Сообщение
vh666 » 17 июл 2009, 07:36
— Ну почему же, в писании есть слова учеников…. — Дьявол пожал плечами. — Без мудрых наставлений речи вампиров не пережили бы их самих. Но повествования вампиров лучше поставить с ног на голову, ибо рассчитаны они именно на овец. Например, Йудифь…. Замечательная женщина, красоты неописуемой, образец для подражания…. Как легко положила армию к своим ногам, завладев головой Олигофрена…. Но Маньке подвиг не повторить, даже если я буду рядом…. Лучше, поискать другие произведения, которые из мира мертвых в мир живых ведут тропою вампира.
Закрой глаза и иди по своей земле, как самая страшная нечисть, — посоветовал Дьявол. — По своей, не по моей — и мудрость откроется. Я-то вот он я, я всегда могу прийти и поставить свое на место!
— В смысле? Как я могу сама в себе кровь пить? Древний вампир эфирный, не достать, а то с удовольствием….
— Миром правит любовь, вампиром — извращенная логика.
Например: да, вампир оправдал свои деяния деяниями вампиров, бывшими до него. Но каково тому, чье поле потоптали двенадцать учеников и толпа мытарей? Разве человек не ходит по своему огороду осторожно, чтобы не обращаться к Благодетелю, и не попасть бы ему в кабалу, когда наступит зима? Ведь специально шли, когда дорога была рядом — ибо увидели и даже пристыдили. Или смоковница…. Чем дерево не угодило? Может, возраст не подошел или обобрали до него, все ж, конец лета был, если судить по спелости колосьев. Вот если бы плодоносить бесплодную заставил! Или проклял бы священника, который ударил по щеке! Но как проклянешь, если и он закрыть в темницу умеет наложением рук?!
И все, и нет вампира! Бог обратился в разбойника!
Ну, еще железо поискать, не подсказал ли кто высмеиваться. Он плеткой ударил, а ты посмотри, кто ее ему в руку вложил.
Увы, проклясть проклинающего лишь мне под силу. И камни сделать хлебами. И царства мира в мгновение показать. И ангелов расправить, как крылья. Грубо говоря, я сказал: «Йеся — ты грязь!»
Но, естественно, кто же о себе такое скажет?! И вот на сем камне построил человек свои хоромы….
— Люди прыгали, и не сомневались потом, что от заклятий вампира истаивает человек, — подтвердил Борзеевич, обнаружив с Дьяволом единодушие. — Манька, вот Бог, Бог Нечисти, но он говорит с тобою, и се Жив, и воцарился над мертвыми, чтобы засвидетельствовать рождение живых. А с Йесей, кто говорил? Может, те три предложения единственными были, когда он Отца слышал. Камни те — плоть, ими становится слово, сказанное в Ночи. Чужая плоть в твоей плоти — это и есть проклятие. И хоть замолись, молитвы не делают человека ни умнее, ни богаче, Сын Человеческий дает с одного конца. А про ангелов сказал, что где-то кем-то написано, чтобы не искушали Бога — а кем написано, опять же, не сказал…
— Это он о Массе, наверное, — предположил Дьявол. — Там возроптали люди и сомневаться начали, что Господь среди них. Но так то Господь, а не Сын Человеческий — и речь-то шла как раз об обратном — сильно они не хотели меня увидеть (!!!) И я сказал: «не искушайте, тот час не увидите — прокляну!»
Я открою тебе чрево земли, — со знанием дела пообещал он.
— А где я Храм-то возьму? — выкрикнула Манька в ужасе, понимая, что ей предстоит убиться.
Умирать не хотелось, особенно сейчас, когда жизнь только-только наладилась!
Манька немигающе смотрела на Дьявола и Борзеевича, и хоть бы капля сомнения промелькнула в их лицах! Где-то внутри себя оба еще смеялись. И оба были одинаково безжалостны: прыгай, прыгай, прыгай, а не согласишься — завтра доконают…. С Дьяволом и того хуже — начнет пучить нечистью, и станет в скором времени вылетать она из всяких мест…
Вот оно — нехорошее предчувствие!
— Манька, я у Бога что ли учусь? — наконец, возмутился Дьявол, когда понял, что ответ скорее нет, чем да. — Я сказал: надо, значит, оставь сомнения. Не в бирюльки играешь, кровь вампира достаешь! — он смягчился и, пробуя убедить логическими измышлениями, по пальцам перечислил последние достижения. — Вот не подтянул бы на три по физкультуре, пнула бы так-то борющегося с тобой? А не направил бы в нужное русло, на крайнем севере браталась бы с белыми медведями … А избы?! Были бы у тебя избы, не упреди я удар Бабы Яги? Полезное дело затеяли. На всяком свете ты не жилец. Мне вот без разницы, тут прозябнуть или где погорячее…
Дьявол ждал ответа, но ответа не последовало.
