Дамы и господа!
Стартует шестой конкурс "мини-на-фене" (или "сказки-для-стаски", кому как нравится )
Тема : Нечто легкое и изящное
1. Срок подачи - две недели со дня объявления темы. Разрешается присылать по 2 миниатюры от автора.
2. Размер - максимальный объем 0,1 авторского листа (4 тыс. знаков или примерно 1 вордовская страница 12-м шрифтом стандартной разметкой). Минимальный ограничен здравым смыслом.
3. Произведения на конкурс посылаются на адрес stasia.recit@gmail.com и публикуются анонимно. (Просьба, однако, при отсылке указывать свой ник, чтобы ведущий знал, от кого поступил рассказ).
Желательно также послать ведущему в личку подтверждение: "Я прислал(а) рассказ такой-то".
4. Ведущий (то есть я) оставляет за собой право на грамматическую правку. Текстовых изменений обязуюсь не вносить.
5. После окончания срока подачи начинается голосование. Срок голосования - так же две недели, после чего подводятся итоги и объявляются победители.
Срок подачи - до 16 октября (включительно).
Творческих успехов!
Конкурс миниатюры "Нечто легкое и изящное"
Модератор: Stasia
Конкурс миниатюры "Нечто легкое и изящное"
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
№1
Слава
– Первое место занял впечатлитель Ян Круглов с его записью «Ностальгия», которую вы можете посмотреть сразу после выпуска венерианских новостей. Кстати, мистер Круглов находится сейчас в нашем городе, в отеле «Семь Лун», – улыбнулась ведущая на экране визора.
Ян упал в уютное пневмокресло. На бегущей строке уже мелькали восторженные и ругательные отзывы. Он вспомнил, как тяжело далась эта запись. Впечатлительство – новая область творчества. Оно требует полного сосредоточения. Лишь немногие могут крутить в голове фильм, который сразу записывается в виде биотоков мозга на носитель.
Ян потянул из открытого пакета колу и прикрыл шторы в «люксе». Началось.
Легкий флаер, ведомый мужчиной с выбритой по последней моде на затылке тонзурой, притормозил возле маркета. Диана была молода: отановая юбка в обтяжку, натуральная курточка с подогревом, распахнутые ресницы, улыбающиеся синие глаза,
Дверь отъехала в сторону.
– Привет, дорогой.
– Здравствуй, Ди.
Павел медленно поднял флаер, и они полетели за город.
Зашипел сервопривод двери. Ян оглянулся. Жена прошла в комнату. Всепогодный комбез бирюзового цвета трансформировался в песочный халатик, носочки и тапочки.
– Что смотришь, милый? – она чмокнула его в щеку и уселась во второе кресло.
– Элька, сто тысяч кредов наши; я все-таки выиграл этот конкурс! – Ян обратил к супруге сияющее лицо.
– Мой фантазер, ты смог! Мой впечатлитель, – Эля порывисто обняла его и повернулась к визору.
На экране Павел целовал любовницу.
– Ты ведь понимаешь, милая, сцену секса я изображать не стал из-за этих цензоров-моралистов, – Ян отпил колы и закурил.
– Этот Павел специально отключил стабилизатор, чтобы мы видели колыхающийся флаер, – жена поморщилась, взглянула на сок и колу, но пить не стала – семь часов вечера.
– О-о, Ян, Ян, – неслось из флаера.
– Какой Ян? – голос Элеоноры посуровел.
– Ошибка какая-то. Может, корректор напутала, – озадаченно улыбнулся он.
– Неужели корректор! - вспомнились ее белые плечи и роскошная грудь.
– Флаер – как наш. И пятно от несмываемого лака на переднем сиденье.
– Пятно вообразил для достоверности, – Ян опять растянул лицо в улыбке.
– Уфф, шутник, – Эля встала и прикурила сигарету.
Зазвенел колокольчик, информирующий о приходе гостей.
Он нажал кнопку на пульте, и дверь открылась.
– На что мы потратим сто тысяч кредов, Ян-Павел? – спросила от дверей девушка в натуральной курточке с подогревом и прошла в комнату.
– Подлец! – в правую щеку впечаталась Элькина пощечина.
– Так ты женат, подонок! – заломило левую щеку от тяжелой руки Дианы.
– Начитался дневников прапрадедушки и пошел по его стопам! – рука жены схватила со стола и швырнула в утилизатор пухлую пачку листов из бумаги.
Следом полетел раритет, мечта многих коллекционеров – бумажный вариант «Милого друга». Старый большой утилизатор, не имеющий ограничительной решетки на входе, загудел и расщепил содержимое.
– Земная бумага, Мопассан, – седой, импозантный Ян театрально взялся за сердце.
Зазвенел колокольчик у двери. Автоматически, он открыл.
– Янчик, ты прославился; я так рада за тебя, – в комнату, немного покачиваясь с похмелья, вошла девушка в крикливо-ярких брюках, топике и туфлях на шпильке. Она икнула и привалилась к стене. – Девчонки спрашивают, почему ты редко бываешь?
Еще две пощечины.
Колокольчик у дверей. Элегантная дама в плаще-хамелеоне заводит в комнату двоих детей. Мальчика лет трех и девочку лет пяти.
– Ян, солнце, – дети хотят наконец-то познакомиться с папой.
Две пощечины.
Колокольчик у двери.
– А-аа, – Ян вскочил с кресла, пробежал по комнате и прыгнул в утилизатор.
– Медиакорпорация «Венера-Сити-два» предлагает Яну Круглову бессрочный контракт на сериал. В случае согласия просим вписать в чек гонорар по вашему усмотрению, – прошелестел по комнате синтетический голос робота-почтальона.
Из утилизатора пошел легкий дымок – Ян вылетел обратно и шлепнулся на ковер.
– Если ты наш папа, то давай играть в лошадки; ты ведь повезешь нас? – подбежали дети.
Робот еще раз прочел о контракте и гонораре.
– Повезу, – Ян поставил в чеке сумму десять миллиардов кредов, оглядел всех и, вздохнув, добавил еще один ноль.
Слава
– Первое место занял впечатлитель Ян Круглов с его записью «Ностальгия», которую вы можете посмотреть сразу после выпуска венерианских новостей. Кстати, мистер Круглов находится сейчас в нашем городе, в отеле «Семь Лун», – улыбнулась ведущая на экране визора.
Ян упал в уютное пневмокресло. На бегущей строке уже мелькали восторженные и ругательные отзывы. Он вспомнил, как тяжело далась эта запись. Впечатлительство – новая область творчества. Оно требует полного сосредоточения. Лишь немногие могут крутить в голове фильм, который сразу записывается в виде биотоков мозга на носитель.
Ян потянул из открытого пакета колу и прикрыл шторы в «люксе». Началось.
Легкий флаер, ведомый мужчиной с выбритой по последней моде на затылке тонзурой, притормозил возле маркета. Диана была молода: отановая юбка в обтяжку, натуральная курточка с подогревом, распахнутые ресницы, улыбающиеся синие глаза,
Дверь отъехала в сторону.
– Привет, дорогой.
– Здравствуй, Ди.
Павел медленно поднял флаер, и они полетели за город.
Зашипел сервопривод двери. Ян оглянулся. Жена прошла в комнату. Всепогодный комбез бирюзового цвета трансформировался в песочный халатик, носочки и тапочки.
– Что смотришь, милый? – она чмокнула его в щеку и уселась во второе кресло.
– Элька, сто тысяч кредов наши; я все-таки выиграл этот конкурс! – Ян обратил к супруге сияющее лицо.
– Мой фантазер, ты смог! Мой впечатлитель, – Эля порывисто обняла его и повернулась к визору.
На экране Павел целовал любовницу.
– Ты ведь понимаешь, милая, сцену секса я изображать не стал из-за этих цензоров-моралистов, – Ян отпил колы и закурил.
– Этот Павел специально отключил стабилизатор, чтобы мы видели колыхающийся флаер, – жена поморщилась, взглянула на сок и колу, но пить не стала – семь часов вечера.
– О-о, Ян, Ян, – неслось из флаера.
– Какой Ян? – голос Элеоноры посуровел.
– Ошибка какая-то. Может, корректор напутала, – озадаченно улыбнулся он.
– Неужели корректор! - вспомнились ее белые плечи и роскошная грудь.
– Флаер – как наш. И пятно от несмываемого лака на переднем сиденье.
– Пятно вообразил для достоверности, – Ян опять растянул лицо в улыбке.
– Уфф, шутник, – Эля встала и прикурила сигарету.
Зазвенел колокольчик, информирующий о приходе гостей.
Он нажал кнопку на пульте, и дверь открылась.
– На что мы потратим сто тысяч кредов, Ян-Павел? – спросила от дверей девушка в натуральной курточке с подогревом и прошла в комнату.
– Подлец! – в правую щеку впечаталась Элькина пощечина.
– Так ты женат, подонок! – заломило левую щеку от тяжелой руки Дианы.
– Начитался дневников прапрадедушки и пошел по его стопам! – рука жены схватила со стола и швырнула в утилизатор пухлую пачку листов из бумаги.
Следом полетел раритет, мечта многих коллекционеров – бумажный вариант «Милого друга». Старый большой утилизатор, не имеющий ограничительной решетки на входе, загудел и расщепил содержимое.
– Земная бумага, Мопассан, – седой, импозантный Ян театрально взялся за сердце.
Зазвенел колокольчик у двери. Автоматически, он открыл.
– Янчик, ты прославился; я так рада за тебя, – в комнату, немного покачиваясь с похмелья, вошла девушка в крикливо-ярких брюках, топике и туфлях на шпильке. Она икнула и привалилась к стене. – Девчонки спрашивают, почему ты редко бываешь?
Еще две пощечины.
Колокольчик у дверей. Элегантная дама в плаще-хамелеоне заводит в комнату двоих детей. Мальчика лет трех и девочку лет пяти.
– Ян, солнце, – дети хотят наконец-то познакомиться с папой.
Две пощечины.
Колокольчик у двери.
– А-аа, – Ян вскочил с кресла, пробежал по комнате и прыгнул в утилизатор.
– Медиакорпорация «Венера-Сити-два» предлагает Яну Круглову бессрочный контракт на сериал. В случае согласия просим вписать в чек гонорар по вашему усмотрению, – прошелестел по комнате синтетический голос робота-почтальона.
Из утилизатора пошел легкий дымок – Ян вылетел обратно и шлепнулся на ковер.
– Если ты наш папа, то давай играть в лошадки; ты ведь повезешь нас? – подбежали дети.
Робот еще раз прочел о контракте и гонораре.
– Повезу, – Ян поставил в чеке сумму десять миллиардов кредов, оглядел всех и, вздохнув, добавил еще один ноль.
№2
Настроение – минорное
Осень настала
Желтые листья клена
Тропинку скрыли
Осень.
Она приходит с грустью и дождями.
Листопад смешивается воедино с сумятицей мыслей.
Вихрь чувств тонет в фейерверке разноцветных сполохов-листьев.
Почему сегодня преобладает желтый? Оттого, что мне грустно, или мне грустно от того, что все вокруг желто?
Деревья роняют листья, а я прощаюсь с мечтами.
Эта осень обещала мне долгожданное чудо, а принесла боль и разочарование.
Дождь.
Он уносит сор с тропинок, отчего не захватит и мою грусть?
Дождь ли это или слезы моего сердца?
Не знаю: теплые слезы стекают по щекам и стынут. Стынут вместе с моей душой.
Ветер.
Подхватив жухлую листву, он танцует с ней…
Пронзительный свист вдруг дополняется отдельными аккордами. Мелодия скорее позволяет угадать себя, чем звучит.
Но мне она уже не интересна.
Вокруг пустынно и холодно.
На тропинку продолжают падать листья с деревьев.
Тишина.
Осень.
Настроение – минорное
Осень настала
Желтые листья клена
Тропинку скрыли
Осень.
Она приходит с грустью и дождями.
Листопад смешивается воедино с сумятицей мыслей.
Вихрь чувств тонет в фейерверке разноцветных сполохов-листьев.
Почему сегодня преобладает желтый? Оттого, что мне грустно, или мне грустно от того, что все вокруг желто?
Деревья роняют листья, а я прощаюсь с мечтами.
Эта осень обещала мне долгожданное чудо, а принесла боль и разочарование.
Дождь.
Он уносит сор с тропинок, отчего не захватит и мою грусть?
Дождь ли это или слезы моего сердца?
Не знаю: теплые слезы стекают по щекам и стынут. Стынут вместе с моей душой.
Ветер.
Подхватив жухлую листву, он танцует с ней…
Пронзительный свист вдруг дополняется отдельными аккордами. Мелодия скорее позволяет угадать себя, чем звучит.
Но мне она уже не интересна.
Вокруг пустынно и холодно.
На тропинку продолжают падать листья с деревьев.
Тишина.
Осень.
№3
Барс и его игрушка
...Пахло аппетитно.
Точнее, запахов было два: один аппетитный – от блестящей миски на полу, а другой страшный – от горы рыже-бурого меха в кресле. Пик прекрасно знал, что к горе меха прилагаются острые когти и беспощадные зубы, что неподвижность ее обманчива, что от обладателя страшного запаха надо держаться подальше... Но миска с чем-то аппетитным! Сегодня с утра Пику не везло, и теперь желудок настойчиво подбивал на авантюру. Главное – скорость, говорил желудок; скорость и ловкость. Гора меха сладко спит, а мы с тобой пока быстренько...
