Глава 21
- Я на самом деле кое-что слышал о нем, - сказал Миша.
Приятели остановились в скверике неподалеку от кафе. Было холодно, и они стояли, сунув руки в карманы, подняв воротники пальто. Миша Кацман сосредоточенно смотрел сквозь оконное стекло на Сашу и Женю, все еще сидевших за своим столиком и занятых разговором.
- Неужели? – спросил длинноволосый остролицый Мендель. Сейчас в нем не было той наглости, с какой он держал себя с Женей Прозоровой, когда она приходила в издательство. Казалось теперь, что этот молодой человек только подражал поведению Соловьева, своего богатого русского приятеля – а может, переменял свою манеру в зависимости от ситуации.
- Да, действительно, - сказал Миша. – У этого господина Морозова, Гриша, есть некоторые способности, необъяснимые современной наукой. Я думаю, если ты постараешься, ты можешь набрать превосходный материал.
Мендель в ответ издал какой-то простуженный звук. В своем кургузом пальтеце он мерз, шапка не налезала на уши, красневшие среди распущенных длинных волос. Миша с жалостью посмотрел на него. Так недолго и заболеть, а у бедняги Гриши и без того денег нет.
- Курить хочешь?
Мендель бледно улыбнулся.
- Спасибо, Миша.
Он вытащил сигарету из протянутой пачки.
Друзья закурили; Мендель при этом не отрывал взгляда от Жени, сидевшей к нему почти спиной. Могло показаться, что этот молодой человек апатичен и сообщение Миши Кацмана не произвело на него никакого впечатления – но взгляд его сощуренных светлых глаз изменился. Теперь он был серьезным и цепким.
- Странно, что никто этого до сих пор не видел, - заметил Мендель, затягиваясь между своими словами. – Я уже полгода служу рядом с Морозовым, и он никак себя не обнаруживал. Никто не поверит, если я напишу о его способностях, вот в чем дело.
Приятели внимательно посмотрели друг на друга.
Миша улыбнулся. Конечно, Гришу беспокоило не столько то, какая доля правды будет в его статье о медиумизме. Он беспокоился, как бы не попасть в беду из-за клеветы. Василий Морозов человек в свете далеко не последний.
- Видишь ли, Гришенька, - медленно произнес Кацман. – Тебе нужна сенсация. И публике нужна сенсация. Правда никому не нужна…
Он задумался.
- Я наблюдал любопытные вещи, - так же медленно продолжал Миша. – Так называемый медиумизм у нашего Василия вылезает наружу от сердечных чувств к некоей знакомой нам барышне. Ну, или, может, - он тонко улыбнулся, - не только сердечных…
Мендель вежливо рассмеялся. Хотя совсем не пикантность этого сообщения его заинтересовала.
- На самом деле, я думаю, тут нет ничего необычного, только расширение физиологических возможностей организма, - сказал Миша. – В свое время наука поймет это. Но русскому народу, в своей массе совершенно безграмотному, нужны чудеса. Поэтому тут требуется провокация. Может быть, попробовать свести Василия с его барышней и понаблюдать внимательно, какая от этого произойдет химическая реакция…
Тут засмеялись оба.
- Фотографический аппарат я тебе одолжу, - сказал Кацман. – Это совершенно необходимо. Образованная публика сыта спиритизмом, и просто так, за здорово живешь, твою сенсацию не съест… нужны факты.
Мендель нахмурился. Что-то в словах Кацмана ему не нравилось.
- Но тогда это и выйдут факты, Миша. Родится новый русский чудотворец, их уже предостаточно.
Кацман покачал головой.
Он улыбнулся, потом склонился к другу и поднял тонкий палец.
- Никоим образом, Гришенька. Мы вначале раздуем эту новость, а потом заставим ее лопнуть, как мыльный пузырь. Ты напишешь опровержение своей первоначальной громкой статьи. Василий Морозов - не духовидец и не чудотворец, он только ярмарочный уродец, человек с неправильной физиологией, и это ты и покажешь, - торжествующе припечатал Миша, ткнув Менделя пальцем с длинным ногтем в плечо. - А может, господин Морозов и вовсе окажется обманщиком.
Мендель молчал. Даже этот беспринципный журналист, казалось, был ошеломлен бесстыдством такого предложения.
- Обманщиком? Но зачем? – спросил он наконец.
Миша пожал плечами.
- Зачем?.. Психология Герострата*, - сказал молодой человек. – Ради дешевой славы. Заметь, все хотят ее, потому что все хотят остаться жить в истории, каким угодно способом. Вот только теперешнее общество уже не одно десятилетие пытается обрести свое бессмертие в этом фантастическом учении. Всемерно мешать распространению спиритизма – наш прямой долг, Гриша. И уничтожить для этого в глазах общества и его собственных глазах мнимого духовидца – благо, а не зло.
Слушая приятеля, Мендель сосредоточенно глядел в сторону и гладил острый подбородок.
- Да, пожалуй, - протянул он в конце концов.
Миша торжествующе кивнул.
- И тебя запомнят, - сказал он. – Да что там, если действовать с умом, ты станешь просто звездой журналистики.
Два молодых еврея удовлетворенно замолчали. Старший предвкушал будущее, развернувшееся перед юным, и чувствовал его торжество, как свое.
- Только смотри, - предостерег Кацман Менделя после паузы. – Осторожнее, Гриша. Я эту русскую аристократию знаю.
Слово "аристократия" выговорилось у него с еще большим отвращением, чем слово "спиритизм".
Мендель пожал плечами. На лице его выразилось пренебрежение – и вместе с тем какая-то утонченная обида, свойственная интеллигентному человеку, которого незаслуженно затирают.
- Паразиты, - проговорил он. – Язва российского общества, которая очень болит, если ее тронуть. Разве я чего-то не понимаю?
Молодые люди улыбнулись друг другу.
- Так я надеюсь на тебя, Гриша, - сказал Кацман.
Тут оба замолчали. Они увидели, как Саша и Женя встали из-за столика. Мендель дернулся было в сторону, но Миша Кацман с неожиданной силой удержал его.
- Стой, - проговорил он.
Застекленная дверь кафе "Parisien" отворилась, и подруги вышли. Остановились.
Саша взглянула на Мишу Кацмана с подозрением и неприязнью, а Женя с упреком. На щеках у Жени расцвел румянец стыда. Теперь уже поздно было притворяться, что она его не узнала.
Миша подошел к девушке, примирительно улыбаясь.
- Здравствуйте, Евгения Романовна.
Женя помедлила, глядя на него серьезно и с тем же упреком, но в конце концов подала ему руку.
- Вы что же, не узнали меня? – спросил Кацман. – А вы, Александра Алексеевна? Вы так повели себя.
- Это вы повели себя как я не знаю кто, - с возмущением сказала Саша. – Выскочили наружу, даже не поздоровавшись. Я уж подумала, что мы с Евгенией чем-то вам не угодили, и решила не навязываться.
Миша улыбнулся.
- Ну что вы, что вы. Просто наша встреча была несколько неожиданной. У нас с моим другом был приватный разговор, и мы вначале не знали, как повести себя с вами. Прошу простить наши дурные манеры, дамы.
Саша сердито и настороженно молчала. Такое же выражение было и на лице у Жени.
- Кстати, позвольте представить вам моего приятеля, Григория Иосифовича Менделя, - сказал Миша Кацман.
Женя посмотрела на Менделя с откровенной враждебностью. Она могла бы поклясться, что на мгновение в его светлых глазах мелькнуло то же чувство.
Но потом молодой человек улыбнулся, с какой-то даже беззащитностью. Приподнял свою шапчонку и слегка поклонился.
- Простите, что не снимаю шапки – холодно, - смущенно сказал он. – Очень рад знакомству, Евгения Романовна.
Женя кивнула. Она не улыбнулась, и Мендель удивился.
- Я вас помню, - сказала девушка. – Вы очень грубо обошлись со мною, когда я приходила к вам в издательство.
Мендель изобразил удивление.
- Когда?.. Ах, помню, - сказал он и улыбнулся снова, точно был рад вспомнить о своей оплошности. – Прошу меня извинить, Евгения Романовна. Я тогда был с моим другом, полностью в его воле, и не располагал собой. Я бы сразу извинился перед вами за его неджентльменское поведение, но должен был тотчас же покинуть кабинет по приказу господина редактора.
- По приказу Василия Исаевича? – спросила Женя, нахмурившись. – По-моему, он ничего вам не приказывал.
- Ах, да-да, мне приказал Степан Соловьев, - поправился Мендель. - И мы вышли, чтобы не мешать вашей беседе с господином Морозовым. Вы видите, я ничего не мог сделать, - неловко закончил он, разведя руками.
Женя растерялась.
- Вы принимаете мои извинения? – спросил Григорий Мендель.
Она кивнула.
- Хорошо. Забудем это.
- Я прошу нас извинить, господа, - вдруг резко вмешалась Саша. – Но нам пора. Вредно стоять на холоде, и вы бы тоже о себе подумали. Всего хорошего.
Она схватила Женю за руку и почти силой повела прочь.
Отойдя достаточно, чтобы приятели-евреи перестали их слышать, Саша сердитым шепотом стала выговаривать подруге:
- Ты что уши развесила? Не видишь - они к тебе зачем-то подкапываются?
- Я не знаю, - с большим сомнением ответила Женя. – Миша ведь наш старый друг, он не может сделать нам подлость…
Саша хмыкнула.
- Ну-ну, - сказала она.
- И я сама могу о себе позаботиться, - прибавила Женя. – Я не имею привычки доверять незнакомцам.
- Глупа ты, мать, - отозвалась Саша. – Эх, на кого я только тебя покинула…
- Перестань, - рассердилась Женя. – Лучше давай поймаем извозчика. Смотри, у тебя уже нос синий! Кто недавно переболел - а еще говоришь, что это я маленькая!
Саша плотнее надвинула на лоб платок и мрачно замолчала. Своего ума нет, так уже и не вложишь, подумала она.
- Мне кажется, ты это напрасно, - заметил Мендель, когда подруги скрылись из виду. – Эта Александра Алексеевна определенно что-то заподозрила. Она умна.
- И Евгения умна, - отозвался Кацман. – Но только в другом роде, не житейски, а отвлеченно. Ну, ты знаешь, барышня-философ и романистка… И она теперь совсем одна.
- Как это одна? – спросил Мендель.
- Александра Алексеевна замужем, - пояснил Кацман. – И моя бедная Женя брошена на произвол судьбы.
Он замолчал. Потеребил дужку очков.
- Ты уж не погуби ее совсем, Гриша.
* Грек, который - чтобы обессмертить свое имя - в 356 г. до н.э. сжег храм Артемиды Эфесской, считавшийся одним из семи чудес света.
Трансцендентальный эгоизм. Спиритизм в Российской империи
Модератор: K.H.Hynta
Глава 22
Василий еще долго сидел за столом в своем кабинете при свете керосиновой лампы. Он был так погружен в тетрадь, лежавшую перед ним, что не почувствовал чужого присутствия, пока ласковые руки не обняли его сзади за шею, а к виску не прижалась теплая щека.
- Лидочка, - молодой человек с улыбкой оторвался от своего занятия и поднял глаза. Взгляд его все еще был рассеянным. Но Лидия вдруг поразила его – освещенная снизу желтым светом лампы, при задернутых красных гардинах, жена показалась ему какой-то трагической фигурой. Как Ниоба*. Резкий желтый свет состарил ее прекрасное лицо, придав ему нездоровый вид, и одновременно словно лишил его возраста.
- Ты что-то хотела, дорогая? – спросил Василий.
"Как же быстротечна женская красота… Внешнее – это даже только обманчивое чувственное представление…"
- Ты даже не пришел ко мне за весь вечер, - упрекнула его жена, с улыбкой садясь напротив. – Так много дел? Неужели ты не справляешься с ними на службе?
Василий едва заметно нахмурился. Как всякий мужчина, он не любил намеков на свою служебную несостоятельность, пусть даже таких нечаянных.
- Мне необходимо поработать дополнительно, - сказал он. – Я всегда справляюсь со всем, но некоторые талантливые произведения требуют больше внимания, чем отводится им в казенное время.
Он говорил и чувствовал, что Лидия едва ли понимает его. Для нее чужие "талантливые произведения" имели куда меньше значения, чем то, что из-за них ею пренебрегает муж. Хотя в действительности Василий нечасто обделял ее вниманием – только когда попадались действительно интересные вещи.
Такие, как роман девицы Прозоровой.
- Что это ты читаешь? Могу я взглянуть? – вдруг спросила Лидия, с улыбкой протягивая руку за тетрадью: очевидно, решила вникнуть в дела мужа. Василий чуть не вскочил с места, но удержался, вцепившись в спинку стула.
К счастью, Лидия уже была занята тетрадью и не увидела, как побледнел муж.
- "Предвечное блаженство", - медленно прочитала она. – "Любовь Антиоха к девице Полине, победившая самое смерть…" Боже мой, какой ужасный почерк!
Лидия вскинула полные недоумения голубые глаза на мужа.
- Это разве исключительное произведение? Кажется, такие любовные романы к вам поступают каждый день десятками… Особенно с вашей почтенной репутацией.
Василий неподвижно смотрел на жену, чувствуя, как нарастает его раздражение. Лидия говорила так, точно понимала в его работе больше него самого.
- Лида, этот роман отличает стиль, - медленно сказал он. – А также авторство. Автор – женщина.
Рукопись была подписана именем Авроры, и Василий мог не бояться, что Лидия узнает в авторе Женю Прозорову.
- Женщина?..
А вот теперь Лидия взревновала. Василий при виде ее лица ощутил почти неконтролируемую злобу на жену. Она в любых его отношениях с женщинами не видела больше романов!
- Да, женщина, - сказал Василий. – И прошу тебя не устраивать мне сцен.
Последнее прозвучало так резко, что глаза Лидии наполнились слезами. Она уронила тетрадь на стол и низко опустила голову.
- Ты предпочитаешь ее мне, - прошептала она.
- Лида, женщины-писательницы интересны мне только в части писательства, - сказал Василий, с трудом держа себя в руках. – Они неженственны. Они непригодны для любви. Теперь ты спокойна?
Лидия кивнула, не поднимая глаз; она медленно водила пальчиком по спинке его стула.
А Василий сам не знал, правду сказал или нет. Но Лидия была слишком поглощена своей обидой, чтобы это заметить.
Василий встал и обнял ее за плечи.
- Пойдем почитаем что-нибудь вместе, - предложил он. – Или просто посидим рядом у камина. Расскажи мне о том, что чувствуешь… Ты так давно не открывала мне своей души…
Лидия прильнула к нему всем телом.
- Я очень счастлива с тобой, и мне очень страшно, - прошептала она. – Страшно, что ты от меня уйдешь. Я так боюсь этого всякий раз, когда ты закрываешь за собою дверь…
- Не понимаю, - сказал Василий.
Но он понимал.
И вдруг эта нежная навязчивость, желание жены проникнуть во все сферы его жизни и всегда присутствовать в них рассердило его. Разве она не видит, что перед нею мужчина, а не ребенок?
- Вася, а эта твоя писательница красива? – вдруг спросила Лидия.
От банальности и пошлости всей этой сцены его вдруг замутило.
- Я никогда не замечал ее внешности, - резко ответил Василий. – Лида, уймись, прошу тебя! Ты думаешь, что я могу тебя обмануть?
Лидия обхватила его голову руками и порывисто поцеловала.
- Прости меня, Васенька! Прости, я такая глупая!
Василий, несмотря на неловкость, почувствовал то же самое. Он давно так не досадовал на жену.
- Прости, это я был груб, - сказал он, обняв свою подругу жизни за талию. – Идем, забудем сейчас обо всех остальных…
Когда они сели на коврик у камина, Лидия вдруг снова огорошила мужа. Он чуть не уронил раскаленные каминные щипцы себе на ногу, услышав ее вопрос, заданный с ласковым лукавством:
- Васенька, а как бы ты отнесся к тому, что у нас будет ребенок?
- Ты беременна?..
Он так уставился на нее, что Лидия испугалась.
- Ты же недавно переживала эти дни, а с тех пор мы только раз были вместе, - медленно сказал Василий. – Как ты успела это понять?
Лидия покраснела и смешалась под взглядом мужа, буравившим ее душу.
- Я… ничего не успела понять. Я просто так спросила, - прошептала она, стыдясь такой откровенности Василия. Он всегда был резче ее, не стесняясь обсуждать вслух самые интимные предметы.
Василий медленно перевел дыхание.
- Значит, ты… просто так спросила, - тихо сказал он. – Просто так!
- Ну да, - недоуменно ответила жена, не понимая, с чего он вдруг раскипятился. – Ты не хочешь ребенка?
- Я знаю, что это возможно, - глухо ответил он, уткнувшись лицом в ладони, а потом тут же отняв их. – Мы же никак не препятствуем этому. Но ты уж, пожалуйста, не говори о таких вещах в шутку.
Лидия неуверенно улыбнулась, и Василий улыбнулся в ответ.
"Слава богу, что ничего еще не случилось", - почему-то подумал он.
- Петр Аполлонович, я считаю, что эта повесть достойна публикации, - твердо сказал Василий. Он отступил, сложив руки на груди, точно чтобы лучше представить издателю лежавшую на его широком столе скромную голубую тетрадь – вернее, тетрадь, сшитую из нескольких ученических тетрадей. Женин роман выглядел далеко не так представительно, как хотелось бы.
Седовласый Петр Аполлонович Букин смотрел на рукопись сквозь золотые очки своим знаменитым взглядом – как будто и на предмет, и выше этого предмета. Глядя на Букина, Василий особенно хорошо понимал, что такое "пре-зрение".
- На каком основании? – спросил издатель. – Вы знаете, что план издательства на этот год заполнен.
Петр Аполлонович придвинул к себе тетрадь – с видом исследователя-натуралиста, берущегося за не слишком приятный биологический образец. Очки были сдвинуты на кончик носа, и Петр Аполлонович выглядел еще более близоруким.
- Нуте-с…
Выставив нижнюю челюсть, он проглядел первую страницу рукописи, затем наугад открыл ее в середине. Перелистнул. Потом закрыл и воззрился на своего редактора строго и укоризненно.
- Никакой оригинальности, - сказал он. – Никакой литературной ценности. Обыкновенная проба пера домашней хозяйки…
- Это девушка, - тихо сказал Василий, почему-то почувствовав стыд от такого признания.
Петр Аполлонович поморщился.
- Ну, значит, девичьи романические бредни, милостивый государь. Этой девице надо замуж, а не в издательство. Так и передайте ей, когда встретите. Вы ведь, кажется, знакомы?
Букин подозрительно смотрел на него поверх очков. Подслеповатая, но очень важная птица.
Василий глубоко вздохнул. В нем начинал клокотать гнев на Букина, уже вынесшего свое начальственное суждение, не имея никакого понятия о предмете. В сущности, Букин всегда был литературно недоразвит, а теперь стал еще и по-стариковски консервативен.
- Личная жизнь госпожи Прозоровой меня не касается, - сказал Василий, чуть не прибавив: "как не касается и вас". – Автор этого романа увлек меня талантливой манерой изложения, в духе старых романтиков, и собственным оригинальным видением жи…
Букин досадливо крякнул. Его темя просвечивало под седыми волосами. В запавшем рту не хватало больше половины зубов.
- Идите, Морозов, и передайте госпоже Прозоровой мое суждение. И это тоже передайте, - владелец издательства подтолкнул к редактору тетрадь. – Ваша протеже ничем не отличается от десятков других таких же романисток. Все эти Авроры, Психеи, зефиры и амуры замечательны только избытком свободного времени...
- Вы думаете, что я совсем глуп? Именно через мои руки идут все эти женщины, - совершенно непочтительно вырвалось у Василия.
Букин поглубже насадил на нос очки и, казалось, впервые за весь разговор увидел своего собеседника.
- Вы забываетесь, молодой человек.
Василий не дрогнул и не двинулся с места.
- Настоятельно прошу вас, Петр Аполлонович, присмотреться к этой рукописи. Я по-прежнему считаю, что она достойна публикации.
Букин несколько мгновений сверлил его взглядом. Стариковская челюсть дрогнула, он приподнялся, оперевшись на подлокотник своего кресла…
Василий смотрел прямо в его выцветшие голубые глаза своими темными, теперь ставшими почти черными. Он не переменил позы, только, может быть, чуть больше наклонился к своему начальнику. Красивые губы тронула странная усмешка.
И Букин сел обратно, как будто расселся трухой под своим старомодным сюртуком и брюками.
- Оставьте, я посмотрю, - сипло сказал он. – Ступайте, Морозов.
Василий слегка поклонился, потом повернулся и вышел, прямой, легкий и горделивый. Душа его пела. Он был почти уверен, что победил.
В коридоре Василий чуть не столкнулся с Григорием Менделем.
- Осторожнее, - холодно сказал он.
- Прошу прощения, Василий Исаевич.
Еврей заискивающе улыбнулся, но при этом быстро, как-то блудливо обшарил взглядом его фигуру. Посмотрел собеседнику в лицо, но тут же конфузливо опустил глаза.
- Вы сменили прическу, Василий Исаевич? – спросил он. – Волосы подстригли? Вам очень идет.
- Благодарю за комплимент, - так же холодно сказал Василий. Мендель был ему противен до тошноты, еще больше, чем всегда. – Простите, сударь, я спешу.
Он обогнул Менделя и быстро направился прочь. Бедно одетый еврей несколько мгновений смотрел ему в спину с выражением ненависти. Но потом снова медленно улыбнулся.
* В древнегреческой мифологии - женщина, наказанная богами за гордыню смертью всех своих детей.
Василий еще долго сидел за столом в своем кабинете при свете керосиновой лампы. Он был так погружен в тетрадь, лежавшую перед ним, что не почувствовал чужого присутствия, пока ласковые руки не обняли его сзади за шею, а к виску не прижалась теплая щека.
- Лидочка, - молодой человек с улыбкой оторвался от своего занятия и поднял глаза. Взгляд его все еще был рассеянным. Но Лидия вдруг поразила его – освещенная снизу желтым светом лампы, при задернутых красных гардинах, жена показалась ему какой-то трагической фигурой. Как Ниоба*. Резкий желтый свет состарил ее прекрасное лицо, придав ему нездоровый вид, и одновременно словно лишил его возраста.
- Ты что-то хотела, дорогая? – спросил Василий.
"Как же быстротечна женская красота… Внешнее – это даже только обманчивое чувственное представление…"
- Ты даже не пришел ко мне за весь вечер, - упрекнула его жена, с улыбкой садясь напротив. – Так много дел? Неужели ты не справляешься с ними на службе?
Василий едва заметно нахмурился. Как всякий мужчина, он не любил намеков на свою служебную несостоятельность, пусть даже таких нечаянных.
- Мне необходимо поработать дополнительно, - сказал он. – Я всегда справляюсь со всем, но некоторые талантливые произведения требуют больше внимания, чем отводится им в казенное время.
Он говорил и чувствовал, что Лидия едва ли понимает его. Для нее чужие "талантливые произведения" имели куда меньше значения, чем то, что из-за них ею пренебрегает муж. Хотя в действительности Василий нечасто обделял ее вниманием – только когда попадались действительно интересные вещи.
Такие, как роман девицы Прозоровой.
- Что это ты читаешь? Могу я взглянуть? – вдруг спросила Лидия, с улыбкой протягивая руку за тетрадью: очевидно, решила вникнуть в дела мужа. Василий чуть не вскочил с места, но удержался, вцепившись в спинку стула.
К счастью, Лидия уже была занята тетрадью и не увидела, как побледнел муж.
- "Предвечное блаженство", - медленно прочитала она. – "Любовь Антиоха к девице Полине, победившая самое смерть…" Боже мой, какой ужасный почерк!
Лидия вскинула полные недоумения голубые глаза на мужа.
- Это разве исключительное произведение? Кажется, такие любовные романы к вам поступают каждый день десятками… Особенно с вашей почтенной репутацией.
Василий неподвижно смотрел на жену, чувствуя, как нарастает его раздражение. Лидия говорила так, точно понимала в его работе больше него самого.
- Лида, этот роман отличает стиль, - медленно сказал он. – А также авторство. Автор – женщина.
Рукопись была подписана именем Авроры, и Василий мог не бояться, что Лидия узнает в авторе Женю Прозорову.
- Женщина?..
А вот теперь Лидия взревновала. Василий при виде ее лица ощутил почти неконтролируемую злобу на жену. Она в любых его отношениях с женщинами не видела больше романов!
- Да, женщина, - сказал Василий. – И прошу тебя не устраивать мне сцен.
Последнее прозвучало так резко, что глаза Лидии наполнились слезами. Она уронила тетрадь на стол и низко опустила голову.
- Ты предпочитаешь ее мне, - прошептала она.
- Лида, женщины-писательницы интересны мне только в части писательства, - сказал Василий, с трудом держа себя в руках. – Они неженственны. Они непригодны для любви. Теперь ты спокойна?
Лидия кивнула, не поднимая глаз; она медленно водила пальчиком по спинке его стула.
А Василий сам не знал, правду сказал или нет. Но Лидия была слишком поглощена своей обидой, чтобы это заметить.
Василий встал и обнял ее за плечи.
- Пойдем почитаем что-нибудь вместе, - предложил он. – Или просто посидим рядом у камина. Расскажи мне о том, что чувствуешь… Ты так давно не открывала мне своей души…
Лидия прильнула к нему всем телом.
- Я очень счастлива с тобой, и мне очень страшно, - прошептала она. – Страшно, что ты от меня уйдешь. Я так боюсь этого всякий раз, когда ты закрываешь за собою дверь…
- Не понимаю, - сказал Василий.
Но он понимал.
И вдруг эта нежная навязчивость, желание жены проникнуть во все сферы его жизни и всегда присутствовать в них рассердило его. Разве она не видит, что перед нею мужчина, а не ребенок?
- Вася, а эта твоя писательница красива? – вдруг спросила Лидия.
От банальности и пошлости всей этой сцены его вдруг замутило.
- Я никогда не замечал ее внешности, - резко ответил Василий. – Лида, уймись, прошу тебя! Ты думаешь, что я могу тебя обмануть?
Лидия обхватила его голову руками и порывисто поцеловала.
- Прости меня, Васенька! Прости, я такая глупая!
Василий, несмотря на неловкость, почувствовал то же самое. Он давно так не досадовал на жену.
- Прости, это я был груб, - сказал он, обняв свою подругу жизни за талию. – Идем, забудем сейчас обо всех остальных…
Когда они сели на коврик у камина, Лидия вдруг снова огорошила мужа. Он чуть не уронил раскаленные каминные щипцы себе на ногу, услышав ее вопрос, заданный с ласковым лукавством:
- Васенька, а как бы ты отнесся к тому, что у нас будет ребенок?
- Ты беременна?..
Он так уставился на нее, что Лидия испугалась.
- Ты же недавно переживала эти дни, а с тех пор мы только раз были вместе, - медленно сказал Василий. – Как ты успела это понять?
Лидия покраснела и смешалась под взглядом мужа, буравившим ее душу.
- Я… ничего не успела понять. Я просто так спросила, - прошептала она, стыдясь такой откровенности Василия. Он всегда был резче ее, не стесняясь обсуждать вслух самые интимные предметы.
Василий медленно перевел дыхание.
- Значит, ты… просто так спросила, - тихо сказал он. – Просто так!
- Ну да, - недоуменно ответила жена, не понимая, с чего он вдруг раскипятился. – Ты не хочешь ребенка?
- Я знаю, что это возможно, - глухо ответил он, уткнувшись лицом в ладони, а потом тут же отняв их. – Мы же никак не препятствуем этому. Но ты уж, пожалуйста, не говори о таких вещах в шутку.
Лидия неуверенно улыбнулась, и Василий улыбнулся в ответ.
"Слава богу, что ничего еще не случилось", - почему-то подумал он.
- Петр Аполлонович, я считаю, что эта повесть достойна публикации, - твердо сказал Василий. Он отступил, сложив руки на груди, точно чтобы лучше представить издателю лежавшую на его широком столе скромную голубую тетрадь – вернее, тетрадь, сшитую из нескольких ученических тетрадей. Женин роман выглядел далеко не так представительно, как хотелось бы.
Седовласый Петр Аполлонович Букин смотрел на рукопись сквозь золотые очки своим знаменитым взглядом – как будто и на предмет, и выше этого предмета. Глядя на Букина, Василий особенно хорошо понимал, что такое "пре-зрение".
- На каком основании? – спросил издатель. – Вы знаете, что план издательства на этот год заполнен.
Петр Аполлонович придвинул к себе тетрадь – с видом исследователя-натуралиста, берущегося за не слишком приятный биологический образец. Очки были сдвинуты на кончик носа, и Петр Аполлонович выглядел еще более близоруким.
- Нуте-с…
Выставив нижнюю челюсть, он проглядел первую страницу рукописи, затем наугад открыл ее в середине. Перелистнул. Потом закрыл и воззрился на своего редактора строго и укоризненно.
- Никакой оригинальности, - сказал он. – Никакой литературной ценности. Обыкновенная проба пера домашней хозяйки…
- Это девушка, - тихо сказал Василий, почему-то почувствовав стыд от такого признания.
Петр Аполлонович поморщился.
- Ну, значит, девичьи романические бредни, милостивый государь. Этой девице надо замуж, а не в издательство. Так и передайте ей, когда встретите. Вы ведь, кажется, знакомы?
Букин подозрительно смотрел на него поверх очков. Подслеповатая, но очень важная птица.
Василий глубоко вздохнул. В нем начинал клокотать гнев на Букина, уже вынесшего свое начальственное суждение, не имея никакого понятия о предмете. В сущности, Букин всегда был литературно недоразвит, а теперь стал еще и по-стариковски консервативен.
- Личная жизнь госпожи Прозоровой меня не касается, - сказал Василий, чуть не прибавив: "как не касается и вас". – Автор этого романа увлек меня талантливой манерой изложения, в духе старых романтиков, и собственным оригинальным видением жи…
Букин досадливо крякнул. Его темя просвечивало под седыми волосами. В запавшем рту не хватало больше половины зубов.
- Идите, Морозов, и передайте госпоже Прозоровой мое суждение. И это тоже передайте, - владелец издательства подтолкнул к редактору тетрадь. – Ваша протеже ничем не отличается от десятков других таких же романисток. Все эти Авроры, Психеи, зефиры и амуры замечательны только избытком свободного времени...
- Вы думаете, что я совсем глуп? Именно через мои руки идут все эти женщины, - совершенно непочтительно вырвалось у Василия.
Букин поглубже насадил на нос очки и, казалось, впервые за весь разговор увидел своего собеседника.
- Вы забываетесь, молодой человек.
Василий не дрогнул и не двинулся с места.
- Настоятельно прошу вас, Петр Аполлонович, присмотреться к этой рукописи. Я по-прежнему считаю, что она достойна публикации.
Букин несколько мгновений сверлил его взглядом. Стариковская челюсть дрогнула, он приподнялся, оперевшись на подлокотник своего кресла…
Василий смотрел прямо в его выцветшие голубые глаза своими темными, теперь ставшими почти черными. Он не переменил позы, только, может быть, чуть больше наклонился к своему начальнику. Красивые губы тронула странная усмешка.
И Букин сел обратно, как будто расселся трухой под своим старомодным сюртуком и брюками.
- Оставьте, я посмотрю, - сипло сказал он. – Ступайте, Морозов.
Василий слегка поклонился, потом повернулся и вышел, прямой, легкий и горделивый. Душа его пела. Он был почти уверен, что победил.
В коридоре Василий чуть не столкнулся с Григорием Менделем.
- Осторожнее, - холодно сказал он.
- Прошу прощения, Василий Исаевич.
Еврей заискивающе улыбнулся, но при этом быстро, как-то блудливо обшарил взглядом его фигуру. Посмотрел собеседнику в лицо, но тут же конфузливо опустил глаза.
- Вы сменили прическу, Василий Исаевич? – спросил он. – Волосы подстригли? Вам очень идет.
- Благодарю за комплимент, - так же холодно сказал Василий. Мендель был ему противен до тошноты, еще больше, чем всегда. – Простите, сударь, я спешу.
Он обогнул Менделя и быстро направился прочь. Бедно одетый еврей несколько мгновений смотрел ему в спину с выражением ненависти. Но потом снова медленно улыбнулся.
* В древнегреческой мифологии - женщина, наказанная богами за гордыню смертью всех своих детей.
Глава 23
Женя жила в крайнем напряжении несколько дней – потом ее нервы просто устали от этого.
"Если даже и пронесется какой-то слух обо мне и Василии, - думала она, - этого будет недостаточно для огласки. Пусть даже заговорят о его медиумизме. Никто ничего с определенностью не видел. Это примут за очередное порождение воображения невежд, появившееся в народной среде – вроде легенды об "Иване-царевиче" в "Бесах", которую намеревался пустить о Ставрогине Верховенский…"
Вдруг Женя содрогнулась, осознав сходство нынешней ситуации с той, тридцать лет назад представившейся гению Достоевского. Такими же бесами, несущими всеобщее развращение, отрицающими идеалы и верующими в "полунауку" - науку без духовного ее осмысления - были и Кацман, и Мендель, да, пожалуй, и большая часть верхушки русского общества.
А Василий Морозов отрицал сам себя.
"Так, Василий слишком необычайное явление, чтобы его приняли без улик, - размышляла Женя дальше, - а слух о его неверности жене, в конце концов, будет слишком рядовым, чтобы сам по себе вызвать большие колебания".
Женя покачала головой. Увы, слишком рядовым. Тем более, памятуя, какой Василий красавец, дворянин… состоятельный… человек высокой культуры… соединивший в себе все те желанные для женщин свойства, которых и поодиночке-то в мужчинах часто не сыскать.
Слухи о Василии – естественны. И умными людьми будут восприниматься как слухи; а даже если и окажутся правдой, такому, как Василий, общество это простит. Мужчинам вообще намного легче прощают "половое бесчестье", чем женщинам, часто в одиночку несущим на себе груз всеобщего осуждения. Если в них с Василием полетят камни, все они попадут в Женю.
"Ну и пускай, - почти даже равнодушно подумала Женя. – Меня и без того замуж не возьмут. А сделавшись в глазах общества любовницей Василия, быть может, я покажусь даже интереснее?"
Женя рассмеялась, запрокинув голову. В одной руке ее, которой писательница не опиралась на стол, дымилась папироска. Недавно Женя начала курить – покупала тонкие дамские папиросы на самостоятельно заработанные шитьем деньги. Она и так являет собою вызов идеалам общества – девушка из почтенного дома, желающая для себя независимости и свободы творчества, имеющая отвращение к домашнему хозяйству, "синий чулок", курсистка, некрасивая, почти неверующая… Кто захочет такую взять, даже имей она незапятнанное имя?
Хотя родители… родители…
При мысли о родителях Жене стало действительно страшно. Вот уж кто не заслужил наказания за ее поведение. Но тут же где-то глубоко шевельнулась мысль, что очень приятно было бы видеть скомпрометированной Серафиму Афанасьевну, никогда не любившую дочь как есть.
Женя улыбнулась, но тут же опять помрачнела.
Нет, и мать такого не заслужила.
Оставалось надеяться, что слухи о непозволительной связи Василия с нею, буде таковые появятся, сочтут обычной выдумкой ревнивых к чужому счастью женщин. Вдруг Женя пожалела Лидию, которой выпала не то радость, не то мученье - любить такого яркого мужчину.
Вот Саше точно ревновать мужа нечего.
Однако несчастье такого рода первым приключилось именно с Сашей.
Был поздний вечер – почти ночь. Женя стояла у окна и курила, пуская дым в форточку. Ей было особенно не по себе сегодня: в одиночестве, которое стало ее уделом, любая фантазия легко становилась болезненной. Сейчас Жене снова казалось, что грядет какая-то беда.
Женя сама не знала, что заставило ее отойти от окна, бросить сигарету и, закутавшись в шаль, спуститься вниз, к парадной двери. Весь дом уже спал; а с творческими ночными бдениями Жени мать в конце концов смирилась. Порою Жене казалось, что она матери давно уже только в тягость.
Девушка остановилась у двери и открыла ее, не дожидаясь стука. Она почти не удивилась, увидев Сашу. Вернее, удивилась только спустя мгновение.
- Заходи, - быстро прошептала Женя, пропуская подругу в дом. Она плохо видела ее лицо, только оно показалось ей злым и заплаканным. Заплаканным? Женя не могла припомнить, когда Саша у нее на глазах плакала.
- Что случилось?
- У тебя есть горячий чай? – спросила в ответ Саша. Она стащила с головы свой постоянный теперь платок и оглядела коридор. – Я знала, что ты не спишь.
Женя кашлянула.
- Есть чай, пойдем.
По дороге на кухню она снова раскашлялась, зажимая рот ладонью, но все равно было слышно разрывающее грудь усилие.
- Ты себя угробишь, - шепотом сказала Саша. – Не спишь ночами, куришь…
Женя махнула рукой.
- Иди руки вымой, я пока чай сделаю, - шепотом сказала она, про себя удивляясь, что могло пригнать Сашу к ней почти ночью, одну, беременную, с риском застать на ногах ее мать и отца. Уж наверняка это не такое дело, к которому ее родители захотят быть причастными. Что-то семейное…
"Может, у них в семье кто-нибудь заболел или умер? - подумала Женя, быстро собирая на стол. – Но тогда Саша все равно не явилась бы к нам таким образом. Нас бы известили прилично… И Саша не рискнула бы своим здоровьем и ребенком, прибежав ко мне по темноте и по морозу…"
Саша пришла к ней на кухню, когда Женя разлила по чашкам чай и засветила свечу. Саша не плакала, но выглядела одновременно злой и несчастной. Очень злой и очень несчастной.
Лицо у нее уже опухло от беременности, а может – от слез. Однако сейчас Саша не плакала. Она плюхнулась на стул, отодвинутый Женей, и схватила чашку.
Не благодаря хозяйку, госпожа Зыкова сделала большой шумный глоток. Потом стала пить медленнее, словно чтобы согреться или взять себя в руки.
Сашины золотые волосы были заплетены в две косы и обернуты вокруг головы, как у самой простой мещанки или даже крестьянки. Темное шерстяное ее платье не являло и следа того вкуса и блеска, с каким Саша одевалась прежде. И она начала уже раздаваться в талии, хотя срок был небольшой.
Женя ждала Сашиного рассказа, даже не притронувшись к своему чаю. И наконец Саша удовлетворила ее мучительное любопытство.
- Этот подлец, - шепотом сказала она. – Этот пакостник. Я сама не знаю, как я его не убила.
Спокойная решимость сильной русской женщины, доведенной до последнего, прозвучавшая в ее словах, привела Женю в ужас.
- Ираклий? – спросила она.
Саша кивнула. Схватила с тарелки баранку и хрустнула ею: казалось, она не чувствует вкуса, ест, только чтобы отвлечься.
- Я застала его с другой женщиной, - медленно, шепотом сказала Саша. Какая-то опереточная трагичность ее тона вдруг показалась Жене наигранной; но, конечно, она не посмела ничего сказать.
- Это была певичка из кафешантана*, - прошептала Саша. – Я некоторое время назад стала подозревать моего мужа, но только сегодня увидела все своими глазами. Он обнимался с ней прямо на улице. Один бог знает, как давно это продолжается и к чему может привести…
- О чем ты? – рискнула спросить изумленная Женя.
- О том, - Саша зло ткнула себя пальцем в живот. – Эти продажные твари часто имеют целые букеты дурных болезней. И я…
Голос ее задрожал, она уткнулась лицом в ладонь и всхлипнула. Потом опять подняла голову.
- Я за волосы оторвала эту дрянь от Ираклия, а потом дала ей пинка. Она завизжала, и мой муж набросился на меня. Он не очень сильный, но когда разозлится, в него точно черт вселяется. Он уже пытался меня поколачивать, я давала отпор…
- Он тебя бил? – спросила ошеломленная Женя, не подозревавшая ни о чем подобном.
От всей этой истории вдруг повеяло исконным русским ужасом, долей тысяч простых русских женщин, о которых общество молчит. Раньше казалось, что они с Сашей, образованные, благородные барышни, непременно всегда будут выше этих животных отношений…
Саша презрительно улыбнулась.
- Пытался, да кишка тонка. К счастью, он у нас живет, а не я у него, мои бы ему не позволили. Но сегодня… я за ребенка испугалась, мне ведь не за себя надо бояться. И я убежала сразу к тебе. Не могу видеть эту скотину, с души воротит…
- И как же ты теперь? – шепотом спросила Женя.
Саша мрачно допила остывший чай.
- Не знаю.
- Ты потребуешь развода? – спросила Женя.
Саша усмехнулась.
- Хотела бы, но ведь не мне с этим жить, а ему, - она показала на свой живот. – Как он родится без отца, без фамилии? И Ираклий меня обеспечивает. Одна я не проживу.
- А ты не боишься, что…
Саша догадалась.
- Нет, мне ничего не передастся, - брезгливо сказала она. – Ираклий ко мне и не притрагивается сейчас.
- Почему? – изумилась Женя.
- Почему? Сама я не допускаю, - спокойно, как житейское дело, объяснила Саша. – Мне же нужно беречься. Доктор предупредил.
- Так, может быть, Ираклий потому и… - начала Женя, но замолчала, увидев злобу, блеснувшую на лице Саши.
- Почему бы то ни было, - яростным шепотом сказала ее подруга. – Я ему не девка, а жена. Я Виргинская, а не его подзаборная дрянь. Я не позволю приносить в мой дом всякую грязь!
- Ну и что ты сделаешь? – спросила Женя.
Саша вдруг сникла.
- Не знаю, Евгения…
И Женя снова увидела перед собою несчастное Сашино будущее, так похожее на будущее тысяч их соотечественниц. Женя с самого начала видела, что Сашин жених – человек не ее круга, ступенью ниже Саши. А может, даже не одной ступенью. Женя ужасно пожалела, что не удалось предотвратить Сашин брак.
Но что бы тогда Саша стала делать? Что может делать незамужняя женщина? В обществе им почти нет места.
- Пойдем, Сашенька, я тебя уложу спать, - сказала Женя, поднимая Сашу с места и думая, как они завтра объяснят все ее матери. Но сейчас это было неважно.
Женя уступила Саше свою кровать, а себе постелила рядом на полу.
Саша несколько мгновений лежала к ней спиной, потом повернулась.
- Родителям что скажешь?
Женя пожала плечами.
- Неважно. Придумаю что-нибудь.
- Скажи – мы угорели, - предложила Саша. – За печкой не уследили. Мужа дома не было, родители ушли к брату, а я к вам…
- Зачем? – спросила Женя.
- Ты совсем не знаешь жизни, - печально усмехнувшись, ответила подруга. – Ты думаешь, можно такой сор выносить из избы? Пусть меня испачкали, я ни за что не позволю еще и имя свое марать.
"Саша дрожит за свое имя, - подумала Женя. – Боже мой, как же за него должен дрожать Василий!"
- Спи, Сашенька.
Саша отвернулась и замолчала. Могло показаться, что она напряжена и бодрствует, но вскоре она действительно крепко заснула – усталость взяла свое.
На другое утро Жене пришло письмо из издательства.
* Кафе или ресторан, где выступают артисты, исполняющие произведения легкого, развлекательного, часто фривольного характера.
Женя жила в крайнем напряжении несколько дней – потом ее нервы просто устали от этого.
"Если даже и пронесется какой-то слух обо мне и Василии, - думала она, - этого будет недостаточно для огласки. Пусть даже заговорят о его медиумизме. Никто ничего с определенностью не видел. Это примут за очередное порождение воображения невежд, появившееся в народной среде – вроде легенды об "Иване-царевиче" в "Бесах", которую намеревался пустить о Ставрогине Верховенский…"
Вдруг Женя содрогнулась, осознав сходство нынешней ситуации с той, тридцать лет назад представившейся гению Достоевского. Такими же бесами, несущими всеобщее развращение, отрицающими идеалы и верующими в "полунауку" - науку без духовного ее осмысления - были и Кацман, и Мендель, да, пожалуй, и большая часть верхушки русского общества.
А Василий Морозов отрицал сам себя.
"Так, Василий слишком необычайное явление, чтобы его приняли без улик, - размышляла Женя дальше, - а слух о его неверности жене, в конце концов, будет слишком рядовым, чтобы сам по себе вызвать большие колебания".
Женя покачала головой. Увы, слишком рядовым. Тем более, памятуя, какой Василий красавец, дворянин… состоятельный… человек высокой культуры… соединивший в себе все те желанные для женщин свойства, которых и поодиночке-то в мужчинах часто не сыскать.
Слухи о Василии – естественны. И умными людьми будут восприниматься как слухи; а даже если и окажутся правдой, такому, как Василий, общество это простит. Мужчинам вообще намного легче прощают "половое бесчестье", чем женщинам, часто в одиночку несущим на себе груз всеобщего осуждения. Если в них с Василием полетят камни, все они попадут в Женю.
"Ну и пускай, - почти даже равнодушно подумала Женя. – Меня и без того замуж не возьмут. А сделавшись в глазах общества любовницей Василия, быть может, я покажусь даже интереснее?"
Женя рассмеялась, запрокинув голову. В одной руке ее, которой писательница не опиралась на стол, дымилась папироска. Недавно Женя начала курить – покупала тонкие дамские папиросы на самостоятельно заработанные шитьем деньги. Она и так являет собою вызов идеалам общества – девушка из почтенного дома, желающая для себя независимости и свободы творчества, имеющая отвращение к домашнему хозяйству, "синий чулок", курсистка, некрасивая, почти неверующая… Кто захочет такую взять, даже имей она незапятнанное имя?
Хотя родители… родители…
При мысли о родителях Жене стало действительно страшно. Вот уж кто не заслужил наказания за ее поведение. Но тут же где-то глубоко шевельнулась мысль, что очень приятно было бы видеть скомпрометированной Серафиму Афанасьевну, никогда не любившую дочь как есть.
Женя улыбнулась, но тут же опять помрачнела.
Нет, и мать такого не заслужила.
Оставалось надеяться, что слухи о непозволительной связи Василия с нею, буде таковые появятся, сочтут обычной выдумкой ревнивых к чужому счастью женщин. Вдруг Женя пожалела Лидию, которой выпала не то радость, не то мученье - любить такого яркого мужчину.
Вот Саше точно ревновать мужа нечего.
Однако несчастье такого рода первым приключилось именно с Сашей.
Был поздний вечер – почти ночь. Женя стояла у окна и курила, пуская дым в форточку. Ей было особенно не по себе сегодня: в одиночестве, которое стало ее уделом, любая фантазия легко становилась болезненной. Сейчас Жене снова казалось, что грядет какая-то беда.
Женя сама не знала, что заставило ее отойти от окна, бросить сигарету и, закутавшись в шаль, спуститься вниз, к парадной двери. Весь дом уже спал; а с творческими ночными бдениями Жени мать в конце концов смирилась. Порою Жене казалось, что она матери давно уже только в тягость.
Девушка остановилась у двери и открыла ее, не дожидаясь стука. Она почти не удивилась, увидев Сашу. Вернее, удивилась только спустя мгновение.
- Заходи, - быстро прошептала Женя, пропуская подругу в дом. Она плохо видела ее лицо, только оно показалось ей злым и заплаканным. Заплаканным? Женя не могла припомнить, когда Саша у нее на глазах плакала.
- Что случилось?
- У тебя есть горячий чай? – спросила в ответ Саша. Она стащила с головы свой постоянный теперь платок и оглядела коридор. – Я знала, что ты не спишь.
Женя кашлянула.
- Есть чай, пойдем.
По дороге на кухню она снова раскашлялась, зажимая рот ладонью, но все равно было слышно разрывающее грудь усилие.
- Ты себя угробишь, - шепотом сказала Саша. – Не спишь ночами, куришь…
Женя махнула рукой.
- Иди руки вымой, я пока чай сделаю, - шепотом сказала она, про себя удивляясь, что могло пригнать Сашу к ней почти ночью, одну, беременную, с риском застать на ногах ее мать и отца. Уж наверняка это не такое дело, к которому ее родители захотят быть причастными. Что-то семейное…
"Может, у них в семье кто-нибудь заболел или умер? - подумала Женя, быстро собирая на стол. – Но тогда Саша все равно не явилась бы к нам таким образом. Нас бы известили прилично… И Саша не рискнула бы своим здоровьем и ребенком, прибежав ко мне по темноте и по морозу…"
Саша пришла к ней на кухню, когда Женя разлила по чашкам чай и засветила свечу. Саша не плакала, но выглядела одновременно злой и несчастной. Очень злой и очень несчастной.
Лицо у нее уже опухло от беременности, а может – от слез. Однако сейчас Саша не плакала. Она плюхнулась на стул, отодвинутый Женей, и схватила чашку.
Не благодаря хозяйку, госпожа Зыкова сделала большой шумный глоток. Потом стала пить медленнее, словно чтобы согреться или взять себя в руки.
Сашины золотые волосы были заплетены в две косы и обернуты вокруг головы, как у самой простой мещанки или даже крестьянки. Темное шерстяное ее платье не являло и следа того вкуса и блеска, с каким Саша одевалась прежде. И она начала уже раздаваться в талии, хотя срок был небольшой.
Женя ждала Сашиного рассказа, даже не притронувшись к своему чаю. И наконец Саша удовлетворила ее мучительное любопытство.
- Этот подлец, - шепотом сказала она. – Этот пакостник. Я сама не знаю, как я его не убила.
Спокойная решимость сильной русской женщины, доведенной до последнего, прозвучавшая в ее словах, привела Женю в ужас.
- Ираклий? – спросила она.
Саша кивнула. Схватила с тарелки баранку и хрустнула ею: казалось, она не чувствует вкуса, ест, только чтобы отвлечься.
- Я застала его с другой женщиной, - медленно, шепотом сказала Саша. Какая-то опереточная трагичность ее тона вдруг показалась Жене наигранной; но, конечно, она не посмела ничего сказать.
- Это была певичка из кафешантана*, - прошептала Саша. – Я некоторое время назад стала подозревать моего мужа, но только сегодня увидела все своими глазами. Он обнимался с ней прямо на улице. Один бог знает, как давно это продолжается и к чему может привести…
- О чем ты? – рискнула спросить изумленная Женя.
- О том, - Саша зло ткнула себя пальцем в живот. – Эти продажные твари часто имеют целые букеты дурных болезней. И я…
Голос ее задрожал, она уткнулась лицом в ладонь и всхлипнула. Потом опять подняла голову.
- Я за волосы оторвала эту дрянь от Ираклия, а потом дала ей пинка. Она завизжала, и мой муж набросился на меня. Он не очень сильный, но когда разозлится, в него точно черт вселяется. Он уже пытался меня поколачивать, я давала отпор…
- Он тебя бил? – спросила ошеломленная Женя, не подозревавшая ни о чем подобном.
От всей этой истории вдруг повеяло исконным русским ужасом, долей тысяч простых русских женщин, о которых общество молчит. Раньше казалось, что они с Сашей, образованные, благородные барышни, непременно всегда будут выше этих животных отношений…
Саша презрительно улыбнулась.
- Пытался, да кишка тонка. К счастью, он у нас живет, а не я у него, мои бы ему не позволили. Но сегодня… я за ребенка испугалась, мне ведь не за себя надо бояться. И я убежала сразу к тебе. Не могу видеть эту скотину, с души воротит…
- И как же ты теперь? – шепотом спросила Женя.
Саша мрачно допила остывший чай.
- Не знаю.
- Ты потребуешь развода? – спросила Женя.
Саша усмехнулась.
- Хотела бы, но ведь не мне с этим жить, а ему, - она показала на свой живот. – Как он родится без отца, без фамилии? И Ираклий меня обеспечивает. Одна я не проживу.
- А ты не боишься, что…
Саша догадалась.
- Нет, мне ничего не передастся, - брезгливо сказала она. – Ираклий ко мне и не притрагивается сейчас.
- Почему? – изумилась Женя.
- Почему? Сама я не допускаю, - спокойно, как житейское дело, объяснила Саша. – Мне же нужно беречься. Доктор предупредил.
- Так, может быть, Ираклий потому и… - начала Женя, но замолчала, увидев злобу, блеснувшую на лице Саши.
- Почему бы то ни было, - яростным шепотом сказала ее подруга. – Я ему не девка, а жена. Я Виргинская, а не его подзаборная дрянь. Я не позволю приносить в мой дом всякую грязь!
- Ну и что ты сделаешь? – спросила Женя.
Саша вдруг сникла.
- Не знаю, Евгения…
И Женя снова увидела перед собою несчастное Сашино будущее, так похожее на будущее тысяч их соотечественниц. Женя с самого начала видела, что Сашин жених – человек не ее круга, ступенью ниже Саши. А может, даже не одной ступенью. Женя ужасно пожалела, что не удалось предотвратить Сашин брак.
Но что бы тогда Саша стала делать? Что может делать незамужняя женщина? В обществе им почти нет места.
- Пойдем, Сашенька, я тебя уложу спать, - сказала Женя, поднимая Сашу с места и думая, как они завтра объяснят все ее матери. Но сейчас это было неважно.
Женя уступила Саше свою кровать, а себе постелила рядом на полу.
Саша несколько мгновений лежала к ней спиной, потом повернулась.
- Родителям что скажешь?
Женя пожала плечами.
- Неважно. Придумаю что-нибудь.
- Скажи – мы угорели, - предложила Саша. – За печкой не уследили. Мужа дома не было, родители ушли к брату, а я к вам…
- Зачем? – спросила Женя.
- Ты совсем не знаешь жизни, - печально усмехнувшись, ответила подруга. – Ты думаешь, можно такой сор выносить из избы? Пусть меня испачкали, я ни за что не позволю еще и имя свое марать.
"Саша дрожит за свое имя, - подумала Женя. – Боже мой, как же за него должен дрожать Василий!"
- Спи, Сашенька.
Саша отвернулась и замолчала. Могло показаться, что она напряжена и бодрствует, но вскоре она действительно крепко заснула – усталость взяла свое.
На другое утро Жене пришло письмо из издательства.
