Глава 41
Граф расширившимися глазами уставился на Василия, у которого был такой вид, точно он сейчас потеряет сознание.
Конечно, он был ошеломлен - но трусом не был. Его просто сразила подлость Анны Николаевны. Вот такие женщины действительно были паразиты - не законодательницы мод и нравов, не интеллектуальный образец, а лишние в обществе люди!
- Вы – медиум? – наконец проговорил граф. Он рассматривал Василия как небывалое явление: в другом качестве, как соперника, он его еще не успел оценить. – Неужели то, что о вас писали в газетах, не досужая болтовня? Я всегда так считал.
Василий выпрямился.
- Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я действительно медиум, - сказал он.
У графа задергался ус. Конь его нервно заходил под седлом; лошади Василия и графа Шувалова переступили по кругу, повинуясь импульсу, исходившему от седоков. Эти двое мужчин напоминали породистых псов, принюхивавшихся друг к другу перед тем, как сцепиться в смертельной схватке.
- Я не верю в медиумические явления, - брюзгливо и с отвращением проговорил наконец граф. – Полный вздор. Самообман или трюкачество.
Он поиграл хлыстом, небрежно лежавшим в его руке, и посмотрел прямо в глаза Василию.
Можно было услышать, как муха пролетит. Никто не сомневался, что это – провокация.
Однако Василий, после паузы, слегка поклонился собеседнику; лицо его не изменило выражения, хотя на висках и лбу выступил пот.
- Вы ошибаетесь, ваше сиятельство.
Согласно дуэльному кодексу, только равный имел право вызывать на поединок равного. Граф стоял значительно выше. Только что было нанесено оскорбление чести Василия, но сам Василий был не намерен подставляться под пулю по прихоти низкой, развращенной женщины, мстившей ему за то, что он не пожелал потворствовать ее наклонностям.
На лице графа Шувалова появилось презрение, но Василий не дрогнул. С застывшим лицом он тронул поводья и дал чете Шуваловых дорогу.
- Прошу вас, господа.
Граф усмехнулся и направил коня в открывшийся проход. Женя и Лидия, едва дышавшие на протяжении этого объяснения, наконец почувствовали, что на сей раз все обойдется. И может быть, все бы и обошлось.
Если бы Анна Николаевна, проезжая мимо Василия, не покачнулась в седле так удачно, что опрокинулась прямо на руки своему равнодушному кумиру. Василий от неожиданности обхватил женщину за плечи, чтобы не дать ей выпасть из седла; графиня вскрикнула, как будто ее схватили насильно. Граф Шувалов, уже миновавший Морозовых, обернулся – и так и прирос к седлу, с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом. Он напоминал Медного всадника.
Василий как раз поддержал графиню, которая уже уселась в седле, но была бледна и с трудом переводила дух, точно пережила какую-то опасность.
Пришпорив коня, граф Шувалов развернулся, так что Игорь и дамы вынуждены были отпрянуть; Женю лошадь чуть не сбросила. Граф подскакал к Василию и занес руку; тот резко осадил назад, чтобы не получить тягчайшего оскорбления.
- Как эт-то понимать? – крикнул остервеневший граф Шувалов. – Что вы себе позволяете?
- Пьер, он посягнул на меня! – выкрикнула тут графиня и разразилась рыданиями. С видом слабой, обессиленной женщины она припала к шее своей серой в яблоках кобылки; ветер колыхал страусовые перья ее черной шляпки. Анна Николаевна ткнула пальцем в помертвевшего Василия и шмыгнула носом.
Граф, кажется, только сейчас осознал слова жены.
- Что значит - посягнул? – страшным шепотом спросил он. Лицо его налилось кровью. – Анна? Ты смеешь?..
- Я перед тобой чиста, Пьер, это все он! – воскликнула Анна Николаевна. – Ты ничего не знаешь, я сейчас перед тобою покаюсь!
И тут она проделала упражнение, уже знакомое Василию и Лидии.
Анна Николаевна проворно спрыгнула с коня и упала перед своим мужем на колени, на грязную мостовую, чуть ли не под копыта его коня. Граф Шувалов, на мгновение остолбеневший от этой выходки не меньше остальных, затем спрыгнул с лошади следом за женой и подхватил ее под локоть, поднимая на ноги. Но темно-зеленая бархатная амазонка Анны Николаевны была уже безнадежно испорчена.
Она всхлипывала.
- О, Пьер, прости меня!
- Аня, Аннушка! Ну же, успокойся!
Граф похлопывал жену по спине одной рукой, а другой протягивал ей белоснежный платок, вытащенный из кармана. Выражение его лица смягчилось. Чувствовалось, что этот человек по-своему очень любит жену.
- Расскажи мне все. Этот негодяй тебя оскорбил?
Анна Николаевна кивнула и закашлялась в платок.
Граф посмотрел на верхового Василия убийственным взглядом. Потом снова склонился к жене.
- Анна, говори!
- Пьер, ты сейчас, наверное, ужасно разгневаешься на меня, - сказала Анна Николаевна сдавленным голосом, так низко опустив голову, что всем были видны только ее прическа и шляпка. – Я без твоего ведома виделась с этим человеком в числе его почитателей. Я уверовала…
- В знак? Какая чушь! – воскликнул граф.
- Ах, я не знаю, - всхлипнула Анна Николаевна. – Но Василий Морозов чуть не принудил меня к преступлению. Мы случайно оказались наедине, и тогда… тогда… Помнишь, как я потеряла мою черную каракулевую шляпу, которая тебе так нравилась? – воскликнула графиня, точно под влиянием вдохновения.
Она наслаждалась успехом своей импровизации, как инженю*, получившая аплодисменты! Женщины видели это, но не мужчины – и, уж конечно, не ревнивый супруг.
- Ты лишилась ее во время борьбы? – воскликнул граф.
- Да, да, Пьер, он схватил меня, но я вырвалась, оставив в руках этого злодея свою шляпу, и убежала.
- Но почему ты молчала до сих пор? – спросил ее муж. – Почему?
Грудь его волновалась. Он старался поверить жене, но дело было слишком неслыханное.
- Я… боялась, что ты не поверишь в мою искренность, mon cher, - тоненько всхлипнула графиня. – Но клянусь тебе богом: я никогда даже не помышляла, чтобы…
- Я верю тебе, Анна.
Граф, теперь бледный, но совершенно спокойный, подсадил жену в седло, а следом взобрался на лошадь сам. Он сидел на ней как влитой. Несомненно, это был такой же прекрасный стрелок, как и наездник.
Граф подъехал к Василию.
- Вы дворянин? – спросил он его ледяным тоном.
- Да, граф, - ровным голосом ответил тот. Василий был бледен, будто от страха, но лицо его не выражало страха: он был словно окрылен происходящим.
- Милостивый государь, - таким же тоном произнес граф Шувалов, глядя ему в лицо. – Я оскорблен вами тягчайшим образом. Завтра в девять утра я пришлю вам моих секундантов.*
- Дуэль? – спросил Василий. – На пистолетах?
Лидия сидела ни жива ни мертва. Огромного усилия стоило ей промолчать – она только закусила губу и дрожала всем телом, так побледнев, точно уже видела перед собой труп мужа.
- Право выбора рода оружия остается за мной, как за оскорбленной стороной, - проговорил граф.
Он сделал паузу.
- Я выбираю пистолеты, - сказал граф Шувалов после совсем короткого колебания. – Честь имею.
Спокойный, как ледяная глыба, граф резко хлестнул коня между ушей, выдавая этим жестом свою ярость. Животное, поднявшись на дыбы, чуть не опрокинуло Игоря Морозова.
С коротким криком граф Шувалов поскакал прочь, а жена его отчего-то задержалась. Должно быть, чтобы сполна насладиться своим триумфом.
Она оглядела замерших Морозовых; взгляд Анны Николаевны на секунду остановился на лице Василия. Губы ее тронула победная улыбка.
И тут, издав вопль, точно раненая хищница, Лидия Морозова подскакала к ней вплотную и ударила графиню кулаком в лицо. Анна Николаевна вскрикнула и запрокинулась назад, в этот раз действительно чуть не упав с лошади; но теперь никто не пришел к ней на помощь. Графиня Шувалова выпрямилась, шипя от боли, широко раскрыв от изумления сапфировые глаза; по нежной скуле расплылся синяк.
- Ах ты, дрянь, - прошептала графиня, глядя на Лидию.
Ту всю трясло.
- Ты, стерва! – крикнула Лидия на всю улицу. – Отольется тебе наша кровь!
Около них уже собралась кучка зевак – но никто из них не смел вмешиваться, видя разбирательство таких высоких особ.
Лидия была женщиной, а не мужчиной; поэтому графине пришлось отъехать ни с чем, удовольствовавшись только наименованием "мужичка", которое она произнесла сквозь зубы. Однако Василий Морозов должен был ответить и за себя, и за свою жену сполна. Ухудшить его положение Лидия уже не могла.
Но и спасти его она не могла тоже. Теперь Василий обязан был защищать свою честь, если хотел по-прежнему считаться благородным человеком и мужчиной.
Лидия отъехала в сторону и заплакала, уткнувшись лицом в ладонь. Игорь подъехал к ней, пытаясь утешить.
Женя, забытая всеми, съежилась в седле, насколько позволял корсет, и неподвижно смотрела на холку своего красивого гнедого коня. "Это из-за меня, это все из-за меня одной", - думала она.
Василий Морозов сидел в седле, такой же бледный и холодный, как граф. И он чему-то улыбался.
* Амплуа актрисы, исполняющей роли наивных, простодушных девушек.
* Формальное выражение, позаимствованное из Дуэльного кодекса 1912 года (Санкт-Петербург). Секунданты - ответственные за законность хода поединка лица – наделялись, смотря по обстоятельствам, различными полномочиями.
Трансцендентальный эгоизм. Спиритизм в Российской империи
Модератор: K.H.Hynta
Глава 42
Игорь уже тихо говорил о чем-то с братом, а Женя все сидела без движения. Ей казалось, что это она получила вызов на дуэль. К боли в разбитом теле прибавилась страшная душевная мука.
Василий! Василий может завтра умереть!..
Святой Василий, великий человек… Единственный мостик между потусторонним и посюсторонним…
Женя плохо осознавала, что в голове у нее всплывают такие трансцендентально-меркантильные соображения, когда подъезжала к братьям Морозовым. Василий выглядел совсем спокойным, только лицо его было таким отрешенным и белым, точно он уже не принадлежал этому миру.
- Вася!.. Василий! – тут же поправилась Женя; но на ее оговорку никто не обратил внимания. Мужчины посмотрели на нее. Игорь казался взволнованным гораздо больше брата.
- Женя, я предлагал брату выступить в качестве замены*, - как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил ей муж. – Я более опытный стрелок, чем Василий.
- Да что вы говорите! – воскликнула Женя.
Она почти ничего не понимала. Только что вознесенная на Олимп дворянской гордости, она слишком скоро познала горечь этого положения. Женщина, она оказалась свидетельницей жестокой борьбы мужчин, рафинированных, но оттого еще более непреклонных и беспощадных, чем неблагородные классы.
- Игорь, я дееспособен, - сказал брату Василий, все такой же белый и спокойный. – Твое предложение не годится. Разве я женщина или человек с физическим недостатком?
"Да! Да! – чуть не закричала Женя. – С огромным, бесценным физическим недостатком!"
- Но это не… - начала она снова, но тут же замолчала, зажав себе рот ладонями в кожаных перчатках, пропахших конским потом.
"Я только унижаю и расслабляю их, - подумала она. – Василий все равно не откажется от дуэли! Он слишком горд, Игорь был прав, так нельзя!.."
- Игорь, - дрожащим голосом прошептала Женя.
Игорь сейчас сам нуждался в утешении – но он понимал, что слабым женщинам в таком положении необходима намного большая поддержка. Старший Морозов подъехал к своей жене и положил ей руку на плечо. Женя хотела обняться с мужем, но вдруг покачнулась так, что чуть не упала с коня.
Она издала стон, ненавидя себя за то, что оттягивает на себя внимание в такой момент. Но ее бедное тело просто разламывалось.
Игорь спрыгнул с коня и подхватил жену на руки. Она вдруг поняла, что плачет – трясется от беззвучных рыданий, стискивая зубы от стыда за свою слабость; каждый всхлип отдавался болью в натруженные плечи, грудь, спину.
- О моя бедная Женя, - прошептал Игорь. – Какой я кретин!
- А как… ты…
Она давилась рыданиями. Как у этого мужчины получалось оставаться таким спокойным, когда его брат мог не увидеть завтрашнего вечера?
- Дай мне пощечину, чтобы я перестала!.. – потребовала Женя. Она сорвала бесполезные очки, залитые слезами.
- Что ты говоришь!..
Женя сама дала себе пощечину, и только тогда смогла взять себя в руки. Еще и Лидия, наверное, ревет, мрачно подумала она. Хороши помощницы в делах чести!
Она покосилась на Лидию и с облегчением увидела, что та тоже утирает слезы. Значит, Женя не одна такая слабачка.
- Игорь, ты, наверное, сейчас нужен Василию, - дрожащим голосом заявила Женя. – Поезжай с ним. Я отправлюсь домой. Слышишь?
Игорь несколько мгновений смотрел на нее так, точно хотел возразить. Потом улыбнулся.
- Умница. Хорошо, поезжай домой, я, наверное, вернусь поздно.
- Но ведь дуэль завтра в девять утра, - сказала Женя охрипшим голосом.
Василий покачал головой. Он по-прежнему сидел в седле, как и его жена.
- Нет, Евгения Романовна, завтра в девять только прибудут секунданты, - сказал "российский Юм". – Будут выяснены обстоятельства и причины вызова, а также назначен суд чести*. Может быть, оскорбление еще сочтут недостаточным.
Женино лицо просияло, но лицо Василия осталось бесстрастным.
И тут она поняла, как мучает его в такой важный момент - заставляет размениваться на мелочи, когда решается его судьба. Женя быстро отошла от Василия и приблизилась к лошади Лидии.
Сейчас Женины глаза были сухи, а губы сурово поджаты.
- Лидия Сергеевна, - позвала она безутешную жену, уже ощущавшую себя вдовой. – Лидия Сергеевна!..
Она дернула Лидию за юбку.
- А? Как вы смеете? – воскликнула Лидия, чуть не шарахнувшись от нее вместе со своей лошадью.
Женины губы дрожали, в лице не было ни кровинки – но она была полна решимости.
- Вот что, Лидия Сергеевна, я не намерена с вами миндальничать, - прошептала Женя. – Я предлагаю вам сейчас отправиться ко мне домой, чтобы мы с вами не отвлекали наших мужей от их мужского дела.
Лидия в ужасе смотрела на Женю со своего коня.
- Вы сумасшедшая, - прошептала она. – Чтобы я сейчас оставила мужа!
- Вы поедете со мной, или я утащу вас силой, - сказала Женя, дрожа от ярости на такую типично женскую реакцию. – Вы что, мадам, не понимаете, что Василий сейчас не должен видеть бабьих слез? Подтянитесь!..
- Вы… - сказала Лидия, но потом замолчала. Очевидно, страх за Василия был сильнее обиды.
- Игорь, ты слышал нас? – спросила Женя, подойдя к мужу. – Мы с Лидией сейчас поедем к нам домой. Я ее отвезу. А ты… поезжай с Василием, вы, наверное, должны быть сейчас вместе. Думаю, Василию нужно поупражняться в стрельбе, пока еще осталось время.
Игорь несколько мгновений не отвечал. Он оглядывал Женю с таким выражением, точно в эту минуту открыл ее для себя заново.
- Да, - сказал он наконец. – Ты права, Женя. Тогда не жди меня и сегодня ночью, я останусь с Василием.
Женя улыбнулась, несмотря на слезу, скатившуюся по щеке.
- Мы будем ждать вас и молиться за вас.
Она потянулась к мужу и приняла его поцелуй.
- До свидания, Василий, - четко сказала Женя, обратив взгляд на свою первую любовь.
Василий улыбнулся.
- Вы героическая женщина, Женя.
Он послал ей со своего коня воздушный поцелуй.
Минута была такая, что даже Лидия не ревновала. Но Лидия очнулась первая и подошла к Жене.
- Евгения… Романовна, так мы едем?
- Да, едем, - сказала Женя.
Она даже смогла улыбнуться Лидии.
- У вас есть деньги? Я, признаться, не при деньгах.
- Да, - отрешенно сказала Лидия.
Женя поняла, что та снова мысленно уходит от нее к мужу, и поспешила утянуть Лидию прочь, пока та опять не разрыдалась на глазах у Василия.
Женщины ушли под руку, как подруги. Женя спешила отойти от мужчин подальше, но Лидия шла медленно, тяжело, и все больше заваливалась на свою спутницу.
"Ах ты, несчастная…"
Женя пыталась понять всю глубину чувств Лидии – и не могла. Это ведь не ее мужа угрожали завтра застрелить.
Жене пришлось самой поймать извозчика. Она усадила в экипаж Лидию и, чтобы расплатиться, буквально вынула у нее из кармана кошелек – та, казалось, утратила способность к осмысленным действиям. Лидия беспрерывно что-то шептала – словно бы молитву. Женя не помнила наизусть ни одной молитвы, даже "Отче наш". Сейчас она жалела об этом.
- Лидия Сергеевна, приободритесь, - прошептала она. – Лида! Вы должны быть мужественной!
- Легко вам… говорить, - прошептала Лидия, но замолчала.
Теперь она сидела с таким же отрешенным видом, но молча. Лишь иногда слабо всхлипывала.
Они приехали, и Женя помогла Лидии сойти.
"Только бы довести ее до дома, только бы уложить, - думала Женя. – Боже! Боже мой! Она же до утра рехнется!"
- Идемте, Лидочка.
Женя и замечала, и не замечала, что обращается к Лидии как к сестре или дорогой подруге – а той, казалось, было все равно.
Женя под руку довела Лидию до дома и помогла ей подняться по ступенькам. Та стояла, точно оглушенная, пока Женя стучалась в дверь квартиры.
Открыла Фрося.
- Фрося, это Лидия Сергеевна Морозова, жена господина Морозова, - быстро проговорила Женя, пока горничная ничего не спросила. – Она сегодня погостит у нас. Барин вернется только завтра.
Изумленная Фрося хотела что-то спросить, но Женя быстро прижала палец к губам. Фрося кивнула и молча пропустила хозяйку и гостью в дом.
- Лида, идемте, я помогу вам умыться и переодеться, - сказала Женя.
Лидия остановилась.
- Как вы…
Она, очевидно, только что вспомнила, что Женя и есть причина всех несчастий, свалившихся на ее мужа.
Женя серьезно и грустно покачала головой.
- Никто не виноват, Лида. Пожалуйста, идемте со мной.
Она ласково погладила Лидию по сгорбившимся плечам.
- Мы с вами пропахли лошадьми, нам нужно вымыться и сменить платье. Наверное, мое белье вам подойдет, если вы не побрезгуете его надеть.
У Лидии дернулся уголок губ.
- Да что вы такое говорите…
Конечно, в ее положении белье – пустяки; но мало ли…
Женя уступила ванную комнату гостье, а пока та отмывалась, вместе с Фросей подыскала для нее белье и халат.
Лидии не было так долго, что Женя уже испугалась, не решила ли та утопиться. Но наконец она вышла – такая же отрешенная, но все же немного более спокойная.
- Фрося, подай барыне чай, - велела Женя и отправилась мыться сама.
Пока она умывалась, Женя подыскивала в уме выражения, какими могла бы успокоить Лидию. Никаких подходящих изобрести не получалось.
Но это и не понадобилось. Выйдя из ванной, Женя обнаружила, что гостья спит.
Лидия расположилась у нее на диване, и, казалось, спала мирно, как дитя. Женя изумилась этому, а потом подумала, что, наверное, последовала реакция организма на чрезмерное волнение.
- Она как чаю выпила, так ее и разморило, барыня, - прошептала Фрося.
- Тихо, - прошептала в ответ Женя.
Женщины на цыпочках вышли.
Лидия проспала долго – Женя, когда наступила ночь, устроилась в кресле напротив нее, карауля момент ее пробуждения. Сама она испытывала странные чувства. Ей было очень страшно за Василия, но когда она смотрела на его жену, ее охватывало какое-то чувство фатализма… и гораздо больше Женя беспокоилась за ту, что была сейчас вверена ее заботам.
Лидия пробудилась где-то в пятом часу утра, и Женя тотчас проснулась тоже. Она быстро встала и подошла к гостье. Та смотрела на нее как-то жалко, точно ребенок, нуждающийся в утешении.
Женя села рядом и обняла Лидию за плечи.
- Лида, успокойтесь, моя дорогая, - сказала она. – Ничего еще даже не решено. Может быть, дуэли вовсе не будет.
- Будет! – вдруг истерично перебила ее Лидия. – Вы же знаете! О, зачем это все, зачем я вас слушаю!..
Она брезгливо оттолкнула свою утешительницу.
- Это все вы, вы!..
Лидия разрыдалась.
Женя ждала, зная, что эту бурю остается только перемолчать. Ей самой вдруг захотелось заплакать, упасть на колени и класть земные поклоны, чтобы отвратить беду от дорогого им обеим человека…
Но если она это сделает, Лидия точно сойдет с ума, ей немного осталось.
В скором времени Лидия затихла, вернувшись в то же внешне безразличное состояние, в каком она пребывала вчера. Женя ждала, тоже сохраняя внешнее спокойствие – но знала, что долго так не выдержит. Она украдкой посматривала на часы – стрелка их ползла так медленно…
И наконец, уже в половине десятого, раздался стук в дверь.
Обе вскочили.
- Лида, сидите, я открою! – крикнула Женя и бросилась в прихожую. Но дверь уже отворила Фрося, и в дом вошел…
Игорь.
Один.
- Дуэль состоится сегодня в десять утра, - устало проговорил он.
* Правило дуэльного кодекса, которое Игорь понимает неверно.
* Суд чести должен был состоять из трех лиц, из которых противники или секунданты избирали двоих, каждая сторона одного; те в свой черед избирали третье лицо, председателя.
Игорь уже тихо говорил о чем-то с братом, а Женя все сидела без движения. Ей казалось, что это она получила вызов на дуэль. К боли в разбитом теле прибавилась страшная душевная мука.
Василий! Василий может завтра умереть!..
Святой Василий, великий человек… Единственный мостик между потусторонним и посюсторонним…
Женя плохо осознавала, что в голове у нее всплывают такие трансцендентально-меркантильные соображения, когда подъезжала к братьям Морозовым. Василий выглядел совсем спокойным, только лицо его было таким отрешенным и белым, точно он уже не принадлежал этому миру.
- Вася!.. Василий! – тут же поправилась Женя; но на ее оговорку никто не обратил внимания. Мужчины посмотрели на нее. Игорь казался взволнованным гораздо больше брата.
- Женя, я предлагал брату выступить в качестве замены*, - как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил ей муж. – Я более опытный стрелок, чем Василий.
- Да что вы говорите! – воскликнула Женя.
Она почти ничего не понимала. Только что вознесенная на Олимп дворянской гордости, она слишком скоро познала горечь этого положения. Женщина, она оказалась свидетельницей жестокой борьбы мужчин, рафинированных, но оттого еще более непреклонных и беспощадных, чем неблагородные классы.
- Игорь, я дееспособен, - сказал брату Василий, все такой же белый и спокойный. – Твое предложение не годится. Разве я женщина или человек с физическим недостатком?
"Да! Да! – чуть не закричала Женя. – С огромным, бесценным физическим недостатком!"
- Но это не… - начала она снова, но тут же замолчала, зажав себе рот ладонями в кожаных перчатках, пропахших конским потом.
"Я только унижаю и расслабляю их, - подумала она. – Василий все равно не откажется от дуэли! Он слишком горд, Игорь был прав, так нельзя!.."
- Игорь, - дрожащим голосом прошептала Женя.
Игорь сейчас сам нуждался в утешении – но он понимал, что слабым женщинам в таком положении необходима намного большая поддержка. Старший Морозов подъехал к своей жене и положил ей руку на плечо. Женя хотела обняться с мужем, но вдруг покачнулась так, что чуть не упала с коня.
Она издала стон, ненавидя себя за то, что оттягивает на себя внимание в такой момент. Но ее бедное тело просто разламывалось.
Игорь спрыгнул с коня и подхватил жену на руки. Она вдруг поняла, что плачет – трясется от беззвучных рыданий, стискивая зубы от стыда за свою слабость; каждый всхлип отдавался болью в натруженные плечи, грудь, спину.
- О моя бедная Женя, - прошептал Игорь. – Какой я кретин!
- А как… ты…
Она давилась рыданиями. Как у этого мужчины получалось оставаться таким спокойным, когда его брат мог не увидеть завтрашнего вечера?
- Дай мне пощечину, чтобы я перестала!.. – потребовала Женя. Она сорвала бесполезные очки, залитые слезами.
- Что ты говоришь!..
Женя сама дала себе пощечину, и только тогда смогла взять себя в руки. Еще и Лидия, наверное, ревет, мрачно подумала она. Хороши помощницы в делах чести!
Она покосилась на Лидию и с облегчением увидела, что та тоже утирает слезы. Значит, Женя не одна такая слабачка.
- Игорь, ты, наверное, сейчас нужен Василию, - дрожащим голосом заявила Женя. – Поезжай с ним. Я отправлюсь домой. Слышишь?
Игорь несколько мгновений смотрел на нее так, точно хотел возразить. Потом улыбнулся.
- Умница. Хорошо, поезжай домой, я, наверное, вернусь поздно.
- Но ведь дуэль завтра в девять утра, - сказала Женя охрипшим голосом.
Василий покачал головой. Он по-прежнему сидел в седле, как и его жена.
- Нет, Евгения Романовна, завтра в девять только прибудут секунданты, - сказал "российский Юм". – Будут выяснены обстоятельства и причины вызова, а также назначен суд чести*. Может быть, оскорбление еще сочтут недостаточным.
Женино лицо просияло, но лицо Василия осталось бесстрастным.
И тут она поняла, как мучает его в такой важный момент - заставляет размениваться на мелочи, когда решается его судьба. Женя быстро отошла от Василия и приблизилась к лошади Лидии.
Сейчас Женины глаза были сухи, а губы сурово поджаты.
- Лидия Сергеевна, - позвала она безутешную жену, уже ощущавшую себя вдовой. – Лидия Сергеевна!..
Она дернула Лидию за юбку.
- А? Как вы смеете? – воскликнула Лидия, чуть не шарахнувшись от нее вместе со своей лошадью.
Женины губы дрожали, в лице не было ни кровинки – но она была полна решимости.
- Вот что, Лидия Сергеевна, я не намерена с вами миндальничать, - прошептала Женя. – Я предлагаю вам сейчас отправиться ко мне домой, чтобы мы с вами не отвлекали наших мужей от их мужского дела.
Лидия в ужасе смотрела на Женю со своего коня.
- Вы сумасшедшая, - прошептала она. – Чтобы я сейчас оставила мужа!
- Вы поедете со мной, или я утащу вас силой, - сказала Женя, дрожа от ярости на такую типично женскую реакцию. – Вы что, мадам, не понимаете, что Василий сейчас не должен видеть бабьих слез? Подтянитесь!..
- Вы… - сказала Лидия, но потом замолчала. Очевидно, страх за Василия был сильнее обиды.
- Игорь, ты слышал нас? – спросила Женя, подойдя к мужу. – Мы с Лидией сейчас поедем к нам домой. Я ее отвезу. А ты… поезжай с Василием, вы, наверное, должны быть сейчас вместе. Думаю, Василию нужно поупражняться в стрельбе, пока еще осталось время.
Игорь несколько мгновений не отвечал. Он оглядывал Женю с таким выражением, точно в эту минуту открыл ее для себя заново.
- Да, - сказал он наконец. – Ты права, Женя. Тогда не жди меня и сегодня ночью, я останусь с Василием.
Женя улыбнулась, несмотря на слезу, скатившуюся по щеке.
- Мы будем ждать вас и молиться за вас.
Она потянулась к мужу и приняла его поцелуй.
- До свидания, Василий, - четко сказала Женя, обратив взгляд на свою первую любовь.
Василий улыбнулся.
- Вы героическая женщина, Женя.
Он послал ей со своего коня воздушный поцелуй.
Минута была такая, что даже Лидия не ревновала. Но Лидия очнулась первая и подошла к Жене.
- Евгения… Романовна, так мы едем?
- Да, едем, - сказала Женя.
Она даже смогла улыбнуться Лидии.
- У вас есть деньги? Я, признаться, не при деньгах.
- Да, - отрешенно сказала Лидия.
Женя поняла, что та снова мысленно уходит от нее к мужу, и поспешила утянуть Лидию прочь, пока та опять не разрыдалась на глазах у Василия.
Женщины ушли под руку, как подруги. Женя спешила отойти от мужчин подальше, но Лидия шла медленно, тяжело, и все больше заваливалась на свою спутницу.
"Ах ты, несчастная…"
Женя пыталась понять всю глубину чувств Лидии – и не могла. Это ведь не ее мужа угрожали завтра застрелить.
Жене пришлось самой поймать извозчика. Она усадила в экипаж Лидию и, чтобы расплатиться, буквально вынула у нее из кармана кошелек – та, казалось, утратила способность к осмысленным действиям. Лидия беспрерывно что-то шептала – словно бы молитву. Женя не помнила наизусть ни одной молитвы, даже "Отче наш". Сейчас она жалела об этом.
- Лидия Сергеевна, приободритесь, - прошептала она. – Лида! Вы должны быть мужественной!
- Легко вам… говорить, - прошептала Лидия, но замолчала.
Теперь она сидела с таким же отрешенным видом, но молча. Лишь иногда слабо всхлипывала.
Они приехали, и Женя помогла Лидии сойти.
"Только бы довести ее до дома, только бы уложить, - думала Женя. – Боже! Боже мой! Она же до утра рехнется!"
- Идемте, Лидочка.
Женя и замечала, и не замечала, что обращается к Лидии как к сестре или дорогой подруге – а той, казалось, было все равно.
Женя под руку довела Лидию до дома и помогла ей подняться по ступенькам. Та стояла, точно оглушенная, пока Женя стучалась в дверь квартиры.
Открыла Фрося.
- Фрося, это Лидия Сергеевна Морозова, жена господина Морозова, - быстро проговорила Женя, пока горничная ничего не спросила. – Она сегодня погостит у нас. Барин вернется только завтра.
Изумленная Фрося хотела что-то спросить, но Женя быстро прижала палец к губам. Фрося кивнула и молча пропустила хозяйку и гостью в дом.
- Лида, идемте, я помогу вам умыться и переодеться, - сказала Женя.
Лидия остановилась.
- Как вы…
Она, очевидно, только что вспомнила, что Женя и есть причина всех несчастий, свалившихся на ее мужа.
Женя серьезно и грустно покачала головой.
- Никто не виноват, Лида. Пожалуйста, идемте со мной.
Она ласково погладила Лидию по сгорбившимся плечам.
- Мы с вами пропахли лошадьми, нам нужно вымыться и сменить платье. Наверное, мое белье вам подойдет, если вы не побрезгуете его надеть.
У Лидии дернулся уголок губ.
- Да что вы такое говорите…
Конечно, в ее положении белье – пустяки; но мало ли…
Женя уступила ванную комнату гостье, а пока та отмывалась, вместе с Фросей подыскала для нее белье и халат.
Лидии не было так долго, что Женя уже испугалась, не решила ли та утопиться. Но наконец она вышла – такая же отрешенная, но все же немного более спокойная.
- Фрося, подай барыне чай, - велела Женя и отправилась мыться сама.
Пока она умывалась, Женя подыскивала в уме выражения, какими могла бы успокоить Лидию. Никаких подходящих изобрести не получалось.
Но это и не понадобилось. Выйдя из ванной, Женя обнаружила, что гостья спит.
Лидия расположилась у нее на диване, и, казалось, спала мирно, как дитя. Женя изумилась этому, а потом подумала, что, наверное, последовала реакция организма на чрезмерное волнение.
- Она как чаю выпила, так ее и разморило, барыня, - прошептала Фрося.
- Тихо, - прошептала в ответ Женя.
Женщины на цыпочках вышли.
Лидия проспала долго – Женя, когда наступила ночь, устроилась в кресле напротив нее, карауля момент ее пробуждения. Сама она испытывала странные чувства. Ей было очень страшно за Василия, но когда она смотрела на его жену, ее охватывало какое-то чувство фатализма… и гораздо больше Женя беспокоилась за ту, что была сейчас вверена ее заботам.
Лидия пробудилась где-то в пятом часу утра, и Женя тотчас проснулась тоже. Она быстро встала и подошла к гостье. Та смотрела на нее как-то жалко, точно ребенок, нуждающийся в утешении.
Женя села рядом и обняла Лидию за плечи.
- Лида, успокойтесь, моя дорогая, - сказала она. – Ничего еще даже не решено. Может быть, дуэли вовсе не будет.
- Будет! – вдруг истерично перебила ее Лидия. – Вы же знаете! О, зачем это все, зачем я вас слушаю!..
Она брезгливо оттолкнула свою утешительницу.
- Это все вы, вы!..
Лидия разрыдалась.
Женя ждала, зная, что эту бурю остается только перемолчать. Ей самой вдруг захотелось заплакать, упасть на колени и класть земные поклоны, чтобы отвратить беду от дорогого им обеим человека…
Но если она это сделает, Лидия точно сойдет с ума, ей немного осталось.
В скором времени Лидия затихла, вернувшись в то же внешне безразличное состояние, в каком она пребывала вчера. Женя ждала, тоже сохраняя внешнее спокойствие – но знала, что долго так не выдержит. Она украдкой посматривала на часы – стрелка их ползла так медленно…
И наконец, уже в половине десятого, раздался стук в дверь.
Обе вскочили.
- Лида, сидите, я открою! – крикнула Женя и бросилась в прихожую. Но дверь уже отворила Фрося, и в дом вошел…
Игорь.
Один.
- Дуэль состоится сегодня в десять утра, - устало проговорил он.
* Правило дуэльного кодекса, которое Игорь понимает неверно.
* Суд чести должен был состоять из трех лиц, из которых противники или секунданты избирали двоих, каждая сторона одного; те в свой черед избирали третье лицо, председателя.
Глава 43
Василию осталось совсем немного времени на подготовку к поединку, но на колебания он энергии не тратил. Василий с того самого момента, как получил вызов, знал, что примет его.
Почему?
Внутри себя молодой человек понимал это, хотя и не выражал словами. Где-то глубоко в душе его ожило стремление к смерти, как к последнему порогу, к последнему врагу. Достоевское "отрицание смерти жизнью"…
Конечно, Василий жаждал жизни, жаждал победить. Он не вправе был оставить вдовой Лидию.
И поэтому загнал губительные порывания поглубже.
Морозовы почти сразу разделились, вопреки уверенности Жени и Лидии. Отправившись домой, Василий сразу лег спать, не тратя времени ни на что более; его сморил крепкий, подобный смерти сон. Игорь же отправился разыскивать секундантов для брата.
Встал Василий очень рано – почти в тот же час, что и сходящая с ума от страха за него жена. Но Василий был гораздо спокойнее ее и, несмотря на свое положение, ощущал себя выспавшимся и бодрым. Молодой человек успел тщательно совершить туалет и позавтракать. Он выпил крепкого кофе и почувствовал себя почти полностью готовым встретить свою судьбу.
В шестом часу утра Игорь приехал к брату домой в сопровождении двух их надежных общих знакомых – тоже дворянского происхождения. Секунданты остались дежурить на месте, а Василий в сопровождении Игоря отправился в тир, чтобы посвятить оставшееся время тренировке. Василий был неплохим стрелком, но с графом Шуваловым тягаться не мог - Василий не мог бы сказать, откуда он знает, каков на деле его противник, но инстинкт говорил ему, что шансов остаться в живых у него значительно меньше, чем у графа. Вероятно, это была не первая и даже не вторая дуэль его сиятельства.
Что же, часто исход таких поединков решает случай, а не меткость…
До восьми часов Василий стрелял, почти не замечая ободряющих слов Игоря, хотя тот, из чувства такта, редко отвлекал на себя внимание. Он просто надеялся укрепить дух брата своим присутствием.
После тренировки братья Морозовы вернулись домой, чтобы секунданты графа и их представители застали их на месте.
Эти господа, значительно более важные, чем Морозовы и их свидетели*, явились точно в назначенное время, секунда в секунду. С предельною вежливостью и корректностью, доходящими до презрения, высокие особы передали Василию вызов на дуэль от имени графа Шувалова и разъяснили его причины. Очевидно, от него ожидали трусости и капитуляции перед сиятельным именем. Граф Петр Шувалов был широко известен не только как аристократ, богач и очень влиятельный человек, а еще и как первоклассный стрелок.
Василий не стал даже вступать в споры. Вызов был принят немедленно.
Согласно правилам, суду чести надлежало установить тяжесть оскорбления и законность проведения поединка – но не последовало даже разбирательства, и суд чести оказался не нужен. Василий не желал унижать себя оправданиями, хотя лучше кого-либо другого понимал, что является не оскорбителем, а оскорбленной стороной…
Еще и поэтому он был твердо намерен сойтись на дуэли с графом.
Граф предоставил своим свидетелям один из собственных экипажей, и Василию было предложено поехать на назначенное место с ними. Он отклонил это оскорбительно-вежливое предложение и вместе с братом и своими секундантами взял извозчика. Игорь был намерен оставаться с ним до самого конца...
Однако через небольшое время Василий вдруг потребовал, чтобы брат оставил его.
"Мне тяжело сейчас видеть тебя", - сказал он Игорю.
Тот не стал допытываться – почему.
Обнять брата Игорь не посмел, чтобы не нарушить его душевное равновесие. Только улыбнулся Василию, крепко сжав ему руку обеими руками. Несколько мгновений братья Морозовы смотрели друг другу в глаза.
Потом Игорь сошел на землю...
Он уносил с собою последнее впечатление от Василия – темные глаза, казалось, видевшие уже не его, а загробный мир из романа Евгении Прозоровой.
На пустыре, выбранном графом для поединка, уже ждал врач и экипаж самого графа. Когда пролетка Василия остановилась, он спрыгнул с подножки раньше, чем его секунданты и секунданты противника. Молодой человек оправил свой темный пиджак, ненакрахмаленную белую рубашку. Он не прибегал ни к каким уловкам, которые могли бы задержать пулю графа.
Сам Петр Александрович Шувалов прогуливался около своей кареты, заложив руки за спину. Оружие обоих, как предписывали правила, было у секундантов.
Увидев Василия, граф орлиным взором впился в его лицо. Однако не проявил никакой несдержанности, не позволив себе ни насмешек, ни оскорблений.
Василий коротко поклонился, и граф, также без единого слова, кивнул в ответ. Теперь Василий увидел на лице его тень улыбки, и легко разгадал, чему тот улыбается. Молодой человек улыбнулся тоже.
Он поднял голову и посмотрел на небо, сдвинув брови. По светло-голубому небу проплывали пуховые облачка, сквозь которые проглядывало солнце… как будто подмигивало медиуму. Василию было отчего-то легко.
"Где я буду… когда он выстрелит?"
Он отвел глаза от отрадной картины и прямо посмотрел на своего врага. Или друга?
Теперь Василий сосредоточился на графе и на поединке. Это далось ему так же легко, как только что – единение с небом. Василий чувствовал покалывание в пальцах и жар в груди и голове, иногда сменявшийся холодом. Никогда он не был более готов к сражению.
Один из секундантов графа – Василий так и не запомнил его имени – вдруг подошел к нему и быстро и бесцеремонно осмотрел, проведя рукой по его рубашке. Василий вздрогнул, на мгновение отвлекшись и почувствовав себя оскорбленным, а потом вспомнил, что это проверка его честности.
- Я не трус, сударь, - спокойно сказал Василий проверяющему.
Тот изумленно посмотрел на него; потом молча поклонился.
Василий стоял прямо и смотрел на графа.
Ничего, кроме графа и голоса руководителя дуэли, больше не существовало.
Василий краем глаза видел, как секунданты заряжают их пистолеты. Все это имело к нему самое непосредственное отношение; но воспринимал он действия помощников так, точно они происходили на луне. Вот его секундант - офицер, знакомый Игоря – направился к нему. Имени этого человека Василий сейчас тоже не помнил.
- Ваш пистолет, Василий Исаевич.
Василий удивленно улыбнулся, глядя в торжественно-мрачное лицо секунданта. Этот человек тоже, очевидно, знал его по газетам. Сожалел ли он о том, что сейчас произойдет?
- Удачи, - сказал офицер и отвел глаза.
Василий взял холодный пистолет и опустил руку. Оружие удобно легло в нее. Он выпрямил спину и уставился в застывшие, словно уже мертвые, зеленые глаза графа Шувалова.
Сам себе Василий напоминал сейчас разящую стрелу, которую вот-вот выпустят из лука.
- Идти к барьеру, господа! Стрелять по команде! – громко прозвучал голос руководителя.
Василий вздрогнул. Сейчас? Уже?
Он пошел, не чувствуя ног. Руку с оружием поднимать еще запрещалось. Краем сознания Василий отсчитывал шаги, но потом перестал. Все равно их остановят и разведут на нужное расстояние – пятнадцать шагов, минимальное расстояние для поединка на пистолетах...
Они сошлись с графом вплотную, потом одновременно отступили на шаг. Василий уловил движение противника, делающего формальный поклон, и поклонился в ответ. Спина была словно чужая.
Под пристальным взглядом руководителя противники повернулись друг к другу спиной и сделали каждый по семь шагов.
- Стой! – скомандовали им. – Повернуться и стрелять по команде!
Уже второй раз это повторяли, словно Василий или граф могли забыть главнейшее условие. А почему бы и нет?
Василий повернулся. "По команде "раз" вскинуть руку. По команде "раз" вскинуть руку", - звучало у него в голове, как метроном.
- Раз!
Василий начал поднимать руку – вернее, она стала подниматься словно бы сама, без всякого его участия, плавным, выверенным движением. Ему казалось, что все происходит очень медленно, тогда как на самом деле это заняло не более секунды, установленного промежутка между командами руководителя.
- Два!
"Три" было сигналом к прекращению дуэли. Рука Василия завершила движение, и его пистолет уставился точно в середину высокого графского лба.
И вслед за этим грохнули два выстрела.
Василий Морозов упал на землю и остался лежать без движения.
Несколько мгновений в воздухе висел отзвук выстрелов, и более никаких звуков. Но наконец потрясенная тишина развеялась.
Граф Шувалов, морщась и держась за плечо, сделал несколько шагов к поверженному.
- Мертв? – спросил он.
Офицер, секундант Василия, быстро подошел к нему. Даже близко наклоняться не пришлось, чтобы увидеть рану посреди лба и открытые неподвижные глаза. Офицер распрямился и посмотрел на графа; лицо его исказилось отвращением и горем.
- Вы сами не понимаете, кого вы убили, - проговорил секундант Василия Морозова.
Граф, кривясь, ощупывал плечо. – Доктора! – крикнул он.
* Здесь: секунданты.
Василию осталось совсем немного времени на подготовку к поединку, но на колебания он энергии не тратил. Василий с того самого момента, как получил вызов, знал, что примет его.
Почему?
Внутри себя молодой человек понимал это, хотя и не выражал словами. Где-то глубоко в душе его ожило стремление к смерти, как к последнему порогу, к последнему врагу. Достоевское "отрицание смерти жизнью"…
Конечно, Василий жаждал жизни, жаждал победить. Он не вправе был оставить вдовой Лидию.
И поэтому загнал губительные порывания поглубже.
Морозовы почти сразу разделились, вопреки уверенности Жени и Лидии. Отправившись домой, Василий сразу лег спать, не тратя времени ни на что более; его сморил крепкий, подобный смерти сон. Игорь же отправился разыскивать секундантов для брата.
Встал Василий очень рано – почти в тот же час, что и сходящая с ума от страха за него жена. Но Василий был гораздо спокойнее ее и, несмотря на свое положение, ощущал себя выспавшимся и бодрым. Молодой человек успел тщательно совершить туалет и позавтракать. Он выпил крепкого кофе и почувствовал себя почти полностью готовым встретить свою судьбу.
В шестом часу утра Игорь приехал к брату домой в сопровождении двух их надежных общих знакомых – тоже дворянского происхождения. Секунданты остались дежурить на месте, а Василий в сопровождении Игоря отправился в тир, чтобы посвятить оставшееся время тренировке. Василий был неплохим стрелком, но с графом Шуваловым тягаться не мог - Василий не мог бы сказать, откуда он знает, каков на деле его противник, но инстинкт говорил ему, что шансов остаться в живых у него значительно меньше, чем у графа. Вероятно, это была не первая и даже не вторая дуэль его сиятельства.
Что же, часто исход таких поединков решает случай, а не меткость…
До восьми часов Василий стрелял, почти не замечая ободряющих слов Игоря, хотя тот, из чувства такта, редко отвлекал на себя внимание. Он просто надеялся укрепить дух брата своим присутствием.
После тренировки братья Морозовы вернулись домой, чтобы секунданты графа и их представители застали их на месте.
Эти господа, значительно более важные, чем Морозовы и их свидетели*, явились точно в назначенное время, секунда в секунду. С предельною вежливостью и корректностью, доходящими до презрения, высокие особы передали Василию вызов на дуэль от имени графа Шувалова и разъяснили его причины. Очевидно, от него ожидали трусости и капитуляции перед сиятельным именем. Граф Петр Шувалов был широко известен не только как аристократ, богач и очень влиятельный человек, а еще и как первоклассный стрелок.
Василий не стал даже вступать в споры. Вызов был принят немедленно.
Согласно правилам, суду чести надлежало установить тяжесть оскорбления и законность проведения поединка – но не последовало даже разбирательства, и суд чести оказался не нужен. Василий не желал унижать себя оправданиями, хотя лучше кого-либо другого понимал, что является не оскорбителем, а оскорбленной стороной…
Еще и поэтому он был твердо намерен сойтись на дуэли с графом.
Граф предоставил своим свидетелям один из собственных экипажей, и Василию было предложено поехать на назначенное место с ними. Он отклонил это оскорбительно-вежливое предложение и вместе с братом и своими секундантами взял извозчика. Игорь был намерен оставаться с ним до самого конца...
Однако через небольшое время Василий вдруг потребовал, чтобы брат оставил его.
"Мне тяжело сейчас видеть тебя", - сказал он Игорю.
Тот не стал допытываться – почему.
Обнять брата Игорь не посмел, чтобы не нарушить его душевное равновесие. Только улыбнулся Василию, крепко сжав ему руку обеими руками. Несколько мгновений братья Морозовы смотрели друг другу в глаза.
Потом Игорь сошел на землю...
Он уносил с собою последнее впечатление от Василия – темные глаза, казалось, видевшие уже не его, а загробный мир из романа Евгении Прозоровой.
На пустыре, выбранном графом для поединка, уже ждал врач и экипаж самого графа. Когда пролетка Василия остановилась, он спрыгнул с подножки раньше, чем его секунданты и секунданты противника. Молодой человек оправил свой темный пиджак, ненакрахмаленную белую рубашку. Он не прибегал ни к каким уловкам, которые могли бы задержать пулю графа.
Сам Петр Александрович Шувалов прогуливался около своей кареты, заложив руки за спину. Оружие обоих, как предписывали правила, было у секундантов.
Увидев Василия, граф орлиным взором впился в его лицо. Однако не проявил никакой несдержанности, не позволив себе ни насмешек, ни оскорблений.
Василий коротко поклонился, и граф, также без единого слова, кивнул в ответ. Теперь Василий увидел на лице его тень улыбки, и легко разгадал, чему тот улыбается. Молодой человек улыбнулся тоже.
Он поднял голову и посмотрел на небо, сдвинув брови. По светло-голубому небу проплывали пуховые облачка, сквозь которые проглядывало солнце… как будто подмигивало медиуму. Василию было отчего-то легко.
"Где я буду… когда он выстрелит?"
Он отвел глаза от отрадной картины и прямо посмотрел на своего врага. Или друга?
Теперь Василий сосредоточился на графе и на поединке. Это далось ему так же легко, как только что – единение с небом. Василий чувствовал покалывание в пальцах и жар в груди и голове, иногда сменявшийся холодом. Никогда он не был более готов к сражению.
Один из секундантов графа – Василий так и не запомнил его имени – вдруг подошел к нему и быстро и бесцеремонно осмотрел, проведя рукой по его рубашке. Василий вздрогнул, на мгновение отвлекшись и почувствовав себя оскорбленным, а потом вспомнил, что это проверка его честности.
- Я не трус, сударь, - спокойно сказал Василий проверяющему.
Тот изумленно посмотрел на него; потом молча поклонился.
Василий стоял прямо и смотрел на графа.
Ничего, кроме графа и голоса руководителя дуэли, больше не существовало.
Василий краем глаза видел, как секунданты заряжают их пистолеты. Все это имело к нему самое непосредственное отношение; но воспринимал он действия помощников так, точно они происходили на луне. Вот его секундант - офицер, знакомый Игоря – направился к нему. Имени этого человека Василий сейчас тоже не помнил.
- Ваш пистолет, Василий Исаевич.
Василий удивленно улыбнулся, глядя в торжественно-мрачное лицо секунданта. Этот человек тоже, очевидно, знал его по газетам. Сожалел ли он о том, что сейчас произойдет?