Манька испепеляла Дьявола злющим взглядом, от которого ему было ни холодно, ни жарко.
Дьявол тяжело вздохнул.
— Ну, поймала удачу за хвост, можно сказать, пожила как люд, куда больше-то?! — пристыдил он ее. — Чем прыгнуть с Храма хуже, чем все смерти, которыми умерла давно? Все одно, мерзость ты, ибо на хребте твоем мерзость! Я, можно сказать, в гости тебя пригласил, а ты отказываешься…. Да, оборотни приблизили твою кончину, и даже скостили мучительную смерть до пределов разумного мученичества…. Вампиры уже испугались и не успокоятся, но вряд ли, после всего, что натворила, рискнут посадить бренное сознание на кол или попросят в зеркальце посмотреться. Но ведь будут бить, или надежными медикаментозными способами, или просто будут бить…. до смерти, расставшись с мечтою заполучить чистокровного вампира. А у меня не почувствуешь ничего, обещаю!
При последних словах Манька насторожилась.
Больше всего на свете она боялась умереть мучительно. Минуту еще согласилась бы потерпеть, но не больше. Если Дьявол обещал исчезновение в пределах разумного мученичества, Манька с любопытством взглянула на Дьявола, может, слово сдержит. Сам Дьявол предложил ей услуги по устранению бренной оболочки. Умереть в один миг — пожалуй, мечта любого смертного
Что ж, пусть будет так!
Где еще найдешь такую благотворительность…. Пусть только попробует сказать, что сама на себя руки наложила!
Умереть было не самое страшное, может наоборот, освобождение: каждый убитый оборотень мог стать могилой — чем больше жертв, тем больше мук в Аду. Не люди, но кто знает! Она, конечно, не искала им смерти: сами пришли, сами облаяли, сами в зеркальце посмотрелись, и стрелы лично Дьяволом святились... Дьявольской стрелой зайца в поле не убить — она пробовала подстрелить уточку на жаркое — стрела растаяла перед самым проникновением в плоть, птички след простыл, а потом спикировала сверху, да так заехала крылом в темечко, боль не утихла до сих пор. И живая вода не брала издевательство — против живой плоти применить решила сверхсовершенное оружие.
После этого случая даже Борзеевич понял: стрелы не предназначались для самого Дьявола.
— А избы чем тебе не Храм? — оскорблено вскинулся Борзеевич. — Освященная изба не хуже Храма, — заверил он, нисколько не сомневаясь в своих словах. — Я это… я им покажу! Где-то у меня тут был… вот! — Борзеевич вытащил из кармана старый свиток, с не пойми каким абстракционизмом. Линия на линии и загибулины. Но Борзеевич не смутился. — Главное, что бы Алтарь был, — сказал он уверенно, — то Храмом и назовется!
— Но это же особенный Храм должен быть! С избы свалишься, шею не сломаешь! — не поверила Манька, сделав последнюю попытку воспротивиться воле хладнокровных убийц. Она заглянула в свиток через его плечо. — Храм должен быть высоким и… крыло Храма — и вид необозримый, — она повернулась к Дьяволу хмуро. — А иначе, почему Спаситель Йеся отказался прыгать?
— Он так хотел ко мне свое презрение показать, — не задумываясь, ответил Дьявол. — Ему земля была нужна, которая у меня, а не я. Этот умник решил, что если в меня как следует плюнуть, я тоже отправлюсь в поле и начну кровью кормить мучителя, — он всплеснул руками. — Цокольный этаж — и тот крыло храмовое! С какой стороны ни смотри, а все одно — одно крыло левое, другое правое! Откуда в стародавние времена высокие храмы?
— Вот-вот, — поддержал его Борзеевич. — Поднялся бы на ступеньку, да и прыгнул, а то, говорит: не могу, один у папы, возьмет и сам все сделает…. Делать-то делает, да только делает вампиром, — он бросил недовольный взгляд в сторону Дьявола. — То один бессмертник вырастит, то второй…
— Ну, — оправдываясь, грустно произнес Дьявол, — сочинили два ученика три повести, а один воскресение плагиатом обойти не смог. Ты меня еще за нечисть посуди!
— Что ж он лежит в гробу и носа не кажет? — обругал Борзеевич Дьявола.
— Наверное, воскресение не по вкусу пришлось… — оскалился Дьявол во весь рот. — А он как думал, оплюет душу всем миром, а она ему гостинец за это?
— Знаете что, Йеся — Интернациональный Бог! — возмущенно отозвалась Манька. — И гибель готовите мне вы, а не Он!
Две ехидные насмешки не замедлили прикатить обратно.
— Бумага все стерпит, а вампиры не каждую бумагу могут вытерпеть, — ухмыльнулся Борзеевич. — Завет Дьявола на скрижалях земли высечен, а словами Йеси зады подтираются.
