Конкурс рассказа "Маскарад"

[Irena]

Открываем новый конкурс!!!

Тема, по желанию Касы, - "Маскарад". В преддверии Нового года. Какой маскарад, где и по какому поводу - на ваше авторское усмотрение.

1. Срок подачи - ДО 17 ДЕКАБРЯ (включительно). Разрешается присылать по 2 рассказа от автора.
2. Размер - максимальный объем 0,5 авторского листа (20 тыс. знаков или примерно 5 вордовских страниц 12-м шрифтом стандартной разметкой). Минимальный ограничен здравым смыслом.
3. Произведения на конкурс посылаются на адрес irinapev@gmail.com и публикуются анонимно. (Просьба, однако, при отсылке указывать свой ник, чтобы ведущий знал, от кого поступил рассказ).
Желательно также послать ведущему в личку подтверждение: "Я прислал(а) рассказ такой-то".
4. Ведущий (то есть я) оставляет за собой право на грамматическую правку. Текстовых изменений обязуюсь не вносить.
5. После окончания срока подачи начинается голосование. Срок голосования - две недели, после чего подводятся итоги и объявляются победители.

[Irena]

№ 1

Алькин маскарад.

С утра пошел снег, и это было прекрасно!
Алька утром, как увидела это диво за окном (а снег в южном городке – диво!), так в стекло и уткнулась, и разглядывала зачарованно танец крупных белых снежинок, пока пальцы босых ног не замерзли. Поняв, что она уже потихоньку начинает зарабатывать себе насморк, девушка вздохнула (самой себе), улыбнулась (снегу за окном) и отправилась на поиски тапочек.
Конечно же, они нашлись неподалеку от компа. Она вчера опять уснула за клавой, и как перебиралась на диван – хоть убей, не помнила! Алька ткнула сонным пальцем в клавиатуру, буркнула компу: «Хватит спать, зараза», - и потопала на кухню – варить кофе. Быстро! Потому что до начала ее дневной «обязательной программы» надо было успеть пробежаться по облюбованным уголкам «паутины».
«Так. Вперед!» – мышка, такая же сонная, как хозяйка, поползла по коврику. - «Что у нас тут? А, тут пусто. Ладно».
«Здесь? Ага, его таки забанили. Ну, догавкался».
«Тут? О, тут вам не «там». Тут все серьезно, сайт «Академия общей магии» - это, однако, звучит!» – и Алька улыбнулась.
Прямо в чашку с горячим кофе.
Надо сказать, что в «Академии» она обреталась уже примерно год. Успела хорошо перезнакомиться с завсегдатаями, кое с кем вежливо поругалась, кое с кем обменялась номерами аськи. А еще здесь у нее был Другъ. Да, именно так, с большой буквы, и со знаком «ъ»! Кто прячется под этим ником, его имя, где он живет, чем занимается, сколько раз был женат и сколько детей имеет – ничего этого Алька не знала и знать не хотела. Зато она хорошо знала, что человек, скрывающийся под ником «Другъ», готов ее выслушать в любое время суток, и Алька, бесстыжая морда, уже несколько раз этим пользовалась. Как-то изливала ему душу часа два, на предмет «несбычи мечт», а он терпеливо слушал. Или вот еще: однажды пожаловалась ему на бессонницу, что донимает уже с неделю, а в ответ получила: «Нинья, (это Алька так звалась), каждый вечер, перед сном, прочти три раза вот это: «аанир маэр, туал туваннис, мирта инльяно, кьор эльдармано, куван тэй», интервалы между словами не менее трех секунд, ударения на…», - и тому подобная чепуха.
Алька тогда улыбнулась мысленно - да и отмахнулась. Купила пустырника и пила его неделю, так, что эта трава едва у нее из из ушей не проросла. И бессонница пропала. Уже потом, позже, Другъ как-то спросил: «Помогло заклинание-то? Мое личное. Сам составлял!»
«ОК, просто супер», - ответила Алька, усмехаясь в душе. Ну да, вранье. Но не про пустырник же ему писать?
Ладно, это все прошлое. Что там у нас сегодня? Ага. Вот как, значит. «Привет, Нинья! Извини, сегодня выпаду из общения. Буду только завтра. Клянусь. Твой Другъ. ». Однако! Алька засмеялась. А ведь она только что собралась было сочинять ему письмушку - о том, что она нынче тоже пропадет, по весьма уважительной причине. Корпоративный маскарад – это вам не шутки! Девушка усмехнулась, подмигнула монитору, настучала «ОК», и поспешила в ванную – перемывать голову «по-праздничному».


Офис главного управления конторы «Торгпроммордыр» жил предвкушением веселья. Всё те же волшебные, кружевные снежинки падали на ступеньки крыльца, но, увы - превращались там в жидкую грязевую кашицу. А что вы хотите, южная зима, господа! Но всё же это была она, зима, со всеми присущими ей атрибутами: елкой, шампанским, Новым годом и корпоративными вечеринками.
А если еще и маскарад… Неудивительно, что с утра контору лихорадило!
Главбухша, с девчонками-подчиненными, как квочка с цыплятами, забросила свои бумажки и занялась праздничным столом. Водила, мужик лет сорока, которого все фамильярно звали «Виталя», устанавливал в холле елку. Из серверной доносился треск и запах горелой изоляции – это реанимировали старую елочную гирлянду. Девчонки из рекламного отдела, повизгивая от предвкушения, путались у всех под ногами и всем мешали. Наконец, им всучили в руки шарики и отправили к елке, и оттуда сразу же донеслись нежные и чарующие звуки хрустальной капели – это девочки роняли на пол елочные игрушки и дружно ахали над каждой потерей. Надо сказать, что контора Алькина была не шибко богата, поэтому праздновать собирались скромно, по-семейному – никаких баров и кафе, никаких купаний коней в шампанском, максимум, кота пивом обольют. Но зато маскарад! На последнем особо настаивал Иваныч – директор, если по-официальному. Директора заел быт, и он хотел откровений, открытий и приключений, и всё это силами своих сотрудников, то есть, бесплатно. Бог весть почему, но он решил, что надоевшие физиономии сослуживцев, упакованные в маски, это нечто! А так как были обещаны призы от администрации, то все послушно спрятались за пластиковыми личинами, делая вид, что отныне они совершенно неузнаваемы. Алька тоже прикупила маску – обычную, серенькую, бархатную маску кролика. С длинными ушками. Да, плюгавенькая маска, но у Альки был сюрприз! Еще утром она притащила в офис объемную коробку - и никому не показывала содержимое. Лишь делала загадочное лицо и повторяла то самое слово «сюрприз…».
Прошло три часа. Нет, пять. Или десять? Нет, таки три. Уже съели салаты и холодные закуски, выслушали торжественные речи, выпили за все положенные поводы. Принесли горячее, опять выпили, и началось шевеление, брожение умов, танцы и прочая вольница. Виталя доедал оливье. Четыре дамы неопределенного возраста лихо махали руками и кокетливо подпрыгивали под «гоп, гоп, чита-дрита», изображая «танец заводной». Девочки-рекламщицы сгрудились на лестничной площадке, пуская в потолок ароматизированный дым и рассуждая о Коэльо и тенях «Макс Фактор». Иваныч наконец-то стащил с лысеющей головы дедморозовский колпак и молодецки присел рядом со своим замом – аппетитным, слегка жеманным замом женского полу. Все шло по накатанной колее, все маски притворялись неузнаваемыми и дурачились вовсю, и тут директору, елки-моталки, приспичило объявить конкурс на лучшую маску!
Ну, сказано – сделано; претендентки (почему-то мужчины не ринулись отвоевывать приз), поправляя сползшие личины, «встали в круг», просто-таки как «добрый жук» из детской песенки. Алька хихикнула и помчалась переодеваться. Пора!
И вот они, Снежинки, Белочки, Царицы Ночи и даже одна Шехерезада. Дефилируют себе вокруг колючего дерева, кокетливо выстреливая глазками сквозь прорези масок. Чернь в восторге, знать (шеф и «подшеф») тоже почти довольна. А в это время, за колонной, Алька лихорадочно срывала с коробки полоски скотча и, не дыша, возлагала на свою бедовую голову маску. Нет, Маску! Потому что это была настоящая голова дракона – красивенная, здоровенная, расписная деревяшка, сделанная далеко отсюда, в стране неистовых хунвейбинов. Было ей предназначено свыше веселить младых хунвейбинчиков на всяких праздниках, но вместо этого довелось пылиться на шкафу, в квартире Алькиного соседа, смиряясь с участью заморского сувенира. Надо сказать, Алька давно заприметила диковину. Руки сами тянулись – примерить! Но всё же... чужая вещь. А тут, узнав о маскараде – не выдержала. В дверцу соседскую поскреблась, глазками взгляд красивенький сделала, масочку на один вечерок попросила… и не выдержало соседское сердце, растаяло, и сдало маску в аренду. На вечер. Бесплатно. Просто так. Алька на радостях соседа в щеку чмокнула и умчалась, не слушая, как тот вслед что-то сказать пытается. Какой там слушать, когда от радости буквально руки дрожали. И сейчас дрожат, но уже от волнения. Ну, все вроде. Вперед. Алька глубоко вздохнула, расправила плечи - и гордо, павой, выступила вперед, думая: «Выгляжу, наверное, супер».
И тут же услышала смех. Тихий, потом сильнее, дружный, общий, перерастающий в ржание! Сквозь прорези в маске Алька видела немного, но то, как катались по полу сотрудники, корчились от смеха на стульях сотрудницы и стыдливо хихикал в ладонь шеф, – видела прекрасно. Растерянная, ничего не понимающая девушка попятилась - и тут увидела свое отражение в стеклянной двери, ведущей в один из кабинетов. И всё поняла…
Надо сказать, Алька никогда не отличалась богатырским сложением, или упитанностью, или хотя бы пятым размером сами знаете чего. Да и росточком удалась ниже среднего. Поэтому в стекле отражалась самая настоящая пигалица, хрупкая, на тонких ножках, зато с громадной деревянной пестро разукрашенной драконьей головой на плечах! Эдакий Колобок с ножками. Дракон на диете. Глиста на карнавале!
Альке стало холодно. Потом жарко. Потом подогнулись коленки, она едва не упала, вызвав еще больший хохот сотрудников и стоны: «Ой, Сидорова… ой, Идолище поганое… ой, насмешила, сил нет!» А потом она разозлилась. Какого черта! Дракон вам ненастоящий?
- Иль арраэн илья умм фаэрос! – звонко выкрикнула Алька в глухоту деревянной маски, едва не чихая от внутренней пыли. - Кас тувилья! – и ручками так – хлоп.
Да. Достали, видимо, девушку, раз уж сгоряча, да впопыхах, выпалила она заклятие истинного облика, вычитанное не так давно на сайте «Академии». Выложил «Другъ», с припиской «осторожно, работает…», но Алька про приписку забыла напрочь, потому что и в само заклятье не слишком верила. Какой там, к дьяволу, истинный облик? Вон он, ее облик, в зеркале красуется, курам на смех!
Сердитая Алька от злости даже ногой топнула.
Звонко цокнули острые когти о каменные плиты холла. В родившейся вдруг гробовой тишине, прорезаемой лишь одинокими залихватскими всхлипами Сердючки «гоп, гоп, чита-дрита», послышалось жесткое шуршание разворачивающихся кожистых крыльев, веселый звон падающих на пол елочных шариков, задетых в размахе, и паническое «ой, мамочки…» кого-то из рекламщиц.
Сквозь прорезь маски Алька с растущим удивлением наблюдала за метаморфозой, произошедшей с только что хохотавшими зрителями. Лица побелели, подбородки отвисли, глаза вылезли из орбит. Задние, не веря глазам своим, медленно начинали пятиться к выходу, передние, бледнея, сползали со стульев и прятались за их спинками. Недоумевающая Алька сделала шаг вперед, чувствуя, как отяжелели ноги, слыша, как цокают почему-то не каблучки – когти, и протянула руки к публике:
- Эй! Вы чего?
И публика взвилась диким визгом!

«Как странно, - подумал дракон Алька, - рук нет. Нету их, родимых, пропали вместе с колечком золотым, праздничным, от бабушки доставшимся! Зато вместо них развернулись крылья, широкие, кожистые, сильные. Хоть сейчас взлететь бы, да негде – тесновата каморка. И мелочь человечья под ногами путается, визжит. Сколько от них шуму-то! Мечутся, падают, под стулья заползают. Чисто тараканы!.. Тараканы?» Тараканов Алька терпеть не могла. И потому приподняла тяжелую когтистую лапу и с размаху впечатала ее в пол, метя в жирненькую таракашку, которую почему-то хотелось назвать «бухгалтерша Татьванна».
Ишь ты, шустрая таракашка. В сторону уползла. Или помог кто? Кажется, тащил ее кто-то… Ну, что ж, значит, надо все кубло накрыть одним махом!
Дракон недобро прищурился, сложил крылья и отступил назад, вскидывая голову. Если правильно выбросить пламя, то вспыхнет всё – и стены, и зеленое дерево со стекляшками, и всякие коробочки-ящички по стенам, и уж, конечно, поджарятся все эти таракашки! Вместе с их противным смехом! Эх, ну-ка, разом, одним махом….
Дракон глубоко вдохнул, набирая мощь… но тут вдруг звонко раздалось:
- Ир-дар!
Слово, жаркое, властное, сильное, похожее на удар хлыста, вспороло равномерный визг «таракашек», с размаху влепило солидную оплеуху дракону, от чего он скукожился ящеркой, пряча чувствительный нос и стараясь стать незаметным. Перед драконом стоял человек, и это именно он бросил в морду ящеру блокировку заклятия, сминая наведенный облик, свертывая материализацию, гася клокотавший в драконьем нутре огонь. Ящер рыкнул было - и стих, потух, опустил голову, потащил с нее китайскую маску, уже не крыльями – вернувшимися ему руками с бабушкиным праздничным золотым колечком. Алька попятилась назад, прижимая к груди маску, и уткнулась спиной в колонну. И наблюдала, как неизвестный, в темном плаще до пят, с длинными волосами, разметавшимися по спине, с мечом (кончик его внушительно выглядывал из-под плаща и звякал о плиты пола), повернувшись к людям, бормотал полушепотом, размеренно и сонно, такие знакомые слова:
- Аанир маэр, туал туваннис, мирта инльяно, кьор эльдармано, куван тэй…
Интервалы между словами не менее трех секунд.
Ударения на вторых слогах.
И, сладко похрапывая, складывая ладошки под щечку, забывая привидевшийся кошмар, засыпали алькины коллеги, как сытые и довольные сурки! Улыбаясь, укладывали хорошенькие головки друг у дружки на плечах рекламщицы; теплой, сытой кошкой свернулась на коленках у спящего Иваныча «подшеф»; хрюкнула во сне, отмахнулась рукой от привидевшегося ужаса, да и заснула Татьванна; улыбаясь, как младенец, засопел Виталя. Уснули все. Тишина проклюнулась и проросла. И лишь тогда неизвестный, в плаще и с мечом, повернулся к Альке.
И увидела она синие глаза Лешки-админа, который, так же, как и Аля, уже не первый год исправно нес службу в «Торгпроммордыре». Только вот вместо потертой пайты был на нем плащ, подбитый мехом леопарда, и в руках не ворох непонятных кабелей – меч рунный. И волосы не скручены в хвостик общипанный – отпущены на свободу, и там, на свободе, выглядят куда как лучше, чем в хвостиковой темнице!
- Что ж ты так, - говорит Лешка, вроде сердито, а глаза смеются, - я же писал: осторожно, работает! Или впрямь всех пожечь решила? Ай-яй. Благо, я рядом был. А если бы нет? Ты представляешь, что бы завтра газеты написали?
- Леша… - у Альки слова в горле застревают, как крупный арахис, - я… ты… заклятие… ты кто?
- Потом, - отмахнулся он, - бежим отсюда поскорее. Пока они не проснулись! Я им память не чистил, так, слегка в мозги туману навел. Пусть думают, что все приснилось! Ну, скорее же!
И он потащил девушку за собой, прочь из здания, прямо в вихрь колючих декабрьских снежинок.
- Лешка! Мое пальто! – завопила она, когда снег хлестнул ей по плечам. Он обернулся.
- Черт! Елки-палки. Я забыл! Прости. Но назад уже никак. Слышишь, просыпаются? - из оставшегося за их спинами праздничного холла доносились зевки, бормотание и недоуменное: «Что это было, а?»
- На, вот, - он протянул ей свой плащ. Они выскочили наружу и остановились на крыльце.
- Мда, - буркнул Лешка, - такси сейчас не найдешь. Может, пешком? Я тут, рядом живу. За углом. Оденемся потеплее, и я тебя домой провожу. Как? Добежишь в туфельках?
Снег плясал вокруг них сарабанду, и снежинки казались маленькими испанскими танцовщицами, надевшими новогодние платья. У снежинок был свой маскарад.
- Лешка, ты Другъ? - спросила его неожиданно Аля. Совершенно нелогично спросила, и почти даже бестолково.
- Конечно, - серьезно ответил он, - конечно, я тебе друг, - но Алька все так же настороженно ожидала ответа. И тогда он опять улыбнулся.
- Нинья, да ты же замерзнешь совсем. Пойдем скорее!
Алька просияла. Алька счастливо закивала головой. Алька протянула ему полу плаща со словами «на двоих хватит».
И снег замел их следы.