- Удачи, - сказал офицер и отвел глаза.
Василий взял холодный пистолет и опустил руку. Оружие удобно легло в нее. Он выпрямил спину и уставился в застывшие, словно уже мертвые, зеленые глаза графа Шувалова.
Сам себе Василий напоминал сейчас разящую стрелу, которую вот-вот выпустят из лука.
- Идти к барьеру, господа! Стрелять по команде! – громко прозвучал голос руководителя.
Василий вздрогнул. Сейчас? Уже?
Он пошел, не чувствуя ног. Руку с оружием поднимать еще запрещалось. Краем сознания Василий отсчитывал шаги, но потом перестал. Все равно их остановят и разведут на нужное расстояние – пятнадцать шагов, минимальное расстояние для поединка на пистолетах...
Они сошлись с графом вплотную, потом одновременно отступили на шаг. Василий уловил движение противника, делающего формальный поклон, и поклонился в ответ. Спина была словно чужая.
Под пристальным взглядом руководителя противники повернулись друг к другу спиной и сделали каждый по семь шагов.
- Стой! – скомандовали им. – Повернуться и стрелять по команде!
Уже второй раз это повторяли, словно Василий или граф могли забыть главнейшее условие. А почему бы и нет?
Василий повернулся. "По команде "раз" вскинуть руку. По команде "раз" вскинуть руку", - звучало у него в голове, как метроном.
- Раз!
Василий начал поднимать руку – вернее, она стала подниматься словно бы сама, без всякого его участия, плавным, выверенным движением. Ему казалось, что все происходит очень медленно, тогда как на самом деле это заняло не более секунды, установленного промежутка между командами руководителя.
- Два!
"Три" было сигналом к прекращению дуэли. Рука Василия завершила движение, и его пистолет уставился точно в середину высокого графского лба.
И вслед за этим грохнули два выстрела.
Василий Морозов упал на землю и остался лежать без движения.
Несколько мгновений в воздухе висел отзвук выстрелов, и более никаких звуков. Но наконец потрясенная тишина развеялась.
Граф Шувалов, морщась и держась за плечо, сделал несколько шагов к поверженному.
- Мертв? – спросил он.
Офицер, секундант Василия, быстро подошел к нему. Даже близко наклоняться не пришлось, чтобы увидеть рану посреди лба и открытые неподвижные глаза. Офицер распрямился и посмотрел на графа; лицо его исказилось отвращением и горем.
- Вы сами не понимаете, кого вы убили, - проговорил секундант Василия Морозова.
Граф, кривясь, ощупывал плечо. – Доктора! – крикнул он.
* Здесь: секунданты.
Глава 44
Игорь, Лидия и Женя сидели рядом на диване и ждали. Вернее, это Игорь и Женя сидели, а Лидия полулежала грудью на спинке дивана, как будто в обмороке или после тяжкого ранения. Время от времени она содрогалась, всхлипывая сквозь зубы, как от боли. Никто не смел ее тревожить.
Игорь поглаживал пальцы жены. Женина рука лежала в его ладони, и она чувствовала, что если бы не близость и поддержка мужа, она могла бы сейчас так же лежать, рыдая и терзаясь душою и телом за дорогого Василия.
- Нас тотчас же известят об исходе. Я просил наших секундантов, - прошептал Игорь жене.
Конечно, он понимал, отчего Женя так мучается, и, наверное, не только сам страдал за брата, но и ревновал, даже в такую минуту. Однако поделать ничего не мог. Он знал, что берет за себя женщину не с девственной душой…
Женя смотрела на часы, висевшие над дверью. Они громко, механически тикали, а Женя думала, что это бездушное устройство, возможно, отсчитывает последние минуты жизни Василия. Женя, наверное, ближе всех была к пониманию мотивов своего бывшего возлюбленного… он не только отстаивал сегодня свою честь – он бросал вызов смерти.
А если он проиграет этот бой? Если прав был Миша Кацман, не верующий в душу?..
- Десять пятнадцать, - проговорил Игорь, также не отрывавший взгляда от циферблата.
- Игорь!.. – воскликнула Женя, метнув взгляд на Лидию. Та вскинулась, как будто под ней развернулась диванная пружина, и застонала, биясь головой о скрещенные на спинке руки.
- Вася! Боже мой!..
- Лидочка, перестаньте, - Женя быстро подсела к ней и попыталась обнять. – Вот увидите: все будет хорошо…
Лидия громко зарыдала и упала головой ей на колени. Женя начала гладить свою бывшую соперницу по встрепанным волосам; рука ее дрожала, она едва могла сидеть и нормально воспринимать окружающее. Женя попыталась вспомнить слова хотя бы одной молитвы, но при первой такой попытке все слова скользнули в стороны, как ящерицы…
Потом Женя ощутила, как ее за плечи обняла сильная рука Игоря, и с облегчением припала к нему; Лидия все еще лежала на коленях у нее. Они напоминали сейчас какую-то траурную скульптурную группу или живую картину.
И тут раздался громкий стук в дверь, три раздельных громких удара. Василий никогда так не стучался.
Лидия ахнула и взвилась; Женя схватила ее в охапку.
- Сидите! Ради бога!..
- Пустите, пустите меня!..
Игорь метнулся мимо них в прихожую. Лидия забилась в руках своей конфидантки, удерживавшей ее на месте. Женя сама не понимала, отчего так вцепилась в жену Василия и не пускает ее, но, казалось, только это мускульное усилие давало им обеим не сойти с ума…
Раздался громкий стук сапог. Женщины обернулись.
- Сударыни?
Стоявший на пороге гостиной офицер, державший шапку в руках, прищелкнул каблуками и склонил голову.
- Mesdames, с величайшим прискорбием должен вам сообщить…
- О боже, - прошептала Женя, отшатываясь от Лидии и зажимая руками рот. Она это знала, предчувствовала, но только в эту минуту ее начало заполнять осознание…
- О боже!.. – крикнула Лидия и подстреленной птицей упала на спинку дивана. Она зарыдала, терзая свои волосы.
Игорь отправился за телом брата; он же начал организацию похорон. Лидию, рвавшуюся с ним, силой удержали Женя и Фрося. Лидия была в таком состоянии, что, казалось, ей грозит помешательство – и ей нельзя было сейчас видеть мужа; вернее сказать, как чувствовала Женя, Лидии следовало как можно меньше видеть его тело до погребения, чтобы сохранить рассудок.
Женя сама едва держалась – и только забота сильной крестьянки Фроси помогала ей бодриться. А еще забота о Лидии. Если бы Жене не приходилось уговаривать и успокаивать эту вдову, она сама переживала бы случившееся еще тяжелее…
Или нет?
Жене некогда было разбираться в собственных чувствах.
Вскоре в дверь опять постучали. Это оказался вернувшийся Игорь.
- Так скоро, - прошептала Женя.
Но тут с криком: "Васенька!.." вскочила с дивана Лидия и выбежала из гостиной. Женя бросилась было за ней, но остановилась. Вдруг она почувствовала, что не может глядеть на тело Василия. Она была виновата!
Она была так виновата перед ним!
- О боже, Васенька, милый, - прошептала Женя, держась за голову и раскачиваясь. – Прости меня! Это все я!
- Полноте, Евгения Романовна, - прошептала Фрося, подсев к ней. Она стала гладить барыню по волосам, как недавно Женя утешала Лидию, и Женя так же разрыдалась.
Спустя какое-то время – Женя не замечала течения времени – дверь открылась, и вошли Игорь и Лидия. Вошли в мертвом молчании.
Женя, затаив дыхание, отцепила от себя руки Фроси и встала. Она сжала руки, не решаясь двинуться навстречу брату и вдове своей жертвы.
Лидия вошла первой, опустив глаза, бледная и, казалось, равнодушная. Как могильный камень. Только на щеках ее высыхали дорожки слез.
Игорь шел позади, с таким же скорбным видом. Казалось, однако, что он больше озабочен состоянием вдовы, чем своим горем; он сочувственно посматривал на нее и иногда порывался дотронуться до ее плеча, но не смел. Лидия же была ко всему безучастна.
Она подошла к Жене, процокав каблучками по паркету.
"Куда она идет в грязной обуви", - совершенно не к месту подумала Женя. Это она мысленно защищалась от Лидии. Женя чувствовала, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Вдова подняла голову и уставилась в глаза Жене.
- Вы авантюристка и совершенно безнравственная женщина, - прошептала Лидия. Казалось, она не может поднять голос: может быть, осипла от слез. – Вы, и только вы, виновны в смерти моего мужа. Слышите?
- Лидия Сергеевна, - тут Игорь не выдержал и шагнул к ним, словно стремясь разнять женщин, но остановился. – Лида, вы несправедливы! – воскликнул он.
Лидия быстро обернулась к нему.
- Вы не знаете, какова ваша жена! – вдруг воскликнула она. – Это Евгения Романовна подбила Василия на самоубийство!
Женя обомлела. Игорь тоже.
- Лида, что вы говорите! – воскликнул он.
- Да, да!.. – продолжала Лидия. – Теперь вы никуда от этого не денетесь, Евгения Романовна!
Она обернулась к Жене, тяжело дыша.
- Это из-за вашей жалкой литературной поделки, - проговорила Лидия, тщательно артикулируя. – Это из-за того, что вы свели его с ума и заставили поверить в ваши выдумки! В возможность чего-то…
Она махнула рукой, точно указывая в беспредельность, и эта рука тут же упала.
"А она все-таки атеистка", - подумала Женя.
Смысл слов Лидии доходил до нее с трудом.
- Но ведь, Лида, это сделал граф, - прошептала Женя. – Василий… умер на дуэли! Он получил вызов и обязан был его принять, как дворянин!
Лидия засмеялась.
- Я вас ненавижу, - проговорила она, все еще смеясь. – Ненавижу! И буду ненавидеть, пока не умру! Вы убийца!
Игорь быстро подошел к Жене и обнял ее за плечи, крепко прижав жену к себе. Это был рыцарь.
- Лидия Сергеевна, тогда уж вините и меня, - сказал он. – Это я вчера предложил Жене прокатиться верхом!
- Вас я тоже виню, Игорь Исаевич, - с уничтожающей улыбкой перебила Лидия. – Не бойтесь! Вы также сыграли свою роль в этом деле! Вася ополоумел из-за этой особы, - тут она ткнула пальцем в Женю, - еще и из-за того, что вы дразнили моего мужа этой женщиной, как осла морковкой!
- Василий не осел, как вы смеете! – не выдержала Женя.
"То есть не был ослом…"
Лидия опять приблизилась к ней вплотную.
- Это вы подставили его. Вы поставили на карту его жизнь, играя со смертью, - прошептала вдова. – Если вы этого не понимаете, вы еще ниже, чем я думала.
Женя нагнула голову, но глаз не отвела.
- Лидия Сергеевна, - тихо сказала она. – Мы все играем с этой разлучницей, ставя на карту наши жизни! Все время!
Лидия молчала, изучая ее лицо.
Жене вдруг показалось, что та словно бы растеряна, как будто на какой-то миг сдала позиции.
- И мы должны победить, Лида, - сказала Женя в нестерпимой тишине.
Игорь, Лидия и Женя сидели рядом на диване и ждали. Вернее, это Игорь и Женя сидели, а Лидия полулежала грудью на спинке дивана, как будто в обмороке или после тяжкого ранения. Время от времени она содрогалась, всхлипывая сквозь зубы, как от боли. Никто не смел ее тревожить.
Игорь поглаживал пальцы жены. Женина рука лежала в его ладони, и она чувствовала, что если бы не близость и поддержка мужа, она могла бы сейчас так же лежать, рыдая и терзаясь душою и телом за дорогого Василия.
- Нас тотчас же известят об исходе. Я просил наших секундантов, - прошептал Игорь жене.
Конечно, он понимал, отчего Женя так мучается, и, наверное, не только сам страдал за брата, но и ревновал, даже в такую минуту. Однако поделать ничего не мог. Он знал, что берет за себя женщину не с девственной душой…
Женя смотрела на часы, висевшие над дверью. Они громко, механически тикали, а Женя думала, что это бездушное устройство, возможно, отсчитывает последние минуты жизни Василия. Женя, наверное, ближе всех была к пониманию мотивов своего бывшего возлюбленного… он не только отстаивал сегодня свою честь – он бросал вызов смерти.
А если он проиграет этот бой? Если прав был Миша Кацман, не верующий в душу?..
- Десять пятнадцать, - проговорил Игорь, также не отрывавший взгляда от циферблата.
- Игорь!.. – воскликнула Женя, метнув взгляд на Лидию. Та вскинулась, как будто под ней развернулась диванная пружина, и застонала, биясь головой о скрещенные на спинке руки.
- Вася! Боже мой!..
- Лидочка, перестаньте, - Женя быстро подсела к ней и попыталась обнять. – Вот увидите: все будет хорошо…
Лидия громко зарыдала и упала головой ей на колени. Женя начала гладить свою бывшую соперницу по встрепанным волосам; рука ее дрожала, она едва могла сидеть и нормально воспринимать окружающее. Женя попыталась вспомнить слова хотя бы одной молитвы, но при первой такой попытке все слова скользнули в стороны, как ящерицы…
Потом Женя ощутила, как ее за плечи обняла сильная рука Игоря, и с облегчением припала к нему; Лидия все еще лежала на коленях у нее. Они напоминали сейчас какую-то траурную скульптурную группу или живую картину.
И тут раздался громкий стук в дверь, три раздельных громких удара. Василий никогда так не стучался.
Лидия ахнула и взвилась; Женя схватила ее в охапку.
- Сидите! Ради бога!..
- Пустите, пустите меня!..
Игорь метнулся мимо них в прихожую. Лидия забилась в руках своей конфидантки, удерживавшей ее на месте. Женя сама не понимала, отчего так вцепилась в жену Василия и не пускает ее, но, казалось, только это мускульное усилие давало им обеим не сойти с ума…
Раздался громкий стук сапог. Женщины обернулись.
- Сударыни?
Стоявший на пороге гостиной офицер, державший шапку в руках, прищелкнул каблуками и склонил голову.
- Mesdames, с величайшим прискорбием должен вам сообщить…
- О боже, - прошептала Женя, отшатываясь от Лидии и зажимая руками рот. Она это знала, предчувствовала, но только в эту минуту ее начало заполнять осознание…
- О боже!.. – крикнула Лидия и подстреленной птицей упала на спинку дивана. Она зарыдала, терзая свои волосы.
Игорь отправился за телом брата; он же начал организацию похорон. Лидию, рвавшуюся с ним, силой удержали Женя и Фрося. Лидия была в таком состоянии, что, казалось, ей грозит помешательство – и ей нельзя было сейчас видеть мужа; вернее сказать, как чувствовала Женя, Лидии следовало как можно меньше видеть его тело до погребения, чтобы сохранить рассудок.
Женя сама едва держалась – и только забота сильной крестьянки Фроси помогала ей бодриться. А еще забота о Лидии. Если бы Жене не приходилось уговаривать и успокаивать эту вдову, она сама переживала бы случившееся еще тяжелее…
Или нет?
Жене некогда было разбираться в собственных чувствах.
Вскоре в дверь опять постучали. Это оказался вернувшийся Игорь.
- Так скоро, - прошептала Женя.
Но тут с криком: "Васенька!.." вскочила с дивана Лидия и выбежала из гостиной. Женя бросилась было за ней, но остановилась. Вдруг она почувствовала, что не может глядеть на тело Василия. Она была виновата!
Она была так виновата перед ним!
- О боже, Васенька, милый, - прошептала Женя, держась за голову и раскачиваясь. – Прости меня! Это все я!
- Полноте, Евгения Романовна, - прошептала Фрося, подсев к ней. Она стала гладить барыню по волосам, как недавно Женя утешала Лидию, и Женя так же разрыдалась.
Спустя какое-то время – Женя не замечала течения времени – дверь открылась, и вошли Игорь и Лидия. Вошли в мертвом молчании.
Женя, затаив дыхание, отцепила от себя руки Фроси и встала. Она сжала руки, не решаясь двинуться навстречу брату и вдове своей жертвы.
Лидия вошла первой, опустив глаза, бледная и, казалось, равнодушная. Как могильный камень. Только на щеках ее высыхали дорожки слез.
Игорь шел позади, с таким же скорбным видом. Казалось, однако, что он больше озабочен состоянием вдовы, чем своим горем; он сочувственно посматривал на нее и иногда порывался дотронуться до ее плеча, но не смел. Лидия же была ко всему безучастна.
Она подошла к Жене, процокав каблучками по паркету.
"Куда она идет в грязной обуви", - совершенно не к месту подумала Женя. Это она мысленно защищалась от Лидии. Женя чувствовала, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Вдова подняла голову и уставилась в глаза Жене.
- Вы авантюристка и совершенно безнравственная женщина, - прошептала Лидия. Казалось, она не может поднять голос: может быть, осипла от слез. – Вы, и только вы, виновны в смерти моего мужа. Слышите?
- Лидия Сергеевна, - тут Игорь не выдержал и шагнул к ним, словно стремясь разнять женщин, но остановился. – Лида, вы несправедливы! – воскликнул он.
Лидия быстро обернулась к нему.
- Вы не знаете, какова ваша жена! – вдруг воскликнула она. – Это Евгения Романовна подбила Василия на самоубийство!
Женя обомлела. Игорь тоже.
- Лида, что вы говорите! – воскликнул он.
- Да, да!.. – продолжала Лидия. – Теперь вы никуда от этого не денетесь, Евгения Романовна!
Она обернулась к Жене, тяжело дыша.
- Это из-за вашей жалкой литературной поделки, - проговорила Лидия, тщательно артикулируя. – Это из-за того, что вы свели его с ума и заставили поверить в ваши выдумки! В возможность чего-то…
Она махнула рукой, точно указывая в беспредельность, и эта рука тут же упала.
"А она все-таки атеистка", - подумала Женя.
Смысл слов Лидии доходил до нее с трудом.
- Но ведь, Лида, это сделал граф, - прошептала Женя. – Василий… умер на дуэли! Он получил вызов и обязан был его принять, как дворянин!
Лидия засмеялась.
- Я вас ненавижу, - проговорила она, все еще смеясь. – Ненавижу! И буду ненавидеть, пока не умру! Вы убийца!
Игорь быстро подошел к Жене и обнял ее за плечи, крепко прижав жену к себе. Это был рыцарь.
- Лидия Сергеевна, тогда уж вините и меня, - сказал он. – Это я вчера предложил Жене прокатиться верхом!
- Вас я тоже виню, Игорь Исаевич, - с уничтожающей улыбкой перебила Лидия. – Не бойтесь! Вы также сыграли свою роль в этом деле! Вася ополоумел из-за этой особы, - тут она ткнула пальцем в Женю, - еще и из-за того, что вы дразнили моего мужа этой женщиной, как осла морковкой!
- Василий не осел, как вы смеете! – не выдержала Женя.
"То есть не был ослом…"
Лидия опять приблизилась к ней вплотную.
- Это вы подставили его. Вы поставили на карту его жизнь, играя со смертью, - прошептала вдова. – Если вы этого не понимаете, вы еще ниже, чем я думала.
Женя нагнула голову, но глаз не отвела.
- Лидия Сергеевна, - тихо сказала она. – Мы все играем с этой разлучницей, ставя на карту наши жизни! Все время!
Лидия молчала, изучая ее лицо.
Жене вдруг показалось, что та словно бы растеряна, как будто на какой-то миг сдала позиции.
- И мы должны победить, Лида, - сказала Женя в нестерпимой тишине.
Глава 45
Похороны должны были состояться через три дня – чтобы на них успел самый старший Морозов, Олег Исаевич, которого Женя ни разу не видела. На отпевание он не успевал. Отпевать Василия должны были послезавтра.
- Ты, со своей стороны, никого не хочешь пригласить? – спросил жену Игорь, когда они наконец остались в квартире одни, не считая Фроси. – Я разрешаю тебе.
Женя улыбнулась, опустив глаза.
- Мама ни за что не придет, она боится вашей семьи как черта. К тому же, это похороны… сам понимаешь кого, вдвойне страшно. У меня есть еще любимая подруга, но она на седьмом месяце беременности.
- Но ты хотя бы должна сообщить домой, - сказал Игорь.
- Да, - согласилась Женя.
Даже сейчас она не чувствовала никакой потребности во внимании родителей. Как будто никогда до этого времени не имела родных. Хотя, разве что, отец…
Как же не хотелось представать перед матерью, по какому бы то ни было поводу…
- Игорь, поедем домой вместе, - попросила Женя, уткнувшись мужу лицом в грудь. Почему-то она чувствовала вину, ласкаясь к Игорю, хотя это было и правом ее, и обязанностью.
- Конечно, - сказал Игорь, гладя ее по голове. – Мы должны сделать это сегодня, если…
- Никто не пойдет, - перебила его Женя. – Я знаю! Игорь, ты же сам… видел, в каких я отношениях с моей семьей, тебе, наверное, этого не понять!
- Я понимаю, - задумчиво ответил муж. – Очень хорошо, что наши родители не дожили до этого дня.
Женя содрогнулась, представив себе, каково пришлось бы матери Василия, если бы она могла все это видеть. Если она была ему настоящей матерью. Женя крепче прижалась к мужу, обняв его за шею; она уже и не помнила, когда ей было комфортно одной.
- Игорь, ты меня любишь? – шепотом спросила она.
- Люблю, - ответил он, прижимая ее к себе и поглаживая по спине. Вдруг Женя подумала, что не видела у него ни слезинки после смерти Василия, и испугалась.
Она вырвалась.
"Вы также сыграли свою роль в этом деле!"
- Игорь, ты что, совсем не горюешь по брату? – испуганно спросила Женя. – Ты что?..
Лицо его передернулось, и вдруг Женя заметила на лбу мужа морщинки, которых не видела там раньше.
- Ты никогда не видела, как горюют мужчины? – сухо спросил Игорь. Казалось, у него внутри сидит боль, которой он не находит выхода. – Вам легче, - проговорил он и уткнулся лицом в ладони.
Женя вдруг ощутила, как Игорю хочется напиться – и как он сдерживается, чтобы не уронить себя в ее глазах. Ее охватила жалость. Она быстро подсела к мужу и обвила рукой его напряженные плечи, поглаживая их. Казалось, в своем горе они сближаются намного быстрее, чем сблизились бы без этого… Жене думалось в этот миг, что чувство к Игорю может однажды прорасти в ее сердце так же глубоко, как любовь к Василию – в сердце Лидии.
- Дорогой мой, я рядом, - прошептала Женя, попытавшись обнять мужа – этому мешали руки, которыми он загородился; но вдруг Игорь раскрыл объятия и прижал ее к себе, крепко целуя.
- Женечка…
Она ощутила, как он потянул за пояс ее халата, а потом спустил его с одного ее плеча, прижимаясь к жене все теснее. Женя поняла, что сейчас нужно Игорю, и ее на мгновение охватил страх. Это было все еще непривычно.
А потом Женя сама освободилась от одежды и легла навзничь, неловко прижимая мужа к себе. Но ей не пришлось придумывать, что делать. Игорь сам начал жадно целовать ее, стаскивая с жены белье; она ощутила, к своему смятению, интимные прикосновения не только рук его, но и губ. Сопротивляться Женя не смела, но такое показалось ей… кощунством!
"Ведь Василий еще даже не похоронен!.."
И служанка могла услышать!
Но неожиданно от мысли об этом ее охватил экстаз. Женя изогнулась со стоном, отдаваясь мужу телом и душой. Она уже не понимала, кто и как ласкает ее, ощущая только безбрежное блаженство…
Потом реальность обрела форму и плотность. И звук. Игорь лег ей на грудь тяжелым разгоряченным телом, бурно дыша.
- Женечка… ты прекрасна, - прошептал он. Женя поняла, что в этот миг для него не существует даже мертвого брата, и ей опять стало страшно.
- Зачем…
Она прикусила губу, понимая, что упреки в такой момент разъярят его. Женя все сильнее ощущала, как женщинам постоянно приходится подлаживаться под мужчин, с которыми они живут.
Она погладила Игоря по влажным волосам, и он благодарно, крепко поцеловал ее обнаженный живот.
- Что бы я без тебя делал…
"Без меня у тебя был бы брат…"
Игорь встал, нашаривая свой халат.
- Иди умойся первая, - предложил он, запахиваясь. – Я подожду. Ведь нам нельзя откладывать визит к твоим родителям.
Женя молча встала и, не глядя на мужа, ушла в ванную комнату. Она закрылась там и заплакала. У нее очень болело и тело, словно разом вспомнившее все, что ему довелось претерпеть за прошедшие сутки, и сердце.
Когда она вышла, Игорь бросился к ней и попытался обнять, утешить, но Женя поморщилась, не глядя на мужа и оставаясь безучастной.
- Игорь, у меня все болит, не трогай меня.
- Ах я, болван, - спохватился Игорь и тотчас же отступил. – Прости меня, как я мог забыть!
"А он, кажется, и вправду любит меня", - мрачно подумала Женя. Почему-то после случившегося эта мысль ее совсем не радовала.
Серафима Афанасьевна встретила их с изумлением и огорчением. Сперва ее огорчило только появление дочери, Женя не обманывалась на этот счет.
- Женя, что у вас случилось? – спросила мать.
- Мой брат погиб, Серафима Афанасьевна, - ответил за жену Игорь, выступая вперед и вставая между враждебными, по самой своей природе, женщинами. – Мы приехали известить вас об этом и пригласить на отпевание и похороны, если вы пожелаете присутствовать.
- Погиб? – переспросила госпожа Прозорова. – Как погиб?..
- На дуэли, - сказал Игорь.
Серафима Афанасьевна недоверчиво усмехнулась. Для нее дуэли были древней историей, полулегендой, вроде поединка Пушкина и Дантеса. Потом госпожа Прозорова сообразила, что к чему, и схватилась за грудь.
- Простите, я так неловка! Примите мои соболезнования!
"Ей ни капельки не жаль, только расстроилась, что нарушила приличия", - подумала Женя.
- Так вы придете? – спросил Игорь.
Серафима Афанасьевна несколько мгновений словно бы сосредоточенно размышляла, держась за лоб, потом мотнула головой.
- Нет, Игорь Исаевич, не могу. Простите.
- Конечно, - сказал Игорь.
Жене показалось, что в этот миг он по-настоящему понял, что за человек ее мать.
- Может быть, папа? – спросила она Серафиму Афанасьевну.
- При чем здесь он! – воскликнула госпожа Прозорова. И тут же спохватилась, поняв, как это прозвучало со стороны. – Конечно, спросите, - сказала она и даже смогла улыбнуться гостям.
Роман Платонович, также с изумлением и огорчением выслушав сообщение Игоря, первым делом спросил зятя, согласна ли пойти на церемонию его жена.
- Нет, мама отказалась, - ответила отцу Женя.
- Сима… нездорова. Пожалуйста, не обижайтесь на нее, - после небольшой заминки сказал Роман Платонович. В его отношении к жене до сих пор было что-то рыцарское. Игорь гораздо реже видел тестя, чем тещу, но чувствовал к нему значительно большую симпатию.
- Мы не обиделись, - сказал Игорь. – Я все понимаю. Вас также не ждать, Роман Платонович?
- Нет, я приду, - ответил господин Прозоров.
Игорь, охваченный симпатией, с улыбкой подал ему руку, и Роман Платонович пожал ее. Как старший, и как тесть, он должен был протягивать руку первым. Однако не только Игорь, но и господин Прозоров помнил, какая честь оказана их семейству тем, что Морозовы породнились с ними.
"Он не верит газетам. А ведь папа наверняка и маминому свидетельству не поверил, - подумала Женя. – Хотя она, пожалуй, и сама себе давно уже не верит. Что за проклятый век!.."
Роман Платонович хотел, видимо, пригласить дочь и зятя задержаться, но промолчал. Он не знал, что делать с этим аристократическим горем в своем доме. Господин Прозоров осторожно обнял и поцеловал дочь на прощанье – так, точно сомневался в своем праве на это.
- Я приду, Женя. Мне очень…
Ему действительно было жаль, и Морозовы тепло улыбнулись Роману Платоновичу.
- До свидания, папа.
Женя еще раз сама поцеловала отца, потом, внезапно ощутив неловкость, взяла под руку мужа, чтобы незаметным движением поторопить его. Однако Игорь сам все понял. Он поклонился тестю, и они с женой направились к выходу.
У дверей Жене вдруг попалось под ноги что-то мохнатое. Она вскрикнула от страха. Боже мой, она совсем забыла, что у нее была кошка, тут столько всего произошло, что с ума сойдешь!
- Бусечка, солнышко мое!
Женя подхватила тяжелую кошку на руки, тиская ее и прижимая к сердцу, как ребенка. Незабудка обнюхивала лицо хозяйки и урчала, как задыхающийся моторчик.
- Игорь! Солнышко! – от избытка чувств называя мужа тем же именем, что и кошку, воскликнула Женя. Ее вдруг охватило огромное желание забрать с собой любимицу. – Давай возьмем Бусю с собой, ну пожалуйста!
"А вдруг он не любит кошек?"
Игорь всегда был вежливо-равнодушен к Незабудке.
- Женя, я бы рад, - сказал он в некотором замешательстве. – Но как на это посмотрят твои родители? Ведь это не только твоя кошка?
- Я ее люблю больше всех!
Серафима Афанасьевна удивилась, поломалась немного, но потом уступила. Госпожа Прозорова не имела к кошке особенно сильной привязанности. Женя сомневалась, есть ли у матери вообще к кому-нибудь такая привязанность.
С помощью Дуни Женя собрала Незабудкины пожитки, чувствуя некоторую вину перед горничной. Дуня любила кошку больше, чем Серафима Афанасьевна, и ей было жалко расставаться с ней.
- Она ведь затоскует у вас, - сказала Дуня Жене. – Кошки больше дом любят, чем хозяев!
Женя остановилась и посмотрела на девушку.
- Дунечка, это больше мне надо! Мне там так плохо, без своих!
- Где это тебе плохо? – прозвучал за ее спиной голос Игоря.
Женя ужаснулась.
- Игорь, не обращай внимания! Это я так! Мне просто…
Она бросила собирать кошку и кинулась к мужу, прижавшись к его груди.
- Не сердись, пожалуйста, не сердись.
- Я не сержусь, - ответил он. Но в голосе его прозвучали боль и обида. А Женя думала, что затем, чтобы сохранить брак, женщинам часто приходится жертвовать всем остальным…
Хотя далеко не у всех оно есть, это остальное.
- Завезем твою кошку, и нам придется похлопотать о траурном наряде для тебя, - сказал Игорь жене, когда они ехали домой. – У тебя ведь нет ничего подходящего!
- Да, конечно, - расстроенно ответила Женя.
Вернувшись домой, она сдала Незабудку с рук на руки Фросе, и ее немного утешила Фросина воркотня над кошкой. Но оставшуюся часть дня заняли в высшей степени печальные дела. Мало того, что они занимались подготовкой к похоронам; Женя все еще ощущала на себе последствия первой в своей жизни конной прогулки. К концу дня тело разболелось адски.
Женя мало думала о Василии, как ни удивительно – хотя он постоянно присутствовал за кулисами ее сознания. Впрочем, так было и тогда, когда Василий был жив. Все, чем бы она ни занималась, в той или иной степени посвящалось Василию Морозову…
"А вдруг он сейчас может видеть меня? А вдруг… он видел меня и Игоря?"
Дикость, конечно. Но в отношении Василия никакое предположение не могло быть слишком фантастическим.
К ночи Женя так устала, что отказалась даже от ужина. Только чаю выпила. Когда она, совершенно без сил, сидела в кресле, к ней на колени взобралась Незабудка, причинив боль горящим мышцам.
- Бусенька, милая…
Игоря все еще не было – приглашал на похороны каких-то знакомых и договаривался об оркестре. Вдруг Женя поняла, что чувствует облегчение оттого, что мужа сейчас нет. Для нее все еще было трудно постоянно выносить мужское присутствие, помнить о своей несвободе.
Женя несколько минут рассеянно гладила кошку, оглядывая комнату. Потом взгляд ее остановился на большом ясеневом столе, стоявшем в гостиной у окна. Настоящий письменный стол был только в кабинете Игоря.
Женя встала и подошла к секретеру, прихрамывая и морщась от боли в ногах. Она выдвинула ящик, где лежали ее тетради с сочинениями, к которым она уже сто лет не прикасалась.
Однако сейчас Женя достала чистую тетрадь. Потом чернильницу, письменный прибор. Аккуратно составила это на стол, прикидывая, что скажет о таком самоуправстве Игорь; наконец решила - что бы он ни сказал, теперь это неважно…
Женя быстро села на высокий стул с плюшевым сиденьем и, раскрыв чистую тетрадь, обмакнула перо в чернильницу. В пальцах у нее покалывало, как у Василия Морозова перед дуэлью. Ее одолевало вдохновение, чего с нею не бывало уже давно.
Похороны должны были состояться через три дня – чтобы на них успел самый старший Морозов, Олег Исаевич, которого Женя ни разу не видела. На отпевание он не успевал. Отпевать Василия должны были послезавтра.
- Ты, со своей стороны, никого не хочешь пригласить? – спросил жену Игорь, когда они наконец остались в квартире одни, не считая Фроси. – Я разрешаю тебе.
Женя улыбнулась, опустив глаза.
- Мама ни за что не придет, она боится вашей семьи как черта. К тому же, это похороны… сам понимаешь кого, вдвойне страшно. У меня есть еще любимая подруга, но она на седьмом месяце беременности.
- Но ты хотя бы должна сообщить домой, - сказал Игорь.
- Да, - согласилась Женя.
Даже сейчас она не чувствовала никакой потребности во внимании родителей. Как будто никогда до этого времени не имела родных. Хотя, разве что, отец…
Как же не хотелось представать перед матерью, по какому бы то ни было поводу…
- Игорь, поедем домой вместе, - попросила Женя, уткнувшись мужу лицом в грудь. Почему-то она чувствовала вину, ласкаясь к Игорю, хотя это было и правом ее, и обязанностью.
- Конечно, - сказал Игорь, гладя ее по голове. – Мы должны сделать это сегодня, если…
- Никто не пойдет, - перебила его Женя. – Я знаю! Игорь, ты же сам… видел, в каких я отношениях с моей семьей, тебе, наверное, этого не понять!
- Я понимаю, - задумчиво ответил муж. – Очень хорошо, что наши родители не дожили до этого дня.
Женя содрогнулась, представив себе, каково пришлось бы матери Василия, если бы она могла все это видеть. Если она была ему настоящей матерью. Женя крепче прижалась к мужу, обняв его за шею; она уже и не помнила, когда ей было комфортно одной.
- Игорь, ты меня любишь? – шепотом спросила она.
- Люблю, - ответил он, прижимая ее к себе и поглаживая по спине. Вдруг Женя подумала, что не видела у него ни слезинки после смерти Василия, и испугалась.
Она вырвалась.
"Вы также сыграли свою роль в этом деле!"
- Игорь, ты что, совсем не горюешь по брату? – испуганно спросила Женя. – Ты что?..
Лицо его передернулось, и вдруг Женя заметила на лбу мужа морщинки, которых не видела там раньше.
- Ты никогда не видела, как горюют мужчины? – сухо спросил Игорь. Казалось, у него внутри сидит боль, которой он не находит выхода. – Вам легче, - проговорил он и уткнулся лицом в ладони.
Женя вдруг ощутила, как Игорю хочется напиться – и как он сдерживается, чтобы не уронить себя в ее глазах. Ее охватила жалость. Она быстро подсела к мужу и обвила рукой его напряженные плечи, поглаживая их. Казалось, в своем горе они сближаются намного быстрее, чем сблизились бы без этого… Жене думалось в этот миг, что чувство к Игорю может однажды прорасти в ее сердце так же глубоко, как любовь к Василию – в сердце Лидии.
- Дорогой мой, я рядом, - прошептала Женя, попытавшись обнять мужа – этому мешали руки, которыми он загородился; но вдруг Игорь раскрыл объятия и прижал ее к себе, крепко целуя.
- Женечка…
Она ощутила, как он потянул за пояс ее халата, а потом спустил его с одного ее плеча, прижимаясь к жене все теснее. Женя поняла, что сейчас нужно Игорю, и ее на мгновение охватил страх. Это было все еще непривычно.
А потом Женя сама освободилась от одежды и легла навзничь, неловко прижимая мужа к себе. Но ей не пришлось придумывать, что делать. Игорь сам начал жадно целовать ее, стаскивая с жены белье; она ощутила, к своему смятению, интимные прикосновения не только рук его, но и губ. Сопротивляться Женя не смела, но такое показалось ей… кощунством!
"Ведь Василий еще даже не похоронен!.."
И служанка могла услышать!
Но неожиданно от мысли об этом ее охватил экстаз. Женя изогнулась со стоном, отдаваясь мужу телом и душой. Она уже не понимала, кто и как ласкает ее, ощущая только безбрежное блаженство…
Потом реальность обрела форму и плотность. И звук. Игорь лег ей на грудь тяжелым разгоряченным телом, бурно дыша.
- Женечка… ты прекрасна, - прошептал он. Женя поняла, что в этот миг для него не существует даже мертвого брата, и ей опять стало страшно.
- Зачем…
Она прикусила губу, понимая, что упреки в такой момент разъярят его. Женя все сильнее ощущала, как женщинам постоянно приходится подлаживаться под мужчин, с которыми они живут.
Она погладила Игоря по влажным волосам, и он благодарно, крепко поцеловал ее обнаженный живот.
- Что бы я без тебя делал…
"Без меня у тебя был бы брат…"
Игорь встал, нашаривая свой халат.
- Иди умойся первая, - предложил он, запахиваясь. – Я подожду. Ведь нам нельзя откладывать визит к твоим родителям.
Женя молча встала и, не глядя на мужа, ушла в ванную комнату. Она закрылась там и заплакала. У нее очень болело и тело, словно разом вспомнившее все, что ему довелось претерпеть за прошедшие сутки, и сердце.
Когда она вышла, Игорь бросился к ней и попытался обнять, утешить, но Женя поморщилась, не глядя на мужа и оставаясь безучастной.
- Игорь, у меня все болит, не трогай меня.
- Ах я, болван, - спохватился Игорь и тотчас же отступил. – Прости меня, как я мог забыть!
"А он, кажется, и вправду любит меня", - мрачно подумала Женя. Почему-то после случившегося эта мысль ее совсем не радовала.
Серафима Афанасьевна встретила их с изумлением и огорчением. Сперва ее огорчило только появление дочери, Женя не обманывалась на этот счет.
- Женя, что у вас случилось? – спросила мать.
- Мой брат погиб, Серафима Афанасьевна, - ответил за жену Игорь, выступая вперед и вставая между враждебными, по самой своей природе, женщинами. – Мы приехали известить вас об этом и пригласить на отпевание и похороны, если вы пожелаете присутствовать.
- Погиб? – переспросила госпожа Прозорова. – Как погиб?..
- На дуэли, - сказал Игорь.
Серафима Афанасьевна недоверчиво усмехнулась. Для нее дуэли были древней историей, полулегендой, вроде поединка Пушкина и Дантеса. Потом госпожа Прозорова сообразила, что к чему, и схватилась за грудь.
- Простите, я так неловка! Примите мои соболезнования!
"Ей ни капельки не жаль, только расстроилась, что нарушила приличия", - подумала Женя.
- Так вы придете? – спросил Игорь.
Серафима Афанасьевна несколько мгновений словно бы сосредоточенно размышляла, держась за лоб, потом мотнула головой.
- Нет, Игорь Исаевич, не могу. Простите.
- Конечно, - сказал Игорь.
Жене показалось, что в этот миг он по-настоящему понял, что за человек ее мать.
- Может быть, папа? – спросила она Серафиму Афанасьевну.
- При чем здесь он! – воскликнула госпожа Прозорова. И тут же спохватилась, поняв, как это прозвучало со стороны. – Конечно, спросите, - сказала она и даже смогла улыбнуться гостям.
Роман Платонович, также с изумлением и огорчением выслушав сообщение Игоря, первым делом спросил зятя, согласна ли пойти на церемонию его жена.
- Нет, мама отказалась, - ответила отцу Женя.
- Сима… нездорова. Пожалуйста, не обижайтесь на нее, - после небольшой заминки сказал Роман Платонович. В его отношении к жене до сих пор было что-то рыцарское. Игорь гораздо реже видел тестя, чем тещу, но чувствовал к нему значительно большую симпатию.
- Мы не обиделись, - сказал Игорь. – Я все понимаю. Вас также не ждать, Роман Платонович?
- Нет, я приду, - ответил господин Прозоров.
Игорь, охваченный симпатией, с улыбкой подал ему руку, и Роман Платонович пожал ее. Как старший, и как тесть, он должен был протягивать руку первым. Однако не только Игорь, но и господин Прозоров помнил, какая честь оказана их семейству тем, что Морозовы породнились с ними.
"Он не верит газетам. А ведь папа наверняка и маминому свидетельству не поверил, - подумала Женя. – Хотя она, пожалуй, и сама себе давно уже не верит. Что за проклятый век!.."
Роман Платонович хотел, видимо, пригласить дочь и зятя задержаться, но промолчал. Он не знал, что делать с этим аристократическим горем в своем доме. Господин Прозоров осторожно обнял и поцеловал дочь на прощанье – так, точно сомневался в своем праве на это.
- Я приду, Женя. Мне очень…
Ему действительно было жаль, и Морозовы тепло улыбнулись Роману Платоновичу.
- До свидания, папа.
Женя еще раз сама поцеловала отца, потом, внезапно ощутив неловкость, взяла под руку мужа, чтобы незаметным движением поторопить его. Однако Игорь сам все понял. Он поклонился тестю, и они с женой направились к выходу.
У дверей Жене вдруг попалось под ноги что-то мохнатое. Она вскрикнула от страха. Боже мой, она совсем забыла, что у нее была кошка, тут столько всего произошло, что с ума сойдешь!
- Бусечка, солнышко мое!
Женя подхватила тяжелую кошку на руки, тиская ее и прижимая к сердцу, как ребенка. Незабудка обнюхивала лицо хозяйки и урчала, как задыхающийся моторчик.
- Игорь! Солнышко! – от избытка чувств называя мужа тем же именем, что и кошку, воскликнула Женя. Ее вдруг охватило огромное желание забрать с собой любимицу. – Давай возьмем Бусю с собой, ну пожалуйста!
"А вдруг он не любит кошек?"
Игорь всегда был вежливо-равнодушен к Незабудке.
- Женя, я бы рад, - сказал он в некотором замешательстве. – Но как на это посмотрят твои родители? Ведь это не только твоя кошка?
- Я ее люблю больше всех!
Серафима Афанасьевна удивилась, поломалась немного, но потом уступила. Госпожа Прозорова не имела к кошке особенно сильной привязанности. Женя сомневалась, есть ли у матери вообще к кому-нибудь такая привязанность.
С помощью Дуни Женя собрала Незабудкины пожитки, чувствуя некоторую вину перед горничной. Дуня любила кошку больше, чем Серафима Афанасьевна, и ей было жалко расставаться с ней.
- Она ведь затоскует у вас, - сказала Дуня Жене. – Кошки больше дом любят, чем хозяев!
Женя остановилась и посмотрела на девушку.
- Дунечка, это больше мне надо! Мне там так плохо, без своих!
- Где это тебе плохо? – прозвучал за ее спиной голос Игоря.
Женя ужаснулась.
- Игорь, не обращай внимания! Это я так! Мне просто…
Она бросила собирать кошку и кинулась к мужу, прижавшись к его груди.
- Не сердись, пожалуйста, не сердись.
- Я не сержусь, - ответил он. Но в голосе его прозвучали боль и обида. А Женя думала, что затем, чтобы сохранить брак, женщинам часто приходится жертвовать всем остальным…
Хотя далеко не у всех оно есть, это остальное.
- Завезем твою кошку, и нам придется похлопотать о траурном наряде для тебя, - сказал Игорь жене, когда они ехали домой. – У тебя ведь нет ничего подходящего!
- Да, конечно, - расстроенно ответила Женя.
Вернувшись домой, она сдала Незабудку с рук на руки Фросе, и ее немного утешила Фросина воркотня над кошкой. Но оставшуюся часть дня заняли в высшей степени печальные дела. Мало того, что они занимались подготовкой к похоронам; Женя все еще ощущала на себе последствия первой в своей жизни конной прогулки. К концу дня тело разболелось адски.
Женя мало думала о Василии, как ни удивительно – хотя он постоянно присутствовал за кулисами ее сознания. Впрочем, так было и тогда, когда Василий был жив. Все, чем бы она ни занималась, в той или иной степени посвящалось Василию Морозову…
"А вдруг он сейчас может видеть меня? А вдруг… он видел меня и Игоря?"
Дикость, конечно. Но в отношении Василия никакое предположение не могло быть слишком фантастическим.
К ночи Женя так устала, что отказалась даже от ужина. Только чаю выпила. Когда она, совершенно без сил, сидела в кресле, к ней на колени взобралась Незабудка, причинив боль горящим мышцам.
- Бусенька, милая…
Игоря все еще не было – приглашал на похороны каких-то знакомых и договаривался об оркестре. Вдруг Женя поняла, что чувствует облегчение оттого, что мужа сейчас нет. Для нее все еще было трудно постоянно выносить мужское присутствие, помнить о своей несвободе.
Женя несколько минут рассеянно гладила кошку, оглядывая комнату. Потом взгляд ее остановился на большом ясеневом столе, стоявшем в гостиной у окна. Настоящий письменный стол был только в кабинете Игоря.
Женя встала и подошла к секретеру, прихрамывая и морщась от боли в ногах. Она выдвинула ящик, где лежали ее тетради с сочинениями, к которым она уже сто лет не прикасалась.
Однако сейчас Женя достала чистую тетрадь. Потом чернильницу, письменный прибор. Аккуратно составила это на стол, прикидывая, что скажет о таком самоуправстве Игорь; наконец решила - что бы он ни сказал, теперь это неважно…
Женя быстро села на высокий стул с плюшевым сиденьем и, раскрыв чистую тетрадь, обмакнула перо в чернильницу. В пальцах у нее покалывало, как у Василия Морозова перед дуэлью. Ее одолевало вдохновение, чего с нею не бывало уже давно.
Глава 46
Женя вскрикнула и дернулась, когда на плечо ей легла чужая рука. Сдвинув брови, взметнула глаза на интервента.
Игорь смотрел на нее удивленно и мрачно.
- Женя, как это понимать? – произнес он. – Ты сейчас должна быть в постели. Чем ты тут занимаешься?
"Ты что, моя мама?"
Да нет, больше, чем мама – хозяин ее жизни. До сих пор Женя не понимала вполне, что такое замужество.
- Игорь, я просто решила… Я почувствовала…
- Ну?
Муж ждал. Женя быстро прикрыла тетрадь рукой, и Игорю это явно не понравилось.
- Игорь, я хотела отвлечься, - сказала Женя. Она вдруг увидела перед собой прекрасную прощальную улыбку своего медиума, его прощальный воздушный поцелуй, и заплакала от горя. Этого было достаточно, чтобы Игорь смягчился и прекратил допрос. Он наклонился и поднял жену на руки, так что она привалилась к его груди и стиснула зубы, все еще плача – от боли. Последний час Женя провела словно в забытьи, в горней обители, где не существовало тела. Тело, в которое ее только что заставили вернуться, казалось сплошной надорванной мышцей.
- Бедная моя девочка, - Игорь прижал ее голову к своей груди и осторожно снял с жены очки; она сразу же почувствовала себя беспомощной. – И это наш медовый месяц! Никогда себе не прощу, что так ошибся со временем…
Он отнес Женю в спальню. Она так устала, что не могла даже поднять головы от плеча мужа. Но душа ее еще могла бунтовать, и бунтовала!
"Скажи, что казнишься! Скажи, что виноват в смерти Василия, пожалей его получше! Да как ты так можешь!.."
Игорь уложил Женю в постель.
- Спи, моя милая. Набирайся сил.
"Неужели все люди, когда счастливы в любви, делаются такими эгоистами?"
"Жизнь такая, Евгения Романовна", - с горечью подумала Женя о себе словами Игоря. Она еще успела подумать, что так и не убрала свою тетрадь, а потом заснула – в той же позе, в какой муж ее уложил, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле.
Утром Женя задумала встать рано, но когда открыла глаза, обнаружила, что уже совсем поздно. Игорь, конечно, не будил ее. Какой заботливый. Женя вдруг ощутила отвращение к своей женской слабости, к своей изначальной подконтрольности мужчине – всему своему слабосильному устройству…
- С добрым утром, Евгения Романовна.
В комнату, приветливо улыбаясь, вошла Фрося с подносом в руках. Или она не улыбалась? Женя видела только голубое платье, белый фартук и наколку, да еще руки, державшие поднос – все эти части расплывались и казались непропорционально толстыми. Женя сморщилась, ужасно злясь на двоих физически полноценных людей, которые поставили ее в полную зависимость от себя. Где опять ее очки?..
- Фрося, найди мои очки, - приказала Женя. – Немедленно!
- Сейчас, барыня.
Фрося быстро поставила поднос на столик и засуетилась. Она приняла беспомощность хозяйки за неудовольствие. А без Фроси Женя сейчас оказалась бы, как слепой без поводыря!
- Вот очки, Евгения Романовна.
