мой новообретенный друг усилием воли перекраивает земную историю, раз его, видите ли, засняли в ванной. Голограмма-голограмма, где твой источник? – Сашенька непринужденным щелчком пальцев отправил гостью в полет до стены. – Ой, настоящая! Робот?
Дюймовочку спасли крылья, о которых она вспомнила только сейчас. В результате контакт со стеной не состоялся, хотя был практически неизбежен.
- Хам! Уж это точно никакой не ритуал. Даже такой отсталый этнос, как ваш, не стал бы калечить всех дам при встрече, иначе вы бы давно вымерли. Впрочем, это значительно улучшило бы экологию. – услышал Сашенька, наблюдая, как все вокруг стремительно растет.

Стоять на собственном столе у ног дюймовочки, которая при том раза в четыре тебя выше, неприятно. Это навсегда меняет мировоззрение, делает покладистым и лишает даже такой неистребимой вещи, как юношеская импульсивность. Сашенька взглянул вверх на дюймовочку и залился краской
- Ну точно, хам! – воскликнула та и вернула молодого ученого к привычным размерам. – Время не ждет, нам некогда обсуждать хамское поведение землян и особенности сезонной моды на нижнее белье у цветочных эльфов. Предупреждая глупые вопросы, отвечаю сразу на те, которые точно вертятся на кончике твоего языка. Да, Соседний мир существует. Нет, мы не хотим никаких контактов с людьми, пока нам это не нужно. Да, я замужем. Нет, всего, что ты сейчас видел, ты не видел, ведь я замужем. Да, у меня есть к тебе просьба. Нет, ты не избранный. Да, ты просто должен отправить своего гостя домой. Есть вопросы?
- Нет, то есть да! Я не могу его никуда отправить! И вообще, ты.. Вы могущественная волшебница. И почему я? Разве нельзя было явиться директору космопорта или ректору НИИ?
- Ты заварил кашу, тебе и «горшочек, не вари» говорить. Все слишком далеко зашло, мы проглядели своего, думали – простой инопланетянин со способностями. Успокоились за столько лет бездействия. Это будет нам уроком. Если выживем - и миры не совместятся, а они к этому ближе всего со времен Леонардо... О нет! Опоздали!
Раздалась трель коммуникатора.
- Сашок, ты дома? Скорей сюда, твоя чертова тварь сбежала. На крыше телецентра сидит, город рассматривает. Мы быстро обсудили, ректор хочет тебя на переговоры отправить. Скалолазы уже оборудование готовят
- Скалолазы? Я высоты боюсь! А на вертолете нельзя?
- Верти чего? А, вспоминаю, кажется. Нельзя на ветролете, Сашка. Не изобрели уже ветролеты.

Сфинкс сидел на крыше и задумчиво рассматривал город. Ему тут нравилось все меньше и меньше. Куча непонятного. Никто не отвечает на вопросы и не разгадывает загадки. Нет, тут, конечно, интересно, но когда ему решили изменить прическу и не ответили на вопрос, что это и зачем… Сфинкс грустно смотрел на копошащихся внизу людей. Он не понимал, что происходит. Рядом с ним на крышу с трудом выбрался Саша.
- Привет! Саш, а чего они там делают?
- Они там думают, как бы ты не свалился.
- Да ладно! Чего со мной будет.
- Если упадешь? - Сашенька устроился рядом поудобнее и улыбнулся. - Тогда ты разобьешься.
- Как это? И что будет?
- Да ничего уже не будет. Не будет тебя, не будет мифа. А значит, мир будет другим.
- Мой мир? - Сфинкс испуганно посмотрел на Сашу.
- Да нет. И наш мир тоже. Понимаешь, друг, дело в том, что ваш мир - он состоит из того, что придумали люди. И если тебя вдруг не станет, то изменятся оба мира. Так же, как и изменяя наш мир, ты изменяешь свой. Придумывая, что чего-то нет в нашем мире, ты уничтожаешь часть своего. Все в мире имеет следствие. И все имеет причину. Понимаешь?
- Совсем-совсем все? И даже то, что я приехал с тобой?
- Да, - Сашенька грустно вздохнул,- А ты, дорогой друг, уже стал причиной многого в обоих мирах.
- Ты хочешь отправить меня домой? - Сфинкс чуть не плакал. - А как же мои загадки? Кто мне ответит на вопросы теперь?
- Ну… я думаю, ты сможешь придумать им применение, - Саша подмигнул Сфинксу. - Идем, корабль нас уже ждет.

Саша стоял на обзорной площадке космопорта и плакал впервые после тяжелейшей победы в финале галактик-футбола сборной его НИИ, в которой он не участвовал по причине перебора зеленых карточек за избыточную толерантность.
- Ну вот, я наврал ему, как ты и хотела
- Иначе вам обоим было бы труднее расстаться
- Почему ты просто не наколдовала, фея? – Саша грозно посмотрел на миниатюрную собеседницу
- А я не умею колдовать. Мы – существа из разных миров. Как бы это объяснить… Вроде холодного и горячего потоков воздуха. Если мы сталкиваемся, получаются ветер и бури.
- Вроде материи и антиматерии?
- Называй, как хочешь, ученый муж. Только ты теперь не совсем антиматерь для нас. Ты слишком много общался с этим инопланетным чудиком и мной. Может, излечишься, а может, станешь одним из нас. Отлет ты хорошо организовал, я не думала, что так легко его отпустят.
Сашка задумался и вдруг аж подпрыгнул на месте.
- Время, время, черт подери! – он так резко всплеснул руками, что чуть не сбил очки с носа.
- Что время? – спросила дюймовочка, перелетев на камень в центре зеленого уголка.
- Ответ на задачку Сфинкса!