* Кафе или ресторан, где выступают артисты, исполняющие произведения легкого, развлекательного, часто фривольного характера.
Глава 24
Письмо из ящика вытащил Роман Платонович – пока его семейство и Саша еще сидели за завтраком. Господин Прозоров, уже будучи в пальто и калошах, присыпанный утренней метелью, вернулся от дверей в гостиную.
- Дуня! Возьми, - громко сказал он горничной.
- Что это, Рома? – привстала Серафима Афанасьевна. Она была бледна и взволнована с того момента, как узнала о присутствии в доме Саши. – Дуня, дай сейчас же сюда!
- Слушаю, барыня, - с готовностью направилась к ней Дуня, протягивая письмо.
Женя вскочила с места: все внутри перевернулось и будто облилось тем горячим чаем, который дымился у нее в чашке.
- Мама! Это мое! – крикнула она на всю гостиную, мгновенно сообразив, что это может быть.
Никак, никак нельзя было допустить, чтобы мать увидела письмо!
Дуня так растерялась, что позволила барышне отобрать у нее конверт. Серафима Афанасьевна смотрела на эту сцену в немом возмущении. Больше всего ей, кажется, было стыдно присутствия Саши – о чувствах дочери она не задумалась.
- Что это такое, Евгения? – спросила госпожа Прозорова. – Какие тебе могут быть письма? От кого?
Женя бросила взгляд на письмо, потом отчаянно посмотрела на Сашу. И Саша, несмотря на собственное положение, первой сообразила, как отвечать. Она одними губами прошептала подсказку, которую Женя подхватила:
- Это от Коли! Петрова! – сказала девушка. – Моего друга, геолога, - отчаянно напомнила она матери, прижимая письмо к груди и непритворно краснея.
Серафима Афанасьевна усмехнулась, недоверчиво, но и с каким-то удовольствием. "А ты еще не совсем пропащая", - прочитала Женя в этом выражении.
- Поклонник? – спросила мать. – Ну что ж, это хорошо. Веди себя с умом, Евгения.
Женя кивнула, послушно улыбаясь и всей душой в эту минуту ненавидя Серафиму Афанасьевну.
Она скромно убрала письмо в карман, очень жалея, что не может выбежать из-за стола и вскрыть его прямо сейчас. Сейчас это послание из издательства было важнее всего на свете, вытеснив даже Сашину беду.
Три женщины закончили завтрак. Саша сегодня выглядела бедно, почти убого – но Серафима Афанасьевна простила ей это, учитывая ее "обстоятельства". Угорели! Какое несчастье! Будущая мать!
Саша сегодня была живым укором для Жени – Женя так и слышала, как мать мысленно говорит ей: бери пример с Александры. Она замужем и уже ждет ребенка! А ты все такая же ветреная!
Эх, бедная близорукая мамочка, как же хорошо, что ты не знаешь настоящих Сашиных "обстоятельств"…
Когда Саша встала из-за стола, Женя тут же вспомнила обо всех тех ужасах, что подруга рассказала ей вчера. Она вскочила следом. Ее разрывало нетерпение от ощущения письма в кармане, но Сашины дела были сейчас на первом месте.
- Мама, я пойду провожу Сашу!
- Хорошо, - после некоторого колебания согласилась госпожа Прозорова. – Спроси Нелли от моего имени о здоровье. Александра, кланяйся Ираклию Федоровичу.
Саша обернулась на последнюю реплику, не сразу поняв, что она обращена к ней. Потом поняла и улыбнулась Серафиме Афанасьевне. Сейчас Саша походила на Снежную Королеву – такая же красивая, статная и ледяная.
- Непременно поклонюсь, Серафима Афанасьевна. А мама здорова, можете не беспокоиться. Мои родители не успели пострадать.
"Нелли – это же госпожа Виргинская", - подумала Женя, только сейчас сообразившая это. А потом она ощупала письмо, спрятанное в кармане, и прикинула шансы незаметно вырваться из дома в издательство...
- Мама, позволь, я оденусь прилично, - сказала она.
- Ну разумеется, позволяю. В кои-то веки, - сказала Серафима Афанасьевна, улыбаясь легкой снисходительной улыбкой.
Женя убежала наверх.
У нее было совсем немного времени, чтобы подыскать себе подходящий наряд. А потом она вдруг подумала, что, быть может, ей пришел отказ и нет нужды никуда срываться… О господи…
Женя разорвала конверт.
"Mademoiselle Прозорова!
Наше издательство ознакомилось с Вашей повестью и приглашает Вас прибыть к нам для обсуждения возможности дальнейшего сотрудничества.
Редактор В.И. Морозов".
- И здесь не мог не распустить хвост, - проворчала Женя.
И тут ей стал ясен смысл письма. Девушка восторженно засмеялась, прижимая листок к груди. Возможность дальнейшего сотрудничества! Господи, да это же значит, что ее издадут! Она победила!
Женя поцеловала письмо Василия, потом аккуратно свернула его – и убрала в сумочку. Как те, непристойные. И тоже "на всякий случай".
Через пятнадцать минут она спустилась вниз – с высокой прической, которую сделала пышнее с помощью накладных буклей, в темном шелковом платье, похожем на те, что раньше надевала Саша. Носить такие было еще холодно. Но ничего.
Она должна выглядеть хоть мало-мальски "прилично". Если уж бог не дал того, что только в женщинах и ценится – наружности и способности к любви…
- До свидания, мама, - крикнула Женя из прихожей, уже застегивая теплый бурнус*. Саша была одета и ждала ее. К счастью, никто больше не заметил, во что нарядилась Женя в этот февральский день.
- До свидания, Евгения, - отозвалась госпожа Прозорова.
Подруги вышли.
- Что, тебе из издательства написали? – спросила Саша, как только дверь за ними закрылась. Женя кивнула, не в силах сдержать торжествующую улыбку, хотя и чувствовала себя виноватой за свой неуместный восторг.
- Написали, Сашенька! Я так рада!
- И я рада за тебя, - сказала Саша. – Только ты смотри… не зарвись.
Саша смотрела серьезно и предостерегающе. Женя кивнула.
- Понимаю.
Потом отвела глаза.
- Сашенька, прости, что я так радуюсь… Я не знаю, что ты будешь делать, и ничем не могу помочь, право…
- Кто ж тебя просил, - сказала Саша. Она улыбалась – истинно сильная женщина. – Ты меня утешила, я тебе поплакалась – и уже хорошо. А Ираклий… ну его к чертям.
Женя свела брови. Она не могла понять, как можно так говорить о муже, с которым живешь бок о бок, который имеет на тебя права… А Саша, кажется, ничуть не чувствовала себя неудобно. Просто говорила, что думала. Она была не такой тонкой и совестливой натурой, как Женя.
- Пожалуй, тебе не стоит сейчас к нам заходить, - после небольшого раздумья сказала Саша. – Думаю, выйдет некоторый конфуз... Мы уж между собой… сами как-нибудь…
Говорила она задумчиво, почти напевно, но блеск в ее глазах пугал Женю.
- Саша, ты уж будь осторожна, - попросила она. – Ираклий же такой непредсказуемый человек!
- Он-то предсказуем как лошадь, - усмехнулась Саша. – Такая же скотина. Ну да нет нужды. Не бойся, со мной все будет хорошо.
Женя обняла ее, прижалась щекой к щеке.
- Будь же осторожна, Сашенька.
- Буду, - обещала Саша.
Они остановили пролетку* и сели в нее вместе, решив, что вначале завезут Сашу домой, а уж потом Женя покатит в издательство. Хотя Женя сейчас не могла сосредоточиться на своей повести. Жизненная повесть, которую она наблюдала сейчас, была намного существеннее.
Женя ссадила Сашу около ее дома – она боялась даже посмотреть в эту сторону: вдруг заметит Ираклий? Женя нервничала, казалось, намного больше опозоренной жены. А та уже давно улыбалась.
- Будь здорова, Саша.
Они пожали друг другу руки. Саша махнула подруге рукой и, повернувшись, не спеша, размеренным шагом направилась к своему дому. Женя сидела как примороженная к месту, провожая ее взглядом.
- Куда дальше изволите ехать? – спросил ее извозчик, оборачиваясь.
- А?.. А в издательство "Пегас", знаете? – спросила Женя. Адрес "Пегаса" начисто вылетел у нее из головы.
- Знаем-с, барышня.
Извозчик слегка усмехнулся, бог знает что про себя подумал, потом хлестнул лошадь. Женя привычным защитным жестом прижала к себе сумочку. Попробовала молиться, но показалось глупо – да и все равно не получалось.
Она не считала, не замечала улиц, и была удивлена и даже испугана, когда ее снова окликнули. Пролетка остановилась перед высокими массивными дубовыми дверями, от которых спускалась оббитая тысячами ног мраморная лестница.
- Приехали, барышня, пожалуйте.
Женя неловко спрыгнула на землю, не глядя сунула извозчику деньги и направилась к дверям, за которыми должно было решиться ее будущее.
Редактор Василий Исаевич Морозов принял ее холодно, словно бы и не присылал ей этого письма.
- Прошу, садитесь, Евгения Романовна.
В этот раз его кресла пустовали, а за столами напротив сидели второй редактор и еще какой-то пожилой господин. Они смотрели на гостью с любопытством, но вежливо.
- Сударыня, ваша повесть будет опубликована, - сказал Василий; рука его взметнулась вверх, когда Женя радостно встрепенулась. – Я не договорил!.. Будет опубликована только в том случае, если вы переделаете ее согласно нашим требованиям. Во-первых, внесете предложенные мною ранее исправления. Во-вторых, перепишете концовку. В-третьих…
- Что? – спросила Женя, теперь так же холодно, как он с нею разговаривал. Что еще "в-третьих"?
- В-третьих, уберете мистицизм и женскую физиологию, которой у вас неприлично много, - сурово сказал Василий.
Женя ахнула. Что?
Это было именно то, ради чего писалась вся история. Взгляд на жизнь глазами женщины… Рациональный взгляд на мистические явления… Такую попытку – истолковать их - предпринимали еще те самые писатели-романтики, на которых Женя опиралась.
- Как – убрать все это? – спросила Женя. – Что же тогда останется от моего рассказа?
- А вот увидим, что останется, после нашей совместной работы, - сказал Василий. – Вы принимаете наши условия? Если нет, мы вынуждены будем с вами распрощаться.
"Нашей совместной работы… Распрощаться…"
- Принимаю, - сказала Женя, дерзко взглянув редактору в глаза. – Будемте кромсать мою повесть согласно вашим требованиям, если вы полагаете, что от этого она выиграет.
Василий улыбнулся.
- Превосходно, мадемуазель.
* Мужская и женская верхняя одежда, сшитая по арабскому образцу (шерстяной плащ с капюшоном).
* Легкий четырехколесный экипаж.
Письмо из ящика вытащил Роман Платонович – пока его семейство и Саша еще сидели за завтраком. Господин Прозоров, уже будучи в пальто и калошах, присыпанный утренней метелью, вернулся от дверей в гостиную.
- Дуня! Возьми, - громко сказал он горничной.
- Что это, Рома? – привстала Серафима Афанасьевна. Она была бледна и взволнована с того момента, как узнала о присутствии в доме Саши. – Дуня, дай сейчас же сюда!
- Слушаю, барыня, - с готовностью направилась к ней Дуня, протягивая письмо.
Женя вскочила с места: все внутри перевернулось и будто облилось тем горячим чаем, который дымился у нее в чашке.
- Мама! Это мое! – крикнула она на всю гостиную, мгновенно сообразив, что это может быть.
Никак, никак нельзя было допустить, чтобы мать увидела письмо!
Дуня так растерялась, что позволила барышне отобрать у нее конверт. Серафима Афанасьевна смотрела на эту сцену в немом возмущении. Больше всего ей, кажется, было стыдно присутствия Саши – о чувствах дочери она не задумалась.
- Что это такое, Евгения? – спросила госпожа Прозорова. – Какие тебе могут быть письма? От кого?
Женя бросила взгляд на письмо, потом отчаянно посмотрела на Сашу. И Саша, несмотря на собственное положение, первой сообразила, как отвечать. Она одними губами прошептала подсказку, которую Женя подхватила:
- Это от Коли! Петрова! – сказала девушка. – Моего друга, геолога, - отчаянно напомнила она матери, прижимая письмо к груди и непритворно краснея.
Серафима Афанасьевна усмехнулась, недоверчиво, но и с каким-то удовольствием. "А ты еще не совсем пропащая", - прочитала Женя в этом выражении.
- Поклонник? – спросила мать. – Ну что ж, это хорошо. Веди себя с умом, Евгения.
Женя кивнула, послушно улыбаясь и всей душой в эту минуту ненавидя Серафиму Афанасьевну.
Она скромно убрала письмо в карман, очень жалея, что не может выбежать из-за стола и вскрыть его прямо сейчас. Сейчас это послание из издательства было важнее всего на свете, вытеснив даже Сашину беду.
Три женщины закончили завтрак. Саша сегодня выглядела бедно, почти убого – но Серафима Афанасьевна простила ей это, учитывая ее "обстоятельства". Угорели! Какое несчастье! Будущая мать!
Саша сегодня была живым укором для Жени – Женя так и слышала, как мать мысленно говорит ей: бери пример с Александры. Она замужем и уже ждет ребенка! А ты все такая же ветреная!
Эх, бедная близорукая мамочка, как же хорошо, что ты не знаешь настоящих Сашиных "обстоятельств"…
Когда Саша встала из-за стола, Женя тут же вспомнила обо всех тех ужасах, что подруга рассказала ей вчера. Она вскочила следом. Ее разрывало нетерпение от ощущения письма в кармане, но Сашины дела были сейчас на первом месте.
- Мама, я пойду провожу Сашу!
- Хорошо, - после некоторого колебания согласилась госпожа Прозорова. – Спроси Нелли от моего имени о здоровье. Александра, кланяйся Ираклию Федоровичу.
Саша обернулась на последнюю реплику, не сразу поняв, что она обращена к ней. Потом поняла и улыбнулась Серафиме Афанасьевне. Сейчас Саша походила на Снежную Королеву – такая же красивая, статная и ледяная.
- Непременно поклонюсь, Серафима Афанасьевна. А мама здорова, можете не беспокоиться. Мои родители не успели пострадать.
"Нелли – это же госпожа Виргинская", - подумала Женя, только сейчас сообразившая это. А потом она ощупала письмо, спрятанное в кармане, и прикинула шансы незаметно вырваться из дома в издательство...
- Мама, позволь, я оденусь прилично, - сказала она.
- Ну разумеется, позволяю. В кои-то веки, - сказала Серафима Афанасьевна, улыбаясь легкой снисходительной улыбкой.
Женя убежала наверх.
У нее было совсем немного времени, чтобы подыскать себе подходящий наряд. А потом она вдруг подумала, что, быть может, ей пришел отказ и нет нужды никуда срываться… О господи…
Женя разорвала конверт.
"Mademoiselle Прозорова!
Наше издательство ознакомилось с Вашей повестью и приглашает Вас прибыть к нам для обсуждения возможности дальнейшего сотрудничества.
Редактор В.И. Морозов".
- И здесь не мог не распустить хвост, - проворчала Женя.
И тут ей стал ясен смысл письма. Девушка восторженно засмеялась, прижимая листок к груди. Возможность дальнейшего сотрудничества! Господи, да это же значит, что ее издадут! Она победила!
Женя поцеловала письмо Василия, потом аккуратно свернула его – и убрала в сумочку. Как те, непристойные. И тоже "на всякий случай".
Через пятнадцать минут она спустилась вниз – с высокой прической, которую сделала пышнее с помощью накладных буклей, в темном шелковом платье, похожем на те, что раньше надевала Саша. Носить такие было еще холодно. Но ничего.
Она должна выглядеть хоть мало-мальски "прилично". Если уж бог не дал того, что только в женщинах и ценится – наружности и способности к любви…
- До свидания, мама, - крикнула Женя из прихожей, уже застегивая теплый бурнус*. Саша была одета и ждала ее. К счастью, никто больше не заметил, во что нарядилась Женя в этот февральский день.
- До свидания, Евгения, - отозвалась госпожа Прозорова.
Подруги вышли.
- Что, тебе из издательства написали? – спросила Саша, как только дверь за ними закрылась. Женя кивнула, не в силах сдержать торжествующую улыбку, хотя и чувствовала себя виноватой за свой неуместный восторг.
- Написали, Сашенька! Я так рада!
- И я рада за тебя, - сказала Саша. – Только ты смотри… не зарвись.
Саша смотрела серьезно и предостерегающе. Женя кивнула.
- Понимаю.
Потом отвела глаза.
- Сашенька, прости, что я так радуюсь… Я не знаю, что ты будешь делать, и ничем не могу помочь, право…
- Кто ж тебя просил, - сказала Саша. Она улыбалась – истинно сильная женщина. – Ты меня утешила, я тебе поплакалась – и уже хорошо. А Ираклий… ну его к чертям.
Женя свела брови. Она не могла понять, как можно так говорить о муже, с которым живешь бок о бок, который имеет на тебя права… А Саша, кажется, ничуть не чувствовала себя неудобно. Просто говорила, что думала. Она была не такой тонкой и совестливой натурой, как Женя.
- Пожалуй, тебе не стоит сейчас к нам заходить, - после небольшого раздумья сказала Саша. – Думаю, выйдет некоторый конфуз... Мы уж между собой… сами как-нибудь…
Говорила она задумчиво, почти напевно, но блеск в ее глазах пугал Женю.
- Саша, ты уж будь осторожна, - попросила она. – Ираклий же такой непредсказуемый человек!
- Он-то предсказуем как лошадь, - усмехнулась Саша. – Такая же скотина. Ну да нет нужды. Не бойся, со мной все будет хорошо.
Женя обняла ее, прижалась щекой к щеке.
- Будь же осторожна, Сашенька.
- Буду, - обещала Саша.
Они остановили пролетку* и сели в нее вместе, решив, что вначале завезут Сашу домой, а уж потом Женя покатит в издательство. Хотя Женя сейчас не могла сосредоточиться на своей повести. Жизненная повесть, которую она наблюдала сейчас, была намного существеннее.
Женя ссадила Сашу около ее дома – она боялась даже посмотреть в эту сторону: вдруг заметит Ираклий? Женя нервничала, казалось, намного больше опозоренной жены. А та уже давно улыбалась.
- Будь здорова, Саша.
Они пожали друг другу руки. Саша махнула подруге рукой и, повернувшись, не спеша, размеренным шагом направилась к своему дому. Женя сидела как примороженная к месту, провожая ее взглядом.
- Куда дальше изволите ехать? – спросил ее извозчик, оборачиваясь.
- А?.. А в издательство "Пегас", знаете? – спросила Женя. Адрес "Пегаса" начисто вылетел у нее из головы.
- Знаем-с, барышня.
Извозчик слегка усмехнулся, бог знает что про себя подумал, потом хлестнул лошадь. Женя привычным защитным жестом прижала к себе сумочку. Попробовала молиться, но показалось глупо – да и все равно не получалось.
Она не считала, не замечала улиц, и была удивлена и даже испугана, когда ее снова окликнули. Пролетка остановилась перед высокими массивными дубовыми дверями, от которых спускалась оббитая тысячами ног мраморная лестница.
- Приехали, барышня, пожалуйте.
Женя неловко спрыгнула на землю, не глядя сунула извозчику деньги и направилась к дверям, за которыми должно было решиться ее будущее.
Редактор Василий Исаевич Морозов принял ее холодно, словно бы и не присылал ей этого письма.
- Прошу, садитесь, Евгения Романовна.
В этот раз его кресла пустовали, а за столами напротив сидели второй редактор и еще какой-то пожилой господин. Они смотрели на гостью с любопытством, но вежливо.
- Сударыня, ваша повесть будет опубликована, - сказал Василий; рука его взметнулась вверх, когда Женя радостно встрепенулась. – Я не договорил!.. Будет опубликована только в том случае, если вы переделаете ее согласно нашим требованиям. Во-первых, внесете предложенные мною ранее исправления. Во-вторых, перепишете концовку. В-третьих…
- Что? – спросила Женя, теперь так же холодно, как он с нею разговаривал. Что еще "в-третьих"?
- В-третьих, уберете мистицизм и женскую физиологию, которой у вас неприлично много, - сурово сказал Василий.
Женя ахнула. Что?
Это было именно то, ради чего писалась вся история. Взгляд на жизнь глазами женщины… Рациональный взгляд на мистические явления… Такую попытку – истолковать их - предпринимали еще те самые писатели-романтики, на которых Женя опиралась.
- Как – убрать все это? – спросила Женя. – Что же тогда останется от моего рассказа?
- А вот увидим, что останется, после нашей совместной работы, - сказал Василий. – Вы принимаете наши условия? Если нет, мы вынуждены будем с вами распрощаться.
"Нашей совместной работы… Распрощаться…"
- Принимаю, - сказала Женя, дерзко взглянув редактору в глаза. – Будемте кромсать мою повесть согласно вашим требованиям, если вы полагаете, что от этого она выиграет.
Василий улыбнулся.
- Превосходно, мадемуазель.
* Мужская и женская верхняя одежда, сшитая по арабскому образцу (шерстяной плащ с капюшоном).
* Легкий четырехколесный экипаж.
Глава 25
Некоторое время они молчали; Женя – тайком любуясь Василием и тайком ненавидя его. Все на свете хотели ее изменить, начиная с матери и кончая ее "предметом сердца". А он, мужчина, хотел изменить ее в сторону, симпатичную мужчинам.
- Сейчас я не могу посвятить вам время, - сказал Василий наконец. – Что, если нам поработать отдельно? Вы свободны сегодня?
Женя кивнула, боясь, что ослышалась – и одновременно желая, чтобы это оказалось галлюцинацией. Она, кажется, влипала в болото все больше и больше.
- Приходите в шахматный клуб нынче вечером, в шесть. Я член его, - сказал Василий Морозов, вырывая листок из своего блокнота и выписывая для Жени адрес. – Там нам будет удобно поговорить. Вам все ясно?
Женя приняла листок, бессмысленно глядя на строчки, написанные Василием. Потом подняла глаза.
- Шахматный клуб?
"Я ошибаюсь, или туда пускают только мужчин, принадлежащих к нему?"
Женя посмотрела на спокойного, может быть, только немного побледневшего Василия - и вдруг перехватила взгляды его коллег, которые слушали их разговор. Вернее – вслушивались, с чрезмерною жадностью…
"Да это же ложь! - вдруг озарило ее. – Ни в какой клуб он меня не поведет! Это придумано специально для зрителей…"
Ах, как это было глупо. Их же так легко разоблачить, кому угодно! Женя чувствовала, что Василий в чем-то похож на нее – своею оторванностью от действительности, порою граничащей с неумением применяться к обстоятельствам.
Но отказаться сейчас будет еще глупее.
- Вы необыкновенно любезны, - сказала Женя, нахмурившись. – Хорошо, Василий Исаевич, я приду.
Она встала, Василий – следом. Он поклонился.
- Почту за честь, Евгения Романовна.
Женя улыбнулась. Нелепая аристократическая ложь, особенно в свете того, что он ей только что наговорил.
В этот раз Женя не раздевалась, и ее наряд не пригодился: но теперь перед нею вырисовывались другие перспективы… Только бы не "зарваться"…
"Между нами ничего не может быть, это совместная работа, не более", - подумала Женя, стараясь успокоиться. Она неловко поклонилась другим господам из редакции, и те вежливо вернули поклон. Но что они при этом про себя подумали?
"Пусть их думают что угодно".
Женя сжала губы, направляясь по коридорам прочь. Она придет на назначенное свидание, но ни в какое другое место с чужим мужем не пойдет. Ни-ни! Увольте, Василий Исаевич, знавали мы таких!
"Да я же ничего не знаю о мужчинах, - подумала Женя. – И какая фантазия придет в голову этому, не знаю! Даже Саша так ошиблась со своим мужем, а ведь она поопытней меня!"
Как же выйти из дому вечером…
Решение родилось мгновенно. Женя засмеялась. Даже лгать не придется, разве что самую малость – Серафима Афанасьевна уверена, что у ее дочери наконец-то завелся поклонник, и теперь уходить к нему на свидания станет не просто ее удовольствием, а обязанностью. Насколько Женя знала свою мать.
И действительно, ее расчеты оказались почти верны – Серафима Афанасьевна отпустила ее с готовностью и радостью. Жене иногда казалось, что мать была бы довольна, если бы она ушла насовсем. Ее вдруг пронзило ощущение одиночества.
Сколько еще таких людей под луной – окруженных роями знакомых, коллег, родных, но на самом деле совершенно одиноких?
Женя простилась с матерью и пошла. На ней было утреннее шелковое платье, и она быстро продрогла под своим бурнусиком. Но откуда-то она знала, что Василий не позволит ей мерзнуть.
Как, если она собиралась тотчас же расстаться с ним? Женя этого не знала, но знала, что встреча повернется в совсем неожиданную для нее сторону…
- Добрый вечер, Евгения Романовна.
Она совершенно по-детски вскрикнула и выставила ладони. Василий улыбался. Он был в дорогом пальто, с непокрытой головой – очень красивый. Женя перевела дыхание.
- Простудитесь, - сказала она. – Заработаете воспаление мозга!
Молодой человек засмеялся.
- Ничуть не бывало. Я очень здоров и горяч, - и предложил ей руку.
Женя взяла его под руку, чувствуя себя почти распутницей. Сейчас Василий Морозов был совсем иным, как будто сбросил пристойную личину, покинув свое издательство…
- Василий Исаевич, так нельзя, - напористо прошептала девушка. – Вы разве не понимаете, что нас могут увидеть знакомые? И куда мы идем?
- Евгения Романовна, в мужской клуб вас не пустят, - негромко сказал Василий. – Думаю, вы догадывались об этом.
Он повернул к ней голову, не сбавляя шага, и взглянул своими выразительными усталыми глазами. Теперь победительное сияние Василия приугасло, и он превратился в запутавшегося человека – обремененного семьей мужчину. Именно обремененного.
- Так что же вы задумали? – шепотом спросила Женя. – Пустите!
Она легко вырвала свою руку – потому что Василий ее не держал. Он рассмеялся.
- Не пугайтесь, сударыня, вам ничего не грозит. Я всего только хотел увидеться с вами в приватной обстановке, поговорить по душам… Вы меня заинтересовали как писатель, скажу вам не таясь…
- Что вы имеете в виду? – слегка заикаясь, спросила Женя. Ей было страшно.
Василий снова протянул ей руку, и Женя машинально приняла ее. Они пошли дальше.
- Ваша повесть, Евгения Романовна, весьма любопытная вещь, но нуждается в большой литературной обработке, - продолжал Василий, легко, светски перейдя с предмета на предмет. – Поэтому, если вы согласны, приглашаю вас на съемную квартиру к моему брату Игорю. Он сейчас живет один. Там мы можем без помех обсудить, как двигаться дальше.
Женя захлопала ресницами. Потом открыла рот, готовясь изречь что-нибудь оскорбительное, но Василий усмехнулся, взглянув ей в глаза.
- Не думаете ли вы, что наша совместная работа на виду у чужих может вызвать ненужные толки? Игорь любит меня и предан мне. Он никогда не расскажет, кого видел со мной, если я попрошу его молчать. Кроме того, Игорь также интересовался вашей особой…
Василий крепче сжал руку своей спутницы.
- Мой брат очень порядочный человек. И там, кроме нас, будет его прислуга. Эта девушка неболтлива.
"Неболтливых девушек не бывает, Василий Исаевич", - подумала Женя. Она терялась все больше и больше.
- Василий Исаевич, мне это совсем не по душе, - наконец заявила она дрожащим голосом. – Я пойду домой!
Василий тут же остановился, выпустив ее руку.
- Не смею настаивать.
Женя сердито смотрела ему в глаза, не двигаясь с места. Они словно сцепились взглядами и не могли расцепиться.
- Я думал, вы смелее, - заметил Василий.
- Черт с вами, - прошептала Женя. – Идемте! Но учтите: вы ответите за все…
- Отвечу за все, сударыня, - уже смеясь, сказал погубитель ее сердца и ее единственная надежда. – Идемте.
Против ожиданий, в квартире Игоря Морозова не обнаружилось ничего подозрительного или страшного, не пахло никаким искусом… наоборот, обстановка была строгой, даже аскетической. Старший Морозов оказался тоже хорош собой – такой же высокий, темноволосый, только со светлыми, а не с темными глазами. Серыми или серо-голубыми. Лицом братья были очень похожи, только на лице Игоря Морозова уже залегли первые складки.
Он почтительно поцеловал Жене руку, и она ощутила запах его духов. Несмотря на домашнюю обстановку, Игорь был в черной пиджачной паре, из-под которой выглядывала белоснежная рубашка. Как будто ждал гостей. Ах, конечно, ждал.
- Наслышан о вас, Евгения Романовна, - сказал Игорь. – Я чрезвычайно рад, что мы наконец встретились лично. Почту за честь побеседовать с подающей надежды писательницей.
И Жене показалось, что он вполне серьезен…
Игорь поклонился, поймав на себе ее любопытный взгляд. Да, он был учтив и красив, хотя и не так магнетически красив, как Василий. Но Игорь ведь, кажется, был холост…
Женя рассердилась на себя за праздные мысли.
- Вы тоже хотите поговорить со мной о литературе? – почему-то язвительно спросила она.
- Если вы позволите, - сказал хозяин.
Он пригласил брата и его подопечную в большую гостиную, где горел камин.
- Сейчас нам подадут чай, - сказал Игорь. – Или, может быть, вы предпочтете подогретое вино?
- Ни за что! – вырвалось у Жени так быстро и испуганно, что Игорь нахмурился. – Только чай!
- Как угодно.
Он говорил точно с такой же интонацией, как и Василий.
"А ведь он и вправду может покрывать его, - вдруг подумала Женя. – И тогда, в истории с Одессой, мог!"
Они уселись в кресла, и Женя сразу же протянула руки к огню. Это помогало ей не слишком смущаться под внимательными взглядами сразу двоих молодых мужчин.
- Евгения Романовна, давайте сразу же перейдем к делу, - отвлек ее Василий. – Меня дома ждет семья.
- Я помню, - холодно сказала Женя, не глядя на него. Кому он это напоминал – ей или себе?
Василий вздохнул. Потом наклонился к своему портфелю и, раскрыв его, вытащил Женину рукопись.
- Начнем с фабулы, - сказал он. – Идея, лежащая в основе повести – бессмертие, которое ваши герои обретают посредством своей любви. Или, вернее говоря…
Женя повернула к нему голову, вслушиваясь.
- Без всякого посредства, - сказал Василий. – Вы пишете о загробном царстве с такою уверенностью, как будто уже исследовали его географию...
Женя поперхнулась.
- Василий Исаевич, это же сказка, - изумленно сказала она.
- Неужели? – спросил Василий, пристально глядя на нее. – Реализм с элементами романтизма и мистицизма – вот как назвал бы это я. Реалистические тенденции наметились в нашей литературе еще полвека назад, но были слишком тесно переплетены с фантазией, подкрепляясь ложными понятиями о природе вещей. Ваш роман, написанный в этом же русле, создает иллюзию реальности. В таком виде, как есть, ваша вещь вредна.
- О чем вы говорите? – спросила Женя.
Хотя она уже понимала – о чем. Как почти без слов понимала умницу Кацмана.
- В обществе сейчас большое брожение, Евгения Романовна, - глубоко вздохнув, сказал Василий, откинувшись головою на спинку кресла. – Вы не единственный человек, глубоко увлеченный спиритизмом и его мнимою истинностью. Но вы достаточно талантливы, чтобы заразить своими убеждениями еще и других…
Женя не могла поверить, что слышит это от медиума.
- Василий Исаевич…
Она вдруг осеклась, увидев его потерянное лицо. Василий как будто взывал о помощи… и требовал: замолчи. И одновременно требовал, чтобы ему доказали раз и навсегда возможность пакибытия. Доказали, что есть высший смысл его жизни на свете.
"Но ведь Василий жив, - вдруг подумала Женя. – Любые воздействия его личности, даже на расстоянии, могут быть приписаны ему живому!"
Игорь до сих пор не вмешивался в разговор – но очень внимательно смотрел на брата и Женю.
- Хорошо, пока оставимте это, - сказала Женя, и Василий вздохнул с облегчением, уйдя от мучительного вопроса. – Что еще вам не понравилось в моей повести?
Василий улыбнулся.
- Как по-женски, Евгения Романовна. Это не мне "не понравилось" – это объективные недостатки.
Он вдруг бросил взгляд на брата, как будто застыдившись его присутствия.
- Ничего, пусть Игорь Исаевич тоже послушает, - заявила Женя.
Вне всякого сомнения, Василию не понравились ее слова. Но он промолчал.
- Хорошо. Итак, взгляните сами.
Василий указал ей на то место, над которым Женя долго и мучительно раздумывала сама – но потом включила его в повесть. Не могла не включить.
- Натуралистично до безобразия, - сказал редактор. – Евгения Романовна, вы описываете юную невинную девушку, а не пациентку гинекологической клиники. Прошу меня простить, - тут он осознал, что сказал, и замолчал, сжав зубы и покраснев.
Женя улыбнулась.
- Василий Исаевич, вы полагаете, что организм невинных девушек работает иначе, нежели у остального человечества? И что такого я сказала? Полина страдает, как, случается, страдают все женщины, достигшие зрелости. По-вашему, во времена Пушкина девицы были бесплотными ангелами?
- Во времена Пушкина никто о таком не писал, - сказал Василий. – Никакие писатели, обладающие благородством, еще не несли в публику такие низменные явления жизни!
Женя хмыкнула.
- Многие писатели, почитаемые гениями, несли в публику гораздо более низменные явления, - сказала она. – О том, о чем писала я, эти господа не говорили по одной причине.
Она повернула голову, встретившись взглядом с Василием.
- Они были мужчины, как и вы, сударь, - сказала девушка. – Женщина в литературе – это женщина, отражающаяся в глазах мужчины. Но чрезвычайно редко – женщина, говорящая от своего имени.
Василий несколько мгновений молчал, как будто его поразил новый смысл, открывшийся ему в ее словах.
- Ну… допустим, - медленно сказал он, хотя явно про себя не согласился. – А почему в вашем романе кузина Полины умирает от родов? К чему здесь этот истасканный прием?
- Василий Исаевич, вы, наверное, хотели сейчас сказать, что люди производят потомство так же, как и звери, и нет ничего особенного в беременности женщины, - сказала Женя с улыбкой, смягчившей ее цинизм.
- Хотя бы, - сказал Василий. – В чем состоит различие?
- Это человеческое горе от ума, Василий Исаевич, - сказала девушка. – Вы знаете, насколько голова младенца велика в сравнении с головой других детенышей?
- И носят ребенка женщины очень долго – для его полного развития, - впервые вступил в разговор Игорь. Он смотрел на Женю с неприкрытым восхищением. – Вы блестяще выступили, Евгения Романовна. Василий просто обязан опубликовать вас.
Василий посмотрел на него исподлобья и вдруг помрачнел как туча.
- Игорь, не мешай нам работать, - сказал он. – Евгения Романовна, теперь давайте пройдем по всем отдельным замечаниям…
Заговорились они так надолго, что Женя не вспомнила себя до восьми часов вечера. А потом с ужасом вскочила.
- Господи, мама уже с ума сошла!..
- Я вас провожу, - тут же поднялся Игорь.
- Игорь, ты же не знаешь, где она живет, - сказал Василий, и вдруг Женя почувствовала, как в действительности Василию не нравится внимание брата к ней. Никогда бы она не подумала, что окажется яблоком раздора для мужчин.
- Ничего, Евгения Романовна покажет мне дорогу, - сказал Игорь. – А тебе нужно домой. Лида, наверное, тоже с ума сходит.
- Я сказал ей, что поехал в клуб, - сказал Василий.
Игорь несколько мгновений смотрел на него – а потом покачал головой.
- Василий…
Игнорируя его, Василий повернулся к Жене.
- Евгения Романовна, мы еще далеко не закончили. Встретимся снова…
- У меня, - сказал Игорь. – Я напишу к вам записку, Евгения Романовна.
Кажется, в этот миг Василий ни о чем так не жалел, как о том, что привел Женю к брату.
- Прощайте, - сказал он и стремительно покинул дом первым.
- Идемте, Евгения Романовна.
Игорь почтительно помог девушке одеться. Он был почти так же хорош собою, как брат – если бы они были статуи; но он не имел и половины обаяния Василия. Женю взволновало только мужское внимание, но не сам Игорь. Однако сейчас гораздо важнее было, что испытал из-за них двоих Василий…
- Идемте, Игорь Исаевич.
После пережитого сегодня встреча, которая ждала Женю дома, почти не произвела на нее впечатления.
Некоторое время они молчали; Женя – тайком любуясь Василием и тайком ненавидя его. Все на свете хотели ее изменить, начиная с матери и кончая ее "предметом сердца". А он, мужчина, хотел изменить ее в сторону, симпатичную мужчинам.
- Сейчас я не могу посвятить вам время, - сказал Василий наконец. – Что, если нам поработать отдельно? Вы свободны сегодня?
Женя кивнула, боясь, что ослышалась – и одновременно желая, чтобы это оказалось галлюцинацией. Она, кажется, влипала в болото все больше и больше.
- Приходите в шахматный клуб нынче вечером, в шесть. Я член его, - сказал Василий Морозов, вырывая листок из своего блокнота и выписывая для Жени адрес. – Там нам будет удобно поговорить. Вам все ясно?
Женя приняла листок, бессмысленно глядя на строчки, написанные Василием. Потом подняла глаза.
- Шахматный клуб?
"Я ошибаюсь, или туда пускают только мужчин, принадлежащих к нему?"
Женя посмотрела на спокойного, может быть, только немного побледневшего Василия - и вдруг перехватила взгляды его коллег, которые слушали их разговор. Вернее – вслушивались, с чрезмерною жадностью…
"Да это же ложь! - вдруг озарило ее. – Ни в какой клуб он меня не поведет! Это придумано специально для зрителей…"
Ах, как это было глупо. Их же так легко разоблачить, кому угодно! Женя чувствовала, что Василий в чем-то похож на нее – своею оторванностью от действительности, порою граничащей с неумением применяться к обстоятельствам.
Но отказаться сейчас будет еще глупее.
- Вы необыкновенно любезны, - сказала Женя, нахмурившись. – Хорошо, Василий Исаевич, я приду.
Она встала, Василий – следом. Он поклонился.
- Почту за честь, Евгения Романовна.
Женя улыбнулась. Нелепая аристократическая ложь, особенно в свете того, что он ей только что наговорил.
В этот раз Женя не раздевалась, и ее наряд не пригодился: но теперь перед нею вырисовывались другие перспективы… Только бы не "зарваться"…
"Между нами ничего не может быть, это совместная работа, не более", - подумала Женя, стараясь успокоиться. Она неловко поклонилась другим господам из редакции, и те вежливо вернули поклон. Но что они при этом про себя подумали?
"Пусть их думают что угодно".
Женя сжала губы, направляясь по коридорам прочь. Она придет на назначенное свидание, но ни в какое другое место с чужим мужем не пойдет. Ни-ни! Увольте, Василий Исаевич, знавали мы таких!
"Да я же ничего не знаю о мужчинах, - подумала Женя. – И какая фантазия придет в голову этому, не знаю! Даже Саша так ошиблась со своим мужем, а ведь она поопытней меня!"
Как же выйти из дому вечером…
Решение родилось мгновенно. Женя засмеялась. Даже лгать не придется, разве что самую малость – Серафима Афанасьевна уверена, что у ее дочери наконец-то завелся поклонник, и теперь уходить к нему на свидания станет не просто ее удовольствием, а обязанностью. Насколько Женя знала свою мать.
И действительно, ее расчеты оказались почти верны – Серафима Афанасьевна отпустила ее с готовностью и радостью. Жене иногда казалось, что мать была бы довольна, если бы она ушла насовсем. Ее вдруг пронзило ощущение одиночества.
Сколько еще таких людей под луной – окруженных роями знакомых, коллег, родных, но на самом деле совершенно одиноких?
Женя простилась с матерью и пошла. На ней было утреннее шелковое платье, и она быстро продрогла под своим бурнусиком. Но откуда-то она знала, что Василий не позволит ей мерзнуть.
Как, если она собиралась тотчас же расстаться с ним? Женя этого не знала, но знала, что встреча повернется в совсем неожиданную для нее сторону…
- Добрый вечер, Евгения Романовна.
Она совершенно по-детски вскрикнула и выставила ладони. Василий улыбался. Он был в дорогом пальто, с непокрытой головой – очень красивый. Женя перевела дыхание.
- Простудитесь, - сказала она. – Заработаете воспаление мозга!
Молодой человек засмеялся.
- Ничуть не бывало. Я очень здоров и горяч, - и предложил ей руку.
Женя взяла его под руку, чувствуя себя почти распутницей. Сейчас Василий Морозов был совсем иным, как будто сбросил пристойную личину, покинув свое издательство…
- Василий Исаевич, так нельзя, - напористо прошептала девушка. – Вы разве не понимаете, что нас могут увидеть знакомые? И куда мы идем?
- Евгения Романовна, в мужской клуб вас не пустят, - негромко сказал Василий. – Думаю, вы догадывались об этом.
Он повернул к ней голову, не сбавляя шага, и взглянул своими выразительными усталыми глазами. Теперь победительное сияние Василия приугасло, и он превратился в запутавшегося человека – обремененного семьей мужчину. Именно обремененного.
- Так что же вы задумали? – шепотом спросила Женя. – Пустите!
Она легко вырвала свою руку – потому что Василий ее не держал. Он рассмеялся.
- Не пугайтесь, сударыня, вам ничего не грозит. Я всего только хотел увидеться с вами в приватной обстановке, поговорить по душам… Вы меня заинтересовали как писатель, скажу вам не таясь…
- Что вы имеете в виду? – слегка заикаясь, спросила Женя. Ей было страшно.
Василий снова протянул ей руку, и Женя машинально приняла ее. Они пошли дальше.
- Ваша повесть, Евгения Романовна, весьма любопытная вещь, но нуждается в большой литературной обработке, - продолжал Василий, легко, светски перейдя с предмета на предмет. – Поэтому, если вы согласны, приглашаю вас на съемную квартиру к моему брату Игорю. Он сейчас живет один. Там мы можем без помех обсудить, как двигаться дальше.
Женя захлопала ресницами. Потом открыла рот, готовясь изречь что-нибудь оскорбительное, но Василий усмехнулся, взглянув ей в глаза.
- Не думаете ли вы, что наша совместная работа на виду у чужих может вызвать ненужные толки? Игорь любит меня и предан мне. Он никогда не расскажет, кого видел со мной, если я попрошу его молчать. Кроме того, Игорь также интересовался вашей особой…
Василий крепче сжал руку своей спутницы.
- Мой брат очень порядочный человек. И там, кроме нас, будет его прислуга. Эта девушка неболтлива.
"Неболтливых девушек не бывает, Василий Исаевич", - подумала Женя. Она терялась все больше и больше.
- Василий Исаевич, мне это совсем не по душе, - наконец заявила она дрожащим голосом. – Я пойду домой!
Василий тут же остановился, выпустив ее руку.
- Не смею настаивать.
Женя сердито смотрела ему в глаза, не двигаясь с места. Они словно сцепились взглядами и не могли расцепиться.
- Я думал, вы смелее, - заметил Василий.
- Черт с вами, - прошептала Женя. – Идемте! Но учтите: вы ответите за все…
- Отвечу за все, сударыня, - уже смеясь, сказал погубитель ее сердца и ее единственная надежда. – Идемте.
Против ожиданий, в квартире Игоря Морозова не обнаружилось ничего подозрительного или страшного, не пахло никаким искусом… наоборот, обстановка была строгой, даже аскетической. Старший Морозов оказался тоже хорош собой – такой же высокий, темноволосый, только со светлыми, а не с темными глазами. Серыми или серо-голубыми. Лицом братья были очень похожи, только на лице Игоря Морозова уже залегли первые складки.
Он почтительно поцеловал Жене руку, и она ощутила запах его духов. Несмотря на домашнюю обстановку, Игорь был в черной пиджачной паре, из-под которой выглядывала белоснежная рубашка. Как будто ждал гостей. Ах, конечно, ждал.
- Наслышан о вас, Евгения Романовна, - сказал Игорь. – Я чрезвычайно рад, что мы наконец встретились лично. Почту за честь побеседовать с подающей надежды писательницей.
И Жене показалось, что он вполне серьезен…
Игорь поклонился, поймав на себе ее любопытный взгляд. Да, он был учтив и красив, хотя и не так магнетически красив, как Василий. Но Игорь ведь, кажется, был холост…
Женя рассердилась на себя за праздные мысли.
- Вы тоже хотите поговорить со мной о литературе? – почему-то язвительно спросила она.
- Если вы позволите, - сказал хозяин.
Он пригласил брата и его подопечную в большую гостиную, где горел камин.
- Сейчас нам подадут чай, - сказал Игорь. – Или, может быть, вы предпочтете подогретое вино?
- Ни за что! – вырвалось у Жени так быстро и испуганно, что Игорь нахмурился. – Только чай!
- Как угодно.
Он говорил точно с такой же интонацией, как и Василий.
"А ведь он и вправду может покрывать его, - вдруг подумала Женя. – И тогда, в истории с Одессой, мог!"
Они уселись в кресла, и Женя сразу же протянула руки к огню. Это помогало ей не слишком смущаться под внимательными взглядами сразу двоих молодых мужчин.
- Евгения Романовна, давайте сразу же перейдем к делу, - отвлек ее Василий. – Меня дома ждет семья.
- Я помню, - холодно сказала Женя, не глядя на него. Кому он это напоминал – ей или себе?
Василий вздохнул. Потом наклонился к своему портфелю и, раскрыв его, вытащил Женину рукопись.
- Начнем с фабулы, - сказал он. – Идея, лежащая в основе повести – бессмертие, которое ваши герои обретают посредством своей любви. Или, вернее говоря…
Женя повернула к нему голову, вслушиваясь.
- Без всякого посредства, - сказал Василий. – Вы пишете о загробном царстве с такою уверенностью, как будто уже исследовали его географию...
Женя поперхнулась.
- Василий Исаевич, это же сказка, - изумленно сказала она.
- Неужели? – спросил Василий, пристально глядя на нее. – Реализм с элементами романтизма и мистицизма – вот как назвал бы это я. Реалистические тенденции наметились в нашей литературе еще полвека назад, но были слишком тесно переплетены с фантазией, подкрепляясь ложными понятиями о природе вещей. Ваш роман, написанный в этом же русле, создает иллюзию реальности. В таком виде, как есть, ваша вещь вредна.
- О чем вы говорите? – спросила Женя.
Хотя она уже понимала – о чем. Как почти без слов понимала умницу Кацмана.
- В обществе сейчас большое брожение, Евгения Романовна, - глубоко вздохнув, сказал Василий, откинувшись головою на спинку кресла. – Вы не единственный человек, глубоко увлеченный спиритизмом и его мнимою истинностью. Но вы достаточно талантливы, чтобы заразить своими убеждениями еще и других…
Женя не могла поверить, что слышит это от медиума.
- Василий Исаевич…
Она вдруг осеклась, увидев его потерянное лицо. Василий как будто взывал о помощи… и требовал: замолчи. И одновременно требовал, чтобы ему доказали раз и навсегда возможность пакибытия. Доказали, что есть высший смысл его жизни на свете.
"Но ведь Василий жив, - вдруг подумала Женя. – Любые воздействия его личности, даже на расстоянии, могут быть приписаны ему живому!"
Игорь до сих пор не вмешивался в разговор – но очень внимательно смотрел на брата и Женю.
- Хорошо, пока оставимте это, - сказала Женя, и Василий вздохнул с облегчением, уйдя от мучительного вопроса. – Что еще вам не понравилось в моей повести?
Василий улыбнулся.
- Как по-женски, Евгения Романовна. Это не мне "не понравилось" – это объективные недостатки.
Он вдруг бросил взгляд на брата, как будто застыдившись его присутствия.
- Ничего, пусть Игорь Исаевич тоже послушает, - заявила Женя.
Вне всякого сомнения, Василию не понравились ее слова. Но он промолчал.
- Хорошо. Итак, взгляните сами.
Василий указал ей на то место, над которым Женя долго и мучительно раздумывала сама – но потом включила его в повесть. Не могла не включить.
- Натуралистично до безобразия, - сказал редактор. – Евгения Романовна, вы описываете юную невинную девушку, а не пациентку гинекологической клиники. Прошу меня простить, - тут он осознал, что сказал, и замолчал, сжав зубы и покраснев.
Женя улыбнулась.
- Василий Исаевич, вы полагаете, что организм невинных девушек работает иначе, нежели у остального человечества? И что такого я сказала? Полина страдает, как, случается, страдают все женщины, достигшие зрелости. По-вашему, во времена Пушкина девицы были бесплотными ангелами?
- Во времена Пушкина никто о таком не писал, - сказал Василий. – Никакие писатели, обладающие благородством, еще не несли в публику такие низменные явления жизни!
Женя хмыкнула.
- Многие писатели, почитаемые гениями, несли в публику гораздо более низменные явления, - сказала она. – О том, о чем писала я, эти господа не говорили по одной причине.
Она повернула голову, встретившись взглядом с Василием.
- Они были мужчины, как и вы, сударь, - сказала девушка. – Женщина в литературе – это женщина, отражающаяся в глазах мужчины. Но чрезвычайно редко – женщина, говорящая от своего имени.
Василий несколько мгновений молчал, как будто его поразил новый смысл, открывшийся ему в ее словах.
- Ну… допустим, - медленно сказал он, хотя явно про себя не согласился. – А почему в вашем романе кузина Полины умирает от родов? К чему здесь этот истасканный прием?
- Василий Исаевич, вы, наверное, хотели сейчас сказать, что люди производят потомство так же, как и звери, и нет ничего особенного в беременности женщины, - сказала Женя с улыбкой, смягчившей ее цинизм.
- Хотя бы, - сказал Василий. – В чем состоит различие?
- Это человеческое горе от ума, Василий Исаевич, - сказала девушка. – Вы знаете, насколько голова младенца велика в сравнении с головой других детенышей?
- И носят ребенка женщины очень долго – для его полного развития, - впервые вступил в разговор Игорь. Он смотрел на Женю с неприкрытым восхищением. – Вы блестяще выступили, Евгения Романовна. Василий просто обязан опубликовать вас.
Василий посмотрел на него исподлобья и вдруг помрачнел как туча.
- Игорь, не мешай нам работать, - сказал он. – Евгения Романовна, теперь давайте пройдем по всем отдельным замечаниям…
Заговорились они так надолго, что Женя не вспомнила себя до восьми часов вечера. А потом с ужасом вскочила.
- Господи, мама уже с ума сошла!..
- Я вас провожу, - тут же поднялся Игорь.
- Игорь, ты же не знаешь, где она живет, - сказал Василий, и вдруг Женя почувствовала, как в действительности Василию не нравится внимание брата к ней. Никогда бы она не подумала, что окажется яблоком раздора для мужчин.
- Ничего, Евгения Романовна покажет мне дорогу, - сказал Игорь. – А тебе нужно домой. Лида, наверное, тоже с ума сходит.
- Я сказал ей, что поехал в клуб, - сказал Василий.
Игорь несколько мгновений смотрел на него – а потом покачал головой.
- Василий…
Игнорируя его, Василий повернулся к Жене.
- Евгения Романовна, мы еще далеко не закончили. Встретимся снова…
- У меня, - сказал Игорь. – Я напишу к вам записку, Евгения Романовна.
Кажется, в этот миг Василий ни о чем так не жалел, как о том, что привел Женю к брату.
- Прощайте, - сказал он и стремительно покинул дом первым.
- Идемте, Евгения Романовна.
Игорь почтительно помог девушке одеться. Он был почти так же хорош собою, как брат – если бы они были статуи; но он не имел и половины обаяния Василия. Женю взволновало только мужское внимание, но не сам Игорь. Однако сейчас гораздо важнее было, что испытал из-за них двоих Василий…
- Идемте, Игорь Исаевич.
После пережитого сегодня встреча, которая ждала Женю дома, почти не произвела на нее впечатления.
Глава 26
Оставшись наконец одна, Женя закрылась в своей спальне и поплакала немного – и о себе, и о Саше, которую, борясь за свое литературное будущее, совсем забыла. Как там Саша? Не повредил ли ей Ираклий?..
Женю так взволновали эти мысли, что она два часа не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Под ней даже постель разогрелась. Женя вспоминала, что наговорила Василию об особенностях беременности женщин, и ей становилось все жутче и жутче.
А что сейчас делается с ним самим?..
Жене несколько раз представлялось, будто рядом с нею снова фантом Василия. Но всякий раз это оказывалось только игрою теней. Этот вид медиумических явлений, по-видимому, был более недоступен Василию. Каковы бы ни были его способности, он ими не владел, они проявлялись через него помимо его воли, как будто какие-то божественные или демонические силы играли этим человеком.
Хотя разве не то же самое может сказать о себе каждый? Насколько человек хозяин себе, чьему влиянию покоряется, не ведая того?
Женя наконец уснула, успокоенная теплым прикосновением свернувшейся под боком кошки. Она решила на другой день непременно проведать Виргинских.
Женя сообщила о своем намерении матери, готовясь долго отвоевывать разрешение сделать визит. Тем более, что Серафима Афанасьевна была все еще сердита на дочь за вчерашнее.
Но тут госпожа Прозорова ее удивила.
- Поеду с тобой, - сказала она. – Проведаю мою бедную Нелли.
Госпожа Виргинская была ее институтской подругой*, хотя за прошедшие двадцать с лишним лет их дружба заметно остыла. Девичья дружба часто забывается за семейными хлопотами. Теперь Нелли Георгиевна и Серафима Афанасьевна почти не видались, уже и облик друг друга начал стираться из их памяти.
Серафима Афанасьевна тут же отправилась одеваться, прогнав дочь в ее комнату – тоже одеваться. Женя сама не знала, что это у матери за фантазия. И не знала, не будет ли от этого худа.