Ночь, синяя, птицей раскинула крылья,
Снег, белый, не тает – ложится послушно.
Что будет? Не знаю. Но звездною пылью
Снег сыплет на нас, необычно, нескушно.
Снег, ветер, и страх, и нежданная ласка,
Сон это, иль что-то открылося свыше?
Ты, рядом идуший, ведь ты меня слышишь?
Ты, странный мой Другъ, моя зимняя сказка …

[Irena]

№ 2

Неправильный мир.

Длинный больничный коридор вряд ли вызывал у посетителей приятные ассоциации, но какие ещё ассоциации может вызывать коридор психиатрической клиники? Элизабет Морли шла по этому коридору мелкими неуверенными шажками, и доктор Харрингтон её не торопил. Ей уже спешить некуда.
Конечно, на лице доктора было соответствующее моменту выражение искреннего сочувствия, но за всю свою двадцатилетнюю практику Харрингтон насмотрелся на подобное столько, что воспринимал очередную жену спятившего офисного клерка, как нечто рутинное. Сколько их здесь прошло, он и считать не пытался. Шагавшему же за ними здоровенному санитару вообще было на всё наплевать, ему платили двадцать долларов в час, и это было главным, что волновало его в этой больнице.
- Сюда, миссис Морли.
Они остановились у одной из дверей, и санитар, заглянув в небольшое окошко, отпер замок. Элизабет Морли вошла в палату с выражением такого ужаса на лице, что Харрингтон даже рассмеялся в душе. Палаты дурдома в представлении большинства обывателей - это всегда нечто ужасное, сродни средневековым камерам пыток.
Палата между тем была вполне чистой и аккуратной. Выкрашенные в кремовый цвет стены, сетчатая кровать, привинченный у полу пластмассовый стул, окно, забранное решёткой. Уж никак не казематы инквизиции.
Джейкоб Морли, одетый в синюю пижаму, сидел на кровати и спокойно смотрел на посетителей. На нем даже смирительной рубашки не было.
- Здравствуйте, Джейкоб, – мягко произнёс Харрингтон.
Ответа не последовало. Джейкоб Морли внимательно смотрел на жену.
- Вас пришла навестить супруга.
Снова молчание.
- Вы ничего не хотите сказать?
- Пускай уйдёт.
- Что?
- Пускай эта женщина уйдёт.
- Но, Джейкоб…
- Я буду говорить с вами, доктор, не с ней.
Вздохнув, Харрингтон как можно мягче сказал:
- Элизабет, подождите нас в коридоре. Немного. Я постараюсь его уговорить.
Сдерживая рыдания, Элизабет выскочила в коридор.
- Зачем вы так, Джейкоб. Она ведь волнуется.
- Волнуется? – Джейкоб Морли криво ухмыльнулся. – С чего бы это?
- Но…
- Послушайте, доктор, хватит уже. Я понятия не имею, кого вы сюда привели и зачем. Но это не моя жена. Да, она немного похожа, но это совершенно другой человек.
- Это ваша жена, Джейкоб. Поверьте, я проверил. Иначе бы её сюда вообще не пустили.
- Проверили? Как вы проверили?
- Мы внимательно проверяем документы…
- Документы, доктор?! К чёрту документы!!! – закричал Джейкоб. – Я же вам говорил! Я не знаю, что происходит. Понятия не имею. Но это не моя жена. У моей жены нет родинки на щеке. У моей жены не голубые, а серые глаза. Моя жена не носит шляпки. Мою жену зовут Саманта Мирриам Морли. В девичестве Верштейн. Никакая не Элизабет. У неё каштановые волосы, понимаете, каштановые! Не русые!
- Успокойтесь. Просто успокойтесь, и давайте порассуждаем. Логически порассуждаем.
- Я же вам уже рассказывал…
- Да, Джейкоб, вы мне всё рассказывали. Но, послушайте, возможно, повторяя раз за разом ваш рассказ, мы наконец найдём то, что вас беспокоит…
- Что меня беспокоит?! Меня многое беспокоит! И самое главное, где я нахожусь, чёрт вас всех дери!
- Вы в клинике. У вас был нервный срыв.
- Нет, доктор! Это не у меня был срыв! Это у всего этого чёртового мира был срыв!
- Ральф, попроси миссис Морли войти.
- Зачем?
- Джейкоб, не упрямьтесь. Вдруг её присутствие поможет вам вспомнить ранее не упоминавшиеся детали.
- Я всё рассказал. Несколько раз.
- И, тем не менее, давайте ещё разок. Поймите, Джейкоб, я лишь хочу вам помочь. Только помочь. И присутствие этой женщины вам ведь не повредит, правда?
Джейкоб молча пожал плечами. Миссис Морли вошла в палату и опасливо примостилась на краешке стула. Лицо у неё было заплаканное, и Харрингтона этот факт обрадовал. Возможно, вид плачущей жены спровоцирует некий толчок в сознании пациента.
- А теперь давайте снова всё вспомним, Джейкоб. И будем при этом спокойны и рассудительны.
- С начала?
- С самого начала. С чего всё началось?
- С чего началось… Началось всё с календаря. С обычного настенного календаря, чёрт бы его подрал…

***

Джейкоб Морли в халате и тапочках стоял посреди кухни и таращился на висящий на стене календарь.
- Что случилось? – миссис Морли удивлённо посмотрела на мужа.
- Скажи, а зачем ты поменяла календарь?
- Поменяла?
- Ну да. Ведь у нас был календарь с фотографией гор. А теперь тут лес.
- Горы? Но, дорогой, ты ведь сам его покупал.
- В смысле?
- Этот календарь у нас висит уже полгода.
- И на нём всегда был лес?
- Конечно!
Джейкоб с сомнением посмотрел на жену и пожал плечами. Он почему-то был точно уверен, что ещё вчера на календаре были горы, но разбираться было некогда, опаздывать на работу никак нельзя…

***

- Это всё, что вы посчитали необычным в тот день?
- В тот день - да. Но потом всё словно превратилось в лавину. Мелочи, док, поначалу это были мелочи. Ну, скажем, вещи, которые совсем недавно были другими. Любимая ручка оказывается красной, а не чёрной. Рекламный щит стоит там, где ещё вчера его не было. У твоего рабочего стола оказывается на один ящик больше, чем вчера. В карманах ты находишь разную ерунду, которую точно туда не клал. Например, зажигалку. Я ведь уже лет пять не курю, зачем мне носить в кармане зажигалку?
Я поначалу даже пытался не думать об этом. Кому охота признавать, что он спятил? Но с каждым днём всё становилось только хуже. Ежедневно всё вокруг становилось всё более чужим. Чужим, понимаете? Расстановка мебели в доме. Платье жены, которое я когда-то ей подарил. Зелёное, уверяю вас, док, зелёное, а не синее. А она утверждала, что я купил ей именно синее платье. Мой автомобиль.
- Что - автомобиль?
- Он стал другим.
- Это был чужой автомобиль?
- Да… Нет… Я не знаю. Ключи в моём кармане были от него, но я, по-вашему.ю не узнаю авто, на котором проездил несколько лет?
- Вы говорили об этом с женой?
- Нет. Я пытался, но она ничего не понимала. А я не хотел тревожить…. Ну, вы понимаете. Решил, что сам как-нибудь справлюсь.
- Изменения касались только дома и окрестностей?
- Если бы. Через две недели я перестал узнавать своих коллег…

***

- Чёрт возьми, я не знаю, кто ты такой! – Джейкоб попытался вырваться из рук охранника.
- Но как же? – лысеющий мужчина в роговых очках растерянно смотрел на него. – Я Чарли Стоун из отдела поставок. Мы проработали с тобой три года.
- За идиота меня держишь? Я, по-твоему, не помню лица Чарли? Или его шевелюры? Да я сейчас полицию вызову. А вы что смотрите?! Чужой роется в документации, а вы молчите!
Ответом Джейкобу была изумлённая тишина. Непонимающе оглядываясь на застывших людей, Чарли пробормотал:
- Но, Джей, мы же вчера вечером сидели с тобой в баре.
- Я сидел в баре с Чарли, а кто ты такой, я не знаю…

***

- В тот день вас отправили домой. И даже дали трёхдневный отпуск.
- Да. Эти идиоты решили, что я свихнулся.
- Но ведь вам показывали личное дело вашего коллеги. С фотографией и подписью.
Джейкоб на мгновение замер, потом опустил голову. Некоторое время он молчал, потом тихо произнес:
- Показывали.
- И вы всё равно не поверили.
- А вы бы поверили? Чарли действительно имел совсем другую внешность. Я ведь точно помню. Помню…
- Почему вы сразу не пришли в больницу?
- Я не болен. Понимаете, не болен!
- На следующее утро вы напали на собственную жену…
- На следующее утро я проснулся и обнаружил, что рядом со мной спит совершенно незнакомая женщина.
- В вашем доме? Где же тогда ваша настоящая жена?
- Это я и пытался узнать. Но сорвался, и… понимаете… я просто не сдержался.
- Вы угрожали ей ножом.
- Я же говорю, это всё нервы! Что я должен был почувствовать, когда совершенно чужая женщина утверждает, что она и есть моя жена? Хотя я точно знаю, что это не так. А потом меня привезли сюда.
- И что вы теперь думаете?
- А что я должен думать? Вы считаете, это нормально? Ну, скажите, док, это нормально?! Когда просыпаешься каждое утро, а что-то в окружающем мире уже не так, как было ещё вчера. Когда не понимаешь, что, мать вашу, вообще происходит?! Когда всё вокруг чужое! Когда весь этот долбаный мир летит кувырком!
- Успокойтесь. Подумайте, может быть, вы просто многое забыли? Напряжение на работе, волнения. Это бывает. В медицине известны такие случаи.
- Забыл? Что я забыл? Что моя машина вот уже пять лет - это красный форд, а не серый шевроле? Что мой друг - это самовлюблённый лощёный сукин сын, ухлёстывающий за каждой юбкой, а не этот плешивый, похожий на бухгалтера болван? Или я забыл лицо своей жены? Лица людей, с которыми ежедневно работал много лет? Я вот что подумал, док. Это не мой мир. Я не знаю, как я здесь оказался и что вообще происходит, но этот мир для меня чужой. Совершенно. Я это чувствую. Я не знаю, почему улицы Сан-Франциско выглядят по-другому. Почему за одну ночь исчезают знакомые магазины, а на их месте появляются совершенно другие. Почему президент сейчас Альберт, чёрт его подери, Гор, а не Клинтон, как было ещё неделю назад.
- Но Клинтон…
- Да поймите же, док, здесь всё вокруг чужое. Всё!!!
- А ваша дочь?
- У меня нет дочери, – Джейкоб устало покачал головой. – У меня сын. Его зовут Том.
Харрингтон покосился на миссис Морли, но та не реагировала. Женщина, похоже, совсем отчаялась, и лицо её выражало только горе.
- Ну хорошо. А что если мы принесём вам доказательства? Скажем, документы из больницы, где родилась ваша дочь. Там ведь есть ваша подпись. Подумайте, что сможет вас убедить в том, что этот мир, как вы выразились, не чужой?
Джейкоб Морли устало покачал головой:
- Что вы можете принести, док? Какие доказательства вы можете мне принести, если с некоторых пор здесь даже созвездия другие. Я же вам уже говорил во время прошлых наших бесед. Даже Луна другая. Поймите, док, Луна. По-вашему, я забыл, как выглядит Луна?

***

Когда они вышли на больничное крыльцо, уже совсем стемнело.
- Я вызвал вам такси, – Харрингтон посмотрел на заплаканную физиономию миссис Морли и покачал головой. – Вам не следует так реагировать, миссис Морли. Не всё так плохо. Ваш муж не буйный, он пытается рассуждать, искать причины, а это уже немало.
- Вы его… вы его вылечите?
- Мы постараемся, миссис Морли. Понимаете, случай хоть и интересный, но никак не уникальный. Психиатрия знакома с подобной формой шизофрении.
- Но что если… - Элизабет Морли снова всхлипнула.
- Вся загвоздка в том, что фантазии вашего мужа очень уж цельные. Обычно люди с подобным заболеванием придумывают многое, но всегда о том, что им наиболее близко. Дом, родные, какие-то близкие им темы. А выдуманный мир в сознании вашего мужа цельный даже в мелочах. Он словно продумывал каждую деталь, даже самую малозначительную. И будет очень трудно этот мир разрушить. Скажите, ваш муж обладает богатой фантазией? Ну, скажем, он никогда не пробовал писать книги? Что-либо сочинять?
- Нет.
- Странно.
- Что странно?
- Странно то, зачем ваш муж выдумал собственный мир. Причем мир настолько отличный от нашего. Обычно на такое способны только люди творчески одарённые, с неимоверно богатой фантазией. Им тесно в привычном мире, вот они и выдумывают себе другой. Но в случае с вашим мужем я не вижу совершенно никаких предпосылок к подобному. И тем не менее, он постоянно отвергает реальность, стараясь найти несоответствие в любой мелочи. Вот, например, он утверждает, что Луна на небе неправильного цвета. Почему Луна? Чем его не устраивала Луна привычная? При этом ваш муж придумал целую историю о том, как на Луну высадились люди. С деталями, фамилиями астронавтов и такими подробностями, что, признаться, ставят меня в тупик. Зачем? Он что, так мечтал стать астронавтом, что годами придумывал свою версию высадки? Или хотел написать фантастический роман? И так во многих моментах. Так что, скрывать не стану, случай сложный. Но мы постараемся. Медицина ещё не сказала своего последнего слова, и вам не стоит отчаиваться.
Когда такси с Элизабет Морли скрылось за поворотом, Харрингтон закурил и устало провёл рукой по волосам. Случай действительно очень интересный. Тянет на научную работу, так что придётся постараться. Надо же, астронавты, высаживающиеся на Луну! Богатая фантазия. Харрингтон помнил, как студентом смотрел по телевизору репортажи о катастрофе «Гермеса-11» и свёртывании лунной программы. Все тогда смирились, посчитав, что ещё не время, а Морли, похоже, нет. Выдумал свой вариант - и со временем даже заставил себя в него поверить.
Харрингтон выбросил сигарету и посмотрел на небо. Как раз полнолуние. В безоблачном небе среди россыпи звёзд висел яркий, сверкающий круг Луны. Яркий, изумрудно-зелёный круг, окружённый несколькими голубыми кольцами. Как и положено нормальной Луне.