И Пик решился.
Барса разбудил шорох – слабый, но какой-то странный. Шорох доносился от его миски! Кто-то чужой прокрался в его дом?! Барс осторожно приоткрыл глаз, готовый в следующую секунду броситься на врага, но тут же расслабился: всего лишь новая игрушка, из тех, что двуногие называют «мышками». Принесли, значит, ему сюрприз. Играть Барсу сейчас не хотелось, есть тоже, и он было настроился спать дальше, но тут случилось невероятное: «мышка» докатилась до миски, приподнялась, ухватила кусочек и стала грызть! Барс открыл оба глаза: нет, не показалось. Первым порывом было покарать обнаглевшую игрушку; но Барс тут же сообразил: это же новая игра! Еды двуногие дадут – а вот игрушка, которая может забираться в миску и грызть... Обычно их можно было только гонять лапой – в лучшем случае, они катались по полу, пока не закатывались под шкаф или диван. Но эта... может, она сможет и из-под дивана сама вылезать? Ну-с... будем тогда играть с ней, как с двуногими: притворимся, что она может нас заметить, и будем подкрадываться сзади, незаметно и бесшумно. Охота начинается!
Барс спрыгнул с кресла и осторожно двинулся к увлеченной обедом «мышке». Он не глупый котенок: он не будет бить с размаху, он очень аккуратно, даже без когтей... потому что хорошие игрушки ломать не годится... еще чуть поближе... прыжок... есть!
Он мягко, но крепко прижал добычу обеими лапами.
Конечно же, Пик увлекся, поддавшись на уговоры желудка. Скорость – скоростью, но осторожность-то... Он успел только увидеть мелькнувшую тень – и в следующий миг страшный удар сбил его с ног и прижал к земле. В ужасе он ждал смертоносных когтей – но когтей не было, вот только пошевелиться он не мог, и этот жуткий запах, и сопение чудовища прямо над головой...
Пик закрыл глаза и замер, приготовившись к смерти.
«Мышка» пахла необычно: вкусно, можно сказать. Даже есть захотелось. Конечно же, он не маленький, он знает, что игрушки кусать бессмысленно, они от этого только портятся. Барс покосился на миску – ладно, поесть можно потом.
Он аккуратно убрал лапы и подтолкнул игрушку: давай беги, а я опять тебя поймаю. Игрушка не двигалась. Неужели все-таки сломалась? Вот тебе и раз! Он же так осторожно... Барс даже мяукнул от расстройства. Подумал и подтолкнул еще раз. «Мышка» пискнула и пошевелилась. Он еще раз тронул ее лапой, и она, наконец, сдвинулась с места. Ура, заработала! Барс дал ей откатиться подальше и бросился в погоню.
Такой игрушки у него еще не было! У нее были не колесики, а лапки. Она не бежала по прямой - она сворачивала и петляла, она как будто пыталась прятаться, как живая. А когда забралась-таки под диван – вылезла сама, пришлось только подождать в засаде. Барс прыгал за ней, как котенок. Как приятно вспомнить детство... Он так увлекся, что опомнился только от урчания в животе. Чуть не пропустил ужин, надо же...
С сожалением оставив «мышку», Барс направился к миске. И что бы вы думали? «Мышка» убежала! Он услышал тот же шорох, обернулся – но она уже скрылась в щели возле плинтуса. И так и не вылезла обратно. Барс ждал, царапал стену лапой – ничего. От огорчения он вытребовал на ужин двойную порцию и весь вечер жаловался двуногим на непослушную игрушку – но они, как обычно, не поняли.
От сытной еды и расстройства клонило в сон. Ладно. Может, завтра «мышка» снова появится?
К утру Пик окончательно пришел в себя... и проголодался. Что я говорил? – подал голос желудок. - Главное – скорость! Этой горе меха ни за что нас не догнать!
А еда была вкусная. Не попробовать ли опять? Что нам какие-то коты...
Барс и его игрушка
...Пахло аппетитно.
Точнее, запахов было два: один аппетитный – от блестящей миски на полу, а другой страшный – от горы рыже-бурого меха в кресле. Пик прекрасно знал, что к горе меха прилагаются острые когти и беспощадные зубы, что неподвижность ее обманчива, что от обладателя страшного запаха надо держаться подальше... Но миска с чем-то аппетитным! Сегодня с утра Пику не везло, и теперь желудок настойчиво подбивал на авантюру. Главное – скорость, говорил желудок; скорость и ловкость. Гора меха сладко спит, а мы с тобой пока быстренько...
И Пик решился.
Барса разбудил шорох – слабый, но какой-то странный. Шорох доносился от его миски! Кто-то чужой прокрался в его дом?! Барс осторожно приоткрыл глаз, готовый в следующую секунду броситься на врага, но тут же расслабился: всего лишь новая игрушка, из тех, что двуногие называют «мышками». Принесли, значит, ему сюрприз. Играть Барсу сейчас не хотелось, есть тоже, и он было настроился спать дальше, но тут случилось невероятное: «мышка» докатилась до миски, приподнялась, ухватила кусочек и стала грызть! Барс открыл оба глаза: нет, не показалось. Первым порывом было покарать обнаглевшую игрушку; но Барс тут же сообразил: это же новая игра! Еды двуногие дадут – а вот игрушка, которая может забираться в миску и грызть... Обычно их можно было только гонять лапой – в лучшем случае, они катались по полу, пока не закатывались под шкаф или диван. Но эта... может, она сможет и из-под дивана сама вылезать? Ну-с... будем тогда играть с ней, как с двуногими: притворимся, что она может нас заметить, и будем подкрадываться сзади, незаметно и бесшумно. Охота начинается!
Барс спрыгнул с кресла и осторожно двинулся к увлеченной обедом «мышке». Он не глупый котенок: он не будет бить с размаху, он очень аккуратно, даже без когтей... потому что хорошие игрушки ломать не годится... еще чуть поближе... прыжок... есть!
Он мягко, но крепко прижал добычу обеими лапами.
Конечно же, Пик увлекся, поддавшись на уговоры желудка. Скорость – скоростью, но осторожность-то... Он успел только увидеть мелькнувшую тень – и в следующий миг страшный удар сбил его с ног и прижал к земле. В ужасе он ждал смертоносных когтей – но когтей не было, вот только пошевелиться он не мог, и этот жуткий запах, и сопение чудовища прямо над головой...
Пик закрыл глаза и замер, приготовившись к смерти.
«Мышка» пахла необычно: вкусно, можно сказать. Даже есть захотелось. Конечно же, он не маленький, он знает, что игрушки кусать бессмысленно, они от этого только портятся. Барс покосился на миску – ладно, поесть можно потом.
Он аккуратно убрал лапы и подтолкнул игрушку: давай беги, а я опять тебя поймаю. Игрушка не двигалась. Неужели все-таки сломалась? Вот тебе и раз! Он же так осторожно... Барс даже мяукнул от расстройства. Подумал и подтолкнул еще раз. «Мышка» пискнула и пошевелилась. Он еще раз тронул ее лапой, и она, наконец, сдвинулась с места. Ура, заработала! Барс дал ей откатиться подальше и бросился в погоню.
Такой игрушки у него еще не было! У нее были не колесики, а лапки. Она не бежала по прямой - она сворачивала и петляла, она как будто пыталась прятаться, как живая. А когда забралась-таки под диван – вылезла сама, пришлось только подождать в засаде. Барс прыгал за ней, как котенок. Как приятно вспомнить детство... Он так увлекся, что опомнился только от урчания в животе. Чуть не пропустил ужин, надо же...
С сожалением оставив «мышку», Барс направился к миске. И что бы вы думали? «Мышка» убежала! Он услышал тот же шорох, обернулся – но она уже скрылась в щели возле плинтуса. И так и не вылезла обратно. Барс ждал, царапал стену лапой – ничего. От огорчения он вытребовал на ужин двойную порцию и весь вечер жаловался двуногим на непослушную игрушку – но они, как обычно, не поняли.
От сытной еды и расстройства клонило в сон. Ладно. Может, завтра «мышка» снова появится?
К утру Пик окончательно пришел в себя... и проголодался. Что я говорил? – подал голос желудок. - Главное – скорость! Этой горе меха ни за что нас не догнать!
А еда была вкусная. Не попробовать ли опять? Что нам какие-то коты...
№4
Пиг, Ма, Лион и прекрасная Галатея
Три молодых, но о-о-очень талантливых мага: добряк Ма, розовощёкий толстяк Пиг и красавчик Лион – возвращались из знаменитейшей магической школы города Дурсбурга, закончив курс по некромагии.
Миновав небольшой городок Франкенберг, поддерживая реноме вновь приобретённой специализации, подкрепиться решили на кладбище.
Отобедав на ступеньках небольшого, но уютненького на вид склепа, начинающие мерлины обратили внимание на небольшую мраморную доску с эпитафией.
Красивая вязь, тускло поблескивая недоосыпавшейся позолотой, гласила: "Здесь покоится прекраснейшая Галатея Пандорини, покинувшая этот бренный мир в самом расцвете своей красоты...". Нижняя часть доски с продолжением надписи откололась или была отбита и лежала на земле, явив миру неприглядную свою изнанку, вроде как бы даже и не совсем мраморную. Но наши юные бакалавры, сытно перекусив, поленились беспокоить свои седалища, а пустились фантазировать, как же могла выглядеть прекраснейшая, до того как...
И так, слово за слово, решили они на практике применить вновь приобретённые знания и умения, вернув этому бренному миру Галатею Пандорини в самом расцвете...
День для подобных опытов выдался подходящий, астрологическая обстановка тоже благоприятствовала. До наступления ночи набирались они сил и освежали в памяти необходимые заклинания. С приходом темноты проникли в склеп, скинули крышку саркофага и приступили...
Первым приступил толстяк, как более других дружный со стихией земли, и восстановил прекраснейшую плоть; Ма, предпочитающий водную стихию, наполнил сосуды кровью и заставил биться сердце, а Лион, любимец воздуха, вернул Галатее дыхание жизни. Совсем под утро, встав вокруг уже почти воскресшей Пандорини, предельным напряжением объединённых своих магических способностей призвали они душу прекраснейшей, так, правда, и не поняв – из каких сфер.
С первым лучом солнца возрождённая восстала из гроба. Воистину, она была прекраснейшей. Это было видно воочию, так как одежда её за время упокоения успела истлеть почти полностью.
Три сотворителя стояли, как громом из-за угла поражённые, не сразу осознав, что же такого они натворили. Оттаяв немного, стали они громко восхищаться красавицей и собой заодно. Постепенно восхищения перешли в сначала невнятный, а потом всё более и более яростный спор о том, чей вклад в это дело больше и кто, соответственно, имеет право...
Кричали они одновременно и услышать друг друга было им довольно сложно. Из воплей добряка разбиралось только что-то типа "...на всех хватит...", красавчик, похоже, упирал на "...сама выберет...". Чем же аргументировал розовощекий Пиг, разобрать было решительно невозможно.
Словесная перепалка плавно перетекла в обыкновенную потасовку, а потом и в магический поединок.
Нововозрожденной такие сцены, похоже, были не в диковинку. Сидя на краю саркофага, болтая ножками и нимало не смущаясь, внимательно следила она за всеми перипетиями дискуссии взглядом завсегдатая ипподрома.
Увы! Пришедших к финишу не было. Словом и делом, кому магией, а кому простым булыжником, но всем им досталось больше, чем могла выдержать жизнь. И отправились они опытным путём узнавать тайны некромира, благо и строение было вполне подходящим.
Галатея же красивой летящей походкой покинула место разыгравшейся драмы, задержавшись лишь на миг – перевернуть изящной ножкой отколотую часть надгробной доски с эпитафией. Но только равнодушное солнце и легкомысленный ветер могли прочитать скрытое доселе продолжение роковой, как оказалось, надписи: "...к великой радости всех сограждан, ибо красота её свела в могилу больше жителей города, чем моровое поветрие".
Пиг, Ма, Лион и прекрасная Галатея
Три молодых, но о-о-очень талантливых мага: добряк Ма, розовощёкий толстяк Пиг и красавчик Лион – возвращались из знаменитейшей магической школы города Дурсбурга, закончив курс по некромагии.
Миновав небольшой городок Франкенберг, поддерживая реноме вновь приобретённой специализации, подкрепиться решили на кладбище.
Отобедав на ступеньках небольшого, но уютненького на вид склепа, начинающие мерлины обратили внимание на небольшую мраморную доску с эпитафией.
Красивая вязь, тускло поблескивая недоосыпавшейся позолотой, гласила: "Здесь покоится прекраснейшая Галатея Пандорини, покинувшая этот бренный мир в самом расцвете своей красоты...". Нижняя часть доски с продолжением надписи откололась или была отбита и лежала на земле, явив миру неприглядную свою изнанку, вроде как бы даже и не совсем мраморную. Но наши юные бакалавры, сытно перекусив, поленились беспокоить свои седалища, а пустились фантазировать, как же могла выглядеть прекраснейшая, до того как...