Мать и дочь встретились через некоторое время внизу в гостиной и осмотрели друг друга. Женя оглядела мать и была, как всегда, уязвлена тщательностью и вкусом, с каким та оделась. Серафима Афанасьевна оглядела дочь и осталась, как всегда, недовольна.
Но она махнула на это рукой.
- Поехали, скорей, - сказала госпожа Прозорова.
Они оделись, вышли и сели на извозчика. Экипаж попался им почти сразу. Когда рядом была Серафима Афанасьевна, у Жени все получалось ловчее и быстрее – как и когда рядом была Саша.
- Какой она тебе показалась вчера? – спросила Серафима Афанасьевна, когда они поехали по полупустым заснеженным улицам.
- Кто? – спросила Женя.
Мать повернула к ней голову и посмотрела своими голубыми глазами, навеки, казалось, заключенными за стеклами пенсне – как и ее душа.
- Да Нелли, разумеется, - сказала госпожа Прозорова. – Она не больна? Как она тебя встретила?
- Очень мило, - сказала Женя, усиленно раздумывая, как выкрутиться.
Серафима Афанасьевна удовлетворенно кивнула и улыбнулась, поглубже пряча руки в муфту. – Я знала, - сказала она. – Нелли всегда была просто прелесть!
Женя поморщилась. Как мать может знать, какова сейчас Нелли, если она не виделась с ней сто лет? Наверное, ее мать из тех институток, для которых внешние приличия, условности важнее смысла дружеских отношений.
Жене было страшно.
Серафима Афанасьевна первой ступила на землю и направилась вперед, явно торопясь. Женя трусила следом, как всегда, неуклюжая и неуместная рядом с матерью. Хорошо было то, что Серафима Афанасьевна сейчас о ней совсем не думала и не упрекала. Только бы не выплыл на поверхность Женин или Сашин позор…
Нелли Георгиевна сама открыла гостям.
Она несколько мгновений стояла, с удивлением глядя на подругу детства, а потом ясно улыбнулась, как милостивая королева. Нелли Георгиевна была королева-мать – светловолосая и стройная, несмотря на четверых детей, а манера царственная, Сашина. Если бы Сашина судьба сложилась счастливо.
- Сима, как я рада тебя видеть!
Нелли Георгиевна заключила госпожу Прозорову в объятия. Гораздо более сдержанно, чем можно было ожидать.
- Проходите!
Женя гадала про себя, как много Нелли Георгиевна знает о семейной жизни своей дочери.
- Нелли Георгиевна, дома ли Саша? – рискнула она подать голос.
- Дома, Женя, сейчас позову, - бодро откликнулась хозяйка через плечо, ведя гостей за собой.
- Пожалуйте мыть руки, потом проходите в гостиную! – сказала госпожа Виргинская, проведя Женю с матерью в ванную комнату. – Какая приятная неожиданность!
"Нет, она не Саша, - подумала про себя Женя. – Та всегда была весомей, не рассыпалась в восклицаниях, как эта. И Нелли Георгиевна точно ничего не знает. Господи, как же так можно?"
Они с матерью вымыли руки, потом прошли в пустую холодную гостиную. Сели на диван, чувствуя себя чужими.
"Зря я это, ох как зря", - думала Женя.
Вскоре Нелли Георгиевна привела к ним Сашу, и все остальное вылетело у Жени из головы. Она жадно смотрела на Сашу, ища признаки какого-нибудь нового несчастья.
Саша была спокойна - может быть, бледнее обычного, но почти такая же, как всегда. Она была в домашнем голубом капоте, волосы ее были заплетены в толстую косу и перекинуты через плечо. Прекрасная, вполне удовлетворенная судьбой женщина. Как сытая пчела.
- Здравствуйте, Серафима Афанасьевна.
- Здравствуй, Саша, - сказала госпожа Прозорова – несколько тревожно. С беременными женщинами почти все интеллигентные люди обращались, словно с ручными гранатами, боясь лишний раз тронуть. Но был ли таким интеллигентным человеком Ираклий Зыков?
- Здравствуй, Женечка.
Саша пожала ей руку и улыбнулась. Рука ее была тепла, на щеках играл румянец. Женя неожиданно почувствовала горькое разочарование. Она-то думала, что тут Сашу чуть ли не убивают.
- Где Ираклий? – спросила Женя.
Саша взглянула на нее с улыбкой, потом опустила глаза. И скосила их в сторону матери. Затем кивнула Жене на дверь.
Серафима Афанасьевна и Нелли Георгиевна уже гудели, понизив голос, о чем-то своем. Две бывшие благородные девицы. Женя улыбнулась этой картине и повиновалась знаку Саши, осторожно манившей ее за дверь.
- Ну, что? – шепнула она подруге, когда они оказались наедине.
В доме было тихо. Громко тикали ходики где-то в другой комнате. Мужчин-хозяев в этот час не было, и Ираклия, очевидно, тоже.
- Что?.. Ох, Женька, какая жалость, что ты этого не видела, - торжествующим шепотом сказала вдруг Саша, стиснув руку подруги горячей сильной рукой. – Приехал Валя, как раз тогда, когда меня не было, и устроил взбучку моему Ираклию.
- Валя?.. – переспросила растерянная Женя.
- Валериан. Братец мой, - с нежностью пояснила Саша. Она сладко зажмурилась. – Господи-и, от Ираклия только пух и перья летели…
- Но как он узнал? – изумилась Женя, глядя на эту жену, упивающуюся посрамлением мужа.
- Да никак. Просто бог его послал, - сказала Саша, теперь злая и серьезная. – Они столкнулись случайно, Евгения, за домом. Я тут и выложила все Валериану. Раньше, как мы с мужем цапались, мне противно было обо всем доносить, а теперь не выдержала.
Она улыбнулась.
- Ох, правильно сделала! Валя его чуть не разорвал.
- Он его побил? – спросила Женя, не зная, ужасаться или восхищаться.
Саша радостно кивнула.
- При мне только дважды дал по морде, - сказала она. – А потом велел мне уйти, чтобы не глядеть.
Она сцепила руки на округлившемся животе. Женя в этот миг ужасно завидовала Саше, у которой было столько сильных и понимающих заступников.
- Ну и как теперь? – спросила она.
Саша засмеялась, сверкнув глазами.
- Теперь ведет себя тихохонько, - сказала она. – Заговорить со мной боится, не то что пальцем тронуть. Пусть знает наших.
- Развода требовать не будешь? – совсем тихо спросила Женя.
Саша мотнула головой.
- Пока Ираклий хорошо себя ведет, ни к чему, - спокойно сказала она. - Он мне муж, ребенку отец, деньги нам дает, вот и ладно. А взбрыкнет – я его снова успокою.
Женю покоробила эта уверенная речь. Саша говорила совсем как жадная мужичка, мещанка "без понятия", без всякой тонкости. Как будто ей были совершенно безразличны чувства мужа.
Может быть, несчастливый брак просто обнажил ее натуру?
- Саша, а тебе Ираклия не жалко? – спросила она.
Саша посмотрела на нее изумленно и сердито.
- С какой стати я должна его жалеть?
- Он ведь тоже человек, - сказала Женя.
И тут Саша наклонилась к ней и горячо и брезгливо прошептала на ухо, обхватив ее ладонью за шею:
- Ты не жила с ним, не знаешь. И запросов его не знаешь, всего этого скотства.
Женя отстранилась, удивленно и сочувственно глядя в глаза Саше. Она получила в этих глазах ответ, о каких "запросах" и "скотстве" шла речь, и тут же у нее самой прошла всякая жалость к Сашиному мужу.
Женщине жить с нелюбимым и грубым человеком – хуже быть не может.
- Саша, а как тебе кажется… - начала Женя, решив перевести разговор на другое. И тут из гостиной раздался голос матери.
- Евгения, иди сюда!
Женя посмотрела на Сашу. Ничего хорошего такой тон не предвещал.
Она вошла в гостиную и поняла, что ее худшие опасения оправдались.
- Евгения, что это мне рассказали про какую-то Аврору? – произнесла Серафима Афанасьевна, глядя на нее в упор своими застекленными глазами. – Нелли сейчас сказала мне, что ты появлялась в издательстве, где служит ее знакомый. Как ты посмела это сделать?
* Конечно, имеется в виду институт благородных девиц – наиболее престижным считался Смольный.
Оставшись наконец одна, Женя закрылась в своей спальне и поплакала немного – и о себе, и о Саше, которую, борясь за свое литературное будущее, совсем забыла. Как там Саша? Не повредил ли ей Ираклий?..
Женю так взволновали эти мысли, что она два часа не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Под ней даже постель разогрелась. Женя вспоминала, что наговорила Василию об особенностях беременности женщин, и ей становилось все жутче и жутче.
А что сейчас делается с ним самим?..
Жене несколько раз представлялось, будто рядом с нею снова фантом Василия. Но всякий раз это оказывалось только игрою теней. Этот вид медиумических явлений, по-видимому, был более недоступен Василию. Каковы бы ни были его способности, он ими не владел, они проявлялись через него помимо его воли, как будто какие-то божественные или демонические силы играли этим человеком.
Хотя разве не то же самое может сказать о себе каждый? Насколько человек хозяин себе, чьему влиянию покоряется, не ведая того?
Женя наконец уснула, успокоенная теплым прикосновением свернувшейся под боком кошки. Она решила на другой день непременно проведать Виргинских.
Женя сообщила о своем намерении матери, готовясь долго отвоевывать разрешение сделать визит. Тем более, что Серафима Афанасьевна была все еще сердита на дочь за вчерашнее.
Но тут госпожа Прозорова ее удивила.
- Поеду с тобой, - сказала она. – Проведаю мою бедную Нелли.
Госпожа Виргинская была ее институтской подругой*, хотя за прошедшие двадцать с лишним лет их дружба заметно остыла. Девичья дружба часто забывается за семейными хлопотами. Теперь Нелли Георгиевна и Серафима Афанасьевна почти не видались, уже и облик друг друга начал стираться из их памяти.
Серафима Афанасьевна тут же отправилась одеваться, прогнав дочь в ее комнату – тоже одеваться. Женя сама не знала, что это у матери за фантазия. И не знала, не будет ли от этого худа.
Мать и дочь встретились через некоторое время внизу в гостиной и осмотрели друг друга. Женя оглядела мать и была, как всегда, уязвлена тщательностью и вкусом, с каким та оделась. Серафима Афанасьевна оглядела дочь и осталась, как всегда, недовольна.
Но она махнула на это рукой.
- Поехали, скорей, - сказала госпожа Прозорова.
Они оделись, вышли и сели на извозчика. Экипаж попался им почти сразу. Когда рядом была Серафима Афанасьевна, у Жени все получалось ловчее и быстрее – как и когда рядом была Саша.
- Какой она тебе показалась вчера? – спросила Серафима Афанасьевна, когда они поехали по полупустым заснеженным улицам.
- Кто? – спросила Женя.
Мать повернула к ней голову и посмотрела своими голубыми глазами, навеки, казалось, заключенными за стеклами пенсне – как и ее душа.
- Да Нелли, разумеется, - сказала госпожа Прозорова. – Она не больна? Как она тебя встретила?
- Очень мило, - сказала Женя, усиленно раздумывая, как выкрутиться.
Серафима Афанасьевна удовлетворенно кивнула и улыбнулась, поглубже пряча руки в муфту. – Я знала, - сказала она. – Нелли всегда была просто прелесть!
Женя поморщилась. Как мать может знать, какова сейчас Нелли, если она не виделась с ней сто лет? Наверное, ее мать из тех институток, для которых внешние приличия, условности важнее смысла дружеских отношений.
Жене было страшно.
Серафима Афанасьевна первой ступила на землю и направилась вперед, явно торопясь. Женя трусила следом, как всегда, неуклюжая и неуместная рядом с матерью. Хорошо было то, что Серафима Афанасьевна сейчас о ней совсем не думала и не упрекала. Только бы не выплыл на поверхность Женин или Сашин позор…
Нелли Георгиевна сама открыла гостям.
Она несколько мгновений стояла, с удивлением глядя на подругу детства, а потом ясно улыбнулась, как милостивая королева. Нелли Георгиевна была королева-мать – светловолосая и стройная, несмотря на четверых детей, а манера царственная, Сашина. Если бы Сашина судьба сложилась счастливо.
- Сима, как я рада тебя видеть!
Нелли Георгиевна заключила госпожу Прозорову в объятия. Гораздо более сдержанно, чем можно было ожидать.
- Проходите!
Женя гадала про себя, как много Нелли Георгиевна знает о семейной жизни своей дочери.
- Нелли Георгиевна, дома ли Саша? – рискнула она подать голос.
- Дома, Женя, сейчас позову, - бодро откликнулась хозяйка через плечо, ведя гостей за собой.
- Пожалуйте мыть руки, потом проходите в гостиную! – сказала госпожа Виргинская, проведя Женю с матерью в ванную комнату. – Какая приятная неожиданность!
"Нет, она не Саша, - подумала про себя Женя. – Та всегда была весомей, не рассыпалась в восклицаниях, как эта. И Нелли Георгиевна точно ничего не знает. Господи, как же так можно?"
Они с матерью вымыли руки, потом прошли в пустую холодную гостиную. Сели на диван, чувствуя себя чужими.
"Зря я это, ох как зря", - думала Женя.
Вскоре Нелли Георгиевна привела к ним Сашу, и все остальное вылетело у Жени из головы. Она жадно смотрела на Сашу, ища признаки какого-нибудь нового несчастья.
Саша была спокойна - может быть, бледнее обычного, но почти такая же, как всегда. Она была в домашнем голубом капоте, волосы ее были заплетены в толстую косу и перекинуты через плечо. Прекрасная, вполне удовлетворенная судьбой женщина. Как сытая пчела.
- Здравствуйте, Серафима Афанасьевна.
- Здравствуй, Саша, - сказала госпожа Прозорова – несколько тревожно. С беременными женщинами почти все интеллигентные люди обращались, словно с ручными гранатами, боясь лишний раз тронуть. Но был ли таким интеллигентным человеком Ираклий Зыков?
- Здравствуй, Женечка.
Саша пожала ей руку и улыбнулась. Рука ее была тепла, на щеках играл румянец. Женя неожиданно почувствовала горькое разочарование. Она-то думала, что тут Сашу чуть ли не убивают.
- Где Ираклий? – спросила Женя.
Саша взглянула на нее с улыбкой, потом опустила глаза. И скосила их в сторону матери. Затем кивнула Жене на дверь.
Серафима Афанасьевна и Нелли Георгиевна уже гудели, понизив голос, о чем-то своем. Две бывшие благородные девицы. Женя улыбнулась этой картине и повиновалась знаку Саши, осторожно манившей ее за дверь.
- Ну, что? – шепнула она подруге, когда они оказались наедине.
В доме было тихо. Громко тикали ходики где-то в другой комнате. Мужчин-хозяев в этот час не было, и Ираклия, очевидно, тоже.
- Что?.. Ох, Женька, какая жалость, что ты этого не видела, - торжествующим шепотом сказала вдруг Саша, стиснув руку подруги горячей сильной рукой. – Приехал Валя, как раз тогда, когда меня не было, и устроил взбучку моему Ираклию.
- Валя?.. – переспросила растерянная Женя.
- Валериан. Братец мой, - с нежностью пояснила Саша. Она сладко зажмурилась. – Господи-и, от Ираклия только пух и перья летели…
- Но как он узнал? – изумилась Женя, глядя на эту жену, упивающуюся посрамлением мужа.
- Да никак. Просто бог его послал, - сказала Саша, теперь злая и серьезная. – Они столкнулись случайно, Евгения, за домом. Я тут и выложила все Валериану. Раньше, как мы с мужем цапались, мне противно было обо всем доносить, а теперь не выдержала.
Она улыбнулась.
- Ох, правильно сделала! Валя его чуть не разорвал.
- Он его побил? – спросила Женя, не зная, ужасаться или восхищаться.
Саша радостно кивнула.
- При мне только дважды дал по морде, - сказала она. – А потом велел мне уйти, чтобы не глядеть.
Она сцепила руки на округлившемся животе. Женя в этот миг ужасно завидовала Саше, у которой было столько сильных и понимающих заступников.
- Ну и как теперь? – спросила она.
Саша засмеялась, сверкнув глазами.
- Теперь ведет себя тихохонько, - сказала она. – Заговорить со мной боится, не то что пальцем тронуть. Пусть знает наших.
- Развода требовать не будешь? – совсем тихо спросила Женя.
Саша мотнула головой.
- Пока Ираклий хорошо себя ведет, ни к чему, - спокойно сказала она. - Он мне муж, ребенку отец, деньги нам дает, вот и ладно. А взбрыкнет – я его снова успокою.
Женю покоробила эта уверенная речь. Саша говорила совсем как жадная мужичка, мещанка "без понятия", без всякой тонкости. Как будто ей были совершенно безразличны чувства мужа.
Может быть, несчастливый брак просто обнажил ее натуру?
- Саша, а тебе Ираклия не жалко? – спросила она.
Саша посмотрела на нее изумленно и сердито.
- С какой стати я должна его жалеть?
- Он ведь тоже человек, - сказала Женя.
И тут Саша наклонилась к ней и горячо и брезгливо прошептала на ухо, обхватив ее ладонью за шею:
- Ты не жила с ним, не знаешь. И запросов его не знаешь, всего этого скотства.
Женя отстранилась, удивленно и сочувственно глядя в глаза Саше. Она получила в этих глазах ответ, о каких "запросах" и "скотстве" шла речь, и тут же у нее самой прошла всякая жалость к Сашиному мужу.
Женщине жить с нелюбимым и грубым человеком – хуже быть не может.
- Саша, а как тебе кажется… - начала Женя, решив перевести разговор на другое. И тут из гостиной раздался голос матери.
- Евгения, иди сюда!
Женя посмотрела на Сашу. Ничего хорошего такой тон не предвещал.
Она вошла в гостиную и поняла, что ее худшие опасения оправдались.
- Евгения, что это мне рассказали про какую-то Аврору? – произнесла Серафима Афанасьевна, глядя на нее в упор своими застекленными глазами. – Нелли сейчас сказала мне, что ты появлялась в издательстве, где служит ее знакомый. Как ты посмела это сделать?
* Конечно, имеется в виду институт благородных девиц – наиболее престижным считался Смольный.
Глава 26
Женя почувствовала за спиной присутствие Саши. Та вошла и остановилась, прислонившись к косяку, молча сочувствуя ей.
"Ах, хоть бы ты ушла! Как я буду при тебе ругаться с матерью!.."
- Что значит – как посмела? – переспросила Женя, стараясь не отводить глаз от сердитого материнского лица. – Что в этом предосудительного?
- Как – что предосудительного!
Серафима Афанасьевна резко встала. Обеими руками пригладила волосы, высоко поднятые от ушей.
- Ты моя дочь, Прозорова! Ты девица! - негодующе сказала она. – И ты пишешь… какие-то неприличные истории, один бог знает где их черпаешь - в своей праздной испорченной голове!..
- Сима, - начала встревоженно Нелли Георгиевна. Госпожа Прозорова махнула на нее рукой.
- Помолчи, Неля!
- Кто тебе сказал, что я пишу неприличные истории? – спросила Женя.
Ей было жутко, немного стыдно и вместе с этим забавно слушать мать – Женя уже давно перестала стыдиться своего писания.
- Да вот… Нелли сказала, - Серафима Афанасьевна кивнула на хозяйку. Она вдруг остановилась и прикрыла глаза.
Серафима Афанасьевна покраснела; она собиралась с силами, чтобы докончить.
- Ей Филипп Андреевич сказал, что к ним поступила… игривая история. Эротический рассказ, сочинение госпожи Прозоровой, пишущей под псевдонимом "Аврора", - Серафима Афанасьевна мучительно, с придыханиями выговорила эти слова.
Женя продолжала прямо смотреть матери в лицо. Писатель не может стыдиться себя, какого бы пола, семейного положения и возраста он ни был.
- Мама, я не писала ничего неприличного, - ровным голосом сказала она.
Нет, не писала! Женя уже давно оправдала про себя каждую свою строчку. Пусть даже… некоторые ханжи и сочли бы ее за такое сочинение бесстыжей.
Этим ответом было что-то переломлено.
Серафима Афанасьевна – с красными пятнами на щеках, со вздрагивающими строгими губами – несколько мгновений смотрела в глаза дочери. Потом сделала к ней несколько легких шагов и дважды ударила Женю по лицу.
Тыльной стороной ладони, легко, по каждой щеке – так что даже больно не было, только горячо. Женя ощутила запах материнских духов, пронесшийся мимо ее носа.
- Серафима, голубушка! – воскликнула Нелли Георгиевна, совершенно потерявшаяся при виде этого наказания. – Женя!..
Женя прижала ладони к горящим щекам. Мать возвышалась над нею недрогнувшей Немезидой - и, по-видимому, вдобавок к своему поступку еще ждала от дочери извинений.
- Я тебе этого никогда не прощу, - пробормотала Женя, чувствуя себя такой униженной, словно ее ославили "бесстыжей" на весь город. Нет, даже если бы Василий и вправду натешился с нею, а потом бросил на позор, Женя и то не была бы так унижена. Василий, по крайней мере, воздавал должное Жениным достоинствам…
- Это я тебе этого никогда не прощу, - цедя слова, сказала Серафима Афанасьевна. – Разве мы затем растили тебя, чтобы ты вот так нас осрамила? Я тебя под замок посажу!
- Сима, - снова сказала Нелли Георгиевна.
Серафима Афанасьевна яростно повернулась к ней, словно госпожа Виргинская отвлекла вражеский огонь с Жени на себя.
- Неля! Вот ты скажи, разве это не возмутительный поступок? И что теперь делать?
- Сима, я не читала этого рассказа, не могу судить, - ответила госпожа Виргинская. Она снова приобрела вид королевы, доброй, но слегка возмущенной поведением подруги – сама она, без сомнений, никогда не давала своим красивым царственным детям пощечин, даже мысли такой не могло бы возникнуть.
- Вот если бы я увидела этот рассказ напечатанным, - произнесла Нелли Георгиевна и взглянула на Женю словно бы с некоторым лукавством.
Женя в другой момент обрадовалась бы ее поддержке, но сейчас была только раздосадована. Разве госпожа Виргинская не понимает, что этим только еще больше настроила мать против нее? Хотя Нелли Георгиевне, наверное, и много дела нет, у нее свои дети.
- Никогда этого не будет! Слава богу, еще не поздно, - заявила Серафима Афанасьевна, вздернув дрожащий подбородок. – Я сама поеду в редакцию и добьюсь отмены публикации! Если это сочинение и вправду принято!
Она взглянула на дочь.
- Ты слышала, Евгения?
Женя кивнула.
Ее просто мутило. Какое право ее мать имеет так с ней поступать? Какое право?..
- Поехали домой, - заявила Серафима Афанасьевна. – Я немедленно займусь этим делом!
- Сима, останьтесь хотя бы на чай, - мягко вмешалась тут госпожа Виргинская. – Я поговорю с Женей, мы ведь почти не виделись в лицо. Мне очень интересно знать, как она живет.
- Ну… хорошо, - уступила Серафима Афанасьевна.
Она достала из потайного кармашка отороченный кружевом платок, промокнула лоб. Погрозила пальцем дочери. А та посмотрела поверх угрожающей руки на хозяйку дома – госпожа Виргинская улыбнулась ей и подмигнула.
Она как будто рассчитывала "выгадать время" для Жени!
Напрасно, все напрасно. В любом случае, повесть далеко еще не готова к печати – а значит, Серафима Афанасьевна обязательно успеет.
Хозяева и гости сели пить чай, но беседы почти не получилось. Госпожа Виргинская, деликатно обходя тему сочинительства, попыталась навести разговор на Жениных поклонников, но после нескольких резких реплик обеих Прозоровых – у Жени, в ответ на замечание матери, огрызнуться вышло ненарочно – беседа совсем увяла. Нелли Георгиевна и Саша пытались выражать Жене сочувствие взглядами, но от этого стало только хуже.
Наконец удерживать гостей стало нечем. Серафима Афанасьевна решительно встала и оправила пышную юбку.
- Ну, мы пойдем, Неля, - с искусственной бодростью и любезностью заявила она. – Спасибо тебе за угощение, за прием, очень рада, что у вас все так безоблачно!
Госпожа Прозорова бросила уничтожающий взгляд на Женю. Потом посмотрела на Сашу и улыбнулась.
- До свидания, Александра.
Саша взглянула на нее очень неодобрительно, и Серафима Афанасьевна нахмурилась. Неужели она думала, что Саше понравится, как унизили ее подругу!
- До свидания, Серафима Афанасьевна, - холодно сказала она. Женя в этот миг гордилась Сашей и благодарила ее про себя.
Прозоровы оделись под присмотром хозяйки, потом она отворила дверь и подарила им на прощанье еще одну свою улыбку.
- Желаю удачи, - сказала госпожа Виргинская. Сказала непонятно кому, но посмотрела после этого на Женю.
До самого дома мать и дочь молчали, сидя на скамеечке в повозке. Места было достаточно, но они все равно тяготились близостью, каждая стремясь отодвинуться как можно дальше в свой угол. А может, это только Женя стремилась. Мать сидела прямо, точно изваяние, и глядела перед собой вдовьим гордо-страдающим взглядом.
- Отправляйся в свою комнату, и чтобы носа не смела высунуть, - приказала Серафима Афанасьевна дочери, как только они оказались дома.
Женя молча села прямо на пол в прихожей.
Серафима Афанасьевна несколько мгновений смотрела на нее сверху вниз – дескать, что это еще за новая выходка? – потом хмыкнула и отправилась к себе. Душистая юбка ее хлестнула сидящую Женю по лицу.
Девушка зажмурилась, чувствуя, как к глазам горячо подступают слезы; она стала хватать ртом воздух, как всегда, когда готовилась заплакать… и вдруг перестала.
Женя встала, сбила с одежды капли: снег, который они с матерью принесли ботинками, уже растаял. Потом Женя одернула юбку, промокшую до самых панталон, и обругала себя за ребячество.
Еще посмотрим, чья возьмет, мадам Прозорова! У вас достойный противник!
Женя закрыла глаза и увидела лицо Василия. Она улыбнулась, представив, как потемнеет его взгляд, когда в редакцию ворвется ее разъяренная родительница и попытается его атаковать.
Хотя даже Серафима Афанасьевна не решится "ворваться" во владения Василия Морозова.
- Чем могу быть полезен, сударыня? – спросил Василий, вставая навстречу Серафиме Афанасьевне.
Удивление в его глазах уже сменилось холодным достоинством. Конечно, он понял, по какой причине сюда явилась эта дама и чего будет требовать.
- Я по личному делу, - слегка задыхаясь от возбуждения и гнева, сказала Серафима Афанасьевна.
- Могу ли я попросить вас выйти, господа? – спросила мадам Прозорова, оглядывая редакцию. – Это очень деликатный вопрос! Прошу вас, имейте уважение!
Сидящие в кабинете переглянулись, кто-то что-то шепнул соседу, но просьбу дамы выполнили. Весь состав редакции поднялся из-за столов и покинул кабинет, оставив "интересную пару" наедине. Своим поступком Серафима Афанасьевна сразу необыкновенно возбудила их любопытство. Василий Морозов возбуждал любопытство всех, кто имел с ним соприкосновение. А уж теперь было, было отчего удивиться и на что посмотреть.
Не все коллеги Василия Морозова были так воспитаны, чтобы отойти от кабинета подальше.
Серафима Афанасьевна уже села, не дожидаясь предложения. Она обмахивалась платком. Василий участливо ждал, глядя на нее – будь госпожа Прозорова чуть повнимательней, она разглядела бы за этим учтивым выражением искру насмешки, иногда мелькавшую в темных глазах.
- Господин Морозов, я пришла требовать отмены публикации сочинения моей дочери, - наконец проговорила госпожа Прозорова, понизив голос. – Оно позорит наше честное имя. Я не… Я никогда не думала, что у меня родится такая дочь. Это просто…
- Вы читали это сочинение, мадам? – прервал ее Василий.
Госпожа Прозорова посмотрела на него с удивлением.
- Нет, конечно.
Василий Морозов чуть отклонился назад. Вид его стал высокомерным, словно он этим незаметным движением надел на себя броню.
- Так на каком же основании вы утверждаете, что оно позорно?
- Я знаю Евгению, - изумленно ответила Серафима Афанасьевна. – Что она могла написать?
От нее еще требовали каких-то объяснений!
И тут Василий Морозов встал.
И тут произошло нечто необычайное.
Женя почувствовала за спиной присутствие Саши. Та вошла и остановилась, прислонившись к косяку, молча сочувствуя ей.
"Ах, хоть бы ты ушла! Как я буду при тебе ругаться с матерью!.."
- Что значит – как посмела? – переспросила Женя, стараясь не отводить глаз от сердитого материнского лица. – Что в этом предосудительного?
- Как – что предосудительного!
Серафима Афанасьевна резко встала. Обеими руками пригладила волосы, высоко поднятые от ушей.
- Ты моя дочь, Прозорова! Ты девица! - негодующе сказала она. – И ты пишешь… какие-то неприличные истории, один бог знает где их черпаешь - в своей праздной испорченной голове!..
- Сима, - начала встревоженно Нелли Георгиевна. Госпожа Прозорова махнула на нее рукой.
- Помолчи, Неля!
- Кто тебе сказал, что я пишу неприличные истории? – спросила Женя.
Ей было жутко, немного стыдно и вместе с этим забавно слушать мать – Женя уже давно перестала стыдиться своего писания.
- Да вот… Нелли сказала, - Серафима Афанасьевна кивнула на хозяйку. Она вдруг остановилась и прикрыла глаза.
Серафима Афанасьевна покраснела; она собиралась с силами, чтобы докончить.
- Ей Филипп Андреевич сказал, что к ним поступила… игривая история. Эротический рассказ, сочинение госпожи Прозоровой, пишущей под псевдонимом "Аврора", - Серафима Афанасьевна мучительно, с придыханиями выговорила эти слова.
Женя продолжала прямо смотреть матери в лицо. Писатель не может стыдиться себя, какого бы пола, семейного положения и возраста он ни был.
- Мама, я не писала ничего неприличного, - ровным голосом сказала она.
Нет, не писала! Женя уже давно оправдала про себя каждую свою строчку. Пусть даже… некоторые ханжи и сочли бы ее за такое сочинение бесстыжей.
Этим ответом было что-то переломлено.
Серафима Афанасьевна – с красными пятнами на щеках, со вздрагивающими строгими губами – несколько мгновений смотрела в глаза дочери. Потом сделала к ней несколько легких шагов и дважды ударила Женю по лицу.
Тыльной стороной ладони, легко, по каждой щеке – так что даже больно не было, только горячо. Женя ощутила запах материнских духов, пронесшийся мимо ее носа.
- Серафима, голубушка! – воскликнула Нелли Георгиевна, совершенно потерявшаяся при виде этого наказания. – Женя!..
Женя прижала ладони к горящим щекам. Мать возвышалась над нею недрогнувшей Немезидой - и, по-видимому, вдобавок к своему поступку еще ждала от дочери извинений.
- Я тебе этого никогда не прощу, - пробормотала Женя, чувствуя себя такой униженной, словно ее ославили "бесстыжей" на весь город. Нет, даже если бы Василий и вправду натешился с нею, а потом бросил на позор, Женя и то не была бы так унижена. Василий, по крайней мере, воздавал должное Жениным достоинствам…
- Это я тебе этого никогда не прощу, - цедя слова, сказала Серафима Афанасьевна. – Разве мы затем растили тебя, чтобы ты вот так нас осрамила? Я тебя под замок посажу!
- Сима, - снова сказала Нелли Георгиевна.
Серафима Афанасьевна яростно повернулась к ней, словно госпожа Виргинская отвлекла вражеский огонь с Жени на себя.
- Неля! Вот ты скажи, разве это не возмутительный поступок? И что теперь делать?
- Сима, я не читала этого рассказа, не могу судить, - ответила госпожа Виргинская. Она снова приобрела вид королевы, доброй, но слегка возмущенной поведением подруги – сама она, без сомнений, никогда не давала своим красивым царственным детям пощечин, даже мысли такой не могло бы возникнуть.
- Вот если бы я увидела этот рассказ напечатанным, - произнесла Нелли Георгиевна и взглянула на Женю словно бы с некоторым лукавством.
Женя в другой момент обрадовалась бы ее поддержке, но сейчас была только раздосадована. Разве госпожа Виргинская не понимает, что этим только еще больше настроила мать против нее? Хотя Нелли Георгиевне, наверное, и много дела нет, у нее свои дети.
- Никогда этого не будет! Слава богу, еще не поздно, - заявила Серафима Афанасьевна, вздернув дрожащий подбородок. – Я сама поеду в редакцию и добьюсь отмены публикации! Если это сочинение и вправду принято!
Она взглянула на дочь.
- Ты слышала, Евгения?
Женя кивнула.
Ее просто мутило. Какое право ее мать имеет так с ней поступать? Какое право?..
- Поехали домой, - заявила Серафима Афанасьевна. – Я немедленно займусь этим делом!
- Сима, останьтесь хотя бы на чай, - мягко вмешалась тут госпожа Виргинская. – Я поговорю с Женей, мы ведь почти не виделись в лицо. Мне очень интересно знать, как она живет.
- Ну… хорошо, - уступила Серафима Афанасьевна.
Она достала из потайного кармашка отороченный кружевом платок, промокнула лоб. Погрозила пальцем дочери. А та посмотрела поверх угрожающей руки на хозяйку дома – госпожа Виргинская улыбнулась ей и подмигнула.
Она как будто рассчитывала "выгадать время" для Жени!
Напрасно, все напрасно. В любом случае, повесть далеко еще не готова к печати – а значит, Серафима Афанасьевна обязательно успеет.
Хозяева и гости сели пить чай, но беседы почти не получилось. Госпожа Виргинская, деликатно обходя тему сочинительства, попыталась навести разговор на Жениных поклонников, но после нескольких резких реплик обеих Прозоровых – у Жени, в ответ на замечание матери, огрызнуться вышло ненарочно – беседа совсем увяла. Нелли Георгиевна и Саша пытались выражать Жене сочувствие взглядами, но от этого стало только хуже.
Наконец удерживать гостей стало нечем. Серафима Афанасьевна решительно встала и оправила пышную юбку.
- Ну, мы пойдем, Неля, - с искусственной бодростью и любезностью заявила она. – Спасибо тебе за угощение, за прием, очень рада, что у вас все так безоблачно!
Госпожа Прозорова бросила уничтожающий взгляд на Женю. Потом посмотрела на Сашу и улыбнулась.
- До свидания, Александра.
Саша взглянула на нее очень неодобрительно, и Серафима Афанасьевна нахмурилась. Неужели она думала, что Саше понравится, как унизили ее подругу!
- До свидания, Серафима Афанасьевна, - холодно сказала она. Женя в этот миг гордилась Сашей и благодарила ее про себя.
Прозоровы оделись под присмотром хозяйки, потом она отворила дверь и подарила им на прощанье еще одну свою улыбку.
- Желаю удачи, - сказала госпожа Виргинская. Сказала непонятно кому, но посмотрела после этого на Женю.
До самого дома мать и дочь молчали, сидя на скамеечке в повозке. Места было достаточно, но они все равно тяготились близостью, каждая стремясь отодвинуться как можно дальше в свой угол. А может, это только Женя стремилась. Мать сидела прямо, точно изваяние, и глядела перед собой вдовьим гордо-страдающим взглядом.
- Отправляйся в свою комнату, и чтобы носа не смела высунуть, - приказала Серафима Афанасьевна дочери, как только они оказались дома.
Женя молча села прямо на пол в прихожей.
Серафима Афанасьевна несколько мгновений смотрела на нее сверху вниз – дескать, что это еще за новая выходка? – потом хмыкнула и отправилась к себе. Душистая юбка ее хлестнула сидящую Женю по лицу.
Девушка зажмурилась, чувствуя, как к глазам горячо подступают слезы; она стала хватать ртом воздух, как всегда, когда готовилась заплакать… и вдруг перестала.
Женя встала, сбила с одежды капли: снег, который они с матерью принесли ботинками, уже растаял. Потом Женя одернула юбку, промокшую до самых панталон, и обругала себя за ребячество.
Еще посмотрим, чья возьмет, мадам Прозорова! У вас достойный противник!
Женя закрыла глаза и увидела лицо Василия. Она улыбнулась, представив, как потемнеет его взгляд, когда в редакцию ворвется ее разъяренная родительница и попытается его атаковать.
Хотя даже Серафима Афанасьевна не решится "ворваться" во владения Василия Морозова.
- Чем могу быть полезен, сударыня? – спросил Василий, вставая навстречу Серафиме Афанасьевне.
Удивление в его глазах уже сменилось холодным достоинством. Конечно, он понял, по какой причине сюда явилась эта дама и чего будет требовать.
- Я по личному делу, - слегка задыхаясь от возбуждения и гнева, сказала Серафима Афанасьевна.
- Могу ли я попросить вас выйти, господа? – спросила мадам Прозорова, оглядывая редакцию. – Это очень деликатный вопрос! Прошу вас, имейте уважение!
Сидящие в кабинете переглянулись, кто-то что-то шепнул соседу, но просьбу дамы выполнили. Весь состав редакции поднялся из-за столов и покинул кабинет, оставив "интересную пару" наедине. Своим поступком Серафима Афанасьевна сразу необыкновенно возбудила их любопытство. Василий Морозов возбуждал любопытство всех, кто имел с ним соприкосновение. А уж теперь было, было отчего удивиться и на что посмотреть.
Не все коллеги Василия Морозова были так воспитаны, чтобы отойти от кабинета подальше.
Серафима Афанасьевна уже села, не дожидаясь предложения. Она обмахивалась платком. Василий участливо ждал, глядя на нее – будь госпожа Прозорова чуть повнимательней, она разглядела бы за этим учтивым выражением искру насмешки, иногда мелькавшую в темных глазах.
- Господин Морозов, я пришла требовать отмены публикации сочинения моей дочери, - наконец проговорила госпожа Прозорова, понизив голос. – Оно позорит наше честное имя. Я не… Я никогда не думала, что у меня родится такая дочь. Это просто…
- Вы читали это сочинение, мадам? – прервал ее Василий.
Госпожа Прозорова посмотрела на него с удивлением.
- Нет, конечно.
Василий Морозов чуть отклонился назад. Вид его стал высокомерным, словно он этим незаметным движением надел на себя броню.
- Так на каком же основании вы утверждаете, что оно позорно?
- Я знаю Евгению, - изумленно ответила Серафима Афанасьевна. – Что она могла написать?
От нее еще требовали каких-то объяснений!
И тут Василий Морозов встал.
И тут произошло нечто необычайное.
Глава 26
Серафима Афанасьевна ахнула и вжалась в кресло. Ей показалось в этот миг, что она попала в страшный сон. Как иногда реальность кажется нам неверной, ускользающей от чувств.
Василий Морозов раздвоился – вернее, от разгневанного молодого человека, стоявшего за столом, отделился белый его двойник. Это происходило постепенно. Серафиме Афанасьевне, смотревшей на Василия вытаращив глаза, представилось, будто вначале изо рта и откуда-то из-за ворота одежды редактора выплыли плотные белые облачка… или выползли, как белая кисея. Из них сформировалось лицо, потом стали выступать шея и плечи…
Медиум сел на стул. Не будь под ним стула, Василий свалился бы под стол в обмороке, не только от крайнего удивления из-за того, что он творил, но и от истощения.
- Господи, господи ты мой, - прошептала Серафима Афанасьевна.
Она подняла руку и осенила себя крестным знамением. Кто-то в коридоре тихонько простонал от ужаса. И было отчего.
Фантом достиг роста медиума, а потом превзошел его ростом, вознесшись головою чуть не под самый потолок. Теперь он обрел натуральные цвета – это был Василий Морозов, только выше его на аршин*. Он сделал шаг к Серафиме Афанасьевне.
Женщина закрыла глаза и обмякла в кресле. Это положение могло бы быть почти комичным, если бы не было так страшно – напротив нее, без чувств, точно так же свесился со стула медиум.*
Ни он, ни его посетительница не увидели вспышки, ярко осветившей комнату.
Фотографический аппарат Григория Менделя, с которым он неустанно подкарауливал свою жертву, сегодня оказался при нем, к его полному торжеству. Но более одной фотографии сделать не удалось. Фантом, произведенный Василием, не вынес света* и разрушился почти мгновенно. Он распался, как сахарная башня или гипсовая статуя: ввалился нос, лоб, потом он переломился посредине и обвалился на пол.
А потом словно растаял.
Василий Морозов еще несколько мгновений был в том же, казалось, полумертвом состоянии, потом одна рука его шевельнулась. Он открыл полные недоумения глаза и приподнялся.
- Что случилось?
Серафима Афанасьевна все так же лежала напротив него в кресле.
- Мадам!..
Василий хотел встать, но колени задрожали. Он чувствовал себя так, точно получил сотрясение всего организма.
И тут Серафима Афанасьевна очнулась. Она вскрикнула и вжалась в кресло при виде Василия, который сделал к ней движение.
- Не подходите!..
- Послушайте, - начал Василий, не зная, что может ей сказать. Его бы кто успокоил сейчас! Медиум перевел взгляд на дверь и увидел несколько потрясенных физиономий. Менделя среди них уже не было.
- Василий Исаевич! – воскликнул второй редактор, когда Василий встретился с ним взглядом. – Это поразительно! Как вы это сделали?
- Василий Исаевич медиум, - благоговейно сказал кто-то третий среди общего молчания. – Господа, это же исторический момент!
Говоривший протиснулся в дверь – остальные не решались двинуться ни вперед, ни назад, боясь приблизиться к Василию и одновременно боясь потерять его из виду.
- Милостивый государь, вы наш российский Юм*, наше национальное достояние! Как же вы это скрывали? – произнес в восторге этот смельчак - средних лет толстячок, как только что выяснилось, спирит. – Почему вы не устраиваете сеансов? Кому, как не вам, это делать!
Василий посмотрел на своего почитателя так, точно ему нанесли кровное оскорбление.
- Я не верю в спиритизм, - глухо сказал он. – Оставьте меня в покое!
Он вдруг с коротким стоном уронил голову на руку – почувствовал, видно, что уж теперь-то его не оставят в покое. Из частного лица он превратился в ходячее чудо.
- Василий Исаевич, но это же просто безумие, - сказал растерянный и огорченный спирит.
Темноволосая голова, лежавшая на локте, не шевельнулась.
- Сударь, вам бы пойти к доктору, - крикнул кто-то снаружи. Этот человек не очень хорошо рассмотрел, из-за чего вся шумиха, и понял только, что что-то неладно с редактором.
- Доктора Василию Исаевичу! Проводите его, кто-нибудь! – подхватил второй редактор. – Я сам, господа!
Он решительно протиснулся в кабинет, раздвинув остальных. Впрочем, теперь уже любопытствующие, осаждавшие дверь, подались назад, поняв, что сеанс окончен.
- Василий Исаевич, вставайте, голубчик, - редактор бережно поднял своего коллегу под локоть. – Вам нужно временное освобождение от работы! Медицинское свидетельство о болезни! Вы же совсем плохи!
Спирит, все еще остававшийся в кабинете, поддержал Василия с другой стороны. Василий не сопротивлялся – он был бледен, его пошатывало, и он невольно опирался на сочувствующих сотрудников. О Серафиме Афанасьевне, все еще находившейся в кабинете, все забыли. Она и сама не помнила, где находится – только в ужасе, растеряв все мысли, отошла в угол и безмолвно следила за сменой событий.
На пороге Василий Морозов вдруг сердито высвободился, точно очнувшись.
- Господа, ничего не нужно! Я вполне здоров!
- Нет, нет, вам нужно к доктору, - сказал теперь спирит. Ему явно не хотелось расставаться со своим чудотворцем. – Я сам вас провожу! Господа, не беспокойтесь, я позабочусь о Василии Исаевиче!
Бедный Василий произнес про себя проклятие. Но сопротивляться сейчас не было никакой возможности. Он знал, что буря разразилась – и что он против нее не выстоит. Он был только маленький человек, которого избрали своим орудием грозные силы.
И он был действительно великий человек. Один из тысяч, удостоенных этого звания, и один из тысяч достойный его.
Серафима Афанасьевна тихонько вышла следом за толпой, увязавшейся за Василием. Впрочем, довольно скоро толпа рассеялась по кабинетам; но гудение голосов не смолкало. Этот случай будет у всех на устах еще очень, очень долгое время. Быть может, эта история переживет самого медиума.
"Юм или не Юм? Вот в чем вопрос!
В редакции издательства "Пегас" в два часа дня восьмого числа сего месяца произошел необыкновенный случай. Служащие издательства, все как один, наблюдали явление, противоречащее всем законам природы!
Редактор издательства В.И.Морозов во время разговора с посетительницей самопроизвольно устроил для своих сослуживцев спиритический сеанс, подобно какому-нибудь английскому Юму. Очевидцы утверждают, что Морозов обмяк на стуле, будто в обмороке, и от него отделилось словно бы белое облако, из которого и сформировался его телесный двойник. Он с угрожающим видом подступил к даме, с которой редактор только что беседовал о литературной карьере ее дочери, отчего сия дама также впала в бесчувствие. Как зловеще, господа!
Фантом был сфотографирован мною в таком виде, в каком представился всем свидетелям этого загадочного события. Свет, произведенный фотографическим аппаратом, воздействовал на фантом самым пагубным образом: он тут же растаял, подобно туману. Что же это было?
Тот вопрос, который каждый из достопочтенных читателей задает себе в эту минуту, я задаю себе сам. Не связан ли сей необыкновенный случай с дамой, находившейся около господина Морозова в тот час – а может, с ее юной дочерью, делающей первые робкие шаги на литературном поприще?
Вы во власти нетерпения, господа! Но вашему покорному слуге удалось узнать имя дочери: это некто Евгения Прозорова, девица, связанная с господином Морозовым узами дружбы и взявшая себе псевдоним "Аврора". Вот она, таинственная муза! Вот страстный дух, вдохновивший нашего отечественного Юма! Торжествуйте, господа, нам открылась новая истина!
"Нет, нет, довольно с нас лжецов! Довольно дешевых фокусов!" - в негодовании воскликнете вы. Преклоняюсь перед проницательностью и здравостью суждения моих читателей. Невольный свидетель в высшей степени таинственного явления, я и сам в сомнениях: не есть ли это новый обман?
И какие отношения в действительности связывают юную писательницу Аврору с редактором "Пегаса"?
Оставайтесь же со мною в этом расследовании, а я остаюсь с вами. Вместе мы добьемся истины.
Г. Светоч".
Ниже помещался крупный снимок фантома, справа от которого был виден лежащий в обмороке Василий Морозов. Серафима Афанасьевна в кадр не попала.
И фантом, и медиум получились нечетко – фантом чем-то напоминал фотографический дефект. Фотография выглядела значительно менее убедительной, чем само явление. Но читающая публика была в массе своей непритязательной и падкой на сладкое – такие вот новости.
Эта статья появилась на первой странице "Русского слова"* на другой день после замечательного явления. Газету расхватали, как горячие пирожки. Таинственный журналист "Г. Светоч" стал известен половине города.
Василий Морозов – тоже.
Своим знакомым, родственникам и друзьям Василий Морозов стал известен вторично – теперь уже в новом качестве. В дверь дома Морозовых уже в день выхода статьи позвонили не менее десяти раз.
"Василий не принимает! Он болен!" - снова и снова с яростью выкрикивала через дверь его бедная жена, охранявшая покой Василия – после чего возвращалась к страждущему мужу, которого ввиду его состояния освободили от работы. Но и Лидия понимала, что Василий недолго сможет так аристократически "не принимать".
Несмотря на то, что он был и в самом деле болен.
Вечером этого дня в дверь дома Прозоровых тоже раздался звонок.
Открыла Женя. Мать ее после пережитого страха лежала с компрессом на голове, и ей было уже не до того, чтобы следить за блудной дочерью.
- Игорь Исаевич?
Брат Василия молча протянул девушке свежую газету. Женя все это время была около матери и не слышала, что Василий за прошедшие сутки приобрел такую славу: однако она почти не удивилась. Только сердце болезненно екнуло, когда она увидела свое имя в статье.
- Что, Игорь Исаевич? – спросила Женя. Она проглядела заметку и посмотрела Игорю в глаза. – Да вы проходите в дом! – спохватилась она.
Старший Морозов не двигался с места. Он глядел на нее со странным выражением – со смесью изумления, восхищения и горечи.
- Вы знали, Евгения Романовна?
Она кивнула.
- А вы?
Игорь шагнул вперед, медленно, словно бы устало. Вошел, и Женя закрыла дверь.
- Нет, - сказал он. – Я ничего не знал.
Приник к косяку, прикрыв глаза и заслонившись ладонью. И этот жест, и сам он так были похожи на Василия, что у Жени захватило дух.
- Мадемуазель, вы не откажетесь выйти со мной на прогулку? Я не представлен вашим родителям. Может быть, вы представите меня сейчас?
Женя попятилась.
- Что?..
В этих серо-голубых глазах было что-то такое знакомое. То же чувство, что и в глазах Василия, хотя и более северное, приглушенное. И, конечно, Игорь жаждал узнать от Жени то, чего сам не знал о брате.
- Хорошо, снимите калоши и пройдите в гостиную. Я позову маму, - решилась наконец Женя.
- Мама! – крикнула она, проведя с собою своего аристократического гостя. – Мама, пришел Игорь Исаевич Морозов, брат Василия! Можно ли мне выйти с ним на прогулку?
Мать все еще лежала с обложенной компрессами головой – и так и не потрудилась встать, услышав о том, кто пришел.
- Да хоть с самим дьяволом, - донеслось до Жени и Игоря с дивана.
Женя виновато и сконфуженно посмотрела на гостя, а тот понимающе склонил голову. Нахмурившись, показал на заметку в газете, которую Женя так и не выпустила из рук. После этого Женя попросила Игоря Морозова подождать в прихожей, пока она оденется.
Идя на свидание, при каких бы то ни было обстоятельствах, она хотела выглядеть как можно лучше.
Женя приготовилась быстро – ей так никто в этом и не помешал; потом спустилась к Игорю.
- Идемте, Игорь Исаевич.
Она открыла ему дверь, но он не вышел – сперва пропустил ее. Вышел следом, и Женя заперла дверь. Вопросительно уставилась на своего спутника.
- Идемте куда-нибудь, где можно поговорить в тепле, - сказал он. – Я надеюсь на долгий разговор, Евгения Романовна.
* 0,711 м.
* Эдальберт Авиан, автор биографии медиума Марии Зильберт, по его словам, был свидетелем подобного же случая после того, как позволил себе вольность с произведенным Зильберт девушкой-фантомом. При этом он, как утверждал, увидел "процесс взаимопроникновения материи", "ужасное зрелище, противоречащее всем законам природы".
* Согласно наблюдателям феномена материализации, материализованные объекты очень чувствительны к свету и распадаются под его воздействием.
* "Юм" - устаревший вариант произношения имени Хьюма, великого английского медиума, известного и в России.
* "Русское слово" — ежедневная дешевая газета Российской империи.
Серафима Афанасьевна ахнула и вжалась в кресло. Ей показалось в этот миг, что она попала в страшный сон. Как иногда реальность кажется нам неверной, ускользающей от чувств.
Василий Морозов раздвоился – вернее, от разгневанного молодого человека, стоявшего за столом, отделился белый его двойник. Это происходило постепенно. Серафиме Афанасьевне, смотревшей на Василия вытаращив глаза, представилось, будто вначале изо рта и откуда-то из-за ворота одежды редактора выплыли плотные белые облачка… или выползли, как белая кисея. Из них сформировалось лицо, потом стали выступать шея и плечи…
Медиум сел на стул. Не будь под ним стула, Василий свалился бы под стол в обмороке, не только от крайнего удивления из-за того, что он творил, но и от истощения.
- Господи, господи ты мой, - прошептала Серафима Афанасьевна.
Она подняла руку и осенила себя крестным знамением. Кто-то в коридоре тихонько простонал от ужаса. И было отчего.
Фантом достиг роста медиума, а потом превзошел его ростом, вознесшись головою чуть не под самый потолок. Теперь он обрел натуральные цвета – это был Василий Морозов, только выше его на аршин*. Он сделал шаг к Серафиме Афанасьевне.
Женщина закрыла глаза и обмякла в кресле. Это положение могло бы быть почти комичным, если бы не было так страшно – напротив нее, без чувств, точно так же свесился со стула медиум.*
Ни он, ни его посетительница не увидели вспышки, ярко осветившей комнату.
Фотографический аппарат Григория Менделя, с которым он неустанно подкарауливал свою жертву, сегодня оказался при нем, к его полному торжеству. Но более одной фотографии сделать не удалось. Фантом, произведенный Василием, не вынес света* и разрушился почти мгновенно. Он распался, как сахарная башня или гипсовая статуя: ввалился нос, лоб, потом он переломился посредине и обвалился на пол.
А потом словно растаял.
Василий Морозов еще несколько мгновений был в том же, казалось, полумертвом состоянии, потом одна рука его шевельнулась. Он открыл полные недоумения глаза и приподнялся.
- Что случилось?
Серафима Афанасьевна все так же лежала напротив него в кресле.
- Мадам!..
Василий хотел встать, но колени задрожали. Он чувствовал себя так, точно получил сотрясение всего организма.
И тут Серафима Афанасьевна очнулась. Она вскрикнула и вжалась в кресло при виде Василия, который сделал к ней движение.
- Не подходите!..
- Послушайте, - начал Василий, не зная, что может ей сказать. Его бы кто успокоил сейчас! Медиум перевел взгляд на дверь и увидел несколько потрясенных физиономий. Менделя среди них уже не было.
- Василий Исаевич! – воскликнул второй редактор, когда Василий встретился с ним взглядом. – Это поразительно! Как вы это сделали?
