Глава 1
- Итак, господа, начнем, - председатель Миша Кацман придал себе значительное выражение и поправил очки на длинном носу. – Господа духи, мы смиренно ждем вашего знака.
После этого на довольно длительное время воцарилось молчание.
Ничего не происходило. Компания молодых людей, сидевших кругом кухонного стола при свете единственной свечки в канделябре, горевшей посредине, начала чувствовать себя довольно неловко. "Кругом стола" - не вполне соответствовало истине, поскольку стол был прямоугольный: пятеро друзей, сидевших друг напротив друга с ладонями на столешнице, были вынуждены поджимать ноги, чтобы не соприкоснуться ими, и держать глаза опущенными, чтобы не смотреть друг другу прямо в лицо. Это было стыдно. Глупость затеи со "спиритическими сеансами" все яснее вырисовывалась перед каждым.
- Явись, покажись, Pallida mors*, - со смешком прошептал на ухо своей соседке конопатый будущий юрист Николай; их руки лежали на столе рядом. Женя сердито посмотрела на него. Она терпеть не могла, когда ей дули в ухо; и почувствовала себя еще глупее от этой шутки.
Участники сеанса пошевелились; кто-то фыркнул в дальнем конце стола. Рыжая пушистая кошка Незабудка, неотрывно смотревшая на канделябр желтыми глазами, раздраженно мяукнула.
Спиритический сеанс был испорчен, не начавшись.
- Друзья, не будем отвлекаться, - Миша постучал длинным ногтем по столу. Настроение, впрочем, было уже слишком скептическим, и председатель первым это понял, призывая к порядку только для порядка.
- Ну что ж, если время неподходящее, тогда разойдемся, - звонко сказал рыжий Миша Кацман и встал, одернув студенческий мундир. Снова поправил очки и посмотрел в глаза хозяйке – единственной в этом собрании, кроме него, кто тоже носил очки. Хмурая Женя встала, как и ее сосед, смешливый веснушчатый Николай Петров; сидевшая по другую руку от Жени Саша Виргинская встала тоже. Последним встал Митя, сидевший в углу стола и державшийся незаметнее всех.
- Мы с Колей и Митей пойдем, Евгения Романовна, - сказал Миша Кацман.
Женя знала, что этот близорукий умница-еврей действительно ее уважает; она слегка улыбнулась.
Непонятно только, почему Кацман поддался на эту чудовищную глупость. Ведь он же прежде всех не верил, ни минутки…
- До свидания, Миша.
Кацман слегка поклонился.
- Идемте, господа, - он посмотрел на двоих своих товарищей. Они были в плотно застегнутых шинелях, несмотря на теплое помещение, и уже вспотели. Уходили с явным облегчением – еще и оттого, что "дурачества" кончились. Николай на прощание тоже поклонился Жене; верхняя губа приподнялась в насмешливой улыбке.
- До свидания, мадемуазель Прозорова.
Этот относился к ней снисходительно, и особенно из-за ее очков. Женя сложила руки на груди, чувствуя, как загорелись щеки и уши. Дурак! Очень надо!
Дверь за тремя студентами захлопнулась.
Женя плюхнулась обратно на табурет и облокотилась на стол, подперев кулаками щеки. Ей было стыдно, все больше с каждой минутой; хотя никто из них не воспринимал эту затею всерьез.
Саша Виргинская, оставшаяся с подругой одна, погладила ее по плечу.
- Успокойся, это же все глупости, Женя.
Женя резко повернулась к ней.
- Вот именно! Хуже всего, что все это такие глупости, - сказала девушка. Она вскочила, поправив пальцем очки, как Кацман, и вышла на середину кухни, точно готовясь ораторствовать. Саша серьезно и озабоченно слушала, повернувшись к подруге. Она знала, что у Жени бывают мысли, которые непонятны с первых слов и кажутся обыденными, но над которыми, выслушав все, стоит глубоко задуматься.
- Это то, на что надеется каждый, даже если не признается себе, - горячо сказала Женя, не сводя с Саши зеленых глаз. – На то, что он преодолеет умирание. А больше всего нам хочется продолжить свое бытие в таких же условиях – чтобы вокруг знакомые предметы, люди, запахи…
Она махнула рукой, обводя кухню: кастрюли, блестящий пузатый самовар, чугунная плита.
- И это-то и невозможно, - скорбно сказала хозяйка.
Она вдруг разом выдернула шпильки из узла, которым были скреплены на затылке ее прямые темные волосы, и, сунув шпильки в карман юбки, стала нервно разбирать пальцами разлохматившиеся пряди; а потом замерла, уставившись в окно. Женя стала медленно заплетать косу, словно чтобы отвлечься от собственных мыслей; Саша не прерывала молчания.
"Она некрасивая совсем, - грустно подумала Саша, перебирая собственную толстую золотистую косу. – Умная-то очень умная, а останется в старых девах".
- Ну так что же, Женечка? – наконец медленно спросила Саша, когда сочла, что с Женей можно снова заговорить. – Невозможно продолжить свое бытие в таких же условиях – разве мы этого не знали? Надо сейчас жить…
Женя хмыкнула.
- Ну да, - сказала она. Посмотрела на рыжую сибирскую красавицу-кошку, отиравшуюся у ее ног.
Бросила заплетать косу и вдруг подхватила Незабудку на руки; отошла к окну, прижав животное к груди.
- Федора Михалыча помнишь? – спросила Женя, рассеянно поглаживая кошку. – Как он говорил: без уверенности в собственном личном бессмертии жизнь превращается в бессмыслицу…
- Достоевский? – переспросила Саша. – Разве он именно так говорил?
Женя махнула рукой.
- Неважно, - сказала она. Бледное лицо казалось совсем невыразительным за большими очками. – Суть в этом, Саша. Так каждый думает…
Она вдруг замолчала, закусив губу.
Наклонилась и ссадила кошку с рук.
– Иди себе, Бусенька, - нежно сказала Женя. - А мы тут дурачимся! – тут же нервно воскликнула она, забыв о любимице. – И все эти спириты… Полное помрачение рассудка! В двадцатом столетии, в тысяча девятьсот третьем году ведем себя хуже дикарей!
Саша встала из-за стола, подошла к Жене и обняла ее за худенькие плечи. Она была ровесницей Жени, но казалась старше, потому что была полнее и спокойнее подруги.
- Ну успокойся, Женечка, - сказала Саша, хотя знала, что Женя не успокоится, все будет мучиться своими мыслями. – Пойдем пройдемся по улице, еще не совсем поздно… Такая чудная погода…
- Куда я пойду в таком виде, - Женя с отвращением заправила распустившиеся волосы за ухо. – Лучше поставлю самовар. Чаю попьем, а потом можно и лечь спать. Ты ведь отпросилась дома?
- Конечно, не тревожься, - ответила Саша. – Сказала матери, что переночую у тебя – знала, что ты захочешь…
Женя улыбнулась.
- Ну вот и хорошо.
Вскоре они уже сидели за тем же кухонным столом и весело разговаривали о чем-то постороннем, прихлебывая чай и грызя один на двоих маковый бублик, разломанный напополам.
- На самом деле суть этой общей заразы выявил еще господин Гартман*, - говорил в это самое время Миша Кацман внимательно слушавшим его товарищам, с которыми они медленно шли по парковой аллее, под фонарями. – Он говорил, что спиритизм как вера в бессмертие души есть проявление "трансцендентального* эгоизма", безнравственное учение в самой своей основе. Не говоря уже о том, что это грубое средневековое суеверие, - закончил юноша.
- А у тебя есть сочинение этого Гартмана? – спросил его Николай. Сейчас в нем не было никакой насмешливости, отличавшей его во время разговора с Женей Прозоровой.
- Разумеется, есть, - ответил Миша.
Трое друзей вдруг остановились и улыбнулись друг другу; а потом разом расхохотались.
- Ну и сваляли мы дурака! – сказал наконец Кацман, когда юноши успокоились. – "Бледная смерть"! Я слышал, что ты нашептывал Евгении, - он с упреком посмотрел на Николая; впрочем, все трое по-прежнему улыбались.
Николай пренебрежительно пожал плечами.
- Если мадемуазель Прозорова умна, она и сама все понимает. Но она посмотрела на меня так, как будто я ее обидел. Наверное, верит в эту чушь…
- Даже самые умные люди в наше время поддаются этому, - с сожалением признал Миша Кацман. Дальше друзья пошли молча, и каждый думал о своем.
Саша и Женя молча готовились ко сну – на чердаке, где Прозоровы специально для этого держали несколько постелей. Здесь подруги могли остаться наедине и поговорить всласть.
Женя сняла очки и сунула их в карман юбки. Спустила ее и стала сосредоточенно расшнуровывать корсет.
Саша сидела на постели напротив, уже в ночной сорочке, и с улыбкой наблюдала за подругой.
- У тебя глаза красивые, - сказала она.
Женя недоуменно вскинула зеленые глаза. Она этого не ожидала.
- Что?
- Правда, - сказала Саша. – Женечка… а твой поклонник тебе не писал?
"Поклонник", в отношении Василия Морозова, было слишком громко сказано. Но это было лучшее, что случилось в девической жизни Жени, почти не пользовавшейся успехом у кавалеров.
- Василий? – почти равнодушно переспросила Женя.
Она, уже переодевшаяся в сорочку, расчесывала щеткой волосы.
- Нет, не писал. Он, кажется, уехал на Черное море в июне, месяц назад, - сказала девушка. – Он ничего не сообщал мне о себе.
* Бледная смерть (лат.)
* Автор антиспиритического труда, нанесшего один из самых болезненных ударов по спиритизму. Идейный противник А.Аксакова.
* Независимого от познания, находящегося за пределами опыта (в идеалистической философии).
Трансцендентальный эгоизм. Спиритизм в Российской империи
Модератор: K.H.Hynta
Трансцендентальный эгоизм. Спиритизм в Российской империи
Последний раз редактировалось Эрин 16 май 2011, 10:50, всего редактировалось 2 раза.
Глава 2
Ночь выдалась тихая и благостная. Круглое чердачное окно оставили открытым настежь, душистое сено, которым были набиты тюфяки, приятно похрустывало под боком. Женя вольно спала, разметав волосы по подушке, наслаждаясь полной свободой от ощущения своей "женской несостоятельности". Хотя про себя она презирала эту общую оценку.
Мужчины не умели ценить женских достоинств, которых нельзя было увидеть глазами… или тронуть рукой.
Женя презрительно поморщилась во сне и перевернулась на другой бок. Спавшая под другим скатом крыши Саша Виргинская - настоящий образец роскошной женщины – так и не пошевельнулась.
А Жене вдруг что-то почудилось спросонья.
Девушка невнятно позвала в забытьи нарушителя спокойствия, потом села в постели и испуганно уставилась на открытый чердачный люк. Ей что-то явственно послышалось – как будто кто-то постучал в эту дверь… хотя она ведь отперта, к чему стучаться…
Женя встала, ее зазнобило. Она подумала о шали, но они с Сашей не взяли с собой сюда ничего, кроме ночных рубашек. Девушка ощупью вытащила очки из кармана юбки, сброшенной на щелястый дощатый пол у постели, и надела их. Мир сразу же приобрел четкие очертания, и Женя почувствовала уверенность, знакомую только близоруким людям, надевающим спасительные стекла – хотя это мало помогало в борьбе с другими жизненными трудностями.
Осторожно, босиком, Женя приблизилась к черному квадратному провалу. Этот люк вел на деревянную лестницу, на второй этаж, но сейчас казался Жене дверью в преисподнюю. Девушка подняла руку и перекрестилась, даже не заметив этого жеста; хотя Женя уже давно не считала себя ни суеверной, ни даже верующей.
Она для этого была слишком честна с собой.
Женя опустилась на колени и посмотрела в люк. Серебряный крестик на шее выпал из-за ворота сорочки и взблеснул ей в глаза, заставив ахнуть от испуга. Но тут же девушка обозвала себя трусихой и, глубоко вздохнув, ступила на лестницу, скрипнувшую под ее небольшим весом. Женя подумала было о том, чтобы обуться (войлочные домашние туфли остались у постели), а также о том, что внизу мог быть грабитель; но тут же вспомнила, что на пути к чердаку незваный гость никак не мог миновать родительской спальни…
Женя подавила испуганный возглас, прижав ко рту ладонь. Ей стало по-настоящему страшно; но она шагнула на следующую ступеньку, потом на следующую, почти до пояса скрывшись в люке. И тут что-то мягко мазнуло ее по голым ногам, в ушах прозвучал крик, который испуганному уху показался женским. Звук повторился, и Женя с невыразимым облегчением узнала кошачье мяуканье.
- Буся!..
Незабудка вспрыгнула хозяйке на руки, как будто ища спасения. Крупное, сильное тело сибирской кошки все дрожало. Она жалобно замяукала прямо в ухо Жене.
Девушке впору было закричать от страха: никогда ее любимица не вела себя подобным образом. Должно быть, вправду в доме чужой!
- Женя, что ты? – раздался встревоженный голос сверху.
Саша проснулась и звала ее со своей постели.
Женя подбежала к подруге, прижимая к себе Незабудку, не перестававшую жаловаться на что-то, чего она не могла разъяснить лучше.
- Буська чего-то напугалась, Саша, - быстро прошептала Женя. – Должно быть, в доме посторонний! Я боюсь!
- Погоди, успокойся.
Солидная красивая Саша уже встала и обулась, и Женя ощутила почти такое же спокойствие, как в присутствии матери.
- Если бы к вам влез вор, твои отец и мама непременно проснулись бы, - сказала Саша, отбрасывая за спину свои русалочьи светлые волосы и неспешно направляясь к люку.
- А может, они…
- Что ты выдумываешь, Евгения, - не оборачиваясь, раздраженно сказала подруга.
Саша Виргинская мягко, солидно проследовала к лестнице, посмотрела вниз и остановилась.
- Все спокойно, Женечка. Идем спать, - сказала она через несколько мгновений, как будто и вправду смогла что-то разглядеть во мраке под ногами, без свечки.
- Ну уж нет, - возмущенно прошептала Женя в ответ.
Ее что, за полоумную принимают?..
- На, подержи, - Женя сунула в руки Саше кошку, и своенравная Незабудка тут же вывернулась и прыгнула куда-то в темноту. Но Женя уже не следила за питомицей. Она застучала босыми пятками по лестнице вниз, а растерянная Саша осталась стоять наверху. Через несколько мгновений Саша стала спускаться за хозяйкой, но уже потеряла ее из виду.
Громко звать Саша не решалась, чтобы не разбудить Прозоровых и прислугу. Как только они не разбудили их своим гамом до сих пор!
- Женька, сумасбродка, - сокрушенно пробормотала девушка. – Еще удивляется, что женихов нет, - едва слышно прибавила Саша себе под нос и усмехнулась.
Она не двигалась с места. Нет там внизу никаких взломщиков, есть только Женькины фантазии.
Женя вскоре поднялась к ней – похожая на странное привидение в очках. И такая же безмолвная. В руке у Жени белел какой-то квадрат, и до крайности изумленная Саша не сразу распознала этот предмет как листок бумаги.
- Женя!
- Ах, молчи, - шепотом оборвала ее Женя. Она была очень возбуждена, нет… испугана. Саша поняла это, когда встретилась взглядом с зелеными глазами Жени, большими, как блюдца. Губы у Жени дрожали.
- Женя, что это такое?
- П-письмо, - запнувшись, ответила Женя. – Сомнамбулическое состояние… ведь так, кажется, это называется?
- Что?..
Саша крепко схватила подругу за плечо. Женя выглядела так, точно сама сейчас находилась в этом "сомнамбулическом состоянии", если и вправду существовал такой медицинский термин.
- Василий, - шепотом пояснила Женя, наконец взглянув в Сашины серые глаза, теперь такие же испуганные, как и ее собственные. – Это от него письмо, а внизу никого. Знаешь, что это значит?
Саша помотала головой.
"Женя тронулась умом, - в ужасе подумала она. – Я так и чувствовала, что однажды это произойдет! Ей и касаться этого спиритизма было нельзя!"
- О чем ты говоришь? – спросила Саша подругу.
Женя потрясла письмом.
- Боже мой, Александра, это ужасно, - трагически прошептала она. – Василий не просто сумасшедший, он ходит во сне… вот чего напугалась моя кошка, понимаешь ли ты? Погруженный в такое состояние, мой поклонник проник в наш дом и оставил мне письмо…
- Что ты сочиняешь!..
Саша стиснула плечи Жени.
- Ты слышала когда-нибудь, чтобы сомнамбулы проделывали такой путь? Преодолевали такие препятствия? – горячим шепотом спросила она, пытаясь вернуть подруге ясность рассудка. – Женя, образумься! И твой Василий сейчас далеко, ты сама сказала!
- Я сказала, что не знаю о нем ничего, - безжизненно ответила Женя.
Но она уже владела собою, и Саша сняла руки с ее плеч.
- Если Василий далеко, откуда же это взялось? – таким же ровным тоном спросила хозяйка, подняв листок к Сашиному лицу.
Саша настороженно взяла записку. Сдвинув прямые золотистые брови, вгляделась в письмо.
- Не разберу слов… темно, - сказала она. – Как ты смогла проче…
- А ты постарайся! - оборвала ее Женя; Саша вдруг поняла, что та близка к истерике. Тогда Саша быстро отошла к чердачному окну и в слабом свете разобрала тонкий витиеватый почерк. А потом и смысл этого послания.
И тогда поняла, отчего подруга так испугалась.
Мудрено было не испугаться!
Саша Виргинская давно тайком почитывала французские любовные романы, которые для нее доставали знакомые воздыхатели-студенты… да и переговорила со своей подругой к двадцати годам о многом таком, о чем им, двум девицам, еще по возрасту не полагалось знать; но такого слога и такой откровенной чувственности Саша не видела даже в сальных заграничных романах.
- Мать пресвятая Богородица, - прошептала она, дочитав послание, и широко перекрестилась, хотя была не набожнее Жени Прозоровой. – Да это истинный сумасшедший!
Саша раскраснелась, как будто это ей были адресованы такие… такие неслыханно безнравственные строчки.
- Нужно обратиться в полицию, - сказала она. – Этот человек представляет опасность для тебя!
Женя усмехнулась.
Она сидела на постели, нелепая в своей белой рубашке и круглых очках. Темные негустые волосы ручейками разбежались по сгорбленным плечам. Казалось абсурдом, что какой-то мужчина мог адресовать ей письмо подобного характера.
- Как же его схватить, когда его здесь нет? – спросила жертва неудавшегося соблазнителя.
- Ну а как же, в таком случае, это письмо попало сюда? – с удивлением ответила Саша. – Ты права, Василий Морозов был здесь и спугнул твою кошку, а потом бежал, оставив эту возмутительную записку! Только никакого сомнамбулизма не было! Василий действовал в здравом уме, и его следует наказать за это!
- Никого мы наказывать не будем, - ответила Женя.
Она тяжело встала и отняла у онемевшей от удивления подруги письмо.
- И говорить никому об этом не смей, или можешь больше не называть себя моим другом, - прибавила Женя, быстро взглянув на свою гостью через плечо. – Это будет моя тайна.
- Евгения…
"Бедняжка помешалась на романтической почве, - с ужасом и жалостью подумала Саша. – Она полностью лишена мужского внимания, и готова даже примириться с маньяком, чтобы удержать его!"
- Евгения, я завтра же расскажу обо всем твоей матери, - предупреждающе прошептала Саша.
- Рассказывай, - холодно ответила Женя, не поворачиваясь к ней: по-видимому, перечитывала свое письмо. – Только первое твое слово ей обозначит конец нашей дружбы.
Ночь выдалась тихая и благостная. Круглое чердачное окно оставили открытым настежь, душистое сено, которым были набиты тюфяки, приятно похрустывало под боком. Женя вольно спала, разметав волосы по подушке, наслаждаясь полной свободой от ощущения своей "женской несостоятельности". Хотя про себя она презирала эту общую оценку.
Мужчины не умели ценить женских достоинств, которых нельзя было увидеть глазами… или тронуть рукой.
Женя презрительно поморщилась во сне и перевернулась на другой бок. Спавшая под другим скатом крыши Саша Виргинская - настоящий образец роскошной женщины – так и не пошевельнулась.
А Жене вдруг что-то почудилось спросонья.
Девушка невнятно позвала в забытьи нарушителя спокойствия, потом села в постели и испуганно уставилась на открытый чердачный люк. Ей что-то явственно послышалось – как будто кто-то постучал в эту дверь… хотя она ведь отперта, к чему стучаться…
Женя встала, ее зазнобило. Она подумала о шали, но они с Сашей не взяли с собой сюда ничего, кроме ночных рубашек. Девушка ощупью вытащила очки из кармана юбки, сброшенной на щелястый дощатый пол у постели, и надела их. Мир сразу же приобрел четкие очертания, и Женя почувствовала уверенность, знакомую только близоруким людям, надевающим спасительные стекла – хотя это мало помогало в борьбе с другими жизненными трудностями.
Осторожно, босиком, Женя приблизилась к черному квадратному провалу. Этот люк вел на деревянную лестницу, на второй этаж, но сейчас казался Жене дверью в преисподнюю. Девушка подняла руку и перекрестилась, даже не заметив этого жеста; хотя Женя уже давно не считала себя ни суеверной, ни даже верующей.
Она для этого была слишком честна с собой.
Женя опустилась на колени и посмотрела в люк. Серебряный крестик на шее выпал из-за ворота сорочки и взблеснул ей в глаза, заставив ахнуть от испуга. Но тут же девушка обозвала себя трусихой и, глубоко вздохнув, ступила на лестницу, скрипнувшую под ее небольшим весом. Женя подумала было о том, чтобы обуться (войлочные домашние туфли остались у постели), а также о том, что внизу мог быть грабитель; но тут же вспомнила, что на пути к чердаку незваный гость никак не мог миновать родительской спальни…
Женя подавила испуганный возглас, прижав ко рту ладонь. Ей стало по-настоящему страшно; но она шагнула на следующую ступеньку, потом на следующую, почти до пояса скрывшись в люке. И тут что-то мягко мазнуло ее по голым ногам, в ушах прозвучал крик, который испуганному уху показался женским. Звук повторился, и Женя с невыразимым облегчением узнала кошачье мяуканье.
- Буся!..
Незабудка вспрыгнула хозяйке на руки, как будто ища спасения. Крупное, сильное тело сибирской кошки все дрожало. Она жалобно замяукала прямо в ухо Жене.
Девушке впору было закричать от страха: никогда ее любимица не вела себя подобным образом. Должно быть, вправду в доме чужой!
- Женя, что ты? – раздался встревоженный голос сверху.
Саша проснулась и звала ее со своей постели.
Женя подбежала к подруге, прижимая к себе Незабудку, не перестававшую жаловаться на что-то, чего она не могла разъяснить лучше.
- Буська чего-то напугалась, Саша, - быстро прошептала Женя. – Должно быть, в доме посторонний! Я боюсь!
- Погоди, успокойся.
Солидная красивая Саша уже встала и обулась, и Женя ощутила почти такое же спокойствие, как в присутствии матери.
- Если бы к вам влез вор, твои отец и мама непременно проснулись бы, - сказала Саша, отбрасывая за спину свои русалочьи светлые волосы и неспешно направляясь к люку.
- А может, они…
- Что ты выдумываешь, Евгения, - не оборачиваясь, раздраженно сказала подруга.
Саша Виргинская мягко, солидно проследовала к лестнице, посмотрела вниз и остановилась.
- Все спокойно, Женечка. Идем спать, - сказала она через несколько мгновений, как будто и вправду смогла что-то разглядеть во мраке под ногами, без свечки.
- Ну уж нет, - возмущенно прошептала Женя в ответ.
Ее что, за полоумную принимают?..
- На, подержи, - Женя сунула в руки Саше кошку, и своенравная Незабудка тут же вывернулась и прыгнула куда-то в темноту. Но Женя уже не следила за питомицей. Она застучала босыми пятками по лестнице вниз, а растерянная Саша осталась стоять наверху. Через несколько мгновений Саша стала спускаться за хозяйкой, но уже потеряла ее из виду.
Громко звать Саша не решалась, чтобы не разбудить Прозоровых и прислугу. Как только они не разбудили их своим гамом до сих пор!
- Женька, сумасбродка, - сокрушенно пробормотала девушка. – Еще удивляется, что женихов нет, - едва слышно прибавила Саша себе под нос и усмехнулась.
Она не двигалась с места. Нет там внизу никаких взломщиков, есть только Женькины фантазии.
Женя вскоре поднялась к ней – похожая на странное привидение в очках. И такая же безмолвная. В руке у Жени белел какой-то квадрат, и до крайности изумленная Саша не сразу распознала этот предмет как листок бумаги.
- Женя!
- Ах, молчи, - шепотом оборвала ее Женя. Она была очень возбуждена, нет… испугана. Саша поняла это, когда встретилась взглядом с зелеными глазами Жени, большими, как блюдца. Губы у Жени дрожали.
- Женя, что это такое?
- П-письмо, - запнувшись, ответила Женя. – Сомнамбулическое состояние… ведь так, кажется, это называется?
- Что?..
Саша крепко схватила подругу за плечо. Женя выглядела так, точно сама сейчас находилась в этом "сомнамбулическом состоянии", если и вправду существовал такой медицинский термин.
- Василий, - шепотом пояснила Женя, наконец взглянув в Сашины серые глаза, теперь такие же испуганные, как и ее собственные. – Это от него письмо, а внизу никого. Знаешь, что это значит?
Саша помотала головой.
"Женя тронулась умом, - в ужасе подумала она. – Я так и чувствовала, что однажды это произойдет! Ей и касаться этого спиритизма было нельзя!"
- О чем ты говоришь? – спросила Саша подругу.
Женя потрясла письмом.
- Боже мой, Александра, это ужасно, - трагически прошептала она. – Василий не просто сумасшедший, он ходит во сне… вот чего напугалась моя кошка, понимаешь ли ты? Погруженный в такое состояние, мой поклонник проник в наш дом и оставил мне письмо…
- Что ты сочиняешь!..
Саша стиснула плечи Жени.
- Ты слышала когда-нибудь, чтобы сомнамбулы проделывали такой путь? Преодолевали такие препятствия? – горячим шепотом спросила она, пытаясь вернуть подруге ясность рассудка. – Женя, образумься! И твой Василий сейчас далеко, ты сама сказала!
- Я сказала, что не знаю о нем ничего, - безжизненно ответила Женя.
Но она уже владела собою, и Саша сняла руки с ее плеч.
- Если Василий далеко, откуда же это взялось? – таким же ровным тоном спросила хозяйка, подняв листок к Сашиному лицу.
Саша настороженно взяла записку. Сдвинув прямые золотистые брови, вгляделась в письмо.
- Не разберу слов… темно, - сказала она. – Как ты смогла проче…
- А ты постарайся! - оборвала ее Женя; Саша вдруг поняла, что та близка к истерике. Тогда Саша быстро отошла к чердачному окну и в слабом свете разобрала тонкий витиеватый почерк. А потом и смысл этого послания.
И тогда поняла, отчего подруга так испугалась.
Мудрено было не испугаться!
Саша Виргинская давно тайком почитывала французские любовные романы, которые для нее доставали знакомые воздыхатели-студенты… да и переговорила со своей подругой к двадцати годам о многом таком, о чем им, двум девицам, еще по возрасту не полагалось знать; но такого слога и такой откровенной чувственности Саша не видела даже в сальных заграничных романах.
- Мать пресвятая Богородица, - прошептала она, дочитав послание, и широко перекрестилась, хотя была не набожнее Жени Прозоровой. – Да это истинный сумасшедший!
Саша раскраснелась, как будто это ей были адресованы такие… такие неслыханно безнравственные строчки.
- Нужно обратиться в полицию, - сказала она. – Этот человек представляет опасность для тебя!
Женя усмехнулась.
Она сидела на постели, нелепая в своей белой рубашке и круглых очках. Темные негустые волосы ручейками разбежались по сгорбленным плечам. Казалось абсурдом, что какой-то мужчина мог адресовать ей письмо подобного характера.
- Как же его схватить, когда его здесь нет? – спросила жертва неудавшегося соблазнителя.
- Ну а как же, в таком случае, это письмо попало сюда? – с удивлением ответила Саша. – Ты права, Василий Морозов был здесь и спугнул твою кошку, а потом бежал, оставив эту возмутительную записку! Только никакого сомнамбулизма не было! Василий действовал в здравом уме, и его следует наказать за это!
- Никого мы наказывать не будем, - ответила Женя.
Она тяжело встала и отняла у онемевшей от удивления подруги письмо.
- И говорить никому об этом не смей, или можешь больше не называть себя моим другом, - прибавила Женя, быстро взглянув на свою гостью через плечо. – Это будет моя тайна.
- Евгения…
"Бедняжка помешалась на романтической почве, - с ужасом и жалостью подумала Саша. – Она полностью лишена мужского внимания, и готова даже примириться с маньяком, чтобы удержать его!"
- Евгения, я завтра же расскажу обо всем твоей матери, - предупреждающе прошептала Саша.
- Рассказывай, - холодно ответила Женя, не поворачиваясь к ней: по-видимому, перечитывала свое письмо. – Только первое твое слово ей обозначит конец нашей дружбы.
Глава 3
- Женя, он может быть сейчас в доме, - сказала Саша.
Она сидела над постелью подруги; Женя лежала спиной к ней и упорно не поворачивалась. Саша не была личностью истерического устройства, как и мистического склада характера; но такие весомые материальные улики, как непристойно-угрожающее письмо - пусть и непонятно как попавшее к адресату - вызывали в ней жажду действовать.
Саша опасалась, что Женя по натуре и истеричка, и мистик – хотя обычно Женя была рассудительна. Но чрезмерная ее нервность всегда беспокоила Сашу. Отчего же сейчас Женя не пугается, не хочет ничего сделать!..
- Его нет в доме, - наконец холодно отозвалась Женя, не поворачиваясь к Саше. – Ложись, Саша, или не проснешься к утреннему чаю. Ты знаешь, что мама не любит этого.
- Женя, ты сама сумасшедшая!
И тут Женя обернулась к Саше. Посмотрела на подругу снизу вверх; и вдруг Саша поняла, что Женя вовсе не уродлива. Очки, которые она постоянно носила, смазывали ее черты, как плохой художник: настоящее лицо Жени было тонкое и выразительное, еще интереснее из-за бледности… а зеленые глаза еще более выделяли их обладательницу из посредственности.
- У меня есть причины на то, чтобы молчать, - проговорила хозяйская дочь. – Пожалуйста, обещай, что тоже промолчишь.
Саша несколько мгновений кусала губы в раздумье, потом кивнула.
Знала, что поступила очень неумно, но отступать было поздно. Женя улыбнулась подруге и снова отвернулась к стене.
Саша вздохнула и молча вернулась в свою постель, заинтригованная Жениным поведением и очень недовольная собой – как мать, которую дети вовлекли в свои проказы.
Она посмотрела подруге в спину – и вдруг перекрестила ее.
- Непутевая ты моя…
Женя, по-видимому, уже спала.
Саша вскоре уснула тоже.
Обе, несмотря на благие намерения, разоспались и встали поздно – хотя надобности спешить не было: ни той, ни другой не нужно было идти на занятия*, гостей Прозоровы не ждали и ничего срочного по хозяйству Серафима Афанасьевна не затевала.
Саша встала первой и осторожно разбудила подругу. Женя пошевелилась, и под ней хрустнул вчерашний прямоугольник письма; но она встала с усталой улыбкой, как будто и не было ничего.
- С добрым утром, Саша.
Они по очереди умылись над большим рукомойником в ванной. Саша надела вчерашнее шелковое темное платье, достаточно приличное, чтобы показаться перед мадам Прозоровой, давно и хорошо знавшей ее. Женя же надела легкий утренний халат, волосы подобрав лентой на затылке и скрепив гребешком надо лбом. Отец уже должен был давно уйти на службу, и можно было держаться свободно.
- С добрым утром, - приветствовала Сашу и Женю Серафима Афанасьевна; Женя почувствовала и привычное облегчение, и неловкость, поглядев на материнское черепаховое пенсне. Ей показалось, что мать, пристально смотревшая на нее сквозь свои стекла, что-то заподозрила.
- Ты хорошо спала, Евгения? – спросила мать. Женя улыбнулась ее строгости.
- Хорошо, мама.
Она опустила глаза и пригладила рукой карман, оттопыренный письмом.
- Ты сегодня будешь мне нужна, - сказала мадам Прозорова, когда подруги уселись за стол в гостиной. – Дуня с утра уехала домой, у нее в семье несчастье.
У Жени захолонуло сердце.
- Что?..
Перед глазами, помимо воли, возникли строки из ночного страстного и страшного письма. Хотя к их прислуге Авдотье Василий Морозов не мог иметь никакого отношения…
- Что случилось у Дуни? – повторила Женя.
- Ничего, что имело бы к тебе отношение, - строго и удивленно сказала мать, наблюдавшая за ее лицом. – Но ты будешь мне нужна весь день. Отпусти Александру, ее наверняка ждут собственные домашние дела.
Женя кивнула.
- Мама…
- Что, Евгения?
Женя хотела спросить, не слышала ли мать чего-нибудь ночью, не взломал ли кто-нибудь дверь; и только в последнюю минуту спохватилась. Сказать такое было бы невообразимо глупо. Конечно, все спокойно! Иначе мать первая забила бы тревогу!
- Ах, ничего, мама. Я стала слишком… впечатлительна, - ответила Женя.
Серафима Афанасьевна смерила ее настороженным и недовольным взглядом, потом покачала головой, но промолчала. Мать никогда не была близка Жене; впрочем, та никогда и не делала попытки с нею сблизиться.
Саша и Женя молча допили чай со сливками и сухарями; потом Саша первая поднялась, стараясь вежливо и бодро улыбаться.
- Благодарю вас за гостеприимство, Серафима Афанасьевна. Мне и вправду пора, вы были так добры, что напомнили.
Госпожа Прозорова суховато рассмеялась и, как ни странно, показалась при этом добрее.
- Я вовсе не хотела отделаться от тебя, Саша. Я ее хочу в чувство привести, - она энергично кивнула на дочь, и Саша на мгновение испугалась, что они с Женей раскрыты. Но Серафима Афанасьевна подразумевала, конечно, другое – то же, что и всегда.
Женя была "неудачная".
- Я провожу Сашу, - сказала Женя, проглотив обиду; она встала из-за стола и посмотрела на Серафиму Афанасьевну.
Мать спокойно кивнула.
- Идем, - Женя так же сухо, как мать говорила с ней самой, пригласила Сашу следовать за собой и быстро направилась из гостиной в прихожую.
Она сама не знала, отчего так спешит: посмотреть на дверь?
Дверь была закрыта. Конечно! Как глупо!
"Дуня же уехала, - сообразила Женя, уже очутившись около двери и проведя рукой по закрытому замку. – За ней закрыли дверь или она сама заперла! И папа уходил из дома! Ах, надо было ночью все проверить – дура!.."
Почему она не подумала о том, чтобы проверить входную дверь, ночью, найдя у подножия чердачной лестницы письмо от Василия?
"Я думала… думала, что за этим кроется что-то сверхчувственное. Что-то фантастическое, - проплывало в голове у Жени, с тоской смотревшей на свою надежную, обыкновенную дверь.
Теперь об этой двери никого не спросишь!
"Может быть, Дуня нашла ее открытой, но не задумалась над этим – раз у нее самой случилась беда, - подумала Женя. – А если и так! Наверное, мы сами забыли запереться! Дура несчастная!"
- Женька, ты что? – тихо окликнула ее Саша, с тревогой наблюдавшая за Жениными манипуляциями.
- Ничего. В глупости своей убеждаюсь, - ответила Женя.
Она вымученно улыбнулась Саше, потом отперла дверь.
- До свидания.
- Ты… правда ничего?
Саша посмотрела на карман Жениного халата, в котором лежало письмо от "поклонника", потом подняла глаза.
Женя смотрела на нее с вызовом.
- Ты дала слово, - напомнила она.
Саша кивнула, потом отвернулась и направилась прочь – как-то печально, неуверенно, против обыкновения. Ее снедала тревога. Женя хотела бы облегчить эту тревогу, но не могла… она была обязана разобраться в ночном происшествии своими силами, не привлекая власти или общественность.
- Женя! – позвал ее из гостиной властный, встревоженный мамин голос. – Евгения!
- Иду!
В конце концов мама предоставит ее самой себе – хотя бы на какое-то время. Спеша на зов Серафимы Афанасьевны, Женя еще раз разгладила письмо в кармане. Письмо это было необыкновенно – более, чем хулиганская выходка или даже покушение на ее честь.
Мать отпустила Женю вечером, наказав еще "не болтаться без дела". Конечно, Серафиму Афанасьевну тоже беспокоили спиритические увлечения их "кружка". Сама госпожа Прозорова этих увлечений не разделяла – она во всем была солидарна с мужем, когда-то пересказавшим ей "суждение о спиритизме" великого Менделеева.
"Спиритизм выражает недовольство, неудовлетворение отвлечёнными понятиями философии и нравственности; говоря о духах философы доказывали существование, бытие сверхъестественного мира, а спириты этот мир спустили на землю, показывают за грош, должны доказывать материальность духов", - писал великий химик в ответ на письмо некоей "Матери семейства", обвинившей его в "грубом материализме".
Женя Прозорова была знакома с этим суждением, но не видела в словах Менделеева решительно ничего, что доказывало бы обратное – "нематериальность духов", как это было бы желательно многим.
Комиссия же для рассмотрения спиритических явлений, учрежденная двадцать пять лет назад и сделавшая отрицательный вывод относительно наблюдаемых медиумов, не могла, тем не менее, своим выводом насчет этих именно медиумов заставить "трансцендентальное" исчезнуть – буде оно существовало…
Поднимаясь по лестнице в свою спальню, Женя вытащила из кармана письмо. Она заметила в нем несколько странностей – помимо неслыханной дерзости писавшего; в письме не стояло ни подписи, ни обращения, и угадать авторство можно было только по почерку. "Он словно бы и вовсе не намеревался отсылать его, - думала Женя, отбросив соображения насчет того, каким образом ее поклонник проник в дом. – Загадка! Нужно выяснить, где сейчас Василий и чем занят. Как жаль, что нельзя привлечь полицию!"
Оказавшись у себя в комнате, Женя плотно закрыла дверь, потом подошла к письменному столу. Когда-то Василий писал ей, иначе она не узнала бы его почерка – единственный молодой человек, вступивший с нею в переписку; кажется, Женя и в самом деле увлекла его тогда, полтора года назад. Она должна была сохранить у себя его адрес. Если он все еще живет со своей семьей…
"Я напишу ему и попрошу о встрече", - подумала Женя.
Девушка сознавала, что это может быть смертельно опасно – мало того, что Василий, по-видимому, не в себе; она ведь еще и никого не ставила в известность об их сношениях. Но Женя решилась это сделать и не собиралась отступать.
Не откладывая дела в долгий ящик, Женя села за стол и, немного подумав, принялась за письмо. На столе у нее всегда лежала наготове пачка писчей бумаги, хотя писала она по большей части не письма, а стихи и рассказы.
* Женские курсы.
- Женя, он может быть сейчас в доме, - сказала Саша.
Она сидела над постелью подруги; Женя лежала спиной к ней и упорно не поворачивалась. Саша не была личностью истерического устройства, как и мистического склада характера; но такие весомые материальные улики, как непристойно-угрожающее письмо - пусть и непонятно как попавшее к адресату - вызывали в ней жажду действовать.
Саша опасалась, что Женя по натуре и истеричка, и мистик – хотя обычно Женя была рассудительна. Но чрезмерная ее нервность всегда беспокоила Сашу. Отчего же сейчас Женя не пугается, не хочет ничего сделать!..
- Его нет в доме, - наконец холодно отозвалась Женя, не поворачиваясь к Саше. – Ложись, Саша, или не проснешься к утреннему чаю. Ты знаешь, что мама не любит этого.
- Женя, ты сама сумасшедшая!
И тут Женя обернулась к Саше. Посмотрела на подругу снизу вверх; и вдруг Саша поняла, что Женя вовсе не уродлива. Очки, которые она постоянно носила, смазывали ее черты, как плохой художник: настоящее лицо Жени было тонкое и выразительное, еще интереснее из-за бледности… а зеленые глаза еще более выделяли их обладательницу из посредственности.
- У меня есть причины на то, чтобы молчать, - проговорила хозяйская дочь. – Пожалуйста, обещай, что тоже промолчишь.
Саша несколько мгновений кусала губы в раздумье, потом кивнула.
Знала, что поступила очень неумно, но отступать было поздно. Женя улыбнулась подруге и снова отвернулась к стене.
Саша вздохнула и молча вернулась в свою постель, заинтригованная Жениным поведением и очень недовольная собой – как мать, которую дети вовлекли в свои проказы.
Она посмотрела подруге в спину – и вдруг перекрестила ее.
- Непутевая ты моя…
Женя, по-видимому, уже спала.
Саша вскоре уснула тоже.
Обе, несмотря на благие намерения, разоспались и встали поздно – хотя надобности спешить не было: ни той, ни другой не нужно было идти на занятия*, гостей Прозоровы не ждали и ничего срочного по хозяйству Серафима Афанасьевна не затевала.
Саша встала первой и осторожно разбудила подругу. Женя пошевелилась, и под ней хрустнул вчерашний прямоугольник письма; но она встала с усталой улыбкой, как будто и не было ничего.
- С добрым утром, Саша.
Они по очереди умылись над большим рукомойником в ванной. Саша надела вчерашнее шелковое темное платье, достаточно приличное, чтобы показаться перед мадам Прозоровой, давно и хорошо знавшей ее. Женя же надела легкий утренний халат, волосы подобрав лентой на затылке и скрепив гребешком надо лбом. Отец уже должен был давно уйти на службу, и можно было держаться свободно.
- С добрым утром, - приветствовала Сашу и Женю Серафима Афанасьевна; Женя почувствовала и привычное облегчение, и неловкость, поглядев на материнское черепаховое пенсне. Ей показалось, что мать, пристально смотревшая на нее сквозь свои стекла, что-то заподозрила.
- Ты хорошо спала, Евгения? – спросила мать. Женя улыбнулась ее строгости.
- Хорошо, мама.
Она опустила глаза и пригладила рукой карман, оттопыренный письмом.
- Ты сегодня будешь мне нужна, - сказала мадам Прозорова, когда подруги уселись за стол в гостиной. – Дуня с утра уехала домой, у нее в семье несчастье.
У Жени захолонуло сердце.
- Что?..
Перед глазами, помимо воли, возникли строки из ночного страстного и страшного письма. Хотя к их прислуге Авдотье Василий Морозов не мог иметь никакого отношения…
- Что случилось у Дуни? – повторила Женя.
- Ничего, что имело бы к тебе отношение, - строго и удивленно сказала мать, наблюдавшая за ее лицом. – Но ты будешь мне нужна весь день. Отпусти Александру, ее наверняка ждут собственные домашние дела.
Женя кивнула.
- Мама…
- Что, Евгения?
Женя хотела спросить, не слышала ли мать чего-нибудь ночью, не взломал ли кто-нибудь дверь; и только в последнюю минуту спохватилась. Сказать такое было бы невообразимо глупо. Конечно, все спокойно! Иначе мать первая забила бы тревогу!
- Ах, ничего, мама. Я стала слишком… впечатлительна, - ответила Женя.
Серафима Афанасьевна смерила ее настороженным и недовольным взглядом, потом покачала головой, но промолчала. Мать никогда не была близка Жене; впрочем, та никогда и не делала попытки с нею сблизиться.
Саша и Женя молча допили чай со сливками и сухарями; потом Саша первая поднялась, стараясь вежливо и бодро улыбаться.
- Благодарю вас за гостеприимство, Серафима Афанасьевна. Мне и вправду пора, вы были так добры, что напомнили.
Госпожа Прозорова суховато рассмеялась и, как ни странно, показалась при этом добрее.
- Я вовсе не хотела отделаться от тебя, Саша. Я ее хочу в чувство привести, - она энергично кивнула на дочь, и Саша на мгновение испугалась, что они с Женей раскрыты. Но Серафима Афанасьевна подразумевала, конечно, другое – то же, что и всегда.
Женя была "неудачная".
- Я провожу Сашу, - сказала Женя, проглотив обиду; она встала из-за стола и посмотрела на Серафиму Афанасьевну.
Мать спокойно кивнула.
- Идем, - Женя так же сухо, как мать говорила с ней самой, пригласила Сашу следовать за собой и быстро направилась из гостиной в прихожую.
Она сама не знала, отчего так спешит: посмотреть на дверь?
Дверь была закрыта. Конечно! Как глупо!
"Дуня же уехала, - сообразила Женя, уже очутившись около двери и проведя рукой по закрытому замку. – За ней закрыли дверь или она сама заперла! И папа уходил из дома! Ах, надо было ночью все проверить – дура!.."
Почему она не подумала о том, чтобы проверить входную дверь, ночью, найдя у подножия чердачной лестницы письмо от Василия?
"Я думала… думала, что за этим кроется что-то сверхчувственное. Что-то фантастическое, - проплывало в голове у Жени, с тоской смотревшей на свою надежную, обыкновенную дверь.
Теперь об этой двери никого не спросишь!
"Может быть, Дуня нашла ее открытой, но не задумалась над этим – раз у нее самой случилась беда, - подумала Женя. – А если и так! Наверное, мы сами забыли запереться! Дура несчастная!"
- Женька, ты что? – тихо окликнула ее Саша, с тревогой наблюдавшая за Жениными манипуляциями.
- Ничего. В глупости своей убеждаюсь, - ответила Женя.
Она вымученно улыбнулась Саше, потом отперла дверь.
- До свидания.
- Ты… правда ничего?
Саша посмотрела на карман Жениного халата, в котором лежало письмо от "поклонника", потом подняла глаза.
Женя смотрела на нее с вызовом.
- Ты дала слово, - напомнила она.
Саша кивнула, потом отвернулась и направилась прочь – как-то печально, неуверенно, против обыкновения. Ее снедала тревога. Женя хотела бы облегчить эту тревогу, но не могла… она была обязана разобраться в ночном происшествии своими силами, не привлекая власти или общественность.
- Женя! – позвал ее из гостиной властный, встревоженный мамин голос. – Евгения!
- Иду!