[Irena]

№ 3

Маскарад в жизни

Автор с готовностью открыл вордовский листок, взглянул с внезапным испугом и поспешно закрыл. Моргнул. Взлохматил короткие волосы. Перекосил рожу в привычном недоумении. "Так... ещё одна попытка". В этот раз текст на экране продержался несколькими секундами дольше. Тайная процедура повторилась с той же поспешностью и с не меньшим внутренним удивлением: собственные действия автора несколько смущали, но препятствовать им являлось делом крайне трудным и, как оказалось, практически невыполнимым.
Расправил плечи. Выдохнул и попробовал в третий раз. Удачно. Теперь он чувствовал себя в силах, не вчитываясь особо, смотреть на текст. И это без ущерба для чувствительной психики и самочувствия. "Нормально, полдела уже сделано, – жизнерадостно подумал автор и широко улыбнулся. Тут его взгляд остановился на личных довольно скромных литературных потугах, и улыбка медленно сползла с лица. – Хм..." Почесав затылок, он всё-таки принялся за чтение первых строк. Скользнул беспомощным взором в конец творения, занимающего почти двенадцать страниц. Застыл. Растерянно пожал плечами. Воздел глаза к потолку.
"Как же всё это сложно!" Со скукой автор посмотрел на ничтожные записки и очень жалобно нахмурился. "М-да... А зачем это надо? И кому надо?" Ещё некоторое время он посвятил созерцанию идеально чистых ногтей и размышлениям на тему одного вопроса шекспировской трагедии "Гамлет". Потом долго зевал, смотрел по сторонам и откровенно скучал, не сильно приближаясь к великой цели, а именно, редактированию шестнадцатой главы своего гениального произведения.
– Да что ж это делается-то? Неужели кризис в творчестве?! – взвизгнул он наконец истеричным голоском и обхватил голову обеими руками. – Это написал я?! Как всё штампованно, мелко, незначительно... Ужас мне! Позор!
– Серёженька, – в комнату торопливо заглянула пожилая женщина, Марья Ивановна, шестидесяти пяти лет и весьма приличной наружности. Сам Александр Петрович, сосед из двадцать второй квартиры, упорно предлагал ей выйти за него замуж, а она ни в какую. Как же, может разве мать бросить сына на произвол судьбы? – Ты меня звал, Серёженька?
– Мама! Ну как вы не понимаете? Я работаю. Мне тишина нужна, покой. Что ж вы мне всё мешаете? Я говорил. Не один раз говорил: не тревожьте, когда я занят творчеством. Я, между прочим, книгу пишу. Роман! Ну сколько можно?!
– Прости, Серёженька...
– Прости?! Вы мне, маменька, крупно помешать изволили. Весь труд насмарку. О моё вдохновение! Моё сердце. Голова...
– Где болит? Сильно?! Я тебе сейчас таблеточки принесу, – заволновалась женщина.
– Не нужно, – автор резко вскочил из-за письменного стола и отошёл к окну, скрестив руки на груди и рассеянно рассматривая сельский пейзаж за стеклом. – Ничего мне больше не нужно.
– Но, Серёженька...
– Чего вам, мама?.. – автор устало взглянул на родительницу. – Что стряслось такого, чтобы нужно было отрывать меня от романа?! – он повысил голос и бессильно махнул рукой: – А! Что вам говорить...
– Прости, сыночек, я же не нарочно тебя побеспокоила... зовёшь, думала... Кушать хочешь? Я оладушек напекла. Голодный-то, поди. Бледненький какой. Ты бы вышел, погулял хоть. Сидишь тут в четырёх стенах, света белого не видишь.
– Мама, не начинайте.
– Молчу, молчу... Так ты поешь? Горячие оладушки. Для тебя пекла... С малиновым вареньицем...
– С малиновым, говорите?
– С малиновым, Серёженька. Всё, как ты любишь. Поешь, сыночек. Худой совсем стал, – Марья Ивановна даже покачала головой, с любовью и излишним беспокойством глядя на высокого широкоплечего парня. Хороший. Непьющий. Не буянит. Под забором не валяется. Красавец. Все соседи завидуют... А что не работает... так ведь творческая натура. Талант! Роман пишет! Она как-нибудь сама справится. Лишь бы сыночку, родной кровиночке, единственной отраде хорошо было. Вот напишет свой роман, прославится – отдохнет... Сердце кровью обливается: смотреть, как страдает любимое чадо.
– Ладно, мам, пойду. Устал чего-то...
– Иди, иди, сыночек. Покушай. Аппетит у тебя в последнее время совсем плохой. Не ешь ничего. Разве ж можно так?
– Хорошо, мам. Извини, накричал, – автор совестливо поцеловал морщинистую щёку и добавил, покидая комнату: – Не трогай, пожалуйста, бумаги у меня на столе.
– Конечно, Серёженька.
Марья Ивановна так вся и засветилась. Серёженька, дай бог всякой девушке в женихи такого: умный, воспитанный, заботливый. Но вот с родной матерью на "вы" – это ещё зачем? Люди ж поговаривать уже начинают, спрашивают, "что ж, Марья Ивановна, сын у тебя, как неродной-то"? А она и сказать ничего не может. Эх, сама бы знала... но, дай бог, дай бог, изменится ещё всё к лучшему...
Женщина торопливо принялась за уборку: сын не переносил, когда в порыве, как он называл, "творческого вдохновения" его отвлекали. А вдруг это самое вдохновение появится, а она тут мешает? Потому и торопилась Марья Ивановна побыстрее вымести пол и вытереть пыль. Тома Гоголя, Толстого она убирала в книжный шкаф с крайним неудовольствием, потому что втайне полагала, что именно из-за их влияния сыночек перешёл с ней на "вы". Раньше ведь не было такого! Вот же, окаянные, что с людьми делают эти самые литераторы: ну пишут, и писали бы себе потихоньку, зачем в семью разлад вносить?
Сергей был поздним ребёнком. После рождения долгожданного наследника, буквально через три месяца, скоропостижно скончался муж, и осталась Марья Ивановна Крутикова одна с грудничком на руках. Вся её любовь, весь мир тогда сконцентрировался на единственном дитятке. "И умерла бы я с горя, поди, если бы не сын. Некогда переживать, когда дитя плачет и о нём вся забота на твоих плечах, а улыбнётся - и все беды мигом улетучиваются, – говаривала она не раз соседкам и вздыхала, когда вспоминала покойного мужа, рано ушедшего из жизни. – Лицом весь в отца пошёл. И единственная опора сейчас у меня – Серёженька".
– Воспитанный мальчик, – поддакивала Софья Кузьминична из двадцать восьмой квартиры.
– И с нами всегда здоровается, – кивала Дарья Степановна, она хоть и жила далёко, но часто захаживала проведать свою внучку Василису. – Вот Максим, Стрельцова сын, проходит и даже в мою сторону не глянет.
– Нынче молодежь не та...
– В наше время мы своим родителям не перечили...
Марья Ивановна рассказывала, что Серёженька всё пишет, сетовала на отсутствие у него свободного времени и мечтала о невестке и внучках.
В общем и целом все сходились на том, что Серёжа – парень хороший. "Мальчику уже тридцать лет исполнилось, а он всё не остепенится", – вздыхала только Марья Ивановна напоследок, провожая приятельниц. Испытывала гордость за родное дитя: сын не возражал против материнских гостей и, если бывал не занят, принимал участие в разговорах. Умный. Знал многое. Рассказывал красиво. Конечно, Марье Ивановне льстило, что не стыдно Серёженьку показать подругам и услышать о нём доброе слово. Но посиделки случались по воскресениям, а в остальное время женщина работала в конторе. Вставала ни свет ни заря, чтобы приготовить завтрак своему непризнанному писателю, а после всех дел нужно было иногда сходить ещё заплатить за свет, воду, газ, квартиру. Пройтись по магазинам. Вынести мусор. Приготовить обед, завтрак, ужин.
И ложась спать, Марья Ивановна опускалась на колени перед иконкой, зажигала свечку и долго молилась. За себя она ничего не просила. Что просить? Сын здоровый, не болеет, талантливый, роман пишет... Лишь бы не надорвался. Не слёг... Отдыхал побольше. А она... она и так счастлива...

[Irena]

№ 4

Маскарад души моей и тела...

Голод. Я ощущаю его... Это неприятная пустота и тупая ноющая боль. Тяжелое и напряженное давление чувствуется в моем затылке и навеки застряло в горле. Думать ни о чем не хочется. Тяжело...
– Покушай, Славик, пока горячее...
– Не хочу, ма...
– Но, Слава...
– Да не хочу я. Сказал же, оставь меня одного, ну пожалуйста!
Белая белизна потолка нависает, дрожит надо мной траурным покрывалом. Мои мысли пусты и безжизненны. Круговорот. Но если опустить веки и расслабить мышцы лица, приходит тупое оцепенение, и некоторая упокоенность овладевает мной на некоторое время... Это хорошо...
– Славик, я тебе тут чай с пирогом принесла. Захочешь, поешь, солнышко... Голодный ведь?
– Да.
Возражать не имеет смысла. Реагировать на дурацкое слово в данный момент времени - тоже. Я сорвусь и наговорю много гадостей, за которые потом будет не то чтобы стыдно, но неприятно... Слова, как примитивный мат, так и просто ругательные, ведут к немотивированной агрессии. Вне зависимости от собственного желания... Испытывать агрессию к матери мне не хочется, и даже не потому, что когда-то давно она меня родила. Просто... из эгоистичных соображений мне хочется полной уверенности в том, что в этом мире всегда будет человек, который любит меня не за что-то, а, скорее, наоборот...
Конечно же, чай остыл. Кусок яблочного пирога вызывает раздражение и отчаянное слюноотделение в ожидании абсолютно другой, более приемлемой, ощутимой пищи. От безнадежности и усталости я пробую его, маленький кусочек, пережевывая, перекатывая во рту языком неимоверное количество времени; изначально чувствуя неприятные ощущения в желудке до тошноты. Есть хочется неимоверно, и даже больше... Но так дело не пойдет. Фальшивое понимание – проглочу еще хоть крошку и сдохну. Здесь же. Упав на пол кучей мертвой плоти. Некоторое время с удовольствием обдумываю, обгладываю это обрывочное восприятие... Но все-таки нужно что-нибудь съесть... Проглоченный пельмешек заставляет скорчиться на полу. В эту секунду я реально, всецело и яростно ненавижу весь мир, обои, поклеенные пару недель назад, обрывок бумаги под окном с непонятной идиотской закорючкой и еще много чего, в том числе и самого себя...
– Прогуляться, – уныло объясняю матери, медленно плетясь мимо кухни. – Хлеб покупать не буду. Да, друзья, наверное, позвали...
Дверь закрывается за мной... Некоторое время я тупо взираю на нее. Понимаю, что последние слова прозвучали несколько фальшиво, это из-за отсутствия энергии, вне всякого сомнения... Это потом... Быть внимательнее... А сейчас склонить голову набок и, шатаясь, спускаться по ступенькам – ошеломительно-потрясное ощущение головокружения и легкого осумасшедствования преследуют меня. Кушать хочется чуть менее... Хотя если вспомнить, что я не ел последнюю неделю... Свежий воздух врывается в горло, освежает мозг, и я быстрее иду по улице. Мимо бредут люди, и, вероятно, много людей, но мне сложно сосредоточиться даже на одном... Потом вокруг как-то вдруг становится ужасно тихо. С неба медленно-медленно опускаются острые сверкающие снежинки, и мне на какой-то миг становится непонятно, почему они не издают ни звука, так таинственно-сказочно-безмолвно осыпая серебром стройные пышные сосны... Красиво так здесь, да... На некоторое время я выпадаю из реальности.
– С дороги уйди!
– Чего?..
Наверное, от недоедания меня охватила легкая степень эйфории, потому что мне было сложно вот так сразу сообразить: это галлюцинации - или действительно три субъекта остановились возле меня? Но они мне нравились: смешные такие, неуловимые взглядом. Я ненадолго зажмурился и снова в недоумении открыл глаза, продираясь сквозь туман и шум в голове: свинцовое небо усеяно хаосом движущихся темных точек, это красиво; дальше чуть качаются разлапистые ветви, тоже хорошо; на окраине взгляда мелькнули серые тени, и боль отдалась в боку, а вот это уже не очень хорошо...
Говор голосов отчетливым набатом отстукивает у меня в голове вместе с током крови: "Идиот какой-то...", "Может, врезать ему, а?", "Да не, пусть валяется..." Не соображаю, о чем идет речь, и не пытаюсь даже, но догадываюсь вдруг, как понимает подыхающий от жажды зверь в жаркой пустыне, как можно справиться с голодом, этой зияющей, сосущей, ненасытной пропастью-дырой в моей груди... Нож, обыкновенный, столовый приходит мне на выручку, значит, судьба. У меня много чего валяется в карманах, привычка в задумчивости брать все что ни попадя... Ну и, естественно, школа так называемой уличной неправильной самообороны помогла... Я плохо соображаю, что произошло, при моей-то слабости и истощенности организма, но хохотать после случайной победы у меня получается, хотя и с большим трудом и концентрацией на предстоящем... Кровь притягивает мой взгляд, но еще долгое время приходиться бороться с привычной тошнотой при мысли о попадании в горло чего-то большей плотности, чем глоток воды. Контрастно очерченные темные тела в розово-белых перинах снега мне кажутся эффектными и отстраненными. Не привлекательными.
Потом, дома, в спокойной обстановке необходимо будет разобраться в причинах возникновения своей странной, психологической проблемы, но это потом, а пока... на данный момент времени мне предстоит как можно скорее угодить темным сторонам своего сознания, потому что мне хочется жить, просто жить... В этом нет странного, плохого... Это не вампирские игры, не чушь, а объективная реальность и инстинкт выживания. Просто врожденная впечатлительность моей человеческой натуры и самовнушение сыграли со мной глупую шутку. Так бывает...