- Василий Исаевич медиум, - благоговейно сказал кто-то третий среди общего молчания. – Господа, это же исторический момент!
Говоривший протиснулся в дверь – остальные не решались двинуться ни вперед, ни назад, боясь приблизиться к Василию и одновременно боясь потерять его из виду.
- Милостивый государь, вы наш российский Юм*, наше национальное достояние! Как же вы это скрывали? – произнес в восторге этот смельчак - средних лет толстячок, как только что выяснилось, спирит. – Почему вы не устраиваете сеансов? Кому, как не вам, это делать!
Василий посмотрел на своего почитателя так, точно ему нанесли кровное оскорбление.
- Я не верю в спиритизм, - глухо сказал он. – Оставьте меня в покое!
Он вдруг с коротким стоном уронил голову на руку – почувствовал, видно, что уж теперь-то его не оставят в покое. Из частного лица он превратился в ходячее чудо.
- Василий Исаевич, но это же просто безумие, - сказал растерянный и огорченный спирит.
Темноволосая голова, лежавшая на локте, не шевельнулась.
- Сударь, вам бы пойти к доктору, - крикнул кто-то снаружи. Этот человек не очень хорошо рассмотрел, из-за чего вся шумиха, и понял только, что что-то неладно с редактором.
- Доктора Василию Исаевичу! Проводите его, кто-нибудь! – подхватил второй редактор. – Я сам, господа!
Он решительно протиснулся в кабинет, раздвинув остальных. Впрочем, теперь уже любопытствующие, осаждавшие дверь, подались назад, поняв, что сеанс окончен.
- Василий Исаевич, вставайте, голубчик, - редактор бережно поднял своего коллегу под локоть. – Вам нужно временное освобождение от работы! Медицинское свидетельство о болезни! Вы же совсем плохи!
Спирит, все еще остававшийся в кабинете, поддержал Василия с другой стороны. Василий не сопротивлялся – он был бледен, его пошатывало, и он невольно опирался на сочувствующих сотрудников. О Серафиме Афанасьевне, все еще находившейся в кабинете, все забыли. Она и сама не помнила, где находится – только в ужасе, растеряв все мысли, отошла в угол и безмолвно следила за сменой событий.
На пороге Василий Морозов вдруг сердито высвободился, точно очнувшись.
- Господа, ничего не нужно! Я вполне здоров!
- Нет, нет, вам нужно к доктору, - сказал теперь спирит. Ему явно не хотелось расставаться со своим чудотворцем. – Я сам вас провожу! Господа, не беспокойтесь, я позабочусь о Василии Исаевиче!
Бедный Василий произнес про себя проклятие. Но сопротивляться сейчас не было никакой возможности. Он знал, что буря разразилась – и что он против нее не выстоит. Он был только маленький человек, которого избрали своим орудием грозные силы.
И он был действительно великий человек. Один из тысяч, удостоенных этого звания, и один из тысяч достойный его.
Серафима Афанасьевна тихонько вышла следом за толпой, увязавшейся за Василием. Впрочем, довольно скоро толпа рассеялась по кабинетам; но гудение голосов не смолкало. Этот случай будет у всех на устах еще очень, очень долгое время. Быть может, эта история переживет самого медиума.
"Юм или не Юм? Вот в чем вопрос!
В редакции издательства "Пегас" в два часа дня восьмого числа сего месяца произошел необыкновенный случай. Служащие издательства, все как один, наблюдали явление, противоречащее всем законам природы!
Редактор издательства В.И.Морозов во время разговора с посетительницей самопроизвольно устроил для своих сослуживцев спиритический сеанс, подобно какому-нибудь английскому Юму. Очевидцы утверждают, что Морозов обмяк на стуле, будто в обмороке, и от него отделилось словно бы белое облако, из которого и сформировался его телесный двойник. Он с угрожающим видом подступил к даме, с которой редактор только что беседовал о литературной карьере ее дочери, отчего сия дама также впала в бесчувствие. Как зловеще, господа!
Фантом был сфотографирован мною в таком виде, в каком представился всем свидетелям этого загадочного события. Свет, произведенный фотографическим аппаратом, воздействовал на фантом самым пагубным образом: он тут же растаял, подобно туману. Что же это было?
Тот вопрос, который каждый из достопочтенных читателей задает себе в эту минуту, я задаю себе сам. Не связан ли сей необыкновенный случай с дамой, находившейся около господина Морозова в тот час – а может, с ее юной дочерью, делающей первые робкие шаги на литературном поприще?
Вы во власти нетерпения, господа! Но вашему покорному слуге удалось узнать имя дочери: это некто Евгения Прозорова, девица, связанная с господином Морозовым узами дружбы и взявшая себе псевдоним "Аврора". Вот она, таинственная муза! Вот страстный дух, вдохновивший нашего отечественного Юма! Торжествуйте, господа, нам открылась новая истина!
"Нет, нет, довольно с нас лжецов! Довольно дешевых фокусов!" - в негодовании воскликнете вы. Преклоняюсь перед проницательностью и здравостью суждения моих читателей. Невольный свидетель в высшей степени таинственного явления, я и сам в сомнениях: не есть ли это новый обман?
И какие отношения в действительности связывают юную писательницу Аврору с редактором "Пегаса"?
Оставайтесь же со мною в этом расследовании, а я остаюсь с вами. Вместе мы добьемся истины.
Г. Светоч".
Ниже помещался крупный снимок фантома, справа от которого был виден лежащий в обмороке Василий Морозов. Серафима Афанасьевна в кадр не попала.
И фантом, и медиум получились нечетко – фантом чем-то напоминал фотографический дефект. Фотография выглядела значительно менее убедительной, чем само явление. Но читающая публика была в массе своей непритязательной и падкой на сладкое – такие вот новости.
Эта статья появилась на первой странице "Русского слова"* на другой день после замечательного явления. Газету расхватали, как горячие пирожки. Таинственный журналист "Г. Светоч" стал известен половине города.
Василий Морозов – тоже.
Своим знакомым, родственникам и друзьям Василий Морозов стал известен вторично – теперь уже в новом качестве. В дверь дома Морозовых уже в день выхода статьи позвонили не менее десяти раз.
"Василий не принимает! Он болен!" - снова и снова с яростью выкрикивала через дверь его бедная жена, охранявшая покой Василия – после чего возвращалась к страждущему мужу, которого ввиду его состояния освободили от работы. Но и Лидия понимала, что Василий недолго сможет так аристократически "не принимать".
Несмотря на то, что он был и в самом деле болен.
Вечером этого дня в дверь дома Прозоровых тоже раздался звонок.
Открыла Женя. Мать ее после пережитого страха лежала с компрессом на голове, и ей было уже не до того, чтобы следить за блудной дочерью.
- Игорь Исаевич?
Брат Василия молча протянул девушке свежую газету. Женя все это время была около матери и не слышала, что Василий за прошедшие сутки приобрел такую славу: однако она почти не удивилась. Только сердце болезненно екнуло, когда она увидела свое имя в статье.
- Что, Игорь Исаевич? – спросила Женя. Она проглядела заметку и посмотрела Игорю в глаза. – Да вы проходите в дом! – спохватилась она.
Старший Морозов не двигался с места. Он глядел на нее со странным выражением – со смесью изумления, восхищения и горечи.
- Вы знали, Евгения Романовна?
Она кивнула.
- А вы?
Игорь шагнул вперед, медленно, словно бы устало. Вошел, и Женя закрыла дверь.
- Нет, - сказал он. – Я ничего не знал.
Приник к косяку, прикрыв глаза и заслонившись ладонью. И этот жест, и сам он так были похожи на Василия, что у Жени захватило дух.
- Мадемуазель, вы не откажетесь выйти со мной на прогулку? Я не представлен вашим родителям. Может быть, вы представите меня сейчас?
Женя попятилась.
- Что?..
В этих серо-голубых глазах было что-то такое знакомое. То же чувство, что и в глазах Василия, хотя и более северное, приглушенное. И, конечно, Игорь жаждал узнать от Жени то, чего сам не знал о брате.
- Хорошо, снимите калоши и пройдите в гостиную. Я позову маму, - решилась наконец Женя.
- Мама! – крикнула она, проведя с собою своего аристократического гостя. – Мама, пришел Игорь Исаевич Морозов, брат Василия! Можно ли мне выйти с ним на прогулку?
Мать все еще лежала с обложенной компрессами головой – и так и не потрудилась встать, услышав о том, кто пришел.
- Да хоть с самим дьяволом, - донеслось до Жени и Игоря с дивана.
Женя виновато и сконфуженно посмотрела на гостя, а тот понимающе склонил голову. Нахмурившись, показал на заметку в газете, которую Женя так и не выпустила из рук. После этого Женя попросила Игоря Морозова подождать в прихожей, пока она оденется.
Идя на свидание, при каких бы то ни было обстоятельствах, она хотела выглядеть как можно лучше.
Женя приготовилась быстро – ей так никто в этом и не помешал; потом спустилась к Игорю.
- Идемте, Игорь Исаевич.
Она открыла ему дверь, но он не вышел – сперва пропустил ее. Вышел следом, и Женя заперла дверь. Вопросительно уставилась на своего спутника.
- Идемте куда-нибудь, где можно поговорить в тепле, - сказал он. – Я надеюсь на долгий разговор, Евгения Романовна.
* 0,711 м.
* Эдальберт Авиан, автор биографии медиума Марии Зильберт, по его словам, был свидетелем подобного же случая после того, как позволил себе вольность с произведенным Зильберт девушкой-фантомом. При этом он, как утверждал, увидел "процесс взаимопроникновения материи", "ужасное зрелище, противоречащее всем законам природы".
* Согласно наблюдателям феномена материализации, материализованные объекты очень чувствительны к свету и распадаются под его воздействием.
* "Юм" - устаревший вариант произношения имени Хьюма, великого английского медиума, известного и в России.
* "Русское слово" — ежедневная дешевая газета Российской империи.
Глава 27
Женя и Игорь некоторое время шли молча. Игорь теперь был мрачен и отстранен – а может, и нет: казалось, он напряженно думает под этой маской безразличия, ищет выражения своим чувствам и не может найти. Женя про себя задумалась, каковы его религиозные чувства. И насколько Игорь Морозов был потрясен, узнав, что его брат – медиум…
- Евгения Романовна, эти… явления действительно начались из-за вас? – спросил наконец Игорь.
Он смотрел на нее теперь пытливо. Как будто пытался "добыть" что-то из нее, по выражению кого-то из классиков.
- Да, я так думаю, - честно ответила Женя. – А вы ведь, кажется, хотели отвести меня в тепло? Чтобы мы горло не простудили?
Игорь словно споткнулся на какой-то своей мысли; он неловко ступил, покачнувшись, и рассмеялся.
- А вы непросты, Евгения. Признаться, я всегда думал, что вы… то есть все вы, спириты… занимаетесь обманом. Быть может, некоторые поэтические натуры обманывают также и себя. Вы же знаете, как легко сочинители принимают желаемое за действительное.
Женя оскорбленно подобралась. Игорь все так же пытливо смотрел на нее. Он с шуршанием сложил газету, которая теперь перешла в его руки.
- И я был почти убежден, что вот это… враки, - сказал Игорь, показав на заметку.
- А я думаю, что нет, - ответила Женя, возвращая ему такой же открытый взгляд. – Я думаю, что вы просто слишком умствуете, Игорь Исаевич, вы и вам подобные. Такие доказательства сверхчувственного, какие предоставляют нам спириты, кажутся вам вульгарными в своей простоте и смехотворными в своей материальности. Разве не так?
- А как еще я должен думать? – спросил в ответ Игорь. – Я поехал к брату, прочитав эту статью… я к вам сейчас от него, Евгения. Мне открыла его жена, в слезах… убитая. Сказала, что у сослуживцев Василия была коллективная галлюцинация, в результате чего Василий оскандалился на все учреждение, а сам он заболел. Сейчас у него горячка, был доктор и определил сильную внезапную простуду, а также нервное расстройство и расстройство других систем. Простите, это не для дамских ушей. Ну и как назвать такое? Чудом?
- Как он сказал? Коллективная галлюцинация? – переспросила Женя, которую прямо по ушам ударило это выражение. – Галлюцинация?..
- И газетная ложь, - сказал Игорь.
- А это тоже газетная ложь? – спросила Женя, ткнув пальцем в фотографию.
Игорь пожал плечами.
- Евгения Романовна, неужели я должен вам рассказывать, как легко произвести такой эффект? Этот фантом вполне может быть… да хоть куском накрахмаленной материи.
- Игорь Исаевич, вы изо всех сил сопротивляетесь самым очевидным выводам, - сказала Женя.
- Я просто хочу сохранить голову на плечах, - отозвался он, не глядя на нее.
- А помните ли, что говорится в Библии? То, что было сокрыто от мудрых и ученых, открылось младенцам, - заметила Женя.
Игорь махнул рукой.
- Евгения, сейчас мой брат приобрел самую печальную известность, - сурово сказал он; на высоком благородном лбу появились морщины. – Я не знаю, что за… проходимец сочинил о нем такую статью, что за Иуда работал с ним в редакции, но имя Морозовых сейчас треплет весь город. Как и ваше, - сказал он, бросив взгляд на девушку.
Женя с грустью улыбнулась.
- Игорь Исаевич, мне, как видите, мало что осталось скрывать… думаю, злые языки уже наплели о нас с Василием всякого. Поэтому я расскажу вам, что было между нами в действительности. Пусть уж лучше я, чем газета.
И она рассказала. Опустив совсем немного подробностей. Рассказывать это было почти как говорить о ком-то постороннем: наверное, то была привычка к сочинительству, привычка отстраняться от героев истории.
А может, Игорь сделался для нее своим, вторым Василием. Хотя Василием в такие минуты она смущалась безумно; Игорем же почему-то нет.
Женя закончила рассказ как раз тогда, когда впереди показалась вывеска какого-то кафе или ресторана. По-видимому, Игорь вел ее как раз туда. Если он все еще об этом помнил.
Девушка посмотрела на своего спутника – она чувствовала, что немного покраснела. Он тоже: Игорь не сводил с нее глаз. "Боже мой, неужели это такой целомудренный человек?" - подумала Женя.
- Верите ли вы мне? – спросила она.
- Не смею не верить, Евгения Романовна, - медленно сказал Игорь. Он, словно в великом удивлении, медленно проговаривал каждое слово.
Он замолчал на несколько мгновений.
- А письма эти у вас есть? – спросил молодой человек.
Конечно, он же еще совсем молод! Ему не больше тридцати!
- Одно, - тихо ответила Женя. – Второе у вашего брата. Вернее сказать, он его уничтожил сразу же, как получил.
Игорь кивнул.
- Я знал, - тихо сказал он.
- Что знали? Что Василий так поступит? – спросила Женя. – Или же знали, что он и вправду медиум?
Игорь молчал.
- Вы более готовы принять мои слова, чем показываете, - заметила девушка. – Знаете, Игорь Исаевич…
Она вдруг прижала руку к сердцу.
- Вот здесь я это чувствовала, - сказала Женя в волнении. – Вот здесь. Все время.
Игорь чуть улыбнулся.
- Вы писательница, - тихо сказал он.
Женя почувствовала обиду, но ничего не сказала. Игорь кивнул на вывеску кафе впереди.
- Вот обещанное место, - сказал он. – Кофейня, там всегда тепло, правда, это недешевое заведение…
- У меня есть деньги, - сухо сказала Женя.
Игорь рассмеялся.
- Не думайте обо мне так плохо, Евгения. Я вас угощаю, чем пожелаете. Я и так виноват: застудил вам горло.
Женя вдруг очень смутилась. Снова она вспомнила, что перед нею – молодой, полный сил мужчина. И, вероятно, полный страсти.
Он – Морозов…
Она для него – уже Евгения…
"Тебе это очень понравится, мама, - неожиданно насмешливо подумала Женя. – Да вот только теперь все зависит от меня".
В кофейне, с каким-то русским названием, оказалось и вправду тепло. Уютно. И, что лучше всего, малолюдно.
- Сюда ходят какие-нибудь ваши знакомые? – с беспокойством спросила Женя, когда кавалер усадил ее за столик.
Он сел напротив.
- Даже если и ходят, что с того? – спросил Игорь. Ей показалось, что он задет ее словами. – Я вас фраппирую*?
Ох уж эти гордецы Морозовы!
- Скорее я должна вас фраппировать, - сказала Женя. – Я просто воплощение всех женских недостатков.
Она сама не знала, почему сказала это. Но с вызовом посмотрела в глаза Игорю. Он мягко улыбнулся.
И вдруг взял ее за руку.
- Как сказали в одном знаменитом романе Тургенева вашему тезке, - тихо произнес Игорь, - вы напрашиваетесь на любезность, Евгения Романовна… Но со мной вам это ни к чему.
Он поцеловал ей руку.
- Вы замечательная женщина. И роман ваш очень талантлив.
- Терпеть не могу Базарова, - сказала Женя. Скорее потому, что была слишком смущена.
Игорь засмеялся.
- Базаров бы вас тоже возненавидел, - сказал он. – Теперь Базаровы давно уже не редкость, теперь общество фраппируют спириты.
Тут их отвлек официант. Игорь предоставил Жене сделать заказ самой. Она, стесняясь, заказала только кофе с пирожным, и тогда Игорь последовал примеру дамы.
- Почему вы не заказали ужин? – спросил он. – Здесь хорошая кухня.
Женя опустила глаза.
- Игорь Исаевич, это просто неприлично, - сказала она.
- Неприлично, если я Игорь Исаевич, - тихо ответил ее кавалер.
Женя вздрогнула. Нет, встречи с мужчинами – это слишком волнующе, слишком опасно. Боже мой, куда он так спешит, прямо гонит лошадей!
- Игорь… Исаевич, на что вы намекаете? – спросила она.
- Я бы хотел чаще видеться с вами, - сказал Игорь Морозов. – И уже на других правах.
Такая прямота изумила и оскорбила ее.
- Так сразу? – спросила Женя.
Игорь опустил глаза. Он был заметно старше Василия, но так же привлекателен. И, несомненно, походил на него темпераментом.
- Евгения Романовна, я мог бы… ждать, кружить около вас, если бы вы были пансионеркой, а я мальчиком, - тихо сказал Игорь. – Но вы давно женщина. Я увидел это в вашем романе, в вашем образе мыслей. С вами ни к чему скрывать свои намерения.
- Вы осмеливаетесь так говорить потому, что я рассказала вам о Василии, - произнесла Женя, глядя на него исподлобья. – Вы считаете, что я… развращена!
- Я считаю, что вы женщина, - сказал Игорь. – И это лучший комплимент, который я могу сделать вам…
Он прервался.
- Так вы будете звать меня Игорем?
- Да, но пока только это, - резко сказала Женя.
Она все еще не могла прийти в себя.
- Игорь, я не могу понять, зачем я вам? Разве я красива? Разве равна вам по происхождению? Неужели вам до сих пор не встретилось лучшей женщины?
- Мне до сих пор не встретилось женщины, равной мне умственно и нравственно, - просто сказал Игорь. – И да – вы красивы, Евгения.
"У мужчин, наверное, какие-то другие глаза – вот уже и этот считает, что я хороша!"
Женя отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство. Она была в таком смятении, что охотнее всего вскочила бы и убежала отсюда. В таких битвах она сражаться еще не умела!
Они молча выпили свой кофе, расплатились и оделись. Женя теперь боялась даже двинуться неловко, чтобы не испортить впечатление. Какие глупости! Она ведь ничего Игорю не обещала!
И – боже мой, сейчас ведь такое происходит с его братом, какие могут быть амуры!..
Молодые люди вышли из кофейни. Некоторое время шли молча; Женя все чувствовала на себе взгляд Игоря. Наконец она остановилась, вынудив его остановиться тоже.
- Игорь, что вы творите! Нужно что-нибудь решать с Василием! Нужно что-то делать!
Девушка глядела прямо ему в глаза.
Игорь смотрел серьезно. Она не успела понять, когда это выражение сменилось страстью: вдруг старший Морозов взял ее за плечи и, склонившись к Жене, поцеловал ее в губы. Более нежным, долгим… и каким-то более сознательным поцелуем, нежели его брат.
- Будем решать вместе, - сказал он.
* Фраппировать (от фр. "frapper") – неприятно поражать, удивлять.
Женя и Игорь некоторое время шли молча. Игорь теперь был мрачен и отстранен – а может, и нет: казалось, он напряженно думает под этой маской безразличия, ищет выражения своим чувствам и не может найти. Женя про себя задумалась, каковы его религиозные чувства. И насколько Игорь Морозов был потрясен, узнав, что его брат – медиум…
- Евгения Романовна, эти… явления действительно начались из-за вас? – спросил наконец Игорь.
Он смотрел на нее теперь пытливо. Как будто пытался "добыть" что-то из нее, по выражению кого-то из классиков.
- Да, я так думаю, - честно ответила Женя. – А вы ведь, кажется, хотели отвести меня в тепло? Чтобы мы горло не простудили?
Игорь словно споткнулся на какой-то своей мысли; он неловко ступил, покачнувшись, и рассмеялся.
- А вы непросты, Евгения. Признаться, я всегда думал, что вы… то есть все вы, спириты… занимаетесь обманом. Быть может, некоторые поэтические натуры обманывают также и себя. Вы же знаете, как легко сочинители принимают желаемое за действительное.
Женя оскорбленно подобралась. Игорь все так же пытливо смотрел на нее. Он с шуршанием сложил газету, которая теперь перешла в его руки.
- И я был почти убежден, что вот это… враки, - сказал Игорь, показав на заметку.
- А я думаю, что нет, - ответила Женя, возвращая ему такой же открытый взгляд. – Я думаю, что вы просто слишком умствуете, Игорь Исаевич, вы и вам подобные. Такие доказательства сверхчувственного, какие предоставляют нам спириты, кажутся вам вульгарными в своей простоте и смехотворными в своей материальности. Разве не так?
- А как еще я должен думать? – спросил в ответ Игорь. – Я поехал к брату, прочитав эту статью… я к вам сейчас от него, Евгения. Мне открыла его жена, в слезах… убитая. Сказала, что у сослуживцев Василия была коллективная галлюцинация, в результате чего Василий оскандалился на все учреждение, а сам он заболел. Сейчас у него горячка, был доктор и определил сильную внезапную простуду, а также нервное расстройство и расстройство других систем. Простите, это не для дамских ушей. Ну и как назвать такое? Чудом?
- Как он сказал? Коллективная галлюцинация? – переспросила Женя, которую прямо по ушам ударило это выражение. – Галлюцинация?..
- И газетная ложь, - сказал Игорь.
- А это тоже газетная ложь? – спросила Женя, ткнув пальцем в фотографию.
Игорь пожал плечами.
- Евгения Романовна, неужели я должен вам рассказывать, как легко произвести такой эффект? Этот фантом вполне может быть… да хоть куском накрахмаленной материи.
- Игорь Исаевич, вы изо всех сил сопротивляетесь самым очевидным выводам, - сказала Женя.
- Я просто хочу сохранить голову на плечах, - отозвался он, не глядя на нее.
- А помните ли, что говорится в Библии? То, что было сокрыто от мудрых и ученых, открылось младенцам, - заметила Женя.
Игорь махнул рукой.
- Евгения, сейчас мой брат приобрел самую печальную известность, - сурово сказал он; на высоком благородном лбу появились морщины. – Я не знаю, что за… проходимец сочинил о нем такую статью, что за Иуда работал с ним в редакции, но имя Морозовых сейчас треплет весь город. Как и ваше, - сказал он, бросив взгляд на девушку.
Женя с грустью улыбнулась.
- Игорь Исаевич, мне, как видите, мало что осталось скрывать… думаю, злые языки уже наплели о нас с Василием всякого. Поэтому я расскажу вам, что было между нами в действительности. Пусть уж лучше я, чем газета.
И она рассказала. Опустив совсем немного подробностей. Рассказывать это было почти как говорить о ком-то постороннем: наверное, то была привычка к сочинительству, привычка отстраняться от героев истории.
А может, Игорь сделался для нее своим, вторым Василием. Хотя Василием в такие минуты она смущалась безумно; Игорем же почему-то нет.
Женя закончила рассказ как раз тогда, когда впереди показалась вывеска какого-то кафе или ресторана. По-видимому, Игорь вел ее как раз туда. Если он все еще об этом помнил.
Девушка посмотрела на своего спутника – она чувствовала, что немного покраснела. Он тоже: Игорь не сводил с нее глаз. "Боже мой, неужели это такой целомудренный человек?" - подумала Женя.
- Верите ли вы мне? – спросила она.
- Не смею не верить, Евгения Романовна, - медленно сказал Игорь. Он, словно в великом удивлении, медленно проговаривал каждое слово.
Он замолчал на несколько мгновений.
- А письма эти у вас есть? – спросил молодой человек.
Конечно, он же еще совсем молод! Ему не больше тридцати!
- Одно, - тихо ответила Женя. – Второе у вашего брата. Вернее сказать, он его уничтожил сразу же, как получил.
Игорь кивнул.
- Я знал, - тихо сказал он.
- Что знали? Что Василий так поступит? – спросила Женя. – Или же знали, что он и вправду медиум?
Игорь молчал.
- Вы более готовы принять мои слова, чем показываете, - заметила девушка. – Знаете, Игорь Исаевич…
Она вдруг прижала руку к сердцу.
- Вот здесь я это чувствовала, - сказала Женя в волнении. – Вот здесь. Все время.
Игорь чуть улыбнулся.
- Вы писательница, - тихо сказал он.
Женя почувствовала обиду, но ничего не сказала. Игорь кивнул на вывеску кафе впереди.
- Вот обещанное место, - сказал он. – Кофейня, там всегда тепло, правда, это недешевое заведение…
- У меня есть деньги, - сухо сказала Женя.
Игорь рассмеялся.
- Не думайте обо мне так плохо, Евгения. Я вас угощаю, чем пожелаете. Я и так виноват: застудил вам горло.
Женя вдруг очень смутилась. Снова она вспомнила, что перед нею – молодой, полный сил мужчина. И, вероятно, полный страсти.
Он – Морозов…
Она для него – уже Евгения…
"Тебе это очень понравится, мама, - неожиданно насмешливо подумала Женя. – Да вот только теперь все зависит от меня".
В кофейне, с каким-то русским названием, оказалось и вправду тепло. Уютно. И, что лучше всего, малолюдно.
- Сюда ходят какие-нибудь ваши знакомые? – с беспокойством спросила Женя, когда кавалер усадил ее за столик.
Он сел напротив.
- Даже если и ходят, что с того? – спросил Игорь. Ей показалось, что он задет ее словами. – Я вас фраппирую*?
Ох уж эти гордецы Морозовы!
- Скорее я должна вас фраппировать, - сказала Женя. – Я просто воплощение всех женских недостатков.
Она сама не знала, почему сказала это. Но с вызовом посмотрела в глаза Игорю. Он мягко улыбнулся.
И вдруг взял ее за руку.
- Как сказали в одном знаменитом романе Тургенева вашему тезке, - тихо произнес Игорь, - вы напрашиваетесь на любезность, Евгения Романовна… Но со мной вам это ни к чему.
Он поцеловал ей руку.
- Вы замечательная женщина. И роман ваш очень талантлив.
- Терпеть не могу Базарова, - сказала Женя. Скорее потому, что была слишком смущена.
Игорь засмеялся.
- Базаров бы вас тоже возненавидел, - сказал он. – Теперь Базаровы давно уже не редкость, теперь общество фраппируют спириты.
Тут их отвлек официант. Игорь предоставил Жене сделать заказ самой. Она, стесняясь, заказала только кофе с пирожным, и тогда Игорь последовал примеру дамы.
- Почему вы не заказали ужин? – спросил он. – Здесь хорошая кухня.
Женя опустила глаза.
- Игорь Исаевич, это просто неприлично, - сказала она.
- Неприлично, если я Игорь Исаевич, - тихо ответил ее кавалер.
Женя вздрогнула. Нет, встречи с мужчинами – это слишком волнующе, слишком опасно. Боже мой, куда он так спешит, прямо гонит лошадей!
- Игорь… Исаевич, на что вы намекаете? – спросила она.
- Я бы хотел чаще видеться с вами, - сказал Игорь Морозов. – И уже на других правах.
Такая прямота изумила и оскорбила ее.
- Так сразу? – спросила Женя.
Игорь опустил глаза. Он был заметно старше Василия, но так же привлекателен. И, несомненно, походил на него темпераментом.
- Евгения Романовна, я мог бы… ждать, кружить около вас, если бы вы были пансионеркой, а я мальчиком, - тихо сказал Игорь. – Но вы давно женщина. Я увидел это в вашем романе, в вашем образе мыслей. С вами ни к чему скрывать свои намерения.
- Вы осмеливаетесь так говорить потому, что я рассказала вам о Василии, - произнесла Женя, глядя на него исподлобья. – Вы считаете, что я… развращена!
- Я считаю, что вы женщина, - сказал Игорь. – И это лучший комплимент, который я могу сделать вам…
Он прервался.
- Так вы будете звать меня Игорем?
- Да, но пока только это, - резко сказала Женя.
Она все еще не могла прийти в себя.
- Игорь, я не могу понять, зачем я вам? Разве я красива? Разве равна вам по происхождению? Неужели вам до сих пор не встретилось лучшей женщины?
- Мне до сих пор не встретилось женщины, равной мне умственно и нравственно, - просто сказал Игорь. – И да – вы красивы, Евгения.
"У мужчин, наверное, какие-то другие глаза – вот уже и этот считает, что я хороша!"
Женя отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство. Она была в таком смятении, что охотнее всего вскочила бы и убежала отсюда. В таких битвах она сражаться еще не умела!
Они молча выпили свой кофе, расплатились и оделись. Женя теперь боялась даже двинуться неловко, чтобы не испортить впечатление. Какие глупости! Она ведь ничего Игорю не обещала!
И – боже мой, сейчас ведь такое происходит с его братом, какие могут быть амуры!..
Молодые люди вышли из кофейни. Некоторое время шли молча; Женя все чувствовала на себе взгляд Игоря. Наконец она остановилась, вынудив его остановиться тоже.
- Игорь, что вы творите! Нужно что-нибудь решать с Василием! Нужно что-то делать!
Девушка глядела прямо ему в глаза.
Игорь смотрел серьезно. Она не успела понять, когда это выражение сменилось страстью: вдруг старший Морозов взял ее за плечи и, склонившись к Жене, поцеловал ее в губы. Более нежным, долгим… и каким-то более сознательным поцелуем, нежели его брат.
- Будем решать вместе, - сказал он.
* Фраппировать (от фр. "frapper") – неприятно поражать, удивлять.
Глава 30
Некоторое время они молчали – дорога до дома была недлинной, а мыслей у Жени было столько, что не высказать и за версту. Хотя она не знала, что говорить. То, что происходило, было почти совсем неожиданно, приятно и страшно… как будто сочинительница вдруг сама оказалась выброшена в тот полный страстей мир, который с таким увлечением описывала.
"Господи, как мне с ним говорить?"
Женя покосилась на Игоря и вдруг поняла, что не знает, хочет ли продолжения того, что между ними началось. Хочет ли вообще соединить свою судьбу с кем-нибудь.
Эта мысль изумила ее. Чтобы женщина сознательно хотела остаться одинокой! Даже когда встречается блестящая возможность выйти замуж!
- Евгения, о чем вы задумались? – спросил ее Игорь. Она обернулась почти досадливо.
- Ах, ни о чем. Пустяки.
"Наверное, теперь мне следует пригласить его в дом, - подумала Женя. – Представить его. Конечно, он этого ждет, и это правильно".
- Игорь, теперь я должна представить вас отцу, - сказала она. – И маме.
Девушка взглянула на него мрачно, совсем неласково. Неизвестно, как Игорь это расценил, но он кивнул.
- Разумеется.
"Теперь снова это начнется – никуда не убежать от жизни, от моей матери, от всех этих приличий", - подумала Женя. Она рассеянно протянула своему кавалеру руку, и он пожал ее. Потом поцеловал, обдав пальцы теплым дыханием.
"Игорь Исаевич, я умею только описывать страсти, но не умею их испытывать", - грустно улыбаясь сама себе, подумала Женя.
Молодые люди приблизились к дому, и Женя позвонила в дверь.
Открыла Дуня.
Горничная несколько мгновений обалдело смотрела на пару, а потом вдруг рот ее открылся, и девушка издала совершенно неприличный визг.
- Дьявол!..
Дуня несколько раз мелко перекрестилась, потом попятилась.
- Нечистый, про которого в газете писали. Спиритист этот самый, - прошептала она, не отрывая зачарованного взгляда от старшего Морозова. – Свят, свят, свят.
- Кажется, я не ко двору, - сказал Игорь, наблюдая за девицей удивленно и одновременно с улыбкой.
- Тьфу! – в сердцах воскликнула Женя. - Дура какая!..
Этот инцидент полностью вернул ей ощущение реальности. Жене иногда казалось, что она почти все время живет в своем внутреннем мире, а в настоящий возвращается только в минуты сильных потрясений.
- Игорь Исаевич, наплюйте на нее. Не обижайтесь, хорошо? – попросила она горячо, кладя руку ему на плечо. – Раздевайтесь, сейчас пройдем в дом. Вы ведь тоже не ужинали.
- С удовольствием, Евгения.
Серафима Афанасьевна уже стояла в дверях гостиной. Вид у нее был больной. Госпожа Прозорова с изумлением взирала на дочь и ее спутника.
- Что это значит? – спросила она.
Игорь улыбнулся, обаятельно и слегка виновато. Он подошел к хозяйке и поцеловал ей руку.
- Мадам, мы сегодня объяснились с вашей дочерью. Прошу вашего дозволения видеться с Евгенией Романовной. Вы не возражаете против этого?
"Объяснились? Что он несет?.."
- Я с ума сойду, - сказала Серафима Афанасьевна, взглянув из-за плеча Игоря на дочь. – Евгения!..
- Мама, что ты скажешь? – произнесла Женя. – Фамилия Морозовых тебе хорошо известна. Недавно ты сама пыталась просватать меня за Василия. Как тебе второй шанс?
Эта циничная, безразличная речь словно имела своей целью оттолкнуть Игоря. И действительно – он смотрел на Женю ошеломленно, почти оскорбленно.
- Делайте что хотите, - неожиданно сказала Серафима Афанасьевна. – Господи, как я устала!
Она с жалобным выражением сжала руками виски, а потом ушла в свою комнату. "Жених и невеста" остались одни.
Женя и Игорь посмотрели друг на друга. Все это уже просто ни в какие ворота не лезло. Женя взглянула Игорю в глаза – и вдруг, положив ему руку на плечо, прижалась к его груди. Она тихо заплакала. Молодой человек осторожно обнял ее, поглаживая по растрепанной голове. Женины волосы очень быстро теряли вид, как бы старательно она их ни укладывала.
- Игорь Исаевич, миленький, это не жизнь, а страх какой-то, - всхлипывая, говорила Женя. – Отчего это, а?
- Жизнь такая, Евгения Романовна. А вы очень чувствительны… - говорил взволнованный Игорь.
Она вдруг осознала, что обнимается с ним, но не отстранилась испуганно, как девица, а наоборот – сама обхватила его за шею.
Женя чувствовала небывалое, какое-то вулканическое волнение. Все исчезло, кроме этого человека, державшего ее в объятиях…
- Женя… - шепотом сказал он.
Она взглянула на него снизу вверх – а потом резко отодвинулась.
- Идемте ужинать. Я встряхну Дуню, пусть поможет собрать на стол, - злясь сама не зная на что, сказала девушка.
- Женя, если я некстати, я пойму и уйду. Не нужно жертв, - сказал Игорь.
Женя фыркнула.
- Вот еще! Перестаньте-ка!
Она вдруг вспомнила, что не собирается замуж. Что не знает, хочет ли замуж вообще. А события уже развивались в совсем нежелательную сторону, поезд набирал ход, еще немного – и этот состав не остановишь. Еще немного - и она окажется перед алтарем в подвенечном платье, как Саша, не успев понять, зачем она это сделала и чем это обернется. Только потому, что "так надо".
- Игорь Исаевич, идемте руки мыть, - со вздохом сказала девушка. – Я хочу поговорить с вами, как поужинаем. Отца еще дома нет, а выйдет ли к нам мама, не знаю…
Тут из комнаты выглянула Дуня.
- Барышня… Ой!
Горничная округлила глаза и присела при виде Игоря.
Рот ее искривился, предвещая плач.
- Он еще не ушел? Я боюсь!..
- Дуня, прекрати сейчас же! – сердитым шепотом велела Женя. - Поди узнай у мамы, будет ли она с нами ужинать. А потом помоги мне на кухне. Живо!
- Я боюсь, Евгения Романовна, - дрожащим голосом сказала несчастная Дуня.
- Дуня, он не кусается! – сказала хозяйка.
Дуне, кажется, не очень-то в это верилось.
- Дуня, перестань, ты нас позоришь! Игорь Исаевич обычный человек! – сердито сказала Женя. – Давай, ступай к барыне, спроси ее!
Дуня исчезла.
- Серафима Афанасьевна ужинать не будут! – возвестила она из-за двери через несколько мгновений. – Мне выйти, барышня, или как?
- Выйди, Дуня, перестань ломаться! – крикнула Женя. – Наказание с тобой!
Тут предмет спора, стоявший позади, положил ей руку на локоть. Женя чуть не ахнула: кажется, Игорь чересчур скоро вступил в свои права.
- Вы так уверены, что я обычный человек? – тихо спросил он.
Морозов-старший огладил ее руку.
- Игорь, не надо, - Женя повела плечами. Она очень волновалась. А он слишком спешил. Ну надо же, она даже забыла, о чем хотела говорить с ним!
Появилась Дуня, со сбитой набок белой наколкой на волосах. Она все еще с опаской поглядывала на "дьявола", но, кажется, гордилась тем, что преодолела свой страх. Какие они все-таки смешные, этот простой народ!
- Игорь, идите пока в гостиную. Полистайте альбомы на столике… книги посмотрите. Мы скоро, - сказала Женя.
Гость кивнул и скрылся в комнате.
Женя чувствовала себя неловко, почти противоестественно, говоря эти заботливые слова. Как будто этот человек силой ворвался в ее жизнь, силой заставил ее разделить с ним досуг. А может, и самую жизнь. Хотя, если так пойдет и дальше, и до этого недалеко.
Женя с прислугой собрали на стол. Потом Женя обрадовала Дуню разрешением уйти и не показываться до самого ухода гостя. Горничная принесла в гостиную приборы, после чего сделала испуганный реверанс "страшному барину" и на цыпочках ушла.
В комнате был полумрак, только горели свечи на столе. Лицо Игоря в этом свете было особенно загадочным и красивым.
- Эта бедная девушка только что рогов и копыт у меня не увидела, - тихо сказал он хозяйке. – Хотя тут мало света и полный простор воображению, так что не ручаюсь.
Игорь улыбался. Женя вдруг почувствовала, что теряет терпение. Нервы ее были так напряжены, что она готова была заплакать, или устроить истерику, или убежать – а ей нужно было сидеть и отвечать на остроты этого человека!..
- Игорь, я хотела с вами серьезно поговорить, - сказала Женя. – Вы, наверное, не понимаете, что я за женщина. То есть вообще – что я за человек…
Она прервалась.
- Мне очень интересно это понять, - сказал Игорь. – Вы мне откроетесь?
Женя смяла скатерть под столом, уставившись в свою тарелку.
- Игорь, вы не знаете, что за существа писатели, - сказала она. – Мы не знаем, когда живем в своих мечтах, а когда в жизни. Что мы выдумываем себе, а что видим как есть… Понимаете ли, наши фантазии, наше творчество для нас главное.
Она взглянула в глаза Игорю при этих смелых словах.
- Мы наиболее страстно живем, когда занимаемся любимым делом, - сказала Женя. – Я не хочу лгать вам, представляясь другою. Я не знаю, сможете ли вы занять в моей жизни столько места, сколько занимает сочинительство… а это средоточие моей жизни. Я творю все время, пока себя сознаю…
Она прервалась. Игорь по-прежнему молчал, глядя на нее.
- Это непозволительно для женщины – не так ли? – спросила Женя. – Вам не понравится подруга не от мира сего, в этом я вас заверяю. А я не от мира сего, и всегда буду нездешней. Вы видите, что я совсем не такая, как нормальные люди?
- А откуда вы знаете, каковы нормальные люди? – неожиданно спросил ее Игорь. – Откуда вы знаете, что я не мечтатель? Вот я гляжу на вас – и вы мне представляетесь одетой в эти тени, как в темный шелк… Как будто вы фея, отвязавшая крылья…
- Женщина должна быть счастлива, слыша такие слова, - прошептала Женя. – Поклонник-поэт! А что делать той, кто сама поэтесса?
- Этим вы и привлекли меня, - сказал Игорь. – У вас такая богатая душа. И вы не обеднеете, если полюбите, наоборот…
Он взял ее за руку.
- Вы станете еще выше, еще богаче, - шепотом сказал молодой человек. – И счастливее. У вас будет все то, что есть сейчас, и еще буду я…
- Игорь, нам нужно думать о вашем брате, - сказала Женя.
Он замер.
- Вы боитесь, - сказал Игорь.
- Игорь, я боюсь, что вы совсем меня не поняли, - ответила Женя.
- Я вас понял. И уверяю вас, что в жизни намного больше мечтателей, чем реалистов, - сказал он. – И счастье, что это так. Без воображения жизнь была бы очень скудна. Знаете, Женя…
- Что? – шепотом спросила она.
- Фантазии помогают нам познавать правду жизни, - задумчиво сказал Игорь. – Связывать далекие друг от друга вещи и находить их внутреннее сродство.
Женя молчала. Он чувствовал ее холодность, словно она мешала самой себе открыться.
- Вам страшно полюбить, - сказал Игорь. – Но ведь вы уже любили, и не раз. Ваши мысли так долго всецело принадлежали вашей работе… они принадлежали Василию, я вижу его образ во всем вашем романе, в ваших мыслях…
Женя смутилась.
- И вы не ревнуете?
- Может быть… немного, - сказал он с улыбкой.
Но ревновал Игорь сильно. Женя почувствовала это, и ей стало страшно.
- Вы так же будете ревновать меня к работе, - сказала она.
- Наверное, - согласился Игорь. – Но я не буду вас стеснять, обещаю. Вы умеете так сильно чувствовать, и вы так глубоки. Говорить с вами настоящее умственное наслаждение.
Женя криво улыбнулась.
- Будь я мужчиной, это был бы прекрасный комплимент. Но от женщины нужно другое.
- Если бы мне было нужно другое, я искал бы другую, - резко сказал Игорь. – Женя, я серьезен!
Она опустила глаза.
- И разве вы думали о другом, пока были со мной? Ведь вам хочется этого, - так же резко, страстно прибавил молодой человек. – Женя, вы говорили, что жизнь страшна и пуста. Но это потому, что в ней мало любви!
- Только не говорите, что вы меня любите, - сказала девушка.
- Я говорю, что я вас… искал, - ответил он.
Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал ее. Потом еще раз.
- Я вам нужен, - шепотом сказал Игорь.
А Женя смотрела в его лицо и видела его необузданного брата. Оба они слились для нее воедино.
- Вы единственный, кому я могла бы сказать "да", - шепотом произнесла она. – Но я не хочу вас обманывать.
Он прижал ее к себе.
- Знаю, Женя. Знаю.
- Я провожу вас, уже поздно, - прошептала она, высвободившись. – Хорошо?
Женя проводила его. На прощанье, в пустом темном коридоре, Игорь еще раз пожал ей руку, потом поцеловал в ладонь.
- До свидания, дорогая.
Женя аккуратно закрыла за ним дверь, думая, что почувствует облегчение, оставшись в привычном одиночестве.
Но вдруг ей стало так тоскливо, что она закрыла лицо руками и заплакала.
Некоторое время они молчали – дорога до дома была недлинной, а мыслей у Жени было столько, что не высказать и за версту. Хотя она не знала, что говорить. То, что происходило, было почти совсем неожиданно, приятно и страшно… как будто сочинительница вдруг сама оказалась выброшена в тот полный страстей мир, который с таким увлечением описывала.
"Господи, как мне с ним говорить?"
Женя покосилась на Игоря и вдруг поняла, что не знает, хочет ли продолжения того, что между ними началось. Хочет ли вообще соединить свою судьбу с кем-нибудь.
Эта мысль изумила ее. Чтобы женщина сознательно хотела остаться одинокой! Даже когда встречается блестящая возможность выйти замуж!
- Евгения, о чем вы задумались? – спросил ее Игорь. Она обернулась почти досадливо.
- Ах, ни о чем. Пустяки.
"Наверное, теперь мне следует пригласить его в дом, - подумала Женя. – Представить его. Конечно, он этого ждет, и это правильно".
- Игорь, теперь я должна представить вас отцу, - сказала она. – И маме.
Девушка взглянула на него мрачно, совсем неласково. Неизвестно, как Игорь это расценил, но он кивнул.
- Разумеется.
"Теперь снова это начнется – никуда не убежать от жизни, от моей матери, от всех этих приличий", - подумала Женя. Она рассеянно протянула своему кавалеру руку, и он пожал ее. Потом поцеловал, обдав пальцы теплым дыханием.
"Игорь Исаевич, я умею только описывать страсти, но не умею их испытывать", - грустно улыбаясь сама себе, подумала Женя.
Молодые люди приблизились к дому, и Женя позвонила в дверь.
Открыла Дуня.
Горничная несколько мгновений обалдело смотрела на пару, а потом вдруг рот ее открылся, и девушка издала совершенно неприличный визг.
- Дьявол!..
Дуня несколько раз мелко перекрестилась, потом попятилась.
- Нечистый, про которого в газете писали. Спиритист этот самый, - прошептала она, не отрывая зачарованного взгляда от старшего Морозова. – Свят, свят, свят.
- Кажется, я не ко двору, - сказал Игорь, наблюдая за девицей удивленно и одновременно с улыбкой.
- Тьфу! – в сердцах воскликнула Женя. - Дура какая!..
Этот инцидент полностью вернул ей ощущение реальности. Жене иногда казалось, что она почти все время живет в своем внутреннем мире, а в настоящий возвращается только в минуты сильных потрясений.
- Игорь Исаевич, наплюйте на нее. Не обижайтесь, хорошо? – попросила она горячо, кладя руку ему на плечо. – Раздевайтесь, сейчас пройдем в дом. Вы ведь тоже не ужинали.
- С удовольствием, Евгения.
Серафима Афанасьевна уже стояла в дверях гостиной. Вид у нее был больной. Госпожа Прозорова с изумлением взирала на дочь и ее спутника.
- Что это значит? – спросила она.
Игорь улыбнулся, обаятельно и слегка виновато. Он подошел к хозяйке и поцеловал ей руку.
- Мадам, мы сегодня объяснились с вашей дочерью. Прошу вашего дозволения видеться с Евгенией Романовной. Вы не возражаете против этого?
"Объяснились? Что он несет?.."
- Я с ума сойду, - сказала Серафима Афанасьевна, взглянув из-за плеча Игоря на дочь. – Евгения!..
- Мама, что ты скажешь? – произнесла Женя. – Фамилия Морозовых тебе хорошо известна. Недавно ты сама пыталась просватать меня за Василия. Как тебе второй шанс?
Эта циничная, безразличная речь словно имела своей целью оттолкнуть Игоря. И действительно – он смотрел на Женю ошеломленно, почти оскорбленно.
- Делайте что хотите, - неожиданно сказала Серафима Афанасьевна. – Господи, как я устала!
Она с жалобным выражением сжала руками виски, а потом ушла в свою комнату. "Жених и невеста" остались одни.
Женя и Игорь посмотрели друг на друга. Все это уже просто ни в какие ворота не лезло. Женя взглянула Игорю в глаза – и вдруг, положив ему руку на плечо, прижалась к его груди. Она тихо заплакала. Молодой человек осторожно обнял ее, поглаживая по растрепанной голове. Женины волосы очень быстро теряли вид, как бы старательно она их ни укладывала.
- Игорь Исаевич, миленький, это не жизнь, а страх какой-то, - всхлипывая, говорила Женя. – Отчего это, а?
- Жизнь такая, Евгения Романовна. А вы очень чувствительны… - говорил взволнованный Игорь.
Она вдруг осознала, что обнимается с ним, но не отстранилась испуганно, как девица, а наоборот – сама обхватила его за шею.
Женя чувствовала небывалое, какое-то вулканическое волнение. Все исчезло, кроме этого человека, державшего ее в объятиях…
- Женя… - шепотом сказал он.
Она взглянула на него снизу вверх – а потом резко отодвинулась.
- Идемте ужинать. Я встряхну Дуню, пусть поможет собрать на стол, - злясь сама не зная на что, сказала девушка.
- Женя, если я некстати, я пойму и уйду. Не нужно жертв, - сказал Игорь.
Женя фыркнула.
- Вот еще! Перестаньте-ка!
Она вдруг вспомнила, что не собирается замуж. Что не знает, хочет ли замуж вообще. А события уже развивались в совсем нежелательную сторону, поезд набирал ход, еще немного – и этот состав не остановишь. Еще немного - и она окажется перед алтарем в подвенечном платье, как Саша, не успев понять, зачем она это сделала и чем это обернется. Только потому, что "так надо".
- Игорь Исаевич, идемте руки мыть, - со вздохом сказала девушка. – Я хочу поговорить с вами, как поужинаем. Отца еще дома нет, а выйдет ли к нам мама, не знаю…
Тут из комнаты выглянула Дуня.
- Барышня… Ой!
Горничная округлила глаза и присела при виде Игоря.
Рот ее искривился, предвещая плач.
- Он еще не ушел? Я боюсь!..
- Дуня, прекрати сейчас же! – сердитым шепотом велела Женя. - Поди узнай у мамы, будет ли она с нами ужинать. А потом помоги мне на кухне. Живо!
- Я боюсь, Евгения Романовна, - дрожащим голосом сказала несчастная Дуня.
- Дуня, он не кусается! – сказала хозяйка.
Дуне, кажется, не очень-то в это верилось.
- Дуня, перестань, ты нас позоришь! Игорь Исаевич обычный человек! – сердито сказала Женя. – Давай, ступай к барыне, спроси ее!
Дуня исчезла.
- Серафима Афанасьевна ужинать не будут! – возвестила она из-за двери через несколько мгновений. – Мне выйти, барышня, или как?
- Выйди, Дуня, перестань ломаться! – крикнула Женя. – Наказание с тобой!
Тут предмет спора, стоявший позади, положил ей руку на локоть. Женя чуть не ахнула: кажется, Игорь чересчур скоро вступил в свои права.
- Вы так уверены, что я обычный человек? – тихо спросил он.
Морозов-старший огладил ее руку.
- Игорь, не надо, - Женя повела плечами. Она очень волновалась. А он слишком спешил. Ну надо же, она даже забыла, о чем хотела говорить с ним!
Появилась Дуня, со сбитой набок белой наколкой на волосах. Она все еще с опаской поглядывала на "дьявола", но, кажется, гордилась тем, что преодолела свой страх. Какие они все-таки смешные, этот простой народ!
- Игорь, идите пока в гостиную. Полистайте альбомы на столике… книги посмотрите. Мы скоро, - сказала Женя.
Гость кивнул и скрылся в комнате.
Женя чувствовала себя неловко, почти противоестественно, говоря эти заботливые слова. Как будто этот человек силой ворвался в ее жизнь, силой заставил ее разделить с ним досуг. А может, и самую жизнь. Хотя, если так пойдет и дальше, и до этого недалеко.
Женя с прислугой собрали на стол. Потом Женя обрадовала Дуню разрешением уйти и не показываться до самого ухода гостя. Горничная принесла в гостиную приборы, после чего сделала испуганный реверанс "страшному барину" и на цыпочках ушла.
В комнате был полумрак, только горели свечи на столе. Лицо Игоря в этом свете было особенно загадочным и красивым.
- Эта бедная девушка только что рогов и копыт у меня не увидела, - тихо сказал он хозяйке. – Хотя тут мало света и полный простор воображению, так что не ручаюсь.
Игорь улыбался. Женя вдруг почувствовала, что теряет терпение. Нервы ее были так напряжены, что она готова была заплакать, или устроить истерику, или убежать – а ей нужно было сидеть и отвечать на остроты этого человека!..
- Игорь, я хотела с вами серьезно поговорить, - сказала Женя. – Вы, наверное, не понимаете, что я за женщина. То есть вообще – что я за человек…
Она прервалась.
- Мне очень интересно это понять, - сказал Игорь. – Вы мне откроетесь?
Женя смяла скатерть под столом, уставившись в свою тарелку.
- Игорь, вы не знаете, что за существа писатели, - сказала она. – Мы не знаем, когда живем в своих мечтах, а когда в жизни. Что мы выдумываем себе, а что видим как есть… Понимаете ли, наши фантазии, наше творчество для нас главное.
Она взглянула в глаза Игорю при этих смелых словах.
- Мы наиболее страстно живем, когда занимаемся любимым делом, - сказала Женя. – Я не хочу лгать вам, представляясь другою. Я не знаю, сможете ли вы занять в моей жизни столько места, сколько занимает сочинительство… а это средоточие моей жизни. Я творю все время, пока себя сознаю…
Она прервалась. Игорь по-прежнему молчал, глядя на нее.
- Это непозволительно для женщины – не так ли? – спросила Женя. – Вам не понравится подруга не от мира сего, в этом я вас заверяю. А я не от мира сего, и всегда буду нездешней. Вы видите, что я совсем не такая, как нормальные люди?
- А откуда вы знаете, каковы нормальные люди? – неожиданно спросил ее Игорь. – Откуда вы знаете, что я не мечтатель? Вот я гляжу на вас – и вы мне представляетесь одетой в эти тени, как в темный шелк… Как будто вы фея, отвязавшая крылья…
- Женщина должна быть счастлива, слыша такие слова, - прошептала Женя. – Поклонник-поэт! А что делать той, кто сама поэтесса?