— Вам не угодишь, — огрызнулась Манька.
— Закон нельзя ни отменить, ни изменить — его можно только изучать…. — строго сказал Дьявол. — И жить по нему, или не жить — и тогда Закон обрушится на человека, как бетонная плита, которую подбросили вверх, и думают, что она упадет на небо. За убийство человека полагалась смерть, в соответствии с законом, особенно, когда убивали человека тайно. И люди не боялись путешествовать безопасно. Возьми казначея царицы Эфиопской: он едет в чужой стране, по пустынной дороге, в одной лишь повозке, без охраны, и читает пророка Исайю. И любой мог подойти к нему, чем и воспользовался обманщик, крестив его в воде и дав ему Святого Духа, которого не видел евнух, но видел Филипп, понимая, что человек в его руке. Сознание над сознанием встало чье?
Бог крестами не прилипает, он или есть, или его нет. Бога нельзя дать, или взять — он не вещь. Я имею в виду — настоящего Бога! Я, например, как раз крещеными брезгую.
«Ева, Ангел, и я» — страшное преступление против Евы, инструкция, как сделать так, чтобы жизнь ей медом не казалась. И целовала бы она ноги всякого Благодетеля, умывая слезами, поливая елеем и оттирая волосами, — Дьявол с досадой поморщился. — Раньше как было: если человек вампира обнаружил, приказывали выставить его на всеобщее обозрение, чтобы тот, кто имеет с ним тяжбу, видел его лицо. Для этой казни небольшое возвышение так и называлось: «Лобное место». Человеку с вампиром один на один лучше не встречаться, вампир быстро приложился к головушке, но в толпе — кто позволит? И девушка, которую он положил к ногам апостолов, спокойно вынула из него дух. А ты так сможешь?
— Его люди убили, он Мученик был! — хмуро поправила Манька.
— Ага, щас! — расплылся в улыбке Дьявол. — «Выходя, они встретили одного Киринеянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его», — процитировал он. — Это что, Мученик?
Представь, идет казнь, гордо шествует подозреваемый, а за ним, согнувшись под тяжестью креста (не маленький — человек на нем разместился!), согнулся случайно подвернувшийся прохожий….
Искренне посочувствовали люди Йесе, а кто посочувствовал Симоне Киринеянину?
Или вот: «распявшие же делили одежды его, бросая жребий»…
Не думаю, что кому-то пришло бы в голову делить одежду человека, которого попинали, поваляли, поплевали, и уж, если на то пошло, проволокли по улице….
«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух.» «Иисус же, возгласив громко, испустил дух.» «И, сие сказав, испустил дух.» «И, преклонив главу, предал дух.»
И кто же его убил?! Нет ни одного человека, на которого смог бы я повесить смерть Йеси. Его не пытали, как они пытали людей, не бросили в огонь, как бросали они, не похоронили заживо, не содрали кожу, не вынули внутренности, не проводили над ним эксперименты…. Хилый оказался, или вампир? Тогда, конечно, воскрес! Разве вампиры умирают, не будучи уязвленными в сердце и сохранивши голову? Зря современные вампиры обязательно стреляют в сердце, и контрольный выстрел в голову?! Им да не знать! Не пристрелил, как положено, обязательно выживет!
Вампир — это бессмертная нечисть, которая умеет прикинуться мертвой. Или смертельно больной. Думаешь, положила ее, а она раз — снова из всех щелей повылазила и красоту свою кажет….
Сдается мне, плохо ты чтишь память Спасителя! Давай-ка разберемся, кто есть кто…. Кто такой Марк? Ах, это же Иоанн! К тому же, племянник Йеси!
— Племянник — это который Иоанн, а Марк из семидесяти…. — поправила Манька.
— Как бы не так!!! — остановил ее Дьявол. — Матфей: «Симона, нарекши ему имя Петр, Иакова Зеведеева и ИОАННА, БРАТА Иакова….»
Если Иоанн был племянником Йеси, то и Иаков был его племянником.
Лука: «То были Магдалина Мария, и Иоанна, и МАРИЯ, [МАТЬ] Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам.»
Если МАРИЯ — МАТЬ Иакова, (а Иоанн его брат и одновременно, племенник Йеси) — то выходит, и МАТЬ ИОАННА?
