Форумы фензина

Каин

Его звали Каин. Целый день он работал в поле, очень устал и хотел только одного – умыться. Но, подойдя к дому, сразу вспомнил: сегодня день жертвоприношения. Как же можно это забыть! Именно на этот день родители назначили ему и брату самим провести церемонию. Каин все время гнал мысли об этом жертвоприношении, постоянно у него были дела, и вот теперь… Он быстро умылся холодной колодезной водой, переоделся в чистые одежды, зашел в сарай, захватил гигантский сноп пшеницы, положил на повозку и покатил по дороге к небольшому холму на западе, где уже были установлены два жертвенных камня. Когда Каин подъехал, то увидел, что Авель был уже там. Его стадо овец паслось у подножия холма, сам же Авель играл с двумя барашками.
- А, брат! – воскликнул Авель. - Как ты думаешь, какой агнец подойдет лучше? Все не могу выбрать!
Каин лишь окинул его хмурым взглядом и свалил всю свою пшеницу на жертвенный камень.
- Какая разница, брат. Любой сойдет.
-Как это - какая разница? Нет, здесь нужна тщательная подготовка…
Авель все говорил, но Каин его уже не слышал: «Конечно же, подготовка. Готов спорить, ты готовился к этому с самого рождения. Конечно, тебе легко: бродишь по земле за своими овцами, собираешь цветочки и веселишься! А попробуй хоть что-то вырастить на земле - сразу вся радость пропадает.»

Было еще светло, но луна уже показалась над горизонтом – значит, пора. Каин долго стучал по кремню, выбивая искру, но почему-то сухая пшеница никак не хотела разгораться; зато у Авеля уже ярко пылал огонь, от заколотого агнца вкусно тянуло запахом жареного мяса, и совсем не пахло паленой шерстью. Наконец занялась пламенем и жертва Каина, но дым - черный, такой же черный, как и его настроение - стелился по земле, огня же почти не было видно. А у брата жертвенный костер полыхал вовсю, дым поднимался высоко в небо, и оттуда снизошёл свет, озарив весь алтарь. Свет исчез - и не было уже ни огня, ни дыма, а на алтаре лежал агнец, нетронутый и живой. Жертва же Каина превратилась в золу. Никакого света - его жертва была не принята. Но почему? Он так старался: каждый день без отдыха заботился о земле, научился выращивать столько разных растений. Он трудился! Почему его жертва не принята? Авель только и делает, что бегает со своими овечками, - разве такая жертва нужна? «Если я пойду плясать по своим полям, разве что-то вырастет?» Обида, ужасная обида, смертельная боль вдруг переполнила Каина, его руки дрожали, он готов был закричать...

К нему подошел Авель, увлеченно что-то рассказывая - наверное, о том, как готовился к жертвоприношению; он вообще был болтлив. Но Каин его не слышал – вернее, слышал какие-то слова, звуки, но никак не мог их соединить в связную речь. Он наклонился, пытаясь как-то укрыться от своего брата, но этот голос проникал всюду. На земле лежал камень.... Каин схватил его, выпрямился и ударил камнем Авеля. Думал ли он, что делал в этот момент? Нет. Он просто хотел, чтоб Авель замолчал, - и тот замолчал. Камень в руке Каина был весь в крови, она капала на землю. Каин отбросил камень подальше, попятился назад, споткнулся и покатился по склону, затем вскочил и побежал к реке. Его руки горели, их срочно надо было вымыть. Кровь, везде кровь! Он стоял на коленях в воде и тер песком руки, потом смывал в воде и снова тер. Пока не понял, что все бесполезно: крови на руках не было, а жар этот не унять простой водой. Он сел на камень, что торчал из воды, и опустил голову. Когда солнце уже почти скрылось за горизонтом и холодной ночной ветер гнал домой, в тепло, Каин услышал голос:
- Где Авель, брат твой?
- Не знаю. Разве я сторож брату моему? - ответил Каин, провожая взглядом заходящее солнце, - а слезы текли по щекам.
- Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли!
Но Каин молчал - не было смысла оправдываться.
- И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле.
И опять обида черной волной поднялась и захлестнула все чувства Каина. Он закричал солнцу, которое уже скрылось за горизонтом, и лишь его лучи еще окрашивали облака в красный цвет:
- Наказание мое больше, нежели снести можно. Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.
И ответил ему голос:
- За то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.
И настала тишина, и пришла ночь, без звезд и без Луны, и не помнил Каин, как дошел до дома, как рухнул на постель, и не помнил, спал он или нет. Просто вдруг стало светло в комнате, был уже день. Он вышел во двор; там уже стоял Адам и сестра Авен. Отец демонстративно не смотрел на него и разговаривал с забором.
- Надеюсь, ты понимаешь, что не можешь остаться. Вот Авен, она согласилась пойти с тобой, - сказав это, Адам развернулся и пошел к дому. А Авен, опустив голову, так и осталась стоять у забора.

Каин быстро собрался, вывел лошадь, запряг ее, погрузил в повозку какую-то еду, чтоб им хватило на пару дней. Вывел из сарая пару овец, коз, козла и барана, запихнул в короб кур и петуха, положил самые необходимые вещи. Он совершенно не грустил о доме, не думал о дороге - ему было больно от того, что поле, с такой заботой распаханное и засаженное... кто будет за ним ухаживать? Теперь все это сгниет на корню. Свой последний взор он обратил именно на поле, тяжело вздохнул, сел на повозку и стегнул лошадь. Та медленно тронулась, но возле забора она остановилась: на повозку сзади забралась Авен. Ехали молча, никто не проронил ни слова, Каин - потому что не знал, что сказать; а Авен было обидно, очень обидно! Ну почему так сложилось? Все должно было быть по-другому: после жертвоприношения мать с отцом подготовили целую церемонию, где Авен должна была сделать выбор - она должна выбрать мужа из двух своих братьев. И она бы выбрала Каина, она это уже знала, всегда его хотела. Но теперь - что изменилось теперь, почему она должна куда-то ехать? Хотя, конечно, она прекрасно понимала: если теперь отец и мать родят нового сына, то, пока он вырастет, она уже будет стара для него, а если следующей родится дочь - у нее, Авен, точно никогда не будет мужа. Поэтому оставаться жить с родителями не было никакого смысла. Ее бы не выгнали, но лучше уехать с Каином: так она будет и женой, и матерью. Но как же хотелось красоты... а никакой красоты у нее больше не будет, только бесконечные одинаковые дни.

Так они ехали целые сутки, даже ночью не останавливались; когда настало новое утро, ехать дальше не было смысла. Неделя потребовалась Каину, чтоб построить добротный дом для своей семьи. Он попытался вспахать землю, но она очень быстро пересыхала, и сколько он не поливал, становилось только хуже, пока земля окончательно не превратилась в песок. Он нашел в лесу плодоносящее дерево, принес к себе во двор, пересадил, но оно усохло. Поэтому вся работа с землей легла на плечи Авен, Каин только говорил, что и как делать. Сам же он научился охотиться, рыбачить, научился многим ремеслам. Но время шло. У них родился сын, Каин назвал его Енох. Сын рос быстро, был сильным ребенком, помогал матери и отцу. Всего у них родилось девять детей. Дети вырастали, строили по соседству дома, заводили собственные семьи, вот уже появились внуки и даже один правнук. Каину тяжело было смотреть на голую мертвую землю - он научился обрабатывать камень и замостил им улицы между домами. Потом ему это понравилось, и он переделал свой старый деревянный дом в каменный.

И вот, когда родился его первый правнук, Каин вместе с Авен пришел в дом к детям, чтоб отпраздновать это событие. Но праздник не получился. И вроде еды в достатке, и песни были веселые - но никто особо не радовался, не танцевал до упаду, как это случалось раньше. Разговоры за столом шли тихие, и никто не смотрел на Каина - только украдкой бросал взгляд, а потом отворачивался. Каин внимательно посмотрел на своих детей и внуков, потом на жену - и вдруг понял. Авен постарела, очень сильно постарела. Сколько ей было сейчас лет - пятьдесят? Больше? Он не помнил. Но он сам не изменился ни насколько, все такой же молодой и полный сил - даже его старший сын Енох выглядел старше отца. И Каин все понял. Авен любила его, но ей было очень больно от того, что она превращалась в дряхлую старуху, а ее муж, тот муж, который испортил всю ее жизнь, оставался молод и полон сил. Она никогда не сказала ни слова упрека, но ее взгляд - этот взгляд все говорил без слов.

С первыми петухами Каин собрался, опять взял запас еды, животных, и уехал. Он ни с кем не попрощался - никто даже не сделал попытки выйти и если не остановить, то хотя бы пожелать счастливого пути. И Каин был этому рад - он не знал, что ответить своим детям. Когда он уже выехал из селения, где теперь главным оставался Енох, то на дороге встретил свою внучку. Она шла в одной простой нижней рубахе, ее платок волочился по земле - кажется, кто-то из братьев опозорил ее. Теперь уже никто не возьмет ее в жены, даже собственные родители не примут ее в дом. Но вот рядом с ней остановилась повозка, с нее слез дед, без слов посадил ее рядом с собой, укрыл одеялом, и они поехали вместе. Каину было все равно, что ее опозорили, - уж не ему ли не знать, что такое грех.

На этот раз Каин выбирал место для своего будущего дома придирчиво, целых три дня ему потребовалось на то, чтобы найти его. И когда новый деревянный дом был построен, он взял свою внучку себе в жены, и родила она ему дочь и еще пять детей, а когда она постарела, а вокруг их дома опять выстроились дома их детей и внуков. Каин взял себе еще одну жену. Они жили в одном доме, столько лет прошло - а он так и не поинтересовался, как же зовут его внучку. Они просто жили. Вокруг вырастал новый город, который жил по своим законам; один из его сыновей даже провозгласил себя королем. Каин не вмешивался, и его никто не трогал, потому что все боялись. Так он жил в своем доме, своем городе - один, окруженный людьми. Когда и вторая его жена постарела, он опять собрался и уехал из города, и в этот раз никого не взял.