В конце концов мама предоставит ее самой себе – хотя бы на какое-то время. Спеша на зов Серафимы Афанасьевны, Женя еще раз разгладила письмо в кармане. Письмо это было необыкновенно – более, чем хулиганская выходка или даже покушение на ее честь.
Мать отпустила Женю вечером, наказав еще "не болтаться без дела". Конечно, Серафиму Афанасьевну тоже беспокоили спиритические увлечения их "кружка". Сама госпожа Прозорова этих увлечений не разделяла – она во всем была солидарна с мужем, когда-то пересказавшим ей "суждение о спиритизме" великого Менделеева.
"Спиритизм выражает недовольство, неудовлетворение отвлечёнными понятиями философии и нравственности; говоря о духах философы доказывали существование, бытие сверхъестественного мира, а спириты этот мир спустили на землю, показывают за грош, должны доказывать материальность духов", - писал великий химик в ответ на письмо некоей "Матери семейства", обвинившей его в "грубом материализме".
Женя Прозорова была знакома с этим суждением, но не видела в словах Менделеева решительно ничего, что доказывало бы обратное – "нематериальность духов", как это было бы желательно многим.
Комиссия же для рассмотрения спиритических явлений, учрежденная двадцать пять лет назад и сделавшая отрицательный вывод относительно наблюдаемых медиумов, не могла, тем не менее, своим выводом насчет этих именно медиумов заставить "трансцендентальное" исчезнуть – буде оно существовало…
Поднимаясь по лестнице в свою спальню, Женя вытащила из кармана письмо. Она заметила в нем несколько странностей – помимо неслыханной дерзости писавшего; в письме не стояло ни подписи, ни обращения, и угадать авторство можно было только по почерку. "Он словно бы и вовсе не намеревался отсылать его, - думала Женя, отбросив соображения насчет того, каким образом ее поклонник проник в дом. – Загадка! Нужно выяснить, где сейчас Василий и чем занят. Как жаль, что нельзя привлечь полицию!"
Оказавшись у себя в комнате, Женя плотно закрыла дверь, потом подошла к письменному столу. Когда-то Василий писал ей, иначе она не узнала бы его почерка – единственный молодой человек, вступивший с нею в переписку; кажется, Женя и в самом деле увлекла его тогда, полтора года назад. Она должна была сохранить у себя его адрес. Если он все еще живет со своей семьей…
"Я напишу ему и попрошу о встрече", - подумала Женя.
Девушка сознавала, что это может быть смертельно опасно – мало того, что Василий, по-видимому, не в себе; она ведь еще и никого не ставила в известность об их сношениях. Но Женя решилась это сделать и не собиралась отступать.
Не откладывая дела в долгий ящик, Женя села за стол и, немного подумав, принялась за письмо. На столе у нее всегда лежала наготове пачка писчей бумаги, хотя писала она по большей части не письма, а стихи и рассказы.
* Женские курсы.
Глава 4
"Василий, я хотела бы встретиться с вами тайно и переговорить, - писала Женя. – Это вопрос, очень волнующий меня, который нужно разрешить как можно скорее. Иначе может пострадать ваша и моя честь".
Женя помедлила.
Обращаться ли к нему по имени – или называть по имени-отчеству; а может, "господин Морозов" или "сударь"? Кто знает, что может рассердить… душевнобольного?
"Нет, он не может быть душевнобольным!"
Женя чуть было не влюбилась в него тогда, давно – глубокий взгляд карих глаз, приятное и почтительное обращение… "интересная бледность"…
Хотя она, конечно, совершенно не знала его. Как Саша не знает своих кавалеров – хотя и думает, что понимает всех вокруг.
Женя просмотрела свое послание: собственно, она все сказала. Девушка, нахмурившись, подписалась: "Евгения Прозорова", потом достала из ящика стола чистый конверт. Они редко были ей нужны.
Мать что-то шила за столом в гостиной – до Жени доносился стрекот швейной машинки; а значит, можно будет отправить письмо сегодня же, незаметно. А ответа ждать… можно уже завтра.
Если сегодня ночью не будет нового сюрприза.
Женя неожиданно для себя обрадовалась, что спит на втором этаже и может запереть и дверь в свою комнату, и окно. И входную дверь следует проверить. Кто знает…
"Я схожу с ума, я положительно схожу с ума", - подумала Женя.
Она прокралась со своим письмом мимо матери – отца еще не было – и провернула свою секретную операцию.
Спать Жене предстояло одной, в спальне – но это было теперь почти так же жутко, как и спать на чердаке; даже с кошкой. Женя взяла Незабудку к себе в кровать. Кошка ночью обычно разгуливала по дому, но к такому ущемлению своей свободы отнеслась покладисто и заснула быстрее хозяйки, свернувшись клубочком на ее одеяле. Женя завидовала такому спокойствию.
- Господи, вразуми его, если он и вправду болен, - прошептала она, глядя на луну вместо Бога. Молиться чему-то, чего не определить словами и не увидеть, ей в последнее, сознательное, время было странно. Потом Женя быстро перекрестилась и забралась в постель.
Повертела головой, проверяя, заперта ли дверь в комнату, закрыто ли окно; потом придвинула к себе спящую кошку и со вздохом закрыла глаза.
Утром она проснулась рано – сама; Женя была бодра необыкновенно. Незабудки рядом не было, она жалобно мяукала под дверью. Просилась наружу, конечно.
Женя с улыбкой спрыгнула с кровати, подбежала к двери и выпустила любимицу. Незабудка мяукнула на прощанье и удалилась, распушив хвост. Женя усмехнулась. Ей почему-то казалось, что кошка ее понимает и поддерживает в новых начинаниях.
Женя тщательно умылась, нарядилась в красивое желтое муслиновое платье с оборками, волосы уложила венцом на голове. Почему-то ей хотелось предварить этим ритуалом получение ответа от Василия, как будто его письмо могло независимо от него увидеть ее.
После этого Женя на цыпочках вышла из дома – день был воскресный, и если родители и встали, она не слышала их – и подошла проверить почтовый ящик.
Ответ должен был уже прийти. Если верно, что Василий не уезжал на юг.
И действительно, в ящике лежало письмо – на ее имя…
Женя сама не знала, как добежала до своей комнаты, где могла свободно прочитать это послание. В глазах темнело, ноги подкашивались. Она даже не сразу увидела, что почерк, которым надписано письмо, отличается от почерка Василия…
Плюхнувшись на свою еще разобранную постель, Женя надорвала конверт и вытащила сложенный вчетверо листок. Его покрывал тот же чужой почерк.
"Евгения Романовна!
Мой брат сейчас пребывает в Одессе, а я имел несчастье ошибкой вскрыть Ваше письмо к нему вместо него".
Женя ахнула. Вот это скандал!
"Приношу свои извинения, сударыня. Но никаких Ваших тайн я не разглашу, можете быть покойны. Василий появится дома через две недели, и я незамедлительно уведомлю его о Вашем желании с ним встретиться. Еще раз уверяю Вас в моем абсолютном молчании относительно этого дела.
И.И.Морозов".
Женя прикрыла глаза рукой. Она не знала, куда деваться от стыда. Мало того, что теперь в эту позорную и странную тайну посвящен посторонний мужчина… так еще и дела не повернуть вспять: Женя не может попросить "И.И.Морозова" - Игоря Исаевича, если она не ошибается – ничего не говорить Василию. Все только запутается, история может получить огласку…
Остается только надеяться на порядочность этого человека. О котором Женя знает еще меньше, чем о Василии: то есть ровным счетом ничего, кроме того, что он старший брат ее поклонника. И кто знает, действительно ли ошибкой он вскрыл письмо к брату, написанное незнакомой барышней?..
И тут Жене пришли в голову новые соображения.
- Боже мой, если Василий в Одессе, что же это значит? – прошептала она вслух, невидяще уставившись в стену своей комнаты, оклеенную выгоревшими обоями. – Каким же образом вот это…
"Вот это" уже давно лежало в ящике ее стола, глубоко погребенное под другими бумагами и запертое на ключик, который Женя носила с собой. Будет катастрофа, если об этом письме дознаются родители – а еще более, если они дознаются о том, что дочь умолчала о его получении.
И Женя не знала, как дотерпит две недели до возвращения Василия. Желание узнать, в чем же причина загадочного происшествия с ней, во много раз возросло, когда стало невозможно поговорить с Василием немедленно.
"Может быть, я снова получу от него весть на расстоянии", - с насмешкой над самой собой и вместе с тем с ужасом подумала Женя. Как такое может быть? А вдруг это не Василий написал – а кто-нибудь другой, находившийся поблизости: погрузившись в "сомнамбулическое" или какое-нибудь подобное же состояние? Как это узнать?
Оставалось только надеяться, что все обойдется.
Хотя в глубине души Жене очень хотелось, чтобы "чудеса" продолжались. Этого требовала какая-то часть ее существа, неудовлетворенная обыденной жизнью и обыденным объяснением жизни. Должно было быть то, что не поддавалось такому объяснению.
"Бога изгнали из науки, и наука распадается", - подумала девушка неожиданно для себя – хотя христианской религии давно не следовала, кроме как формально.
Этой второй одинокой ночью Жене опять послышались странные стуки – теперь уже в дверь спальни. Но никаких больше посланий она не получала. Вечером она встретилась с Сашей и рассказала ей обо всем – прежде всего, о том, что Василий в действительности далеко…
- Ты не можешь этого знать, - заметила трезвомыслящая Саша. – Как ты поверишь слова Игоря Морозова об отсутствии его брата дома? Ты и Василия-то не знаешь.
- Ну да, никак не поверю, - согласилась Женя после разочарованного молчания. – Говоря об этом отдельном явлении. Но ведь я и сегодня слышала подозрительный стук, а входная дверь была нетронута. По моему мнению, эти явления должны в совокупности составить убедительную картину…
- Картину чего? – чуть насмешливо, но и встревоженно спросила Саша. – По моему мнению, Женя, тебе следует заявить об этом. Кто-то определенно угрожает тебе.
- Ах, нет!
Женя даже побледнела, рассердившись.
- Это не угроза, - напористо прошептала она. – Это не сознательное действие. Здесь что-то необъясненное, чего пока нельзя спугнуть вмешательством… понимаешь?
Саша покачала головой.
- Нет, не понимаю и не хочу.
- Именно – не хочешь, - гневно ответила Женя.
Помолчала, остыла немного.
- Но прошу тебя: молчи.
- Хорошо, - ответила Саша. По-матерински покачала головой. – Что уж с тобой делать…
- Ты часто бываешь как моя мама, - заметила Женя, но в этом замечании не было ничего лестного. – Мама тоже думает, что все на свете знает, и ее необычайно трудно разубедить.
Саша обиделась.
- Ну, знаешь ли, Евгения…
Тут она рассмеялась, поняв, что действительно копирует Серафиму Афанасьевну. Но сравнение с ней было для Саши лестно, хотя Женя не собиралась хвалить ее.
Просто Женя была еще в чем-то дитя.
Игорь Морозов сдержал свое слово в одном отношении – он действительно уведомил Женю о возвращении своего брата.
Хотя Женя не могла знать, сдержал ли он обещание хранить ее тайну.
Однако при мысли о том, что вот-вот она увидится с виновником всех своих тревог, Женя забыла обо всем остальном. Она написала второе письмо Василию, в котором повторила свою просьбу встретиться. Жене было очень неловко повторять такое, но, конечно, иначе и быть не могло – Игорь Морозов не мог назначить ей свидание за младшего брата; и, по-видимому, из деликатности счел необходимым прежде всего уведомить ее о его возвращении, не посвящая в девичью тайну самого Василия… Может быть, она уже раздумала видеться с ним…
Женя почувствовала благодарность, осмыслив поступок Игоря Морозова. По-видимому, это был действительно благородный человек.
И ей наконец пришел – сознательный – ответ самого Василия: тон этого письма был ничуть не похож на тон того ночного послания и напоминал манеру его старшего брата. Более легко, но так же почтительно Василий предлагал Жене встретиться назавтра у ее дома, в саду, в семь вечера.
"Василий, я хотела бы встретиться с вами тайно и переговорить, - писала Женя. – Это вопрос, очень волнующий меня, который нужно разрешить как можно скорее. Иначе может пострадать ваша и моя честь".
Женя помедлила.
Обращаться ли к нему по имени – или называть по имени-отчеству; а может, "господин Морозов" или "сударь"? Кто знает, что может рассердить… душевнобольного?
"Нет, он не может быть душевнобольным!"
Женя чуть было не влюбилась в него тогда, давно – глубокий взгляд карих глаз, приятное и почтительное обращение… "интересная бледность"…
Хотя она, конечно, совершенно не знала его. Как Саша не знает своих кавалеров – хотя и думает, что понимает всех вокруг.
Женя просмотрела свое послание: собственно, она все сказала. Девушка, нахмурившись, подписалась: "Евгения Прозорова", потом достала из ящика стола чистый конверт. Они редко были ей нужны.
Мать что-то шила за столом в гостиной – до Жени доносился стрекот швейной машинки; а значит, можно будет отправить письмо сегодня же, незаметно. А ответа ждать… можно уже завтра.
Если сегодня ночью не будет нового сюрприза.
Женя неожиданно для себя обрадовалась, что спит на втором этаже и может запереть и дверь в свою комнату, и окно. И входную дверь следует проверить. Кто знает…
"Я схожу с ума, я положительно схожу с ума", - подумала Женя.
Она прокралась со своим письмом мимо матери – отца еще не было – и провернула свою секретную операцию.
Спать Жене предстояло одной, в спальне – но это было теперь почти так же жутко, как и спать на чердаке; даже с кошкой. Женя взяла Незабудку к себе в кровать. Кошка ночью обычно разгуливала по дому, но к такому ущемлению своей свободы отнеслась покладисто и заснула быстрее хозяйки, свернувшись клубочком на ее одеяле. Женя завидовала такому спокойствию.
- Господи, вразуми его, если он и вправду болен, - прошептала она, глядя на луну вместо Бога. Молиться чему-то, чего не определить словами и не увидеть, ей в последнее, сознательное, время было странно. Потом Женя быстро перекрестилась и забралась в постель.
Повертела головой, проверяя, заперта ли дверь в комнату, закрыто ли окно; потом придвинула к себе спящую кошку и со вздохом закрыла глаза.
Утром она проснулась рано – сама; Женя была бодра необыкновенно. Незабудки рядом не было, она жалобно мяукала под дверью. Просилась наружу, конечно.
Женя с улыбкой спрыгнула с кровати, подбежала к двери и выпустила любимицу. Незабудка мяукнула на прощанье и удалилась, распушив хвост. Женя усмехнулась. Ей почему-то казалось, что кошка ее понимает и поддерживает в новых начинаниях.
Женя тщательно умылась, нарядилась в красивое желтое муслиновое платье с оборками, волосы уложила венцом на голове. Почему-то ей хотелось предварить этим ритуалом получение ответа от Василия, как будто его письмо могло независимо от него увидеть ее.
После этого Женя на цыпочках вышла из дома – день был воскресный, и если родители и встали, она не слышала их – и подошла проверить почтовый ящик.
Ответ должен был уже прийти. Если верно, что Василий не уезжал на юг.
И действительно, в ящике лежало письмо – на ее имя…
Женя сама не знала, как добежала до своей комнаты, где могла свободно прочитать это послание. В глазах темнело, ноги подкашивались. Она даже не сразу увидела, что почерк, которым надписано письмо, отличается от почерка Василия…
Плюхнувшись на свою еще разобранную постель, Женя надорвала конверт и вытащила сложенный вчетверо листок. Его покрывал тот же чужой почерк.
"Евгения Романовна!
Мой брат сейчас пребывает в Одессе, а я имел несчастье ошибкой вскрыть Ваше письмо к нему вместо него".
Женя ахнула. Вот это скандал!
"Приношу свои извинения, сударыня. Но никаких Ваших тайн я не разглашу, можете быть покойны. Василий появится дома через две недели, и я незамедлительно уведомлю его о Вашем желании с ним встретиться. Еще раз уверяю Вас в моем абсолютном молчании относительно этого дела.
И.И.Морозов".
Женя прикрыла глаза рукой. Она не знала, куда деваться от стыда. Мало того, что теперь в эту позорную и странную тайну посвящен посторонний мужчина… так еще и дела не повернуть вспять: Женя не может попросить "И.И.Морозова" - Игоря Исаевича, если она не ошибается – ничего не говорить Василию. Все только запутается, история может получить огласку…
Остается только надеяться на порядочность этого человека. О котором Женя знает еще меньше, чем о Василии: то есть ровным счетом ничего, кроме того, что он старший брат ее поклонника. И кто знает, действительно ли ошибкой он вскрыл письмо к брату, написанное незнакомой барышней?..
И тут Жене пришли в голову новые соображения.
- Боже мой, если Василий в Одессе, что же это значит? – прошептала она вслух, невидяще уставившись в стену своей комнаты, оклеенную выгоревшими обоями. – Каким же образом вот это…
"Вот это" уже давно лежало в ящике ее стола, глубоко погребенное под другими бумагами и запертое на ключик, который Женя носила с собой. Будет катастрофа, если об этом письме дознаются родители – а еще более, если они дознаются о том, что дочь умолчала о его получении.
И Женя не знала, как дотерпит две недели до возвращения Василия. Желание узнать, в чем же причина загадочного происшествия с ней, во много раз возросло, когда стало невозможно поговорить с Василием немедленно.
"Может быть, я снова получу от него весть на расстоянии", - с насмешкой над самой собой и вместе с тем с ужасом подумала Женя. Как такое может быть? А вдруг это не Василий написал – а кто-нибудь другой, находившийся поблизости: погрузившись в "сомнамбулическое" или какое-нибудь подобное же состояние? Как это узнать?
Оставалось только надеяться, что все обойдется.
Хотя в глубине души Жене очень хотелось, чтобы "чудеса" продолжались. Этого требовала какая-то часть ее существа, неудовлетворенная обыденной жизнью и обыденным объяснением жизни. Должно было быть то, что не поддавалось такому объяснению.
"Бога изгнали из науки, и наука распадается", - подумала девушка неожиданно для себя – хотя христианской религии давно не следовала, кроме как формально.
Этой второй одинокой ночью Жене опять послышались странные стуки – теперь уже в дверь спальни. Но никаких больше посланий она не получала. Вечером она встретилась с Сашей и рассказала ей обо всем – прежде всего, о том, что Василий в действительности далеко…
- Ты не можешь этого знать, - заметила трезвомыслящая Саша. – Как ты поверишь слова Игоря Морозова об отсутствии его брата дома? Ты и Василия-то не знаешь.
- Ну да, никак не поверю, - согласилась Женя после разочарованного молчания. – Говоря об этом отдельном явлении. Но ведь я и сегодня слышала подозрительный стук, а входная дверь была нетронута. По моему мнению, эти явления должны в совокупности составить убедительную картину…
- Картину чего? – чуть насмешливо, но и встревоженно спросила Саша. – По моему мнению, Женя, тебе следует заявить об этом. Кто-то определенно угрожает тебе.
- Ах, нет!
Женя даже побледнела, рассердившись.
- Это не угроза, - напористо прошептала она. – Это не сознательное действие. Здесь что-то необъясненное, чего пока нельзя спугнуть вмешательством… понимаешь?
Саша покачала головой.
- Нет, не понимаю и не хочу.
- Именно – не хочешь, - гневно ответила Женя.
Помолчала, остыла немного.
- Но прошу тебя: молчи.
- Хорошо, - ответила Саша. По-матерински покачала головой. – Что уж с тобой делать…
- Ты часто бываешь как моя мама, - заметила Женя, но в этом замечании не было ничего лестного. – Мама тоже думает, что все на свете знает, и ее необычайно трудно разубедить.
Саша обиделась.
- Ну, знаешь ли, Евгения…
Тут она рассмеялась, поняв, что действительно копирует Серафиму Афанасьевну. Но сравнение с ней было для Саши лестно, хотя Женя не собиралась хвалить ее.
Просто Женя была еще в чем-то дитя.
Игорь Морозов сдержал свое слово в одном отношении – он действительно уведомил Женю о возвращении своего брата.
Хотя Женя не могла знать, сдержал ли он обещание хранить ее тайну.
Однако при мысли о том, что вот-вот она увидится с виновником всех своих тревог, Женя забыла обо всем остальном. Она написала второе письмо Василию, в котором повторила свою просьбу встретиться. Жене было очень неловко повторять такое, но, конечно, иначе и быть не могло – Игорь Морозов не мог назначить ей свидание за младшего брата; и, по-видимому, из деликатности счел необходимым прежде всего уведомить ее о его возвращении, не посвящая в девичью тайну самого Василия… Может быть, она уже раздумала видеться с ним…
Женя почувствовала благодарность, осмыслив поступок Игоря Морозова. По-видимому, это был действительно благородный человек.
И ей наконец пришел – сознательный – ответ самого Василия: тон этого письма был ничуть не похож на тон того ночного послания и напоминал манеру его старшего брата. Более легко, но так же почтительно Василий предлагал Жене встретиться назавтра у ее дома, в саду, в семь вечера.
Глава 5
У Прозоровых ужинали в восемь – Женя не знала, помнил ли об этом Василий; но могла выйти большая неловкость, если бы его заметил кто-нибудь из домашних. Василий бывал у них в гостях, но не успел сойтись с их семьей коротко. Серафима Афанасьевна, хотя и хотела выдать Женю замуж, еще не успела даже взять Василия на заметку: подозрительность к чужим людям, желавшим стать "своими", у мадам Прозоровой тотчас же многократно увеличивалась.
Но Женя не собиралась предупреждать мать о свидании с молодым человеком – сказала, что пойдет прогуляться в парк с Сашей. Если Сашу спросят, она не выдаст подругу.
Женя в этот день больше, чем когда либо, жалела, что носит уродующие ее очки – хотя понравиться Василию снова было отнюдь не главною ее целью. Осознав, что вообще стремится завлечь Василия, Женя удивилась себе. Должно быть, такова женская природа – невозможно не желать понравиться...
Женя надела платье, в котором казалась себе почти привлекательной: зеленое, которое шло к ее глазам, с пышной нижней юбкой. Волосы она уложила высоко на затылке – и даже, стыдясь, подколола к ним накладные локоны, хотя обычно презирала такие ухищрения. Потом Женя долго смотрелась в зеркало в спальне.
Не будь на ней этих мерзких очков, она была бы сейчас почти хороша!
"Что же думать о том, чего нет и не будет, - подумала Женя, отвернувшись от зеркала. – Красивая, но заурядная особа состарится и испортится, а умная не поглупеет".
При мысли о "красивой заурядной особе" ей почему-то представилась Саша, и Женя виновато закусила губу. Потом еще раз посмотрела в зеркало - глубоко вздохнула, провела руками по плечам, по бедрам, разглаживая платье. Затем взяла с комода расшитую бисером голубую сумочку-ридикюль, которая вообще-то не подходила к ее туалету. Но в сумочке лежало то, что некуда было больше спрятать, выходя на улицу. "То самое" письмо, которое Женя думала, если совсем расхрабрится, пустить в дело…
Хотя нет, нет, невозможно, слишком постыдно.
Стараясь производить как можно меньше шуму, Женя спустилась на первый этаж… замерла, потом ужом проскользнула мимо гостиной и на носочках пробежала в прихожую, только там вспомнив, что в таком поведении не было нужды. Она же отпрашивалась у матери. Улыбнувшись, Женя обулась. Подошла к двери и остановилась, сжав руками в белых кружевных митенках* свою сумочку.
Страшно! Стыдно!
Женя раскраснелась, точно шла на любовное свидание, хотя ей было страшно и стыдно, и больше всего хотелось бы повернуть назад. Но было нельзя. Женя хотела перекреститься, но потом подумала, что это превращается в дурную нервическую привычку; нахмурилась и, отперев дверь, шагнула на улицу.
Еще шагая по дорожке, ведущей к их дому, Женя увидела высокую мужскую фигуру, в которой тотчас же узнала Василия, хотя не видела его более года. Он был в светлом летнем костюме, но притом в белых лайковых перчатках. Женя ясно увидела это, когда молодой человек поднял руку и помахал ей; раньше, чем рассмотрела его лицо, девушка поняла, что Василий Морозов улыбается.
"Господи… господи", - думала она, шагая к нему как автомат. Липы и яблони над головой нежно шелестели и благоухали, но Женя не видела и не сознавала ничего, кроме Василия. Это со стороны могло показаться стесненностью от большой любви, но вызвано было противоположным чувством. Хотя Василию, наверное, кажется именно любовь…
- Здравствуйте, Евгения.
Рука в белой кожаной перчатке подхватила ее руку – в кружевной. Женя обрадовалась в миг поцелуя, что между ее кожей и губами Василия оказалась эта ничтожная преграда.
"Словно он способен укусить меня!.."
- Здравствуйте… Василий…
Женя едва не добавила отчество. Василий ощутил дрожание ее руки, увидел страх в ее глазах и истолковал это, должно быть, по-своему. Улыбка его приугасла, зато во взгляде появилось удовольствие.
- Вы хотели объясниться со мной. Пойдемте сядем на скамейку, под деревья, - пригласил ее молодой человек своим приятным мягким, но звучным голосом. Конечно, он уже не сомневался, что Женя влюблена в него по уши.
"Он почти прав…"
Женю пришлось подвести к скамейке, точно хромую или ослабленную болезнью – ноги вдруг одеревенели.
Василий ловко, но деликатно усадил ее на скамью и опустился рядом.
Женя сидела, вцепившись в свою сумочку, как в спасательный круг, и не глядя на своего кавалера. Сказать, что она была в смятении, означало не сказать ничего.
Василий ничуть не подурнел за этот год с лишним – напротив, стал еще лучше: он загорел на юге, темные волосы посветлели от солнца, но…
"Загорел! На юге!"
Женя вскинула глаза, пораженная этой мыслью, и во взгляде Василия мелькнуло изумление. Он даже привстал. Не такого поведения он ожидал от влюбленной барышни.
- Что вы? Что вы хотели мне сказать?
- Василий…
Нет, никак невозможно было называть его "Васей", даже при близком знакомстве. Только полным именем, царственным именем.*
- Василий, вы отдыхали недавно в Одессе?
Юноша улыбнулся с удивлением.
- Да, Евгения, я только что оттуда, - сказал он. – Мне казалось, что вам это известно.
"Игорь рассказал, что я давно добивалась встречи, предатель!"
- Видите ли, Василий…
И тут Женя осознала, что нельзя перейти к сути дела, не предъявив самого порочащего этого молодого человека документа. Ведь то, что произошло, не принадлежало к сфере сознательного, теперь можно было не сомневаться в этом!
Женя зажмурилась на мгновение, потом решительно отомкнула сумочку и полезла в нее своей тонкой, в белых кружевах рукой. Сейчас она достанет этой рукой такую грязь…и на лице Василия появится отвращение, а возможно, и гнев. Он может выйти из себя! Он может…
- Вот, взгляните.
Женя чопорно подала Василию письмо, как самую обыкновенную вещь. Она покраснела и застыла, будто проглотив аршин.
Девушка не смела взглянуть, с каким выражением Василий читает собственную записку к ней. Она некоторое время ничего не слышала; и вот наконец шорох сминаемой бумаги показал ей, что Василий все прочел.
"Хоть бы провалиться сквозь землю!.."
- Женя, что это такое? – наконец прозвучал тот же вопрос, что она уже слышала из уст Саши – только произнесенный мужским голосом.
- Я вам не Женя!
Женя, не сознавая этого, отпрянула от своего кавалера в самый угол скамейки, прижав к груди сумочку.
- Никогда не смейте меня так называть! – звенящим от страха голосом крикнула она. – Поняли? Извольте говорить со мной почтительно!
Василий несколько мгновений сидел, как-то непонятно глядя на нее своими прекрасными темными глазами. А потом он покраснел, губы дрогнули. Юноша привстал, в обтянутом белой перчаткой кулаке хрустнул и окончательно погиб позорный листок.
Василий взмахнул этой рукой, точно нанося удар, и Женя пискнула от ужаса, сжавшись на самом краю скамейки, не смея встать. Прохожих не было – ни души.
- Нет, теперь уж вы извольте мне объяснить, что это значит! – приглушенным, каким-то даже придушенным голосом воскликнул молодой человек. – Что это за аноним? Что за низкие шутки?
Его всего трясло от негодования. Глядя на своего бывшего поклонника, Женя с легкостью могла поверить, что Василий и в самом деле мог учинить над ней все то, о чем говорил в своем письме. Пусть даже не подозревал, что сочинил его.
- Василий, позвольте мне все объяснить, - сказала Женя. От страха она странным образом обрела спокойствие.
Василий резко кивнул. Сложил руки на груди.
- Я вас слушаю, - сказал он, точно обвинитель на суде.
- Я обнаружила это письмо две недели назад, у подножия чердачной лестницы. Я спала там – на чердаке, - стыдясь и страдая, начала Женя. – Я не знаю, каким образом эта записка попала ко мне. Знаю не больше вас! – воскликнула она торопливо, пытаясь угадать, что означает выражение лица ее слушателя. В сумерках становилось все труднее разглядеть его.
- Дальше, - произнес Василий.
Он не менял позы и продолжал смотреть на Женю.
А та вдруг начала сердиться сама. Да что же это такое, в самом деле!..
- Сначала о том, что было прежде. Я была разбужена стуком в чердачный люк, - сказала Женя, чувствуя, как глупо звучат ее слова. – Ну а в другую ночь… кто-то стучался ко мне в дверь спальни…
Василий саркастически кивнул.
- И вы уверены, что это был я, - сказал он.
Женя хлопнула себя по колену. Дурак! Павлин!..
- Да нет же, нет! – зашипела она. – Как вы не поймете? Я думаю, что мы вступили в сферу сверхъестественного…
- Я не верю в сверхъестественное, - холодно ответил Василий, как будто не видел в происшествии с Женей ничего удивительного, только грязь.
- Извините, мадемуазель, мне пора, - Василий вдруг поднялся, точно действительно счел, что разговор окончен. – Я понял вас, и больше, полагаю, здесь говорить не о чем, - договорил юноша, оглядываясь, точно ища место, куда выбросить клочки записки, все еще зажатой у него в кулаке.
Женя стиснула кулаки сама.
Еще чего вздумал, бежать!..
И девица, которая до сих пор дрожала при одной мысли о Василии Морозове, вскочила и загородила ему дорогу.
- Никуда вы не пойдете! – страшным шепотом заявила Женя. – Мы сперва разберем этот случай! Меня опорочили, и причина этому – вы!
Она ткнула пальцем в грудь ошарашенного Василия, так что он чуть не сел обратно на скамейку.
- Пусть даже вы этого не знаете!
- Ну… хорошо, - сказал наконец Василий. Кажется, он тоже счел, что один из них двоих – сумасшедший. Молодой человек сел обратно.
- Каким образом… вы хотите разобрать этот случай? – осторожно спросил он.
Женя глубоко вздохнула и наконец позволила себе улыбнуться.
Села рядом, уже не смущаясь тем, что совсем стемнело, а они - одни.
- Слушайте меня, - сказала она. – Слушайте внимательно.
* Дамские перчатки с отрезанными пальцами.
* Имя "Василий" происходит от титула правителя Византии, "великий василевс".
У Прозоровых ужинали в восемь – Женя не знала, помнил ли об этом Василий; но могла выйти большая неловкость, если бы его заметил кто-нибудь из домашних. Василий бывал у них в гостях, но не успел сойтись с их семьей коротко. Серафима Афанасьевна, хотя и хотела выдать Женю замуж, еще не успела даже взять Василия на заметку: подозрительность к чужим людям, желавшим стать "своими", у мадам Прозоровой тотчас же многократно увеличивалась.
Но Женя не собиралась предупреждать мать о свидании с молодым человеком – сказала, что пойдет прогуляться в парк с Сашей. Если Сашу спросят, она не выдаст подругу.
Женя в этот день больше, чем когда либо, жалела, что носит уродующие ее очки – хотя понравиться Василию снова было отнюдь не главною ее целью. Осознав, что вообще стремится завлечь Василия, Женя удивилась себе. Должно быть, такова женская природа – невозможно не желать понравиться...
Женя надела платье, в котором казалась себе почти привлекательной: зеленое, которое шло к ее глазам, с пышной нижней юбкой. Волосы она уложила высоко на затылке – и даже, стыдясь, подколола к ним накладные локоны, хотя обычно презирала такие ухищрения. Потом Женя долго смотрелась в зеркало в спальне.
Не будь на ней этих мерзких очков, она была бы сейчас почти хороша!
"Что же думать о том, чего нет и не будет, - подумала Женя, отвернувшись от зеркала. – Красивая, но заурядная особа состарится и испортится, а умная не поглупеет".
При мысли о "красивой заурядной особе" ей почему-то представилась Саша, и Женя виновато закусила губу. Потом еще раз посмотрела в зеркало - глубоко вздохнула, провела руками по плечам, по бедрам, разглаживая платье. Затем взяла с комода расшитую бисером голубую сумочку-ридикюль, которая вообще-то не подходила к ее туалету. Но в сумочке лежало то, что некуда было больше спрятать, выходя на улицу. "То самое" письмо, которое Женя думала, если совсем расхрабрится, пустить в дело…
Хотя нет, нет, невозможно, слишком постыдно.
Стараясь производить как можно меньше шуму, Женя спустилась на первый этаж… замерла, потом ужом проскользнула мимо гостиной и на носочках пробежала в прихожую, только там вспомнив, что в таком поведении не было нужды. Она же отпрашивалась у матери. Улыбнувшись, Женя обулась. Подошла к двери и остановилась, сжав руками в белых кружевных митенках* свою сумочку.
Страшно! Стыдно!
Женя раскраснелась, точно шла на любовное свидание, хотя ей было страшно и стыдно, и больше всего хотелось бы повернуть назад. Но было нельзя. Женя хотела перекреститься, но потом подумала, что это превращается в дурную нервическую привычку; нахмурилась и, отперев дверь, шагнула на улицу.
Еще шагая по дорожке, ведущей к их дому, Женя увидела высокую мужскую фигуру, в которой тотчас же узнала Василия, хотя не видела его более года. Он был в светлом летнем костюме, но притом в белых лайковых перчатках. Женя ясно увидела это, когда молодой человек поднял руку и помахал ей; раньше, чем рассмотрела его лицо, девушка поняла, что Василий Морозов улыбается.
"Господи… господи", - думала она, шагая к нему как автомат. Липы и яблони над головой нежно шелестели и благоухали, но Женя не видела и не сознавала ничего, кроме Василия. Это со стороны могло показаться стесненностью от большой любви, но вызвано было противоположным чувством. Хотя Василию, наверное, кажется именно любовь…
- Здравствуйте, Евгения.
Рука в белой кожаной перчатке подхватила ее руку – в кружевной. Женя обрадовалась в миг поцелуя, что между ее кожей и губами Василия оказалась эта ничтожная преграда.
"Словно он способен укусить меня!.."
- Здравствуйте… Василий…
Женя едва не добавила отчество. Василий ощутил дрожание ее руки, увидел страх в ее глазах и истолковал это, должно быть, по-своему. Улыбка его приугасла, зато во взгляде появилось удовольствие.
- Вы хотели объясниться со мной. Пойдемте сядем на скамейку, под деревья, - пригласил ее молодой человек своим приятным мягким, но звучным голосом. Конечно, он уже не сомневался, что Женя влюблена в него по уши.
"Он почти прав…"
Женю пришлось подвести к скамейке, точно хромую или ослабленную болезнью – ноги вдруг одеревенели.
Василий ловко, но деликатно усадил ее на скамью и опустился рядом.
Женя сидела, вцепившись в свою сумочку, как в спасательный круг, и не глядя на своего кавалера. Сказать, что она была в смятении, означало не сказать ничего.
Василий ничуть не подурнел за этот год с лишним – напротив, стал еще лучше: он загорел на юге, темные волосы посветлели от солнца, но…
"Загорел! На юге!"
Женя вскинула глаза, пораженная этой мыслью, и во взгляде Василия мелькнуло изумление. Он даже привстал. Не такого поведения он ожидал от влюбленной барышни.
- Что вы? Что вы хотели мне сказать?
- Василий…
Нет, никак невозможно было называть его "Васей", даже при близком знакомстве. Только полным именем, царственным именем.*
- Василий, вы отдыхали недавно в Одессе?
Юноша улыбнулся с удивлением.
- Да, Евгения, я только что оттуда, - сказал он. – Мне казалось, что вам это известно.
"Игорь рассказал, что я давно добивалась встречи, предатель!"
- Видите ли, Василий…
И тут Женя осознала, что нельзя перейти к сути дела, не предъявив самого порочащего этого молодого человека документа. Ведь то, что произошло, не принадлежало к сфере сознательного, теперь можно было не сомневаться в этом!
Женя зажмурилась на мгновение, потом решительно отомкнула сумочку и полезла в нее своей тонкой, в белых кружевах рукой. Сейчас она достанет этой рукой такую грязь…и на лице Василия появится отвращение, а возможно, и гнев. Он может выйти из себя! Он может…
- Вот, взгляните.
Женя чопорно подала Василию письмо, как самую обыкновенную вещь. Она покраснела и застыла, будто проглотив аршин.
Девушка не смела взглянуть, с каким выражением Василий читает собственную записку к ней. Она некоторое время ничего не слышала; и вот наконец шорох сминаемой бумаги показал ей, что Василий все прочел.
"Хоть бы провалиться сквозь землю!.."
- Женя, что это такое? – наконец прозвучал тот же вопрос, что она уже слышала из уст Саши – только произнесенный мужским голосом.
- Я вам не Женя!
Женя, не сознавая этого, отпрянула от своего кавалера в самый угол скамейки, прижав к груди сумочку.
- Никогда не смейте меня так называть! – звенящим от страха голосом крикнула она. – Поняли? Извольте говорить со мной почтительно!
Василий несколько мгновений сидел, как-то непонятно глядя на нее своими прекрасными темными глазами. А потом он покраснел, губы дрогнули. Юноша привстал, в обтянутом белой перчаткой кулаке хрустнул и окончательно погиб позорный листок.
Василий взмахнул этой рукой, точно нанося удар, и Женя пискнула от ужаса, сжавшись на самом краю скамейки, не смея встать. Прохожих не было – ни души.
- Нет, теперь уж вы извольте мне объяснить, что это значит! – приглушенным, каким-то даже придушенным голосом воскликнул молодой человек. – Что это за аноним? Что за низкие шутки?
Его всего трясло от негодования. Глядя на своего бывшего поклонника, Женя с легкостью могла поверить, что Василий и в самом деле мог учинить над ней все то, о чем говорил в своем письме. Пусть даже не подозревал, что сочинил его.
- Василий, позвольте мне все объяснить, - сказала Женя. От страха она странным образом обрела спокойствие.
Василий резко кивнул. Сложил руки на груди.
- Я вас слушаю, - сказал он, точно обвинитель на суде.
- Я обнаружила это письмо две недели назад, у подножия чердачной лестницы. Я спала там – на чердаке, - стыдясь и страдая, начала Женя. – Я не знаю, каким образом эта записка попала ко мне. Знаю не больше вас! – воскликнула она торопливо, пытаясь угадать, что означает выражение лица ее слушателя. В сумерках становилось все труднее разглядеть его.
- Дальше, - произнес Василий.
Он не менял позы и продолжал смотреть на Женю.
А та вдруг начала сердиться сама. Да что же это такое, в самом деле!..
- Сначала о том, что было прежде. Я была разбужена стуком в чердачный люк, - сказала Женя, чувствуя, как глупо звучат ее слова. – Ну а в другую ночь… кто-то стучался ко мне в дверь спальни…
Василий саркастически кивнул.
- И вы уверены, что это был я, - сказал он.
Женя хлопнула себя по колену. Дурак! Павлин!..
- Да нет же, нет! – зашипела она. – Как вы не поймете? Я думаю, что мы вступили в сферу сверхъестественного…
- Я не верю в сверхъестественное, - холодно ответил Василий, как будто не видел в происшествии с Женей ничего удивительного, только грязь.
- Извините, мадемуазель, мне пора, - Василий вдруг поднялся, точно действительно счел, что разговор окончен. – Я понял вас, и больше, полагаю, здесь говорить не о чем, - договорил юноша, оглядываясь, точно ища место, куда выбросить клочки записки, все еще зажатой у него в кулаке.
Женя стиснула кулаки сама.
Еще чего вздумал, бежать!..
И девица, которая до сих пор дрожала при одной мысли о Василии Морозове, вскочила и загородила ему дорогу.
- Никуда вы не пойдете! – страшным шепотом заявила Женя. – Мы сперва разберем этот случай! Меня опорочили, и причина этому – вы!
Она ткнула пальцем в грудь ошарашенного Василия, так что он чуть не сел обратно на скамейку.
- Пусть даже вы этого не знаете!
- Ну… хорошо, - сказал наконец Василий. Кажется, он тоже счел, что один из них двоих – сумасшедший. Молодой человек сел обратно.
- Каким образом… вы хотите разобрать этот случай? – осторожно спросил он.
Женя глубоко вздохнула и наконец позволила себе улыбнуться.
Села рядом, уже не смущаясь тем, что совсем стемнело, а они - одни.
- Слушайте меня, - сказала она. – Слушайте внимательно.
* Дамские перчатки с отрезанными пальцами.
* Имя "Василий" происходит от титула правителя Византии, "великий василевс".
Глава 6
- О спиритизме я слышал, - наконец прервал Василий ее вдохновенный рассказ с едва заметной иронией. – Но, признаться, нисколько не доверяю этому учению.
Женя закатила глаза.
- Учению? Это больше, чем учение – это новое направление мысли! - сказала она.
Василий с улыбкой покачал головой.
- Вы хотите сказать, что не узнали сейчас от меня ничего нового? – спросила Женя.
Василий опустил голову, и хотя Женя уже не могла разглядеть его лица, она догадалась, что молодой человек скрывает насмешку.
- Насколько я понял из ваших слов, - произнес он после молчания, словно и вправду поразмыслил над ее словами, - спириты утверждают, будто основой личности является так называемый дух, обладающий "флюидическим телом", или душой. Дух составляет наше "я", и в некоторые моменты это "я" освобождается от физического тела… и становится способно, гм, к разным чудесам…
Женя наклонила голову, так что выражение ее лица стало почти угрожающим.
- Что же в этом так забавно, Василий?
Молодой человек поперхнулся, прикрыв рот рукой.
- Если бы я не знал вас, Евгения…
Он посмотрел на нее, теперь с откровенным изумлением.
- Это же сказки для дикарей или детей! – произнес Василий. – Вы интеллигентная, образованная девушка. Вы знаете, из чего выводится личность… Невозможно такое разделение духа и тела, в которое веруют спириты, "освобождение духа" - это просто поэтическая фигура!
Женя терпеливо вздохнула.
- Это чужие слова - что освобождение духа невозможно, или вы сами дошли до этого? – спросила она.
Василий пожал плечами.
- Бога ради, Евгения Романовна! Дух – производное нашего организма! Стыдно не знать этого в наше время!
Он резко встал, ежась от прохлады и поддергивая шейный платок. На лице его было нетерпение, досада.
- Мне все кажется, будто вы пытаетесь одурачить меня.
Женя поставила подбородок на руку, наблюдая за Василием из того же положения, не вставая со скамьи.
- Вы утверждаете, что человеческая личность – производное нашего организма, - задумчиво сказала она.
Василий повернулся к ней.
- Несомненно!
- Почему несомненно? – спросила Женя. – Вам, Василий, кажется в высшей степени фантастической идея независимости духа. А вас не удивляет не менее фантастическая идея – выведение духа из материи? Если дух всего лишь свойство мозга, тогда получается, что вы – мыслящий кусок мяса…
Она вдруг так рассердилась на этого молодого человека, что захотела оскорбить его. Может быть, ей это удалось. Василий резким движением пригладил волосы: мелькнул светлый рукав.
- Ну что ж, выходит, что мыслящий кусок мяса. Как образованный человек я это признаю, - холодно сказал он.
- Как образованный кусок мяса, - ровным голосом поправила Женя.
"Без идеи души человеческое существование не имеет цели", - вспомнилась ей мысль какого-то старого гения, кажется, того же Достоевского. Жене стало грустно и больно. Она уже не боялась Василия, только печалилась из-за его косности… или собственной наивности. Может быть, идеи спиритов действительно не имеют под собою никакого основания?
- Я пойду, Евгения Романовна, - сказал Василий. – Я услышал от вас достаточно.
Он стоял совсем близко к ней – так, что Женя услышала запах его фиалковой туалетной воды. Василий Морозов был оскорблен, но сейчас это ее почти не испугало и не огорчило.
- Прощайте, - сказала Женя.
И тут, как гром с ясного неба, раздался голос.
- Барышня! Что же это вы своего кавалера снаружи держите, в дом не приглашаете?
Запыхавшаяся Дуня, подбежав к ним, остановилась. Поправила волосы, пригладила белый передник.
- Насилу успела, думала, уйдет! – воскликнула она. – Господин, пожалуйте ужинать, и вы, барышня!
Василий посмотрел на Женю.
Та изобразила на лице насмешливо-вопросительное ожидание, хотя ей было очень горько.
Василий посмотрел на прислугу. Дуня нетерпеливо показала в сторону дома.
- Идите, господа уже за стол садятся! А я вас помню, - прибавила она чуть кокетливо, взглянув молодому человеку в глаза и тут же потупившись. – Вы Василий Исаевич, барышни нашей жених.
Женя чуть не засмеялась громко, но побоялась обидеть Дуню. Она подошла к "жениху" и взяла его под руку.
- Спасибо, Дуня. Идемте в дом, Василий Исаевич, - сказала она.
Они пошли вместе, торопясь за старательной Дуней. Женя чувствовала, как скован ее спутник. Василий знал, что его появление в доме Прозоровых совсем некстати – он окажется в весьма затруднительном положении и в такое же поставит Женю…
Молодые люди вошли в дом, и в прихожей столкнулись с Серафимой Афанасьевной.
- Василий! – воскликнула она. Взглянула на него сквозь свое пенсне, удивленная… но и обрадованная тоже.
Женя почувствовала, что краснеет от стыда. Мать, должно быть, теперь уже считает свою единственную дочь таким уродом, что готова привечать всякого… "жениха". Хотя до сих пор она относилась к Василию подозрительно.
- Они тут на лавочке сидели, барыня, - доложила Дуня и хихикнула. Госпожа Прозорова даже не обратила на нее внимания, вглядываясь в Василия. Она была, несомненно, рада.