Подтверждение сему найдем в деяниях: «И, осмотревшись, пришел к дому МАРИИ, МАТЕРИ ИОАННА, называемого МАРКОМ, где многие собрались и молились»
Из чего следует, что ИОАНН, который МАРК, и ИОАНН, который ПЛЕМЯНИК — одно и то же лицо. МАРИЯ, названная в честь матери Йеси, что было обычным явлением (например, в честь отца Иосифа назвали одного из братьев: Иосий), была МАТЕРЬЮ Иакова и ИОАННА и СЕСТРОЙ Йеси. И получается, Иоанн-Марк не пятая вода на киселе, а тот самый, из числа двенадцати, прославляющий дядю. В то время, как прочие ученики оставались в относительном неведении, Иоанн и Иаков (два племянника) и Петр (Симон, у которого часто гостил Йеся) были посвящаемы во все тайные дела, когда Йеся творил свои «чудеса». А если вспомнить, что братьев Йеси звали: Иаков, Иосий, Иуда и Симон — то встает вопрос, не тот ли это Симон, который Петр, многими деяниями прославляющий братца?
А доказательства, опять же, вот они, налицо!
Он всегда Симона Петра, который женат на сестре Андрея и живет с ними в одном доме, называет Ионин сын, после того, как тот сравнивает его с Иоанном Крестителем, изначально невзлюбив папашу Иосифа: «блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах»
— Или сравнивая с пророком Ионой, который его восхищал, — вставил Борзеевич. — Он тоже мечтал отправить на тот свет целый город. Но тот, лишь вразумлял Бога, который сказал, а не сделал, и не искал людям смерти сам.
— А с чего бы ему рассвирепеть на папашу Симона Петра?! И дело-то, получается, семейное! А свидетельствуют не кто иной, как близкий родственник! И о родственниках, с которыми был в сговоре! Прославляли в народе одни, привлекая публику, а чудеса творили эти четверо.
Жила-была семейка вампиров. Многодетная. Пять братьев и энное количество сестер. Про аборты матушка слухом не слыхивала. И многие тайны были известны им, ибо дядя-священник взрастил благочестивую деву при монастыре, испытывая к ней совсем не отчие чувства. Внезапно обнаруживается их связь…. Во чтобы-то ни стало, любимую племянницу приходится выдавать замуж, но как? И открывает дядя племяннице тайное слово, коим можно человека уловить в сети — и прибирают к рукам Иосифа, человека простодушного и ущемленного, которого до конца дней никто за человека не считал. Обычно так и бывает с присушенными людьми, душа которых умерла, имея на себе Проклятие и не имея Зова. Душа не благословляет его.
А тут раз, объявляют перепись населения, и Иосиф, как законопослушный гражданин, отправляется в Вифлием с беременной женою, чтобы подтвердить новую ячейку общества.
В гостинице мест нет, остановились в поле в сарае для скота, недалеко от места, где пастухи пасут в ночное стадо. Слышат крики роженицы, удивляются — любознательно интересуются, восторгаясь младенцем. Естественно, сообщают властям, чтобы роженице освободили место в гостинице. Любой на их месте сделал бы так же.
Проходит время.
Естественно, родня участвует в воспитании многих детей Марии. В том числе и дядя-священник, который знает, что Йеся его сын. И возможно, даже готовит его принять сан, хотя сынок умом не блещет, едва освоив профессию плотника, к которой душа не лежит: «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем.»
— Это что же, не Иосиф был плотником, а сам Йеся?! — изумилась Манька.
— Манька, ты святые писания как читала, одним глазом?! Вот именно! Племяннику виднее! Ясно уже, Матфея всерьез можно не воспринимать, ему столько песен напели, а он во все верил! Это ж каким наивным надо быть?! Но мытарь, что с него возьмешь! Да и тот ли это был Матфей, который видел Йесю своими глазами?!
Если тот, как же не помнит, где встретил Йесю? Двое, и Лука, и Иоанн (Марк), который был племянником и сопровождал дядю повсюду, назвали встреченного у сбора пошлин мытаря Левием, прозванного Фаддеем, высмеивая Матфея, который почему-то обозначил на том месте себя? Если он себя не помнил, откуда ему было знать, Иосиф был плотником, или сам Йеся…. Звезды человека умнее не делают! Опираться мы будем на свидетельства Иоанна, который остается единственным свидетелем, ибо Лука такая же пятая вода на киселе.
И тут мученик вспоминает все, чему учил его дядя-отец. Но одному ни Проклятия, ни Зова не наложить — и он объединятся со своим братом и племянниками. И не удивительно, если откроется, что Иуда, четырнадцатый апостол (Иуду Искариота заменил еще один Матфей), который внезапно появляется и исчезает, возможно, тоже племянник Йеси, ибо брат Иакова, или брат, ибо одного из братьев Йеси зовут Иаков. И где-то мыслится один — брат Йеси, а где-то другой — племянник. Кого они еще могли поставить над паствой, которая наплодилась? Не чужого же! Истинно наставники….
Таких мудрых просветленных пруд пруди.
— А что же, Святые Отцы дураки совсем? — Манька внезапно осознала, что мысли ее текут совсем не в ту сторону, в какую направлял их Дьявол.