Женя, сжав губы, забрала очки, едва заставив себя поблагодарить горничную. Снова почувствовав себя полноценным человеком, она глубоко вздохнула и спросила:
- Где барин?
- По делам уехали, - услужливо откликнулась Фрося. – Сказали, что будут к обеду! Вас не велели будить!
Женя с усилием улыбнулась и выскользнула из постели. У нее все еще ломило все косточки. Фрося рядом с нею казалась особенно здоровой… даже какой-то монументальной. Вроде Саши, только совсем опростившейся.
- Фросенька, ты завтрак приготовила? Спасибо.
- Рада стараться, Евгения Романовна, - улыбаясь, ответила Фрося, довольная собой. Женя, как никогда, почувствовала себя лишней и ненужной в этом доме.
Не утруждая себя умыванием – все равно с этим, в отсутствие Игоря, нечего было спешить – Женя села к столику и взяла чашку кофе.
- Фрося, ты не убирала моих тетрадей со стола в гостиной?
- Тетрадей?
Фрося замерла, поднеся руку ко лбу.
- Не было никаких тетрадей, барыня! – растерянно и испуганно сказала она. – А что? Это нужное?
- Как не было? Иди-ка посмотри! – Женя приподнялась, забыв о боли.
- Чичас!
Фрося убежала.
Через несколько мгновений из гостиной донесся ее зычный голос:
- Нету тут никаких тетрадей!
- Ах, черт!..
Женя вскочила и, спотыкаясь, бросилась в гостиную. Она остановилась на пороге, схватившись за косяк – стол был чист. Дальше можно было не спешить.
"Игорь убрал их, он, наверное, даже читал мои записи, - уныло подумала Женя. – Я живу, как в полицейском участке!"
Она села на корточки, готовая заплакать.
"Я ему устрою скандал, когда он вернется!"
Но тут же поняла, что не отважится. В этом союзе Женя была подчиненной, и странно было бы ожидать другого – даже после всех сладких песен Игоря Морозова о ее богатой душе и своей любви к ней. Игорь еще очень хорош. Он хотя бы ее не унижает, наоборот – восхваляет, поднимая над самой собою. Однако свободы жене предоставить не хочет, потому что он – мужчина…
После завтрака, наскоро совершив туалет, Женя поехала на примерку к модистке, у которой они с мужем вчера заказывали траурное платье. Это было первое самостоятельное действие, совершенное ею после свадьбы. Игорь хотя бы оставил ей денег на расходы.
Приехала Женя незадолго до обеда. У нее осталось время только на то, чтобы переодеться и хотя бы поинтересоваться, что Фрося затеяла на обед – Женя почувствовала, что бразды правления в этом хозяйстве принадлежат Фросе, и теперь вознамерилась побороться с таким положением. К счастью, Фрося покладиста, а спорить с госпожой ей не положено.
"Сам учил меня!"
Фрося, однако, оказалась менее сговорчивой, чем ожидала хозяйка, и разговор перерос в маленькую баталию. Во время жаркого обсуждения меню Жене вдруг пришла в голову мысль, что за все это время она ни разу не вспомнила о Василии. Ну и чем она лучше Игоря?
Муж припозднился – и сразу зашел на кухню, почуяв, где сейчас его "гарем". Увидев, чем занята Женя с Фросей, он явно был удовлетворен. Подошел к жене и поцеловал.
"Где он был, интересно?"
Выглядел Игорь спокойным и отстраненным.
- Как ты? – спросил он.
Женя улыбнулась.
- Дорогой…
Тут она вспомнила, как он ворошил ее сокровенное, и ей захотелось ударить мужа.
- Игорь, я хочу с тобой побеседовать, если ты не против.
- Хорошо, - ответил Игорь, почти не казавшийся удивленным. – Только после обеда, если ты не возражаешь. Я очень устал.
Тут только Женя заметила, как он осунулся.
- Ладно, - заявила она. Вид мужа не вызвал в ней жалости, только удовлетворение. – Так и быть.
Игорь удивленно улыбнулся ее тону – та самая "морозная" морозовская улыбка – потом вышел и направился в ванную комнату. Женя несколько мгновений смотрела ему вслед так, точно хотела провертеть в спине мужа дыру. Затем шумно вздохнула и заставила себя взять себя в руки.
"Спокойствие! Главное - суметь поставить себя сейчас!"
Жене вдруг показалось, что рядом с нею стоит мать и дает ей эти советы. Уж Серафима-то Афанасьевна умела себя поставить с кем угодно.
Когда они наконец поели и спровадили Фросю на кухню, подальше от господских дискуссий, Женя расположилась напротив мужа в кресле, сурово глядя ему в глаза. Он несколько мгновений испытывал ее взглядом, потом сухо рассмеялся.
- Дорогая, может быть, ты наконец предъявишь мне обвинение?
- Охотно, - сказала Женя, игнорируя его сарказм, которым Игорь попытался сходу ее сразить. – Предъявлю! Игорь, это ты вчера убирал мои тетради со стола?
- Да, - ответил муж.
Женя попыталась сохранять спокойствие.
- Игорь, мне очень неприятно, что ты касаешься моих личных вещей.
- Я не люблю, когда на моем столе беспорядок, - ответил он хладнокровно. – Тебе следовало попросить у меня разрешения воспользоваться этим столом. И ты выбрала совсем неподходящее время для своих…
Тут губы его дрогнули.
- Чем ты занималась?
Женя вдруг почувствовала, что муж близок к взрыву. Она стиснула кулачки, заставляя себя сохранять мужество.
- А что? – спросила она.
Игорь с усмешкой покачал головой.
- Женя, тебе не кажется, что это… по меньшей мере бестактно? – проговорил он. – Ты забыла, что у нас в доме траур? Или ты совсем не можешь обходиться без своего увлечения?
Женя ощутила себя виноватой, какой-то недоразвитой. Но потом это прошло.
- Игорь, мне это очень нужно, особенно в тяжелые минуты, - глухо сказала она. – Я ни на миг не забываю о Василии. Это помогает мне облегчить душу. И я думаю, что, может быть…
- Ты думаешь, что Василий все еще где-то существует, - проговорил Игорь, глядя мимо нее.
Казалось, в этот миг он сожалел, что женился на Жене.
- Женя, ты всерьез веришь спиритизму? – спросил ее муж. – Мне раньше казалось, что у тебя это временно. Ты ведь очень умная женщина.
- А что – умные люди должны перестать верить своим глазам? – ответила Женя. – Как ты объяснишь то, что было со всеми нами?
Игорь несколько мгновений молчал.
- Не знаю, - сказал он наконец. – Не знаю, - повторил Игорь. – Но хуже всего было бы в конце концов обнаружить, что мы обманывались в этой надежде.
- Игорь, ты не будешь мешать моему творчеству? – спросила Женя.
Он вздрогнул.
- Ты хочешь что-то доказать своими сочинениями? Но кого ты этим убедишь?
- Возможно, кого-нибудь и смогу, - задумчиво ответила Женя. – Но я не могу молчать, Игорь, теперь - только не молчать. Мой долг – говорить. Мне порою кажется, будто моею рукой водит что-то… неподвластное мне, что-то, что больше меня.
Женя вскрикнула и дернулась, когда на плечо ей легла чужая рука. Сдвинув брови, взметнула глаза на интервента.
Игорь смотрел на нее удивленно и мрачно.
- Женя, как это понимать? – произнес он. – Ты сейчас должна быть в постели. Чем ты тут занимаешься?
"Ты что, моя мама?"
Да нет, больше, чем мама – хозяин ее жизни. До сих пор Женя не понимала вполне, что такое замужество.
- Игорь, я просто решила… Я почувствовала…
- Ну?
Муж ждал. Женя быстро прикрыла тетрадь рукой, и Игорю это явно не понравилось.
- Игорь, я хотела отвлечься, - сказала Женя. Она вдруг увидела перед собой прекрасную прощальную улыбку своего медиума, его прощальный воздушный поцелуй, и заплакала от горя. Этого было достаточно, чтобы Игорь смягчился и прекратил допрос. Он наклонился и поднял жену на руки, так что она привалилась к его груди и стиснула зубы, все еще плача – от боли. Последний час Женя провела словно в забытьи, в горней обители, где не существовало тела. Тело, в которое ее только что заставили вернуться, казалось сплошной надорванной мышцей.
- Бедная моя девочка, - Игорь прижал ее голову к своей груди и осторожно снял с жены очки; она сразу же почувствовала себя беспомощной. – И это наш медовый месяц! Никогда себе не прощу, что так ошибся со временем…
Он отнес Женю в спальню. Она так устала, что не могла даже поднять головы от плеча мужа. Но душа ее еще могла бунтовать, и бунтовала!
"Скажи, что казнишься! Скажи, что виноват в смерти Василия, пожалей его получше! Да как ты так можешь!.."
Игорь уложил Женю в постель.
- Спи, моя милая. Набирайся сил.
"Неужели все люди, когда счастливы в любви, делаются такими эгоистами?"
"Жизнь такая, Евгения Романовна", - с горечью подумала Женя о себе словами Игоря. Она еще успела подумать, что так и не убрала свою тетрадь, а потом заснула – в той же позе, в какой муж ее уложил, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле.
Утром Женя задумала встать рано, но когда открыла глаза, обнаружила, что уже совсем поздно. Игорь, конечно, не будил ее. Какой заботливый. Женя вдруг ощутила отвращение к своей женской слабости, к своей изначальной подконтрольности мужчине – всему своему слабосильному устройству…
- С добрым утром, Евгения Романовна.
В комнату, приветливо улыбаясь, вошла Фрося с подносом в руках. Или она не улыбалась? Женя видела только голубое платье, белый фартук и наколку, да еще руки, державшие поднос – все эти части расплывались и казались непропорционально толстыми. Женя сморщилась, ужасно злясь на двоих физически полноценных людей, которые поставили ее в полную зависимость от себя. Где опять ее очки?..
- Фрося, найди мои очки, - приказала Женя. – Немедленно!
- Сейчас, барыня.
Фрося быстро поставила поднос на столик и засуетилась. Она приняла беспомощность хозяйки за неудовольствие. А без Фроси Женя сейчас оказалась бы, как слепой без поводыря!
- Вот очки, Евгения Романовна.
Женя, сжав губы, забрала очки, едва заставив себя поблагодарить горничную. Снова почувствовав себя полноценным человеком, она глубоко вздохнула и спросила:
- Где барин?
- По делам уехали, - услужливо откликнулась Фрося. – Сказали, что будут к обеду! Вас не велели будить!
Женя с усилием улыбнулась и выскользнула из постели. У нее все еще ломило все косточки. Фрося рядом с нею казалась особенно здоровой… даже какой-то монументальной. Вроде Саши, только совсем опростившейся.
- Фросенька, ты завтрак приготовила? Спасибо.
- Рада стараться, Евгения Романовна, - улыбаясь, ответила Фрося, довольная собой. Женя, как никогда, почувствовала себя лишней и ненужной в этом доме.
Не утруждая себя умыванием – все равно с этим, в отсутствие Игоря, нечего было спешить – Женя села к столику и взяла чашку кофе.
- Фрося, ты не убирала моих тетрадей со стола в гостиной?
- Тетрадей?
Фрося замерла, поднеся руку ко лбу.
- Не было никаких тетрадей, барыня! – растерянно и испуганно сказала она. – А что? Это нужное?
- Как не было? Иди-ка посмотри! – Женя приподнялась, забыв о боли.
- Чичас!
Фрося убежала.
Через несколько мгновений из гостиной донесся ее зычный голос:
- Нету тут никаких тетрадей!
- Ах, черт!..
Женя вскочила и, спотыкаясь, бросилась в гостиную. Она остановилась на пороге, схватившись за косяк – стол был чист. Дальше можно было не спешить.
"Игорь убрал их, он, наверное, даже читал мои записи, - уныло подумала Женя. – Я живу, как в полицейском участке!"
Она села на корточки, готовая заплакать.
"Я ему устрою скандал, когда он вернется!"
Но тут же поняла, что не отважится. В этом союзе Женя была подчиненной, и странно было бы ожидать другого – даже после всех сладких песен Игоря Морозова о ее богатой душе и своей любви к ней. Игорь еще очень хорош. Он хотя бы ее не унижает, наоборот – восхваляет, поднимая над самой собою. Однако свободы жене предоставить не хочет, потому что он – мужчина…
После завтрака, наскоро совершив туалет, Женя поехала на примерку к модистке, у которой они с мужем вчера заказывали траурное платье. Это было первое самостоятельное действие, совершенное ею после свадьбы. Игорь хотя бы оставил ей денег на расходы.
Приехала Женя незадолго до обеда. У нее осталось время только на то, чтобы переодеться и хотя бы поинтересоваться, что Фрося затеяла на обед – Женя почувствовала, что бразды правления в этом хозяйстве принадлежат Фросе, и теперь вознамерилась побороться с таким положением. К счастью, Фрося покладиста, а спорить с госпожой ей не положено.
"Сам учил меня!"
Фрося, однако, оказалась менее сговорчивой, чем ожидала хозяйка, и разговор перерос в маленькую баталию. Во время жаркого обсуждения меню Жене вдруг пришла в голову мысль, что за все это время она ни разу не вспомнила о Василии. Ну и чем она лучше Игоря?
Муж припозднился – и сразу зашел на кухню, почуяв, где сейчас его "гарем". Увидев, чем занята Женя с Фросей, он явно был удовлетворен. Подошел к жене и поцеловал.
"Где он был, интересно?"
Выглядел Игорь спокойным и отстраненным.
- Как ты? – спросил он.
Женя улыбнулась.
- Дорогой…
Тут она вспомнила, как он ворошил ее сокровенное, и ей захотелось ударить мужа.
- Игорь, я хочу с тобой побеседовать, если ты не против.
- Хорошо, - ответил Игорь, почти не казавшийся удивленным. – Только после обеда, если ты не возражаешь. Я очень устал.
Тут только Женя заметила, как он осунулся.
- Ладно, - заявила она. Вид мужа не вызвал в ней жалости, только удовлетворение. – Так и быть.
Игорь удивленно улыбнулся ее тону – та самая "морозная" морозовская улыбка – потом вышел и направился в ванную комнату. Женя несколько мгновений смотрела ему вслед так, точно хотела провертеть в спине мужа дыру. Затем шумно вздохнула и заставила себя взять себя в руки.
"Спокойствие! Главное - суметь поставить себя сейчас!"
Жене вдруг показалось, что рядом с нею стоит мать и дает ей эти советы. Уж Серафима-то Афанасьевна умела себя поставить с кем угодно.
Когда они наконец поели и спровадили Фросю на кухню, подальше от господских дискуссий, Женя расположилась напротив мужа в кресле, сурово глядя ему в глаза. Он несколько мгновений испытывал ее взглядом, потом сухо рассмеялся.
- Дорогая, может быть, ты наконец предъявишь мне обвинение?
- Охотно, - сказала Женя, игнорируя его сарказм, которым Игорь попытался сходу ее сразить. – Предъявлю! Игорь, это ты вчера убирал мои тетради со стола?
- Да, - ответил муж.
Женя попыталась сохранять спокойствие.
- Игорь, мне очень неприятно, что ты касаешься моих личных вещей.
- Я не люблю, когда на моем столе беспорядок, - ответил он хладнокровно. – Тебе следовало попросить у меня разрешения воспользоваться этим столом. И ты выбрала совсем неподходящее время для своих…
Тут губы его дрогнули.
- Чем ты занималась?
Женя вдруг почувствовала, что муж близок к взрыву. Она стиснула кулачки, заставляя себя сохранять мужество.
- А что? – спросила она.
Игорь с усмешкой покачал головой.
- Женя, тебе не кажется, что это… по меньшей мере бестактно? – проговорил он. – Ты забыла, что у нас в доме траур? Или ты совсем не можешь обходиться без своего увлечения?
Женя ощутила себя виноватой, какой-то недоразвитой. Но потом это прошло.
- Игорь, мне это очень нужно, особенно в тяжелые минуты, - глухо сказала она. – Я ни на миг не забываю о Василии. Это помогает мне облегчить душу. И я думаю, что, может быть…
- Ты думаешь, что Василий все еще где-то существует, - проговорил Игорь, глядя мимо нее.
Казалось, в этот миг он сожалел, что женился на Жене.
- Женя, ты всерьез веришь спиритизму? – спросил ее муж. – Мне раньше казалось, что у тебя это временно. Ты ведь очень умная женщина.
- А что – умные люди должны перестать верить своим глазам? – ответила Женя. – Как ты объяснишь то, что было со всеми нами?
Игорь несколько мгновений молчал.
- Не знаю, - сказал он наконец. – Не знаю, - повторил Игорь. – Но хуже всего было бы в конце концов обнаружить, что мы обманывались в этой надежде.
- Игорь, ты не будешь мешать моему творчеству? – спросила Женя.
Он вздрогнул.
- Ты хочешь что-то доказать своими сочинениями? Но кого ты этим убедишь?
- Возможно, кого-нибудь и смогу, - задумчиво ответила Женя. – Но я не могу молчать, Игорь, теперь - только не молчать. Мой долг – говорить. Мне порою кажется, будто моею рукой водит что-то… неподвластное мне, что-то, что больше меня.
Глава 47
Утро, на которое было назначено отпевание, оказалось хмурым – серое разбухшее от сырости небо низко нависло над землей. Как будто природа ознаменовала гибель выдающегося своего творения, которое, тем не менее, было таким же тленом.
Погребальная процессия вначале была небольшой – только близкие родственники Морозовых, коллеги и друзья; но по дороге к церкви толпа провожающих увеличилась в несколько раз. Женя недооценивала популярность Василия. Игорь вначале был сконфужен, расстроен такой публичностью, а потом смирился, поняв, что ничего не может поделать с народною любовью и славой, заслуженными или нет. Прошел только слух о том, кого это хоронят, а к процессии на каждой улице примыкали все новые и новые люди.
Многие горько, искренне плакали. Кое-кто, особенно публика попроще, вслух сетовали на бога и недоумевали, как это такой человек мог умереть.
Идя рядом с безмолвным печальным мужем за черным лакированным гробом, который везли погребальные дроги*, Женя чувствовала все меньше уверенности в том, что от "российского Юма" осталось что-то, пережившее смерть...
Лидия вместе с сестрой и матерью шли отдельно от Морозовых. Женя чувствовала облегчение хотя бы от этого. Она ощущала себя принадлежащей к другому… лагерю.
По другую руку от Жени шел торжественно одетый Роман Платонович, но почему-то присутствие отца не прибавляло ей уверенности так, как присутствие мужа.
Женя нечаянно встретилась взглядом с Лидией и отвернулась от этих полных слез голубых глаз, как будто смотрела на Медузу Горгону. Она быстро нашла руку мужа, который пожал ее. Женя низко опустила голову и постаралась больше не смотреть по сторонам.
От звуков чужого плача и причитаний, волнами накатывавших на нее, Женя сама ощутила желание расплакаться, но только крепче сжала губы. Если ей сейчас привлечь к себе внимание, может произойти что-нибудь ужасное. Интересно, сколько человек в этой толпе почитателей знает, кто она такая?..
Боль в мышцах к этому утру почти прошла, но сейчас все больше и больше напоминала о себе. Женя опустила плечи, полагаясь на поддержку корсета. На лицо ее была опущена черная вуаль, как будто она скорбела сильнее всех… но она просто не могла демонстрировать свои чувства окружающим; да и, наконец, выдавать себя.
- Устала? – шепнул ей муж.
Она кивнула.
- Еще и эта погода, - сочувственно сказал Игорь. – Ревматические боли от сырости еще усиливаются.
"Только ревматических болей мне в двадцать лет и не хватало! Я ходячее бедствие! Зачем он женился на мне?"
В церкви опять пришлось стоять. Женя читала, что католические церкви позволяют своим прихожанам сидеть во время службы, и пожалела в этот миг, что она не католичка. Она не делала большого различия между христианскими церквями, которые, как знал всякий хорошо образованный человек, лгали и в малом, и в большом.
"Христос был непорочно зачатый бог, искупивший крестными муками наши грехи? Какая чушь! Христос был, наверное, что-то вроде Василия, - думала Женя, глядя на белое лицо покойника, голова которого была приподнята парчовой подушкой. – Он так же нес людям… новые веяния, и он так же погиб во имя своей истины. Василий был даже моложе".
А если ошибались оба – и Христос, и Василий Морозов?
Женя закрыла глаза, не в силах больше смотреть на мертвеца, даже на гроб. Торжественный мужской хор, наполнивший церковь, наполнил все ее существо; она ощутила дрожание даже в ногах.
"Когда же это кончится!"
Женя ощутила, как ее приобнял за плечи муж, воспользовавшись теснотой, и привалилась к нему, насколько было можно.
После церемонии, окончание которой Женя угадала по тому, как окружающие тихонько заговорили между собой, Игорь шепотом спросил ее, не хочет ли она подойти к гробу попрощаться.
Женя содрогнулась от такого предложения. Да, она любила Василия, но она любила его, а не этот остов! Неужели это окоченевшее тело, которое закопают в землю и увенчают надгробием с его именем, и есть то, что составляло его существо при жизни!
Она не могла, отказывалась в это верить!
Игорь вложил ей в руку две белые гвоздики.
- Иди же, ты должна это сделать, - сурово проговорил он, слегка подтолкнув жену в спину.
Женя собралась с мужеством и направилась вперед. Муж шел за ней. Женя по дороге опустила вуаль, благословляя свой траурный наряд, который избавил ее от страшного зрелища.
Она подошла к гробу, чувствуя на себе внимание множества людей, и положила цветы рядом. Рука ее притронулась к холодному лакированному дереву.
А потом Женя медленно взялась за свою вуаль и подняла ее, открыв лицо. Посмотрела на того, кто лежал в гробу в черном парадном костюме. Нет - посмотрела на "это".
"Это" походило на Василия, но являлось только его оболочкой, его подобием, уже подвергшимся разложению. Женя настолько уже пропиталась спиритическими идеями, что отказывалась называть труп именем Василия Морозова. Он был где-то в другой сфере, или же – нигде. Но не здесь. Не в этом деревянном ящике.
- Это не ты, - прошептала она.
Тут послышался шум, спотыкающийся стук каблучков, и из толпы вырвалась Лидия.
- Сейчас же отойдите от него! – крикнула она.
Женя отпрянула.
Лидии, казалось, было наплевать, что они находятся в храме.
- Как у вас вообще хватило наглости явиться!
Люди ахнули, зароптали.
- Ах, бесстыдница, - заговорили в толпе. Непонятно было, относилось это к Лидии или к Жене.
- Лида, не оскверняйте храма криком, - ответила Женя со сверкающими глазами. - И я не прикасалась к вашему супругу - его сейчас здесь нет, как учит святая церковь, - громко прибавила она. - "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить", разве не так говорит Писание, батюшка?
Священник, к которому она обратила последние слова, от возмущения не мог ничего сказать, только поднял руку.
- Да как вы смеете! – воскликнула Лидия.
Игорь подошел к жене и схватил ее за руку. Женина вуаль упала, и толпа прихожан слилась в темное, враждебное одно. Жене казалось в этот миг, что ее готовы побить камнями, как делалось в Христовы времена.
- Женя, хватит! – шепотом воскликнул Игорь. – Умоляю тебя!
Она, не слушая, свободной рукой снова отдернула вуаль.
- Это вы, Лидия Сергеевна, не смеете здесь присутствовать! – воскликнула Женя, опять отыскивая глазами своего врага. – Вы атеистка! Для вас этот акт веры – пустая обрядность!..
В ближайшем ряду Женя увидела ошеломленное лицо Романа Платоновича, в отличие от матери, почти не представлявшего себе, на что способна его дочь. Игорь схватил ее за локоть и оттащил в сторону. Иначе Жене могла действительно грозить участь первых христиан.
Среди тех, кто пришел проститься с Василием, было немало необразованного, но истово верующего люда, не услышавшего в ее проповеди ничего, кроме богохульства.
- Срамота! Безбожница, бесстыжая! – говорили вокруг нее, пока Игорь быстро вел жену к выходу. Один раз Женю сильно толкнули, и Игорь, не церемонясь, ударил обидчика так, что тот упал на своего соседа.
- Пшли прочь!.. – крикнул он так, что люди невольно шарахнулись.
Он вытащил Женю на улицу. Она хватала ртом воздух, задыхаясь под своим покрывалом; Игорь стащил с нее шляпу вместе с вуалью и встряхнул жену за плечи.
- Ты совсем ни о чем не думаешь? Что ты там устроила?
- Я сказала правду! – ответила Женя.
- Ты… понимаешь, что могло бы быть? Ты видела, какая там толпа? – спросил Игорь, тяжело дыша. – Нужно же думать, когда и что можно говорить!
Женя засмеялась.
- Меня забили бы, как Лизу Тушину, пришедшую в дом Лебядкиных…
- Да оставь ты своего Достоевского!
Игорь прижал Женю к себе, комкая одной рукой ее шляпу с вуалью.
- Нет, ты точно сумасбродка…
Тут следом за ними выбрался Женин отец, со сбившимся набок галстуком и в измятом фраке. Роман Платонович остановился при виде интимной семейной сцены. Игорь же с Женей не обратили на него никакого внимания.
Игорь помедлил, глядя жене в глаза.
- Я сейчас вернусь в церковь, нужно закончить. Ты отправляйся домой. Тебе нельзя больше оставаться здесь.
На руку ему упала большая капля, заставив вздрогнуть. Игорь быстро взглянул в небо.
- Ну вот, еще и дождь сейчас зарядит. Давай-ка, поезжай домой. Я должен вернуться к брату.
- Игорь, но ведь это для тебя опасно! – воскликнула Женя.
- Я мужчина, - ответил Игорь, и Женя почувствовала в его словах второй смысл, которого ее муж, может быть, не сознавал. Мужчины не только сильнее - им позволено намного больше, чем женщинам; и уж женщинам почти никогда не прощается оскорбление святынь. Женщина и святость почти никогда не совместимы – разве что в самых высоких умах…
Игорь поцеловал ее.
- Будь умницей, поезжай домой. И не тревожься за меня.
Женя кивнула.
- Я отвезу Женю, - Роман Платонович впервые напомнил о себе, и Игорь, впервые взглянув на него, кивнул.
- Буду весьма признателен, - сказал он, как постороннему лицу, почти как подчиненному.
Игорь вернулся к вечеру, наскоро пообедал, потом, передохнув, отправился на вокзал встречать старшего брата, приезжавшего семичасовым поездом.
Тридцатипятилетний Олег Исаевич Морозов был такой же высокий и темноволосый, такого же благородного облика, как Игорь и Василий, хотя и уступал младшим братьям красотой. Однако он, несомненно, принадлежал к той же породе и походил на них складом характера.
Женя понравилась ему, она сразу поняла это, несмотря на хмурость и скорбный вид брата Василия, приличествующие ситуации.
"Я, наверное, какой-то морозовский тип", - иронически подумала она о себе.
Олегу Исаевичу предоставили диван в гостиной, и уставший с дороги брат Игоря почти сразу затих на нем, не беспокоя больше хозяев. А Женя и Игорь, тоже рано отправившиеся в постель, долго еще не спали, споря о том, идти ли Жене завтра на похороны. Игорь настаивал, чтобы Женя "после всего этого" осталась дома.
- Это для тебя безопаснее. И тебя могут осудить, - сказал он.
Женя фыркнула напоказ.
- За что это меня судить? Я что – бывшая любовница Василия?
Она осеклась, глядя на побледневшего мужа, потом шепотом извинилась.
- Да ничего, - сказал Игорь, не глядя на нее.
Женя погладила его по руке, и наконец почувствовала, как его напряжение немного опало.
- Я завтра пойду с вами, - шепотом сказала она.
Игорь промолчал.
Похороны прошли намного спокойнее, чем отпевание. Никто не осудил Женю, даже не выделил ее из толпы провожающих – люди были забывчивы и поверхностны. Женя знала, что и Василия Морозова очень скоро забудут, даже те, кто при жизни готов был на него молиться. Те, ради кого он умер.
Меньше будет страданий, тоски о запредельном, запретных вопрошений.
О проклятая и благословенная человеческая короткость.
* Удлиненная повозка без кузова, передняя и задняя части которой соединены продольными брусьями.
Утро, на которое было назначено отпевание, оказалось хмурым – серое разбухшее от сырости небо низко нависло над землей. Как будто природа ознаменовала гибель выдающегося своего творения, которое, тем не менее, было таким же тленом.
Погребальная процессия вначале была небольшой – только близкие родственники Морозовых, коллеги и друзья; но по дороге к церкви толпа провожающих увеличилась в несколько раз. Женя недооценивала популярность Василия. Игорь вначале был сконфужен, расстроен такой публичностью, а потом смирился, поняв, что ничего не может поделать с народною любовью и славой, заслуженными или нет. Прошел только слух о том, кого это хоронят, а к процессии на каждой улице примыкали все новые и новые люди.
Многие горько, искренне плакали. Кое-кто, особенно публика попроще, вслух сетовали на бога и недоумевали, как это такой человек мог умереть.
Идя рядом с безмолвным печальным мужем за черным лакированным гробом, который везли погребальные дроги*, Женя чувствовала все меньше уверенности в том, что от "российского Юма" осталось что-то, пережившее смерть...
Лидия вместе с сестрой и матерью шли отдельно от Морозовых. Женя чувствовала облегчение хотя бы от этого. Она ощущала себя принадлежащей к другому… лагерю.
По другую руку от Жени шел торжественно одетый Роман Платонович, но почему-то присутствие отца не прибавляло ей уверенности так, как присутствие мужа.
Женя нечаянно встретилась взглядом с Лидией и отвернулась от этих полных слез голубых глаз, как будто смотрела на Медузу Горгону. Она быстро нашла руку мужа, который пожал ее. Женя низко опустила голову и постаралась больше не смотреть по сторонам.
От звуков чужого плача и причитаний, волнами накатывавших на нее, Женя сама ощутила желание расплакаться, но только крепче сжала губы. Если ей сейчас привлечь к себе внимание, может произойти что-нибудь ужасное. Интересно, сколько человек в этой толпе почитателей знает, кто она такая?..
Боль в мышцах к этому утру почти прошла, но сейчас все больше и больше напоминала о себе. Женя опустила плечи, полагаясь на поддержку корсета. На лицо ее была опущена черная вуаль, как будто она скорбела сильнее всех… но она просто не могла демонстрировать свои чувства окружающим; да и, наконец, выдавать себя.
- Устала? – шепнул ей муж.
Она кивнула.
- Еще и эта погода, - сочувственно сказал Игорь. – Ревматические боли от сырости еще усиливаются.
"Только ревматических болей мне в двадцать лет и не хватало! Я ходячее бедствие! Зачем он женился на мне?"
В церкви опять пришлось стоять. Женя читала, что католические церкви позволяют своим прихожанам сидеть во время службы, и пожалела в этот миг, что она не католичка. Она не делала большого различия между христианскими церквями, которые, как знал всякий хорошо образованный человек, лгали и в малом, и в большом.
"Христос был непорочно зачатый бог, искупивший крестными муками наши грехи? Какая чушь! Христос был, наверное, что-то вроде Василия, - думала Женя, глядя на белое лицо покойника, голова которого была приподнята парчовой подушкой. – Он так же нес людям… новые веяния, и он так же погиб во имя своей истины. Василий был даже моложе".
А если ошибались оба – и Христос, и Василий Морозов?
Женя закрыла глаза, не в силах больше смотреть на мертвеца, даже на гроб. Торжественный мужской хор, наполнивший церковь, наполнил все ее существо; она ощутила дрожание даже в ногах.
"Когда же это кончится!"
Женя ощутила, как ее приобнял за плечи муж, воспользовавшись теснотой, и привалилась к нему, насколько было можно.
После церемонии, окончание которой Женя угадала по тому, как окружающие тихонько заговорили между собой, Игорь шепотом спросил ее, не хочет ли она подойти к гробу попрощаться.
Женя содрогнулась от такого предложения. Да, она любила Василия, но она любила его, а не этот остов! Неужели это окоченевшее тело, которое закопают в землю и увенчают надгробием с его именем, и есть то, что составляло его существо при жизни!
Она не могла, отказывалась в это верить!
Игорь вложил ей в руку две белые гвоздики.
- Иди же, ты должна это сделать, - сурово проговорил он, слегка подтолкнув жену в спину.
Женя собралась с мужеством и направилась вперед. Муж шел за ней. Женя по дороге опустила вуаль, благословляя свой траурный наряд, который избавил ее от страшного зрелища.
Она подошла к гробу, чувствуя на себе внимание множества людей, и положила цветы рядом. Рука ее притронулась к холодному лакированному дереву.
А потом Женя медленно взялась за свою вуаль и подняла ее, открыв лицо. Посмотрела на того, кто лежал в гробу в черном парадном костюме. Нет - посмотрела на "это".
"Это" походило на Василия, но являлось только его оболочкой, его подобием, уже подвергшимся разложению. Женя настолько уже пропиталась спиритическими идеями, что отказывалась называть труп именем Василия Морозова. Он был где-то в другой сфере, или же – нигде. Но не здесь. Не в этом деревянном ящике.
- Это не ты, - прошептала она.
Тут послышался шум, спотыкающийся стук каблучков, и из толпы вырвалась Лидия.
- Сейчас же отойдите от него! – крикнула она.
Женя отпрянула.
Лидии, казалось, было наплевать, что они находятся в храме.
- Как у вас вообще хватило наглости явиться!
Люди ахнули, зароптали.
- Ах, бесстыдница, - заговорили в толпе. Непонятно было, относилось это к Лидии или к Жене.
- Лида, не оскверняйте храма криком, - ответила Женя со сверкающими глазами. - И я не прикасалась к вашему супругу - его сейчас здесь нет, как учит святая церковь, - громко прибавила она. - "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить", разве не так говорит Писание, батюшка?
Священник, к которому она обратила последние слова, от возмущения не мог ничего сказать, только поднял руку.
- Да как вы смеете! – воскликнула Лидия.
Игорь подошел к жене и схватил ее за руку. Женина вуаль упала, и толпа прихожан слилась в темное, враждебное одно. Жене казалось в этот миг, что ее готовы побить камнями, как делалось в Христовы времена.
- Женя, хватит! – шепотом воскликнул Игорь. – Умоляю тебя!
Она, не слушая, свободной рукой снова отдернула вуаль.
- Это вы, Лидия Сергеевна, не смеете здесь присутствовать! – воскликнула Женя, опять отыскивая глазами своего врага. – Вы атеистка! Для вас этот акт веры – пустая обрядность!..
В ближайшем ряду Женя увидела ошеломленное лицо Романа Платоновича, в отличие от матери, почти не представлявшего себе, на что способна его дочь. Игорь схватил ее за локоть и оттащил в сторону. Иначе Жене могла действительно грозить участь первых христиан.
Среди тех, кто пришел проститься с Василием, было немало необразованного, но истово верующего люда, не услышавшего в ее проповеди ничего, кроме богохульства.
- Срамота! Безбожница, бесстыжая! – говорили вокруг нее, пока Игорь быстро вел жену к выходу. Один раз Женю сильно толкнули, и Игорь, не церемонясь, ударил обидчика так, что тот упал на своего соседа.
- Пшли прочь!.. – крикнул он так, что люди невольно шарахнулись.
Он вытащил Женю на улицу. Она хватала ртом воздух, задыхаясь под своим покрывалом; Игорь стащил с нее шляпу вместе с вуалью и встряхнул жену за плечи.
- Ты совсем ни о чем не думаешь? Что ты там устроила?
- Я сказала правду! – ответила Женя.
- Ты… понимаешь, что могло бы быть? Ты видела, какая там толпа? – спросил Игорь, тяжело дыша. – Нужно же думать, когда и что можно говорить!
Женя засмеялась.
- Меня забили бы, как Лизу Тушину, пришедшую в дом Лебядкиных…
- Да оставь ты своего Достоевского!
Игорь прижал Женю к себе, комкая одной рукой ее шляпу с вуалью.
- Нет, ты точно сумасбродка…
Тут следом за ними выбрался Женин отец, со сбившимся набок галстуком и в измятом фраке. Роман Платонович остановился при виде интимной семейной сцены. Игорь же с Женей не обратили на него никакого внимания.
Игорь помедлил, глядя жене в глаза.
- Я сейчас вернусь в церковь, нужно закончить. Ты отправляйся домой. Тебе нельзя больше оставаться здесь.
На руку ему упала большая капля, заставив вздрогнуть. Игорь быстро взглянул в небо.
- Ну вот, еще и дождь сейчас зарядит. Давай-ка, поезжай домой. Я должен вернуться к брату.
- Игорь, но ведь это для тебя опасно! – воскликнула Женя.
- Я мужчина, - ответил Игорь, и Женя почувствовала в его словах второй смысл, которого ее муж, может быть, не сознавал. Мужчины не только сильнее - им позволено намного больше, чем женщинам; и уж женщинам почти никогда не прощается оскорбление святынь. Женщина и святость почти никогда не совместимы – разве что в самых высоких умах…
Игорь поцеловал ее.
- Будь умницей, поезжай домой. И не тревожься за меня.
Женя кивнула.
- Я отвезу Женю, - Роман Платонович впервые напомнил о себе, и Игорь, впервые взглянув на него, кивнул.
- Буду весьма признателен, - сказал он, как постороннему лицу, почти как подчиненному.
Игорь вернулся к вечеру, наскоро пообедал, потом, передохнув, отправился на вокзал встречать старшего брата, приезжавшего семичасовым поездом.
Тридцатипятилетний Олег Исаевич Морозов был такой же высокий и темноволосый, такого же благородного облика, как Игорь и Василий, хотя и уступал младшим братьям красотой. Однако он, несомненно, принадлежал к той же породе и походил на них складом характера.
Женя понравилась ему, она сразу поняла это, несмотря на хмурость и скорбный вид брата Василия, приличествующие ситуации.
"Я, наверное, какой-то морозовский тип", - иронически подумала она о себе.
Олегу Исаевичу предоставили диван в гостиной, и уставший с дороги брат Игоря почти сразу затих на нем, не беспокоя больше хозяев. А Женя и Игорь, тоже рано отправившиеся в постель, долго еще не спали, споря о том, идти ли Жене завтра на похороны. Игорь настаивал, чтобы Женя "после всего этого" осталась дома.
- Это для тебя безопаснее. И тебя могут осудить, - сказал он.
Женя фыркнула напоказ.
- За что это меня судить? Я что – бывшая любовница Василия?
Она осеклась, глядя на побледневшего мужа, потом шепотом извинилась.
- Да ничего, - сказал Игорь, не глядя на нее.
Женя погладила его по руке, и наконец почувствовала, как его напряжение немного опало.
- Я завтра пойду с вами, - шепотом сказала она.
Игорь промолчал.
Похороны прошли намного спокойнее, чем отпевание. Никто не осудил Женю, даже не выделил ее из толпы провожающих – люди были забывчивы и поверхностны. Женя знала, что и Василия Морозова очень скоро забудут, даже те, кто при жизни готов был на него молиться. Те, ради кого он умер.
Меньше будет страданий, тоски о запредельном, запретных вопрошений.
О проклятая и благословенная человеческая короткость.
* Удлиненная повозка без кузова, передняя и задняя части которой соединены продольными брусьями.
Глава 48
Игорь вернулся на службу на другой день после похорон брата, в среду. Вечером этого дня они устраивали поминки – раньше Фрося с Женей не успевали: Женя хотела предложить мужу нанять поваров со стороны, но, не зная, каково финансовое положение их семьи, промолчала. Игорь же, казалось, об этом не вспомнил.
Он был намного сильнее выбит из колеи смертью Василия, чем представлялось.
Женю обрадовало, что Олег Морозов оказался тактичен и переехал в гостиницу сразу же после того, как состоялись похороны. Он обещал прийти на поминки, поцеловал Жене руку и откланялся.
Женя послала приглашение родителям, не зная, проснется ли совесть у Серафимы Афанасьевны. Отец должен был прийти наверняка. Еще ожидали нескольких общих знакомых Игоря и Василия, в частности, обоих секундантов и спирита – почитателя медиумизма Василия из издательства. Ну и наконец, конечно, не могли обойти вниманием вдову.
Женя от всей души надеялась, что Лидия не придет. Лидия была не только убита горем, она была еще и сама по себе жестокая женщина, как многие женщины-нигилистки. Женя и себя далеко не могла назвать ангелом, но значительно легче было оставаться доброй той, которая верила в доброе и вечное вовне человека.
Женя и Фрося в отсутствие Игоря весь день занимались домом – Фрося несколько раз пыталась услать "хворую" барыню прочь, но Женя всякий раз решительно отказывалась, несмотря на то, что действительно чувствовала недомогание. Она не собиралась быть белоручкой. Никогда не была.
Может, Игорь осудил бы ее, видя, как его "госпожа Морозова, дворянка" сама вытирает пыль и следит за супом? Что ж, пусть осуждает. Должно быть, она человек не того воспитания. Или это только мужчины могут так – со спокойной душой перекладывать хозяйственные хлопоты на плечи подчиненных женщин, сами устраняясь от этого?
"Женщины почти всегда подчиненные, какого бы звания ни были…"
- Вы идите, барыня, - уже почти товарищеским тоном сказала ей Фрося, когда пробило пять. – Вам еще помыться-причепуриться, а то не успеете.
Женя утерла пот со лба и засмеялась.
- Твоя правда, причепуриться пора. Два часа всего осталось.
Она с удовлетворением окинула взглядом уже почти освоенную кухонную территорию. Серафима Афанасьевна была бы ею довольна. Хотя она, наверное, опять не придет – может, теперь просто постыдится прийти, после того, как отказалась появиться на похоронах.
"А может, мама действительно… больна? – вдруг осенило Женю. – Как это у женщин называется переходный возраст, когда они теряют способность к деторождению? Они тогда вообще, говорят, на людей кидаться начинают".
Женя погладила себя по животу и ощутила какое-то сочувствие к матери. Однако, какую деликатность проявил Роман Платонович. А бедные простые бабы работают как лошади, независимо от самочувствия – ни они сами, ни, тем более, их мужья ничего в их женском устройстве не понимают. И, уж тем более, не уважают женского устройства, как это делают благородные люди, подобные Морозовым.
"Все-таки аристократия необходима обществу – только они задают образцы, указывают умственный путь, обозревают горизонты, - подумала Женя. – Без них так и было бы: свят, свят, лоб разбивали бы или спивались".
Она успела вымыть голову и высушить волосы горячими щипцами. Потом сама выгладила себе платье – уже не черное, а коричневое, правда, с черными бантами. Пристроила получше очки и посмотрела в зеркало – сейчас Женя напоминала себе совсем молодую Серафиму Афанасьевну.
Она улыбнулась.
"Бедный-бедный Игорь".
И тут послышался стук в дверь. Жене почудилось, будто за дверью перемолвились, мужчина и женщина. Неужели?..
Она бросилась открывать.
- Папа! Мама!..
- Чем тебе помочь? – без приветствий спросила Серафима Афанасьевна, ступая в квартиру и суровым взглядом virgo magna* окидывая это чужое хозяйство.
- Не знаю… Мы, кажется, уже все сделали…
Женя до сих пор не могла оправиться от изумления.
Серафима Афанасьевна молча протиснулась мимо нее, направляясь в ванную комнату, расположение которой только что определила. Женя вздохнула, сложив руки на груди. Она уж и не знала, радоваться ли неожиданному вниманию матери.
Роман Платонович тронул Женю за руку. Он смотрел на дочь с добротой и сочувствием.
- Женечка, может быть, мы пока пойдем в комнату и поговорим? Ты, наверное, за день уже устала.
Женя покосилась в сторону кухни, откуда уже доносились громкие голоса госпожи Прозоровой и их прислуги, и представила себе, во что это может вылиться без присмотра. Потом махнула рукой. Если еще и она встрянет, точно будет скандал, Серафима Афанасьевна это умеет.
- Конечно, папа, пойдем.
Они прошли в пустую гостиную и сели рядом на диван.
Роман Платонович сочувственно и с некоторым смущением смотрел на дочь. Он хотел заговорить первым, спросить Женю о жизни – но как к этому приступишь, если он понятия о дочерней жизни не имеет? А сейчас имеет еще меньше понятия, чем в Женином детстве?
"Мужчина есть мужчина – если он не муж и не… любовник, с ним почти ни о чем нельзя говорить".
- Как ты живешь? – наконец спросил отец.
Женя вежливо, натянуто улыбнулась. Ну и что он ожидает услышать?
- Ничего, папа.
На несколько мгновений они замолчали. Роман Платонович подыскивал слова, а Женя подыскивала предлог, чтобы оставить его. Но вскоре предлог нашелся сам. В дверь раздался новый громкий стук, и теперь Женя не сомневалась, кто пришел.
"Ну наконец-то, слава богу!"
Она выбежала в прихожую, придерживая юбки, и, оттеснив от мужа Фросю, которая открыла ему, бросилась Игорю на шею. Вот единственный близкий человек, хоть сколько-то близкий!
Игорь расцеловал ее, изумляясь такому бурному приветствию.
- Что ты, дорогая?
- Я просто счастлива…
Тут их прервали. Женя почувствовала присутствие матери раньше, чем Игорь, стоявший к госпоже Прозоровой лицом; она отстранилась от мужа и повернулась к Серафиме Афанасьевне.
- Игорь, мама приехала по моему приглашению. С папой, - поправилась взволнованная Женя, не зная, как ее мать и Игорь подействуют друг на друга.
Однако встреча прошла мирно и галантно. Игорь поклонился, теща милостиво улыбнулась. Впрочем, Женя заметила в ее глазах тревогу.
- Игорь Исаевич, вы ожидаете на поминки еще много знакомых? – спросила она.
Конечно, по имени мать его никогда не осмелится звать, несмотря на свой гонор.
- Да, мадам, - учтиво ответил Игорь. – К семи часам.
Тут он увидел вышедшего из гостиной Романа Платоновича и сдержанно поприветствовал и его.
"Повод не располагает к сердечности, - подумала Женя. – Да и Морозовы есть Морозовы".
- Женя, пора накрывать на стол! – тут обратилась к ней мать. – Игорь Исаевич, нужно поспешить, иначе мы не успеем!
- Разумеется. Вы очень любезны, - сказал Игорь, и с некоторой холодностью во взгляде проследил, как две женщины удаляются на его кухню.
Роман Платонович кашлянул, не решаясь более открыто привлечь к себе внимание. Игорь посмотрел на него.
- Пройдемте пока в комнату, Роман Платонович. Вечер скоро начнется.
- Да, конечно, - сказал тесть, сконфуженный словом "вечер". Они прошли в гостиную, и Игорь, пригласив господина Прозорова сесть, предложил ему вина, от которого у Жени всегда болела голова. Через некоторое время мужчины, несмотря на ощущаемую обоими разницу между ними, уже довольно живо беседовали.
Прибыли все приглашенные – никто не отказался и не опоздал. Лидия приехала предпоследней, перед кругленьким спиритом из "Пегаса", и у нее хватило воспитания… или ненависти к хозяевам, чтобы почти не обращать на себя внимания. Мужчины не знали, как ей сочувствовать, потому что были едва с нею знакомы; Серафима Афанасьевна тоже почти не знала вдову Василия. И была не такого склада женщина, чтобы бросаться с утешениями к чужому человеку.
Женя была почти счастлива, что ее не затрагивают.
"Может быть, все еще обойдется", - подумала она.
Наконец сели за стол. Женя и Фрося расстарались, чтобы не посрамить хозяина, но к соблазнительной еде сразу приступать не полагалось - следовало сказать слово о покойном. Что и как говорить – никто почему-то не знал.
Все, словно бы внезапно, вспомнили, кем был Василий Морозов. Поминать такое казалось как-то слишком неприлично. Недопустимо. Здесь сидела вдова, верующая в конечность, окончательность смерти своего мужа; здесь собрались образованные люди. О том, что, по крайней мере, двое из собравшихся - сотрудник "Пегаса" и Женя – убежденные спириты, тем более невозможно было заикнуться. Это сразу превратило бы высочайшую для человека трагедию в фарс…
- Господа, - наконец нарушил молчание Игорь. – Мы собрались здесь, чтобы почтить память моего дорогого брата Василия. Смею надеяться, все присутствующие помнят, каким прекрасным человеком он был и какую смерть принял, смерть истинного рыцаря. Мы вечно будем помнить о нем… наше горе неизбывно…
- Ах, да что ты говоришь! – не вытерпев, воскликнула тут Женя. Она нервно стукнула о стол своим нетронутым бокалом вина.
Все воззрились на нее. Вдова приоткрыла рот, уставившись на Женю взглядом, который и вправду мог бы обратить ее в камень; но Женя уже ни на что не обращала внимания.
- Господа! – звонко воскликнула она; Женя отпила из своего бокала для храбрости и, отсалютовав собравшимся этим бокалом, поставила его обратно на стол. – Господа, разве мы все беспамятны? – продолжала она, обводя взглядом соседей. – Разве мы забыли, кем был Василий? Это был великий медиум, равный Юму, равный девицам Фокс*! Неужели мы презрим все то, что явилось нам через него? Лишим его смерть смысла?..
- И какого же смысла? – выкрикнула Лидия; она сжала свой бокал так, что он чуть не треснул. – Вы смеете сейчас… рассказывать ваши псевдофилософские сказки для глупцов? Сейчас, над гробом моего мужа!..