И ехал он очень долго, так, чтобы потерять счет дням. Он хотел жить в полном одиночестве. Когда всё вокруг изменилось до неузнаваемости, исчезли сочные поля, леса и озера, остались только скалы и земля, из которой с большим трудом пробивалась полумертвая зелень, он остановил свой путь, обустроил в одной из пещер себе жилище. Но, как оказалось, очень трудно жить, питаясь только рыбой или мясом. Стоило Каину где-то отыскать ягоды и сорвать их с куста, как сразу же куст усыхал, и больше на том месте ничего не росло. Так Каин прожил пятьдесят лет, а потом, в одно прохладное утро, опять собрал свои скудные пожитки и уехал в туман. В тумане он ехал долго – ему казалось, прошло двое суток. Когда же, наконец, туман рассеялся, вокруг было сплошное поле, покрытое желтой травой. И сколько хватало взгляда, нигде не было ни куста, ни речки, ни холма - только трава стелилась по земле желтым ковром. Не успело солнце подняться в зенит, как Каин встретил людей. Их было очень много, все они, и мужчины, и женщины, ехали на лошадях; некоторые животные тащили на себе навьюченные тюки с вещами.
Сначала мужчины хотели наброситься на Каина, и он уже было приготовился к схватке; но вдруг между ним и людьми встал человек, одетый в звериные шкуры, - в руке его был бубен, он потрясал им и кричал на своих людей:
- Что вы делаете?! Боги прокляли всякого, кто его убьет! Если вы его тронете, то Вечное Небо упадет на землю!!!
Люди остановились, спешились, развели большой костер, шаман стал вокруг него танцевать, бить в бубен и петь гортанным голосом непонятные песни. А Каин даже не шевельнулся, так и остался стоять, опираясь деревянной палицей о землю. Его лошадь, не стреноженная, щипала желтую траву; дым от костра поднимался высоко в небо. Шаман уже сел на колени и потрясал бубном над головой. Звуки, исходившие из его горла, совсем перестали походить на связную речь. А потом он неожиданно рухнул на землю. Но, видимо, для людей, окружавших его, это было привычно: они завернули шамана в шкуры и отнесли в шатер, который успели разбить недалеко от костра. Потом девушка принесла Каину еды, но то ли она боялась его, то ли не знала, как обращаться, поэтому просто поставила перед ним деревянную миску с едой на землю и, пятясь, отошла к другой стороне костра. Каин положил свою палицу рядом с миской и решил для начала стреножить свою лошадь. Только после этого он сел на землю и попробовал принесенной еды. Она оказалась вкусной.

Солнце клонилось к закату. Каин расстелил рядом с почти потухшим костром медвежью шкуру, лег на нее, а сверху укрылся одеялом, которое он свалял в горах из козьей шерсти. В эту ночь он спал очень крепко. Проснулся от того, что лошадь щипала траву прямо рядом с его лицом; ее шумное дыхание теплой волной окатило сознание. Каин открыл глаза, сел на своем импровизированном ложе. Рядом с ним стояла девушка, худенькая, как тростник; рядом с ней паслась еще одна лошадь. От девушки Каин узнал, что все эти люди были из одного племени. Родоначальником их был Волк, а теперь они путешествуют по земле за своими стадами. Каин не стал переубеждать девочку: пусть думает, что хочет. По сути, ему от нее нужно было только одно. Уже к концу дня они приехали к широкой реке - ее второй берег терялся где-то вдали. Они разбили здесь небольшой лагерь, и здесь же Каин набросился на девушку со всей страстью, которую накопил за пятьдесят лет одиночества. А девушка была только рада: похоже, в ее племени Каина считали кем-то из ряда богов. Они построили дом на берегу Широкой Реки, и она родила ему восьмерых детей. И опять дети росли, появлялись внуки, его жена постарела, и только Каин оставался по-прежнему молод и полон сил. Настало время - и он уехал с новой женой искать новый дом, и только одинокая тощая старуха выходила каждый вечер и встречала закат, а может, провожала кого-то.

И опять новая жена рожала ему детей; он даже потерял им счет и не помнил их имена - просто не запоминал, потому что с первых дней стал ждать того времени, когда придется уезжать. В конце концов он поселился на берегу тихой реки, чьи пологие берега, заросшие сочной зеленой травой, очень подходили для скота, к тому же рядом был лес, в котором Каин мог охотиться, а дичь обменивать на овощи в двух городах, что располагались неподалеку. Однажды, когда он пробирался по лесу, выискивая очередную жертву, он увидел девушку с ребенком. Одежды на них были странные, очень яркие, причем закутались они так, будто на улице лютая зима. На девушке - желтая кофта, которая доходила до колен, на ногах натянуто что-то черное. Ее русые волосы растрепались по плечам. Ребенок был одет в синее, так что открыто было только лицо. Девушка остановилась, увидев Каина. Так они простояли минут десять; наконец, она все-таки решилась пошевелиться, подошла на расстояние пяти шагов и спросила почти шепотом
- Простите, вы не знаете случайно, где здесь улица?
- Улица? Какая улица? - Каин задумался, огляделся, пытаясь найти среди леса улицу, - и действительно увидел: там были дома из черного камня, ездили с огромной скоростью повозки, и яркие, желтые, удивительно близкие звезды через равные расстояния освещали им путь. Каин сначала очень удивился, а потом понял, что все в его власти: он мог прямо сейчас отвезти девушку на эту ее улицу - но если она пришла к нему, значит, она его девушка.
-Нет тут никакой улицы! Здесь лес, птицы, звери - где здесь быть улице? А тебе случайно не жарко?
-Девушка нервно потеребила свою одежду, будто хотела освободить шею. Видно было, что она очень растеряна, а ребенок стоял, как маленькая кукла, не шевелился, держал маму за руку. Он устал, очень устал.
-Ладно, пошли! Что тут стоять?

***
Сегодня… что было сегодня? Она уже не помнила; все было, как всегда. Муж опять пришел домой пьяный. И хорошо бы, если бы пришел вечером - можно было бы уложить спать, он бы проспался и был бы утром человек. Так нет же: вчера вечером он пошел в магазин, который находился рядом с домом, а через два часа позвонил и сказал: «Меня тут друзья пригласили….» Это означало: приду домой посреди ночи пьяный в хлам. Но он пришел даже не ночью, а утром, когда их сын уже проснулся, поэтому мечтать о том, что пьяный отец уснет, когда вокруг него с шумом нарезает круги ребенок, не приходилось; а ей обязательно надо было, чтобы муж выспался, потому что вечером придет мать, и если он будет пьян, то беды не миновать. Ее мать никогда не лезла в карман за словом, всегда говорила все, что думает о людях, - и в большинстве это были исключительно ругательства. Особенно это касалось тех, с кем общалась ее дочь. Что ни делала она, все было плохо - а все потому, что делала сама, не прося помощи у матери. Да, может, брак у нее был неудачным; но она всегда была уверена, что нельзя осуждать людей, потому что сам не без греха. И всякий раз, когда ей хотелось убить пьяного мужа, она себе говорила: а сама-то что – лучше? Да, ты не пьешь, но в тебе куча других недостатков. Так она успокаивала себя, выслушивая очередную лекцию от матери и скандал от мужа. Но сегодня она почему-то ужасно устала, не хотела ничего слушать - одела сына и пошла с ним гулять.

Недалеко от дома был парк, а в парке хорошая детская площадка, туда они и направились. И пока шли до парка, пока шли по его аллеям, она все перемалывала внутри свои чувства и надежды, пыталась отыскать где-то там веру: веру в то, что все как-то решится само, что ей не придется ни разводиться с мужем, не прокричать в лицо матери, как она ее ненавидит. По сути, она мечтала об одиночестве; она бы давно ушла ото всех, но у нее был сын, и его она бросить не могла, потому что муж и ее мать порвут его в войне под девизом: «Он достанется мне!» Все хрупкое семейное равновесие держалось только на ней, она это прекрасно понимала: почти каждый день ей приходилось разводить по сути самых близких ей людей по разным комнатам, чтобы чего не случилось. Она очень устала держать этот хрупкий мир на своих плечах. Ее единственная молитва к Богу звучала только так: «Господи, не доведи до греха!» Она шла по парку вместе с сыном, но не слышала, о чем он пытается говорить. Она чувствовала, как он дергал ее за рукав, когда увидел белку. И просто шла, куда вели ноги, и думала, думала, думала... даже не следила за ходом своих мыслей - они сами неслись в бездну, как табун лошадей... а потом вдруг она закричала: «Господи!» И этот внутренний крик ее разбудил. Она остановилась. Надо было переключиться на что-то, на что-то другое -вот хотя бы на белку. Она оглянулась. Вокруг был сплошной лес. Сам по себе парк был маленький, находился в центре города, его можно было весь обойти вдоль и поперек за полчаса. В центре парка находилась Лесотехническая Академия, поэтому не было там ни одного места, где не была видна либо улица, либо хоть какая-то из пристроек самой академии. Сейчас она и ее сын находились в лесу - и вроде те же сосны, но запах, свежесть такая пьянящая, которую невозможно найти в городском парке.