— Ну, Манька, — развел руками Дьявол, — чем бы дитя не тешить, лишь бы слушалось… И получаются у них такие истории:
«Иоанн был и сродник Господа. А как? Слушай. Иосиф, обручник пречистой Богородицы, имел от первой жены семерых детей, четырех мужского пола и трех женского пола, Марфу, Есфирь и Саломию; сей-то Саломии Иоанн был сын. Таким образом, оказывается, что Господь был ему дядя. Так как Иосиф отец Господу, а Саломия дочь этого Иосифа, то Саломия приходится сестрою Господу, а посему и сын ее Иоанн племянником Господу.»
Или: «Отец у него был рыболов; сам Иоанн занимался тем же промыслом, каким и отец; он не только не получил греческого и иудейского образования, но и вовсе не был учен, как замечает о нем божественный Лука в Деяниях (4, 13). Да и отечество его самое бедное и незнатное, как местечко, в котором занимались рыбною ловлею, а не науками. Его произвела на свет Вифсаида…. Однако же смотри, какого Духа получил этот неученый, незнатный, ни в каком отношении незамечательный…»
Это после того, как трижды прозвучало, что мать Иоанна (Марка) и Иакова, звали Марией!!! А ведь он это пишет об одном и том же лице!
— Это откуда они взяли? Они что же, сами священные писания не читают?
— Откуда взяли историю про Йесю, оттуда и объяснение. Но сама подумай, как бы выглядела история, будь ты не слушателем, а свидетелем, если посмотреть глазами интеллектуала:
Иосиф, который имеет жену с семью детьми, вдруг ни с того ни с сего становится обручником Марии. При этом, как следует из Писания, обручен он был с нею прежде, чем узнал о беременности. В то время она живет в монастыре при дяде священнике. И вдруг, о, ужас!, тайное становится явным…. Иосиф в смятении. Как объяснить людям (или жене с семью детьми?!) беременность невесты?! И понимает, Бог во чреве пречистой девы! И тут, внезапно начинает пылать к чужому ребенку такой любовью, которая явно смахивает на безумие.
Бог в это время настолько обуян жаждой родить сына, что не пожалел ни жену Иосифа с семью детьми, ни самого Иосифа, ни девственницу, ни священника, которому в любом случае пришлось бы объяснить возросший интерес к пузу Богородицы.
И Иосиф бросает родных детей и бежит в Египет, где живет ни много, ни мало, до совершеннолетия Спасителя воплоти (по словам Матфея, который родственником не был, но много побасенок наслушался: и про Ирода, который искал его убить, и про Египет, и про волхвов, и про сны папаши, рогоносца, осмеянного не человеком, а Богом!!!, и про пустыню, с ангелами и зверями.)
Возвращается.
И тут же все его семеро детей, брошенные папочкой, вдруг начинают пылать отчей привязанностью и к папе, и к мачехе, следуя за нею повсюду, пытаясь урезонить сводного братца, причем, ни один, ни два, как было бы по просьбе престарелого родителя, а все семеро:
«Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне [дома], желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои;»
В преддверии «Евангелие от Иоанна» толкователь не так многословен:
«Иоанн был любим Господом более всех учеников за его простоту, кротость, добродушие и чистоту сердца, или девство. Вследствие такого дарования ему вверено и богословие, наслаждение таинствами, для многих незримыми.»
Таинства, для многих незримые, он как- то объяснил себе?
Впрочем, и сам Иоанн этого не скрывает, называя себя учеником, любимым более всех остальных, и внезапно признается, что часто прижимался к груди Йеси, пока был мальцом…. И, внезапно заканчивает повесть, выдавая болезнь воспаленного мозга, что жил дядя долго и счастливо, и столько чудес сотворил, что ни в одну книгу не уложить, тогда как писание напрочь опровергает утверждение, ибо привидение было взято….
Славный пострел — везде поспел! Надо полагать, не так далек Благодетель от истины, когда упоминает о таинствах с Богочеловечищем, для многих незримыми. Йеся любил объявлять себя Господом именно в детских душах. «Блаженны чистые сердцем — ибо их Царствие Небесное» Теперь ты знаешь, чем Царство Небесное отличается от Царствия Божьего. Оно действительно приближается к ребенку быстрее, чем к взрослому, который уже сумел оценить свои возможности и выработать хоть какой-то иммунитет к гонениям толпы, обзавестись помощниками, научится грамоте и ремеслу.
Человек, который не мыслит своей жизни без лобзаний, умиления, елея, и многих жертв со стороны человека….