И так, слово за слово, решили они на практике применить вновь приобретённые знания и умения, вернув этому бренному миру Галатею Пандорини в самом расцвете...
День для подобных опытов выдался подходящий, астрологическая обстановка тоже благоприятствовала. До наступления ночи набирались они сил и освежали в памяти необходимые заклинания. С приходом темноты проникли в склеп, скинули крышку саркофага и приступили...
Первым приступил толстяк, как более других дружный со стихией земли, и восстановил прекраснейшую плоть; Ма, предпочитающий водную стихию, наполнил сосуды кровью и заставил биться сердце, а Лион, любимец воздуха, вернул Галатее дыхание жизни. Совсем под утро, встав вокруг уже почти воскресшей Пандорини, предельным напряжением объединённых своих магических способностей призвали они душу прекраснейшей, так, правда, и не поняв – из каких сфер.
С первым лучом солнца возрождённая восстала из гроба. Воистину, она была прекраснейшей. Это было видно воочию, так как одежда её за время упокоения успела истлеть почти полностью.
Три сотворителя стояли, как громом из-за угла поражённые, не сразу осознав, что же такого они натворили. Оттаяв немного, стали они громко восхищаться красавицей и собой заодно. Постепенно восхищения перешли в сначала невнятный, а потом всё более и более яростный спор о том, чей вклад в это дело больше и кто, соответственно, имеет право...
Кричали они одновременно и услышать друг друга было им довольно сложно. Из воплей добряка разбиралось только что-то типа "...на всех хватит...", красавчик, похоже, упирал на "...сама выберет...". Чем же аргументировал розовощекий Пиг, разобрать было решительно невозможно.
Словесная перепалка плавно перетекла в обыкновенную потасовку, а потом и в магический поединок.
Нововозрожденной такие сцены, похоже, были не в диковинку. Сидя на краю саркофага, болтая ножками и нимало не смущаясь, внимательно следила она за всеми перипетиями дискуссии взглядом завсегдатая ипподрома.
Увы! Пришедших к финишу не было. Словом и делом, кому магией, а кому простым булыжником, но всем им досталось больше, чем могла выдержать жизнь. И отправились они опытным путём узнавать тайны некромира, благо и строение было вполне подходящим.
Галатея же красивой летящей походкой покинула место разыгравшейся драмы, задержавшись лишь на миг – перевернуть изящной ножкой отколотую часть надгробной доски с эпитафией. Но только равнодушное солнце и легкомысленный ветер могли прочитать скрытое доселе продолжение роковой, как оказалось, надписи: "...к великой радости всех сограждан, ибо красота её свела в могилу больше жителей города, чем моровое поветрие".
№5
Возвращение
Когда они выехали к холму у Марш-вейл, взошло солнце. Один из путников, тот, который все время подгонял коня, внезапно натянул поводья.
– Долина, – сдавленным голосом начал он и откашлялся, – долина, оказывается, совсем не изменилась.
Не обращая внимания на хмыканье спутника, он спрыгнул на землю и шагнул вниз по склону.
Зима недавно закончилась, но здесь, на востоке, было заметно теплее, нежели в столице. Внизу, в долине, как в огромной чашке с чаем, плескался туман, и где-то там впереди должно быть старое обмелевшее озеро – уцелело ли? Словно отвечая на его мысли, блеснула вдалеке вода. Эдуард остановился, разрываясь между желанием задержаться здесь примерно на половину вечности и стремлением увидеть Гамборо как можно скорее.
Небо светлело, пора было ехать. Эдуард опустился на колено, провел ладонью по редкой жесткой траве. Тут и там среди блеклых листьев виднелись крохотные цветы мышиного чеснока.
– Что я вижу? Лейтенант, вы проголодались?
Бывший лейтенант, однако, проигнорировал это замечание, тщательно заправив чахлые стебли под ленту шляпы. И только потом холодно глянул на попутчика.
– Мой дорогой Лесли! Не будете ли вы столь любезны заткнуться? Иначе вы рискуете быть накормлены этим презренным диким луком, – доверительно проговорил домин Гамборо. – И уверяю вас…
Тут он отвернулся.
– Да?
– Это, пожалуй, красивейшие цветы из всех, что я видел за последние семь лет.
Эдуард выслал коня вперед. За поворотом дороги виднелись сквозь туман острые крыши Гамборо.
Возвращение
Когда они выехали к холму у Марш-вейл, взошло солнце. Один из путников, тот, который все время подгонял коня, внезапно натянул поводья.
– Долина, – сдавленным голосом начал он и откашлялся, – долина, оказывается, совсем не изменилась.
Не обращая внимания на хмыканье спутника, он спрыгнул на землю и шагнул вниз по склону.
Зима недавно закончилась, но здесь, на востоке, было заметно теплее, нежели в столице. Внизу, в долине, как в огромной чашке с чаем, плескался туман, и где-то там впереди должно быть старое обмелевшее озеро – уцелело ли? Словно отвечая на его мысли, блеснула вдалеке вода. Эдуард остановился, разрываясь между желанием задержаться здесь примерно на половину вечности и стремлением увидеть Гамборо как можно скорее.
Небо светлело, пора было ехать. Эдуард опустился на колено, провел ладонью по редкой жесткой траве. Тут и там среди блеклых листьев виднелись крохотные цветы мышиного чеснока.
– Что я вижу? Лейтенант, вы проголодались?
Бывший лейтенант, однако, проигнорировал это замечание, тщательно заправив чахлые стебли под ленту шляпы. И только потом холодно глянул на попутчика.
– Мой дорогой Лесли! Не будете ли вы столь любезны заткнуться? Иначе вы рискуете быть накормлены этим презренным диким луком, – доверительно проговорил домин Гамборо. – И уверяю вас…
Тут он отвернулся.
– Да?
– Это, пожалуй, красивейшие цветы из всех, что я видел за последние семь лет.
Эдуард выслал коня вперед. За поворотом дороги виднелись сквозь туман острые крыши Гамборо.
Последний раз редактировалось Stasia 22 окт 2011, 00:27, всего редактировалось 1 раз.
№6
Время не ждет
Резкий порыв ветра, теплого и упругого, пришелся очень кстати. Какая-то мерзость щелкнула зубами рядом, абсолютно рядом, с ее маленькой ножкой. Она так растерялась, что даже не попробовала спастись бегством, отдавшись на волю рока. Лишь одно мгновение отделяло ее от страшной смерти, но судьба подарила жизнь - паутинка лёгкая, почти невесомая и прозрачная вырвала ее из этого достойного Спилберга сюжета и увлекла ввысь, к пересекающим все небо белоснежным перьям сказочной голубки. Всё выше, выше, ближе к прозрачной голубизне и перламутровым нитям облаков. Она почти растворилась в этом пронизывающе-ярком свете и голубизне, маленькое сердечко затрепетало и замерло от восторга. Она летела подобно птице, наслаждаясь каждым мигом волшебного полета. Кто знает, придется ли ей еще когда-нибудь вновь испытать это удивительное чувство? Где-то там, далеко внизу, в замысловатую сеть сплетались тропинки; деревья и кустарники превращались в мягкий зеленый ковер. Как она любила всё это, весь этот мир чистых, почти искрящихся красок и еле слышных призывных звуков! На горизонте показались разноцветные кубики домов, утопающих в зелени, и она знала – ей надо туда. Там ей будет хорошо. Любовь заполнила все её крохотное существо и даже перелилась через край золотистой капелькой, упавшей вниз божьей росой благословения.
Её невесомый корабль уверенно летел вперед в воздушных волнах, и она немного забеспокоилась: вдруг спаситель-ветер пронесет её мимо этих прекрасных мест. Но потом успокоилась и вновь доверилась его ласковой воле. И не напрасно; он бережно, как драгоценнейший сосуд с эликсиром самой жизни, опустил ее возле домика с веселой красной крышей. Причудливое кружево зелени приняло ее в свой альков, заворожило пронизанной солнцем изумрудностью. Она глубоко вздохнула. Восторг и воспоминания о полете все еще переполняли её, но она знала – пора заняться делом. Время не ждет.
Она не задумывалась, почему именно и куда надо спешить, знала – все станет понятно, когда придет время. Вдруг неожиданно, откуда-то из глубин её таинственного мозга, клеточки которого миллионы лет безошибочно передавали от поколения к поколению удивительные и мистические знания, всплыло странное, нарушающее гармонию мира словосочетание - «черная вдова». Она задумалась на краткий миг. «Ах, буду решать проблемы по мере их поступления!» - и, отмахнувшись второй парой лапок от этой мысли, слишком будничной в её сказочном мире, принялась плести свою почти невидимую бесконечную пряжу.
Время не ждет
Резкий порыв ветра, теплого и упругого, пришелся очень кстати. Какая-то мерзость щелкнула зубами рядом, абсолютно рядом, с ее маленькой ножкой. Она так растерялась, что даже не попробовала спастись бегством, отдавшись на волю рока. Лишь одно мгновение отделяло ее от страшной смерти, но судьба подарила жизнь - паутинка лёгкая, почти невесомая и прозрачная вырвала ее из этого достойного Спилберга сюжета и увлекла ввысь, к пересекающим все небо белоснежным перьям сказочной голубки. Всё выше, выше, ближе к прозрачной голубизне и перламутровым нитям облаков. Она почти растворилась в этом пронизывающе-ярком свете и голубизне, маленькое сердечко затрепетало и замерло от восторга. Она летела подобно птице, наслаждаясь каждым мигом волшебного полета. Кто знает, придется ли ей еще когда-нибудь вновь испытать это удивительное чувство? Где-то там, далеко внизу, в замысловатую сеть сплетались тропинки; деревья и кустарники превращались в мягкий зеленый ковер. Как она любила всё это, весь этот мир чистых, почти искрящихся красок и еле слышных призывных звуков! На горизонте показались разноцветные кубики домов, утопающих в зелени, и она знала – ей надо туда. Там ей будет хорошо. Любовь заполнила все её крохотное существо и даже перелилась через край золотистой капелькой, упавшей вниз божьей росой благословения.
Её невесомый корабль уверенно летел вперед в воздушных волнах, и она немного забеспокоилась: вдруг спаситель-ветер пронесет её мимо этих прекрасных мест. Но потом успокоилась и вновь доверилась его ласковой воле. И не напрасно; он бережно, как драгоценнейший сосуд с эликсиром самой жизни, опустил ее возле домика с веселой красной крышей. Причудливое кружево зелени приняло ее в свой альков, заворожило пронизанной солнцем изумрудностью. Она глубоко вздохнула. Восторг и воспоминания о полете все еще переполняли её, но она знала – пора заняться делом. Время не ждет.
Она не задумывалась, почему именно и куда надо спешить, знала – все станет понятно, когда придет время. Вдруг неожиданно, откуда-то из глубин её таинственного мозга, клеточки которого миллионы лет безошибочно передавали от поколения к поколению удивительные и мистические знания, всплыло странное, нарушающее гармонию мира словосочетание - «черная вдова». Она задумалась на краткий миг. «Ах, буду решать проблемы по мере их поступления!» - и, отмахнувшись второй парой лапок от этой мысли, слишком будничной в её сказочном мире, принялась плести свою почти невидимую бесконечную пряжу.
№7
Когда Коломбина уходит
В воздухе раздался перелив колокольчиков, и из-за ширмы выглянуло улыбающееся лицо Коломбины. Зеленые глаза профессионально лучились весельем и озорством.
- Чем могу Вам помочь? – Голос Коломбины был мягок и приятен. Рыжие волосы образовывали какой-то радостный беспорядок вокруг лица. Её непременно хотелось дернуть за тугой завиток и посмотреть, как пружинка из волос скрутится обратно.
Я вздохнул. Мне захотелось развернуться и уйти. Как всегда. И как всегда, я вытащил из-за спины левую руку и протянул девушке две розы: короткую красную и длинную белую. Она прикусила губу и протянула к ним руку, не смея, однако, коснуться цветков. Потом всё-таки взяла красную и молча исчезла за ширмой.
Я не смотрел. Конечно, робость не была частой реакцией на мое появление. И от этого мне стало ещё более грустно. Кем выйдет она теперь навстречу мне? Как будто уловив мой вопрос, Коломбина снова предстала передо мной. Впрочем, это уже не была Коломбина. Волосы стянуты сеткой, и лишь несколько прядей упрямо торчит из-под плаща, скрывшего её практически всю. В глазах покорность и мягкость. И облегчение. Она берет у меня белую розу и удивленно ждет, потому что я медлю. Тогда я, конечно, веду её к двери, за которой эту девушку ждет иной, новый мир – мир покоя, тишины и преданного служения.
Кто-то тут мог бы рассуждать о просветлении и одухотворенности, благодати и много о чем ещё. Но мне незачем. Я просто брошу сейчас всего один короткий взгляд назад и в картинке исчезающего мира увижу каплю красной розы на окне. И буду знать, что в следующий раз, когда я вынырну из безвременья и ступлю на порог этого дома, я снова увижу лукавое лицо и бойкий взгляд, услышу человеческий голос и прикоснусь к такой настоящей, такой осязаемой жизни. Именно из-за этого я и продолжаю существовать.