Первая мысль, что пришла в голову: как такое возможно?! Даже если бы они вдруг прошли парк насквозь, то до ближайшего леса все равно очень и очень далеко. Она порылась в карманах пальто, но телефона не было - опять оставила его дома, сейчас кто-нибудь позвонит и разбудит мужа... ну зачем она оставила телефон дома? Стоп, сейчас надо думать совсем не об этом. Надо как-то найти выход. В любом случае надо идти - стоять посреди леса нет никакого смысла. Они двинулись в путь. Сердце колотилось как бешеное, паника рвалась в мозг и хотела отключить разум. Чтоб как-то успокоиться, она пыталась обдумать, как же могла попасть в лес. Наверное, она так задумалась, что, чисто на подсознании, зачем-то села с ребенком в метро, доехала до вокзала, села в электричку, доехала до какой-то станции и там пошла в лес. Это выглядело полным идиотизмом, но хоть как-то походило на правду. Такое могло быть в принципе? Да, могло. Другой вопрос, зачем она это сделала и почему ничего не помнит? Она отчаянно искала среди сосен хоть что-то, что могло напомнить - здесь были люди. Но тут вдруг паника выбралась наружу - и если бы не полный ступор, она закричала бы так, что даже в центре земли ее бы услышали.

Впереди стоял мужчина. Он был очень высокий, наверное, головы на две выше ее; на нем была какая-то холщовая рубаха, опоясанная широким кожаным ремнем, на ногах кожаные сандалии, их ремешки оплетали его ноги и доходили до колен. У мужчины было громадное красно-сине-фиолетовое родимое пятно, скрывавшее половину лица. А волосы, угольно-черные, собраны в хвост и доходили до пояса. В руках он держал лук, а к поясу был пристегнут колчан со стрелами. Мужчина был тоже очень удивлен – видимо, он только что хотел пустить стрелу, но, увидев девушку с ребенком, опустил лук со стрелой вниз, хотя все еще держал тетиву натянутой. Первая волна паники схлынула, и она услышала голос разума, работающего как маяк в автоматическом режиме: это человек, это человек, это человек. Да, действительно, человек. А если человек - он может ее вывести из леса. На ватных ногах она подошла к мужчине на безопасное расстояние; хотя какое «безопасное расстояние», если у него лук?
- Простите, вы не знаете случайно, где здесь улица? - спросила она
- Улица? Какая улица? - мужчина задумался, посмотрел на нее внимательно, оглянулся вокруг, всматриваясь в каждое дерево, как будто улица могла скрываться под каким-нбудь листиком или сучком, потом еще раз посмотрел на нее уже - как на полоумную.
-Нет тут никакой улицы! Здесь лес, птицы, звери - где здесь быть улице? А тебе случайно не жарко?

Ну конечно, какая может быть улица - она же в лесу... надо его попросить вывести их к людям. Так, стоп, а почему он спросил про жару? Только сейчас она почувствовала, что действительно жарко. Оглянулась: когда выходила из дома с ребенком, на улице была поздняя осень, уже выпал снег, но еще не было достаточно холодно, поэтому снег превратился в грязную серую кашу. Но здесь, в лесу, явно была весна или лето: во-первых, действительно жарко, во-вторых, сухо. Не то что о снеге - даже о дожде не могло идти речи. В-третьих, небо отчаянно голубое, а не хмурое, свинцовое, городское осеннее небо. Да и сам мужчина был очень легко одет для поздней осени.
Еще одна волна паники подняла цунами в голове и разогнала сердцебиение до запредельной скорости. Она даже не слышала, как мужчина сказал:
-Ладно, пошли! Что тут стоять?
И просто пошла, потому что ее повели.
Они шли, и лес постепенно становился светлее, деревья - выше, и даже воздуха становилось больше; наконец, лес закончился поляной, полной каких-то неизвестных цветов. Буйство красок вывело ее из состояния абсолютного ступора. Что произошло? Как? Сейчас это было неважно. Важно было, что делать сейчас: вот мужчина, очень странный мужчина, он их куда-то ведет - стоит ли туда идти? А если не за ним - то куда? Стоит сказать самой себе правду – это явно не ее родной город, это даже не ее время года. Поэтому дорога была одна, вернее, две: либо за ним, либо неизвестно куда. На руках ребенок, надо думать в первую очередь о нем, просто так бродить с ребенком неизвестно где… нет, лучше вместе с этим странным. А цветы постепенно редели и совсем растворились в траве, затем трава становилась все ниже и ниже – и, наконец, она увидела, куда они идут. Это был дом, большой одноэтажный деревянный дом, что стоял недалеко от реки. Рядом с домом паслись козы. Солнце медленно скрывалось за противоположным берегом.

Он посадил их около дома, а сам взял ведро и пошел доить коз, она же тем временем сняла с сына зимний комбинезон. Мальчик совсем в нем спарился и очень устал от этой долгой прогулки, глаза его слипались, но еще держался в своем детском упрямстве никогда не спать. Он сидел в одной футболке и колготках, прижавшись к матери. Тут к ним подошел мужчина и протянул ему кружку с молоком. Малыш жадно выпил ее, но сон все-таки пересилил упрямство, поэтому, когда он опять прижался к матери, то уже крепко спал. Она взяла его на руки.
-Пойдем, я покажу, куда его можно положить.
Они прошли в дом; тот состоял из двух комнат, имеющих общую печь. В первой комнате стоял стол, кровать, накрытая бурой медвежьей шкурой. Здесь было очень чисто и светло, но они прошли через проем в стене во вторую комнату, поменьше и темнее. С потолка свешивались душистые пучки каких-то трав, в углах были свалены шкуры, возле глухой печной стены стояла небольшая кровать - именно туда и указал мужчина. Она положила сына и накрыла его простыней, которую он протянул. Затем оба вышли из этой комнаты. Она села на краешек кровати, а он вышел и стал чем-то греметь на улице. Наверное, надо было что-то сказать, спросить, но почему-то слова не шли к ней; она даже прошептала: «Господи, спаси и сохрани,» - чтобы удостовериться, что не разучилась разговаривать. Но так и просидела на краешке, не пошевелившись, пока окончательно не стемнело. Дверь с улицы открылась, и в дом ворвалась оглушающая перекличка цикад. В лунном свете мелькнула могучая тень, затем дверь закрылась, шаги - и вот уже тень опустилась на колени возле нее. Он стал расстегивать пуговицы ее пальто, а она даже не сопротивлялась. Он снял с нее сапоги, а она только обдумывала, что же ему сказать, спросить. Он хотел снять с нее и платье, но не разобрался с застежкой и поэтому рванул его, разорвав напрочь. Тут надо было уже что-то делать, но тень опять выросла в размерах, навалилась на нее всей тяжестью. Она попыталась хоть как-то сопротивляться, но все было бесполезно, он не обращал на это внимания, а все настойчивей предлагал свои ласки. Она впилась ногтями в его плечи, но это только еще больше раззадорило его. Ну почему она не может произнести ни слова? И так, в полной тишине, в безмолвной борьбе он кончил. Но на этом не остановился. Лишь замер, ожидая ее ответа: он все равно продолжит, но что она? А она лежала, напряженная, как камень, ее руки уперлись в его плечи, но все бесполезно: его невозможно было сдвинуть, это все равно что бороться с горой. Его губы кусали ее ухо, его горячее дыхание согревало ее шею. Он не насиловал ее - лишь предъявлял свои права на нее. И она сдалась, потому что всегда мечтала о сильном мужчине, вот таком вот, как гора, чтобы все ее сомнения разбивались об его волю. Ей надоело быть одной. Она сдалась, расслабилась; он это понял, но его движения стали нежнее - он хотел, чтоб и она получила удовольствие. И она получила и когда, полностью опустошенная, лежала на смятой постели, он нежно ее обнял, поцеловал, в макушку и накрыл одеялом, а она лишь улыбнулась, растворяясь в блаженной неге. В первый раз она засыпала, не ощущая тревог и сомнений.

Когда она проснулась, то совершенно не хотела открывать глаза. Все, что произошло с ней, она воспринимала как сон. А как же не хотелось возвращаться в реальную жизнь! Что ее там ждало? Муж, которого мучает похмелье, и опять начнется необъявленная война:
– Ну купи мне пиво, неужели ты не понимаешь, это снимет давление, моя голова сейчас лопнет!
– Если ты выпьешь пиво, то тебя накроет на старые дрожжи, и опять все начнется по новой!
– Да что мне будет с одной бутылки? Я, знаешь, в двадцать лет мог выпить залпом пять литров!
– Так то было в двадцать лет, а сейчас тебе сколько?
Этот разговор мог продолжаться до бесконечности, и в итоге она сдавалась, и прекрасно знала что сдастся, - единственной задачей себе она ставила сократить объем пива, потому что действительно все это могло затянуться на неделю. Она не хотела этого разговора, она устала, очень устала, она хотела, чтоб кто-то ее защитил... вся жизнь ее была одной сплошной ошибкой, и она продолжала жить как ошибка. Могла ли она что-то изменить? Наверное, могла, но не было сил, и в этом она тоже была виновата -но как же хотелось, чтобы кто-то пришел и помог! Ну почему никто не может помочь? Слезы раскаленным железом обожгли глаза, но она не выпустила их наружу: никто не должен видеть, никто. И хоть все ее существо давным-давно проснулось, она попыталась вернуть себе сон, эти эфемерные ощущения, эти запахи, которых не существовало, эти губы, его горячие губы… Почему так тихо? Ведь уже давно светло, сын должен был проснуться. Она резко села и открыла глаза, потом несколько раз моргнула, но ничего не изменилось. Она сидела на кровати, укрытой медвежьей шкурой, рядом стоял деревянный стул, на котором висело ее пальто. Встав, она накинула его на плечи, прошла в соседнюю комнату – пусто; выбежала на улицу - и застыла. Ее сын, одетый все в те же футболку и колготки, преспокойно играл во что-то, сидя прямо на земле, а спаситель - или не спаситель, как его ей теперь называть?... - стоял и чистил рыбу. Ну почему у нее исчезла речь, почему она ничего не может сказать? Зато малыш говорил, и охотно. Он подскочил и, указывая в ее сторону, закричал:
-Во, мама, видишь!