- Что же вы не зашли в дом, не поздоровались! Идите вымойте руки, сейчас будем ужинать, - сказала хозяйка. – Женя! Проводи гостя в ванную комнату!
- Василий Исаевич, идемте со мной, - процедила Женя. Она направилась вперед, чуть не плача от злости. Недоумевающий Василий двинулся за ней; впрочем, к его недоумению примешивался смех, который он пытался подавить, чтобы Женя совсем не разобиделась.
- Что здесь происходит? – спросил он, когда они остались наедине.
- Мама… здесь происходит, - ответила Женя сквозь зубы. – Вам придется ужинать в ее обществе, поэтому постарайтесь перетерпеть.
- Евгения, да что с вами?
Василий вдруг взял ее за плечи.
Женю охватило головокружительное предвкушение поцелуя. Ее никто еще не целовал... Но Василий просто смотрел ей в глаза и улыбался с веселым недоумением.
- Женечка, что вы так рассердились?
- Отпустите меня, - холодно сказала Женя.
Он убрал руки.
У Жени чуть не выскочило следующее: и я вам никакая не Женечка. Но она промолчала. Может быть, права Саша – она действительно не умеет обращаться с мужчинами, поэтому никому и не нравится? Но что же ей теперь – на задних лапках перед каждым танцевать?..
Девушка повернулась и, стуча каблуками, направилась в гостиную. Шагов Василия она за собой не слышала. Ничего, не заблудится.
Войдя в комнату одна, Женя ожидала упреков – почти с вызовом, развернув плечи навстречу матери. Но Серафима Афанасьевна только посмотрела на нее и ничего не сказала.
Женя взглянула на отца – тот добродушно улыбнулся ей. Сочтя этот взгляд достаточным приветствием, Женя приблизилась к матери и шепнула:
- Мама, ты что?
Она смотрела оскорбленно. Так Женя себя и чувствовала сейчас.
- А ты что? – ответила Серафима Афанасьевна. – Ты ведешь себя просто неприлично! Хорошо, что Дуня заметила тебя и Василия из окна! Тебе даже в голову не пришло пригласить его поужинать с нами!
Женя по-настоящему удивилась.
- Так все дело только в этом?
Мать посмотрела на нее долгим взглядом. Рот ее приоткрылся, но она ничего не сказала. Потом вдруг взглянула куда-то поверх головы Жени, и та, обернувшись, увидела Василия.
Молодой человек стоял на пороге, не желая мешать объяснению.
Женя чертыхнулась про себя. Потом, светски улыбаясь, подошла к своему гостю и протянула руку:
- Василий Исаевич, пожалуйте к столу!
Он взял ее под руку.
- Евгения, перестаньте ломать комедию, - шепнул Василий, кажется, с искренней досадой. Потом он обратил все внимание на хозяев дома.
- Серафима Афанасьевна, я так и не успел должным образом поприветствовать вас! Роман Платонович, добрый вечер.
Господин Прозоров поднялся с места и с улыбкой крепко пожал руку гостю.
- Сколько лет, сколько зим, Василий Исаевич, - сказал он, продолжая улыбаться в свои пушистые бакенбарды. – Был весьма удивлен и рад, что вы все еще дружите с моей дочерью.
- Зовите меня просто по имени, - сказал молодой человек. – Для меня честь быть другом Евгении Романовны.
- Как угодно, - ответил Роман Платонович.
Они обменивались полагающимися любезностями, но Женя чувствовала, что Василий действительно нравится ее родителям. Вдруг ей опять стало жутко. Она совсем не была уверена, что хочет сблизиться с ним, даже просто – стать ему другом…
"Ты будешь моей. Я разорву на тебе платье, ты будешь метаться под моими поцелуями…"
- Садитесь за стол, а то мы вас совсем заморили голодом, - пригласила хозяйка, с совершенно естественной любезностью. – Расскажите, как вы поживаете.
- Ну, что рассказать? Боюсь, повесть о моей жизни будет вам неинтересна, - с улыбкой произнес Василий, с аппетитом принимаясь за котлету. – Она очень банальна.
- Василий Исаевич недавно возвратился из путешествия, - вставила тут Женя, с какой-то детской мстительностью выговаривая имя и отчество своего непрошеного кавалера. – Он был на отдыхе.
Пусть-ка попробует рассказать об этом так, чтобы ее родители не заскучали! И пусть только попробует сбиться! Если он действительно все время был здесь и никуда не ездил, а записку ей подбросил самолично, во плоти…
"Я тогда… Я тогда этого мерзавца под суд отдам!.."
- Куда вы ездили, Василий? – спросил отец. – Я вижу – вы загорели, значит, на юг?
- Вы правы, на Черное море, - ответил Василий без всякого смущения. – Это обычная история отдыха. В Одессе живут мои дальние родственники, по матери…
Если только Василий не был заправским лгуном, история с Одессой была правдой. А значит, правдой оказалось и то, что "во плоти" он записки не писал. Впрочем, Жене было почти некогда размышлять над этим во время ужина – Василий завладел разговором надолго; он был остроумным и умным собеседником, и все четверо не заметили, как засиделись за столом. А потом оказалось, что Василий поет романсы, и Серафима Афанасьевна тотчас же пожелала послушать, предложив гостю спеть под ее аккомпанемент…
Когда все спохватились, выяснилось, что уже почти десять вечера.
- Как поздно! Василий, как же вы доберетесь до дому? – спросила Серафима Афанасьевна с неподдельным беспокойством.
- Как-нибудь доберусь. Не волнуйтесь, мадам, - с улыбкой ответил Василий. Если его и тревожила почти полная темнота за окном, он ничем этого не показал.
Серафима Афанасьевна выглянула в окно.
- Хоть глаз выколи! – воскликнула она. – Нет, сейчас вам никак нельзя идти! Дуня! Где же Дуня?
Хозяйка быстрым шагом вышла из гостиной.
Женя и Василий растерянно улыбнулись друг другу, еще не понимая, что из этого выйдет.
Серафима Афанасьевна вернулась вместе с горничной.
- Василий, Дуня приготовит для вас гостевую комнату, - сказала она. – По такой темноте очень опасно возвращаться, и я не позволю вам рисковать своей жизнью. Нет, ничего не желаю слушать, я вас сейчас не отпущу! – воскликнула она, увидев, какое выражение появилось на лице гостя.
Выражения лица Жени госпожа Прозорова не видела – та попятилась в тень и, отвернувшись от всех, прошептала:
- Мамочки…
- Значит, решено, - заключила Серафима Афанасьевна, видя, что все согласно молчат.
- О спиритизме я слышал, - наконец прервал Василий ее вдохновенный рассказ с едва заметной иронией. – Но, признаться, нисколько не доверяю этому учению.
Женя закатила глаза.
- Учению? Это больше, чем учение – это новое направление мысли! - сказала она.
Василий с улыбкой покачал головой.
- Вы хотите сказать, что не узнали сейчас от меня ничего нового? – спросила Женя.
Василий опустил голову, и хотя Женя уже не могла разглядеть его лица, она догадалась, что молодой человек скрывает насмешку.
- Насколько я понял из ваших слов, - произнес он после молчания, словно и вправду поразмыслил над ее словами, - спириты утверждают, будто основой личности является так называемый дух, обладающий "флюидическим телом", или душой. Дух составляет наше "я", и в некоторые моменты это "я" освобождается от физического тела… и становится способно, гм, к разным чудесам…
Женя наклонила голову, так что выражение ее лица стало почти угрожающим.
- Что же в этом так забавно, Василий?
Молодой человек поперхнулся, прикрыв рот рукой.
- Если бы я не знал вас, Евгения…
Он посмотрел на нее, теперь с откровенным изумлением.
- Это же сказки для дикарей или детей! – произнес Василий. – Вы интеллигентная, образованная девушка. Вы знаете, из чего выводится личность… Невозможно такое разделение духа и тела, в которое веруют спириты, "освобождение духа" - это просто поэтическая фигура!
Женя терпеливо вздохнула.
- Это чужие слова - что освобождение духа невозможно, или вы сами дошли до этого? – спросила она.
Василий пожал плечами.
- Бога ради, Евгения Романовна! Дух – производное нашего организма! Стыдно не знать этого в наше время!
Он резко встал, ежась от прохлады и поддергивая шейный платок. На лице его было нетерпение, досада.
- Мне все кажется, будто вы пытаетесь одурачить меня.
Женя поставила подбородок на руку, наблюдая за Василием из того же положения, не вставая со скамьи.
- Вы утверждаете, что человеческая личность – производное нашего организма, - задумчиво сказала она.
Василий повернулся к ней.
- Несомненно!
- Почему несомненно? – спросила Женя. – Вам, Василий, кажется в высшей степени фантастической идея независимости духа. А вас не удивляет не менее фантастическая идея – выведение духа из материи? Если дух всего лишь свойство мозга, тогда получается, что вы – мыслящий кусок мяса…
Она вдруг так рассердилась на этого молодого человека, что захотела оскорбить его. Может быть, ей это удалось. Василий резким движением пригладил волосы: мелькнул светлый рукав.
- Ну что ж, выходит, что мыслящий кусок мяса. Как образованный человек я это признаю, - холодно сказал он.
- Как образованный кусок мяса, - ровным голосом поправила Женя.
"Без идеи души человеческое существование не имеет цели", - вспомнилась ей мысль какого-то старого гения, кажется, того же Достоевского. Жене стало грустно и больно. Она уже не боялась Василия, только печалилась из-за его косности… или собственной наивности. Может быть, идеи спиритов действительно не имеют под собою никакого основания?
- Я пойду, Евгения Романовна, - сказал Василий. – Я услышал от вас достаточно.
Он стоял совсем близко к ней – так, что Женя услышала запах его фиалковой туалетной воды. Василий Морозов был оскорблен, но сейчас это ее почти не испугало и не огорчило.
- Прощайте, - сказала Женя.
И тут, как гром с ясного неба, раздался голос.
- Барышня! Что же это вы своего кавалера снаружи держите, в дом не приглашаете?
Запыхавшаяся Дуня, подбежав к ним, остановилась. Поправила волосы, пригладила белый передник.
- Насилу успела, думала, уйдет! – воскликнула она. – Господин, пожалуйте ужинать, и вы, барышня!
Василий посмотрел на Женю.
Та изобразила на лице насмешливо-вопросительное ожидание, хотя ей было очень горько.
Василий посмотрел на прислугу. Дуня нетерпеливо показала в сторону дома.
- Идите, господа уже за стол садятся! А я вас помню, - прибавила она чуть кокетливо, взглянув молодому человеку в глаза и тут же потупившись. – Вы Василий Исаевич, барышни нашей жених.
Женя чуть не засмеялась громко, но побоялась обидеть Дуню. Она подошла к "жениху" и взяла его под руку.
- Спасибо, Дуня. Идемте в дом, Василий Исаевич, - сказала она.
Они пошли вместе, торопясь за старательной Дуней. Женя чувствовала, как скован ее спутник. Василий знал, что его появление в доме Прозоровых совсем некстати – он окажется в весьма затруднительном положении и в такое же поставит Женю…
Молодые люди вошли в дом, и в прихожей столкнулись с Серафимой Афанасьевной.
- Василий! – воскликнула она. Взглянула на него сквозь свое пенсне, удивленная… но и обрадованная тоже.
Женя почувствовала, что краснеет от стыда. Мать, должно быть, теперь уже считает свою единственную дочь таким уродом, что готова привечать всякого… "жениха". Хотя до сих пор она относилась к Василию подозрительно.
- Они тут на лавочке сидели, барыня, - доложила Дуня и хихикнула. Госпожа Прозорова даже не обратила на нее внимания, вглядываясь в Василия. Она была, несомненно, рада.
- Что же вы не зашли в дом, не поздоровались! Идите вымойте руки, сейчас будем ужинать, - сказала хозяйка. – Женя! Проводи гостя в ванную комнату!
- Василий Исаевич, идемте со мной, - процедила Женя. Она направилась вперед, чуть не плача от злости. Недоумевающий Василий двинулся за ней; впрочем, к его недоумению примешивался смех, который он пытался подавить, чтобы Женя совсем не разобиделась.
- Что здесь происходит? – спросил он, когда они остались наедине.
- Мама… здесь происходит, - ответила Женя сквозь зубы. – Вам придется ужинать в ее обществе, поэтому постарайтесь перетерпеть.
- Евгения, да что с вами?
Василий вдруг взял ее за плечи.
Женю охватило головокружительное предвкушение поцелуя. Ее никто еще не целовал... Но Василий просто смотрел ей в глаза и улыбался с веселым недоумением.
- Женечка, что вы так рассердились?
- Отпустите меня, - холодно сказала Женя.
Он убрал руки.
У Жени чуть не выскочило следующее: и я вам никакая не Женечка. Но она промолчала. Может быть, права Саша – она действительно не умеет обращаться с мужчинами, поэтому никому и не нравится? Но что же ей теперь – на задних лапках перед каждым танцевать?..
Девушка повернулась и, стуча каблуками, направилась в гостиную. Шагов Василия она за собой не слышала. Ничего, не заблудится.
Войдя в комнату одна, Женя ожидала упреков – почти с вызовом, развернув плечи навстречу матери. Но Серафима Афанасьевна только посмотрела на нее и ничего не сказала.
Женя взглянула на отца – тот добродушно улыбнулся ей. Сочтя этот взгляд достаточным приветствием, Женя приблизилась к матери и шепнула:
- Мама, ты что?
Она смотрела оскорбленно. Так Женя себя и чувствовала сейчас.
- А ты что? – ответила Серафима Афанасьевна. – Ты ведешь себя просто неприлично! Хорошо, что Дуня заметила тебя и Василия из окна! Тебе даже в голову не пришло пригласить его поужинать с нами!
Женя по-настоящему удивилась.
- Так все дело только в этом?
Мать посмотрела на нее долгим взглядом. Рот ее приоткрылся, но она ничего не сказала. Потом вдруг взглянула куда-то поверх головы Жени, и та, обернувшись, увидела Василия.
Молодой человек стоял на пороге, не желая мешать объяснению.
Женя чертыхнулась про себя. Потом, светски улыбаясь, подошла к своему гостю и протянула руку:
- Василий Исаевич, пожалуйте к столу!
Он взял ее под руку.
- Евгения, перестаньте ломать комедию, - шепнул Василий, кажется, с искренней досадой. Потом он обратил все внимание на хозяев дома.
- Серафима Афанасьевна, я так и не успел должным образом поприветствовать вас! Роман Платонович, добрый вечер.
Господин Прозоров поднялся с места и с улыбкой крепко пожал руку гостю.
- Сколько лет, сколько зим, Василий Исаевич, - сказал он, продолжая улыбаться в свои пушистые бакенбарды. – Был весьма удивлен и рад, что вы все еще дружите с моей дочерью.
- Зовите меня просто по имени, - сказал молодой человек. – Для меня честь быть другом Евгении Романовны.
- Как угодно, - ответил Роман Платонович.
Они обменивались полагающимися любезностями, но Женя чувствовала, что Василий действительно нравится ее родителям. Вдруг ей опять стало жутко. Она совсем не была уверена, что хочет сблизиться с ним, даже просто – стать ему другом…
"Ты будешь моей. Я разорву на тебе платье, ты будешь метаться под моими поцелуями…"
- Садитесь за стол, а то мы вас совсем заморили голодом, - пригласила хозяйка, с совершенно естественной любезностью. – Расскажите, как вы поживаете.
- Ну, что рассказать? Боюсь, повесть о моей жизни будет вам неинтересна, - с улыбкой произнес Василий, с аппетитом принимаясь за котлету. – Она очень банальна.
- Василий Исаевич недавно возвратился из путешествия, - вставила тут Женя, с какой-то детской мстительностью выговаривая имя и отчество своего непрошеного кавалера. – Он был на отдыхе.
Пусть-ка попробует рассказать об этом так, чтобы ее родители не заскучали! И пусть только попробует сбиться! Если он действительно все время был здесь и никуда не ездил, а записку ей подбросил самолично, во плоти…
"Я тогда… Я тогда этого мерзавца под суд отдам!.."
- Куда вы ездили, Василий? – спросил отец. – Я вижу – вы загорели, значит, на юг?
- Вы правы, на Черное море, - ответил Василий без всякого смущения. – Это обычная история отдыха. В Одессе живут мои дальние родственники, по матери…
Если только Василий не был заправским лгуном, история с Одессой была правдой. А значит, правдой оказалось и то, что "во плоти" он записки не писал. Впрочем, Жене было почти некогда размышлять над этим во время ужина – Василий завладел разговором надолго; он был остроумным и умным собеседником, и все четверо не заметили, как засиделись за столом. А потом оказалось, что Василий поет романсы, и Серафима Афанасьевна тотчас же пожелала послушать, предложив гостю спеть под ее аккомпанемент…
Когда все спохватились, выяснилось, что уже почти десять вечера.
- Как поздно! Василий, как же вы доберетесь до дому? – спросила Серафима Афанасьевна с неподдельным беспокойством.
- Как-нибудь доберусь. Не волнуйтесь, мадам, - с улыбкой ответил Василий. Если его и тревожила почти полная темнота за окном, он ничем этого не показал.
Серафима Афанасьевна выглянула в окно.
- Хоть глаз выколи! – воскликнула она. – Нет, сейчас вам никак нельзя идти! Дуня! Где же Дуня?
Хозяйка быстрым шагом вышла из гостиной.
Женя и Василий растерянно улыбнулись друг другу, еще не понимая, что из этого выйдет.
Серафима Афанасьевна вернулась вместе с горничной.
- Василий, Дуня приготовит для вас гостевую комнату, - сказала она. – По такой темноте очень опасно возвращаться, и я не позволю вам рисковать своей жизнью. Нет, ничего не желаю слушать, я вас сейчас не отпущу! – воскликнула она, увидев, какое выражение появилось на лице гостя.
Выражения лица Жени госпожа Прозорова не видела – та попятилась в тень и, отвернувшись от всех, прошептала:
- Мамочки…
- Значит, решено, - заключила Серафима Афанасьевна, видя, что все согласно молчат.
Глава 7
"Гостевая комната" располагалась на одном этаже со всеми спальнями – на втором, и была смежной со спальней хозяев. Хотя в доме пустовало еще несколько комнат, говоря о "гостевой", подразумевали именно ее – у Прозоровых редко оставались на ночь знакомые, и редко больше, чем один человек. И уж тем более, Прозоровы не сдавали комнат жильцам.
Женя изумлялась такому поведению матери… неужели та настолько отчаялась на ее счет? Или просто Василий чем-то очаровал ее? Возможно. Хотя решение оставить у них на ночь этого полузнакомого человека действительно могло объясняться только беспокойством за него. Василий жил в другом конце города, и неизвестно, смог ли бы он поймать ночного извозчика.
Сейчас Женя только радовалась, что ее спальня находится далеко от "гостевой комнаты". Хотя особенно радоваться было нечему. Если следовать спиритической теории, духи независимы от пространства, равно как и не ведают материальных преград: то есть Василий в своем "флюидическом образе", если он и вправду медиумичен*, может проникнуть в ее спальню, как бы далеко она ни жила и как бы тщательно ни заперлась.
Женя умылась и легла позже всех. Ей страшно было красться мимо комнат, в которых спали ее родители и Дуня, а еще страшнее – мимо комнаты гостя. Хотя Василий, кажется, тоже уже спал…
Это-то и страшно…
Женя еще долго сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, и ей все чудилось, будто кто-то приближается к ней сзади. Она даже подумывала вовсе не ложиться спать, но потом поняла, что это глупо.
"Если бы он был далеко, даже это не могло бы воспрепятствовать вторжению – как я уже имела случай убедиться", - подумала девушка. Посмотрела в свои испуганные зеленые глаза в зеркале, улыбнулась… и ей тотчас же показалось, что в зеркале – не она. Как будто ее личность складывалась из многих личностей. Хотя спиритизм учил, что человеческая личность именно способна к "децентрализации", то есть к разложению на ментальные и материальные составляющие.
Правда, это утверждение касалось только медиумов.
"Как я могу знать, что я не медиумична?"
Женя вдруг, словно впервые, почувствовала опасность этой дороги, неподходящей для неподготовленных душ. Перекрестилась, теперь уже с желанием избежать всяких необъяснимых явлений. Потом легла в холодную проветренную постель.
"Жалко, Буську не взяла…"
Женя улыбнулась, потом повернулась с правого бока на живот, лицо уткнула в сгиб руки. Почему-то спать так казалось безопасней.
Она только смутно поняла, что не одна в комнате. Ощущение опасности еше не проникло в ее сознание; Женя приподнялась в постели, так что ночная сорочка сползла с плеча.
Она была еще в сонном оцепенении, и видела только расплывчатую белую фигуру. Но видела ее с определенностью: летний мужской костюм, смуглые руки и лицо, отливавшие в свете месяца какой-то зеленью. Василий был совсем близко.
- Вы? – спросила Женя, вглядываясь в него своими слабыми, близорукими глазами.
Призрак подошел к ней и сел к ней на постель. Рука Василия легла на ее обнажившееся плечо, и Женя с трепетом проследила, как его ладонь скользит по коже, смуглая и теплая на ее белом холодном теле. Это видение было живее ее, живой. И почему-то у нее не было сил ему противиться.
- Не надо… - сказала девушка.
Василий улыбнулся и привлек ее к себе. Женя слабо застонала. Но она сама подняла лицо и приоткрыла губы; и ими завладел нежный, какой-то тающий поцелуй. Руки полуночного гостя стали ласкать ее плечи, а потом вдруг ворот ее рубашки треснул, и рубашка сползла до пояса.
Это было немыслимо, сказочно и страшно. Василий склонился к ее груди и стал ласкать ее тело губами, дыханием. Женя смотрела поверх его плеча широко раскрытыми глазами, такими же слепыми и беспомощными. Она прерывисто дышала. Что будет сейчас?.. Неужели этот дух способен обесчестить ее, как это сделал бы живой мужчина?..
Женя скатилась с постели, точно вынырнула из сна, который разделяла с Василием.
- Уходите! Сейчас!
Ей казалось, что она кричит, но голос прозвучал тихо и умоляюще.
Улыбающийся дух двинулся к ней, и Женя попятилась. Она вдруг осознала, что ноги ее увязли в рубашке, упавшей с талии совсем. Женя споткнулась и села на пол, повернулась и поползла, как в дурном сне, хныча от страха и какого-то сладостного предчувствия. Все происходило медленно, как никогда не могло бы быть наяву. Женя поднялась на колени и увидела, что дверь заперта – заперта, потому что она заперла ее сама, ложась в постель.
Девушка попыталась нашарить щеколду, но тут ее руки накрыли чужие пальцы. Видение не исчезло. Дух был намерен довершить то, что начал с нею.
Женя сползла на пол, всхлипывая, покоряясь этой воле. Странно, но до сих пор Женя не боялась по-настоящему, как будто действительно спала или была одурманена опиумом. Она опрокинулась на спину, на холодный жесткий пол, и Василий тут же приподнял ее, заключая в объятия и целуя. Жене было стыдно, что она совсем обнажена, но при этом необыкновенно приятно.
- Уйдите… - попросила она. – Оставьте меня…
Ее опять уложили на спину, и Женя зажмурилась, ощущая прикосновения своего возлюбленного, ласкавшего ее там, где она и сама стыдилась себя касаться. А потом все как будто смешалось, что-то со всех сторон сдавило ее и лишило сознания.
Женя проснулась, почувствовав, что находится в странном положении. Она открыла глаза и ахнула от страха, сразу осознав все: она лежала на полу, совсем голая, далеко от кровати. Женя неуклюже встала, потому что не могла со сна сразу вскочить. Сознание путалось от страха, ее трясло от озноба; Женя сжала ноги, как будто могла еще предотвратить бесчестье. Ступни были ледяными.
Дверь в комнату была заперта.
"Он запер ее, должно быть, когда ушел…"
И тут Женя поняла, что такого быть не могло. Дверь в спальню запиралась только изнутри, и заперла она ее сама. Василий, если он действительно побывал у нее, должен был выпрыгнуть в окно, чтобы уйти.
А может, она заперла дверь после? Но почему она не помнит этого, как помнит все остальные подробности свидания – до того мгновения, как упала на пол и лишилась чувств?
Что же с ней было ночью? Может, только примечталось?..
Женя подошла к кровати и увидела свою ночную сорочку. Ситцевая голубая рубашка лежала здесь, кажется, давно: подобрав ее, Женя почувствовала, что сорочка совсем холодная, а значит – уже продолжительное время не соприкасалась с человеческим телом. Ворот… был порван.
- Господи, прости меня, грешную, - пробормотала Женя, просто от страха. Пробежавшись по вороту пальцами, она припомнила все подробности ночного визита фантома. Все было правдой.*
- Как же я смогу смотреть ему в глаза, - прошептала Женя. – Как я смогу теперь ложиться спать!
Она обернулась своей разорванной рубашкой, дрожа в предчувствии новых несчастий. Потом села на постель. Женя осталась бы в своей комнате на все утро, пока Василий Морозов не уйдет, но не знала, как объяснить это. Сказаться больной?
"Нет, я не могу прятаться… Я должна посмотреть ему в лицо!"
Женя закрыла лицо руками и некоторое время сидела так, во власти стыда и страха. Потом она замерзла, потому что по-прежнему была раздета. Это заставило ее подняться и надеть на себя халат, а потом и поискать платье и свежее белье. А там уже недалеко было до того, чтобы выйти из комнаты и направиться умываться.
Женя выскользнула из спальни, как будто не пережила ничего особенного. Как будто не провела почти брачную ночь с чужим молодым человеком. Но чувствовала она себя, несмотря на случившееся, совершенно как обычно. "Значит, медиумические явления не так влияют на физическую сферу, как физические", - подумала Женя, и значительно приободрилась. В доме ничего не было слышно, значит, она встала совсем рано?
Кажется, да. Наверное, еще только седьмой час.
Рядом раздалось мяуканье, и Женя ощутила, как о ее ногу потерлось пушистое упругое тело. Девушка улыбнулась, почувствовав в кошке товарища, и подхватила ее на руки. Незабудка громко замурлыкала.
Женя почесала ее за ухом.
- Кушать хочешь?
Незабудка мяукнула. Женя засмеялась, чувствуя себя совсем хорошо.
- Ну подожди, я только умоюсь. Потом покормлю тебя.
Тут послышалось какое-то движение в конце коридора, и Женя вопросительно подняла глаза. Несмотря на очки, она не сразу поняла, что перед ней Василий. Что-то мешало этому пониманию.
Женя резко ссадила кошку и сложила руки на груди. Она чувствовала себя рядом с этим человеком так, точно была раздета. Женя хотела попятиться, но усилием воли заставила себя остаться на месте.
- Что вам нужно?
- Умыться, если позволите, - Василий, только в брюках и белой рубашке, приблизился к ней с улыбкой.
- Что-нибудь случилось? – спросил он.
Женя чуть не влепила ему пощечину, и едва удержалась, мысленно назвав себя истеричкой. Но скрыть румянец на щеках не смогла. Попыталась ответить на вопрос Василия, но ничего не получилось.
- Вы больны?
Женя мотнула головой. Она оглядывала своего гостя, часто дыша приоткрытым ртом. Он что, в самом деле ничегошеньки не помнит, не сознает?..
- Евгения Романовна, - Василий вдруг положил руку ей на локоть, и Женя чуть не вскрикнула. – Простите, что помешал вам, я вижу, вы направлялись в ванную комнату… Но я должен идти. Меня ждут срочные дела. Вы не знаете, встала ли уже Серафима Афанасьевна?
- Наверное…
Жене вдруг стало стыдно за свою мать, хотя в их доме всегда вставали рано.
- Который час, Василий? – спросила она.
- Начало седьмого, - ответил молодой человек.
- Мама должна была уже встать, - сказала Женя. – Особенно… помня о вас. Вам что-нибудь нужно?
Василий не сразу ответил. Женя отвернулась от своего собеседника, обхватив плечи руками.
Ей было так стыдно, что не передать словами. Самая чудесность вчерашней ночи затмевалась, заволакивалась этим стыдом.
- Да, если вы будете так любезны, - сказал наконец Василий, понизив голос и опять прикоснувшись к ее руке. – Вы не уступите мне ванную? Пожалуйста, я очень спешу.
"А куда это он вдруг так заспешил? - неожиданно вспыхнуло в сознании Жени подозрение. – Вчера и речи об этом не было!"
- Конечно, умывайтесь, - ответила она.
Василий пожал ей руку, благодарно улыбнувшись. А потом быстро обошел ее и направился в ванную.
Уехал он так скоро, как только смог: задержался на чай, уступив уговорам Серафимы Афанасьевны, хотя Женя думала, что он и на чай не останется. Ее мать недоумевала, была разочарована… а сама Женя, пожалуй, даже больше, хотя очень хотела избавиться от своего стыда. Но ей вдруг стало совсем обидно. Как же, Василий и явно, и вот так… душой, бессознательно показал, что она нравится ему, что он испытывает к ней потаенную страсть. А теперь бросает ее, ее, с которой уже почти… вступил в связь!..
"Но, может быть, он действительно не понимает этого?"
Никаких объяснений не последовало – Василий покинул их почти грубо, даже не попрощавшись с Женей, только с хозяевами.
* Старинное слово для обозначения человека с экстрасенсорными способностями.
* Подобные истории случались в действительности. Известна история медиума Флоренс Кук (феномен Кук в 1870-е годы пристально исследовал великий английский химик Уильям Крукс). Флоренс Кук, впадая в транс, материализовывала фантом, действовавший как самостоятельная личность и именовавший себя Кэти Кинг. "Кэти Кинг" удивляла исследователей тем, что флиртовала с гостями, а однажды сбросила с себя одежду, оставшись обнаженной. Психоаналитик и парапсихолог Нандор Фодор (работавший в 1930-е годы) предложил фрейдистское объяснение многих психических явлений, рассматривая их с позиции психоанализа: он утверждал, что большую роль в них играет сексуальность медиумов, скрытая, подавленная или извращенная. Возможно, феномен Кэти Кинг – как раз такой случай.
"Гостевая комната" располагалась на одном этаже со всеми спальнями – на втором, и была смежной со спальней хозяев. Хотя в доме пустовало еще несколько комнат, говоря о "гостевой", подразумевали именно ее – у Прозоровых редко оставались на ночь знакомые, и редко больше, чем один человек. И уж тем более, Прозоровы не сдавали комнат жильцам.
Женя изумлялась такому поведению матери… неужели та настолько отчаялась на ее счет? Или просто Василий чем-то очаровал ее? Возможно. Хотя решение оставить у них на ночь этого полузнакомого человека действительно могло объясняться только беспокойством за него. Василий жил в другом конце города, и неизвестно, смог ли бы он поймать ночного извозчика.
Сейчас Женя только радовалась, что ее спальня находится далеко от "гостевой комнаты". Хотя особенно радоваться было нечему. Если следовать спиритической теории, духи независимы от пространства, равно как и не ведают материальных преград: то есть Василий в своем "флюидическом образе", если он и вправду медиумичен*, может проникнуть в ее спальню, как бы далеко она ни жила и как бы тщательно ни заперлась.
Женя умылась и легла позже всех. Ей страшно было красться мимо комнат, в которых спали ее родители и Дуня, а еще страшнее – мимо комнаты гостя. Хотя Василий, кажется, тоже уже спал…
Это-то и страшно…
Женя еще долго сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, и ей все чудилось, будто кто-то приближается к ней сзади. Она даже подумывала вовсе не ложиться спать, но потом поняла, что это глупо.
"Если бы он был далеко, даже это не могло бы воспрепятствовать вторжению – как я уже имела случай убедиться", - подумала девушка. Посмотрела в свои испуганные зеленые глаза в зеркале, улыбнулась… и ей тотчас же показалось, что в зеркале – не она. Как будто ее личность складывалась из многих личностей. Хотя спиритизм учил, что человеческая личность именно способна к "децентрализации", то есть к разложению на ментальные и материальные составляющие.
Правда, это утверждение касалось только медиумов.
"Как я могу знать, что я не медиумична?"
Женя вдруг, словно впервые, почувствовала опасность этой дороги, неподходящей для неподготовленных душ. Перекрестилась, теперь уже с желанием избежать всяких необъяснимых явлений. Потом легла в холодную проветренную постель.
"Жалко, Буську не взяла…"
Женя улыбнулась, потом повернулась с правого бока на живот, лицо уткнула в сгиб руки. Почему-то спать так казалось безопасней.
Она только смутно поняла, что не одна в комнате. Ощущение опасности еше не проникло в ее сознание; Женя приподнялась в постели, так что ночная сорочка сползла с плеча.
Она была еще в сонном оцепенении, и видела только расплывчатую белую фигуру. Но видела ее с определенностью: летний мужской костюм, смуглые руки и лицо, отливавшие в свете месяца какой-то зеленью. Василий был совсем близко.
- Вы? – спросила Женя, вглядываясь в него своими слабыми, близорукими глазами.
Призрак подошел к ней и сел к ней на постель. Рука Василия легла на ее обнажившееся плечо, и Женя с трепетом проследила, как его ладонь скользит по коже, смуглая и теплая на ее белом холодном теле. Это видение было живее ее, живой. И почему-то у нее не было сил ему противиться.
- Не надо… - сказала девушка.
Василий улыбнулся и привлек ее к себе. Женя слабо застонала. Но она сама подняла лицо и приоткрыла губы; и ими завладел нежный, какой-то тающий поцелуй. Руки полуночного гостя стали ласкать ее плечи, а потом вдруг ворот ее рубашки треснул, и рубашка сползла до пояса.
Это было немыслимо, сказочно и страшно. Василий склонился к ее груди и стал ласкать ее тело губами, дыханием. Женя смотрела поверх его плеча широко раскрытыми глазами, такими же слепыми и беспомощными. Она прерывисто дышала. Что будет сейчас?.. Неужели этот дух способен обесчестить ее, как это сделал бы живой мужчина?..
Женя скатилась с постели, точно вынырнула из сна, который разделяла с Василием.
- Уходите! Сейчас!
Ей казалось, что она кричит, но голос прозвучал тихо и умоляюще.
Улыбающийся дух двинулся к ней, и Женя попятилась. Она вдруг осознала, что ноги ее увязли в рубашке, упавшей с талии совсем. Женя споткнулась и села на пол, повернулась и поползла, как в дурном сне, хныча от страха и какого-то сладостного предчувствия. Все происходило медленно, как никогда не могло бы быть наяву. Женя поднялась на колени и увидела, что дверь заперта – заперта, потому что она заперла ее сама, ложась в постель.
Девушка попыталась нашарить щеколду, но тут ее руки накрыли чужие пальцы. Видение не исчезло. Дух был намерен довершить то, что начал с нею.
Женя сползла на пол, всхлипывая, покоряясь этой воле. Странно, но до сих пор Женя не боялась по-настоящему, как будто действительно спала или была одурманена опиумом. Она опрокинулась на спину, на холодный жесткий пол, и Василий тут же приподнял ее, заключая в объятия и целуя. Жене было стыдно, что она совсем обнажена, но при этом необыкновенно приятно.
- Уйдите… - попросила она. – Оставьте меня…
Ее опять уложили на спину, и Женя зажмурилась, ощущая прикосновения своего возлюбленного, ласкавшего ее там, где она и сама стыдилась себя касаться. А потом все как будто смешалось, что-то со всех сторон сдавило ее и лишило сознания.
Женя проснулась, почувствовав, что находится в странном положении. Она открыла глаза и ахнула от страха, сразу осознав все: она лежала на полу, совсем голая, далеко от кровати. Женя неуклюже встала, потому что не могла со сна сразу вскочить. Сознание путалось от страха, ее трясло от озноба; Женя сжала ноги, как будто могла еще предотвратить бесчестье. Ступни были ледяными.
Дверь в комнату была заперта.
"Он запер ее, должно быть, когда ушел…"
И тут Женя поняла, что такого быть не могло. Дверь в спальню запиралась только изнутри, и заперла она ее сама. Василий, если он действительно побывал у нее, должен был выпрыгнуть в окно, чтобы уйти.
А может, она заперла дверь после? Но почему она не помнит этого, как помнит все остальные подробности свидания – до того мгновения, как упала на пол и лишилась чувств?
Что же с ней было ночью? Может, только примечталось?..
Женя подошла к кровати и увидела свою ночную сорочку. Ситцевая голубая рубашка лежала здесь, кажется, давно: подобрав ее, Женя почувствовала, что сорочка совсем холодная, а значит – уже продолжительное время не соприкасалась с человеческим телом. Ворот… был порван.
- Господи, прости меня, грешную, - пробормотала Женя, просто от страха. Пробежавшись по вороту пальцами, она припомнила все подробности ночного визита фантома. Все было правдой.*
- Как же я смогу смотреть ему в глаза, - прошептала Женя. – Как я смогу теперь ложиться спать!
Она обернулась своей разорванной рубашкой, дрожа в предчувствии новых несчастий. Потом села на постель. Женя осталась бы в своей комнате на все утро, пока Василий Морозов не уйдет, но не знала, как объяснить это. Сказаться больной?
"Нет, я не могу прятаться… Я должна посмотреть ему в лицо!"
Женя закрыла лицо руками и некоторое время сидела так, во власти стыда и страха. Потом она замерзла, потому что по-прежнему была раздета. Это заставило ее подняться и надеть на себя халат, а потом и поискать платье и свежее белье. А там уже недалеко было до того, чтобы выйти из комнаты и направиться умываться.
Женя выскользнула из спальни, как будто не пережила ничего особенного. Как будто не провела почти брачную ночь с чужим молодым человеком. Но чувствовала она себя, несмотря на случившееся, совершенно как обычно. "Значит, медиумические явления не так влияют на физическую сферу, как физические", - подумала Женя, и значительно приободрилась. В доме ничего не было слышно, значит, она встала совсем рано?
Кажется, да. Наверное, еще только седьмой час.
Рядом раздалось мяуканье, и Женя ощутила, как о ее ногу потерлось пушистое упругое тело. Девушка улыбнулась, почувствовав в кошке товарища, и подхватила ее на руки. Незабудка громко замурлыкала.
Женя почесала ее за ухом.
- Кушать хочешь?
Незабудка мяукнула. Женя засмеялась, чувствуя себя совсем хорошо.
- Ну подожди, я только умоюсь. Потом покормлю тебя.
Тут послышалось какое-то движение в конце коридора, и Женя вопросительно подняла глаза. Несмотря на очки, она не сразу поняла, что перед ней Василий. Что-то мешало этому пониманию.
Женя резко ссадила кошку и сложила руки на груди. Она чувствовала себя рядом с этим человеком так, точно была раздета. Женя хотела попятиться, но усилием воли заставила себя остаться на месте.
- Что вам нужно?
- Умыться, если позволите, - Василий, только в брюках и белой рубашке, приблизился к ней с улыбкой.
- Что-нибудь случилось? – спросил он.
Женя чуть не влепила ему пощечину, и едва удержалась, мысленно назвав себя истеричкой. Но скрыть румянец на щеках не смогла. Попыталась ответить на вопрос Василия, но ничего не получилось.
- Вы больны?
Женя мотнула головой. Она оглядывала своего гостя, часто дыша приоткрытым ртом. Он что, в самом деле ничегошеньки не помнит, не сознает?..
- Евгения Романовна, - Василий вдруг положил руку ей на локоть, и Женя чуть не вскрикнула. – Простите, что помешал вам, я вижу, вы направлялись в ванную комнату… Но я должен идти. Меня ждут срочные дела. Вы не знаете, встала ли уже Серафима Афанасьевна?
- Наверное…
Жене вдруг стало стыдно за свою мать, хотя в их доме всегда вставали рано.
- Который час, Василий? – спросила она.
- Начало седьмого, - ответил молодой человек.
- Мама должна была уже встать, - сказала Женя. – Особенно… помня о вас. Вам что-нибудь нужно?
Василий не сразу ответил. Женя отвернулась от своего собеседника, обхватив плечи руками.
Ей было так стыдно, что не передать словами. Самая чудесность вчерашней ночи затмевалась, заволакивалась этим стыдом.
- Да, если вы будете так любезны, - сказал наконец Василий, понизив голос и опять прикоснувшись к ее руке. – Вы не уступите мне ванную? Пожалуйста, я очень спешу.
"А куда это он вдруг так заспешил? - неожиданно вспыхнуло в сознании Жени подозрение. – Вчера и речи об этом не было!"
- Конечно, умывайтесь, - ответила она.
Василий пожал ей руку, благодарно улыбнувшись. А потом быстро обошел ее и направился в ванную.
Уехал он так скоро, как только смог: задержался на чай, уступив уговорам Серафимы Афанасьевны, хотя Женя думала, что он и на чай не останется. Ее мать недоумевала, была разочарована… а сама Женя, пожалуй, даже больше, хотя очень хотела избавиться от своего стыда. Но ей вдруг стало совсем обидно. Как же, Василий и явно, и вот так… душой, бессознательно показал, что она нравится ему, что он испытывает к ней потаенную страсть. А теперь бросает ее, ее, с которой уже почти… вступил в связь!..
"Но, может быть, он действительно не понимает этого?"
Никаких объяснений не последовало – Василий покинул их почти грубо, даже не попрощавшись с Женей, только с хозяевами.
* Старинное слово для обозначения человека с экстрасенсорными способностями.
* Подобные истории случались в действительности. Известна история медиума Флоренс Кук (феномен Кук в 1870-е годы пристально исследовал великий английский химик Уильям Крукс). Флоренс Кук, впадая в транс, материализовывала фантом, действовавший как самостоятельная личность и именовавший себя Кэти Кинг. "Кэти Кинг" удивляла исследователей тем, что флиртовала с гостями, а однажды сбросила с себя одежду, оставшись обнаженной. Психоаналитик и парапсихолог Нандор Фодор (работавший в 1930-е годы) предложил фрейдистское объяснение многих психических явлений, рассматривая их с позиции психоанализа: он утверждал, что большую роль в них играет сексуальность медиумов, скрытая, подавленная или извращенная. Возможно, феномен Кэти Кинг – как раз такой случай.
Глава 8
- Женечка, я думаю, что это только твое воображение, - сказала Саша.
Они медленно прогуливались по саду. Сашина голова была прикрыта широкополой соломенной шляпой – не только по моде, но и чтобы сохранить цвет лица, хотя был уже вечер. Женя была простоволосой, как всегда – что загорелая, что светлокожая, она не станет лучше.
- Ну конечно, что еще ты можешь думать, - сказала Женя.
Она не смотрела на Сашу. Женя знала, что ничего никому не докажет – даже ближайшая подруга не верила ей. Да что там! Василий, медиум, ничего не знал о своих способностях и был самым большим скептиком насчет них!
- Женечка, такого просто не может быть, - сказала Саша. Она говорила с ней с преувеличенной мягкостью, как с ребенком, и Женя молча сносила это унижение.
Женя остановилась и угрюмо посмотрела в красивые глаза своей золотоволосой русалки-берегини. Саша остановилась напротив – основательная, какая-то даже вальяжная, сложив на животе полные белые руки, просвечивавшие сквозь тонкое кружево рукавов.
- Не ты ли сама говорила, что это дикость? – спросила Саша.
Женя нервно заправила за уши свои жидкие волосы. Рядом с Сашей она так часто стыдилась себя, а сейчас и вовсе начала казаться себе не только дурнушкой, а еще и дурой.
Саша улыбалась со спокойным превосходством.
- Если я называла спиритические явления фантазией, это не значит, что так и есть, - сухо сказала Женя. – Василий был у меня ночью. Это факт…
- Тсс!..
Саша прижала палец к губам. Она недоверчиво улыбалась. Саша не верила, что ею, Женей Прозоровой, кто-нибудь мог всерьез увлечься!
- Может быть, и был, - прошептала Саша. – Он знал, что ты не станешь сопротивляться. Женечка… пойдем-ка присядем, я тебе задам один вопрос…
Она вдруг подхватила подругу под локоть своей сильной рукой и увлекла в сторону скамейки.
Саша оглянулась, потом посадила Женю на скамейку. Сама села рядом, с видом озабоченной матери.
- Женечка, только скажи мне откровенно, - произнесла она шепотом, взяв Женю за руку и накрыв ее своими пальцами, обтянутыми сетчатой перчаткой. – Он не… У вас не было полового общения? Ты хорошо запомнила, что случилось? Может быть, когда ты потеряла сознание…
Женя яростно выдернула свою руку из пальцев Саши.
- Ты полагаешь, что я бы не почувствовала, если бы он взял меня?
Саша была почти скандализирована Жениной прямотой, хотя сама вела к этому.
- Так значит, ничего не было?
Женя повернулась к ней и уставилась Саше в глаза.
- Это был фантом, - злым шепотом сказала она. – Он не мог повлиять на физическую область! И он не мог проникнуть сквозь запертую дверь, я сама видела, что замок нетронут!
Саша покачала головой.
- Это может быть только воспаленное воображение, - сказала она. – Я даже уверена, что это так. Но если нет, все хуже, чем мне представлялось…
Она прикрыла глаза рукой, беспокоясь за свою несчастливую подругу, которая могла только попасть в беду, увлекшись красивым молодым человеком.
- Ты могла не только лишиться невинности, но и забеременеть, - произнесла Саша. – Тебе следует обратиться к врачу.
Женя сжала виски кулачками и уставилась на Сашу со злым изумлением.
- Уверяю тебя, я не настолько еще сумасшедшая, чтобы не понять, имела ли половое сношение, - медленно произнесла она шепотом, тщательно выговаривая слова. – Я видела то, что видела. Если не веришь мне – жаль, но отрекаться от своего свидетельства я не стану.
Саша вздохнула. Она разгладила нежно-розовую юбку – в своем платье, со своим восхитительным цветом лица Саша Виргинская сама казалась роскошной розой.
- Женечка, а с тех пор Василий не писал тебе? Не искал с тобой встречи? – спросила она.
Женя улыбнулась, с жалостью к подруге и к себе. Сашу интересовала только эта сторона их с Василием отношений: все сверхъестественное, чему она была свидетельницей, прошло мимо нее, никак не изменив ее взглядов на жизнь.
- Нет, не искал, - сказала Женя.
"Я так и знала, что ничего не будет", - подумала Саша.
- Тебе не следует больше писать ему самой, - предостерегла она. – Не следует навязываться мужчине, если он не выказывает своего интереса. Подожди, может быть, Василий еще сам…
Женя вспыхнула.