А пока та, что была Коломбиной, бросает под ноги белую розу, ступает на дорогу, в которую превращается эта роза, и начинает растворяться и меркнуть. Но её, такую черно-белую, мне уже совсем не жаль.
Когда Коломбина уходит
В воздухе раздался перелив колокольчиков, и из-за ширмы выглянуло улыбающееся лицо Коломбины. Зеленые глаза профессионально лучились весельем и озорством.
- Чем могу Вам помочь? – Голос Коломбины был мягок и приятен. Рыжие волосы образовывали какой-то радостный беспорядок вокруг лица. Её непременно хотелось дернуть за тугой завиток и посмотреть, как пружинка из волос скрутится обратно.
Я вздохнул. Мне захотелось развернуться и уйти. Как всегда. И как всегда, я вытащил из-за спины левую руку и протянул девушке две розы: короткую красную и длинную белую. Она прикусила губу и протянула к ним руку, не смея, однако, коснуться цветков. Потом всё-таки взяла красную и молча исчезла за ширмой.
Я не смотрел. Конечно, робость не была частой реакцией на мое появление. И от этого мне стало ещё более грустно. Кем выйдет она теперь навстречу мне? Как будто уловив мой вопрос, Коломбина снова предстала передо мной. Впрочем, это уже не была Коломбина. Волосы стянуты сеткой, и лишь несколько прядей упрямо торчит из-под плаща, скрывшего её практически всю. В глазах покорность и мягкость. И облегчение. Она берет у меня белую розу и удивленно ждет, потому что я медлю. Тогда я, конечно, веду её к двери, за которой эту девушку ждет иной, новый мир – мир покоя, тишины и преданного служения.
Кто-то тут мог бы рассуждать о просветлении и одухотворенности, благодати и много о чем ещё. Но мне незачем. Я просто брошу сейчас всего один короткий взгляд назад и в картинке исчезающего мира увижу каплю красной розы на окне. И буду знать, что в следующий раз, когда я вынырну из безвременья и ступлю на порог этого дома, я снова увижу лукавое лицо и бойкий взгляд, услышу человеческий голос и прикоснусь к такой настоящей, такой осязаемой жизни. Именно из-за этого я и продолжаю существовать.
А пока та, что была Коломбиной, бросает под ноги белую розу, ступает на дорогу, в которую превращается эта роза, и начинает растворяться и меркнуть. Но её, такую черно-белую, мне уже совсем не жаль.
№8
Первым потемнело небо. Оно всегда первым показывало приближение повелителя.
Затем в кронах деревьев зашумел вольный ветер. Грозно завывая, он спешил напомнить округе о должном почтении, разнося благую весть о скором приходе владыки. И горе было любому облачку, попавшемуся ему по пути. Ибо ветер спешил, и в своей спешке он часто рвал облачко на части, сгоняя получившиеся остатки к быстро увеличивавшимся в размере тучам.
А тучи были горды, они наползали медленно, неторопливо, почти не обращая внимания на старания ветра. И это не удивительно, ведь именно из их глубины обычно появлялся хозяин. И пусть торопится ветер, подгоняя небесную рать, пусть толкает их и несёт на своих плечах. Слишком значительна была их роль, чтобы опускаться до суеты.
А внизу шумели деревья, переговариваясь всё оживлённей. Ветер носился и там, напоминая о должных поклонах и силой заставляя упрямых склоняться всё ниже. А разноцветные листья, словно не замечая тревожной и волнительной атмосферы, уже пускались танцевать, красуясь друг перед другом своими нарядами разнообразных желтых, красных, оранжевых и зелёных оттенков. Весело смеясь, они взмывали, кружились и разлетались в стороны, поддразнивая всех в округе.
Тем временем в глубине туч начинали сверкать первые молнии. Быстрые, прекрасные и смертоносные, они прорезали разреженный воздух, расчищая небесную дорогу. Они всегда сопровождали повелителя, и некоторые неразумные даже называли их его охраной, забывая, что повелителю никакая охрана была не нужна. И как всегда, не смолкая гремел гром, как можно громче славя своего владыку.
И почти одновременно с появлением молний к земле из недр туч устремились наперегонки тяжёлые водяные капли. Они падали, неслись вниз, шепча на своём мелодичном языке слова неведомой песни, сбивая расшалившиеся листья и, наконец, с силой ударяясь о влажную землю. Не переставал шуметь ветер, вплетая свой голос в песню капель дождя, и в небесах сплетался неповторимый узор из грома, ветра и стены дождя, освещаемый яркими вспышками молний. И даже на земле, вдали от этого торжества стихий, бодрые весёлые ручейки спешили присоединить свой голос к извечной хвале повелителю.
И наконец, тогда, когда воздух пропитывался влагой и запахом опавших листьев, а буйство на небе достигало наибольшего размаха, появлялся долгожданный владыка - дракон дождя...
*
– Красивая сказка. Выдумщица ты у нас, сестрёнка, – с улыбкой сказала молоденькая девушка, приобнимая девочку в ярко-жёлтой осенней куртке.
– А дождь-то уже почти закончился, – добавила она, выглянув из-под грязного козырька киоска. - Вот и хорошо, пойдём-ка скорее домой, нас уже заждались, наверно.
– А тебе правда понравилась эта история? – счастливо спросила юная рассказчица, с надеждой поглядывая на свою старшую сестру.
– Правда, правда, – быстро согласилась она. Очарование сказки спадало, и сейчас было важно в появившемся просвете успеть дойти до дому, не забрызгав своё модное пальто. И возможный дождь вновь воспринимался всего лишь помехой, не более.
Так они и пошли, осторожно огибая лужи, в сторону нескольких новостроек, возвышавшихся в другом конце парка. И девочка улыбалась всю дорогу, заново переживая свою неизвестно откуда взявшуюся историю о владыке дождя.
– Да, красивая сказка, – тихо согласился некто невидимый, и лишь размытый силуэт мелькнул среди редко падающих дождевых капель в сторону появившейся радуги. Силуэт, чем-то похожий на дракона.
Первым потемнело небо. Оно всегда первым показывало приближение повелителя.
Затем в кронах деревьев зашумел вольный ветер. Грозно завывая, он спешил напомнить округе о должном почтении, разнося благую весть о скором приходе владыки. И горе было любому облачку, попавшемуся ему по пути. Ибо ветер спешил, и в своей спешке он часто рвал облачко на части, сгоняя получившиеся остатки к быстро увеличивавшимся в размере тучам.
А тучи были горды, они наползали медленно, неторопливо, почти не обращая внимания на старания ветра. И это не удивительно, ведь именно из их глубины обычно появлялся хозяин. И пусть торопится ветер, подгоняя небесную рать, пусть толкает их и несёт на своих плечах. Слишком значительна была их роль, чтобы опускаться до суеты.
А внизу шумели деревья, переговариваясь всё оживлённей. Ветер носился и там, напоминая о должных поклонах и силой заставляя упрямых склоняться всё ниже. А разноцветные листья, словно не замечая тревожной и волнительной атмосферы, уже пускались танцевать, красуясь друг перед другом своими нарядами разнообразных желтых, красных, оранжевых и зелёных оттенков. Весело смеясь, они взмывали, кружились и разлетались в стороны, поддразнивая всех в округе.
Тем временем в глубине туч начинали сверкать первые молнии. Быстрые, прекрасные и смертоносные, они прорезали разреженный воздух, расчищая небесную дорогу. Они всегда сопровождали повелителя, и некоторые неразумные даже называли их его охраной, забывая, что повелителю никакая охрана была не нужна. И как всегда, не смолкая гремел гром, как можно громче славя своего владыку.
И почти одновременно с появлением молний к земле из недр туч устремились наперегонки тяжёлые водяные капли. Они падали, неслись вниз, шепча на своём мелодичном языке слова неведомой песни, сбивая расшалившиеся листья и, наконец, с силой ударяясь о влажную землю. Не переставал шуметь ветер, вплетая свой голос в песню капель дождя, и в небесах сплетался неповторимый узор из грома, ветра и стены дождя, освещаемый яркими вспышками молний. И даже на земле, вдали от этого торжества стихий, бодрые весёлые ручейки спешили присоединить свой голос к извечной хвале повелителю.
И наконец, тогда, когда воздух пропитывался влагой и запахом опавших листьев, а буйство на небе достигало наибольшего размаха, появлялся долгожданный владыка - дракон дождя...
*
– Красивая сказка. Выдумщица ты у нас, сестрёнка, – с улыбкой сказала молоденькая девушка, приобнимая девочку в ярко-жёлтой осенней куртке.
– А дождь-то уже почти закончился, – добавила она, выглянув из-под грязного козырька киоска. - Вот и хорошо, пойдём-ка скорее домой, нас уже заждались, наверно.
– А тебе правда понравилась эта история? – счастливо спросила юная рассказчица, с надеждой поглядывая на свою старшую сестру.
– Правда, правда, – быстро согласилась она. Очарование сказки спадало, и сейчас было важно в появившемся просвете успеть дойти до дому, не забрызгав своё модное пальто. И возможный дождь вновь воспринимался всего лишь помехой, не более.
Так они и пошли, осторожно огибая лужи, в сторону нескольких новостроек, возвышавшихся в другом конце парка. И девочка улыбалась всю дорогу, заново переживая свою неизвестно откуда взявшуюся историю о владыке дождя.
– Да, красивая сказка, – тихо согласился некто невидимый, и лишь размытый силуэт мелькнул среди редко падающих дождевых капель в сторону появившейся радуги. Силуэт, чем-то похожий на дракона.
№9
Кое-что о связи
Моя смена закончилась. Я попрощался со сменщиком и вышел из здания наблюдательного центра. Было раннее утро, спешить некуда – я присел на скамеечку и закурил. Рутина и скука. Надо честно признать самим себе, что наша программа поиска сигналов внеземных цивилизаций откровенно буксует. Вот уже сорок лет, со времен приснопамятной СЕТИ, мы ищем сигналы из космоса во всех мыслимых диапазонах радиоволн – и ничего. Пшик! С другой стороны – признай бесполезность наших усилий – а как же финансирование ООН, сеть наблюдательных центров по всему миру, ежегодные поездки на конференции во всякие Парижи и Нью-Йорки… Не-ет, будем искать!
Краем глаза я заметил шевеление слева от меня. Это оказался молодой человек вполне приятной наружности, впрочем, внешности абсолютно незапоминающейся.
– Здравствуйте, – сказал он, изящно расположившись на краю скамейки. – Разрешите представиться. Я один из тех инопланетян, которых вы ищете.
«Так, – подумал я, – раннее утро, суббота, никого нет, до поста охраны метров триста, не докричишься, а тут сумасшедший. Хорошо, не будем делать резких движений, попробуем заговорить зубы»
– И откуда же вы, так сказать, прибыли?
– Это абсолютно не важно, Галактика наша заселена настолько плотно и мы так часто меняем… как это у вас… место жительства, что моя последняя дислокация не имеет никакого значения.
«Ладно, будем играть до конца».
– Но позвольте, если Галактика, как вы говорите, плотно заселена, так почему мы сорок лет не можем поймать ни одного структурированного сигнала?
– Так именно поэтому я здесь! Вы скоро выступаете на конференции по поиску наших сигналов?
– Точно так.
- Так задайте себе один-единственный вопрос – а почему вы изучаете только колебания электромагнитного поля, как это у вас, радиоволны? С чего вы вбили себе в голову, что космические цивилизации общаются таким медленным и неудобным способом? Сигнал, передающийся со скоростью света – это же абсурд! О какой связи можно говорить, если послание идет от системы к системе сотни и тысячи лет? И почему вы уперлись именно в радиосвязь? Вы даже гравитационные волны не рассматриваете, хотя еще ваш ученый Козырев писал об этом много лет назад!
Молодой человек явно разволновался, он размахивал руками и только что не брызгал слюной.
– Ну представьте себе, – продолжал он, – что вы расставили по берегам вашего Ла-Манша кучу ловцов птиц с сетями, которые хватают всю летающую живность. И на основании того, что вы не поймали ни одного почтового голубя, вы делаете вывод об отсутствии связи между Англией и Францией! Так что передайте вашему обществу, что вы не там ищете и напрасно тратите время и средства.
Меня зацепило не на шутку:
– Так где, где искать, скажите!
Молодой человек как-то резко сдулся и потускнел:
– А вот этого я вам сказать не имею права. Цивилизации четвертого порядка должны дорасти до общения с другими сами. Я и так превысил полномочия, войдя с вами в контакт, но честное слово, больно смотреть, как вы тратите силы впустую. А ведь вы уже много лет имеете знания, позволяющие овладеть основным способом космической связи.
«Нешто рассказать тебе про финансирование ООН? А впрочем, пора звать санитаров».
– Однако, – молодой человек озабоченно посмотрел на часы, – время мое на Земле вышло. Так вы передайте своим, чтобы крепко подумали.
– Но позвольте, – закричал я, – у меня масса вопросов!
Мой визави грустно улыбнулся и медленно растаял в воздухе.