[Irena]

№ 5

Игра

Звон колокольчика над дверью известил о появлении посетителя.
Старик за прилавком поднял глаза от книги, которую читал.
- Да? Заходите!
В дверях нерешительно переминалась с ноги на ногу немолодая женщина.
- А... можно?
- Да-да, разумеется. Чем могу быть полезен?
Женщина робко подошла к прилавку, огляделась по сторонам, словно не зная, с чего начать. Ёжилась, прижимала к себе сумочку.
- Вам нужна маска? - подбодрил ее хозяин лавки, глядя поверх очков. – Для ребенка или для Вас самой?
- Маска? – женщина вздрогнула, словно очнувшись. – А, ну да... маска... нет, понимаете, я... я хотела спросить... Я мимо проходила, случайно, и увидела маски в витрине. Я раньше таких масок не видела, только...
- О, у нас самый большой выбор в городе! Вам, видимо, нужно что-то особенное?
- Нет, я... я не хочу покупать маску, у меня... – на глазах у женщины выступили слезы. – Я, наверное, пойду. Извините...
- Погодите! – засуетился старик-хозяин. – Куда же Вы? Я перебил Вас, это Вы меня простите! Вы хотели что-то спросить? Не стесняйтесь, спрашивайте, я слушаю.
Женщина глубоко вздохнула.
- Понимаете... Вы только не считайте, что я... Витька думает, что я с ума сошла, - глаза ее опять подозрительно заблестели, и она потянула из сумочки платочек. – Витька – это мой... ну... в общем... муж. Вот. Он мне не верит. А я не сошла с ума! А у вас в окне такие же маски, как... – она совершенно по-детски шмыгнула носом. – Ладно. Думайте, что хотите. Я расскажу.
Мне приснился сон. Как будто пришли ко мне Славик, Витька и Юлька – это из нашего класса.
- То есть во сне Вы были ребенком? – уточнил хозяин лавки.
Женщина запнулась и как-то недоуменно посмотрела на него.
- Во сне? – переспросила она. - А, ну да. В четвертом классе... Вот, и пришли они в масках – но не обычных, зайчиков или там ведьм, а в масках взрослых дядь и теть. Славик пришел в маске толстого дядьки с усами. Витька - в маске лысого очкарика. А у Юльки была маска такой расфуфыренной мадамы. А она такая крыска, Юлька, а воображает о себе... – женщина усмехнулась. - И мне принесли маску, чтобы вместе играть. Во взрослых. Славик сказал, что это круто. Маска была такая... какая-то крашеная тетка, ни то ни сё. Я сначала не хотела брать и сказала, что хочу покрасивее, но у них не было другой. И я всё же согласилась, потому что хотела играть.
Ну, надела я теткину маску, и тут Витька говорит - раз я играю, пускай мы будем муж и жена, потому что у взрослых так положено. Я начала ржать, а Витька обиделся. Тогда я сказала – ну ладно. Ну, чтобы в игру взяли. Ну... вот...
- Как Вы хорошо запомнили сон! – заметил старик. - Право, завидую!
- Д-да... – женщина нахмурилась. – Вам, наверное, неинтересно...
- Нет-нет, мне как раз крайне интересно! – заверил лавочник. – К сожалению, я никогда не запоминаю снов. Рассказывайте, прошу Вас. Итак, Вы стали играть...
- Стали играть, - повторила женщина. – Славик был «босс», и у него была «фирма». Витька у Славика «работал в фирме». Он уходил в другую комнату «на работу», потом приходил, а я должна была готовить ему обед. Я хотела тоже ходить куда-нибудь на работу, но Витька притащил двух кукол и сказал, что это наши дети, так что я должна сидеть дома и их воспитывать. Я подумала – ну ладно, всё равно я не очень знаю, чего на работе делать, а с куклами хоть понятно. Ну а потом... играли мы, играли, а потом мне надоело. У них там эта самая «работа», им, может, интересно, а я сижу в уголке с куклами, так что ж это за новая игра? В куклы играть можно и без всяких дурацких масок! Юлька там крутится, с Витькой хихикает. Сам же сказал, что мой муж, а с ней хихикает... И я решила, что скажу, что больше не играю.
И тут я проснулась.
- Что, и всё? – разочарованно спросил хозяин лавки.
- Так вот и не всё! – воскликнула женщина. – Совсем не всё! Я просыпаюсь – а на моей кровати сидит Витька в той же самой маске, из сна! Я ему говорю: «Ты чего делаешь в моей комнате?!» - А он мне отвечает так сладенько: «Дорогая, ты еще не проснулась? С каких пор это твоя комната, а не наша? Вставай, дети завтрака ждут!» - и голос у него совсем не витькин, взрослый голос! Я ему говорю: «Какие дети, ты что, я больше не играю!» - а он... он... – и тут посетительница все-таки разрыдалась.
- Он меня к зеркалу подвел, - бормотала она сквозь слезы, - а там эта тетка, которая маска была во сне! Я хочу ее снять, а она не снимается! Не снимается, и всё тут! Как будто это я! А это не я, не я, не я!!! Это мне снится, а я проснуться не могу! Мне девять лет, и это всё неправда! Я домой хочу! А Витька меня никуда не пускает, говорит, что он мне, видите ли, муж, целую кучу лет... к каким-то докторам меня водил, они какую-то чушь мелют, таблетки какие-то велят пить... очень нужно, я же не ненормальная, я всё помню! Этот Витька... а может, он и не Витька вовсе? Витька же не может быть взрослым! А кто он тогда? Я ничего не понимаю, какие-то две девчонки в квартире крутятся, говорят, что я их мама, а я их боюсь, они большие... и вредные... Какая-то старушка пришла, говорит мне «доченька», а сама на мою маму и не похожа вовсе...
Старик слушал, сочувственно кивал; дождавшись, пока женщина, вконец обессилев, умолкла, он осторожно спросил: - Простите, но что же Вы хотели спросить у меня?
Женщина нахмурилась, словно уже забыла, зачем зашла в лавку.
- А... просто, - она вытерла распухшее от слез лицо насквозь промокшим платком, - просто у Вас в окне маски очень похожи на те... ну, во сне. И я подумала – может быть, Вы... что-то знаете? Может, эти маски какие-то...
- Волшебные, Вы хотите сказать? – закончил старик, видя, что женщина не решается произнести это слово. Она со вздохом кивнула. – Голубушка... простите, как Вас звать?
- Таня, - прошептала она.
- Да, так вот. Татьяна, милая моя, мы же с Вами прекрасно знаем, что магии на мамом деле не существует. К сожалению. А возможно, и к счастью: иначе некий колдун мог бы действительно сыграть с Вами и Вашими друзьями такую злую шутку. Но колдунов в нашем мире нет, так что единственное, что я могу Вам сказать: вероятнее всего, Вы переутомились. Вам это говорили доктора? Ну вот видите... Я не доктор, но я вот что скажу: Вам действительно приснился сон. Вам снилось, что Вам девять лет и Вы играете с друзьями. Сон был настолько яркий, что, проснувшись, Вы всё еще оставались в его власти. Это бывает. Но Вы никак не можете признать, что Ваше детство Вам приснилось, а на самом деле оно, увы, давно закончилось. Я понимаю – жаль. Сам хотел бы вернуться в молодые годы, но... мда.
- Как – давно закончилось? – женщина растерянно посмотрела на собеседника. – Почему же я ничего не помню? Ни как школу кончала, ни как... это... замуж выходила? Вдруг – раз! – и сразу старая? Как же так?
- Ну какая же Вы старая! Это я старик, а Вы... Почему не помните? К сожалению, наше сознание способно на разные фокусы. Я думаю, это Ваше неприятие реальности оказывает Вам такую «услугу». Разумеется, я не специалист. Но Вы вспомните, Вам надо только успокоиться. Попить валерьяночку, если так боитесь таблеток...
- Так что же мне? Я думала...
- Танюша – извините за фамильярность - ну что Вы думали? – всплеснул руками хозяин лавки. - Что я и есть колдун? Продаю детям маски, которые в одночасье превращают их во взрослых? Помилуйте, разве я похож на колдуна? Нет? Вот видите... Рад бы сказать «трах-тибидох» и превратить Вас в девятилетнюю девочку, но, увы, сие не в моей власти. Послушайте совет старика: успокойтесь, идите домой. Скажите себе, что это был сон, что у Вас теперь другая, взрослая жизнь.. Всё наладится. Не пытайтесь сбежать в прошлое, это ни к чему хорошему не приведет. Живите настоящим. У Вас любящий муж, взрослые дочери, мама о Вас беспокоится... Вы успокоитесь – и всё вспомните, и поймете, что...

Выпроводив вконец смущенную женщину, старик надолго задумался. Ходил по лавке, вдоль рядов масок, разложенных на полках: не зайчиков или, скажем, ведьм, а взрослых людей. Лысый очкарик. Толстый сердитый с усами. Небритый алкоголик. Топ-модель с метровыми ресницами. Старуха с бородавками...
Маски смотрели равнодушно.
- Ну надо же, какая незадача получилась... – бормотал старик, перебирая маски. – Масочка-то с браком оказалась. Как же это я не уследил? Стар становлюсь, стар... Жаль, конечно, девочку... Переиграть, что ли? Сложно, ох, сложно будет... Да и с остальными-то так удачно получилось, обидно обратно крутить. Привыкнет, уговорит сама себя, господа психиатры помогут... С другой стороны... Не знаю, не знаю, надо подумать... Разбередила душу старику... Что за времена пошли, и не поиграешь толком...

Звон колокольчика над дверью известил о появлении посетителя.
- Опять? – забеспокоился старик, торопясь к двери. – Да что ж за день такой сегодня!
Но нет – в дверях топтался, горящими глазами разглядывая маски, обычный мальчишка. Увидев хозяина, он несколько смутился:
- Здрассте, дяденька... можно?
- Конечно, мальчик! – лавочник заулыбался приветливо, пряча облегчение. – Конечно! Хочешь посмотреть маски? Вот - это бизнесмен. А это писатель. Знаменитый, между прочим. А это генерал. Или вот...
- А это кто? – мальчишка ткнул пальцем в одну из масок на верхней полке.
- Это? Нет, это плохой дядя, эту не надо. Это гангстер...
- Гангстер? Ух ты, круто... А примерить можно?
Старик хмыкнул, поколебался какое-то мгновение... потом снял с полки маску и протянул мальчику. Сам же отступил в тень и оттуда, нетерпеливо потирая руки, следил, как тот вертит маску в руках, разглядывает, озирается в поисках зеркала...
- Хороший мальчик, умный мальчик, - бормотал лавочник себе под нос. – Ну, положим, не слишком умный, коли гангстера выбрал... но мне-то какое дело? Ну что, мальчик, нравится? Вот и славно. Примерить хочешь? Примерь, примерь, вот я сейчас зеркало принесу... отличная маска, ты просто сразу почувствуешь себя взрослым... Ну - как?

[Irena]

№ 6

Возвращение домой

...Сергей с наслаждением растянулся в ванне, закрыл глаза. Дома, наконец-то дома! Господи, как осточертело корчить из себя неизвестно кого, ходить в постылой личине «барина», «истинного дворянина»... Сто лет назад путешествия во времени казались чем-то невыразимо привлекательным, фантасты чего только не насочиняли... смешно вспомнить. А на самом деле – рутина. Обычная исследовательская работа. Долгая и нудная подготовка, зубрежка, тренировки, тесты, проверки – а потом столь же долгое и нудное сидение в какой-нибудь грязной дыре. Ну а хоть и в столице. Никто ведь не пошлет сотрудника исследовательского института в «горячую точку» - безопасность превыше всего. И никто не даст ему задания убрать, к примеру, Гитлера и переписать историю. Ни в коем случае! Да и невозможно. Изучай быт, собирай материал... можешь потом диссертацию писать... Экзотика, скажете? Романтика? А слой навоза на улицах? А нужник во дворе? А зимний вечер при свечах? В деревне... хорошо хоть, в роли барина, а не крепостного. Все эти любители старины, шпаг и карет, банных веников и самоваров, - что они понимают? Вся экзотика трехсотлетней давности не стОит нормальной человеческой ванны с шампунем! В комнате с электрической лампочкой! И никаких немытых никиток и феклушек! Никаких тупых рож, от которых просвещение и цивилизация отскакивают, как град от железной крыши! О, поначалу Сергей был настроен решительно и оптимистически. Он не какой-нибудь там, он будет своих крестьян учить, развивать, он объяснит им идеи равенства, он... Он честно пытался. Идеалист... Учил, помогал, развивал, разъяснял. Разумеется, он не надеялся на многое – но создать (не нарушая правил и не болтая лишнего!) маленькую общину свободных, образованных людей, луч света, так сказать, в темном царстве... Идеализма хватило на полгода, потом он бросил это бесполезное занятие: и так уж, вместо уважения, заработал от собственных слуг «звание» дурачка – за глаза, конечно, но он услышал; а с их легкой руки сплетни поползли по всей округе. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы репутация «полупомешанного» сменилась хотя бы званием «чудака». На большее его не хватило.
Но теперь всё. Материала достаточно, работать с ним и работать. А в благословенное и проклятое прошлое он больше ни ногой. В эту антисанитарию, к этим дебилам-соседям, одержимым идеей пристроить за него своих придурковатых дочек, никогда не слышавших, пардонне муа, слова «прокладка»... Дернуло же институт раскошелиться – его персонаж был весьма состоятелен. Оно, конечно, удобно и приятно – но это означало статус «завидного жениха», со всеми вытекающими последствиями. В то время как женитьба никоим образом не входила в планы Сергея. Там?! И дальше что? Бросать жену, пусть и дуру, все-таки непорядочно...

Вода в ванне остыла. Ну и ладно, все равно пора заканчивать. Сергей потянулся за полотенцем – и обнаружил, что забыл его взять, равно как и халат. Надо же, отвык от собственной квартиры! Он открыл рот... и застыл, ошарашенный. Что он собирался сейчас делать? Звать Никитку, чтобы принес барину всё необходимое?! О боже! Неужели проклятая маска так пристала к нему? Стыд-то какой... Барин, как же...
Пробегая голышом по квартире, шаря по полкам в поисках полотенца (да где ж они лежат-то?), дрожа от сквозняка и захлопывая опрометчиво оставленную открытой форточку (идиот, январь на дворе!), Сергей гнал от себя назойливую, как осенняя муха, мыслишку: будь он ТАМ – не он, а Никитка носился бы по дому, не себя самого, а Никитку он бы ругал за не принесенное вовремя полотенце и открытую форточку... а Никитка прятал бы бесстыжие зенки и мычал что-то условно-оправдательное, прекрасно зная, что дурковатый барин сечь не станет, даже в морду не даст, самое большое – покричит, да потом сам же и застесняется.
А потом рябая Фекла вытерла бы мокрые пятна на полу... а откуда взялись бы мокрые пятна, ведь ему не пришлось бы бегать мокрым? Неважно, если бы чего надо было, то и вытерла бы. Ладно, черт с ними, так высохнут.
Холодильник был пуст. Естественно. Сергей в очередной раз чертыхнулся, взвесил вариант похода в супермаркет с последующей варкой пельменей... и заказал пиццу. Хоть не ходить никуда. Первый день дома. Отпраздновал, называется.
Жуя похожую на подметку пиццу, он с откровенной тоской вспоминал, как сдобная румяная кухарка Марьюшка вносила в столовую сдобную румяную кулебяку – прямо-таки по Гоголю, с осетринкой, с грибочками, с гречневой кашей, да с еще чем-то таким-этаким... и какой дух шел от этой кулебяки – с ума сойти! Эти пиццеделы умерли бы на месте от зависти!
А какие борщи Марьюшка варила...
А пироги...
Да и сама она была, надо признаться, очень даже ничего, мелькнуло у Сергея в голове, и он покраснел. Впрочем – чего краснеть-то?

Диссертация продвигалась медленнее, чем хотелось бы и ему, и начальству. Сергей и забыл, сколько времени отнимают бесчисленные бытовые мелочи и как они портят настроение. Магазины. Уборка. Невкусная еда в кафе. Изжога после. Готовка чего-то дома. Мытье посуды. Походы в прачечную. Стирка того, что в прачечную не потащишь... Тысяча и один способ отравить жизнь. Как-то раньше он этого не замечал.
Барином стал? – зудел где-то в уголку сознания противный внутренний голос. – Заигрался?
Ничего не барином, отмахивался Сергей. Всё нормально.
Ах, маска, ах, личина? Ах, крепостное право, пережиток прошлого? А без него-то...
Да замолчи ты, злился Сергей. А то что? – хихикал внутренний голос. – По роже дашь? Не дашь, я тебе не Никитка...
А антисанитарию забыл? – напоминал себе (и внутреннему голосу) Сергей. Ну и что? - тут же приходил ответ. Водопровод от речки к усадьбе соорудить – не велика премудрость, было бы желание. Деньги есть, инженера из города выписать, мужичков запрячь – сделают, как миленькие, и водопровод, и туалет в доме, и горячую воду. Электростанцию, черт возьми, на мельничной запруде!... Ага, размечтался – а провода? А лампочки? Ну и бог с ней, с электростанцией, шестьдесят свечей и свечами могу обеспечить, чай, не бедный. А ножкой притопнуть – будут каждую тарелку кипятком мыть, если потребую. И рубашки мне стирать по три раза в день.
Ах, барин ножкой изволят топнуть! – расхохотался внутренний голос. – Вот мы масочку-то и сняли!
Да, барин! – не выдержав, Сергей выкрикнул это вслух, благо был один в квартире. – Барин! Ну и пусть!
И топнул ногой.