Женя снова крепко стукнула бокалом о стол. Вино красным кругом плеснулось на скатерть.
- Да, смею, и именно сейчас! – сказала она. – Вы думаете, что только атеисты смелы? Нет, Лидия Сергеевна, я тоже готова идти до конца! Я не собираюсь лгать вам, чтобы потешить вашу слепоту – Василий хотел от меня именно этого!
- Да от Василия сейчас только косточки остались! – воскликнула Лидия, совершенно неожиданно ударившись в слезы. Собравшиеся опешили; потом поднялись с мест и сгрудились вокруг вдовы, нестройно утешая ее. Игорь с негодованием взглянул на Женю. Та ответила прямым и таким же негодующим взглядом.
- Ты дурно воспитанная, бессердечная девчонка, - прошептала ей Серафима Афанасьевна. Женя улыбнулась.
- Были учителя, мама, - ответила она. – А я только свидетельствую истину, какой она представляется мне! Сейчас самое время!
Тут от двери раздалось мяуканье. Женя вздрогнула. Из-за общего волнения никто не заметил, что в комнату пробралась кошка.
- Буся?
Незабудка вела себя как-то странно. Задрав хвост, она опять мяукнула, а потом фыркнула на пустое место, между дверью и столом.
- Буся?..
Женя подобралась, не замечая больше ничего, кроме кошки.
Через несколько мгновений она, почти непроизвольно, выбросила в сторону руку и крикнула, по-прежнему не отрывая взгляда от Незабудки:
- Господа, требую внимания!
* Верховная жрица Весты (букв. "великая дева").
* Сестры Фокс – первые американские медиумы, с которых в середине девятнадцатого века началось спиритическое движение, охватившее Америку и Европу.
Игорь вернулся на службу на другой день после похорон брата, в среду. Вечером этого дня они устраивали поминки – раньше Фрося с Женей не успевали: Женя хотела предложить мужу нанять поваров со стороны, но, не зная, каково финансовое положение их семьи, промолчала. Игорь же, казалось, об этом не вспомнил.
Он был намного сильнее выбит из колеи смертью Василия, чем представлялось.
Женю обрадовало, что Олег Морозов оказался тактичен и переехал в гостиницу сразу же после того, как состоялись похороны. Он обещал прийти на поминки, поцеловал Жене руку и откланялся.
Женя послала приглашение родителям, не зная, проснется ли совесть у Серафимы Афанасьевны. Отец должен был прийти наверняка. Еще ожидали нескольких общих знакомых Игоря и Василия, в частности, обоих секундантов и спирита – почитателя медиумизма Василия из издательства. Ну и наконец, конечно, не могли обойти вниманием вдову.
Женя от всей души надеялась, что Лидия не придет. Лидия была не только убита горем, она была еще и сама по себе жестокая женщина, как многие женщины-нигилистки. Женя и себя далеко не могла назвать ангелом, но значительно легче было оставаться доброй той, которая верила в доброе и вечное вовне человека.
Женя и Фрося в отсутствие Игоря весь день занимались домом – Фрося несколько раз пыталась услать "хворую" барыню прочь, но Женя всякий раз решительно отказывалась, несмотря на то, что действительно чувствовала недомогание. Она не собиралась быть белоручкой. Никогда не была.
Может, Игорь осудил бы ее, видя, как его "госпожа Морозова, дворянка" сама вытирает пыль и следит за супом? Что ж, пусть осуждает. Должно быть, она человек не того воспитания. Или это только мужчины могут так – со спокойной душой перекладывать хозяйственные хлопоты на плечи подчиненных женщин, сами устраняясь от этого?
"Женщины почти всегда подчиненные, какого бы звания ни были…"
- Вы идите, барыня, - уже почти товарищеским тоном сказала ей Фрося, когда пробило пять. – Вам еще помыться-причепуриться, а то не успеете.
Женя утерла пот со лба и засмеялась.
- Твоя правда, причепуриться пора. Два часа всего осталось.
Она с удовлетворением окинула взглядом уже почти освоенную кухонную территорию. Серафима Афанасьевна была бы ею довольна. Хотя она, наверное, опять не придет – может, теперь просто постыдится прийти, после того, как отказалась появиться на похоронах.
"А может, мама действительно… больна? – вдруг осенило Женю. – Как это у женщин называется переходный возраст, когда они теряют способность к деторождению? Они тогда вообще, говорят, на людей кидаться начинают".
Женя погладила себя по животу и ощутила какое-то сочувствие к матери. Однако, какую деликатность проявил Роман Платонович. А бедные простые бабы работают как лошади, независимо от самочувствия – ни они сами, ни, тем более, их мужья ничего в их женском устройстве не понимают. И, уж тем более, не уважают женского устройства, как это делают благородные люди, подобные Морозовым.
"Все-таки аристократия необходима обществу – только они задают образцы, указывают умственный путь, обозревают горизонты, - подумала Женя. – Без них так и было бы: свят, свят, лоб разбивали бы или спивались".
Она успела вымыть голову и высушить волосы горячими щипцами. Потом сама выгладила себе платье – уже не черное, а коричневое, правда, с черными бантами. Пристроила получше очки и посмотрела в зеркало – сейчас Женя напоминала себе совсем молодую Серафиму Афанасьевну.
Она улыбнулась.
"Бедный-бедный Игорь".
И тут послышался стук в дверь. Жене почудилось, будто за дверью перемолвились, мужчина и женщина. Неужели?..
Она бросилась открывать.
- Папа! Мама!..
- Чем тебе помочь? – без приветствий спросила Серафима Афанасьевна, ступая в квартиру и суровым взглядом virgo magna* окидывая это чужое хозяйство.
- Не знаю… Мы, кажется, уже все сделали…
Женя до сих пор не могла оправиться от изумления.
Серафима Афанасьевна молча протиснулась мимо нее, направляясь в ванную комнату, расположение которой только что определила. Женя вздохнула, сложив руки на груди. Она уж и не знала, радоваться ли неожиданному вниманию матери.
Роман Платонович тронул Женю за руку. Он смотрел на дочь с добротой и сочувствием.
- Женечка, может быть, мы пока пойдем в комнату и поговорим? Ты, наверное, за день уже устала.
Женя покосилась в сторону кухни, откуда уже доносились громкие голоса госпожи Прозоровой и их прислуги, и представила себе, во что это может вылиться без присмотра. Потом махнула рукой. Если еще и она встрянет, точно будет скандал, Серафима Афанасьевна это умеет.
- Конечно, папа, пойдем.
Они прошли в пустую гостиную и сели рядом на диван.
Роман Платонович сочувственно и с некоторым смущением смотрел на дочь. Он хотел заговорить первым, спросить Женю о жизни – но как к этому приступишь, если он понятия о дочерней жизни не имеет? А сейчас имеет еще меньше понятия, чем в Женином детстве?
"Мужчина есть мужчина – если он не муж и не… любовник, с ним почти ни о чем нельзя говорить".
- Как ты живешь? – наконец спросил отец.
Женя вежливо, натянуто улыбнулась. Ну и что он ожидает услышать?
- Ничего, папа.
На несколько мгновений они замолчали. Роман Платонович подыскивал слова, а Женя подыскивала предлог, чтобы оставить его. Но вскоре предлог нашелся сам. В дверь раздался новый громкий стук, и теперь Женя не сомневалась, кто пришел.
"Ну наконец-то, слава богу!"
Она выбежала в прихожую, придерживая юбки, и, оттеснив от мужа Фросю, которая открыла ему, бросилась Игорю на шею. Вот единственный близкий человек, хоть сколько-то близкий!
Игорь расцеловал ее, изумляясь такому бурному приветствию.
- Что ты, дорогая?
- Я просто счастлива…
Тут их прервали. Женя почувствовала присутствие матери раньше, чем Игорь, стоявший к госпоже Прозоровой лицом; она отстранилась от мужа и повернулась к Серафиме Афанасьевне.
- Игорь, мама приехала по моему приглашению. С папой, - поправилась взволнованная Женя, не зная, как ее мать и Игорь подействуют друг на друга.
Однако встреча прошла мирно и галантно. Игорь поклонился, теща милостиво улыбнулась. Впрочем, Женя заметила в ее глазах тревогу.
- Игорь Исаевич, вы ожидаете на поминки еще много знакомых? – спросила она.
Конечно, по имени мать его никогда не осмелится звать, несмотря на свой гонор.
- Да, мадам, - учтиво ответил Игорь. – К семи часам.
Тут он увидел вышедшего из гостиной Романа Платоновича и сдержанно поприветствовал и его.
"Повод не располагает к сердечности, - подумала Женя. – Да и Морозовы есть Морозовы".
- Женя, пора накрывать на стол! – тут обратилась к ней мать. – Игорь Исаевич, нужно поспешить, иначе мы не успеем!
- Разумеется. Вы очень любезны, - сказал Игорь, и с некоторой холодностью во взгляде проследил, как две женщины удаляются на его кухню.
Роман Платонович кашлянул, не решаясь более открыто привлечь к себе внимание. Игорь посмотрел на него.
- Пройдемте пока в комнату, Роман Платонович. Вечер скоро начнется.
- Да, конечно, - сказал тесть, сконфуженный словом "вечер". Они прошли в гостиную, и Игорь, пригласив господина Прозорова сесть, предложил ему вина, от которого у Жени всегда болела голова. Через некоторое время мужчины, несмотря на ощущаемую обоими разницу между ними, уже довольно живо беседовали.
Прибыли все приглашенные – никто не отказался и не опоздал. Лидия приехала предпоследней, перед кругленьким спиритом из "Пегаса", и у нее хватило воспитания… или ненависти к хозяевам, чтобы почти не обращать на себя внимания. Мужчины не знали, как ей сочувствовать, потому что были едва с нею знакомы; Серафима Афанасьевна тоже почти не знала вдову Василия. И была не такого склада женщина, чтобы бросаться с утешениями к чужому человеку.
Женя была почти счастлива, что ее не затрагивают.
"Может быть, все еще обойдется", - подумала она.
Наконец сели за стол. Женя и Фрося расстарались, чтобы не посрамить хозяина, но к соблазнительной еде сразу приступать не полагалось - следовало сказать слово о покойном. Что и как говорить – никто почему-то не знал.
Все, словно бы внезапно, вспомнили, кем был Василий Морозов. Поминать такое казалось как-то слишком неприлично. Недопустимо. Здесь сидела вдова, верующая в конечность, окончательность смерти своего мужа; здесь собрались образованные люди. О том, что, по крайней мере, двое из собравшихся - сотрудник "Пегаса" и Женя – убежденные спириты, тем более невозможно было заикнуться. Это сразу превратило бы высочайшую для человека трагедию в фарс…
- Господа, - наконец нарушил молчание Игорь. – Мы собрались здесь, чтобы почтить память моего дорогого брата Василия. Смею надеяться, все присутствующие помнят, каким прекрасным человеком он был и какую смерть принял, смерть истинного рыцаря. Мы вечно будем помнить о нем… наше горе неизбывно…
- Ах, да что ты говоришь! – не вытерпев, воскликнула тут Женя. Она нервно стукнула о стол своим нетронутым бокалом вина.
Все воззрились на нее. Вдова приоткрыла рот, уставившись на Женю взглядом, который и вправду мог бы обратить ее в камень; но Женя уже ни на что не обращала внимания.
- Господа! – звонко воскликнула она; Женя отпила из своего бокала для храбрости и, отсалютовав собравшимся этим бокалом, поставила его обратно на стол. – Господа, разве мы все беспамятны? – продолжала она, обводя взглядом соседей. – Разве мы забыли, кем был Василий? Это был великий медиум, равный Юму, равный девицам Фокс*! Неужели мы презрим все то, что явилось нам через него? Лишим его смерть смысла?..
- И какого же смысла? – выкрикнула Лидия; она сжала свой бокал так, что он чуть не треснул. – Вы смеете сейчас… рассказывать ваши псевдофилософские сказки для глупцов? Сейчас, над гробом моего мужа!..
Женя снова крепко стукнула бокалом о стол. Вино красным кругом плеснулось на скатерть.
- Да, смею, и именно сейчас! – сказала она. – Вы думаете, что только атеисты смелы? Нет, Лидия Сергеевна, я тоже готова идти до конца! Я не собираюсь лгать вам, чтобы потешить вашу слепоту – Василий хотел от меня именно этого!
- Да от Василия сейчас только косточки остались! – воскликнула Лидия, совершенно неожиданно ударившись в слезы. Собравшиеся опешили; потом поднялись с мест и сгрудились вокруг вдовы, нестройно утешая ее. Игорь с негодованием взглянул на Женю. Та ответила прямым и таким же негодующим взглядом.
- Ты дурно воспитанная, бессердечная девчонка, - прошептала ей Серафима Афанасьевна. Женя улыбнулась.
- Были учителя, мама, - ответила она. – А я только свидетельствую истину, какой она представляется мне! Сейчас самое время!
Тут от двери раздалось мяуканье. Женя вздрогнула. Из-за общего волнения никто не заметил, что в комнату пробралась кошка.
- Буся?
Незабудка вела себя как-то странно. Задрав хвост, она опять мяукнула, а потом фыркнула на пустое место, между дверью и столом.
- Буся?..
Женя подобралась, не замечая больше ничего, кроме кошки.
Через несколько мгновений она, почти непроизвольно, выбросила в сторону руку и крикнула, по-прежнему не отрывая взгляда от Незабудки:
- Господа, требую внимания!
* Верховная жрица Весты (букв. "великая дева").
* Сестры Фокс – первые американские медиумы, с которых в середине девятнадцатого века началось спиритическое движение, охватившее Америку и Европу.
Глава 49
Это прозвучало так резко, что даже Лидия перестала плакать. Услышав возглас Жени, от Лидии отвернулся офицер-секундант, утешавший вдову с наибольшим пылом; все посмотрели на хозяйку. Кругленький спирит глядел на нее во все глаза. Как будто только и ждал ее команды.
Женя шагнула в сторону, точно представляя публике артиста, и все увидели Незабудку. Кошка вела себя менее эффектно, чем вначале: просто сидела, обернув лапы пышным хвостом, и изредка мяукала на то же пустое место, не сводя с него круглых желтых глаз.
- Ну, и что же? – произнес наконец Олег Морозов.
Остальные молчали, но после реплики Олега неприличие Жениного поступка вырисовалось перед всеми. Ничего сверхъестественного им не показали – только кошачьи странности. Если кто-то что-то и почувствовал, теперь каждый приписал это разыгравшемуся воображению.
Женя растерянно посмотрела на спирита, но и тот молчал, не зная, что может сказать сейчас, не показавшись смешным сам и не выставив смешною хозяйку.
Женя сжала губы и скрестила руки на груди. Кажется, она была самая верная из апостолов* Василия.
- Господа, Василий сейчас находится здесь или был здесь только что, - проговорила она, прямо и без сомнений глядя на скандализированное общество. – Моя кошка вела себя точно так же всякий раз, когда я наблюдала явление его флюидического образа в моем доме. Вот что я хотела вам показать.
Взгляд ее остановился на лице мужа, смотревшего на нее как угодно, только не с любовью и сочувствием. Женя знала, что, может быть, в эту самую минуту подрывает свой брак, основу благополучия всякой женщины. Но она ни за что не взяла бы своих слов назад.
""Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня", - думала она. – "Кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня"".*
Лидия в ничем не нарушаемой тишине не то рассмеялась, не то всхлипнула.
- Вам доставляет удовольствие насмехаться над всем святым? - сказала она Жене.
- Над чем святым? – выкрикнула Женя, уже не сдерживаясь, хотя понимала, что каждое ее слово жалит Лидию в сердце. – Что у вас есть святого? Любовь? Но что может быть святого в любви, которая, по вашему убеждению, есть только продукт химических процессов мозга?..
По тому, как изменилось лицо Лидии, она поняла, что попала в точку.
- Знавала я подлых людей, но вы… просто аспид, - прошептала вдова. – Или вы действительно сумасшедшая.
И вдруг Лидия схватилась за грудь и побледнела. Стоявший рядом офицер подхватил ее, а Женя испугалась. Она не подумала, что может действительно повредить Лидии своим выступлением!
Лидия, которую усадили на стул, отдышалась. Офицер начал махать ей в лицо платком, а Олег Морозов пододвинул бокал вина. Лидия сделала несколько больших глотков, после чего ее щеки немного порозовели.
- Боже… мой, - проговорила она, тяжело дыша. – Эту женщину надо отдать под суд. Она ходит и убивает людей, и даже не понимает этого.
- Кажется, нам пора уходить, - произнес соболезнующий ей офицер. Он с большой неприязнью посмотрел на Женю, потом опять участливо склонился к своей даме. - Лидия Сергеевна, вас проводить до дома?
Лидия не отреагировала; тогда офицер взял ее под руку и вывел за дверь.
Несколько мгновений в комнате стояла давящая тишина. А вслед за этим засобирались остальные – второй секундант, спирит и Женины родители. Романа Платоновича буквально подталкивала в бок госпожа Прозорова, в которой с новой силой ожила ненависть к "этому убоищу", позору своей матери.
А Женя стояла в стороне от всех, даже от мужа, как пария. Она обхватила плечи руками и глядела в одну точку – светлое солнечное пятнышко на обоях.
Ей все больше и больше хотелось плакать, раскиснуть, броситься ко всем и начать умолять о прощении – но Женя только крепче стискивала челюсти. Она порою чувствовала, что действует не из человеколюбия, а из одной только ненависти, но эта ненависть была свята.
Святее любви Лидии.
Хлопнула дверь. В первый раз? Или в последний?
Женя по-прежнему не двигалась и ни на кого не смотрела, впав в оцепенение; но наконец она почувствовала, что к ней подошел муж. Уголок рта у нее нервически дернулся, но Женя не подняла глаз.
Игорь молчал – Женя почти осязала его чувства: негодование, боль.
Наконец он спросил:
- Что ты делаешь?
- Свидетельствую истину, - сухо ответила Женя, не глядя на него.
Помолчала и прибавила:
- Если ты хочешь потребовать развода, я готова уйти в любую минуту. Как только ты укажешь мне на дверь.
Игорь, кажется, этого не ожидал. Во всяком случае, враждебность его на какое-то время сменилась растерянностью.
- Я не хочу развода, - медленно сказал он. – Я хочу, чтобы ты объяснила мне, что ты делаешь.
- Что ж, отвечу в третий раз: свидетельствую истину, - с мелькнувшей на губах улыбкой произнесла Женя. – Если тебя не устраивает такая жена, я тебя не держу.
- Меня!..
Тут он схватил ее за плечи и так стиснул их, что Женя вскрикнула от боли. Уставилась мужу в глаза своими огромными зелеными глазами. Он был бледен, губы его вздрагивали.
- Это я тебя держу! – в гневе воскликнул Игорь. – И буду держать, никуда не отпущу! Я тебя люблю!
- Отпусти, мне больно, - сказала Женя.
Он разжал руки. Смотрел на нее так, точно не сам судил Женю, а отдавался ей на суд.
Женя смотрела на него грустно и сочувственно – жалея его отчасти потому, что он обрек себя на жизнь с нею.
- Если ты и вправду любишь меня, ты видишь, какова я, - тихо сказала она. – Я упредила тебя о своей натуре еще до свадьбы, но тогда ты, кажется, мне не поверил…
Игорь быстро отвернулся; поправил волосы, скрывая этим жестом лицо.
- Я рад, что понял тебя, - проговорил он.
Женя хмыкнула.
- Может быть, я не умею любить так, как другие женщины, - сказала она. – Может быть, всякая женщина любит свое и по-своему. Ты видел, где моя любовь. Если твоя со мной, я… я тебя предупреждала, - быстро закончила она, глядя в сторону.
- Да, - сказал Игорь.
- Надеюсь, что ты меня услышал, - сказала Женя. – Может быть, ты думаешь меня изменить…
- Нет, я теперь вполне понимаю твой характер, - ответил муж.
Он подошел к Жене и обнял ее. Хотел назвать каким-то словом – уменьшительным, может быть, привычным женским ласкательным прозвищем; но удержался, понимая, что Женя непохожа на других и оскорбится. Да, теперь он понял эту женщину.
- Я была жестока с Лидией, - сказала Женя, глядя сухими глазами через его плечо. – Ты понимаешь, почему?
"Потому что ты жестока", - подумал Игорь. Но промолчал.
- Может быть, потому, что вы давно враждуете, - проговорил он.
Женя улыбнулась.
- А вот ты – ты поверил мне? – неожиданно спросила она. Высвободилась из объятий мужа и поглядела ему в глаза. – Или ты тоже вместе со всеми посчитал, что мне… пора в желтый дом, да молчишь? Даже Васин спирит отрекся от меня, когда я сказала про кошку, ты видел?
Игорь молчал, нахмурившись и понурившись.
Женя была безжалостна.
- Ты же говорил, что любишь меня, - проговорила она. – Стало быть, ты солгал?
- Женя, ты…
"Ты иногда и вправду кажешься мне сумасшедшей", - подумал Игорь, но понял, что после этих слов жена разобьет цепи Гименея о его голову и немедленно уйдет, собрав свои вещи. Да, Женя была из тех, кто на это способен. Он видел фанатический блеск в ее глазах.
- Ну, ну? Что "я"? – звонко поторопила она мужа, видя, что тот все не находится с ответом.
- Ты писательница, - глубоко вздохнув, сказал Игорь. Похоже, придется смириться и с этим - это часть ее, которой не оторвать.
И едва услышав эти слова, Женя вдруг улыбнулась и бросилась мужу на шею. Поцеловала его, потом прижалась головой к его груди и спросила, все еще улыбаясь:
- Значит, я – Жорж Занд? Джейн Остен?
- Да, - ответил Игорь после секундного колебания.
До позднего вечера Женя помогала Фросе убираться после гостей, но к десяти часам освободилась. Женю поламывало после сегодняшних трудов и потрясений, но она чувствовала тот знакомый зуд, который появляется у писателей, когда у них набирается, что сказать.
Когда у них есть много что сказать.
Игорь, кажется, не рассчитывал на любовь этой ночью – видел, в каком состоянии жена, и видел, что она все еще не вполне примирилась с ним. Но он все же рассчитывал, что она ляжет с ним спать. Ему казалось, что он понял ее натуру, но ее намерение засесть за свое сочинение явилось неприятным сюрпризом.
- Игорь… я должна, - сказала Женя.
Сказала мягко, но это был бархат поверх стали. Игорь знал, что она предложит, если он ей запретит.
- Хорошо. Только, пожалуйста, будь внимательна к своему здоровью, - сказал он.
Женя улыбнулась.
- Не бойся, я лягу не позже половины первого, - сказала она. – Мне не вставать рано, в отличие от тебя…
Она в упор посмотрела на Игоря. Конечно, это ему тоже не понравилось – он предпочел бы жену, которая вставала бы с ним, а то и раньше, чтобы как следует проводить супруга на службу. Но он промолчал и кивнул.
Женя ощутила некоторую вину перед мужем – но потом подумала, что это небольшое прегрешение. В конце концов, она нормальная хозяйка. И не она настаивала на том, чтобы остаться с ним.
- Иди спать, - сказала она Игорю.
Тот посмотрел на нее, хотел опять возразить – но кивнул. Поцеловал Женю.
- Доброй ночи. Не засиживайся.
Наконец Женя оказалась одна.
Игорь еще некоторое время оставался в комнате, но Женя его уже не слышала – она уже была одна, в своем мире, который умела воссоздавать вокруг себя, как стену, почти мгновенно.
Вскоре муж ушел. Женя некоторое время сидела и хмурилась над своей рукописью в полном одиночестве, а потом почувствовала, как мимо нее скользнула кошка, задев пушистым боком обнажившуюся ногу.
- Ну иди ко мне, малышка...
Женя подхватила Незабудку на колени, и та сразу же громко заурчала. Женя стала рассеянно почесывать кошку за ухом, не глядя на нее. Вдохновение не шло. Она чувствовала, что должна работать не над теперешним рассказом, а над совсем другой вещью.
"Я должна переписать историю Полины и Антиоха, - подумала Женя. – Переписать окончание начисто. Теперь я знаю его. Но нужно вспомнить все начало, а его нет – единственный экземпляр остался в издательстве…"
Через некоторое время Женя устала от бесплодных усилий. Она опять готова была заплакать, чувствуя, что зря обидела мужа и лишила себя сна. Как редко что-нибудь удачно складывается!
Женя бросила перо на груду черновиков, уже скопившуюся рядом. Потом легла головой на стол, уткнувшись лицом в локоть.
"Я только немножко полежу тут…"
Женя уже смутно, отчаливая от берегов реальности, почувствовала, как кошка освободила ее колени от своей тяжести. Но она уже не услышала, как Незабудка громко замяукала, задрав хвост и напружившись.
По комнате пронесся ветер, коснувшись холодом Жениной щеки.
* "Апостол" в переводе с греческого буквально означает "ученик, последователь".
* Евангелие.
Это прозвучало так резко, что даже Лидия перестала плакать. Услышав возглас Жени, от Лидии отвернулся офицер-секундант, утешавший вдову с наибольшим пылом; все посмотрели на хозяйку. Кругленький спирит глядел на нее во все глаза. Как будто только и ждал ее команды.
Женя шагнула в сторону, точно представляя публике артиста, и все увидели Незабудку. Кошка вела себя менее эффектно, чем вначале: просто сидела, обернув лапы пышным хвостом, и изредка мяукала на то же пустое место, не сводя с него круглых желтых глаз.
- Ну, и что же? – произнес наконец Олег Морозов.
Остальные молчали, но после реплики Олега неприличие Жениного поступка вырисовалось перед всеми. Ничего сверхъестественного им не показали – только кошачьи странности. Если кто-то что-то и почувствовал, теперь каждый приписал это разыгравшемуся воображению.
Женя растерянно посмотрела на спирита, но и тот молчал, не зная, что может сказать сейчас, не показавшись смешным сам и не выставив смешною хозяйку.
Женя сжала губы и скрестила руки на груди. Кажется, она была самая верная из апостолов* Василия.
- Господа, Василий сейчас находится здесь или был здесь только что, - проговорила она, прямо и без сомнений глядя на скандализированное общество. – Моя кошка вела себя точно так же всякий раз, когда я наблюдала явление его флюидического образа в моем доме. Вот что я хотела вам показать.
Взгляд ее остановился на лице мужа, смотревшего на нее как угодно, только не с любовью и сочувствием. Женя знала, что, может быть, в эту самую минуту подрывает свой брак, основу благополучия всякой женщины. Но она ни за что не взяла бы своих слов назад.
""Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня", - думала она. – "Кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня"".*
Лидия в ничем не нарушаемой тишине не то рассмеялась, не то всхлипнула.
- Вам доставляет удовольствие насмехаться над всем святым? - сказала она Жене.
- Над чем святым? – выкрикнула Женя, уже не сдерживаясь, хотя понимала, что каждое ее слово жалит Лидию в сердце. – Что у вас есть святого? Любовь? Но что может быть святого в любви, которая, по вашему убеждению, есть только продукт химических процессов мозга?..
По тому, как изменилось лицо Лидии, она поняла, что попала в точку.
- Знавала я подлых людей, но вы… просто аспид, - прошептала вдова. – Или вы действительно сумасшедшая.
И вдруг Лидия схватилась за грудь и побледнела. Стоявший рядом офицер подхватил ее, а Женя испугалась. Она не подумала, что может действительно повредить Лидии своим выступлением!
Лидия, которую усадили на стул, отдышалась. Офицер начал махать ей в лицо платком, а Олег Морозов пододвинул бокал вина. Лидия сделала несколько больших глотков, после чего ее щеки немного порозовели.
- Боже… мой, - проговорила она, тяжело дыша. – Эту женщину надо отдать под суд. Она ходит и убивает людей, и даже не понимает этого.
- Кажется, нам пора уходить, - произнес соболезнующий ей офицер. Он с большой неприязнью посмотрел на Женю, потом опять участливо склонился к своей даме. - Лидия Сергеевна, вас проводить до дома?
Лидия не отреагировала; тогда офицер взял ее под руку и вывел за дверь.
Несколько мгновений в комнате стояла давящая тишина. А вслед за этим засобирались остальные – второй секундант, спирит и Женины родители. Романа Платоновича буквально подталкивала в бок госпожа Прозорова, в которой с новой силой ожила ненависть к "этому убоищу", позору своей матери.
А Женя стояла в стороне от всех, даже от мужа, как пария. Она обхватила плечи руками и глядела в одну точку – светлое солнечное пятнышко на обоях.
Ей все больше и больше хотелось плакать, раскиснуть, броситься ко всем и начать умолять о прощении – но Женя только крепче стискивала челюсти. Она порою чувствовала, что действует не из человеколюбия, а из одной только ненависти, но эта ненависть была свята.
Святее любви Лидии.
Хлопнула дверь. В первый раз? Или в последний?
Женя по-прежнему не двигалась и ни на кого не смотрела, впав в оцепенение; но наконец она почувствовала, что к ней подошел муж. Уголок рта у нее нервически дернулся, но Женя не подняла глаз.
Игорь молчал – Женя почти осязала его чувства: негодование, боль.
Наконец он спросил:
- Что ты делаешь?
- Свидетельствую истину, - сухо ответила Женя, не глядя на него.
Помолчала и прибавила:
- Если ты хочешь потребовать развода, я готова уйти в любую минуту. Как только ты укажешь мне на дверь.
Игорь, кажется, этого не ожидал. Во всяком случае, враждебность его на какое-то время сменилась растерянностью.
- Я не хочу развода, - медленно сказал он. – Я хочу, чтобы ты объяснила мне, что ты делаешь.
- Что ж, отвечу в третий раз: свидетельствую истину, - с мелькнувшей на губах улыбкой произнесла Женя. – Если тебя не устраивает такая жена, я тебя не держу.
- Меня!..
Тут он схватил ее за плечи и так стиснул их, что Женя вскрикнула от боли. Уставилась мужу в глаза своими огромными зелеными глазами. Он был бледен, губы его вздрагивали.
- Это я тебя держу! – в гневе воскликнул Игорь. – И буду держать, никуда не отпущу! Я тебя люблю!
- Отпусти, мне больно, - сказала Женя.
Он разжал руки. Смотрел на нее так, точно не сам судил Женю, а отдавался ей на суд.
Женя смотрела на него грустно и сочувственно – жалея его отчасти потому, что он обрек себя на жизнь с нею.
- Если ты и вправду любишь меня, ты видишь, какова я, - тихо сказала она. – Я упредила тебя о своей натуре еще до свадьбы, но тогда ты, кажется, мне не поверил…
Игорь быстро отвернулся; поправил волосы, скрывая этим жестом лицо.
- Я рад, что понял тебя, - проговорил он.
Женя хмыкнула.
- Может быть, я не умею любить так, как другие женщины, - сказала она. – Может быть, всякая женщина любит свое и по-своему. Ты видел, где моя любовь. Если твоя со мной, я… я тебя предупреждала, - быстро закончила она, глядя в сторону.
- Да, - сказал Игорь.
- Надеюсь, что ты меня услышал, - сказала Женя. – Может быть, ты думаешь меня изменить…
- Нет, я теперь вполне понимаю твой характер, - ответил муж.
Он подошел к Жене и обнял ее. Хотел назвать каким-то словом – уменьшительным, может быть, привычным женским ласкательным прозвищем; но удержался, понимая, что Женя непохожа на других и оскорбится. Да, теперь он понял эту женщину.
- Я была жестока с Лидией, - сказала Женя, глядя сухими глазами через его плечо. – Ты понимаешь, почему?
"Потому что ты жестока", - подумал Игорь. Но промолчал.
- Может быть, потому, что вы давно враждуете, - проговорил он.
Женя улыбнулась.
- А вот ты – ты поверил мне? – неожиданно спросила она. Высвободилась из объятий мужа и поглядела ему в глаза. – Или ты тоже вместе со всеми посчитал, что мне… пора в желтый дом, да молчишь? Даже Васин спирит отрекся от меня, когда я сказала про кошку, ты видел?
Игорь молчал, нахмурившись и понурившись.
Женя была безжалостна.
- Ты же говорил, что любишь меня, - проговорила она. – Стало быть, ты солгал?
- Женя, ты…
"Ты иногда и вправду кажешься мне сумасшедшей", - подумал Игорь, но понял, что после этих слов жена разобьет цепи Гименея о его голову и немедленно уйдет, собрав свои вещи. Да, Женя была из тех, кто на это способен. Он видел фанатический блеск в ее глазах.
- Ну, ну? Что "я"? – звонко поторопила она мужа, видя, что тот все не находится с ответом.
- Ты писательница, - глубоко вздохнув, сказал Игорь. Похоже, придется смириться и с этим - это часть ее, которой не оторвать.
И едва услышав эти слова, Женя вдруг улыбнулась и бросилась мужу на шею. Поцеловала его, потом прижалась головой к его груди и спросила, все еще улыбаясь:
- Значит, я – Жорж Занд? Джейн Остен?
- Да, - ответил Игорь после секундного колебания.
До позднего вечера Женя помогала Фросе убираться после гостей, но к десяти часам освободилась. Женю поламывало после сегодняшних трудов и потрясений, но она чувствовала тот знакомый зуд, который появляется у писателей, когда у них набирается, что сказать.
Когда у них есть много что сказать.
Игорь, кажется, не рассчитывал на любовь этой ночью – видел, в каком состоянии жена, и видел, что она все еще не вполне примирилась с ним. Но он все же рассчитывал, что она ляжет с ним спать. Ему казалось, что он понял ее натуру, но ее намерение засесть за свое сочинение явилось неприятным сюрпризом.
- Игорь… я должна, - сказала Женя.
Сказала мягко, но это был бархат поверх стали. Игорь знал, что она предложит, если он ей запретит.
- Хорошо. Только, пожалуйста, будь внимательна к своему здоровью, - сказал он.
Женя улыбнулась.
- Не бойся, я лягу не позже половины первого, - сказала она. – Мне не вставать рано, в отличие от тебя…
Она в упор посмотрела на Игоря. Конечно, это ему тоже не понравилось – он предпочел бы жену, которая вставала бы с ним, а то и раньше, чтобы как следует проводить супруга на службу. Но он промолчал и кивнул.
Женя ощутила некоторую вину перед мужем – но потом подумала, что это небольшое прегрешение. В конце концов, она нормальная хозяйка. И не она настаивала на том, чтобы остаться с ним.
- Иди спать, - сказала она Игорю.
Тот посмотрел на нее, хотел опять возразить – но кивнул. Поцеловал Женю.
- Доброй ночи. Не засиживайся.
Наконец Женя оказалась одна.
Игорь еще некоторое время оставался в комнате, но Женя его уже не слышала – она уже была одна, в своем мире, который умела воссоздавать вокруг себя, как стену, почти мгновенно.
Вскоре муж ушел. Женя некоторое время сидела и хмурилась над своей рукописью в полном одиночестве, а потом почувствовала, как мимо нее скользнула кошка, задев пушистым боком обнажившуюся ногу.
- Ну иди ко мне, малышка...
Женя подхватила Незабудку на колени, и та сразу же громко заурчала. Женя стала рассеянно почесывать кошку за ухом, не глядя на нее. Вдохновение не шло. Она чувствовала, что должна работать не над теперешним рассказом, а над совсем другой вещью.
"Я должна переписать историю Полины и Антиоха, - подумала Женя. – Переписать окончание начисто. Теперь я знаю его. Но нужно вспомнить все начало, а его нет – единственный экземпляр остался в издательстве…"
Через некоторое время Женя устала от бесплодных усилий. Она опять готова была заплакать, чувствуя, что зря обидела мужа и лишила себя сна. Как редко что-нибудь удачно складывается!
Женя бросила перо на груду черновиков, уже скопившуюся рядом. Потом легла головой на стол, уткнувшись лицом в локоть.
"Я только немножко полежу тут…"
Женя уже смутно, отчаливая от берегов реальности, почувствовала, как кошка освободила ее колени от своей тяжести. Но она уже не услышала, как Незабудка громко замяукала, задрав хвост и напружившись.
По комнате пронесся ветер, коснувшись холодом Жениной щеки.
* "Апостол" в переводе с греческого буквально означает "ученик, последователь".
* Евангелие.
Глава 50
Женя проснулась. Голова кружилась со сна, и она не понимала, что ее разбудило. А потом поняла - повернулась и вскрикнула, вжавшись в край стола.
Напротив нее стоял Василий Морозов, скрестив руки на груди, и печально улыбался ей. Он был так же молод и красив, каким Женя его запомнила – так же лежали темные волосы, так же смотрели прекрасные карие глаза. Одет Василий был в черный костюм, в котором его похоронили.
Женя быстро перекрестилась. Василий покачал головой.
- Ты знаешь, что я не причиню тебе зла.
И голос у него был точно такой же, как при жизни, звучный и чувственный. Женя хотела встать, приблизиться к нему, дотронуться… но не посмела; она осталась сидеть, вцепившись в спинку стула, которая отгораживала ее от этого видения.
"Вот уж воистину, "вложи персты в раны"", - думала она, во все глаза глядя на ночного гостя. Женю бросало то в жар, то в холод.
"Я, конечно, сплю".
- Почему ты печален? – спросила она Василия. – Разве ты не… рад, что жив?..
Василий тихо рассмеялся. Жене казалось совершенно естественным, что теперь они говорят друг другу "ты", как муж и жена. Как будто она совершенно естественно заместила Лидию – а может, всегда занимала ее место в сердце и желаниях этого человека.
- Верно, у меня много поводов для радости, - сказал Василий. – Я не буду рассказывать тебе, что я видел и пережил, иначе ты прежде времени захочешь ко мне. Земное существование – только тень истинного.
Женя нахмурилась. Ей не верилось в это.
- Но почему же тогда ты огорчаешься? – спросила она.
Женя догадывалась.
Василий поник головой.
- Из-за моей жены, - сказал он. – Из-за многих, кто не верит в меня. Ты знаешь, как чутки духи в сравнении с вами? Мне очень больно видеть, как Лидия отрицает меня и мое существование. Ее слезы жгут меня, как огнем.
Женя, охваченная жалостью к этому фантому, точно к живому существу, поднялась со стула и приблизилась к Василию. Она протянула руку, но не решилась коснуться его.
Василий улыбнулся и взял ее за руку.
Женя ошеломленно смотрела призраку в глаза. Рука его оказалась горячей, сильной и упругой, как рука живого мужчины, и она чувствовала биение пульса под кожей.
Василий погладил ее ладонь, потом поцеловал эту ладонь. Женя почувствовала прикосновение его губ и дыхания.
- Это невероятно, - сказала она жалобно. – Вася, я сошла с ума. Теперь я точно это знаю.
Он укоризненно покачал головой.
- Теперь и ты ранишь меня.
Помедлил.
- Что тебя смущает? Ты думала, что я должен быть чем-то вроде амфоры, наполненной светом? Но ведь то, что ты видишь – мое тело. У меня есть внутренние и наружные органы, подобные вашим... вернее, это ваши физические органы создаются по образцу наших.
- Быть не может, - изумленно сказала Женя.
Она невольно опустила глаза.
Василий понял, что пришло ей на ум, еще раньше нее самой, и гармонически рассмеялся, вогнав Женю в краску.
- Да, я мужчина, - сказал он.
"Конечно, а как иначе объяснить то, что он мог делать со мной в своем флюидическом образе?" - подумала Женя. Поняла, что Василий прочел и эту мысль. Кажется, теперь он мог угадывать, что она думает.
- Пойдем сядем рядом, я объясню тебе, - сказал он.
Женя послушно направилась к дивану. Она ничего не могла поделать с мыслью, трепетавшей на пороге ее сознания – что ей пора в желтый дом или что она уже туда упрятана. Под ноги ей попалась Незабудка, описывавшая круги у ног призрака; Василий нахмурился.
- Брысь!
Кошка вздыбила шерсть, зашипела - а потом вдруг метнулась вон из комнаты, точно ее облили.
Женя села на диван, сложив руки на коленях. Ее знобило.
"Зачем он Бусю обидел?"
Василий сел рядом – совсем как живой, только диванные пружины под ним не прогнулись, как будто призрак не имел веса.
- Вы здесь, в вашей скорбной юдоли, не имеете понятия о могуществе духа, - начал он, устремив проникновенный взгляд на Женю. – Но даже здесь силою этого духа создаете вещи, достойные восхищения.
Василий улыбнулся. Женя поняла, что он говорит о ее романе, и была польщена.
- Мы же силою духа создаем как наши одеяния, так и наши тела, - продолжал Василий.
- Вася… но как же это возможно, такое сообщение между нами? – прервала его Женя, пораженная новой мыслью. – Вы же на небесах? Как вы можете спускаться к нам?
Молодой человек засмеялся.
- Где они, по-твоему, эти небеса? – спросил он. – Ты давно знаешь, что господня обитель лежит не над нами, как и то, что небес нет – есть космос, а расположение звезд, как оно вам представляется, лишь оптическая иллюзия.
- Ну и где же она, господня обитель? – произнесла Женя. – А? И где ваши небеса?
У нее возникло обидное чувство, что Василий смеется над нею, как слишком молодой самоуверенный учитель над туповатым учеником. Что ж, разве следовало ожидать, что его характер переменится?
Тогда это был бы уже не он, а кто-то другой…
- Господня обитель здесь, - улыбаясь, сказал Василий, приложив руку к сердцу. – И здесь.
Он придвинулся к Жене и приложил руку к ее сердцу.
- И здесь, - продолжал он, обводя рукою комнату. – Везде. Куда бы ты ни кинула взор.
- А… небеса? – спросила Женя.
Ей почему-то было жалко расставаться с этим детским представлением.
- Небес нет, - серьезно ответил Василий. – Есть только одна вселенная, и мы все едины для Творца. Просто вы не видите, кем эта вселенная наполнена.
Женя опустила глаза, внутренне соглашаясь со своим собеседником. Только сейчас она чувствовала себя здравой умом – тогда как, будучи с другими людьми, по большей части чувствовала себя сумасшедшей или, по крайней мере, странной.
- Тебе следует показаться Лидии, - сказала она.
Василий некоторое время не отвечал; ей показалось, что он думает о чем-то неприятном.
- Еще не время, Женя.
- Вася, это… стыдно, - неожиданно сказала Женя, думая о Лидии. – Видишь ли, я чувствую, что неприлично близка к тебе, мы и раньше были близки. А ведь я замужем. Но что мне делать с моими мыслями?
- Женечка, мы все близки друг другу, - сказал Василий. Он понимающе улыбался. – Ты права - мы с тобой всегда были в особенных отношениях. Раньше я не сознавал, что творю - теперь же успокойся, я не приближусь к тебе так, как ты думаешь, потому что впервые стал над собою властен.
- А мне-то что делать? – спросила Женя. – Разводиться?
Ей показалось, что в призраке на несколько мгновений проступило что-то враждебное.
- Зачем? – сказал Василий. – Мой брат живой человек. Вы подходите друг другу. А я тебя ничуть не осуждаю – пока мы живем на земле, мы в мыслях все прелюбодействуем, такова наша природа.
Он вдруг просветлел опять.
- Кстати говоря, ma vraie Aurore du monde*, ты никогда не замечала, что слово "прелюбодеяние" также имеет в основе своей "любовь"?
Женя, не слушая, в ужасе прижала руки к щекам.
- Так значит, ты знаешь мои мысли… желания?
- Я их слышу тогда, когда они направлены на меня и обладают большой силой и длительностью. Такой силой и длительностью обладает твоя половая любовь, - объяснил Василий, тоном врача, просвещающего пациентку. Он глядел все так же ясно, ровно.
Женя запустила пальцы в волосы; между бровей обозначилась давно наметившаяся складка.
- Стыд какой… Я и не думала…
Он улыбнулся.
- Ничего. Мы всегда желали друг друга взаимно.
- Как я буду мужу в глаза смотреть, - не слушая его, говорила Женя. – Как я смогу с ним остаться!
"Когда я отдавалась Игорю, я отдавалась Василию. Он оттягивал мое влечение на себя, как более сильный магнит. И это по-прежнему так! Вот что такое "брак, заключенный на небесах", это никакая не метафора!"
- Сейчас ты пойдешь спать, - неожиданно сказал Василий. – Завтра ты будешь покойна. Ты не вспомнишь окончания нашего разговора. Большую часть того, что знает наша душа, мы забываем.
- А остальное? – спросила Женя, внезапно встревожившись. – Вспомню?
Василий улыбнулся, потом взял ее за руку и поднял с дивана.
- Иди, - он подтолкнул свою "небесную любовь" в плечо. – Иди к своему мужу. Он это заслужил.
Женя оглянулась.
- Но я забуду…
- Тсс!
Василий, сверкнув улыбкой, прижал палец к губам.
- Мне кажется, я знаю, как окончится твой роман, - сказал он.
Женя округлила глаза.
- Что?..
Василий покачал головой и отступил в тень. Он словно бы слился с этою тенью. Женя отвернулась от него и шагнула к двери; потом не утерпела и оглянулась.
Но Василия она уже не увидела.
Женя пошла в спальню и легла рядом с мужем. Он крепко спал и даже не шевельнулся, когда кровать под ней прогнулась. Очень хорошо.
Женя зажмурилась и уткнулась лицом в подушку, стараясь ни о чем не думать.
Утром ее разбудил Игорь.
Женя села в постели, ощущая себя преступником, разбуженным тюремщиком. Она еще не понимала своей вины, но уже чувствовала ее.
- Погляди-ка, что я нашел у тебя на столе, - сказал муж, протягивая ей исписанный листок.
Женя хотела было возмутиться: он опять трогал ее сочинения!
А потом она увидела, что почерк на листке – почерк Василия.
- Боже, - шепотом сказала она.
Игорь выглядел растерянным, каким-то испуганным. И уж точно не довольным.
- Ты сама это написала? – спросил он.
Женя помотала головой.
Она взяла листок. Там был, слово в слово, записан ее разговор с "тенью" Василия, якобы являвшейся ей ночью. Женя не помнила этого сна, но он оживал в ее памяти, пока она читала. Диалог обрывался на словах Василия:
"Небес нет. Есть только одна вселенная, и мы все едины для Творца. Просто вы не видите, кем эта вселенная наполнена".
- А… дальше? – спросила Женя вслух, подняв глаза на мужа. – Почему мне кажется, что это не все? Мне страшно!
- А мне страшно за твой рассудок, - сурово ответил Игорь.
* Истинная Аврора (заря) мира (фр.)
Женя проснулась. Голова кружилась со сна, и она не понимала, что ее разбудило. А потом поняла - повернулась и вскрикнула, вжавшись в край стола.
Напротив нее стоял Василий Морозов, скрестив руки на груди, и печально улыбался ей. Он был так же молод и красив, каким Женя его запомнила – так же лежали темные волосы, так же смотрели прекрасные карие глаза. Одет Василий был в черный костюм, в котором его похоронили.
Женя быстро перекрестилась. Василий покачал головой.
- Ты знаешь, что я не причиню тебе зла.
И голос у него был точно такой же, как при жизни, звучный и чувственный. Женя хотела встать, приблизиться к нему, дотронуться… но не посмела; она осталась сидеть, вцепившись в спинку стула, которая отгораживала ее от этого видения.
"Вот уж воистину, "вложи персты в раны"", - думала она, во все глаза глядя на ночного гостя. Женю бросало то в жар, то в холод.
"Я, конечно, сплю".
- Почему ты печален? – спросила она Василия. – Разве ты не… рад, что жив?..
Василий тихо рассмеялся. Жене казалось совершенно естественным, что теперь они говорят друг другу "ты", как муж и жена. Как будто она совершенно естественно заместила Лидию – а может, всегда занимала ее место в сердце и желаниях этого человека.
- Верно, у меня много поводов для радости, - сказал Василий. – Я не буду рассказывать тебе, что я видел и пережил, иначе ты прежде времени захочешь ко мне. Земное существование – только тень истинного.
Женя нахмурилась. Ей не верилось в это.
- Но почему же тогда ты огорчаешься? – спросила она.
Женя догадывалась.
Василий поник головой.
- Из-за моей жены, - сказал он. – Из-за многих, кто не верит в меня. Ты знаешь, как чутки духи в сравнении с вами? Мне очень больно видеть, как Лидия отрицает меня и мое существование. Ее слезы жгут меня, как огнем.
Женя, охваченная жалостью к этому фантому, точно к живому существу, поднялась со стула и приблизилась к Василию. Она протянула руку, но не решилась коснуться его.
Василий улыбнулся и взял ее за руку.
Женя ошеломленно смотрела призраку в глаза. Рука его оказалась горячей, сильной и упругой, как рука живого мужчины, и она чувствовала биение пульса под кожей.
Василий погладил ее ладонь, потом поцеловал эту ладонь. Женя почувствовала прикосновение его губ и дыхания.
- Это невероятно, - сказала она жалобно. – Вася, я сошла с ума. Теперь я точно это знаю.
Он укоризненно покачал головой.
- Теперь и ты ранишь меня.
Помедлил.
- Что тебя смущает? Ты думала, что я должен быть чем-то вроде амфоры, наполненной светом? Но ведь то, что ты видишь – мое тело. У меня есть внутренние и наружные органы, подобные вашим... вернее, это ваши физические органы создаются по образцу наших.
- Быть не может, - изумленно сказала Женя.
Она невольно опустила глаза.
Василий понял, что пришло ей на ум, еще раньше нее самой, и гармонически рассмеялся, вогнав Женю в краску.