- Этим вы и привлекли меня, - сказал Игорь. – У вас такая богатая душа. И вы не обеднеете, если полюбите, наоборот…
Он взял ее за руку.
- Вы станете еще выше, еще богаче, - шепотом сказал молодой человек. – И счастливее. У вас будет все то, что есть сейчас, и еще буду я…
- Игорь, нам нужно думать о вашем брате, - сказала Женя.
Он замер.
- Вы боитесь, - сказал Игорь.
- Игорь, я боюсь, что вы совсем меня не поняли, - ответила Женя.
- Я вас понял. И уверяю вас, что в жизни намного больше мечтателей, чем реалистов, - сказал он. – И счастье, что это так. Без воображения жизнь была бы очень скудна. Знаете, Женя…
- Что? – шепотом спросила она.
- Фантазии помогают нам познавать правду жизни, - задумчиво сказал Игорь. – Связывать далекие друг от друга вещи и находить их внутреннее сродство.
Женя молчала. Он чувствовал ее холодность, словно она мешала самой себе открыться.
- Вам страшно полюбить, - сказал Игорь. – Но ведь вы уже любили, и не раз. Ваши мысли так долго всецело принадлежали вашей работе… они принадлежали Василию, я вижу его образ во всем вашем романе, в ваших мыслях…
Женя смутилась.
- И вы не ревнуете?
- Может быть… немного, - сказал он с улыбкой.
Но ревновал Игорь сильно. Женя почувствовала это, и ей стало страшно.
- Вы так же будете ревновать меня к работе, - сказала она.
- Наверное, - согласился Игорь. – Но я не буду вас стеснять, обещаю. Вы умеете так сильно чувствовать, и вы так глубоки. Говорить с вами настоящее умственное наслаждение.
Женя криво улыбнулась.
- Будь я мужчиной, это был бы прекрасный комплимент. Но от женщины нужно другое.
- Если бы мне было нужно другое, я искал бы другую, - резко сказал Игорь. – Женя, я серьезен!
Она опустила глаза.
- И разве вы думали о другом, пока были со мной? Ведь вам хочется этого, - так же резко, страстно прибавил молодой человек. – Женя, вы говорили, что жизнь страшна и пуста. Но это потому, что в ней мало любви!
- Только не говорите, что вы меня любите, - сказала девушка.
- Я говорю, что я вас… искал, - ответил он.
Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал ее. Потом еще раз.
- Я вам нужен, - шепотом сказал Игорь.
А Женя смотрела в его лицо и видела его необузданного брата. Оба они слились для нее воедино.
- Вы единственный, кому я могла бы сказать "да", - шепотом произнесла она. – Но я не хочу вас обманывать.
Он прижал ее к себе.
- Знаю, Женя. Знаю.
- Я провожу вас, уже поздно, - прошептала она, высвободившись. – Хорошо?
Женя проводила его. На прощанье, в пустом темном коридоре, Игорь еще раз пожал ей руку, потом поцеловал в ладонь.
- До свидания, дорогая.
Женя аккуратно закрыла за ним дверь, думая, что почувствует облегчение, оставшись в привычном одиночестве.
Но вдруг ей стало так тоскливо, что она закрыла лицо руками и заплакала.
Глава 31
Василий лежал дома под присмотром женщины, средоточием чьей жизни он был. Лидия старалась бодриться, чтобы не докучать больному, но не могла – глядя на его красивое отрешенное лицо, она не могла удержаться от слез.
Она бы привязала его душу к своей, если бы знала, как это сделать. Но Василий даже сейчас, в ее доме, так зависимый от ее заботы, был не с ней.
Лидия села рядом и прижалась щекой к разгоряченной подушке мужа. Он открыл глаза – только что Василий незаметно задремал, как будто совсем "отошел".
- Лидочка, уйди, ты заразишься, - хрипло прошептал он. – Достаточно того, что я болен!
- Я хочу быть с тобой, а ты никогда не бываешь со мной, - прошептала Лидия. – О чем ты сейчас думал? Что тебе снилось?
Он вздрогнул и улыбнулся.
- Не помню… Разве это важно?
- Для меня важно все, что ты делаешь, о чем думаешь, - прошептала Лидия.
Она пригладила мокрые от пота волосы мужа и поцеловала его в лоб.
- Васенька, а что все-таки с тобой случилось в издательстве? Правда что-то необычное?
Василий взглянул ей в глаза – Лидия боялась. Она не хотела иметь мужа-медиума. Что за ужасные шутки шутит жизнь, как играет людьми!
- Я не хочу говорить об этом, - ответил Василий и опустил веки. Холодный, как мраморная статуя.
Наружно он был такой, а внутри весь кричал: оставьте меня! Избавьте меня от этого, я не верю!..
Ну почему, если уж на свете существуют медиумы, это должен был оказаться именно он?..
Трансцендентальный аспект своего бытия Василия никогда не интересовал настолько, чтобы он задумался над ним сознательно. Вернее говоря, он задвигал такие мысли подальше. Осмелиться вытащить на поверхность идею бессмертия, достать ее с дальних полок, где пылились труды философов древности, могли немногие. Это сделала писательница Евгения Прозорова, но отказывался сделать ее кумир.
- Я тебе малину заварю, - шепотом сказала Лидия. – Хочешь пить? Тебе нужно.
- Да… пожалуйста, - сказал Василий.
Она вскочила и выбежала, всхлипнув в широкий рукав пеньюара. Лидии было очень жалко мужа, она любила его, и тем более горько и обидно ей было такое равнодушие. С недавних пор Лидия уже не могла не замечать, что Василий сделался к ней равнодушен.
Он старался быть ласковым, благодарить ее за заботы, но теперь жена стала для него каким-то неотъемлемым атрибутом дома, хранительницей очага, которую Василий принимал как должное. Ни страсти к ней, ни интереса он больше не испытывал.
Почему? Куда ушло все?..
Теперь Лидия пыталась войти в те сферы жизни мужа, которыми прежде не интересовалась, разделить с ним то, что действительно его занимало – но Василий не пускал ее туда. Как будто намеренно ограждал от нее главные страсти своей жизни. Как будто эти страсти были чем-то, чего она никогда не поймет…
Лидия заварила сухую малину в высоком стакане и понесла ее мужу.
- Спасибо, Лидочка.
Василий приподнялся и сел; поморщился от боли и откинулся ослабевшей головой на подушку. Лидия хотела было напоить его с ложечки, но он с гневом и стыдом пресек ее нежное движение.
- Не нужно.
Он осторожными глотками выпил свое лекарство, потом со вздохом лег.
- Лида, поди к себе, отдохни. Мне нужно поспать.
Лидия все смотрела на него – будто ждала чего-то, чего уже не дождется. Василий улыбнулся.
- Я люблю тебя.
Эта ложь причинила ей боль. Лидия тихо взяла пустую посуду и вышла из комнаты, слыша за спиной ровное дыхание – муж уже спал. Она прикрыла дверь. Больному нужен был покой – у Василия подозревали воспаление легких, а бронхит определили без сомнений. Конечно, чем больше он спит, тем лучше…
Что бы ему ни снилось, это была не она.
Лидия хотела было пойти к себе, повязать или почитать что-нибудь, пока она не нужна мужу, но тут раздался звонок. Господи! Неужели мало было в первый день! Она даже прислугу отпустила, чтобы в доме не осталось никого из посторонних!..
Лидия подскочила к двери и спросила яростным голосом:
- Кого вам нужно?
- Господина Морозова. Здесь ли он проживает? - спросил из-за двери красивый женский голос, принадлежавший, судя по произношению, благородной даме.
- Оставьте его в покое, он болен! – бросила Лидия.
Она уже не заботилась ни о каких приличиях. Что бы там ни произошло с Василием, теперь его просто осаждали всякие бесцеремонные люди, которым он зачем-то стал очень нужен. Пока он не поправится, она будет всех гнать в шею, будь то хоть генерал, хоть сам государь император!..
За дверью колебались – Лидия почему-то знала, что дама не ушла. Она ждала, сжимая кулаки и уже ненавидя эту просительницу.
- Сударыня, вы не впустите меня на одну только минутку? – певуче и моляще сказала дама наконец. – Мне нужно спросить вас о Василии Исаевиче. Вы ведь его родственница?
- Я его жена! – с ненавистью ответила Лидия, думая, что, наверное, эта наглая барыня уже разбудила бедного Василия.
- Откройте мне, наверное, вам очень неудобно говорить через дверь! – сказала незнакомка.
Лидия откинула крючок, отперла дверь и распахнула ее. Вид у нее был такой, что незваная гостья должна была бы с воплями броситься прочь; но настырная барыня осталась на месте. На лице ее появилась улыбка, точно она стояла в преддверии рая, а Лидия была его ключарь.
- О, благодарю вас! – сказала женщина.
Это была молодая блондинка с влажными синими глазами, закутанная в дорогие меха и благоухающая дорогими духами. Она отвела с глаз тщательно завитый локон, и на руке ее блеснуло бриллиантовое кольцо.
- Вы так добры, - пролепетала дама.
- Говорите, что вам нужно, и убирайтесь, - процедила Лидия.
Барыня шагнула вперед и проскользнула в коридор, воспользовавшись этим предложением. Лидии осталось только закрыть за ней дверь.
- Мадам Морозова, я графиня Шувалова, - сказала дама. Она растерянно остановилась, должно быть, не увидев на лице Лидии должных чувств.
- Ну, так что же? – сердито спросила хозяйка.
Графиня заломила руки, покосилась в сторону комнаты, в которой верным женским чутьем угадала присутствие Василия.
- Мадам, мне нужно увидеться с вашим супругом. Это вопрос жизни и смерти, - сказала она. – Впустите меня к нему.
- Еще чего! – вырвалось у Лидии.
Дама ждала – с видом все еще молящим, но уже и с надменностью, проступившей под этим выражением.
- Графиня, мой муж сейчас не принимает, - сказала Лидия сквозь зубы, ничуть не испуганная титулом гостьи. – Вы ведь понимаете, что это значит? Уходите.
- Но вы не можете… - пробормотала графиня Шувалова, невольно отступив перед хозяйкой. Лидия впервые заметила, что она хороша собой – и, конечно, такая холеная, как только это могут себе позволить сливки общества.
- Вы понимаете, кто я такая? – теперь уже с мягким возмущением спросила дама, которую Лидия неуклонно теснила к входной двери. – Вы понимаете, кто мой муж?
- Мой муж тоже дворянин, - отозвалась Лидия. – А вы ведете себя непозволительно! Сейчас же покиньте наш дом!
Никогда раньше она не думала, что сможет разговаривать в таком тоне с графиней – но теперь, когда за дверью лежал ее любимый больной муж, смогла.
Дама допятилась почти до самой двери – и вдруг, к ужасу Лидии, упала перед нею на колени. Она зарыдала. Очевидно, графиня Шувалова была из тех истеричек с голубой кровью, что готовы были на любое унижение, лишь бы добиться своего. Хуже всего было, что возжелать такие аристократки могли тоже чего угодно, хоть луну с неба.
- Я вас умоляю, - пробормотала графиня. – Умоляю… впустите! Мне так нужно видеть его!
Она стала целовать Лидии руки.
- Сейчас же перестаньте! Вставайте!
Лидия схватила графиню за плечо, и та, возмущенно вскрикнув, вскочила и отпрянула. Она огладила свою соболью накидку, примятую рукой хозяйки.
- Вы еще пожалеете, - проговорила графиня, удивительно быстро перейдя от мольбы к прежней надменности. – Слышите? Пожалеете! Мужичка!
Она проследовала к выходу, оставив за собой шлейф французских духов. Закрывая за нею дверь, Лидия услышала подавленный всхлип. Неужели у графини и вправду было какое-то жизненно важное дело к Василию?
Но сейчас Лидия жалела только о том, что впустила эту барыню. К черту все ее важные дела. Наверняка это что-нибудь, связанное… со способностями Василия.
Пусть Лидия никогда не признавала этого вслух, про себя она уже давно смирилась с тем, что Василий необычный человек. Но он совсем не тот, кем его считают посторонние. Не гадатель, не заклинатель, не целитель. И уж точно не тот, кем его вообразила эта почти наверняка невежественная избалованная изломавшаяся дама…
- Лида! – громко позвал ее Василий.
Лидия вбежала в комнату. Она жалела, что не успела помыть рук после этой барыни, но сейчас больше всего хотела увидеть, как там муж. Что он подумал обо всем этом? Не потрясло ли его случившееся слишком?
- Лида, кто это приходил? – спросил Василий. Он снова сидел в постели.
Лидия села рядом и с горячей нежностью обняла его за плечи.
- Одна истеричка в мехах, - пробормотала она. – Графиня Шувалова. Но я ее спровадила. Ты все слышал?
Он покачал головой.
- Нет, я только сейчас проснулся…
Казалось, посещение графини оставило его совершенно равнодушным.
- Что ей было надо?
- Чудес, наверное, - раздраженно ответила Лидия. Она с беспокойством посмотрела на мужа, который опять начал заваливаться назад. – Вася, ты ляг снова!
Он послушно лег.
- Чудес…
Губы его иронически скривились.
- Она грозила нам всеми небесными карами, - не удержавшись, прибавила Лидия, несколько преувеличив. Ей вдруг стало страшно – теперь, когда больше не нужно было оборонять мужа.
- Пустяки, - пробормотал больной. – Мне… грозила!
Казалось, он хочет сказать: что мне все графы и князья, когда я действую от имени таких сил? В иные минуты Лидии представлялось, что Василий всей душой верит в свою избранность. Но он уже снова заснул, так и не дав ей ничего понять.
Василий лежал дома под присмотром женщины, средоточием чьей жизни он был. Лидия старалась бодриться, чтобы не докучать больному, но не могла – глядя на его красивое отрешенное лицо, она не могла удержаться от слез.
Она бы привязала его душу к своей, если бы знала, как это сделать. Но Василий даже сейчас, в ее доме, так зависимый от ее заботы, был не с ней.
Лидия села рядом и прижалась щекой к разгоряченной подушке мужа. Он открыл глаза – только что Василий незаметно задремал, как будто совсем "отошел".
- Лидочка, уйди, ты заразишься, - хрипло прошептал он. – Достаточно того, что я болен!
- Я хочу быть с тобой, а ты никогда не бываешь со мной, - прошептала Лидия. – О чем ты сейчас думал? Что тебе снилось?
Он вздрогнул и улыбнулся.
- Не помню… Разве это важно?
- Для меня важно все, что ты делаешь, о чем думаешь, - прошептала Лидия.
Она пригладила мокрые от пота волосы мужа и поцеловала его в лоб.
- Васенька, а что все-таки с тобой случилось в издательстве? Правда что-то необычное?
Василий взглянул ей в глаза – Лидия боялась. Она не хотела иметь мужа-медиума. Что за ужасные шутки шутит жизнь, как играет людьми!
- Я не хочу говорить об этом, - ответил Василий и опустил веки. Холодный, как мраморная статуя.
Наружно он был такой, а внутри весь кричал: оставьте меня! Избавьте меня от этого, я не верю!..
Ну почему, если уж на свете существуют медиумы, это должен был оказаться именно он?..
Трансцендентальный аспект своего бытия Василия никогда не интересовал настолько, чтобы он задумался над ним сознательно. Вернее говоря, он задвигал такие мысли подальше. Осмелиться вытащить на поверхность идею бессмертия, достать ее с дальних полок, где пылились труды философов древности, могли немногие. Это сделала писательница Евгения Прозорова, но отказывался сделать ее кумир.
- Я тебе малину заварю, - шепотом сказала Лидия. – Хочешь пить? Тебе нужно.
- Да… пожалуйста, - сказал Василий.
Она вскочила и выбежала, всхлипнув в широкий рукав пеньюара. Лидии было очень жалко мужа, она любила его, и тем более горько и обидно ей было такое равнодушие. С недавних пор Лидия уже не могла не замечать, что Василий сделался к ней равнодушен.
Он старался быть ласковым, благодарить ее за заботы, но теперь жена стала для него каким-то неотъемлемым атрибутом дома, хранительницей очага, которую Василий принимал как должное. Ни страсти к ней, ни интереса он больше не испытывал.
Почему? Куда ушло все?..
Теперь Лидия пыталась войти в те сферы жизни мужа, которыми прежде не интересовалась, разделить с ним то, что действительно его занимало – но Василий не пускал ее туда. Как будто намеренно ограждал от нее главные страсти своей жизни. Как будто эти страсти были чем-то, чего она никогда не поймет…
Лидия заварила сухую малину в высоком стакане и понесла ее мужу.
- Спасибо, Лидочка.
Василий приподнялся и сел; поморщился от боли и откинулся ослабевшей головой на подушку. Лидия хотела было напоить его с ложечки, но он с гневом и стыдом пресек ее нежное движение.
- Не нужно.
Он осторожными глотками выпил свое лекарство, потом со вздохом лег.
- Лида, поди к себе, отдохни. Мне нужно поспать.
Лидия все смотрела на него – будто ждала чего-то, чего уже не дождется. Василий улыбнулся.
- Я люблю тебя.
Эта ложь причинила ей боль. Лидия тихо взяла пустую посуду и вышла из комнаты, слыша за спиной ровное дыхание – муж уже спал. Она прикрыла дверь. Больному нужен был покой – у Василия подозревали воспаление легких, а бронхит определили без сомнений. Конечно, чем больше он спит, тем лучше…
Что бы ему ни снилось, это была не она.
Лидия хотела было пойти к себе, повязать или почитать что-нибудь, пока она не нужна мужу, но тут раздался звонок. Господи! Неужели мало было в первый день! Она даже прислугу отпустила, чтобы в доме не осталось никого из посторонних!..
Лидия подскочила к двери и спросила яростным голосом:
- Кого вам нужно?
- Господина Морозова. Здесь ли он проживает? - спросил из-за двери красивый женский голос, принадлежавший, судя по произношению, благородной даме.
- Оставьте его в покое, он болен! – бросила Лидия.
Она уже не заботилась ни о каких приличиях. Что бы там ни произошло с Василием, теперь его просто осаждали всякие бесцеремонные люди, которым он зачем-то стал очень нужен. Пока он не поправится, она будет всех гнать в шею, будь то хоть генерал, хоть сам государь император!..
За дверью колебались – Лидия почему-то знала, что дама не ушла. Она ждала, сжимая кулаки и уже ненавидя эту просительницу.
- Сударыня, вы не впустите меня на одну только минутку? – певуче и моляще сказала дама наконец. – Мне нужно спросить вас о Василии Исаевиче. Вы ведь его родственница?
- Я его жена! – с ненавистью ответила Лидия, думая, что, наверное, эта наглая барыня уже разбудила бедного Василия.
- Откройте мне, наверное, вам очень неудобно говорить через дверь! – сказала незнакомка.
Лидия откинула крючок, отперла дверь и распахнула ее. Вид у нее был такой, что незваная гостья должна была бы с воплями броситься прочь; но настырная барыня осталась на месте. На лице ее появилась улыбка, точно она стояла в преддверии рая, а Лидия была его ключарь.
- О, благодарю вас! – сказала женщина.
Это была молодая блондинка с влажными синими глазами, закутанная в дорогие меха и благоухающая дорогими духами. Она отвела с глаз тщательно завитый локон, и на руке ее блеснуло бриллиантовое кольцо.
- Вы так добры, - пролепетала дама.
- Говорите, что вам нужно, и убирайтесь, - процедила Лидия.
Барыня шагнула вперед и проскользнула в коридор, воспользовавшись этим предложением. Лидии осталось только закрыть за ней дверь.
- Мадам Морозова, я графиня Шувалова, - сказала дама. Она растерянно остановилась, должно быть, не увидев на лице Лидии должных чувств.
- Ну, так что же? – сердито спросила хозяйка.
Графиня заломила руки, покосилась в сторону комнаты, в которой верным женским чутьем угадала присутствие Василия.
- Мадам, мне нужно увидеться с вашим супругом. Это вопрос жизни и смерти, - сказала она. – Впустите меня к нему.
- Еще чего! – вырвалось у Лидии.
Дама ждала – с видом все еще молящим, но уже и с надменностью, проступившей под этим выражением.
- Графиня, мой муж сейчас не принимает, - сказала Лидия сквозь зубы, ничуть не испуганная титулом гостьи. – Вы ведь понимаете, что это значит? Уходите.
- Но вы не можете… - пробормотала графиня Шувалова, невольно отступив перед хозяйкой. Лидия впервые заметила, что она хороша собой – и, конечно, такая холеная, как только это могут себе позволить сливки общества.
- Вы понимаете, кто я такая? – теперь уже с мягким возмущением спросила дама, которую Лидия неуклонно теснила к входной двери. – Вы понимаете, кто мой муж?
- Мой муж тоже дворянин, - отозвалась Лидия. – А вы ведете себя непозволительно! Сейчас же покиньте наш дом!
Никогда раньше она не думала, что сможет разговаривать в таком тоне с графиней – но теперь, когда за дверью лежал ее любимый больной муж, смогла.
Дама допятилась почти до самой двери – и вдруг, к ужасу Лидии, упала перед нею на колени. Она зарыдала. Очевидно, графиня Шувалова была из тех истеричек с голубой кровью, что готовы были на любое унижение, лишь бы добиться своего. Хуже всего было, что возжелать такие аристократки могли тоже чего угодно, хоть луну с неба.
- Я вас умоляю, - пробормотала графиня. – Умоляю… впустите! Мне так нужно видеть его!
Она стала целовать Лидии руки.
- Сейчас же перестаньте! Вставайте!
Лидия схватила графиню за плечо, и та, возмущенно вскрикнув, вскочила и отпрянула. Она огладила свою соболью накидку, примятую рукой хозяйки.
- Вы еще пожалеете, - проговорила графиня, удивительно быстро перейдя от мольбы к прежней надменности. – Слышите? Пожалеете! Мужичка!
Она проследовала к выходу, оставив за собой шлейф французских духов. Закрывая за нею дверь, Лидия услышала подавленный всхлип. Неужели у графини и вправду было какое-то жизненно важное дело к Василию?
Но сейчас Лидия жалела только о том, что впустила эту барыню. К черту все ее важные дела. Наверняка это что-нибудь, связанное… со способностями Василия.
Пусть Лидия никогда не признавала этого вслух, про себя она уже давно смирилась с тем, что Василий необычный человек. Но он совсем не тот, кем его считают посторонние. Не гадатель, не заклинатель, не целитель. И уж точно не тот, кем его вообразила эта почти наверняка невежественная избалованная изломавшаяся дама…
- Лида! – громко позвал ее Василий.
Лидия вбежала в комнату. Она жалела, что не успела помыть рук после этой барыни, но сейчас больше всего хотела увидеть, как там муж. Что он подумал обо всем этом? Не потрясло ли его случившееся слишком?
- Лида, кто это приходил? – спросил Василий. Он снова сидел в постели.
Лидия села рядом и с горячей нежностью обняла его за плечи.
- Одна истеричка в мехах, - пробормотала она. – Графиня Шувалова. Но я ее спровадила. Ты все слышал?
Он покачал головой.
- Нет, я только сейчас проснулся…
Казалось, посещение графини оставило его совершенно равнодушным.
- Что ей было надо?
- Чудес, наверное, - раздраженно ответила Лидия. Она с беспокойством посмотрела на мужа, который опять начал заваливаться назад. – Вася, ты ляг снова!
Он послушно лег.
- Чудес…
Губы его иронически скривились.
- Она грозила нам всеми небесными карами, - не удержавшись, прибавила Лидия, несколько преувеличив. Ей вдруг стало страшно – теперь, когда больше не нужно было оборонять мужа.
- Пустяки, - пробормотал больной. – Мне… грозила!
Казалось, он хочет сказать: что мне все графы и князья, когда я действую от имени таких сил? В иные минуты Лидии представлялось, что Василий всей душой верит в свою избранность. Но он уже снова заснул, так и не дав ей ничего понять.
Глава 32
Назавтра во время работы по дому днем Женя была рассеянна, ее тянуло то расплакаться, то надерзить окружающим. Впрочем, мать почти не обращала на это внимания. Серафима Афанасьевна мало интересовалась дочерью, когда та не доставляла ей явного беспокойства. А сейчас госпожа Прозорова была слишком расстроена сама, чтобы замечать состояние Жени.
Жизнь сводила Серафиму Афанасьевну с чересчур уж неудобными и неподходящими людьми – в высшей степени респектабельное семейство Морозовых оказалось со страшным пороком, и теперь тень медиумизма пала и на Прозоровых. Дочь, которая всю девическую жизнь вела себя неподобающе, бездарно растрачивая свои лучшие годы – вместо попыток устроить свою судьбу занимаясь то мистицизмом, то сочинительством – теперь оказалась связана со старшим Морозовым, как никогда не была связана с младшим.
Серафима Афанасьевна втайне надеялась, что Женя и Игорь, если поладят, избавят ее друг от друга.
Игорь приехал к Жене через день после объяснения, вечером – оторвал ее от очередного сочинения. Женя, впрочем, почти не могла сейчас писать. Мысли ее метались от Василия и его нежданной злосчастной славы к Игорю и его ухаживаниям. Этого было слишком много, чтобы думать еще и о чем-то третьем…
Игорь вывел Женю в театр, как подобало внимательному благородно воспитанному поклоннику. Что ж, это и в самом деле помогло ей развеяться. По дороге назад Женя спросила Игоря, как дела у его брата.
- Изменений почти нет, Женя, - ответил Игорь. – Состояние его все еще тяжело. Я был у него, но ничем не могу помочь.
Почему-то Женю не так беспокоила болезнь Василия, как его известность.
- Бывают ли у него посетители? – спросила девушка. – Что говорит об этом его жена?
- Они безобразно докучают им, - хмуро ответил Игорь. – Как жаль, что я не знаю, кто так ославил моего бедного брата! Я бы тогда…
- На дуэль бы его вызвали? – спросила Женя.
Она думала сейчас о двух бедных евреях - Мише Кацмане, своем старинном друге, и его скользком приятеле.
- Вызвал бы, - резко сказал Игорь, не заметив ее иронии.
Женя покачала головой.
- Игорь Исаевич, это безнадежное дело, вы не найдете здесь оскорбителя. И люди эти недостойны такой чести.
- Пожалуй, - сказал Игорь, совершенно серьезно обдумав ее слова. А Женя, с неприятным холодком под сердцем, вдруг подумала, что дуэли среди дворянства – вовсе не пережиток прошлого и намного более распространены, чем она привыкла считать. Конечно, ведь аристократы - люди не ее круга, хотя Василий ее давний знакомый…
- Игорь Исаевич, мне так тревожно, - прошептала девушка. – Обнимите меня.
Она сама не понимала, о чем попросила. К счастью, они были на улице одни, и ее нескромной просьбы никто не услышал. И никто не увидел, как Игорь обнял ее и стал покрывать поцелуями ее бледное лицо. Он шептал ей какие-то нежные слова, а Женя не слушала – она, закрыв глаза, просто упивалась происходящим. Наверное, на месте Игоря Морозова мог бы быть сейчас и другой. Ей так нужен был мужчина, сильный благородный мужчина.
- Я был прав. Я вам нужен, - прошептал Игорь.
Женя не видела жажды в его глазах, и потому не испугалась – она слепо подставила своему другу губы. Молодой человек обхватил ее за плечи и прильнул к ней поцелуем, трепетно и вместе с тем страстно.
"Она хочет меня… Она хочет меня всем телом", - в восторге думал он, охваченный желанием.
А Женя видела перед собой смутный победительный образ – темные волосы, благородный лоб, сильная фигура. Этому фантому, объединившему в себе черты обоих Морозовых, она сейчас готова была отдаться. А ее кавалер принимал ее нерастраченную чувственность за желание принадлежать именно ему…
- Если бы мы уже были обвенчаны. Как мне дождаться, - прошептал Игорь.
Он с трудом оторвался от своей подруги. Ему хотелось броситься с головою в снег, чтобы охладиться, но сделать это было нельзя, и тогда Игорь просто сжал руки в кулаки, заставляя себя успокоиться.
Женя стояла рядом, склонив голову, и казалась уже совсем безразличной.
- Вы меня просто с ума сводите, - шепотом сказал Игорь и схватил ее руку, пылко прижав к губам – все, что было дозволено сейчас. – Как мне дождаться, когда мы будем вместе, - повторил он.
И тут Женя будто проснулась.
- Да что вы говорите?
Она взглянула на него с испугом.
Игорь обиделся.
- А мне только что казалось, что вам это очень даже по нраву, - сухо сказал он. – Я вам неприятен?
Женя поспешно мотнула головой.
- Нет, Игорь, нет. Но вы слишком спешите.
"Это вы слишком многое мне позволяете, Евгения Романовна, - сердито подумал он. – Ведете себя так, как будто вы уже моя жена, а потом точно ведро ледяной воды на голову".
- Прошу меня простить, - холодно сказал Игорь.
- Давайте говорить друг другу "ты", - вдруг сказала Женя. Она улыбнулась. Предложение попало в цель: Игорь смягчился.
- Ну конечно, Женя.
Он улыбался уже ласково, не скрывая своего восхищения, желания.
Поезд набирал ход, еще немного – и этот состав не остановить…
- Игорь, как вы… как ты думаешь, что будет дальше? – спросила Женя. – Я говорю о…
- О Василии, - подсказал он.
И вдруг Жене показалось, что упоминание о брате в такую минуту, когда их было только двое, было Игорю неприятно.
"Ничего удивительного, если вспомнить, что я ему нарассказала о наших… сношениях".
- Не знаю, что будет, - вдруг сказал Игорь. – Я очень беспокоюсь за Василия. Он так горд. Он какой-то болезненный человек… ты, наверное, знаешь…
Это "ты" на секунду удивило Женю – а потом она вспомнила, что сама же предложила сделать столь поспешный шаг.
- А сейчас Василия все время задевают, - продолжал Игорь. – Его заставляют быть тем, кем он не хочет быть, даже если он действительно…. медиум. Однажды это плохо кончится.
Женя замолчала, сдвинув брови. Она хотела дальше заговорить о своей литературной карьере, естественным образом закончившейся на болезни и славе Василия Морозова, но спросить о таком сейчас было как-то даже кощунственно. Что ее писания, когда под угрозой жизни!
Однако Женя спросила.
- А как же мой роман?
Игорь покачал головой.
- Думаю, что твоему роману придется подождать. Довольно долгое время.
И Жене вдруг показалось, что ее жених этому рад. Конечно, ничто больше не будет отнимать ее у него. Все мужчины одинаковы, как бы ни различались на словах.
Женин роман действительно застрял в издательстве, как во льдах. Никто больше не дал ему хода – продвинуть ее творение пытался только Василий, а ему сейчас было более чем не до того.
Болезнь его длилась еще три недели – под конец, когда врач уже подтвердил выздоровление, Лидия убедила его оставить мужа дома еще на несколько дней. Василий не противился. Снова выйти в люди ему было страшно, хотя он и стыдился это признать.
Не столько даже из-за субъектов, подобных графине Шуваловой – а из-за теперешней репутации, которую Василий обязан носить, как собственную кожу. Теперь он поистине "национальное достояние", "российский Юм", желает этого или нет…
Впрочем, больше скандалов вроде того, что вышел с графиней, не повторялось. Однако даже одно такое столкновение могло привести к ужасным последствиям.
Лидия боялась этого намного больше мужа. Сам же он думал прежде всего о своей жизни в обществе. Смерть Василия страшила гораздо меньше.
Но первый день выхода на службу был для него как первый бой для солдата.
Как-то сейчас на него будут смотреть? К счастью, никаких больше бомб в его отсутствие не выпускали: подлый "Г. Светоч" выступил однократно. Однако теперь слухи о Василии разошлись, как круги по воде, любопытство подогревалось еще и его исчезновением. Василий с отвращением думал, что даже в болезнь его многие не поверят.
Когда он вошел в редакцию, отдел был погружен в работу: шуршали бумаги, сотрудники переговаривались. Но с появлением Василия "наступила мертвая тишина", как всегда писали о таких моментах в книгах.
На него так смотрели, что молодой человек почти осязал эти взгляды.
Никто ничего не забыл, нелепо было даже надеяться.
- Доброе утро, Василий Исаевич. С выздоровлением вас, - как-то даже подобострастно проговорил второй редактор.
Василий холодно улыбнулся.
- Благодарю.
Наступила пауза.
И наконец Василий почувствовал, что что-то не так.
- В чем дело, господа? – произнес он.
- Вы не читали еще сегодняшних газет? – спросил второй редактор.
"О дьявол", - подумал Василий.
Коллега с осторожностью и даже страхом протянул ему свежий номер "Русского слова".
Назавтра во время работы по дому днем Женя была рассеянна, ее тянуло то расплакаться, то надерзить окружающим. Впрочем, мать почти не обращала на это внимания. Серафима Афанасьевна мало интересовалась дочерью, когда та не доставляла ей явного беспокойства. А сейчас госпожа Прозорова была слишком расстроена сама, чтобы замечать состояние Жени.
Жизнь сводила Серафиму Афанасьевну с чересчур уж неудобными и неподходящими людьми – в высшей степени респектабельное семейство Морозовых оказалось со страшным пороком, и теперь тень медиумизма пала и на Прозоровых. Дочь, которая всю девическую жизнь вела себя неподобающе, бездарно растрачивая свои лучшие годы – вместо попыток устроить свою судьбу занимаясь то мистицизмом, то сочинительством – теперь оказалась связана со старшим Морозовым, как никогда не была связана с младшим.
Серафима Афанасьевна втайне надеялась, что Женя и Игорь, если поладят, избавят ее друг от друга.
Игорь приехал к Жене через день после объяснения, вечером – оторвал ее от очередного сочинения. Женя, впрочем, почти не могла сейчас писать. Мысли ее метались от Василия и его нежданной злосчастной славы к Игорю и его ухаживаниям. Этого было слишком много, чтобы думать еще и о чем-то третьем…
Игорь вывел Женю в театр, как подобало внимательному благородно воспитанному поклоннику. Что ж, это и в самом деле помогло ей развеяться. По дороге назад Женя спросила Игоря, как дела у его брата.
- Изменений почти нет, Женя, - ответил Игорь. – Состояние его все еще тяжело. Я был у него, но ничем не могу помочь.
Почему-то Женю не так беспокоила болезнь Василия, как его известность.
- Бывают ли у него посетители? – спросила девушка. – Что говорит об этом его жена?
- Они безобразно докучают им, - хмуро ответил Игорь. – Как жаль, что я не знаю, кто так ославил моего бедного брата! Я бы тогда…
- На дуэль бы его вызвали? – спросила Женя.
Она думала сейчас о двух бедных евреях - Мише Кацмане, своем старинном друге, и его скользком приятеле.
- Вызвал бы, - резко сказал Игорь, не заметив ее иронии.
Женя покачала головой.
- Игорь Исаевич, это безнадежное дело, вы не найдете здесь оскорбителя. И люди эти недостойны такой чести.
- Пожалуй, - сказал Игорь, совершенно серьезно обдумав ее слова. А Женя, с неприятным холодком под сердцем, вдруг подумала, что дуэли среди дворянства – вовсе не пережиток прошлого и намного более распространены, чем она привыкла считать. Конечно, ведь аристократы - люди не ее круга, хотя Василий ее давний знакомый…
- Игорь Исаевич, мне так тревожно, - прошептала девушка. – Обнимите меня.
Она сама не понимала, о чем попросила. К счастью, они были на улице одни, и ее нескромной просьбы никто не услышал. И никто не увидел, как Игорь обнял ее и стал покрывать поцелуями ее бледное лицо. Он шептал ей какие-то нежные слова, а Женя не слушала – она, закрыв глаза, просто упивалась происходящим. Наверное, на месте Игоря Морозова мог бы быть сейчас и другой. Ей так нужен был мужчина, сильный благородный мужчина.
- Я был прав. Я вам нужен, - прошептал Игорь.
Женя не видела жажды в его глазах, и потому не испугалась – она слепо подставила своему другу губы. Молодой человек обхватил ее за плечи и прильнул к ней поцелуем, трепетно и вместе с тем страстно.
"Она хочет меня… Она хочет меня всем телом", - в восторге думал он, охваченный желанием.
А Женя видела перед собой смутный победительный образ – темные волосы, благородный лоб, сильная фигура. Этому фантому, объединившему в себе черты обоих Морозовых, она сейчас готова была отдаться. А ее кавалер принимал ее нерастраченную чувственность за желание принадлежать именно ему…
- Если бы мы уже были обвенчаны. Как мне дождаться, - прошептал Игорь.
Он с трудом оторвался от своей подруги. Ему хотелось броситься с головою в снег, чтобы охладиться, но сделать это было нельзя, и тогда Игорь просто сжал руки в кулаки, заставляя себя успокоиться.
Женя стояла рядом, склонив голову, и казалась уже совсем безразличной.
- Вы меня просто с ума сводите, - шепотом сказал Игорь и схватил ее руку, пылко прижав к губам – все, что было дозволено сейчас. – Как мне дождаться, когда мы будем вместе, - повторил он.
И тут Женя будто проснулась.
- Да что вы говорите?
Она взглянула на него с испугом.
Игорь обиделся.
- А мне только что казалось, что вам это очень даже по нраву, - сухо сказал он. – Я вам неприятен?
Женя поспешно мотнула головой.
- Нет, Игорь, нет. Но вы слишком спешите.
"Это вы слишком многое мне позволяете, Евгения Романовна, - сердито подумал он. – Ведете себя так, как будто вы уже моя жена, а потом точно ведро ледяной воды на голову".
- Прошу меня простить, - холодно сказал Игорь.
- Давайте говорить друг другу "ты", - вдруг сказала Женя. Она улыбнулась. Предложение попало в цель: Игорь смягчился.
- Ну конечно, Женя.
Он улыбался уже ласково, не скрывая своего восхищения, желания.
Поезд набирал ход, еще немного – и этот состав не остановить…
- Игорь, как вы… как ты думаешь, что будет дальше? – спросила Женя. – Я говорю о…
- О Василии, - подсказал он.
И вдруг Жене показалось, что упоминание о брате в такую минуту, когда их было только двое, было Игорю неприятно.
"Ничего удивительного, если вспомнить, что я ему нарассказала о наших… сношениях".
- Не знаю, что будет, - вдруг сказал Игорь. – Я очень беспокоюсь за Василия. Он так горд. Он какой-то болезненный человек… ты, наверное, знаешь…
Это "ты" на секунду удивило Женю – а потом она вспомнила, что сама же предложила сделать столь поспешный шаг.
- А сейчас Василия все время задевают, - продолжал Игорь. – Его заставляют быть тем, кем он не хочет быть, даже если он действительно…. медиум. Однажды это плохо кончится.
Женя замолчала, сдвинув брови. Она хотела дальше заговорить о своей литературной карьере, естественным образом закончившейся на болезни и славе Василия Морозова, но спросить о таком сейчас было как-то даже кощунственно. Что ее писания, когда под угрозой жизни!
Однако Женя спросила.
- А как же мой роман?
Игорь покачал головой.
- Думаю, что твоему роману придется подождать. Довольно долгое время.
И Жене вдруг показалось, что ее жених этому рад. Конечно, ничто больше не будет отнимать ее у него. Все мужчины одинаковы, как бы ни различались на словах.
Женин роман действительно застрял в издательстве, как во льдах. Никто больше не дал ему хода – продвинуть ее творение пытался только Василий, а ему сейчас было более чем не до того.
Болезнь его длилась еще три недели – под конец, когда врач уже подтвердил выздоровление, Лидия убедила его оставить мужа дома еще на несколько дней. Василий не противился. Снова выйти в люди ему было страшно, хотя он и стыдился это признать.
Не столько даже из-за субъектов, подобных графине Шуваловой – а из-за теперешней репутации, которую Василий обязан носить, как собственную кожу. Теперь он поистине "национальное достояние", "российский Юм", желает этого или нет…
Впрочем, больше скандалов вроде того, что вышел с графиней, не повторялось. Однако даже одно такое столкновение могло привести к ужасным последствиям.
Лидия боялась этого намного больше мужа. Сам же он думал прежде всего о своей жизни в обществе. Смерть Василия страшила гораздо меньше.
Но первый день выхода на службу был для него как первый бой для солдата.
Как-то сейчас на него будут смотреть? К счастью, никаких больше бомб в его отсутствие не выпускали: подлый "Г. Светоч" выступил однократно. Однако теперь слухи о Василии разошлись, как круги по воде, любопытство подогревалось еще и его исчезновением. Василий с отвращением думал, что даже в болезнь его многие не поверят.
Когда он вошел в редакцию, отдел был погружен в работу: шуршали бумаги, сотрудники переговаривались. Но с появлением Василия "наступила мертвая тишина", как всегда писали о таких моментах в книгах.
На него так смотрели, что молодой человек почти осязал эти взгляды.
Никто ничего не забыл, нелепо было даже надеяться.
- Доброе утро, Василий Исаевич. С выздоровлением вас, - как-то даже подобострастно проговорил второй редактор.
Василий холодно улыбнулся.
- Благодарю.
Наступила пауза.
И наконец Василий почувствовал, что что-то не так.
- В чем дело, господа? – произнес он.
- Вы не читали еще сегодняшних газет? – спросил второй редактор.
"О дьявол", - подумал Василий.
Коллега с осторожностью и даже страхом протянул ему свежий номер "Русского слова".
Глава 33
"Спириты падают духом!
Долгое время мы ничего не слышали о нашем новом медиуме. Г-н Морозов исчез столь же внезапно и эффектно, сколь несколько недель назад явил себя публике. Обожаемый Василий Исаевич, вы еще более разожгли любопытство ваших преданных почитателей!
Но ваш покорный слуга времени даром не терял, господа – в попытках разгадать ребус по имени "Василий Морозов", ради удовлетворения духовной жажды моих читателей я провел небольшое расследование, дабы установить природу сего загадочного господина. И рад сообщить вам, что достиг несомненных успехов!
Мадемуазель Аврора, которую я имел честь представить вам в своей прошлой заметке, является старинным другом господина Морозова. Более того: она его прежняя возлюбленная, отвергнутая господином медиумом из каких-то видов. Что же за причины побудили влюбленных расторгнуть помолвку? Уж не была ли Евгения Прозорова скомпрометирована способностями своего жениха? Да, да, вы угадали, господа! Медиумизм г-на Морозова проявился весьма оригинально: в записках пикантного содержания, которые были регулярно подбрасываемы девице Прозоровой под дверь. Какой силой обладает воспламененный дух - не так ли, господа спириты? Он оказался способен преодолеть расстояние в полгорода, препятствие в виде нескольких замков, отделяющих его от девичьей спальни, а также собственную бестелесность – послания господина Морозова были написаны твердою рукою на плотной бумаге! И почерк фантома, и слог были неотличимы от почерка живого медиума!
Не правда ли, это было бы так похоже на скабрезные шутки – если бы дух господина Морозова не имел способности действовать отдельно от тела. Вот что значит любовь!
Вы спросите: откуда же я узнал столь интимные подробности? Ими со мною любезно поделилась девица Прозорова, принесшая свою естественную стыдливость в жертву науке, за что я вместе со всеми читателями выражаю ей глубочайшую признательность.
Будьте же со мною до окончания этой истории, а я остаюсь с вами.
Жаждущий истины, скромный
Г. Светоч".
Василий дочитал заметку до конца, шевеля губами – он сам не осознавал этого: каждое слово резало его как ножом. Впрочем, едва ли он мог бы поразить собрание содержанием этой статьи. Несомненно, газету уже пустили по кругу; может быть, не один раз.
Молодой человек медленно скомкал "Русское слово" и надорвал. Глаза его остекленели. Он сейчас напоминал собственную восковую статую.
- Ах ты, животное, - пробормотал Василий. – Падаль подбираешь! Тварь!..
- Василий Исаевич, - отважился заговорить второй редактор.
Несмотря на, вне всякого сомнения, оскорбительное содержание статьи, никто и не думал насмехаться или возмущаться. Все были только крайне заинтригованы.
- Василий Исаевич, это правда? – спросил второй редактор.
Василий посмотрел на него так, точно не верил собственным ушам.
- И вы полагаете, милостивый государь, что человек чести ответит на подобный вопрос? –процедил он, бледный как смерть. – Никогда больше не смейте подступаться ко мне с такими подозрениями! Долой!..
Он швырнул газету на пол, потом подошел к своей конторке и сел. Бессмысленно уставился на груду бумаг, собравшуюся в его отсутствие на столе. Красивая длиннопалая рука его скользила по волосам, то захватывая темные пряди в горсть, то отпуская, а склоненное лицо было сокрыто от товарищей.
- Какой позор. Какое бесчестье, - прошептал Василий.
Любопытство и страх его сотрудников, в какой-то степени, сменились сочувствием.
Второй редактор подошел к Василию и осторожно коснулся его плеча; Василий вздрогнул и посмотрел на него со злобой.
- Что вам нужно?
- Василий Исаевич, прошу вас, не портите себе кровь. Это обыкновенная выдумка, мы все понимаем, - умоляюще проговорил тот.
Василий сухо рассмеялся.
- Обыкновенная выдумка! Прошу не беспокоиться!
Он опять схватил себя за волосы.
- Я бы подал в суд на эту газетенку, но что толку? – прошептал молодой человек. – Все равно все уже читали ее. А этот журналист, несомненно, просто мелкая шваль без всякого звания! Боже! Чем я провинился?
- Василий Исаевич, забудьте это, - ласково, почти заискивающе проговорил второй редактор; он растерянно улыбался. – Все же понимают, что такого не может быть, в этой глупой заметке даже не может быть состава оскорбления…
Василий взглянул на коллегу, и тот сразу же умолк.
Конечно, такого не могло быть – как не могло быть и медиумизма. Это невозможное три недели назад наблюдала вся редакция.
А теперь, глядя на страдания Василия, его сотрудники уже исподволь укреплялись в том, что "Г. Светоч" и в этот раз сказал о нем правду…
Василий мрачно погрузился в работу, и тогда остальные тоже занялись своим делом. Спустя некоторое время они даже смогли продолжить нормально переговариваться, словно ничего не случилось. Но все понимали, что ничего уже не будет как прежде. И лучше кого бы то ни было это понимал сам Василий Морозов.
Даже если он никоим образом больше не поразит окружающих, того, что уже произошло, не смыть с него ничем.
Даже кровью.
Игорь Морозов и Женя сидели рядом в гостиной в доме Прозоровых. На лице Жени было страдание. Игорь обнимал ее за плечи, поглаживая ее тонкие ослабевшие руки, сжимая их. Женя давно уже охотно принимала его ласки, но сейчас была безучастна.
- Игорь, это ужасно, это просто ужасно, - прошептала она. – Я не понимаю, как ты еще можешь видеться со мной. Я теперь в грязи с головы до ног.
Девушка всхлипнула.
- Я… никогда не откажусь от тебя, что бы ни случилось, - прошептал Игорь. – И мы тоже осквернены. Но мы должны стать выше этого, как ты сама говорила, о нас сплетничают низкие люди без всякого благородства, будь то по крови или по воспитанию...
Женя засмеялась, уткнувшись головой жениху в плечо.
- Милый Игорь, ты говоришь так, словно в этой статье нет ни слова правды… Ха-ха-ха… Боже, какая я была дура! Помнишь, Раскольников оправдывал себя тем, что старуха-процентщица, которую он шваркнул топором, не человек, а вошь? Вот этот Светоч и есть вошь, которую не грех раздавить! А ведь я его привечала, здесь, в этом самом доме!..
- Подожди…
Игорь схватил ее за руки и сжал их, но Женя продолжала истерически смеяться.
- Женя!
Она затихла, глядя ему в глаза.
- Ты говоришь, что знаешь его?
Женя моргнула, точно не понимая, о чем ее спрашивают. А потом улыбнулась и с опозданием кивнула.
- Ну да, знаю. Знаю. Это жид, - весело пояснила она, точно речь шла о забавнейшем предмете. - Миша Кацман, мой приятель. Я вместе с ним устраивала спиритические сеансы в нашем доме, представляешь? А теперь вот… пожалуйста…
Женя махнула рукой в сторону газеты и опять закатилась смехом.
- Он обо мне все и… распространил, - выдавила она. – Больше никто просто не мог этого знать.
- Женя, но на него нужно подать в суд! – воскликнул побледневший Игорь.
- Да брось, - ответила Женя, утирая выступившие от смеха слезы. Она была уже опять мрачна. – Ничего ты не докажешь. Миша большой умник. И, как бы то ни было, не он написал эту статью, Миша никогда не имел отношения к журналистике...
- Успокойся, милая, успокойся.
Игорь прижал ее к себе, покачивая, точно ребенка. Он поцеловал ее волосы.
- Женечка, мы с тобой уже давно вместе… Но все еще не обсудили окончательного шага. К чему мы идем?
- Ты о чем? – спросила Женя.
Она затихла на его плече. Она могла бы быть в его объятиях вечно – так спокойно, так надежно.
- Ты прекрасно знаешь, о чем, - с легкой досадой отозвался Игорь. – Ты подаешь мне надежды, которые все более укрепляются, но избегаешь серьезного разговора. Ты знаешь мои намерения относительно тебя. Хочешь ли ты стать моей женой?
Женя молчала.
Хочет ли она стать его женой?
Если не он, то кто же? Если не сейчас, то когда?..
Но не будет ли это нечестно по отношению к Игорю?
- Игорь, ты мне очень нравишься, - прошептала Женя. Он крепче прижал ее к себе в ответ на эти слова, и она почувствовала вину. – Но я не знаю, так ли я люблю тебя, чтобы сделать тебя счастливым, - шепотом прибавила девушка. – Не знаю, что будет через месяц, два. Если мы обвенчаемся, ты ведь не согласишься расстаться…
- Конечно, нет! – возмущенно прервал ее жених. – Женя, ты слишком много сомневаешься, мучаешься мелочами. У тебя такая натура. Но мои намерения тверды! Ты согласна стать моей женой?
- Да, - тихо сказала Женя.
Игорь схватил ее руку и стал осыпать эту руку поцелуями, от пальцев до плеча.
- Женечка… Милая…
Она чуть не поддалась порыву отнять руку.
- Игорь, я согласна, но не знаю точно, когда, - быстро проговорила Женя. – Не торопи меня! Я должна решить!
- Конечно, Женя!
Жених прижал ее к себе и припал к ее губам, целуя ее почти до боли.
Потом так же крепко прижал свою избранницу к груди.
- Когда тебе будет угодно.
Она молчала. А в голове почему-то билась мысль: никогда.
Женя уже давно не могла ничего писать.
Василий работал уже почти неделю, и эта неделя прошла спокойно. Ничто не тревожило его: ни сплетники, ни собственные способности. Может быть, эти способности пропали после болезни?
Если так, то прекрасно.
Молодой человек даже подумывал, что мерзкая статья могла сослужить ему хорошую службу: самый тон ее подразумевал скорее житейскую непристойную историю, чем настоящий медиумизм. Да, теперь Василий думал, что целью журналиста, расставившего ему сети, было ниспровергнуть спиритические явления. Он мог бы помешать ему в этом, явившись в редакцию "Русского слова" и потребовав судебного разбирательства; мог бы дать пощечину этому Светочу… Но теперь Василию не хотелось вмешиваться в события. Он только поднимет шум вокруг своего имени. Большинство читателей и так этой заметке не поверит.
Если к прошлой статье еще прилагалась фотография, вещественное доказательство, то эта была голословной. И журналист порол слишком явную чушь. Нет, лучше не трогать его. Не лезть… в нужник.
Василий заметил даже, что в эту неделю никто больше не ломился к ним в дом. Разочаровались? Превосходно! Может быть, ему даже повезет и его забудут!
Он спокойно закончил работу в пятницу, сложив портфель. Василий собирался домой позже всех, и не спеша оделся, пользуясь своим одиночеством. На лице его даже появилась задумчивая улыбка.
Боже, как же это хорошо – быть нормальным человеком.
Он вышел на улицу не торопясь. Был уже март, и теперь Василий шел с непокрытой головой, не опасаясь простудиться. Да и ту болезнь, скорее всего, он схватил из-за… медиумизма. Хоть бы этот медиумизм провалился в тартарары. Навсегда.
Василий так задумался, что не услышал, как его окликнули.
- Василий Исаевич! – повторил тот же женский голос. Он остановился с изумлением.
- Что вам угодно, сударыня?
Перед ним стояла красивая, роскошно одетая молодая женщина – блондинка с сияющими синими глазами. Он видел ее лицо, потому что она откинула длинную вуаль; а волосы видел, потому что она через мгновение сняла шляпу совсем.
- Кто вы? – с недоумением спросил Василий.
- Ваша вечная поклонница, - прошептала дама. – Боже! Как он прекрасен! Вы намного лучше, чем на этой гадкой фотографии!
Ничуть не стесняясь, она подняла руку и провела нежным пальчиком по щеке Василия. Он вздрогнул.
- Что вы делаете?
- Я знаю, вы не откажете мне, - прошептала дама. Она задыхалась, словно от волнения или страсти.
И вдруг закинула обе руки Василию на шею, так крепко обхватив его, что он от растерянности не смог вырваться.
- Суд…
- Вы мое божество, - прошептала графиня Шувалова и припала к его губам долгим поцелуем.
"Спириты падают духом!
Долгое время мы ничего не слышали о нашем новом медиуме. Г-н Морозов исчез столь же внезапно и эффектно, сколь несколько недель назад явил себя публике. Обожаемый Василий Исаевич, вы еще более разожгли любопытство ваших преданных почитателей!
Но ваш покорный слуга времени даром не терял, господа – в попытках разгадать ребус по имени "Василий Морозов", ради удовлетворения духовной жажды моих читателей я провел небольшое расследование, дабы установить природу сего загадочного господина. И рад сообщить вам, что достиг несомненных успехов!