На следующий день он явился в институт с просьбой снова отправить его в командировку, мотивируя это тем, что необходимо перепроверить кое-какие факты для диссертации.

- Ой, барин! Барин приехали!
Сергей вылез из брички, по-хозяйски осмотрел двор. Вот они, морды наглые, бездельные, стоят, глазеют. Как будто дела никакого нет...
- Никитка! Вещи мои занеси!
Белобрысый Никитка, травивший какую-то байку двум хихикающим девкам на крыльце, покосился на Сергея, кивнул – и склонился к уху той, что справа, нашептывая что-то. Девка прыснула в передник.
- Никитка! – Сергей повысил голос. – Долго тебя ждать, мерзавец?!
Парень нехотя подошел, взялся за баулы.
- Разбаловал я тебя... – задумчиво протянул Сергей, стягивая перчатки. – Этак скоро мне самому всё делать придется. А?
- Дык, барин... – Никитка запустил пятерню в нечесаные вихры, потупился, неумело изображая раскаяние. Но не сдержался – хмыкнул. Видимо, представив барина за работой.
После чего Сергей с наслаждением заехал Никитке по конопатой физиономии.
- Дык, барин... – повторил Никитка, на этот раз пялясь на Сергея во все глаза. На лице его было нескрываемое недоумение – и... уважение.
- Еще раз замечу, что без дела шляешься, - выпорю, - добавил Сергей. – Лично. На конюшне.
Последние слова он произнес с особенным удовольствием. И направился к дому.
Никитка, пыхтя и шмыгая разбитым носом, тащил следом баулы. Дворня шушукалась и переглядывалась.
«Ага, выздоровел барин, - с иронией подумал Сергей. – Ума набрался. Вот и радуйтесь теперь.»

Шумел самовар. На столе красовалась гоголевская кулебяка. Марьюшка, сложив руки на животе, стояла в углу и поглядывала на вернувшегося барина многообещающе. Барин, разомлев от чая и сытного ужина, косился на кухарку благосклонно. Но его более занимали иные мысли: насчет соседа за рекой – как бишь его? – у которого были четыре дочери на выданье. Их знакомили пару лет назад, но тогда он особо не приглядывался и не прислушивался. Однако, кажется, хотя бы две из них еще не замужем. Дурочки, конечно... но на личико ничего, симпатичные. Нанести визит, что ли? Впрочем, успеется. Спешить некуда.
Сергей знал, что в институт он не вернется.

[Irena]

№ 7

Дай мне руку.

Рождественские ярмарки, заполненные веселой суетой, всегда дают способ неплохо подзаработать. Шумные ряды торговцев предлагают товары на любой вкус. Лакомки бродят у лотков с пряниками и леденцами, модницы толпятся у прилавков с тканями, лентами, бусами, солидные горожане приглядывают упряжь, домашний скарб и лошадей. Лошади - это отдельная статья любой ярмарки. Чем богаче конный ряд, тем ярмарка солиднее. В этом году я прибился к небольшому бродячему цирку дядюшки Тома. Пара акробатов, девочка-плясунья, старый шут Том – он же хозяин цирка, - канатоходец, ну и я со своими незамысловатыми фокусами, вот и вся труппа. Место досталось бойкое. Народ с удовольствием смотрел на простенькое представление. В миску щедро сыпались медяки, а иногда и серебро.
Ничего сверхъестественного я не показывал, так - ловкость рук и умение отводить глаза. Вынимал из шляпы кролика, показывал банальные карточные фокусы, извлекал монеты из-за уха зевак и цветы из рукава. Конечно, можно было заставлять зрителей бегать босиком по углям, изображать из себя собаку, коня или петуха; но в этом городке инквизиция была строга, и за такие фокусы она по головке бы не погладила. Заканчивалось уже третье представление, когда к толпе зевак присоединилась она. Хорошенькая, свежая, как весенний цветок, в сопровождении служанки, загруженной покупками, незнакомка сразу приковывала к себе внимание, и так уж получилось, что номер я доигрывал только для нее, даже в конце подарил ей букет бумажных цветов.
Представление закончено. Монетки перебрались из кошелей зевак в миску маленькой плясуньи. Каждый отправился по своим делам. Обеспеченная, добропорядочная горожанка - в свою сторону, а балаганный фигляр - своей дорогой. В мечтах я уже сидел в теплой таверне, у большого камина, потягивал горячий грог из глиняной кружки, заигрывая с пухленькой служанкой. Рядом семенила и трещала без умолку взбудораженная выступлением и большим сбором Ташка, внучка дядюшки Тома.
- Ден, а Ден, ты чего это цветочки-то раздариваешь? Я тебе не буду всю ночь новый букет вырезать… Сам отдал, сам и делать будешь..
- А я тебе сказку вечером рассказывать не буду, вредина…
- Конечно, не будешь, ты сегодня опять просидишь до утра в зале, накачиваясь грогом, щупая толстух да облапошивая простаков в карты.
- Ташка, ну в кого ты такая язва растешь?
- В вас, конечно... Где бедному ребенку набраться хороших манер - кругом одни пьяницы, мошенники и бабники?
- Ребенок, прикуси свой грязный язык, а то вымою рот с мылом, – Ташка не сильно поверила моим угрозам, но благоразумно отодвинулась на пару шагов в сторону.
В этот момент из-за угла появился горячий гнедой скакун с не менее горячим всадником. Скакун летел, не разбирая дороги. Сзади слышался шум погони. Ну вот, и на этой ярмарке отметились цыгане. Всадник направил коня прямо в толпу зевак. Толпа расступилась, как по мановению волшебной палочки. Велик у нашего народа инстинкт самосохранения. Едва успел выхватить Ташку из под копыт, как площадь пронзил истошный женский крик: «Изабелла!» Преследуемый древнейшими людскими инстинктами, я кинулся на крик, усердно работая локтями; где-то за спиной пыхтела Ташка, не отступая ни на шаг. Не все успели увернуться от копыт. На брусчатке лежала незнакомка с представления, а рядом голосила пожилая служанка. Протиснувшись вперед, я присел рядом с девушкой. Видимых повреждений не было, но она была без сознания. Служанка голосила сиреной:
-Изабелла, Белла, Беллочка, да на кого же ты меня покинула!..
Пришлось отвесить ей легкую оплеуху. «Беллочка-а-а-а...» - еще раз взметнулось ввысь и удивленно затихло.
- Что случилось?
- Ну этот, бешеный, как налетит. А мы в сторону, а он как Белочку толкнет, она отлетела - и головой о брусчатку, вот лежит, совсем неживая.
Я снял с девушки капор. Русые локоны рассыпались по плечам, обрамив хорошенькое личико. Аккуратно ощупав голову, я ничего страшного не обнаружил, только чуть выше виска дулась огромная лиловая шишка. Дыхание ровное. Пульс немного учащен
- Сударыня, у вас есть чистый носовой платок?
Служанка, шмыгнув носом, пошарила в огромных карманах и протянула мне приличного размера кусок ткани. Набрав в платок снег, приложил к гематоме. Под громкие протесты выдернул клок шерсти из ближайшего тулупа, поджег и поднес еще дымящийся клочок к носику девушки - реакция ноль.
- Живете далеко?
- Да нет, в десяти минутах ходьбы.
- Ну что, показывайте дорогу.
Подняв барышню на руки, я уверенно зашагал за резво семенящей впереди меня служанкой. Идти оказалось действительно недалеко. Через два квартала мы остановились перед большим богатым домом. Я ошибся, она была не добропорядочная горожанка, а особа голубых кровей. Какого черта ее занесло на ярмарку? Передав драгоценную ношу с рук на руки многочисленной челяди, я не удержался и остановил на минутку служанку.
- Как вас зовут?
- Магда, я…
- Так вот, Магда, к синяку прикладывайте лед, лежать не менее недели, и лекаря не забудьте позвать. Все поняли?
Она кивнула головой и бросилась в дом.
Ну вот и все, история закончена, пути княжьих дочек и фигляров дважды не пересекаются.
За спиной все еще пыхтела любопытная, верная Ташка.
- Ден, а ты что, врачевать умеешь?
- Я много чего умею…
- Но ведь лекари - люди богатые, а ты почему с нами таскаешься?
- Много будешь знать, плохо будешь спать.
В полном молчании мы дошли до постоялого двора. В глазах у Ташки металась тысяча вопросов, но чуткой детской душой она понимала, что ответа не получит.