- Да, я мужчина, - сказал он.
"Конечно, а как иначе объяснить то, что он мог делать со мной в своем флюидическом образе?" - подумала Женя. Поняла, что Василий прочел и эту мысль. Кажется, теперь он мог угадывать, что она думает.
- Пойдем сядем рядом, я объясню тебе, - сказал он.
Женя послушно направилась к дивану. Она ничего не могла поделать с мыслью, трепетавшей на пороге ее сознания – что ей пора в желтый дом или что она уже туда упрятана. Под ноги ей попалась Незабудка, описывавшая круги у ног призрака; Василий нахмурился.
- Брысь!
Кошка вздыбила шерсть, зашипела - а потом вдруг метнулась вон из комнаты, точно ее облили.
Женя села на диван, сложив руки на коленях. Ее знобило.
"Зачем он Бусю обидел?"
Василий сел рядом – совсем как живой, только диванные пружины под ним не прогнулись, как будто призрак не имел веса.
- Вы здесь, в вашей скорбной юдоли, не имеете понятия о могуществе духа, - начал он, устремив проникновенный взгляд на Женю. – Но даже здесь силою этого духа создаете вещи, достойные восхищения.
Василий улыбнулся. Женя поняла, что он говорит о ее романе, и была польщена.
- Мы же силою духа создаем как наши одеяния, так и наши тела, - продолжал Василий.
- Вася… но как же это возможно, такое сообщение между нами? – прервала его Женя, пораженная новой мыслью. – Вы же на небесах? Как вы можете спускаться к нам?
Молодой человек засмеялся.
- Где они, по-твоему, эти небеса? – спросил он. – Ты давно знаешь, что господня обитель лежит не над нами, как и то, что небес нет – есть космос, а расположение звезд, как оно вам представляется, лишь оптическая иллюзия.
- Ну и где же она, господня обитель? – произнесла Женя. – А? И где ваши небеса?
У нее возникло обидное чувство, что Василий смеется над нею, как слишком молодой самоуверенный учитель над туповатым учеником. Что ж, разве следовало ожидать, что его характер переменится?
Тогда это был бы уже не он, а кто-то другой…
- Господня обитель здесь, - улыбаясь, сказал Василий, приложив руку к сердцу. – И здесь.
Он придвинулся к Жене и приложил руку к ее сердцу.
- И здесь, - продолжал он, обводя рукою комнату. – Везде. Куда бы ты ни кинула взор.
- А… небеса? – спросила Женя.
Ей почему-то было жалко расставаться с этим детским представлением.
- Небес нет, - серьезно ответил Василий. – Есть только одна вселенная, и мы все едины для Творца. Просто вы не видите, кем эта вселенная наполнена.
Женя опустила глаза, внутренне соглашаясь со своим собеседником. Только сейчас она чувствовала себя здравой умом – тогда как, будучи с другими людьми, по большей части чувствовала себя сумасшедшей или, по крайней мере, странной.
- Тебе следует показаться Лидии, - сказала она.
Василий некоторое время не отвечал; ей показалось, что он думает о чем-то неприятном.
- Еще не время, Женя.
- Вася, это… стыдно, - неожиданно сказала Женя, думая о Лидии. – Видишь ли, я чувствую, что неприлично близка к тебе, мы и раньше были близки. А ведь я замужем. Но что мне делать с моими мыслями?
- Женечка, мы все близки друг другу, - сказал Василий. Он понимающе улыбался. – Ты права - мы с тобой всегда были в особенных отношениях. Раньше я не сознавал, что творю - теперь же успокойся, я не приближусь к тебе так, как ты думаешь, потому что впервые стал над собою властен.
- А мне-то что делать? – спросила Женя. – Разводиться?
Ей показалось, что в призраке на несколько мгновений проступило что-то враждебное.
- Зачем? – сказал Василий. – Мой брат живой человек. Вы подходите друг другу. А я тебя ничуть не осуждаю – пока мы живем на земле, мы в мыслях все прелюбодействуем, такова наша природа.
Он вдруг просветлел опять.
- Кстати говоря, ma vraie Aurore du monde*, ты никогда не замечала, что слово "прелюбодеяние" также имеет в основе своей "любовь"?
Женя, не слушая, в ужасе прижала руки к щекам.
- Так значит, ты знаешь мои мысли… желания?
- Я их слышу тогда, когда они направлены на меня и обладают большой силой и длительностью. Такой силой и длительностью обладает твоя половая любовь, - объяснил Василий, тоном врача, просвещающего пациентку. Он глядел все так же ясно, ровно.
Женя запустила пальцы в волосы; между бровей обозначилась давно наметившаяся складка.
- Стыд какой… Я и не думала…
Он улыбнулся.
- Ничего. Мы всегда желали друг друга взаимно.
- Как я буду мужу в глаза смотреть, - не слушая его, говорила Женя. – Как я смогу с ним остаться!
"Когда я отдавалась Игорю, я отдавалась Василию. Он оттягивал мое влечение на себя, как более сильный магнит. И это по-прежнему так! Вот что такое "брак, заключенный на небесах", это никакая не метафора!"
- Сейчас ты пойдешь спать, - неожиданно сказал Василий. – Завтра ты будешь покойна. Ты не вспомнишь окончания нашего разговора. Большую часть того, что знает наша душа, мы забываем.
- А остальное? – спросила Женя, внезапно встревожившись. – Вспомню?
Василий улыбнулся, потом взял ее за руку и поднял с дивана.
- Иди, - он подтолкнул свою "небесную любовь" в плечо. – Иди к своему мужу. Он это заслужил.
Женя оглянулась.
- Но я забуду…
- Тсс!
Василий, сверкнув улыбкой, прижал палец к губам.
- Мне кажется, я знаю, как окончится твой роман, - сказал он.
Женя округлила глаза.
- Что?..
Василий покачал головой и отступил в тень. Он словно бы слился с этою тенью. Женя отвернулась от него и шагнула к двери; потом не утерпела и оглянулась.
Но Василия она уже не увидела.
Женя пошла в спальню и легла рядом с мужем. Он крепко спал и даже не шевельнулся, когда кровать под ней прогнулась. Очень хорошо.
Женя зажмурилась и уткнулась лицом в подушку, стараясь ни о чем не думать.
Утром ее разбудил Игорь.
Женя села в постели, ощущая себя преступником, разбуженным тюремщиком. Она еще не понимала своей вины, но уже чувствовала ее.
- Погляди-ка, что я нашел у тебя на столе, - сказал муж, протягивая ей исписанный листок.
Женя хотела было возмутиться: он опять трогал ее сочинения!
А потом она увидела, что почерк на листке – почерк Василия.
- Боже, - шепотом сказала она.
Игорь выглядел растерянным, каким-то испуганным. И уж точно не довольным.
- Ты сама это написала? – спросил он.
Женя помотала головой.
Она взяла листок. Там был, слово в слово, записан ее разговор с "тенью" Василия, якобы являвшейся ей ночью. Женя не помнила этого сна, но он оживал в ее памяти, пока она читала. Диалог обрывался на словах Василия:
"Небес нет. Есть только одна вселенная, и мы все едины для Творца. Просто вы не видите, кем эта вселенная наполнена".
- А… дальше? – спросила Женя вслух, подняв глаза на мужа. – Почему мне кажется, что это не все? Мне страшно!
- А мне страшно за твой рассудок, - сурово ответил Игорь.
* Истинная Аврора (заря) мира (фр.)
Глава 51
- Игорь, мне нужно взять мое сочинение из издательства, - сказала Женя мужу день спустя. Дольше она не вытерпела. Эти сутки они провели в большом напряжении – едва разговаривая друг с другом, когда сходились; Женя еще и стыдилась смотреть на Игоря.
- Тебе это так нужно? – спросил Игорь, сделав ударение на слове "так". Он хмурился. Он ее не одобрял и едва ли когда-нибудь одобрит.
Женя твердо кивнула.
Игорь потер свой гладкий белый подбородок. Они сидели рядом на диване, но как будто нарочно старались не касаться друг друга, оба во власти нервов.
- Милая, будь осторожна, - сказал ее муж. – Ты знаешь, что душевные болезни в наше время все еще почти неизлечимы, даже при больших средствах?
Она свела брови; глаза ее опасно сверкнули.
- Ты хочешь сказать, что уже уверен в моем сумасшествии? Однако, друг мой…
- Нет, нет.
Игорь быстро наклонился к ней и, взяв за голову, поцеловал в лоб.
- Женечка, я знаю, что ты нормальна, но так же знаю, что от здорового рассудка до сумасшествия всего один шаг, особенно при чувствительной артистической натуре, - проговорил он. – Помнишь ли, как Пушкин писал: не дай мне Бог сойти с ума? Он ведь был гений.
- Игорь, а тебе не кажется, что Пушкин мог наблюдать такие же явления, как и я? – спросила в ответ Женя.
Губы ее тронула улыбка. Она знала, какой темы они оба избегают.
Игорь тряхнул головой.
- Мы не можем этого знать. А я тебя предупреждаю, - сказал он.
- Да, да, спасибо. Но я сознаю, что делаю, не беспокойся...
Вдруг у нее что-то размягчилось внутри при виде полного тревоги красивого лица Игоря, лица возвышенного и сильного человека, которого она завоевала. Женя придвинулась к мужу и неловко обняла его, прижимаясь головой к его плечу; ей сейчас хотелось его, и хотелось, и было стыдно в этом признаться.
- Женя? – шепотом спросил Игорь.
Она молча стала развязывать тесемки халата. Женя знала, что предлагает мужу то, чего он жаждет и в чем нуждается; но чувствовала себя почему-то так, точно пользуется этим человеком, не имея на него права.
Игорь заключил ее в объятия и стал целовать. Женя пыталась ласкать его в ответ, не поспевая за его напором, иногда ощущая стыд, будто делала недозволенное; но чаще замирала, закрыв глаза, и наслаждалась лаской сильных знающих пальцев и жадных губ. В главный момент, отдавшись полностью, она увидела перед собой свой идеал – темные волосы, высокий лоб, морозную улыбку… и уже не могла дать имени этому мужчине. Для таких минут мысли словами слишком низки, тяжелы и материальны. Ею овладели красочные образы, самые дорогие ей…
Потом Игорь лег рядом и обнял ее. Женя блаженствовала от этого ощущения, но сознавала, что нужен ей был не он.
Она знала, кто ей нужен, и знала, что Игорь наиболее подходящая, очень кстати подвернувшаяся замена.
"Я почти как двоемужница", - подумала Женя.
- Я заберу твою рукопись завтра, - нарушил тишину Игорь.
Он поглаживал ее шею, и Женя не препятствовала мужу, хотя и не поощряла его. Она слушала.
- Не знаю, впрочем, кто и где примет твое сочинение теперь, - продолжал Игорь. – Едва ли можно рассчитывать на "Пегас".
- Это сейчас неважно, - ответила Женя с улыбкой, которой муж не видел. – Главное – закончить. Книга, достойная этого, увидит свет.
- Ты ошибаешься, - сказал Игорь. – Так бывает далеко не всегда.
Они говорили сейчас о разных вещах.
Женя поцеловала мужа, потом спросила, не принести ли ему чаю. Ей хотелось о нем позаботиться. Игорь, кажется, не хотел чаю, но с улыбкой согласился, чтобы не отвергать ее заботу. Вся жизнь состоит из маленьких лжей, подумала Женя, вставая и поправляя волосы, чтобы предстать перед Фросей в пристойном виде. Интеллигенты, на свою беду, слишком тонко организованы и понимают порывы своей души и тела, понимают, когда лгут себе и другим. Высшее аристократическое искусство – уметь лгать другим так, чтобы возвышать их в собственных глазах.
На другой день была суббота. Игорь был занят, но Женя, как почти все время после свадьбы, могла распоряжаться собой – и она пользовалась этим, пока могла. Вероятно, это ненадолго.
Женя решила поехать к Виргинским – показать Саше свое лицо счастливой новобрачной. "Может быть, это ее утешит", - подумала Женя, насмехаясь и над собой, и над лучшей подругой. Хотя над чем тут смеяться? Такова грустная правда жизни. Кому не приятно, когда у соседа корова сдохла, а уж в деле любви почти никто не умеет радоваться за другого, если несчастлив сам…
Женя надела то же коричневое, почти траурное, платье и никаких украшений, кроме маленьких турмалиновых сережек – подарка мужа. Еще она надела обручальное кольцо. Женя чуть не забыла об этом – после свадьбы она надевала кольцо только на людях, один раз, во время той конной прогулки.
Было около часа дня – еще не время для обеда, так что Женя вряд ли могла поставить хозяев в неловкое положение. Саша, конечно, должна была быть дома, она сейчас почти всегда дома, подумала Женя. Но она не учла того, что дома мог быть и Сашин муж.
Этот человек, чью фамилию носила ее подруга, был для Жени почти незнакомцем. А по своему воспитанию был от нее далек, как американский индеец.
"И Саша с ним живет!"
Ираклий был смущен визитом госпожи Морозовой – его предварили – и держался с ней тихо и вежливо. Вернее говоря, почти никак не держался. Качал головой или утвердительно мычал, когда Женя задавала ему вопросы, и избегал смотреть на блистательную даму. А Жене было достаточно одной мысли о том, что этот человек бил ее беременную подругу, чтобы испытывать к нему ненависть и брезгливость.
Наверное, эти чувства достаточно выказались в ее обращении, чтобы Ираклий наконец встал и, пробормотав: "Извините, мадам", покинул гостиную, оставив их с Сашей вдвоем. И Саша наконец получила возможность поговорить с Женей. В присутствии мужа она едва ли проронила несколько слов, и, казалось, не меньше Жени ждала, пока Ираклий избавит ее от своего присутствия.
- Женька, ты что такая смурная? – спросила Саша. – У вас что-то не ладится?
Конечно, она тревожилась – большая, тяжелая, усталая от своего бремени – но и втайне радовалась тоже. Женя решила доставить Саше еще большее удовольствие.
- Ты не знаешь ничего? Василий умер, мы похоронили его пять дней назад, - сказала она.
Саша подобающим образом ахнула, всплеснула руками, хотя внутри у нее всплеснулась радость.
- Да что ты говоришь!
Женя кивнула, с таким же напускным похоронным видом. Они с Сашей разыгрывали какую-то комедию, как, впрочем, бывает почти всегда.
- Как он умер? Несчастный случай? – живо спросила Саша.
- Нет. Как Пушкин, на дуэли, - скорбно улыбаясь, ответила Женя. – Романтика! Представляешь, его за какое-то оскорбление вызвал на поединок граф Шувалов и уложил с одного выстрела, в лоб…
И вдруг, сама от себя этого не ожидая, Женя закрыла лицо руками и расплакалась. Может быть, она сумасшедшая, какой ее все и считают? Может быть, она преследует самую глупую иллюзию из всех?
- Ах, матушки, - совсем как Дуня проговорила Саша, и приобняла Женю за плечи. – Бедная ты головушка!
"Это точно, что бедная…"
Женя плакала, а Саша по-матерински поглаживала ее по плечу.
- Ну, ничего, ничего. Кто же мог знать…
"Все под богом ходим", сказала бы она, если бы и вправду была как Дуня. Но она была не Дуня. Разница между такими женщинами, как Саша, и простонародьем ярче всего проявлялась в подобные моменты – Саша сжала губы и опустила руку, которой гладила подругу по плечу.
Саша, может, не дошла до такого края, как Лидия, но ей было до этого недолго.
- Ладно, не будем больше об этом, - угасшим голосом сказала Женя. – Хорошо? Мне и так тяжело.
Саша кивнула, хотя не поняла и не могла понять, что подразумевала подруга. Жене было тяжело, потому что она почти ни с кем не могла быть откровенной. Ее ясная, сильная и доказательная вера была тем лекарством, которое приходится прятать от больных.
- Вы с мужем не ссоритесь? – спросила Саша.
Ей хотелось, чтобы ссорились. Женя улыбнулась.
- Бывает иногда. Ты же сама понимаешь, как Игорь это переносит. А он еще и человек такой впечатлительный.
Саша покивала. Лицо у нее было сочувственное, но на душе у беременной не вдовы и не мужней жены стало еще светлее.
- Ну крепись, бог даст, все пройдет.
Женя остро взглянула на Сашу. Но в ее устах это была просто привычная поговорка.
- А чем ты вообще занимаешься? – спросила ее Саша. Она смутилась. – Я понимаю, конечно, что не к месту спросила…
- Ты спрашиваешь, не пишу ли я? – с облегчением ответила Женя. – Конечно, пишу! Это единственный способ не сойти с ума!
Увидев ужас, отразившийся в Сашиных глазах, она поняла, что сказала. Вот что бывает, когда говоришь, что думаешь.
- Я не то хотела сказать – я имею в виду, что это помогает мне отдохнуть душой, - поправилась Женя. Саша кивнула.
- Конечно… А твой муж не…
- Нет, он не возражает.
Саше это не понравилось, но, кажется, она сама себя пристыдила.
- Ну и замечательно. А у меня все хорошо. То есть у нас.
Саша с мягкой улыбкой погладила свой живот – ее лицо впервые стало каким-то умиротворенным.
- Женька, я думаю, что это мальчик. И думаю, что это наша порода и что он будет здоровенький. Правда, чудесно?
- Еще бы, - сказала Женя. Теперь ее кольнула зависть. Вдруг Женя поняла, что никогда не почувствует себя на месте Саши.
- Пишешь что-нибудь новенькое? – спросила Саша.
Женя покачала головой.
- Нет, Сашенька, я должна переписать свой старый роман. У него должно быть другое окончание.
Может быть, Саша удивилась писательским причудам, а может, удивилась Жениной черствости. Заниматься такими пустяками сейчас! Но ее мнение почти не имело для Жени значения. Она слушала только себя, то, что говорило ей чутье.
У ее романа должно было быть другое окончание.
Вечером Женя опять сидела за столом в гостиной, превращенным в ее рабочий стол. И перед ней лежала рукопись, сшитая из нескольких тетрадей. Ее "Предвечное блаженство".
"Антиох услышал, что Полина занемогла. Ему казалось, что он забыл ее, казалось, что он занят вполне другою, другим – но в час, когда его достигла эта весть, с ним сделалась страшная перемена. Она умрет! Что ж останется?"
- Да, да. Что ж останется? – шептала Женя, судорожно скользя пальцами по волосам.
Она писала, не понимая тогда, что пишет!
"Все чувства, все радости погаснут! Полине сверкнет звезда бессмертия, но что это такое? Что за искра божия заменит ей прекрасный мир? Антиох впервые понял, как любит землю. Что обещается усопшим, даже христианам, верующим в бессмертие? Рай пустой, бессмысленный, нагой? Как же не плакать о той, которая оставляет печальную юдоль – о, в тысячу раз печальнее кажется небо!"*
- О, как верно, как верно, - шептала Женя. – Если нет вечного сна, что же вместо него? Как вовремя мне явился Василий! Скажи же мне, мой друг… что я не ошибаюсь.
Женя склонила голову и, сурово сжав губы, решительно перечеркнула смерть Полины. А потом начала писать, бегло и почти не раздумывая, как будто ее перо кто-то направлял.
* Повесть о Полине и Антиохе основана на повести "Адель" М.П.Погодина (1830 г.), в которой цитируется дневник юноши, пережившего смерть своей возлюбленной.
- Игорь, мне нужно взять мое сочинение из издательства, - сказала Женя мужу день спустя. Дольше она не вытерпела. Эти сутки они провели в большом напряжении – едва разговаривая друг с другом, когда сходились; Женя еще и стыдилась смотреть на Игоря.
- Тебе это так нужно? – спросил Игорь, сделав ударение на слове "так". Он хмурился. Он ее не одобрял и едва ли когда-нибудь одобрит.
Женя твердо кивнула.
Игорь потер свой гладкий белый подбородок. Они сидели рядом на диване, но как будто нарочно старались не касаться друг друга, оба во власти нервов.
- Милая, будь осторожна, - сказал ее муж. – Ты знаешь, что душевные болезни в наше время все еще почти неизлечимы, даже при больших средствах?
Она свела брови; глаза ее опасно сверкнули.
- Ты хочешь сказать, что уже уверен в моем сумасшествии? Однако, друг мой…
- Нет, нет.
Игорь быстро наклонился к ней и, взяв за голову, поцеловал в лоб.
- Женечка, я знаю, что ты нормальна, но так же знаю, что от здорового рассудка до сумасшествия всего один шаг, особенно при чувствительной артистической натуре, - проговорил он. – Помнишь ли, как Пушкин писал: не дай мне Бог сойти с ума? Он ведь был гений.
- Игорь, а тебе не кажется, что Пушкин мог наблюдать такие же явления, как и я? – спросила в ответ Женя.
Губы ее тронула улыбка. Она знала, какой темы они оба избегают.
Игорь тряхнул головой.
- Мы не можем этого знать. А я тебя предупреждаю, - сказал он.
- Да, да, спасибо. Но я сознаю, что делаю, не беспокойся...
Вдруг у нее что-то размягчилось внутри при виде полного тревоги красивого лица Игоря, лица возвышенного и сильного человека, которого она завоевала. Женя придвинулась к мужу и неловко обняла его, прижимаясь головой к его плечу; ей сейчас хотелось его, и хотелось, и было стыдно в этом признаться.
- Женя? – шепотом спросил Игорь.
Она молча стала развязывать тесемки халата. Женя знала, что предлагает мужу то, чего он жаждет и в чем нуждается; но чувствовала себя почему-то так, точно пользуется этим человеком, не имея на него права.
Игорь заключил ее в объятия и стал целовать. Женя пыталась ласкать его в ответ, не поспевая за его напором, иногда ощущая стыд, будто делала недозволенное; но чаще замирала, закрыв глаза, и наслаждалась лаской сильных знающих пальцев и жадных губ. В главный момент, отдавшись полностью, она увидела перед собой свой идеал – темные волосы, высокий лоб, морозную улыбку… и уже не могла дать имени этому мужчине. Для таких минут мысли словами слишком низки, тяжелы и материальны. Ею овладели красочные образы, самые дорогие ей…
Потом Игорь лег рядом и обнял ее. Женя блаженствовала от этого ощущения, но сознавала, что нужен ей был не он.
Она знала, кто ей нужен, и знала, что Игорь наиболее подходящая, очень кстати подвернувшаяся замена.
"Я почти как двоемужница", - подумала Женя.
- Я заберу твою рукопись завтра, - нарушил тишину Игорь.
Он поглаживал ее шею, и Женя не препятствовала мужу, хотя и не поощряла его. Она слушала.
- Не знаю, впрочем, кто и где примет твое сочинение теперь, - продолжал Игорь. – Едва ли можно рассчитывать на "Пегас".
- Это сейчас неважно, - ответила Женя с улыбкой, которой муж не видел. – Главное – закончить. Книга, достойная этого, увидит свет.
- Ты ошибаешься, - сказал Игорь. – Так бывает далеко не всегда.
Они говорили сейчас о разных вещах.
Женя поцеловала мужа, потом спросила, не принести ли ему чаю. Ей хотелось о нем позаботиться. Игорь, кажется, не хотел чаю, но с улыбкой согласился, чтобы не отвергать ее заботу. Вся жизнь состоит из маленьких лжей, подумала Женя, вставая и поправляя волосы, чтобы предстать перед Фросей в пристойном виде. Интеллигенты, на свою беду, слишком тонко организованы и понимают порывы своей души и тела, понимают, когда лгут себе и другим. Высшее аристократическое искусство – уметь лгать другим так, чтобы возвышать их в собственных глазах.
На другой день была суббота. Игорь был занят, но Женя, как почти все время после свадьбы, могла распоряжаться собой – и она пользовалась этим, пока могла. Вероятно, это ненадолго.
Женя решила поехать к Виргинским – показать Саше свое лицо счастливой новобрачной. "Может быть, это ее утешит", - подумала Женя, насмехаясь и над собой, и над лучшей подругой. Хотя над чем тут смеяться? Такова грустная правда жизни. Кому не приятно, когда у соседа корова сдохла, а уж в деле любви почти никто не умеет радоваться за другого, если несчастлив сам…
Женя надела то же коричневое, почти траурное, платье и никаких украшений, кроме маленьких турмалиновых сережек – подарка мужа. Еще она надела обручальное кольцо. Женя чуть не забыла об этом – после свадьбы она надевала кольцо только на людях, один раз, во время той конной прогулки.
Было около часа дня – еще не время для обеда, так что Женя вряд ли могла поставить хозяев в неловкое положение. Саша, конечно, должна была быть дома, она сейчас почти всегда дома, подумала Женя. Но она не учла того, что дома мог быть и Сашин муж.
Этот человек, чью фамилию носила ее подруга, был для Жени почти незнакомцем. А по своему воспитанию был от нее далек, как американский индеец.
"И Саша с ним живет!"
Ираклий был смущен визитом госпожи Морозовой – его предварили – и держался с ней тихо и вежливо. Вернее говоря, почти никак не держался. Качал головой или утвердительно мычал, когда Женя задавала ему вопросы, и избегал смотреть на блистательную даму. А Жене было достаточно одной мысли о том, что этот человек бил ее беременную подругу, чтобы испытывать к нему ненависть и брезгливость.
Наверное, эти чувства достаточно выказались в ее обращении, чтобы Ираклий наконец встал и, пробормотав: "Извините, мадам", покинул гостиную, оставив их с Сашей вдвоем. И Саша наконец получила возможность поговорить с Женей. В присутствии мужа она едва ли проронила несколько слов, и, казалось, не меньше Жени ждала, пока Ираклий избавит ее от своего присутствия.
- Женька, ты что такая смурная? – спросила Саша. – У вас что-то не ладится?
Конечно, она тревожилась – большая, тяжелая, усталая от своего бремени – но и втайне радовалась тоже. Женя решила доставить Саше еще большее удовольствие.
- Ты не знаешь ничего? Василий умер, мы похоронили его пять дней назад, - сказала она.
Саша подобающим образом ахнула, всплеснула руками, хотя внутри у нее всплеснулась радость.
- Да что ты говоришь!
Женя кивнула, с таким же напускным похоронным видом. Они с Сашей разыгрывали какую-то комедию, как, впрочем, бывает почти всегда.
- Как он умер? Несчастный случай? – живо спросила Саша.
- Нет. Как Пушкин, на дуэли, - скорбно улыбаясь, ответила Женя. – Романтика! Представляешь, его за какое-то оскорбление вызвал на поединок граф Шувалов и уложил с одного выстрела, в лоб…
И вдруг, сама от себя этого не ожидая, Женя закрыла лицо руками и расплакалась. Может быть, она сумасшедшая, какой ее все и считают? Может быть, она преследует самую глупую иллюзию из всех?
- Ах, матушки, - совсем как Дуня проговорила Саша, и приобняла Женю за плечи. – Бедная ты головушка!
"Это точно, что бедная…"
Женя плакала, а Саша по-матерински поглаживала ее по плечу.
- Ну, ничего, ничего. Кто же мог знать…
"Все под богом ходим", сказала бы она, если бы и вправду была как Дуня. Но она была не Дуня. Разница между такими женщинами, как Саша, и простонародьем ярче всего проявлялась в подобные моменты – Саша сжала губы и опустила руку, которой гладила подругу по плечу.
Саша, может, не дошла до такого края, как Лидия, но ей было до этого недолго.
- Ладно, не будем больше об этом, - угасшим голосом сказала Женя. – Хорошо? Мне и так тяжело.
Саша кивнула, хотя не поняла и не могла понять, что подразумевала подруга. Жене было тяжело, потому что она почти ни с кем не могла быть откровенной. Ее ясная, сильная и доказательная вера была тем лекарством, которое приходится прятать от больных.
- Вы с мужем не ссоритесь? – спросила Саша.
Ей хотелось, чтобы ссорились. Женя улыбнулась.
- Бывает иногда. Ты же сама понимаешь, как Игорь это переносит. А он еще и человек такой впечатлительный.
Саша покивала. Лицо у нее было сочувственное, но на душе у беременной не вдовы и не мужней жены стало еще светлее.
- Ну крепись, бог даст, все пройдет.
Женя остро взглянула на Сашу. Но в ее устах это была просто привычная поговорка.
- А чем ты вообще занимаешься? – спросила ее Саша. Она смутилась. – Я понимаю, конечно, что не к месту спросила…
- Ты спрашиваешь, не пишу ли я? – с облегчением ответила Женя. – Конечно, пишу! Это единственный способ не сойти с ума!
Увидев ужас, отразившийся в Сашиных глазах, она поняла, что сказала. Вот что бывает, когда говоришь, что думаешь.
- Я не то хотела сказать – я имею в виду, что это помогает мне отдохнуть душой, - поправилась Женя. Саша кивнула.
- Конечно… А твой муж не…
- Нет, он не возражает.
Саше это не понравилось, но, кажется, она сама себя пристыдила.
- Ну и замечательно. А у меня все хорошо. То есть у нас.
Саша с мягкой улыбкой погладила свой живот – ее лицо впервые стало каким-то умиротворенным.
- Женька, я думаю, что это мальчик. И думаю, что это наша порода и что он будет здоровенький. Правда, чудесно?
- Еще бы, - сказала Женя. Теперь ее кольнула зависть. Вдруг Женя поняла, что никогда не почувствует себя на месте Саши.
- Пишешь что-нибудь новенькое? – спросила Саша.
Женя покачала головой.
- Нет, Сашенька, я должна переписать свой старый роман. У него должно быть другое окончание.
Может быть, Саша удивилась писательским причудам, а может, удивилась Жениной черствости. Заниматься такими пустяками сейчас! Но ее мнение почти не имело для Жени значения. Она слушала только себя, то, что говорило ей чутье.
У ее романа должно было быть другое окончание.
Вечером Женя опять сидела за столом в гостиной, превращенным в ее рабочий стол. И перед ней лежала рукопись, сшитая из нескольких тетрадей. Ее "Предвечное блаженство".
"Антиох услышал, что Полина занемогла. Ему казалось, что он забыл ее, казалось, что он занят вполне другою, другим – но в час, когда его достигла эта весть, с ним сделалась страшная перемена. Она умрет! Что ж останется?"
- Да, да. Что ж останется? – шептала Женя, судорожно скользя пальцами по волосам.
Она писала, не понимая тогда, что пишет!
"Все чувства, все радости погаснут! Полине сверкнет звезда бессмертия, но что это такое? Что за искра божия заменит ей прекрасный мир? Антиох впервые понял, как любит землю. Что обещается усопшим, даже христианам, верующим в бессмертие? Рай пустой, бессмысленный, нагой? Как же не плакать о той, которая оставляет печальную юдоль – о, в тысячу раз печальнее кажется небо!"*
- О, как верно, как верно, - шептала Женя. – Если нет вечного сна, что же вместо него? Как вовремя мне явился Василий! Скажи же мне, мой друг… что я не ошибаюсь.
Женя склонила голову и, сурово сжав губы, решительно перечеркнула смерть Полины. А потом начала писать, бегло и почти не раздумывая, как будто ее перо кто-то направлял.
* Повесть о Полине и Антиохе основана на повести "Адель" М.П.Погодина (1830 г.), в которой цитируется дневник юноши, пережившего смерть своей возлюбленной.
Глава 52
Жизнь с Игорем вошла в привычную колею. Жене, в эти безумные дни после свадьбы, казалось, что такого никогда уже не будет: что они или разойдутся, грубо и некрасиво рассорятся, или один из них умрет, или…
Как бы то ни было, ожидание катастрофы не оправдалось. Удивленная Женя превратилась в весьма благополучную женщину: важную даму на людях, распорядительницу с прислугой, покладистую супругу с мужем. Впрочем, с Игорем легко было ладить. Он оказался почти идеальным мужем, как ни горько Жене было это признать…
Она чувствовала, что недодает ему того, что следует.
Наверное, ему вовсе не стоило жениться на ней – он был достоин лучшей жены.
"Не терзай себя этим, - сказал ей однажды Игорь, когда Женя заикнулась о собственных истинных чувствах. – Единственный твой недостаток, на мой взгляд, это склонность слишком в себя углубляться и заниматься самобичеванием. Я счастлив с тобой и не желаю большего".
"Врешь!" – подумала Женя.
А может, и не врал. Но как тут поймешь – врет он или нет? Человек попроще или словами, или в лице выказал бы свое настоящее отношение, свое неудовольствие. Игорь Морозов так не мог. И Жене пришлось оставаться собой - собой, которая была слишком непохожа на нормальную женщину, чтобы быть в себе уверенной.
Они встречались с мужем по вечерам, ужинали вместе, разговаривали, касаясь всех сторон жизни, читали. Им было интересно друг с другом, но ни один ни в чем не открывался другому до конца – оба были замками, и ни один не был ключом к другому. По ночам они были близки. Довольно часто, и часто мужа к любви склоняла Женя, в которой проснулась чувственность, какой она сама от себя не ожидала. Игорь почему-то считал, что чувственность в женщине означает любовь, и, может, он и был прав… относительно других. А Женя чувствовала только постоянно обновлявшееся, ненасытимое желание принадлежать мужчине, идеалу, которого она не находила. В минуты восторга ей казалось, что вершина жизни достигнута, идеал обретен… но эти минуты проходили, и опять рядом был чужой человек.
А может, она хотела слишком многого.
То же ощущение заоблачной выси, единения с абсолютом, счастья охватывало ее во время писания – Женя старалась сдерживать себя и дозировать свои занятия, чтобы не огорчать мужа, однако регулярно присаживалась к столу. Но счастливые минуты творения были тоже редки – гораздо больше было творческих мук, борьбы с неповоротливыми мыслями и ускользающими чувствами, которые никак не позволяли запереть себя в слове.
Женя больше не знала, кто ее духовные руководители. Василий не являлся ей более, даже в обыкновенных снах; а может, она не помнила этого – но чувствовала себя покинутой. То самое чувство человека, идущего над пропастью, которое испытывает каждый из живущих.
Жизнь на земле есть смерть, непрекращающаяся смерть.
Однажды ее с такой силой одолела тоска по "чему-то, чего не может быть", что она по какому-то пустячному поводу накричала на мужа, а потом еще и расплакалась, со стыдом и ощущением собственной никчемности, когда Игорь стал ее успокаивать. Он даже верно назвал причину ее хандры.
- Ты, должно быть, всегда так переносишь эти периоды, - сказал он.
От этой чуткости Женя окончательно почувствовала себя истеричной дурой вроде графини Шуваловой. Кто сказал ей, что за физическими явлениями стоят явления высшего порядка? Кто и когда обещал ей небо?
Чем более она удалялась от восхитительных и страшных дней, проведенных рядом с "российским Юмом", тем меньше веры в ней оставалось. Тем менее верилось, что это ей не приснилось, что вообще могло когда-нибудь быть – никто из окружающих о прошлом не вспоминал, точно каждый бывший поклонник медиума уже начал считать себя единственным свидетелем чудес; а может, единственным человеком, введенным в заблуждение.
Однажды Женя решила устроить спиритический сеанс – хотя бы попытаться стянуть вместе своих бывших единомышленников. Конечно, все предсвадебные знакомства отпадали, не исключая, разумеется, Саши, которая теперь была… по уши в земном. Это звучало как "по уши в грязи", что, по Жениному мнению, было недалеко от истины. Женя, с неохотно данного согласия мужа, пригласила к ним их старого знакомого-спирита и попыталась пригласить офицера, секунданта Василия, тоже когда-то разделявшего спиритические воззрения. Первый дал согласие поучаствовать, второй отказался, прямо заявив, что "завязал с этим".
- А кто же будет медиумом? – спросил Игорь с легкой насмешкой, маскировавшей неудовольствие. – Насколько мне известно, для сообщения между нашим и иным мирами вы не можете обходиться без посредников.
- Медиумом?..
Женя не думала об этом препятствии. Вполне вероятно, поэтому не удавались и самые первые спиритические сеансы, которые она устраивала со студентами.
Медиума среди ее знакомых не было. Вероятно, она сама или кто-нибудь из известных ей людей были несколько медиумичны, однако едва ли достаточно, чтобы получилось что-нибудь путное.
- Попробуем так, - решила Женя наконец. – Может быть, что-нибудь и удастся. Дорогу осилит идущий.
Однако ее ждал полный крах. Во время сеанса не было не только никаких ясных знаков – вообще ничего. Когда гостя отпустили, Женя чуть не расплакалась.
- Я бьюсь лбом об стену…
Игорь попытался успокоить ее. Он все еще не оставлял попыток "вернуть ей здравый смысл".
- Женечка, может, пока довольно с тебя? Посвяти себя другому. Много земных дел ожидает твоего внимания.
Помедлил и спросил:
- А если бы у нас появился ребенок?
Женя была ошарашена так же, как Василий, когда Лидия задала ему этот же самый вопрос.
- Ребенок? Сейчас?
- А когда? – спросил в ответ уязвленный муж. – Ты молода и здорова, я – тоже. Наш род нуждается в преумножении. Нет никаких препятствий к тому, чтобы завести ребенка.
Женя чувствовала себя менее всего на свете готовой к материнству.
Игорь посмотрел в ее большие остановившиеся глаза и вдруг испугался.
- Женя! Что ты задумала?
- Я?
Она посмотрела на мужа.
- Ничего.
"Я могу быть и бесплодна – но, вероятно, просто не способна зачать ребенка в такой короткий срок. И очень хорошо".
- Это зависит не от нас, - сказала она Игорю.
Вдруг Женя в полной мере ощутила себя существом, которому не место в мире. Она не предназначена была для того, чтобы родить ребенка и оказаться прикованной к этой земле и к своему мужу еще лет на сорок, а то и больше. Ее земной путь был кем-то уже измерен, как путь Василия.
- Я надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем, - сказал муж.
Женя промолчала.
Она опять прервала работу над романом, окончание которого представлялось ей так ясно, точно было уже написано. Но Женя вдруг стала суеверна. Ей отчего-то страшно сделалось заканчивать свое сочинение.
Игорю она тоже своего романа не показывала, держа запертым на ключ в ящике секретера - там же, где лежали "спиритические" послания от Василия, полученные ею при жизни его и после смерти.
Через месяц после первого разговора о ребенке родила Саша. Она не умерла, как боялась Женя, и Сашин прогноз оказался верен: на свет появился здоровый белокурый мальчик, лицом походивший на мать. Если не счастливая, то удовлетворенная жизнью, как давно не бывало, госпожа Зыкова позвала Женю и ее родителей на крестины.
Саша была здорова и по секрету шепнула Жене, что и родила тоже легко. То есть это ей потом сказали, что легко, хотя сама Саша думала, что помучилась изрядно. Почти весь вес остался при ней, и разрешившаяся от бремени Саша напоминала дородную купчиху.
- Валерианом будет, в честь брата, - сказала она подруге, с улыбкой показывая младенца.
- Очень хорошо, - рассеянно сказала Женя.
Она думала, удастся ли Саше похудеть. А еще думала, что к ней самой эта веселая суета никогда не будет иметь отношения, какие бы планы ни вынашивал ее благородный супруг.
Жизнь с Игорем вошла в привычную колею. Жене, в эти безумные дни после свадьбы, казалось, что такого никогда уже не будет: что они или разойдутся, грубо и некрасиво рассорятся, или один из них умрет, или…
Как бы то ни было, ожидание катастрофы не оправдалось. Удивленная Женя превратилась в весьма благополучную женщину: важную даму на людях, распорядительницу с прислугой, покладистую супругу с мужем. Впрочем, с Игорем легко было ладить. Он оказался почти идеальным мужем, как ни горько Жене было это признать…
Она чувствовала, что недодает ему того, что следует.
Наверное, ему вовсе не стоило жениться на ней – он был достоин лучшей жены.
"Не терзай себя этим, - сказал ей однажды Игорь, когда Женя заикнулась о собственных истинных чувствах. – Единственный твой недостаток, на мой взгляд, это склонность слишком в себя углубляться и заниматься самобичеванием. Я счастлив с тобой и не желаю большего".
"Врешь!" – подумала Женя.
А может, и не врал. Но как тут поймешь – врет он или нет? Человек попроще или словами, или в лице выказал бы свое настоящее отношение, свое неудовольствие. Игорь Морозов так не мог. И Жене пришлось оставаться собой - собой, которая была слишком непохожа на нормальную женщину, чтобы быть в себе уверенной.
Они встречались с мужем по вечерам, ужинали вместе, разговаривали, касаясь всех сторон жизни, читали. Им было интересно друг с другом, но ни один ни в чем не открывался другому до конца – оба были замками, и ни один не был ключом к другому. По ночам они были близки. Довольно часто, и часто мужа к любви склоняла Женя, в которой проснулась чувственность, какой она сама от себя не ожидала. Игорь почему-то считал, что чувственность в женщине означает любовь, и, может, он и был прав… относительно других. А Женя чувствовала только постоянно обновлявшееся, ненасытимое желание принадлежать мужчине, идеалу, которого она не находила. В минуты восторга ей казалось, что вершина жизни достигнута, идеал обретен… но эти минуты проходили, и опять рядом был чужой человек.
А может, она хотела слишком многого.
То же ощущение заоблачной выси, единения с абсолютом, счастья охватывало ее во время писания – Женя старалась сдерживать себя и дозировать свои занятия, чтобы не огорчать мужа, однако регулярно присаживалась к столу. Но счастливые минуты творения были тоже редки – гораздо больше было творческих мук, борьбы с неповоротливыми мыслями и ускользающими чувствами, которые никак не позволяли запереть себя в слове.
Женя больше не знала, кто ее духовные руководители. Василий не являлся ей более, даже в обыкновенных снах; а может, она не помнила этого – но чувствовала себя покинутой. То самое чувство человека, идущего над пропастью, которое испытывает каждый из живущих.
Жизнь на земле есть смерть, непрекращающаяся смерть.
Однажды ее с такой силой одолела тоска по "чему-то, чего не может быть", что она по какому-то пустячному поводу накричала на мужа, а потом еще и расплакалась, со стыдом и ощущением собственной никчемности, когда Игорь стал ее успокаивать. Он даже верно назвал причину ее хандры.
- Ты, должно быть, всегда так переносишь эти периоды, - сказал он.
От этой чуткости Женя окончательно почувствовала себя истеричной дурой вроде графини Шуваловой. Кто сказал ей, что за физическими явлениями стоят явления высшего порядка? Кто и когда обещал ей небо?
Чем более она удалялась от восхитительных и страшных дней, проведенных рядом с "российским Юмом", тем меньше веры в ней оставалось. Тем менее верилось, что это ей не приснилось, что вообще могло когда-нибудь быть – никто из окружающих о прошлом не вспоминал, точно каждый бывший поклонник медиума уже начал считать себя единственным свидетелем чудес; а может, единственным человеком, введенным в заблуждение.
Однажды Женя решила устроить спиритический сеанс – хотя бы попытаться стянуть вместе своих бывших единомышленников. Конечно, все предсвадебные знакомства отпадали, не исключая, разумеется, Саши, которая теперь была… по уши в земном. Это звучало как "по уши в грязи", что, по Жениному мнению, было недалеко от истины. Женя, с неохотно данного согласия мужа, пригласила к ним их старого знакомого-спирита и попыталась пригласить офицера, секунданта Василия, тоже когда-то разделявшего спиритические воззрения. Первый дал согласие поучаствовать, второй отказался, прямо заявив, что "завязал с этим".
- А кто же будет медиумом? – спросил Игорь с легкой насмешкой, маскировавшей неудовольствие. – Насколько мне известно, для сообщения между нашим и иным мирами вы не можете обходиться без посредников.
- Медиумом?..
Женя не думала об этом препятствии. Вполне вероятно, поэтому не удавались и самые первые спиритические сеансы, которые она устраивала со студентами.
Медиума среди ее знакомых не было. Вероятно, она сама или кто-нибудь из известных ей людей были несколько медиумичны, однако едва ли достаточно, чтобы получилось что-нибудь путное.
- Попробуем так, - решила Женя наконец. – Может быть, что-нибудь и удастся. Дорогу осилит идущий.
Однако ее ждал полный крах. Во время сеанса не было не только никаких ясных знаков – вообще ничего. Когда гостя отпустили, Женя чуть не расплакалась.
- Я бьюсь лбом об стену…
Игорь попытался успокоить ее. Он все еще не оставлял попыток "вернуть ей здравый смысл".
- Женечка, может, пока довольно с тебя? Посвяти себя другому. Много земных дел ожидает твоего внимания.
Помедлил и спросил:
- А если бы у нас появился ребенок?
Женя была ошарашена так же, как Василий, когда Лидия задала ему этот же самый вопрос.
- Ребенок? Сейчас?
- А когда? – спросил в ответ уязвленный муж. – Ты молода и здорова, я – тоже. Наш род нуждается в преумножении. Нет никаких препятствий к тому, чтобы завести ребенка.
Женя чувствовала себя менее всего на свете готовой к материнству.
Игорь посмотрел в ее большие остановившиеся глаза и вдруг испугался.
- Женя! Что ты задумала?
- Я?
Она посмотрела на мужа.
- Ничего.
"Я могу быть и бесплодна – но, вероятно, просто не способна зачать ребенка в такой короткий срок. И очень хорошо".
- Это зависит не от нас, - сказала она Игорю.
Вдруг Женя в полной мере ощутила себя существом, которому не место в мире. Она не предназначена была для того, чтобы родить ребенка и оказаться прикованной к этой земле и к своему мужу еще лет на сорок, а то и больше. Ее земной путь был кем-то уже измерен, как путь Василия.
- Я надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем, - сказал муж.
Женя промолчала.
Она опять прервала работу над романом, окончание которого представлялось ей так ясно, точно было уже написано. Но Женя вдруг стала суеверна. Ей отчего-то страшно сделалось заканчивать свое сочинение.
Игорю она тоже своего романа не показывала, держа запертым на ключ в ящике секретера - там же, где лежали "спиритические" послания от Василия, полученные ею при жизни его и после смерти.
Через месяц после первого разговора о ребенке родила Саша. Она не умерла, как боялась Женя, и Сашин прогноз оказался верен: на свет появился здоровый белокурый мальчик, лицом походивший на мать. Если не счастливая, то удовлетворенная жизнью, как давно не бывало, госпожа Зыкова позвала Женю и ее родителей на крестины.
Саша была здорова и по секрету шепнула Жене, что и родила тоже легко. То есть это ей потом сказали, что легко, хотя сама Саша думала, что помучилась изрядно. Почти весь вес остался при ней, и разрешившаяся от бремени Саша напоминала дородную купчиху.
- Валерианом будет, в честь брата, - сказала она подруге, с улыбкой показывая младенца.
- Очень хорошо, - рассеянно сказала Женя.
Она думала, удастся ли Саше похудеть. А еще думала, что к ней самой эта веселая суета никогда не будет иметь отношения, какие бы планы ни вынашивал ее благородный супруг.
Последний раз редактировалось Эрин 18 май 2011, 23:36, всего редактировалось 1 раз.
Глава 53
Двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четвертого года Игорю исполнилось тридцать два года. Он был старше Жени, казалось, на целую жизнь – а ей порою представлялось, что младше ее на бесчисленное множество жизней.
Игорь тоже казался Жене "коротким", хотя это был один из самых умных людей, которых она знала. Но он чего-то не понимал, возможно, органически был неспособен понять – а может, Жене не удалось войти к нему в душу и понять его. Хотя разве не скрыта в каждом человеке бездна, глубины которой даже он сам не может измерить?
Игорь не хотел устраивать дома торжества – слишком мало времени прошло со дня смерти брата. Да и Женя почти не знала его друзей, жизнь замужней женщины отрезала ее от мира – на что, впрочем, она никогда не жаловалась. Внутренняя жизнь ей всегда была интереснее внешней.
Однако Женя предложила мужу сходить в кафе "Parisien", хранившее воспоминания ее юности и нежной девической дружбы. Белый цвет, который давно уже осыпался. Игорь охотно принял предложение жены, тем более, что они нечасто гуляли вместе.
Ему, как и Жене, казалось порою, что они немного стыдятся друг друга перед чужими, хотя стыдиться было нечего.
Вышли они в сумерках – и не спеша пошли пешком, под руку. Погода была благодатная, день стоял нежаркий, но теплый и солнечный, подувал ветерок. Женя шла, улыбаясь не то мужу, не то прохожим и своим мыслям. А думала она о том, как год назад вступила в фантасмагорические отношения с Василием Морозовым – и о том, как под влиянием его переменила всю себя, как будто перешла в новую веру…
Женя улыбалась, но сердце у нее болело.
- Женечка, не хочешь ли, мы купим тебе зонтик от солнца? – вдруг обратился к ней муж.
- Зонтик?
Это было настолько несозвучно с ее настроением, что Женя засмеялась.
- Почему ты вспомнил об этом сейчас? Мне никогда не был нужен противосолнечный зонтик.
Тут она осмотрелась и как будто впервые заметила, что многие дамы гуляют под зонтиками.
- Ты вообще так непохожа на других, - заметил Игорь.
Не то восхищение, не то неудовольствие прозвучало в его словах. Женя улыбнулась, опять чувствуя боль: снова подчеркивалась ее недюжинность, и снова, кажется, в нелестном смысле.
- Нам, северным людям, вообще не хватает солнца, - заявила она, щурясь под своей шляпкой – она и ее считала излишней. – Нельзя себя лишать этой малой толики.
Игорь уже не слушал ее и не смотрел на нее. Женя почувствовала, как окаменела его рука, сплетенная с ее рукой, и испугалась.