Спаситель лишь обернулся, кивнул и продолжил свое занятие, а малыш подбежал ней, потянул за собой, стал показывать какие-то камни и деревяшки; она села на корточки, кивала на каждый возглас ребенка, но украдкой посматривала на спасителя. Тот закончил чистить рыбу, развел огонь, повесил над ним котел, покидал туда рыбу, а сам ушел в дом. Она поцеловала малыша, оставив его копаться в его богатстве, и тоже вошла в дом. Она хотела поблагодарить, хотела вообще хоть что-то сказать - но только собралась с духом и набрала воздух в легкие, как он вышел из второй комнаты, неся в руках какую-то ткань, которую и вручил ей.
-Вот, сошьешь себе новую одежду, а то мне кажется, в этом тебе будет жарко.
Весь тот разговор, что она выстроила в своей голове, растворился в неизвестности. Ей почему-то стало очень стыдно, и она, потупив взгляд, только и смогла произнести:
-Я не умею шить.
Спаситель постоял немного и вышел, а она так и осталась стоять в дверях с куском ткани в руках и слезами на глазах. Ну отчего так хочется рыдать? Неужели только из-за того, что она не умеет шить? Когда спазм, что хотел вырваться из горла и который она усиленно не пускала, прошел, она опять вышла во двор, Спаситель варил суп в котле, постоянно что-то туда кидая и помешивая, а малыш с радостными воплями носился за лягушкой. Она тихо села на лавочку рядом с домом и боялась пошевелиться - не хотела, чтоб ее замечали. Но когда ей уже начало казаться, что ничто в этом мире никогда не изменится, спаситель, попробовав свое варево, произнес:
-Пора есть!
Он затушил костер под котлом, принес откуда-то из-за дома деревянный стол. Поставил три чурбана, чтобы все могли сесть, разлил по деревянным плошкам суп, положил лук, хлеб и ложки. Суп оказался очень вкусным, хотя и совсем без соли. Они поели, он убрал стол и посуду. Потом спросил ее:
-Ты коз сможешь подоить?
-Я не умею...
-Чему же тебя учили?

Она не нашлась, что ответить: да, действительно, училась она много - сначала десять лет в школе, потом пять лет в институте, теперь сама преподает... но что она преподавала, кому нужна ее работа? Теперь, оказавшись оторванной от своего мира, она поняла, что совершенно ничего не знала, и все, что она изучала и преподавала, было просто бесполезным песком в потоке времени. Но почему ей так стыдно перед ним?!
- Это несложно, я покажу.
Когда он показал, это действительно оказалось просто. Она села на небольшой деревянный чурбан и стала доить; он ушел, и это было хорошо, потому что слезы опять рвались наружу, а ей очень хотелось сдержаться и не показаться перед ним полной истеричкой. Но почему она так хочет плакать сегодня? Со слезами она справилась быстро, дело спорилось, и уже все козы были подоены. Она прошла в дом. Мужчина сидел за столом и что-то шил, иголка быстро и умело мелькала в разрезах ткани.
- Я подоила.
- Замечательно, – сказал он, обрывая зубами нитку. – Когда выйдешь на улицу, там справа от двери есть вход в погреб. Спустись туда, там стоит маленькая бочка, а рядом с ней миска, в миске сыворотка с сычугом. Молоко перелей в бочку, сычуг вынь, а сыворотку смешай с молоком и мешай, пока все не свернется.

После этих слов, он протянул нитку через иголку и опять стал что-то сосредоточенно шить. А она все сделала, как ей объяснили; размешивала и смотрела в окно на своего сына: тот весело продолжал гонять лягушку, потом подошел к козе подергал за вымя. Коза недовольно заблеяла - сначала это вызвало страх у ребенка, а потом он рассмеялся, забежал к матери в погреб и с интересом наблюдал за тем, как сворачивается молоко. Но надолго его не хватило, получив порцию ласки, он снова умотал на улицу. Она все мешала и мешала молочную массу, и пыталась понять, что ее тревожит. Совсем не то, что она каким-то чудесным образом перенеслась из своего мира в этот. Не беспокоилась она и о судьбе своего мужа - как он теперь в одиночку воюет с ее матерью; как-то перегорело. И она совершенно не боялась того, кто сидел сейчас наверху. Что же ее тревожило? ИМЯ. Она не помнила ни своего имени, ни имени своего сына. Почему так важно его помнить? Потому ли, что, как в сказке, если знаешь истинное имя человека, то можешь иметь над ним власть? Она боялась потерять власть над собой? Или боялась, что, вспомнив имя, вернется в тот, прежний свой мир? Она определенно не хотела никуда возвращаться - она хотела остаться здесь.

Бесшумно в погреб спустился Он. Посмотрел на закваску, остался доволен, вытащил откуда-то еще одну бочку, перелил в нее сыворотку, на деревянную подставку, всю изодранную в мелкую дырочку, постелил белую тряпку и откинул туда молочную массу, завязал тряпку сверху в узлы и подвесил под потолок. А она все это время смотрела в окно.
- Я почему-то не помню своего имени…
- Как же с тобой интересно! Шить ты не умеешь, коз доить не умеешь, даже имени не помнишь!
Он возвышался скалой посреди погреба, руками упирался в бока и смотрел на нее; но, несмотря на тон, в его глазах не было ни капли обвинений - они смеялись. Он посмотрел в потолок, подумал немного.
-Авива подойдет? – она лишь молча кивнула головой. - Вот видишь - никаких проблем!
Авива - это имя вошло, в нее легло, как в сухую почву дождь. Может, ее действительно так звали… Он вышел на улицу из погреба, потом просунул голову в дверь:
- Если у тебя возникнут еще вопросы, меня зовут Каин. - И скрылся окончательно. А Авива осталась стоять посреди погреба. О чем она думала? Обрывки мыслей блуждали внутри ее сознания, словно свернувшееся молоко хочет собраться опять воедино, но из этого можно сделать только сыр, молока уже не получится... Она застыла как изваяние, как через много лет застынет соляным столбом Лотова жена. В проеме двери опять появилась голова Каина.

-Ты еще не замерзла? Я тебе нашел дело, которое ты точно сможешь сделать.
Он улыбался. Она вышла из погреба; солнечный свет больно резанул по глазам. Тепло очень медленно пробивало ледяную корку ее сознания.
Каин наградил ее плетеным коробом, помог повесить на плечи. Потом дал нож.
- Если сейчас ты пойдешь по дороге в лес и никуда не будешь сворачивать, то выйдешь на небольшую поляну. Посреди поляны есть холмик, весь поросший вот такими цветами, - он показал ей небольшой цветок: снизу весь покрытый тонкими зелеными листьями, а наверху зонтик из желтых мелких цветков. - Набери мне их целый короб! Справишься?
Он был сама серьезность, будто поручал самую важную в жизни задачу. А у нее опять пропал дар речи, она лишь кивнула, поманила рукой малыша и пошла по дороге. В лесу было приятно, не жарко и не холодно, так, как положено для души. Покой, вот что ей нужно. Сын носился по дороге - сначала забежит вперед, подождет мать, но так как та шла медленно, его терпения не хватало, он возвращался обратно, потом опять убегал вперед. Вдруг лесную безмятежность прорезал его крик:
-Мама, белка!
Еще минут пять он во весь голос восхищался белкой. Потом они пошли дальше и, наконец, вышли на поляну. Здесь было солнечно, как сверху, так и снизу: вся поляна была ярко-желтой от цветов! Она сняла короб и стала потихоньку собирать их, малыш же в полном восторге прорезал траву, пока опять не раздался счастливый вопль:
-Ква! Ква!

“Опять лягушка, - подумала Авива, - как они ему не надоели.” Это была первая мысль, которую она смогла осознать. Но вместе с сознанием вернулся страх - даже не страх, а такая бессознательная тревожность, когда ждешь беды из-за угла. Она оглянулась. Вокруг безмятежная стена леса, высокие деревья подпирают верхушками безупречное голубое небо. Даже ветер не трогает их покоя, а внизу яркое, теплое желтое море. Она опять наклонилась, стала срывать траву. “Почему у него все так просто? К нему пришла незнакомая женщина с ребенком, а он, даже не спрашивая, кто, откуда, зачем пришла, приглашает в дом, делает своей женой... ему даже имя было не важно - а мне важно имя. И как я сюда попала? Ведь это точно не может быть даже моим временем, воздух такой свежий... а как там мой муж? Может, ищет меня? Или мать – ох, чувствую, как она его мучит – думает, он меня с ребенком убил и где-то спрятал... хотелось бы на это посмотреть.” Тревожность все возрастала, сердце забилось чаще, руки задрожали. “Я переживаю, конечно, я переживаю: мне здесь хорошо, тепло, спокойно, а он там сейчас один, отбивается от обвинений, он же в принципе хороший человек, вот только бы перестал пить. Надо вернуться, как-то вернуться, как же тут вернуться?” Паника, словно набатный колокол, ударила сначала в сердце, потом перехватило дыхание; она почувствовала, как закаменела спина. И наконец, ее мозг взорвался от осознания: она не хочет возвращаться, не хочет опять жить в постоянных скандалах, считать каждую копейку, ходить на бесполезную работу, которая, по сути, никому не нужна. Она хотела остаться здесь, где ее никто не унижает, здесь, где тепло!