Два дня пролетели в обычной кутерьме. Днем ярмарка, балаган, представления, а по ночам я подолгу просиживал за карточным столом.
На третьи сутки я случайно столкнулся с Магдой. Знакомая фигура мелькнула в толпе, и я решился ее догнать.
- Магда, как там Изабелла?
- Плохо, сударь, совсем плохо. Белла так и не пришла в себя.
- Лекарь приходил?
- Приходил, четыре раза кровь пускал, клистир два раза ставил. А когда у Беллы лихорадка началась, он сказал, что в нее демон вселился, и велел священника вызывать.
- Коновал, откуда только такие берутся…Горячка давно началась?
- Да позавчера к ночи, и больше не отпускает. Мечется бедняжка. Бредит.
- Вторые сутки… это плохо… Я не имею права лечить в этом городе, у меня нет лицензии. Если кто-то узнает, у меня будут крупные неприятности, но я попробую помочь, если вы тайно проведете меня . Вы понимаете, о чем я говорю?
- Да, конечно. Хозяин еще не вернулся, так что приходите к дому к полуночи.
Ну что ж, ночь - это мое время. Колокол пробил полночь. Дверь в дом открылась, и Магда помахала рукой. Через пару минут я уже сидел у постели Изабеллы.
Гематома уменьшилась, синяк выглядел, конечно, устрашающе, но явно не мог быть причиной лихорадки. Я взял в руку тонкое запястье. Пульс слабый, но учащенный.
- Магда, принесите мне, пожалуйста, тазик с холодной водой, винный уксус, и заварите вот эти травы, – я извлекаю из кармана мешочек с сбором, – только не будите никого, сделайте все сами.
Служанка бросилась выполнять поручение.
Закрываю глаза. Медленно выравниваю свой пульс с биением пульса Беллы и, отсчитывая удары, погружаюсь в темноту. Вокруг меня исчезают свет и звуки; когда прекращается противное чувство головокружения, открываю глаза. Длинный темный коридор. Двигаюсь вперед, отсчитывая гулкие шаги. Раз, два, три, четыре, пять…двадцать, двадцать один. Я медленно изменяю реальность, сейчас будет поворот, а за ним дверь. Заворачиваю за угол, так и есть, дверь на месте. Ну, держись, малышка, я уже иду. Толкаю дверь и вхожу…
Черт, только не это… Несколько сотен масок проносятся мимо в безумном хороводе. Огромный зал. Гирлянды цветов и еловых веток, венки из омелы, бесконечные ленты серпантина и кружащие в воздухе конфетти, конфетти, конфетти... Я на маскараде. Сотни беснующихся масок. Ну и сны у тебя, Белла, как теперь тебя искать в этой толпе?
- О белый рыцарь, не дадите ли даме бокал вина…
Белый рыцарь? Это о ком? Пикантная Коломбина заглядывает мне в лицо. Беру бокал вина, протягиваю кокетке. На мгновение руки соприкасаются…Увы, фантом, пустышка.
Подхожу к ближайшему зеркалу и вглядываюсь в отражение. Действительно, белый рыцарь. Плюмаж из страусиных перьев на шлеме, белоснежный плащ через плечо, из прорези забрала глядит грустный и честный взгляд. Жалко, Ташка меня сейчас не видит, а то - бабник, картежник…
Пора менять маску, какой из меня рыцарь, да и неудобно железом весь вечер брякать. Провожу рукой по зеркалу, изменяя призрачную реальность; но сегодня реальность спорит со мной, навязывая свое мнение: из зеркала на меня глядит грустный Пьеро. Самокопанием заниматься сегодня не будем, некогда, еще один взмах рукой - и вот моя привычная маска шута, с ней я уже сросся.
Итак, раз, два, три, четыре, пять - я иду искать…
- Сударыня, в вашей бальной книжке есть место для одинокого бедного шута, чье сердце разбито о ледяной взгляд ваших прекрасных глаз?
Бесконечный и нудный котильон. Никогда бы ни подумал, что буду тебе благодарен. Сто двадцать пять фигур, бесконечное количество пар.
Шаг. Поворот. Почти случайное касание рукой - и пустота. Смена партнеров.
Поклон. Проход вперед. Касание плечами - и пустота. Пары меняются.
Руки за спиной. Кружение по часовой стрелке, кружение против часовой стрелки. Кавалер подает даме руку - и опять фантом.
Сто двадцать пять фигур, сто двадцать пять дам - и везде пустота.
Чувствую себя последним идиотом. Два часа танцевать в зале, заполненном привидениями, бредом воспаленного сознания, глубоко запрятанными страхами и нереализованными желаниями юной особы...
А между тем реальность дрожала и дробилась, меняя цвет стен и рисунок паркета. Изабелле явно становилось хуже.
Так не пойдет, я могу искать ее очень долго, у нее нет столько времени.
Подхожу к ближайшему зеркалу и делаю шаг вперед, покидая сон.
Приступ тошноты и головокружения, и я открываю глаза. Отвар дымится на столе, Магда ставит рядом тазик с водой.
Ну что ж, значит, я все еще в форме, не так уж много времени я провел во сне.
- Магда, вы давно служите Белле?
- Да, почитай, с самого рождения. Матушка-то ее померла при родах, вот меня и взяли из деревни в кормилицы. Белла мне, как дочь.
Развожу уксус в воде, мочу губку и начинаю потихоньку протирать Беллу прохладной водой.
- Расскажите мне, какая она? Как она жила все эти годы?
- Ну, какая… Малышкой была шумной и веселой. Любил ее отец без меры, баловал. Он-то сына ждал, а тут девочка, да еще и без матери воспитывалась. Отец ее сызмальства с собой в седле везде возил, как пацана воспитывал. Когда подросла немного, то могла без седла на любом жеребце полдня проскакать. Отец ей сам уроки фехтования давал. В общем, росла сорвиголовой. А когда Беллочке исполнилось десять лет, отец не вернулся из похода. Сиротка так горевала. Осталась Изабелла хозяйкой огромного поместья. Ненадолго, правда, вскоре суверен назначил опекуна. Лорд Квелли когда приехал, то долго не думал, объявил, что воспитание Беллы не соответствует высокому званию «наследницы» и отправил ее на долгих восемь лет в монастырь, чтобы монашки из нее сделали настоящую леди. Уж как ей там жилось, бедняжке, не знаю, только вот приехала вся такая тихая да неулыбчивая. Я и решила ее на ярмарку сводить, развеяться, да кто же знал, что такая беда случится? На днях лорд Квелли вернется, жениха Белле привезет, а она…
Закрываю глаза - и снова темный коридор. Медленно отсчитываю шаги. Раз, два, три…
Да, девочка, проблем у тебя выше крыши. Десять, одиннадцать, двенадцать… Как тебя искать? От стен пышет жаром, времени остается совсем мало. Двадцать, двадцать один… Толкаю дверь. Опять эти чертовы доспехи. Я не рыцарь, я шут. Реальность дрогнула и выполнила мое желание, на этот раз не споря.
Белла, кто же ты, девочка? Маски монахини я не видел. Невеста? Дамы в белом все участвовали в котильоне. Стоп… Я же видел здесь маленькую девочку, но где? Точно, она сидела у окна…
Я нашел ее, сидящую на подоконнике, спрятавшуюся за роскошной занавесью. Маленькую, одинокую и очень печальную.
- Малышка, что ты тут делаешь?
- Грущу. Мне еще нельзя участвовать в танцах, а взрослым не до меня. Ты мне расскажешь сказку?
- Сказку? Увы у меня просто нет столько времени, но зато смотри, кто у меня есть… - и я протянул ей большого плюшевого мишку. – Если прижать его покрепче, то он расскажет тебе сказку. Он их много знает.
Девчушка схватила медвежонка, стиснула от радости, и он действительно пробурчал: «В одном королевстве жили-были...». Девчушка пискнула от восторга, а я, как бы между прочим, погладил ее по голове… Увы, опять пусто, еще один фантом.
За что я люблю сон, так это за то, что в нем так просто сделать человека счастливым. Как была бы счастлива Ташка, имея такого медвежонка! Но медведи рассказывают сказки только во сне.
Что у нас еще осталось?
«Изабелла осталась хозяйкой огромного поместья.»
Хозяйка. Королева бала восседала на высоком троне. Величественна и недоступна, такую не пригласишь с бухты-барахты на танец.
- Моя королева, зачем Вы так грустны? Одно только слово, и верный ваш шут отдаст свое сердце лишь за тень вашей улыбки.
- И что я буду делать с твоим сердцем?
- Подвесишь на веревочку и будешь играть со своим котенком, или положишь на блюдо и выставишь в назидание своей свите, чтобы они не позволяли тебе скучать…
- Ты дерзок, шут, но забавен…а давай свое сердце, у меня потерялся любимый мячик…
Что и требовалось доказать: падки вы, женщины, до наших сердец. Старая как мир пантомима с извлечением бьющегося сердца и вручением его даме, а в последний момент вместо сердца из руки вылетает белый голубь. Только в этой реальности все проще, и я, стоя на одном колене, вручаю воистину королевский подарок – огромный, с кулак, бриллиант с замурованной внутри пурпурной розой.
- Ты развеселил меня шут. Что желаешь взамен?
- Один поцелуй, моя королева…
- Ты нагл, фигляр…
- А ты нетерпелива… я желаю всего лишь припасть своими грешными устами в благочестивом поцелуе к твоей лилейной ручке.
Еще одна улыбка нахальному шуту - и ее рука милостиво протянута для поцелуя. Не вставая с колена, слегка касаюсь губами руки. Увы…
- Очередная пустышка, - шепчу себе под нос, отходя от величественного трона.
- Эй, ты оскорбил даму! – громко, на весь зал, выкрикнул мальчик-оруженосец.
- Я никого не оскорблял, - этот сон меня начинает нервировать, я прошел тысячи чужих снов, и впервые призрачная реальность диктует мне свои условия, споря со мной. Белл,а ты талантлива - создать такое количество фантомов. Удерживать их долгое время, каждого наделив индивидуальностью и характером. Спорить на равных с мастером снов. Девочка, с такой фантазией тебе бы романы писать. Я отвлекся - и вот расплата: мне в лицо летит перчатка.
- Защищайся или беги, если ты трус! - бретта блеснула всплеском молнии, мальчик замер в боевой стойке.
Любопытная толпа окружает плотным кольцом. Это будет похоже на избиение младенца.
- Не дерусь с детьми, - и я поворачиваюсь к мальчишке спиной.
- Потому что ты подлец и трус! – толпа одобряюще загудела, она ждала развлечений и крови.
Провожу рукой, пытаясь сдвинуть реальность и убрать надоевшего фантома, но мальчик так и стоит на моем пути. Зато у меня в руке материализовалась шпага. Кажется, я устал и теряю власть над этой реальностью.
- Ты сам напросился, молокосос. Убивать не буду, но, клянусь, выпорю гаденыша.
Рапира скрестилась со шпагой: прима, терц, реприз-прима. Мальчик мог дать фору записному дуэлянту. Косой удар в правую ключицу, резкий поворот - и рапира скользнула в воздухе. Реальность заметно вздрогнула. По стенам пошли легкие трещины. Маски стали сливаться в одну размазанную личину, и она смеялась надо мной. Господи, косой квинт после репризы! Финт сменялся ударом, выпад, защита и снова терц и прима. Очередная волна прошла по залу, из канделябров посыпались свечи. Черт!!! Белла, девочка, держись! Только не сейчас, милая моя!
Батман, клинок звякнул о клинок. Мальчик хорош, но на моей стороне опыт и сила. От упавших свечей вспыхивают еловые венки, огонь переходит на шпалеры.
«Отец ее сызмальства с собой в седле везде возил. Как пацана воспитывал.»
Ловлю рапиру на эфес в верхнем блоке и с силой толкаю вперед. Мальчишка теряет равновесие и отступает к стене.
«Когда подросла немного, то могла без седла на любом жеребце полдня проскакать. Отец ей сам уроки фехтования давал.»
Выпад. Моя шпага обертывает бретту пажа, поворот кисти, резкий рывок. Рапира отлетает в сторону. Стремительный рывок вперед - и я локтем прижимаю мальчишку к стене и сдергиваю берет. Водопад русых локонов рассыпается по плечам. Бой закончен. Портьеры вспыхивают, как факелы.
- Изабелла, дай мне руку. Я пришел за тобой.
- Я никого не звала. Мне никого не надо. Я привыкла быть одна.
Тихонько прижимаю ее к себе. Теплую и живую. Плечи вздрагивают от рыданий, горькие слезы обиды и поражения прокладывают тоненькие бороздки по щекам. Маска в сторону - и вот маленькая обиженная девочка плачет у меня на плече.
По потолку бегут тучи, и теплый дождик заливает языки пляшущего пламени. Дождь хлыщет по лицам и по маскам, смывая грим, превращая роскошные костюмы в мокрые тряпки, а утонченных дам и галантных кавалеров - в жутковатые манекены.
- Белла, отпусти их, нам пора возвращаться. Нельзя прятаться от жизни. Хочешь - я покажу тебе будущее? – смахиваю слезинки с ее щеки, собирая их в пригоршню. Каждая слезинка застывает у меня в руках маленьким алмазом с острыми и колючими гранями. Она неуверенно кивает.
В легкой дымке растворяются призраки прошлого и внутренние страхи. Мы одни. Призрачная реальность еще раз вздрогнула и открыла нам выход в парк.
Сочная зелень деревьев и пряно-сладкий аромат цветов, влажная после дождя трава, а где-то за спиной растворяется замок. Мы идем по парку, я держу ее за руку. Проходя мимо клумбы, стряхиваю алмазы на цветы, и они сразу превращаются в росу. Вот там и место твоим слезам. Останавливаемся у ручья.
- Не хочешь умыться? У тебя на лице полоски сажи…
Белла умывается, а я пью ледяную холодную воду.
Мы выходим на край обрыва. Я сдвигаю занавес тумана. Внизу на поляне очаровательная женщина играет с двумя маленькими мальчиками. Всадник несется на вороном коне. Мужчина спрыгивает с коня, хватает на руки женщину и целует ее. Мальчишки уже атакуют отца. Он отпускает жену и подхватывает пацанов, высоко подкидывая их в воздухе.
- Видишь, все будет хорошо, а ты решила отказаться от всего этого… идем, тебе давно пора возвращаться.
Плотный туман снова окутывает нас. Мы идем, держась за руки, а я медленно отсчитываю шаги. Девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… Какая сильная девочка… Одиннадцать, десять, девять… Завидую тому, кто будет всю жизнь вести тебя за руку… Четыре, три, два… Я навсегда запомню этот сон, он был непрост, но так завораживающе красив. Один… Просыпаемся…
Я отпускаю руку. Изабелла открывает глаза.
- Магда, давайте отвар… Она хочет пить…
Белла пьет жадно и много. Капельки пота блестят на висках. Она блаженно улыбается и снова засыпает. Но это уже будет другой сон, легкий и освежающий, как весенний ветерок. Спи, девочка, набирайся сил. Тебе еще нужно так много сделать.
- Ну вот и все, утром она проснется здоровой, а теперь вам тоже пора уснуть.
Легкий взмах рукой, и Магда обмякла в кресле. Спи, верная служанка, ты заслужила отдых. Пусть тебе приснится маленький домик в родной деревне, яблоки с отцовской яблони и полевые цветы, пахнущие медом.
Я мастер снов; мне не говорят спасибо за мою работу, так как меня не помнят. Я остаюсь в памяти лишь тенью из сновидения. Взмах руки - и я стираю сегодняшнюю ночь из памяти Беллы и служанки. Мое мастерство приравнивается инквизицией к колдовству. Я уже трижды приговорен к сожжению. Каждый раз я клянусь себе, что это последний раз, и каждый раз не могу остановиться перед зовом заблудшей души, слышным лишь мне.
Тихонько выхожу в ночь. Как тих предрассветный час. Морозец щиплет щеки. Снег скрипит под ногами. Пять минут - и я уже в таверне.
Последний посетитель недавно покинул уютное тепло. Хозяйка вытирает перемытую посуду.
- Хозяюшка, налей-ка мне бокал вина.
- Держи, пройдоха. Где это тебя сегодня носило всю ночь? Без тебя было скучно…
- Я знаю…
- Что-то ты неважно выглядишь, видать, горячая красотка тебе сегодня досталась, еле ноги несешь.
- Ой, и не говори, еще какая горячая! Но я был на высоте. Но ты же знаешь, я, как истинный рыцарь, не имею права разглашать подробности.
Легкий хлопок полотенцем по руке.
- Иди-ка ты спать, шут гороховый.
Пустой бокал с багровыми каплями вина остался на столе. А я спать, спать, спать… в мир, который любит и знает меня другим.

[Irena]

№ 8

Только его и видели!


Натужно скрипели железные петли покосившихся ворот. Кёрл нерешительно огляделся. Да, старые кожаные сапоги практически развалились, и мужик уже не обращал внимания – в лужу он ступает или просто в жидкую грязь. Да, его серая холщовая накидка вымокла, точно половая тряпка – уже и холодные струи дождя перестали холодить, настолько Кёрл вымок. Мешок висел на спине, точно смертный грех, но грехи можно отмолить, а мешок бросать нельзя ни в коем случае, а то конец придет старине Кёрлу, и кто тогда поставит свечку за упокой?
Кёрл отупел от усталости настолько, что даже громовые раскаты уже не внушали желания втягивать голову в плечи. Пусть небесные старики лютуют – Кёрлу не до них. После дальнего пути в мозгах крепко, точно гвоздь в деревяшке, засела одна лишь мысль – надо заползти туда, где еще тепло. А то капец тебе, старина Кёрл. Замерзнешь, точно собака.
И вот, казалось бы, набрел мужик на то, чего так искал, – укрытие. Так отчего же медлит он и мнется под проливными струями, точно нашкодивший малолетка?
А оттого мужик мялся, что очень уж темным казался высокий монастырь за высокой оградой. Очень уж заброшенным, и таким промозглым на вид, что Кёрла передернуло в очередной раз за этот проклятый Богом день.
Окна приземистого строения были заколочены досками или закрыты железными ставнями. Нежилой вид монастырю придавали обшарпанные ворота, заросли плюща, безудержно вьющегося по серым стенам, и груды мусора у самого порога. Небольшая колокольня едва просматривалась за кружевом дождевых струй, однако не было сомнений – крыша ее провалилась, а стены покосились настолько, что, казалось, колокольня вот прямо сейчас размышляет, куда падать, вправо или влево, а поразмыслив, свалится ко всем чертям на землю.

Кто знает, какая нечисть засела в такой дыре?
Кёрл почесал заросший недельной щетиной подбородок, сдвинул набекрень грязный мешок, бывший когда-то широкополой шляпой, и вздохнул.
- Ну вот чего делать, а? – спросил он вслух. – Что лучше-то, а? Замерзнуть, точно псина шелудивая, или чтоб тебя какой-нибудь упырь уплел за обе щеки, как куренка?
И, взявшись за лямки заплечного мешка, пошлепал по лужам через размокший двор прямо к высокому монастырскому крыльцу.
«На улице точно капец. А в монастыре капец или нет, еще разобраться надо. Может, и не капец». Так рассудил старина Кёрл.
Переминаясь на скользких каменных ступенях, мужик постучал в дверь грязным жилистым кулаком.
- Может, тут сеновал есть какой-нибудь? – пробормотал путник. – Чтоб внутрь не переться. Может, там какая деревяшка сухая найдется для костра?
Развернувшись, он хотел спуститься в мутную лужу, чтоб обойти монастырь вокруг, но резко подпрыгнул от звука голоса:
- А вы куда, добрый человек?
Обернувшись рывком, Кёрл перевел дух. Пугаться было пока что нечего. Из приоткрытой двери на него смотрела миловидная девушка. Цвет волос нельзя было разглядеть из-за белого крестьянского чепца, только глаза ее были голубыми, приветливыми, щеки румяными, в веснушках, губы пухлыми, растянутыми в приветливой улыбке.
- Вы куда? – повторила звонко девчушка. – Проходите, чего мокнуть-то?
- Э… - протянул Кёрл. Ну не привык он, чтоб в нынешние поганые времена вот так, запросто, привечали гостей. Спасибо, если собаку не спустят или самострелом не пригрозят. На ругательства он уже и не обижался.
- Заходите! – девчушка посторонилась и замахала рукой.
Кёрл сделал несколько нерешительных шагов – и очутился в… ТЕПЛЕ.
Пока голубоглазка запирала дверь на многочисленные засовы, Кёрл оглядывался по сторонам. Комната была небольшой, но уютной, затемненной. Мрак разгонялся лишь светом масляной лампы на полу и рыжими отблесками камина из соседнего помещения.
- Проходите, - ласково сказала девушка. – У папы сегодня званый обед. Вы так вовремя!
-Э… - повторился Кёрл. – Я…
- Меня Сильвия зовут, - представилась девушка. – А вас?
Подхватив гостя под руку, она повлекла его через увешанный шпалерами коридор.
- Кёрл я, - пробубнил мужик. Судя по имени, девчушка была из знатных. Тогда почему она так запросто с ним, мужланом? Хотя нет, не из знатных – чепец-то простецкий. Им же проще помереть, чем такое нацепить на себя.
- А…кто?.. – попытался завязать разговор мужик.
- Батюшка мой Освиульф, он хороший. Я вас познакомлю с ним. Вот. Это ваша комната. Отдохните, переоденьтесь. Я сейчас воды принесу умыться.
И девчушка упорхнула, оставив Кёрла одного в небольшой комнатке, обставленной, точно в хорошей гостинице. Минуту назад большая кровать заслонила бы для Кёрла весь свет, но сейчас сон отскочил. Очень уж неожиданно все случилось… Камин горел, тепло восхищало. Мужик опустился на табуретку перед огнем и протянул руки над огнем.
«А камин-то уже раскочегаренный» - смекнул путник. «Хорошо живут, раз дрова ни во что ставят. Или ждали кого?»
Он окинул взглядом добротный стол в углу и пару стульев, простой шкаф и кованый сундук у стены.
Уже через минуту вернулась Сильвия, несущая в руках таз с дымящейся водой и через плечо – белый рушник.
- А вы переоденьтесь! – предложила девушка. – Поглядите в шкафу, не стесняйтесь! Что вам приглянется, то и наденьте. Мокрое оставьте прямо на полу, его высушат, постирают. Я вернусь, и пойдем к батюшке.
Оставив таз и полотенце на столе, девушка упорхнула, точно стрекоза.
Кёрл подошел к шкафу и оглянулся. Девка-то хороша! Помотав головой, отогнал недостойные мысли. Обратился к небесным старцам, что, вот, так, мол, и так, года два девчушек не тискал, сами понимаете, откуда мысли такие. Оно, конечно, грешно, простите недостойного…
В шкафу оказалось ОЧЕНЬ много одежды. И хорошей, добротной! Мужик выбрал для себя серую рубаху, куртку черную из замши и широкие белые штаны.
Когда Кёрл умылся и помыл ноги в тазу, вода почернела.
Он не успел надеть рубашку, когда дверь снова отворилась.
- Ах ты… - еще одна девчушка. Та же Сильвия, но на щеке темная родинка. Сестры, что ли? Если б не родинка, натурально бы спутал. Ой, а чего она недовольная?
- Как ты сюда попал? – прошипела она.
-Пришел. Я ж того, под дождь попал. Меня Сильвия пустила, - выдал Кёрл самую длинную фразу за последнюю неделю.
- Уходи отсюда! – глаза девушки сверкали. – Уходи, а то не жить тебе!
- Я прощения прошу… - растерялся Керл.
- Иди же! Тебе здесь конец! Скорей, пусть поглотит тебя земля! – девушка цедила слова, ее красивое личико исказила гримаса, которую путник принял за отвращение.
- Да, да, - он накинул рубашку, сгреб в охапку мокрые пожитки и, сгорая от стыда, направился к двери.
- Через черный ход! – заявила девушка и…схватила Керла за руку, а потом стремительно повлекла по темному коридору.
«А чего она меня так хватает, ежели гневаться изволит?» - в недоумении раздумывал мужик.
- Скорей же, поспеши! – настаивала девчонка. Вдвоем они уже бежали по каменному полу. Остановившись у низкой железной двери, которой заканчивался коридор, девчушка коснулась пальцем огромного амбарного замка.
- Феннас ноготрим! - прозвенел колокольчик ее голоса. Щелк! - Замок разомкнулся. Бац! Дзынь! – ударился он о гладкую плиту под ногами.
- Колдовство! – прошептал путник, шарахнувшись в испуге.
- Да иди же сюда! – повелительно приказала девчонка. – Некогда мне с тобой возиться. Так, слушай, - она крепко взяла Кёрла за руку и внимательно взглянула в глаза. – Иди по этому ходу.
Темный провал, открывшийся за отомкнутой дверью, дышал промозглой сыростью, затхлым духом плесени и гнили.
- Иди, только быстро. Не бойся, носа не сломаешь, там ровный пол. Потом упрешься в точно такую же дверь. Скажешь тогда: «Именем владыки черной земли – откройся». Окажешься в глухом лесу. Дверь закрыть за собой не забудь. И все – ты свободен. Иди себе, куда шел, а про этот вечер забудь. Понял?
- Я, да, понял.
Кёрл с опаской взирал на девчушку, от удивления забыв про ее красоту.
- Все, пошел.
Та подтолкнула гостя в спину к черному ходу.
- Иди, чего стал. Сейчас сестра придет, визг подымет, и конец тебе.
- А что это вообще за место такое? – Кёрл все медлил. – Вы кто такие?
- А оно тебе надо? – грустно усмехнулась девчонка. – Меньше знаешь, крепче спишь. Слышал про такое? Маскарад у нас сегодня. Блюда уже готовы, но закуска не будет лишней. Понял, да? Все, пошел вон.
Ледяные мурашки побежали по спине путника. От страха задрожали колени, и неверной поступью он двинулся к черному провалу – спасительному ходу. И тут одна мысль его посетила.
«Кто я, мужик или кто?» - спросил себя старина Кёрл.
И, обернувшись, встретился взглядом с голубыми глазами спасительницы.
- А вот ты меня спасаешь, значит? А тебе ничего не будет?
- Экий ты! – хихикнула девчушка. – Кто ж знает про тебя? Сестра моя, да и все. А кто ей поверит? Мы с ней вечно на ножах, все знают, что она всякие гадости про меня придумывает. Все, вали отсюда, а то я передумать могу. Очень уж ты… Сочный.
И в глубине васильковых очей полыхнула алая искра.
Только старину Кёрла и видели.