Кое-что о связи
Моя смена закончилась. Я попрощался со сменщиком и вышел из здания наблюдательного центра. Было раннее утро, спешить некуда – я присел на скамеечку и закурил. Рутина и скука. Надо честно признать самим себе, что наша программа поиска сигналов внеземных цивилизаций откровенно буксует. Вот уже сорок лет, со времен приснопамятной СЕТИ, мы ищем сигналы из космоса во всех мыслимых диапазонах радиоволн – и ничего. Пшик! С другой стороны – признай бесполезность наших усилий – а как же финансирование ООН, сеть наблюдательных центров по всему миру, ежегодные поездки на конференции во всякие Парижи и Нью-Йорки… Не-ет, будем искать!
Краем глаза я заметил шевеление слева от меня. Это оказался молодой человек вполне приятной наружности, впрочем, внешности абсолютно незапоминающейся.
– Здравствуйте, – сказал он, изящно расположившись на краю скамейки. – Разрешите представиться. Я один из тех инопланетян, которых вы ищете.
«Так, – подумал я, – раннее утро, суббота, никого нет, до поста охраны метров триста, не докричишься, а тут сумасшедший. Хорошо, не будем делать резких движений, попробуем заговорить зубы»
– И откуда же вы, так сказать, прибыли?
– Это абсолютно не важно, Галактика наша заселена настолько плотно и мы так часто меняем… как это у вас… место жительства, что моя последняя дислокация не имеет никакого значения.
«Ладно, будем играть до конца».
– Но позвольте, если Галактика, как вы говорите, плотно заселена, так почему мы сорок лет не можем поймать ни одного структурированного сигнала?
– Так именно поэтому я здесь! Вы скоро выступаете на конференции по поиску наших сигналов?
– Точно так.
- Так задайте себе один-единственный вопрос – а почему вы изучаете только колебания электромагнитного поля, как это у вас, радиоволны? С чего вы вбили себе в голову, что космические цивилизации общаются таким медленным и неудобным способом? Сигнал, передающийся со скоростью света – это же абсурд! О какой связи можно говорить, если послание идет от системы к системе сотни и тысячи лет? И почему вы уперлись именно в радиосвязь? Вы даже гравитационные волны не рассматриваете, хотя еще ваш ученый Козырев писал об этом много лет назад!
Молодой человек явно разволновался, он размахивал руками и только что не брызгал слюной.
– Ну представьте себе, – продолжал он, – что вы расставили по берегам вашего Ла-Манша кучу ловцов птиц с сетями, которые хватают всю летающую живность. И на основании того, что вы не поймали ни одного почтового голубя, вы делаете вывод об отсутствии связи между Англией и Францией! Так что передайте вашему обществу, что вы не там ищете и напрасно тратите время и средства.
Меня зацепило не на шутку:
– Так где, где искать, скажите!
Молодой человек как-то резко сдулся и потускнел:
– А вот этого я вам сказать не имею права. Цивилизации четвертого порядка должны дорасти до общения с другими сами. Я и так превысил полномочия, войдя с вами в контакт, но честное слово, больно смотреть, как вы тратите силы впустую. А ведь вы уже много лет имеете знания, позволяющие овладеть основным способом космической связи.
«Нешто рассказать тебе про финансирование ООН? А впрочем, пора звать санитаров».
– Однако, – молодой человек озабоченно посмотрел на часы, – время мое на Земле вышло. Так вы передайте своим, чтобы крепко подумали.
– Но позвольте, – закричал я, – у меня масса вопросов!
Мой визави грустно улыбнулся и медленно растаял в воздухе.
№10
Ограниченные возможности
Что возникает перед мысленным взором, когда мы слышим про лёгкое и изящное? Снежинка, мягко кружащаяся безветренным зимним вечером, или пушинка из блондинистой одуванчиковой головки, подхваченная порывом тёплого летнего ветра. Но об этом надо писать стихами, а я, видимо, спал, когда Бог раздавал поэтические таланты: поэтому об осадках и семенах... увы и ах. Оставим в стороне также колибри и прочих гепардов.
Обернёмся к людям... ведь о себе любимых нам, положа руку на сердце, говорить интересней всего, а разная природа и погода, по большей части, только служат красивым обрамлением к историям про человеков.
Так вот, окинув взглядом население родной планеты, на ком же может остановиться наш взор? Да много на ком, от отдельных представителей рода людского до целых профессий: балет, гимнастика и т. п. И это только по внешним признакам, а есть же люди с лёгким и изящным умом, чувством юмора, отношением к жизни и другими сугубо внутренними качествами. Вот об одном из таких людей я и поведу свой рассказ.
Причём, впервые встретив её, а наша героиня – девушка, вы вряд ли подумаете что-либо подобное, а уж слова «лёгкое» и «изящное» придут вам на ум в последнюю очередь. Ведь Кира, так её зовут, – инвалид с детства. Или, как теперь принято говорить, человек с ограниченными возможностями. Тяжёлая форма ДЦП (детского церебрального паралича) –это вам не шутки. Я недостаточно знаком с ней, чтобы спрашивать подробности, но чисто внешне картина малоизящная: фигура выглядит изломанной в трёх местах: в ногах, в груди и в шее, причём искривления не просто линейные, но вроде как ещё и скрученные, вдобавок и руки перекручены сами по себе. При волнении спазмируется ещё и горло, речь, и так немного невнятная, становится более затруднённой. Первый раз, когда я увидел, как Кира идёт, мне показалось – она почти падает при каждом шаге. Что с ней иногда и случается. Да просто донести ложку до рта, не потеряв содержимое, для Киры – каждодневная тренировка силы и настойчивости, а также демонстрация чудес эквилибристики.
Боюсь, я так и не передал картины, но скорее всего это просто невозможно, даже если вы видели людей с похожими проблемами, ведь каждый ДЦПшник ДЦПшен по-своему.
Согласитесь, по описанной картине лёгким и изящным образам родиться очень сложно. Но попробуем заглянуть внутрь, глубже этого нерадостного фасада.
Начнём с того, что у Киры очень твёрдый и цельный характер, проявившийся ещё в детстве, когда она не согласилась пойти учиться в специализированную школу, заявив: «Я не дурочка, не дурочка», и родители отвели её в обычную, общеобразовательную. Где ей вряд ли легко училось. Но то, что Кира оказалась с ограниченными физическими, а не умственными возможностями, – непреложный факт, ибо после школы она с отличием закончила дневное отделение кафедры рекламы, соц. работы, психологии и педагогики. И её научные работы о реабилитации инвалидов основаны не столько на теории, сколько на большом практическом опыте. Ведь она непременный участник и организатор уникальных акций для инвалидов: инваРобинзонад, сплавов по сибирским рекам, театров, инваКВНов и многих других.
Правда, само по себе это не говорит о лёгкости, ведь всё это можно делать и стиснув зубы. Но вот тут-то и проявляется Кирино изящество. Улыбка не сходит с её лица в самых сложных обстоятельствах. Очень легко, с юмором и шутками проживает она многие трудные моменты. А ведь трудными для неё могут стать самые простые вещи, например, почистить картошку, ведь ей никогда не давали в руки нож – не дай Бог случайно зарежется.
Да и без всяких походов, просто приручить компьютерную мышь… когда та норовит выскочить из спазмированной руки… но и тут у Киры свои способы укрощения: и погладить когда надо и стукнуть в область её, мышиного, шейного позвонка. Про диск на терабайт, улыбаясь, говорит: «Главное не свернуть ему шею, когда падаем вместе, а то у меня-то файлы не потрескаются, поднимусь и дальше пойду, а парню-то на всю голову память отшибить может». Недюжинное чувство юмора помогает ей легко, как бы летя, проживать непростую, но очень насыщенную жизнь.
И ведь она не делает вид, что здорова, а приняла свою проблему как данность и не влачится, а как бы неловко вальсирует по своему пути. Кстати, она и в студию бальных танцев ходила. «Я просто живу», – говорит Кира, и у неё действительно какой-то врождённый талант жить.
После встречи с этой удивительной девчонкой мне просто стыдно унывать, с моими-то менее ограниченными возможностями.
Ограниченные возможности
Что возникает перед мысленным взором, когда мы слышим про лёгкое и изящное? Снежинка, мягко кружащаяся безветренным зимним вечером, или пушинка из блондинистой одуванчиковой головки, подхваченная порывом тёплого летнего ветра. Но об этом надо писать стихами, а я, видимо, спал, когда Бог раздавал поэтические таланты: поэтому об осадках и семенах... увы и ах. Оставим в стороне также колибри и прочих гепардов.
Обернёмся к людям... ведь о себе любимых нам, положа руку на сердце, говорить интересней всего, а разная природа и погода, по большей части, только служат красивым обрамлением к историям про человеков.
Так вот, окинув взглядом население родной планеты, на ком же может остановиться наш взор? Да много на ком, от отдельных представителей рода людского до целых профессий: балет, гимнастика и т. п. И это только по внешним признакам, а есть же люди с лёгким и изящным умом, чувством юмора, отношением к жизни и другими сугубо внутренними качествами. Вот об одном из таких людей я и поведу свой рассказ.
Причём, впервые встретив её, а наша героиня – девушка, вы вряд ли подумаете что-либо подобное, а уж слова «лёгкое» и «изящное» придут вам на ум в последнюю очередь. Ведь Кира, так её зовут, – инвалид с детства. Или, как теперь принято говорить, человек с ограниченными возможностями. Тяжёлая форма ДЦП (детского церебрального паралича) –это вам не шутки. Я недостаточно знаком с ней, чтобы спрашивать подробности, но чисто внешне картина малоизящная: фигура выглядит изломанной в трёх местах: в ногах, в груди и в шее, причём искривления не просто линейные, но вроде как ещё и скрученные, вдобавок и руки перекручены сами по себе. При волнении спазмируется ещё и горло, речь, и так немного невнятная, становится более затруднённой. Первый раз, когда я увидел, как Кира идёт, мне показалось – она почти падает при каждом шаге. Что с ней иногда и случается. Да просто донести ложку до рта, не потеряв содержимое, для Киры – каждодневная тренировка силы и настойчивости, а также демонстрация чудес эквилибристики.
Боюсь, я так и не передал картины, но скорее всего это просто невозможно, даже если вы видели людей с похожими проблемами, ведь каждый ДЦПшник ДЦПшен по-своему.
Согласитесь, по описанной картине лёгким и изящным образам родиться очень сложно. Но попробуем заглянуть внутрь, глубже этого нерадостного фасада.
Начнём с того, что у Киры очень твёрдый и цельный характер, проявившийся ещё в детстве, когда она не согласилась пойти учиться в специализированную школу, заявив: «Я не дурочка, не дурочка», и родители отвели её в обычную, общеобразовательную. Где ей вряд ли легко училось. Но то, что Кира оказалась с ограниченными физическими, а не умственными возможностями, – непреложный факт, ибо после школы она с отличием закончила дневное отделение кафедры рекламы, соц. работы, психологии и педагогики. И её научные работы о реабилитации инвалидов основаны не столько на теории, сколько на большом практическом опыте. Ведь она непременный участник и организатор уникальных акций для инвалидов: инваРобинзонад, сплавов по сибирским рекам, театров, инваКВНов и многих других.
Правда, само по себе это не говорит о лёгкости, ведь всё это можно делать и стиснув зубы. Но вот тут-то и проявляется Кирино изящество. Улыбка не сходит с её лица в самых сложных обстоятельствах. Очень легко, с юмором и шутками проживает она многие трудные моменты. А ведь трудными для неё могут стать самые простые вещи, например, почистить картошку, ведь ей никогда не давали в руки нож – не дай Бог случайно зарежется.
Да и без всяких походов, просто приручить компьютерную мышь… когда та норовит выскочить из спазмированной руки… но и тут у Киры свои способы укрощения: и погладить когда надо и стукнуть в область её, мышиного, шейного позвонка. Про диск на терабайт, улыбаясь, говорит: «Главное не свернуть ему шею, когда падаем вместе, а то у меня-то файлы не потрескаются, поднимусь и дальше пойду, а парню-то на всю голову память отшибить может». Недюжинное чувство юмора помогает ей легко, как бы летя, проживать непростую, но очень насыщенную жизнь.
И ведь она не делает вид, что здорова, а приняла свою проблему как данность и не влачится, а как бы неловко вальсирует по своему пути. Кстати, она и в студию бальных танцев ходила. «Я просто живу», – говорит Кира, и у неё действительно какой-то врождённый талант жить.
После встречи с этой удивительной девчонкой мне просто стыдно унывать, с моими-то менее ограниченными возможностями.
№11
Мерцанье тени
Десятилетний пастушок сидел на обломке древней колонны, свесив ногу, колено второй подтянув к подбородку.
***
Порыв.
Орел и факел.
***
Истертая и многократно заштопанная куртка мальчишки была, тем не менее, чисто-белая, как заповедал Посланник. Но волосы, жесткие, спутанные, торчали, точно репейник.
***
Горделивый поворот головы, золотая корона Повелителя Царей.
***
Полуденное солнце одинаково тепло обогрело и древнюю руину, и плечи мальчишки. После сумеречной стужи дневное тепло не скоро утомляет.
***
Ветер, славя, развевает царственную мантию, а конь! Вот бы такого! Снежно-белого, с соразмерною головой, мощной шеей, тонкими, но сильными ногами. И с золотой сбруей! Вот бы такого!