Срывающимся шёпотом она позвала: малыш, малыш! Но сын ее не слышал. А она чувствовала, как за спиной вырастает знакомая серая улица, даже слышала шум автомобильных шин - пока очень далекий, но он вернется. Все вернется! Главное - не оборачиваться: как только обернется, этот сказочный, теплый, желтый мир исчезнет!
-Малыш, –позвала она чуть громче, так, чтобы не разбился вдребезги ее новый мир. Из желтых цветов появилась довольная рожица. Она схватила ребенка за руку, другой рукой закинула короб за спину и пошла по тропе обратно в лес. Главное - не смотреть назад, только вперед! Сначала она пыталась идти медленно, но чувство, что улица надвигается на нее где-то за спиной, давило и гнало вперед - она побежала, но малыш за ней явно не успевал, и она схватила его на руки. Наверное, скорость у нее была не меньше, чем у машин, что шуршали шинами за спиной. Главное - не оборачиваться! Она вбежала в двор, Каина нигде не было. Она поставила малыша на землю, но все еще держала за руку, хотя тот и пытался вырваться. Но вот за домом послышалался какой-то звук, потом зажурчала вода. Главное - смотреть вперед, только вперед! Она бросилась на звук. Там стоял Каин и доставал из колодца воду. Она врезалась в его грудь и прижалась что есть мочи. Мужчина, что был выше ее и весил явно в два раза больше, пошатнулся назад от такого удара, но не оттолкнул ее обратно, а лишь заключил в свои объятья. Она этого не видела и не чувствовала, как малыш наконец вырвался из ее хватки и пошел исследовать колодезный журавль. Ее сердце колотилось как бешеное, кровь хлестала по организму с такой скоростью, что в ушах словно был слышен Ниагарский водопад.
“Господи, - молилась она, - я не хочу возвращаться домой, пожалуйста, я не хочу возвращаться домой!” Сердце постепенно успокоилось, все еще было тепло, кто-то тихонько целовал ее в макушку, потом она почувствовала горячее дыхание на своей шее, легкий укус в мочку уха, чья-то рука погладила по голове. Это Каин, это может быть только он! Она отстранилась - он держал ее за руки и внимательно смотрел прямо в глаза. Она отвернулась. На земле валялся короб, наполовину заполненный цветами.
- Я даже с этим делом не справилась, - сказала она и разрыдалась.
Каин опять обнял ее:
-Эх, было б о чем горевать!
В ногу уперся малыш:
-Мама не плакай, не надо плакать!

(Окончание следует).

***
Жизнь постепенно налаживалась. Он научил ее работать в поле, и целыми днями она пахала, сеяла, окучивала, пропалывала. Под вечер приползала к дому, а ее уже ждали двое самых близких мужчин, ужин, забота и ласка. Когда ее руки, все в мозолях, не могли даже держать ложку, Каин кормил ее сам. Проработав так два месяца, она вдруг вспомнила, что у женщин вообще-то бывают месячные, а у нее их не было с того самого момента, как она попала сюда. Это могло означать только одно: она беременна. Она потрогала свой живот - вроде бы он даже округлился. Страх предательски ударил по сердцу: а ведь это может быть даже и не ребенок Каина! Черные воспоминания возвращали ее в прошлую жизнь - она помнила, как мать орала на нее: делай аборт! Каин - даже не мать... что он сделает? Выгонит ее - и что она будет делать одна в этом чужом мире с ребенком? С двумя детьми?! Не закончив пропалывать грядку, Авива пошла к дому: надо все прояснить сразу. Каин сидел перед домом и пытался починить сломанную лопату. Она подбежала к нему и сразу же, пока разум не овладел чувствами, пока не появилась нерешительность, выпалила, даже не успокоив дыхания:
- Я беременна!
Каин, не прекращая работы и не отрывая взгляд от лопаты, произнес:
- Ты только сейчас это поняла?
- Но ведь это может быть и не твой ребенок! Это может быть… моего… того…
Больше она не смогла произнести ничего - слезы душили, но она их удерживала в себе. Каин отложил лопату, посадил Авиву к себе на колени.
- Как ты не понимаешь! Все люди - мои дети, все без исключения. Я ведь знаю: у моего отца и матери родился еще только один сын, Сим, но потом у них у всех рождались только дочери. Так что все дети - мои. И мне неважно, чей это ребенок, - этот ребенок мой! Даже ты мой ребенок!
Она разрыдалась, а он прижал ее к себе, и было это так обжигающе приятно. Он не пытался успокоить, ничего не говорил, просто прижал к себе. И именно это ей и было нужно. Когда рыдания превратились в редкие, короткие всхлипы, он вытер полой своей широкой рубахи ее слезы, заставил высморкаться, поставил на ноги.
- А теперь иди, эти две грядки ты должна окончить за день.
И снова стал чинить лопату, а она побежала на огород, и весь этот мир вдруг перестал быть чужим - только сейчас она почувствовала, что старая жизнь никогда не вернется, что отсюда ее никто не выгонит.

Потом лето окончательно раскалило воздух, малыш на улице строил песчаные замки, а Каин учил ее шить. Она внимательно следила за тем, как он ловко управляется с иглой; и вдруг, неожиданно для себя, вспомнила, что тоже что-то умеет и может научить этому Каина.
- Я умею вязать!
- Вязать?
Она долго попыталась ему объяснить на пальцах, что это такое, в итоге попросила сделать спицы. Назавтра уже все было готово, но оказалось, что нитки совсем не подходят; тогда за два дня Каин соорудил ей прялку, научил пользоваться, и она сама из овечьей шерсти сделала себе нужные нити и показала Каину, как вязать. Ему это очень понравилось, Каин вообще всегда любил начинать новое дело. И теперь, пока она пахала, окучивала, поливала, пропалывала, он прял и вязал. Интересная это картина со стороны: жена с пузом тащит тяжеленное ведро с водой и поливает огород, а муж сидит рядом с домом и вяжет. “Представляю, чтобы сейчас сказала моя мамочка!” – и это был последний раз, когда она вспоминала о своей прошлой жизни.
Когда наступила зима и вьюга ревела навзрыд за окном, она родила сына. Каин сам принял роды, обрезал пуповину, вымыл ребенка и даже запеленал его. Утро выдалась ярким, солнечным, ни следа от бури, бушевавшей ночью. Она сидела на кровати, укрытая шкурой, и кормила ребенка. Старший сын что-то мастерил вместе с отцом в соседней комнате. Неожиданно дверь отворилась, впустив внутрь морозный воздух и гостя в огромной светлой шубе. Незнакомец закрыл дверь, снял рыжую меховую шапку - светлые длинные локоны рассыпались по плечам. Авиве сначала показалось, что это Каин, но гостя от него отличали даже не цвет волос и не отсутствие родимого пятна на лице - они были очень похожи, но незнакомец был просто божественно красив. Она как зачарованная, с открытым ртом наблюдала за ним. Из смежной двери показался Каин с топором в руке. Из-под его правой руки просунулась любопытная мордочка сына. Гость вскользь посмотрел на него и, тяжело опираясь на посох, прошел к стулу. Сел на него, как на трон. Выглядел он лет на тридцать, не старше. Незнакомец заговорил:
- Каин, я решился; видя, как страдают мои дети, я решил, что пора…
Рука нервно теребила посох, он не смотрел на Каина, скорее, разговаривал со стеной.
- Но я вижу, у тебя сейчас маленький ребенок, так что можно все перенести на весну… ты должен приехать и похоронить нас с матерью.
Незнакомец встал, прошел к двери и, не оглядываясь и не прощаясь, вышел. Авива продолжала сидеть как зачарованная, малыш давно перестал есть и уже уснул, а она все еще смотрела на дверь, раскрыв рот.

Каин стоял в дверном проеме, и только нервная жилка на шее да подрагивающая рука с топором выдавали напряжение. Он ожил, убрал топор, надел дубленку, натянул шапку, варежки и вышел на улицу. Через мгновение Авива услышала, как муж убирает снег. Она приготовила обед, позвала Каина, но он ее не услышал - усиленно работал лопатой, как гранатой, снег взрывами улетал с дороги. До Авивы доносились только обрывки монолога: “Его дети, как же… приехал тут… просить… нет, требовать!..” Даже поздним вечером, когда солнце почти скрылось за горизонтом и она позвала его ужинать, он не пришел, по-прежнему убирал снег. Только ночью, когда она лежала одна в кровати, Каин тихонько прошел домой, разделся, умылся и лег рядом с ней. Дыхание было ровным, но вот тело горело, и руки слишком резко обняли ее; он прижался к ней, голова уперлась в спину. Долгий вздох, тяжелый выдох. Она повернулась к нему и прижалась, он обнял ее изо всей силы. Так они и уснули. Никто из них не обмолвился ни словом о визите, зиму пережили так, будто никто и не приходил.

Наступила весна. Когда снег окончательно растаял и день стал значительно длиннее ночи, Каин собрался в дорогу. Собирался он долго и основательно, и не потому, что дорога была дальняя, а потому что не хотел ехать. Всякое дело было в тягость, вот он и тянул. Был он мрачнее обычного и неразговорчив. Без сожаления оставив очередной свой дом, Каин усадил жену и детей на телегу, соорудив им поистине царское ложе, и тронулся в путь. И хоть был он долгим и занял не один день, Авива никогда не видела своего мужа спящим. Иногда она просыпалась по ночам и, подняв голову, наблюдала за Каином, что неизменно сидел возле костра, ворошил прутиком угли и с тоской смотрел на восток. Казалось, он ждет восхода солнца, как смерти. Иногда Авива чувствовала, как ночами он подходит к телеге, где, укутанные одеялами и шкурами, спали они, целует детей, укутывает их теплей. Потом обязательно подойдет к ней, погладит по голове, поцелует в макушку, постоит еще, вздохнет и опять отойдет к костру. Они сознательно объезжали любые города и поселки, но возле одного одиноко стоящего дома на небольшом пригорке остановились. Каин подошел к покосившейся двери, прижался лбом к деревянной обшивке, долго о чем-то думал, потом наклонился к земле, взял горсть, размял ее в ладони. Та превратилась в песок, он выпустил его между пальцев. Потом сел на телегу, хлестнул лошадей, и уже через полчаса они подъехали к высокому холму. На его вершине стояло два жертвенных камня, а между ними лежало тело. Тело, бывшее когда-то Авелем, так и не нашедшее покоя в земле. Говорят, его пытались похоронить, но каждый раз утром находили на прежнем месте. Брат стал таким же изгоем, как и Каин. О нем предпочли забыть - до тех пор, пока Адам не решил встретиться со смертью. Тысячи очень старых людей, чей возраст давно перевалил за восемьсот, отягощенные всевозможными старческими недугами, ждали освобождения от бремени жизни.