- Я знаю! Не воспитывай меня!
Саша улыбнулась.
- Хорошо, Женечка, не буду.
"Она дружит со мной только потому, что я ее не затмеваю. Потому, что она может учить меня жизни", - вдруг подумала Женя.
- Василий мне не нужен, - холодно сказала она. – Он ничуть мне не интересен.
Саша промолчала, думая, что это оскорбленное самолюбие. Неудивительно. Бедняжка Женя должна постоянно чувствовать себя оскорбленной, имея дело с мужчинами.
- У тебя через три недели рожденье, - вдруг сказала Саша. – Совершеннолетие.* Может быть, тебе пригласить его? Это достойный повод…
Женя плотнее закуталась в платок.
- Нет, - холодно сказала она.
И тут Саша вдруг сжала ее руку, наклонившись к Жене и глядя в глаза.
- Евгения, это, может быть, лучший твой шанс, - прошептала она. – Ты можешь упустить его, очень глупо. Подумай… тебе уже двадцать один год.
- Тебе тоже скоро будет, - отозвалась Женя. – Ну и что? Останусь я одна – значит, так суждено. Я к этому готова. А вот ты нет.
Она с усмешкой взглянула на пышный наряд подруги. Женя неожиданно подумала, что, несмотря на успех у кавалеров, у Саши ни с кем из них не начиналось серьезного романа.
Саша промолчала, немного даже презрительно – явно подумала, что уж ей-то Женина участь никак не грозит.
- Пригласи его, - сказала она. – Я настоятельно советую. Еще пригласи Мишу Кацмана и Николая. Пусть Василий видит, что он около тебя не один.
- Петрова не приглашу, - сказала Женя с отвращением. – А Кацмана…
Миша Кацман и уважал ее, и немного понимал в спиритизме. Может быть, позвать его одновременно с Василием было разумно – тем более, что эти двое были знакомы… Правда, Женя не понимала еще, к чему это приглашение может привести…
- Хорошо, пожалуй, я так и сделаю, - выговорила Женя наконец. – Думаю, мама и отец будут не против.
Василий не отклонил приглашения Жени – хотя этот… медиум был настолько странным человеком, что мог бы поступить и так, несмотря на то, что это было бы очень неучтиво. До самого праздника Женя ничего о нем не слышала, и была убеждена, что Василий либо потерял к ней интерес, либо никогда его и не имел.
А то, что произошло между ними? Что ж, имело ли это действительно такое значение?
Помимо Василия, был приглашен еще и Миша Кацман, и, конечно, Саша. Еще мать пригласила пожилую незамужнюю тетку Жени, свою старшую сестру – Анисимову Ольгу Афанасьевну. Может быть, затем, чтобы, видя этот пример перед глазами, Женя начала действовать решительнее.
В последнее время Жене в каждом шаге матери виделся скрытый матримониальный смысл.
Из "Жениных" гостей Саша приехала раньше всех, радостная, взволнованная. Она была гораздо красивее рожденницы, несмотря на все Женины старания. Впрочем, Женя особенно и не старалась – знала, что выше головы, то есть выше Саши Виргинской, ей не прыгнуть.
Саша расцеловала ее.
- Ну, как ты? Счастлива?
- Да, - ответила Женя и улыбнулась с усилием. Она твердо вознамерилась быть сегодня счастливой.
- Как Вася? Приедет? – приглушенным голосом спросила Саша, взяв Женю под руку и уведя в сторонку – неподалеку Серафима Афанасьевна беседовала с Жениной теткой.
- Он не Вася!
Женя вдруг ужасно рассердилась, услышав, как Саша назвала Василия. Какой он ей "Вася"! Даже она не смеет называть его "Васей"!
- Не называй его так, - сказала Женя. – Он хочет, чтобы его называли Василием, и я не позволю…
- Ого!
Саша усмехнулась.
- Да ты и вправду влюблена в него и ревнуешь, - шепотом сказала она. – Ну что ж, если так, то я не буду фамильярничать.
Женя вспыхнула, открыла рот – и промолчала. Действительно, как тут возразишь?
- Он не приехал пока, надеюсь, что не опоздает, - сухо сказала рожденница. – Еще полчаса до начала праздника. А не приедет, так и… бог с ним.
Саша понимающе кивнула.
"Бедная Женька", - подумала она.
Василий приехал за пять минут до праздника – красивый, цветущий… такой, что у Жени замерло сердце. Особенно когда она увидела своего бывшего – да, бывшего – поклонника рядом с Сашей. Какую бы пару они составили…
Однако на Сашу Василий внимания почти не обратил. Он направился прямо к Жене. Вдруг девушке показалось, что у Василия виноватый вид.
- С днем рождения, Евгения Романовна, - сказал он, почтительно целуя ей руку. – Примите как скромный знак внимания.
Он протянул ей букет желтых роз.
Женя покраснела и потупилась. Как это было похоже… на то, чем это никогда не могло бы быть. Она ворона, и парой этому прекрасному павлину никогда не станет.
- Спасибо, - сказала девушка. – Не нужно обращаться ко мне по отчеству, - совсем тихо прибавила Женя. – Мы ведь близко знакомы…
- Как желаете, - ответил Василий.
Выражение вины, которое почудилось Жене в его взгляде при встрече, снова показалось на его лице.
Все разъяснилось только после праздника – который прошел на удивление обыкновенно, как-то даже незаметно. Из столкновения Василия с Кацманом ничего не вышло. Оба несколько смущенно и уважительно поздравляли Женю, разговаривали и смеялись с ней, но между Женей и Василием не было больше никакой непринужденности. И ни на какую… сомнительную тему разговор тоже не зашел. Это был настоящий светский вечер, из тех вечеров, из которых ничего нельзя извлечь, кроме пустоты и разочарования.
Но когда уже все гости уехали, кроме Саши и Василия, молодой человек улучил минуту и отозвал в сторону виновницу торжества. Женя догадывалась, что он задерживается неспроста. Она ждала объяснений со смутной тоской и подозрением, хотя была готова к самому худшему.
Хотя что может кончиться между ними, если ничего толком не начиналось?
- Евгения… Романовна, - сказал Василий, остановившись в отдалении и не глядя на свою собеседницу. – У меня есть невеста.
* Двадцать один год.
- Женечка, я думаю, что это только твое воображение, - сказала Саша.
Они медленно прогуливались по саду. Сашина голова была прикрыта широкополой соломенной шляпой – не только по моде, но и чтобы сохранить цвет лица, хотя был уже вечер. Женя была простоволосой, как всегда – что загорелая, что светлокожая, она не станет лучше.
- Ну конечно, что еще ты можешь думать, - сказала Женя.
Она не смотрела на Сашу. Женя знала, что ничего никому не докажет – даже ближайшая подруга не верила ей. Да что там! Василий, медиум, ничего не знал о своих способностях и был самым большим скептиком насчет них!
- Женечка, такого просто не может быть, - сказала Саша. Она говорила с ней с преувеличенной мягкостью, как с ребенком, и Женя молча сносила это унижение.
Женя остановилась и угрюмо посмотрела в красивые глаза своей золотоволосой русалки-берегини. Саша остановилась напротив – основательная, какая-то даже вальяжная, сложив на животе полные белые руки, просвечивавшие сквозь тонкое кружево рукавов.
- Не ты ли сама говорила, что это дикость? – спросила Саша.
Женя нервно заправила за уши свои жидкие волосы. Рядом с Сашей она так часто стыдилась себя, а сейчас и вовсе начала казаться себе не только дурнушкой, а еще и дурой.
Саша улыбалась со спокойным превосходством.
- Если я называла спиритические явления фантазией, это не значит, что так и есть, - сухо сказала Женя. – Василий был у меня ночью. Это факт…
- Тсс!..
Саша прижала палец к губам. Она недоверчиво улыбалась. Саша не верила, что ею, Женей Прозоровой, кто-нибудь мог всерьез увлечься!
- Может быть, и был, - прошептала Саша. – Он знал, что ты не станешь сопротивляться. Женечка… пойдем-ка присядем, я тебе задам один вопрос…
Она вдруг подхватила подругу под локоть своей сильной рукой и увлекла в сторону скамейки.
Саша оглянулась, потом посадила Женю на скамейку. Сама села рядом, с видом озабоченной матери.
- Женечка, только скажи мне откровенно, - произнесла она шепотом, взяв Женю за руку и накрыв ее своими пальцами, обтянутыми сетчатой перчаткой. – Он не… У вас не было полового общения? Ты хорошо запомнила, что случилось? Может быть, когда ты потеряла сознание…
Женя яростно выдернула свою руку из пальцев Саши.
- Ты полагаешь, что я бы не почувствовала, если бы он взял меня?
Саша была почти скандализирована Жениной прямотой, хотя сама вела к этому.
- Так значит, ничего не было?
Женя повернулась к ней и уставилась Саше в глаза.
- Это был фантом, - злым шепотом сказала она. – Он не мог повлиять на физическую область! И он не мог проникнуть сквозь запертую дверь, я сама видела, что замок нетронут!
Саша покачала головой.
- Это может быть только воспаленное воображение, - сказала она. – Я даже уверена, что это так. Но если нет, все хуже, чем мне представлялось…
Она прикрыла глаза рукой, беспокоясь за свою несчастливую подругу, которая могла только попасть в беду, увлекшись красивым молодым человеком.
- Ты могла не только лишиться невинности, но и забеременеть, - произнесла Саша. – Тебе следует обратиться к врачу.
Женя сжала виски кулачками и уставилась на Сашу со злым изумлением.
- Уверяю тебя, я не настолько еще сумасшедшая, чтобы не понять, имела ли половое сношение, - медленно произнесла она шепотом, тщательно выговаривая слова. – Я видела то, что видела. Если не веришь мне – жаль, но отрекаться от своего свидетельства я не стану.
Саша вздохнула. Она разгладила нежно-розовую юбку – в своем платье, со своим восхитительным цветом лица Саша Виргинская сама казалась роскошной розой.
- Женечка, а с тех пор Василий не писал тебе? Не искал с тобой встречи? – спросила она.
Женя улыбнулась, с жалостью к подруге и к себе. Сашу интересовала только эта сторона их с Василием отношений: все сверхъестественное, чему она была свидетельницей, прошло мимо нее, никак не изменив ее взглядов на жизнь.
- Нет, не искал, - сказала Женя.
"Я так и знала, что ничего не будет", - подумала Саша.
- Тебе не следует больше писать ему самой, - предостерегла она. – Не следует навязываться мужчине, если он не выказывает своего интереса. Подожди, может быть, Василий еще сам…
Женя вспыхнула.
- Я знаю! Не воспитывай меня!
Саша улыбнулась.
- Хорошо, Женечка, не буду.
"Она дружит со мной только потому, что я ее не затмеваю. Потому, что она может учить меня жизни", - вдруг подумала Женя.
- Василий мне не нужен, - холодно сказала она. – Он ничуть мне не интересен.
Саша промолчала, думая, что это оскорбленное самолюбие. Неудивительно. Бедняжка Женя должна постоянно чувствовать себя оскорбленной, имея дело с мужчинами.
- У тебя через три недели рожденье, - вдруг сказала Саша. – Совершеннолетие.* Может быть, тебе пригласить его? Это достойный повод…
Женя плотнее закуталась в платок.
- Нет, - холодно сказала она.
И тут Саша вдруг сжала ее руку, наклонившись к Жене и глядя в глаза.
- Евгения, это, может быть, лучший твой шанс, - прошептала она. – Ты можешь упустить его, очень глупо. Подумай… тебе уже двадцать один год.
- Тебе тоже скоро будет, - отозвалась Женя. – Ну и что? Останусь я одна – значит, так суждено. Я к этому готова. А вот ты нет.
Она с усмешкой взглянула на пышный наряд подруги. Женя неожиданно подумала, что, несмотря на успех у кавалеров, у Саши ни с кем из них не начиналось серьезного романа.
Саша промолчала, немного даже презрительно – явно подумала, что уж ей-то Женина участь никак не грозит.
- Пригласи его, - сказала она. – Я настоятельно советую. Еще пригласи Мишу Кацмана и Николая. Пусть Василий видит, что он около тебя не один.
- Петрова не приглашу, - сказала Женя с отвращением. – А Кацмана…
Миша Кацман и уважал ее, и немного понимал в спиритизме. Может быть, позвать его одновременно с Василием было разумно – тем более, что эти двое были знакомы… Правда, Женя не понимала еще, к чему это приглашение может привести…
- Хорошо, пожалуй, я так и сделаю, - выговорила Женя наконец. – Думаю, мама и отец будут не против.
Василий не отклонил приглашения Жени – хотя этот… медиум был настолько странным человеком, что мог бы поступить и так, несмотря на то, что это было бы очень неучтиво. До самого праздника Женя ничего о нем не слышала, и была убеждена, что Василий либо потерял к ней интерес, либо никогда его и не имел.
А то, что произошло между ними? Что ж, имело ли это действительно такое значение?
Помимо Василия, был приглашен еще и Миша Кацман, и, конечно, Саша. Еще мать пригласила пожилую незамужнюю тетку Жени, свою старшую сестру – Анисимову Ольгу Афанасьевну. Может быть, затем, чтобы, видя этот пример перед глазами, Женя начала действовать решительнее.
В последнее время Жене в каждом шаге матери виделся скрытый матримониальный смысл.
Из "Жениных" гостей Саша приехала раньше всех, радостная, взволнованная. Она была гораздо красивее рожденницы, несмотря на все Женины старания. Впрочем, Женя особенно и не старалась – знала, что выше головы, то есть выше Саши Виргинской, ей не прыгнуть.
Саша расцеловала ее.
- Ну, как ты? Счастлива?
- Да, - ответила Женя и улыбнулась с усилием. Она твердо вознамерилась быть сегодня счастливой.
- Как Вася? Приедет? – приглушенным голосом спросила Саша, взяв Женю под руку и уведя в сторонку – неподалеку Серафима Афанасьевна беседовала с Жениной теткой.
- Он не Вася!
Женя вдруг ужасно рассердилась, услышав, как Саша назвала Василия. Какой он ей "Вася"! Даже она не смеет называть его "Васей"!
- Не называй его так, - сказала Женя. – Он хочет, чтобы его называли Василием, и я не позволю…
- Ого!
Саша усмехнулась.
- Да ты и вправду влюблена в него и ревнуешь, - шепотом сказала она. – Ну что ж, если так, то я не буду фамильярничать.
Женя вспыхнула, открыла рот – и промолчала. Действительно, как тут возразишь?
- Он не приехал пока, надеюсь, что не опоздает, - сухо сказала рожденница. – Еще полчаса до начала праздника. А не приедет, так и… бог с ним.
Саша понимающе кивнула.
"Бедная Женька", - подумала она.
Василий приехал за пять минут до праздника – красивый, цветущий… такой, что у Жени замерло сердце. Особенно когда она увидела своего бывшего – да, бывшего – поклонника рядом с Сашей. Какую бы пару они составили…
Однако на Сашу Василий внимания почти не обратил. Он направился прямо к Жене. Вдруг девушке показалось, что у Василия виноватый вид.
- С днем рождения, Евгения Романовна, - сказал он, почтительно целуя ей руку. – Примите как скромный знак внимания.
Он протянул ей букет желтых роз.
Женя покраснела и потупилась. Как это было похоже… на то, чем это никогда не могло бы быть. Она ворона, и парой этому прекрасному павлину никогда не станет.
- Спасибо, - сказала девушка. – Не нужно обращаться ко мне по отчеству, - совсем тихо прибавила Женя. – Мы ведь близко знакомы…
- Как желаете, - ответил Василий.
Выражение вины, которое почудилось Жене в его взгляде при встрече, снова показалось на его лице.
Все разъяснилось только после праздника – который прошел на удивление обыкновенно, как-то даже незаметно. Из столкновения Василия с Кацманом ничего не вышло. Оба несколько смущенно и уважительно поздравляли Женю, разговаривали и смеялись с ней, но между Женей и Василием не было больше никакой непринужденности. И ни на какую… сомнительную тему разговор тоже не зашел. Это был настоящий светский вечер, из тех вечеров, из которых ничего нельзя извлечь, кроме пустоты и разочарования.
Но когда уже все гости уехали, кроме Саши и Василия, молодой человек улучил минуту и отозвал в сторону виновницу торжества. Женя догадывалась, что он задерживается неспроста. Она ждала объяснений со смутной тоской и подозрением, хотя была готова к самому худшему.
Хотя что может кончиться между ними, если ничего толком не начиналось?
- Евгения… Романовна, - сказал Василий, остановившись в отдалении и не глядя на свою собеседницу. – У меня есть невеста.
* Двадцать один год.
Глава 9
Женя догадывалась о том, что Василий не свободен. Но ей вдруг стало так тоскливо, все показалось таким безрадостным, словно ей было уже девяносто лет. Неужели она и в самом деле… влюблена?
Да нет – просто это действительно был ее "лучший шанс", если не единственный.
- Спасибо, что предупредили, - сухо сказала Женя, глядя в сторону. Потом сделала над собой усилие и повернулась к Василию. Все равно ведь это их последнее свидание.
- Вы уже давно обручены?
Василий кивнул.
Было двадцать восьмое августа, теплый ясный день, но Василий, как и она сама, казался каким-то пасмурным. К ним обоим сейчас были применимы эти погодные слова. Женя вдруг ощутила проблеск радости при виде огорчения Василия, но тут же приказала себе перестать фантазировать. Довольно.
- Кто эта особа? – спросила Женя.
Отвечать на этот вопрос Василию явно хотелось еще меньше, чем на предыдущий, но Женя чувствовала, что имеет право знать. Без сомнений, со своей невестой Василий не позволял себе таких вольностей, как с нею! Пусть даже он об этом не подозревал!
- Она мой друг уже более года, - неохотно признался Василий. – Ее зовут Лидия. Очаровательная девушка, мы с нею духовно близки…
И тут Женя, неожиданно для себя, ужасно разгневалась. Ах, вот как – духовно близки! С этой очаровательной Лидией можно иметь духовную близость, а с дурнушкой Женей Прозоровой плотскую, пусть даже фантасмагорического свойства! Хорошо устроился!..
- Василий, а вы не помните, что между нами было? – спросила Женя.
Он искренне удивился.
- Ничего, насколько мне помнится, - сказал Василий. – Вы считаете, что я вам что-то должен?
Теперь молодой человек смотрел на нее неприязненно, уже жалея, что пошел на это объяснение.
"Поразительная способность забывать о том, чего не получается принять, - подумала Женя с отвращением. – Что у Саши, что у него! Какое гадкое человеческое свойство!"
- Василий, а вы совсем забыли, с чего мы возобновили наше знакомство? – спросила Женя. – Как вы объясните письмо, которое я получила от вас?
- Тише!
Женя усмехнулась. Конечно, боится разоблачения.
Тут она вспомнила, что письмо давно уничтожено – она сама отдала его Василию обратно – и ей стало ужасно досадно.
- Аноним, насмешка, - сказал Василий. – Мне очень жаль, Евгения Романовна… но я тут ни при чем.
Женя покачала головой.
- Это не все, - сказала она. – Когда вы ночевали у нас, ко мне в спальню проник ваш фантом… который вел себя со мною весьма вольно, - закончила она, почти не понижая голоса. Пусть услышат. Какая разница?
Она испытывала такое отвращение к человеческой косности и материалистичности мышления, что ей было безразлично, что о ней могут подумать эти... консерваторы.
- Как вы сказали? Фантом? – переспросил Василий, до которого только теперь, кажется, дошел смысл ее слов. – Евгения Романовна, мне кажется, что вы замечтались. Вы, должно быть, чересчур много думали обо мне, вот вам и представилось…
Женя фыркнула.
- А разве о ком-нибудь можно думать "чересчур много"? – спросила она с усмешкой. – Все заняты собою. Вы бы лучше радовались такой своей власти над девицей, чем сожалеть.
Василий молчал, ветерок шевелил темные волосы на неподвижно склоненной голове. Женя поняла, что сумела уязвить его. Этот молодой человек действительно был заносчив и думал, что стоит такой женской преданности.
- Евгения Романовна, я не знаю, что сказать на это, - наконец произнес Василий. С сожалением – сожалением о том душевном перевороте, который он произвел в ней. Может быть, даже помрачении рассудка.
Женя наморщила лоб и с горечью махнула рукой.
- Идите уже! Идите!
Василий, видимо, понял ее состояние, хотя и не понял его причины. Женя не ожидала того, что он сделал потом, и не успела отстраниться: Василий шагнул к ней и, взяв за виски, поцеловал в лоб.
- Прощайте, Женя. Простите.
Женя проследила, как он уходит – растерянно, как будто не успела за чем-то очень важным.
А потом вдруг сорвалась с места и побежала – не за Василием, а прочь от него, прочь от всех людей, чтобы ее никто сейчас не трогал. Женя всхлипывала. Только бы не наткнуться сейчас на Сашу с ее утешениями; а на мать… нет, она этого не переживет. Женя пробежала через сад, упала на самую дальнюю скамейку и зарыдала, спрятав лицо в ладони.
Через десять минут Женя, хотя и с опухшим лицом, шмыгая носом, но спокойно шагала к дому. Саша не должна была уехать, не простившись с ней. А Женя должна была спросить у нее кое-о-чем важном. Это касалось Василия, но уже не в том значении, которое у их дружбы так и не появилось.
- Женька!..
Саша первая подбежала к ней. Она так и дожидалась ее в саду – а может, и искала.
- Вот ты где!
Всмотрелась в лицо подруги.
- Ты плакала? Из-за него?
Женя махнула рукой.
- Я тебя… хочу спросить, - отрешенно сказала она. – Та бумага. Ну, письмо его… Ты не помнишь эту бумагу… не узнаешь, если увидишь такую в нашем доме?
Саша удивилась.
- Какую такую? Такой плотности или такого размера?
Женя кивнула.
- Ну да, именно такую. Понимаешь ли, мне любопытно – какой степени вещественности должен был достичь дух, чтобы написать мне письмо. Мог ли Василий перенести бумагу из своего дома? Или стащил с отцовского бюро в его кабинете? Кабинет, насколько мне известно, был заперт…
Саша возвела очи горе.
- Евгения, ты опять начинаешь!
- Я и не прекращала, - спокойно ответила Женя. – Так ты узнаешь эту бумагу?
- Обычная писчая бумага, - раздраженно ответила Саша. – Я такую видела на твоем столе в спальне…
Она запнулась под взглядом подруги.
- Знаешь, я поговорила недавно с Кацманом, - вдруг сердито сказала Саша. Точно решилась разрубить узел, к которому не отваживалась до сих пор приступить, чтобы не ранить подругу.
Женя слушала внимательно, не перебивая.
- Специально для тебя поговорила, - прибавила Саша. – Я вообще не верю в духов, как ты знаешь… а Миша мне научно объяснил некоторые вещи, которые ты называешь фантастическими. Я не хотела пока говорить с тобой, - продолжала Саша, все больше воодушевляясь. – Я думала, что ты сама от этого отойдешь. Но теперь вижу, что ты крепко держишься за спиритическую идею…
- Александра, не тяни! – сердито перебила Женя. – Давай к делу!
- Пойдем сядем.
Саша потянула Женю к скамейке.
Когда они уселись, Саша сказала:
- Миша познакомил меня с идеями некоего Эдуарда фон Гартмана. Это философ и исследователь спиритизма.
Она прервалась, кусая губу, точно думала, что сейчас нанесет очень болезненный удар.
- Так вот, господин Гартман установил, что все действия, приписываемые духам, могут объясняться воздействием живых людей, - сказала Саша. – Иными словами, медиумы – это лица, которые обладают особой нервной силой. Эта сила физическая. Посредством ее медиумы могут производить воздействие на сознание других людей…*
Женя тряхнула головой. Ей отчего-то стало смешно.
- Господин Гартман говорит о передаче мыслей? И он утверждает, что это научно? – спросила она. – А разве этот господин Гартман не знает, что наука отрицает передачу мыслей?
Саша не сразу нашлась, что сказать.
- И Василий с помощью своей "нервной силы" написал мне письмо на расстоянии? – с насмешкой прибавила Женя. – Ты говоришь, что это физическая сила?
Саша растерянно кивнула.
- Однако действует она как человеческая личность, - сказала Женя. – Еще того удивительней, что "нервная сила" сумела передать почерк Василия…
- Василий мог сделать это сам, - сказала Саша.
Женя покачала головой.
- Ты знаешь, что не мог. И "нервная сила", пишущая письма отдельно от медиума почерком медиума, кажется мне еще более фантастической, чем делающий то же независимый дух. Кроме того, Саша, Гартман, как и спириты, рассуждает ненаучно, и потому научным авторитетом быть не может.
- Что значит "ненаучно"? – спросила Саша, нахмурившись. – Ты признаешь, что вместе со спиритами впала в мечтательность?
- Нет, - ответила Женя. – Я признаю, что вместе со спиритами признаю вещи, которых наука не допускает – мысленное и физическое воздействие на расстоянии.
Саша некоторое время молчала.
- Однако существование духов Гартман опровергает, - сказала она.
Женя пожала плечами.
- Не вижу, каким образом существование духов может быть опровергнуто – если они трансцендентальны, то есть сверхчувственны, - сказала она. – Но, по моему мнению, некоторые факты могут доказать это существование.
Этой ночью Женя получила новое доказательство спиритической гипотезы.
* А.Н. Аксаков, "Анимизм и спиритизм".
Женя догадывалась о том, что Василий не свободен. Но ей вдруг стало так тоскливо, все показалось таким безрадостным, словно ей было уже девяносто лет. Неужели она и в самом деле… влюблена?
Да нет – просто это действительно был ее "лучший шанс", если не единственный.
- Спасибо, что предупредили, - сухо сказала Женя, глядя в сторону. Потом сделала над собой усилие и повернулась к Василию. Все равно ведь это их последнее свидание.
- Вы уже давно обручены?
Василий кивнул.
Было двадцать восьмое августа, теплый ясный день, но Василий, как и она сама, казался каким-то пасмурным. К ним обоим сейчас были применимы эти погодные слова. Женя вдруг ощутила проблеск радости при виде огорчения Василия, но тут же приказала себе перестать фантазировать. Довольно.
- Кто эта особа? – спросила Женя.
Отвечать на этот вопрос Василию явно хотелось еще меньше, чем на предыдущий, но Женя чувствовала, что имеет право знать. Без сомнений, со своей невестой Василий не позволял себе таких вольностей, как с нею! Пусть даже он об этом не подозревал!
- Она мой друг уже более года, - неохотно признался Василий. – Ее зовут Лидия. Очаровательная девушка, мы с нею духовно близки…
И тут Женя, неожиданно для себя, ужасно разгневалась. Ах, вот как – духовно близки! С этой очаровательной Лидией можно иметь духовную близость, а с дурнушкой Женей Прозоровой плотскую, пусть даже фантасмагорического свойства! Хорошо устроился!..
- Василий, а вы не помните, что между нами было? – спросила Женя.
Он искренне удивился.
- Ничего, насколько мне помнится, - сказал Василий. – Вы считаете, что я вам что-то должен?
Теперь молодой человек смотрел на нее неприязненно, уже жалея, что пошел на это объяснение.
"Поразительная способность забывать о том, чего не получается принять, - подумала Женя с отвращением. – Что у Саши, что у него! Какое гадкое человеческое свойство!"
- Василий, а вы совсем забыли, с чего мы возобновили наше знакомство? – спросила Женя. – Как вы объясните письмо, которое я получила от вас?
- Тише!
Женя усмехнулась. Конечно, боится разоблачения.
Тут она вспомнила, что письмо давно уничтожено – она сама отдала его Василию обратно – и ей стало ужасно досадно.
- Аноним, насмешка, - сказал Василий. – Мне очень жаль, Евгения Романовна… но я тут ни при чем.
Женя покачала головой.
- Это не все, - сказала она. – Когда вы ночевали у нас, ко мне в спальню проник ваш фантом… который вел себя со мною весьма вольно, - закончила она, почти не понижая голоса. Пусть услышат. Какая разница?
Она испытывала такое отвращение к человеческой косности и материалистичности мышления, что ей было безразлично, что о ней могут подумать эти... консерваторы.
- Как вы сказали? Фантом? – переспросил Василий, до которого только теперь, кажется, дошел смысл ее слов. – Евгения Романовна, мне кажется, что вы замечтались. Вы, должно быть, чересчур много думали обо мне, вот вам и представилось…
Женя фыркнула.
- А разве о ком-нибудь можно думать "чересчур много"? – спросила она с усмешкой. – Все заняты собою. Вы бы лучше радовались такой своей власти над девицей, чем сожалеть.
Василий молчал, ветерок шевелил темные волосы на неподвижно склоненной голове. Женя поняла, что сумела уязвить его. Этот молодой человек действительно был заносчив и думал, что стоит такой женской преданности.
- Евгения Романовна, я не знаю, что сказать на это, - наконец произнес Василий. С сожалением – сожалением о том душевном перевороте, который он произвел в ней. Может быть, даже помрачении рассудка.
Женя наморщила лоб и с горечью махнула рукой.
- Идите уже! Идите!
Василий, видимо, понял ее состояние, хотя и не понял его причины. Женя не ожидала того, что он сделал потом, и не успела отстраниться: Василий шагнул к ней и, взяв за виски, поцеловал в лоб.
- Прощайте, Женя. Простите.
Женя проследила, как он уходит – растерянно, как будто не успела за чем-то очень важным.
А потом вдруг сорвалась с места и побежала – не за Василием, а прочь от него, прочь от всех людей, чтобы ее никто сейчас не трогал. Женя всхлипывала. Только бы не наткнуться сейчас на Сашу с ее утешениями; а на мать… нет, она этого не переживет. Женя пробежала через сад, упала на самую дальнюю скамейку и зарыдала, спрятав лицо в ладони.
Через десять минут Женя, хотя и с опухшим лицом, шмыгая носом, но спокойно шагала к дому. Саша не должна была уехать, не простившись с ней. А Женя должна была спросить у нее кое-о-чем важном. Это касалось Василия, но уже не в том значении, которое у их дружбы так и не появилось.
- Женька!..
Саша первая подбежала к ней. Она так и дожидалась ее в саду – а может, и искала.
- Вот ты где!
Всмотрелась в лицо подруги.
- Ты плакала? Из-за него?
Женя махнула рукой.
- Я тебя… хочу спросить, - отрешенно сказала она. – Та бумага. Ну, письмо его… Ты не помнишь эту бумагу… не узнаешь, если увидишь такую в нашем доме?
Саша удивилась.
- Какую такую? Такой плотности или такого размера?
Женя кивнула.
- Ну да, именно такую. Понимаешь ли, мне любопытно – какой степени вещественности должен был достичь дух, чтобы написать мне письмо. Мог ли Василий перенести бумагу из своего дома? Или стащил с отцовского бюро в его кабинете? Кабинет, насколько мне известно, был заперт…
Саша возвела очи горе.
- Евгения, ты опять начинаешь!
- Я и не прекращала, - спокойно ответила Женя. – Так ты узнаешь эту бумагу?
- Обычная писчая бумага, - раздраженно ответила Саша. – Я такую видела на твоем столе в спальне…
Она запнулась под взглядом подруги.
- Знаешь, я поговорила недавно с Кацманом, - вдруг сердито сказала Саша. Точно решилась разрубить узел, к которому не отваживалась до сих пор приступить, чтобы не ранить подругу.
Женя слушала внимательно, не перебивая.
- Специально для тебя поговорила, - прибавила Саша. – Я вообще не верю в духов, как ты знаешь… а Миша мне научно объяснил некоторые вещи, которые ты называешь фантастическими. Я не хотела пока говорить с тобой, - продолжала Саша, все больше воодушевляясь. – Я думала, что ты сама от этого отойдешь. Но теперь вижу, что ты крепко держишься за спиритическую идею…
- Александра, не тяни! – сердито перебила Женя. – Давай к делу!
- Пойдем сядем.
Саша потянула Женю к скамейке.
Когда они уселись, Саша сказала:
- Миша познакомил меня с идеями некоего Эдуарда фон Гартмана. Это философ и исследователь спиритизма.
Она прервалась, кусая губу, точно думала, что сейчас нанесет очень болезненный удар.
- Так вот, господин Гартман установил, что все действия, приписываемые духам, могут объясняться воздействием живых людей, - сказала Саша. – Иными словами, медиумы – это лица, которые обладают особой нервной силой. Эта сила физическая. Посредством ее медиумы могут производить воздействие на сознание других людей…*
Женя тряхнула головой. Ей отчего-то стало смешно.
- Господин Гартман говорит о передаче мыслей? И он утверждает, что это научно? – спросила она. – А разве этот господин Гартман не знает, что наука отрицает передачу мыслей?
Саша не сразу нашлась, что сказать.
- И Василий с помощью своей "нервной силы" написал мне письмо на расстоянии? – с насмешкой прибавила Женя. – Ты говоришь, что это физическая сила?
Саша растерянно кивнула.
- Однако действует она как человеческая личность, - сказала Женя. – Еще того удивительней, что "нервная сила" сумела передать почерк Василия…
- Василий мог сделать это сам, - сказала Саша.
Женя покачала головой.
- Ты знаешь, что не мог. И "нервная сила", пишущая письма отдельно от медиума почерком медиума, кажется мне еще более фантастической, чем делающий то же независимый дух. Кроме того, Саша, Гартман, как и спириты, рассуждает ненаучно, и потому научным авторитетом быть не может.
- Что значит "ненаучно"? – спросила Саша, нахмурившись. – Ты признаешь, что вместе со спиритами впала в мечтательность?
- Нет, - ответила Женя. – Я признаю, что вместе со спиритами признаю вещи, которых наука не допускает – мысленное и физическое воздействие на расстоянии.
Саша некоторое время молчала.
- Однако существование духов Гартман опровергает, - сказала она.
Женя пожала плечами.
- Не вижу, каким образом существование духов может быть опровергнуто – если они трансцендентальны, то есть сверхчувственны, - сказала она. – Но, по моему мнению, некоторые факты могут доказать это существование.
Этой ночью Женя получила новое доказательство спиритической гипотезы.
* А.Н. Аксаков, "Анимизм и спиритизм".
Глава 10
Женя спала, обняв свою кошку; на лице девушки высохли слезы. Она опять плакала перед сном, когда ее оставили совсем одну – видела, как расстроена мать, догадавшаяся о том, что произошло между дочерью и ее женихом.
Отец тоже был печален и озабочен, хотя всегда мягче относился к Жене, чем мать. Однако Роман Платонович не меньше своей жены хотел бы видеть дочь замужем. Тем более, что других детей у них не было.
Женя почувствовала во сне, как Незабудка шевельнулась под ее рукой. Девушка вздохнула и повернулась на живот, когда кошка выскользнула из-под ее локтя, но не проснулась.
Незабудка застыла, глядя на письменный стол хозяйки; она выгнула спину, приложив уши, и зашипела. Рыжий пышный, почти как у белки, хвост задрался и подрагивал. Не было видно ничего, что могло бы вызвать такое беспокойство животного - однако кошка не сводила глаз с Жениного стола, точно почуяла врага. Но приближаться к этому врагу Незабудка не отваживалась.
Она громко мяукнула.
Женя проснулась и села, нашаривая очки.
- Буся?..
- Мяу, моу, - ответила Незабудка, не сводя глаз со стола: она вся напряглась, точно готовилась к атаке или обороне. Хвост кошки задрожал и свернулся кольцом.
Женя, надев очки, протянула руку к питомице, чтобы погладить ее и успокоить, но отчего-то передумала. Девушка встала, глядя на свой стол с таким же потрясенным видом, как и ее чуткий ночной сторож.
- Василий Исаевич, - прошептала она. – Вы здесь, со мной. Вы мне напишете… да?
И следом за этим произошла самая чудесная вещь, которую Жене доводилось видеть.
Верхний листок бумаги в пачке, лежавшей на краю стола, соскользнул со стопки. Он лег на середину стола, а потом ожило перо в письменном приборе…
Женя сняла очки и судорожно протерла их, потом надела снова; и тут же пожалела об этом. Она пропустила почти всю последовательность фантастических действий: перо дописало послание, на этот раз короткое, и спокойно улеглось рядом с запиской.
- Ты мне стол закапаешь! – ахнула Женя, как ни странно, подумав вовсе не о том, что случившееся нарушало все известные законы физики. Она подбежала к столу и схватила перо: с кончика его и в самом деле накапало черными чернилами, и не только на бумагу, а еще и на саму столешницу.
Женя засунула перо в гнездо в письменном приборе, и только тогда схватила записку.
Вот сейчас она в полной мере осознала чудо. Ноги у нее подгибались.
"Боже мой, я сплю, несомненно, сплю…"
"Евгения, мое искушение, - прочитала Женя: определенно, это был почерк Василия. – Евгения, сердитая и сладкая. Ты гордишься - а я все равно возьму тебя, съем тебя".
- Вот… охальник, - прошептала Женя. Она пылала от смущения, точно Василий живьем проник к ней посреди ночи. Хотя велика ли разница?
"Побуждение души, мысль – самое интимное в человеке, - подумала она. – Тело только следует воле хозяина".
Женя опустила бумажку обратно на стол и боязливо обернулась. Она почти ожидала увидеть за своей спиной, у своей постели фантом, который приходил к ней ночью. Но сзади не было никого.
Больше всего Женю успокоил вид кошки – Незабудка, сидя на прежнем месте, упоенно вылизывалась. Это означало, что опасность миновала. "Древние верили, что животные особенно чутки к потусторонним явлениям, - подумала Женя. – Возможно, так и есть".
Она легла в постель, не решаясь сомкнуть глаза. Женя хотела прижать к себе кошку, но Незабудка была сейчас не расположена к этому – могла вырваться, соскочить с постели и убежать. Лучше уж пусть просто сидит рядом, вылизывается.
"Да он и ушел – в самом деле ушел".
Женя легла на живот, обняв подушку. Она в последнее время спала в каких-то смешных оборонительных позах – наверняка они показались бы смешными "духам", если бы те могли ее видеть.
Женя лежала в своей постели, как заснула – но не в таком виде, как заснула. Без ночной рубашки. Вообще без всего.
Рядом с ней лежал Василий, и тоже совершенно… без всего…
Женя быстро отодвинулась, прикрываясь одеялом. Ей было стыдно, но притом как-то томно. – Уйдите, у вас есть невеста, - прошептала она.
Молодой человек погладил ее по плечу, улыбаясь.
- Вот моя невеста, - прошептал он. – Сердитая, сладкая Евгения. Иди ко мне, моя милая…
- Как тебе не стыдно, - шепнула Женя со слезами на глазах. – Ходишь к девице ночами… такое говоришь…
Василий тихо рассмеялся.
- А тебе, девица, как не стыдно принимать меня? – прошептал он, дразня пальцами ее ухо и подбородок. – Замолчи-ка лучше и иди ко мне ближе…
- Какой негодяй, - зажмурившись от ужаса, прошептала Женя. Но она ничему больше не сопротивлялась. Эта любовь была как сладкий, вязкий мед – и сладость ощущалась не только на губах, везде… Женя подставила рукам и губам соблазнителя свою грудь, раздвинула колени… она упивалась тем, что он делал.
- Душенька, - прошептал Василий, лаская ее там, куда она сама пустила его. Женя понимала, что он сейчас возьмет ее, но даже не думала сопротивляться.
И это наконец произошло – и было так остро, больно, ново и желанно, как она и предчувствовала.
Женя проснулась от теплой тяжести на груди, и в первый миг ей показалось, что это голова любовника. А потом она поняла, что держит в объятиях кошку. Незабудка бестревожно спала, и было непохоже, чтобы кто-то прогонял ее из хозяйкиной кровати.
Сама Женя была в ночной рубашке, как и заснула. Она резко села, оттолкнув недовольную кошку, и хмуро прощупала сбившиеся простыни, сосредоточенно разглядывая их. Никаких следов, никаких чужих запахов… Сон, необыкновенно эротический сон…
Только и всего.
Тут что-то хрустнуло под рукой, и Женя вскрикнула. Она подняла к глазам смятую записку. Та самая! Господи, ей это не приснилось, и пока она спала, кто-то подложил ей второе непристойное послание прямо под бок!..
Да, да, все было так, как она и запомнила: кто-то, писавший почерком Василия, называл ее "сердитой сладкой Евгенией"… и говорил ей и другие пошлости…
Но нет, это оказалось еще не все!
Внизу была сделана приписка, тою же рукой:
"Merci, ma bonne".*
Женя смотрела прямо перед собой, держа в дрожащих пальцах письмо, и думала:
"Теперь уж он не отопрется, никак не отопрется".
И тут же устыдилась себя. Со стоном выронила бумагу, подтянула колени к груди и зажмурилась.
"Какое право я имею вторгаться в его личную жизнь? Ведь он женится, и я должна пожелать ему счастья…"
Но это-то как раз и не получалось. Стоило Жене вообразить "очаровательную Лидию" рядом с Василием Морозовым, как у нее мутилось в голове от ревности и ярости. Ведь это с ней, с Женей Прозоровой, он истинно связан! Только она может назвать его своим!
И только ее он может назвать… нет, уже назвал, сделал в мыслях своей! Но кому и как она докажет это?
Тут Жене пришла в голову идея, восхитительная в своей безнравственности – явиться к своему бывшему поклоннику на свадьбу и расстроить ее, предъявив собранию записку Василия. Женя представила, какая физиономия сделается у "очаровательной Лидии", когда она сунет ей под нос эти строчки, и тихо засмеялась.
Но сделать так будет низко… да и просто невозможно. Василий будет яростно все отрицать, указывать на подлог; Лидия, конечно, не поверит ему и сделается несчастной, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Нет, Евгения Прозорова так не поступит. Хотя Лидия, возможно, и не погнушалась бы подобным средством борьбы.
"Будем жить втроем", - неожиданно подумала Женя.
Она испуганно округлила глаза. Вот мысль, которая не посещала ее до сих пор – что скрывать все со стороны Василия будет моральной изменой невесте, а с ее собственной стороны – потворством такой измене. Но ведь Василий ни о чем не знает, он не верит в подобные вещи…
Василий Морозов сильнейший медиум для физических явлений, о которых слышала Женя, но он не верит в подобные вещи.
Да и никакой здравомыслящий человек в них не верит.
Женя схватилась за голову, чувствуя, что попала в переплет, в который, наверное, не попадала еще ни одна женщина на свете.
* Благодарю вас, моя милая (фр.)
Женя спала, обняв свою кошку; на лице девушки высохли слезы. Она опять плакала перед сном, когда ее оставили совсем одну – видела, как расстроена мать, догадавшаяся о том, что произошло между дочерью и ее женихом.
Отец тоже был печален и озабочен, хотя всегда мягче относился к Жене, чем мать. Однако Роман Платонович не меньше своей жены хотел бы видеть дочь замужем. Тем более, что других детей у них не было.
Женя почувствовала во сне, как Незабудка шевельнулась под ее рукой. Девушка вздохнула и повернулась на живот, когда кошка выскользнула из-под ее локтя, но не проснулась.
Незабудка застыла, глядя на письменный стол хозяйки; она выгнула спину, приложив уши, и зашипела. Рыжий пышный, почти как у белки, хвост задрался и подрагивал. Не было видно ничего, что могло бы вызвать такое беспокойство животного - однако кошка не сводила глаз с Жениного стола, точно почуяла врага. Но приближаться к этому врагу Незабудка не отваживалась.
Она громко мяукнула.
Женя проснулась и села, нашаривая очки.
- Буся?..
- Мяу, моу, - ответила Незабудка, не сводя глаз со стола: она вся напряглась, точно готовилась к атаке или обороне. Хвост кошки задрожал и свернулся кольцом.
Женя, надев очки, протянула руку к питомице, чтобы погладить ее и успокоить, но отчего-то передумала. Девушка встала, глядя на свой стол с таким же потрясенным видом, как и ее чуткий ночной сторож.
- Василий Исаевич, - прошептала она. – Вы здесь, со мной. Вы мне напишете… да?
И следом за этим произошла самая чудесная вещь, которую Жене доводилось видеть.
Верхний листок бумаги в пачке, лежавшей на краю стола, соскользнул со стопки. Он лег на середину стола, а потом ожило перо в письменном приборе…
Женя сняла очки и судорожно протерла их, потом надела снова; и тут же пожалела об этом. Она пропустила почти всю последовательность фантастических действий: перо дописало послание, на этот раз короткое, и спокойно улеглось рядом с запиской.
- Ты мне стол закапаешь! – ахнула Женя, как ни странно, подумав вовсе не о том, что случившееся нарушало все известные законы физики. Она подбежала к столу и схватила перо: с кончика его и в самом деле накапало черными чернилами, и не только на бумагу, а еще и на саму столешницу.
Женя засунула перо в гнездо в письменном приборе, и только тогда схватила записку.
Вот сейчас она в полной мере осознала чудо. Ноги у нее подгибались.
"Боже мой, я сплю, несомненно, сплю…"
"Евгения, мое искушение, - прочитала Женя: определенно, это был почерк Василия. – Евгения, сердитая и сладкая. Ты гордишься - а я все равно возьму тебя, съем тебя".
- Вот… охальник, - прошептала Женя. Она пылала от смущения, точно Василий живьем проник к ней посреди ночи. Хотя велика ли разница?
"Побуждение души, мысль – самое интимное в человеке, - подумала она. – Тело только следует воле хозяина".
Женя опустила бумажку обратно на стол и боязливо обернулась. Она почти ожидала увидеть за своей спиной, у своей постели фантом, который приходил к ней ночью. Но сзади не было никого.
Больше всего Женю успокоил вид кошки – Незабудка, сидя на прежнем месте, упоенно вылизывалась. Это означало, что опасность миновала. "Древние верили, что животные особенно чутки к потусторонним явлениям, - подумала Женя. – Возможно, так и есть".
Она легла в постель, не решаясь сомкнуть глаза. Женя хотела прижать к себе кошку, но Незабудка была сейчас не расположена к этому – могла вырваться, соскочить с постели и убежать. Лучше уж пусть просто сидит рядом, вылизывается.
"Да он и ушел – в самом деле ушел".
Женя легла на живот, обняв подушку. Она в последнее время спала в каких-то смешных оборонительных позах – наверняка они показались бы смешными "духам", если бы те могли ее видеть.
Женя лежала в своей постели, как заснула – но не в таком виде, как заснула. Без ночной рубашки. Вообще без всего.