[Irena]

№ 9

Властелины

Эскадра гиперкрейсеров, ощетинившись нейроплазменными батареями, на субсветовой скорости приближалась к маленькой уютной планетке. Ничего не подозревающая планета отблескивала голубым светом на голоэкранах прицелов. Все взгляды членов экипажа в командирской рубке были прикованы к дамиралу Ггглоку в блестящем мундире-скафандре. Дамирал невозмутимо вышагивал по базальтовой дорожке, неспешно направляясь к своему креслу и всем видом показывая знаменитое хладнокровие старого бойца. Но было видно, что кончик его хвоста чуть подрагивал.
- Ну что, господа фоицеры? – рявкнул дамирал из своего кресла. – Какие есть предложения или возражения по предлагаемому мной гениальному плану захвата этой планеты?
Но все высокопоставленные фоицеры Ренегального Тшаба растерянно отводили глаза, сталкиваясь с горящим взглядом дамирала, и неловко молчали. Лишь их хвосты чуть слышно постукивали по обшивке салона. Перечить дамиралу не хотел никто.
Только молодой зеленохвостый тейленант Рррульк смело встал со своего кресла и осмелился подать голос:
- Многоуважаемый дамирал, господа фоицеры. План захвата и подчинения планеты безусловно прекрасно спланирован и неоднократно успешно опробован на ранее встреченных малых планетах. Но боюсь, этот мирок – более тяжелый случай. Думаю, никто не придал значения сведениям, что передали разведывательные зонды. А там содержится многое очень важное. Во-первых, планета, хоть и имеет прекрасную природу, но очень густонаселена. Во-вторых, цивилизация планеты имеет довольно высокий технический уровень, конечно, несравнимый с нашим, но самый высокий из всех встреченных нами цивилизаций. В-третьих, у них есть основательные запасы ядерного оружия, способного нанести нашим кораблям значительный урон и уничтожить ценную природу планеты, на которую мы претендуем. В-четвертых, люди этой планеты любят и умеют воевать. Часто тренируются друг на друге - дикари, что с них возьмешь. В общем, мы можем встретить достойный отпор и понести существенные потери, так и не получив долгожданное место для жизни.
- И что же уважаемый Рррульк хочет предложить? – прошипел дамирал. - Нам надо сдаться и повернуть обратно, испугавшишь большой толпы глупых полуобезьян, только-только выползших из дикарства, но уже создавших ядерное оружие?
Однако Рррульк, не дрогнув хвостом, продолжил:
- Но благодаря детальному изучению населения этой планеты, у меня есть соображения, по которым мы сможем в кратчайшие сроки полностью подчинить себе планету, без военных действий и потерь.
И молодой фоицер поведал дамиралу и всем собравшимся фоицерам свой хитроумный план.
Раздался протестующий визг несогласных. Как? Разве так можно? Разве мы должны так поступать? Да проще ударить по этим дикарям нашим сверхоружием! И кто такой этот молодой выскочка, чтобы указывать?! А может он этот, как его – пацифист?!
Громкий рык дамирала потряс мягкие стены помещения.
- А ну заткнуться всем!!!
- Уважаемые господа фоицеры, – произнес Ггглок, чуть поостыв. – Я поддерживаю прекрасный план апкитана Рррулька и приказываю всем вам незамедлительно готовиться к его выполнению. Кстати, поздравляю господина апкитана с внеочередным званием, которое я ему присваиваю за эту великолепную идею.
В командирской рубке флагманского крейсера повисла тишина. Лишь чуть слышно шевелилась обивка, подрагивая ворсинками в такт перемигиванию люминесцентных блесток...

...Сэр Кристофер Джефферсон Твистер, нефтяной магнат, миллиардер, конгрессмен, владелец нескольких транснациональных корпораций и двух островов, отдыхал на Ривьере. Пальмы неслышно колыхались в такт веселой итальянской музыке, дул легкий ветерок. Стояла обычная июльская тридцатиградусная прохлада. Конечно, можно было выбрать более теплый курорт, но это было бы непрестижно для такой важной персоны, как он. Твистер неспешно потягивал коктейль, сидя на террасе элитного ресторана, и скучающим взглядом просматривал в инкрустированном золотом ноутбуке программу развлечений на сегодня. В руке была зажата золоченая «гавана» с его личных плантаций. На обрюзгшем лице магната с обвисшими щеками, казалось, навечно застыла недовольная и брезгливая гримаса.
Вдруг перед его столиком остановился какой-то человек, заслонив магнату солнечный свет. Твистер раздраженным взглядом окинул неожиданную досадную помеху. Футболка, тертые джинсы, мятая кепка. Неприметное обветренное лицо, покрытое усталыми морщинами. Истертые, мозолистые руки. Обычный серый человечишка, один из многих, чье призвание - лишь прислуживать сильным мира сего, работать на них в поте лица, питаясь подачками, которые богачи соизволят кинуть таким жалким существам. Человек в упор смотрел на магната и улыбался ему, как старому знакомому. Твистер недовольно поднял бровь и уже собрался позвать кельнера, чтобы тот убрал нахала, но вдруг заметил, как человечишка моргнул и у него пожелтели зрачки. Вот тут то дранг-дамирал Ггглок и узнал маску йамора Рррулька. Йамор был в своей старой маске, уже выцветшей и вытянувшейся. Старые друзья обнялись.
Чуть позже дранг-дамирал и йамор сидели на вилле Гглока у камина, покачиваясь в дорогих креслах викторианской эпохи, и неспешно поглощали живых поросят, запивая их из антикварных золотых кубков мартини, разбавленным соляной кислотой. Их личины давно сползли и теперь лежали у ног неподвижной кучей резины. Наконец то они могли быть самими собой, распрямить хвосты и поболтать на родном языке.
- Эх, йамор... – сказал Ггглок, затянувшись ядовитой курительной палочкой и выпустив пару колец дыма. – Какой отличный план вы тогда придумали! И он осуществляется на все сто! Мы стали полноценными властителями этого мира. Никаких войн, никаких боев, никакого оружия. Людишки сами выбрали себе господ, подчиняются и поклоняются им. Нам осталось лишь заставить этих самых господ – таких же людишек - потесниться и самим занять их место. И это нетрудно, ведь тут величайшими ценностями являются какие-то жалкие цветные бумажки, легко репродуктируемые с нашими технологиями, и куски никому не нужного у нас на планете желтого металла. И за этот ненужный мусор мы получаем питание, ресурсы, землю этих ничтожеств – неоспоримые ценности для нашего народа. Что можно - скупаем, кто мешает – разоряем, убиваем или... замещаем нашими. Мы уже захватили все крупные жизненно необходимые предприятия, теперь почти вся правящая элита почти всех клочков этого жалкого мира – из нас. Мы – правим этим миром! А людишки – нам прислуживают, на нас работают, нас развлекают, нас сами выбирают себе в правители! – тут Ггглок расхохотался квакающим смехом. – Правда, этих ничтожеств все еще слишком много, они слишком быстро плодятся. Но мы работаем над этим. Сокращаем их численность постоянными войнами, разжигаемыми нами конфликтами, выводимыми вирусами и инициированными болезнями, голодом, спонсируемой преступностью, ухудшением качества питания и экологии в местах скопления людишек. Дискриминация семьи у людишек, пропаганда разгульной жизни, изнурение организма долгой тяжелой работой, недостаток денег у большинства людей – всё это работает на нас. Мы даже сейчас подумываем о третьей мировой войне в щадящем для экологии режиме. Скоро, очень скоро численность людишек будет сравнима с нашей, и тогда... И всё это – благодаря вам, Рррульк!
- Рад стараться для своего народа, господин дранг-дамирал! – оторвавшись от своего кубка, сказал немногословный и задумчивый йамор. – Это мой долг фоицера!
Дранг-дамирал согласно кивнул.
– Но главное – пока надо соблюдать конспирацию. Пока, – многозначительно продолжил Ггглок, оживленно помахивая хвостом и меняя цвет кожи. – Аааргхх! Приходится носить эти плюковы маск-костюмы, в которых так немеет хвост, улыбаться нужным людишкам, общаться с ними, решать эти мелкие делишки. Но еще несколько лет - и всё будет по-другому... Хорошо, что они так все обустроили для своих господ сами, что нам почти не надо скрываться, играть роли. Миллиард долларов – и можно делать что угодно. Оплевать кого угодно, избить, убить – все сойдет с рук за пару миллионов. Да и скрываться нам приходится, только когда находимся среди людишек. Дома можно походить в своем естественном виде, гордо расправив хвост. У нас есть огромные виллы в отдельных кварталах и даже городах, мы можем даже купить себе целые острова. Ездим на шикарных машинах, летаем на собственных самолетах, лечимся в своих особых больницах и курортах, наши дети учатся в отдельных элитных школах. Всё наше ближайшее окружение и прислуга в домах – из наших же. Так что контакт с людишками у нас ограничен, и мы можем долго оставаться сами собой, не скрываясь под личиной.
Йамор кивал хвостом в такт спичу дранг-дамирала, все так же задумчиво попивая коктейль.
- А вы, Рррульк? За ваши заслуги вы могли бы уже давно получить чин доп-клоповника или даже клоповника в Тшабе по организации заселения планеты. Или какой-нибудь большой концерн или корпорацию. Или хотя бы свой небольшой остров. Что же вы для себя ничего не потребовали?
- Полноте, господин дранг-дамирал, меня и мою семью вполне устраивает небольшая мебельная фабрика в Нью-Гэмпшире и ранчо. Не люблю я эту суету.
Дранг-дамирал пожал плечами, махнул хвостом и налил себе и йамору еще по порции крепкого коктейля. Они посидели еще немного, вспоминая былые рейды и сражения.
Позже, возвращаясь домой на обычном рейсовом самолете, в эконом-классе, йамор Рррульк долго вспоминал свой разговор с дранг-дамиралом.
-Эх, господин дранг-дамирал, – думал он. - Вы все так же плохо знаете этих «никчемных жалких людишек», так и не удосужились до сих пор ознакомиться с историей этого мирка. Так и не знаете истории ни одного из множества здешних кровавых восстаний и революций. Да и военное дело уже подзабыли. Ведь обособленные группировки войск легче всего уничтожать. Особенно, если они окружены превосходящими силами противника. Так что у жалких никчемных людишек еще есть надежда. А если нет, значит, эти людишки действительно – жалкие и никчемные. Может, это всё и к лучшему.
Никто в самолете не замечал неприметного человека, тихо сидящего у иллюминатора и погруженного в раздумья. А самолет летел в бескрайнюю даль синего неба, в светлое будущее одного из народов.

[Irena]

№ 10

Она лежала на земле.

« А еще у здешнего народа есть обычай: когда сойдут самые лютые морозы и день становится равен ночи, проводить гуляния. И каждый может надеть, что пожелает, а лицо закрыть маской. И никто ему не скажет ничего. Гуляют они так по улицам, пьют и едят, что захотят, и делают, что вздумают. Гуляют так пять дней.
И думается мне – можно в эти дни сделать всё, что нам надо, так, что и не заметит никто. И письмо передать, и убрать кого ненужного.»

«Мне осталось только узнать, какой наряд и маску наденет указанный вами человек. Остальное уже подготовлено: мы знаем и место, и время. Мой человек раздобыл перстень мериса* с его гербом . Есть также человек достаточно искусный …»

Таме не стала читать дальше, аккуратно сложила тоненькие, полупрозрачные листочки, на которых серебрились изящные буквы. Задумалась. На столике лежали предметы из так удачно срезанного сегодня кошеля.
Три золотых, две большие и семь маленьких серебряных монет, да несколько медных. Целое состояние. Тонкий шелковый платок. Девушка раньше только слышала о таких, привозимых из загадочной страны Синни, но, достав из кошеля струящийся, невесомый кусочек ткани, поняла, что это не может быть ничем иным, кроме шелка. Золотое кольцо с печаткой. Таме несколько минут рассматривала рисунок, но не смогла узнать его.
И наконец – письма.
Читать она научилась, еще когда прислуживала в помещичьем доме там, на родине. Крутилась около хозяйских сыновей, когда учитель объяснял им грамоту, пряталась на шкафах, когда ее стали гонять, говоря, что она мешает мальчикам учиться. Подглядывать стало тяжелее, но Таме не сдавалась. Ее завораживала способность уложить слова на бумагу и снова разбудить их.
Девушка провела рукой по волосам, отгоняя воспоминания. Эти письма стоят немалых денег. Это не вызывало сомнений. Но кому и как, чтобы вместо золотых не получить нож под дых?
Таме в волнении заходила по своей каморке. Потом сгребла в тайник все монеты, завернула остальные предметы в холст и запихнула за пазуху. Надо посоветоваться с Эринке. Он подскажет, кому можно предложить письма и сколько за них стоит просить.