И бессмысленны все призыва родителя, который учит чадо не подходить к чужому дяде, не брать у него конфетку. Как же ребенок не подойдет к Господу, который у него землей поднимается?! И вот уже чадо — жертва педофила, или тычет вам в лицо родителя кулаком, сравнивая с дерьмом, которым сам обмазан с головы до пят, и которое манит его медом из среды его самого. Не удивительно: «И восстанут дети на родителей, и умертвят их…» — заклятие в действии! Первым делом вампир отвращает от всех, кто мог бы противостоять ему, вразумляя его жертву — они уже мучители его. А когда человек становится взрослым, он уже не мыслить жизни без крови — и первым делом открывает своих детей, потому что он может быть одним и двух — или мученик, или мучитель.... Многие родители обращают на детей внимание, не как на детей, а уж про дядь и теть говорить не приходится. И оправдано насилие родственников над детьми — хуже, каждый педофил имеет благословение Спасителя в сердце своем.
Лука, врач, возлюбленный Савлом (Павлом), напрочь опровергает Матфея.
Нет Ирода и гонений от Царя, нет убиения младенцев, Египта, волхвы вдруг становятся пастухами, которые на беду оказались поблизости, и нет звезды, которая бы указывала кому-то путь, нет даров…. Сказки Спасителя о самом себе, какие наслушался Матфей, он не слушал, разве что обнаружив, как действуют Проклятия и Зовы, а так же имея благовествование о чудесах в самом себе, истинно считал это проявлением чуда. В исследовании жизни Йеси он относительно не прозомбирован, и упирает на то, что предсказано было не Йесе, а матери, которая положила слова пророчествующих (в церкви, где его обрезали, в то время, как он должен был находиться в Египте!!!) в сердце свое. И так понял — он необычный ребенок, а приставленный к важному делу.
Ну, врачу виднее…. В заключении ему довелось лечить и Иоанна (Марка), и Савла (Павла), и Аристарха, и Димаса…. И даже некого Йесю (Иуста), который сначала в деянии был Иосифом….
— Не иначе, еще один брат Йеси, — вставил Борзеевич. — Симон при деле, Иуда при деле, Иосий при деле. Значит и Иаков при деле. Столько желающих поделится имениями, кто устоит? Да-а, жили-были, называется….
— В Храмах лежали многие книги, которые имел право взять любой человек, и любой мог прийти и высказать все, что имеет — там собирались книжники, пророки, порицатели, маги, проповедники и учителя всех мастей, ровно, как и имеющие товар, которые подзаряжали одухотворенных и желающих одухотвориться. А священники расставляли сети мошенникам, обнаруживая нутро их перед народом, подавляя интеллектуально. Апостолы изначально приходили в Храмы и начинали говорить — и им никто не затыкал рты, пока не вскрывались тайные дела, такие как смерть Анании и Сапфиры, которые лишились всего, что имели, умерщвленные наложенными проклятиями. Жатву собирали небывалую. За индульгенцию.
Деяния:
«Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца…»
Первая коммуна.
Но жизнь доказала, что там, где все общее, уже ничего нет. Рано или поздно имения заканчиваются. Ибо того, кто имениями распорядился — и след простыл. Как все апостолы, которые внезапно истаяли или закончили дни свои, как Йеся, не оставив воспоминаний. Церковь Спасителей изначально закрытая, это уже не Храм, а дом молитвы и Организация, направленная на извлечение выгоды для определенных лиц. Разве что негодование того же Иоанна обнаруживает, что кому-то повезло устроиться лучше, чем заключенному на острове Патмос.
Их ловили, наказывали, лечили…
Но вампиры. Они сомневаться не будут, что надо облачить человека в подобающие одежды.
Если бы, Манька, все это произошло на твоих глазах, история показалась бы тебе до неприличия нелецеприятной, но разве мало народа идут вслед лжепророков, которые тешат народ надеждами, обирая до нитки? Можно сказать, это была первая пирамида, которая подкрепила свою живучесть наложением эпитамии, открывая человека и обращаясь к нему от души. И не нашлось ни одного, который бы смог раскрыть обман. Когда к человеку обращаются с Зовом, он не слышит ни мать, ни отца, ни родственников, а только Благодетеля, который для него как Бог.
В конце концов, за использование знаний таким образом, Йесю просто казнили, как неизлечимого вампира, который многим успел отрезать голову. Согласно закону: «убей пророка, если он покушается на твою внутренность и на внутренность твоего ближнего и говорит от Моего имени то, что я не повелевал ему»… Разве Бог говорил с Йесей? О чем? Когда? Но мытари, которые не имели ни образования, ни средств, чтобы подняться другим способом, уже не мыслят себе другой жизни.
В общем, друг друга апостолы стоили….
А как ты объяснишь, что, записывая свидетельство, и Матфей, и Иоанн, которые якобы были непосредственно свидетелями, в отличии от врача Луки, лечившего их всех, все время говорят о себе в третьем лице:
«Проходя оттуда, Йеся увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени МАТФЕЙ, и говорит ему: следуй за Мною»… Или: «И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и ИОАННА, брата Иакова»…
Или взять Луку! Кто такой?