Они объехали вдоль крепостной стены Белый Город, где жили Адам и Ева со своими детьми. Недалеко от него, но так, чтоб каждый горожанин смог его видеть, Каин разбил небольшой лагерь, достал из телеги лопату и без лишних раздумий стал копать. К утру две большие ямы, в которые смело могло поместиться человек десять, были готовы. С первыми лучами солнца из города вышла процессия. Юноши и девушки в белоснежных одеждах несли на носилках Прародителей. Те уже не дышали, их тела были украшены цветами. Под всеобщий плач их погрузили в могилы и засыпали землей. Потом зажгли костры, сели на земли и стали петь. За всем этим со стороны небольшого пролеска наблюдал Каин. Именно сюда он переместился с семьей. Когда солнце поднялось в зенит, он куда-то ушел, и не было его до вечера. Вернулся угрюмый и уставший. В небольшом ручье вымыл руки, взял у жены миску с едой и, не произнеся ни одного слова, все съел. Когда он закончил, ночь полностью взяла бразды правления у дня. Дети, укутанные одеялом, спали в телеге. Авива молчаливой тенью ходила рядом с мужем. Он остановил ее, прижал к себе, поцеловал в макушку.
- Садись на телегу, нам пора ехать.

Как следует затоптав тлеющие угли, Каин сел на телегу и, дернув вожжи, погнал лошадей в обратный путь. Сначала Авива лежала вместе с детьми, но сон никак не шел. Тогда она перебралась вперед, села рядом с мужем, прижалась к его такому крепкому и самому желанному плечу. Каин ничего не сказал, казалось, все его внимание поглощено дорогой. Они опять огибали Белый Город, со стены, противоположной той, где были захоронены Адам и Ева. Люди в белых одеждах привозили на телегах сотни ссохшихся и скрюченных от старости тел - жизнь, наконец, оставила их. Теперь, когда прах вернулся к праху, они тоже могли найти упокоение в земле, но их было так много, что тела просто сжигали в огромном костре. Ветер гнал дым в сторону города, напоминая жителям, что наступила новая эра – эра смерти. Эта стена Белого Города теперь всегда будет зваться Черной. Когда Каин с семьей проезжал мимо холма с жертвенными камнями, Авива заметила, что Авеля там тоже больше нет. Они ехали долго, и хоть стояла глубокая ночь, было светло, почти как днем, потому что небо отражало тысячи погребальных костров.

Они ехали два дня практически без остановок, пока на их пути не попалась маленькая деревушка всего на двадцать домов. Тут не было своего кузнеца, и Каин решил остаться здесь. Постепенно их семья росла, а вместе с ней росла деревня и уже через какие-то двадцать лет она напоминала скорее маленький город, с каменными домами и мощеными улицами. Авива родила мужу еще семерых детей. И, несмотря на это, оставалась стройной. Она очень долго держалась рядом с Каином, в свои шестьдесят лет выглядела на сорок, в восемьдесят – на сорок пять. Но потом время быстро забрало положенные годы, и в сто двадцать лет Авива выглядела на все сто двадцать. Ее очень мучили боли в суставах, она не могла уже ходить и даже держать самостоятельно ложку. Они жили по-прежнему в небольшом домике рядом с кузницей. Каин очень бережно заботился о ней и не заводил себе новую жену, хотя по-прежнему оставался молод и полон сил. Но он запретил себе даже думать, о том, что можно быть с кем-то еще, кроме Авивы.

Одним теплым вечером они, как всегда, сидели на крыльце дома. Каин усиленно стучал спицами и шевелил губами, считая петли. Авива отложила свое бесполезное вязанье, ее скрюченные артритом руки покоились на пледе. Она откинулась на спинку кресла-качалки и наслаждалась нежными, теплыми лучами заходящего солнца.
- Тебе надо взять себе новую жену.
Каин обернулся и посмотрел на лицо Авивы. Она лежала с закрытыми глазами и улыбалась, и не было в этой улыбке ничего саркастического, она просто наслаждалась закатом.
- Скажешь тоже! – Каин недовольно дернул головой и продолжил вязание.
- Кого ты обманываешь, Каин!
Он снова повернулся к жене. Теперь она смотрела прямо на него. Ее старческая, жесткая рука дотронулась до его ноги.
- Твое молодое тело требует выхода... - она замялась на секунду, – эм.. энергии; и не спрашивай меня, что это такое.
В ее глазах, таких живых и ярких, зажглись игривые огоньки.
- Ничего оно не требует, - по-стариковски заворчал Каин и попытался продолжить вязать. Но рука жены медленно ползла вверх по ноге.
- Эх, как бы мне хотелось почувствовать твои такие сильные объятья, твои жаркие поцелуи…
Ее рука остановилась.
- Я могу это устроить, - уже в глазах Каина заплясали задорные огоньки.
Он опять прервал вязание и повернулся к Авиве - та лежала с закрытыми глазами и улыбалась. Но по этой улыбке было отчетливо понятно, что она смеется.
- Не смеши, мое тело не выдержит такого надругательства.
Они долго сидели молча, Солнце окончательно скатилось за горизонт, оглушительно голосили цикады. Стало темно. Каин зажег фонарь и наклонился, чтобы поднять свою жену и отнести в дом, но она остановила его:
- Я ведь серьезно говорю: тебе нужна новая жена.
- Никто мне не нужен, кроме тебя!
- Каин, я скоро уйду – это неизбежно. Я уже чувствую дыхание смерти за моей спиной. Как ты будешь жить дальше?
Каин хотел ей ответить, что она никогда не умрет, но прекрасно знал – это неправда. Слова застряли на языке, он лишь тяжело вздохнул.
- Не стоит обманывать свое тело, ты ведь хочешь?
- Я как-нибудь потерплю, - он сказал это так резко, что даже цикады на миг замолчали.
- Дорогой, Христос родится еще очень нескоро, тебя просто не поймут.
- Мне все равно, что думают другие.
- Каин, тебе не дано понять, что такое старость или смерть, поэтому не дано понять и что такое мудрость. Послушай старую мудрую женщину: то, что ты будешь любить, заниматься сексом - называй это как хочешь, - меня не обидит. Потому что грех несет в себе не секс. Нет ничего греховного в том, чтобы отвечать на зов плоти. Грех заключается в обмане. Если будешь обманывать, то согрешишь, и мне будет очень больно и обидно. Но ты же будешь честен?
Каин поцеловал свою жену в губы, пусть и не страстно, но так сильно и так долго, чтобы она почувствовала всю глубину его чувств. Потом отнес ее в комнату, помог раздеться, положил на кровать и долго еще сидел, наблюдая, как она засыпает. Но когда он встал и прошел в полной темноте к своей комнате, уже в двери услышал ее тихий старческий голос:
- Твои родители согрешили не потому, что полюбили друг друга, а потому что обманули Бога. Ты думаешь твой грех - это убийство?
Маленькая тоненькая иголочка кольнула в самое сердце; он обернулся, пытаясь рассмотреть Авиву, но лишь услышал:
- Пожалуйста, не обманывай себя!

С этого дня Авива стала очень быстро угасать, Каин, поручив ее заботам дочерей, отселился в небольшой сарай рядом с домом. Он часто подходил к ее открытым окнам, слушая прерывистое слабое дыхание, но войти внутрь не смел. Он не хотел обманывать ни ее, ни себя. Однажды, когда ему надо было пройти на другой конец деревни, Каин увидел, как мать, выгнав дочь в одной ночной сорочке на улицу, кричала:
- Ах ты бесстыдница, да как ты посмела!
Бедная девочка уже даже не рыдала, только громко всхлипывала и смотрела в землю. Соседи наблюдали за этим, облокотившись на заборы, перебрасывались репликами, кто-то даже смеялся. А мать не унималась:
- О чем ты думала, тварь бестыжая! Да кто же замуж-то теперь возьмет?! Столько срама в дом принести! Все, больше ты мне не дочь!
Крик звонкой нотой застыл в полной тишине. Соседи улыбались, мать гневно, свысока смотрела на дочь. И только для Каина не было ни правых, ни виноватых. Он просто подошел к девушке, взял ее за руку и сказал:
- Я возьму ее в жены!
Развернулся и пошел к себе. Девушка шла за ним, словно тень, даже не пытаясь вырвать руку из его цепких пальцев. Дома он посадил ее на кровать, дал какую-то одежду, но девушка лишь прикрылась одеялом и так осталась сидеть, уставившись в пол. Каин все время до вечера провел в кузнице - ждал, что хоть кто-то придет. Ведь был же молодой человек, из-за которого весь сыр-бор начался. Никто не пришел. Тогда, уже ночью, погасив огонь в очаге, Каин прошел в своей сарайчик, ставший домом. Девушка даже не подняла головы. Он толкнул ее на кровать, навалился сверху:
- Не бойся. Теперь ты моя жена!
Всю ночь он восполнял то, чего сознательно себя лишил за последние годы с Авивой. Тело действительно просило. Они проспали половину следующего дня. Каин проснулся сам. Он все еще ждал, что-то кто-то придет, разбудит, начнет возмущаться. Но он не существовал ни для общества, ни в обществе. Пора было уезжать, искать себе новое место.