Мадемуазель Аврора, которую я имел честь представить вам в своей прошлой заметке, является старинным другом господина Морозова. Более того: она его прежняя возлюбленная, отвергнутая господином медиумом из каких-то видов. Что же за причины побудили влюбленных расторгнуть помолвку? Уж не была ли Евгения Прозорова скомпрометирована способностями своего жениха? Да, да, вы угадали, господа! Медиумизм г-на Морозова проявился весьма оригинально: в записках пикантного содержания, которые были регулярно подбрасываемы девице Прозоровой под дверь. Какой силой обладает воспламененный дух - не так ли, господа спириты? Он оказался способен преодолеть расстояние в полгорода, препятствие в виде нескольких замков, отделяющих его от девичьей спальни, а также собственную бестелесность – послания господина Морозова были написаны твердою рукою на плотной бумаге! И почерк фантома, и слог были неотличимы от почерка живого медиума!
Не правда ли, это было бы так похоже на скабрезные шутки – если бы дух господина Морозова не имел способности действовать отдельно от тела. Вот что значит любовь!
Вы спросите: откуда же я узнал столь интимные подробности? Ими со мною любезно поделилась девица Прозорова, принесшая свою естественную стыдливость в жертву науке, за что я вместе со всеми читателями выражаю ей глубочайшую признательность.
Будьте же со мною до окончания этой истории, а я остаюсь с вами.
Жаждущий истины, скромный
Г. Светоч".
Василий дочитал заметку до конца, шевеля губами – он сам не осознавал этого: каждое слово резало его как ножом. Впрочем, едва ли он мог бы поразить собрание содержанием этой статьи. Несомненно, газету уже пустили по кругу; может быть, не один раз.
Молодой человек медленно скомкал "Русское слово" и надорвал. Глаза его остекленели. Он сейчас напоминал собственную восковую статую.
- Ах ты, животное, - пробормотал Василий. – Падаль подбираешь! Тварь!..
- Василий Исаевич, - отважился заговорить второй редактор.
Несмотря на, вне всякого сомнения, оскорбительное содержание статьи, никто и не думал насмехаться или возмущаться. Все были только крайне заинтригованы.
- Василий Исаевич, это правда? – спросил второй редактор.
Василий посмотрел на него так, точно не верил собственным ушам.
- И вы полагаете, милостивый государь, что человек чести ответит на подобный вопрос? –процедил он, бледный как смерть. – Никогда больше не смейте подступаться ко мне с такими подозрениями! Долой!..
Он швырнул газету на пол, потом подошел к своей конторке и сел. Бессмысленно уставился на груду бумаг, собравшуюся в его отсутствие на столе. Красивая длиннопалая рука его скользила по волосам, то захватывая темные пряди в горсть, то отпуская, а склоненное лицо было сокрыто от товарищей.
- Какой позор. Какое бесчестье, - прошептал Василий.
Любопытство и страх его сотрудников, в какой-то степени, сменились сочувствием.
Второй редактор подошел к Василию и осторожно коснулся его плеча; Василий вздрогнул и посмотрел на него со злобой.
- Что вам нужно?
- Василий Исаевич, прошу вас, не портите себе кровь. Это обыкновенная выдумка, мы все понимаем, - умоляюще проговорил тот.
Василий сухо рассмеялся.
- Обыкновенная выдумка! Прошу не беспокоиться!
Он опять схватил себя за волосы.
- Я бы подал в суд на эту газетенку, но что толку? – прошептал молодой человек. – Все равно все уже читали ее. А этот журналист, несомненно, просто мелкая шваль без всякого звания! Боже! Чем я провинился?
- Василий Исаевич, забудьте это, - ласково, почти заискивающе проговорил второй редактор; он растерянно улыбался. – Все же понимают, что такого не может быть, в этой глупой заметке даже не может быть состава оскорбления…
Василий взглянул на коллегу, и тот сразу же умолк.
Конечно, такого не могло быть – как не могло быть и медиумизма. Это невозможное три недели назад наблюдала вся редакция.
А теперь, глядя на страдания Василия, его сотрудники уже исподволь укреплялись в том, что "Г. Светоч" и в этот раз сказал о нем правду…
Василий мрачно погрузился в работу, и тогда остальные тоже занялись своим делом. Спустя некоторое время они даже смогли продолжить нормально переговариваться, словно ничего не случилось. Но все понимали, что ничего уже не будет как прежде. И лучше кого бы то ни было это понимал сам Василий Морозов.
Даже если он никоим образом больше не поразит окружающих, того, что уже произошло, не смыть с него ничем.
Даже кровью.
Игорь Морозов и Женя сидели рядом в гостиной в доме Прозоровых. На лице Жени было страдание. Игорь обнимал ее за плечи, поглаживая ее тонкие ослабевшие руки, сжимая их. Женя давно уже охотно принимала его ласки, но сейчас была безучастна.
- Игорь, это ужасно, это просто ужасно, - прошептала она. – Я не понимаю, как ты еще можешь видеться со мной. Я теперь в грязи с головы до ног.
Девушка всхлипнула.
- Я… никогда не откажусь от тебя, что бы ни случилось, - прошептал Игорь. – И мы тоже осквернены. Но мы должны стать выше этого, как ты сама говорила, о нас сплетничают низкие люди без всякого благородства, будь то по крови или по воспитанию...
Женя засмеялась, уткнувшись головой жениху в плечо.
- Милый Игорь, ты говоришь так, словно в этой статье нет ни слова правды… Ха-ха-ха… Боже, какая я была дура! Помнишь, Раскольников оправдывал себя тем, что старуха-процентщица, которую он шваркнул топором, не человек, а вошь? Вот этот Светоч и есть вошь, которую не грех раздавить! А ведь я его привечала, здесь, в этом самом доме!..
- Подожди…
Игорь схватил ее за руки и сжал их, но Женя продолжала истерически смеяться.
- Женя!
Она затихла, глядя ему в глаза.
- Ты говоришь, что знаешь его?
Женя моргнула, точно не понимая, о чем ее спрашивают. А потом улыбнулась и с опозданием кивнула.
- Ну да, знаю. Знаю. Это жид, - весело пояснила она, точно речь шла о забавнейшем предмете. - Миша Кацман, мой приятель. Я вместе с ним устраивала спиритические сеансы в нашем доме, представляешь? А теперь вот… пожалуйста…
Женя махнула рукой в сторону газеты и опять закатилась смехом.
- Он обо мне все и… распространил, - выдавила она. – Больше никто просто не мог этого знать.
- Женя, но на него нужно подать в суд! – воскликнул побледневший Игорь.
- Да брось, - ответила Женя, утирая выступившие от смеха слезы. Она была уже опять мрачна. – Ничего ты не докажешь. Миша большой умник. И, как бы то ни было, не он написал эту статью, Миша никогда не имел отношения к журналистике...
- Успокойся, милая, успокойся.
Игорь прижал ее к себе, покачивая, точно ребенка. Он поцеловал ее волосы.
- Женечка, мы с тобой уже давно вместе… Но все еще не обсудили окончательного шага. К чему мы идем?
- Ты о чем? – спросила Женя.
Она затихла на его плече. Она могла бы быть в его объятиях вечно – так спокойно, так надежно.
- Ты прекрасно знаешь, о чем, - с легкой досадой отозвался Игорь. – Ты подаешь мне надежды, которые все более укрепляются, но избегаешь серьезного разговора. Ты знаешь мои намерения относительно тебя. Хочешь ли ты стать моей женой?
Женя молчала.
Хочет ли она стать его женой?
Если не он, то кто же? Если не сейчас, то когда?..
Но не будет ли это нечестно по отношению к Игорю?
- Игорь, ты мне очень нравишься, - прошептала Женя. Он крепче прижал ее к себе в ответ на эти слова, и она почувствовала вину. – Но я не знаю, так ли я люблю тебя, чтобы сделать тебя счастливым, - шепотом прибавила девушка. – Не знаю, что будет через месяц, два. Если мы обвенчаемся, ты ведь не согласишься расстаться…
- Конечно, нет! – возмущенно прервал ее жених. – Женя, ты слишком много сомневаешься, мучаешься мелочами. У тебя такая натура. Но мои намерения тверды! Ты согласна стать моей женой?
- Да, - тихо сказала Женя.
Игорь схватил ее руку и стал осыпать эту руку поцелуями, от пальцев до плеча.
- Женечка… Милая…
Она чуть не поддалась порыву отнять руку.
- Игорь, я согласна, но не знаю точно, когда, - быстро проговорила Женя. – Не торопи меня! Я должна решить!
- Конечно, Женя!
Жених прижал ее к себе и припал к ее губам, целуя ее почти до боли.
Потом так же крепко прижал свою избранницу к груди.
- Когда тебе будет угодно.
Она молчала. А в голове почему-то билась мысль: никогда.
Женя уже давно не могла ничего писать.
Василий работал уже почти неделю, и эта неделя прошла спокойно. Ничто не тревожило его: ни сплетники, ни собственные способности. Может быть, эти способности пропали после болезни?
Если так, то прекрасно.
Молодой человек даже подумывал, что мерзкая статья могла сослужить ему хорошую службу: самый тон ее подразумевал скорее житейскую непристойную историю, чем настоящий медиумизм. Да, теперь Василий думал, что целью журналиста, расставившего ему сети, было ниспровергнуть спиритические явления. Он мог бы помешать ему в этом, явившись в редакцию "Русского слова" и потребовав судебного разбирательства; мог бы дать пощечину этому Светочу… Но теперь Василию не хотелось вмешиваться в события. Он только поднимет шум вокруг своего имени. Большинство читателей и так этой заметке не поверит.
Если к прошлой статье еще прилагалась фотография, вещественное доказательство, то эта была голословной. И журналист порол слишком явную чушь. Нет, лучше не трогать его. Не лезть… в нужник.
Василий заметил даже, что в эту неделю никто больше не ломился к ним в дом. Разочаровались? Превосходно! Может быть, ему даже повезет и его забудут!
Он спокойно закончил работу в пятницу, сложив портфель. Василий собирался домой позже всех, и не спеша оделся, пользуясь своим одиночеством. На лице его даже появилась задумчивая улыбка.
Боже, как же это хорошо – быть нормальным человеком.
Он вышел на улицу не торопясь. Был уже март, и теперь Василий шел с непокрытой головой, не опасаясь простудиться. Да и ту болезнь, скорее всего, он схватил из-за… медиумизма. Хоть бы этот медиумизм провалился в тартарары. Навсегда.
Василий так задумался, что не услышал, как его окликнули.
- Василий Исаевич! – повторил тот же женский голос. Он остановился с изумлением.
- Что вам угодно, сударыня?
Перед ним стояла красивая, роскошно одетая молодая женщина – блондинка с сияющими синими глазами. Он видел ее лицо, потому что она откинула длинную вуаль; а волосы видел, потому что она через мгновение сняла шляпу совсем.
- Кто вы? – с недоумением спросил Василий.
- Ваша вечная поклонница, - прошептала дама. – Боже! Как он прекрасен! Вы намного лучше, чем на этой гадкой фотографии!
Ничуть не стесняясь, она подняла руку и провела нежным пальчиком по щеке Василия. Он вздрогнул.
- Что вы делаете?
- Я знаю, вы не откажете мне, - прошептала дама. Она задыхалась, словно от волнения или страсти.
И вдруг закинула обе руки Василию на шею, так крепко обхватив его, что он от растерянности не смог вырваться.
- Суд…
- Вы мое божество, - прошептала графиня Шувалова и припала к его губам долгим поцелуем.
Глава 34
Губы у нее были сладкие, влажные и нежные, и графиня с торопливой жадностью пыталась раздвинуть ртом губы Василия, точно боясь, что сейчас вожделенный миг прервется. И в самом деле. Через несколько мгновений Василий оттолкнул даму, без жалости ударив ее в пышную грудь.
- Что вы себе позволяете?..
На лице его было изумление, смешанное с отвращением. На лице графини – тоже изумление и какое-то жалобное выражение.
- Господин медиум, - прошептала она, - я боготворю вас - поверьте мне… Вы даруете мне благоухание райских садов…
Василий усмехнулся.
- Охотно верю. И что же из этого?
Он поднял руку к губам, и только сделав над собою усилие, удержался от того, чтобы вытереть их. Графиня следила за ним неотрывно, и теперь на ее смазливом лице появилась какая-то детская обида. Несомненно, она не привыкла, чтобы к ее чарам проявляли такое равнодушие.
- Возможно, вы не догадываетесь о том, кто я, - прошептала она. – Но я очень богата и знатна. Я принадлежу к древнейшей дворянской фамилии, а муж мой еще знатнее меня.
- А, так вы замужем? – прервал ее Василий. – Кто вы? Баронесса? Графиня?
Отвращение на лице его при этих словах еще увеличилось – никакой титул не мог в его глазах перевесить измену супружескому долгу.
Прежде всего, со стороны женщины.
- Я графиня Шувалова, Анна Николаевна, - с видом оскорбленного достоинства сказала дама. – И я готова принести свое доброе имя в жертву вам. Только будьте благосклонны! Вы не знаете, чего мне это стоило, увидеть вас, - лицо графини вдруг исказилось, и она судорожно схватила за руку Василия, который от неожиданности не смог ей противостоять.
- Василий Исаевич, мой муж – истинный Отелло! – зарыдала Анна Николаевна. – Узнав о новом чудотворце русской земли, я не могла с тех пор думать ни о чем другом, только о вас, денно и нощно! Я рвалась к вам, как птица из золотой клетки! Но мой муж не понимает запросов моей души!..
Графиня прижала руку Василия к губам, потом прижала его ладонь к своей щеке, с видом мучения и одновременно блаженства.
- Боже, я могла бы сейчас умереть, - прошептала она. На щеках ее блестели слезы. – Спасите меня…
- Ваше сиятельство, - сказал Василий, слегка испуганный этой экзальтацией. – Прошу вас, успокойтесь! Нас могут заметить!
- Да, да, вы правы, - быстро согласилась графиня. – Нам нужно где-нибудь уединиться. Только не откажите мне! Умоляю!..
Василий испугался, что эта сумасшедшая вот-вот забьется в конвульсиях прямо на улице. До сих пор такие женщины ему не встречались, за что молодой человек только сейчас горячо возблагодарил бога.
- Хорошо, Анна Николаевна, я согласен, - проговорил Василий. – Только нам нельзя идти по улице вместе. Назначьте место, куда я мог бы прийти для беседы с вами. Мы поговорим и расстанемся.
Графиня Шувалова кивнула. Сквозь слезы ее блеснула улыбка. Сейчас она была чудо как хороша – если бы не была малахольной.
- Вы возвращаете мне жизнь, - прошептала Анна Николаевна. – Господин медиум, приходите через пятнадцать минут в сквер. Это недалеко отсюда, вон…
Она показала рукой.
- Да, я знаю, - прервал ее Василий, досадуя все больше и больше. Он сознавал, что в обращении с этой нервной дамой следовало бы проявлять большую мягкость, но все сильнее нервничал сам, понимая, что отвязаться от нее будет очень непросто. – Я приду, ждите меня, ваше сиятельство.
Он поклонился и не мешкая направился прочь.
"Тысяча чертей, это заноза, от которой век не избавиться! Еще и муж у нее ревнивец! Господи, что делать?"
Графиня Шувалова смотрела Василию вслед, стоя там, где он ее оставил, точно совершенно лишилась своей воли. Губы ее шевелились, словно женщина шептала молитву. Казалось, что она молится медиуму.
Василий явился в сквер раньше графини – там было пусто. Снег почти стаял, обнажив землю, голые ветки сирени торчали вокруг. Они ничего не скрывали.
Молодой человек сел на скамью.
"Быть может, она не придет?"
Но долго питать надежду ему не пришлось – на дорожке показался силуэт светловолосой женщины в черном каракулевом пальто. На плечах ее покоилась черно-бурая лиса. Графиня была, несомненно, очень красивой и модной дамой.
Она несколько мгновений стояла в нерешительности – потом медленно направилась к медиуму, застенчиво склонив голову, точно девушка, идущая на первое свидание. Анна Николаевна приблизилась к Василию вплотную, так что чуть не коснулась его колен; на мгновение он ужаснулся, что эта дама вздумает стать перед ним на колени. Только не хватало получить свидетелей такой сцены!..
Но Анна Николаевна кротко села рядом.
Несколько мгновений между ними царило неловкое молчание – вернее, это Василий чувствовал неловкость и стыд, а дама, казалось, упивалась этими минутами. Взгляд ее скользил по его фигуре. Она словно все больше и больше светилась изнутри от присутствия своего идола.
Наконец Василий не выдержал.
- Чего вы хотите, ваше сиятельство?
Графиня вдруг подалась к нему, сложив руки; лицо ее просияло.
- Василий Исаевич, сделайте для меня чудо!
Он чуть было не расхохотался во весь голос; но удержался, вспомнив, с кем имеет дело. Василий прикусил язык чуть ли не до крови.
- Мадам, это невозможно, - сухо сказал он. – Позвольте откланяться.
Он чуть было не встал, но Анна Николаевна порывисто положила руку ему на колено.
- Вы обиделись на мой первоначальный порыв, - прошептала она. – Я больше не буду! Клянусь! Вы для меня святыня, которой я никогда не коснусь без вашего разрешения!
Рука ее при этом скользила по его колену, вверх и вниз. К своей величайшей досаде, Василий почувствовал, что его тело начинает предательски откликаться на эту ласку. Он быстро отстранился.
- Анна Николаевна, мои… способности не зависят от моей воли, - быстро и сухо сказал он, не глядя на бесстыдную даму – может быть, бесстыдную бессознательно. – Эти явления возникают самопроизвольно. Вы понимаете?
Василий взглянул на графиню. На лице ее застыли недоверие и обида.
- Вы меня не обманываете?
Он покачал головой.
Графиня судорожно вздохнула, почти всхлипнула. Сжала руки в перчатках.
Василий приготовился к истерике; он выругался про себя всеми известными словами. Но дама удержалась.
Она грустно склонила белокурую головку. Тут Василий обратил внимание, что шляпа ее с вуалью осталась где-то позади – должно быть, графиня ее потеряла и даже не вспомнила об этом.
"Вот навязалась на мою голову!.."
- Я понимаю, господин медиум, - печально и почти спокойно, как нормальные женщины, проговорила Анна Николаевна. – Ваш дар зависит от господа бога, и теперь ему было угодно его отнять.
Она вздохнула и благочестиво перекрестилась. Василию опять стало не по себе.
Графиня взглянула на него своими прекрасными синими глазами.
- Что ж, тогда у меня к вам будет еще одна смиренная просьба, - проговорила она. – Позвольте мне видеться с вами до тех пор, пока ваши способности не вернутся к вам, чтобы я могла наблюдать их. Вы согласны?
"Ни за что!" - чуть не выкрикнул Василий.
Но он удержался. Анна Николаевна была все равно, что мина.
- Мадам, я женатый человек, - сказал Василий. – А вы замужем. Вам не кажется, что мы оба ведем себя предосудительно?
- Свет мог бы осудить нас, Василий Исаевич, - горячо прервала его графиня. – Но я делаю это из благороднейших порывов! Я жду от вас знамения, как в библейские времена их ждали от пророков!..
Она замолчала, тяжело дыша.
Василий вежливо ждал, про себя иронически улыбаясь. Он намного лучше этой дамы понимал ее благочестие. Оно было сродни страстям, которые одолевали монахинь в кельях – экстаз этих женщин больше всего напоминал любовный.
Но говорить такое Анне Николаевне было ни в коем случае нельзя.
- Василий Исаевич, не откажите мне, - прошептала она. – Хотите…
Графиня чуть было не встала, и теперь уже он удержал ее. Она хотела упасть перед ним на колени. Василий снова про себя проклял все на свете.
- Согласен, - угрюмо сказал он. – Как вы устроите это, чтобы обо всем не узнал ваш супруг?
Анна Николаевна серьезно задумалась, прикусив пунцовую губку.
- Я буду посылать вам записки, - проговорила она наконец. – Тогда, когда Пьер будет в отъезде. Не бойтесь, он ничего не узнает…
Василий закатил глаза.
- Только короткие свидания, только немного надежды, - умоляюще прошептала дама, положив руку ему на локоть. – Вы ведь не откажете страждущей душе? Это не по-христиански!..
- Хорошо, хорошо, - прервал ее Василий. – Согласен!
Анна Николаевна счастливо рассмеялась, потом вдруг подалась к нему и стиснула в объятиях. Мягкая грудь ее прижалась к его груди, а полураскрытые губы снова оказались у его губ.
- Мой пророк! Спаситель! – прошептала она и быстро и жадно поцеловала Василия.
А потом поднялась и скользнула прочь, черная и гибкая.
Василий остался на месте, низко склонив голову. Он вцепился себе в волосы и застыл так надолго.
Губы у нее были сладкие, влажные и нежные, и графиня с торопливой жадностью пыталась раздвинуть ртом губы Василия, точно боясь, что сейчас вожделенный миг прервется. И в самом деле. Через несколько мгновений Василий оттолкнул даму, без жалости ударив ее в пышную грудь.
- Что вы себе позволяете?..
На лице его было изумление, смешанное с отвращением. На лице графини – тоже изумление и какое-то жалобное выражение.
- Господин медиум, - прошептала она, - я боготворю вас - поверьте мне… Вы даруете мне благоухание райских садов…
Василий усмехнулся.
- Охотно верю. И что же из этого?
Он поднял руку к губам, и только сделав над собою усилие, удержался от того, чтобы вытереть их. Графиня следила за ним неотрывно, и теперь на ее смазливом лице появилась какая-то детская обида. Несомненно, она не привыкла, чтобы к ее чарам проявляли такое равнодушие.
- Возможно, вы не догадываетесь о том, кто я, - прошептала она. – Но я очень богата и знатна. Я принадлежу к древнейшей дворянской фамилии, а муж мой еще знатнее меня.
- А, так вы замужем? – прервал ее Василий. – Кто вы? Баронесса? Графиня?
Отвращение на лице его при этих словах еще увеличилось – никакой титул не мог в его глазах перевесить измену супружескому долгу.
Прежде всего, со стороны женщины.
- Я графиня Шувалова, Анна Николаевна, - с видом оскорбленного достоинства сказала дама. – И я готова принести свое доброе имя в жертву вам. Только будьте благосклонны! Вы не знаете, чего мне это стоило, увидеть вас, - лицо графини вдруг исказилось, и она судорожно схватила за руку Василия, который от неожиданности не смог ей противостоять.
- Василий Исаевич, мой муж – истинный Отелло! – зарыдала Анна Николаевна. – Узнав о новом чудотворце русской земли, я не могла с тех пор думать ни о чем другом, только о вас, денно и нощно! Я рвалась к вам, как птица из золотой клетки! Но мой муж не понимает запросов моей души!..
Графиня прижала руку Василия к губам, потом прижала его ладонь к своей щеке, с видом мучения и одновременно блаженства.
- Боже, я могла бы сейчас умереть, - прошептала она. На щеках ее блестели слезы. – Спасите меня…
- Ваше сиятельство, - сказал Василий, слегка испуганный этой экзальтацией. – Прошу вас, успокойтесь! Нас могут заметить!
- Да, да, вы правы, - быстро согласилась графиня. – Нам нужно где-нибудь уединиться. Только не откажите мне! Умоляю!..
Василий испугался, что эта сумасшедшая вот-вот забьется в конвульсиях прямо на улице. До сих пор такие женщины ему не встречались, за что молодой человек только сейчас горячо возблагодарил бога.
- Хорошо, Анна Николаевна, я согласен, - проговорил Василий. – Только нам нельзя идти по улице вместе. Назначьте место, куда я мог бы прийти для беседы с вами. Мы поговорим и расстанемся.
Графиня Шувалова кивнула. Сквозь слезы ее блеснула улыбка. Сейчас она была чудо как хороша – если бы не была малахольной.
- Вы возвращаете мне жизнь, - прошептала Анна Николаевна. – Господин медиум, приходите через пятнадцать минут в сквер. Это недалеко отсюда, вон…
Она показала рукой.
- Да, я знаю, - прервал ее Василий, досадуя все больше и больше. Он сознавал, что в обращении с этой нервной дамой следовало бы проявлять большую мягкость, но все сильнее нервничал сам, понимая, что отвязаться от нее будет очень непросто. – Я приду, ждите меня, ваше сиятельство.
Он поклонился и не мешкая направился прочь.
"Тысяча чертей, это заноза, от которой век не избавиться! Еще и муж у нее ревнивец! Господи, что делать?"
Графиня Шувалова смотрела Василию вслед, стоя там, где он ее оставил, точно совершенно лишилась своей воли. Губы ее шевелились, словно женщина шептала молитву. Казалось, что она молится медиуму.
Василий явился в сквер раньше графини – там было пусто. Снег почти стаял, обнажив землю, голые ветки сирени торчали вокруг. Они ничего не скрывали.
Молодой человек сел на скамью.
"Быть может, она не придет?"
Но долго питать надежду ему не пришлось – на дорожке показался силуэт светловолосой женщины в черном каракулевом пальто. На плечах ее покоилась черно-бурая лиса. Графиня была, несомненно, очень красивой и модной дамой.
Она несколько мгновений стояла в нерешительности – потом медленно направилась к медиуму, застенчиво склонив голову, точно девушка, идущая на первое свидание. Анна Николаевна приблизилась к Василию вплотную, так что чуть не коснулась его колен; на мгновение он ужаснулся, что эта дама вздумает стать перед ним на колени. Только не хватало получить свидетелей такой сцены!..
Но Анна Николаевна кротко села рядом.
Несколько мгновений между ними царило неловкое молчание – вернее, это Василий чувствовал неловкость и стыд, а дама, казалось, упивалась этими минутами. Взгляд ее скользил по его фигуре. Она словно все больше и больше светилась изнутри от присутствия своего идола.
Наконец Василий не выдержал.
- Чего вы хотите, ваше сиятельство?
Графиня вдруг подалась к нему, сложив руки; лицо ее просияло.
- Василий Исаевич, сделайте для меня чудо!
Он чуть было не расхохотался во весь голос; но удержался, вспомнив, с кем имеет дело. Василий прикусил язык чуть ли не до крови.
- Мадам, это невозможно, - сухо сказал он. – Позвольте откланяться.
Он чуть было не встал, но Анна Николаевна порывисто положила руку ему на колено.
- Вы обиделись на мой первоначальный порыв, - прошептала она. – Я больше не буду! Клянусь! Вы для меня святыня, которой я никогда не коснусь без вашего разрешения!
Рука ее при этом скользила по его колену, вверх и вниз. К своей величайшей досаде, Василий почувствовал, что его тело начинает предательски откликаться на эту ласку. Он быстро отстранился.
- Анна Николаевна, мои… способности не зависят от моей воли, - быстро и сухо сказал он, не глядя на бесстыдную даму – может быть, бесстыдную бессознательно. – Эти явления возникают самопроизвольно. Вы понимаете?
Василий взглянул на графиню. На лице ее застыли недоверие и обида.
- Вы меня не обманываете?
Он покачал головой.
Графиня судорожно вздохнула, почти всхлипнула. Сжала руки в перчатках.
Василий приготовился к истерике; он выругался про себя всеми известными словами. Но дама удержалась.
Она грустно склонила белокурую головку. Тут Василий обратил внимание, что шляпа ее с вуалью осталась где-то позади – должно быть, графиня ее потеряла и даже не вспомнила об этом.
"Вот навязалась на мою голову!.."
- Я понимаю, господин медиум, - печально и почти спокойно, как нормальные женщины, проговорила Анна Николаевна. – Ваш дар зависит от господа бога, и теперь ему было угодно его отнять.
Она вздохнула и благочестиво перекрестилась. Василию опять стало не по себе.
Графиня взглянула на него своими прекрасными синими глазами.
- Что ж, тогда у меня к вам будет еще одна смиренная просьба, - проговорила она. – Позвольте мне видеться с вами до тех пор, пока ваши способности не вернутся к вам, чтобы я могла наблюдать их. Вы согласны?
"Ни за что!" - чуть не выкрикнул Василий.
Но он удержался. Анна Николаевна была все равно, что мина.
- Мадам, я женатый человек, - сказал Василий. – А вы замужем. Вам не кажется, что мы оба ведем себя предосудительно?
- Свет мог бы осудить нас, Василий Исаевич, - горячо прервала его графиня. – Но я делаю это из благороднейших порывов! Я жду от вас знамения, как в библейские времена их ждали от пророков!..
Она замолчала, тяжело дыша.
Василий вежливо ждал, про себя иронически улыбаясь. Он намного лучше этой дамы понимал ее благочестие. Оно было сродни страстям, которые одолевали монахинь в кельях – экстаз этих женщин больше всего напоминал любовный.
Но говорить такое Анне Николаевне было ни в коем случае нельзя.
- Василий Исаевич, не откажите мне, - прошептала она. – Хотите…
Графиня чуть было не встала, и теперь уже он удержал ее. Она хотела упасть перед ним на колени. Василий снова про себя проклял все на свете.
- Согласен, - угрюмо сказал он. – Как вы устроите это, чтобы обо всем не узнал ваш супруг?
Анна Николаевна серьезно задумалась, прикусив пунцовую губку.
- Я буду посылать вам записки, - проговорила она наконец. – Тогда, когда Пьер будет в отъезде. Не бойтесь, он ничего не узнает…
Василий закатил глаза.
- Только короткие свидания, только немного надежды, - умоляюще прошептала дама, положив руку ему на локоть. – Вы ведь не откажете страждущей душе? Это не по-христиански!..
- Хорошо, хорошо, - прервал ее Василий. – Согласен!
Анна Николаевна счастливо рассмеялась, потом вдруг подалась к нему и стиснула в объятиях. Мягкая грудь ее прижалась к его груди, а полураскрытые губы снова оказались у его губ.
- Мой пророк! Спаситель! – прошептала она и быстро и жадно поцеловала Василия.
А потом поднялась и скользнула прочь, черная и гибкая.
Василий остался на месте, низко склонив голову. Он вцепился себе в волосы и застыл так надолго.
Глава 35
Саша была дома, когда мать сообщила ей о приходе Жени.
Отяжелевшая, лишившаяся всякой грации, отличавшей ее в девическую пору, Саша отложила вязание и направилась встречать Женю. Она лениво попыталась угадать, с какими новостями Женя может прийти. Почему-то ей стало заранее жалко подругу.
"Ну что, что она может до дела сделать?"
Увидев Женю, Саша в первый миг ее не узнала.
Женя словно повзрослела на несколько лет – строже стало лицо, изящнее походка… даже черты ее стали привлекательнее. Да, Женя стала взрослее и женственнее. И одета была заботливо как никогда – на ней было платье из лиловой тафты, с воротничком из дорогих кружев, ажурные чулки, даже на голове было навито какое-то замысловатое сооружение.
- Привет, Женька, что с тобой такое? – удивленно проговорила Саша.
А Женя смотрела на Сашу и в свой черед жалела ее.
- Ты сначала о себе расскажи, - произнесла она.
Женя сделалась какой-то загадочной – раньше лицо ее можно было читать как открытую книгу, а теперь она откуда-то научилась женскому актерству. "Уж не жених ли?" - кольнула Сашу мысль. Она тут же отбросила эту идею. Не может быть.
- Да что же я могу рассказать? – с тяжелым вздохом сказала госпожа Зыкова. Почему-то она почувствовала зависть к Жене – учуяв ветерок новизны, который та принесла с собой. – У меня все по-прежнему, - произнесла Саша, кладя руки на тугой живот.
- Муж не обижает? – спросила Женя.
По лицу Саши пробежала тень.
- Нет, - сказала она после небольшой паузы.
Они с мужем жили теперь почти полностью раздельно – как будто в разводе. Ираклий не трогал жену, ни как обидчик, ни как муж. Впрочем, и Саша Ираклия давно уже не трогала, довольствуясь тем, что могла с него иметь – деньги и супружеский статус. Саша теперь закрывала глаза на мужнины похождения на стороне.
Что же с этим поделаешь?
- Не будем… "о грустном", - чуть было не закончила хозяйка; она вовремя остановилась. – Не будем об этом, - поправилась Саша. - Ребеночек у меня уже большой, надеюсь, что уродится в нас, Виргинских… Хорошо бы был мальчишка…
- Да, - согласилась Женя.
Она смотрела на Сашин живот и думала, что при своей комплекции ее красивая подруга безвозвратно испортит фигуру материнством. Таким женщинам, как Саша, очень трудно сгонять вес.
А как Саша будет жить дальше?
Женя представила себе череду все более и более тусклых лет – в одиночестве, с ребенком-безотцовщиной на руках, вероятно, в нужде… С возрастом придут болезни, все большее и большее утомление жизнью… А если Ираклий вновь принудит жену к супружеским отношениям - и она еще родит?
"О боже, боже, я никогда бы не хотела себе такой судьбы…"
- А ты что сегодня такая? – спросила Саша.
В ней вдруг проснулись любопытство и подозрения. В жизни Жени действительно произошли какие-то большие перемены – Женя была изящно одета, с вниманием ко всем деталям туалета, от чулок до сумочки. Она была надушена. Осанка ее поддерживалась не одним только корсетом – теперь Женя гордо держала свою худую спину. Даже очки свои она сегодня несла на носу как Серафима Афанасьевна: так, словно гордилась ими.
Саша знала только одну причину, которая могла бы так переменить женщину. Но с Женей это предположение никак не вязалось.
- Женька, у тебя любовь, что ли? – спросила Саша наполовину в шутку, скрывая за этим тоном свою зависть.
Женя кивнула, опустив глаза. У нее не только глаза были красивые, а еще и ресницы длинные, темные.
- Да, - сказала она. – У меня роман с Игорем Морозовым.
Щеки ее оттенил румянец. И только тут завороженная этим сообщением Саша опомнилась и ахнула.
- Да что ты говоришь!
Внезапная зависть впилась в ее сердце, как шип. Саша, ощутив счастье Жени почти как свою боль, схватилась за беременный живот. Но и этот "смысл жизни" под сердцем теперь не помогал, не утешал.
Саша вдруг ощутила себя обделенной, упустившей свое – навсегда.
- Я рада за тебя, - севшим голосом сказала она.
Женя взглянула на нее и вдруг поняла, как была жестока.
Она снова побледнела, губы сжались в полоску.
- Не завидуй, может, у нас еще ничего и не сложится, - сухо сказала девушка. – Ты же знаешь, какая я сумасбродка. Какой мужчина сможет ужиться со мной?
- Да я вовсе ничего не говорю, что ты! – воскликнула Саша, но Женя только рассмеялась. Вот она, женская дружба – до первой крупной удачи одной из подруг…
- А что у Морозовых сейчас происходит, ты знаешь? – спросила Женя. – Ты помнишь, что писали в газетах о Василии? Это может быть вовсе не такая удачная партия.
Саша вежливо улыбнулась, потом опустила глаза и стала перебирать свое платье. Вскоре руки ее замерли, а улыбка сошла с губ.
Обе понимали, что, как бы то ни было, красивый, благородный Игорь Морозов - несравненно более удачная партия, чем пошлый, ограниченный, мелочно-эгоистичный разночинец Ираклий Зыков.
- Ты, наверное, спросишь, что он во мне нашел? – растерянно сказала Женя - ей почему-то хотелось сейчас утешать подругу, все больше принижая свое достижение. – Я сама не знаю, честное слово…
- Возвышенную душу, наверное, - сказала Саша.
Она всю жизнь смеялась над этим выражением, над всяким "сродством душ", и ей было непривычно и горько признать, что такое бывает и имеет в любви большую силу.
Женя осторожно, с жалостью и нежностью обняла Сашу. Та уткнулась разгоряченным лицом ей в висок.
- Брось-ка ты, что бы я была за подруга, если бы стала тебе сейчас душу травить, - прошептала Саша. – Я правда рада за тебя. Очень рада.
Это была правда. Но еще больше Саша сейчас жалела себя.
- Когда у вас… счастливое событие? – скрывая свои чувства за усмешкой, спросила она. – Уже назначили?
- Да, - сказала Женя.
Если бы Саша могла сейчас обращать на это внимание, она бы заметила, что это "да" далось Жене с усилием - как будто она только сейчас что-то в себе переломила или выбрала путь, стоя на развилке дорог. Да так и было.
Женино беспокойство о чувствах Игоря вдруг затмилось небывало сильным желанием устроить собственную жизнь. Теперь, когда она ярко оживила в памяти пример неудачной женской судьбы…
- Мы поженимся через две недели. Помнишь? Как у вас было, - жестко проговорила Женя, сознавая, что, наверное, ранит этим Сашу.
"Надоело! И он сам сказал мне – когда мне будет угодно. И так будет! Хотя бы что-то в жизни будет, как угодно именно мне!.."
- Поздравляю, Евгения, это просто прекрасно, - сказала Саша. На когда-то красивом, а теперь отечном лице ее появилась улыбка. – Пригласишь меня?
- Конечно, если тебе можно, - сказала Женя.
Саша рассмеялась.
- Хоть что-то мне должно быть еще можно!
Смех перешел во всхлип; Саша вдруг замерла, взявшись за лоб.
- Прости, я ничего…
- Саша, может, водички? Тебе помочь сесть? Тебе плохо?.. – наконец всполошилась Женя.
Саша мотнула головой.
- Все хорошо, просто голова закружилась…
Она посмотрела на Женю и натянуто улыбнулась.
- Пойдем, я достану шампанское, маму позову. Надо же это как-то отметить.
- Тебе нельзя пить, - предостерегла ее Женя.
Саша нервно пригладила волосы; потом вдруг, наморщив лоб, приставила ладонь к горлу.
- У меня эти "нельзя" уже вот где сидят. Сегодня особый случай. А уж тебе грех не выпить.
- А я не могу, у меня от спиртного голова болит, - сказала Женя. Посмотрела на Сашу, и вдруг ей стало стыдно.
Почти все в жизни делалось потому, что так было надо, но иначе ведь и нельзя. Женя улыбнулась Саше. Да, она счастлива, она должна быть очень счастливой.
Когда новость сообщили Нелли Георгиевне, та обрадовалась, казалось, гораздо больше Саши. Глядя на благополучную госпожу Виргинскую, Женя неожиданно подумала, что счастье дочерей и матерей – разное и достижимо раздельно. Как странно! Она всегда думала, что матери должны быть единым целым с детьми! А госпожа Виргинская даже не знала, какую супружескую жизнь на самом деле ведет ее Саша, хотя жила с нею под одной крышей!
- Женечка, а как твои сочинения? – вдруг спросила Нелли Георгиевна, когда они откупорили шампанское.
- Сочинения?
Удивительно – Женя совершенно об этом забыла, хотя писательство уже давно было центром ее жизни!
- Я не знаю, - проговорила она упавшим голосом.
Теперь при мысли о "сочинениях" Женя думала прежде всего о Василии Морозове.
Вдруг Жене захотелось как можно скорее оказаться замужем за Игорем Морозовым. Как будто в самом скором времени должно было произойти что-то, что сделает эту свадьбу невозможной.
Саша была дома, когда мать сообщила ей о приходе Жени.
Отяжелевшая, лишившаяся всякой грации, отличавшей ее в девическую пору, Саша отложила вязание и направилась встречать Женю. Она лениво попыталась угадать, с какими новостями Женя может прийти. Почему-то ей стало заранее жалко подругу.
"Ну что, что она может до дела сделать?"
Увидев Женю, Саша в первый миг ее не узнала.
Женя словно повзрослела на несколько лет – строже стало лицо, изящнее походка… даже черты ее стали привлекательнее. Да, Женя стала взрослее и женственнее. И одета была заботливо как никогда – на ней было платье из лиловой тафты, с воротничком из дорогих кружев, ажурные чулки, даже на голове было навито какое-то замысловатое сооружение.
- Привет, Женька, что с тобой такое? – удивленно проговорила Саша.
А Женя смотрела на Сашу и в свой черед жалела ее.
- Ты сначала о себе расскажи, - произнесла она.
Женя сделалась какой-то загадочной – раньше лицо ее можно было читать как открытую книгу, а теперь она откуда-то научилась женскому актерству. "Уж не жених ли?" - кольнула Сашу мысль. Она тут же отбросила эту идею. Не может быть.
- Да что же я могу рассказать? – с тяжелым вздохом сказала госпожа Зыкова. Почему-то она почувствовала зависть к Жене – учуяв ветерок новизны, который та принесла с собой. – У меня все по-прежнему, - произнесла Саша, кладя руки на тугой живот.
- Муж не обижает? – спросила Женя.
По лицу Саши пробежала тень.
- Нет, - сказала она после небольшой паузы.
Они с мужем жили теперь почти полностью раздельно – как будто в разводе. Ираклий не трогал жену, ни как обидчик, ни как муж. Впрочем, и Саша Ираклия давно уже не трогала, довольствуясь тем, что могла с него иметь – деньги и супружеский статус. Саша теперь закрывала глаза на мужнины похождения на стороне.
Что же с этим поделаешь?
- Не будем… "о грустном", - чуть было не закончила хозяйка; она вовремя остановилась. – Не будем об этом, - поправилась Саша. - Ребеночек у меня уже большой, надеюсь, что уродится в нас, Виргинских… Хорошо бы был мальчишка…
- Да, - согласилась Женя.
Она смотрела на Сашин живот и думала, что при своей комплекции ее красивая подруга безвозвратно испортит фигуру материнством. Таким женщинам, как Саша, очень трудно сгонять вес.
А как Саша будет жить дальше?
Женя представила себе череду все более и более тусклых лет – в одиночестве, с ребенком-безотцовщиной на руках, вероятно, в нужде… С возрастом придут болезни, все большее и большее утомление жизнью… А если Ираклий вновь принудит жену к супружеским отношениям - и она еще родит?
"О боже, боже, я никогда бы не хотела себе такой судьбы…"
- А ты что сегодня такая? – спросила Саша.
В ней вдруг проснулись любопытство и подозрения. В жизни Жени действительно произошли какие-то большие перемены – Женя была изящно одета, с вниманием ко всем деталям туалета, от чулок до сумочки. Она была надушена. Осанка ее поддерживалась не одним только корсетом – теперь Женя гордо держала свою худую спину. Даже очки свои она сегодня несла на носу как Серафима Афанасьевна: так, словно гордилась ими.
Саша знала только одну причину, которая могла бы так переменить женщину. Но с Женей это предположение никак не вязалось.
- Женька, у тебя любовь, что ли? – спросила Саша наполовину в шутку, скрывая за этим тоном свою зависть.
Женя кивнула, опустив глаза. У нее не только глаза были красивые, а еще и ресницы длинные, темные.
- Да, - сказала она. – У меня роман с Игорем Морозовым.
Щеки ее оттенил румянец. И только тут завороженная этим сообщением Саша опомнилась и ахнула.
- Да что ты говоришь!
Внезапная зависть впилась в ее сердце, как шип. Саша, ощутив счастье Жени почти как свою боль, схватилась за беременный живот. Но и этот "смысл жизни" под сердцем теперь не помогал, не утешал.
Саша вдруг ощутила себя обделенной, упустившей свое – навсегда.
- Я рада за тебя, - севшим голосом сказала она.
Женя взглянула на нее и вдруг поняла, как была жестока.
Она снова побледнела, губы сжались в полоску.
- Не завидуй, может, у нас еще ничего и не сложится, - сухо сказала девушка. – Ты же знаешь, какая я сумасбродка. Какой мужчина сможет ужиться со мной?
- Да я вовсе ничего не говорю, что ты! – воскликнула Саша, но Женя только рассмеялась. Вот она, женская дружба – до первой крупной удачи одной из подруг…
- А что у Морозовых сейчас происходит, ты знаешь? – спросила Женя. – Ты помнишь, что писали в газетах о Василии? Это может быть вовсе не такая удачная партия.
Саша вежливо улыбнулась, потом опустила глаза и стала перебирать свое платье. Вскоре руки ее замерли, а улыбка сошла с губ.
Обе понимали, что, как бы то ни было, красивый, благородный Игорь Морозов - несравненно более удачная партия, чем пошлый, ограниченный, мелочно-эгоистичный разночинец Ираклий Зыков.
- Ты, наверное, спросишь, что он во мне нашел? – растерянно сказала Женя - ей почему-то хотелось сейчас утешать подругу, все больше принижая свое достижение. – Я сама не знаю, честное слово…
- Возвышенную душу, наверное, - сказала Саша.
Она всю жизнь смеялась над этим выражением, над всяким "сродством душ", и ей было непривычно и горько признать, что такое бывает и имеет в любви большую силу.
Женя осторожно, с жалостью и нежностью обняла Сашу. Та уткнулась разгоряченным лицом ей в висок.
- Брось-ка ты, что бы я была за подруга, если бы стала тебе сейчас душу травить, - прошептала Саша. – Я правда рада за тебя. Очень рада.
Это была правда. Но еще больше Саша сейчас жалела себя.
- Когда у вас… счастливое событие? – скрывая свои чувства за усмешкой, спросила она. – Уже назначили?
- Да, - сказала Женя.
Если бы Саша могла сейчас обращать на это внимание, она бы заметила, что это "да" далось Жене с усилием - как будто она только сейчас что-то в себе переломила или выбрала путь, стоя на развилке дорог. Да так и было.
Женино беспокойство о чувствах Игоря вдруг затмилось небывало сильным желанием устроить собственную жизнь. Теперь, когда она ярко оживила в памяти пример неудачной женской судьбы…
- Мы поженимся через две недели. Помнишь? Как у вас было, - жестко проговорила Женя, сознавая, что, наверное, ранит этим Сашу.
"Надоело! И он сам сказал мне – когда мне будет угодно. И так будет! Хотя бы что-то в жизни будет, как угодно именно мне!.."
- Поздравляю, Евгения, это просто прекрасно, - сказала Саша. На когда-то красивом, а теперь отечном лице ее появилась улыбка. – Пригласишь меня?
- Конечно, если тебе можно, - сказала Женя.
Саша рассмеялась.
- Хоть что-то мне должно быть еще можно!
Смех перешел во всхлип; Саша вдруг замерла, взявшись за лоб.
- Прости, я ничего…
- Саша, может, водички? Тебе помочь сесть? Тебе плохо?.. – наконец всполошилась Женя.
Саша мотнула головой.
- Все хорошо, просто голова закружилась…
Она посмотрела на Женю и натянуто улыбнулась.
- Пойдем, я достану шампанское, маму позову. Надо же это как-то отметить.
- Тебе нельзя пить, - предостерегла ее Женя.
Саша нервно пригладила волосы; потом вдруг, наморщив лоб, приставила ладонь к горлу.
- У меня эти "нельзя" уже вот где сидят. Сегодня особый случай. А уж тебе грех не выпить.
- А я не могу, у меня от спиртного голова болит, - сказала Женя. Посмотрела на Сашу, и вдруг ей стало стыдно.
Почти все в жизни делалось потому, что так было надо, но иначе ведь и нельзя. Женя улыбнулась Саше. Да, она счастлива, она должна быть очень счастливой.
Когда новость сообщили Нелли Георгиевне, та обрадовалась, казалось, гораздо больше Саши. Глядя на благополучную госпожу Виргинскую, Женя неожиданно подумала, что счастье дочерей и матерей – разное и достижимо раздельно. Как странно! Она всегда думала, что матери должны быть единым целым с детьми! А госпожа Виргинская даже не знала, какую супружескую жизнь на самом деле ведет ее Саша, хотя жила с нею под одной крышей!
- Женечка, а как твои сочинения? – вдруг спросила Нелли Георгиевна, когда они откупорили шампанское.
- Сочинения?
Удивительно – Женя совершенно об этом забыла, хотя писательство уже давно было центром ее жизни!
- Я не знаю, - проговорила она упавшим голосом.
Теперь при мысли о "сочинениях" Женя думала прежде всего о Василии Морозове.
Вдруг Жене захотелось как можно скорее оказаться замужем за Игорем Морозовым. Как будто в самом скором времени должно было произойти что-то, что сделает эту свадьбу невозможной.
Глава 36
Карусель закружила Женю, вскружила ей голову, лишив последней возможности для отступления. Она всегда была неуверенной в житейских делах. А теперь – как будто передала себя в руки Игоря Морозова, почти силой отобравшего у нее волю к самостоятельным действиям на неизведанном поприще.
Она сказала Игорю о своем решении на другой же день после того, как вернулась от Виргинских. Женя испытывала странное и, наверное, оскорбительное для своего жениха чувство. Она наблюдала за ним как естествоиспытатель – естествоиспытатель, препарирующий человеческие характеры вместо тел…
Женя обрадовалась, смутилась, когда счастливый Игорь подхватил ее на руки и закружил, а потом прижал к себе, осыпая поцелуями. Но ее "я", в самой глубине души, наблюдало за возлюбленным с холодным интересом.
"Он совсем не тронул меня, моего сердца", - подумала Женя.
Это, может быть, потому, что она не потеряла головы. Но кто знает, что в действительности испытывают влюбленные?
- Женечка, почему ты согласилась? – вдруг спросил Игорь.
Женя вздрогнула. К этому экзамену она была не готова.
Игорь ждал, теперь совершенно серьезный и полностью владеющий собой.
Мужчина.
- Потому что я хочу этого, - сказала Женя, не отважившись на большую ложь: сказать, что она его любит. – Ты мне близок, дорог, - задумчиво продолжала она, - ты благородный, прекрасный человек…
Жених улыбнулся.
- Ты такая честная, Женя.
Вот сейчас он мог бы отказать ей. Вот сейчас.
Игорь Морозов очень себя ценил.
Женя сжала маленькие руки, тяжело задышав. Она приготовилась получить refus complet* от этого благородного дворянина - на это Игорь Морозов имел полное моральное право…
Но он молча привлек невесту к себе и поцеловал в лоб. Была ли то любовь - или благородство, с которым подобные ему не расстаются до могилы?..
Однако больше они об этом не заговорят. Из того же взаимного благородства, как выражался Достоевский в любимых Женей "Бесах", каждый "заключившись сам в себя". Как же трудно с такими тонкими людьми - и этим аристократам духа самим с собою, и всем им друг с другом!
- Женечка, ты хорошо обдумала этот шаг? Я не принудил тебя? – вдруг снова спросил Игорь.
Женя страдальчески взялась за голову.
- Пожалуйста, милый, не надо! Ты же сам говорил, какая я мнительная, а теперь только излишне волнуешь меня! Мы решили – значит, решили!
- Конечно, прости меня.
Жених бережно обнял ее.
- Я совершенно счастливый человек, - вдруг спокойно сказал он. – Вот мое, то, чего мне не хватало до сих пор.
Женя промолчала, умиротворенно прижавшись к его плечу. Но это вечно равнодушное маленькое "я" в глубине ее естества отчетливо рассмеялось над Игорем и над самой Женей.
Серафима Афанасьевна приняла известие о помолвке дочери с облегчением и радостью. Впервые за очень долгое время – Женя такого с детства не помнила – мать обняла ее и поцеловала. Наконец-то Женя стала, хотя бы ненадолго, "похожа на человека".
То есть на такую женщину, какой должна была быть по представлениям матери – и представлениям общества…
Глядя на довольную и гордую Серафиму Афанасьевну, Женя испытала сильнейшее побуждение взять свои слова назад, а потом пойти и разругаться вдрызг с Игорем. Но она только закусила губу и опустила голову.
- Спасибо, мама, я очень рада, что ты одобряешь меня.
Вдруг Женя ощутила какой-то неприятный позыв… внизу. В той области живота, которая не называлась вслух. Она же совсем не подумала, как вступит в сферу материнства. А вдруг она бесплодна? Вдруг слишком слаба? А вдруг Игорь не захочет иметь от нее ребенка?..
"Ах, ладно, живут же как-то другие", - подумала девушка.
Тут ей пришло в голову, что, наверное, очень многие семьи с изнанки подобны семье Саши. Супруги живут словно бы в браке, но на самом деле раздельно. Что ж, вероятно, жизнь действительно такова.
А, кстати говоря, – как живут ее собственные родители? Близки ли по-прежнему Роман Платонович и Серафима Афанасьевна?
- Что ты так смотришь на меня? Это неприлично, - проговорила госпожа Прозорова, заметив пристальный взгляд дочери.
"Ах, мама, почти все самое важное в жизни неприлично…"
- Прости, мама, я больше не буду.
Серафима Афанасьевна улыбнулась, поцеловала ее и перекрестила.
- Ну хорошо, бог с тобой.
Женя присела* матери, про себя засмеявшись этой церемонности, и ушла. Теперь надо было думать о тысячах вещей, о которых полагалось думать невесте.
Женя почувствовала, что уже заранее устала.
На свадьбу, которую играли у Прозоровых, Игорь и Женя пригласили небольшое число гостей. Игорь и сам не хотел шума, и не желал стеснять невесту присутствием незнакомых ей людей. А у Жени не осталось никого, кроме Саши.
Саша приехала с матерью – раздутая, как барабан, под своей безразмерной теплой накидкой, и на вид недовольная. "Быть может, она просто нездорова, - сочувственно подумала Женя. – Бедняжка!"
Тут она окинула взглядом свое белое атласное платье, притронулась к искусственному букетику из флердоранжа*, прикрепленному к корсажу, и подумала, что, возможно, в скором времени та же участь грозит ей самой. В последние дни перед свадьбой Женя почти не чувствовала себя счастливой – только безмерно взволнованной. Даже желудок у нее расстроился.
Саша разделась и оказалась даже симпатичной – в просторном шелковом зеленом платье, с уложенными по-сельски косами.
- Здравствуй, невеста, - улыбаясь, сказала она, обняв Женю. – Очаровательно выглядишь!
Женя улыбнулась.
- Я уже жена.
Конечно, ведь венчание в церкви уже состоялось, и теперь она – госпожа Морозова, "в здравии и болезни, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит…" Ощущение серьезности своей жизни вдруг охватило ее, словно прошлось по ногам холодным ветром.
- А где Игорь Исаевич? – встревоженно спросила вдруг госпожа Виргинская, деликатно оставшаяся в стороне. – Женечка?..
- Он приедет с братом и его женой. Скоро, - сказала Женя. Вид у нее вдруг стал какой-то испуганный.
- Василий будет? – понизив голос, уточнила Саша.
Женя кивнула. Она поправила жемчужную нить на шее.
Нелли Георгиевна слушала их с изумлением и предчувствием чего-то необычайного. Конечно, она, "как все образованные люди", не поверила слухам о медиумизме Василия Морозова. Нелли Георгиевна не знала ровным счетом ничего...