Рядом с ней лежал Василий, и тоже совершенно… без всего…
Женя быстро отодвинулась, прикрываясь одеялом. Ей было стыдно, но притом как-то томно. – Уйдите, у вас есть невеста, - прошептала она.
Молодой человек погладил ее по плечу, улыбаясь.
- Вот моя невеста, - прошептал он. – Сердитая, сладкая Евгения. Иди ко мне, моя милая…
- Как тебе не стыдно, - шепнула Женя со слезами на глазах. – Ходишь к девице ночами… такое говоришь…
Василий тихо рассмеялся.
- А тебе, девица, как не стыдно принимать меня? – прошептал он, дразня пальцами ее ухо и подбородок. – Замолчи-ка лучше и иди ко мне ближе…
- Какой негодяй, - зажмурившись от ужаса, прошептала Женя. Но она ничему больше не сопротивлялась. Эта любовь была как сладкий, вязкий мед – и сладость ощущалась не только на губах, везде… Женя подставила рукам и губам соблазнителя свою грудь, раздвинула колени… она упивалась тем, что он делал.
- Душенька, - прошептал Василий, лаская ее там, куда она сама пустила его. Женя понимала, что он сейчас возьмет ее, но даже не думала сопротивляться.
И это наконец произошло – и было так остро, больно, ново и желанно, как она и предчувствовала.
Женя проснулась от теплой тяжести на груди, и в первый миг ей показалось, что это голова любовника. А потом она поняла, что держит в объятиях кошку. Незабудка бестревожно спала, и было непохоже, чтобы кто-то прогонял ее из хозяйкиной кровати.
Сама Женя была в ночной рубашке, как и заснула. Она резко села, оттолкнув недовольную кошку, и хмуро прощупала сбившиеся простыни, сосредоточенно разглядывая их. Никаких следов, никаких чужих запахов… Сон, необыкновенно эротический сон…
Только и всего.
Тут что-то хрустнуло под рукой, и Женя вскрикнула. Она подняла к глазам смятую записку. Та самая! Господи, ей это не приснилось, и пока она спала, кто-то подложил ей второе непристойное послание прямо под бок!..
Да, да, все было так, как она и запомнила: кто-то, писавший почерком Василия, называл ее "сердитой сладкой Евгенией"… и говорил ей и другие пошлости…
Но нет, это оказалось еще не все!
Внизу была сделана приписка, тою же рукой:
"Merci, ma bonne".*
Женя смотрела прямо перед собой, держа в дрожащих пальцах письмо, и думала:
"Теперь уж он не отопрется, никак не отопрется".
И тут же устыдилась себя. Со стоном выронила бумагу, подтянула колени к груди и зажмурилась.
"Какое право я имею вторгаться в его личную жизнь? Ведь он женится, и я должна пожелать ему счастья…"
Но это-то как раз и не получалось. Стоило Жене вообразить "очаровательную Лидию" рядом с Василием Морозовым, как у нее мутилось в голове от ревности и ярости. Ведь это с ней, с Женей Прозоровой, он истинно связан! Только она может назвать его своим!
И только ее он может назвать… нет, уже назвал, сделал в мыслях своей! Но кому и как она докажет это?
Тут Жене пришла в голову идея, восхитительная в своей безнравственности – явиться к своему бывшему поклоннику на свадьбу и расстроить ее, предъявив собранию записку Василия. Женя представила, какая физиономия сделается у "очаровательной Лидии", когда она сунет ей под нос эти строчки, и тихо засмеялась.
Но сделать так будет низко… да и просто невозможно. Василий будет яростно все отрицать, указывать на подлог; Лидия, конечно, не поверит ему и сделается несчастной, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Нет, Евгения Прозорова так не поступит. Хотя Лидия, возможно, и не погнушалась бы подобным средством борьбы.
"Будем жить втроем", - неожиданно подумала Женя.
Она испуганно округлила глаза. Вот мысль, которая не посещала ее до сих пор – что скрывать все со стороны Василия будет моральной изменой невесте, а с ее собственной стороны – потворством такой измене. Но ведь Василий ни о чем не знает, он не верит в подобные вещи…
Василий Морозов сильнейший медиум для физических явлений, о которых слышала Женя, но он не верит в подобные вещи.
Да и никакой здравомыслящий человек в них не верит.
Женя схватилась за голову, чувствуя, что попала в переплет, в который, наверное, не попадала еще ни одна женщина на свете.
* Благодарю вас, моя милая (фр.)
Глава 11
Василий был на год старше "спиритического кружка" Жени, и род его занятий кардинально отличался от специальностей этих молодых людей. Среди них двое готовились получить специальность юристов, один – геолога; Василий Морозов был филологом. По окончании университета он должен был заняться редакторской или издательской деятельностью. Но уже и теперь обладал достаточными средствами, чтобы жениться.
Об этом Жене печально рассказала Саша. Хотя – настолько ли печально? Может быть, втайне Саша торжествовала?
- Уж эти Морозовы не дворяне ли? – с грустной улыбкой спросила Женя.
Женя и Саша сидели в кафе, которое преимущественно занимали влюбленные парочки – или мужья и жены, или одинокие молодые люди. Женщин, "самих по себе", кроме них двоих здесь не было.
- Насколько мне известно, дворяне, - серьезно и сочувственно сказала Саша. – Потомственные*… братьев Морозовых трое, старший давно женат, но всем троим причитается большое наследство от бабки. Ее-то отец, Морозов Симеон, и выслужил дворянский титул…
Женя низко опустила голову, так что увидела свое отражение в кофейной чашечке. Их с Сашей семьи принадлежали к интеллигенции и были по происхождению мещане. Их общий круг знакомых считал себя выше сословных предрассудков; но, кто знает, может быть, для Морозовых они имеют значение?
И уж не охотницей ли за деньгами счел ее Василий?..
- Женечка, но ведь ты ничего уже не сможешь сделать, - с жалостью сказала Саша. Она протянула к подруге руку через столик, но та резко отодвинулась, чуть не расплескав свой кофе.
Саша ничего, ничего не знала!
- Саша, я… ты ничего не знаешь, ты все равно не поверишь мне, - угасшим голосом проговорила Женя. Она глядела в тарелочку с пирожным, но даже не притронулась к нему.
Саша поняла ее превратно. Она в волнении привстала.
- Он что? Он тебя?..
Женя мотнула головой, покраснев. Саша сама не представляла, насколько она права – и, вместе с тем, насколько неправа. Сознательно Василий ничем не согрешил: вероятно, даже помышлением. Но какое царство сладострастия скрывалось в глубинах его души… И как способно было проявлять себя…
"Он человек глубокий, как море, - подумала Женя. – И истинно сказочный. Но никто об этом не знает".
Женя была теперь уверена, что такие люди, как Василий Морозов, во все времена рождались на земле. Но в древности не существовало науки, чтобы понять их – только народные предания. А теперешняя наука медиумов попросту игнорирует.
- Женя? – в тревоге позвала Саша.
Женя встрепенулась.
- Прости, я задумалась… Ничего.
Она наконец принялась за пирожное, и Саша последовала ее примеру – хотя ей-то как раз следовало бы воздерживаться от сладкого.
- Хорошо бы и мне получить какое-нибудь наследство. Как совершеннолетняя я могу им распоряжаться, - сказала Женя неожиданно, когда наполовину расправилась со своим эклером. Она улыбалась, словно шутила, но тон был более чем серьезный.
Девушка оставила десерт и подняла глаза на вопросительно молчащую Сашу.
- Я же собираюсь жить одна, - пояснила Женя. – А значит, мне нужно искать средства к существованию. Литературного заработка мне не хватит.
Саша сложила руки, словно в мольбе. Хотя это было нарочито, как все жесты беспомощности при общении с Женей – Саша редко сомневалась в своем превосходстве.
- Какого литературного заработка, Женечка?
Женя отставила чашку, опустила подбородок на руку и прищурилась.
- О безоглядна и смела. О ты, что верит и не судит. Не говори: она была. Изречено: она пребудет, - низким голосом, с чувством процитировала она.
- Кто пребудет? – оборвала ее Саша.
Такие поэтические экзерсисы подруги ее всегда изумляли, хотя Женя редко делилась с Сашей плодами своего творчества.
- Кто пребудет?.. А героиня одного из моих рассказов, - безмятежно пояснила Женя. – Это отрывок из стихотворения, написанного на ее смерть. Идея песни в том, что смерть над моей героиней не властна.
Женя Прозорова улыбалась. Писание было одним из немногих способов вернуть этой всегда какой-то экзальтированной девушке душевное равновесие.
Саша покачала головой.
- Ты собираешься это издать? Ты думаешь, это где-нибудь примут?
Женя слегка улыбнулась.
- Может быть, где-нибудь и примут, - сказала она.
О чем она думала, Саша не догадывалась. Но ей в голову пришли собственные соображения, несомненно, более здравые и взвешенные.
- Чтобы издать эти стихи, нужно прежде издать тот рассказ, с которым они связаны, Женя, - заметила она. – А я знаю, как ты пишешь… Нет, я ничего не хочу сказать, - торопливо, успокаивающе понизив голос, прибавила Саша. – Но не всякое издательство примет рассказы такого направления.
"Еще и от женщины", - подумала она.
Даже мужчине трудновато было бы издать рассказы, подобные Жениным – сплошной мистицизм, взлеты и падения, умствования, в которые рядовой читатель вдумываться не будет… А уж барышню с таким сочинением с порога редакции завернут обратно.
- Ты бы лучше занялась чем-нибудь более практически полезным, - сказала Саша. – Шитьем, например. Этим можно подрабатывать. Серафима Афанасьевна, я уверена, окажет тебе в таком начинании поддержку…
Саша всегда гордилась тем, как красиво и основательно строит свою речь – так же красиво и основательно, как она выглядела и держала себя. Может быть, это у нее тоже "сочинительство", подумала Женя. На настоящее сочинительство у Саши фантазии не хватало.
- Спасибо за совет, Саша, - сухо сказала она. – Только мама хочет прежде всего "пристроить" меня, а вернее сказать – сбыть с рук. Я не пойду к ней так унижаться, показывая, что и дальше буду в полной зависимости от нее. Показывая, что меня никто не хочет.
"Это неправда – я очень желанна, - подумала Женя, внутренне усмехаясь. – Да только кому об этом расскажешь?"
Они допили свой кофе, расплатились и вышли из кафе под руку. Подруги молчали, каждая обдумывала что-то, что нельзя было сейчас рассказать другой.
Спустя минуту Женя спросила Сашу о том, о чем давно думала, глядя на ее озабоченное лицо.
- А у тебя как дела?
Саша, конечно, сразу поняла, что та подразумевает. Она поджала губы и поправила шляпу; по виду ее можно было предположить, что дела идут совсем неважно. А потом девушка вдруг сказала:
- Я не знала, как тебе признаться… Ираклий сделал мне предложение, и я как раз раздумываю над этим.
Ираклий был одним из постоянных поклонников Саши, которого она, как и прочих, ограждала от общения со своей подругой. Даже несмотря на то, что Женя в сравнении с Сашей считалась "дурной".
Женя всегда знала, как Саша хороша, но тут очень удивилась.
- Вот как? Предложение?
Саша кивнула. Вид у нее был задумчивый и совсем не влюбленный.
- Я тебя поздравляю, - сказала ошеломленная Женя.
- Погоди… еще не с чем, - слегка досадливо отозвалась Саша.
Ираклий был не бог весть что, но над его предложением стоило поразмыслить. Саша поправила золотистый локон, погрузившись в мысли об устройстве своей женской судьбы; и мысли эти были, как всегда, приятные.
- А когда свадьба Василия, ты не знаешь? – вдруг спросила Женя.
Саша прекратила прихорашиваться и посмотрела на нее в удивлении.
- Зачем тебе? Он сам об этом не сказал? Значит, не хочет больше тебя видеть, - сказала она. – Не вздумай в это вмешиваться… только опозоришься, - шепотом прибавила Саша.
Подруга улыбнулась, как будто не слышала этих слов.
Женя теперь была уверена, что она Василию не только не противна, а совсем наоборот – он убегает от нее со всех ног, спасаясь от соблазна. Да только от самого себя не убежишь.
- Так тебе неизвестно, когда его свадьба? – повторила Женя.
Саша покачала головой.
- Не вздумай… - снова начала она.
Женя остановила ее жестом.
Дальше подруги пошли в молчании; Саша порой бросала на Женю встревоженные взгляды, пытаясь угадать, что скрывается за Жениной улыбкой, но так и не угадала. И не могла бы угадать.
* Потомственный дворянин (в отличие от столбового, или коренного) — звание дворянина, который сам (или его предок в недальнем поколении) выслужил это звание с правом передачи его по наследству, а также лицо, имеющее такое звание.
Василий был на год старше "спиритического кружка" Жени, и род его занятий кардинально отличался от специальностей этих молодых людей. Среди них двое готовились получить специальность юристов, один – геолога; Василий Морозов был филологом. По окончании университета он должен был заняться редакторской или издательской деятельностью. Но уже и теперь обладал достаточными средствами, чтобы жениться.
Об этом Жене печально рассказала Саша. Хотя – настолько ли печально? Может быть, втайне Саша торжествовала?
- Уж эти Морозовы не дворяне ли? – с грустной улыбкой спросила Женя.
Женя и Саша сидели в кафе, которое преимущественно занимали влюбленные парочки – или мужья и жены, или одинокие молодые люди. Женщин, "самих по себе", кроме них двоих здесь не было.
- Насколько мне известно, дворяне, - серьезно и сочувственно сказала Саша. – Потомственные*… братьев Морозовых трое, старший давно женат, но всем троим причитается большое наследство от бабки. Ее-то отец, Морозов Симеон, и выслужил дворянский титул…
Женя низко опустила голову, так что увидела свое отражение в кофейной чашечке. Их с Сашей семьи принадлежали к интеллигенции и были по происхождению мещане. Их общий круг знакомых считал себя выше сословных предрассудков; но, кто знает, может быть, для Морозовых они имеют значение?
И уж не охотницей ли за деньгами счел ее Василий?..
- Женечка, но ведь ты ничего уже не сможешь сделать, - с жалостью сказала Саша. Она протянула к подруге руку через столик, но та резко отодвинулась, чуть не расплескав свой кофе.
Саша ничего, ничего не знала!
- Саша, я… ты ничего не знаешь, ты все равно не поверишь мне, - угасшим голосом проговорила Женя. Она глядела в тарелочку с пирожным, но даже не притронулась к нему.
Саша поняла ее превратно. Она в волнении привстала.
- Он что? Он тебя?..
Женя мотнула головой, покраснев. Саша сама не представляла, насколько она права – и, вместе с тем, насколько неправа. Сознательно Василий ничем не согрешил: вероятно, даже помышлением. Но какое царство сладострастия скрывалось в глубинах его души… И как способно было проявлять себя…
"Он человек глубокий, как море, - подумала Женя. – И истинно сказочный. Но никто об этом не знает".
Женя была теперь уверена, что такие люди, как Василий Морозов, во все времена рождались на земле. Но в древности не существовало науки, чтобы понять их – только народные предания. А теперешняя наука медиумов попросту игнорирует.
- Женя? – в тревоге позвала Саша.
Женя встрепенулась.
- Прости, я задумалась… Ничего.
Она наконец принялась за пирожное, и Саша последовала ее примеру – хотя ей-то как раз следовало бы воздерживаться от сладкого.
- Хорошо бы и мне получить какое-нибудь наследство. Как совершеннолетняя я могу им распоряжаться, - сказала Женя неожиданно, когда наполовину расправилась со своим эклером. Она улыбалась, словно шутила, но тон был более чем серьезный.
Девушка оставила десерт и подняла глаза на вопросительно молчащую Сашу.
- Я же собираюсь жить одна, - пояснила Женя. – А значит, мне нужно искать средства к существованию. Литературного заработка мне не хватит.
Саша сложила руки, словно в мольбе. Хотя это было нарочито, как все жесты беспомощности при общении с Женей – Саша редко сомневалась в своем превосходстве.
- Какого литературного заработка, Женечка?
Женя отставила чашку, опустила подбородок на руку и прищурилась.
- О безоглядна и смела. О ты, что верит и не судит. Не говори: она была. Изречено: она пребудет, - низким голосом, с чувством процитировала она.
- Кто пребудет? – оборвала ее Саша.
Такие поэтические экзерсисы подруги ее всегда изумляли, хотя Женя редко делилась с Сашей плодами своего творчества.
- Кто пребудет?.. А героиня одного из моих рассказов, - безмятежно пояснила Женя. – Это отрывок из стихотворения, написанного на ее смерть. Идея песни в том, что смерть над моей героиней не властна.
Женя Прозорова улыбалась. Писание было одним из немногих способов вернуть этой всегда какой-то экзальтированной девушке душевное равновесие.
Саша покачала головой.
- Ты собираешься это издать? Ты думаешь, это где-нибудь примут?
Женя слегка улыбнулась.
- Может быть, где-нибудь и примут, - сказала она.
О чем она думала, Саша не догадывалась. Но ей в голову пришли собственные соображения, несомненно, более здравые и взвешенные.
- Чтобы издать эти стихи, нужно прежде издать тот рассказ, с которым они связаны, Женя, - заметила она. – А я знаю, как ты пишешь… Нет, я ничего не хочу сказать, - торопливо, успокаивающе понизив голос, прибавила Саша. – Но не всякое издательство примет рассказы такого направления.
"Еще и от женщины", - подумала она.
Даже мужчине трудновато было бы издать рассказы, подобные Жениным – сплошной мистицизм, взлеты и падения, умствования, в которые рядовой читатель вдумываться не будет… А уж барышню с таким сочинением с порога редакции завернут обратно.
- Ты бы лучше занялась чем-нибудь более практически полезным, - сказала Саша. – Шитьем, например. Этим можно подрабатывать. Серафима Афанасьевна, я уверена, окажет тебе в таком начинании поддержку…
Саша всегда гордилась тем, как красиво и основательно строит свою речь – так же красиво и основательно, как она выглядела и держала себя. Может быть, это у нее тоже "сочинительство", подумала Женя. На настоящее сочинительство у Саши фантазии не хватало.
- Спасибо за совет, Саша, - сухо сказала она. – Только мама хочет прежде всего "пристроить" меня, а вернее сказать – сбыть с рук. Я не пойду к ней так унижаться, показывая, что и дальше буду в полной зависимости от нее. Показывая, что меня никто не хочет.
"Это неправда – я очень желанна, - подумала Женя, внутренне усмехаясь. – Да только кому об этом расскажешь?"
Они допили свой кофе, расплатились и вышли из кафе под руку. Подруги молчали, каждая обдумывала что-то, что нельзя было сейчас рассказать другой.
Спустя минуту Женя спросила Сашу о том, о чем давно думала, глядя на ее озабоченное лицо.
- А у тебя как дела?
Саша, конечно, сразу поняла, что та подразумевает. Она поджала губы и поправила шляпу; по виду ее можно было предположить, что дела идут совсем неважно. А потом девушка вдруг сказала:
- Я не знала, как тебе признаться… Ираклий сделал мне предложение, и я как раз раздумываю над этим.
Ираклий был одним из постоянных поклонников Саши, которого она, как и прочих, ограждала от общения со своей подругой. Даже несмотря на то, что Женя в сравнении с Сашей считалась "дурной".
Женя всегда знала, как Саша хороша, но тут очень удивилась.
- Вот как? Предложение?
Саша кивнула. Вид у нее был задумчивый и совсем не влюбленный.
- Я тебя поздравляю, - сказала ошеломленная Женя.
- Погоди… еще не с чем, - слегка досадливо отозвалась Саша.
Ираклий был не бог весть что, но над его предложением стоило поразмыслить. Саша поправила золотистый локон, погрузившись в мысли об устройстве своей женской судьбы; и мысли эти были, как всегда, приятные.
- А когда свадьба Василия, ты не знаешь? – вдруг спросила Женя.
Саша прекратила прихорашиваться и посмотрела на нее в удивлении.
- Зачем тебе? Он сам об этом не сказал? Значит, не хочет больше тебя видеть, - сказала она. – Не вздумай в это вмешиваться… только опозоришься, - шепотом прибавила Саша.
Подруга улыбнулась, как будто не слышала этих слов.
Женя теперь была уверена, что она Василию не только не противна, а совсем наоборот – он убегает от нее со всех ног, спасаясь от соблазна. Да только от самого себя не убежишь.
- Так тебе неизвестно, когда его свадьба? – повторила Женя.
Саша покачала головой.
- Не вздумай… - снова начала она.
Женя остановила ее жестом.
Дальше подруги пошли в молчании; Саша порой бросала на Женю встревоженные взгляды, пытаясь угадать, что скрывается за Жениной улыбкой, но так и не угадала. И не могла бы угадать.
* Потомственный дворянин (в отличие от столбового, или коренного) — звание дворянина, который сам (или его предок в недальнем поколении) выслужил это звание с правом передачи его по наследству, а также лицо, имеющее такое звание.
Глава 12
Женя попыталась самостоятельно разузнать, когда именно состоится свадьба Василия: но она не имела столько возможностей для этого, сколько "светская дама" Саша - а та решительно отказалась ей помогать. Да Саша сейчас и занята была другим.
Через несколько дней Саша очень удивила и Женю – и, наверное, и себя тоже. Она приняла предложение своего поклонника, хотя это и был, по ее мнению, "не лучший вариант".
- Саша, ты точно хочешь за него замуж? – спросила встревоженная Женя. Она почти не видела этого Ираклия и не могла составить о нем никакого мнения. И Женя сомневалась, что то же сможет сделать и Саша, несмотря на всю свою самоуверенность.
- Я точно хочу замуж, - с улыбкой сказала Саша. – Ираклий зарабатывает, от родителей ему остался небольшой капитал… и, кстати говоря, очень хорошо, что он сирота, а две его сестры удачно замужем и находятся на полном попечении мужей.
Женя слушала эти слова, испытывая что-то вроде зависти – и одновременно какой-то брезгливой жалости.
- Ты его не любишь?
Саша покачала головой.
- Он меня любит. Во всяком случае, показывает это лучше других, - сказала она спокойно. – Я ни к Валентину, ни к Пете, ни к Ираклию особенных чувств не испытываю… а если так, то какая, собственно, разница?
- "Татьяне все были жребии равны", - печально улыбаясь, проговорила Женя.
- Татьяна – дура, - отозвалась Саша. Покосилась на Женю и подумала, что Татьяна из них двоих как раз она. И Татьяна Ларина хотя бы вышла замуж…
- Когда ваша свадьба? – спросила Женя.
Она подумала, что теперь потеряет свою единственную подругу, и уже никто не будет поддерживать ее. Но ведь то же самое случилось бы, если бы вышла замуж Женя.
- Мы пока не решили определенно… да ты успокойся, - снисходительно-ласково сказала Саша, беря Женю за руку. – Никуда я от тебя не денусь.
Женя печально покивала. Хотя ее и считали совершенно неопытной в житейских делах, она и то понимала, что замужняя женщина почти полностью принадлежит своей семье. Особенно когда начинаются дети.
- Счастья тебе, - сказала Женя. Посмотрела на Сашу и улыбнулась. – Надеюсь, теперь-то ты позволишь мне увидеть твоего Ираклия Зыкова?
Она чуть не поморщилась, выговаривая эту фамилию – Александра Алексеевна Виргинская, которую зовут как принцессу или великую княжну, станет госпожой Зыковой.
- Ну конечно, ты его увидишь, - обещала Саша. – Мы можем втроем сходить в кафе. Или в цирк, например.
- А может, в театр? – предложила Женя, почему-то ожидая отказа.
Господи, что за вкус должен был быть у родителей этого Ираклия, которые к такой фамилии придали сыну такое имя?
- Ираклий театра не любит, - ответила Саша.
И сразу как-то поскучнела.
Женя понимающе-мрачно улыбнулась.
- Ну что ж, сходим туда, куда твоему жениху угодно будет нас пригласить, - сказала она. – Надеюсь, он хотя бы возьмет для барышень билеты?
Ираклий Зыков оказался ничуть не импозантнее и не привлекательнее, чем Женя его запомнила за одну мимолетную встречу – суетливый рыжеватый молодой человек, чубатый, с усами, которые не только не придавали ему значительности, а наоборот – делали его словно бы еще меньше и ниже. Этот молодой человек был ростом точно с Сашу, но она из-за своей стати казалась выше его.
Саша казалась главной в этой паре; однако пошли они именно туда, куда хотел Ираклий. В цирк.
Перед тем, как сесть самому, Ираклий Зыков заботливо разместил дам, приложился к ручке невесты, а потом и Жени; однако обеим почему-то не смотрел в глаза. "Таракан, - подумала Женя с возрастающей неприязнью. – Увертливый какой-то".
После представления, которое Жене не особенно понравилось – может, из-за дурного настроения – Ираклий проводил девушек до Жениного дома. Задерживаться он не мог, потому что ему нужно было "бежать", как именно он и выразился. Женя попыталась разговорить молодого человека, чтобы получше понять, что Сашин жених из себя представляет, но Ираклий не то смущался, не то не хотел говорить с ней. Отвечал он почтительно, но односложно, хотя, впрочем, и правильным языком.
Довел барышень до дома Прозоровых и "убежал".
Саша некоторое время молчала, чувствуя, видимо, какое впечатление Ираклий произвел на ее подругу. Наконец все-таки спросила:
- Ну, что?
Женя пожала плечами.
Она боялась высказаться яснее, чтобы ненароком не оскорбить Сашу. Однако та уже оскорбилась, видя такой жест.
- Ты ничего не понимаешь, - холодно сказала госпожа Виргинская, будущая Зыкова. – Ираклий просто застенчив. Он стесняется женского общества.
Женя кивнула, разглядывая ярко-синие наличники окон дома на другой стороне улицы.
- Угу… А я разве что-то говорю?
Саша поджала губы, на щеках ее выступил румянец; но она промолчала. В конце концов, Женя мало что понимала в мужчинах.
- Наша свадьба через две недели, - сказала Саша. – Мы это обсудили и остановились на двадцать пятом сентября. Ты придешь?
- Если ты позовешь, - ответила подруга.
Женя по-прежнему старательно смотрела в сторону. Боже мой, думала она, моя жизнь рассыпается, как карточный домик…
Саша коснулась ее руки.
- Перестань… Не сердись. Я не хотела тебя обидеть.
Женя улыбнулась.
- А ты на меня не сердись. Твой Ираклий очень достойный молодой человек, иначе ты не выбрала бы его.
Саша знала, что Женя говорит не то, что думает, но была благодарна ей и за это.
- Спасибо.
Жене казалось, что время несется, как карусель. Карусель? Да, иногда ей представлялось, будто время бежит не вперед, а в обе стороны – и все то, что она сейчас переживает, уже было с нею когда-то. А сейчас карусель завертелась вихрем. Женя опомниться не успела, как уже стояла в комнате Саши в доме Виргинских и помогала ей примерять подвенечное платье.
Здесь же суетилась модистка, но Женю Саша позвала просто для поддержки. Саша нервничала, как никогда не нервничала раньше.
Конечно, она же никогда раньше не выходила замуж…
- Как тебе кажется, оно меня не полнит? – уже в который раз спрашивала Саша, поворачиваясь перед зеркалом, расставив руки. – А здесь, под грудью, не морщит?
- Да нет, нет, - почти с досадой в который раз ответила Женя. – Ты просто принцесса. Идеал.
Саша прекратила вертеться и застыла, восхищенно глядя на свое отражение.
- Правда?
А потом вдруг повернулась к Жене и стиснула ее в своих крепких объятиях. Поцеловала в одну щеку, потом в другую.
- Женька, я так тебя люблю! Мне так жалко, правда…
В серых глазах Саши блестели слезы. Женя понимала, чего ей жалко – девичества, старой дружбы, которая закончится с Сашиной свадьбой. Одна жизнь прошла, начинается другая. Ничего не поделаешь.
Когда Саша разоблачилась, переодевшись в обычный просторный домашний халат, Женя помогла ей приготовить чай. Она видела, что Саша все еще в том же взволнованном, умиленном состоянии. И Женя этим воспользовалась.
- Сашенька, я все же попрошу тебя, - начала она, когда они сели за стол. Саша посмотрела на Женю, изумленная и растроганная таким обращением.
- Что?
- Узнай через своего Ираклия или через кого-нибудь из наших, когда свадьба Василия. Морозовых должны знать, это я от светских новостей отрезана. Ну пожалуйста, - Женя почти умоляла.
Саша скрестила руки на груди. Она была в расстроенных чувствах, но Женина атака ничуть не застала ее врасплох.
- Евгения, я не позволю тебе погубить свою репутацию!
Женя вздохнула.
- Саша, не твоя же это репутация. А я должна это знать. Пожалуйста.
Да, еще на той неделе, а также не далее как позавчера Женя получила новое настоятельное напоминание о том, что ей нельзя предоставить Василия Морозова его судьбе и его невесте…
Саша вдруг схватила подругу за руку, вглядываясь в ее лицо.
- Женька, мне это совсем не нравится, - сказала она. – С тобой опять что-то такое было?
Женя кивнула. Она отвернулась, чувствуя, что краснеет, как виноватая. Сейчас начнется, только держись.
- Женя, по-моему, это у тебя галлюцинации, - сказала Саша. – Навязчивая идея.
Женя вздохнула.
Она вдруг почувствовала себя одинокой, как в пустыне.
- Ну пусть будут галлюцинации, - сказала она. – Только узнай для меня, что я прошу. С тебя же не убудет.
Саша раздобыла нужные Жене сведения – хотя и с трудом, и не вполне точные: казалось, Василий Морозов собирается венчаться украдкой, точно вор. Его свадьба должна была состояться в начале октября, после Сашиной, да и то, точной даты и времени никто не знал.
Женя попыталась самостоятельно разузнать, когда именно состоится свадьба Василия: но она не имела столько возможностей для этого, сколько "светская дама" Саша - а та решительно отказалась ей помогать. Да Саша сейчас и занята была другим.
Через несколько дней Саша очень удивила и Женю – и, наверное, и себя тоже. Она приняла предложение своего поклонника, хотя это и был, по ее мнению, "не лучший вариант".
- Саша, ты точно хочешь за него замуж? – спросила встревоженная Женя. Она почти не видела этого Ираклия и не могла составить о нем никакого мнения. И Женя сомневалась, что то же сможет сделать и Саша, несмотря на всю свою самоуверенность.
- Я точно хочу замуж, - с улыбкой сказала Саша. – Ираклий зарабатывает, от родителей ему остался небольшой капитал… и, кстати говоря, очень хорошо, что он сирота, а две его сестры удачно замужем и находятся на полном попечении мужей.
Женя слушала эти слова, испытывая что-то вроде зависти – и одновременно какой-то брезгливой жалости.
- Ты его не любишь?
Саша покачала головой.
- Он меня любит. Во всяком случае, показывает это лучше других, - сказала она спокойно. – Я ни к Валентину, ни к Пете, ни к Ираклию особенных чувств не испытываю… а если так, то какая, собственно, разница?
- "Татьяне все были жребии равны", - печально улыбаясь, проговорила Женя.
- Татьяна – дура, - отозвалась Саша. Покосилась на Женю и подумала, что Татьяна из них двоих как раз она. И Татьяна Ларина хотя бы вышла замуж…
- Когда ваша свадьба? – спросила Женя.
Она подумала, что теперь потеряет свою единственную подругу, и уже никто не будет поддерживать ее. Но ведь то же самое случилось бы, если бы вышла замуж Женя.
- Мы пока не решили определенно… да ты успокойся, - снисходительно-ласково сказала Саша, беря Женю за руку. – Никуда я от тебя не денусь.
Женя печально покивала. Хотя ее и считали совершенно неопытной в житейских делах, она и то понимала, что замужняя женщина почти полностью принадлежит своей семье. Особенно когда начинаются дети.
- Счастья тебе, - сказала Женя. Посмотрела на Сашу и улыбнулась. – Надеюсь, теперь-то ты позволишь мне увидеть твоего Ираклия Зыкова?
Она чуть не поморщилась, выговаривая эту фамилию – Александра Алексеевна Виргинская, которую зовут как принцессу или великую княжну, станет госпожой Зыковой.
- Ну конечно, ты его увидишь, - обещала Саша. – Мы можем втроем сходить в кафе. Или в цирк, например.
- А может, в театр? – предложила Женя, почему-то ожидая отказа.
Господи, что за вкус должен был быть у родителей этого Ираклия, которые к такой фамилии придали сыну такое имя?
- Ираклий театра не любит, - ответила Саша.
И сразу как-то поскучнела.
Женя понимающе-мрачно улыбнулась.
- Ну что ж, сходим туда, куда твоему жениху угодно будет нас пригласить, - сказала она. – Надеюсь, он хотя бы возьмет для барышень билеты?
Ираклий Зыков оказался ничуть не импозантнее и не привлекательнее, чем Женя его запомнила за одну мимолетную встречу – суетливый рыжеватый молодой человек, чубатый, с усами, которые не только не придавали ему значительности, а наоборот – делали его словно бы еще меньше и ниже. Этот молодой человек был ростом точно с Сашу, но она из-за своей стати казалась выше его.
Саша казалась главной в этой паре; однако пошли они именно туда, куда хотел Ираклий. В цирк.
Перед тем, как сесть самому, Ираклий Зыков заботливо разместил дам, приложился к ручке невесты, а потом и Жени; однако обеим почему-то не смотрел в глаза. "Таракан, - подумала Женя с возрастающей неприязнью. – Увертливый какой-то".
После представления, которое Жене не особенно понравилось – может, из-за дурного настроения – Ираклий проводил девушек до Жениного дома. Задерживаться он не мог, потому что ему нужно было "бежать", как именно он и выразился. Женя попыталась разговорить молодого человека, чтобы получше понять, что Сашин жених из себя представляет, но Ираклий не то смущался, не то не хотел говорить с ней. Отвечал он почтительно, но односложно, хотя, впрочем, и правильным языком.
Довел барышень до дома Прозоровых и "убежал".
Саша некоторое время молчала, чувствуя, видимо, какое впечатление Ираклий произвел на ее подругу. Наконец все-таки спросила:
- Ну, что?
Женя пожала плечами.
Она боялась высказаться яснее, чтобы ненароком не оскорбить Сашу. Однако та уже оскорбилась, видя такой жест.
- Ты ничего не понимаешь, - холодно сказала госпожа Виргинская, будущая Зыкова. – Ираклий просто застенчив. Он стесняется женского общества.
Женя кивнула, разглядывая ярко-синие наличники окон дома на другой стороне улицы.
- Угу… А я разве что-то говорю?
Саша поджала губы, на щеках ее выступил румянец; но она промолчала. В конце концов, Женя мало что понимала в мужчинах.
- Наша свадьба через две недели, - сказала Саша. – Мы это обсудили и остановились на двадцать пятом сентября. Ты придешь?
- Если ты позовешь, - ответила подруга.
Женя по-прежнему старательно смотрела в сторону. Боже мой, думала она, моя жизнь рассыпается, как карточный домик…
Саша коснулась ее руки.
- Перестань… Не сердись. Я не хотела тебя обидеть.
Женя улыбнулась.
- А ты на меня не сердись. Твой Ираклий очень достойный молодой человек, иначе ты не выбрала бы его.
Саша знала, что Женя говорит не то, что думает, но была благодарна ей и за это.
- Спасибо.
Жене казалось, что время несется, как карусель. Карусель? Да, иногда ей представлялось, будто время бежит не вперед, а в обе стороны – и все то, что она сейчас переживает, уже было с нею когда-то. А сейчас карусель завертелась вихрем. Женя опомниться не успела, как уже стояла в комнате Саши в доме Виргинских и помогала ей примерять подвенечное платье.
Здесь же суетилась модистка, но Женю Саша позвала просто для поддержки. Саша нервничала, как никогда не нервничала раньше.
Конечно, она же никогда раньше не выходила замуж…
- Как тебе кажется, оно меня не полнит? – уже в который раз спрашивала Саша, поворачиваясь перед зеркалом, расставив руки. – А здесь, под грудью, не морщит?
- Да нет, нет, - почти с досадой в который раз ответила Женя. – Ты просто принцесса. Идеал.
Саша прекратила вертеться и застыла, восхищенно глядя на свое отражение.
- Правда?
А потом вдруг повернулась к Жене и стиснула ее в своих крепких объятиях. Поцеловала в одну щеку, потом в другую.
- Женька, я так тебя люблю! Мне так жалко, правда…
В серых глазах Саши блестели слезы. Женя понимала, чего ей жалко – девичества, старой дружбы, которая закончится с Сашиной свадьбой. Одна жизнь прошла, начинается другая. Ничего не поделаешь.
Когда Саша разоблачилась, переодевшись в обычный просторный домашний халат, Женя помогла ей приготовить чай. Она видела, что Саша все еще в том же взволнованном, умиленном состоянии. И Женя этим воспользовалась.
- Сашенька, я все же попрошу тебя, - начала она, когда они сели за стол. Саша посмотрела на Женю, изумленная и растроганная таким обращением.
- Что?
- Узнай через своего Ираклия или через кого-нибудь из наших, когда свадьба Василия. Морозовых должны знать, это я от светских новостей отрезана. Ну пожалуйста, - Женя почти умоляла.
Саша скрестила руки на груди. Она была в расстроенных чувствах, но Женина атака ничуть не застала ее врасплох.
- Евгения, я не позволю тебе погубить свою репутацию!
Женя вздохнула.
- Саша, не твоя же это репутация. А я должна это знать. Пожалуйста.
Да, еще на той неделе, а также не далее как позавчера Женя получила новое настоятельное напоминание о том, что ей нельзя предоставить Василия Морозова его судьбе и его невесте…
Саша вдруг схватила подругу за руку, вглядываясь в ее лицо.
- Женька, мне это совсем не нравится, - сказала она. – С тобой опять что-то такое было?
Женя кивнула. Она отвернулась, чувствуя, что краснеет, как виноватая. Сейчас начнется, только держись.
- Женя, по-моему, это у тебя галлюцинации, - сказала Саша. – Навязчивая идея.
Женя вздохнула.
Она вдруг почувствовала себя одинокой, как в пустыне.
- Ну пусть будут галлюцинации, - сказала она. – Только узнай для меня, что я прошу. С тебя же не убудет.
Саша раздобыла нужные Жене сведения – хотя и с трудом, и не вполне точные: казалось, Василий Морозов собирается венчаться украдкой, точно вор. Его свадьба должна была состояться в начале октября, после Сашиной, да и то, точной даты и времени никто не знал.
Глава 13
Свадьба была не столько веселой, сколько торжественной. Домой по такому случаю приехали двое женатых старших Сашиных братьев - двое старших Виргинских, таких же породистых, как их сестра.
Женя редко вспоминала, что Саша, в отличие от нее, не одна в семье; а сейчас особенно остро чувствовала свою ущербность. У Саши был еще и младший брат, учившийся на медика далеко от дома.
Валериан и Михаил приехали со своими женами, и обе жены были под стать золотоволосым плечистым красавцам-мужьям. Родственники окружили Сашу шумной смеющейся компанией, но притом такой же значительной, как и сама невеста. Виргинские умудрялись сочетать в себе пылкость натуры со степенностью – истинно русская черта.
Женя совсем потерялась в этом обществе, как и Сашин муж. Теперь уже муж. Женя испытывала все большее беспокойство, глядя на нервически смеющуюся и краснеющую невесту, похожую на белый свадебный торт, к которому Саша почти не притронулась, хотя всегда была большой охотницей до сладкого.
Ираклий Зыков, разряженный по-жениховски, еще больше напоминал рядом с нею черного таракана. У него по-прежнему бегали глаза, он суетился еще больше, но во всем его поведении появилась какая-то радостная бодрость – как у таракана, почуявшего поживу. Ираклий выпил немало шампанского, но пьяным сейчас не казался – а скорее весело-похотливым. Усы его встопорщились, лицо разрумянилось, он даже как-то молодцевато приосанился.
Таракан готовился проглотить свой торт в один присест. И Женя почему-то была уверена, что ему это под силу.
Улучив минуту, она протолпилась к Саше.
Саша как раз прикончила свой бокал шампанского. Она тоже выпила многовато, ее даже пошатывало.
Женя притронулась к локтю невесты.
- Саша… с тобой все хорошо?
Саша энергично кивнула. Со слишком большой готовностью.
- Угу.
Вытерла рукой губы. Женя снова вспомнила, что перед нею теперь госпожа Зыкова, и у нее стало совсем тяжело на душе. Нет больше ее красавицы-царевны…
- Сашенька, - сочувственно сказала Женя.
Вдруг ей, впервые за всю историю их дружбы, захотелось схватить Сашу в охапку, как будто она была рыцарем-освободителем, и увезти подальше отсюда. Саша так явно храбрилась и так явно страдала из-за того, что ей предстояло, с нелюбимым и малознакомым человеком.
Саша, ни на кого не обращая внимания, налила себе еще шампанского, поднесла ко рту… и вдруг со стуком поставила бокал обратно. Сердито уставилась на подругу.
- Женька, не заводи, я еще не покойница!
Она выпила, и Женя тут же сунула ей бутерброд с икрой. Саша, за обедом почти ничего не съевшая, набросилась на закуску. Потом села за стол, из-за которого все уже встали, кроме них с Женей, и пододвинула к себе блюдо с бутербродами.
- Как есть хочется! Совсем забыла!
Женя с изумлением поняла, что Саша вовсе не пьяна – а пошатывало ее просто от волнения. Невеста с аппетитом расправилась с бутербродом с балыком, и тут заиграли приглашенные музыканты.
К Саше сквозь толпу пробрался жених. Все тотчас же отвлеклись от разговоров и зааплодировали.
- Ираклий Федорович просят танцевать! Александра Алексеевна, уважьте! – сказал Валериан, ее самый старший брат. Это вышло и слегка насмешливо, и одновременно почтительно. Когда Саша встала из-за стола, Валериан Виргинский подмигнул и ободряюще улыбнулся сестре.
Саша, держась совершенно прямо, вышла в круг, который для молодоженов расчистили гости, и стала со своим Ираклием. Щеки ее пылали. Они пошли в вальсе, и пошли довольно ловко – и Женя наконец увидела, что Сашу искренне увлек танец. Им дружно хлопали некоторое время, а потом собрание стало рассыпаться на пары.
Женя была так захвачена видом улыбающейся жениху Саши, что не заметила, как перед ней очутился высокий статный блондин. Женя вздрогнула, когда раздался тот же голос, что выкликнул Сашу танцевать.
- Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель.
Валериан Виргинский улыбался. Жене даже показалось, что искренне, что он вовсе не смеется над ее внешностью и манерой.
Она молча встала и прошла с ним на середину зала. Женя была совсем не уверена, что помнит, как вальсируют, но Валериан Виргинский оказался хорошим партнером. Он поддерживал ее и направлял, не стесняя движений своей дамы и не нарушая ее скромности. Жена его, как успела разглядеть Женя, танцевала с кем-то из гостей.
- Вы скучаете? – спросил Валериан.
- Нет... Почему вы так решили? – ответила Женя. Говорить холодно было трудновато, она уже запыхалась.
- Мне так показалось, - ответил брат Саши, не сбиваясь ни с дыхания, ни с ритма. – Вы сегодня как-то осиротели. Вы же с Александрой тесно дружили с самого детства.
Женя грубо вырвалась из сильных заботливых рук, у нее даже слезы на глазах выступили.
- И вы решили пожалеть меня, сиротинушку, - яростным шепотом сказала девушка. – Благодарю покорно!
Она сердито прошла куда-то в угол, где уже сидели утомившиеся от развлечений пожилые бабки и двоюродные тетки невесты. Села – единственная барышня среди этих старых дам.
Женя заметила, что Валериан что-то прошептал своей жене, которая как раз вернулась к нему от своего случайного партнера. Красавец старший Виргинский взглянул на Женю, и девушка со жгучим стыдом поняла, что он ее жалел и шептал жене какие-то сочувственные слова о ней…
"Чтоб вас всех черти взяли! И Сашку вместе с вами!.."
Тут Женя заметила, как темно стало за окном. Правда, теперь был уже конец сентября; но, значит, действительно поздно…
Она встала.
Забыв о своих бедах, Женя стала искать взглядом Сашу, чтобы поддержать ее напоследок. Но Сашу загородили от нее, оттерли: началась какая-то суматоха. Должно быть, все разом вспомнили о том, что смеркается и что пора бы и честь знать… И пора бы позволить молодоженам уединиться…
"О господи", - подумала Женя.
Хотела даже помолиться, но о таких вещах как-то не принято было молиться.
Тут перед нею вдруг снова очутился Валериан.
- Евгения Романовна, вы приехали одна? Я провожу вас до извозчика, уже поздно.
Женя вдруг вспомнила, как то же самое произошло с Василием Морозовым в гостях у нее, и ей захотелось завыть в голос, по-бабьи, и о себе, и о Саше.
Она выдавила улыбку.
- А как же ваша жена? Ее не следует… проводить? – спросила Женя, завистливо выискав взглядом высокую красивую брюнетку, с которой сейчас любезничал какой-то другой гость.
- Мы с Лизой сегодня ночуем у моей сестры, - ответил Валериан, понизив голос. – А вот вы нуждаетесь в сопровождающем. Пойдемте со мной, не спорьте.
Где уж нам уж, подумала Женя, глядя на этого светловолосого короля.
- Пойдемте, - сказала она.
Они вдвоем прошли в прихожую. Женя натянула свой осенний плащик и подождала, пока Валериан облачится в свое элегантное пальто.
Потом он предложил ей руку. Женя холодно отказалась, и они пошли рядом.
Некоторое время Валериан вел ее по вечерней улице молча, и Женя надеялась, что он ничего больше не скажет. Но он заговорил, и как раз о том, о чем Женя про себя заклинала его не вспоминать.
- Вы ведь все еще одна, Евгения Романовна?
- Да, - обронила Женя. Его-то какое дело!
- Очень жаль. Вы хорошая девушка, - с искренней теплотой сказал Валериан. – Но вы как-то спрятались в своем коконе, так что вас никто не разглядит.
"А твое-то какое дело?" - чуть ли не вслух выкрикнула Женя. Она едва не остановилась, но побоялась, что Валериан оскорбится и бросит ее. Женя сжалась от стыда и пошла рядом с Сашиным братом дальше, не говоря ни слова. Она боялась глядеть на своего великолепного спутника.