Игла соединила
Чуть кожи крокодила
И новую резину.
А мать купила сыну.
Ну что же ты стоишь?
Беги скорей, малыш!

Смотри, кожа крокодила – прошлое охоты и собирательства, резина – будущее, время новых технологий и материалов. Соединяющая их тонкая игла – неуловимый миг настоящего. А в конце – предложение ничего не бояться, ведь время едино.
- Странно, - потеряла интерес принцесса цветочных эльфов, - Я всегда думала, что эта загадка про ботинки.

Покидая планету, Сфинкс думал о том, как несправедлив мир Сашеньки и насколько проще устроен его родной мир. Вдруг он ухмыльнулся.
- Мам? – солнечный зайчик, как будто ожидавший зова, остановился у передних лап
- Да сынок, я здесь
- Мам, а я знаю ответ на твою задачку. Помнишь - «игла соединила…»? Так вот, там говорится про наши миры. Кожа крокодила – наш мир, магический. Эта резина – технологический мир Саши. А соединяющая их игла – любопытство, которое держит два разных мира вместе, заставляя нас постоянно лезть в их дела, а их – подглядывать за нами. Мы еще встретимся с Сашкой?
- Конечно, сынок. Только немного позже, когда оба станете взрослее и опытней, - зайчик мазнул по глазам Сфинкса, от чего тот прищурился и непроизвольно улыбнулся.

[Irena]

№ 9

Творение

Золотинке, а также всем Творцам посвящается!