Но, тем не менее, госпожу Виргинскую, как и всех, теперь тоже волновало имя Морозовых, стараниями "Русского слова" придавшее остроты пресноватому существованию горожан.
- Проходите в гостиную, Нелли Георгиевна. Саша, может быть, тебе пойти отдохнуть? – спросила Женя.
Саша сердито махнула рукой.
- Перестань обращаться со мной, как с инвалидом!
Она поджала губы, деловито оправила одежду, косы.
- Говори, может, тебе чем помочь?
Женя покачала головой. Саша знала, что ей откажут, но сейчас с трудом скрыла досаду.
- Ну ладно, посидим подождем жениха, - сказала она, протискиваясь мимо Жени и уводя под руку мать.
Женя осталась в передней, сжимая плечи холодными от волнения руками. Она не могла уйти от двери, точно ожидание Игоря и Василия Морозовых магнетизировало ее.
Тут из гостиной вышла Серафима Афанасьевна – сегодня просто шикарная, благоухающая, гордая и умная в своем золотом пенсне. Даже в такой день она не могла удержаться, чтобы не затмить дочь.
- Что ты тут торчишь на сквозняке? Простудишься, и гости тебя ждут!
- Подождут, - ответила Женя. Желание позлить мать в очередной раз оказалось непреодолимым.
- Несносная девчонка, - пробормотала госпожа Прозорова и скрылась в дверях, придержав пышный турнюр*.
Женя, улыбаясь, села на подзеркальный шкафчик, обхватив руками в белых скрипучих перчатках колено, обтянутое кружевной юбкой. Да, сегодня все будет так, как ей угодно. Сегодня ее праздник, даже если потом спустится вечная ночь.
- Игорь… Игорь, - прошептала она, словно впервые в жизни пробуя это слово на вкус. – Игорь Исаевич Морозов…
Это имя всегда отдавало чем-то демоническим. И она его жена? Жена фантома?
И тут раздался звонок в дверь. Женя вскочила, в первый миг не сообразив, что делать, куда идти; она застыла, прижав руки к груди. Но тут мимо нее, топая, пробежала Дуня.
Женя с облегчением отступила в сторону. На минутку, еще на минутку отсрочить этот миг…
- Здравствуйте, барин… Ой, матушки!
- Здравствуй, Дуня, - спокойно сказал Василий Морозов, точно не замечая ее разинутого рта и испуганных глаз. Он был бледен сегодня – как будто нездоров или испытывал какую-то тайную сильную тревогу. Но красив еще более, чем раньше, той самой воспетой немецкими и русскими романтиками "роковой" красотой: темные волосы оттеняли его бледность. "Как будто уксус пьет, точно трагические поэты", - нелепо подумала Женя.
- Здравствуйте, Евгения Романовна.
Василий подошел к ней первым – и жену, и Игоря оставил позади, как будто тот даже сегодня, даже женихом не мог не остаться в тени брата.
- Позвольте вас поздравить.
Василий, с серьезным и печальным видом, склонился к ее руке. "Ну точно Кентервильское привидение", - подумала Женя.
А ведь он теперь ей родственник. Как там эта степень называется?..
Женя чуть было даже не спросила Василия о причине его вида, но вовремя прикусила язык. К ней подошла Лидия. Женя почувствовала, как вспыхнули щеки; она с некоторой робостью подняла глаза.
Женя ожидала ненависти, презрения – и, в общем, почти не ошиблась в своих ожиданиях. Лидия смотрела на нее отстраненно, неприязненно.
- Поздравляю вас, Евгения Романовна.
Она протянула ей руку, и невеста пожала эту недружелюбную холодную руку.
"Вот уж это совершенно лишнее".
Но наконец Женя избавилась от так смущавшего ее общества обоих и осталась наедине с женихом. На него она несколько мгновений вообще не решалась поднять глаза. Это был не жених уже – муж…
Игорь приобнял ее и поцеловал в висок.
- Здорова ли ты, дорогая?
- Да, вполне…
Ее опять тошнило от переживаний, как утром.
- Пойдем к гостям.
Игорь взял ее под руку. Он сегодня смотрелся старше… нет, представительнее, чем всегда, и почему-то казался окруженным таким же трагическим ореолом, как и брат. Хотя это должен был быть "самый счастливый день его жизни".
Женя поморщилась от пришедшего на ум затасканного оборота.
Она позволила мужу отвести себя к родителям и гостям. Женя обвела взглядом улыбающиеся и встревоженные лица и подумала, что уже эту ночь проведет не дома. Она, в отличие от Саши, переезжала на квартиру к мужу – и он не скрывал нетерпеливого желания увезти ее, как только приобретет на это право...
"О господи, как же мне страшно…"
Ее кто-то поздравил, кто-то подал запотевший бокал шампанского. Женя чокнулась с мужем, потом неловко поцеловалась с ним под чье-то одинокое "Горько!". Бурных восторгов никто не выражал. Настроение царило такое, что казалось, будто это не свадьба, а поминки – вернее, будто это не свадьба, а бесовский обряд... Может быть, от присутствия "российского Юма"…
Игорь, отвернувшись, заговорил с госпожой Виргинской. Серафима Афанасьевна подошла к Жене и тронула за плечо.
- Сейчас будет музыка. Сумеешь танцевать? – шепнула она, как всегда, озабоченная только лицом семьи перед чужими.
- Не трогай меня, мама, - холодно сказала Женя.
В присутствии обоих Морозовых Серафима Афанасьевна могла только подавить свое возмущение в ответ на эту грубость. Она отошла, полная шекспировского негодования на "детскую неблагодарность" дочери, и зашепталась в углу с музыкантами.
Грянул гром-вальс, и Женя вздрогнула. Игорь обошел ее и предложил руку; он улыбался, стараясь ободрить жену. Не утруждая себя никакими положенными любезностями, Женя молча позволила повести себя в танце; к счастью, она была все же не такой плохой танцоршей, чтобы опозорить мать.
Праздник закончился довольно рано – может быть, Игорь, а может, Женины родители не хотели позволить везти Женю в чужой дом в потемках. Женя неуклюже простилась с отцом, едва улыбнулась матери и отправилась в прихожую. Игорю пришлось почти самому одеть ее. Все валилось у Жени из рук, ноги едва держали.
Хорошо, что хотя бы вещи ее уже упаковали и отправили домой к мужу…
Игорь под руку довел ее до извозчика и подсадил в экипаж. Буквально подсадил, взяв на руки. Женя чувствовала, как ее трясет от холода и страха, даже зубы постукивали.
Игорь сел рядом на скамеечку, и Женя без сил прислонилась к его плечу, прикрыв глаза. Она ехала, ощущая его тепло, окруженная запахом его одеколона, и думала, что ничего еще даже не начиналось. Интересно, каким с ней будет муж? Ласковым или грубым? И одинаково ли мужчины и женщины понимают ласковость?
- Ты спишь? – шепнул ей муж.
- Нет, - отозвалась Женя.
Он замолчал.
Когда они приехали, Игорь, не говоря ни слова, тронул ее за руку, потом осторожно помог обессилевшей Жене спуститься с подножки. Дальше новобрачные пошли молча. Женя все сильнее и сильнее опиралась на руку мужа. Понимал ли он что-нибудь?..
Они поднялись на площадку, и Игорь резко постучал в собственную дверь. Женя на мгновение удивилась, а потом вспомнила, что у него есть служанка. Она ощутила неловкость и что-то вроде ревности.
Горничная молча открыла, и Игорь пропустил вперед Женю, придержав ее за локоть.
- Фрося, помоги барыне раздеться, - сурово сказал он.
"Кто это барыня? Ах, я!.."
- Заснули? Ну авось ничего, - ободряюще прошептала Фрося, вешая Женин плащ на крючок. - Идемте, барыня, миленькая...
Девушка взяла свою госпожу под руку крепкой рукой. Наверное, на Жене сейчас лица не было – так горничная забеспокоилась. Она подставила ей под ноги домашние туфли, потом повела вперед.
- Ванну набрать? – громким шепотом спросила Фрося. – А, Евгения Романовна?
- Ч-что?
Фрося посмотрела поверх ее головы на своего господина, и, видимо, тот дал добро, потому что горничная тут же закрылась в ванной комнате; послышался шум воды.
Женя сняла ожерелье, сережки и беспомощно посмотрела на своего мужа. Он улыбался доброй улыбкой.
- Я распорядился, чтобы Фрося мне постелила отдельно, - вдруг сказал Игорь. – Ляг сегодня одна, если хочешь.
Женя округлила глаза.
Игорь взял ее за руки, потом наклонился к ней и тихо поцеловал.
- Я понимаю больше, чем ты думаешь, - сказал он вполголоса. - Перед нами вся жизнь, а я хочу, чтобы ты перестала бояться меня и этого чужого тебе дома…
"Ой, напрасно стараешься…"
- Евгения Романовна, пожалуйте принимать ванну, - позвала ее Фрося. Женя растерянно улыбнулась мужу.
- Да-да, иду!
Она полежала в горячей воде, так что развились ее накрученные к свадьбе кудри; вымылась, потом намазалась кремом, который ей положила с собой мать и уже достала заботливая Фрося. Потом Женя облачилась в домашний же пеньюар. Вышла из ванной и виновато посмотрела в глаза мужу.
Он с улыбкой кивнул – все еще такой корректный, недоступный в своем фраке.
- Доброй ночи, дорогая.
Женя скользнула мимо и прошла в полутемную спальню. Двуспальная кровать действительно была расправлена только наполовину. Женя постаралась не думать об этом – избегая смотреть по сторонам, она прошла к постели и легла. Белье пахло свежестью.
"Какой он милый…"
Уже почти успокоившись, Женя закрыла глаза.
Заснула она довольно быстро.
* Полный отказ (фр.)
* Т.е. сделала реверанс.
* Белые цветы померанцевого дерева как принадлежность свадебного убора невесты.
* Принадлежность женского туалета, имеющая вид подушечки, которая подкладывалась под платье сзади ниже талии для придания фигуре пышности (в моде конца XIX в.); или же широкая юбка, предназначенная для ношения с такой подушечкой.
Карусель закружила Женю, вскружила ей голову, лишив последней возможности для отступления. Она всегда была неуверенной в житейских делах. А теперь – как будто передала себя в руки Игоря Морозова, почти силой отобравшего у нее волю к самостоятельным действиям на неизведанном поприще.
Она сказала Игорю о своем решении на другой же день после того, как вернулась от Виргинских. Женя испытывала странное и, наверное, оскорбительное для своего жениха чувство. Она наблюдала за ним как естествоиспытатель – естествоиспытатель, препарирующий человеческие характеры вместо тел…
Женя обрадовалась, смутилась, когда счастливый Игорь подхватил ее на руки и закружил, а потом прижал к себе, осыпая поцелуями. Но ее "я", в самой глубине души, наблюдало за возлюбленным с холодным интересом.
"Он совсем не тронул меня, моего сердца", - подумала Женя.
Это, может быть, потому, что она не потеряла головы. Но кто знает, что в действительности испытывают влюбленные?
- Женечка, почему ты согласилась? – вдруг спросил Игорь.
Женя вздрогнула. К этому экзамену она была не готова.
Игорь ждал, теперь совершенно серьезный и полностью владеющий собой.
Мужчина.
- Потому что я хочу этого, - сказала Женя, не отважившись на большую ложь: сказать, что она его любит. – Ты мне близок, дорог, - задумчиво продолжала она, - ты благородный, прекрасный человек…
Жених улыбнулся.
- Ты такая честная, Женя.
Вот сейчас он мог бы отказать ей. Вот сейчас.
Игорь Морозов очень себя ценил.
Женя сжала маленькие руки, тяжело задышав. Она приготовилась получить refus complet* от этого благородного дворянина - на это Игорь Морозов имел полное моральное право…
Но он молча привлек невесту к себе и поцеловал в лоб. Была ли то любовь - или благородство, с которым подобные ему не расстаются до могилы?..
Однако больше они об этом не заговорят. Из того же взаимного благородства, как выражался Достоевский в любимых Женей "Бесах", каждый "заключившись сам в себя". Как же трудно с такими тонкими людьми - и этим аристократам духа самим с собою, и всем им друг с другом!
- Женечка, ты хорошо обдумала этот шаг? Я не принудил тебя? – вдруг снова спросил Игорь.
Женя страдальчески взялась за голову.
- Пожалуйста, милый, не надо! Ты же сам говорил, какая я мнительная, а теперь только излишне волнуешь меня! Мы решили – значит, решили!
- Конечно, прости меня.
Жених бережно обнял ее.
- Я совершенно счастливый человек, - вдруг спокойно сказал он. – Вот мое, то, чего мне не хватало до сих пор.
Женя промолчала, умиротворенно прижавшись к его плечу. Но это вечно равнодушное маленькое "я" в глубине ее естества отчетливо рассмеялось над Игорем и над самой Женей.
Серафима Афанасьевна приняла известие о помолвке дочери с облегчением и радостью. Впервые за очень долгое время – Женя такого с детства не помнила – мать обняла ее и поцеловала. Наконец-то Женя стала, хотя бы ненадолго, "похожа на человека".
То есть на такую женщину, какой должна была быть по представлениям матери – и представлениям общества…
Глядя на довольную и гордую Серафиму Афанасьевну, Женя испытала сильнейшее побуждение взять свои слова назад, а потом пойти и разругаться вдрызг с Игорем. Но она только закусила губу и опустила голову.
- Спасибо, мама, я очень рада, что ты одобряешь меня.
Вдруг Женя ощутила какой-то неприятный позыв… внизу. В той области живота, которая не называлась вслух. Она же совсем не подумала, как вступит в сферу материнства. А вдруг она бесплодна? Вдруг слишком слаба? А вдруг Игорь не захочет иметь от нее ребенка?..
"Ах, ладно, живут же как-то другие", - подумала девушка.
Тут ей пришло в голову, что, наверное, очень многие семьи с изнанки подобны семье Саши. Супруги живут словно бы в браке, но на самом деле раздельно. Что ж, вероятно, жизнь действительно такова.
А, кстати говоря, – как живут ее собственные родители? Близки ли по-прежнему Роман Платонович и Серафима Афанасьевна?
- Что ты так смотришь на меня? Это неприлично, - проговорила госпожа Прозорова, заметив пристальный взгляд дочери.
"Ах, мама, почти все самое важное в жизни неприлично…"
- Прости, мама, я больше не буду.
Серафима Афанасьевна улыбнулась, поцеловала ее и перекрестила.
- Ну хорошо, бог с тобой.
Женя присела* матери, про себя засмеявшись этой церемонности, и ушла. Теперь надо было думать о тысячах вещей, о которых полагалось думать невесте.
Женя почувствовала, что уже заранее устала.
На свадьбу, которую играли у Прозоровых, Игорь и Женя пригласили небольшое число гостей. Игорь и сам не хотел шума, и не желал стеснять невесту присутствием незнакомых ей людей. А у Жени не осталось никого, кроме Саши.
Саша приехала с матерью – раздутая, как барабан, под своей безразмерной теплой накидкой, и на вид недовольная. "Быть может, она просто нездорова, - сочувственно подумала Женя. – Бедняжка!"
Тут она окинула взглядом свое белое атласное платье, притронулась к искусственному букетику из флердоранжа*, прикрепленному к корсажу, и подумала, что, возможно, в скором времени та же участь грозит ей самой. В последние дни перед свадьбой Женя почти не чувствовала себя счастливой – только безмерно взволнованной. Даже желудок у нее расстроился.
Саша разделась и оказалась даже симпатичной – в просторном шелковом зеленом платье, с уложенными по-сельски косами.
- Здравствуй, невеста, - улыбаясь, сказала она, обняв Женю. – Очаровательно выглядишь!
Женя улыбнулась.
- Я уже жена.
Конечно, ведь венчание в церкви уже состоялось, и теперь она – госпожа Морозова, "в здравии и болезни, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит…" Ощущение серьезности своей жизни вдруг охватило ее, словно прошлось по ногам холодным ветром.
- А где Игорь Исаевич? – встревоженно спросила вдруг госпожа Виргинская, деликатно оставшаяся в стороне. – Женечка?..
- Он приедет с братом и его женой. Скоро, - сказала Женя. Вид у нее вдруг стал какой-то испуганный.
- Василий будет? – понизив голос, уточнила Саша.
Женя кивнула. Она поправила жемчужную нить на шее.
Нелли Георгиевна слушала их с изумлением и предчувствием чего-то необычайного. Конечно, она, "как все образованные люди", не поверила слухам о медиумизме Василия Морозова. Нелли Георгиевна не знала ровным счетом ничего...
Но, тем не менее, госпожу Виргинскую, как и всех, теперь тоже волновало имя Морозовых, стараниями "Русского слова" придавшее остроты пресноватому существованию горожан.
- Проходите в гостиную, Нелли Георгиевна. Саша, может быть, тебе пойти отдохнуть? – спросила Женя.
Саша сердито махнула рукой.
- Перестань обращаться со мной, как с инвалидом!
Она поджала губы, деловито оправила одежду, косы.
- Говори, может, тебе чем помочь?
Женя покачала головой. Саша знала, что ей откажут, но сейчас с трудом скрыла досаду.
- Ну ладно, посидим подождем жениха, - сказала она, протискиваясь мимо Жени и уводя под руку мать.
Женя осталась в передней, сжимая плечи холодными от волнения руками. Она не могла уйти от двери, точно ожидание Игоря и Василия Морозовых магнетизировало ее.
Тут из гостиной вышла Серафима Афанасьевна – сегодня просто шикарная, благоухающая, гордая и умная в своем золотом пенсне. Даже в такой день она не могла удержаться, чтобы не затмить дочь.
- Что ты тут торчишь на сквозняке? Простудишься, и гости тебя ждут!
- Подождут, - ответила Женя. Желание позлить мать в очередной раз оказалось непреодолимым.
- Несносная девчонка, - пробормотала госпожа Прозорова и скрылась в дверях, придержав пышный турнюр*.
Женя, улыбаясь, села на подзеркальный шкафчик, обхватив руками в белых скрипучих перчатках колено, обтянутое кружевной юбкой. Да, сегодня все будет так, как ей угодно. Сегодня ее праздник, даже если потом спустится вечная ночь.
- Игорь… Игорь, - прошептала она, словно впервые в жизни пробуя это слово на вкус. – Игорь Исаевич Морозов…
Это имя всегда отдавало чем-то демоническим. И она его жена? Жена фантома?
И тут раздался звонок в дверь. Женя вскочила, в первый миг не сообразив, что делать, куда идти; она застыла, прижав руки к груди. Но тут мимо нее, топая, пробежала Дуня.
Женя с облегчением отступила в сторону. На минутку, еще на минутку отсрочить этот миг…
- Здравствуйте, барин… Ой, матушки!
- Здравствуй, Дуня, - спокойно сказал Василий Морозов, точно не замечая ее разинутого рта и испуганных глаз. Он был бледен сегодня – как будто нездоров или испытывал какую-то тайную сильную тревогу. Но красив еще более, чем раньше, той самой воспетой немецкими и русскими романтиками "роковой" красотой: темные волосы оттеняли его бледность. "Как будто уксус пьет, точно трагические поэты", - нелепо подумала Женя.
- Здравствуйте, Евгения Романовна.
Василий подошел к ней первым – и жену, и Игоря оставил позади, как будто тот даже сегодня, даже женихом не мог не остаться в тени брата.
- Позвольте вас поздравить.
Василий, с серьезным и печальным видом, склонился к ее руке. "Ну точно Кентервильское привидение", - подумала Женя.
А ведь он теперь ей родственник. Как там эта степень называется?..
Женя чуть было даже не спросила Василия о причине его вида, но вовремя прикусила язык. К ней подошла Лидия. Женя почувствовала, как вспыхнули щеки; она с некоторой робостью подняла глаза.
Женя ожидала ненависти, презрения – и, в общем, почти не ошиблась в своих ожиданиях. Лидия смотрела на нее отстраненно, неприязненно.
- Поздравляю вас, Евгения Романовна.
Она протянула ей руку, и невеста пожала эту недружелюбную холодную руку.
"Вот уж это совершенно лишнее".
Но наконец Женя избавилась от так смущавшего ее общества обоих и осталась наедине с женихом. На него она несколько мгновений вообще не решалась поднять глаза. Это был не жених уже – муж…
Игорь приобнял ее и поцеловал в висок.
- Здорова ли ты, дорогая?
- Да, вполне…
Ее опять тошнило от переживаний, как утром.
- Пойдем к гостям.
Игорь взял ее под руку. Он сегодня смотрелся старше… нет, представительнее, чем всегда, и почему-то казался окруженным таким же трагическим ореолом, как и брат. Хотя это должен был быть "самый счастливый день его жизни".
Женя поморщилась от пришедшего на ум затасканного оборота.
Она позволила мужу отвести себя к родителям и гостям. Женя обвела взглядом улыбающиеся и встревоженные лица и подумала, что уже эту ночь проведет не дома. Она, в отличие от Саши, переезжала на квартиру к мужу – и он не скрывал нетерпеливого желания увезти ее, как только приобретет на это право...
"О господи, как же мне страшно…"
Ее кто-то поздравил, кто-то подал запотевший бокал шампанского. Женя чокнулась с мужем, потом неловко поцеловалась с ним под чье-то одинокое "Горько!". Бурных восторгов никто не выражал. Настроение царило такое, что казалось, будто это не свадьба, а поминки – вернее, будто это не свадьба, а бесовский обряд... Может быть, от присутствия "российского Юма"…
Игорь, отвернувшись, заговорил с госпожой Виргинской. Серафима Афанасьевна подошла к Жене и тронула за плечо.
- Сейчас будет музыка. Сумеешь танцевать? – шепнула она, как всегда, озабоченная только лицом семьи перед чужими.
- Не трогай меня, мама, - холодно сказала Женя.
В присутствии обоих Морозовых Серафима Афанасьевна могла только подавить свое возмущение в ответ на эту грубость. Она отошла, полная шекспировского негодования на "детскую неблагодарность" дочери, и зашепталась в углу с музыкантами.
Грянул гром-вальс, и Женя вздрогнула. Игорь обошел ее и предложил руку; он улыбался, стараясь ободрить жену. Не утруждая себя никакими положенными любезностями, Женя молча позволила повести себя в танце; к счастью, она была все же не такой плохой танцоршей, чтобы опозорить мать.
Праздник закончился довольно рано – может быть, Игорь, а может, Женины родители не хотели позволить везти Женю в чужой дом в потемках. Женя неуклюже простилась с отцом, едва улыбнулась матери и отправилась в прихожую. Игорю пришлось почти самому одеть ее. Все валилось у Жени из рук, ноги едва держали.
Хорошо, что хотя бы вещи ее уже упаковали и отправили домой к мужу…
Игорь под руку довел ее до извозчика и подсадил в экипаж. Буквально подсадил, взяв на руки. Женя чувствовала, как ее трясет от холода и страха, даже зубы постукивали.
Игорь сел рядом на скамеечку, и Женя без сил прислонилась к его плечу, прикрыв глаза. Она ехала, ощущая его тепло, окруженная запахом его одеколона, и думала, что ничего еще даже не начиналось. Интересно, каким с ней будет муж? Ласковым или грубым? И одинаково ли мужчины и женщины понимают ласковость?
- Ты спишь? – шепнул ей муж.
- Нет, - отозвалась Женя.
Он замолчал.
Когда они приехали, Игорь, не говоря ни слова, тронул ее за руку, потом осторожно помог обессилевшей Жене спуститься с подножки. Дальше новобрачные пошли молча. Женя все сильнее и сильнее опиралась на руку мужа. Понимал ли он что-нибудь?..
Они поднялись на площадку, и Игорь резко постучал в собственную дверь. Женя на мгновение удивилась, а потом вспомнила, что у него есть служанка. Она ощутила неловкость и что-то вроде ревности.
Горничная молча открыла, и Игорь пропустил вперед Женю, придержав ее за локоть.
- Фрося, помоги барыне раздеться, - сурово сказал он.
"Кто это барыня? Ах, я!.."
- Заснули? Ну авось ничего, - ободряюще прошептала Фрося, вешая Женин плащ на крючок. - Идемте, барыня, миленькая...
Девушка взяла свою госпожу под руку крепкой рукой. Наверное, на Жене сейчас лица не было – так горничная забеспокоилась. Она подставила ей под ноги домашние туфли, потом повела вперед.
- Ванну набрать? – громким шепотом спросила Фрося. – А, Евгения Романовна?
- Ч-что?
Фрося посмотрела поверх ее головы на своего господина, и, видимо, тот дал добро, потому что горничная тут же закрылась в ванной комнате; послышался шум воды.
Женя сняла ожерелье, сережки и беспомощно посмотрела на своего мужа. Он улыбался доброй улыбкой.
- Я распорядился, чтобы Фрося мне постелила отдельно, - вдруг сказал Игорь. – Ляг сегодня одна, если хочешь.
Женя округлила глаза.
Игорь взял ее за руки, потом наклонился к ней и тихо поцеловал.
- Я понимаю больше, чем ты думаешь, - сказал он вполголоса. - Перед нами вся жизнь, а я хочу, чтобы ты перестала бояться меня и этого чужого тебе дома…
"Ой, напрасно стараешься…"
- Евгения Романовна, пожалуйте принимать ванну, - позвала ее Фрося. Женя растерянно улыбнулась мужу.
- Да-да, иду!
Она полежала в горячей воде, так что развились ее накрученные к свадьбе кудри; вымылась, потом намазалась кремом, который ей положила с собой мать и уже достала заботливая Фрося. Потом Женя облачилась в домашний же пеньюар. Вышла из ванной и виновато посмотрела в глаза мужу.
Он с улыбкой кивнул – все еще такой корректный, недоступный в своем фраке.
- Доброй ночи, дорогая.
Женя скользнула мимо и прошла в полутемную спальню. Двуспальная кровать действительно была расправлена только наполовину. Женя постаралась не думать об этом – избегая смотреть по сторонам, она прошла к постели и легла. Белье пахло свежестью.
"Какой он милый…"
Уже почти успокоившись, Женя закрыла глаза.
Заснула она довольно быстро.
* Полный отказ (фр.)
* Т.е. сделала реверанс.
* Белые цветы померанцевого дерева как принадлежность свадебного убора невесты.
* Принадлежность женского туалета, имеющая вид подушечки, которая подкладывалась под платье сзади ниже талии для придания фигуре пышности (в моде конца XIX в.); или же широкая юбка, предназначенная для ношения с такой подушечкой.
Глава 37
Женя открыла глаза, в первый миг не поняв, где она. Она не знала, и который теперь час. Потом ей сразу же вспомнилось, что вчера произошло самое главное событие ее жизни – и не произошло самого главного…
- Игорь?
Он сидел рядом, так тихо, что она даже не почувствовала его присутствия. Женя вскрикнула и подскочила в постели, глядя на улыбающегося темноволосого мужчину в халате, который вчера стал ее мужем.
Женя надела очки, и фигура Игоря наконец обрела четкость.
- Я тебя напугал? – спросил он.
- Давно ты не спишь? – пробормотала Женя.
- Давно, - подтвердил Игорь Морозов. Она теперь тоже была Морозова, и это было очень странно и непривычно… вызывало почему-то ощущение щекотки и озноба, какое испытываешь, читая страшные рассказы.
- Надо было меня разбудить, - сказала она. Женя мучительно думала, когда же Игорь захочет от нее исполнения супружеского долга, то есть на какое время он наметил их "первую брачную ночь", которой, собственно, еще даже не было.
- Ты никуда не идешь? – спросила Женя, выскользнув из постели. Ей стало стыдно измявшегося пеньюара, и она постаралась тайком оправить его, что не получалось - Игорь не сводил с нее улыбающихся глаз.
- Тебе так хочется от меня избавиться? – спросил он.
Женя покраснела, про себя ужасно рассердившись на этого человека. Зачем он смеется над ней!
- Ты забыла, что я свободен до конца недели, - сказал муж, взяв ее за руки. – Это значит, что еще четыре дня в нашем полном распоряжении.
- Ах… конечно, - сказала Женя.
Она вспомнила, что они заговаривали о свадебном путешествии, и порадовалась, что хоть от этой идеи отказались – вернее, отложили путешествие "до лучших времен". Тут же Женя вспомнила, почему они это сделали, и сердце ее упало. Игорь не хотел никуда уезжать от своего многострадального брата – теперь, в дни таких испытаний, выпавших ему.
- Фрося уже кофе сварила, - продолжал Игорь. – Приказать подать тебе завтрак в постель?
- Что ты, не стоит… Я же не какая-нибудь…
Она запнулась, увидев, как потемнел лицом муж.
- Ты не какая-нибудь, ты госпожа Морозова, дворянка, - резко сказал он. – Ты моя супруга. И я не позволю тебе больше принижать себя.
Женя словно только сейчас прочувствовала, насколько Морозовы другие. Насколько в действительности велико отличие высшего сословия России от всех остальных… Они и речью, и манерой поведения могут быть схожи с остальной интеллигенцией, но понятия… понятия…
Есть они - и есть все прочие, "плебеи". Есть что-то, что возвышает их над всеми другими.
"А что ж, это верно, - подумала Женя. – Едва ли мой отец, например, был бы готов умереть или убить противника на дуэли за свои убеждения или даже за нанесенное ему оскорбление…"
- Ты уже завтракал? – спросила она, почему-то вдруг застеснявшись этого человека, который был настолько выше ее.
- Да, - опять сказал муж.
Жене вдруг захотелось поцеловать его, чтобы попросить прощения за то, как она нарушила весь уклад его жизни. Она потянулась к Игорю, но смутилась. Тогда он сам ее поцеловал.
Ничто, однако, не выдавало его нетерпения, какое он выказывал, когда хотел увезти жену к себе.
Может быть, этим актом, этим увозом, он уже подтвердил свое право владения? Может быть, потому и не спешит со всем остальным?
- Я не… А когда… - начала Женя, но запнулась.
- Когда ты будешь готова, - сказал Игорь. Ему почти никогда не нужно было ничего объяснять.
- Послушай, ты выбрал неверную тактику, - вдруг шепотом призналась она, не решаясь смотреть на него при таких словах. – Так я, пожалуй, не расхрабрюсь никогда… Давай уж ты… первый…
- Хорошо, - с улыбкой сказал ее муж. Больше он ничего не прибавил.
Вот теперь ей придется еще и гадать, когда на физическую любовь сподобится он!.. Никаких нервов не хватит! Неужели он не понимает?
- Иди же завтракать, - сказал Игорь. – Все простынет!
Женя встала и направилась мимо него, но не в гостиную, а в ванную комнату. Она и так уже непозволительно долго маячила у мужа перед глазами в неприбранном виде.
Она умылась и переоделась в другой халат, который, как ей казалось, шел ей больше остальных. Хорошо было бы, конечно, завить волосы в папильотки, да как таким займешься при Игоре? Интересно, Фрося умеет это делать?
Женя ограничилась тем, что тщательно расчесала волосы и перевязала их лентой, пустив через плечо. Потом пошла к мужу, про себя гадая, льстил он ей или нет, когда назвал красивой. Что ж, наверное, мужчины и вправду подслеповаты. Или так устроены, что видят женщин в более благоприятном свете, чем те сами.
Фрося уже накрыла стол, разлив кофе по чашкам. Тут же были свежие булочки и масло. Игорь, сидевший за столом, держал в руке чашку, но к хлебу не притрагивался; наверное, был сыт или имел аскетические привычки. Женя так до конца и не поняла этого, когда Игорь ухаживал за ней… Он многое умел от нее утаивать…
- Bon appetit, ma chere Eugenie.*
Женя не настолько хорошо и не так часто говорила по-французски, чтобы сразу оценить эту фразу. А Игорь, как видно, не хотел удивить ее. Только сделать ей приятное. Боже, как же он отличается от нее!
- Merci. Toi aussi*, - смущенно сказала она, садясь напротив мужа. – Игорь, прошу тебя, не говори со мною по-французски, я не вполне хорошо владею этим языком… И…
- И этот язык не идет к моему славянскому имени. Верно? – улыбаясь, произнес Игорь. – В отличие от твоего.
Женя вовсе ничего такого не имела в виду, но кивнула.
Она принялась за еду, не решаясь глядеть на мужа. А он, казалось, только и смотрел, что на нее. Женя чувствовала на себе его взгляд, ласкающий, почти как прикосновение.
"Боже, как же ему, наверное… не терпится!"
Она чуть не поперхнулась при этой мысли. Залпом выпила кофе, проглотила остаток булочки и отодвинулась от стола.
Фрося аккуратно и почти бесшумно составила пустую посуду и унесла все на кухню.
Женя осталась сидеть на месте, держа руки на коленях. Она вдруг озябла и зажала ладони между бедер.
- Игорь, закрой, пожалуйста, дверь, - глухо сказала госпожа Морозова.
В глазах его мелькнуло изумление, но он тут же поднялся и выполнил ее просьбу. Потом вернулся к жене и сел к ней, уже совсем рядом. Обнял за плечи.
- Что?
Женя посмотрела ему в глаза, потом отвела взгляд.
Она сняла очки. Опустила руки и потянула за шелковый витой шнурок, служивший ей поясом. Она очень надеялась, что муж поймет все сам.
И он понял. Привлек ее к себе, распуская ее пояс совсем, и позволил ее халату упасть с плеч. На ней остался только корсет, сорочка и панталоны.
- Ты носишь корсет дома? – изумленно спросил Игорь.
Торжественный ритуал прервался. Женя вздрогнула и дернула плечиком.
- Прошу тебя, не говори ничего!
Он поцеловал ее в шею, потом обошел; она ощутила его руки у себя на спине. Игорь аккуратно распустил шнуровку, потом снял корсет совсем. Он привлек жену к себе, и она изумленно вздохнула, ощутив его руки у себя на груди. Он сжал ее груди; Женя услышала его глубокий вздох.
- Боже, зачем тебе эта пыточная конструкция, ты и так безупречна!
Розовея от стыда и блаженства, она откинулась ему на плечо. А потом вдруг вскрикнула, когда муж подхватил ее на руки. Он отнес ее на широкий диван и уложил. Опустился рядом, уткнувшись лицом ей в шею.
- Не пойдем никуда, - пробормотал он. – Ты меня извинишь? Я больше не могу…
"Извинишь? Он извиняется?.."
Теперь он целовал ее – лицо, шею, плечи. В какой-то миг Женя почувствовала, что нужно поднять руки, и сделала это; муж освободил ее от сорочки. Его глаза загорелись при виде нее. Женя зажмурилась от робости, и в этот самый миг ощутила прикосновение его губ к своей груди. Это было восхитительно.
- Милая… Не смущайся, отдайся мне, - прошептал Игорь, прижимаясь губами к ее животу. Она почти не смущалась, гораздо больше ей было страшно. Муж расстегнул ей панталоны, и Женя приподнялась, позволив раздеть себя совсем.
Глаз она по-прежнему не открывала, и для нее стало настоящим потрясением, когда она ощутила прикосновение между ног. Почти сразу ласка стала настойчивой. Эти пальцы исследовали ее так же бесстыдно, как она сама исследовала человеческую душу…
- Какая ты чудесная, - прошептал Игорь. – У тебя тело такое же прекрасное, как душа…
Она простонала от нетерпения и страха.
- Пожалуйста…
Он разжигал ее, как костер, и одновременно томил, откладывая главное.
- Хорошо, дорогая.
Муж вдруг лег на нее, и Женя отвернула лицо, вдруг испугавшись, что задохнется. Но он не надавил на нее всей тяжестью. Наверное, опирался на руки…
Женя вскрикнула, неловко вцепившись в обнаженное плечо Игоря, когда принимала его; мысль, что она сделала ему больно, отвлекла ее от собственной боли. А потом муж сделал то, отчего все мысли покинули ее, оставив только изумление: перевернулся, так что она оказалась сверху. Женя приняла его полностью, прежде чем успела опомниться.
- О боже, - прошептала она, не замечая, что смотрит мужу в лицо, хотя до этого боялась даже глаза открыть. – Я никогда…
И вдруг он снова перевернул ее, так что оказался сверху, скрыв ее наготу от своих глаз и даже от нее самой.
- Я тебя люблю, - прошептал Игорь ей на ухо. Женя закрыла глаза. Весь мир сосредоточился в болезненно-сладострастных ощущениях. И вдруг она увидела перед собою Василия, и почти полностью поверила на миг, что это он берет ее сейчас; именно с ним она впервые пережила это сладострастие. Теперь никто этого не сотрет.
Когда муж оставил ее, ее влажное тело сразу озябло. Она почувствовала, что Игорь гладит ее по голове, и поняла, что нужно открыть глаза.
Он восхищенно улыбался, сидя рядом с диваном, на котором лежала жена. На Игоре уже откуда-то взялся халат. Женя порадовалась, что все постыдное кончилось. И она не могла ясно видеть мужа.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе не очень больно? – спросил ее Игорь.
"Мне странно, - подумала Женя. – И мне нужно привести себя в порядок".
- Нет, я сносно себя чувствую, - каким-то тонким голосом сказала она. – Только вот…
Она приподнялась, отчего ей стало действительно больно.
- О боже, если бы сейчас была ночь, - пробормотала Женя, не зная, куда деваться от смущения и расстройства. Но был день, и муж мог смотреть на нее при свете этого дня сразу после того, как обладал ею. И ей нужно было вымыться.
Боже милостивый, но ведь там, снаружи, прислуга!.. А если Фрося все поняла?
- Приподнимись-ка, - вдруг деловито сказал Игорь. Женя послушно приподнялась, и под ней через мгновение очутился ее халат. Муж одел ее и стянул на ней пояс так осторожно, точно она была хрустальная.
- Вот так, а теперь пойдем…
Он поднял ее на руки и понес к двери. Женя ахнула, осознав это. Фрося же все поймет, о господи, неужели ему все равно…
- Пусти!..
Конечно, это было бесполезно.
Игорь ногою отворил дверь и вынес жену в коридор. Потом направился с нею в ванную комнату. Женя отчетливо услышала, как на кухне смолк звон посуды, и увидела мелькнувший белый передник.
"Я умру…"
Игорь опустил ее на холодную мраморную плитку ванной комнаты.
- Я сам тебя искупаю…
- Игорь, ты что делаешь? – дрожащими губами прошептала Женя. – Твоя Фрося ведь все поняла! Это так стыдно!
Он тихо рассмеялся.
- Ты полагаешь, что Фрося не знает, чем могут заниматься ее господа, сочетавшиеся браком?
Женя смотрела ему в глаза. Она хотела что-то сказать, но потом осознала, что он ее не поймет. Для него Фрося была человек другого разряда, перед которым можно было не стыдиться. А может быть, он…
- Игорь, у тебя были другие женщины? – шепотом спросила она.
Он наклонился к ее уху.
- Да.
Сказал очень тихо, а потом поцеловал ее в висок.
- Это мое прошлое, не имеющее к тебе отношения.
Игорь снял с жены халат, оставив ее обнаженной и оцепеневшей, не сознающей этого.
- Ты просто пока слишком застенчива, - прошептал он ей на ухо. – Чтобы чувствовать себя свободнее, нужна опытность. Пойми, это вездесущая жизнь, и наши слуги видят ее и знают о ней… Нельзя отгородиться от того, что естественно, это следует принять…
А Женя слушала его и думала, что один человек никогда вполне не поймет другого, как бы они ни сделались близки.
* Приятного аппетита, моя дорогая Евгения (фр.)
* Спасибо. Тебе тоже (фр.)
Женя открыла глаза, в первый миг не поняв, где она. Она не знала, и который теперь час. Потом ей сразу же вспомнилось, что вчера произошло самое главное событие ее жизни – и не произошло самого главного…
- Игорь?
Он сидел рядом, так тихо, что она даже не почувствовала его присутствия. Женя вскрикнула и подскочила в постели, глядя на улыбающегося темноволосого мужчину в халате, который вчера стал ее мужем.
Женя надела очки, и фигура Игоря наконец обрела четкость.
- Я тебя напугал? – спросил он.
- Давно ты не спишь? – пробормотала Женя.
- Давно, - подтвердил Игорь Морозов. Она теперь тоже была Морозова, и это было очень странно и непривычно… вызывало почему-то ощущение щекотки и озноба, какое испытываешь, читая страшные рассказы.
- Надо было меня разбудить, - сказала она. Женя мучительно думала, когда же Игорь захочет от нее исполнения супружеского долга, то есть на какое время он наметил их "первую брачную ночь", которой, собственно, еще даже не было.
- Ты никуда не идешь? – спросила Женя, выскользнув из постели. Ей стало стыдно измявшегося пеньюара, и она постаралась тайком оправить его, что не получалось - Игорь не сводил с нее улыбающихся глаз.
- Тебе так хочется от меня избавиться? – спросил он.
Женя покраснела, про себя ужасно рассердившись на этого человека. Зачем он смеется над ней!
- Ты забыла, что я свободен до конца недели, - сказал муж, взяв ее за руки. – Это значит, что еще четыре дня в нашем полном распоряжении.
- Ах… конечно, - сказала Женя.
Она вспомнила, что они заговаривали о свадебном путешествии, и порадовалась, что хоть от этой идеи отказались – вернее, отложили путешествие "до лучших времен". Тут же Женя вспомнила, почему они это сделали, и сердце ее упало. Игорь не хотел никуда уезжать от своего многострадального брата – теперь, в дни таких испытаний, выпавших ему.
- Фрося уже кофе сварила, - продолжал Игорь. – Приказать подать тебе завтрак в постель?
- Что ты, не стоит… Я же не какая-нибудь…
Она запнулась, увидев, как потемнел лицом муж.
- Ты не какая-нибудь, ты госпожа Морозова, дворянка, - резко сказал он. – Ты моя супруга. И я не позволю тебе больше принижать себя.
Женя словно только сейчас прочувствовала, насколько Морозовы другие. Насколько в действительности велико отличие высшего сословия России от всех остальных… Они и речью, и манерой поведения могут быть схожи с остальной интеллигенцией, но понятия… понятия…
Есть они - и есть все прочие, "плебеи". Есть что-то, что возвышает их над всеми другими.
"А что ж, это верно, - подумала Женя. – Едва ли мой отец, например, был бы готов умереть или убить противника на дуэли за свои убеждения или даже за нанесенное ему оскорбление…"
- Ты уже завтракал? – спросила она, почему-то вдруг застеснявшись этого человека, который был настолько выше ее.
- Да, - опять сказал муж.
Жене вдруг захотелось поцеловать его, чтобы попросить прощения за то, как она нарушила весь уклад его жизни. Она потянулась к Игорю, но смутилась. Тогда он сам ее поцеловал.
Ничто, однако, не выдавало его нетерпения, какое он выказывал, когда хотел увезти жену к себе.
Может быть, этим актом, этим увозом, он уже подтвердил свое право владения? Может быть, потому и не спешит со всем остальным?
- Я не… А когда… - начала Женя, но запнулась.
- Когда ты будешь готова, - сказал Игорь. Ему почти никогда не нужно было ничего объяснять.
- Послушай, ты выбрал неверную тактику, - вдруг шепотом призналась она, не решаясь смотреть на него при таких словах. – Так я, пожалуй, не расхрабрюсь никогда… Давай уж ты… первый…
- Хорошо, - с улыбкой сказал ее муж. Больше он ничего не прибавил.
Вот теперь ей придется еще и гадать, когда на физическую любовь сподобится он!.. Никаких нервов не хватит! Неужели он не понимает?
- Иди же завтракать, - сказал Игорь. – Все простынет!
Женя встала и направилась мимо него, но не в гостиную, а в ванную комнату. Она и так уже непозволительно долго маячила у мужа перед глазами в неприбранном виде.
Она умылась и переоделась в другой халат, который, как ей казалось, шел ей больше остальных. Хорошо было бы, конечно, завить волосы в папильотки, да как таким займешься при Игоре? Интересно, Фрося умеет это делать?
Женя ограничилась тем, что тщательно расчесала волосы и перевязала их лентой, пустив через плечо. Потом пошла к мужу, про себя гадая, льстил он ей или нет, когда назвал красивой. Что ж, наверное, мужчины и вправду подслеповаты. Или так устроены, что видят женщин в более благоприятном свете, чем те сами.
Фрося уже накрыла стол, разлив кофе по чашкам. Тут же были свежие булочки и масло. Игорь, сидевший за столом, держал в руке чашку, но к хлебу не притрагивался; наверное, был сыт или имел аскетические привычки. Женя так до конца и не поняла этого, когда Игорь ухаживал за ней… Он многое умел от нее утаивать…
- Bon appetit, ma chere Eugenie.*
Женя не настолько хорошо и не так часто говорила по-французски, чтобы сразу оценить эту фразу. А Игорь, как видно, не хотел удивить ее. Только сделать ей приятное. Боже, как же он отличается от нее!
- Merci. Toi aussi*, - смущенно сказала она, садясь напротив мужа. – Игорь, прошу тебя, не говори со мною по-французски, я не вполне хорошо владею этим языком… И…
- И этот язык не идет к моему славянскому имени. Верно? – улыбаясь, произнес Игорь. – В отличие от твоего.
Женя вовсе ничего такого не имела в виду, но кивнула.
Она принялась за еду, не решаясь глядеть на мужа. А он, казалось, только и смотрел, что на нее. Женя чувствовала на себе его взгляд, ласкающий, почти как прикосновение.
"Боже, как же ему, наверное… не терпится!"
Она чуть не поперхнулась при этой мысли. Залпом выпила кофе, проглотила остаток булочки и отодвинулась от стола.
Фрося аккуратно и почти бесшумно составила пустую посуду и унесла все на кухню.
Женя осталась сидеть на месте, держа руки на коленях. Она вдруг озябла и зажала ладони между бедер.
- Игорь, закрой, пожалуйста, дверь, - глухо сказала госпожа Морозова.
В глазах его мелькнуло изумление, но он тут же поднялся и выполнил ее просьбу. Потом вернулся к жене и сел к ней, уже совсем рядом. Обнял за плечи.
- Что?
Женя посмотрела ему в глаза, потом отвела взгляд.
Она сняла очки. Опустила руки и потянула за шелковый витой шнурок, служивший ей поясом. Она очень надеялась, что муж поймет все сам.
И он понял. Привлек ее к себе, распуская ее пояс совсем, и позволил ее халату упасть с плеч. На ней остался только корсет, сорочка и панталоны.
- Ты носишь корсет дома? – изумленно спросил Игорь.
Торжественный ритуал прервался. Женя вздрогнула и дернула плечиком.
- Прошу тебя, не говори ничего!
Он поцеловал ее в шею, потом обошел; она ощутила его руки у себя на спине. Игорь аккуратно распустил шнуровку, потом снял корсет совсем. Он привлек жену к себе, и она изумленно вздохнула, ощутив его руки у себя на груди. Он сжал ее груди; Женя услышала его глубокий вздох.
- Боже, зачем тебе эта пыточная конструкция, ты и так безупречна!
Розовея от стыда и блаженства, она откинулась ему на плечо. А потом вдруг вскрикнула, когда муж подхватил ее на руки. Он отнес ее на широкий диван и уложил. Опустился рядом, уткнувшись лицом ей в шею.
- Не пойдем никуда, - пробормотал он. – Ты меня извинишь? Я больше не могу…
"Извинишь? Он извиняется?.."
Теперь он целовал ее – лицо, шею, плечи. В какой-то миг Женя почувствовала, что нужно поднять руки, и сделала это; муж освободил ее от сорочки. Его глаза загорелись при виде нее. Женя зажмурилась от робости, и в этот самый миг ощутила прикосновение его губ к своей груди. Это было восхитительно.
- Милая… Не смущайся, отдайся мне, - прошептал Игорь, прижимаясь губами к ее животу. Она почти не смущалась, гораздо больше ей было страшно. Муж расстегнул ей панталоны, и Женя приподнялась, позволив раздеть себя совсем.
Глаз она по-прежнему не открывала, и для нее стало настоящим потрясением, когда она ощутила прикосновение между ног. Почти сразу ласка стала настойчивой. Эти пальцы исследовали ее так же бесстыдно, как она сама исследовала человеческую душу…
- Какая ты чудесная, - прошептал Игорь. – У тебя тело такое же прекрасное, как душа…
Она простонала от нетерпения и страха.
- Пожалуйста…
Он разжигал ее, как костер, и одновременно томил, откладывая главное.
- Хорошо, дорогая.
Муж вдруг лег на нее, и Женя отвернула лицо, вдруг испугавшись, что задохнется. Но он не надавил на нее всей тяжестью. Наверное, опирался на руки…
Женя вскрикнула, неловко вцепившись в обнаженное плечо Игоря, когда принимала его; мысль, что она сделала ему больно, отвлекла ее от собственной боли. А потом муж сделал то, отчего все мысли покинули ее, оставив только изумление: перевернулся, так что она оказалась сверху. Женя приняла его полностью, прежде чем успела опомниться.
- О боже, - прошептала она, не замечая, что смотрит мужу в лицо, хотя до этого боялась даже глаза открыть. – Я никогда…
И вдруг он снова перевернул ее, так что оказался сверху, скрыв ее наготу от своих глаз и даже от нее самой.
- Я тебя люблю, - прошептал Игорь ей на ухо. Женя закрыла глаза. Весь мир сосредоточился в болезненно-сладострастных ощущениях. И вдруг она увидела перед собою Василия, и почти полностью поверила на миг, что это он берет ее сейчас; именно с ним она впервые пережила это сладострастие. Теперь никто этого не сотрет.
Когда муж оставил ее, ее влажное тело сразу озябло. Она почувствовала, что Игорь гладит ее по голове, и поняла, что нужно открыть глаза.
Он восхищенно улыбался, сидя рядом с диваном, на котором лежала жена. На Игоре уже откуда-то взялся халат. Женя порадовалась, что все постыдное кончилось. И она не могла ясно видеть мужа.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе не очень больно? – спросил ее Игорь.
"Мне странно, - подумала Женя. – И мне нужно привести себя в порядок".
- Нет, я сносно себя чувствую, - каким-то тонким голосом сказала она. – Только вот…
Она приподнялась, отчего ей стало действительно больно.
- О боже, если бы сейчас была ночь, - пробормотала Женя, не зная, куда деваться от смущения и расстройства. Но был день, и муж мог смотреть на нее при свете этого дня сразу после того, как обладал ею. И ей нужно было вымыться.
Боже милостивый, но ведь там, снаружи, прислуга!.. А если Фрося все поняла?
- Приподнимись-ка, - вдруг деловито сказал Игорь. Женя послушно приподнялась, и под ней через мгновение очутился ее халат. Муж одел ее и стянул на ней пояс так осторожно, точно она была хрустальная.
- Вот так, а теперь пойдем…
Он поднял ее на руки и понес к двери. Женя ахнула, осознав это. Фрося же все поймет, о господи, неужели ему все равно…
- Пусти!..
Конечно, это было бесполезно.
Игорь ногою отворил дверь и вынес жену в коридор. Потом направился с нею в ванную комнату. Женя отчетливо услышала, как на кухне смолк звон посуды, и увидела мелькнувший белый передник.
"Я умру…"
Игорь опустил ее на холодную мраморную плитку ванной комнаты.
- Я сам тебя искупаю…
- Игорь, ты что делаешь? – дрожащими губами прошептала Женя. – Твоя Фрося ведь все поняла! Это так стыдно!
Он тихо рассмеялся.
- Ты полагаешь, что Фрося не знает, чем могут заниматься ее господа, сочетавшиеся браком?
Женя смотрела ему в глаза. Она хотела что-то сказать, но потом осознала, что он ее не поймет. Для него Фрося была человек другого разряда, перед которым можно было не стыдиться. А может быть, он…
- Игорь, у тебя были другие женщины? – шепотом спросила она.
Он наклонился к ее уху.
- Да.
Сказал очень тихо, а потом поцеловал ее в висок.
- Это мое прошлое, не имеющее к тебе отношения.
Игорь снял с жены халат, оставив ее обнаженной и оцепеневшей, не сознающей этого.
- Ты просто пока слишком застенчива, - прошептал он ей на ухо. – Чтобы чувствовать себя свободнее, нужна опытность. Пойми, это вездесущая жизнь, и наши слуги видят ее и знают о ней… Нельзя отгородиться от того, что естественно, это следует принять…
А Женя слушала его и думала, что один человек никогда вполне не поймет другого, как бы они ни сделались близки.
* Приятного аппетита, моя дорогая Евгения (фр.)
* Спасибо. Тебе тоже (фр.)
Глава 38
Несмотря на Женин слабый протест, муж сам выкупал ее, сказав, что ей сейчас вредно утруждать себя.
- Я понимаю, как ты себя чувствуешь, - сказал Игорь, препятствовавший ей даже двигаться.
Женя покраснела и уткнулась взглядом в пол.
"Если бы ты понимал, ты бы сейчас вышел и дверь закрыл… Мне трудно в эту минуту даже видеть тебя!"
Игорь смыл кровь у нее с бедер, а потом вымыл ее так, как она это делала сама. Женя с изумлением чувствовала прикосновения этого мужчины, который так стремительно вторгся в ее интимную жизнь. Он не давал ей и вздохнуть.
Жене показалось, что муж снова ласкает ее, и ей захотелось сжать ноги и оттолкнуть его. Боже, ведь он имеет право делать это постоянно!
- Что ты дергаешься? Тебе больно? – спросил Игорь, нахмурившись.
Он был озабочен, но Женя догадалась, что он снова возбужден; вдруг ей стало страшно.
- Милый, просто я не привыкла к такому, - прошептала она, впервые ощутив себя женщиной, чья сокровенная жизнь отныне навсегда под угрозой мужской интервенции. – Я смущаюсь, - прибавила Женя, не надеясь, что ее поймут.
- У тебя нет больше причин смущаться мной, - ответил муж.
Он вытер ее досуха, потом закутал в халат и на секунду прижал к себе.
- Ты боишься…
"Тебя боюсь!"
- Да, я боюсь, что ты не… Я не…
- Я хорошо владею собой, - ответил Игорь, коротко взглянув на нее. Все же он был очень чутким человеком.