- Вам просто нужно открыть миру то, что вы из себя представляете, - мягко, отечески продолжал белокурый и сановитый, как все его семейство, Валериан. – Сбросить эту куколку и расправить крылья. Пора, Евгения Романовна, вы ведь уже...
Женю вдруг затрясло от ненависти ко всем Виргинским. Она на миг почувствовала себя так, словно сегодня избавилась от ига.
Девушка остановилась и впилась взглядом в лицо Валериана, на котором отразилось изумление.
- Я вам скажу, сударь, что мне нужно сбросить, чтобы начать нравиться, - прошипела Женя. – Никакую не куколку, а вот что, - она ткнула пальцем в свои очки. – А еще мне нужно полностью переменить свою сущность, что едва ли кому-нибудь под силу! Уж позвольте мне остаться такой, какова я есть!..
- Вы совсем ребенок, - удивленно проговорил Валериан, выслушав эту тираду. – Вы же, кажется, старше Саши? Я-то думал…
Женя быстро убрала руки за спину. Она в это мгновение была как никогда близка к тому, чтобы нанести Валериану "оскорбление действием".
- Оставьте меня в покое, - проговорила она сквозь зубы.
- Нет, я вас не оставлю. Идемте, - тут Валериан взял ее за руку, легко выхватив эту руку у Жени из-за спины. – Вы, оказывается, еще менее способны позаботиться о себе, чем я полагал, - продолжал он, быстро шагая по улице и оглядываясь в поисках извозчика.
Женя хотела вырваться, но поняла, что сил не хватит. Да и глупо.
Валериан все-таки посадил ее на извозчика, и даже заплатил ему из своего кармана.
Женя полдороги беззвучно проплакала, сидя в одиночестве в тряском экипаже, закрыв глаза.
Свадьба была не столько веселой, сколько торжественной. Домой по такому случаю приехали двое женатых старших Сашиных братьев - двое старших Виргинских, таких же породистых, как их сестра.
Женя редко вспоминала, что Саша, в отличие от нее, не одна в семье; а сейчас особенно остро чувствовала свою ущербность. У Саши был еще и младший брат, учившийся на медика далеко от дома.
Валериан и Михаил приехали со своими женами, и обе жены были под стать золотоволосым плечистым красавцам-мужьям. Родственники окружили Сашу шумной смеющейся компанией, но притом такой же значительной, как и сама невеста. Виргинские умудрялись сочетать в себе пылкость натуры со степенностью – истинно русская черта.
Женя совсем потерялась в этом обществе, как и Сашин муж. Теперь уже муж. Женя испытывала все большее беспокойство, глядя на нервически смеющуюся и краснеющую невесту, похожую на белый свадебный торт, к которому Саша почти не притронулась, хотя всегда была большой охотницей до сладкого.
Ираклий Зыков, разряженный по-жениховски, еще больше напоминал рядом с нею черного таракана. У него по-прежнему бегали глаза, он суетился еще больше, но во всем его поведении появилась какая-то радостная бодрость – как у таракана, почуявшего поживу. Ираклий выпил немало шампанского, но пьяным сейчас не казался – а скорее весело-похотливым. Усы его встопорщились, лицо разрумянилось, он даже как-то молодцевато приосанился.
Таракан готовился проглотить свой торт в один присест. И Женя почему-то была уверена, что ему это под силу.
Улучив минуту, она протолпилась к Саше.
Саша как раз прикончила свой бокал шампанского. Она тоже выпила многовато, ее даже пошатывало.
Женя притронулась к локтю невесты.
- Саша… с тобой все хорошо?
Саша энергично кивнула. Со слишком большой готовностью.
- Угу.
Вытерла рукой губы. Женя снова вспомнила, что перед нею теперь госпожа Зыкова, и у нее стало совсем тяжело на душе. Нет больше ее красавицы-царевны…
- Сашенька, - сочувственно сказала Женя.
Вдруг ей, впервые за всю историю их дружбы, захотелось схватить Сашу в охапку, как будто она была рыцарем-освободителем, и увезти подальше отсюда. Саша так явно храбрилась и так явно страдала из-за того, что ей предстояло, с нелюбимым и малознакомым человеком.
Саша, ни на кого не обращая внимания, налила себе еще шампанского, поднесла ко рту… и вдруг со стуком поставила бокал обратно. Сердито уставилась на подругу.
- Женька, не заводи, я еще не покойница!
Она выпила, и Женя тут же сунула ей бутерброд с икрой. Саша, за обедом почти ничего не съевшая, набросилась на закуску. Потом села за стол, из-за которого все уже встали, кроме них с Женей, и пододвинула к себе блюдо с бутербродами.
- Как есть хочется! Совсем забыла!
Женя с изумлением поняла, что Саша вовсе не пьяна – а пошатывало ее просто от волнения. Невеста с аппетитом расправилась с бутербродом с балыком, и тут заиграли приглашенные музыканты.
К Саше сквозь толпу пробрался жених. Все тотчас же отвлеклись от разговоров и зааплодировали.
- Ираклий Федорович просят танцевать! Александра Алексеевна, уважьте! – сказал Валериан, ее самый старший брат. Это вышло и слегка насмешливо, и одновременно почтительно. Когда Саша встала из-за стола, Валериан Виргинский подмигнул и ободряюще улыбнулся сестре.
Саша, держась совершенно прямо, вышла в круг, который для молодоженов расчистили гости, и стала со своим Ираклием. Щеки ее пылали. Они пошли в вальсе, и пошли довольно ловко – и Женя наконец увидела, что Сашу искренне увлек танец. Им дружно хлопали некоторое время, а потом собрание стало рассыпаться на пары.
Женя была так захвачена видом улыбающейся жениху Саши, что не заметила, как перед ней очутился высокий статный блондин. Женя вздрогнула, когда раздался тот же голос, что выкликнул Сашу танцевать.
- Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель.
Валериан Виргинский улыбался. Жене даже показалось, что искренне, что он вовсе не смеется над ее внешностью и манерой.
Она молча встала и прошла с ним на середину зала. Женя была совсем не уверена, что помнит, как вальсируют, но Валериан Виргинский оказался хорошим партнером. Он поддерживал ее и направлял, не стесняя движений своей дамы и не нарушая ее скромности. Жена его, как успела разглядеть Женя, танцевала с кем-то из гостей.
- Вы скучаете? – спросил Валериан.
- Нет... Почему вы так решили? – ответила Женя. Говорить холодно было трудновато, она уже запыхалась.
- Мне так показалось, - ответил брат Саши, не сбиваясь ни с дыхания, ни с ритма. – Вы сегодня как-то осиротели. Вы же с Александрой тесно дружили с самого детства.
Женя грубо вырвалась из сильных заботливых рук, у нее даже слезы на глазах выступили.
- И вы решили пожалеть меня, сиротинушку, - яростным шепотом сказала девушка. – Благодарю покорно!
Она сердито прошла куда-то в угол, где уже сидели утомившиеся от развлечений пожилые бабки и двоюродные тетки невесты. Села – единственная барышня среди этих старых дам.
Женя заметила, что Валериан что-то прошептал своей жене, которая как раз вернулась к нему от своего случайного партнера. Красавец старший Виргинский взглянул на Женю, и девушка со жгучим стыдом поняла, что он ее жалел и шептал жене какие-то сочувственные слова о ней…
"Чтоб вас всех черти взяли! И Сашку вместе с вами!.."
Тут Женя заметила, как темно стало за окном. Правда, теперь был уже конец сентября; но, значит, действительно поздно…
Она встала.
Забыв о своих бедах, Женя стала искать взглядом Сашу, чтобы поддержать ее напоследок. Но Сашу загородили от нее, оттерли: началась какая-то суматоха. Должно быть, все разом вспомнили о том, что смеркается и что пора бы и честь знать… И пора бы позволить молодоженам уединиться…
"О господи", - подумала Женя.
Хотела даже помолиться, но о таких вещах как-то не принято было молиться.
Тут перед нею вдруг снова очутился Валериан.
- Евгения Романовна, вы приехали одна? Я провожу вас до извозчика, уже поздно.
Женя вдруг вспомнила, как то же самое произошло с Василием Морозовым в гостях у нее, и ей захотелось завыть в голос, по-бабьи, и о себе, и о Саше.
Она выдавила улыбку.
- А как же ваша жена? Ее не следует… проводить? – спросила Женя, завистливо выискав взглядом высокую красивую брюнетку, с которой сейчас любезничал какой-то другой гость.
- Мы с Лизой сегодня ночуем у моей сестры, - ответил Валериан, понизив голос. – А вот вы нуждаетесь в сопровождающем. Пойдемте со мной, не спорьте.
Где уж нам уж, подумала Женя, глядя на этого светловолосого короля.
- Пойдемте, - сказала она.
Они вдвоем прошли в прихожую. Женя натянула свой осенний плащик и подождала, пока Валериан облачится в свое элегантное пальто.
Потом он предложил ей руку. Женя холодно отказалась, и они пошли рядом.
Некоторое время Валериан вел ее по вечерней улице молча, и Женя надеялась, что он ничего больше не скажет. Но он заговорил, и как раз о том, о чем Женя про себя заклинала его не вспоминать.
- Вы ведь все еще одна, Евгения Романовна?
- Да, - обронила Женя. Его-то какое дело!
- Очень жаль. Вы хорошая девушка, - с искренней теплотой сказал Валериан. – Но вы как-то спрятались в своем коконе, так что вас никто не разглядит.
"А твое-то какое дело?" - чуть ли не вслух выкрикнула Женя. Она едва не остановилась, но побоялась, что Валериан оскорбится и бросит ее. Женя сжалась от стыда и пошла рядом с Сашиным братом дальше, не говоря ни слова. Она боялась глядеть на своего великолепного спутника.
- Вам просто нужно открыть миру то, что вы из себя представляете, - мягко, отечески продолжал белокурый и сановитый, как все его семейство, Валериан. – Сбросить эту куколку и расправить крылья. Пора, Евгения Романовна, вы ведь уже...
Женю вдруг затрясло от ненависти ко всем Виргинским. Она на миг почувствовала себя так, словно сегодня избавилась от ига.
Девушка остановилась и впилась взглядом в лицо Валериана, на котором отразилось изумление.
- Я вам скажу, сударь, что мне нужно сбросить, чтобы начать нравиться, - прошипела Женя. – Никакую не куколку, а вот что, - она ткнула пальцем в свои очки. – А еще мне нужно полностью переменить свою сущность, что едва ли кому-нибудь под силу! Уж позвольте мне остаться такой, какова я есть!..
- Вы совсем ребенок, - удивленно проговорил Валериан, выслушав эту тираду. – Вы же, кажется, старше Саши? Я-то думал…
Женя быстро убрала руки за спину. Она в это мгновение была как никогда близка к тому, чтобы нанести Валериану "оскорбление действием".
- Оставьте меня в покое, - проговорила она сквозь зубы.
- Нет, я вас не оставлю. Идемте, - тут Валериан взял ее за руку, легко выхватив эту руку у Жени из-за спины. – Вы, оказывается, еще менее способны позаботиться о себе, чем я полагал, - продолжал он, быстро шагая по улице и оглядываясь в поисках извозчика.
Женя хотела вырваться, но поняла, что сил не хватит. Да и глупо.
Валериан все-таки посадил ее на извозчика, и даже заплатил ему из своего кармана.
Женя полдороги беззвучно проплакала, сидя в одиночестве в тряском экипаже, закрыв глаза.
Глава 14
Еще до Сашиной свадьбы Женя последовала совету подруги – всерьез заняться шитьем, чтобы получить возможность зарабатывать. Правда, пристраивать свой товар Женя не умела – не умела ни находить клиентов, ни обращаться с ними: и, скрепя сердце, она попросила мать помочь ей "наладить связи".
Серафима Афанасьевна была и встревожена таким желанием, и удовлетворена.
Дочь подтвердила свое желание остаться незамужней; но, с другой стороны, и на шее у родителей сидеть не собиралась.
- Молодец, взялась за ум, - сказала госпожа Прозорова. Женя улыбнулась, обрадовавшись, что сейчас не старое время и ее не могут отдать замуж против воли – хотя, конечно, и охотников таких нашлось бы немного; но и время теперь такое, что к незамужним женщинам относятся с меньшим предубеждением.
Женя сейчас больше всего хотела подготовить для себя тыл – и было еще одно желание, слишком волновавшее ее, чтобы думать о его осуществлении. Женя знала себя. И она достаточно узнала предмет, занявший самый сокровенный уголок ее сердца, чтобы не понимать, как это опасно.
"Я могу просто сойти с ума…"
Василий Морозов стал ее наваждением, ее ангелом тьмы. Жене случалось читать такие истории – о влюбленных духах, преследующих девиц и юношей* – но никогда до сих пор она не думала, что подобные истории могут иметь под собою какое-то реальное основание.
"А может быть, я уже обезумела, - думала Женя. – Может, я сейчас лежу, связанная ремнями, на койке в лечебнице для душевнобольных, а все, что я испытала, мне привиделось в бреду…"
В Сашину брачную ночь Женя испытала очень сильные романтические переживания. Не было больше никаких писем – зато фантом, явившийся к ней, с большим пылом овладел ею дважды, глубокой ночью и под утро. И это было прекрасно. Проснувшись на другой день, Женя с иронией думала, что, не приняв еще даже первого поцелуя, наверное, испытала намного больше радостей половой любви, чем Саша… а возможно, и больше, чем Саша испытает в своей супружеской жизни впоследствии.
Но и совесть, и душа Жени не могли быть спокойны. Чем лучше были ее встречи с образом Василия, тем большую вину она испытывала перед ним и его будущей женой. А кроме того, ею все больше завладевало желание получить права на этого исключительного человека, чтобы постоянно иметь его рядом, постоянно иметь наглядное подтверждение сверхчувственного в человеческой природе. Это была та живая вода, в которой нуждались все и без которой иссыхали все – людям, особенно образованным, давно уже было мало религиозной веры.
Женя знала, что времени для решительных действий у нее остается все меньше – но ничего не могла придумать, кроме попыток потолкаться там, где обычно собирались ее прежние приятели-студенты. Сейчас, без Саши, делать это было очень неловко – именно Саша с ее чарами и умением обращаться с мужчинами была тем клеем, который держал их вместе.
Но через несколько дней ей повезло. Недалеко от кафе "Parisien", куда они раньше хаживали с Сашей, Женя натолкнулась на того из прежних знакомых, который ей больше всех симпатизировал – Мишу Кацмана. Он был один, и искренне обрадовался Жене.
Женя знала, что в этой симпатии немало роднившего их чувства ущербности. Длинноносый сутулый Миша был тоже не красавец, тоже в очках, тоже неловок с противоположным полом – ну и, наконец, он был Кацман...
- Евгения Романовна, какими судьбами? – спросил он ее. Женя улыбнулась, отвечая на пожатие руки. Ее всегда коробила совершенно русская речь этого молодого человека, без всяких "характерных" отличий – может быть, даже преувеличенно русская...
- Я гуляю, Миша, - ответила Женя. – Да и разыскиваю кое-кого.
С ним она чувствовала себя свободнее, чем с другими мужчинами.
- Быть может, меня? – серьезно спросил Миша.
Потом от души улыбнулся, так что веснушчатый нос его показался еще длиннее; Женя рассмеялась.
- Должно быть, вас.
Она взглянула в сторону кафе, вывеска которого была видна уже отсюда, и Миша сразу же ее понял.
- Пойдемте в кафе, а то озябнем.
Он коснулся ее плеча, направляя ее вперед. Женя слегка вздрогнула. Она вдруг подумала, что Миша Кацман может испытывать к ней неподдельные романтические чувства. Но как тогда вывести его на тот предмет, в котором больше всего заинтересована она?
Молодые люди прошли в кафе. Когда они сели, Миша тотчас же заказал для них горячий кофе. При этом он озабоченно и серьезно смотрел на Женино лицо, порозовевшее от холода.
Жене вдруг стало очень неуютно от его внимания.
- Кого вы разыскивали, Евгения? – спросил Миша.
Он поправил очки жестом, удивительно напомнившим девушке ее саму.
- Я… Я хотела бы разузнать что-нибудь о Василии Морозове и его невесте, - сказала Женя. Она прокашлялась, потому что вдруг осипла, как будто на холоде.
Миша несколько мгновений молчал, так же серьезно глядя на нее.
А потом вдруг наклонился к своей собеседнице через стол и резко сказал совершенно неожиданную вещь:
- Женя, вы заинтересованы в нем как в медиуме?
Женя поперхнулась, прикрыв рот рукой в перчатке.
- Что?..
- Женя, оставьте это, - настойчиво сказал Миша. Он потянулся к ней, словно чтобы коснуться ее руки для пущей убедительности, но остановился. Однако продолжал проницать ее взглядом.
- Женя, не питайте иллюзий, которые обречены на крах, - произнес бывший председатель "спиритических сеансов".
- Я не понимаю, о чем вы говорите, Миша, - пробормотала Женя.
Она прекрасно все понимала. И Миша Кацман знал, что она все понимает. Он горько и как-то горделиво улыбнулся.
- Не питайте иллюзий существования души, Женя, - сказал Миша. – Вы ищете доказательств, которые в конечном счете обернутся ничем… поймите, человечество все время своего существования занималось этим же самым и дурачило себя. Лучше обратите свои помыслы к настоящему. Вот единственная реальность. Я всегда уважал вас достаточно, чтобы считать женщиной, которая может смотреть правде в глаза и не обманываться религиозной верой…
Женя усмехнулась. Как там у вас обстоят дела с религиозной верой, господин Кацман? Устроим религиозный диспут?..
- Речь идет не о вере, - тихо заметила она. – Речь идет о фактах, Миша, которые вы отрицать не можете…
Миша, улыбаясь, развел руками, потом хлопнул себя по острым коленям.
- Могу, - сказал он. – В трансцендентальном смысле. Представьте мне ваши факты, и я всем им дам естественное объяснение.
Женя покачала головой.
- При большом желании, Миша, можно доказать, что дважды два равно пяти, - сказала она. – Но я пришла сюда не затевать с вами спор. Я прошу вас сообщить мне, знаете ли вы что-нибудь о Василии и Лидии. Где они бывают, когда их свадьба… Мне нужно это знать.
И тут выражение лица Миши стало угрожающим.
- А, кажется, я догадался, - тихо произнес он. – Вы хотите разбить этот брак. Вы неравнодушны к Василию, и таким образом хотите избавиться от соперницы… Это недостойно, Женя.
"Он уже в который раз назвал меня Женей", - изумленно подумала девушка.
Кажется, выявились некоторые скрытые мотивы Миши Кацмана – помимо стремления всех, за кем он это замечал, отвратить от веры в сверхъестественное и даже видения сверхъестественных фактов…
- Извините, что отняла у вас время, Миша, - устало сказала Женя, поднимаясь из-за стола и вытягивая кошелек из сумочки. – Я сейчас только расплачусь…
- Женя, сядьте! Не надо!
Она изумилась такой перемене и села. Миша Кацман снял свои очки, потер покрасневшую переносицу. На лице его была обида и досада.
- Я не знаю, когда Василий Морозов женится. И это чистая правда, - сказал Миша, взглянув на нее поверх очков, которые снова надел. – Но я как-то видел его с невестой здесь, в кафе "Parisien". Если этот… чудотворец… - лицо Кацмана дернулось, - так вам нужен, можете попытаться подстеречь его тут.
Женя глотнула остывшего кофе.
- Спасибо, - с чувством сказала она.
Миша кивнул, тонко и горько улыбнувшись.
- Жаль, жаль, - сказал он. – Я думал, вы необыкновенная женщина. Но вас в конце концов тоже одолела общая для вашего пола слабость – стремление к иллюзиям. Люди когда-нибудь начнут жить разумом, но произойдет это не сейчас… и начнется не с прекрасной половины человечества.
Женя предпочла промолчать.
Кажется, Миша не пытался оскорбить ее намеренно – но разговор дальше не клеился. И поэтому вскоре они распрощались. После ухода еврея Женя вдруг поняла, что Миша действительно надеялся на большее.
Но теперь ей следует о нем забыть. Сейчас еще яснее стало, что они могут быть только противниками. Женщины, сходясь с мужчинами, часто забывают о расхождении во взглядах в угоду взглядам мужчин – но Женя была не из таких. Хотя бы потому, что мало женщин имеет определенные взгляды.
Она последовала совету Миши и, когда у нее высвобождалось время, захаживала в кафе. Женя выбирала вечерние часы в будние дни - до воскресенья оставалось еще два дня; а в воскресенье Женя пришла в кафе днем.
В эти часы, как она рассудила, была наибольшая вероятность встретить здесь Василия и Лидию – хотя Женя не представляла, как будет говорить с ними обоими, несмотря на то, что долго составляла в голове сценарий их разговора. Но Жене в конце концов повезло гораздо больше.
В воскресенье днем она встретила Лидию без Василия.
* Русские писатели-романтики девятнадцатого века в своем творчестве действительно отдали дань паранормальным явлениям.
Еще до Сашиной свадьбы Женя последовала совету подруги – всерьез заняться шитьем, чтобы получить возможность зарабатывать. Правда, пристраивать свой товар Женя не умела – не умела ни находить клиентов, ни обращаться с ними: и, скрепя сердце, она попросила мать помочь ей "наладить связи".
Серафима Афанасьевна была и встревожена таким желанием, и удовлетворена.
Дочь подтвердила свое желание остаться незамужней; но, с другой стороны, и на шее у родителей сидеть не собиралась.
- Молодец, взялась за ум, - сказала госпожа Прозорова. Женя улыбнулась, обрадовавшись, что сейчас не старое время и ее не могут отдать замуж против воли – хотя, конечно, и охотников таких нашлось бы немного; но и время теперь такое, что к незамужним женщинам относятся с меньшим предубеждением.
Женя сейчас больше всего хотела подготовить для себя тыл – и было еще одно желание, слишком волновавшее ее, чтобы думать о его осуществлении. Женя знала себя. И она достаточно узнала предмет, занявший самый сокровенный уголок ее сердца, чтобы не понимать, как это опасно.
"Я могу просто сойти с ума…"
Василий Морозов стал ее наваждением, ее ангелом тьмы. Жене случалось читать такие истории – о влюбленных духах, преследующих девиц и юношей* – но никогда до сих пор она не думала, что подобные истории могут иметь под собою какое-то реальное основание.
"А может быть, я уже обезумела, - думала Женя. – Может, я сейчас лежу, связанная ремнями, на койке в лечебнице для душевнобольных, а все, что я испытала, мне привиделось в бреду…"
В Сашину брачную ночь Женя испытала очень сильные романтические переживания. Не было больше никаких писем – зато фантом, явившийся к ней, с большим пылом овладел ею дважды, глубокой ночью и под утро. И это было прекрасно. Проснувшись на другой день, Женя с иронией думала, что, не приняв еще даже первого поцелуя, наверное, испытала намного больше радостей половой любви, чем Саша… а возможно, и больше, чем Саша испытает в своей супружеской жизни впоследствии.
Но и совесть, и душа Жени не могли быть спокойны. Чем лучше были ее встречи с образом Василия, тем большую вину она испытывала перед ним и его будущей женой. А кроме того, ею все больше завладевало желание получить права на этого исключительного человека, чтобы постоянно иметь его рядом, постоянно иметь наглядное подтверждение сверхчувственного в человеческой природе. Это была та живая вода, в которой нуждались все и без которой иссыхали все – людям, особенно образованным, давно уже было мало религиозной веры.
Женя знала, что времени для решительных действий у нее остается все меньше – но ничего не могла придумать, кроме попыток потолкаться там, где обычно собирались ее прежние приятели-студенты. Сейчас, без Саши, делать это было очень неловко – именно Саша с ее чарами и умением обращаться с мужчинами была тем клеем, который держал их вместе.
Но через несколько дней ей повезло. Недалеко от кафе "Parisien", куда они раньше хаживали с Сашей, Женя натолкнулась на того из прежних знакомых, который ей больше всех симпатизировал – Мишу Кацмана. Он был один, и искренне обрадовался Жене.
Женя знала, что в этой симпатии немало роднившего их чувства ущербности. Длинноносый сутулый Миша был тоже не красавец, тоже в очках, тоже неловок с противоположным полом – ну и, наконец, он был Кацман...
- Евгения Романовна, какими судьбами? – спросил он ее. Женя улыбнулась, отвечая на пожатие руки. Ее всегда коробила совершенно русская речь этого молодого человека, без всяких "характерных" отличий – может быть, даже преувеличенно русская...
- Я гуляю, Миша, - ответила Женя. – Да и разыскиваю кое-кого.
С ним она чувствовала себя свободнее, чем с другими мужчинами.
- Быть может, меня? – серьезно спросил Миша.
Потом от души улыбнулся, так что веснушчатый нос его показался еще длиннее; Женя рассмеялась.
- Должно быть, вас.
Она взглянула в сторону кафе, вывеска которого была видна уже отсюда, и Миша сразу же ее понял.
- Пойдемте в кафе, а то озябнем.
Он коснулся ее плеча, направляя ее вперед. Женя слегка вздрогнула. Она вдруг подумала, что Миша Кацман может испытывать к ней неподдельные романтические чувства. Но как тогда вывести его на тот предмет, в котором больше всего заинтересована она?
Молодые люди прошли в кафе. Когда они сели, Миша тотчас же заказал для них горячий кофе. При этом он озабоченно и серьезно смотрел на Женино лицо, порозовевшее от холода.
Жене вдруг стало очень неуютно от его внимания.
- Кого вы разыскивали, Евгения? – спросил Миша.
Он поправил очки жестом, удивительно напомнившим девушке ее саму.
- Я… Я хотела бы разузнать что-нибудь о Василии Морозове и его невесте, - сказала Женя. Она прокашлялась, потому что вдруг осипла, как будто на холоде.
Миша несколько мгновений молчал, так же серьезно глядя на нее.
А потом вдруг наклонился к своей собеседнице через стол и резко сказал совершенно неожиданную вещь:
- Женя, вы заинтересованы в нем как в медиуме?
Женя поперхнулась, прикрыв рот рукой в перчатке.
- Что?..
- Женя, оставьте это, - настойчиво сказал Миша. Он потянулся к ней, словно чтобы коснуться ее руки для пущей убедительности, но остановился. Однако продолжал проницать ее взглядом.
- Женя, не питайте иллюзий, которые обречены на крах, - произнес бывший председатель "спиритических сеансов".
- Я не понимаю, о чем вы говорите, Миша, - пробормотала Женя.
Она прекрасно все понимала. И Миша Кацман знал, что она все понимает. Он горько и как-то горделиво улыбнулся.
- Не питайте иллюзий существования души, Женя, - сказал Миша. – Вы ищете доказательств, которые в конечном счете обернутся ничем… поймите, человечество все время своего существования занималось этим же самым и дурачило себя. Лучше обратите свои помыслы к настоящему. Вот единственная реальность. Я всегда уважал вас достаточно, чтобы считать женщиной, которая может смотреть правде в глаза и не обманываться религиозной верой…
Женя усмехнулась. Как там у вас обстоят дела с религиозной верой, господин Кацман? Устроим религиозный диспут?..
- Речь идет не о вере, - тихо заметила она. – Речь идет о фактах, Миша, которые вы отрицать не можете…
Миша, улыбаясь, развел руками, потом хлопнул себя по острым коленям.
- Могу, - сказал он. – В трансцендентальном смысле. Представьте мне ваши факты, и я всем им дам естественное объяснение.
Женя покачала головой.
- При большом желании, Миша, можно доказать, что дважды два равно пяти, - сказала она. – Но я пришла сюда не затевать с вами спор. Я прошу вас сообщить мне, знаете ли вы что-нибудь о Василии и Лидии. Где они бывают, когда их свадьба… Мне нужно это знать.
И тут выражение лица Миши стало угрожающим.
- А, кажется, я догадался, - тихо произнес он. – Вы хотите разбить этот брак. Вы неравнодушны к Василию, и таким образом хотите избавиться от соперницы… Это недостойно, Женя.
"Он уже в который раз назвал меня Женей", - изумленно подумала девушка.
Кажется, выявились некоторые скрытые мотивы Миши Кацмана – помимо стремления всех, за кем он это замечал, отвратить от веры в сверхъестественное и даже видения сверхъестественных фактов…
- Извините, что отняла у вас время, Миша, - устало сказала Женя, поднимаясь из-за стола и вытягивая кошелек из сумочки. – Я сейчас только расплачусь…
- Женя, сядьте! Не надо!
Она изумилась такой перемене и села. Миша Кацман снял свои очки, потер покрасневшую переносицу. На лице его была обида и досада.
- Я не знаю, когда Василий Морозов женится. И это чистая правда, - сказал Миша, взглянув на нее поверх очков, которые снова надел. – Но я как-то видел его с невестой здесь, в кафе "Parisien". Если этот… чудотворец… - лицо Кацмана дернулось, - так вам нужен, можете попытаться подстеречь его тут.
Женя глотнула остывшего кофе.
- Спасибо, - с чувством сказала она.
Миша кивнул, тонко и горько улыбнувшись.
- Жаль, жаль, - сказал он. – Я думал, вы необыкновенная женщина. Но вас в конце концов тоже одолела общая для вашего пола слабость – стремление к иллюзиям. Люди когда-нибудь начнут жить разумом, но произойдет это не сейчас… и начнется не с прекрасной половины человечества.
Женя предпочла промолчать.
Кажется, Миша не пытался оскорбить ее намеренно – но разговор дальше не клеился. И поэтому вскоре они распрощались. После ухода еврея Женя вдруг поняла, что Миша действительно надеялся на большее.
Но теперь ей следует о нем забыть. Сейчас еще яснее стало, что они могут быть только противниками. Женщины, сходясь с мужчинами, часто забывают о расхождении во взглядах в угоду взглядам мужчин – но Женя была не из таких. Хотя бы потому, что мало женщин имеет определенные взгляды.
Она последовала совету Миши и, когда у нее высвобождалось время, захаживала в кафе. Женя выбирала вечерние часы в будние дни - до воскресенья оставалось еще два дня; а в воскресенье Женя пришла в кафе днем.
В эти часы, как она рассудила, была наибольшая вероятность встретить здесь Василия и Лидию – хотя Женя не представляла, как будет говорить с ними обоими, несмотря на то, что долго составляла в голове сценарий их разговора. Но Жене в конце концов повезло гораздо больше.
В воскресенье днем она встретила Лидию без Василия.
* Русские писатели-романтики девятнадцатого века в своем творчестве действительно отдали дань паранормальным явлениям.
Глава 15
Женя каким-то чутьем поняла, что эта девушка – та, кто ей нужен. Вернее говоря, инстинкт заставил ее поднять голову, когда в кафе вошли две смеющиеся барышни в ротондах* и шляпках.
Женя, сидевшая за крайним столиком для конспирации, отодвинулась в угол. Слух ее обострился; и, казалось, обострилось даже зрение. Она поправила очки.
- Мариночка, непременно приходи к нам в будущее воскресенье, - донесся до Жени звонкий, легкий голос первой барышни. Она была хорошенькая, голубоглазая, с пышными русыми волосами.
- И Василий придет? – лукаво спросила ее темноволосая приятельница.
Женя прикусила губу и сжала руки, сложенные на коленях.
- Непременно, - сказала первая девушка. – Мы сейчас почти неразлучны.
"Ей-то нечего бояться соперничества", - подумала Женя, разглядывавшая барышню так пристально, точно была художником, готовившимся ее писать. И это была бы прекрасная модель. Не то что сама Женя.
- Лидочка, я так тебе завидую, - вдруг вздохнула Марина. – Твой Василий так нежен к тебе, так предан. Я и не думала, что в России еще остались столь галантные мужчины.
- Вася мой жених, - ответила Лидия с уверенностью королевы бала. – Когда же еще ухаживать за женщиной, как не перед свадьбой? А вдруг я раздумаю и откажу ему?
Лидия и Марина уставились друг на друга с веселым лукавством союзниц, обдумывающих пикантный заговор.
"Дура ты, Лидочка, - подумала Женя. Она ощущала злорадство и азарт, как перед сражением. – В таких делах у женщин не бывает союзниц".
Подруги заняли столик.
К ним подошел официант, и Лидия с улыбкой сделала заказ. Она выглядела совершенно счастливой. Женя знала, как легко отнять у женщины эту уверенность, какой бы сильной она ни была.
Лидия сняла шляпку, и уложенные локонами русые волосы красиво заблестели в свете ламп. При мысли, что эта особа осмелилась звать ее Василия "Вася", Женя почувствовала, что готова разорвать ее в клочки. Лидия не имела никакого понятия о том, что из себя представляет ее жених, что он любит в отношении себя. Эта девица относилась к нему как к выгодному приобретению.
Саша, конечно, во многом вела себя так же. Но разве можно сравнивать ее таракана с Василием Морозовым!
Подруги еще некоторое время щебетали о вещах, Жене неизвестных и неинтересных. Сейчас Женя только выгадывала момент для нападения. Подойти к этим девицам сейчас? Или подождать?..
Чего? Лидия и Марина, конечно, и уйдут вместе, как и пришли.
Вдруг Женя увидела в этих подружках себя и Сашу, и глаза ее на миг заволокло слезами.
- Ну, я пойду, Лидочка, - вдруг сказала Марина, и Женя тотчас же позабыла обо всем остальном. Она выпрямилась. Будь Женя кошкой, она сейчас вздыбила бы шерсть и выгнула спину…
Ничего не подозревающая Лидия ласково улыбнулась вставшей из-за стола подруге и пожала ей руку. Девушки поцеловались.
- Передавай привет маменьке и Кате, - сказала Лидия.
- Передам, Лидочка. Скоро увидимся, - отозвалась Марина.
"Сомневаюсь", - почему-то подумала Женя.
Марина покинула кафе. Лидия поднесла к губам чашку с чаем. Скоро она допьет его, и тогда…
Женя встала; от резкого движения легкий плетеный стул чуть не опрокинулся. Лидия почти сразу заметила ее приближение, и в голубых глазах Жениной жертвы появился испуг.
- Кто вы?
Женя улыбалась. Она тяжело дышала, но заставила себя двигаться спокойнее.
- Мое имя Евгения Прозорова. Евгения Романовна, - закончила она, отодвигая стул и медленно садясь напротив Лидии. – А вас, Лидия, как по отчеству?
- Что вам нужно? – спросила Лидия, отклоняясь назад. В глазах ее были испуг и возмущение. – Зачем вам знать мое отчество?
- Чтобы вести беседу вежливо, - с улыбкой ответила Женя.
Чем больше уверенности вытекало из Лидии, тем большею уверенностью наполнялась она.
- Лидия Сергеевна. Званцева, - сказала Лидия.
- Чаю с лимоном, - велела Женя подскочившему к ним официанту. – А вам, Лидия Сергеевна? Разговор предстоит долгий.
- Тоже чаю, - ошеломленно ответила Лидия.
Гарсон поклонился.
- Сию минуту, сударыни.
Когда он ушел, Лидия несколько мгновений рассматривала некрасивую девушку в очках, напоминавшую курсистку, но с осанкой и сверкающим взглядом амазонки. Потом спросила:
- О чем вы хотели со мной говорить? Мы совсем незнакомы.
- Вы ошибаетесь, сударыня, - ответила Женя. – Я давно знаю вас со слов моего давнего знакомого. Василия Исаевича Морозова. О нем я и хочу с вами побеседовать.
Лидия побледнела, предчувствуя недоброе. Женя снова улыбнулась.
- Откуда вы знаете Василия? Что с ним? – медленно спросила Лидия.
- Василий мой бывший поклонник, - ответила Женя. – И он до сих пор не забыл меня.
Теперь на щеках Лидии выступил румянец. Она медленно поправила свои красивые волосы.
- Вы ошибаетесь, - сказала она, наконец осознав, что ее "Вася" был прежде поклонником другой женщины. – Василий сейчас мой жених, Евгения Романовна. Мы поженимся через две недели.
Женя про себя изумилась подобной вежливости. Сама она не смогла бы разговаривать в таком тоне со своей соперницей.
Женя сделала глоток чая, который уже несколько минут как принесли. Поморщилась от вкуса лимона.
- Лидия Сергеевна, - сказала она. – Вам известно, что Василий сильный физический медиум?
Лидия моргнула длинными ресницами. Нахмурилась.
- Кто?
Женя покачала головой. Она, впрочем, и не сомневалась…
- Человек, обладающий способностями действовать вне пределов своего тела, - пояснила девушка. – И он уже давно воздействует подобным образом на меня. Василий проводит ночи один, я не сомневаюсь, что он вам верен, - Женя подчеркнула голосом эти слова. – Но на самом деле он проводит ночи со мной.
Лидия покраснела по-настоящему. Она приоткрыла рот.
- Вы сошли с ума, - сказала она.
Женя покачала головой.
- Я могла бы показать вам любовные послания, которые он оставляет мне в своем бестелесном образе, - сказала она, опуская руку в сумочку. Лидия следила за этой рукой, как за движением фокусника, достающего из шляпы кролика. Но Женя никаких писем не вытащила. Она не хотела, чтобы у Лидии было, что бросить Василию в лицо.
Она не хотела, чтобы Василий ее возненавидел.
- Ну и… что же вы не показываете эти письма? – спросила Лидия, видя, что ничего не происходит.
- Я не хочу причинять вам страдания, - сказала Женя. Как будто она этого уже не сделала.
Лидия сжала губы, глаза ее сделались огромными и страшными.
А потом девушка вскочила с места.
- Вы блефуете! Вы подлое существо! – крикнула она, не обращая внимания на то, что все посетители повернули к ним головы. – У Васи никогда ничего не могло быть с вами! Вы у…
Голос ее оборвался.
""Уродина", - мысленно закончила Женя. – А еще "синий чулок". Вот только Василий выбрал меня, а не вас, Лидия Сергеевна".
- Он не Вася, Лидия Сергеевна, - спокойно сказала Женя, глядя снизу вверх со своего места на беснующуюся барышню. – Вы даже этого не знаете. Этот человек вам чужой.
Лидия задохнулась. Потом вдруг схватила свою шляпку, сумочку и выбежала из кафе.
- Мадам!.. – крикнул ей вслед гарсон.
- Не беспокойтесь. Я расплачусь за мою приятельницу, - сказала Женя и улыбнулась ему.
* Верхняя теплая женская одежда без рукавов в виде длинной накидки.
Женя каким-то чутьем поняла, что эта девушка – та, кто ей нужен. Вернее говоря, инстинкт заставил ее поднять голову, когда в кафе вошли две смеющиеся барышни в ротондах* и шляпках.
Женя, сидевшая за крайним столиком для конспирации, отодвинулась в угол. Слух ее обострился; и, казалось, обострилось даже зрение. Она поправила очки.
- Мариночка, непременно приходи к нам в будущее воскресенье, - донесся до Жени звонкий, легкий голос первой барышни. Она была хорошенькая, голубоглазая, с пышными русыми волосами.
- И Василий придет? – лукаво спросила ее темноволосая приятельница.
Женя прикусила губу и сжала руки, сложенные на коленях.
- Непременно, - сказала первая девушка. – Мы сейчас почти неразлучны.
"Ей-то нечего бояться соперничества", - подумала Женя, разглядывавшая барышню так пристально, точно была художником, готовившимся ее писать. И это была бы прекрасная модель. Не то что сама Женя.
- Лидочка, я так тебе завидую, - вдруг вздохнула Марина. – Твой Василий так нежен к тебе, так предан. Я и не думала, что в России еще остались столь галантные мужчины.
- Вася мой жених, - ответила Лидия с уверенностью королевы бала. – Когда же еще ухаживать за женщиной, как не перед свадьбой? А вдруг я раздумаю и откажу ему?
Лидия и Марина уставились друг на друга с веселым лукавством союзниц, обдумывающих пикантный заговор.
"Дура ты, Лидочка, - подумала Женя. Она ощущала злорадство и азарт, как перед сражением. – В таких делах у женщин не бывает союзниц".
Подруги заняли столик.
К ним подошел официант, и Лидия с улыбкой сделала заказ. Она выглядела совершенно счастливой. Женя знала, как легко отнять у женщины эту уверенность, какой бы сильной она ни была.
Лидия сняла шляпку, и уложенные локонами русые волосы красиво заблестели в свете ламп. При мысли, что эта особа осмелилась звать ее Василия "Вася", Женя почувствовала, что готова разорвать ее в клочки. Лидия не имела никакого понятия о том, что из себя представляет ее жених, что он любит в отношении себя. Эта девица относилась к нему как к выгодному приобретению.
Саша, конечно, во многом вела себя так же. Но разве можно сравнивать ее таракана с Василием Морозовым!
Подруги еще некоторое время щебетали о вещах, Жене неизвестных и неинтересных. Сейчас Женя только выгадывала момент для нападения. Подойти к этим девицам сейчас? Или подождать?..
Чего? Лидия и Марина, конечно, и уйдут вместе, как и пришли.
Вдруг Женя увидела в этих подружках себя и Сашу, и глаза ее на миг заволокло слезами.
- Ну, я пойду, Лидочка, - вдруг сказала Марина, и Женя тотчас же позабыла обо всем остальном. Она выпрямилась. Будь Женя кошкой, она сейчас вздыбила бы шерсть и выгнула спину…
Ничего не подозревающая Лидия ласково улыбнулась вставшей из-за стола подруге и пожала ей руку. Девушки поцеловались.
- Передавай привет маменьке и Кате, - сказала Лидия.
- Передам, Лидочка. Скоро увидимся, - отозвалась Марина.
"Сомневаюсь", - почему-то подумала Женя.
Марина покинула кафе. Лидия поднесла к губам чашку с чаем. Скоро она допьет его, и тогда…
Женя встала; от резкого движения легкий плетеный стул чуть не опрокинулся. Лидия почти сразу заметила ее приближение, и в голубых глазах Жениной жертвы появился испуг.
- Кто вы?
Женя улыбалась. Она тяжело дышала, но заставила себя двигаться спокойнее.
- Мое имя Евгения Прозорова. Евгения Романовна, - закончила она, отодвигая стул и медленно садясь напротив Лидии. – А вас, Лидия, как по отчеству?
- Что вам нужно? – спросила Лидия, отклоняясь назад. В глазах ее были испуг и возмущение. – Зачем вам знать мое отчество?
- Чтобы вести беседу вежливо, - с улыбкой ответила Женя.
Чем больше уверенности вытекало из Лидии, тем большею уверенностью наполнялась она.
- Лидия Сергеевна. Званцева, - сказала Лидия.
- Чаю с лимоном, - велела Женя подскочившему к ним официанту. – А вам, Лидия Сергеевна? Разговор предстоит долгий.
- Тоже чаю, - ошеломленно ответила Лидия.
Гарсон поклонился.
- Сию минуту, сударыни.
Когда он ушел, Лидия несколько мгновений рассматривала некрасивую девушку в очках, напоминавшую курсистку, но с осанкой и сверкающим взглядом амазонки. Потом спросила:
- О чем вы хотели со мной говорить? Мы совсем незнакомы.
- Вы ошибаетесь, сударыня, - ответила Женя. – Я давно знаю вас со слов моего давнего знакомого. Василия Исаевича Морозова. О нем я и хочу с вами побеседовать.
Лидия побледнела, предчувствуя недоброе. Женя снова улыбнулась.
- Откуда вы знаете Василия? Что с ним? – медленно спросила Лидия.
- Василий мой бывший поклонник, - ответила Женя. – И он до сих пор не забыл меня.
Теперь на щеках Лидии выступил румянец. Она медленно поправила свои красивые волосы.
- Вы ошибаетесь, - сказала она, наконец осознав, что ее "Вася" был прежде поклонником другой женщины. – Василий сейчас мой жених, Евгения Романовна. Мы поженимся через две недели.
Женя про себя изумилась подобной вежливости. Сама она не смогла бы разговаривать в таком тоне со своей соперницей.
Женя сделала глоток чая, который уже несколько минут как принесли. Поморщилась от вкуса лимона.
- Лидия Сергеевна, - сказала она. – Вам известно, что Василий сильный физический медиум?
Лидия моргнула длинными ресницами. Нахмурилась.
- Кто?
Женя покачала головой. Она, впрочем, и не сомневалась…
- Человек, обладающий способностями действовать вне пределов своего тела, - пояснила девушка. – И он уже давно воздействует подобным образом на меня. Василий проводит ночи один, я не сомневаюсь, что он вам верен, - Женя подчеркнула голосом эти слова. – Но на самом деле он проводит ночи со мной.
Лидия покраснела по-настоящему. Она приоткрыла рот.
- Вы сошли с ума, - сказала она.
Женя покачала головой.
- Я могла бы показать вам любовные послания, которые он оставляет мне в своем бестелесном образе, - сказала она, опуская руку в сумочку. Лидия следила за этой рукой, как за движением фокусника, достающего из шляпы кролика. Но Женя никаких писем не вытащила. Она не хотела, чтобы у Лидии было, что бросить Василию в лицо.
Она не хотела, чтобы Василий ее возненавидел.
- Ну и… что же вы не показываете эти письма? – спросила Лидия, видя, что ничего не происходит.
- Я не хочу причинять вам страдания, - сказала Женя. Как будто она этого уже не сделала.
Лидия сжала губы, глаза ее сделались огромными и страшными.
А потом девушка вскочила с места.
- Вы блефуете! Вы подлое существо! – крикнула она, не обращая внимания на то, что все посетители повернули к ним головы. – У Васи никогда ничего не могло быть с вами! Вы у…
Голос ее оборвался.
""Уродина", - мысленно закончила Женя. – А еще "синий чулок". Вот только Василий выбрал меня, а не вас, Лидия Сергеевна".
- Он не Вася, Лидия Сергеевна, - спокойно сказала Женя, глядя снизу вверх со своего места на беснующуюся барышню. – Вы даже этого не знаете. Этот человек вам чужой.
Лидия задохнулась. Потом вдруг схватила свою шляпку, сумочку и выбежала из кафе.
- Мадам!.. – крикнул ей вслед гарсон.
- Не беспокойтесь. Я расплачусь за мою приятельницу, - сказала Женя и улыбнулась ему.
* Верхняя теплая женская одежда без рукавов в виде длинной накидки.
Глава 16
У Жени быстро испортилось настроение после изгнания Лидии.
Ощущение триумфа улетучилось, и осталось только неприятное чувство – и еще более неприятное предчувствие. Женя откуда-то знала, что ни к чему хорошему ее сегодняшний поступок не приведет.