В кузнице царил обычный творческий беспорядок, хотя все предметы лежали на своих местах. Уже горел огонь в горне, согревая холодный воздух пещеры. Мастер вошел в кузницу, достал последний слиток мифрила, неторопливо взвесил в руке тяжелый молот и задумался.
Он снова воссоздавал тот образ, что навечно был выгравирован в его сердце, обдумывал ту деталь, что хотел сейчас выковать, завершив многотрудное дело. Закрыв глаза, он снова, бурно, по-гномьи – забыв себя, - ринулся в воспоминания. Её слова, её голос, её волосы, её лицо, её руки… Да! Её руки!!! Он вспоминал их, их нежную легкость, шелковистую мягкость, невыразимое изящество, сладкий запах луговых цветов.
Огонь разгорался всё ярче, совсем не требуя качания мехов. « Баммм!» - грохнул молот по наковальне и слитку мифрила, уже лежащему на ней. «Баммм!!!» - ещё и ещё молот поднимался и опускался на наковальню, издавая ясный, мелодичный звон. Мифрил изгибался, плавился, тек под ударами, принимая нужную Мастеру форму. Мастер ковал, но не смотрел на наковальню. Он пел, смеялся, кружился в хороводе осенних листьев вместе с Ней в своих мечтах. Казалось, и молот, и наковальня, и мифрил – кружатся вместе вокруг него в медленном, но страстном танце.
Но вот отгремел последний удар. Мастер снял с наковальни выкованную вещь и голыми руками, несмотря на жар, - не швырнул, нет, мягко опустил в ледяную ключевую воду. И раскаленный мифрил, соприкоснувшись с ледяной водой, не зашипел, плюясь искрами, а лишь чуть слышно, как будто шепнув что-то, испустил облачко пара. Мастер достал заготовку из воды, положил на верстак, вытащил из ременной петли на стене небольшой молоток, резец и продолжил работу. Он вырезал легкость, вытачивал нежность, шлифовал мягкость, воплощал изящество изгибов… Если бы он мог, он бы вырезал даже сладкий запах, оставшийся в его сердце.
Наконец, он остановился и оглядел готовое творение. Перед ним лежала рука - бледная, как будто прозрачная, теплая женская рука. Он, немея от восхищения, легонько коснулся её кончиками пальцев, взял руку и повернулся к дальней стене каморки. Отдернув темное покрывало, повешенное для защиты от любопытных взоров, он с благоговением взглянул на Неё. В нише, искусно вырезанной в граните стены, стояла необычная статуя. Она не была похожа на изваяние, выкованное из мифрила, нет! Там стояла прекрасная и юная дева, зябко кутаясь в длинный серебристый хитон. Дивной красоты лицо, тонкий и стройный стан, величественный поворот головы – говорили о том, кто был воплощен в статуе. У статуи не хватало правой руки, как будто стыдливо заложенной за спину. Мастер приложил недостающую, новосотворенную руку к пустовавшему плечу, достал несколько мелких и незаметных, но острых стальных заклепок и снова принялся за работу. Через несколько мгновений рука была крепко закреплена на своем месте, сразу изменив позу статуи. Сейчас дева протягивала руку к Мастеру, как бы приглашая его на танец.
Он окинул взглядом – нет, не статую, - любимую! И залюбовался ею. Отблески пламени горна подсвечивали бледную кожу рук и лица, делая их живыми и румяными. Не верилось, что кожа – это только тонкий до прозрачности и бледный мифрил. Золотистые волосы, сплетенные из тонкой золотой проволоки, струились по спине девы и казались лучами солнца, невесть как заглянувшего в эту темную подземную каморку. Глаза статуи – два небесно-синих сапфира - лукаво светились искорками, и казалось, что небо отражается в них. Мечущиеся по кузнице отсветы пламени создавали впечатление, что статуя дышит, что ровно и часто поднимается её высокая грудь, в которой бьется горячее сердце – огромный рубин, лично вырубленный Мастером из жил Агларонда. Но все-таки ему казалось, что чего-то в облике статуи не хватает. Он нахмурил кустистые брови и нервно погладил длинную, заплетенную в косы бороду. И вдруг его осенила догадка. Ну конечно же! Он схватил в щипцы один из обрезков заготовки – маленькую узкую полоску мифрила, сунул в огонь, схватил молоток, резец и лихорадочно стал воплощать последний штрих, венчающий его творение. И вот уже в бадье с водой зашипело дивное кольцо, похожее на величайшие творения древних эльфийских кузнецов. Кольцо выглядело как переплетенные с травами серебряные листья, что должны были служить оправой камню. Мастер нашарил в ящике верстака небольшой алмаз, вставил его в нужный паз на кольце и закрепил плоскогубцами в зажимах. Затем подошел к Ней и, замерев на мгновение, чтобы набраться храбрости, опустился на колено. Затем, не смея, протянул руку и надел ей на палец кольцо (повелевающее стихией Вод и его сердцем), как будто венчаясь с нею.
И огромная острая боль, скрытая и отодвинутая на задний план работой, снова охватила его сердце. Его мечта, его любовь, его жизнь стояла от него в двух шагах, но не могла эти шаги пройти, будучи лишь холодной металлической статуей. Мастер рухнул на пол, из глаз показались несвойственные ему слёзы. Он взмолился:
-«О, Великий Махал, Творец и Праотец наш! Отец земной тверди и дома нашего, камня, металла и огня недр! Одаривший нас жизнью, даром творить и кузнечным мастерством!» - охрипшим голосом начал он: - «Прошу милости твоей! Снизойди своей мощью и властью к моей просьбе. Оживи это творение моих рук – мою любовь, мою судьбу, мою жизнь!!!»
Как будто в ответ его словам, где-то далеко, в вышине неба, прогремел гром, отозвавшийся гулом даже под землей. Потом, через мгновение, прогремел еще. И ещё, но уже как-то несмело, как будто извиняющимся тоном. И затих.
Шли часы. Мастер потерял всякую надежду, но, собрав волю в кулак, продолжил на Квенья:
-«О, Эру! Отец всего сущего! Отец самой жизни! Ты позволил жить нам, детям Ауле, творить и радоваться бок о бок с другими твоими детьми – эльфами и людьми. В твоей власти повелевать жизнью всех живых существ, дарить и отнимать её. Я люблю Её больше самой своей жизни, но мы не можем быть вместе против законов Твоих. Поэтому прошу, оживи это скромное творение, эту статую, вдохни в неё жизнь! Пусть я хоть мгновение побуду вместе с любимой и любящей женщиной. Даже если это будут последние мгновения моей жизни. Во имя нашей Любви помоги мне, как ты помог воссоединиться любви Берена и Лютиэнь! Прошу!!!»
Лишь тишина была ему ответом. Мастер вздохнул и растянулся на холодном полу, намереваясь тут же и умереть, не имея сил жить дальше в пустоте и отчаянии. Он уже почти потерял сознание, когда вдруг будто бы услышал легкие шаги по каменному полу. Дуновение откуда-то взявшегося в пещере ветерка или прикосновение чьей-то легкой руки коснулось его щеки. И ему на палец скользнуло маленькое бронзовое кольцо – одно из завалявшихся в углу звеньев его кольчуги. Он поднял голову и увидел чудо. Рядом с ним сидела, присев на корточки, эльфийка. Это одновременно была Она - и не она. Безусловно, те же черты лица, всё тот же тонкий стан, очаровательная элегантность. Но это была не величественная Повелительница, а весёлая, вечно юная девчушка, возможно, даже его ровесница. Она была такой, какой он представлял её в своих мечтах, такой, какой, возможно, была до Исхода, изломавшего не только её судьбу. Рядом с ней он казался себе не морщинистым стариком с сединой в бороде и немалым животом, а несмышленым подростком, у которого только начала пробиваться борода.
Она протянула ему руку, и он несмело её коснулся. На ощупь её рука не казалась отполированным его же руками холодным металлом, как он боялся. Это была всё та же нежная легкость, шелковистая мягкость, невыразимое изящество со сладким запахом луговых цветов. Он взял её руку и прижался к руке щекой. На глаза навернулись слёзы. Слёзы радости.
- Гала! - прошептал потрясенный Мастер.
Она потянула его за руку, сказав «Пойдем» - и указывая на распахнутую дверь, из которой бил яркий солнечный свет. Он встал с пола и пошел вместе с ней, щурясь и недоуменно думая, откуда в его глухом подземелье солнечный свет…
…Они плыли на лодке по прекрасной реке с чистой и вкусной водой. В реке плескалась рыбешка, на берегу росли сладко пахнущие диковинные цветы и деревья с сочными и вкусными плодами. Она пела, плетя Мастеру веночек, в перерыве между поцелуями. А он думал, любовно глядя на неё, где взять хороший увесистый камень. Для молота, ведь вон тот валун прекрасно сгодится под наковальню, серебряный самородок он нашел в ручье ещё вчера. А в холме у леса наверняка были залежи угля. Кольца где-то потерялись, надо ведь выковать новые. Хм, а может вон в том пригорке с голубой глиной водятся алмазы? Пора приниматься за дело, ведь должен же гном хоть немного отдохнуть!