Однако взял ее на руки и отнес обратно в гостиную, хотя Жене больше всего хотелось бы остаться наедине со своими переживаниями.
- Может быть, тебе уснуть? – предложил Игорь, бережно усадив ее на диван.
Он коснулся ее живота, и Женя нахмурилась.
- Откуда ты так хорошо знаешь, что я чувствую?
Игорь пожал плечами с досадой.
- Что я, по-твоему, чурбан?
"Нет - по-моему, у тебя уже были девицы, - хмуро подумала Женя. – Имя одной я даже могу угадать".
Но побыть сама с собой, прийти в себя она могла, только согласившись на предложение мужа.
- Да, дорогой, я бы соснула, если ты не против.
- Ну конечно, нет.
Он подложил ей под голову подушку, прикрыл ее пледом и поцеловал в лоб.
Хотел уйти, но отчего-то задержался.
Игорь присел рядом, взяв Женю за руку, и погладил большим пальцем ее ладонь. Она вздрогнула от неожиданного блаженного ощущения; повернула голову к мужу.
- Что?..
- Я хочу, чтобы ты понимала – в наших наслаждениях нет ничего постыдного, - тихо сказал он. – Мне очень хочется ласкать тебя, доставлять тебе удовольствие. Не противься мне…
Женя быстро улыбнулась.
- Ты замечательный… любовник, милый Игорь, но ты слишком напорист. Для меня это ново. И я иногда боюсь…
Он кивнул.
- Понимаю.
На лице его, кроме понимания, отразилось еще и удовольствие. В глубине души Игорю было приятно, что он мужчина, от которого исходит чувственная угроза.
Он наклонился к жене и еще раз поцеловал ее.
- Отдыхай.
Игорь вышел, тихо прикрыв дверь.
Женя закрыла глаза и повернулась к спинке дивана, плотнее закутавшись в плед. Живот еще побаливал. И ей было неприятно, что муж оставил ее без белья… она чувствовала себя не только неловко, а еще и какой-то уязвимой.
Все же вскоре она задремала.
Она проснулась, когда уже далеко перевалило за полдень. Подняла руку к голове и со стыдом вспомнила о том, что намеревалась завить волосы. На что она похожа!
Женя завертела головой, близоруко щурясь. Она забыла где-то очки! Ну как можно женщине иметь плохое зрение, на что она тогда будет годна!..
Открылась дверь, и вошел ее муж. В сопровождении Фроси, перед которой Жене сразу же стало стыдно – не только из-за утреннего приключения, а еще и из-за ее догадок насчет "прошлого" Игоря.
- Кушать подано, мадам, - сказал Игорь. Без всякой шутливости. Вслед за чем Фрося поставила на колени полуслепой и растерянной Жене тяжелый поднос с дымящимися тарелками.
Женя хотела протестовать, увидев присевшую в реверансе Фросю, но вспомнила об утреннем предостережении мужа и промолчала.
Служанка вышла, оставив супругов наедине. Женя втянула носом аппетитные запахи и пожаловалась:
- Я забыла где-то очки...
- Сейчас разыщу.
Муж быстро отошел.
"Мне иногда кажется, что я сейчас сойду с ума. Их на одну меня слишком много, и я совсем их не знаю. Всего этого слишком много", - подумала Женя.
- Пожалуйста, Женя.
Она с благодарностью, но немного устало оттого, что оказалась вдруг в центре внимания, приняла очки и надела их.
- Спасибо, милый.
Женя взяла ложку, но тут же вспомнила о муже:
- А ты ел?
Он с улыбкой кивнул. Конечно, у него давно сформировалась холостяцкая привычка есть в одиночестве.
- Я с тобой только и делаю, что сплю, - сказала она, в шутку досадуя на себя.
Муж вдруг взял ее за руку.
- Главное, что ты со мной.
Она улыбнулась; вдруг на миг Женя ощутила то, что называют счастьем – не от творчества, как привыкла, а от этих слов…
- Спасибо.
Женя стала есть, смущаясь тем, что муж на нее смотрит. Кажется, ему доставляло удовольствие наблюдать за нею в разные моменты жизни – просто наблюдать…
- Как ты себя чувствуешь сейчас? – вдруг спросил Игорь.
Женя вздрогнула и посмотрела на него.
- Хорошо…
Муж улыбнулся.
- Прекрасно.
А потом вдруг рассмеялся, глядя на ее лицо.
- Милая, не бойся меня. Я просто волнуюсь о твоем состоянии.
"Но ты можешь подвергнуть меня насилию, и никто не осудит тебя за это…"
Она поела, а потом вдруг муж сказал:
- С десертом я решил подождать до твоего пробуждения. Если ты не возражаешь, выпьем чаю вместе.
Женя рассмеялась.
- Конечно!
На десерт, после вкусного супа и жаркого, Фрося подала свежеиспеченный вишневый пирог. Женя вдруг ощутила сильное желание не только как следует поблагодарить свою горничную, но и узнать доподлинно о том…
Но нет, это никак невозможно!
- Твоя Фрося восхитительно готовит, - сказала Женя мужу.
Игорь кивнул.
- Да, я ею доволен. Но сейчас она особенно старается для тебя.
Женя нахмурилась.
- Вот как? Позови ее, будь добр.
Игорь поднял бровь с усмешкой, вдруг почувствовав в ней ту надменную благородную даму, какой хотел ее сделать. Сделав легкий поклон, он покинул жену и вскоре вернулся с Фросей.
Женя вгляделась в круглое курносое личико, пытаясь понять, что эта девица из себя представляет. Фрося отличалась от Дуни внешне, но ни воспитанием, ни манерой не отличалась. У Жени почему-то отлегло от сердца.
- Как твое полное имя? – спросила она.
- Ефросинья Ивановна Марьина, - сказала девушка, подняв на хозяйку простодушные глаза и тут же опустив их. Поспешно присела.
- С вашего позволения, барыня.
- Я тобой довольна, Ефросинья Ивановна, - сказала Женя. – Ты очень хорошая повариха. Спасибо.
Девушка улыбнулась. Застенчиво поправила волосы.
- Рада, что угодила вам, барыня.
- Ну, иди, - отпустила ее Женя, поняв, что больше ничего не дождется. Впрочем, и беспокоиться она перестала. Фроси и Дуни, конечно, не могли с нею мериться – особенно говоря о таких утонченных господах, как Морозовы.
- Ты так хорошо подаешь себя, - заметил Игорь, с удовольствием наблюдавший эту сцену.
Женя подарила ему широкую улыбку – она на миг почувствовала себя почти уверенной.
- Вели Фросе постелить нам сегодня на кровати.
Она остановилась; на нее нахлынула вся прежняя застенчивость при виде удивленной и довольной усмешки мужа.
- Ты рад?
- Очень, - откровенно ответил Игорь. Помолчал и прибавил:
– Ты меня радуешь все больше и больше.
"То есть я все больше делаюсь похожа на то, чем ты хочешь меня видеть", - подумала Женя, вдруг почувствовав, что ее опять преобразуют согласно чужим желаниям.
Ночью она, однако, первая придвинулась к мужу. Было темно, Женя из застенчивости надела сорочку, но теперь ощутила готовность принять любую ласку. А может, и начать дарить ласки самой...
Однако до дарения дело не дошло – Игорь снова удивил и смутил жену тем, что делал с ней; впрочем, сейчас и наслаждение ее стало выше. Боли почти не было.
- Я тебя люблю, - снова сказал ей Игорь, обняв жену после соития. Женя с благодарностью прижалась к нему, но почувствовала, что еще не готова ответить ему теми же самыми словами.
Муж вдруг спросил:
- Как ты смотришь на то, чтобы завтра отправиться на конную прогулку?
- Я не умею кататься верхом, - удивленно сказала Женя.
- Я научу, - ответил Игорь. – А вечером мы можем пригласить с нами брата с женой. Нам нужно сближаться.
Женя прикрыла глаза и ничего не ответила.
Несмотря на Женин слабый протест, муж сам выкупал ее, сказав, что ей сейчас вредно утруждать себя.
- Я понимаю, как ты себя чувствуешь, - сказал Игорь, препятствовавший ей даже двигаться.
Женя покраснела и уткнулась взглядом в пол.
"Если бы ты понимал, ты бы сейчас вышел и дверь закрыл… Мне трудно в эту минуту даже видеть тебя!"
Игорь смыл кровь у нее с бедер, а потом вымыл ее так, как она это делала сама. Женя с изумлением чувствовала прикосновения этого мужчины, который так стремительно вторгся в ее интимную жизнь. Он не давал ей и вздохнуть.
Жене показалось, что муж снова ласкает ее, и ей захотелось сжать ноги и оттолкнуть его. Боже, ведь он имеет право делать это постоянно!
- Что ты дергаешься? Тебе больно? – спросил Игорь, нахмурившись.
Он был озабочен, но Женя догадалась, что он снова возбужден; вдруг ей стало страшно.
- Милый, просто я не привыкла к такому, - прошептала она, впервые ощутив себя женщиной, чья сокровенная жизнь отныне навсегда под угрозой мужской интервенции. – Я смущаюсь, - прибавила Женя, не надеясь, что ее поймут.
- У тебя нет больше причин смущаться мной, - ответил муж.
Он вытер ее досуха, потом закутал в халат и на секунду прижал к себе.
- Ты боишься…
"Тебя боюсь!"
- Да, я боюсь, что ты не… Я не…
- Я хорошо владею собой, - ответил Игорь, коротко взглянув на нее. Все же он был очень чутким человеком.
Однако взял ее на руки и отнес обратно в гостиную, хотя Жене больше всего хотелось бы остаться наедине со своими переживаниями.
- Может быть, тебе уснуть? – предложил Игорь, бережно усадив ее на диван.
Он коснулся ее живота, и Женя нахмурилась.
- Откуда ты так хорошо знаешь, что я чувствую?
Игорь пожал плечами с досадой.
- Что я, по-твоему, чурбан?
"Нет - по-моему, у тебя уже были девицы, - хмуро подумала Женя. – Имя одной я даже могу угадать".
Но побыть сама с собой, прийти в себя она могла, только согласившись на предложение мужа.
- Да, дорогой, я бы соснула, если ты не против.
- Ну конечно, нет.
Он подложил ей под голову подушку, прикрыл ее пледом и поцеловал в лоб.
Хотел уйти, но отчего-то задержался.
Игорь присел рядом, взяв Женю за руку, и погладил большим пальцем ее ладонь. Она вздрогнула от неожиданного блаженного ощущения; повернула голову к мужу.
- Что?..
- Я хочу, чтобы ты понимала – в наших наслаждениях нет ничего постыдного, - тихо сказал он. – Мне очень хочется ласкать тебя, доставлять тебе удовольствие. Не противься мне…
Женя быстро улыбнулась.
- Ты замечательный… любовник, милый Игорь, но ты слишком напорист. Для меня это ново. И я иногда боюсь…
Он кивнул.
- Понимаю.
На лице его, кроме понимания, отразилось еще и удовольствие. В глубине души Игорю было приятно, что он мужчина, от которого исходит чувственная угроза.
Он наклонился к жене и еще раз поцеловал ее.
- Отдыхай.
Игорь вышел, тихо прикрыв дверь.
Женя закрыла глаза и повернулась к спинке дивана, плотнее закутавшись в плед. Живот еще побаливал. И ей было неприятно, что муж оставил ее без белья… она чувствовала себя не только неловко, а еще и какой-то уязвимой.
Все же вскоре она задремала.
Она проснулась, когда уже далеко перевалило за полдень. Подняла руку к голове и со стыдом вспомнила о том, что намеревалась завить волосы. На что она похожа!
Женя завертела головой, близоруко щурясь. Она забыла где-то очки! Ну как можно женщине иметь плохое зрение, на что она тогда будет годна!..
Открылась дверь, и вошел ее муж. В сопровождении Фроси, перед которой Жене сразу же стало стыдно – не только из-за утреннего приключения, а еще и из-за ее догадок насчет "прошлого" Игоря.
- Кушать подано, мадам, - сказал Игорь. Без всякой шутливости. Вслед за чем Фрося поставила на колени полуслепой и растерянной Жене тяжелый поднос с дымящимися тарелками.
Женя хотела протестовать, увидев присевшую в реверансе Фросю, но вспомнила об утреннем предостережении мужа и промолчала.
Служанка вышла, оставив супругов наедине. Женя втянула носом аппетитные запахи и пожаловалась:
- Я забыла где-то очки...
- Сейчас разыщу.
Муж быстро отошел.
"Мне иногда кажется, что я сейчас сойду с ума. Их на одну меня слишком много, и я совсем их не знаю. Всего этого слишком много", - подумала Женя.
- Пожалуйста, Женя.
Она с благодарностью, но немного устало оттого, что оказалась вдруг в центре внимания, приняла очки и надела их.
- Спасибо, милый.
Женя взяла ложку, но тут же вспомнила о муже:
- А ты ел?
Он с улыбкой кивнул. Конечно, у него давно сформировалась холостяцкая привычка есть в одиночестве.
- Я с тобой только и делаю, что сплю, - сказала она, в шутку досадуя на себя.
Муж вдруг взял ее за руку.
- Главное, что ты со мной.
Она улыбнулась; вдруг на миг Женя ощутила то, что называют счастьем – не от творчества, как привыкла, а от этих слов…
- Спасибо.
Женя стала есть, смущаясь тем, что муж на нее смотрит. Кажется, ему доставляло удовольствие наблюдать за нею в разные моменты жизни – просто наблюдать…
- Как ты себя чувствуешь сейчас? – вдруг спросил Игорь.
Женя вздрогнула и посмотрела на него.
- Хорошо…
Муж улыбнулся.
- Прекрасно.
А потом вдруг рассмеялся, глядя на ее лицо.
- Милая, не бойся меня. Я просто волнуюсь о твоем состоянии.
"Но ты можешь подвергнуть меня насилию, и никто не осудит тебя за это…"
Она поела, а потом вдруг муж сказал:
- С десертом я решил подождать до твоего пробуждения. Если ты не возражаешь, выпьем чаю вместе.
Женя рассмеялась.
- Конечно!
На десерт, после вкусного супа и жаркого, Фрося подала свежеиспеченный вишневый пирог. Женя вдруг ощутила сильное желание не только как следует поблагодарить свою горничную, но и узнать доподлинно о том…
Но нет, это никак невозможно!
- Твоя Фрося восхитительно готовит, - сказала Женя мужу.
Игорь кивнул.
- Да, я ею доволен. Но сейчас она особенно старается для тебя.
Женя нахмурилась.
- Вот как? Позови ее, будь добр.
Игорь поднял бровь с усмешкой, вдруг почувствовав в ней ту надменную благородную даму, какой хотел ее сделать. Сделав легкий поклон, он покинул жену и вскоре вернулся с Фросей.
Женя вгляделась в круглое курносое личико, пытаясь понять, что эта девица из себя представляет. Фрося отличалась от Дуни внешне, но ни воспитанием, ни манерой не отличалась. У Жени почему-то отлегло от сердца.
- Как твое полное имя? – спросила она.
- Ефросинья Ивановна Марьина, - сказала девушка, подняв на хозяйку простодушные глаза и тут же опустив их. Поспешно присела.
- С вашего позволения, барыня.
- Я тобой довольна, Ефросинья Ивановна, - сказала Женя. – Ты очень хорошая повариха. Спасибо.
Девушка улыбнулась. Застенчиво поправила волосы.
- Рада, что угодила вам, барыня.
- Ну, иди, - отпустила ее Женя, поняв, что больше ничего не дождется. Впрочем, и беспокоиться она перестала. Фроси и Дуни, конечно, не могли с нею мериться – особенно говоря о таких утонченных господах, как Морозовы.
- Ты так хорошо подаешь себя, - заметил Игорь, с удовольствием наблюдавший эту сцену.
Женя подарила ему широкую улыбку – она на миг почувствовала себя почти уверенной.
- Вели Фросе постелить нам сегодня на кровати.
Она остановилась; на нее нахлынула вся прежняя застенчивость при виде удивленной и довольной усмешки мужа.
- Ты рад?
- Очень, - откровенно ответил Игорь. Помолчал и прибавил:
– Ты меня радуешь все больше и больше.
"То есть я все больше делаюсь похожа на то, чем ты хочешь меня видеть", - подумала Женя, вдруг почувствовав, что ее опять преобразуют согласно чужим желаниям.
Ночью она, однако, первая придвинулась к мужу. Было темно, Женя из застенчивости надела сорочку, но теперь ощутила готовность принять любую ласку. А может, и начать дарить ласки самой...
Однако до дарения дело не дошло – Игорь снова удивил и смутил жену тем, что делал с ней; впрочем, сейчас и наслаждение ее стало выше. Боли почти не было.
- Я тебя люблю, - снова сказал ей Игорь, обняв жену после соития. Женя с благодарностью прижалась к нему, но почувствовала, что еще не готова ответить ему теми же самыми словами.
Муж вдруг спросил:
- Как ты смотришь на то, чтобы завтра отправиться на конную прогулку?
- Я не умею кататься верхом, - удивленно сказала Женя.
- Я научу, - ответил Игорь. – А вечером мы можем пригласить с нами брата с женой. Нам нужно сближаться.
Женя прикрыла глаза и ничего не ответила.
Глава 39
Утром она встала раньше мужа – как будто прозвенел внутренний звоночек. Женя просто обязана была сегодня выглядеть как можно лучше. Игорь в первый раз "выводил ее в свет".
"Мамочки, он всерьез намерен свести меня лицом к лицу с Василием и Лидией… Он не понимает, что я на них действую как пламя на порох…"
Но думать об этом было некогда. Женя подошла к секретеру в углу спальни, где лежали ее туалетные принадлежности, и достала специальное мыло, которым мыла голову. "Народные средства" вроде яиц и уксуса у Серафимы Афанасьевны доверия не вызывали.
"Фрося должна была уже встать…"
Накинув халат поверх сорочки, Женя на цыпочках прошла мимо крепко спящего Игоря. Ей вдруг захотелось поцеловать его, но она опасалась его разбудить. Женя покинула спальню и осторожно закрыла дверь.
Фрося на кухне уже звенела тарелками. Женя подошла к двери и тихо окликнула ее.
- Фрося, поди сюда!
Девушка тут же оторвалась от своего занятия и подошла к хозяйке, как была, с закатанными рукавами и мокрыми покрасневшими руками.
- Чего изволите, Евгения Романовна?
Женя улыбнулась.
- Фрося, милая, ты умеешь делать завивку? Я сейчас вымою голову, а ты после помоги мне завить волосы щипцами. Хорошо?
Фрося миг помедлила, потом кивнула.
- Постараюсь, барыня.
Женя недоверчиво посмотрела на руки горничной, потом улыбкой и жестом отпустила ее. Лучшей помощницы у нее все равно нет. Дома Женя завивала волосы сама, и получалось не слишком-то хорошо…
Женя вымылась, облачилась в свежее белье, а потом вымыла голову. Волосы у нее всегда были негустые – но сейчас словно бы стали лучше. Так бывает? Может, счастье в любви способствует и здоровью?
Надев халат, Женя вернулась в спальню.
Она обнаружила мужа уже на ногах и одетым. Постель была застелена. Игорь весело улыбнулся оторопевшей жене.
- Как ты быстро… - сказала Женя.
С волос капало за воротник. Она заправила волосы за уши, думая, как, наверное, смешно и уродливо выглядит.
Игорь подошел к ней и поцеловал.
- Конечно. Но я еще не умывался, я не хотел тебе мешать в ванной. А чем ты удивлена?
Он проследил за направлением ее взгляда и засмеялся.
- Ты думала, что я и постель за собой заправить не способен? Не делай, пожалуйста, из меня бесполезного барина. Я дворянин, но я умею все и всегда применяюсь к обстоятельствам.
- Ах, вот как, - сказала Женя.
Снова она почувствовала себя ниже этого человека.
Игорь вышел, а Женя села к окну, сушить волосы. Она распустила их по плечам, досадуя, что нельзя ускорить этот процесс.
Муж вернулся некоторое время спустя, благоухая одеколоном и собственным тонким мылом.
Он бросился к ней.
- Ты с ума сошла!..
Женя испуганно обернулась к Игорю.
- А что?
Он за руку сдернул ее со стула и отвел вглубь комнаты. Обнял за плечи.
- Женя, ты же образованный человек. Ты могла серьезно простудиться! С мокрыми волосами сесть у окна, это додуматься надо!..
- Я хотела высохнуть побыстрее, - пояснила Женя, чувствуя себя дурочкой. – Мы же сегодня собирались выйти на прогулку!
- Ты не будешь для этого рисковать своим здоровьем. И я пошлю к черту любую прогулку, если ты на нее не успеваешь, - серьезно сказал Игорь. – Не делай так больше, слышишь?
Женя улыбнулась.
- Не буду.
Муж поцеловал ее в лоб.
- Ты сейчас кажешься совсем девочкой…
Женя должна была почувствовать радость от такой заботы, но ощутила себя оскорбленной. Она промолчала.
- Игорь, дорогой, я сейчас собираюсь завивать волосы. Может, тебе пока заняться делами вне дома? Я не хочу, чтобы ты меня ви…
Игорь искренне рассмеялся.
- Извини, дорогая, но я не согласен быть изгнанным из дома только потому, что ты совершаешь туалет. Ты думаешь, меня что-то способно смутить? Я тебя видел всякой.
- Но я сейчас некрасивая, - наморщив лоб, сказала Женя.
Как она страдала от этой мысли!
- Ты всегда прекрасна, - ответил Игорь.
Он вдруг стал перед ней на одно колено и поцеловал ей руку.
- Ты моя belle dame. Никуда не годится рыцарь, чью любовь способны убить такие пустяки…
- Я тебе не верю, - прошептала Женя.
- Я сделаю все, чтобы ты поверила, - сказал Игорь.
"Какая удивительная вещь – любовь… Неприметные для прочих качества любимых она заставляет сиять, словно драгоценные камни…"
Женя обвила шею мужа руками, сев к нему на колено. Ей захотелось чем-нибудь ответить на такие возвышенные слова, но она не могла подобрать достойных выражений. А вдруг со стороны Игоря это просто… рыцарство?
- Я тебя люблю, - сказала она, не зная, имеют ли ее слова тот же смысл, что и слова мужа.
Игорь улыбнулся с нежностью и поцеловал ее.
- Пожалуй, у меня и правда найдутся дела вне дома, - вдруг сказал он загадочно.
На изумленный вопрос Жени Игорь только подмигнул и засмеялся.
- Всему свое время, мадам.
Он позавтракал быстрее нее и, одевшись, покинул дом. Женя терялась в догадках – уступил ей муж или вправду сейчас занят; или уступил, сердясь на жену? Как их понять, мужчин?
Высушив волосы, Женя призвала Фросю. Горячая завивка была не очень-то полезна, но времени оставалось мало.
Фрося довольно ловко помогла госпоже – так, что та опять почувствовала ревность. На скольких женщинах Фрося упражнялась до нее?
Женя как раз сидела перед зеркалом и выбирала прическу, когда услышала, что хлопнула входная дверь. Она чуть не вскочила: ей вдруг захотелось стремглав броситься к этому человеку. Но Женя удержалась.
Наверное, Игорь Морозов ценил в своей belle dame достоинство…
Он подошел сзади, а в следующий миг Женя ощутила холодок на шее. Что-то сверкнуло ей в глаза.
- Какая красота, - сказала она, еще не поняв, что это.
Это оказалось турмалиновое ожерелье – зеленые камни были оправлены в серебро.
- К сожалению, его ты сейчас надеть не сможешь, - сказал Игорь. – С амазонками таких драгоценностей не надевают. А вот это – сможешь…
- С амазонками? Вот это? – спросила ошарашенная Женя.
К ожерелью прилагались еще и серьги. Женя растерянно зажала в руке холодное украшение.
- Ты хочешь сказать, что купил мне платье? Но каким образом?
- Примерь, - спокойно ответил муж, выкладывая на кровати что-то длинное и темное.
К суконному платью прилагался еще и жакет в тон; и, конечно, цилиндр с вуалеткой.
- Выйди, - важно заявила Женя, едва сдерживая улыбку.
Она чувствовала, как в ней просыпается жажда красоты, жажда нравиться – которую все сильнее разжигал в ней муж.
Женя сбросила халат, потом затянула корсет – она давно наловчилась делать это сама; а потом с некоторой робостью взяла амазонку. Она всегда смотрела на них только со стороны. Вид у наездниц был недоступный, величественный – неужели и она станет такой?
Женя надела платье, жакет – все оказалось точно на нее сшито.
И тут ей впервые стало по-настоящему больно. Да, ее муж умел обращаться с женщинами! Да, он где-то этому научился!..
- Игорь, погоди, я сейчас! – крикнула она.
Женя торопливо села к зеркалу и закончила с прической, подобрав локоны шпильками. Подумав немного, приколола и шиньон. И наконец увенчала голову шляпкой с вуалеткой.
- Боже, неужели это – я…
Перед ней сидела незнакомка, дама, которую вполне можно было назвать и "мадам", и даже "ваше сиятельство". Конечно, Женино лицо не стало красивее. Но как преобразился весь ее облик!
Впервые Женя поняла, какими глазами на нее смотрели мужчины. Они оценивали ее всю сразу, и вся сразу она была ошеломительна…
- Игорь, иди сюда! – ликующе крикнула Женя.
Он вбежал и, увидев Женю, с восторженным возгласом подхватил ее и закружил.
- Ты просто звезда! Мне будет завидовать весь город!..
- Сумасшедший!..
Женя смеялась.
- Пусти же, прическу испортишь!
Он поставил ее.
- Мне еще нужно выгладить этот костюм. И сережки я надену, - вспоминала Женя. – А лошади как же?
- Я их арендовал. Не беспокойся, - ответил муж.
К вечеру Женя освоила дамское седло настолько, что смогла прямо держаться в нем – уже это оказалось большим искусством. Корсет, сидение боком были очень неудобны. У Жени с непривычки разболелись руки, спина и ноги – но она не позволяла себе жаловаться; комплименты мужа заставляли ее забывать обо всем. Она не видела себя со стороны, но читала в глазах Игоря, что ничуть не уступает гордым амазонкам, бывало, дразнившим ее своей статью.
- Василий тебя не узнает, - с улыбкой заметил муж, когда Женя с облегчением спустилась с лошади ему на руки.
Она замерла.
- А ты все еще намерен позвать его?
Игорь нахмурился.
- А что должно было заставить меня изменить мое намерение? Я известил Василия еще днем, запиской.
Женя прочитала на его лице желание не только поддержать брата – а еще и похвалиться перед ним своим трофеем. Своей женой, которая Василию так и не досталась. Как же вы похожи, господа Морозовы, какие же вы все эгоисты!..
А может, таковы все мужчины?
"Василия это убьет", - вдруг подумала Женя.
В это самое время Василий Морозов сидел за столом в своем кабинете и вертел в руках записку Игоря, переданную ему лакеем. В ящике стола у него лежала другая записка, переданная другим лакеем…
Эта вторая записка была на лиловой бумаге и пахла духами графини Шуваловой.
Уже второе послание влюбленной истерички с голубой кровью, которое Василий проигнорировал.
"Пусть катится к дьяволу, - подумал Василий холодно. – С такими нельзя играть по правилам. Муж узнает – пускай проучит ее".
Графиня приглашала его на свидание сегодня, но сегодня он пойдет на свидание со своей семьей.
Утром она встала раньше мужа – как будто прозвенел внутренний звоночек. Женя просто обязана была сегодня выглядеть как можно лучше. Игорь в первый раз "выводил ее в свет".
"Мамочки, он всерьез намерен свести меня лицом к лицу с Василием и Лидией… Он не понимает, что я на них действую как пламя на порох…"
Но думать об этом было некогда. Женя подошла к секретеру в углу спальни, где лежали ее туалетные принадлежности, и достала специальное мыло, которым мыла голову. "Народные средства" вроде яиц и уксуса у Серафимы Афанасьевны доверия не вызывали.
"Фрося должна была уже встать…"
Накинув халат поверх сорочки, Женя на цыпочках прошла мимо крепко спящего Игоря. Ей вдруг захотелось поцеловать его, но она опасалась его разбудить. Женя покинула спальню и осторожно закрыла дверь.
Фрося на кухне уже звенела тарелками. Женя подошла к двери и тихо окликнула ее.
- Фрося, поди сюда!
Девушка тут же оторвалась от своего занятия и подошла к хозяйке, как была, с закатанными рукавами и мокрыми покрасневшими руками.
- Чего изволите, Евгения Романовна?
Женя улыбнулась.
- Фрося, милая, ты умеешь делать завивку? Я сейчас вымою голову, а ты после помоги мне завить волосы щипцами. Хорошо?
Фрося миг помедлила, потом кивнула.
- Постараюсь, барыня.
Женя недоверчиво посмотрела на руки горничной, потом улыбкой и жестом отпустила ее. Лучшей помощницы у нее все равно нет. Дома Женя завивала волосы сама, и получалось не слишком-то хорошо…
Женя вымылась, облачилась в свежее белье, а потом вымыла голову. Волосы у нее всегда были негустые – но сейчас словно бы стали лучше. Так бывает? Может, счастье в любви способствует и здоровью?
Надев халат, Женя вернулась в спальню.
Она обнаружила мужа уже на ногах и одетым. Постель была застелена. Игорь весело улыбнулся оторопевшей жене.
- Как ты быстро… - сказала Женя.
С волос капало за воротник. Она заправила волосы за уши, думая, как, наверное, смешно и уродливо выглядит.
Игорь подошел к ней и поцеловал.
- Конечно. Но я еще не умывался, я не хотел тебе мешать в ванной. А чем ты удивлена?
Он проследил за направлением ее взгляда и засмеялся.
- Ты думала, что я и постель за собой заправить не способен? Не делай, пожалуйста, из меня бесполезного барина. Я дворянин, но я умею все и всегда применяюсь к обстоятельствам.
- Ах, вот как, - сказала Женя.
Снова она почувствовала себя ниже этого человека.
Игорь вышел, а Женя села к окну, сушить волосы. Она распустила их по плечам, досадуя, что нельзя ускорить этот процесс.
Муж вернулся некоторое время спустя, благоухая одеколоном и собственным тонким мылом.
Он бросился к ней.
- Ты с ума сошла!..
Женя испуганно обернулась к Игорю.
- А что?
Он за руку сдернул ее со стула и отвел вглубь комнаты. Обнял за плечи.
- Женя, ты же образованный человек. Ты могла серьезно простудиться! С мокрыми волосами сесть у окна, это додуматься надо!..
- Я хотела высохнуть побыстрее, - пояснила Женя, чувствуя себя дурочкой. – Мы же сегодня собирались выйти на прогулку!
- Ты не будешь для этого рисковать своим здоровьем. И я пошлю к черту любую прогулку, если ты на нее не успеваешь, - серьезно сказал Игорь. – Не делай так больше, слышишь?
Женя улыбнулась.
- Не буду.
Муж поцеловал ее в лоб.
- Ты сейчас кажешься совсем девочкой…
Женя должна была почувствовать радость от такой заботы, но ощутила себя оскорбленной. Она промолчала.
- Игорь, дорогой, я сейчас собираюсь завивать волосы. Может, тебе пока заняться делами вне дома? Я не хочу, чтобы ты меня ви…
Игорь искренне рассмеялся.
- Извини, дорогая, но я не согласен быть изгнанным из дома только потому, что ты совершаешь туалет. Ты думаешь, меня что-то способно смутить? Я тебя видел всякой.
- Но я сейчас некрасивая, - наморщив лоб, сказала Женя.
Как она страдала от этой мысли!
- Ты всегда прекрасна, - ответил Игорь.
Он вдруг стал перед ней на одно колено и поцеловал ей руку.
- Ты моя belle dame. Никуда не годится рыцарь, чью любовь способны убить такие пустяки…
- Я тебе не верю, - прошептала Женя.
- Я сделаю все, чтобы ты поверила, - сказал Игорь.
"Какая удивительная вещь – любовь… Неприметные для прочих качества любимых она заставляет сиять, словно драгоценные камни…"
Женя обвила шею мужа руками, сев к нему на колено. Ей захотелось чем-нибудь ответить на такие возвышенные слова, но она не могла подобрать достойных выражений. А вдруг со стороны Игоря это просто… рыцарство?
- Я тебя люблю, - сказала она, не зная, имеют ли ее слова тот же смысл, что и слова мужа.
Игорь улыбнулся с нежностью и поцеловал ее.
- Пожалуй, у меня и правда найдутся дела вне дома, - вдруг сказал он загадочно.
На изумленный вопрос Жени Игорь только подмигнул и засмеялся.
- Всему свое время, мадам.
Он позавтракал быстрее нее и, одевшись, покинул дом. Женя терялась в догадках – уступил ей муж или вправду сейчас занят; или уступил, сердясь на жену? Как их понять, мужчин?
Высушив волосы, Женя призвала Фросю. Горячая завивка была не очень-то полезна, но времени оставалось мало.
Фрося довольно ловко помогла госпоже – так, что та опять почувствовала ревность. На скольких женщинах Фрося упражнялась до нее?
Женя как раз сидела перед зеркалом и выбирала прическу, когда услышала, что хлопнула входная дверь. Она чуть не вскочила: ей вдруг захотелось стремглав броситься к этому человеку. Но Женя удержалась.
Наверное, Игорь Морозов ценил в своей belle dame достоинство…
Он подошел сзади, а в следующий миг Женя ощутила холодок на шее. Что-то сверкнуло ей в глаза.
- Какая красота, - сказала она, еще не поняв, что это.
Это оказалось турмалиновое ожерелье – зеленые камни были оправлены в серебро.
- К сожалению, его ты сейчас надеть не сможешь, - сказал Игорь. – С амазонками таких драгоценностей не надевают. А вот это – сможешь…
- С амазонками? Вот это? – спросила ошарашенная Женя.
К ожерелью прилагались еще и серьги. Женя растерянно зажала в руке холодное украшение.
- Ты хочешь сказать, что купил мне платье? Но каким образом?
- Примерь, - спокойно ответил муж, выкладывая на кровати что-то длинное и темное.
К суконному платью прилагался еще и жакет в тон; и, конечно, цилиндр с вуалеткой.
- Выйди, - важно заявила Женя, едва сдерживая улыбку.
Она чувствовала, как в ней просыпается жажда красоты, жажда нравиться – которую все сильнее разжигал в ней муж.
Женя сбросила халат, потом затянула корсет – она давно наловчилась делать это сама; а потом с некоторой робостью взяла амазонку. Она всегда смотрела на них только со стороны. Вид у наездниц был недоступный, величественный – неужели и она станет такой?
Женя надела платье, жакет – все оказалось точно на нее сшито.
И тут ей впервые стало по-настоящему больно. Да, ее муж умел обращаться с женщинами! Да, он где-то этому научился!..
- Игорь, погоди, я сейчас! – крикнула она.
Женя торопливо села к зеркалу и закончила с прической, подобрав локоны шпильками. Подумав немного, приколола и шиньон. И наконец увенчала голову шляпкой с вуалеткой.
- Боже, неужели это – я…
Перед ней сидела незнакомка, дама, которую вполне можно было назвать и "мадам", и даже "ваше сиятельство". Конечно, Женино лицо не стало красивее. Но как преобразился весь ее облик!
Впервые Женя поняла, какими глазами на нее смотрели мужчины. Они оценивали ее всю сразу, и вся сразу она была ошеломительна…
- Игорь, иди сюда! – ликующе крикнула Женя.
Он вбежал и, увидев Женю, с восторженным возгласом подхватил ее и закружил.
- Ты просто звезда! Мне будет завидовать весь город!..
- Сумасшедший!..
Женя смеялась.
- Пусти же, прическу испортишь!
Он поставил ее.
- Мне еще нужно выгладить этот костюм. И сережки я надену, - вспоминала Женя. – А лошади как же?
- Я их арендовал. Не беспокойся, - ответил муж.
К вечеру Женя освоила дамское седло настолько, что смогла прямо держаться в нем – уже это оказалось большим искусством. Корсет, сидение боком были очень неудобны. У Жени с непривычки разболелись руки, спина и ноги – но она не позволяла себе жаловаться; комплименты мужа заставляли ее забывать обо всем. Она не видела себя со стороны, но читала в глазах Игоря, что ничуть не уступает гордым амазонкам, бывало, дразнившим ее своей статью.
- Василий тебя не узнает, - с улыбкой заметил муж, когда Женя с облегчением спустилась с лошади ему на руки.
Она замерла.
- А ты все еще намерен позвать его?
Игорь нахмурился.
- А что должно было заставить меня изменить мое намерение? Я известил Василия еще днем, запиской.
Женя прочитала на его лице желание не только поддержать брата – а еще и похвалиться перед ним своим трофеем. Своей женой, которая Василию так и не досталась. Как же вы похожи, господа Морозовы, какие же вы все эгоисты!..
А может, таковы все мужчины?
"Василия это убьет", - вдруг подумала Женя.
В это самое время Василий Морозов сидел за столом в своем кабинете и вертел в руках записку Игоря, переданную ему лакеем. В ящике стола у него лежала другая записка, переданная другим лакеем…
Эта вторая записка была на лиловой бумаге и пахла духами графини Шуваловой.
Уже второе послание влюбленной истерички с голубой кровью, которое Василий проигнорировал.
"Пусть катится к дьяволу, - подумал Василий холодно. – С такими нельзя играть по правилам. Муж узнает – пускай проучит ее".
Графиня приглашала его на свидание сегодня, но сегодня он пойдет на свидание со своей семьей.
Глава 40
Они медленно ехали по улице бок о бок, единственная пара наездников, насколько хватало глаз – и на них оборачивались. Жене казалось, что все прохожие глазеют только на нее.
Что ж, действительно, большая часть внимания доставалась именно ей. Амазонки были значительно более редки, чем верховые мужчины. И дамы-наездницы сразу приобретали особенный шарм.
Женя поправила газовый черный шарфик рукой в черной перчатке и обернулась к мужу со счастливой улыбкой. Несмотря на то, что она предвкушала очень неприятную встречу с другой парой Морозовых, сейчас Женя ощущала себя королевой - такого бенефиса она не переживала даже на собственной свадьбе.
- Спасибо тебе, любимый, - сказала она звонко, вдруг ощутив гордость, что может сказать это, сказать громко.
Игорь не сводил с нее глаз. Женя была блистательна. Несколько мелочей довершили ее образ – перчатки и шарфик для Жени Морозовы приобрели, уже выйдя вместе из дома. По тому, как к Жене кидались почтительные продавцы в магазинах, она поняла, какое впечатление они с мужем производят.
А может, Игоря Морозова в этих местах уже знали.
- Ты не устала? – вдруг спросил ее муж.
Женя нахмурилась. Крепче сжала поводья и подтянула свободную ногу к опорной.
- Нет, ни чуточки.
У нее давно уже все болело, спина едва держала, ладони, несмотря на перчатки, саднили – но ни за что на свете она не отказалась бы от этого выезда. Женя Прозорова, Женька-сумасбродка, Женька-"синий чулок" могла быть королевой не только в своем внутреннем мире, как бы он ни был важен! И во внешнем тоже!
А ведь сейчас она могла бы, сославшись на усталость, отказаться видеться с Василием и Лидией. Избежать неловкого положения для всех.
Но Женя промолчала.
- Ты за ними зайдешь? – спросила она.
- Да нет, зачем же? Василий с женой будут в кафе "Parisien" в семь вечера, - отозвался Игорь. – Может, ты там бывала?
Женя усмехнулась.
- Да.
Под легкой вуалеткой мир казался дымчатым, еще и очки закрывали обзор – но Женя вдруг почувствовала, как в глазах у нее неподдельно туманится. Кажется, гимнастики ей на сегодня более чем достаточно…
- Женя! – вдруг встревоженно воскликнул Игорь.
Она выпрямилась.
- Что?
- Ты шатаешься, - ответил он. – Кажется, ты перетрудилась! Что же ты молчишь!
- Все хорошо, - ответила Женя, но Игорь повернул коня и подъехал к ней.
Спешился и подошел к лошади жены.
- Прошу вас.
Женя поджала губы, глядя на него сверху вниз – но Игорь ждал, протянув руку в белой перчатке. Это был не тот мужчина и не тот случай, для которого приемлем был бы отказ.
Она, морщась, спешилась; ноги тотчас же подогнулись, так что без поддержки мужа Женя упала бы в апрельскую грязь.
- Все болит? – сурово спросил Игорь.
Она решительно мотнула головой. Ну уж нет, никаких возвращений!
- Я только немного устала, Игорь. Мне нужно посидеть – вон там.
Женя смотрела на скамейку у дома, рядом с которым они остановились.
- А ты иди за братом и Лидией Сергеевной…
Она не подумала, куда муж денет лошадей. Сейчас ее заботила только боль в ногах; а такие проблемы всегда решались без нее.
Однако Игорь ни словом не возразил – он подвел ее к скамейке и усадил.
- Посиди, мы скоро приедем за тобой.
Женя закрыла глаза. Пусть муж думает о том, как быть. Он же мужчина, в конце концов!
На миг она словно потеряла сознание, даже испугалась – так на нее, оказывается, подействовала большая физическая работа, обилие новых впечатлений… и начало супружеской жизни. Женя сдернула перчатку и помассировала пульсирующий висок.
- Мадам, вам помочь?
Голос, раздавшийся над нею, был мужской и молодой – Женя открыла глаза и, справившись с мгновенным замешательством, ответила с улыбкой:
- Нет, сударь, благодарю вас.
- Вы уверены? – настаивал прохожий.
Это был молодой военный – Женя не разбиралась в чинах, но погоны, мундир и усы сквозь свой флер различила.
- Уверена, - холодно сказала она.
Участливый незнакомец поклонился и направился прочь. Поклонился!
Женя усмехнулась. Да, сегодня она действительно обворожительна. Оказывается, она умеет быть ничуть не менее привлекательной, чем Саша – а может, даже и более.
Женя поерзала на скамейке, сожалея, что никак нельзя избавиться от мучителя-корсета. После целого дня верховой езды корсет уже натер ей под грудью и под мышками. Но это истязание стоило того.
Она опять прикрыла глаза и, кажется, ненадолго задремала.
Женя вздрогнула и проснулась, как будто ее кто-то окликнул. Но нет – это просто прозвенело внутреннее предупреждение, как утром. Какой загадочный механизм!
В вечерней тишине слышался цокот копыт, который все усиливался. Она выпрямилась, натягивая на руку перчатку, которую до сих пор так и держала на коленях – к ней приближались трое всадников.
Вернее, два всадника и всадница. Четвертую лошадь Игорь вел под уздцы.
Женя встала – тело тут же взмолилось о пощаде.
"А я и не знала, что Василий такой ловкий наездник…"
Двое братьев Морозовых, одетые для верховой езды, были просто загляденье. Особенно их посадка, взгляд хозяев жизни, словно подчинявший себе простых прохожих. Светловолосая амазонка, их спутница, тоже была очень хороша. Женя ревниво отметила красоту лица и женственную фигуру Лидии - и она явно была более опытной наездницей, чем сама Женя. Хотя наряд ее чрезвычайно эффектному Жениному уступал.
Игорь спешился и подошел к своей даме.
- Прошу тебя, Женечка, садись.
Он заботливо подсадил ее в седло, но Жене пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать – хуже смерти было бы потерять лицо перед ненавидящей ее Лидией. Игорь и Василий даже не подозревали, что способны испытывать по отношению друг к другу женщины – их женщины!
Некоторое время новоиспеченные благородные родственники, четверо Морозовых, ехали молча. Потом Игорь решил развеять мрачную атмосферу.
- Не правда ли, друзья, какая сегодня хорошая погода?
Кажется, он и сам понял, что идея с совместной прогулкой была не самая удачная – Василий был невесел, погружен в себя и правил лошадью словно бы машинально; Лидия же прожигала взглядом Женю.
Она обернулась к Игорю в ответ на его вопрос, хотя тот обращался не к ней, а к брату.
- Да, погода славная.
Тон ее был таков, словно Лидия говорила: а не провалиться ли тебе вместе с твоей женушкой.
Игорь спокойно смотрел на молодую женщину, но взгляд и линия рта его стали жестче.
- Я спрашивал Василия, мадам, - сказал он. – Вася, ты совсем не рад нашей встрече? Может быть, ты наконец соизволишь поприветствовать мою жену? Ты ее словно бы и не заметил. С дамами так не обращаются.
Василий словно бы очнулся, а угрожающий тон брата пропустил мимо ушей. Он взглянул на Женю и улыбнулся. А у нее сердце перевернулось – как же этот человек был красив!
Василий подъехал к Жене и склонил голову.
- Приветствую вас, многоуважаемая Евгения Романовна. Очень рад, что мы породнились.
"Что ты врешь! Зачем вы все, аристократишки, все время врете!" - чуть не выкрикнула Женя.
И тут их внимание привлек новый звук – парный перестук копыт. Морозовы, все разом, обернулись, точно это явление представляло угрозу для всех них одновременно.
К ним подъезжал высокий, шикарный господин в цилиндре и черном фраке для верховой езды, в сопровождении дамы. Господин этот был светловолос, с пышными усами и зелеными безжалостными глазами охотника и бретера.
- Господа, может быть, вы изволите дать нам дорогу? – произнес он.
Василий при виде этой пары окаменел в седле. Лидия тоже смертельно побледнела, хотя всей величины угрозы не представляла.
- С кем имею честь говорить? – спросил Игорь Морозов, которому не понравилась манера высокомерного всадника.
- С графом Шуваловым, - негромко, но веско произнес неведомый господин.
И тут обрела голос его спутница.
- Пьер, я так давно хотела представить тебе его! Пьер, погляди, это тот самый медиум! – звонко воскликнула Анна Николаевна, указывая хлыстом на Василия. – Разве эта встреча - не знак свыше?
Они медленно ехали по улице бок о бок, единственная пара наездников, насколько хватало глаз – и на них оборачивались. Жене казалось, что все прохожие глазеют только на нее.
Что ж, действительно, большая часть внимания доставалась именно ей. Амазонки были значительно более редки, чем верховые мужчины. И дамы-наездницы сразу приобретали особенный шарм.
Женя поправила газовый черный шарфик рукой в черной перчатке и обернулась к мужу со счастливой улыбкой. Несмотря на то, что она предвкушала очень неприятную встречу с другой парой Морозовых, сейчас Женя ощущала себя королевой - такого бенефиса она не переживала даже на собственной свадьбе.
- Спасибо тебе, любимый, - сказала она звонко, вдруг ощутив гордость, что может сказать это, сказать громко.
Игорь не сводил с нее глаз. Женя была блистательна. Несколько мелочей довершили ее образ – перчатки и шарфик для Жени Морозовы приобрели, уже выйдя вместе из дома. По тому, как к Жене кидались почтительные продавцы в магазинах, она поняла, какое впечатление они с мужем производят.
А может, Игоря Морозова в этих местах уже знали.
- Ты не устала? – вдруг спросил ее муж.
Женя нахмурилась. Крепче сжала поводья и подтянула свободную ногу к опорной.
- Нет, ни чуточки.
У нее давно уже все болело, спина едва держала, ладони, несмотря на перчатки, саднили – но ни за что на свете она не отказалась бы от этого выезда. Женя Прозорова, Женька-сумасбродка, Женька-"синий чулок" могла быть королевой не только в своем внутреннем мире, как бы он ни был важен! И во внешнем тоже!
А ведь сейчас она могла бы, сославшись на усталость, отказаться видеться с Василием и Лидией. Избежать неловкого положения для всех.
Но Женя промолчала.
- Ты за ними зайдешь? – спросила она.
- Да нет, зачем же? Василий с женой будут в кафе "Parisien" в семь вечера, - отозвался Игорь. – Может, ты там бывала?
Женя усмехнулась.
- Да.
Под легкой вуалеткой мир казался дымчатым, еще и очки закрывали обзор – но Женя вдруг почувствовала, как в глазах у нее неподдельно туманится. Кажется, гимнастики ей на сегодня более чем достаточно…
- Женя! – вдруг встревоженно воскликнул Игорь.
Она выпрямилась.
- Что?
- Ты шатаешься, - ответил он. – Кажется, ты перетрудилась! Что же ты молчишь!
- Все хорошо, - ответила Женя, но Игорь повернул коня и подъехал к ней.
Спешился и подошел к лошади жены.
- Прошу вас.
Женя поджала губы, глядя на него сверху вниз – но Игорь ждал, протянув руку в белой перчатке. Это был не тот мужчина и не тот случай, для которого приемлем был бы отказ.
Она, морщась, спешилась; ноги тотчас же подогнулись, так что без поддержки мужа Женя упала бы в апрельскую грязь.
- Все болит? – сурово спросил Игорь.
Она решительно мотнула головой. Ну уж нет, никаких возвращений!
- Я только немного устала, Игорь. Мне нужно посидеть – вон там.
Женя смотрела на скамейку у дома, рядом с которым они остановились.
- А ты иди за братом и Лидией Сергеевной…
Она не подумала, куда муж денет лошадей. Сейчас ее заботила только боль в ногах; а такие проблемы всегда решались без нее.
Однако Игорь ни словом не возразил – он подвел ее к скамейке и усадил.
- Посиди, мы скоро приедем за тобой.
Женя закрыла глаза. Пусть муж думает о том, как быть. Он же мужчина, в конце концов!
На миг она словно потеряла сознание, даже испугалась – так на нее, оказывается, подействовала большая физическая работа, обилие новых впечатлений… и начало супружеской жизни. Женя сдернула перчатку и помассировала пульсирующий висок.
- Мадам, вам помочь?
Голос, раздавшийся над нею, был мужской и молодой – Женя открыла глаза и, справившись с мгновенным замешательством, ответила с улыбкой:
- Нет, сударь, благодарю вас.
- Вы уверены? – настаивал прохожий.
Это был молодой военный – Женя не разбиралась в чинах, но погоны, мундир и усы сквозь свой флер различила.
- Уверена, - холодно сказала она.
Участливый незнакомец поклонился и направился прочь. Поклонился!
Женя усмехнулась. Да, сегодня она действительно обворожительна. Оказывается, она умеет быть ничуть не менее привлекательной, чем Саша – а может, даже и более.
Женя поерзала на скамейке, сожалея, что никак нельзя избавиться от мучителя-корсета. После целого дня верховой езды корсет уже натер ей под грудью и под мышками. Но это истязание стоило того.
Она опять прикрыла глаза и, кажется, ненадолго задремала.
Женя вздрогнула и проснулась, как будто ее кто-то окликнул. Но нет – это просто прозвенело внутреннее предупреждение, как утром. Какой загадочный механизм!
В вечерней тишине слышался цокот копыт, который все усиливался. Она выпрямилась, натягивая на руку перчатку, которую до сих пор так и держала на коленях – к ней приближались трое всадников.
Вернее, два всадника и всадница. Четвертую лошадь Игорь вел под уздцы.
Женя встала – тело тут же взмолилось о пощаде.
"А я и не знала, что Василий такой ловкий наездник…"
Двое братьев Морозовых, одетые для верховой езды, были просто загляденье. Особенно их посадка, взгляд хозяев жизни, словно подчинявший себе простых прохожих. Светловолосая амазонка, их спутница, тоже была очень хороша. Женя ревниво отметила красоту лица и женственную фигуру Лидии - и она явно была более опытной наездницей, чем сама Женя. Хотя наряд ее чрезвычайно эффектному Жениному уступал.
Игорь спешился и подошел к своей даме.
- Прошу тебя, Женечка, садись.
Он заботливо подсадил ее в седло, но Жене пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать – хуже смерти было бы потерять лицо перед ненавидящей ее Лидией. Игорь и Василий даже не подозревали, что способны испытывать по отношению друг к другу женщины – их женщины!
Некоторое время новоиспеченные благородные родственники, четверо Морозовых, ехали молча. Потом Игорь решил развеять мрачную атмосферу.
- Не правда ли, друзья, какая сегодня хорошая погода?
Кажется, он и сам понял, что идея с совместной прогулкой была не самая удачная – Василий был невесел, погружен в себя и правил лошадью словно бы машинально; Лидия же прожигала взглядом Женю.
Она обернулась к Игорю в ответ на его вопрос, хотя тот обращался не к ней, а к брату.
- Да, погода славная.
Тон ее был таков, словно Лидия говорила: а не провалиться ли тебе вместе с твоей женушкой.
Игорь спокойно смотрел на молодую женщину, но взгляд и линия рта его стали жестче.
- Я спрашивал Василия, мадам, - сказал он. – Вася, ты совсем не рад нашей встрече? Может быть, ты наконец соизволишь поприветствовать мою жену? Ты ее словно бы и не заметил. С дамами так не обращаются.
Василий словно бы очнулся, а угрожающий тон брата пропустил мимо ушей. Он взглянул на Женю и улыбнулся. А у нее сердце перевернулось – как же этот человек был красив!
Василий подъехал к Жене и склонил голову.
- Приветствую вас, многоуважаемая Евгения Романовна. Очень рад, что мы породнились.
"Что ты врешь! Зачем вы все, аристократишки, все время врете!" - чуть не выкрикнула Женя.
И тут их внимание привлек новый звук – парный перестук копыт. Морозовы, все разом, обернулись, точно это явление представляло угрозу для всех них одновременно.
К ним подъезжал высокий, шикарный господин в цилиндре и черном фраке для верховой езды, в сопровождении дамы. Господин этот был светловолос, с пышными усами и зелеными безжалостными глазами охотника и бретера.
- Господа, может быть, вы изволите дать нам дорогу? – произнес он.
Василий при виде этой пары окаменел в седле. Лидия тоже смертельно побледнела, хотя всей величины угрозы не представляла.
- С кем имею честь говорить? – спросил Игорь Морозов, которому не понравилась манера высокомерного всадника.
- С графом Шуваловым, - негромко, но веско произнес неведомый господин.
И тут обрела голос его спутница.
- Пьер, я так давно хотела представить тебе его! Пьер, погляди, это тот самый медиум! – звонко воскликнула Анна Николаевна, указывая хлыстом на Василия. – Разве эта встреча - не знак свыше?