***
Блеяли овцы в отдалении. Среди руин они не ходили – на камне не найти травы. Говорят, что Повелитель Царей подобен солнцу. Пастушок был рад солнечному теплу, только вот в доброте Царя сомневался. Видел он однажды огромный поезд, сопровождавший Второго Сына Десятой Жены...
***
А Хосров? Тот, чей лик столь лучезарен даже на этом полустертом барельефе? Говорят, он действительно походил на солнце. Столь же добрый, ласковый и справедливый. Пастушку хотелось в это верить. Очень-очень хотелось.
"Разве может так случиться, – спросил он себя, – чтобы такие возвышенные легенды писали о злом и несправедливом человеке?"
Когда Хосров во всей своей славе уехал в последний путь, прекраснейшая и нежнейшая из дочерей Аратшахра ждала его много дней, а потом исчезла...
Говорят, что только тот, кто истинно любит, может узреть ее облик на фоне барельефа – лишь на миг.
***
Пастушок вскочил.
Что видел он – наяву или то лишь пригрезилось? Неужели сама арвоподобная Ширин на краткое мгновение сделала шаг навстречу из поистертой и все же монолитной плиты?
***
Не веря себе, мальчишка приблизился к стене. Аромат небес витал, едва уловимый. Цветущая роза лежала у подножия барельефа.
Пастушок нагнулся - и замер, трепеща. Он не смел прикоснуться к нежному цветку своими уже покрытыми мозолями руками.
Ширин – далеко. А его любовь - она... Еще на земле! Она среди смертных!
И пастушок, отбросив сомнения, поднял цветущий подарок и поднес его к губам.
Мерцанье тени
Десятилетний пастушок сидел на обломке древней колонны, свесив ногу, колено второй подтянув к подбородку.
***
Порыв.
Орел и факел.
***
Истертая и многократно заштопанная куртка мальчишки была, тем не менее, чисто-белая, как заповедал Посланник. Но волосы, жесткие, спутанные, торчали, точно репейник.
***
Горделивый поворот головы, золотая корона Повелителя Царей.
***
Полуденное солнце одинаково тепло обогрело и древнюю руину, и плечи мальчишки. После сумеречной стужи дневное тепло не скоро утомляет.
***
Ветер, славя, развевает царственную мантию, а конь! Вот бы такого! Снежно-белого, с соразмерною головой, мощной шеей, тонкими, но сильными ногами. И с золотой сбруей! Вот бы такого!
***
Блеяли овцы в отдалении. Среди руин они не ходили – на камне не найти травы. Говорят, что Повелитель Царей подобен солнцу. Пастушок был рад солнечному теплу, только вот в доброте Царя сомневался. Видел он однажды огромный поезд, сопровождавший Второго Сына Десятой Жены...
***
А Хосров? Тот, чей лик столь лучезарен даже на этом полустертом барельефе? Говорят, он действительно походил на солнце. Столь же добрый, ласковый и справедливый. Пастушку хотелось в это верить. Очень-очень хотелось.
"Разве может так случиться, – спросил он себя, – чтобы такие возвышенные легенды писали о злом и несправедливом человеке?"
Когда Хосров во всей своей славе уехал в последний путь, прекраснейшая и нежнейшая из дочерей Аратшахра ждала его много дней, а потом исчезла...
Говорят, что только тот, кто истинно любит, может узреть ее облик на фоне барельефа – лишь на миг.
***
Пастушок вскочил.
Что видел он – наяву или то лишь пригрезилось? Неужели сама арвоподобная Ширин на краткое мгновение сделала шаг навстречу из поистертой и все же монолитной плиты?
***
Не веря себе, мальчишка приблизился к стене. Аромат небес витал, едва уловимый. Цветущая роза лежала у подножия барельефа.
Пастушок нагнулся - и замер, трепеща. Он не смел прикоснуться к нежному цветку своими уже покрытыми мозолями руками.
Ширин – далеко. А его любовь - она... Еще на земле! Она среди смертных!
И пастушок, отбросив сомнения, поднял цветущий подарок и поднес его к губам.
Последний раз редактировалось Stasia 22 окт 2011, 00:51, всего редактировалось 1 раз.
№12
Куда уходит детство
С шиферной крыши свисает ряд прозрачных сосулек. Сквозь них синеет безоблачное небо. Большие капли срываются сверху и с легким звоном разбиваются о деревянное крыльцо. Воздух насыщен гомоном воробьев и далекими криками играющей ребятни.
Десятилетний Сережка повернул лицо к солнцу. Если смотреть на него, прищурив глаза, то ресницы окрашивают мир в разные цвета. Он становится волшебным, но через мгновение глаза закрываются полностью, и солнце просто греет веки, нос, щеки. Там, где на землю падают лучи солнца, снег медленно тает и истекает тонкими ручейками. Маленькие ручейки журчат, сливаются друг с другом и постепенно набирают силу.
– Какое точное перемещение, – Сергей Григорьевич Берцев, директор института Времени и Пространства, застыл на тротуаре, вдыхая густой весенний воздух. Сердце его колотилось. Знакомый коттедж, синяя веранда, забор. В подтаявшем снегу аллейка из высоких карагачей, за которой расположена автомобильная дорога. Машин почти нет. Да, дороги тогда были пустынны. Томительно-щемящее чувство в груди и легкая грусть вперемешку с радостью. Он смотрел на мальчишку без шапки, в расстегнутой курточке и школьной форме. Брюки заправлены в резиновые сапоги, в которых, он точно это знал, хлюпает вода. Мальчуган подталкивал в ручейке прутиком кораблик, сделанный из половинки ореховой скорлупы.
– Сережа, домой, куша-ать, – Сергей Григорьевич услышал родной знакомый голос и всё вокруг, несмотря на очки, немного потеряло резкость.
– Эй, парень, – голос его дрогнул, – тебя мама зовет.
– Знаю. Третий раз уже зовет, – парнишка вызволял кораблик из очередного плена. Несколько веток образовали запруду, маленький ручеек, стремясь слиться с большим, пробивался под преградой.
– Может, мне повести кораблик, пока ты покушаешь?
– В большом ручье он пойдет быстрее, я могу не успеть, – мальчик на секунду задумался, потом отдал прутик ему. – Ладно, ведите; у меня дома есть второй корабль. Ручей впадает в речку. Только это далеко.
Сережка убежал домой греться и, наверно, готовить уроки.
Ручеек с тротуара выбрался на асфальтовую дорогу и широкой лентой устремился вдаль. Не обращая внимания на прохожих, одетых в непривычные одежды двадцатого века, седой высокий человек в новом костюме и кожаных ботинках шлепал по воде.
Капитан вел свою бригантину.
Куда уходит детство
С шиферной крыши свисает ряд прозрачных сосулек. Сквозь них синеет безоблачное небо. Большие капли срываются сверху и с легким звоном разбиваются о деревянное крыльцо. Воздух насыщен гомоном воробьев и далекими криками играющей ребятни.
Десятилетний Сережка повернул лицо к солнцу. Если смотреть на него, прищурив глаза, то ресницы окрашивают мир в разные цвета. Он становится волшебным, но через мгновение глаза закрываются полностью, и солнце просто греет веки, нос, щеки. Там, где на землю падают лучи солнца, снег медленно тает и истекает тонкими ручейками. Маленькие ручейки журчат, сливаются друг с другом и постепенно набирают силу.
– Какое точное перемещение, – Сергей Григорьевич Берцев, директор института Времени и Пространства, застыл на тротуаре, вдыхая густой весенний воздух. Сердце его колотилось. Знакомый коттедж, синяя веранда, забор. В подтаявшем снегу аллейка из высоких карагачей, за которой расположена автомобильная дорога. Машин почти нет. Да, дороги тогда были пустынны. Томительно-щемящее чувство в груди и легкая грусть вперемешку с радостью. Он смотрел на мальчишку без шапки, в расстегнутой курточке и школьной форме. Брюки заправлены в резиновые сапоги, в которых, он точно это знал, хлюпает вода. Мальчуган подталкивал в ручейке прутиком кораблик, сделанный из половинки ореховой скорлупы.
– Сережа, домой, куша-ать, – Сергей Григорьевич услышал родной знакомый голос и всё вокруг, несмотря на очки, немного потеряло резкость.
– Эй, парень, – голос его дрогнул, – тебя мама зовет.
– Знаю. Третий раз уже зовет, – парнишка вызволял кораблик из очередного плена. Несколько веток образовали запруду, маленький ручеек, стремясь слиться с большим, пробивался под преградой.
– Может, мне повести кораблик, пока ты покушаешь?
– В большом ручье он пойдет быстрее, я могу не успеть, – мальчик на секунду задумался, потом отдал прутик ему. – Ладно, ведите; у меня дома есть второй корабль. Ручей впадает в речку. Только это далеко.
Сережка убежал домой греться и, наверно, готовить уроки.
Ручеек с тротуара выбрался на асфальтовую дорогу и широкой лентой устремился вдаль. Не обращая внимания на прохожих, одетых в непривычные одежды двадцатого века, седой высокий человек в новом костюме и кожаных ботинках шлепал по воде.
Капитан вел свою бригантину.
№13
Свет, камера, мотор
Она шла по пустынной аллее, гулкий стук каблучков разносился далеко вокруг…
– Стоп, стоп, стоп! – звучный голос режиссера прервал съемку, – Марина, я не понял, это что сейчас было, а? Ты должна привлечь его внимание, зацепить, понимаешь? Как в «Мемуарах гейши», помнишь? Одним взглядом. Мне нужна в кадре яркая, изящная, женственная девушка, а не унылое существо с тусклыми глазами! Я понимаю, у тебя нелады в семейной жизни и все такое, но ты актриса, ты на работе в конце концов. Давай, соберись и сыграй как надо, иначе мне действительно придется заменить тебя. А я не хочу это делать. Правда, не хочу! У тебя полчаса.
Отповедь Олега Геннадиевича вряд ли могла приблизить кого-то к позитивному расположению духа и Марине от нее тоже легче не стало. Яркая, женственная… Как можно сыграть девушку, способную свести с ума с первого взгляда, когда ни капельки не чувствуешь себя любимой или желанной? И вот сегодня опять, ни с чего, на пустом месте, слово за слово, скандал, крики, хлопнувшая дверь.
Нет, надо настроиться. Представить. Легкая, изящная…Как этого достичь? Вот кошка грациозно вышагивает по крыше, аккуратно переступая мягкими лапками по скользкому карнизу, уверенная, независимая, гордая. Вот мастерица ловкими движениями выплетает узор за узором из разноцветных ниток, получая тончайшее кружево. Вот первая снежинка, неторопливо кружась, опускается на землю, поражая совершенством формы. А вот влюбленная девушка спешит на свидание, напряженная, вся в предвкушении, на щеках румянец волнения, а глаза блестят. На девушку оборачиваются люди, ее невозможно не заметить, она будто светится изнутри. Это потом будут склоки, ссоры, неотвеченные звонки, невысказанные обиды, невыполненные обещания. Потом, но не сейчас. Сейчас она не идет, летит навстречу к нему, прекрасная, нежная, легкая, изящная. Любящая и любимая. И ее ждет он, такой же взволнованный, поминутно оглядывающийся по сторонам, теребящий в руках букетик, такой же напряженный. И такой же светящийся, такой же счастливый.
Зачем мы топим в себе эти чувства? Почему позволяем им погрязнуть под тяжестью быта и житейских неурядиц? Отчего постоянно высказываем друг другу претензии, но не говорим главного? Эти мысли возвращают в реальность, пальцы сами тянутся к телефону, набирают короткую смску: «Я по-прежнему люблю тебя». Контакты, Игорь, отправить. Томительно проходит минута, другая, третья…Загорается экран телефона. «И я люблю тебя, жду дома». И тепло на сердце.
Простые слова. Короткие сообщения. Ничего лишнего. Легко и изящно.
– Олег Геннадиевич, я готова, снимайте.
Свет, камера, мотор
Она шла по пустынной аллее, гулкий стук каблучков разносился далеко вокруг…
– Стоп, стоп, стоп! – звучный голос режиссера прервал съемку, – Марина, я не понял, это что сейчас было, а? Ты должна привлечь его внимание, зацепить, понимаешь? Как в «Мемуарах гейши», помнишь? Одним взглядом. Мне нужна в кадре яркая, изящная, женственная девушка, а не унылое существо с тусклыми глазами! Я понимаю, у тебя нелады в семейной жизни и все такое, но ты актриса, ты на работе в конце концов. Давай, соберись и сыграй как надо, иначе мне действительно придется заменить тебя. А я не хочу это делать. Правда, не хочу! У тебя полчаса.
Отповедь Олега Геннадиевича вряд ли могла приблизить кого-то к позитивному расположению духа и Марине от нее тоже легче не стало. Яркая, женственная… Как можно сыграть девушку, способную свести с ума с первого взгляда, когда ни капельки не чувствуешь себя любимой или желанной? И вот сегодня опять, ни с чего, на пустом месте, слово за слово, скандал, крики, хлопнувшая дверь.