[Irena]

№ 10

Мамина сказка

- Мама, а ты расскажешь сказку?
- А ты будешь засыпать?
- Ага!
- Ну тогда слушай! Где-то высоко в небе жила-была звездочка. Она была маленькая, и ей было очень одиноко. А еще ей было любопытно. Она была очень далеко, и ей не было слышно, о чем болтают другие звезды.
- А почему она не могла к ним подойти?
- Не подойти, а подлететь. Потому, что все звездочки движутся по своим путям и менять их не могут.
- Но так же совсем грустно!
- Ну, наверное, их пути пересекаются и звездочки встречаются. Ты будешь спать или нет, неугомонный ребенок?
- Мам, а разве звезды разговаривают?
- Ну конечно, разговаривают! Если ночью выйти на улицу и прислушаться, то ты услышишь тихий звон - это разговаривают звезды.

Троллёнок думал о звездах. О том, как несправедливо то, что маленькая звездочка путешествует одна и ей не с кем поговорить. О том, как, наверное, обидно, когда хочется узнать, что там - в стороне, а приходится лететь по своему пути. Да и вообще интересно, о чем могут разговаривать звезды?
Не выдержав такого количества вопросов, троллёнок тихонько прокрался на балкон. Звезды были видны плохо. Вот лес - хорошо, а звезды - почти совсем не видны. Тогда троллёнок, которого все больше занимал вопрос, о чем говорят звезды, с балкона перебрался на крышу и устроился там. Скоро он услышал звон и начал прислушиваться, пытаясь разобрать слова.
О чем же беседуют звезды? Наверное, о том, что видят. Интересно... Они видят троллёнка? Интересно, а какая из них - та одинокая звездочка, про которую рассказывала мама?
Динь-динь-динь... Наверное, воооон та - маленькая и, кажется, далекая.
- Привет, звездочка!
- Привет!- прозвенела звездочка.
- Ух, ты! Я тебя слышу! Я тебя понимаю!
- Конечно! Ведь я тебя вижу.
- А с другими звездами ты говоришь?
- Да, но они далеко и мне их плохо слышно.
- А о чем вы говорите?
- Обо всем! О звездном ветре, о пыли с других планет, о маленьком троллёнке, который ночью тайком залезает на крышу, - рассмеялась звездочка.
- Вам, наверное, сверху все так хорошо видно! Лучше, чем мне отсюда...
- А ты поднимайся к нам!
Троллёнку показалось, что звездочка протянула ему руку. Он ухватился за нее и полетел! Он взлетал все выше и выше. Все ближе слышал шепот звезд...
Мама троллиха смотрела на засыпающего тролленка. Опять он во сне разговаривает со звездочкой. И любопытничает даже во сне. Мама улыбнулась, поцеловала тролленка и вышла. А в окно комнаты заглянула звезда. Сегодня она была яркой, как никогда. Она скользнула лучом по лицу троллёнка... Мы обязательно еще полетаем вместе!

[Irena]

№ 11

Золотой горшок

Говоришь, выдумки это всё: домовые, лешие, русалки, призраки всякие – народ от темноты да со страху насочинял? Неужто такие тёмные были наши пращуры? Да, от пней лесных шарахаясь, и брехали всякие небылицы? А забугорные людишки про свою нечисть баяли – гномов бородатых да ёльфов всяких. У нас гномов не знали? А Бажовские стары люди кто – одичавшие скоморохи? В горе богатство прятали. И другие хранители им сродни, Хозяйки-ящерки да Поскакушки всякие. Не простой был человек Пал Петрович, ох, не простой – к мудрости народной прислушивался, да открыто поведать не мог – сказами прикидывал.
Вот и хакасы старые рассказывали: был тут до нас народ невиданный, с боригенами мирно жили, сильно не толкались, не задирались. А как русским духом запахло, упредили стариков: «Идёт страховитый народ с большими железными топорами, дерева повырубит, зверя повыведет, землю поизроет – не будет вам прежней вольной жизни». И ушли под гору всем гуртом. Там по сю пору и обретаются – тайны свои да богатства берегут. Чем тебе не гномы?
Да и не о том я хотела… То дела всё стародавние… Новые времена – новые нежитики на наши головушки нашлись, не чета прежним. Те-то вроде как свои, когда и помогали… Думаешь, чо народ в революцию как с цепи сорвался, совсем с глузду съехал – кровищу реками лил? Не знаешь? А что основыположники писали, Карло бородатый с Фридрихэнгельсом? Призрак бродит по Европе – призрак коммунизьму! По Европам побродил, а на жительство к нам прописался. У нас и началось… Метахфора? В самоглавном документе, во первых строках? Нет, шалишь! Не простые дядьки были – основыположники, знающие. Кто этого призрака видел? А видели! И не где-то там – за Каменным Поясом, у нас и видели. Вот у меня статейка есть из нашей районки за позатот год, не думай, что я всё из себя сочиняю, почитай пока, а я самоварчик сварганю.