Был сотрудником Павла, лично никогда не знал Йесю (собственно, как и Павел). Как он может свидетельствовать? А кто такой Павел? Он же Савл. Он же боец, который вдруг услышал голос с неба: «Савл, Савл, трудно тебе идти против рожна?!» и проклял он всякое мудрое слово.
Загляни в любую психбольницу, и увидишь, сколько людей, узревших вампира в небе, пребывают в том же состоянии. Что же теперь, слушать всех? Вот ты, свидетель на суде, как скажешь: «я вышла и увидела, как два дегенерата пристают к девушке», или: «Манька вышла и увидела, как два дегенерата пристают к девушке»?
— «Я», конечно, — согласилась Манька.
— И получается, что нет ни одного свидетеля. Лжецы и обманщики. Хуже, объединившиеся родственники, которые расставляли сети людям, улавливая их и выманивая имущество.
Хорош народ, который повелся словами шизофреника, и чернит другого такого же на всяком месте. Это ж в психбольницу надо упрятать весь народ, который в вымазан дерьмом с головы до пят. И вот такой больной народ миллионами убивает людей, которые слушают Бога, поднимая знания нечеловеческие, внезапно понимая ужас, который сеет Сын Человеческий, когда становится человеку вместо Господа, обращаясь к нему из среды его самого.
Заметь, свидетельство написано в третьем лице, тогда как слова Йеси всегда от первого лица! Кто как не автор мог бы поднять себя на такую высоту? Как оказалось, автор легко повторил мои слова от своего имени, и получилось, что истина повернулась на сто восемьдесят градусов. Только его пощупать можно, а я объект несколько удаленный.
Исполняйте волю, а какую?
И тогда уже под вопросом само существование Йеси, который вдруг становится до неприличия приятным и лакомым персонажем, который закрывает одних, обрекая их на беспросветное существование, уделом которого становится служение вампиру, выдавливая Бога Живого из жизни людей, превращая его в мифический персонаж, которому на земле нет места. А герои, которые обнаруживают незавидное терпение и святотатство, умирают один за другим не своей смертью. И поднимает других, в общем-то, мифические персонажи, узаконивая их существование. И ни миллионы сгоревших заживо, ни миллионы похороненных заживо, ни нищета, ни голод, ни болезни не могут образумить народ, который решил стать мертвечиной.
Глубокое зомбирование у людей или потоп продолжается до сего дня?
Любить можно одного Бога, все другие или на посылках, или помощники, и как бы уже не Боги, но Боги. И поскольку вампиры, не стесняясь, рубили людям головы, люди, как им казалось, выбирают меньшее для себя зло. Спасители, в качестве посредников, оказались очень удобными: пришел, поплакал, получил индульгенцию…
Бедные люди! — скорбно вздохнул Дьявол, чокнувшись с Борзеевичем кружками, хитро переглянувшись, и осушил кружку с чаем до дна. — Войти в мою землю можно лишь праведнику, который не знает другого Бога, кроме меня. А Йеся разве не другой? Вот человек — он чужой для меня, он судимый мной, и как бы он не тешил себя надеждой, имя его я буду рассматривать во всякое время. Или тот же водяной — он честь меня, он Дьявол, который утром видит мудрое решение, а вечером того же дня испытывает внутренность, и судит человека, поднимая дела его, и бросает под ноги консервные банки, чтобы показать мне, кто поднимет ее, чтобы пожалеть меня и мои произведения. Дружба с водяным лишь поднимает человека, обращая мое внимание на то, что человек вхож в собрание Бога, тогда как сын человеческий и сонм святых
Плагиатеры, конечно, раскроили историю, с писанием сверили, поняли, не совсем образ мученичеством отображен — что-то прибавили, что-то убавили. Они уже две тысячи лет мучаются, подправляя свидетельство то в одном месте, то в другом…. ох, Манька, если бы ты изначально прочитала благое слово….
И засим я искореняю человека с лица земли от лица моего: поднимаю вопрос — где глаза ваши были, когда лжепророк и сборище садо-мазо все время мозолили глаза?
В истории в любое время можно найти вампиров и их деяния. Вот, например: во времена мрачного периода вдруг ни с того ни с сего люди становились безумными целыми городами. Убрать безумие мог бы я за одну субботу, но кто станет искать меня, когда безумие нашло на человека?
Думаешь, сейчас не отрезают головы?