Нет, надо настроиться. Представить. Легкая, изящная…Как этого достичь? Вот кошка грациозно вышагивает по крыше, аккуратно переступая мягкими лапками по скользкому карнизу, уверенная, независимая, гордая. Вот мастерица ловкими движениями выплетает узор за узором из разноцветных ниток, получая тончайшее кружево. Вот первая снежинка, неторопливо кружась, опускается на землю, поражая совершенством формы. А вот влюбленная девушка спешит на свидание, напряженная, вся в предвкушении, на щеках румянец волнения, а глаза блестят. На девушку оборачиваются люди, ее невозможно не заметить, она будто светится изнутри. Это потом будут склоки, ссоры, неотвеченные звонки, невысказанные обиды, невыполненные обещания. Потом, но не сейчас. Сейчас она не идет, летит навстречу к нему, прекрасная, нежная, легкая, изящная. Любящая и любимая. И ее ждет он, такой же взволнованный, поминутно оглядывающийся по сторонам, теребящий в руках букетик, такой же напряженный. И такой же светящийся, такой же счастливый.
Зачем мы топим в себе эти чувства? Почему позволяем им погрязнуть под тяжестью быта и житейских неурядиц? Отчего постоянно высказываем друг другу претензии, но не говорим главного? Эти мысли возвращают в реальность, пальцы сами тянутся к телефону, набирают короткую смску: «Я по-прежнему люблю тебя». Контакты, Игорь, отправить. Томительно проходит минута, другая, третья…Загорается экран телефона. «И я люблю тебя, жду дома». И тепло на сердце.
Простые слова. Короткие сообщения. Ничего лишнего. Легко и изящно.
– Олег Геннадиевич, я готова, снимайте.
№14
Кошка
Однажды, когда тени уже опустились на самый обычный городской двор, на крыше беседки лежала Кошка. Она лежала не просто так, но никто об этом не знал, ведь Кошка ни перед кем не собиралась отчитываться! Так уж повелось, что Кошка бродила, где вздумается и гуляла сама по себе. За день крыша хорошо прогрелась на солнышке, Кошке было тепло и спокойно. Ее мысли текли неторопливо, словно убаюкивая… Но Кошка не могла заснуть: она наблюдала за двором, присматриваясь к людям.
Вчера в этой самой беседке девчушка читала стихи о… Кошке и ее Человеке и плакала. Она плакала так горько, что Кошка даже хотела спуститься и утешить ее, но она не любила девочек, да еще и плачущих. К тому же, она ведь Кошка, которая гуляет сама по себе. Зачем ей кого-то утешать? Вот если бы это была ее девочка?
Такая мысль впервые пришла в голову Кошке. Она-то сама никому принадлежать не собиралась, но если бы у нее был какой-то Человек? Как это – иметь своего Человека?
Что можно делать с Человеком? Эти мысли тревожили Кошку и заставляли ее пристально вглядываться в людей, отвергая тех, кто мог шикнуть «Брысь!» и кинуть камень. Владельцы Собак и Младенцев вызывали опасения. Владельцы машин гнали ее прочь, когда она хотела познакомиться с ними поближе.
Время шло. Кошка присматривалась к людям, но не замечала, что из одного окна за ней наблюдает Человек.
Сначала он улыбался, обратив внимание на ее маленькие хитрости, потом заинтересовался. Со временем он стал чувствовать пустоту, если выглянув утром в окно, не видел Кошки. Вот так, незаметно для него самого, она стала Его Кошкой.
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»
(Саша Бес)
Кошка
Однажды, когда тени уже опустились на самый обычный городской двор, на крыше беседки лежала Кошка. Она лежала не просто так, но никто об этом не знал, ведь Кошка ни перед кем не собиралась отчитываться! Так уж повелось, что Кошка бродила, где вздумается и гуляла сама по себе. За день крыша хорошо прогрелась на солнышке, Кошке было тепло и спокойно. Ее мысли текли неторопливо, словно убаюкивая… Но Кошка не могла заснуть: она наблюдала за двором, присматриваясь к людям.
Вчера в этой самой беседке девчушка читала стихи о… Кошке и ее Человеке и плакала. Она плакала так горько, что Кошка даже хотела спуститься и утешить ее, но она не любила девочек, да еще и плачущих. К тому же, она ведь Кошка, которая гуляет сама по себе. Зачем ей кого-то утешать? Вот если бы это была ее девочка?
Такая мысль впервые пришла в голову Кошке. Она-то сама никому принадлежать не собиралась, но если бы у нее был какой-то Человек? Как это – иметь своего Человека?
Что можно делать с Человеком? Эти мысли тревожили Кошку и заставляли ее пристально вглядываться в людей, отвергая тех, кто мог шикнуть «Брысь!» и кинуть камень. Владельцы Собак и Младенцев вызывали опасения. Владельцы машин гнали ее прочь, когда она хотела познакомиться с ними поближе.
Время шло. Кошка присматривалась к людям, но не замечала, что из одного окна за ней наблюдает Человек.
Сначала он улыбался, обратив внимание на ее маленькие хитрости, потом заинтересовался. Со временем он стал чувствовать пустоту, если выглянув утром в окно, не видел Кошки. Вот так, незаметно для него самого, она стала Его Кошкой.
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»
(Саша Бес)
№15
«И хрюкотали зелюки как мюмзики в мове…»
Абсолем лениво приоткрыл один глаз. Так он и знал, глокая куздра бокрячила кудрёнка в непосредственной близости от гриба. «Бармаглот что ли бы в гости забежал», - мелькнула острая мысль в гусеничной голове. Абсолем вообще славился острыми мыслями и плавными движениями. Поэтому у них был некий разлад в отношениях с Шалтаем, который болтался на своей стене совершенно беспорядочно, и язык которого был куда более подвижен, чем ум.
Абсолем прикрыл глаз обратно, поудобнее устраиваясь в центре шляпки. Он телом чувствовал топот маленьких ножек Труляля и Траляля. Хорошо бы они прогнали куздру…
Оставалось три дня до того, как Алиса начнет учиться читать.
«И хрюкотали зелюки как мюмзики в мове…»
Абсолем лениво приоткрыл один глаз. Так он и знал, глокая куздра бокрячила кудрёнка в непосредственной близости от гриба. «Бармаглот что ли бы в гости забежал», - мелькнула острая мысль в гусеничной голове. Абсолем вообще славился острыми мыслями и плавными движениями. Поэтому у них был некий разлад в отношениях с Шалтаем, который болтался на своей стене совершенно беспорядочно, и язык которого был куда более подвижен, чем ум.
Абсолем прикрыл глаз обратно, поудобнее устраиваясь в центре шляпки. Он телом чувствовал топот маленьких ножек Труляля и Траляля. Хорошо бы они прогнали куздру…
Оставалось три дня до того, как Алиса начнет учиться читать.
№16
Родные пороги
Тетя Матильда была великолепна как всегда. Возможно, кое-кто счел бы ее прическу довольно беспорядочной, а креповое платье – чересчур присыпанным собачьей шерстью и землей, но в последние лет двадцать тетя Матильда не обращала внимания на такие мелочи.
– Эдди, милый! – сказала она мне, словно я выходил на пять минут, не больше. – Мне кажется, нет, я всерьез опасаюсь, что у малышки не все в порядке с зубами. Эта челюсть… всё выглядит просто ужасно.
Слуга, между делом протирающий стол для визиток, делал это слишком неторопливо, всей спиной выражая любопытство. С галереи над лестницей послышался шорох, кажется, оттуда подглядывал кто-то из младших детей. Хихиканье, прозвучавшее следом, подтвердило мою догадку.
Лесли, стоявший за моей спиной, как-то притих, и я имел бы право гордиться столь замечательной родней, если бы не серьезное опасение, что Моракселл сейчас вскочит обратно на коня и поминай как звали.
– О, кажется, ты забыл нас представить, Эдди, – тетя с подкупающей непринужденностью отдала слуге блюдо мясных обрезков, которое до сих пор прижимала к себе, и протянула мне руку.
Я почтительно поцеловал изящную ладонь, незаметно сняв с рукава ее пальто кусочек заячьей кожи, и представил Моракселла. Впрочем, тетя, кажется, опять всё прослушала.
– Мой дорогой, – рассеянно проговорила она, вновь поднимая блюдо, – должна заметить, твоего дяди нет дома. Мне жаль, ведь вы так давно не виделись…
– Вот как! – вырвалось у меня.
Матильда нетерпеливо покосилась в сторону открытых дверей, но пояснила:
– Мы получили твое известие вовремя, и, если бы мой дорогой Шерами не вспомнил вдруг об одном срочном визите на побережье, который неудобно дольше откладывать, то приняли бы вас как полагается. Но супруг уехал, а после я как-то отвлеклась, Эдди.
И она ослепительно улыбнулась.
– Ничего страшного, тетя, – ответил я, чувствуя, что улыбаюсь в ответ. – Встретимся за обедом?
– Капитан, не стойте с таким дурацким видом!
– Гм… надо полагать, обед подадут рано?
– Да, но это еще не повод стоять тут и с глупым лицом комкать свою шляпу, Моракселл. Уверяю вас, шляпа вам этого не простит.
Я огляделся. Темный холл остался почти таким же, как я его запомнил, только пол, кажется, перебрали да обновили камин. Лесли хмыкнул, еще раз посмотрев вслед тете Матильде.
– Ничто в этом мире не может подготовить к встрече с настоящей старой аристократией, Гамборо. Ничто.
– Ты десять лет был знаком со мной, – педантично отметил я. – Разве это не было хорошей подготовкой?
– Нет. Поверь, лейтенант, ты не слишком аристократичен – ну, смотря с чем сравнивать…
– Это все твоя дурная компания, Моракселл.
Я взглянул на затихшую галерею.
– Кажется, здесь были и слуги? Встретимся за обедом, капитан, а сейчас вас кто-нибудь проводит… наверное.
Не то чтобы заячьи почки явились неожиданностью, нет, – я помнил то блюдо. Но все-таки телячьи были бы лучше. Хотя весной не приходится выбирать, увы. Тетя тоже сочла нужным извиниться.
– Дело в том, Эдди, - сказала она, отпив из бокала, – что малышам нужно учиться. Мы с Максом обустроили неплохие клети на заднем дворе, и теперь не зависим от всякой чуши вроде сезонов или погоды. Макс – это мой егерь, – пояснила она для капитана. – Поэтому наш стол разнообразным не назовешь, прости, Эдди. Но ты ведь все понимаешь, верно?
Я понимал.
После обеда (яблочный пудинг был неплох, весьма и весьма) младшие дети ушли наверх. От старших тетя отделалась просто и без обиняков, сказав, что нам нужно поговорить без глупых маленьких щенков. Впрочем, они не обиделись.
Матильда проводила детей немного печальным взглядом.
– Боюсь, это все-таки прикус, – сказала она, словно извиняясь. – Малышка Софи, ее слишком рано начали учить… Если не удастся ничего сделать, придется бедняжку пристрелить, а мне так этого не хочется!
Тут Моракселл, отлично державшийся весь вечер, все-таки поперхнулся вином. Я строго посмотрел на него и повернулся к тете.
– Может, что-то еще получится исправить, тетя. Кажется, старый Граттем советовал в таких случаях давать погрызть баранью ногу.
– Вот как?..
– Переднюю, разумеется. И, конечно же, никаких поносок ближайшие недели четыре. Помнится, у него всегда были отличные суки, просто отличные. Лучшая псарня в столице.
– О!.. – сказала тетя Матильда, а Лесли поперхнулся второй раз.
Родные пороги
Тетя Матильда была великолепна как всегда. Возможно, кое-кто счел бы ее прическу довольно беспорядочной, а креповое платье – чересчур присыпанным собачьей шерстью и землей, но в последние лет двадцать тетя Матильда не обращала внимания на такие мелочи.
– Эдди, милый! – сказала она мне, словно я выходил на пять минут, не больше. – Мне кажется, нет, я всерьез опасаюсь, что у малышки не все в порядке с зубами. Эта челюсть… всё выглядит просто ужасно.
Слуга, между делом протирающий стол для визиток, делал это слишком неторопливо, всей спиной выражая любопытство. С галереи над лестницей послышался шорох, кажется, оттуда подглядывал кто-то из младших детей. Хихиканье, прозвучавшее следом, подтвердило мою догадку.
Лесли, стоявший за моей спиной, как-то притих, и я имел бы право гордиться столь замечательной родней, если бы не серьезное опасение, что Моракселл сейчас вскочит обратно на коня и поминай как звали.
– О, кажется, ты забыл нас представить, Эдди, – тетя с подкупающей непринужденностью отдала слуге блюдо мясных обрезков, которое до сих пор прижимала к себе, и протянула мне руку.
Я почтительно поцеловал изящную ладонь, незаметно сняв с рукава ее пальто кусочек заячьей кожи, и представил Моракселла. Впрочем, тетя, кажется, опять всё прослушала.
– Мой дорогой, – рассеянно проговорила она, вновь поднимая блюдо, – должна заметить, твоего дяди нет дома. Мне жаль, ведь вы так давно не виделись…
– Вот как! – вырвалось у меня.
Матильда нетерпеливо покосилась в сторону открытых дверей, но пояснила:
– Мы получили твое известие вовремя, и, если бы мой дорогой Шерами не вспомнил вдруг об одном срочном визите на побережье, который неудобно дольше откладывать, то приняли бы вас как полагается. Но супруг уехал, а после я как-то отвлеклась, Эдди.