Она допила холодный кислый чай, морщась оттого, что на душе было так же кисло. Потом равнодушно подозвала официанта и расплатилась за себя и Лидию, прибавив щедрые чаевые за обеих. Не слушая благодарностей, Женя медленно поднялась и направилась прочь.
Зачем она сделала то, что сделала?
Но разве можно было поступить иначе? Конечно, можно - даже должно. Нужно было закрыть глаза на "безнравственность" происходящего, потому что безнравственность здесь далеко не самое главное. Общество не готово принимать такие явления, как медиумизм. И уж и подавно Лидия, обыкновенная девушка, не готова принимать своего жениха таким, каков он есть…
"Интересно, Лидия верующая или атеистка? – вдруг задумалась Женя. - Наверняка ни то, ни се, как и большинство образованных людей сегодня. Мало кто сознательно решает для себя эти вопросы. И особенно мало над ними задумываются женщины. Хотя у женщин есть "религиозный инстинкт", о чем писал еще Мопассан…"
Женя шла, подставив лицо осеннему ветру, как будто хотела простудиться, но была бесчувственна к холоду.
"А ведь я едва ли рассорила их, - неожиданно подумала она. – Лидия сочла меня ревнивой лгуньей, аферисткой, только и всего. Но семена сомнения я в ее душе уже посеяла, и теперь будут мучиться оба".
Но едва ли они отменят свадьбу. Из-за таких обиженных судьбою, как Женя, красавицы вроде Лидии подолгу не волнуются. Наверняка Лидия вскоре успокоится… Если еще и жених постарается…
А потом они обвенчаются, и Василий будет продолжать мысленно убегать от венчаной жены к невенчаной.
Для Жени церковные каноны много не значили; но при такой мысли ей стало жутко. Хотя – может быть, после свадьбы Василий "успокоится"? Может быть, все дело в том, что он, молодой мужчина, до сих пор жил один, а с женой он смирит свою плоть?
Женя почувствовала себя глубоко униженной такою мыслью. Ее… лишили чистоты души, лишили того, что главнее физической девственности – а теперь бросят?
А если Лидия заставит жениха возненавидеть Женю?
Женя представила себе, чем может обернуться ненависть человека вроде Василия, и ей стало страшно.
Она не пошла сразу домой – почему-то было боязно это сделать. Конечно, дома всегда были мать, Дуня; но рядом с ними Женя чувствовала себя одинокой. Она села на извозчика и поехала к Саше, назвав адрес Виргинских – Ираклий после свадьбы перебрался жить к жене.
А Женя еще не видела свою подругу после свадьбы. Она боялась это сделать, опасаясь, что уже не найдет прежнюю Сашу…
Саша удивилась ее приходу и обрадовалась. Но Женя сразу заметила перемену, которая немало огорчила ее. Саша словно посерела – как будто ничего уже от жизни не ждала или ждала только скуки и забот. Она выполнила главное свое назначение – вышла замуж. Теперь следовало только ждать тягот материнства и выполнять обязанности супружества.
- Где Ираклий? Сегодня же воскресенье, – сказала Женя, когда они с Сашей обнялись.
- Дома нет, как видишь, - ответила Саша. – Он ушел без предупреждения. Он так часто делает.
На лице ее появилось раздражение, и Женя вдруг увидела, какой Саша станет спустя годы – растолстеет, недовольство заляжет на лице морщинками… Она утратит любовь к нарядам, кокетство…
Саша превратится в бабу.
Вообразить это было ужасно.
- А как твоя авантюра? – спросила Саша. На лице появился отблеск былого интереса. – Еще не одумалась?
Саша опасалась за нее и одновременно завидовала – теперь завидовала. У Саши таких приключений уже не будет никогда.
- Я видела сегодня эту Лидию, и все ей рассказала, - призналась Женя после заминки.
Саша ахнула, схватив ее за руку. Впервые за весь разговор она по-настоящему разволновалась.
- Да ты что! Ты выставила себя сумасшедшей, и бог знает, к чему все это приведет!
- Вот и я так думаю, - мрачно ответила Женя.
- Лида, что с тобой? – спросил Василий.
Они сидели рядом на диване. Этот вечер, как и все свободные вечера, Василий Морозов проводил у своей невесты. Они и вправду были почти неразлучны в ожидании окончательного соединения; но теперь Василий чувствовал, что Лидия не с ним. Она замкнулась в себе, почти не обрадовалась его приходу… во всяком случае, так себя вела.
И сейчас словно бы не услышала его вопроса.
- Лидочка, ты слышишь меня? – повторил встревоженный влюбленный.
Лидия будто очнулась.
- Вася…
Она улыбнулась, погладив его по голове, пропуская между пальцев густые темные волосы. Женя ошибалась: Василий был вовсе не прочь называться Васей.
Молодой человек перехватил нежную руку и поцеловал в ладонь.
- Ты не заболела? Может быть, я тебя обидел?
- Вася, я очень встревожена одним сегодняшним происшествием, - со слезами проговорила Лидия, обвив руками шею жениха и заглядывая ему в глаза. – Успокой меня, прошу тебя.
- Если только это в моих силах… успокою. Что тебя тревожит? – сказал Василий.
Лидия положила голову ему на плечо.
- Васенька, я сегодня встретилась с одной сумасшедшей, - прошептала она. – Она утверждает, что ты был влюблен в нее и по-прежнему поддерживаешь с ней связь. Она сделала вид, что хочет показать мне письма, которые ты ей писал…
Лидия уже всхлипывала. Не будь она так расстроена, заметила бы, как окаменел в ее нежных объятиях ее возлюбленный.
- Вот как? – спросил Василий.
Лидия вдруг испугалась его тона и подняла голову.
Посмотрела в глаза, еще больше потемневшие от сдерживаемых чувств.
- Она назвала тебя… физическим медиумом, - тихо проговорила Лидия, запнувшись на непонятных словах. – Что это значит?
- Вот как? – повторил Василий, точно не слыша ее последнего вопроса. На губах появилась усмешка, отчего на одной щеке образовалась ямочка. Но это не сделало его выражения мягче. На лице Василия сейчас было что-то, похожее на ненависть.
- Она сказала, что ты писал ей письма… в бестелесном образе, - совсем тихо проговорила девушка. – Но ведь это невозможно, Вася? Это ведь бредни?
- Да, - неожиданно жестко сказал Василий. Глаза его сейчас были совсем черными, губы подрагивали. – Это бредни, а эта девица – сумасшедшая. Не обращай на нее больше внимания.
Лидия отодвинулась от него.
- Так ты знал ее? – спросила девушка.
Василий взглянул на невесту с досадой оттого, что выдал себя.
- Да, - сказал он. – Мы были знакомы, но уже давно не встречались. У меня нет с нею ничего общего, можешь быть спокойна на этот счет.
Лидия по-прежнему смотрела на него с немым вопросом, с сомнением. Теперь это сомнение уже никогда вполне не исчезнет.
- И ты ей не писал?
- Нет, - бросил Василий.
На лице его вдруг выразилось страдание, он прикрылся ладонью. – И будет об этом, прошу тебя, - пробормотал молодой человек. Лидия улыбнулась почти облегченно, придвинулась к жениху и погладила его по плечам.
- Пожалуйста, милый, успокойся. Я тебе верю.
Василий открыл лицо и неохотно улыбнулся. Но когда Лидия потянулась его поцеловать, с желанием ответил на ласку.
Свадьба не была расстроена, и если между влюбленными и появилась трещинка, взаимное влечение ее уничтожило. Василий Морозов и Лидия Званцева поженились, когда и намеревались.
Медиумизм, который наблюдала Женя, больше не возобновлялся.
У Жени быстро испортилось настроение после изгнания Лидии.
Ощущение триумфа улетучилось, и осталось только неприятное чувство – и еще более неприятное предчувствие. Женя откуда-то знала, что ни к чему хорошему ее сегодняшний поступок не приведет.
Она допила холодный кислый чай, морщась оттого, что на душе было так же кисло. Потом равнодушно подозвала официанта и расплатилась за себя и Лидию, прибавив щедрые чаевые за обеих. Не слушая благодарностей, Женя медленно поднялась и направилась прочь.
Зачем она сделала то, что сделала?
Но разве можно было поступить иначе? Конечно, можно - даже должно. Нужно было закрыть глаза на "безнравственность" происходящего, потому что безнравственность здесь далеко не самое главное. Общество не готово принимать такие явления, как медиумизм. И уж и подавно Лидия, обыкновенная девушка, не готова принимать своего жениха таким, каков он есть…
"Интересно, Лидия верующая или атеистка? – вдруг задумалась Женя. - Наверняка ни то, ни се, как и большинство образованных людей сегодня. Мало кто сознательно решает для себя эти вопросы. И особенно мало над ними задумываются женщины. Хотя у женщин есть "религиозный инстинкт", о чем писал еще Мопассан…"
Женя шла, подставив лицо осеннему ветру, как будто хотела простудиться, но была бесчувственна к холоду.
"А ведь я едва ли рассорила их, - неожиданно подумала она. – Лидия сочла меня ревнивой лгуньей, аферисткой, только и всего. Но семена сомнения я в ее душе уже посеяла, и теперь будут мучиться оба".
Но едва ли они отменят свадьбу. Из-за таких обиженных судьбою, как Женя, красавицы вроде Лидии подолгу не волнуются. Наверняка Лидия вскоре успокоится… Если еще и жених постарается…
А потом они обвенчаются, и Василий будет продолжать мысленно убегать от венчаной жены к невенчаной.
Для Жени церковные каноны много не значили; но при такой мысли ей стало жутко. Хотя – может быть, после свадьбы Василий "успокоится"? Может быть, все дело в том, что он, молодой мужчина, до сих пор жил один, а с женой он смирит свою плоть?
Женя почувствовала себя глубоко униженной такою мыслью. Ее… лишили чистоты души, лишили того, что главнее физической девственности – а теперь бросят?
А если Лидия заставит жениха возненавидеть Женю?
Женя представила себе, чем может обернуться ненависть человека вроде Василия, и ей стало страшно.
Она не пошла сразу домой – почему-то было боязно это сделать. Конечно, дома всегда были мать, Дуня; но рядом с ними Женя чувствовала себя одинокой. Она села на извозчика и поехала к Саше, назвав адрес Виргинских – Ираклий после свадьбы перебрался жить к жене.
А Женя еще не видела свою подругу после свадьбы. Она боялась это сделать, опасаясь, что уже не найдет прежнюю Сашу…
Саша удивилась ее приходу и обрадовалась. Но Женя сразу заметила перемену, которая немало огорчила ее. Саша словно посерела – как будто ничего уже от жизни не ждала или ждала только скуки и забот. Она выполнила главное свое назначение – вышла замуж. Теперь следовало только ждать тягот материнства и выполнять обязанности супружества.
- Где Ираклий? Сегодня же воскресенье, – сказала Женя, когда они с Сашей обнялись.
- Дома нет, как видишь, - ответила Саша. – Он ушел без предупреждения. Он так часто делает.
На лице ее появилось раздражение, и Женя вдруг увидела, какой Саша станет спустя годы – растолстеет, недовольство заляжет на лице морщинками… Она утратит любовь к нарядам, кокетство…
Саша превратится в бабу.
Вообразить это было ужасно.
- А как твоя авантюра? – спросила Саша. На лице появился отблеск былого интереса. – Еще не одумалась?
Саша опасалась за нее и одновременно завидовала – теперь завидовала. У Саши таких приключений уже не будет никогда.
- Я видела сегодня эту Лидию, и все ей рассказала, - призналась Женя после заминки.
Саша ахнула, схватив ее за руку. Впервые за весь разговор она по-настоящему разволновалась.
- Да ты что! Ты выставила себя сумасшедшей, и бог знает, к чему все это приведет!
- Вот и я так думаю, - мрачно ответила Женя.
- Лида, что с тобой? – спросил Василий.
Они сидели рядом на диване. Этот вечер, как и все свободные вечера, Василий Морозов проводил у своей невесты. Они и вправду были почти неразлучны в ожидании окончательного соединения; но теперь Василий чувствовал, что Лидия не с ним. Она замкнулась в себе, почти не обрадовалась его приходу… во всяком случае, так себя вела.
И сейчас словно бы не услышала его вопроса.
- Лидочка, ты слышишь меня? – повторил встревоженный влюбленный.
Лидия будто очнулась.
- Вася…
Она улыбнулась, погладив его по голове, пропуская между пальцев густые темные волосы. Женя ошибалась: Василий был вовсе не прочь называться Васей.
Молодой человек перехватил нежную руку и поцеловал в ладонь.
- Ты не заболела? Может быть, я тебя обидел?
- Вася, я очень встревожена одним сегодняшним происшествием, - со слезами проговорила Лидия, обвив руками шею жениха и заглядывая ему в глаза. – Успокой меня, прошу тебя.
- Если только это в моих силах… успокою. Что тебя тревожит? – сказал Василий.
Лидия положила голову ему на плечо.
- Васенька, я сегодня встретилась с одной сумасшедшей, - прошептала она. – Она утверждает, что ты был влюблен в нее и по-прежнему поддерживаешь с ней связь. Она сделала вид, что хочет показать мне письма, которые ты ей писал…
Лидия уже всхлипывала. Не будь она так расстроена, заметила бы, как окаменел в ее нежных объятиях ее возлюбленный.
- Вот как? – спросил Василий.
Лидия вдруг испугалась его тона и подняла голову.
Посмотрела в глаза, еще больше потемневшие от сдерживаемых чувств.
- Она назвала тебя… физическим медиумом, - тихо проговорила Лидия, запнувшись на непонятных словах. – Что это значит?
- Вот как? – повторил Василий, точно не слыша ее последнего вопроса. На губах появилась усмешка, отчего на одной щеке образовалась ямочка. Но это не сделало его выражения мягче. На лице Василия сейчас было что-то, похожее на ненависть.
- Она сказала, что ты писал ей письма… в бестелесном образе, - совсем тихо проговорила девушка. – Но ведь это невозможно, Вася? Это ведь бредни?
- Да, - неожиданно жестко сказал Василий. Глаза его сейчас были совсем черными, губы подрагивали. – Это бредни, а эта девица – сумасшедшая. Не обращай на нее больше внимания.
Лидия отодвинулась от него.
- Так ты знал ее? – спросила девушка.
Василий взглянул на невесту с досадой оттого, что выдал себя.
- Да, - сказал он. – Мы были знакомы, но уже давно не встречались. У меня нет с нею ничего общего, можешь быть спокойна на этот счет.
Лидия по-прежнему смотрела на него с немым вопросом, с сомнением. Теперь это сомнение уже никогда вполне не исчезнет.
- И ты ей не писал?
- Нет, - бросил Василий.
На лице его вдруг выразилось страдание, он прикрылся ладонью. – И будет об этом, прошу тебя, - пробормотал молодой человек. Лидия улыбнулась почти облегченно, придвинулась к жениху и погладила его по плечам.
- Пожалуйста, милый, успокойся. Я тебе верю.
Василий открыл лицо и неохотно улыбнулся. Но когда Лидия потянулась его поцеловать, с желанием ответил на ласку.
Свадьба не была расстроена, и если между влюбленными и появилась трещинка, взаимное влечение ее уничтожило. Василий Морозов и Лидия Званцева поженились, когда и намеревались.
Медиумизм, который наблюдала Женя, больше не возобновлялся.
Глава 17
"Полина и Антиох прогуливались в галерее, покинув остальных гостей. Антиох, душа которого утопала в блаженстве, обвил рукою стан своей черноволосой подруги.
- Можем ли мы быть так счастливы? – спросил нежный любовник*, взглянув в синие глаза своей невесты.
Полина повернулась к Антиоху. Он вдруг увидел, как девица грустна.
- Друг мой, на что это счастье, когда один только миг – и нас больше нет?
- Но этот миг стоит жизни! - воскликнул Антиох. Он пылко поцеловал ей руку. Полина была холодна.
- Нет, - сказала она, покачав головою. – Я хочу узнать от тебя, именно от тебя, что душа бессмертна…"
Женя склонила голову, закусив свое перо, как, должно быть, Сафо в минуту задумчивости подносила к губам стило*.
Полину и Антиоха она поместила в тридцатые годы девятнадцатого столетия, а манеру изложения позаимствовала... у многих писателей, творивших в похожем стиле. Конечно, ее могли упрекнуть за "напыщенность", за "чувствительность", но иначе Женя писать о своих героях не могла. Иначе вышла бы профанация, опошление. Именно такими эти молодые люди и были…
"Полина заболеет чахоткой, от которой тогда не существовало средств, - подумала Женя. – Впрочем, и сегодня медицине особенно нечего гордиться успехами в лечении таких болезней. Однако я отвлеклась".
Женя накрутила на палец темные волосы, которые в домашней обстановке просто собирала в две кисти* или небрежно заплетала в косу.
"Полина, конечно, умрет, - подумала Женя, снова берясь за перо. – Полина уже больна, только не знает этого. Антиох, занимаясь делами отца, будет далеко от невесты… и характер его вдали от нее переменится. Он увлечется другой девушкой".
Женя усмехнулась, потом кашлянула. Иногда ей казалось, что она сама чахоточная. И уж брошенной "любовником" она, без сомнений, была…
"Полина умрет на руках у родных, которые ей все чужие, - подумала Женя. – Она будет звать в бреду Антиоха, а тот не успеет к ней".
Женя помедлила. Потом продолжила писать.
"Когда она будет на смертном одре, Антиох как раз вернется домой, в деревню, где проводил лето рядом с Полиной. Он, может быть, захочет объясниться с ней, признавшись, что полюбил другую, но опоздает… Он будет горько каяться… поймет, кого потерял, и будет до конца дней своих избегать сгубившего его общества и женщин…"
Тут Женя, вдохновенно наносившая на бумагу наброски развития сюжета, прервала работу.
Она решительно перечеркнула последнюю идею.
Это слишком… слащаво и ненатурально. Монашествовать… Кто же из мужчин на такое способен, даже после смерти возлюбленной?
"Антиох был бы способен, да только никто из современных читателей в такое не поверит, - с тоской подумала начинающая писательница. – Сама история требует высоких идеалов, и стиль ее, и литературные образцы. Но мне придется все-таки женить Антиоха на его второй невесте, если только я хочу, чтобы это издали…"
Женя нахмурилась и придвинула к себе рукопись.
Через несколько мгновений она уже перенеслась в село Адашево, где в галерее богатого помещичьего дома беседовали Полина и Антиох. Они убежали от пустых светских разговоров, чтобы посвятить себя друг другу и тем предметам, которые свету неинтересны…
"- Нет, - сказала Полина, покачав головою. - Я хочу узнать от тебя, именно от тебя, что душа бессмертна.
- Но чем ты поверишь мои слова? – спросил Антиох.
- Нашею любовью, - отвечала Полина, обвив руками его шею. – Это истинный наш учитель, мой Антиох, которому должно следовать. Все прочие могут солгать, но этот – никогда…
Уста их слились в поцелуе".
Женя почувствовала, что краснеет. Конечно, это было даже не непристойно – у них в доме были книги, говорившие о любви гораздо смелее. Даже у Пушкина встречались такие стихи, что…
Но Пушкин не был девицей, хотя и жил за семьдесят лет до Жени Прозоровой.
Тут скрипнула дверь. Женя вздрогнула, со злостью на себя вспомнив, что сама же забыла запереться.
Она повернулась, не вставая со стула.
- Что?
Мать стояла в дверях спальни. Ее модная прическа с валиком волос надо лбом, в сочетании с пенсне, даже в домашнем платье делала госпожу Прозорову похожей на классную даму.
- Чем ты тут занимаешься? Опять чепухой?
Женя прикрыла ладонью рукопись.
- Я так отдыхаю, мама, - с вызовом сказала она. – Ты же отдыхаешь так, как любишь? Почему я не могу?
- Вот так, - Серафима Афанасьевна ткнула пальцем в сторону стола, - я не отдыхаю! Сама не знаю, как ты такая получилась, невесть в кого!
Женя хмыкнула.
- Извини, - сказала она. – Но, кажется, я не сама себя сделала.
Мать покраснела. Женя наблюдала за ее замешательством почти злорадно.
- Только попробуй мне это куда-нибудь понести и опозорить нашу семью! – сказала Серафима Афанасьевна, когда к ней вернулся дар речи, опять ткнув пальцем в сторону рукописи. – Только попробуй мне!..
Дверь захлопнулась.
Женя мягко хмыкнула, потом снова повернулась к столу. Такие сцены уже почти перестали производить на нее впечатление.
К тому времени, как за окном совсем стемнело, Антиох Волоцкий уже уехал из села, оставив Полину Адашеву чахнуть и мучиться теми же вопросами, которыми мучилась сама Женя.
Женя писала быстро, но нечасто урывала для этого время. Не потому, что была действительно так занята – потому, что приходилось прятаться от матери. Однако твердое намерение "куда-то это понести" она имела с самого начала, и только укрепилась в своем желании после материнских упреков.
Пожалуй, ее повесть могут даже принять. Конечно, если повезет с редактором.
Женя посмотрела на свою голубую ученическую тетрадь, листы которой скрутились с одного конца, потому что были плотно исписаны. Их романтически освещала свеча, а кругом было темно. Точно хозяйка этой комнаты собиралась заняться гаданием или колдовством по старинному манускрипту.
Женя прикрыла глаза и увидела красивое смуглое лицо с прядью темных волос, наискось падающей на высокий лоб. Молодой человек все время отбрасывал ее назад, пока читал, чтобы ничто не мешало его прекрасным темным глазам поглощать текст. Картина была такой живой, что Женя улыбнулась.
Василий Морозов работает теперь редактором в издательстве "Пегас". Туда можно посылать рассказы почтой. Пожалуй, так Женя и сделает.
К концу рабочего дня Василию Морозову попалась на глаза странная рукопись.
Он уже очень устал, чужая претенциозная бездарность так намозолила глаза, что одно название, "Предвечное блаженство", и псевдоним "Аврора" чуть не заставили его отвергнуть это произведение без правки и даже без внимания. Дамскую прозу молодой редактор не уважал.
В этом он признавался себе совершенно открыто.
Однако, дав глазам отдых и подавив первоначальный порыв, Василий пододвинул к себе тетрадь. Он сам не знал, почему его заинтересовала эта вещь. Может быть, привлекло именно вычурное название.
Василий сам не заметил, как увлекся и даже позабыл, что читает не для удовольствия. Девица или дама, по слогу было не понять, весьма удачно подражала писателям-романтикам середины девятнадцатого века. Вот только зачем. Тема избитая… любовь, разлука, богоискательство…
Вдруг Василий оторвался от чтения и еще раз бросил взгляд на подпись авторессы. Потом на текст. Потом еще раз на подпись.
- Черт побери, - пробормотал он расстроенно. Молодой человек откинул прядь темных волос со лба и посмотрел на адрес, стоявший на бандероли.
Василий Морозов покраснел, как девица. Потом гневно поджал губы.
После чего продолжил чтение, теперь уже не внимательно, а бегло просматривая текст. Несколько раз он жирно подчеркнул карандашом выспренние обороты, которые показались ему уместными вначале – как стилизация под старых писателей-романтиков. Размашисто, привычно написал на полях несколько замечаний.
Покончив с рукописью "Авроры", Василий перелистнул последнюю страницу и на ней карандашом, учтиво и коротко, как он надеялся, написал отказ.
Закрыл тетрадь, потом опустил голову на руки, "смежив усталые вежды", как один раз выразилась в своем любовном романе Евгения Прозорова. Василий от души надеялся, что она не придет сюда возмущаться собственной персоной.
Как ей, девушке, не стыдно преследовать его? Василий не сомневался, что история Полины и Антиоха была написана в пику ему. Бывают же бессовестные.
Молодой человек вспомнил, что Евгения Прозорова наговорила перед самой свадьбой его Лидии, в какой скандал чуть не впутала его, и руки сами собой сжались в кулаки. Нет, он надеялся, что эта "северная Аврора" достаточно умна, чтобы не встречаться с ним лицом к лицу…
"Аврора" явилась в издательство самолично на другой день после того, как ей была возвращена рукопись.
* Здесь "любовник" в устаревшем значении "влюбленный", "друг".
* Античное орудие письма, заостренная палочка или тростинка.
* Т.е. в "хвосты".
"Полина и Антиох прогуливались в галерее, покинув остальных гостей. Антиох, душа которого утопала в блаженстве, обвил рукою стан своей черноволосой подруги.
- Можем ли мы быть так счастливы? – спросил нежный любовник*, взглянув в синие глаза своей невесты.
Полина повернулась к Антиоху. Он вдруг увидел, как девица грустна.
- Друг мой, на что это счастье, когда один только миг – и нас больше нет?
- Но этот миг стоит жизни! - воскликнул Антиох. Он пылко поцеловал ей руку. Полина была холодна.
- Нет, - сказала она, покачав головою. – Я хочу узнать от тебя, именно от тебя, что душа бессмертна…"
Женя склонила голову, закусив свое перо, как, должно быть, Сафо в минуту задумчивости подносила к губам стило*.
Полину и Антиоха она поместила в тридцатые годы девятнадцатого столетия, а манеру изложения позаимствовала... у многих писателей, творивших в похожем стиле. Конечно, ее могли упрекнуть за "напыщенность", за "чувствительность", но иначе Женя писать о своих героях не могла. Иначе вышла бы профанация, опошление. Именно такими эти молодые люди и были…
"Полина заболеет чахоткой, от которой тогда не существовало средств, - подумала Женя. – Впрочем, и сегодня медицине особенно нечего гордиться успехами в лечении таких болезней. Однако я отвлеклась".
Женя накрутила на палец темные волосы, которые в домашней обстановке просто собирала в две кисти* или небрежно заплетала в косу.
"Полина, конечно, умрет, - подумала Женя, снова берясь за перо. – Полина уже больна, только не знает этого. Антиох, занимаясь делами отца, будет далеко от невесты… и характер его вдали от нее переменится. Он увлечется другой девушкой".
Женя усмехнулась, потом кашлянула. Иногда ей казалось, что она сама чахоточная. И уж брошенной "любовником" она, без сомнений, была…
"Полина умрет на руках у родных, которые ей все чужие, - подумала Женя. – Она будет звать в бреду Антиоха, а тот не успеет к ней".
Женя помедлила. Потом продолжила писать.
"Когда она будет на смертном одре, Антиох как раз вернется домой, в деревню, где проводил лето рядом с Полиной. Он, может быть, захочет объясниться с ней, признавшись, что полюбил другую, но опоздает… Он будет горько каяться… поймет, кого потерял, и будет до конца дней своих избегать сгубившего его общества и женщин…"
Тут Женя, вдохновенно наносившая на бумагу наброски развития сюжета, прервала работу.
Она решительно перечеркнула последнюю идею.
Это слишком… слащаво и ненатурально. Монашествовать… Кто же из мужчин на такое способен, даже после смерти возлюбленной?
"Антиох был бы способен, да только никто из современных читателей в такое не поверит, - с тоской подумала начинающая писательница. – Сама история требует высоких идеалов, и стиль ее, и литературные образцы. Но мне придется все-таки женить Антиоха на его второй невесте, если только я хочу, чтобы это издали…"
Женя нахмурилась и придвинула к себе рукопись.
Через несколько мгновений она уже перенеслась в село Адашево, где в галерее богатого помещичьего дома беседовали Полина и Антиох. Они убежали от пустых светских разговоров, чтобы посвятить себя друг другу и тем предметам, которые свету неинтересны…
"- Нет, - сказала Полина, покачав головою. - Я хочу узнать от тебя, именно от тебя, что душа бессмертна.
- Но чем ты поверишь мои слова? – спросил Антиох.
- Нашею любовью, - отвечала Полина, обвив руками его шею. – Это истинный наш учитель, мой Антиох, которому должно следовать. Все прочие могут солгать, но этот – никогда…
Уста их слились в поцелуе".
Женя почувствовала, что краснеет. Конечно, это было даже не непристойно – у них в доме были книги, говорившие о любви гораздо смелее. Даже у Пушкина встречались такие стихи, что…
Но Пушкин не был девицей, хотя и жил за семьдесят лет до Жени Прозоровой.
Тут скрипнула дверь. Женя вздрогнула, со злостью на себя вспомнив, что сама же забыла запереться.
Она повернулась, не вставая со стула.
- Что?
Мать стояла в дверях спальни. Ее модная прическа с валиком волос надо лбом, в сочетании с пенсне, даже в домашнем платье делала госпожу Прозорову похожей на классную даму.
- Чем ты тут занимаешься? Опять чепухой?
Женя прикрыла ладонью рукопись.
- Я так отдыхаю, мама, - с вызовом сказала она. – Ты же отдыхаешь так, как любишь? Почему я не могу?
- Вот так, - Серафима Афанасьевна ткнула пальцем в сторону стола, - я не отдыхаю! Сама не знаю, как ты такая получилась, невесть в кого!
Женя хмыкнула.
- Извини, - сказала она. – Но, кажется, я не сама себя сделала.
Мать покраснела. Женя наблюдала за ее замешательством почти злорадно.
- Только попробуй мне это куда-нибудь понести и опозорить нашу семью! – сказала Серафима Афанасьевна, когда к ней вернулся дар речи, опять ткнув пальцем в сторону рукописи. – Только попробуй мне!..
Дверь захлопнулась.
Женя мягко хмыкнула, потом снова повернулась к столу. Такие сцены уже почти перестали производить на нее впечатление.
К тому времени, как за окном совсем стемнело, Антиох Волоцкий уже уехал из села, оставив Полину Адашеву чахнуть и мучиться теми же вопросами, которыми мучилась сама Женя.
Женя писала быстро, но нечасто урывала для этого время. Не потому, что была действительно так занята – потому, что приходилось прятаться от матери. Однако твердое намерение "куда-то это понести" она имела с самого начала, и только укрепилась в своем желании после материнских упреков.
Пожалуй, ее повесть могут даже принять. Конечно, если повезет с редактором.
Женя посмотрела на свою голубую ученическую тетрадь, листы которой скрутились с одного конца, потому что были плотно исписаны. Их романтически освещала свеча, а кругом было темно. Точно хозяйка этой комнаты собиралась заняться гаданием или колдовством по старинному манускрипту.
Женя прикрыла глаза и увидела красивое смуглое лицо с прядью темных волос, наискось падающей на высокий лоб. Молодой человек все время отбрасывал ее назад, пока читал, чтобы ничто не мешало его прекрасным темным глазам поглощать текст. Картина была такой живой, что Женя улыбнулась.
Василий Морозов работает теперь редактором в издательстве "Пегас". Туда можно посылать рассказы почтой. Пожалуй, так Женя и сделает.
К концу рабочего дня Василию Морозову попалась на глаза странная рукопись.
Он уже очень устал, чужая претенциозная бездарность так намозолила глаза, что одно название, "Предвечное блаженство", и псевдоним "Аврора" чуть не заставили его отвергнуть это произведение без правки и даже без внимания. Дамскую прозу молодой редактор не уважал.
В этом он признавался себе совершенно открыто.
Однако, дав глазам отдых и подавив первоначальный порыв, Василий пододвинул к себе тетрадь. Он сам не знал, почему его заинтересовала эта вещь. Может быть, привлекло именно вычурное название.
Василий сам не заметил, как увлекся и даже позабыл, что читает не для удовольствия. Девица или дама, по слогу было не понять, весьма удачно подражала писателям-романтикам середины девятнадцатого века. Вот только зачем. Тема избитая… любовь, разлука, богоискательство…
Вдруг Василий оторвался от чтения и еще раз бросил взгляд на подпись авторессы. Потом на текст. Потом еще раз на подпись.
- Черт побери, - пробормотал он расстроенно. Молодой человек откинул прядь темных волос со лба и посмотрел на адрес, стоявший на бандероли.
Василий Морозов покраснел, как девица. Потом гневно поджал губы.
После чего продолжил чтение, теперь уже не внимательно, а бегло просматривая текст. Несколько раз он жирно подчеркнул карандашом выспренние обороты, которые показались ему уместными вначале – как стилизация под старых писателей-романтиков. Размашисто, привычно написал на полях несколько замечаний.
Покончив с рукописью "Авроры", Василий перелистнул последнюю страницу и на ней карандашом, учтиво и коротко, как он надеялся, написал отказ.
Закрыл тетрадь, потом опустил голову на руки, "смежив усталые вежды", как один раз выразилась в своем любовном романе Евгения Прозорова. Василий от души надеялся, что она не придет сюда возмущаться собственной персоной.
Как ей, девушке, не стыдно преследовать его? Василий не сомневался, что история Полины и Антиоха была написана в пику ему. Бывают же бессовестные.
Молодой человек вспомнил, что Евгения Прозорова наговорила перед самой свадьбой его Лидии, в какой скандал чуть не впутала его, и руки сами собой сжались в кулаки. Нет, он надеялся, что эта "северная Аврора" достаточно умна, чтобы не встречаться с ним лицом к лицу…
"Аврора" явилась в издательство самолично на другой день после того, как ей была возвращена рукопись.
* Здесь "любовник" в устаревшем значении "влюбленный", "друг".
* Античное орудие письма, заостренная палочка или тростинка.
* Т.е. в "хвосты".
Глава 18
Евгения Прозорова была одета в ротонду, закрывавшую ее фигуру до горла. На шее было вязаное кашне, а на голове вязаная шапочка, приподнятая прической – замысловато уложенными локонами. Когда она вошла, Василий, сам не зная почему, вдруг пожалел, что не может видеть ее без этого тяжелого верхнего платья.
И тут же сам себя одернул.
Молодой человек поднялся из-за стола, надеясь, что не покраснел. Двое бездельников-журналистов, сейчас сидевших в кабинете вместе с ним, с живейшим любопытством смотрели на барышню. Однако с кресел, где они развалились, не встали.
Василий поморщился от этого хамства – оскорбительного прежде всего для самих невеж. Но прежде, чем поставить их на место, он поприветствовал визитершу. Вежливо и сдержанно, как незнакомку.
- Здравствуйте, сударыня.
Василий слегка поклонился, пожав руку в серой вязаной перчатке, в тон шапочке и кашне. У девушки были тонкие и совсем ледяные пальцы. "Замерзла", - пронеслось у него в голове.
Он чуть не забыл, кто она такая и по какому делу явилась. Но, взглянув в блестящие круглые очки, сурово сдвинул брови и отступил, сложив руки на груди.
- Чем могу служить?
- Господин Морозов, могу ли я присесть? – спросила Евгения Прозорова.
Василий быстро огляделся, но никаких свободных стульев, кроме его собственного, в кабинете не имелось. Хотя были, конечно, стулья за столами двух его сотрудников, которые сейчас отсутствовали по причине болезни…
- Соловьев, уступите даме место, - сказал он, взглянув на одного из репортеришек, которые так и не шевельнулись, услышав просьбу посетительницы.
- Тут еще полно свободных мест, - возразил наглец, самым оскорбительным образом оглядывая с ног до головы то Василия, то стоящую даму. Это был сын богатого купчика, которого устроили в издательство по знакомству – притом еще и сам поэт, мнивший себя гением.
- Соловьев, вы меня слышали? – резко повторил редактор. – Встаньте и не позорьтесь!
Мальчишка вскочил, поправив брюки и пригладив длинные волосы.
- Подумаешь, - сказал он. – Мендель, пойдем!
Двое хамов вышли с видом оскорбленного достоинства.
- "Мендель"? – нахмурившись, повторила Женя.
- Да. Ваш собрат по перу, - с едва заметной иронией отозвался Василий. – Теперь их развелось очень много.
- Кого? – сказала Женя.
Менделей или писак?
Василий улыбнулся, предоставив ей ответить на этот вопрос самой.
- Сядьте, - сказал он, указав на освободившееся черное кожаное кресло. – И изложите ваше дело.
У него было много работы, но он сам не знал, отчего тянет. Отчего хочет заставить эту барышню, которая так долго портила ему жизнь, сделать первый шаг.
Женя села в кресло. И тут, почувствовав под собою опору, она словно утратила уверенность, поддерживавшую ее изнутри. Прикрыла глаза на миг.
- Как у вас жарко, - пробормотала девушка.
Она и вправду так и пылала.
- Снимите вашу накидку, - тут же предложил Василий. Спохватился, устыдившись себя, но было уже поздно. Скандалистка встала и сняла свою шапочку, потом кашне. Расстегнула отороченную мехом ротонду и огляделась.
- Туда, - Василий кивнул в сторону вешалки для одежды, стоявшей в углу. Женя благодарно улыбнулась, потом прошла к вешалке и аккуратно пристроила все снятые предметы гардероба.
Шапочку она уронила от волнения, и Василий чуть не бросился к ней на помощь. Остановил себя, стиснув зубы и выругавшись едва слышно.
Барышня вернулась в кресло, и Василий увидел, что на ней длинная черная юбка, жакетик и белая блузка с жабо. Все это плотно облегало ее стройную фигурку.
Молодой человек глубоко вздохнул и заставил себя думать о Лидии. Светлый, любимый образ на миг обнял его теплым облаком, а потом рассеялся.
Все, о чем Василий мог сейчас думать, была эта бессовестная девица в очках.
Он сел так, что между ним и Женей оказался стол.
- Что вам угодно? – сухо спросил редактор.
- Я пришла поговорить с вами насчет моей повести, "Предвечное блаженство", которую я прислала вам под псевдонимом "Аврора", - проговорила Женя. – Вы ознакомились с ней, не так ли?
Василий кивнул, стараясь держать себя в руках. Он опустил глаза, сосредоточив внимание на стоящем на столе стакане с карандашами.
- Да, Евгения Романовна. Эта повесть нам не подходит по нескольким причинам, которые я указал на полях вашей рукописи. Поэтому ваша повесть отклонена. Что-нибудь еще?
Женя опустила глаза и поправила юбку. Василий взглянул на ее пламенеющие щеки и почувствовал прилив жара и стыда при мысли о том, что эта барышня сейчас скажет. Однако он ошибся.
- Милостивый государь, - четко и сухо сказала писательница, подняв свои зеленые глаза. Глазищи у нее были огромные. – Вы никак не обозначили причины, по которым моя повесть отклонена. Вы сделали мне несколько незначительных замечаний, начиная… - тут она достала из сумочки тетрадь и открыла на месте, заложенном закладкой, - с препоследней страницы. Взгляните, - тонкий палец замер на первом подчеркнутом слове.
Василий вскочил, поддернул за лацканы свой пиджак, потом снова сел.
- Мне нет нужды глядеть, сударыня, - так же сухо сказал он. – Выспренность, - он загнул один палец. – Неправдоподобие персонажей, - он загнул второй. – Наконец, порнографический характер* некоторых сцен…
Женя открыла рот и прижала к нему ладонь. Она покраснела еще сильнее, хотя думала, что сильнее уже невозможно. Ах, мерзавец! Порнографический характер, значит!..
- Я думаю, Василий Исаевич, вам известно, что это не мое начинание, - проговорила она охрипшим голосом. – Русские литераторы еще с восемнадцатого века пишут о любви, и достаточно смело. Куприн… Пушкин…
- Вы равняете себя с ними? – оборвал ее Василий.
Женя закусила губу, испытывая огромное желание ударить его своей сумкой по голове.
- Ну что вы, - тихо сказала она. – Даже не думаю равнять. И я зашла в описании любви не далее, чем наши старые писатели-романтики, послужившие мне образцами. Я уверена, что вы заметили…
- Да, - оборвал ее Василий. – Погодин… Баратынский… Кукольник… Я заметил, на какие образцы вы опирались, Евгения Романовна. Но подражательство – это не творчество.
- А, теперь новый упрек, - сказала Женя. – Подражательство! Вы уж выберите что-нибудь одно! И скажите, возможно ли писать без всяких образцов?
Василий провел рукой по вспотевшему лбу. Эта девица определенно сведет его с ума.
- Сударыня, мне некогда с вами торговаться, - сказал он сквозь зубы. – Нам не подходит ваша повесть! Это неплохая стилизация, но не более! Ничего более сердцу и уму! И людей таких, как вы изобразили, не бывает!..
- Только потому не бывает, что вы их не видали? – с едва заметной усмешкой спросила пигалица-писательница.
Василий вышел из себя.
Он резко встал и наклонился над нею через стол, оперевшись на столешницу ладонями.
- Мадемуазель, а что вы в жизни видали? – произнес он, впиваясь взглядом в лицо девчонки. – Вы пишете о любви, а сами… Что вы можете знать о чувствах женщины?
- О, разумеется, ничего, - саркастически сказала Женя. – Совсем ничего! Скажите, господин Морозов, рожали ли детей Мопассан или граф Толстой, описывавшие в своих романах рожениц?
- Вы переходите всякие границы!.. – в ярости воскликнул Василий.
Он уже не помнил, что снаружи их могут услышать.
Женя встала с кресла, обогнула редакторский стол и приблизилась к молодому человеку вплотную.
- Это вы уже давно перешли со мною всякие границы, - тихо произнесла она. – Когда вы это поймете?
От ее нахальства он на миг онемел. А потом вдруг ощутил бешенство, которое отразилось в его взгляде, в нервном движении, так что новоявленная зеленоглазая Аврора в очках испугалась и попыталась отступить. Но Василий ей не дал. Он положил руки ей на плечи и сжал их.
- Вы пишете о поцелуях, - дрожащим голосом произнес он, глядя не в глаза Жене, а на ее губы. – А сами ничего об этом не знаете.
- Откуда вы зна… - начала Женя, но эта фраза оборвалась писком. Рука беспомощно взлетела и обвисла. Василий жадно прижался губами к ее губам, одной рукой зарывшись в пышную прическу посетительницы, а другой обвив ее талию и крепко прижимая девушку к себе. Она слабо застонала от его натиска, сделала попытку его оттолкнуть, но не смогла.
А потом вдруг собралась с силами и вырвалась. Или, может быть, Василий сам ее оттолкнул.
Несколько мгновений они глядели друг на друга как безумные, тяжело дыша.
- Я не…
Женя поднесла руку к губам.
Она не знала не то что сейчас думать, а с какой ноги сейчас ступить. Василий отвернулся, поправляя волосы.
- Вы негодяй, - жалко дрогнувшим голосом сказала девушка. – Я всегда это знала…
- Замолчите и уходите отсюда!..
Василий по-прежнему не смотрел на нее. Он боялся, что девица обнаружит, как она его распалила. Она, наверное, этого не понимала, и хорошо.
- Ну хорошо, - сказала Женя с испугом: наверное, почувствовала его состояние. Попятилась. – Только вы рассмотрите это еще раз…
- Уходите и больше здесь не появляйтесь!..
Женя вздрогнула, вжав голову в плечи от его окрика. Потом прошла к вешалке и оделась, отвернувшись от Василия. Затем вернулась к креслу, где остались сумочка и тетрадь.
Василий уже немного успокоился, и теперь мог смотреть на нее. Женя уже более уверенно взяла свою тетрадь и шлепнула ее на редакторский стол.
- Рассмотрите это еще раз, - шепотом сказала она.
Потом, не получив никакого ответа, повернулась и, мягко ступая, прошла к выходу. Покинула кабинет и закрыла за собой высокую тяжелую дверь. Прислонилась к ней на миг, облегченно вздохнув.
- Господи боже мой, - шепотом сказала она. – Я теперь не знаю, что и д…
Тут Женя почувствовала, что на нее смотрят. Подняла голову и встретилась взглядом с одним из юнцов-журналистов, сидевших в кабинете Василия…
Юнцов-журналистов…
Наглый длинноволосый мальчишка, которого назвали Соловьевым, широко улыбнулся барышне и издевательски поклонился, держа руки в карманах. Потом загоготал.
- Ты помнишь ли чудное мгновенье, Аврора?
Женя вытаращила глаза. Юнец недвусмысленно указал на кабинет и подмигнул. Несомненно, он все слышал… а может, даже и подглядел…
Женя прижала к груди сумочку и бросилась бежать. О господи, что она наделала. Что она наделала!
* В начале двадцатого века "порнографической литературой" в России могла быть названа литература, включающая эротические сцены даже небольшой степени откровенности.
Евгения Прозорова была одета в ротонду, закрывавшую ее фигуру до горла. На шее было вязаное кашне, а на голове вязаная шапочка, приподнятая прической – замысловато уложенными локонами. Когда она вошла, Василий, сам не зная почему, вдруг пожалел, что не может видеть ее без этого тяжелого верхнего платья.
И тут же сам себя одернул.
Молодой человек поднялся из-за стола, надеясь, что не покраснел. Двое бездельников-журналистов, сейчас сидевших в кабинете вместе с ним, с живейшим любопытством смотрели на барышню. Однако с кресел, где они развалились, не встали.
Василий поморщился от этого хамства – оскорбительного прежде всего для самих невеж. Но прежде, чем поставить их на место, он поприветствовал визитершу. Вежливо и сдержанно, как незнакомку.
- Здравствуйте, сударыня.
Василий слегка поклонился, пожав руку в серой вязаной перчатке, в тон шапочке и кашне. У девушки были тонкие и совсем ледяные пальцы. "Замерзла", - пронеслось у него в голове.
Он чуть не забыл, кто она такая и по какому делу явилась. Но, взглянув в блестящие круглые очки, сурово сдвинул брови и отступил, сложив руки на груди.
- Чем могу служить?
- Господин Морозов, могу ли я присесть? – спросила Евгения Прозорова.
Василий быстро огляделся, но никаких свободных стульев, кроме его собственного, в кабинете не имелось. Хотя были, конечно, стулья за столами двух его сотрудников, которые сейчас отсутствовали по причине болезни…
- Соловьев, уступите даме место, - сказал он, взглянув на одного из репортеришек, которые так и не шевельнулись, услышав просьбу посетительницы.
- Тут еще полно свободных мест, - возразил наглец, самым оскорбительным образом оглядывая с ног до головы то Василия, то стоящую даму. Это был сын богатого купчика, которого устроили в издательство по знакомству – притом еще и сам поэт, мнивший себя гением.
- Соловьев, вы меня слышали? – резко повторил редактор. – Встаньте и не позорьтесь!
Мальчишка вскочил, поправив брюки и пригладив длинные волосы.
- Подумаешь, - сказал он. – Мендель, пойдем!
Двое хамов вышли с видом оскорбленного достоинства.
- "Мендель"? – нахмурившись, повторила Женя.
- Да. Ваш собрат по перу, - с едва заметной иронией отозвался Василий. – Теперь их развелось очень много.
- Кого? – сказала Женя.