- Игорь?..
И тут она увидела, кто идет им навстречу. Эти знакомцы заметили их слишком поздно, и переходить на другую сторону улицы тоже было слишком поздно. Игорь, замерший на мгновение, продолжил путь, идя прямо на встречную пару – его побелевшее лицо было страшно.
"Лидия… Лидия Сергеевна! Силы небесные!" - думала Женя, ужасаясь не столько тому, что видит, сколько тому, что воспоследует за этим столкновением.
Лидия Сергеевна Морозова шла под руку с офицером – ротмистром* Красновым, тем самым, который был секундантом ее мужа и увел ее с поминок по Василии, и тем самым, который отказал Жене в помощи со спиритическими опытами. Теперь Женя догадывалась, почему.
- Здравствуйте, господин ротмистр, - звучно сказал Игорь, останавливаясь перед кавалером Лидии так, что он никак не мог миновать его, не показав себя трусом. – Добрый вечер, Лидия Сергеевна.
Он улыбался так, что Лидия побледнела. Она прильнула к своему спутнику мгновенным движением женщины, ищущей защиты; потом, поняв, как это выглядит, резко отстранилась. Теперь на щеках ее выступила краска, она опустила глаза и стряхнула с юбки несуществующие соринки. Платье на Лидии было белое, в мелкий голубой цветочек, отороченное кружевами, а на плече у нее лежал кружевной зонтик в тон платью.
- Здравствуйте, Игорь Исаевич… Евгения Романовна, - сказал офицер, пришедший в себя быстрее.
Он осматривал их своими большими, немного навыкате глазами словно бы с недоумением – и одновременно с вызовом, выдававшим его с головой. Игорь опять уничижительно улыбнулся.
- Мы с женой вышли на прогулку, по случаю моего дня рождения, - сказал он. – Я вижу, вы тоже гуляете? В таком случае, по-дружески приглашаю вас к нам присоединиться.
- Мы не… Мы не гуляем!
Лидия словно впервые обрела голос. Вид у нее был воинственный и одновременно жалкий. Жене стало жаль ее. Что же еще остается женщине, верующей в свою абсолютную смертность? Только испить до дна свою единственную маленькую жизнь… Зачем нигилистке хранить верность горстке праха?
- Ах, не гуляете, - с оскорбительной вежливостью сказал Игорь, безжалостно оглядывая светлый праздничный туалет вдовы своего брата. – Простите, я заблуждался, мадам. Не подозревал, что у вас деловое свидание.
- А вот уж это совершенно не ваше дело!
Лидия опять вцепилась в руку своего спутника.
- Вы мне не опекун и не начальство, - охрипшим голосом заявила она. – Прошу вас посторониться.
Она сделала неловкий шаг, но не смогла разминуться с Женей. Та смотрела на нее в упор – такая же бледная, как муж.
- Ах, Лида, - сказала она.
"Буду помнить и ненавидеть, пока не умру!" Суровый обет, которому едва ли стоило хранить верность, если поразмыслить над ним материалистически.
Лидия попыталась смотреть Жене в глаза, но не смогла. Она отвернулась и гневно, гневаясь на самое себя, обошла Женю, уведя с собой своего офицера. Тот хотя бы таким путем смог скрыть, что смалодушничал перед Игорем.
Пара быстро удалилась – Игорь и Женя оглянулись на них, но увидели только промельк двух спин, светлого платья и мундира. Потом Лидия и ее спутник затерялись в толпе.
Игорь посмотрел на жену и рассмеялся.
- Ты видела? Видела?..
На нем все еще лица не было.
- Три месяца прошло! Всего три месяца!
Женя попыталась выразить взглядом сочувствие, хотя ее почему-то разбирал смех. Вот вечная любовь! Достойная того, чтобы считаться сугубо продуктом мозгового вещества!
- Игорь, милый, успокойся, - сказала она. – Пожалуйста. Не стоят они того, чтобы ты убивался.
Женя погладила мужа по плечу, ощутив к нему огромную нежность, точно впервые оценила своего друга жизни.
- Пойми, Лидия последовательна, - прошептала Женя. – Ты же знаешь, что она атеистка… она…
- До чего же ты умная!.. – вспылил Игорь. Он близок был к тому, чтобы ее оскорбить. Женя испуганно замолчала, вдруг подумав, что и о религиозных воззрениях мужа не имеет настоящего понятия – Игорь выполнял церковные обряды, но ведь и Лидия их выполняла. А что скрывается под этою формой, Женя не знала. Спиритизм Игорь считал чем-то несерьезным, не имеющим отношения к духовным исканиям; но нашел ли и искал ли он чего-то сам – Женя не знала…
- Идем, - отрывисто сказал муж.
- Может, вернемся? – предложила Женя.
Игорь не ответил, вышагивая с каменным лицом. Вот так праздник, не лучше медового месяца. Женя подумала, что все значительные события их семейной жизни ознаменовываются трагедиями – нет, не могло быть у такой семьи счастливого будущего.
До кафе они дошли молча, и там Игорь сел за столик и замолчал. Женя, припомнив, что он любит, сделала заказ. Муж приступил к еде угрюмо, точно это был обычный ужин после трудного дня.
Но через какое-то время Игорь оттаял и даже смог улыбнуться Жене – вспомнив, что уж она-то не заслужила его гнева и испорченного вечера. Они заговорили о каких-то пустяках, понимая, что оба думают не о том.
Вернулись домой и легли в постель они молча – Игорь заснул быстро, и Женя, глядя на его напряженную позу, подумала, что он не хочет, чтобы она к нему прикасалась. Ей это доставило неподдельное большое огорчение.
"Авось все как-нибудь образуется", - подумала Женя.
Она заснула, чувствуя, что сердце опять разболелось. Возможно, у нее был непорядок с сердцем.
На другой день, в понедельник, Игорь покинул дом, не простившись с нею. Женя проснулась поздно и в скверном настроении. Их свадебный поезд*, который когда-то запустили без нее, катился под откос…
Женя выпила несколько чашек кофе – аппетита не было – и отправилась на прогулку в одиночестве. Погода со вчерашнего дня испортилась, но не настолько, чтобы нельзя было ходить по улице. А Жене, как никогда, хотелось проветрить голову.
Она вышла – без всяких зонтиков, только при шляпке и перчатках, как подобало замужней даме и вообще всякой приличной женщине, без головного убора чувствовавшей себя "неодетой". Повесив на локоть сумочку, Женя неспешно шла по тротуару, отстукивая каблучками новых сафьяновых туфелек, и глядела себе под ноги – носочки зеленых туфель мелькали из-под оборок зеленого же муслинового платья. Очень стильно. Женя думала о том, что похорошела после замужества – и вообще никогда не была уродом, чего, однако, почти никто не видел, бездумно пристегивая к учености барышни и остальные свойства "синего чулка". Лицо у Жени, открытое под новыми изящными очками, сейчас было злым.
Она увидела пустую скамейку и села, расправив юбки. Поставив сумочку себе на колени, Женя открыла ее и вытащила зеркальце и пудреницу. Серьезно посмотрела в глаза молодой дамы в стекле, поправила завитки на висках и легко прошлась пуховкой по щекам и носу, просто так, только чтобы ощутить себя женщиной.
Она почувствовала, что не одна, и поспешно убрала пудреницу и зеркальце, щелкнув замочком сумки. Пристукнули, останавливаясь рядом, острые каблучки; до нее донесся сильный запах женских духов.
Вскинув глаза, Женя увидела, что напротив нее стоит красивая светловолосая барыня. Именно барыня: за спиной ее замер в ожидании нагруженный пакетами лакей. Очевидно, графиня Шувалова изволила отправиться по магазинам.
- Графиня? – воскликнула Женя, слишком поздно сообразив, кого видит перед собой. – Что вам… угодно?
Женя испугалась и возмутилась сразу. Нет, просто не понимала, как себя вести: никогда еще она не говорила тет-а-тет с такими высокими особами, и, вместе с тем, помнила, что именно из-за этой дамы…
Да как ей вообще с нею говорить?
Но послать ее сиятельство к черту было невозможно. Во всяком случае, Женя сейчас этого не смогла бы. И графиня, почувствовав, что опасный миг миновал, очаровательно улыбнулась, как будто они с Женей были старыми подругами.
- Мадам, вы позволите присесть рядом с вами?
Женя, от невообразимости этого положения проглотив язык, только махнула рукой. Анна Николаевна – хоть плюнь такой в глаза – тут же опустилась на скамейку рядом.
- Виктор, ты можешь идти, - наконец соизволила она вспомнить о несчастном взмокшем лакее. – Все доставь домой.
- Слушаю, ваше сиятельство.
Виктор попытался поклониться госпоже, но вместо этого под тяжестью свертков чуть не присел: колени разъехались. Анна Николаевна изволила рассмеяться, после чего еще раз махнула слуге рукой, точно прогоняя собачонку.
А потом повернулась к Жене, точно Виктора рядом уже не было.
- Евгения Романовна, я хотела бы свести с вами короткое знакомство, - музыкальным голосом произнесла графиня Шувалова.
Она говорила совершенно серьезно.
* Игра слов: "свадебный поезд" - торжественная процессия, кортеж из новобрачных и их свиты.
* Ротмистр - офицерский чин в кавалерии и жандармерии, соответствующий званию капитана в пехоте (в армии Российского государства до 1917 г. и в армиях некоторых других стран).
Двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четвертого года Игорю исполнилось тридцать два года. Он был старше Жени, казалось, на целую жизнь – а ей порою представлялось, что младше ее на бесчисленное множество жизней.
Игорь тоже казался Жене "коротким", хотя это был один из самых умных людей, которых она знала. Но он чего-то не понимал, возможно, органически был неспособен понять – а может, Жене не удалось войти к нему в душу и понять его. Хотя разве не скрыта в каждом человеке бездна, глубины которой даже он сам не может измерить?
Игорь не хотел устраивать дома торжества – слишком мало времени прошло со дня смерти брата. Да и Женя почти не знала его друзей, жизнь замужней женщины отрезала ее от мира – на что, впрочем, она никогда не жаловалась. Внутренняя жизнь ей всегда была интереснее внешней.
Однако Женя предложила мужу сходить в кафе "Parisien", хранившее воспоминания ее юности и нежной девической дружбы. Белый цвет, который давно уже осыпался. Игорь охотно принял предложение жены, тем более, что они нечасто гуляли вместе.
Ему, как и Жене, казалось порою, что они немного стыдятся друг друга перед чужими, хотя стыдиться было нечего.
Вышли они в сумерках – и не спеша пошли пешком, под руку. Погода была благодатная, день стоял нежаркий, но теплый и солнечный, подувал ветерок. Женя шла, улыбаясь не то мужу, не то прохожим и своим мыслям. А думала она о том, как год назад вступила в фантасмагорические отношения с Василием Морозовым – и о том, как под влиянием его переменила всю себя, как будто перешла в новую веру…
Женя улыбалась, но сердце у нее болело.
- Женечка, не хочешь ли, мы купим тебе зонтик от солнца? – вдруг обратился к ней муж.
- Зонтик?
Это было настолько несозвучно с ее настроением, что Женя засмеялась.
- Почему ты вспомнил об этом сейчас? Мне никогда не был нужен противосолнечный зонтик.
Тут она осмотрелась и как будто впервые заметила, что многие дамы гуляют под зонтиками.
- Ты вообще так непохожа на других, - заметил Игорь.
Не то восхищение, не то неудовольствие прозвучало в его словах. Женя улыбнулась, опять чувствуя боль: снова подчеркивалась ее недюжинность, и снова, кажется, в нелестном смысле.
- Нам, северным людям, вообще не хватает солнца, - заявила она, щурясь под своей шляпкой – она и ее считала излишней. – Нельзя себя лишать этой малой толики.
Игорь уже не слушал ее и не смотрел на нее. Женя почувствовала, как окаменела его рука, сплетенная с ее рукой, и испугалась.
- Игорь?..
И тут она увидела, кто идет им навстречу. Эти знакомцы заметили их слишком поздно, и переходить на другую сторону улицы тоже было слишком поздно. Игорь, замерший на мгновение, продолжил путь, идя прямо на встречную пару – его побелевшее лицо было страшно.
"Лидия… Лидия Сергеевна! Силы небесные!" - думала Женя, ужасаясь не столько тому, что видит, сколько тому, что воспоследует за этим столкновением.
Лидия Сергеевна Морозова шла под руку с офицером – ротмистром* Красновым, тем самым, который был секундантом ее мужа и увел ее с поминок по Василии, и тем самым, который отказал Жене в помощи со спиритическими опытами. Теперь Женя догадывалась, почему.
- Здравствуйте, господин ротмистр, - звучно сказал Игорь, останавливаясь перед кавалером Лидии так, что он никак не мог миновать его, не показав себя трусом. – Добрый вечер, Лидия Сергеевна.
Он улыбался так, что Лидия побледнела. Она прильнула к своему спутнику мгновенным движением женщины, ищущей защиты; потом, поняв, как это выглядит, резко отстранилась. Теперь на щеках ее выступила краска, она опустила глаза и стряхнула с юбки несуществующие соринки. Платье на Лидии было белое, в мелкий голубой цветочек, отороченное кружевами, а на плече у нее лежал кружевной зонтик в тон платью.
- Здравствуйте, Игорь Исаевич… Евгения Романовна, - сказал офицер, пришедший в себя быстрее.
Он осматривал их своими большими, немного навыкате глазами словно бы с недоумением – и одновременно с вызовом, выдававшим его с головой. Игорь опять уничижительно улыбнулся.
- Мы с женой вышли на прогулку, по случаю моего дня рождения, - сказал он. – Я вижу, вы тоже гуляете? В таком случае, по-дружески приглашаю вас к нам присоединиться.
- Мы не… Мы не гуляем!
Лидия словно впервые обрела голос. Вид у нее был воинственный и одновременно жалкий. Жене стало жаль ее. Что же еще остается женщине, верующей в свою абсолютную смертность? Только испить до дна свою единственную маленькую жизнь… Зачем нигилистке хранить верность горстке праха?
- Ах, не гуляете, - с оскорбительной вежливостью сказал Игорь, безжалостно оглядывая светлый праздничный туалет вдовы своего брата. – Простите, я заблуждался, мадам. Не подозревал, что у вас деловое свидание.
- А вот уж это совершенно не ваше дело!
Лидия опять вцепилась в руку своего спутника.
- Вы мне не опекун и не начальство, - охрипшим голосом заявила она. – Прошу вас посторониться.
Она сделала неловкий шаг, но не смогла разминуться с Женей. Та смотрела на нее в упор – такая же бледная, как муж.
- Ах, Лида, - сказала она.
"Буду помнить и ненавидеть, пока не умру!" Суровый обет, которому едва ли стоило хранить верность, если поразмыслить над ним материалистически.
Лидия попыталась смотреть Жене в глаза, но не смогла. Она отвернулась и гневно, гневаясь на самое себя, обошла Женю, уведя с собой своего офицера. Тот хотя бы таким путем смог скрыть, что смалодушничал перед Игорем.
Пара быстро удалилась – Игорь и Женя оглянулись на них, но увидели только промельк двух спин, светлого платья и мундира. Потом Лидия и ее спутник затерялись в толпе.
Игорь посмотрел на жену и рассмеялся.
- Ты видела? Видела?..
На нем все еще лица не было.
- Три месяца прошло! Всего три месяца!
Женя попыталась выразить взглядом сочувствие, хотя ее почему-то разбирал смех. Вот вечная любовь! Достойная того, чтобы считаться сугубо продуктом мозгового вещества!
- Игорь, милый, успокойся, - сказала она. – Пожалуйста. Не стоят они того, чтобы ты убивался.
Женя погладила мужа по плечу, ощутив к нему огромную нежность, точно впервые оценила своего друга жизни.
- Пойми, Лидия последовательна, - прошептала Женя. – Ты же знаешь, что она атеистка… она…
- До чего же ты умная!.. – вспылил Игорь. Он близок был к тому, чтобы ее оскорбить. Женя испуганно замолчала, вдруг подумав, что и о религиозных воззрениях мужа не имеет настоящего понятия – Игорь выполнял церковные обряды, но ведь и Лидия их выполняла. А что скрывается под этою формой, Женя не знала. Спиритизм Игорь считал чем-то несерьезным, не имеющим отношения к духовным исканиям; но нашел ли и искал ли он чего-то сам – Женя не знала…
- Идем, - отрывисто сказал муж.
- Может, вернемся? – предложила Женя.
Игорь не ответил, вышагивая с каменным лицом. Вот так праздник, не лучше медового месяца. Женя подумала, что все значительные события их семейной жизни ознаменовываются трагедиями – нет, не могло быть у такой семьи счастливого будущего.
До кафе они дошли молча, и там Игорь сел за столик и замолчал. Женя, припомнив, что он любит, сделала заказ. Муж приступил к еде угрюмо, точно это был обычный ужин после трудного дня.
Но через какое-то время Игорь оттаял и даже смог улыбнуться Жене – вспомнив, что уж она-то не заслужила его гнева и испорченного вечера. Они заговорили о каких-то пустяках, понимая, что оба думают не о том.
Вернулись домой и легли в постель они молча – Игорь заснул быстро, и Женя, глядя на его напряженную позу, подумала, что он не хочет, чтобы она к нему прикасалась. Ей это доставило неподдельное большое огорчение.
"Авось все как-нибудь образуется", - подумала Женя.
Она заснула, чувствуя, что сердце опять разболелось. Возможно, у нее был непорядок с сердцем.
На другой день, в понедельник, Игорь покинул дом, не простившись с нею. Женя проснулась поздно и в скверном настроении. Их свадебный поезд*, который когда-то запустили без нее, катился под откос…
Женя выпила несколько чашек кофе – аппетита не было – и отправилась на прогулку в одиночестве. Погода со вчерашнего дня испортилась, но не настолько, чтобы нельзя было ходить по улице. А Жене, как никогда, хотелось проветрить голову.
Она вышла – без всяких зонтиков, только при шляпке и перчатках, как подобало замужней даме и вообще всякой приличной женщине, без головного убора чувствовавшей себя "неодетой". Повесив на локоть сумочку, Женя неспешно шла по тротуару, отстукивая каблучками новых сафьяновых туфелек, и глядела себе под ноги – носочки зеленых туфель мелькали из-под оборок зеленого же муслинового платья. Очень стильно. Женя думала о том, что похорошела после замужества – и вообще никогда не была уродом, чего, однако, почти никто не видел, бездумно пристегивая к учености барышни и остальные свойства "синего чулка". Лицо у Жени, открытое под новыми изящными очками, сейчас было злым.
Она увидела пустую скамейку и села, расправив юбки. Поставив сумочку себе на колени, Женя открыла ее и вытащила зеркальце и пудреницу. Серьезно посмотрела в глаза молодой дамы в стекле, поправила завитки на висках и легко прошлась пуховкой по щекам и носу, просто так, только чтобы ощутить себя женщиной.
Она почувствовала, что не одна, и поспешно убрала пудреницу и зеркальце, щелкнув замочком сумки. Пристукнули, останавливаясь рядом, острые каблучки; до нее донесся сильный запах женских духов.
Вскинув глаза, Женя увидела, что напротив нее стоит красивая светловолосая барыня. Именно барыня: за спиной ее замер в ожидании нагруженный пакетами лакей. Очевидно, графиня Шувалова изволила отправиться по магазинам.
- Графиня? – воскликнула Женя, слишком поздно сообразив, кого видит перед собой. – Что вам… угодно?
Женя испугалась и возмутилась сразу. Нет, просто не понимала, как себя вести: никогда еще она не говорила тет-а-тет с такими высокими особами, и, вместе с тем, помнила, что именно из-за этой дамы…
Да как ей вообще с нею говорить?
Но послать ее сиятельство к черту было невозможно. Во всяком случае, Женя сейчас этого не смогла бы. И графиня, почувствовав, что опасный миг миновал, очаровательно улыбнулась, как будто они с Женей были старыми подругами.
- Мадам, вы позволите присесть рядом с вами?
Женя, от невообразимости этого положения проглотив язык, только махнула рукой. Анна Николаевна – хоть плюнь такой в глаза – тут же опустилась на скамейку рядом.
- Виктор, ты можешь идти, - наконец соизволила она вспомнить о несчастном взмокшем лакее. – Все доставь домой.
- Слушаю, ваше сиятельство.
Виктор попытался поклониться госпоже, но вместо этого под тяжестью свертков чуть не присел: колени разъехались. Анна Николаевна изволила рассмеяться, после чего еще раз махнула слуге рукой, точно прогоняя собачонку.
А потом повернулась к Жене, точно Виктора рядом уже не было.
- Евгения Романовна, я хотела бы свести с вами короткое знакомство, - музыкальным голосом произнесла графиня Шувалова.
Она говорила совершенно серьезно.
* Игра слов: "свадебный поезд" - торжественная процессия, кортеж из новобрачных и их свиты.
* Ротмистр - офицерский чин в кавалерии и жандармерии, соответствующий званию капитана в пехоте (в армии Российского государства до 1917 г. и в армиях некоторых других стран).
Глава 54
Женя несколько мгновений просто не могла найтись – ни думать, ни говорить. Анна Николаевна смотрела на нее с наслаждением власть имущего. Склонность этой женщины к религиозно-эротическому самоуничижению была обратной стороной ее деспотизма.
- Свести короткое знакомство? – Женя наконец только и смогла, что повторить слова графини. – Но, мадам… Графиня, это невоз…
- Почему же невозможно? – ласково спросила графиня. – Евгения Романовна, я знаю, кто вы такая – вы вдохновительница великого человека, нового мессии. Я хочу узнать вас как можно лучше.
Она сидела перед Женей – прекрасная, как ангел, улыбающаяся улыбкой милостивой монархини. Анна Николаевна не сомневалась, что оказывает своей собеседнице великую честь предложением дружбы.
Женя встречала в своей жизни жестоких людей, но впервые видела женщину, настолько… тупую сердцем. Анна Николаевна просто не могла уразуметь, что она сделала. А может, успела и вовсе забыть, какую гнусную роль исполнила совсем недавно.
А вероятнее всего, подумала Женя, графиня относится к тем людям, для которых имеют значение только они сами, только их собственные поступки и побуждения. Остальные люди для них статисты… или даже декорации. И таких, как ее сиятельство, совсем, совсем немало.
- Ну, так что же? – спросила Анна Николаевна, видя, что пауза слишком затянулась. – Вы согласны стать моим другом?
Она по-прежнему улыбалась, ее фарфоровые руки живописно лежали в складках синего муарового* платья. Графиня была почти уверена в положительном ответе – просто потому, что ей невозможно было ответить иначе.
"По-хорошему, мне следовало бы дать ей по физиономии, как Лидия, и уйти!" - с ненавистью и к графине, и к себе подумала Женя.
Она по-прежнему сидела, не поднимаясь с места и не двигаясь. Но губы разомкнуть смогла.
- Нет, графиня, это невозможно.
В лице Анны Николаевны выразился мгновенный жаркий гнев, очи засверкали – но она остыла так же быстро, как и загорелась. Очевидно, Женя была слишком ей нужна.
- Мадам, я понимаю, почему вы сердиты на меня, - шепотом сказала графиня. Она протянула руку и коснулась Жениных пальцев: та дернулась, как от электричества.
- Понимаете? Так оставьте меня в покое, - сухо сказала Женя.
Анна Николаевна помялась, должно быть, не столько своим небольшим умом, сколько чутьем подбирая верные слова. Заговаривать о спектакле, который она разыграла в тот памятный день перед своим мужем, было никак нельзя. Разумеется, графиня не могла сейчас изобличить себя перед Женей – но ведь и никто другой не мог изобличить ее. Найдя нужную тактику, Анна Николаевна опять засветила свою приветливую улыбку.
- Мадам, вы вините меня в вашем несчастии. Но вспомните, что Спаситель наш также претерпел муки и смерть прежде своего вознесения. Разве это не наш христианский долг – надеяться и прощать друг другу, не впадая в грех уныния?
Женя крупно заморгала, видя сквозь ресницы немеркнущую улыбку своей визави. Она думала в точности то же самое, что только что высказала ей Анна Николаевна – но разве одно и то же подразумевали они под этими словами! Графиня Шувалова забавлялась и людьми, и религией, и даже надеждою на спасение. Святые слова, главные для человека слова в ее устах отдавали пошлостью и неприличием – а спиритизм в ее руках превращался в ту самую игрушку темных людей, которую склонны были видеть в этом учении серьезные материалисты.
- Ваше сиятельство, вы правы, - сказала наконец Женя, когда в уме ее промелькнули все эти мысли. Пожалуй, графиню нельзя было даже винить за то, что она такая. У нее не хватало сердца, как у других людей не хватает рук или ног. – Но я не знаю… - произнесла Женя и осеклась.
- Excellent!* – воскликнула Анна Николаевна, расценив неуверенность противника как полную сдачу. Она даже пожаловала Женю пожатием руки – вернее, просто положила ей на руку свою прохладную нежную ладонь, да так и оставила ее поверх Жениной кисти, улыбаясь и глядя ей в глаза. Время от времени она похлопывала облагодетельствованную по руке. Женя едва могла скрыть отвращение и нетерпение.
- Так значит, мы отныне друзья, - сказала графиня. – Вы не представляете, Евгения Романовна, как я счастлива этим. Я так одинока, поверьте…
Глаза ее заволокло слезами, голос дрогнул.
Женя с удивлением подумала, что Анна Николаевна, возможно, и не ломается сейчас. Такая особа действительно могла быть одинока как перст, несмотря на толпы обожателей и прислужников. Что ж, даже такой человек – человек…
- Я верю, мадам, - сказала Женя, с какой-то гадливостью к себе понимая, что начинает сочувствовать графине. – Но я не понимаю, что вы нашли именно во мне.
- Да как же вы не понимаете!..
Анна Николаевна наконец избавила ее от похлопываний по руке, вскинув белые ладони с экзальтированным, счастливым видом.
- Вы – это ключ к нему, - проговорила она. – Ключ к Нему! Я… сохну, я давно страдаю сухоткою* души, я не могу веровать! И однажды, когда я совсем отчаялась - мне был Он!..
Графиня ткнула пальцем в небо, как будто Василий сидел там, на облаках, и смотрел на них сверху. Женя покачала головой; ей хотелось посмеяться над наивностью и бесчувственностью этой великосветской дамы, но она не могла этого сделать.
Потому что она чувствовала по отношению к Василию Морозову почти то же самое.
Потому что она поспособствовала смерти Василия Морозова почти в той же степени, что и Анна Николаевна.
"Как мы похожи! Как мы – все – похожи!"
Графиня некоторое время молчала, опять подбирая слова. Женя тоже молчала, но уже без былой враждебности, только с усталым сожалением.
- Евгения Романовна, правда ли, что вы писательница? – спросила вдруг Анна Николаевна. – Правда ли, что вы написали роман, посвященный Василию Морозову? Вы хотели бы издать его?
Женя так и встрепенулась. Графиня так и просияла. Нашлась наживка по вкусу и этой неподкупной рыбке!
- Ну так это можно легко устроить, милый друг, - победно улыбаясь, сказала Анна Николаевна. – Если вам не подходит "Пегас", можно выбрать другое издательство. А если вы по-прежнему хотите публикации в "Пегасе", их расположение нетрудно будет вернуть. В любом случае, семья Шуваловых окажет вам протекцию…
У Жени закружилась голова, точно она на протяжении этой льстивой речи дышала эфиром.
- Право, ваше сиятельство, я не знаю, - краснея, сказала она, чувствуя себя так, точно продается богатой благодетельнице. – Я бы очень хотела…
- Превосходно! Можете уже считать себя известной, - с обаятельнейшим выражением проговорила графиня. Она сейчас играла в игру, в которой была намного опытнее Жени, хотя была старше ее всего на несколько лет. – А сейчас не составите ли вы мне компанию? – спросила Анна Николаевна. - Я как раз прогуливалась по магазинам.
Она грациозно поднялась и оправила синее переливчатое платье. Большая соломенная шляпа с искусственными васильками бросила на ее лицо такую же синеватую тень, придав своей владелице загадочность… какой, пожалуй, графиня не обладала.
- Компанию? Но ведь…
Женя нахмурилась. Что она хотела сказать? Что она неподходящая компания для графини Шуваловой? Или что графиня неподходящая компания для нее? Боже, в какие дьяволовы силки она угодила!
- Не смущайтесь, - сказала Анна Николаевна, решив, что Женя робеет от ее блестящего общества. – Для меня честь прогуляться с вами – служительницей муз и… Его подругой, - шепотом ласково прибавила она. – А может, вас беспокоит то, что я отпустила моего человека? Но я могу сейчас нанять кого угодно, чтобы подносить наши покупки.
Женя открыла рот и тут же закрыла. Она начала понимать, что графиня предлагает ей пройтись по магазинам за свой счет. Приживалка! Боже, она никогда не думала, что до такого дойдет!..
Женя все еще стояла на месте, сжимая в руках сумочку, точно эта сумочка не пускала ее. Анна Николаевна рассмеялась.
- Как вы застенчивы, милое дитя! Не смущайтесь ничем, теперь мы друзья.
Она приблизилась к Жене и совершенно непринужденно взяла ее под руку.
"Мне, наверное, гордиться надо", - подумала та, ощущая мучительный стыд.
- Вот так, а теперь идемте. Сегодня я хочу сделать вам подарок, в ознаменование нашей встречи, - звонко проговорила Анна Николаевна, и Женя окончательно упала духом, поняв, что подачек не избежать.
Графиня отпустила ее только через два часа. Женю посадили на извозчика и дали ей человека, чтобы тот поднес все то, что Анна Николаевна накупила своей подопечной. У графини совершенно отсутствовало чувство меры, как и такт – а может, это был сознательный диктат.
Женя медленно сошла с подножки, рассеянно принимая свои пакеты. Она все думала о том, что скажет дома мужу, и ничего не могла придумать.
* Муар - плотная шелковая или полушелковая ткань с волнообразными переливами разных цветовых оттенков.
* Болезнь, ведущая к истощению организма, иссушающая тело.
* Великолепно! (фр.)
Женя несколько мгновений просто не могла найтись – ни думать, ни говорить. Анна Николаевна смотрела на нее с наслаждением власть имущего. Склонность этой женщины к религиозно-эротическому самоуничижению была обратной стороной ее деспотизма.
- Свести короткое знакомство? – Женя наконец только и смогла, что повторить слова графини. – Но, мадам… Графиня, это невоз…
- Почему же невозможно? – ласково спросила графиня. – Евгения Романовна, я знаю, кто вы такая – вы вдохновительница великого человека, нового мессии. Я хочу узнать вас как можно лучше.
Она сидела перед Женей – прекрасная, как ангел, улыбающаяся улыбкой милостивой монархини. Анна Николаевна не сомневалась, что оказывает своей собеседнице великую честь предложением дружбы.
Женя встречала в своей жизни жестоких людей, но впервые видела женщину, настолько… тупую сердцем. Анна Николаевна просто не могла уразуметь, что она сделала. А может, успела и вовсе забыть, какую гнусную роль исполнила совсем недавно.
А вероятнее всего, подумала Женя, графиня относится к тем людям, для которых имеют значение только они сами, только их собственные поступки и побуждения. Остальные люди для них статисты… или даже декорации. И таких, как ее сиятельство, совсем, совсем немало.
- Ну, так что же? – спросила Анна Николаевна, видя, что пауза слишком затянулась. – Вы согласны стать моим другом?
Она по-прежнему улыбалась, ее фарфоровые руки живописно лежали в складках синего муарового* платья. Графиня была почти уверена в положительном ответе – просто потому, что ей невозможно было ответить иначе.
"По-хорошему, мне следовало бы дать ей по физиономии, как Лидия, и уйти!" - с ненавистью и к графине, и к себе подумала Женя.
Она по-прежнему сидела, не поднимаясь с места и не двигаясь. Но губы разомкнуть смогла.
- Нет, графиня, это невозможно.
В лице Анны Николаевны выразился мгновенный жаркий гнев, очи засверкали – но она остыла так же быстро, как и загорелась. Очевидно, Женя была слишком ей нужна.
- Мадам, я понимаю, почему вы сердиты на меня, - шепотом сказала графиня. Она протянула руку и коснулась Жениных пальцев: та дернулась, как от электричества.
- Понимаете? Так оставьте меня в покое, - сухо сказала Женя.
Анна Николаевна помялась, должно быть, не столько своим небольшим умом, сколько чутьем подбирая верные слова. Заговаривать о спектакле, который она разыграла в тот памятный день перед своим мужем, было никак нельзя. Разумеется, графиня не могла сейчас изобличить себя перед Женей – но ведь и никто другой не мог изобличить ее. Найдя нужную тактику, Анна Николаевна опять засветила свою приветливую улыбку.
- Мадам, вы вините меня в вашем несчастии. Но вспомните, что Спаситель наш также претерпел муки и смерть прежде своего вознесения. Разве это не наш христианский долг – надеяться и прощать друг другу, не впадая в грех уныния?
Женя крупно заморгала, видя сквозь ресницы немеркнущую улыбку своей визави. Она думала в точности то же самое, что только что высказала ей Анна Николаевна – но разве одно и то же подразумевали они под этими словами! Графиня Шувалова забавлялась и людьми, и религией, и даже надеждою на спасение. Святые слова, главные для человека слова в ее устах отдавали пошлостью и неприличием – а спиритизм в ее руках превращался в ту самую игрушку темных людей, которую склонны были видеть в этом учении серьезные материалисты.
- Ваше сиятельство, вы правы, - сказала наконец Женя, когда в уме ее промелькнули все эти мысли. Пожалуй, графиню нельзя было даже винить за то, что она такая. У нее не хватало сердца, как у других людей не хватает рук или ног. – Но я не знаю… - произнесла Женя и осеклась.
- Excellent!* – воскликнула Анна Николаевна, расценив неуверенность противника как полную сдачу. Она даже пожаловала Женю пожатием руки – вернее, просто положила ей на руку свою прохладную нежную ладонь, да так и оставила ее поверх Жениной кисти, улыбаясь и глядя ей в глаза. Время от времени она похлопывала облагодетельствованную по руке. Женя едва могла скрыть отвращение и нетерпение.
- Так значит, мы отныне друзья, - сказала графиня. – Вы не представляете, Евгения Романовна, как я счастлива этим. Я так одинока, поверьте…
Глаза ее заволокло слезами, голос дрогнул.
Женя с удивлением подумала, что Анна Николаевна, возможно, и не ломается сейчас. Такая особа действительно могла быть одинока как перст, несмотря на толпы обожателей и прислужников. Что ж, даже такой человек – человек…
- Я верю, мадам, - сказала Женя, с какой-то гадливостью к себе понимая, что начинает сочувствовать графине. – Но я не понимаю, что вы нашли именно во мне.
- Да как же вы не понимаете!..
Анна Николаевна наконец избавила ее от похлопываний по руке, вскинув белые ладони с экзальтированным, счастливым видом.
- Вы – это ключ к нему, - проговорила она. – Ключ к Нему! Я… сохну, я давно страдаю сухоткою* души, я не могу веровать! И однажды, когда я совсем отчаялась - мне был Он!..
Графиня ткнула пальцем в небо, как будто Василий сидел там, на облаках, и смотрел на них сверху. Женя покачала головой; ей хотелось посмеяться над наивностью и бесчувственностью этой великосветской дамы, но она не могла этого сделать.
Потому что она чувствовала по отношению к Василию Морозову почти то же самое.
Потому что она поспособствовала смерти Василия Морозова почти в той же степени, что и Анна Николаевна.
"Как мы похожи! Как мы – все – похожи!"
Графиня некоторое время молчала, опять подбирая слова. Женя тоже молчала, но уже без былой враждебности, только с усталым сожалением.
- Евгения Романовна, правда ли, что вы писательница? – спросила вдруг Анна Николаевна. – Правда ли, что вы написали роман, посвященный Василию Морозову? Вы хотели бы издать его?
Женя так и встрепенулась. Графиня так и просияла. Нашлась наживка по вкусу и этой неподкупной рыбке!
- Ну так это можно легко устроить, милый друг, - победно улыбаясь, сказала Анна Николаевна. – Если вам не подходит "Пегас", можно выбрать другое издательство. А если вы по-прежнему хотите публикации в "Пегасе", их расположение нетрудно будет вернуть. В любом случае, семья Шуваловых окажет вам протекцию…
У Жени закружилась голова, точно она на протяжении этой льстивой речи дышала эфиром.
- Право, ваше сиятельство, я не знаю, - краснея, сказала она, чувствуя себя так, точно продается богатой благодетельнице. – Я бы очень хотела…
- Превосходно! Можете уже считать себя известной, - с обаятельнейшим выражением проговорила графиня. Она сейчас играла в игру, в которой была намного опытнее Жени, хотя была старше ее всего на несколько лет. – А сейчас не составите ли вы мне компанию? – спросила Анна Николаевна. - Я как раз прогуливалась по магазинам.
Она грациозно поднялась и оправила синее переливчатое платье. Большая соломенная шляпа с искусственными васильками бросила на ее лицо такую же синеватую тень, придав своей владелице загадочность… какой, пожалуй, графиня не обладала.
- Компанию? Но ведь…
Женя нахмурилась. Что она хотела сказать? Что она неподходящая компания для графини Шуваловой? Или что графиня неподходящая компания для нее? Боже, в какие дьяволовы силки она угодила!
- Не смущайтесь, - сказала Анна Николаевна, решив, что Женя робеет от ее блестящего общества. – Для меня честь прогуляться с вами – служительницей муз и… Его подругой, - шепотом ласково прибавила она. – А может, вас беспокоит то, что я отпустила моего человека? Но я могу сейчас нанять кого угодно, чтобы подносить наши покупки.
Женя открыла рот и тут же закрыла. Она начала понимать, что графиня предлагает ей пройтись по магазинам за свой счет. Приживалка! Боже, она никогда не думала, что до такого дойдет!..
Женя все еще стояла на месте, сжимая в руках сумочку, точно эта сумочка не пускала ее. Анна Николаевна рассмеялась.
- Как вы застенчивы, милое дитя! Не смущайтесь ничем, теперь мы друзья.
Она приблизилась к Жене и совершенно непринужденно взяла ее под руку.
"Мне, наверное, гордиться надо", - подумала та, ощущая мучительный стыд.
- Вот так, а теперь идемте. Сегодня я хочу сделать вам подарок, в ознаменование нашей встречи, - звонко проговорила Анна Николаевна, и Женя окончательно упала духом, поняв, что подачек не избежать.
Графиня отпустила ее только через два часа. Женю посадили на извозчика и дали ей человека, чтобы тот поднес все то, что Анна Николаевна накупила своей подопечной. У графини совершенно отсутствовало чувство меры, как и такт – а может, это был сознательный диктат.
Женя медленно сошла с подножки, рассеянно принимая свои пакеты. Она все думала о том, что скажет дома мужу, и ничего не могла придумать.
* Муар - плотная шелковая или полушелковая ткань с волнообразными переливами разных цветовых оттенков.
* Болезнь, ведущая к истощению организма, иссушающая тело.
* Великолепно! (фр.)
Глава 55
Женя сидела на кровати и хмуро разворачивала очередной сверток. Из пышного вороха розовой бумаги выскользнул угол перетянутой лентой глянцевитой коробки. Женя открыла ее и потянула за нежный шелковый белый чулок – французское белье, самого высокого качества.
Графиня не постеснялась одарить свою "новую подругу" самыми деликатными предметами.
"Мы ведь обе женщины", - с улыбкою сказала она, когда ее наперсница засмущалась и попыталась дать отпор.
"Может быть, ей чего-то не хватает в любви? – подумала Женя. – Вот она так и выражает свою чувственность? Ах, да черт с нею! Как теперь быть, скажите на милость?"
- Барыня, ужин сейчас ставить или погодить? – сунулась в дверь Фрося, очевидно, привлеченная громким шуршаньем папиросной бумаги. Глаза ее округлились при виде царства Амура и Киприды* на хозяйской кровати. – Это куда ж вы столько понакупили? Сколько денег угрохали!
- Не твое дело!.. – Женя метнула на нее такой взгляд, что посрамила бы саму графиню Шувалову.
Фрося тут же убралась, захлопнув за собой дверь. Она была девица с характером, но Женя умела ставить ее на место. Другое дело, что Женя до сих пор не представляла себе, какими словами объяснять случившееся мужу. И сказать ли ему о том, что ей предложили…
Анна Николаевна подразнила ее сладчайшей мечтой каждого писателя. И тем паче – писательницы.
Женя выташила из коробки чулок и посмотрела сквозь него в окно. Ткань была такая тонкая, почти прозрачная; а кружева! Бешеных денег стоили такие вещи. Но Женя без колебаний отдала бы все эти роскошные тряпки за то, чтобы взять в руки свою напечатанную книгу. Интересно, как отнесется к меценатству графини Шуваловой Игорь?
Да разве это и так не понятно?
Женя с отвращением швырнула чулок на кровать, потом закрыла лицо руками и замолчала на несколько минут. А затем резко встала и направилась на кухню, к единственной свидетельнице своего преступления.
- Фрося! – крикнула она.
Что-то звякнуло, и испуганная Фрося стала перед ней, как лист перед травой. Очевидно, она поняла, что приключилось что-то серьезное.
- Чего изволите?
- Ефросинья Ивановна, помоги мне сейчас убрать вещи, которые я купила, - громко и внушительно сказала Женя. Она называла служанку по имени-отчеству только по исключительным и мрачным поводам. – И ни слова не говори барину о том, что я сделала эти покупки, поняла?
Фрося кивнула.
- Слушаю…
Она замолчала, с тревогой глядя Жене в глаза. Честная и преданная хозяину девушка сомневалась, не задумала ли хозяйка что-то неладное. Хотя Евгения Романовна никогда своего мужа не обманывала, но бог их знает, этих бар!
- Это наше хозяйское дело, - прибавила Женя, видя на лице Фроси чувства, которых та, в отличие от нее, не сумела бы выразить словами. – Ты же знаешь, Ефросинья Ивановна, что я плохого в доме никому не сделаю, и уж тем более Игорю Исаевичу, - совсем сурово закончила она.
- Да бог с вами, барыня, разве я что-то говорю! – спохватилась горничная. – Что ж я, совсем дурная, что ли? Купили так купили, конечно, ваше дело.
Она отправилась с хозяйкой в спальню и помогла распаковывать и убирать платья, чулки, даже корсеты и панталоны. Вначале прислуживала молча, но под конец не удержалась от критики.
- А надысь* Игорь Исаич такие злые домой пришли, видать, с деньгами туго! Барин вот увидит, что вы так тратитесь, и…
- Да замолчишь ты или нет!
Наконец все спрятали. Если Игорь не полезет на ее полки в бельевом шкафу, он ничего не узнает. А вот с покровительством графини хуже. Женя уже представляла себе, насколько эта дама навязчива и как больно может отомстить, если ее отвергнуть.
"Только бы Игоря не тронула… Эта Анна Николаевна - какая-то чума на оба наши дома…"
Заметя следы преступления, Женя пошла на кухню, как следует присмотреть за ужином. Сегодня ей хотелось задобрить мужа. Боже, только бы он ничего не узнал!
Игорь вернулся позднее обычного. Женя заподозрила, что он ездил в какой-то частный мужской дворянский клуб, и в ней шевельнулась злая ревность. Что они там делают, в этих клубах?
"У меня сейчас тоже появился свой клуб", - вдруг подумала она, пряча усмешку.
- Добрый вечер, - сказала Женя мужу, привычно подставляя щеку для поцелуя. Он странно и мрачно на нее посмотрел.
- Добрый вечер.
- Что с тобой? – спросила встревоженная Женя.
Он покачал головой.
- Ничего. Не обращай внимания.
Ей вдруг показалось, что от него пахнет спиртным. А ведь Игорь почти никогда не пил, и если пил – то только дома, иногда позволяя себе пропустить за ужином стаканчик красного вина. Как же тяжело на него подействовало столкновение с веселой вдовой своего брата!
"Он, должно быть, и меня теперь будет подозревать в ветрености…"
Женя, не решаясь ничего говорить, проследовала за мужем в ванную комнату. Ей хотелось спросить его о том, как прошел день, но она не хотела разозлить Игоря. Он долго умывался холодной водой, казалось, не обращая на нее никакого внимания; вдруг Женя подумала, что он пытается смыть с себя остатки хмеля. В ее присутствии он не позволял себе быть даже немного пьяным.
"Милый…"
Женя проводила мужа в гостиную, потом помогла служанке сервировать стол к ужину. Она села напротив Игоря, по-прежнему не решаясь тревожить его вопросами. Но он заговорил сам.
- Что с тобой сегодня?
- За тебя волнуюсь, - ответила она. – Ты в моем лице видишь себя! Игорь, неужели ты все еще страдаешь из-за…
- А как ты думаешь?..
Сам испугавшись своей вспышки, Игорь закрыл лицо руками.
- Прости. Я сам не свой.
Женя виновато смотрела на его заслоненное ладонями лицо. Она чуть было не открыла рот, чтобы покаяться перед мужем в сегодняшнем свидании с убийцей его брата, но так и не сделала этого. Игорь так ни о чем и не догадался. А как бы он мог?
"Как мы мелки… измельчали. Спиритизм нужен людям как воздух, но он лишает смерть ее прежнего значения. Или, может быть… придает ей новое значение? Как мы смеем говорить, что постигли тайны смерти, когда не знаем и тысячной доли тайн жизни? Мы, которые живем, но со смертью еще не встречались?"
Женя опять задумалась над далекими от теперешней минуты вопросами.
"Смерть – глубоко интимный акт, - подумала она. – Каждый переживает ее в одиночестве, для каждого она – единственный в мире конец, как было единственное в мире начало. Мы ничего не знаем, пока мы живы".
- Женя, теперь ты куда-то ушла от меня, - прозвучал над нею голос Игоря. Женя вздрогнула.
- Извини…
Он улыбался.
- Это ты меня извини, что срываю на тебе настроение. Ты ни в чем не виновата. Ужин сегодня прекрасный.
У Жени заныло сердце, но она тоже улыбнулась.
- Рада, что тебе понравилось.
Ночью Женя, поколебавшись немного, придвинулась к Игорю и положила руку ему на плечо. Он слегка вздрогнул: успел уже задремать. А потом просто обнял ее и закрыл глаза снова.
Женя пристроила голову у мужа на плече и улыбнулась, ощущая его теплое, большое и сильное тело. Он ее не отвергал.
Женя закрыла глаза и увидела безмятежную улыбку прекрасной графини Шуваловой.
"Нравится ли вам ваша смерть, милый друг?" - спросила она.
Женя вздрогнула.
"Чур меня!"
Она крепче прижалась к мужу и, успокоившись под его защитой, вскоре забылась.
Утром Женя проснулась оттого, что ее ласкали. Уже несколько ночей между нею и Игорем не было близости, и сейчас она чувствовала себя не готовой к этому, но уступила мужу. Ей было хорошо с ним, хотя экстаз не наступил.
Но потом Игорь обнимал ее и целовал, шепча слова любви, и этого было более чем достаточно. Женя проводила мужа на службу с миром в душе и улыбкой на устах.
А потом, похлопотав по хозяйству, отчего-то решила вернуться к графининым подаркам. Неистребимая женственность, неистребимое женское любопытство. Женя решила все-таки оценить даром доставшиеся ей чудесные платья и белье.
"Ох, недаром…"
Но она уже не задумывалась об этом, крутясь перед зеркалом. Женя улыбалась во весь рот, оглаживая по фигуре произведение искусства из лилового шелка, с черной вышивкой шелком же на кокетке, отделанное брюссельским кружевом*. В чем графине Шуваловой нельзя было отказать, так это в хорошем вкусе.
"Что я за пустая, неверная женщина! А впрочем, разве не все мы таковы?"
Она как раз пристраивала на волосы извлеченную из картонки лиловую шляпку с черными перьями, когда в комнату заглянула Фрося.
- Барыня, тут вас спрашивают. Лакей какой-то.
- Что?..
Нарядная Женя замерла, на лицо набежала бледность.
Вид у Фроси был испуганный.
- Важный такой, - шепотом сказала горничная. – Каких-то больших господ. Сказал, с вами нужно срочно говорить!
"О господи…"
Женя прижала руку ко лбу, а потом как была, в новом платье и шляпке, вышла в переднюю.
Лакей и вправду был важный – не Виктор, а такой человек, которого самого можно было принять за дворянина. Он удостоил Женю короткого церемонного поклона.
- Мадам, ее сиятельство графиня Шувалова приглашают вас сегодня в гости, - надменно проговорил посланный.
Женя улыбнулась, чувствуя себя дичью, загнанной в ловушку.
- Но почему же мне не прислали приглашение по почте?
- Мне приказано сопровождать вас, - прозвучал ответ.
"Этой даме и в голову не пришло, что я могу иметь другие дела!" - чуть не взорвалась Женя. Или графиня уже считает, что купила ее?
- Передать ее сиятельству отказ? – спросил слуга.
Вид у него стал такой, точно он представлял самого императора и и не был принят.
- Нет, я поеду с вами, - сказала Женя - такому человеку не получалось говорить "ты", тем более, что она не имела укоренившейся дворянской склонности разделять людей на высших и низших. Она была уже готова для выхода.
О господи, подумала Женя.
* Афродиты (прозвище, данное богине в честь острова Кипр).