И она ослепительно улыбнулась.
– Ничего страшного, тетя, – ответил я, чувствуя, что улыбаюсь в ответ. – Встретимся за обедом?
– Капитан, не стойте с таким дурацким видом!
– Гм… надо полагать, обед подадут рано?
– Да, но это еще не повод стоять тут и с глупым лицом комкать свою шляпу, Моракселл. Уверяю вас, шляпа вам этого не простит.
Я огляделся. Темный холл остался почти таким же, как я его запомнил, только пол, кажется, перебрали да обновили камин. Лесли хмыкнул, еще раз посмотрев вслед тете Матильде.
– Ничто в этом мире не может подготовить к встрече с настоящей старой аристократией, Гамборо. Ничто.
– Ты десять лет был знаком со мной, – педантично отметил я. – Разве это не было хорошей подготовкой?
– Нет. Поверь, лейтенант, ты не слишком аристократичен – ну, смотря с чем сравнивать…
– Это все твоя дурная компания, Моракселл.
Я взглянул на затихшую галерею.
– Кажется, здесь были и слуги? Встретимся за обедом, капитан, а сейчас вас кто-нибудь проводит… наверное.
Не то чтобы заячьи почки явились неожиданностью, нет, – я помнил то блюдо. Но все-таки телячьи были бы лучше. Хотя весной не приходится выбирать, увы. Тетя тоже сочла нужным извиниться.
– Дело в том, Эдди, - сказала она, отпив из бокала, – что малышам нужно учиться. Мы с Максом обустроили неплохие клети на заднем дворе, и теперь не зависим от всякой чуши вроде сезонов или погоды. Макс – это мой егерь, – пояснила она для капитана. – Поэтому наш стол разнообразным не назовешь, прости, Эдди. Но ты ведь все понимаешь, верно?
Я понимал.
После обеда (яблочный пудинг был неплох, весьма и весьма) младшие дети ушли наверх. От старших тетя отделалась просто и без обиняков, сказав, что нам нужно поговорить без глупых маленьких щенков. Впрочем, они не обиделись.
Матильда проводила детей немного печальным взглядом.
– Боюсь, это все-таки прикус, – сказала она, словно извиняясь. – Малышка Софи, ее слишком рано начали учить… Если не удастся ничего сделать, придется бедняжку пристрелить, а мне так этого не хочется!
Тут Моракселл, отлично державшийся весь вечер, все-таки поперхнулся вином. Я строго посмотрел на него и повернулся к тете.
– Может, что-то еще получится исправить, тетя. Кажется, старый Граттем советовал в таких случаях давать погрызть баранью ногу.
– Вот как?..
– Переднюю, разумеется. И, конечно же, никаких поносок ближайшие недели четыре. Помнится, у него всегда были отличные суки, просто отличные. Лучшая псарня в столице.
– О!.. – сказала тетя Матильда, а Лесли поперхнулся второй раз.
№17
Чем кормить дракона
- Что это за дикий рев, Холмс? Собака Баскервилей?
- Нет, Ватсон, это сэра Генри кормят овсянкой.
- Это что? – дракон недоверчиво покосился на нечто зеленое, горкой лежавшее на блюде. Пахло зеленое неаппетитно.
- Брокколи, - ответил деловитый голосок за спиной. – Исключительно полезно для метаболизма, содержит...
Дракон горько вздохнул. Из пасти вырвалась струя пламени, и полезное брокколи обуглилось.
- Но Ваша милость! – в голоске звенела неподдельная обида. – Поймите, я же забочусь о Вашем здоровье!
Заботится она... Угораздило же его так ошибиться – вместо нормальной пугливой принцессы утащить эту эман-си-пи-рованную, по глупой новейшей людской моде, особу, невесть по какому поводу оказавшуюся во дворце! Особа же оказалась наглой и самоуверенной до крайности. Оглядевшись в драконьем логове, она отнюдь не пришла в ужас при виде груды костей. Точнее, пришла – но совсем по иному поводу: «Господин дракон, как можно есть такое количество МЯСА?! Вы губите свое здоровье! Ваш организм отравлен шлаками! Еще немного – и Вы превратитесь в развалину! Вам срочно необходимо изменить рацион!»
...Да, но как его угораздило прислушаться?! Мерзкий такой червячок: а вдруг правда? Превращаться в развалину не хотелось... И потянулись к логову, вместо обычной дани - баранов и быков, груженые зеленью телеги. Селяне шептались, что дракон-де откармливает пленников. Откормишь этим! Скоро без крыльев взлетит: ветер подует – и вперед. Как девица и обещала: легкость во всём теле необыкновенная.
- Но я же хищник! – взвыл дракон, обрывая очередную тираду о витаминах. – Хищник, понимаешь ты или нет!!!
Девица обиженно поджала губы.
- Я понимаю, - скорбно произнесла она. – Разумеется, Вам нелегко отказываться от прежних привычек. Ну хорошо, так и быть, можно иногда позволить себе маленькое послабление. К примеру...
- Барашка? – с надеждой спросил дракон.
- Боже мой - баранину?! Вы шутите?! Но можно изредка съесть кролика. Нет, лучше цыпленка.
Душераздирающий рев прокатился по ущелью, эхом отдаваясь в скалах. Люди в долине вздрагивали, крестились и пересказывали друг другу истории о необычайной прожорливости и кровожадности дракона...
Чем кормить дракона
- Что это за дикий рев, Холмс? Собака Баскервилей?
- Нет, Ватсон, это сэра Генри кормят овсянкой.
- Это что? – дракон недоверчиво покосился на нечто зеленое, горкой лежавшее на блюде. Пахло зеленое неаппетитно.
- Брокколи, - ответил деловитый голосок за спиной. – Исключительно полезно для метаболизма, содержит...
Дракон горько вздохнул. Из пасти вырвалась струя пламени, и полезное брокколи обуглилось.
- Но Ваша милость! – в голоске звенела неподдельная обида. – Поймите, я же забочусь о Вашем здоровье!
Заботится она... Угораздило же его так ошибиться – вместо нормальной пугливой принцессы утащить эту эман-си-пи-рованную, по глупой новейшей людской моде, особу, невесть по какому поводу оказавшуюся во дворце! Особа же оказалась наглой и самоуверенной до крайности. Оглядевшись в драконьем логове, она отнюдь не пришла в ужас при виде груды костей. Точнее, пришла – но совсем по иному поводу: «Господин дракон, как можно есть такое количество МЯСА?! Вы губите свое здоровье! Ваш организм отравлен шлаками! Еще немного – и Вы превратитесь в развалину! Вам срочно необходимо изменить рацион!»
...Да, но как его угораздило прислушаться?! Мерзкий такой червячок: а вдруг правда? Превращаться в развалину не хотелось... И потянулись к логову, вместо обычной дани - баранов и быков, груженые зеленью телеги. Селяне шептались, что дракон-де откармливает пленников. Откормишь этим! Скоро без крыльев взлетит: ветер подует – и вперед. Как девица и обещала: легкость во всём теле необыкновенная.
- Но я же хищник! – взвыл дракон, обрывая очередную тираду о витаминах. – Хищник, понимаешь ты или нет!!!
Девица обиженно поджала губы.
- Я понимаю, - скорбно произнесла она. – Разумеется, Вам нелегко отказываться от прежних привычек. Ну хорошо, так и быть, можно иногда позволить себе маленькое послабление. К примеру...
- Барашка? – с надеждой спросил дракон.
- Боже мой - баранину?! Вы шутите?! Но можно изредка съесть кролика. Нет, лучше цыпленка.
Душераздирающий рев прокатился по ущелью, эхом отдаваясь в скалах. Люди в долине вздрагивали, крестились и пересказывали друг другу истории о необычайной прожорливости и кровожадности дракона...
№18
Обещание
Марек возвращался домой. Двадцать пять лет беспорочной службы королю, храни его боги! И нас, слуг его верных. Бригадный так и сказал на прощание – храни тебя боги, Марк Цыганек, везучий ты сукин сын! Нас двое, мол, с тобой осталось из тех, из первых. Остальные полегли – и немудрено, за двадцать пять лет-то…
Тяжко вздохнув, Марек сплюнул враз загорчившую самокрутку.
Ребята полегли все – кто в горах Криттена, кто на побережье. Бригадный остался – рано или поздно тоже голову сложит. А он вот возвращается. И чего, спрашивается, забыл?
Обещал, мол, вернуться… обещал той, у которой мак пламенел в черных косах да очи синей озер – звали на глубину.
И кому ты нужен, старый дурак, коли всех твоих сокровищ – грудь в крестах. Точно погост. Да седина в висках, точно снег этот самый погост припорошил.
Не ждет его Заренка, ежу понятно – какая ж дура станет ждать того, кто на двадцать пять годков пропал? Поплакала девка, погрустила, да и утешилась. И правильно сделала. Нечего жизнь свою молодую губить было.
Так неспешно рассуждал, успокаивая расходившиеся нервы, старый солдат королевской гвардии.
И все же… уж себе-то ты, Марк Цыганек, можешь не лукавить.
Не она ли тебя берегла в битвах, не она ли хранила? Не она ли костры во тьме жгла, когда ты в бреду метался?
И если ждала она – а ты не придешь… Как потом жить станешь, солдат?
Марек встряхнулся и, насвистывая, ускорил шаг.
А и не ждала – невелика беда. На детей ее полюбуешься (а бог даст – и на внучат!) Ведь хоть один из них, как пить дать, должен быть таким же курчавым и носатым, как и ты сам.
Обещание
Марек возвращался домой. Двадцать пять лет беспорочной службы королю, храни его боги! И нас, слуг его верных. Бригадный так и сказал на прощание – храни тебя боги, Марк Цыганек, везучий ты сукин сын! Нас двое, мол, с тобой осталось из тех, из первых. Остальные полегли – и немудрено, за двадцать пять лет-то…
Тяжко вздохнув, Марек сплюнул враз загорчившую самокрутку.
Ребята полегли все – кто в горах Криттена, кто на побережье. Бригадный остался – рано или поздно тоже голову сложит. А он вот возвращается. И чего, спрашивается, забыл?
Обещал, мол, вернуться… обещал той, у которой мак пламенел в черных косах да очи синей озер – звали на глубину.
И кому ты нужен, старый дурак, коли всех твоих сокровищ – грудь в крестах. Точно погост. Да седина в висках, точно снег этот самый погост припорошил.
Не ждет его Заренка, ежу понятно – какая ж дура станет ждать того, кто на двадцать пять годков пропал? Поплакала девка, погрустила, да и утешилась. И правильно сделала. Нечего жизнь свою молодую губить было.
Так неспешно рассуждал, успокаивая расходившиеся нервы, старый солдат королевской гвардии.
И все же… уж себе-то ты, Марк Цыганек, можешь не лукавить.
Не она ли тебя берегла в битвах, не она ли хранила? Не она ли костры во тьме жгла, когда ты в бреду метался?
И если ждала она – а ты не придешь… Как потом жить станешь, солдат?
Марек встряхнулся и, насвистывая, ускорил шаг.
А и не ждала – невелика беда. На детей ее полюбуешься (а бог даст – и на внучат!) Ведь хоть один из них, как пить дать, должен быть таким же курчавым и носатым, как и ты сам.
Дамы и господа, сим объявляю обсуждение и голосование.
ВНИМАНИЕ:
Выбираются первые 6 мест:
за 1 место - 10 баллов
за 2 место - 7 баллов
за 3 место - 5 баллов
за 4 место - 3 балла
за 5 место - 2 балла
за 6 место - 1 балл
NB. В исключительном случае голосующий имеет право присудить двум рассказам одинаковое место. Однако оно будет более низким из двух (например, два третьих места и ни одного второго) в целях более тщательной оценки достоинств каждого из рассказов.
Прошу также уважаемых критиков для удобства подсчета выделять голосование цветом.
И напоминаю:
При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.
Весьма желательно дать более или менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.
Авторы могут (и это предпочтительно) участвовать в голосовании, но не имеют права голосовать за собственный рассказ. Баллы, отданные за собственный рассказ, не засчитываются.
Голосование продлится до 6 ноября (включительно).
И, как водится, добро пожаловать!
ВНИМАНИЕ:
Выбираются первые 6 мест:
за 1 место - 10 баллов
за 2 место - 7 баллов
за 3 место - 5 баллов
за 4 место - 3 балла
за 5 место - 2 балла
за 6 место - 1 балл
NB. В исключительном случае голосующий имеет право присудить двум рассказам одинаковое место. Однако оно будет более низким из двух (например, два третьих места и ни одного второго) в целях более тщательной оценки достоинств каждого из рассказов.
Прошу также уважаемых критиков для удобства подсчета выделять голосование цветом.
И напоминаю:
При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.
Весьма желательно дать более или менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.
Авторы могут (и это предпочтительно) участвовать в голосовании, но не имеют права голосовать за собственный рассказ. Баллы, отданные за собственный рассказ, не засчитываются.
Голосование продлится до 6 ноября (включительно).
И, как водится, добро пожаловать!
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.