Он вышел, прошел до дома Авивы. Потрогал маленький кожаный мешочек, что висел у него на шее. Еще когда жене исполнилось сто лет, он задумал сделать ей подарок, особенный - и теперь настал тот момент. Тихо открыв дверь, он прошел на цыпочках в комнату. Возле кровати спящей жены сидела внучка и вязала. Увидев Каина, она вышла из комнаты. Он даже не заметил ее - посмотрел на свою жену, еще раз потрогал мешочек. Дрогнули ее ресницы, но она была такой слабой, что даже не смогла открыть глаз, лишь тусклая полоска отражала свет между век. Каин погладил ее руку.
- Я себе жену завел, как ты и хотела.
Но Авива начала сразу с самого главного.
- У меня осталось слишком мало времени. Я знаю, ты уедешь. Забери меня с собой.
- Но как я могу? Ты не перенесешь дороги.
- Я уже ничего не перенесу. Но я не хочу умирать здесь. Через год даже мои дети не вспомнят обо мне, единственный, кто будет помнить всегда, – это ты.
Авива замолчала; могло показаться, что она уснула. Но она была просто стара, очень стара, ей тяжело было даже дышать, каждое слово давалось с трудом. Каин все это понимал и не хотел отнимать понапрасну последние часы, а может, уже и минуты. Он встал, поцеловал жену:
- Ты только подожди немного, я соберусь.
- На это времени еще хватит, – она слегка раздвинула губы, обозначая улыбку.
Каин быстро вышел на улицу, выкатил телегу, стал закидывать туда необходимые вещи. Казалось бы, сколько лет он жил здесь с Авивой, а все вещи сложены так, будто каждый день он был готов уехать. Он подготовил на телеге место и прошел опять в дом. Еще за дверью слышал громкий мужской голос. Фемал, их старший сын, тот самый, с кем Авива появилась тогда в лесу, что-то громко выговаривал матери. Но стоило Каину открыть дверь, как он затих, отошел в другой конец комнаты и оттуда прожигал взглядом отца. Каин не обращал ни на что внимания - для него существовала только Авива. Он бережно поднял ее на руки, вынес на улицу, положил на телегу, укутал в одеяла. Потом прошел в свой сарай, вывел оттуда новую жену, посадил на козлы, сел рядом и тронул вожжи. Лошади медленно покатили телегу со двора, их провожал сердитый взгляд Фемала.

Они ехали долго, без остановок и без разговоров. Распаханные поля сменились лесом, который становился все гуще. Прохладный воздух голодными змеями залезал в открытый ворот рубахи, но Каин не запахивался. Он знал, что ему все равно будет холодно, неуютно и страшно. Очень страшно.
- Все… - Авива произнесла это так тихо, что даже шелест падающего листа был бы громче. Но Каин услышал. Он так резко осадил лошадей, будто они не плелись, еле передвигая ноги, а неслись во весь опор. Спрыгнул на землю, обошел телегу, склонился над Авивой. Та, почувствовав его тепло, еще раз повторила:
- Все
Она еще что-то хотела сказать, но ее рот так и остался открытым, на миг лицо просветлело, а затем она протяжно выдохнула и затихла. Каин гладил ее по голове, затем поднял лицо к новой жене и срывающимся голосом попросил:
- Сходи к реке, принеси, пожалуйста, воды.
Она все поняла. Взяла ведро, набрала воды в реке и осталась сидеть на берегу.

Когда Каин, наконец, осознал, что Авива умерла, то непослушными, задеревеневшими руками достал со дна телеги саван, замотал в него жену. Потом взял лопату и стал копать яму. Закончил он только поздним вечером. Сходил к реке, вымылся, оделся в чистую одежду. Его молодая жена сидела тихо, поджав ноги к подбородку, - он даже не заметил ее. Каин подошел к телеге, бережно перенес Авиву в могилу и засыпал землей. И вот только теперь он разрыдался. За всю свою очень долгую, многовековую жизнь он никогда не плакал. Каин привык переносить все трудности, не замечать эмоций ни своих, не чужих. У него была страховка, дарованная Богом: «За то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро»; он был бессмертен, ему нечего было бояться, но он струсил тогда, и никогда не простит себя за эту трусость. Но появилась девушка из другого времени. И все изменилось, изменилось сейчас, когда ее не стало. Он никогда ее больше не увидит, не сможет дотронуться, и он по-прежнему бессмертен.

В первый раз Каин рыдал, и эти слезы открывали его душу Богу. Правую щеку, обезображенную печатью, обожгло. Больше не было красного родимого пятна. Каин знал, что не прощен, но теперь у него была надежда. И место, куда он вернется, обязательно вернется. Каин достал небольшой кожаный мешочек, что носил на шее. Развязал и высыпал на руку маленькие черные семечки. Это был его подарок. Каждый день он молился только об одном: чтобы эти семечки не засохли в его руках. Тайно от всех он скрещивал цветы, пока не вывел особый сорт, только для своей Авивы. С нескрываемым наслаждением он зарылся руками в землю, и та не превратилась в песок. Раскопал руками, посадил семена, разровнял обратно землю. Он знал – молитва услышана.

Каин отошел от могильного холма, и земля тут же сухим песком ссыпалась с рук. Но это неважно – его цветы вырастут, обязательно вырастут! Он взял с телеги теплую кофту, подойдя к реке, накинул ее на плечи жены, обнял ее крепко и прошептал:
- Пойдем, нам пора ехать.
Скрипнули колеса, и телега медленно покатилась дальше вглубь леса. Одинокие и не знакомые друг другу, они искали свой дом. Дом, где надежда может перерасти в веру. А вера обязательно придет вместе с любовью.

Вот и третий.

Ну что, несмотря на идеологическое расхождение и несоответствие с Дьявольской исторической развязкой, рассказ мне понравился. Читается довольно таки легко. Но есть какой-то неуловимый минус, который я сейчас пытаюсь для себя сформулировать.

1. У многих авторов есть одна и та же черта: держать внимание читателя на "одной точке". От этого сознание "садится и перестает воспринимать" объект (героя). Ну да, есть там безликие жены, как будто нет сыновей... Все настолько серо, что сам герой начинает восприниматься безлико. Никто его к своим женам не ревнует, ни одна жегна на него сама не набросилась. Ты пишешь, что это высокий молодой мужчинка, все повидавший, из любой ситуации найдет выход, но в твоем рассказе этого нет. Это только твое мнение, которое не поддерживают твои же герои. Они не обращаются к нему, как к отцу, за защитой, он от них отрезанный, от сыновей нет никакой помощи, никто не обратился ни разу за советом. То есть есть герой, а позади одинаковая картинка. Ты не объяснил причины, почему у него костер не разгорелся, почему его жертва оказалась не угодна, а ведь именно это является ключевым моментом всей истории.

Или такая ошибка: положить (приготовить) можно жертвенный камушек, а не камень, который увидишь издалека. Вообще-то для жертвоприношений использовали жертвенник, сложенный из не тесанных камней.

2. Герою и вспомнить-то нечего, как и читателю. Жил, бродил, встретил, умер. Нет чувств, абсолютно никаких. Ни страсти, ни любви, ни обиды, ни ненависти, и нет какого-то приключения. Изюминки нет. Драма: с Богом, с убийством, даже трагедия - подается как овсяная каша на воде, без соли и сахара.

В общем, я еще подумаю, а потом допишу комментарий. Посмотрю, какие ощущения у меня будут через день.

(с) Каин все время гнал мысли об этом жертвоприношении, постоянно у него были дела, и вот теперь…(с)

Чё ему гнать мысли об этом жертвоприношении? Он ведь еще не знает, отвергнет Бог его жертву, или нет. Не такая она сложная - сжечь сноп зерновых. Как раз наоборот, если бы он думал об этом, помнил, отложил все дела... А тут бац-бац - и руки в крови.

В общем, начало не фонтан.

(с) положил на повозку (с)
Положить можно в повозку, а если на, то на телегу. мне так кажется. Повозка имеет форму короба. Ты ж не говоришь: "положить на коробку", но"в коробку". Телега имеет форму плахи на четырех колесах.

(с) где уже были установлены два жертвенных камня. Когда Каин подъехал, то увидел, что Авель был уже там.(с)

Лучше начать новым абзацем. Между тем, что Каин видел и увидел большой промежуток времени.

(с) - А, брат! – воскликнул Авель. - Как ты думаешь, какой агнец подойдет лучше? Все не могу выбрать!(с)

Во-первых во второй части "ты" лишнее местоимение. Он уже начал и назвал его по имени. Перегруженность.
Во-вторых, а чё он так радуется (на это указывает восклицательный знак) что не может выбрать сам?
В третьих, смущает "А, ...". Как будто он его не ждал, оглянулся и напугался. Лучше так; "О! Брат! Наконец-то!", или "Ты, брат!" -- радость. "Ох ты мать ети, и ты, брат..." - ждал, но надеялся, что не придет, один будет праздновать.

(с) - А, брат! – воскликнул Авель. - Как ты думаешь, какой агнец подойдет лучше? Все не могу выбрать!
Каин лишь окинул его хмурым взглядом и свалил всю свою пшеницу на жертвенный камень.
- Какая разница, брат. Любой сойдет.
-Как это - какая разница? Нет, здесь нужна тщательная подготовка…
Авель все говорил, но Каин его уже не слышал: «Конечно же, подготовка. Готов спорить, ты готовился к этому с самого рождения. Конечно, тебе легко: бродишь по земле за своими овцами, собираешь цветочки и веселишься! А попробуй хоть что-то вырастить на земле - сразу вся радость пропадает.»(с)

ВСЕ не может выбрать, и сваливает ВСЮ пшеницу. Два раза "все" цепляет глаз. Не так много у него было пшеницы. И при этом она была в снопе - выше указан всего лишь один сноп. Значит, выложил сноп на жертвенник. Вот это можно сделать развязкой, почему Бог отказался от жертвы. Он принес не зерно, не испеченный из пшеницы хлеб, он бы еще землю принес в жертву. Типа, на корнях была земля, которую приносить в жертву нельзя ни в коем разе. И на это можно сделать тонкий намек.