В Западной Хакасии на Широкой Могутке обнаружено затерянное поселение. Почти восемьдесят лет его жители избегали всяческих контактов с цивилизацией.
...Осенью 1918 года отряд красноармейцев, призванных из местных деревень, с боями уходил от колчаковских карателей. С обозом, женами и детьми он двигался по проселочным дорогам в верховья Томи. Казаки есаула Шустрякова устроили засаду на переправе через Туралыг... Но так и не дождались беглецов.
Они исчезли, будто растворились в тайге. Через два дня выпал снег, и каратели вернулись в Абакан.
И вот в марте этого года научно-исследовательская экспедиция Сибирского отделения Российской академии наук нашла тех, кто почти восемьдесят лет прятался от карателей Колчака. Да, потомки тех красноармейцев пребывали в полной уверенности, что Колчак победил, и на них идет охота.
Рассказывает руководитель экспедиции, этнограф, профессор Новосибирского университета Иван Васильевич Петькин:
– Жизнь они свою построили так, как представляли себе коммунистическое будущее крестьяне в начале ХХ века. Односложно сказать: все общее. Один длинный дом, один большой котел, один стол. Еда общая – никто не имеет права унести свой кусок и съесть его отдельно. Только охотникам, уходящим на несколько дней, выдается сухой паек: коренья, сушеные ягоды, кедровые орехи, мешочек сухарей, кусок копченого мяса.
Жены тоже общие. Вернее, брака как такового нет. Мужчина, которому приглянулась женщина, подходит и говорит: "Нашему отряду нужны новые бойцы". Если она согласна, то никаких проблем. Если нет - начинается долгая процедура ухаживания...
Дети тоже общие, а поэтому фамилий в общине нет. Только имя. Чаще других – Карл, Фридрих, Владимир, Лев, Роза, Клара – в честь Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого, Люксембург и Цеткин. Плюс к нему прозвище – Карл Ловкий, Роза Кудлатая, Лев Косоглазый и т.д.
Несмотря на близкородственное скрещивание, эти люди отличаются крепким здоровьем. Они фактически ничем не болеют. К сожалению, их иммунная система оказалась не готовой к контакту с цивилизацией – с нашим приходом на них обрушились грипп, скарлатина, ветрянка, краснуха, свинка и т.д. Очень печально!
Удивил один из предметов обихода. Среди глиняной и кожаной посуды – ночной горшок из чистого золота. Килограммов на сто. В начале века здесь были прииски – американская концессия. Шахта осталась, и красноармейцы, один из которых где-то прочитал, что при коммунизме из золота будут делать ночные горшки, добыли золото по крупицам и отлили ночную вазу. Показывая на нее, они с гордостью говорят: "Мы живем при коммунизме".
Следующая экспедиция, включающая психологов, генетиков, историков и этнографов, пойдет на Широкую Могутку в начале июня.

Прочитал? Про призрак ни слова? Чудак-человек, кто же про такое в газете пропечатает? Прохфессор всё по научности расписал. А я сама с последним из этих… золотогоршечников виделася, перед самой его смертушкой… Сгубил микроб всё племя, никого из сердешных в живых не оставил, успели только свой коммунизьм – свой золотой толчок спрятать… Научники одного этого, последнего – Карла Ловкого к нам в больницу и привезли, вон в ту палату угловую. Ночью он как-то и запокриркивал, просил уточку ему вынести, я и вынесла. Не золотая утка – обнакновенная, а какое облегчение человеку, исстрадался бедный. Вот тода он мне про призрак и рассказал.
Как раз перед переправой на Туралыге он их и встретил. Стой, орёт, передовой отряд коммунизьму, пивонеры новой еры. А сам косая сажень, ростом с полсосны, шинелищя до пят, на будёновке звездищя так рубином и полыхает. Засада – кричит – впереди, и ерхонской трубой – айда за мной, построим светлое будущее всего человечества на откупно взятом наделе!! И отвёл в потайную долину на Широкой Могутке – еле дошли, половина кур подохла, скотинка какая пала, но добрели, а обратную дорогу искать позареклись.
А жили, Ловкий говорил, неплохо: дружно, мирно, не голодовали шибко – ну что в твоём Едеме. Так бы и дальше жили – не тужили, да наука налетела и… ага, кукукнулись все, даже вазона золотого не осталось.
Куда горшок дели, не знаю. Мне не открылся последний из могутян.
Не веришь бабьим сказкам?.. Не навучно, гришь? А в барабашков верить навучно… в зелёных оглоедов из летучей плошки? Может, канешь, то и не самоглавный призрак был, а так – наподхватный, главнюки у нас завсегда в Маскве отираются… Но вот в газетке же пропечатано, и живой свидетель был… пока не помер.
Ну и чо такого – газетка за первое апреля, можа, чтоб народ не стращать да не смущать. Есть многое на свете, друг Григорий, чо и не снилось вашим мудрецам. Давай-ка лучьше чайку с баданчиком да с медком...

[Irena]