Менделей или писак?
Василий улыбнулся, предоставив ей ответить на этот вопрос самой.
- Сядьте, - сказал он, указав на освободившееся черное кожаное кресло. – И изложите ваше дело.
У него было много работы, но он сам не знал, отчего тянет. Отчего хочет заставить эту барышню, которая так долго портила ему жизнь, сделать первый шаг.
Женя села в кресло. И тут, почувствовав под собою опору, она словно утратила уверенность, поддерживавшую ее изнутри. Прикрыла глаза на миг.
- Как у вас жарко, - пробормотала девушка.
Она и вправду так и пылала.
- Снимите вашу накидку, - тут же предложил Василий. Спохватился, устыдившись себя, но было уже поздно. Скандалистка встала и сняла свою шапочку, потом кашне. Расстегнула отороченную мехом ротонду и огляделась.
- Туда, - Василий кивнул в сторону вешалки для одежды, стоявшей в углу. Женя благодарно улыбнулась, потом прошла к вешалке и аккуратно пристроила все снятые предметы гардероба.
Шапочку она уронила от волнения, и Василий чуть не бросился к ней на помощь. Остановил себя, стиснув зубы и выругавшись едва слышно.
Барышня вернулась в кресло, и Василий увидел, что на ней длинная черная юбка, жакетик и белая блузка с жабо. Все это плотно облегало ее стройную фигурку.
Молодой человек глубоко вздохнул и заставил себя думать о Лидии. Светлый, любимый образ на миг обнял его теплым облаком, а потом рассеялся.
Все, о чем Василий мог сейчас думать, была эта бессовестная девица в очках.
Он сел так, что между ним и Женей оказался стол.
- Что вам угодно? – сухо спросил редактор.
- Я пришла поговорить с вами насчет моей повести, "Предвечное блаженство", которую я прислала вам под псевдонимом "Аврора", - проговорила Женя. – Вы ознакомились с ней, не так ли?
Василий кивнул, стараясь держать себя в руках. Он опустил глаза, сосредоточив внимание на стоящем на столе стакане с карандашами.
- Да, Евгения Романовна. Эта повесть нам не подходит по нескольким причинам, которые я указал на полях вашей рукописи. Поэтому ваша повесть отклонена. Что-нибудь еще?
Женя опустила глаза и поправила юбку. Василий взглянул на ее пламенеющие щеки и почувствовал прилив жара и стыда при мысли о том, что эта барышня сейчас скажет. Однако он ошибся.
- Милостивый государь, - четко и сухо сказала писательница, подняв свои зеленые глаза. Глазищи у нее были огромные. – Вы никак не обозначили причины, по которым моя повесть отклонена. Вы сделали мне несколько незначительных замечаний, начиная… - тут она достала из сумочки тетрадь и открыла на месте, заложенном закладкой, - с препоследней страницы. Взгляните, - тонкий палец замер на первом подчеркнутом слове.
Василий вскочил, поддернул за лацканы свой пиджак, потом снова сел.
- Мне нет нужды глядеть, сударыня, - так же сухо сказал он. – Выспренность, - он загнул один палец. – Неправдоподобие персонажей, - он загнул второй. – Наконец, порнографический характер* некоторых сцен…
Женя открыла рот и прижала к нему ладонь. Она покраснела еще сильнее, хотя думала, что сильнее уже невозможно. Ах, мерзавец! Порнографический характер, значит!..
- Я думаю, Василий Исаевич, вам известно, что это не мое начинание, - проговорила она охрипшим голосом. – Русские литераторы еще с восемнадцатого века пишут о любви, и достаточно смело. Куприн… Пушкин…
- Вы равняете себя с ними? – оборвал ее Василий.
Женя закусила губу, испытывая огромное желание ударить его своей сумкой по голове.
- Ну что вы, - тихо сказала она. – Даже не думаю равнять. И я зашла в описании любви не далее, чем наши старые писатели-романтики, послужившие мне образцами. Я уверена, что вы заметили…
- Да, - оборвал ее Василий. – Погодин… Баратынский… Кукольник… Я заметил, на какие образцы вы опирались, Евгения Романовна. Но подражательство – это не творчество.
- А, теперь новый упрек, - сказала Женя. – Подражательство! Вы уж выберите что-нибудь одно! И скажите, возможно ли писать без всяких образцов?
Василий провел рукой по вспотевшему лбу. Эта девица определенно сведет его с ума.
- Сударыня, мне некогда с вами торговаться, - сказал он сквозь зубы. – Нам не подходит ваша повесть! Это неплохая стилизация, но не более! Ничего более сердцу и уму! И людей таких, как вы изобразили, не бывает!..
- Только потому не бывает, что вы их не видали? – с едва заметной усмешкой спросила пигалица-писательница.
Василий вышел из себя.
Он резко встал и наклонился над нею через стол, оперевшись на столешницу ладонями.
- Мадемуазель, а что вы в жизни видали? – произнес он, впиваясь взглядом в лицо девчонки. – Вы пишете о любви, а сами… Что вы можете знать о чувствах женщины?
- О, разумеется, ничего, - саркастически сказала Женя. – Совсем ничего! Скажите, господин Морозов, рожали ли детей Мопассан или граф Толстой, описывавшие в своих романах рожениц?
- Вы переходите всякие границы!.. – в ярости воскликнул Василий.
Он уже не помнил, что снаружи их могут услышать.
Женя встала с кресла, обогнула редакторский стол и приблизилась к молодому человеку вплотную.
- Это вы уже давно перешли со мною всякие границы, - тихо произнесла она. – Когда вы это поймете?
От ее нахальства он на миг онемел. А потом вдруг ощутил бешенство, которое отразилось в его взгляде, в нервном движении, так что новоявленная зеленоглазая Аврора в очках испугалась и попыталась отступить. Но Василий ей не дал. Он положил руки ей на плечи и сжал их.
- Вы пишете о поцелуях, - дрожащим голосом произнес он, глядя не в глаза Жене, а на ее губы. – А сами ничего об этом не знаете.
- Откуда вы зна… - начала Женя, но эта фраза оборвалась писком. Рука беспомощно взлетела и обвисла. Василий жадно прижался губами к ее губам, одной рукой зарывшись в пышную прическу посетительницы, а другой обвив ее талию и крепко прижимая девушку к себе. Она слабо застонала от его натиска, сделала попытку его оттолкнуть, но не смогла.
А потом вдруг собралась с силами и вырвалась. Или, может быть, Василий сам ее оттолкнул.
Несколько мгновений они глядели друг на друга как безумные, тяжело дыша.
- Я не…
Женя поднесла руку к губам.
Она не знала не то что сейчас думать, а с какой ноги сейчас ступить. Василий отвернулся, поправляя волосы.
- Вы негодяй, - жалко дрогнувшим голосом сказала девушка. – Я всегда это знала…
- Замолчите и уходите отсюда!..
Василий по-прежнему не смотрел на нее. Он боялся, что девица обнаружит, как она его распалила. Она, наверное, этого не понимала, и хорошо.
- Ну хорошо, - сказала Женя с испугом: наверное, почувствовала его состояние. Попятилась. – Только вы рассмотрите это еще раз…
- Уходите и больше здесь не появляйтесь!..
Женя вздрогнула, вжав голову в плечи от его окрика. Потом прошла к вешалке и оделась, отвернувшись от Василия. Затем вернулась к креслу, где остались сумочка и тетрадь.
Василий уже немного успокоился, и теперь мог смотреть на нее. Женя уже более уверенно взяла свою тетрадь и шлепнула ее на редакторский стол.
- Рассмотрите это еще раз, - шепотом сказала она.
Потом, не получив никакого ответа, повернулась и, мягко ступая, прошла к выходу. Покинула кабинет и закрыла за собой высокую тяжелую дверь. Прислонилась к ней на миг, облегченно вздохнув.
- Господи боже мой, - шепотом сказала она. – Я теперь не знаю, что и д…
Тут Женя почувствовала, что на нее смотрят. Подняла голову и встретилась взглядом с одним из юнцов-журналистов, сидевших в кабинете Василия…
Юнцов-журналистов…
Наглый длинноволосый мальчишка, которого назвали Соловьевым, широко улыбнулся барышне и издевательски поклонился, держа руки в карманах. Потом загоготал.
- Ты помнишь ли чудное мгновенье, Аврора?
Женя вытаращила глаза. Юнец недвусмысленно указал на кабинет и подмигнул. Несомненно, он все слышал… а может, даже и подглядел…
Женя прижала к груди сумочку и бросилась бежать. О господи, что она наделала. Что она наделала!
* В начале двадцатого века "порнографической литературой" в России могла быть названа литература, включающая эротические сцены даже небольшой степени откровенности.
Глава 19
Василий ничего не слышал из того, что произошло в коридоре – он слышал только гул в своей голове. Молодой человек некоторое время сидел, закрыв лицо руками, и поочередно проклинал то себя, то Женю. Нормальное существование было возможно только без нее. Врываясь в его жизнь, она всякий раз закручивала ее волчком, и закручивала волчком его самого, так что он чуть ли не чувствовал, как от него отлетают куски…
Именно в такие минуты сумасшедшие убеждения этой барышни – убеждения в способности личности к "распадению" на духовные и материальные составляющие - казались ему правдоподобными.
Василий никогда бы не согласился признать себя сверхъестественным существом, допустить среди нормальных физических и химических законов то, что сразу отбросило бы мышление в эру чудес. То, что разладило бы его мыслительную машину. Но после свиданий с Женей он именно и чувствовал себя такой разлаженной машиной…
Василий глубоко вздохнул, потом дернул за витой шелковый шнурок, висевший над его столом. Ему нужно работать, какие бы треклятые обстоятельства этому ни мешали. Еще три часа до окончания рабочего дня.
Раздался топот, и из подсобного помещения явился лакей; он остановился на пороге, почти по-военному вытянувшись в струнку.
- Василий Исаич?..
Василий улыбнулся. Этот служащий, кажется, благоговел не только перед его образованностью и положением, но и перед его фамилией.
- Чаю, Иннокентий, - приказал он. – Послаще и покрепче.
- Слушаю, Василий Исаич.
Еще до возвращения человека Василий успел заново погрузиться в работу.
Иннокентий, из дверей увидев склоненную над бумагами голову господина редактора, подошел к столу на цыпочках, поставил на его край поднос с дымящимся стаканом чая в высоком подстаканнике и удалился, неслышно прикрыв за собою дверь.
Василий окончил намеченную на сегодня работу за полчаса до ухода со службы. Потом стал наводить порядок на столе. Почти сразу ему под руку попалась голубая тетрадь, и почти сразу он вспомнил, кому она принадлежит.
- Чтоб тебя…
Язык отказывался выговорить ругательство в адрес дамы, и Василий обругал себя. Потом взял Женину тетрадь и, вооружившись карандашом, проверил кончиком пальца, заточен ли он.
Править придется много.
Но когда он начал чтение, решимость "беспощадно зарезать" барышню стала таять. Василий не мог перед самим собою, как грамотным редактором и человеком с литературным чутьем, не признать, что писала девица хорошо.
Василий отправился домой позднее всех. Почему-то он пережидал, пока все уйдут, точно боялся встретиться со своими сотрудниками лицом к лицу. Хотя днем, когда к нему приходила Женя, в издательстве почти никого не было. И говорили они наедине, за закрытой дверью.
Василий шел пешком, как обычно, для моциона. Тетрадь Жени Прозоровой лежала у него в портфеле, потому что он просто не мог оставить ее среди своих бумаг на столе. Точно эта рукопись обличала какое-то его преступление.
Что ж, он и в самом деле совершил преступление. Теперь голова была свободна от дневных забот, и Василию не за что было больше спрятаться.
"Один только поцелуй, - подумал он. – Это никогда больше не повторится. Никто не знает…"
Василий вдруг сдернул с руки перчатку и поцеловал обручальное кольцо. Он носил его всего два месяца, и это ощущение было прекрасно – ощущение единства с дорогой женщиной, как будто он носил ее с собой, куда бы ни отправлялся. Но сегодня, взглянув на свое кольцо, Василий впервые не почувствовал тепла.
"Лидочка…"
Она явилась перед ним – нежная, но какая-то холодная. Это потому, что он сам стал холодным.
Дальше он шел без всяких мыслей – просто со скверным предчувствием, ощущением вины, чувством зыбкости настоящего и зыбкости самого себя, как будто его "личностные составляющие" ускользали из-под его власти.
Евгения Прозорова опять его "раскачала".
Лидия открыла ему сама, и тут же, еще не дав раздеться, обняла, целуя в щеки, в шею, в губы. Василий не успел даже снова почувствовать себя виноватым. Лидия была нежной женой, но всегда немного стыдилась его и редко начинала ласкать его сама, да еще и так бурно.
- Лидочка, что-нибудь случилось?
Она еще раз поцеловала его в холодную щеку.
- У тебя улыбка… просто прелестная, - шепотом сказала Лидия, коснувшись пальчиком его губ. – Ты принц. Нет: ты пленяющий всех восточный царь…
- Лида, милая… что с тобой?
Он растроганно обнял жену, а та, глядя на него сияющими голубыми глазами, сняла с Василия шляпу и взъерошила его волосы. Потом ласково пригладила их, рукой снова разобрав на пробор.
- Это просто я только сейчас поняла, какая я счастливая, - шепотом сказала его жена. – Счастливая, что ты – мой.
Она с восторженным смешком прижалась щекой к его пальто, потом еще раз улыбнулась мужу, уже через плечо.
- Скорее раздевайся, дорогой, ужин готов.
Лидия ушла. Василий несколько мгновений простоял на том же месте, как наказанный. Ему было так стыдно, что сводило челюсти.
А еще ему было страшно.
Наконец молодой человек заставил себя раздеться, а потом двинуться следом за женой. Он сейчас не мог смотреть на нее, и радовался отсрочке. Он преувеличенно долго переодевался, мыл руки и лицо, прислушиваясь к тому, что делается в комнатах. Лидия и прислуга звенели тарелками, переговаривались; у Лидии был счастливый голос.
Голос женщины, уверенной в своем муже, от которого зависит вся ее жизнь.
За ужином Василий почти сумел забыть о том, что сегодня случилось, и даже почти избавился от чувства вины. Особенно когда узнал, что с Лидией ничего не произошло, что она "просто счастлива". Хотя бы об этом беспокоиться не придется.
Василий вдруг заметил, что большая часть того, что говорит ему улыбающаяся жена, проходит мимо него, как будто он слушает ее через непроницаемое стекло. Он не мог погрузиться в этот разговор, как погрузился в спор с Женей Прозоровой. В ее речь, в ее присутствие он просто ухнул, как в колодец. А сейчас он был один.
- Вася, ты слушаешь меня? – позвала его встревоженная Лидия.
Он улыбнулся и заставил себя вспомнить, о чем с ним только что говорили. Все-таки он каким-то защитным чувством это улавливал.
- Конечно. Ты говорила о Зое и ее цветах.
Лидия просияла и продолжила с жаром рассказывать о своей сестре и ее скучной семейной жизни. Она думала, что Василий сейчас с ней, в том же мире, где сейчас она. А Василий вдруг подумал, что никогда не смог бы обсуждать с Лидией литературный труд, как с Женей Прозоровой. Лидия оценивала писательскую работу "снаружи", поверхностно, как большинство читателей - и как почти все женщины. Понимать, как "создавать людей и жизнь, и, более того, уметь это выразить было ей не дано.
Ночью Лидия первая прижалась к нему, без прежнего стеснения обняв его, целуя, пытаясь соблазнить. Василий сейчас хотел бы остаться один – но заставил себя откликнуться. Он заставил себя ласкать жену, и пришел почти в изумление, видя, с какой готовностью и восторгом она ему отдается, предлагает полными горстями то, что он не готов взять. Вскоре он приобщился к жене, но только телом: тело его требовало и получило удовлетворение, но душа была холодна.
Лидия заснула у него на груди, улыбаясь и обнимая его. Ее душистые светлые волосы щекотали ему подбородок и нос. Она была хороша, она была прекрасна, но ее жасминово-ромашковый аромат вдруг стал тягостен Василию, точно у него в объятиях лежала чужая женщина.
Он осторожно опустил голову жены на подушку и убрал со своей груди ее руку, все еще бессознательно претендовавшую на него.
Утром он вел себя так неестественно – видно, оттого, что пытался быть ласковым - что Лидия заметила это и встревожилась, почти обиделась. Но больше встревожилась.
- Васенька, у тебя на службе неприятности?
- Нет, - резко ответил он, радуясь, что не приходится больше притворяться. – То есть да.
Лидия ахнула.
- Небольшие неприятности… не беспокойся, Лида. Милая, - он с улыбкой притянул к себе растерянную жену и посмотрел ей в глаза. - Все проходит, как говорил Соломон.
Он поцеловал ее, потом еще раз, и наконец Лидия успокоилась. А Василий вдруг подумал, что старик Соломон был прав. Все, что было между ним и Лидией, уже прошло.
Василий чувствовал себя холодным и готовым к трудностям этого дня. Но его ожидал такой сюрприз, что встряска полностью выбила его из колеи.
Лидия сама причесывала его – Василий решил доставить ей такое удовольствие. Жена сделала ему пробор, а потом вдруг вскрикнула.
- Вася, боже мой!
- Ну, что такое?
Он обернулся почти сердито, но при виде лица Лидии испугался.
- Лида, что?..
- Кто-то обрезал тебе волосы, - прошептала она почти с суеверным ужасом. – Погляди, какого клока не хватает.
Сердце Василия быстро застучало. Жена провела ладонью по его голове за ухом, чем и встревожила его еще сильнее, и рассердила снова. Как будто он мог увидеть свои уши!
- Дай зеркало, - резко сказал он, в предчувствии какой-то пакости.
Скосив глаза, Василий сумел убедиться в правоте жены. За ухом срезано было так много, словно над ним кто-то зло подшутил. Теперь нужно идти к парикмахеру стричься. Только бы в издательстве не заметили!
- Вася, это ты сделал?.. – спросила Лидия из-за его спины. Он слышал ее голос и не имел никакого желания видеть ее лицо.
- Нет, - ответил он, и тут же спохватился.
Лидия несколько секунд испуганно молчала.
- А вдруг ты это сделал бессознательно?
Василий нашел в себе силы обернуться и посмотреть в глаза жены. Он отчетливо видел в них мысль, сообщенную Лидии Евгенией Прозоровой: физический медиум. Физический медиум. Жизнь опять становится с ног на голову…
- Лида, забудь об этом, - сердито приказал Василий. – Это чепуха. Слышишь?
Лидия медленно кивнула. Теперь она боялась еще больше: подумала, что Василий не вполне психически здоров…
Муж молча прошел в прихожую, и Лидия последовала за ним. Он оделся, не говоря ни слова и избегая смотреть на нее. Только под конец взглянул на жену – Лидия ждала ободрения.
- Будь покойна, Лида. Все хорошо.
Он притянул к себе Лидию, и она, вздрогнув, крепко обняла его. Морозовы поцеловались, потом Василий поднял свой портфель и быстро вышел.
Женя в этот ранний час была еще не одета – она сидела на кровати и медленно накручивала на пальцы темный локон, похожий на сувениры, которыми обмениваются влюбленные. Лицо Жени было почти детским от испуга.
Она еще раз приложила к своим волосам эту прядь – нет, никакого сомнения, это были не ее собственные волосы. Эти были темнее и жестче.*
* Для сравнения можно обратиться к опытам Крукса с медиумом Флоренс Кук: ее фантом, Кэти Кинг, оставлял на память участникам сеансов куски материи, вырезанные из своего платья. Впоследствии сам медиум обнаруживал, что его платье пострадало - материализация, конечно, не нарушает законов сохранения материи и энергии. Другой исследователь спиритизма, профессор Шарль Рише (физиолог, нобелевский лауреат, 1910-е годы) однажды срезал локоны у медиума Евы Карьер и материализованного ею фантома-египтянки одновременно, после чего исследовал их под микроскопом.
Василий ничего не слышал из того, что произошло в коридоре – он слышал только гул в своей голове. Молодой человек некоторое время сидел, закрыв лицо руками, и поочередно проклинал то себя, то Женю. Нормальное существование было возможно только без нее. Врываясь в его жизнь, она всякий раз закручивала ее волчком, и закручивала волчком его самого, так что он чуть ли не чувствовал, как от него отлетают куски…
Именно в такие минуты сумасшедшие убеждения этой барышни – убеждения в способности личности к "распадению" на духовные и материальные составляющие - казались ему правдоподобными.
Василий никогда бы не согласился признать себя сверхъестественным существом, допустить среди нормальных физических и химических законов то, что сразу отбросило бы мышление в эру чудес. То, что разладило бы его мыслительную машину. Но после свиданий с Женей он именно и чувствовал себя такой разлаженной машиной…
Василий глубоко вздохнул, потом дернул за витой шелковый шнурок, висевший над его столом. Ему нужно работать, какие бы треклятые обстоятельства этому ни мешали. Еще три часа до окончания рабочего дня.
Раздался топот, и из подсобного помещения явился лакей; он остановился на пороге, почти по-военному вытянувшись в струнку.
- Василий Исаич?..
Василий улыбнулся. Этот служащий, кажется, благоговел не только перед его образованностью и положением, но и перед его фамилией.
- Чаю, Иннокентий, - приказал он. – Послаще и покрепче.
- Слушаю, Василий Исаич.
Еще до возвращения человека Василий успел заново погрузиться в работу.
Иннокентий, из дверей увидев склоненную над бумагами голову господина редактора, подошел к столу на цыпочках, поставил на его край поднос с дымящимся стаканом чая в высоком подстаканнике и удалился, неслышно прикрыв за собою дверь.
Василий окончил намеченную на сегодня работу за полчаса до ухода со службы. Потом стал наводить порядок на столе. Почти сразу ему под руку попалась голубая тетрадь, и почти сразу он вспомнил, кому она принадлежит.
- Чтоб тебя…
Язык отказывался выговорить ругательство в адрес дамы, и Василий обругал себя. Потом взял Женину тетрадь и, вооружившись карандашом, проверил кончиком пальца, заточен ли он.
Править придется много.
Но когда он начал чтение, решимость "беспощадно зарезать" барышню стала таять. Василий не мог перед самим собою, как грамотным редактором и человеком с литературным чутьем, не признать, что писала девица хорошо.
Василий отправился домой позднее всех. Почему-то он пережидал, пока все уйдут, точно боялся встретиться со своими сотрудниками лицом к лицу. Хотя днем, когда к нему приходила Женя, в издательстве почти никого не было. И говорили они наедине, за закрытой дверью.
Василий шел пешком, как обычно, для моциона. Тетрадь Жени Прозоровой лежала у него в портфеле, потому что он просто не мог оставить ее среди своих бумаг на столе. Точно эта рукопись обличала какое-то его преступление.
Что ж, он и в самом деле совершил преступление. Теперь голова была свободна от дневных забот, и Василию не за что было больше спрятаться.
"Один только поцелуй, - подумал он. – Это никогда больше не повторится. Никто не знает…"
Василий вдруг сдернул с руки перчатку и поцеловал обручальное кольцо. Он носил его всего два месяца, и это ощущение было прекрасно – ощущение единства с дорогой женщиной, как будто он носил ее с собой, куда бы ни отправлялся. Но сегодня, взглянув на свое кольцо, Василий впервые не почувствовал тепла.
"Лидочка…"
Она явилась перед ним – нежная, но какая-то холодная. Это потому, что он сам стал холодным.
Дальше он шел без всяких мыслей – просто со скверным предчувствием, ощущением вины, чувством зыбкости настоящего и зыбкости самого себя, как будто его "личностные составляющие" ускользали из-под его власти.
Евгения Прозорова опять его "раскачала".
Лидия открыла ему сама, и тут же, еще не дав раздеться, обняла, целуя в щеки, в шею, в губы. Василий не успел даже снова почувствовать себя виноватым. Лидия была нежной женой, но всегда немного стыдилась его и редко начинала ласкать его сама, да еще и так бурно.
- Лидочка, что-нибудь случилось?
Она еще раз поцеловала его в холодную щеку.
- У тебя улыбка… просто прелестная, - шепотом сказала Лидия, коснувшись пальчиком его губ. – Ты принц. Нет: ты пленяющий всех восточный царь…
- Лида, милая… что с тобой?
Он растроганно обнял жену, а та, глядя на него сияющими голубыми глазами, сняла с Василия шляпу и взъерошила его волосы. Потом ласково пригладила их, рукой снова разобрав на пробор.
- Это просто я только сейчас поняла, какая я счастливая, - шепотом сказала его жена. – Счастливая, что ты – мой.
Она с восторженным смешком прижалась щекой к его пальто, потом еще раз улыбнулась мужу, уже через плечо.
- Скорее раздевайся, дорогой, ужин готов.
Лидия ушла. Василий несколько мгновений простоял на том же месте, как наказанный. Ему было так стыдно, что сводило челюсти.
А еще ему было страшно.
Наконец молодой человек заставил себя раздеться, а потом двинуться следом за женой. Он сейчас не мог смотреть на нее, и радовался отсрочке. Он преувеличенно долго переодевался, мыл руки и лицо, прислушиваясь к тому, что делается в комнатах. Лидия и прислуга звенели тарелками, переговаривались; у Лидии был счастливый голос.
Голос женщины, уверенной в своем муже, от которого зависит вся ее жизнь.
За ужином Василий почти сумел забыть о том, что сегодня случилось, и даже почти избавился от чувства вины. Особенно когда узнал, что с Лидией ничего не произошло, что она "просто счастлива". Хотя бы об этом беспокоиться не придется.
Василий вдруг заметил, что большая часть того, что говорит ему улыбающаяся жена, проходит мимо него, как будто он слушает ее через непроницаемое стекло. Он не мог погрузиться в этот разговор, как погрузился в спор с Женей Прозоровой. В ее речь, в ее присутствие он просто ухнул, как в колодец. А сейчас он был один.
- Вася, ты слушаешь меня? – позвала его встревоженная Лидия.
Он улыбнулся и заставил себя вспомнить, о чем с ним только что говорили. Все-таки он каким-то защитным чувством это улавливал.
- Конечно. Ты говорила о Зое и ее цветах.
Лидия просияла и продолжила с жаром рассказывать о своей сестре и ее скучной семейной жизни. Она думала, что Василий сейчас с ней, в том же мире, где сейчас она. А Василий вдруг подумал, что никогда не смог бы обсуждать с Лидией литературный труд, как с Женей Прозоровой. Лидия оценивала писательскую работу "снаружи", поверхностно, как большинство читателей - и как почти все женщины. Понимать, как "создавать людей и жизнь, и, более того, уметь это выразить было ей не дано.
Ночью Лидия первая прижалась к нему, без прежнего стеснения обняв его, целуя, пытаясь соблазнить. Василий сейчас хотел бы остаться один – но заставил себя откликнуться. Он заставил себя ласкать жену, и пришел почти в изумление, видя, с какой готовностью и восторгом она ему отдается, предлагает полными горстями то, что он не готов взять. Вскоре он приобщился к жене, но только телом: тело его требовало и получило удовлетворение, но душа была холодна.
Лидия заснула у него на груди, улыбаясь и обнимая его. Ее душистые светлые волосы щекотали ему подбородок и нос. Она была хороша, она была прекрасна, но ее жасминово-ромашковый аромат вдруг стал тягостен Василию, точно у него в объятиях лежала чужая женщина.
Он осторожно опустил голову жены на подушку и убрал со своей груди ее руку, все еще бессознательно претендовавшую на него.
Утром он вел себя так неестественно – видно, оттого, что пытался быть ласковым - что Лидия заметила это и встревожилась, почти обиделась. Но больше встревожилась.
- Васенька, у тебя на службе неприятности?
- Нет, - резко ответил он, радуясь, что не приходится больше притворяться. – То есть да.
Лидия ахнула.
- Небольшие неприятности… не беспокойся, Лида. Милая, - он с улыбкой притянул к себе растерянную жену и посмотрел ей в глаза. - Все проходит, как говорил Соломон.
Он поцеловал ее, потом еще раз, и наконец Лидия успокоилась. А Василий вдруг подумал, что старик Соломон был прав. Все, что было между ним и Лидией, уже прошло.
Василий чувствовал себя холодным и готовым к трудностям этого дня. Но его ожидал такой сюрприз, что встряска полностью выбила его из колеи.
Лидия сама причесывала его – Василий решил доставить ей такое удовольствие. Жена сделала ему пробор, а потом вдруг вскрикнула.
- Вася, боже мой!
- Ну, что такое?
Он обернулся почти сердито, но при виде лица Лидии испугался.
- Лида, что?..
- Кто-то обрезал тебе волосы, - прошептала она почти с суеверным ужасом. – Погляди, какого клока не хватает.
Сердце Василия быстро застучало. Жена провела ладонью по его голове за ухом, чем и встревожила его еще сильнее, и рассердила снова. Как будто он мог увидеть свои уши!
- Дай зеркало, - резко сказал он, в предчувствии какой-то пакости.
Скосив глаза, Василий сумел убедиться в правоте жены. За ухом срезано было так много, словно над ним кто-то зло подшутил. Теперь нужно идти к парикмахеру стричься. Только бы в издательстве не заметили!
- Вася, это ты сделал?.. – спросила Лидия из-за его спины. Он слышал ее голос и не имел никакого желания видеть ее лицо.
- Нет, - ответил он, и тут же спохватился.
Лидия несколько секунд испуганно молчала.
- А вдруг ты это сделал бессознательно?
Василий нашел в себе силы обернуться и посмотреть в глаза жены. Он отчетливо видел в них мысль, сообщенную Лидии Евгенией Прозоровой: физический медиум. Физический медиум. Жизнь опять становится с ног на голову…
- Лида, забудь об этом, - сердито приказал Василий. – Это чепуха. Слышишь?
Лидия медленно кивнула. Теперь она боялась еще больше: подумала, что Василий не вполне психически здоров…
Муж молча прошел в прихожую, и Лидия последовала за ним. Он оделся, не говоря ни слова и избегая смотреть на нее. Только под конец взглянул на жену – Лидия ждала ободрения.
- Будь покойна, Лида. Все хорошо.
Он притянул к себе Лидию, и она, вздрогнув, крепко обняла его. Морозовы поцеловались, потом Василий поднял свой портфель и быстро вышел.
Женя в этот ранний час была еще не одета – она сидела на кровати и медленно накручивала на пальцы темный локон, похожий на сувениры, которыми обмениваются влюбленные. Лицо Жени было почти детским от испуга.
Она еще раз приложила к своим волосам эту прядь – нет, никакого сомнения, это были не ее собственные волосы. Эти были темнее и жестче.*
* Для сравнения можно обратиться к опытам Крукса с медиумом Флоренс Кук: ее фантом, Кэти Кинг, оставлял на память участникам сеансов куски материи, вырезанные из своего платья. Впоследствии сам медиум обнаруживал, что его платье пострадало - материализация, конечно, не нарушает законов сохранения материи и энергии. Другой исследователь спиритизма, профессор Шарль Рише (физиолог, нобелевский лауреат, 1910-е годы) однажды срезал локоны у медиума Евы Карьер и материализованного ею фантома-египтянки одновременно, после чего исследовал их под микроскопом.
Глава 20
Был уже конец января, и морозы прошли. Но, несмотря на это, было много простудившихся. Инфлюэнца* по городу ходила особенно тяжелая.
Но Женя продолжала выходить по своим делам, и родители ей не препятствовали. Серафима Афанасьевна, должно быть, махнула на дочь рукой, решив, что хуже уже быть не может…
"Может, мама, еще как может", - думала Женя.
Она сидела в любимом кафе напротив Саши – здесь, несмотря на морозы и заразу, по-прежнему собиралась публика, но более хмурая и деловитая, чем летом. И Саша была далеко уже не тою беззаботной барышней, какой была летом.
- Третий месяц, Женька, - сказала Саша.
Она обнимала ладонями чашку с чаем, чтобы согреться, и лицо у нее было осунувшееся и невеселое. Саша в прошлом месяце подхватила простуду и переболела очень тяжело, несмотря на свое когда-то прекрасное здоровье.
Женя сочувственно молчала, не зная, какими словами тут можно ободрить. Саша в своем уже постылом браке сильно сдала. Но на ней эта болезнь не так сказалась, как может сказаться на ее будущем ребенке.
Вдруг все собственные заботы показались Жене детскими.
- Вы что… никак не могли? – шепотом спросила она. – Ираклию, может быть, убеждения не позволяли?..
- Принимать меры? – тут же поняла ее подруга. Она усмехнулась. – Какие у него убеждения? У моего благоверного одна вера – в жизнь с комфортом. О будущем Ираклий никогда не задумывался.
Саша приложила руку к животу. На лбу ее появились складки.
- Господи, Женя, мне так страшно, вдруг с ним что-нибудь…
Женя потянулась к руке Саши, и та с готовностью схватилась за руку подруги.
- Не умирай раньше смерти, Сашенька, ты ведь всегда была очень здорова, - шепотом сказала Женя. – Вот увидишь, с твоим малышом все обойдется.
- Я-то была здорова, а вот Ираклий, - страдальчески сказала Саша. – Он чем только в детстве не переболел! Господи, как поздно я это выяснила!..
Она уткнулась лицом в ладони и на несколько секунд замолчала. Вместо кокетливого капора или шапочки на голове у нее сегодня был теплый пуховый платок – само по себе это ничего не значило, конечно; но у Жени вдруг появилось чувство, что Саша начала "обабиваться".
Но когда Саша отняла руки от лица, она была спокойна, хотя и уныла по-прежнему. Даже смогла улыбнуться. Госпожа Зыкова сделала глоток чая.
- Ты-то как живешь?
"Ты не поверишь. Просто не поверишь", - подумала Женя.
С тех пор, как она бежала из издательства, оставив Василию свою рукопись для оценки, Женя не смела в "Пегас" и носа казать, боясь пересудов. Ей было так страшно, что вокруг имени Василия Морозова и ее собственного возникнет скандал, что они попадут в газеты…
Женя знала, что большинство журналистов – бесчестные люди. Если только тому коллеге Василия, который узнал об их поцелуе, придет в голову пустить слух среди своих… или самому воспользоваться случаем, чтобы сделать себе имя…
С тех пор прошло три дня. Женя ни о каком скандале не слышала. Но ведь у нее и возможности такой не было – ее круг общения еще сузился после того, как она потеряла Сашу.
"Если только вокруг имени Василия поднимется шум, это будет настоящий ужас, - подумала Женя. – Если только выплывет правда о его способностях… И его гордость, его фамилия…"
- Женька, ты что задумалась? – спросила Саша. – Беда какая-то?
Женя покачала головой. Она боялась сейчас затронуть Сашу – той следовало очень беречь себя в своем положении.
- Да нет, все хорошо, - сказала она. – Дописала вот роман, - со слабой улыбкой похвасталась Женя.
- "Я вас любил"? – с оттенком прежней насмешки спросила Саша. – Дашь почитать?
- Не могу. Уже отдала в печать, - со вздохом ответила Женя.
Она сгорбилась, поставив подбородок на руку, и перед глазами у нее снова проплыла сцена свидания с Василием Морозовым. Женя вдруг покачнулась от страха, вообразив свою рукопись в руках этого человека, на глазах у его коллег, на глазах у его жены. Господи, к чему может привести эта ее жажда славы…
- Ну ты сильна, мать моя, - с каким-то даже уважением сказала Саша, оправившись от удивления. – И как, тебя напечатают?
- Пока это решается, - сказала Женя. – Но надеюсь… что да…
Вдруг ей расхотелось этого – расхотелось всякого признания, всякой известности. Чем больше известности приобретет она, тем больше угроза для Василия. Уже нельзя это отрицать. Но, может быть, Василий перестанет заниматься ею – и больше никаких неприятностей у него не возникнет?
Жене хотелось только продолжения этих "неприятностей"… Только подтверждения того, что Василий – медиум… Что это не плод ее воспаленного воображения…
- Посмотри-ка, кто сидит вон за тем столиком, - вдруг сказала Саша. – Да посмотри же!
Женя обернулась.
На мгновение на нее словно напал столбняк. Саша была удивлена такой встречей, но далеко не так удивлена и испугана, как Женя. Через два столика от них сидел Миша Кацман, и о чем-то оживленно разговаривал с длинноволосым юношей, которого Женя несколько дней назад встретила в издательстве… С юношей по фамилии Мендель…
"Ну конечно, ведь все евреи держатся друг друга! Но то, что Кацман знает Менделя – это же катастрофа! - подумала Женя. – Ведь Кацману известно, что такое Василий Морозов!"
Она присмотрелась к лицам – голосов отсюда не было слышно. Лица у обоих молодых людей были распаренные, красные, Кацман энергично жестикулировал, но это ничего еще не значило. Они могли обсуждать вопрос, не имевший никакого касательства к Жене и Василию.
И тут, совершенно неожиданно, Жене вспомнилось, как она отказала Мише Кацману в этом же кафе осенью. Конечно, тот ничего ей не предлагал; но отказ был выражен ею и понят им ясно. Миша Кацман был очень умный молодой человек.
- Женя, ты чего? – спросила Саша.
Она потянула ее за рукав.
Женя повернулась к ней. На лице у нее была такая же готовность к худшему, как и у Саши.
- Ничего, - ответила она.
- Поздороваться к нему не подойдешь? – спросила Саша.
Женя улыбнулась. Повела плечом в сторону Мишиного приятеля.
- А ты?
Саша покачала головой.
- Не понимаю, что мы все в нем находили, - шепотом сказала она. – Он же не наш, совсем не наш! Они даже по духу совсем не наши!
- Прежде всего - по духу, - сказала Женя.
Саша несколько мгновений молчала.
- Вы с ним что-то не поделили, Женька?
Женя покачала головой.
"Очень надеюсь, что нет…"
И вдруг Кацман, сидевший к ним лицом, заметил ее с Сашей.
Женя поняла это по жесту Саши, призывавшей ее сохранять спокойствие. Сама Женя не решалась обернуться, чтобы не привлечь внимания еще и Менделя. Ей ни в коем случае нельзя это сделать.
Женя понимала, что происходит за ее спиной, по Сашиному лицу. На нем вначале отразился испуг, потом удивление. Саша проследила взглядом за кем-то, а потом облегченно вздохнула.
- Ушли! – приглушенным голосом сказала она подруге. – Ушли, а ведь он узнал меня! Но делал вид, что мы незнакомы!
- Он, конечно, и меня узнал, - мрачно пробормотала Женя.
- Женька, ты ему дорогу перешла? – спросила Саша с явным испугом.
Женя печально улыбнулась и перевела разговор на другое. Благо Саше было о чем рассказать. Разговаривая о бесчисленных Сашиных семейных неурядицах, Женя временно забывала о том, какую карусель закрутила сама.
* До изобретения антибиотиков смертность от гриппа была весьма высокой.
Был уже конец января, и морозы прошли. Но, несмотря на это, было много простудившихся. Инфлюэнца* по городу ходила особенно тяжелая.
Но Женя продолжала выходить по своим делам, и родители ей не препятствовали. Серафима Афанасьевна, должно быть, махнула на дочь рукой, решив, что хуже уже быть не может…
"Может, мама, еще как может", - думала Женя.
Она сидела в любимом кафе напротив Саши – здесь, несмотря на морозы и заразу, по-прежнему собиралась публика, но более хмурая и деловитая, чем летом. И Саша была далеко уже не тою беззаботной барышней, какой была летом.
- Третий месяц, Женька, - сказала Саша.
Она обнимала ладонями чашку с чаем, чтобы согреться, и лицо у нее было осунувшееся и невеселое. Саша в прошлом месяце подхватила простуду и переболела очень тяжело, несмотря на свое когда-то прекрасное здоровье.
Женя сочувственно молчала, не зная, какими словами тут можно ободрить. Саша в своем уже постылом браке сильно сдала. Но на ней эта болезнь не так сказалась, как может сказаться на ее будущем ребенке.
Вдруг все собственные заботы показались Жене детскими.
- Вы что… никак не могли? – шепотом спросила она. – Ираклию, может быть, убеждения не позволяли?..
- Принимать меры? – тут же поняла ее подруга. Она усмехнулась. – Какие у него убеждения? У моего благоверного одна вера – в жизнь с комфортом. О будущем Ираклий никогда не задумывался.
Саша приложила руку к животу. На лбу ее появились складки.
- Господи, Женя, мне так страшно, вдруг с ним что-нибудь…
Женя потянулась к руке Саши, и та с готовностью схватилась за руку подруги.
- Не умирай раньше смерти, Сашенька, ты ведь всегда была очень здорова, - шепотом сказала Женя. – Вот увидишь, с твоим малышом все обойдется.
- Я-то была здорова, а вот Ираклий, - страдальчески сказала Саша. – Он чем только в детстве не переболел! Господи, как поздно я это выяснила!..
Она уткнулась лицом в ладони и на несколько секунд замолчала. Вместо кокетливого капора или шапочки на голове у нее сегодня был теплый пуховый платок – само по себе это ничего не значило, конечно; но у Жени вдруг появилось чувство, что Саша начала "обабиваться".
Но когда Саша отняла руки от лица, она была спокойна, хотя и уныла по-прежнему. Даже смогла улыбнуться. Госпожа Зыкова сделала глоток чая.
- Ты-то как живешь?
"Ты не поверишь. Просто не поверишь", - подумала Женя.
С тех пор, как она бежала из издательства, оставив Василию свою рукопись для оценки, Женя не смела в "Пегас" и носа казать, боясь пересудов. Ей было так страшно, что вокруг имени Василия Морозова и ее собственного возникнет скандал, что они попадут в газеты…
Женя знала, что большинство журналистов – бесчестные люди. Если только тому коллеге Василия, который узнал об их поцелуе, придет в голову пустить слух среди своих… или самому воспользоваться случаем, чтобы сделать себе имя…
С тех пор прошло три дня. Женя ни о каком скандале не слышала. Но ведь у нее и возможности такой не было – ее круг общения еще сузился после того, как она потеряла Сашу.
"Если только вокруг имени Василия поднимется шум, это будет настоящий ужас, - подумала Женя. – Если только выплывет правда о его способностях… И его гордость, его фамилия…"
- Женька, ты что задумалась? – спросила Саша. – Беда какая-то?
Женя покачала головой. Она боялась сейчас затронуть Сашу – той следовало очень беречь себя в своем положении.
- Да нет, все хорошо, - сказала она. – Дописала вот роман, - со слабой улыбкой похвасталась Женя.
- "Я вас любил"? – с оттенком прежней насмешки спросила Саша. – Дашь почитать?
- Не могу. Уже отдала в печать, - со вздохом ответила Женя.
Она сгорбилась, поставив подбородок на руку, и перед глазами у нее снова проплыла сцена свидания с Василием Морозовым. Женя вдруг покачнулась от страха, вообразив свою рукопись в руках этого человека, на глазах у его коллег, на глазах у его жены. Господи, к чему может привести эта ее жажда славы…
- Ну ты сильна, мать моя, - с каким-то даже уважением сказала Саша, оправившись от удивления. – И как, тебя напечатают?
- Пока это решается, - сказала Женя. – Но надеюсь… что да…
Вдруг ей расхотелось этого – расхотелось всякого признания, всякой известности. Чем больше известности приобретет она, тем больше угроза для Василия. Уже нельзя это отрицать. Но, может быть, Василий перестанет заниматься ею – и больше никаких неприятностей у него не возникнет?
Жене хотелось только продолжения этих "неприятностей"… Только подтверждения того, что Василий – медиум… Что это не плод ее воспаленного воображения…
- Посмотри-ка, кто сидит вон за тем столиком, - вдруг сказала Саша. – Да посмотри же!
Женя обернулась.
На мгновение на нее словно напал столбняк. Саша была удивлена такой встречей, но далеко не так удивлена и испугана, как Женя. Через два столика от них сидел Миша Кацман, и о чем-то оживленно разговаривал с длинноволосым юношей, которого Женя несколько дней назад встретила в издательстве… С юношей по фамилии Мендель…
"Ну конечно, ведь все евреи держатся друг друга! Но то, что Кацман знает Менделя – это же катастрофа! - подумала Женя. – Ведь Кацману известно, что такое Василий Морозов!"
Она присмотрелась к лицам – голосов отсюда не было слышно. Лица у обоих молодых людей были распаренные, красные, Кацман энергично жестикулировал, но это ничего еще не значило. Они могли обсуждать вопрос, не имевший никакого касательства к Жене и Василию.
И тут, совершенно неожиданно, Жене вспомнилось, как она отказала Мише Кацману в этом же кафе осенью. Конечно, тот ничего ей не предлагал; но отказ был выражен ею и понят им ясно. Миша Кацман был очень умный молодой человек.
- Женя, ты чего? – спросила Саша.
Она потянула ее за рукав.
Женя повернулась к ней. На лице у нее была такая же готовность к худшему, как и у Саши.
- Ничего, - ответила она.
- Поздороваться к нему не подойдешь? – спросила Саша.
Женя улыбнулась. Повела плечом в сторону Мишиного приятеля.
- А ты?
Саша покачала головой.
- Не понимаю, что мы все в нем находили, - шепотом сказала она. – Он же не наш, совсем не наш! Они даже по духу совсем не наши!
- Прежде всего - по духу, - сказала Женя.
Саша несколько мгновений молчала.
- Вы с ним что-то не поделили, Женька?
Женя покачала головой.
"Очень надеюсь, что нет…"
И вдруг Кацман, сидевший к ним лицом, заметил ее с Сашей.
Женя поняла это по жесту Саши, призывавшей ее сохранять спокойствие. Сама Женя не решалась обернуться, чтобы не привлечь внимания еще и Менделя. Ей ни в коем случае нельзя это сделать.
Женя понимала, что происходит за ее спиной, по Сашиному лицу. На нем вначале отразился испуг, потом удивление. Саша проследила взглядом за кем-то, а потом облегченно вздохнула.
- Ушли! – приглушенным голосом сказала она подруге. – Ушли, а ведь он узнал меня! Но делал вид, что мы незнакомы!
- Он, конечно, и меня узнал, - мрачно пробормотала Женя.
- Женька, ты ему дорогу перешла? – спросила Саша с явным испугом.
Женя печально улыбнулась и перевела разговор на другое. Благо Саше было о чем рассказать. Разговаривая о бесчисленных Сашиных семейных неурядицах, Женя временно забывала о том, какую карусель закрутила сама.
* До изобретения антибиотиков смертность от гриппа была весьма высокой.