Страшно подумать, сколько людей смотрят на вампира, и не уразумеют. Если сын или дочь внезапно изменились — сделай анализ и подумай, где и кто мог так с твоей семьей пошутить. А это даже не проклятие, это всего лишь безобидная муштра, чтобы человек не вышел за рамки дозволенного, оставался, так сказать, скотом. Вампирам нужны доходы. Большие доходы! Не сидят Святые Отцы без зарплаты, кому кризис, кому мать родна. Если мысли об одном и том же, и мечта катит в глаза, обнимая неисполнимыми желаниями, посмотри, кто стоит за спиной твоей, обращая взгляд в ту сторону, куда смотреть и вредно, и бесполезно, и опасно. Если ноги несут тебя туда, где меньше всего выгоды человеку, вырви дерево, которое поднялось и заслонило собой твою листву, и правит твоим телом, обращаясь с тобой, как с вьюченным животным….
И вот такой Бог, Манька, не любит тебя.
И я не люблю! Страшная сила объявила тебя своим имуществом.
Я — Бог Нечисти, я Дьявол, и я поднимаю себя, когда отправляю человека в Бездну. И мне надо много-много ваших сознаний, чтобы получить первоматерию, которая укрепит мироздание. Мне нужны миллиарды планет, как твоя, где я мог бы развернуться и насадить сад, чтобы Поднебесная не считала себя Ягой Виевной на речке Смородине. Бог Валес, муж ее, тоже мой Сын. Черные Дыры, которые бомбят Бездну, удерживая ее, тают, и я должен кидать в топку одну звезду за другой — а где их брать, если не поднять еще землицы? Земля уходит в Небытие, а вынуть ее оттуда можно только в обмен на красную глину. И я бы рад пожертвовать собой, и когда пойму, что нет иного способа вернуть земле силу, пожертвую, но это чревато взрывом, который уничтожит все живое в Подвселенной. И вампиру нужна земля, чтобы нежить себя плодами ее и пасти свой травоядный скот, который насытит его молоком и мясом.
— Вот я, — поддакнул Борзеевич, который внимательно слушал Дьявола с сумрачным лицом, с отсутствующим взглядом, пытаясь вспомнить, как жил две тысячи лет назад, — сочиняю исторические хроники, и подробностями хроника обрастает. Живенько так, будто сами там побывать успели. Здоровый праздный мужик, замеченный своей душой, вдруг стал объектом пристального внимания — и людям ни с того, ни с сего вдруг захотелось лобзать его рученьки. Согласен, прообраз был, который выставил церковные знания на обозрение миру, и нашлись те, кто смог их оценить по достоинству. Такой масштабностью никто людям кровь не пускал. С одной стороны повеселились, с другой, — Борзеевич сердито посмотрел на Дьявола, — разделся я, Манька, до лохмотьев…. Кажется, память вернулась…. Людей много, но людей-то можно по пальцам пересчитать!
— Так вы Его знали! — хмуро проворчала Манька, разделившись сама в себе. Одной стороной она все еще пыталась выступить в защиту Спасителя, с другой, бедствие ее никак не приближало к тому образу Спасителя, который вызывал в ней умильные приятные размышления на тему: «а вот были бы все праведниками!..» Уставившись на Дьявола и Борзеевича во все глаза, она мучительно соображала, как это у них у всех выходило дурить человека.
— Я не совсем, — ответил Борзеевич. — Я грамоте обучен, а Йеся грамоту не искал, он больше паству, а неграмотному даже горох не бросишь, он его не поднимет. Вот, Манька, сколько знаешь ты, не будучи Спасителем, и сколько знал он, считая себя таковым.
— Близко мы с ним не общались. Мы больше с Евой, — открестился Дьявол. — Но я всех людей знаю, от сотворения. Я не железный конь, время от времени устаю тянуть лямку.
Неблагодарная это должность — Бог!
Ни почем не угадаешь, как от людей отвести беду: я для них все время то серу, то огонь, то египетские казни с муссонными дождями заказывал, просил с меня пример брать, ну и что? Недостойно проливал я слезы по уму человеческому, а потом понял — проще надо быть. Как что где, я тут же виноватым становлюсь: то не додал, то не тому дал, то не с того ни с сего, а уж овец и коз зарезали да пожгли…. Мне, в бытность Господа, столько не приводилось извиняться перед животиной, как в то тяжелое время. Каждая зарезанная начала называться жертвой….
А как пришел Спаситель, я сразу и понял, не то ли я жду?
Не именно, но с козами и овцами разобрались — за коз и овец ему низкий поклон. Ну, хотят люди квадратную землю на трех слонах, пусть она у них будет! Люд люду много подобных историй рассказывает — это трагедия не одной Евы. Когда-то Ваал прославился, когда-то Дагон, когда-то Молох… Все они были боголепными людьми, которые неосторожно обращались с огнем…
Земля пухом… И Атлантиде, и Египетской цивилизации, и Содому с Гоморрой… И сотне другим любителям мертвечины.
— Ты Бог? Господь? Отец? Не дьявол?! — удивилась Манька, разуверившис
Мдя... 
О том, что не тянет, это Ваши слова.