* На днях, недавно (простореч.)
* Бельгийские кружева ручной работы стоили очень дорого.
Женя сидела на кровати и хмуро разворачивала очередной сверток. Из пышного вороха розовой бумаги выскользнул угол перетянутой лентой глянцевитой коробки. Женя открыла ее и потянула за нежный шелковый белый чулок – французское белье, самого высокого качества.
Графиня не постеснялась одарить свою "новую подругу" самыми деликатными предметами.
"Мы ведь обе женщины", - с улыбкою сказала она, когда ее наперсница засмущалась и попыталась дать отпор.
"Может быть, ей чего-то не хватает в любви? – подумала Женя. – Вот она так и выражает свою чувственность? Ах, да черт с нею! Как теперь быть, скажите на милость?"
- Барыня, ужин сейчас ставить или погодить? – сунулась в дверь Фрося, очевидно, привлеченная громким шуршаньем папиросной бумаги. Глаза ее округлились при виде царства Амура и Киприды* на хозяйской кровати. – Это куда ж вы столько понакупили? Сколько денег угрохали!
- Не твое дело!.. – Женя метнула на нее такой взгляд, что посрамила бы саму графиню Шувалову.
Фрося тут же убралась, захлопнув за собой дверь. Она была девица с характером, но Женя умела ставить ее на место. Другое дело, что Женя до сих пор не представляла себе, какими словами объяснять случившееся мужу. И сказать ли ему о том, что ей предложили…
Анна Николаевна подразнила ее сладчайшей мечтой каждого писателя. И тем паче – писательницы.
Женя выташила из коробки чулок и посмотрела сквозь него в окно. Ткань была такая тонкая, почти прозрачная; а кружева! Бешеных денег стоили такие вещи. Но Женя без колебаний отдала бы все эти роскошные тряпки за то, чтобы взять в руки свою напечатанную книгу. Интересно, как отнесется к меценатству графини Шуваловой Игорь?
Да разве это и так не понятно?
Женя с отвращением швырнула чулок на кровать, потом закрыла лицо руками и замолчала на несколько минут. А затем резко встала и направилась на кухню, к единственной свидетельнице своего преступления.
- Фрося! – крикнула она.
Что-то звякнуло, и испуганная Фрося стала перед ней, как лист перед травой. Очевидно, она поняла, что приключилось что-то серьезное.
- Чего изволите?
- Ефросинья Ивановна, помоги мне сейчас убрать вещи, которые я купила, - громко и внушительно сказала Женя. Она называла служанку по имени-отчеству только по исключительным и мрачным поводам. – И ни слова не говори барину о том, что я сделала эти покупки, поняла?
Фрося кивнула.
- Слушаю…
Она замолчала, с тревогой глядя Жене в глаза. Честная и преданная хозяину девушка сомневалась, не задумала ли хозяйка что-то неладное. Хотя Евгения Романовна никогда своего мужа не обманывала, но бог их знает, этих бар!
- Это наше хозяйское дело, - прибавила Женя, видя на лице Фроси чувства, которых та, в отличие от нее, не сумела бы выразить словами. – Ты же знаешь, Ефросинья Ивановна, что я плохого в доме никому не сделаю, и уж тем более Игорю Исаевичу, - совсем сурово закончила она.
- Да бог с вами, барыня, разве я что-то говорю! – спохватилась горничная. – Что ж я, совсем дурная, что ли? Купили так купили, конечно, ваше дело.
Она отправилась с хозяйкой в спальню и помогла распаковывать и убирать платья, чулки, даже корсеты и панталоны. Вначале прислуживала молча, но под конец не удержалась от критики.
- А надысь* Игорь Исаич такие злые домой пришли, видать, с деньгами туго! Барин вот увидит, что вы так тратитесь, и…
- Да замолчишь ты или нет!
Наконец все спрятали. Если Игорь не полезет на ее полки в бельевом шкафу, он ничего не узнает. А вот с покровительством графини хуже. Женя уже представляла себе, насколько эта дама навязчива и как больно может отомстить, если ее отвергнуть.
"Только бы Игоря не тронула… Эта Анна Николаевна - какая-то чума на оба наши дома…"
Заметя следы преступления, Женя пошла на кухню, как следует присмотреть за ужином. Сегодня ей хотелось задобрить мужа. Боже, только бы он ничего не узнал!
Игорь вернулся позднее обычного. Женя заподозрила, что он ездил в какой-то частный мужской дворянский клуб, и в ней шевельнулась злая ревность. Что они там делают, в этих клубах?
"У меня сейчас тоже появился свой клуб", - вдруг подумала она, пряча усмешку.
- Добрый вечер, - сказала Женя мужу, привычно подставляя щеку для поцелуя. Он странно и мрачно на нее посмотрел.
- Добрый вечер.
- Что с тобой? – спросила встревоженная Женя.
Он покачал головой.
- Ничего. Не обращай внимания.
Ей вдруг показалось, что от него пахнет спиртным. А ведь Игорь почти никогда не пил, и если пил – то только дома, иногда позволяя себе пропустить за ужином стаканчик красного вина. Как же тяжело на него подействовало столкновение с веселой вдовой своего брата!
"Он, должно быть, и меня теперь будет подозревать в ветрености…"
Женя, не решаясь ничего говорить, проследовала за мужем в ванную комнату. Ей хотелось спросить его о том, как прошел день, но она не хотела разозлить Игоря. Он долго умывался холодной водой, казалось, не обращая на нее никакого внимания; вдруг Женя подумала, что он пытается смыть с себя остатки хмеля. В ее присутствии он не позволял себе быть даже немного пьяным.
"Милый…"
Женя проводила мужа в гостиную, потом помогла служанке сервировать стол к ужину. Она села напротив Игоря, по-прежнему не решаясь тревожить его вопросами. Но он заговорил сам.
- Что с тобой сегодня?
- За тебя волнуюсь, - ответила она. – Ты в моем лице видишь себя! Игорь, неужели ты все еще страдаешь из-за…
- А как ты думаешь?..
Сам испугавшись своей вспышки, Игорь закрыл лицо руками.
- Прости. Я сам не свой.
Женя виновато смотрела на его заслоненное ладонями лицо. Она чуть было не открыла рот, чтобы покаяться перед мужем в сегодняшнем свидании с убийцей его брата, но так и не сделала этого. Игорь так ни о чем и не догадался. А как бы он мог?
"Как мы мелки… измельчали. Спиритизм нужен людям как воздух, но он лишает смерть ее прежнего значения. Или, может быть… придает ей новое значение? Как мы смеем говорить, что постигли тайны смерти, когда не знаем и тысячной доли тайн жизни? Мы, которые живем, но со смертью еще не встречались?"
Женя опять задумалась над далекими от теперешней минуты вопросами.
"Смерть – глубоко интимный акт, - подумала она. – Каждый переживает ее в одиночестве, для каждого она – единственный в мире конец, как было единственное в мире начало. Мы ничего не знаем, пока мы живы".
- Женя, теперь ты куда-то ушла от меня, - прозвучал над нею голос Игоря. Женя вздрогнула.
- Извини…
Он улыбался.
- Это ты меня извини, что срываю на тебе настроение. Ты ни в чем не виновата. Ужин сегодня прекрасный.
У Жени заныло сердце, но она тоже улыбнулась.
- Рада, что тебе понравилось.
Ночью Женя, поколебавшись немного, придвинулась к Игорю и положила руку ему на плечо. Он слегка вздрогнул: успел уже задремать. А потом просто обнял ее и закрыл глаза снова.
Женя пристроила голову у мужа на плече и улыбнулась, ощущая его теплое, большое и сильное тело. Он ее не отвергал.
Женя закрыла глаза и увидела безмятежную улыбку прекрасной графини Шуваловой.
"Нравится ли вам ваша смерть, милый друг?" - спросила она.
Женя вздрогнула.
"Чур меня!"
Она крепче прижалась к мужу и, успокоившись под его защитой, вскоре забылась.
Утром Женя проснулась оттого, что ее ласкали. Уже несколько ночей между нею и Игорем не было близости, и сейчас она чувствовала себя не готовой к этому, но уступила мужу. Ей было хорошо с ним, хотя экстаз не наступил.
Но потом Игорь обнимал ее и целовал, шепча слова любви, и этого было более чем достаточно. Женя проводила мужа на службу с миром в душе и улыбкой на устах.
А потом, похлопотав по хозяйству, отчего-то решила вернуться к графининым подаркам. Неистребимая женственность, неистребимое женское любопытство. Женя решила все-таки оценить даром доставшиеся ей чудесные платья и белье.
"Ох, недаром…"
Но она уже не задумывалась об этом, крутясь перед зеркалом. Женя улыбалась во весь рот, оглаживая по фигуре произведение искусства из лилового шелка, с черной вышивкой шелком же на кокетке, отделанное брюссельским кружевом*. В чем графине Шуваловой нельзя было отказать, так это в хорошем вкусе.
"Что я за пустая, неверная женщина! А впрочем, разве не все мы таковы?"
Она как раз пристраивала на волосы извлеченную из картонки лиловую шляпку с черными перьями, когда в комнату заглянула Фрося.
- Барыня, тут вас спрашивают. Лакей какой-то.
- Что?..
Нарядная Женя замерла, на лицо набежала бледность.
Вид у Фроси был испуганный.
- Важный такой, - шепотом сказала горничная. – Каких-то больших господ. Сказал, с вами нужно срочно говорить!
"О господи…"
Женя прижала руку ко лбу, а потом как была, в новом платье и шляпке, вышла в переднюю.
Лакей и вправду был важный – не Виктор, а такой человек, которого самого можно было принять за дворянина. Он удостоил Женю короткого церемонного поклона.
- Мадам, ее сиятельство графиня Шувалова приглашают вас сегодня в гости, - надменно проговорил посланный.
Женя улыбнулась, чувствуя себя дичью, загнанной в ловушку.
- Но почему же мне не прислали приглашение по почте?
- Мне приказано сопровождать вас, - прозвучал ответ.
"Этой даме и в голову не пришло, что я могу иметь другие дела!" - чуть не взорвалась Женя. Или графиня уже считает, что купила ее?
- Передать ее сиятельству отказ? – спросил слуга.
Вид у него стал такой, точно он представлял самого императора и и не был принят.
- Нет, я поеду с вами, - сказала Женя - такому человеку не получалось говорить "ты", тем более, что она не имела укоренившейся дворянской склонности разделять людей на высших и низших. Она была уже готова для выхода.
О господи, подумала Женя.
* Афродиты (прозвище, данное богине в честь острова Кипр).
* На днях, недавно (простореч.)
* Бельгийские кружева ручной работы стоили очень дорого.
Глава 56
- Фрося, я отправляюсь по делам, меня не будет долго, - сказала Женя горничной.
Фрося растаращила круглые карие глаза.
- А куда же вы? – спросила она.
Как дети, право слово.
- Поеду к знакомой. Ты ее не знаешь, - сказала Женя, хотя была вовсе не обязана оправдываться перед прислугой. – Если Игорь Исаевич вернется раньше меня…
Это будет ужасно неприятно.
Нет – это просто будет ужасно!
- Скажи, что я поехала к Саше, он поймет, - нашлась Женя. Она облегченно выдохнула, и тут Игорь, доведись ему увидеть ее лицо, точно уличил бы ее во лжи; но Фрося была не физиогномист.
- Хорошо, Евгения Романовна.
Женя посмотрелась в зеркало в передней, перебрала в уме все мелочи туалета, на которые графиня могла бы обратить внимание; нет, кажется, все было в порядке.
"Я уже веду себя как придворный поэт! Уж не в этом ли качестве меня пригласили?"
Женя запретила себе думать о мотивах графини и собственных.
- Я готова, - сказала она лакею.
Тот поклонился.
- Прошу вас проследовать до кареты. Ее сиятельство прислали за вами экипаж.
"Ну просто французский роман!" - насмешливо подумала Женя.
Решив, в свою очередь, "не удостаивать" надменного прислужника больше разговором, она молча вышла следом за ним на улицу. Графская карета была подана прямо к подъезду – черный лаковый экипаж, шестерка вороных цугом*. Ну просто роман, в духе тех самых старинных мистических рассказов о большом свете и дьявольских западнях, которые так любила Женя.
Лакей подал ей руку и подсадил в экипаж. Женя, входя в роль, надменно приняла его услугу; дверца захлопнулась.
"И кто ездит сейчас в каретах? - подумала Женя. – Вот барчуки!"
Она не знала, как долго ехать, а спрашивать, из робости и напускной надменности, тоже не стала. Женя принялась смотреть в окно, хотя за ним не было ничего интересного – обычная ленивая летняя городская жизнь. Только кричали иногда играющие дети или уличные разносчики.
Женя откинулась на спинку кожаного сиденья и прикрыла глаза. Карету покачивало на рессорах*, но несло ее удивительно плавно; и Женя, утомленная жарой и треволнениями, чуть не задремала. Остановка неприятно ее взбодрила, даже испугала.
- Выходите, мадам.
Женя не глядя оперлась на жесткую руку в белой перчатке. Она ступила на землю и, поправив очки, прищурилась. Перед нею во всем своем великолепии возвышался белый особняк семейства Шуваловых – выстроенный в александровском стиле*, с колоннами, за кружевной чугунной оградой. Дом утопал в зелени; перед домом бил фонтан. К парадному крыльцу вела липовая аллея.
"Так, наверное, и положено?"
Впрочем, не ее дело было разбирать, что и как Шуваловым положено. В лице Жени выразилось легкое презрение, когда она направилась по дорожке к дому. Она почувствовала, как за ее спиною закрылись ворота, впустившие карету; и сразу же ощутила себя отрезанной от внешней жизни и внешних, господствующих над всеми законов. Теперь она была в царстве Шуваловых.
В воздухе был разлит тонкий аромат роз, казавшийся Жене необычайно сильным; фонтан бил, казалось, по ее оголенным нервам. Она шла, вздрагивая, сжимая руки в пожалованных графиней черных кружевных перчатках, и чувствовала себя, против воли, маленькой и бессильной.
"А где же сама госпожа?"
В доме, разумеется. Негоже ей идти навстречу каждому плебею. Женя надвинула шляпу почти на глаза; лицо ее, миловидное только тогда, когда на нем выражалась радость, сейчас было ожесточенным и некрасивым. Она была "новая женщина" в доме у столбовых дворян. Что ж, посмотрим, кто кого, Анна Николаевна.
У дверей ее встретил дворецкий, который ей поклонился; Женя улыбнулась, вернее, просто нервно-презрительная гримаска пробежала по ее лицу. Принимать у нее было нечего – она была не мужчина и шляпу и трость не сдавала. Женя почти не обращала внимания на окружающее великолепие – бронзу, красное дерево, персидские ковры. Это все было "как положено". Она равнодушно вдыхала запах одеколона и дорогого табака и только раз лениво удивилась про себя тому, что находится в таком месте. Графский особняк! Кто бы мог подумать, что ее когда-нибудь… удостоят?
"А Игорь меня не зря с Базаровым сравнил, - подумала Женя. – У нас, точно, немало общего, хотя мы и полярны".
И тут к ней вышла сама хозяйка.
Анна Николаевна была в утреннем пеньюаре, как будто встречала старую знакомую… или не сочла нужным одеваться, встречая Женю.
- Bonjour, - проворковала графиня, протягивая Жене обе руки и сияя улыбкой так искренне, точно они были сестры, не видевшиеся целый год. – Как я счастлива наконец видеть вас в моем доме!
Пеньюар ее стоил никак не меньше вечернего платья, и благоухала Анна Николаевна не меньше, чем тремя разными ароматами, исходившими от ее рук, волос и, кажется, даже из декольте. Женя покраснела.
- Вы меня не предварили, мадам, - сказала она. – Я, к счастью, оказалась сегодня свободна…
Она прямо, с вызовом посмотрела графине в глаза. Анна Николаевна несколько мгновений, удивленно улыбаясь, отвечала на этот взгляд, а потом рассмеялась, пожав Жене плечо. Дескать, что бы ты ни сказала, это мне все равно.
- Проходите в гостиную, - сказала Анна Николаевна. Женя с неприязнью подумала, что ей не предлагают вымыть руки. Вполне возможно, что Шуваловы и в отношении правил гигиены были старомодны – ведь этикет, разработанный несколько сотен лет назад, их не включал!
- Вы привезли с собою свой роман? – спросила графиня, как о чем-то само собой разумеющемся. Женя приостановилась и пожала плечами.
- Нет, конечно! Меня никто не предупредил!
- Нет?
Анна Николаевна с выражением детской обиды широко раскрыла глаза. Женя внутренне содрогнулась с мыслью: сейчас начнется.
- Вам следовало бы догадаться, чего я хочу, - проговорила графиня. – Я так заботилась о вас! А вы проявили такую нечуткость!
Женя чуть не расхохоталась. Нечуткость! Эта Анна Николаевна поразительный экземпляр!
Она укрепилась, готовясь к графининой истерике. Если гроза разразится, она удерет из-под ливня и молний, и ничего не случится. Не так страшна Анна Николаевна, как ее малюют.
Однако обошлось. Анна Николаевна судорожно вздохнула, больно сжала Жене плечо, но удовольствовалась этим.
- В другой раз непременно привезите ваш роман, - потребовала она. – Я желаю его прочесть! А сейчас пойдемте, выпьем кофе. У меня сегодня превосходные пирожные, я нарочно для вас заказала.
"А где же все остальные? - подумала Женя, недоуменно озираясь кругом. – На все эти хоромы как будто ни одной живой души! Где же сам-то, его сиятельство?"
Человек, застреливший Василия! Убийца!
Тут Женя осознала, что находится в доме самого настоящего хладнокровного убийцы, убийцы с большими деньгами и властью. Ей стало нехорошо. И Анна Николаевна в своем роде не уступает мужу – она кажется слабой, нервной, но это такой же зверь, как и ее граф.
- А где же ваш муж? – спросила Женя, проходя в гостиную следом за хозяйкой. Анна Николаевна обернулась.
- Пьер? Его сейчас нет, я не знаю, когда он вернется.
Она обезоруживающе улыбнулась. Женя быстро осмотрела гостиную – комната блестела чистотой, все старинные предметы, из тех, которые имеют свойство быстрее всего накапливать пыль, сверкали, очевидно, протираемые каждый день. Пахло сандаловым деревом и каким-то гигиеническим средством. Нет, Шуваловы не отстали от действительности, они пользовались всеми благами современности, насколько позволял этикет. Жене опять стало страшно.
- Прошу, садитесь, - графиня изящно показала на бархатное кресло.
Бархат выглядел свежим, точно недавно выстиранное платье, хотя никаких уборщиков Женя не видела и не слышала. Должно быть, им велено как можно меньше мозолить сиятельные глаза. В самых благородных домах слуги так вышколены, что становятся почти невидимками…
Графиня позвонила – Женя вздрогнула от этого звука; через несколько минут явилась безмолвная горничная. Она бесшумно поставила на столик поднос с кофейными чашками, кофейником и блюдом пирожных. Сделала реверанс госпоже и удалилась, как самый искусный обслуживающий автомат.
Анна Николаевна улыбалась.
- Я велела нас не беспокоить, - проговорила она. – Я сама налью вам кофе, дорогая. Вы позволите?
Женя вздрогнула, вспомнив, с кем имеет дело. И ведь Игорь даже не знает, к кому она уехала! Вот ужас-то!
Но Анна Николаевна, в конце концов, не Екатерина Медичи. Хотя откуда ей знать?
Женя сделала глоток густого горячего кофе, сдобренного какой-то пряностью. Она поморщилась.
- Не нравится? Это корица и гвоздика, - сказала Анна Николаевна, не отрывавшая взгляда от Жениного лица. – Я всегда так пью. Но Пьер предпочитает кофе без пряностей. Мне уже так надоело ни с кем не разделять моих предпочтений!
Графиня рассмеялась с каким-то жестоким выражением. Женя поняла, что Анна Николаевна говорит вовсе не только о кофе. Может быть, граф – убежденный материалист и совсем не так деликатен с женою в этих вопросах, как Игорь с нею?
Бедная графиня!
- Я так рада, что у меня появились вы, - сказала Анна Николаевна, опять как будто совершенно искренне. – Я хочу, чтобы вы сейчас рассказали мне историю вашей жизни. Это, должно быть, так занимательно! И более всего я желаю знать историю ваших отношений с Василием Исаевичем, во всех подробностях.
"Во всех подробностях – вы слышали?"
Женина мимолетная жалость сменилась стыдом и гневом. Она была теперь уверена, что графиня с легким сердцем оболгала Василия, чтобы его убили. Анна Николаевна была чудовище, она была одновременно и оскорбленная женщина, и экспериментатор.
- Что же мне рассказывать, Анна Николаевна? – спросила Женя. – Вы уверены, что это так… занимательно?
Анна Николаевна рассмеялась, не почувствовав ее иронии. Да что ей Женина ирония!
- Бесспорно, - сказала она. – Давайте же, моя милая, не стесняйтесь. Мы с вами – зачинатели великого дела. Русский спиритизм должен наконец заговорить о себе громко и объявить себя единственным истинным учением.
Женя покраснела, глядя в бесстыжие синие графинины глаза. Проклятая Анна Николаевна опять говорила в точности то же, что думала она сама. Неужели кто-то там, на небесах, решил подвергнуть ее такому унижению, свести ее с таким врагом во имя торжества истины?
- Что ж, Анна Николаевна, я расскажу, если вам угодно, - проговорила Женя сурово. Она уже глядела не на свою собеседницу, а куда-то вдаль, как всякий увлеченный серьезный рассказчик. – Мы с Василием Морозовым познакомились три года назад. Тогда еще никаких медиумических способностей я у него не замечала…
И тут их разговор прервали чьи-то громкие шаги - шаги мужчины и хозяина. Анна Николаевна со звоном поставила чашку на блюдце; она выпрямилась и слегка покраснела.
- Пьер, - проговорила она.
Сейчас в ней не было и следа той униженности и раскаяния, которые она разыграла перед мужем в день вызова на дуэль. Граф быстрым шагом, не снимая перчаток и сапог, подошел к жене. Холодно и удивленно взглянул на гостью, потом спросил у Анны Николаевны:
- Кто это, Анна?
"Вот невежа!" - подумала Женя.
Как же ей было страшно!
- Это Евгения Романовна Морозова, - сказала Анна Николаевна. На лицо ее вернулась светская улыбка. – Евгения Романовна, это мой муж. Вы уже встречались.
* В три пары одна за другой.
* Рессора (пружина) – упругий элемент подвески транспортного средства.
* Александровский классицизм, или русский классицизм (начало XIX века).
- Фрося, я отправляюсь по делам, меня не будет долго, - сказала Женя горничной.
Фрося растаращила круглые карие глаза.
- А куда же вы? – спросила она.
Как дети, право слово.
- Поеду к знакомой. Ты ее не знаешь, - сказала Женя, хотя была вовсе не обязана оправдываться перед прислугой. – Если Игорь Исаевич вернется раньше меня…
Это будет ужасно неприятно.
Нет – это просто будет ужасно!
- Скажи, что я поехала к Саше, он поймет, - нашлась Женя. Она облегченно выдохнула, и тут Игорь, доведись ему увидеть ее лицо, точно уличил бы ее во лжи; но Фрося была не физиогномист.
- Хорошо, Евгения Романовна.
Женя посмотрелась в зеркало в передней, перебрала в уме все мелочи туалета, на которые графиня могла бы обратить внимание; нет, кажется, все было в порядке.
"Я уже веду себя как придворный поэт! Уж не в этом ли качестве меня пригласили?"
Женя запретила себе думать о мотивах графини и собственных.
- Я готова, - сказала она лакею.
Тот поклонился.
- Прошу вас проследовать до кареты. Ее сиятельство прислали за вами экипаж.
"Ну просто французский роман!" - насмешливо подумала Женя.
Решив, в свою очередь, "не удостаивать" надменного прислужника больше разговором, она молча вышла следом за ним на улицу. Графская карета была подана прямо к подъезду – черный лаковый экипаж, шестерка вороных цугом*. Ну просто роман, в духе тех самых старинных мистических рассказов о большом свете и дьявольских западнях, которые так любила Женя.
Лакей подал ей руку и подсадил в экипаж. Женя, входя в роль, надменно приняла его услугу; дверца захлопнулась.
"И кто ездит сейчас в каретах? - подумала Женя. – Вот барчуки!"
Она не знала, как долго ехать, а спрашивать, из робости и напускной надменности, тоже не стала. Женя принялась смотреть в окно, хотя за ним не было ничего интересного – обычная ленивая летняя городская жизнь. Только кричали иногда играющие дети или уличные разносчики.
Женя откинулась на спинку кожаного сиденья и прикрыла глаза. Карету покачивало на рессорах*, но несло ее удивительно плавно; и Женя, утомленная жарой и треволнениями, чуть не задремала. Остановка неприятно ее взбодрила, даже испугала.
- Выходите, мадам.
Женя не глядя оперлась на жесткую руку в белой перчатке. Она ступила на землю и, поправив очки, прищурилась. Перед нею во всем своем великолепии возвышался белый особняк семейства Шуваловых – выстроенный в александровском стиле*, с колоннами, за кружевной чугунной оградой. Дом утопал в зелени; перед домом бил фонтан. К парадному крыльцу вела липовая аллея.
"Так, наверное, и положено?"
Впрочем, не ее дело было разбирать, что и как Шуваловым положено. В лице Жени выразилось легкое презрение, когда она направилась по дорожке к дому. Она почувствовала, как за ее спиною закрылись ворота, впустившие карету; и сразу же ощутила себя отрезанной от внешней жизни и внешних, господствующих над всеми законов. Теперь она была в царстве Шуваловых.
В воздухе был разлит тонкий аромат роз, казавшийся Жене необычайно сильным; фонтан бил, казалось, по ее оголенным нервам. Она шла, вздрагивая, сжимая руки в пожалованных графиней черных кружевных перчатках, и чувствовала себя, против воли, маленькой и бессильной.
"А где же сама госпожа?"
В доме, разумеется. Негоже ей идти навстречу каждому плебею. Женя надвинула шляпу почти на глаза; лицо ее, миловидное только тогда, когда на нем выражалась радость, сейчас было ожесточенным и некрасивым. Она была "новая женщина" в доме у столбовых дворян. Что ж, посмотрим, кто кого, Анна Николаевна.
У дверей ее встретил дворецкий, который ей поклонился; Женя улыбнулась, вернее, просто нервно-презрительная гримаска пробежала по ее лицу. Принимать у нее было нечего – она была не мужчина и шляпу и трость не сдавала. Женя почти не обращала внимания на окружающее великолепие – бронзу, красное дерево, персидские ковры. Это все было "как положено". Она равнодушно вдыхала запах одеколона и дорогого табака и только раз лениво удивилась про себя тому, что находится в таком месте. Графский особняк! Кто бы мог подумать, что ее когда-нибудь… удостоят?
"А Игорь меня не зря с Базаровым сравнил, - подумала Женя. – У нас, точно, немало общего, хотя мы и полярны".
И тут к ней вышла сама хозяйка.
Анна Николаевна была в утреннем пеньюаре, как будто встречала старую знакомую… или не сочла нужным одеваться, встречая Женю.
- Bonjour, - проворковала графиня, протягивая Жене обе руки и сияя улыбкой так искренне, точно они были сестры, не видевшиеся целый год. – Как я счастлива наконец видеть вас в моем доме!
Пеньюар ее стоил никак не меньше вечернего платья, и благоухала Анна Николаевна не меньше, чем тремя разными ароматами, исходившими от ее рук, волос и, кажется, даже из декольте. Женя покраснела.
- Вы меня не предварили, мадам, - сказала она. – Я, к счастью, оказалась сегодня свободна…
Она прямо, с вызовом посмотрела графине в глаза. Анна Николаевна несколько мгновений, удивленно улыбаясь, отвечала на этот взгляд, а потом рассмеялась, пожав Жене плечо. Дескать, что бы ты ни сказала, это мне все равно.
- Проходите в гостиную, - сказала Анна Николаевна. Женя с неприязнью подумала, что ей не предлагают вымыть руки. Вполне возможно, что Шуваловы и в отношении правил гигиены были старомодны – ведь этикет, разработанный несколько сотен лет назад, их не включал!
- Вы привезли с собою свой роман? – спросила графиня, как о чем-то само собой разумеющемся. Женя приостановилась и пожала плечами.
- Нет, конечно! Меня никто не предупредил!
- Нет?
Анна Николаевна с выражением детской обиды широко раскрыла глаза. Женя внутренне содрогнулась с мыслью: сейчас начнется.
- Вам следовало бы догадаться, чего я хочу, - проговорила графиня. – Я так заботилась о вас! А вы проявили такую нечуткость!
Женя чуть не расхохоталась. Нечуткость! Эта Анна Николаевна поразительный экземпляр!
Она укрепилась, готовясь к графининой истерике. Если гроза разразится, она удерет из-под ливня и молний, и ничего не случится. Не так страшна Анна Николаевна, как ее малюют.
Однако обошлось. Анна Николаевна судорожно вздохнула, больно сжала Жене плечо, но удовольствовалась этим.
- В другой раз непременно привезите ваш роман, - потребовала она. – Я желаю его прочесть! А сейчас пойдемте, выпьем кофе. У меня сегодня превосходные пирожные, я нарочно для вас заказала.
"А где же все остальные? - подумала Женя, недоуменно озираясь кругом. – На все эти хоромы как будто ни одной живой души! Где же сам-то, его сиятельство?"
Человек, застреливший Василия! Убийца!
Тут Женя осознала, что находится в доме самого настоящего хладнокровного убийцы, убийцы с большими деньгами и властью. Ей стало нехорошо. И Анна Николаевна в своем роде не уступает мужу – она кажется слабой, нервной, но это такой же зверь, как и ее граф.
- А где же ваш муж? – спросила Женя, проходя в гостиную следом за хозяйкой. Анна Николаевна обернулась.
- Пьер? Его сейчас нет, я не знаю, когда он вернется.
Она обезоруживающе улыбнулась. Женя быстро осмотрела гостиную – комната блестела чистотой, все старинные предметы, из тех, которые имеют свойство быстрее всего накапливать пыль, сверкали, очевидно, протираемые каждый день. Пахло сандаловым деревом и каким-то гигиеническим средством. Нет, Шуваловы не отстали от действительности, они пользовались всеми благами современности, насколько позволял этикет. Жене опять стало страшно.
- Прошу, садитесь, - графиня изящно показала на бархатное кресло.
Бархат выглядел свежим, точно недавно выстиранное платье, хотя никаких уборщиков Женя не видела и не слышала. Должно быть, им велено как можно меньше мозолить сиятельные глаза. В самых благородных домах слуги так вышколены, что становятся почти невидимками…
Графиня позвонила – Женя вздрогнула от этого звука; через несколько минут явилась безмолвная горничная. Она бесшумно поставила на столик поднос с кофейными чашками, кофейником и блюдом пирожных. Сделала реверанс госпоже и удалилась, как самый искусный обслуживающий автомат.
Анна Николаевна улыбалась.
- Я велела нас не беспокоить, - проговорила она. – Я сама налью вам кофе, дорогая. Вы позволите?
Женя вздрогнула, вспомнив, с кем имеет дело. И ведь Игорь даже не знает, к кому она уехала! Вот ужас-то!
Но Анна Николаевна, в конце концов, не Екатерина Медичи. Хотя откуда ей знать?
Женя сделала глоток густого горячего кофе, сдобренного какой-то пряностью. Она поморщилась.
- Не нравится? Это корица и гвоздика, - сказала Анна Николаевна, не отрывавшая взгляда от Жениного лица. – Я всегда так пью. Но Пьер предпочитает кофе без пряностей. Мне уже так надоело ни с кем не разделять моих предпочтений!
Графиня рассмеялась с каким-то жестоким выражением. Женя поняла, что Анна Николаевна говорит вовсе не только о кофе. Может быть, граф – убежденный материалист и совсем не так деликатен с женою в этих вопросах, как Игорь с нею?
Бедная графиня!
- Я так рада, что у меня появились вы, - сказала Анна Николаевна, опять как будто совершенно искренне. – Я хочу, чтобы вы сейчас рассказали мне историю вашей жизни. Это, должно быть, так занимательно! И более всего я желаю знать историю ваших отношений с Василием Исаевичем, во всех подробностях.
"Во всех подробностях – вы слышали?"
Женина мимолетная жалость сменилась стыдом и гневом. Она была теперь уверена, что графиня с легким сердцем оболгала Василия, чтобы его убили. Анна Николаевна была чудовище, она была одновременно и оскорбленная женщина, и экспериментатор.
- Что же мне рассказывать, Анна Николаевна? – спросила Женя. – Вы уверены, что это так… занимательно?
Анна Николаевна рассмеялась, не почувствовав ее иронии. Да что ей Женина ирония!
- Бесспорно, - сказала она. – Давайте же, моя милая, не стесняйтесь. Мы с вами – зачинатели великого дела. Русский спиритизм должен наконец заговорить о себе громко и объявить себя единственным истинным учением.
Женя покраснела, глядя в бесстыжие синие графинины глаза. Проклятая Анна Николаевна опять говорила в точности то же, что думала она сама. Неужели кто-то там, на небесах, решил подвергнуть ее такому унижению, свести ее с таким врагом во имя торжества истины?
- Что ж, Анна Николаевна, я расскажу, если вам угодно, - проговорила Женя сурово. Она уже глядела не на свою собеседницу, а куда-то вдаль, как всякий увлеченный серьезный рассказчик. – Мы с Василием Морозовым познакомились три года назад. Тогда еще никаких медиумических способностей я у него не замечала…
И тут их разговор прервали чьи-то громкие шаги - шаги мужчины и хозяина. Анна Николаевна со звоном поставила чашку на блюдце; она выпрямилась и слегка покраснела.
- Пьер, - проговорила она.
Сейчас в ней не было и следа той униженности и раскаяния, которые она разыграла перед мужем в день вызова на дуэль. Граф быстрым шагом, не снимая перчаток и сапог, подошел к жене. Холодно и удивленно взглянул на гостью, потом спросил у Анны Николаевны:
- Кто это, Анна?
"Вот невежа!" - подумала Женя.
Как же ей было страшно!
- Это Евгения Романовна Морозова, - сказала Анна Николаевна. На лицо ее вернулась светская улыбка. – Евгения Романовна, это мой муж. Вы уже встречались.
* В три пары одна за другой.
* Рессора (пружина) – упругий элемент подвески транспортного средства.
* Александровский классицизм, или русский классицизм (начало XIX века).
Глава 56
- Морозова? – переспросил граф.
Он так и проел ее взглядом до самого затылка.
Женя с достоинством встала и сделала реверанс, склонив голову. Ей было одновременно и страшно, и смешно, может быть, нервически.
- Евгения Романовна Морозова, - звонко проговорила она, подняв голову и вперившись взглядом в графские глаза. – Супруга Игоря Исаевича Морозова. Мы точно коротко знакомы, ваше сиятельство.
"Пьер" Шувалов побагровел.
Женя улыбнулась. Ее было уже не остановить: вошла в раж, как сказала бы мать.
- Как ваша рана? – спросила она. – Уже не беспокоит?
Анна Николаевна, оставшаяся сидеть в своем кресле, закусила губу и побледнела: она устремила на Женю взгляд, похожий на мольбу или предостережение – если бы Женя сейчас могла ее замечать.
- Вы… друг моей жены? – наконец произнес граф, не найдя, что спросить еще. – Когда вы познакомились с Анной?
- Давно, Пьер, - вклинилась между ними Анна Николаевна, точно герольд, разнимающий рыцарей. – Евгения Романовна литератор, я познакомилась с нею на литературном вечере у Сержа Звенигородцева. Она только что закончила роман, который я горю желанием прочесть.
Граф фыркнул. Но он явно растерялся. Несмотря на свой кураж, свою надменность, он был гораздо менее находчив в светских беседах, чем его жена, особенно с дамами.
- Вот как? Что ж, Анна, забавляйся, - сказал Петр Александрович и быстрым шагом вышел, тяжело топая. Просто так вышел! Неужели он никакой угрозы в лице Жени не видит?
Неужели буря миновала?
- Послушайте, - прошипела тут Анна Николаевна так, что Женя испугалась ее едва ли не больше, чем ее мужа; она быстро взглянула на хозяйку.
Графиня была бледна и дрожала.
- Если вы еще раз так себя выдадите, клянусь, я вас убью, - проговорила она. – Я едва спасла положение!
- Убьете? – спросила Женя, услышавшая только первую фразу. – Как Василия? Да, Анна Николаевна?..
Остановившиеся безумные глаза уставились в ее глаза.
Для хозяев этого дома чужая жизнь - пустяк, а своя жизнь – игра? Что за невообразимые люди!
- Да, как Василия, - наконец едва слышно проговорила графиня. – Вы знаете, на что я способна.
Женя усмехнулась и кивнула.
Теперь не имело смысла притворяться друзьями. Или имело? Может быть, большой свет именно так себя и ведет?
- Сядьте, - приказала Анна Николаевна.
Женя подчинилась.
Графиня позвонила и распорядилась, чтобы подали еще кофе.
- А теперь – рассказывайте, - произнесла она.
- Это приказ? – спросила Женя.
Анна Николаевна медленно наклонила голову.
Женя могла бы промолчать; могла бы встать и уйти. Но она принялась рассказывать – во всех подробностях, как графиня и желала. Все происходило не только по желанию Анны Николаевны – по обоюдному желанию, как понимали обе женщины.
Женя рассказывала долго – с увлечением, с жаром; на глазах ее выступили слезы, как будто она исповедовалась близкой подруге. Графиня слушала ее так внимательно, точно была такой нежной подругой. Она не перебила ни разу.
- Это чудесно, - наконец сказала Анна Николаевна, когда воцарилась тишина.
В ее глазах тоже стояли слезы. Belladonna, пришло в голову Жене. И прекрасная женщина, и смертельный яд…
- Вы должны привезти мне также и его письма, - сказала графиня. – Я должна своими глазами убедиться в том, что вам был знак свыше.
- Но как… - гневно встрепенулась Женя.
Анна Николаевна приложила палец к губам.
- Мы поверенные одной тайны, милый друг, - с грустной и ласковой улыбкой произнесла она. – Нас с вами свел рок. И поверьте: я устрою вашу судьбу сама, не ставя в известность мужа.
- Как – устроите мою судьбу? – спросила Женя.
Это было так похоже на благотворительность, на милость нищенке, что она едва усидела на месте. Краска прилила к ее щекам.
- У меня есть немалое состояние, - проговорила Анна Николаевна. – Мое имение приносит мне большой собственный доход, независимый от доходов Пьера. И помимо того, что я графиня Шувалова, я урожденная баронесса фон Барангоф.
"Наполовину… или на четверть немка?" - подумала Женя, не очень, вообще-то, удивившись.
- Мое родовое имя и имя моего мужа откроет вам многие двери: поверьте, я знаю, как это делается, - с улыбкой закончила Анна Николаевна.
Женя ничуть в этом не сомневалась. Интересно, вдруг подумала она, у графини были любовники – настоящие, а не мнимые?
Почти наверняка да! И даже не один!
А ведь для этого нужна большая житейская смелость – помимо опасности попасться мужу, для женщины… любовь вообще гораздо опасней. Тут Анна Николаевна улыбнулась Жене с таким лукавым видом, точно прочитала ее мысли.
- Вы просто прелесть что такое, - сказала она своей новой приятельнице; вполне возможно, что думала она сейчас о себе и просто перенесла восхищение собою на Женю. – Хотите, я сейчас покажу вам дом? – предложила Анна Николаевна. - Вы любите старину? У нас есть такой редкий антиквариат…
- Если вам угодно, - сказала Женя.
Она уже запуталась в себе и в том, как ей должно воспринимать графиню. Пусть все идет своим чередом.
Анна Николаевна поднялась с кресла и поправила завитые, как всегда, волосы.
- Что ж, тогда следуйте за мной, - проговорила она с улыбкой. И пошла впереди с видом госпожи средневекового замка: Жене даже чудился недостающий шлейф. Интересно, где сейчас граф? Видит ли он, чем занята его жена, и по вкусу ли это ему?
Граф Шувалов грозен, он страшен, но Анна Николаевна умеет управляться с ним, подумала Женя. В руках иных женщин – огромная власть.
- Вот здесь начинается картинная галерея, - тем временем заговорила графиня, показывая на длинный ряд портретов вельмож в напудренных париках, с одутловатыми нездоровыми лицами, как и следовало восемнадцатому веку. – Первые полотна значительно старше этого дома и были перевезены сюда из родового имения Шуваловых при императоре Александре Первом…
Лекция графини об искусстве длилась не меньше, чем Женин рассказ о спиритических явлениях. Женя с удивлением поймала себя на том, что узнала немало неизвестных ей исторических фактов. Анна Николаевна была, возможно, несколько однобоко, но прекрасно образована - хотя культура с легкостью может сочетаться с неглубоким умом и бесчувственным сердцем.
Когда экскурсия закончилась, Женя обнаружила, что устала и проголодалась. Вернее, она иногда вспоминала об этом, пока ее водили по огромному дому, но тут же забывала, увлекаясь рассказом хозяйки или заставляя себя ее слушать. А теперь у нее круги поплыли перед глазами, ноги заныли от долгого хождения на каблуках. Сколько же времени она уже у Шуваловых?
- Да вы едва на ногах стоите, милая, - спохватилась графиня, опять тоном помещицы, разговаривающей с отпущенной на волю крепостной. – И проголодались, конечно? Как раз время обедать!
"Но…" - подумала Женя - но промолчала.
- Снимите перчатки, вам нужно вымыть руки, - продолжала Анна Николаевна. – Вас проводят. Стефан!
Степан, подумала Женя, скрывая усмешку при виде подходившего к ней безмолвного торжественного лакея. А может, и Стефан. Черт его знает.
Ее проводили в огромную ванную комнату, совершенно пустую. А как же сама Анна Николаевна? Впрочем, конечно же, в этом доме не одна ванная комната.
"Время обедать? - вдруг с ужасом подумала Женя. – Да это значит, что уже часа три пополудни!"
Потом ее проводили в столовую – размером с бальный зал, которым это помещение, возможно, и служило; высокий сводчатый потолок, который в гостиной скрадывали портьеры и нагромождение тяжелой массивной мебели, здесь производил угнетающее впечатление. Казалось, что сидишь под открытым небом, нет… под небом чуждого и холодного мира.
Графиня восседала во главе огромного стола в полном одиночестве. Женя вздохнула с глубоким облегчением – хотя бы не пришлось снова сталкиваться с "Пьером"; впрочем, неизвестно, кто из этих двоих страшней.
- Садитесь сюда, по правую руку от меня, - милостиво произнесла Анна Николаевна. – Для вас уже поставили прибор.
Женя кивнула, не зная, как отвечать еще. Она подошла к высокому тяжелому стулу и лакей отодвинул его раньше, чем гостья подняла руку, чтобы это сделать; Женя села, и почти сразу на коленях у нее очутилась белая салфетка. Она ощущала себя марионеткой – или даже просто беспомощной куклой, которую вертят чужие руки.
Но чьи это руки? Шуваловых? Или они тоже – чьи-то фигуры?
Графиня деликатно звякнула ножом и вилкой о тарелку, разрезая мясо.
- Я не привыкла обедать одна, - поведала она Жене. – Но сегодня я решила не устраивать приема, чтобы увидеться с вами с глазу на глаз.
Она улыбнулась Жене.
- Но в скором времени я введу вас в общество, Евгения Романовна. Обещаю: я соберу для вас под этой крышей таких единомышленников, о которых вы и не мечтали. Вы знаете, сколько владетельных особ разделяют наши с вами воззрения?
Казалось, что та истеричная кающаяся Магдалина и эта светская львица с прекрасными манерами - два разных существа. И, однако, это была все та же Анна Николаевна. Она или страдала редким душевным расстройством, или была гениальная актриса. Хотя, возможно, являлась и тем, и другим сразу.
И тут Женя начала понимать, что ей говорят.
- Введете в общество? – шепотом с ужасом спросила она. – Помилуйте, графиня, гожусь ли я?
Анна Николаевна дружески положила руку ей на локоть.
- Ни слова больше.
И тут Женя поймала графиню на противоречии. Совсем недавно Анна Николаевна говорила, что "ни с кем не разделяет своих предпочтений".
- Вы говорили, что ни с кем не разделяете своих предпочтений, - произнесла Женя.
Анна Николаевна невинно моргнула.
- Неужели? Не может быть.
Женя почувствовала, что начинает терять терпение. Играют с ней, лгут ей, искренни с ней – или Анна Николаевна просто больна?
Она опустила глаза, занявшись своим жарким. Надо как-нибудь перетерпеть этот прием.
Анна Николаевна тоже замолчала, задумавшись о чем-то своем.
После обеда Женя стала подыскивать предлог, чтобы уйти. Но стоило ей заикнуться о том, что ей пора, как Анна Николаевна тут же согласилась отпустить ее, даже с большою охотой. Может быть, Женя утомила ее? Или эта странная и преступная женщина так переменчива?
На прощанье графиня ласково улыбнулась ей.
- До скорой встречи, моя дорогая.
Игорь уже был дома – только-только вернулся.
- Где ты была? – мрачно спросил он.
- У… Саши, - сказала Женя.
Ей стало совестно и страшно.
Игорь вдруг обнял ее.
- Пожалуйста, не обманывай меня. Прошу тебя.
- Я тебя не обманывала, - шепотом ответила Женя, ненавидя себя за эту ложь.
Он погладил ее по спине, поцеловал в плечо.
- Я знаю. Только умоляю тебя на будущее…
Женя беззвучно расплакалась, стискивая зубы.
- Морозова? – переспросил граф.
Он так и проел ее взглядом до самого затылка.
Женя с достоинством встала и сделала реверанс, склонив голову. Ей было одновременно и страшно, и смешно, может быть, нервически.
- Евгения Романовна Морозова, - звонко проговорила она, подняв голову и вперившись взглядом в графские глаза. – Супруга Игоря Исаевича Морозова. Мы точно коротко знакомы, ваше сиятельство.
"Пьер" Шувалов побагровел.
Женя улыбнулась. Ее было уже не остановить: вошла в раж, как сказала бы мать.
- Как ваша рана? – спросила она. – Уже не беспокоит?
Анна Николаевна, оставшаяся сидеть в своем кресле, закусила губу и побледнела: она устремила на Женю взгляд, похожий на мольбу или предостережение – если бы Женя сейчас могла ее замечать.
- Вы… друг моей жены? – наконец произнес граф, не найдя, что спросить еще. – Когда вы познакомились с Анной?
- Давно, Пьер, - вклинилась между ними Анна Николаевна, точно герольд, разнимающий рыцарей. – Евгения Романовна литератор, я познакомилась с нею на литературном вечере у Сержа Звенигородцева. Она только что закончила роман, который я горю желанием прочесть.
Граф фыркнул. Но он явно растерялся. Несмотря на свой кураж, свою надменность, он был гораздо менее находчив в светских беседах, чем его жена, особенно с дамами.
- Вот как? Что ж, Анна, забавляйся, - сказал Петр Александрович и быстрым шагом вышел, тяжело топая. Просто так вышел! Неужели он никакой угрозы в лице Жени не видит?
Неужели буря миновала?
- Послушайте, - прошипела тут Анна Николаевна так, что Женя испугалась ее едва ли не больше, чем ее мужа; она быстро взглянула на хозяйку.
Графиня была бледна и дрожала.
- Если вы еще раз так себя выдадите, клянусь, я вас убью, - проговорила она. – Я едва спасла положение!
- Убьете? – спросила Женя, услышавшая только первую фразу. – Как Василия? Да, Анна Николаевна?..
Остановившиеся безумные глаза уставились в ее глаза.
Для хозяев этого дома чужая жизнь - пустяк, а своя жизнь – игра? Что за невообразимые люди!
- Да, как Василия, - наконец едва слышно проговорила графиня. – Вы знаете, на что я способна.
Женя усмехнулась и кивнула.
Теперь не имело смысла притворяться друзьями. Или имело? Может быть, большой свет именно так себя и ведет?
- Сядьте, - приказала Анна Николаевна.
Женя подчинилась.
Графиня позвонила и распорядилась, чтобы подали еще кофе.
- А теперь – рассказывайте, - произнесла она.
- Это приказ? – спросила Женя.
Анна Николаевна медленно наклонила голову.
Женя могла бы промолчать; могла бы встать и уйти. Но она принялась рассказывать – во всех подробностях, как графиня и желала. Все происходило не только по желанию Анны Николаевны – по обоюдному желанию, как понимали обе женщины.
Женя рассказывала долго – с увлечением, с жаром; на глазах ее выступили слезы, как будто она исповедовалась близкой подруге. Графиня слушала ее так внимательно, точно была такой нежной подругой. Она не перебила ни разу.
- Это чудесно, - наконец сказала Анна Николаевна, когда воцарилась тишина.
В ее глазах тоже стояли слезы. Belladonna, пришло в голову Жене. И прекрасная женщина, и смертельный яд…
- Вы должны привезти мне также и его письма, - сказала графиня. – Я должна своими глазами убедиться в том, что вам был знак свыше.
- Но как… - гневно встрепенулась Женя.
Анна Николаевна приложила палец к губам.
- Мы поверенные одной тайны, милый друг, - с грустной и ласковой улыбкой произнесла она. – Нас с вами свел рок. И поверьте: я устрою вашу судьбу сама, не ставя в известность мужа.