№ 12

Поставить Зло на колени и…

И тут-то Сергей Антоныч понял, что он ослышался. Либо так, либо кто-то, кажется, сошел с ума.
- А ну-ка… Еще раз давай, помедленнее, сын.
- Я – наследник темноэльфийского владыки Кзиндзар. Как тебе имечко?
- Так. Именно это я и в прошлый раз услышал.
И кратко резюмировал:
- Бред. И с кем ты связался на этот раз?
- Зато как звучит! Ничего ты не понимаешь, бать. По Сальваторе, темные эльфы-дроу так и должны называться. Чтобы и «д», и «з». А у сына темноэльфийского владыки этого добра в имени должно быть ого-го сколько.
- Не ожидал от тебя… - задумчиво протянул гордый отец, распахивая холодильник и нашаривая бутылку пива. В самом деле, не корвалол же при нем хлебать?
Майор сел на мягкий табурет и мрачно огляделся по сторонам. На взгляд Самойлова-папы, кухней они с матерью вполне могли гордиться. И всей квартирой тоже. И вообще, у старших Самойловых было ужасно много причин для гордости.
«А сынок – наследник темноэльфийского владыки,» – горько сказал про себя майор.
- Зачем, спрашивается, мы старались, учили тебя… - чтобы вырастить Кзиндзара?! Ты когда собираешься зачет сдавать? Вторая сессия на тройки – и заберу документы, так и знай.
Наследник Самойловых и владыки махнул рукой.
- Ха! Ты бы еще школу вспомнил. Сдал я все давно, Наташка помогла. Но она ведь тоже не просто так. Вот отыграю в их ролевке - расплачусь, а то у них народу маловато.
- Но почему какой-то эльф? – оскорбленный в лучших чувствах отец поискал взглядом, обо что бы такое разбить бутылку, и, сразу остыв, поставил ее под мойку. Красивую кухню было по-прежнему жалко.
- И что еще за дроу? Сроду никаких дроу и в помине не было, - пробурчал Самойлов-папа, почти смирившись. Сессия без троек стоила и позора.
- Почему не тролль? Не гоблин? Гоблин – это звучит гордо! – сказал он и осекся.
Отпрыск согласно хохотнул, поддерживая шутку, но объяснил:
- Гоблинов там и так навалом. Все, у кого путного оружия нету, – гоблины. Ну или чародеи, но на тех ограничение: больше четырех штук нельзя.
Майор понял, что от жизни он здорово отстал.
- Зачем столько? – спросил он, почесав затылок. - Всегда одного хватало…
И прикусил язык. Но, кажется, это поняли неправильно. Сын кивнул.
- Да они вообще ни зачем не сдались, только под ногами мешаются – это Наташка так говорит. Но, по правилам, чародеи имеют право быть, вот и лезут все подряд. Эльфов у них как раз мало, но…
Он замялся.
- Что опять не так? – подозрительно спросил гордый отец.
- Не тяну я на эльфа, - честно признался отпрыск.
- Надо думать.
«Мать у тебя – женщина честная, а пленных эльфов было мало и на всех не хватало...»
- А ты зачем мне сказал-то, а? – спохватился Самойлов-папа.
«Только забывать начали с матерью. Второй год всего не праздновали солнцеворот, первый – десятника и матушку Люку не поминали. И тут на тебе.»
- Бать, помнишь дядь Геши саблю? Ты ее еще в кусок ковра завернутой держал и истории всякие прикольные рассказывал? Дядь Гешины сказки?
«Не дяди Геши, а чудака одного. Перстней и прочих пряжек, с него снятых, много на что хватило. И на квартирку, и на сад с яблонями. Все, как мы с матерью мечтали по юности.»
- Помню, мы всё встретиться собирались, но он в Молдавии остался, а потом уехал куда-то. Так что с саблей?
- Мне бы ее… это, надо бы. Одолжить, а?
«А сабля… сабля оказалась лишней. Ну и память, конечно. Мы не обсуждали, нет, но те сказки, “дяди Гешины”, сочиняли на пару. А здорово, что все у нас получилось.»
- Да бери, только она сделана как боевая, ты имей в виду. Не пластик, или из чего там такое оружие мастерят?
- Понятия не имею. Мне ж не на игру, а только присягу их принять - кажется, и у них это присягой называется. На игрушечном мече клятвы как-то не того. Неправильно.
Старший Самойлов кивнул понимающе.
- Да. Забирай, конечно.
- У твоей Наташи камера есть? – строго спросила от дверей Самойлова-мама. – Ах, есть… вот и чудненько. Передай, что мы с отцом тоже заказываем съемку. Там, наверное, желающих много будет. Сын – наследник темноэльфийского владыки – это вам не барана почесать! А звучит-то, звучит-то как, правда, отец?
И она рассмеялась от всей души. Внучка матушки Люки как была веселой и вредной девчонкой, так ею и осталась. Когда-то юная гоблинша умилялась ромашкам, котятам и рыцарским именам с прозвищами и титулами, вытканным на сваленных возле обеденного котла знаменах (их гоблины подстилали под миски). Сотни съеденных на новой родине сырников и тарелочек борща, может, и прибавили маме-Самойловой округлостей, но не сделали менее смешливой.
Сын скорчил рожу и укрылся от родительницы в комнате. Самойлова-папу шуганули мутовкой, и он убрел на балкон: курить и обсуждать с коллегой Пашкой завтрашний смотр. Попутно обсуждая замнача-урода и высматривая все машины, заехавшие при парковке на газон двора.
«Надо будет пробить в компании ограждение для газона. Из бетонных блоков… в три ряда…» - рассеянно подумал майор, давя окурок в пепельнице.
«Дядя Геша, да, хорошее имя. И мир хороший, мне нравится. Может, зря мы приглушили того чародея? – дверь оказалась правильной, и не черная дыра в полу у него в комнате была, а “портал”, и солнце здесь совсем такое же, как у нас там. И не съест никто, из друзей – точно никто, здесь всем еды хватает.»

«Хорошо, когда сыну нужно оружие, чтобы только поиграть в войну.»
«И леший с ней, с этой романтикой.»

[Irena]

№ 13

Крошка-фея, или О маленьких не забывайте

- Мама, а почему идет дождь?
- Это плачет маленькая фея.
- А почему она плачет?
- Потому что грустный скрипач играет не для нее.
- Расскажи!
(Ю.В. Рейю «Сказка о маленькой фее и грустном скрипаче»)