Она постучала один раз. Подождала немного, постучала еще раз. Если бы старик был дома, он бы открыл. Или уже успел нажраться в честь карнавала и спит, раздосадовано подумала девушка. Теперь оставался один путь – к капитану. В письме речь шла о карнавале, и, может быть, если не успеть продать письма, то через три дня их уже никто и не купит.

Капитаном звали главаря. Это был грузный, неопрятный мужчина, но в раскосых, цвета олова, глазах читался ум. Он молча выслушал рассказ Таме, взял письма, кольцо и платок, внимательно их осмотрел и спрятал в свой кошель.
- Деньги, конечно, оставила себе? Нехорошо.
- Там серебра немного было и меди, – врать девушка умела не хуже чем срезать кошельки. – Я думала, что могу оставить монеты себе, ведь всё это, - она показала рукой на кошель главаря, - стоит намного больше.
- Только продать «всё это», - тут он передразнил ее интонации, - намного сложнее. Ладно, иди. Считай монеты своей долей, так и быть.
Таме кивнула, присела в поклоне и поспешила исчезнуть.
Капитан недолго смотрел ей вслед. Нюх старого бандита не то что говорил – кричал об опасности. Кого же эта идиотка ограбила? В отличии от Таме, мужчина знал, кому принадлежит герб на кольце. Но вычислить, кто собрался избавиться от мериса, было нелегко – слишком многим он мешал. Тонкая, просвечивающая бумага и платок казались достаточными уликами, но как знать – вдруг они использовались для заметания следов?
«Ты слишком много думаешь. Скоро перехитришь самого себя. Кто бы, кроме этой желтолицей твари, осмелился писать на такой бумаге? Но с другой стороны – он не настолько идиот, чтобы так явно подставляться. А с третьей стороны – кто же думал, что эта идиотка догадается...»
Капитан, наконец, выбрал, к кому нести добычу.
…
Закрывая за собой тяжелую деревянную дверь, окованную железными полосами, он разве что не рычал от переполнявших его чувств. Отчаянье боролось с радостью. Он остался жив - но попал в руки людей, которые убьют его, не задумываясь, при малейшей оплошности. А свою жизнь Капитан ценил. «Мерзавку надо убрать. Как ее там звали?» Он потер нывшие ребра.
- Косой.
- Да?
- Найди эту девку, что приходила ко мне утром, и прирежь ее. Только аккуратно, чтобы не пикнула.
- Сделаю.

***

Карнавал подходил к концу. По улицам слонялись люди, пьяные от вина, от вседозволенности и безнаказанности. Не выдержавшие многодневного разгула валялись под ногами более выносливых. Некий человек в маске барана споткнулся о тело молодой женщины и упал рядом. Его спутники радостно захохотали и предложили несколько возможностей, среди них не самые приличные. Мужчина грязно выругался, вытер об одежду лежавшей грязные руки. На тыльной стороне левой ладони у него была маленькая татуировка; Таме узнала бы этот рисунок – такой же, как на печатке. Но глаза ее смотрели в холодное небо, не мигая.

***

На третий день от весеннего равноденствия две тысячи девятого года государь, наконец, скончался после длительной и мучительной хвори.
Молодой государь, отличающийся невоздержанным нравом и особой нелюбовью к синньцам, начал трехсотлетнюю войну, приказав выдернуть синньскому послу бороду по волоску.

___________________________

*Мерис – дословно означает «дворянин». Применяется в том случае, когда говорящий не уверен в титуле собеседника или не хочет его озвучивать.

[Irena]

№ 11

Секрет воздержания

Первый лучик восходящего солнца заглянул в небольшую пещерку и наткнулся на коленопреклонённую фигуру пожилого монаха в просторном балахоне, склонившегося перед грубоватым распятием. Одеяние выцвело до полной неопределимости ордена подвижника. От сводов отражалась плавная скороговорка слов – еле слышной молитвы или песнопения.
Любопытное солнце осветило обиталище знаменитого отшельника – Хьюго Ангелуса, Хьюго Праведного, Хьюго Девственника, настолько известного своей твёрдостью к блудным соблазнам, что за наставлениями по борению сего греха к нему приходили монахи разных орденов со всей Европы.
Вот и теперь, несмотря на ранний час – золотились только самые верхушки деревьев, – по еле заметной тропинке, петляющей в густом сумраке дубового леса, серым привидением двигалась неясная фигура. По мере приближения стало видно, что это совсем ещё молодой монашек. Юноша бледный с взором горящим, как сказали бы в другое время и в другом месте. Одна, но пламенная страсть погнала его, видно, в дорогу ни свет ни заря. Учитывая репутацию пещерника, природа этой страсти угадывалась запросто. Знать, трудно давалось умерщвление столь юной плоти.
Понимая, что прибыл несколько рановато, страждущий наставления отрок остановился поодаль от пещерки, сгрузив с плеч котомку довольно приличных размеров. Не желая нарушить покой будущего наставника, начинающий аскет снял с пояса чётки из финиковых косточек и занялся собственными духовными упражнениями, движением большого пальца отсчитывая молитвы.
Когда солнце поднялось уже довольно высоко над столетними дубами, а юноша успел и помолиться, и сбегать умыться к журчащему неподалёку ручейку, из своего подземного убежища, кряхтя и потирая поясницу, выбрался Хьюго – потенциальный наставник юношества на трудном пути воздержания. Тут молодой подвижник и предстал пред блеклые очи совершенно седого праведника.
– Бог в помощь, святой отец, – с низким поклоном промолвил монашек.
– Спаси Господи, – ответствовал старец, поморгав после пещерного сумрака и присаживаясь на невысокий камень, удачно сочетающий в себе свойства порожка и скамейки.
– Добрые поселяне подсказали мне дорогу к твоему жилищу и попросили доставить запасы провизии на следующую неделю, – юноша показал рукой на котомку, лежащую в паре шагов от собеседников.
– Спаси Господи, – эхом отозвался Хьюго. – И какая нужда привела тебя ко мне, сын мой?
Монашек порывисто бросился на колени:
– Помоги, отче, постоянно возмущаюсь похотливыми помыслами: брань сия – как огонь горящий день и ночь в моём сердце. А ты, говорят, в мои примерно годы раз и навсегда избавился от этой напасти. Что помогло тебе? Расскажи. Научи. Наставь. Сделай милость.
Движением руки подняв ученика с колен и указав на соседний камень, наставник надолго задумался. Отсутствующий взгляд ясно показывал, что мыслями он явно где-то не здесь и не сейчас.

Да, примерно столько мне тогда и исполнилось... Милость Господня, сейчас хоть вспоминать могу без болезненных спазмов. Как же это было?…
Благовоспитанный отрок из уважаемой, честной семьи строгих нравов, впервые оказавшийся без бдительной родительской опеки. Абитуриентус вольной академии свободных искусств. В мыслях - восходящее светило отечественной словесности. А тут сразу - городской праздник. Да ещё с ежегодным карнавалом. Ах, карнавал, карнавал… Толпы празднично наряженных людей. Маски. Костюмы. Конфетти. Музыка. Танцы. Акробаты. Фокусники. Канатоходцы. Фейерверки. И везде молодые женщины, девушки… Стайками и поодиночке. Стреляющие прекрасными глазками, задевающие то рукой, то бедром… Весёлые, красивые, молодые, манящие, кажущиеся такими доступными, что голова кружится от предвкушения… Конечно, все отцовы напутствия о женщинах, как вратах к геенне огненной и дороге, ведущей к погибели, моментально улетучились. И всё кажется возможным… Вот с этой чёрненькой, в маске летучей мыши, или с этой, светленькой, лёгкой, как фея… Или… Или… О-ох, грехи наши тяжкие.
А эта сама подошла. Прекрасная, как богиня, рыжеволосая, в изящной масочке, стройная, грациозная – всё при ней и всё на месте, соразмерное, соблазнительное… Смех, как серебряный колокольчик. Да лучше бы ослеп тогда сразу! И оглох заодно. Ну не освободил Господь, попустил искушение. Взяла за руку и повела, как молодого телка, как барашка на заклание. В голове туман, а внутри, вот, как у этого страдальца, огонь, горящий в сердце, ну или не только в сердце. Сам пошёл к погибели, да что там пошёл - побежал, вприпрыжку поскакал застоявшимся жеребчиком. Ведь когда вывела за городские ворота, отпустила руку и побежала по дороге, потом по дорожке, потом по тропинке, потом без тропинки, постоянно оглядываясь, махала рукой и смеялась – заливалась. Этим смехом – серебряной ниточкой - вела, как бычка на верёвочке. Вот бы тогда упасть, ногу сломать, головой треснуться. Даже не споткнулся ни разу. И полмысли не мелькнуло, как это хрупкая девица столько миль несётся в полумраке по лугам и рощам, не уставая и даже не потея. Я же весь в мыле. Околдовала, заворожила. Смехом своим ведьмовским морок навела… Ну, да на всё воля Божия. Неисповедимы пути твои…
Привела, наконец. Холмик – не холмик. Землянка – не землянка. Не разглядел тогда, да и не разглядывал. Взяла за руку и завела внутрь чего-то. Там светло, не пойми откуда, и ещё три девы прекрасные. Засмеялись серебряно, подбежали, закружили. Стали трогать, обнимать, целовать, раздевать. Накатила, как волной, какая-то истома, унёсшая последние крупицы воли. Не заметил, как совсем потерял способность самостоятельно двигаться и соображать заодно. Как в тумане помню, раздели и положили на какое-то ложе. Ни рукой двинуть, ни ногой. Чурка с глазами, да и только.
Что дальше случилось, долго не мог вспоминать без мучительной рвоты. Милостью Божией сейчас отпустило. Видно искупил грехи и свои, и отцов, и дедов. Да… Дальше же, дальше… Не приведи Господь этому юноше пережить такое, хотя лекарство от его брани вышло бы безотказное. Ну, благословясь…
А дальше прекрасная незнакомка поднимает руку к волосам и начинает чулком снимать кожу с макушки головы, лица, шеи, плеч и дальше со всего тела, вместе с одеждой. И под этой кожей оказывается что-то зелёное, склизкое, сопливое с какими-то шевелящимися отросточками, вдобавок ещё и зловонное. Больше я и не выдержал – угас. Очнулся ещё разок через какое-то время, на мгновение. Оплетённый какими-то верёвочками, вроде бычьих жил с шишечками на концах. Весь этими шишечками утыканный. И во рту какая-то дрянь, потолще коровьего соска. И в ноздри чего-то засунуто. И в… В общем, куда только могли, туда и засунули жабищи поганые. А тут опять эта мерзость зелёная надо мной склоняется. На этом я окончательно всех чувств и лишился.
Очнулся на рассвете, в рощице буковой, под кроной древесного патриарха. Птички поют, лесом утренним пахнет, листва шумит умиротворяюще. Замёрз страшно, озноб колотит – зуб на зуб не попадает. Приподнялся, вижу – совсем голый, но одежда под головой. Только собрался одеться, вспомнил зелёную харю. Всё нутро сразу наизнанку вывернуло. Сколько времени провалялся скорчившись, сотрясаемый спазмами, уж и не знаю, показалось – вечность. Еле дотащился до какого-то ручейка, обмылся, напился, трясущимися руками оделся. Опять вспомнил вчерашнее - и по новой прополоскало… Господи помилуй.
Поплёлся потихоньку к городу. По дороге встретил какую-то поселянку. Взглянул на неё – помимо воли представилось, будто кожа на голове лопается, и оттуда склизость болотная проглядывает… Опять скрючило в три погибели, и всё заново – до желчи. Бедную женщину словно ветром сдуло – быстрее лани улепетнула. Да как её не понять - встретить такое чучело облёванное, извергающее рвотные потоки.
Отцы-святители! А мне куда податься? Если при виде каждой женщины… Только в монастырь, причём самый строгий, чтобы даже духом их не пахло.
По кустам и оврагам, избегая дорог, добрёл кое-как…
Благословлён будь отец-настоятель – выслушал такое чудо, бледное от истощения, вошёл в положение, приютил. Родителям земной поклон – внесли лепту немалую в монастырскую казну, не отговаривали. Вроде даже обрадовались.
Но и тут не прижился… Не смог… При взгляде на статую Матери Господней – тошнота необоримая… Милостив будь Боже к настоятелю – благословил на пустынное житиё.
Годы в ставшей теперь родной пещерке… Молитвы, пение псалмов, чтение духовного, бдения, рукоделие… Вот с чем бороться не пришлось, так это с чревоугодием и похотью. Больше с унынием и отчаянием… Ну да, хвала Создателю, теперь всё в прошлом.
Такой вот секрет. Этого и врагу не пожелаешь. Не то, что такому искреннему, молодому подвижнику. Каждому свои испытания. Да и где он тех демониц болотных отыщет, если и поверит. Никому пока этих страстей не открывал, кроме отца-настоятеля – на первой исповеди. Что же ему присоветовать-то? Придётся опять, как всегда, что-нибудь из писаний святых отцов вспоминать.

Солнце же, продолжавшее тем временем свой стремительный бег к зениту, как всегда, изливало свет и тепло на праведных и грешных, учеников и учителей, белых и зелёных, разумных и не очень, шерстистых и лиственных, зЕмли и вОды, флору и фауну, выполняя единственный завет – светить всегда, светить для всех.

[Irena]

Ну-с, итак:

Выбирается 4 (четыре) места:
за 1 место - 5 баллов
за 2 место - 3 балла
за 3 место - 2 балла
за 4 место - 1 балл

В исключительном случае голосующий имеет право присудить двум рассказам одинаковое место. Однако оно будет более низким из двух (например, два третьих места и ни одного второго) в целях более тщательной оценки достоинств каждого из рассказов.


В этой теме только голосование. Тема для обсуждения вот здесь: http://forum.fenzin.de/viewtopic.php?t=14146

Напоминаю:
При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.
Весьма желательно дать более-менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.

Внимание: Авторы ДОЛЖНЫ участвовать в голосовании. И желательно - в обсуждении тоже. Но они не имеют права голосовать за собственный рассказ. Баллы, отданные за собственный рассказ, не засчитываются.
Авторы могут голосовать с авторского аккаунта или мне в личку.

Голосование продлится до 8 января включительно.

[Naugperedhel]

Жаль что многие хорошие рассказы с Энрофа не приняли участие и в этом конкурсе.
1 место - № 7 Дай мне руку
2 место - № 3 Маскарад в жизни
3 место - № 1 Алькин маскарад
4 место - № 2 Неправильный мир

[Автор рассказа №10]

1е - 7й "Дай мне руку"
2е - № 8 "Только его и видели!"
3е - № 11 "Секрет воздержания"
4е - № 6 "Возвращение домой" // № 1 "Алькин маскарад"

[Irena]

Жаль что многие хорошие рассказы с Энрофа не приняли участие и в этом конкурсе.

Жаль. Вероятно, это энрофовские авторы.

[Алис]

1 - № 5 Игра
2 - № 7 Дай мне руку
3 - № 1 Алькин маскарад
4 - № 2 Неправильный мир

[Шалдорн Кардихат]

1 место № 5 Игра

2 место № 6 Возвращение домой

3 место № 10 Она лежала на земле.

4 место № 9 Властелины

[Каса]

Голосую:
1 место - № 7 "Дай мне руку"
2 место - № 5 "Игра"
3 место - № 11 "Секрет воздержания"
4 место - "Неправильный мир"

[Rainbow Eyes]

1 место № 9 Властелины
2 место № 5 Игра
3 место № 6 Возвращение домой
4 место № 7 Дай мне руку.