- Какая разница, брат. Любой сойдет.

Если он не рад братом, зачем называет братом? И где вопросительный знак?
-- Какая разница? Любой сойдет...

-Как это - какая разница? Нет, здесь нужна тщательная подготовка…

Здесь не подготовка, а выбор, поэтому лучше так:
- Как это какая?! Агнец должен быть без изъяну, первенец, мужского пола!

Слово "тщательный" просто выщелкивает читателя в грешную обыденность.

Если труд Каина не радовал, чё он занимался земледелием? Тогда надо указать, кто его заставил, кто издевался над ним так? И однозначно Авель не мог мечтать с рождения принести в жертву Богу овечку. Год, еще куда ни шло. И не о принесении жертвы, а об этом дне, когда сможет сам предстать перед Богом со своими овцами.

Но вот, это только по первому абзацу.

Чё-то все молчат. Усе согласны?

я прочитала этот рассказ, но от высказывания своих мыслей пока воздержусь. Потому что фактически конкурс еще не стартовал, рассказы выкладываются лишь для ознакомления, и начинать сейчас обсуждения рассказов пока не совсем честно - авторам-то авторские аккаунты еще не разосланы и ответить они не могут. Вот когда все будут на равных, все рассказы будут выложены, все авторские аккаунты розданы - тогда и поговорим.
А то, что мне есть что сказать по этому рассказу - это точно

Аккаунты авторам высылаются сразу после выкладки рассказа, так что можете смело отзываться. Все 4 автора могут ответить.

Хунта, сколько времени будет продолжаться обсуждение и голосование?

Автор все видит, вот только из-за загруженности не может ответить, хотя нет все-таки спрошу, я искренне не понял

vh666 писал(а):
- Какая разница, брат. Любой сойдет.

Если он не рад братом, зачем называет братом? И где вопросительный знак?
-- Какая разница? Любой сойдет...

Как понять рад или не рад брату? Он его брат рад он ему или нет, тут уж против природы не попрешь, поэтому и называет братом. И зачем вопросительный знак это был не вопрос, а утверждение.

Каса, вы хоть намекните что все плохо, или есть надежда? (а то ведь не доживу до 1 мая, умру съедаемый любопытством )

автор, живите, конечно! раз вы не безголосы, и господин Хунта разрешил - как можно скорее напишу, что хотела. Не томитесь

Если человек не рад родственнику, он обычно не подчеркивает это родство. А то у тебя брат, брат, брат, а потом рах - и секир башка. Когда слово повторяется в одном абзаце несколько раз, начинает коробить. Почему бы не обратится тогда уж по имени? Утверждением было бы "не вижу никакой разницы", а тут он спрашивает "А какая разница?". Он не понимает, почему Авель не может взять любую овечку.

Как ни странно, рассказ мне понравился. Было интересно, что же автор сделает с главными героями. Псевдобиблейский стиль слегка напрягал лишь в начале. Язык рассказа своеобразный, местами наивный, но точный. Есть несколько замечаний, вернее, моментов, выражений, вызвавших недоумение.

ее шумное дыхание теплой волной окатило сознание.

Еще одна волна паники подняла цунами в голове и разогнала сердцебиение до запредельной скорости.

Цунами и есть волна.

Она положила сына и накрыла его простыней, которую он протянул.

Простыня как-о выбилась из стиля, хотя простыни, вероятно, у них уже были.

но он ее не услышал - усиленно работал лопатой, как гранатой, снег взрывами улетал с дороги

Неудачное сравнение.

Собирался он долго и основательно, и не потому, что дорога была дальняя, а потому что не хотел ехать. Всякое дело было в тягость, вот он и тянул.

Может быть, в этот момент или сейчас было в тягость? Ведь Каин любил работать.

Однако, это мелочи. Переживания и поступки героев описаны вроде бы скупыми словами, но они понятны, вызывают сопереживание. Прочитала не отрываясь, значит, автор - молодец.

мораль: Каин хороший, Авель безмозглый, Бог несправедливый.
характеры никакие, мотивация не прописана.
все слишком скомкано, и, по-моему, писалось наскоро.
еще и шаман какой-то левый нарисовался.

потом унылые бытовые зарисовки, от которых хочется зевать.
право слово, лучше бы вы Каина первым вампиром показали.

*Псевдобиблейский стиль слегка напрягал лишь в начале. *
это не псевдобиблейский, а самый обычный. пара цитат из Библии в прямой речи Бога не считаются.

заинтересовал лишь один момент - переплетение библии и попаданки из нашего времени. С таким я еще не встречалась. Это автору в плюс. В минусе то, что я, человек далекий от хотя бы сносного знания библейских историй, так и не поняла, почему не принята жертва Каина, и на чем базируется его ненависть к брату. Возможно, это все прописано в Библии, которую я не знаю. Если "да", тогда автору надо делать пометку в начале:"рассчитано на знающих Библию читателей". Или же писать историю так, чтобы все было ясно и профанам. Нет, я не ворчу недоброжелательно, я просто хочу честности: или я топаю и читаю Библию, а потом уже этот рассказ (если выживу), или автор мне хотя бы намекнет, почему же Каин убил брата.
Насчет ненависти: поправлю себя, в рассказе есть намеки о причинах ненависти. У брата все лучше, трава зеленее и вода более мокрая. То есть, обычная зависть человеческая (если я правильно поняла). Свести бы все эти предпосылки в один узел, и сфокусировать на сцене жертвоприношений, чтобы все "межбратовые" проблемы вышли наружу... но увы, тут я этого не нашла. Не увидела. Может, и есть оно, но я, недалекая, не увидела.
Второе. Непонятно, кто же главный герой в рассказе, и на ком сводится в точку взгляд читателя. Каин? Тогда зачем столько времени уделено истории попаданки? Ведь для Каина она всего лишь одна из длинной череды жен. Попаданка? Тогда почему так скудно описана ее история? Живая, поначалу, девушка, помадая в тот мир, словно воском покрывается, становится лубочной библейской картинкой. Даже не лубочной, а той, что рисуют в распространяемых бесплатно пропагандистских журналах разных новомодных религий. Правильные слова, правильные поступки, размеренная жизнь по заданным канонам. Простите, но - не верю!
Не будет моя современница так вот вяло и послушно влачить жизнь. Изменит хоть что-то. Если согласны со мной - то где это, в рассказе?
Получается так: отдышалась, отоспалась, синяки залечила, и растворилась в патриархальном бытие. Полностью забыв себя. Не верю. А сын? Он ни разу не спросил, где папа? где телек с любимыми мультиками? где мороженое из магазина на углу? Неужели им обеим в прошлой жизни нечего вспомнить?
Подвожу вердикт ( ): пока что это выглядит так: хорошая идея и скудное исполнение. Неживые герои, но присутствуют авторские замыслы. Советую (если оно конечно автору надо): проживите своих героев, каждого, попробуйте на своей шкуре, тогда и яркость характеров появится, и сюжетные повороты возникнут, те, которые просто сами в строку просятся. Удачи вам, и спасибо за рассказ, который не оставил равнодушной не только меня, но и еще несколько человек здесь

почему Бог не принял жертвы Каина, в Библии не сказано прямо. скорее всего, из-за того, что Каин уже тогда приносил жертву с недобрым сердцем.
а убил он Авеля от зависти.
но этот рассказ настолько примитивно (уж извините за мою прямоту) пересказывает Бытие, что уж и слов нет.
к тому же сцена убийства передана неточно, а часть слов Господа, которые могли бы рассеять часть сомнений, вообще отпущены.
и, Каса, история Каина с Авелем, не такая уж и длинная, 4-я глава книги Бытия, самое начало Библии.

и, кстати, библейские картинки не лубочные, за ними чувствуется история и реальные люди.

это не псевдобиблейский, а самый обычный. пара цитат из Библии в прямой речи Бога не считаются.

Цитаты не при чем, а в стиле есть нечто библейское - краткость, но точность описаний и некоторая наивность.

и, кстати, библейские картинки не лубочные, за ними чувствуется история и реальные люди.

Да, здесь тоже это есть. Именно так, тут ты, Шалдорн, прав. Библию тоже люди писали, здесь - интерпретация изложенных там как-бы фактов.
У меня картинка сложилась, герои показались вполне определенными. Разве что хотелось бы больше поподробностей, объясняющих, почему Каин влюбился в попаданку, что в ней было для него важно, чем отличало от всех предыдущих женщин.
Рассказ запомнился, в отличии от первого, прочитанного мной. Это имхо важно.

Для нечитавших книгу "Бытие", вот полная история Каина:

"Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа.
И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец.
Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу,
и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его,
а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его.
И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?
если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.
И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?
И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли;
и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей;
когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле.
И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно;
вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.
И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.
И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема.
И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох."

И не говорите, что не знаете

По рассказу причина, по которой Бог не принял жертву Каина - недостаточное уважение к Богу и, с другой стороны, порицание завистливости Каина к брату. Так я поняла, во всяком случае.

ШК писал(а):мораль: Каин хороший, Авель безмозглый, Бог несправедливый.
характеры никакие, мотивация не прописана.
все слишком скомкано, и, по-моему, писалось наскоро.

В Библии, как видишь, не сказано, хороший Авель или плохой. Вообще не дано им оценок до момента жертвоприношения и убийства. Всё сжато, только короткие предложения, предполагающие додумывание читателем. В рассказе - примерно то же, хотя и более развёрнуто.