В сказочной стране Фэнтези первый лучик солнца упал на зачарованную поляну.
Просыпались птицы и цветы. Солнце все сильнее отвоевывало позиции у мглы и, наконец, вступило в свои права. На поляне забурлила жизнь. Птицы - пели, мотыльки и стрекозы порхали над цветами. Цветы покачивали своими пышными головками, и лишь маленький домик под лилиями был тих.
В этом домике жила маленькая фейка, и обычно она просыпалась с солнцем, пела с птицами и порхала с бабочками, ухаживала за цветами, но вот сегодня обитатели полянки уже заждались своей маленькой подружки. Самые нетерпеливые заглядывали в окошки белого домика. Наконец, дверь скрипнула, и фейка вышла на порог, но… она была не похожа на себя. Она была странной, задумчивой, никого не замечала, словно осталась одна в этом мире. Привычно нашла дорогу к маленьким качелям, села на них, закуталась в плед. Качели тихонько покачивались, а фейка продолжала грустить и молчать. Всерьез встревоженные обитатели полянки собрались к ней поближе - и поняли, что она их не замечает. Да что же с ней случилось?
Лилии склонили к ней свои головки, птицы принесли ей ягоды, а мотыльки стали на страже у качелей, чтобы никто не мог обидеть их подружку, хотя бы до тех пор, пока она не улетит по своим фейским делам. Но день шел, а фейка все так же сидела и грустила. На землю опустилась ночь, с ней на щеки фейки упали первые слезы. Она тихонько проплакала всю ночь, вспоминая последнюю неделю. Когда она впервые услышала, что на Форуме Фэнзин объявлен конкурс? Люди будут писать о них, жителях страны… И что? Разве их жизнь от этого должна измениться? Но разговоры были только об этом, словно важнее этого конкурса нет ничего в жизни сказочных народов.
Сначала она заметила что-то неладное у эльфов. Они забросили свои обычные дела. В кланах Миртиэлль, Рэнатариэлль и Аэландиэлль мужчины соревновались в стрельбе из луков, словно сомневались в своем мастерстве и думали, что кто-то может бросить им вызов. Женщины пели, вспоминали легенды, выбирали самую лучшую. Девушки думали о своей внешности. Но кто может быть прекрасней их? На фейку почти не обращали внимания, только временами спрашивали: «Как ты думаешь, мы им понравимся? Они будут нами восхищаться?»
«Кто?» - спросила фейка.
«Как – кто? Люди!» - отвечали с удивлением.
«А это важно разве?» - фейка действительно не понимала, но на нее уже не обращали внимания. Она полетела к гномам.
В селеньи Хеллазвур, где жили гномы, тоже кипела работа: мастера гномов соревновались между собой за звание Первого Мастера. И она должна была помочь им выбрать лучшего мастера. Но зачем? Ну, кто может быть искусней гномов? Все их творенья хороши и нравятся ей без исключения. «Ах, что от тебя толку?»- досадливо отмахнулись гномы. - «А вот люди нас оценят!», «Не вертись тут, а то зашибем ненароком!»
В хижинах гоблинского поселенья Люциэнь тоже все было не так. Вместо того, чтобы просто вести себя, как обычно, фейку дергали на каждом шагу: «Как ты думаешь, чем можно обратить на себя внимание людей?», «А наши рецепты им нужны?» - это взрослые. «А им могут быть интересны наши проделки?» - это уже теребила ее малышня.
Тролли и орки (семьи Данахарр и Данаэрр – особенно) спорили между собой, у кого более сильные и суровые воины. Кого люди будут больше уважать и бояться?
Даже дриады думали только о возможном визите людей. Они думали, как сохранить молодые посадки, как оставить незамеченной свою священную рощу, но показать людям красоту деревьев и научить любить природу.
Словом, впервые за свою жизнь фейка пожалела, что не покинула эту страну вместе с сородичами. Но она просто не могла отказаться от своих друзей: ведь она им нужна, ведь она их любит, и они так привыкли к ее песням и бесхитростным историям? Как же они без нее? Все это было. Но вот сейчас она им стала не нужна. От нее просто отмахивались, стоило ей ответить на их вопросы. Кто-то всегда оказывался недоволен ее выбором, кто-то оставался обижен, а кто-то просто перестал ее замечать. Но почему они все так легко и просто забыли дружбу и отвернулись от нее, как от чего-то ненужного?
А к дракону Эрру она так и побоялась лететь. Что может крошечная фейка против огромного дракона? А если он решит обидеться?
Что вообще она могла дать всем им? Ведь она просто маленькая фейка.
Она плакала и размышляла, а ночь понемногу подходила к концу, и с первыми лучами солнца фейка приняла решение. Самое первое и самое важное в своей жизни.
И с этого дня жизнь фейки проходила только на ее зачарованной полянке. Она пела с птицами, танцевала с бабочками, но… ее песни становились все грустней, ведь она ждала, что ее ветреные друзья все же вспомнят о ней и заметят ее отсутствие. Но шли дни, а ничего не менялось. И она дарила свою любовь тем, кто нуждался в ее заботе и кто радовался ее обществу. Надо сказать, что ее полянка стала самым прекрасным местом во всей Волшебной стране Фэнтези, только уж очень грустным.
Но вот сегодня утром внезапно раздвинулись ветви деревьев - и на полянку внезапно шагнула… маленькая девочка. Она с интересом огляделась и выпалила : «Ой, как тут красиво! Какие цветы, и бабочки!!! Они твои? Ты живешь тут одна? А ты кто, как тебя зовут? Ты такая грустная. Почему? Можно, я побуду с тобой? Взрослые ушли к ушастикам и волосатикам, но мне там скучно... а мама занята, и папе не до меня... Что такое конкурс, не знаешь? Я тоже не поняла. Хочешь со мной дружить?» - тихо спросила девочка и смущенно ковырнула землю пальчиками босой ноги.

[Irena]

Начинаем голосование:
1 место - №...
2 место - №...
3 место - №...

При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.

Как обычно, весьма желательно дать более-менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.

Голосование продлится до 5 июля.

Кроме того, желательно читать внимательно, стараться понять автора - и вначале искать достоинства, а потом уж недостатки. Критика необходима - но она должна быть конструктивной и доброжелательной.

[Шалдорн Кардихат]

Прочитал эти замечательные рассказы.
Уважаемые форумчане – они все хороши.
Трудно было места для них распределить. Скажу вначале по несколько слов о каждом.

Рассказ Один. Кое-что о бессмертии.

Ну, явная идея компьютерного человека:) Технаря с тонкой гуманитарной душой;)
Причем неплохо подкованного я мироустройстве Арды.
Странный мир, вроде Матрицы… Странное ощущение. Мне не очень понравилось. Но язык и все прочее на уровне.

Рассказ Два. До гроба и далее.
О. Это явно писал верующий человек.
Новое видение вампиризма и куча скрытого метафизического смысла.
А еще аффтор жуткий оптимист.
Похоже на АПГ. Или Камила. Или Вулкана.

Рассказ Три. Этнос (рабочее).
Как рабочий вариант мог оказаться на форуме – загадка.
Ну да ладно:) Читаем и находим его весьма неплохим. Особенно речи ворон:)
Но там есть некоторые стилистические обороты, которые мне, известному зануде и придире, не нравятся.
И…прикольно:)
Очень хорошо построены диалоги, яркие описания, и оригинальная сама идея:) Йети – подумать только:)
В целом очень положительные впечатления. Я думаю, это Каса или Ирина.


Рассказ Четыре. Медведь.
Ууууу…..
Бог мой, как замечательно. Я восхищен. Восхишен. Описания, язык, диалоги… Похож весьма по стилю на предыдущий. Только сюжет насыщенней. Очень трогательно.
И мир необычный:) Князь, крестьяне, и…ружья:)
Мне понравилось.
А конец добил…


Рассказ Пять. Он и я, или в потемках сознания.
Не понравился.
Тягучие, длинные предложения, читается, имхо, не очень легко.
И кровожадно.
А вы знаете, меня глючить от этого рассказа начало:)
У Камила на первом конкурсе похожая весчь была. Может, это он?


Рассказ Шесть. Любите природу, мать вашу.
Это Кристобаль. Однозначно:)
Алтай, турпоходы, короткая и, как всегда, гениальная миниатюра:)
Емкие образы, пробуждающие фантазию, искрометные сентенции, глубокий смысл:)
Хунта!
Виват!

Рассказ Семь. Первая победа.
Оригинально. Очень. Это писал человек с нестандартным вИдением. Хорошая антиутопия. Несколько интересных технический решений (кляксы, колючки), и.. заставляет задуматься о вечном…. Сильная вещь.
Автор, молодец.

Рассказ Восемь. Загадка Сфинкса.
Очень странно. Странное впечатление…
С одной стороны, мне нравятся идеи пришельцев в другие миры, и а другой стороны, не люблю, когда рядом мифы и всякие там научные изобретения…
Но весьма неплохо. Очень даже хорошо. Напомнило по стилю и по ощущению старую советскую фантастику из журнала Аэлита. Там тоже очень любили комбинировать модерн и древнегреческие мифы.
А про загадку я так и думал – ботинки, ей-богу:)

Рассказ Девять. Творение.
Это писал толкинист:)
Несколько не отшлифованный язык. Мог бы попридираться по стилю.
Но тема эта мне очень близка:) У этого повествования есть ритм. Мерный мотив – как удар кузнечного молота. И такое яркое чувство там описано:)
Очень хорошо.

Рассказ Десять. Мамина сказка.
Замечательно. Очень милая и добрая сказка. На меня детством повеяло… Я почти прослезился.
Автор, отлично.
Но у этого рассказа два недостатка:)
1)Если заменить троллёнка на ребенка – ничего не изменится;)
2)Такой маленький рассказик, что жалко, что он кончился. Скорее, это зарисовка.

Рассказ Одиннадцать.
Здесь удивительное место, на Фензине. Почти ни к каким рассказам не придерешься стилистически.
Но эта вещь мне не понравилась. Особого смысла не увидел, а от коммунизма меня плющит:)

Расскз Двенадцать. Поставить Зло на колени и…
*Кзиндзар*
Напомнило кин-дзадза:)
Весело:)
Остроумно. Зачет:)

Рассказ Тринадцать. Крошка-фея, или О маленьких не забывайте.
Оригинально и умно. Имхо.
Хорошо, словом:)

Ну вот…
Этот конкурс меня очень порадовал.
Столько положительных эмоций, столько талантов… Созвездие, честное слово:)

Всем авторам ОГРОМНОЕ спасибо!
Господа и дамы – я долго не готов был озвучить мое распределение мест.

Но…
В общем, так:

Первое место – рассказ номер четыре «Медведь».

Второе место – рассказ номер семь «Первая победа».

Третье место – рассказ номер девять «Творение».


Спасибо за внимание.

[StranNik]

С каждым конкурсом общий уровень рассказов выше и выше!Здорово! Критиковать я не люблю(это и без меня сделают),поэтому-о предпочтениях.
1 место-№5 Взрывоопасная смесь фэнтези и психологии... любимая тема!Символы,аналогии...Есть о чем подумать.Язык имхо отличный.И никакого банального скучного морализирования.ШелКар пишет:

А вы знаете, меня глючить от этого рассказа начало

Вот и именно!И меня тоже
2 место-№7 Первая победа.Хороший язык-стиль.Легко входишь в этот изменившийся мир,успеваешь начать сочувствовать ГГ,хотя объем рассказа небольшой. Хочется узнать,что происходило с этим миром далее...Хорошооо!
3 место- пока не могу выбрать,нужно еще раз перечитать последние поступления