- Как – устроите мою судьбу? – спросила Женя.
Это было так похоже на благотворительность, на милость нищенке, что она едва усидела на месте. Краска прилила к ее щекам.
- У меня есть немалое состояние, - проговорила Анна Николаевна. – Мое имение приносит мне большой собственный доход, независимый от доходов Пьера. И помимо того, что я графиня Шувалова, я урожденная баронесса фон Барангоф.
"Наполовину… или на четверть немка?" - подумала Женя, не очень, вообще-то, удивившись.
- Мое родовое имя и имя моего мужа откроет вам многие двери: поверьте, я знаю, как это делается, - с улыбкой закончила Анна Николаевна.
Женя ничуть в этом не сомневалась. Интересно, вдруг подумала она, у графини были любовники – настоящие, а не мнимые?
Почти наверняка да! И даже не один!
А ведь для этого нужна большая житейская смелость – помимо опасности попасться мужу, для женщины… любовь вообще гораздо опасней. Тут Анна Николаевна улыбнулась Жене с таким лукавым видом, точно прочитала ее мысли.
- Вы просто прелесть что такое, - сказала она своей новой приятельнице; вполне возможно, что думала она сейчас о себе и просто перенесла восхищение собою на Женю. – Хотите, я сейчас покажу вам дом? – предложила Анна Николаевна. - Вы любите старину? У нас есть такой редкий антиквариат…
- Если вам угодно, - сказала Женя.
Она уже запуталась в себе и в том, как ей должно воспринимать графиню. Пусть все идет своим чередом.
Анна Николаевна поднялась с кресла и поправила завитые, как всегда, волосы.
- Что ж, тогда следуйте за мной, - проговорила она с улыбкой. И пошла впереди с видом госпожи средневекового замка: Жене даже чудился недостающий шлейф. Интересно, где сейчас граф? Видит ли он, чем занята его жена, и по вкусу ли это ему?
Граф Шувалов грозен, он страшен, но Анна Николаевна умеет управляться с ним, подумала Женя. В руках иных женщин – огромная власть.
- Вот здесь начинается картинная галерея, - тем временем заговорила графиня, показывая на длинный ряд портретов вельмож в напудренных париках, с одутловатыми нездоровыми лицами, как и следовало восемнадцатому веку. – Первые полотна значительно старше этого дома и были перевезены сюда из родового имения Шуваловых при императоре Александре Первом…
Лекция графини об искусстве длилась не меньше, чем Женин рассказ о спиритических явлениях. Женя с удивлением поймала себя на том, что узнала немало неизвестных ей исторических фактов. Анна Николаевна была, возможно, несколько однобоко, но прекрасно образована - хотя культура с легкостью может сочетаться с неглубоким умом и бесчувственным сердцем.
Когда экскурсия закончилась, Женя обнаружила, что устала и проголодалась. Вернее, она иногда вспоминала об этом, пока ее водили по огромному дому, но тут же забывала, увлекаясь рассказом хозяйки или заставляя себя ее слушать. А теперь у нее круги поплыли перед глазами, ноги заныли от долгого хождения на каблуках. Сколько же времени она уже у Шуваловых?
- Да вы едва на ногах стоите, милая, - спохватилась графиня, опять тоном помещицы, разговаривающей с отпущенной на волю крепостной. – И проголодались, конечно? Как раз время обедать!
"Но…" - подумала Женя - но промолчала.
- Снимите перчатки, вам нужно вымыть руки, - продолжала Анна Николаевна. – Вас проводят. Стефан!
Степан, подумала Женя, скрывая усмешку при виде подходившего к ней безмолвного торжественного лакея. А может, и Стефан. Черт его знает.
Ее проводили в огромную ванную комнату, совершенно пустую. А как же сама Анна Николаевна? Впрочем, конечно же, в этом доме не одна ванная комната.
"Время обедать? - вдруг с ужасом подумала Женя. – Да это значит, что уже часа три пополудни!"
Потом ее проводили в столовую – размером с бальный зал, которым это помещение, возможно, и служило; высокий сводчатый потолок, который в гостиной скрадывали портьеры и нагромождение тяжелой массивной мебели, здесь производил угнетающее впечатление. Казалось, что сидишь под открытым небом, нет… под небом чуждого и холодного мира.
Графиня восседала во главе огромного стола в полном одиночестве. Женя вздохнула с глубоким облегчением – хотя бы не пришлось снова сталкиваться с "Пьером"; впрочем, неизвестно, кто из этих двоих страшней.
- Садитесь сюда, по правую руку от меня, - милостиво произнесла Анна Николаевна. – Для вас уже поставили прибор.
Женя кивнула, не зная, как отвечать еще. Она подошла к высокому тяжелому стулу и лакей отодвинул его раньше, чем гостья подняла руку, чтобы это сделать; Женя села, и почти сразу на коленях у нее очутилась белая салфетка. Она ощущала себя марионеткой – или даже просто беспомощной куклой, которую вертят чужие руки.
Но чьи это руки? Шуваловых? Или они тоже – чьи-то фигуры?
Графиня деликатно звякнула ножом и вилкой о тарелку, разрезая мясо.
- Я не привыкла обедать одна, - поведала она Жене. – Но сегодня я решила не устраивать приема, чтобы увидеться с вами с глазу на глаз.
Она улыбнулась Жене.
- Но в скором времени я введу вас в общество, Евгения Романовна. Обещаю: я соберу для вас под этой крышей таких единомышленников, о которых вы и не мечтали. Вы знаете, сколько владетельных особ разделяют наши с вами воззрения?
Казалось, что та истеричная кающаяся Магдалина и эта светская львица с прекрасными манерами - два разных существа. И, однако, это была все та же Анна Николаевна. Она или страдала редким душевным расстройством, или была гениальная актриса. Хотя, возможно, являлась и тем, и другим сразу.
И тут Женя начала понимать, что ей говорят.
- Введете в общество? – шепотом с ужасом спросила она. – Помилуйте, графиня, гожусь ли я?
Анна Николаевна дружески положила руку ей на локоть.
- Ни слова больше.
И тут Женя поймала графиню на противоречии. Совсем недавно Анна Николаевна говорила, что "ни с кем не разделяет своих предпочтений".
- Вы говорили, что ни с кем не разделяете своих предпочтений, - произнесла Женя.
Анна Николаевна невинно моргнула.
- Неужели? Не может быть.
Женя почувствовала, что начинает терять терпение. Играют с ней, лгут ей, искренни с ней – или Анна Николаевна просто больна?
Она опустила глаза, занявшись своим жарким. Надо как-нибудь перетерпеть этот прием.
Анна Николаевна тоже замолчала, задумавшись о чем-то своем.
После обеда Женя стала подыскивать предлог, чтобы уйти. Но стоило ей заикнуться о том, что ей пора, как Анна Николаевна тут же согласилась отпустить ее, даже с большою охотой. Может быть, Женя утомила ее? Или эта странная и преступная женщина так переменчива?
На прощанье графиня ласково улыбнулась ей.
- До скорой встречи, моя дорогая.
Игорь уже был дома – только-только вернулся.
- Где ты была? – мрачно спросил он.
- У… Саши, - сказала Женя.
Ей стало совестно и страшно.
Игорь вдруг обнял ее.
- Пожалуйста, не обманывай меня. Прошу тебя.
- Я тебя не обманывала, - шепотом ответила Женя, ненавидя себя за эту ложь.
Он погладил ее по спине, поцеловал в плечо.
- Я знаю. Только умоляю тебя на будущее…
Женя беззвучно расплакалась, стискивая зубы.
Глава 57
Прошло несколько дней – время подходило к субботе, а Женя ничего не слышала о своей "новой подруге". Игорь, возможно, что-то и подозревал – может быть, та самая интуиция, которую называют женской, но которая присуща всем чутким людям. Но что бы он про себя ни думал, это не могло иметь ничего общего с действительностью.
Чтобы его жена водила знакомство с женщиной, которую она должна обходить за версту и думать о ней не иначе, как с ненавистью!
"Поистине, - думала Женя в эти дни относительного спокойствия, прав был тот христианский вероучитель, который сказал, что каждая из нас, женщин, – коварная Ева. Но древние Евы не понимали, что они – сама жизнь, жизнь в основе жизни… Женщина есть утверждение божественной правды за пределами обыкновенных моральных норм".
В эти дни Женя в свободные часы больше рукодельничала, но, сознавая, какая ответственность возложена на нее, заставляла себя вернуться к своему роману. Она знала, что Анна Николаевна не забудет ее и своего обещания.
Женя надеялась на это.
Прошло и воскресенье – исполнилась неделя со времени их с графиней последнего свидания. И в понедельник Женя, как будто ей кто-то подсказывал, вышла из дому в одиночестве, часу в одиннадцатом утра. Она совсем недалеко отошла от подъезда, когда увидела приближающегося к ней лакея.
Женя не знала его – хотя Василий Морозов непременно узнал бы.
Посыльный с поклоном подал Жене записку.
"Завтра в полдень. Я пришлю за вами карету. Имейте при себе роман.
А.Б."
"А.Б."?..
Анна фон Барангоф, сообразила Женя, уже когда лакей удалился. Вот великий конспиратор, подумала она с усмешкой. Записка еще и духами ее пахнет!
Впрочем, графиня – не столько политик, сколько человек минуты, человек прихоти. "Истинная женщина", как сказали бы мужчины. Она опасна именно тем, что совершенно непредсказуема…
На другой день, к полудню, Женя нарядилась в один из туалетов, подаренных ей Анной Николаевной: как она теперь догадывалась, именно к такому случаю. Хотя Анна Николаевна была особа крайне импульсивная и едва ли отдавала себе полный отчет в мотивах своего поведения – только темная, порочная, всезнающая женская сторона души вела ее по жизни. Анна Николаевна была раба самой себя. Как странно!
Женя отделалась от Фроси какой-то неумелой отговоркой – ее гораздо больше занимало предстоящее свидание. Впрочем, Фрося и так уже что-то подозревала, и когда правда выплывет наружу, было только делом времени. Женя положила в сумочку свою рукопись и одно из писем Василия – второе она припрятала, на всякий случай – и вышла из дому. Напротив подъезда стояла не карета – а обыкновенная пролетка. Только щеголеватый вид кучера и то, как он кивнул Жене, показали ей, что это от графини.
Ага, теперь она и общественности бережется…
Что ж, очень разумно.
Женя забралась в экипаж и постаралась сесть ровно и выровнять также дыхание и течение мыслей. Сейчас ей предстоит экзамен потруднее тех, что она держала в редакции и дома у Игоря.
Когда пролетка остановилась, кучер – он же лакей – ссадил Женю под локоток. Она подумала, что начинает привыкать к таким услугам. Улыбнулась бесшабашно и направилась по уже знакомой подъездной дорожке к дверям особняка. По дороге Женя с удовольствием оглядела свое желтое с розовым платье, поддернула розовые шелковые перчатки – очень красиво. Она будет наслаждаться дарами, которые посылает ей судьба в лице ее сиятельства – все происходит так, как должно.
Графиня и в этот раз вышла к Жене в дезабилье – впрочем, Женя догадывалась, что это у нее и ей подобных означает дружеское расположение. Анна Николаевна с улыбкой пожала гостье руку и поцеловала ее в щеку.
Женя изумленно покачнулась. Глаза графини сияли.
- Вы, конечно, привезли мне то, чего я так жажду, - проговорила Анна Николаевна. – А я найду, чем сегодня обрадовать вас.
В этот миг она была просто прелестна, сама кротость.
Женя подавила неприязнь и опасения. Она опустила глаза и извлекла из сумочки уже сильно потрепанную рукопись.
- Вот роман, Анна Николаевна.
Графиня проворно выхватила тетрадь у владелицы из рук, глаза ее алчно вспыхнули.
- Наконец-то!
- Будьте осторожны, это единственный экземпляр! – воскликнула Женя. Она вдруг ощутила, каким-то необъяснимым чувством, что уже не получит своей тетради назад. Графиня уловила в ее голосе нотки отчаяния и с удивлением подняла голову.
- Ну конечно, chere amie.
Ничто так не раздражало Женю в аристократах, как привычка "французить". Слова графини сразу заставили ее ощетиниться, как будто ей раздражили какой-то нервный центр.
- Шляпу, перчатки отдайте дворецкому, - сказала Анна Николаевна. Она уже не смотрела ни на что, кроме романа, просто пожирая взглядом засаленную тетрадь. – А потом идите за мной. Сегодня мы предоставлены самим себе, и я начну чтение прямо при вас.
"А это вежливо?" - с изумлением подумала Женя.
Впрочем, к графине обычные правила – как этикета, так и житейские – были неприменимы. Она существовала по каким-то собственным правилам.
Анна Николаевна быстрым шагом направилась в гостиную, а Женя последовала за нею, стараясь не отстать. Впрочем, она могла бы и отстать, даже свернуть в другую сторону – графиня начала читать прямо на ходу. Она скользнула в двери гостиной, и Женя услышала удаляющийся цокот каблучков. Потом и этот цокот затих.
Графиня погрузилась в ее мир.
Женя на миг замерла за дверью, охваченная высшим блаженством творца, так похожим на высшее блаженство любовника – ощущением власти своей фантазии над чужим умом и чувствами. Сейчас Анна Николаевна всецело принадлежала ей.
Женя осторожно зашла следом за своею патронессой.
Анна Николаевна полулежала на диване, подобрав ноги в прозрачных чулках, подложив под голову локоть – и упоенно читала. Грудь ее тяжело вздымалась, но графиня была неподвижна – только глаза двигались взад-вперед, взад-вперед, пробегая строчки. Женя не удивилась бы, если бы оказалось, что Анна Николаевна позабыла уже, каким путем к ней попала столь захватившая ее рукопись.
Тут Женя ощутила себя очень неуютно, словно находилась в доме с призраками. Ей что, ждать здесь в дверях, пока графиня прочитает весь роман? С Анны Николаевны станется.
Женя все же вышла в коридор. По этому огромному дому даже в жаркий день гуляли сквозняки, и Женя почувствовала себя еще более неуютно, потому что даже присесть было некуда. Что за люди могут жить в таких человеконенавистнических дворцах!
Тут к ней приблизился слуга, и Женя ему обрадовалась.
- Чаю? – негромко спросил лакей. Вежливо, но сухо, по-английски. Женя с улыбкой кивнула.
- Да, будьте любезны…
- Пожалуйте в гостиную. Вам подадут туда, - ответил лакей и удалился.
"Значит, Анна Николаевна все-таки позаботилась обо мне заранее", - подумала Женя, и эта мысль принесла ей некоторое облегчение – больше потому, что Анна Николаевна все же бывала здравомыслящей и гостеприимной.
Женя осторожно вошла – графиня все так же читала, полулежа на диване, только переменила позу. Женя села в давешнее кресло и выпрямилась; через некоторое время сидеть так показалось некомфортно, и Женя откинулась на спинку. Все равно тут сейчас хоть из пушек пали, графиня ничего не заметит.
"А я, однако, даровита!" - подумала Женя, покосившись на ее сиятельство.
Через минуту ей подали чай с тонким ломтиком лимона и шоколадными конфетами. Конечно же, очень дорогими. Женя раскусила одну конфету и услышала шелест страниц.
Графиня перевернула страницу. Как странно, она же только что слышала этот звук; или показалось?
Женя допила свой чай и взяла из вазочки вторую конфету, когда услышала голос Анны Николаевны.
- Нет, все было совсем не так! Что вы переврали!..
Голос графини был наполнен слезами. Женя уронила подтаявшую конфету обратно в вазочку и уставилась на Анну Николаевну, не замечая, что перепачкала пальцы шоколадом – на лице графини было страдание.
- Что было не так, ваше сиятельство? – осторожно спросила Женя.
Анна Николаевна вскочила, и Женя невольно вжалась в спинку кресла.
- Вы же знаете! – воскликнула графиня и даже ногою притопнула. – Ах, как прекрасно, как истинно все начиналось… и такой фальшивый конец!
- Мадам, - рискнула спросить Женя, хотя чувствовала, что спорить с графиней сейчас в высшей степени неблагоразумно. – Мадам, неужели вы уже дошли до конца? Роман ведь довольно длинен!
- Вначале, пока вы писали правду, я читала подряд, - сердито ответила сумасшедшая Анна Николаевна. – А потом я заглянула в конец и увидела эту ложь. Как вы могли! Ведь это не Полина умерла от чахотки, а Антиох умер на дуэли, а потом силою своей любви зазвал Полину к себе!..
И тут Женя догадалась, что графиня подразумевает, и ощутила страх. Пот выступил у нее между лопатками.
- Мадам, вы хотите сказать, что Полина и Антиох – это я и Василий? – шепотом спросила она.
Графиня пожала плечами.
- А разве вы сами не знаете? Да как вы можете не знать! – воскликнула она, сердясь. – Просто вы зачем-то меня запутали.
И вдруг Анна Николаевна заулыбалась, подбежала к Жене и схватила ее за руку. Стиснув эту руку, она проговорила:
- Евгения Романовна, вы гений. Вы гений! Прошу вас: перепишите концовку, изложите все так, как было на самом деле!..
Женя кивнула, опасаясь спорить с припадочной.
Анна Николаевна звонко поцеловала ее, а потом прошептала:
- Я не теряла времени. Помните: я обещала вас обрадовать? Так вот, через неделю я даю большой прием, на котором соберутся наши братья и сестры, то есть значительные люди, разделяющие наши верования… А в эту неделю вы перепишете окончание романа. Не правда ли, как я ловко все устроила?
Прошло несколько дней – время подходило к субботе, а Женя ничего не слышала о своей "новой подруге". Игорь, возможно, что-то и подозревал – может быть, та самая интуиция, которую называют женской, но которая присуща всем чутким людям. Но что бы он про себя ни думал, это не могло иметь ничего общего с действительностью.
Чтобы его жена водила знакомство с женщиной, которую она должна обходить за версту и думать о ней не иначе, как с ненавистью!
"Поистине, - думала Женя в эти дни относительного спокойствия, прав был тот христианский вероучитель, который сказал, что каждая из нас, женщин, – коварная Ева. Но древние Евы не понимали, что они – сама жизнь, жизнь в основе жизни… Женщина есть утверждение божественной правды за пределами обыкновенных моральных норм".
В эти дни Женя в свободные часы больше рукодельничала, но, сознавая, какая ответственность возложена на нее, заставляла себя вернуться к своему роману. Она знала, что Анна Николаевна не забудет ее и своего обещания.
Женя надеялась на это.
Прошло и воскресенье – исполнилась неделя со времени их с графиней последнего свидания. И в понедельник Женя, как будто ей кто-то подсказывал, вышла из дому в одиночестве, часу в одиннадцатом утра. Она совсем недалеко отошла от подъезда, когда увидела приближающегося к ней лакея.
Женя не знала его – хотя Василий Морозов непременно узнал бы.
Посыльный с поклоном подал Жене записку.
"Завтра в полдень. Я пришлю за вами карету. Имейте при себе роман.
А.Б."
"А.Б."?..
Анна фон Барангоф, сообразила Женя, уже когда лакей удалился. Вот великий конспиратор, подумала она с усмешкой. Записка еще и духами ее пахнет!
Впрочем, графиня – не столько политик, сколько человек минуты, человек прихоти. "Истинная женщина", как сказали бы мужчины. Она опасна именно тем, что совершенно непредсказуема…
На другой день, к полудню, Женя нарядилась в один из туалетов, подаренных ей Анной Николаевной: как она теперь догадывалась, именно к такому случаю. Хотя Анна Николаевна была особа крайне импульсивная и едва ли отдавала себе полный отчет в мотивах своего поведения – только темная, порочная, всезнающая женская сторона души вела ее по жизни. Анна Николаевна была раба самой себя. Как странно!
Женя отделалась от Фроси какой-то неумелой отговоркой – ее гораздо больше занимало предстоящее свидание. Впрочем, Фрося и так уже что-то подозревала, и когда правда выплывет наружу, было только делом времени. Женя положила в сумочку свою рукопись и одно из писем Василия – второе она припрятала, на всякий случай – и вышла из дому. Напротив подъезда стояла не карета – а обыкновенная пролетка. Только щеголеватый вид кучера и то, как он кивнул Жене, показали ей, что это от графини.
Ага, теперь она и общественности бережется…
Что ж, очень разумно.
Женя забралась в экипаж и постаралась сесть ровно и выровнять также дыхание и течение мыслей. Сейчас ей предстоит экзамен потруднее тех, что она держала в редакции и дома у Игоря.
Когда пролетка остановилась, кучер – он же лакей – ссадил Женю под локоток. Она подумала, что начинает привыкать к таким услугам. Улыбнулась бесшабашно и направилась по уже знакомой подъездной дорожке к дверям особняка. По дороге Женя с удовольствием оглядела свое желтое с розовым платье, поддернула розовые шелковые перчатки – очень красиво. Она будет наслаждаться дарами, которые посылает ей судьба в лице ее сиятельства – все происходит так, как должно.
Графиня и в этот раз вышла к Жене в дезабилье – впрочем, Женя догадывалась, что это у нее и ей подобных означает дружеское расположение. Анна Николаевна с улыбкой пожала гостье руку и поцеловала ее в щеку.
Женя изумленно покачнулась. Глаза графини сияли.
- Вы, конечно, привезли мне то, чего я так жажду, - проговорила Анна Николаевна. – А я найду, чем сегодня обрадовать вас.
В этот миг она была просто прелестна, сама кротость.
Женя подавила неприязнь и опасения. Она опустила глаза и извлекла из сумочки уже сильно потрепанную рукопись.
- Вот роман, Анна Николаевна.
Графиня проворно выхватила тетрадь у владелицы из рук, глаза ее алчно вспыхнули.
- Наконец-то!
- Будьте осторожны, это единственный экземпляр! – воскликнула Женя. Она вдруг ощутила, каким-то необъяснимым чувством, что уже не получит своей тетради назад. Графиня уловила в ее голосе нотки отчаяния и с удивлением подняла голову.
- Ну конечно, chere amie.
Ничто так не раздражало Женю в аристократах, как привычка "французить". Слова графини сразу заставили ее ощетиниться, как будто ей раздражили какой-то нервный центр.
- Шляпу, перчатки отдайте дворецкому, - сказала Анна Николаевна. Она уже не смотрела ни на что, кроме романа, просто пожирая взглядом засаленную тетрадь. – А потом идите за мной. Сегодня мы предоставлены самим себе, и я начну чтение прямо при вас.
"А это вежливо?" - с изумлением подумала Женя.
Впрочем, к графине обычные правила – как этикета, так и житейские – были неприменимы. Она существовала по каким-то собственным правилам.
Анна Николаевна быстрым шагом направилась в гостиную, а Женя последовала за нею, стараясь не отстать. Впрочем, она могла бы и отстать, даже свернуть в другую сторону – графиня начала читать прямо на ходу. Она скользнула в двери гостиной, и Женя услышала удаляющийся цокот каблучков. Потом и этот цокот затих.
Графиня погрузилась в ее мир.
Женя на миг замерла за дверью, охваченная высшим блаженством творца, так похожим на высшее блаженство любовника – ощущением власти своей фантазии над чужим умом и чувствами. Сейчас Анна Николаевна всецело принадлежала ей.
Женя осторожно зашла следом за своею патронессой.
Анна Николаевна полулежала на диване, подобрав ноги в прозрачных чулках, подложив под голову локоть – и упоенно читала. Грудь ее тяжело вздымалась, но графиня была неподвижна – только глаза двигались взад-вперед, взад-вперед, пробегая строчки. Женя не удивилась бы, если бы оказалось, что Анна Николаевна позабыла уже, каким путем к ней попала столь захватившая ее рукопись.
Тут Женя ощутила себя очень неуютно, словно находилась в доме с призраками. Ей что, ждать здесь в дверях, пока графиня прочитает весь роман? С Анны Николаевны станется.
Женя все же вышла в коридор. По этому огромному дому даже в жаркий день гуляли сквозняки, и Женя почувствовала себя еще более неуютно, потому что даже присесть было некуда. Что за люди могут жить в таких человеконенавистнических дворцах!
Тут к ней приблизился слуга, и Женя ему обрадовалась.
- Чаю? – негромко спросил лакей. Вежливо, но сухо, по-английски. Женя с улыбкой кивнула.
- Да, будьте любезны…
- Пожалуйте в гостиную. Вам подадут туда, - ответил лакей и удалился.
"Значит, Анна Николаевна все-таки позаботилась обо мне заранее", - подумала Женя, и эта мысль принесла ей некоторое облегчение – больше потому, что Анна Николаевна все же бывала здравомыслящей и гостеприимной.
Женя осторожно вошла – графиня все так же читала, полулежа на диване, только переменила позу. Женя села в давешнее кресло и выпрямилась; через некоторое время сидеть так показалось некомфортно, и Женя откинулась на спинку. Все равно тут сейчас хоть из пушек пали, графиня ничего не заметит.
"А я, однако, даровита!" - подумала Женя, покосившись на ее сиятельство.
Через минуту ей подали чай с тонким ломтиком лимона и шоколадными конфетами. Конечно же, очень дорогими. Женя раскусила одну конфету и услышала шелест страниц.
Графиня перевернула страницу. Как странно, она же только что слышала этот звук; или показалось?
Женя допила свой чай и взяла из вазочки вторую конфету, когда услышала голос Анны Николаевны.
- Нет, все было совсем не так! Что вы переврали!..
Голос графини был наполнен слезами. Женя уронила подтаявшую конфету обратно в вазочку и уставилась на Анну Николаевну, не замечая, что перепачкала пальцы шоколадом – на лице графини было страдание.
- Что было не так, ваше сиятельство? – осторожно спросила Женя.
Анна Николаевна вскочила, и Женя невольно вжалась в спинку кресла.
- Вы же знаете! – воскликнула графиня и даже ногою притопнула. – Ах, как прекрасно, как истинно все начиналось… и такой фальшивый конец!
- Мадам, - рискнула спросить Женя, хотя чувствовала, что спорить с графиней сейчас в высшей степени неблагоразумно. – Мадам, неужели вы уже дошли до конца? Роман ведь довольно длинен!
- Вначале, пока вы писали правду, я читала подряд, - сердито ответила сумасшедшая Анна Николаевна. – А потом я заглянула в конец и увидела эту ложь. Как вы могли! Ведь это не Полина умерла от чахотки, а Антиох умер на дуэли, а потом силою своей любви зазвал Полину к себе!..
И тут Женя догадалась, что графиня подразумевает, и ощутила страх. Пот выступил у нее между лопатками.
- Мадам, вы хотите сказать, что Полина и Антиох – это я и Василий? – шепотом спросила она.
Графиня пожала плечами.
- А разве вы сами не знаете? Да как вы можете не знать! – воскликнула она, сердясь. – Просто вы зачем-то меня запутали.
И вдруг Анна Николаевна заулыбалась, подбежала к Жене и схватила ее за руку. Стиснув эту руку, она проговорила:
- Евгения Романовна, вы гений. Вы гений! Прошу вас: перепишите концовку, изложите все так, как было на самом деле!..
Женя кивнула, опасаясь спорить с припадочной.
Анна Николаевна звонко поцеловала ее, а потом прошептала:
- Я не теряла времени. Помните: я обещала вас обрадовать? Так вот, через неделю я даю большой прием, на котором соберутся наши братья и сестры, то есть значительные люди, разделяющие наши верования… А в эту неделю вы перепишете окончание романа. Не правда ли, как я ловко все устроила?
Глава 58
Женя смотрела на торжествующую графиню снизу вверх, и язык и все тело отказывались ей повиноваться.
Неужели Анна Николаевна задумала убить ее? Она вообразила себя десницей божией? А почему бы и нет?
А почему бы Анне Николаевне и не быть такой десницей, даже если она сама горделиво в этом убеждена?
"Я начинаю сходить с ума вместе с нею, - подумала Женя. – Кто это сказал, что мы собираем вокруг себя людей, подобных нам самим?"
- Анна Николаевна, почему вы думаете, что я перепишу окончание согласно вашей воле? – спросила Женя.
Графиня терпеливо вздохнула, точно уговаривая ребенка.
- Не моей воле, cherie, а господней воле, - с улыбкой проговорила Анна Николаевна. – Ведь вы знаете, что все было совсем не так. Вот теперь вы и исполните свой долг. А я…
Она задумалась, прихватив пальчик коралловыми губками.
- Да, сегодня мы с вами поедем в магазин, где я сама подберу для вас туалет! – воскликнула графиня, точно отвечая вслух своему внутреннему решению. – Вот видите, Евгения Романовна, как я стараюсь для вас, - кокетливо прибавила она. – А вы не хотите сделать мне даже маленькой уступки!
Анна Николаевна приравнивала коренное изменение творческого решения ее романа к выбору готового платья. У Жени на языке трепетали всевозможные едкие слова, но она промолчала. Анна Николаевна ничего не поймет – как, впрочем, и большинство людей, не являющихся писателями.
- Сейчас я велю заложить экипаж, - бодро произнесла Анна Николаевна. – И к вечеру превращу вас из лягушки в принцессу!
Женя дернулась, кровь бросилась ей в лицо. Но Анна Николаевна даже не заметила, что оскорбила ее. Графиню просто переполняло умиление от собственного великодушия, от грандиозности собственного замысла. Она захлопала в ладоши и выбежала из гостиной, отдавать распоряжения.
Жене ужасно захотелось бежать сломя голову из этого дома умалишенных. Она ведь чувствовала нешуточную угрозу, исходившую от графини: такая и в самом деле способна была умертвить человека в угоду своей idee fixe*. Но Женя почему-то осталась.
Она задумалась надолго – вернее, просто сидела без всяких мыслей, охваченная тем же чувством фатализма, которое испытывала перед дуэлью Василия и графа. Потом Женя посмотрела на вазочку с конфетами и машинально протянула к ней руку.
Женя успела только съесть свою вторую конфету и вытереть руки салфеткой, когда Анна Николаевна вбежала обратно: раздушенная, разодетая, сверкающая драгоценностями.
- Вперед! – воскликнула она. – Не будемте терять ни минуты, ни минуты!..
Графиня схватила Женю за руку и с восторженным смехом вытащила за собою в коридор.
Жене удалось отбиться от Анны Николаевны только в четвертом часу. Она уныло ехала домой на извозчике, придерживая руками свои пакеты, и думала, что скажет Игорь, когда увидит ее. Нет, тогда она, наверное, сразу умрет со стыда, не дожидаясь, пока он ей что-нибудь скажет…
Но ей необыкновенно повезло – Игоря не было. Женя, точно вор, протащила в спальню свои покупки и спрятала их, не прибегая к помощи Фроси. Конечно, Фрося уже осуждала ее, и с каждым разом все больше – но пока горничная молчит, это все равно. Женя начала уже думать, как Анна Николаевна.
Чем все это кончится?
Женя хотела достать из сумочки возвращенный ей роман, но потом вспомнила, что роман до завтра остался у графини. Утром в среду ей привезут его, как обещала Анна Николаевна, и у нее будет достаточно времени, чтобы переделать "Предвечное блаженство" в угоду своей патронессе…
Женя присела на корточки и открыла коробку, которую оставила снаружи – самую большую коробку. В ней лежало платье редкой красоты… многие бы сказали, что на редкость вульгарное. Бордовый шелк и алый тюль, алое же кружево.
"Я хочу, чтобы вы сверкали! - сказала графиня, когда Женя попыталась возражать против такого наряда. – Вы должны сверкать на балу, как кровь вашего сердца, как ваш роман!"
"Хоть бы меня кто-нибудь остановил", - подумала Женя.
Но она надеялась тщетно.
На другой день, в одиннадцать, ей привезли роман – опять не почтой переслали, а с нарочным. К роману графиня приложила письмо, оставленное между страниц тетради. Его можно было бы назвать рецензией.
Все это так забавно, просто умора, мрачно думала Женя, сознавая иронию ситуации. Просто лопнуть со смеху можно! С кем она, и чем занимается, что ворошит!..
Она взяла листок, исписанный тонким красивым почерком – ровные мелкие строчки время от времени выбрасывали крупные завитушки то вверх, то вниз, точно отражая взрывы темперамента писавшей.
"Chere et excellente amie,
c’est votre histoire, c’est le fond de votre coeur.* Это лучше всего, что я читала в своей жизни".
Женя скептически хмыкнула. Ей опять стало стыдно.
"Ваш язык бесподобен, я как будто сама побывала в усадьбе Адашевых семьдесят лет назад. Вы точно Полина, вы знаете это?"
Женя покачала головой, приложив руку ко лбу. Великая ошибка неискушенных читателей – видеть в герое автора, особенно когда читателям этого хочется. Ведь читатель досочиняет за автора многое, сообразуясь со своим жизненным опытом и фантазией.
"Я была несколько удивлена тем, как глубоко вы погрузились в сокровенную жизнь женщины. Но вы правы, правы: женщина не может более молчать о себе, мы должны явить миру мужчин свою природу. Вы тонкий психолог, Eugenie! Сколь многого слепцы-мужчины, тиранически захватившие власть в литературе, не знают о нас! И как хорошо у вас вышло подражание старым писателям: о новом вы пишете старинным языком, quelle idee delicieuse*!
Только не пренебрегите моим дружеским советом: перепишите концовку. Я буду так вам благодарна! Знаете ли, что у меня на балу будет господин Букин, владелец "Пегаса"? Я его пригласила нарочно для вас. Там мы сможем столковаться.
Ваша А.Б.
PS Как верно вы назвали себя Авророй!"
Женя опустила письмо уже совсем с другим чувством – чувством солидарности. Она улыбалась, не замечая этого.
Кем бы ни была графиня, как бы ни была низка и развращена, она была ее сестра, ее союзница.
Женя убрала письмо графини в тот же ящик секретов, где держала памятки, оставшиеся от Василия. Потом взяла свою тетрадь и пошла с нею к столу. Анна Николаевна была права: она все знала, она высказала вслух то, что боялась признать сама Женя. Жене следовало завершить земные пути своих героев так, как они должны были завершиться.
Через два дня ей пришла записка, состоявшая из двух слов:
"Как дела?"
"Дело движется к концу", - ответила Женя, и подписалась:
"Аврора".
Эта игра уже затягивала ее. А графиню, вполне возможно, только забавляла.
"Приходите в Александровский сад* в воскресенье в одиннадцать утра, и приносите роман. Я ожидаю, что он будет окончен. Не подведите меня!"
В саду Женя опять застала графиню одну – хотя неподалеку ее могли ждать слуги или помощники. С этими высокими господами никогда нельзя было быть ни в чем уверенным.
- Давайте, - потребовала Анна Николаевна вместо приветствия, протягивая ладошку. – Я уже извелась от нетерпения!
Женя подала ей рукопись, и графиня тотчас же села на скамейку и погрузилась в чтение. Она быстро пролистала роман почти до конца, потом, тихо сказав: "ага", затихла, прикованная к окончанию истории любви, которого добилась от своей протеже почти что силой.
Графиня в этот раз читала долго – так, что Женя едва могла совладать с разыгравшимися нервами. Но наконец ее терпение было вознаграждено. Анна Николаевна закрыла тетрадь и взглянула на писательницу со слезами на глазах.
- Именно так, как и должно было быть!
Она негромко зааплодировала, потом встала и торжественно заключила свою компаньонку в объятия.
- Погодите же, я увенчаю вас лаврами! – прошептала Анна Николаевна, улыбаясь сквозь слезы.
"Не сомневаюсь", - мрачно подумала Женя.
Но она заставила себя улыбнуться и поблагодарить графиню. Та кивнула.
- Нет, это я должна вас благодарить! Вы подарили мне столько мгновений счастья! А сейчас пойдемте, отпразднуем это событие в каком-нибудь ресторане! Я хочу угостить вас шампанским, - проговорила Анна Николаевна.
"У меня от шампанского голова болит", - подумала Женя. От нелепости таких мыслей она улыбнулась. Графиня рассмеялась в ответ.
- Ну вот и развеселились, а то мне даже показалось, что вы не рады!
Она дружески пожала Жене локоть, потом взяла ее под руку.
- Сегодня только репетиция настоящего торжества, а в этот вторник вас будут чествовать как следует, - сказала графиня, сияя предвкушением праздника, как бриллиантами.
* Идея-фикс (фр.)
* Дорогой друг, это ваша история, тайна вашей души. (фр.)
* Какая очаровательная идея (фр.)
* Ничего общего с реальным Александровским садом в Москве это вымышленное место не имеет: в моем романе сад также назван в честь царя Александра I, поскольку такие наименования нередко повторяются.
Женя смотрела на торжествующую графиню снизу вверх, и язык и все тело отказывались ей повиноваться.
Неужели Анна Николаевна задумала убить ее? Она вообразила себя десницей божией? А почему бы и нет?
А почему бы Анне Николаевне и не быть такой десницей, даже если она сама горделиво в этом убеждена?
"Я начинаю сходить с ума вместе с нею, - подумала Женя. – Кто это сказал, что мы собираем вокруг себя людей, подобных нам самим?"
- Анна Николаевна, почему вы думаете, что я перепишу окончание согласно вашей воле? – спросила Женя.
Графиня терпеливо вздохнула, точно уговаривая ребенка.
- Не моей воле, cherie, а господней воле, - с улыбкой проговорила Анна Николаевна. – Ведь вы знаете, что все было совсем не так. Вот теперь вы и исполните свой долг. А я…
Она задумалась, прихватив пальчик коралловыми губками.
- Да, сегодня мы с вами поедем в магазин, где я сама подберу для вас туалет! – воскликнула графиня, точно отвечая вслух своему внутреннему решению. – Вот видите, Евгения Романовна, как я стараюсь для вас, - кокетливо прибавила она. – А вы не хотите сделать мне даже маленькой уступки!
Анна Николаевна приравнивала коренное изменение творческого решения ее романа к выбору готового платья. У Жени на языке трепетали всевозможные едкие слова, но она промолчала. Анна Николаевна ничего не поймет – как, впрочем, и большинство людей, не являющихся писателями.
- Сейчас я велю заложить экипаж, - бодро произнесла Анна Николаевна. – И к вечеру превращу вас из лягушки в принцессу!
Женя дернулась, кровь бросилась ей в лицо. Но Анна Николаевна даже не заметила, что оскорбила ее. Графиню просто переполняло умиление от собственного великодушия, от грандиозности собственного замысла. Она захлопала в ладоши и выбежала из гостиной, отдавать распоряжения.
Жене ужасно захотелось бежать сломя голову из этого дома умалишенных. Она ведь чувствовала нешуточную угрозу, исходившую от графини: такая и в самом деле способна была умертвить человека в угоду своей idee fixe*. Но Женя почему-то осталась.
Она задумалась надолго – вернее, просто сидела без всяких мыслей, охваченная тем же чувством фатализма, которое испытывала перед дуэлью Василия и графа. Потом Женя посмотрела на вазочку с конфетами и машинально протянула к ней руку.
Женя успела только съесть свою вторую конфету и вытереть руки салфеткой, когда Анна Николаевна вбежала обратно: раздушенная, разодетая, сверкающая драгоценностями.
- Вперед! – воскликнула она. – Не будемте терять ни минуты, ни минуты!..
Графиня схватила Женю за руку и с восторженным смехом вытащила за собою в коридор.
Жене удалось отбиться от Анны Николаевны только в четвертом часу. Она уныло ехала домой на извозчике, придерживая руками свои пакеты, и думала, что скажет Игорь, когда увидит ее. Нет, тогда она, наверное, сразу умрет со стыда, не дожидаясь, пока он ей что-нибудь скажет…
Но ей необыкновенно повезло – Игоря не было. Женя, точно вор, протащила в спальню свои покупки и спрятала их, не прибегая к помощи Фроси. Конечно, Фрося уже осуждала ее, и с каждым разом все больше – но пока горничная молчит, это все равно. Женя начала уже думать, как Анна Николаевна.
Чем все это кончится?
Женя хотела достать из сумочки возвращенный ей роман, но потом вспомнила, что роман до завтра остался у графини. Утром в среду ей привезут его, как обещала Анна Николаевна, и у нее будет достаточно времени, чтобы переделать "Предвечное блаженство" в угоду своей патронессе…
Женя присела на корточки и открыла коробку, которую оставила снаружи – самую большую коробку. В ней лежало платье редкой красоты… многие бы сказали, что на редкость вульгарное. Бордовый шелк и алый тюль, алое же кружево.
"Я хочу, чтобы вы сверкали! - сказала графиня, когда Женя попыталась возражать против такого наряда. – Вы должны сверкать на балу, как кровь вашего сердца, как ваш роман!"
"Хоть бы меня кто-нибудь остановил", - подумала Женя.
Но она надеялась тщетно.
На другой день, в одиннадцать, ей привезли роман – опять не почтой переслали, а с нарочным. К роману графиня приложила письмо, оставленное между страниц тетради. Его можно было бы назвать рецензией.
Все это так забавно, просто умора, мрачно думала Женя, сознавая иронию ситуации. Просто лопнуть со смеху можно! С кем она, и чем занимается, что ворошит!..
Она взяла листок, исписанный тонким красивым почерком – ровные мелкие строчки время от времени выбрасывали крупные завитушки то вверх, то вниз, точно отражая взрывы темперамента писавшей.
"Chere et excellente amie,
c’est votre histoire, c’est le fond de votre coeur.* Это лучше всего, что я читала в своей жизни".
Женя скептически хмыкнула. Ей опять стало стыдно.
"Ваш язык бесподобен, я как будто сама побывала в усадьбе Адашевых семьдесят лет назад. Вы точно Полина, вы знаете это?"
Женя покачала головой, приложив руку ко лбу. Великая ошибка неискушенных читателей – видеть в герое автора, особенно когда читателям этого хочется. Ведь читатель досочиняет за автора многое, сообразуясь со своим жизненным опытом и фантазией.
"Я была несколько удивлена тем, как глубоко вы погрузились в сокровенную жизнь женщины. Но вы правы, правы: женщина не может более молчать о себе, мы должны явить миру мужчин свою природу. Вы тонкий психолог, Eugenie! Сколь многого слепцы-мужчины, тиранически захватившие власть в литературе, не знают о нас! И как хорошо у вас вышло подражание старым писателям: о новом вы пишете старинным языком, quelle idee delicieuse*!
Только не пренебрегите моим дружеским советом: перепишите концовку. Я буду так вам благодарна! Знаете ли, что у меня на балу будет господин Букин, владелец "Пегаса"? Я его пригласила нарочно для вас. Там мы сможем столковаться.
Ваша А.Б.
PS Как верно вы назвали себя Авророй!"
Женя опустила письмо уже совсем с другим чувством – чувством солидарности. Она улыбалась, не замечая этого.
Кем бы ни была графиня, как бы ни была низка и развращена, она была ее сестра, ее союзница.
Женя убрала письмо графини в тот же ящик секретов, где держала памятки, оставшиеся от Василия. Потом взяла свою тетрадь и пошла с нею к столу. Анна Николаевна была права: она все знала, она высказала вслух то, что боялась признать сама Женя. Жене следовало завершить земные пути своих героев так, как они должны были завершиться.
Через два дня ей пришла записка, состоявшая из двух слов:
"Как дела?"
"Дело движется к концу", - ответила Женя, и подписалась:
"Аврора".
Эта игра уже затягивала ее. А графиню, вполне возможно, только забавляла.
"Приходите в Александровский сад* в воскресенье в одиннадцать утра, и приносите роман. Я ожидаю, что он будет окончен. Не подведите меня!"
В саду Женя опять застала графиню одну – хотя неподалеку ее могли ждать слуги или помощники. С этими высокими господами никогда нельзя было быть ни в чем уверенным.
- Давайте, - потребовала Анна Николаевна вместо приветствия, протягивая ладошку. – Я уже извелась от нетерпения!
Женя подала ей рукопись, и графиня тотчас же села на скамейку и погрузилась в чтение. Она быстро пролистала роман почти до конца, потом, тихо сказав: "ага", затихла, прикованная к окончанию истории любви, которого добилась от своей протеже почти что силой.
Графиня в этот раз читала долго – так, что Женя едва могла совладать с разыгравшимися нервами. Но наконец ее терпение было вознаграждено. Анна Николаевна закрыла тетрадь и взглянула на писательницу со слезами на глазах.
- Именно так, как и должно было быть!
Она негромко зааплодировала, потом встала и торжественно заключила свою компаньонку в объятия.
- Погодите же, я увенчаю вас лаврами! – прошептала Анна Николаевна, улыбаясь сквозь слезы.
"Не сомневаюсь", - мрачно подумала Женя.
Но она заставила себя улыбнуться и поблагодарить графиню. Та кивнула.
- Нет, это я должна вас благодарить! Вы подарили мне столько мгновений счастья! А сейчас пойдемте, отпразднуем это событие в каком-нибудь ресторане! Я хочу угостить вас шампанским, - проговорила Анна Николаевна.
"У меня от шампанского голова болит", - подумала Женя. От нелепости таких мыслей она улыбнулась. Графиня рассмеялась в ответ.
- Ну вот и развеселились, а то мне даже показалось, что вы не рады!
Она дружески пожала Жене локоть, потом взяла ее под руку.
- Сегодня только репетиция настоящего торжества, а в этот вторник вас будут чествовать как следует, - сказала графиня, сияя предвкушением праздника, как бриллиантами.
* Идея-фикс (фр.)
* Дорогой друг, это ваша история, тайна вашей души. (фр.)
* Какая очаровательная идея (фр.)
* Ничего общего с реальным Александровским садом в Москве это вымышленное место не имеет: в моем романе сад также назван в честь царя Александра I, поскольку такие наименования нередко повторяются.
Глава 59
Графине удалось влить в нее только полбокала шампанского – когда Анна Николаевна не видела, Женя только пригубляла свое вино. Однако пышный кусок ананасового торта, заказанный графиней в качестве закуски, она съела весь. Ей не только становилось плохо от спиртного, она еще и очень боялась захмелеть рядом с этим существом - от графини Шуваловой можно было ожидать чего угодно и когда угодно.
После этого небольшого сабантуя графиня стала с увлечением планировать день приема для Жени – так, как будто та жила одна и независимо. Впрочем, ее обстоятельства Анну Николаевну не интересовали.
- Прием начнется в семь, - возбужденно говорила она. – Значит, у моего парикмахера вам нужно быть не позднее пяти, а не позднее четырех – у моей маникюрши…
"Это, пожалуй, я смогу, - подумала Женя. – А вот дальше как?"
- Лучше всего приезжайте-ка ко мне к трем часам дня, - сказала графиня, быстро все обмозговав. Она улыбнулась, оглядывая Женю с видом Пигмалиона, хотя та вовсе не собиралась быть графининой Галатеей.
Евгения Прозорова была выше того, чтобы ее переделывали по образцам, сидящим в голове у этой дамы!
И, однако же, ей приходилось соглашаться – хотя Женя не видела, какие большие изменения в ней можно произвести, даже с помощью графининых мастеров. Она все равно никогда не будет такой красавицей и светской дамой. И слава богу. Женя больше всего на свете хотела быть собой.
Сколько ей еще удастся пробыть собой?
Она вернулась домой, по дороге купив себе две пары чулок, под предлогом приобретения которых и отлучилась к графине. Женя попыталась подсчитать, сколько прошло времени и не слишком ли это большой срок для посещения магазина… срок получался великоватый, час с лишним.
"Скажу, что не могла найти белья подходящего размера".
Женя вошла в дом, опустив голову. Игорь сейчас был у себя в кабинете. Женя попыталась незаметно проскользнуть мимо него, но тут дверь кабинета плавно приоткрылась.
- Заходи, - произнес ее муж.
Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Игорь пропустил ее в комнату и захлопнул дверь.
- Садись, - сказал он. – Нам нужно поговорить.
Женя медленно опустилась на стул.
- В чем дело, дорогой? – спросила она, улыбаясь.
Он сел на стул напротив нее.
- Женя, меня не покидает ощущение, что ты мне постоянно лжешь, - проговорил Игорь. Он сейчас выглядел старше своих лет… и Женина ложь как будто отпечаталась на его лице, тенями и ранними морщинками. Ничто на свете не исчезает бесследно.
Ее муж был слишком благороден, чтобы, по примеру плебеев и самых больших тузов*, устроить жене скандал, криком и насилием доказывая свою власть. И сейчас Игорь просто смотрел на нее, ожидая, что она скажет, что объяснит ему.
- Игорь, я…
Ну вот, все и кончилось! Можно больше никуда не ходить!
- Я тебе не лгу, - с тяжелым вздохом сказала Женя. – Я не понимаю, с чего ты так решил.
Он покачал головою.
- Я тебе не верю.
Женя быстро моргнула.
- Ты решил, что я… что у меня?...
В глазах ее отразился такой ужас, что Игорь изменился в лице.
- Нет, Женечка, я знаю, что ты мне верна, - быстро проговорил он, теперь боясь за душевное равновесие жены. – Но у меня такое ощущение, что ты постоянно скрываешь от меня что-то, что очень важно для тебя и представляет для тебя угрозу. Я боюсь за тебя.
Женя встала и, подойдя к мужу, села к нему на колени, обвив руками его шею и уткнувшись лицом ему в плечо.
- Давай сегодня пойдем куда-нибудь вместе, - прошептала она. – Мы стали совсем чужими друг другу.
Он погладил ее по спине.
- Нет, я не хочу так думать. У нас просто… произошло взаимное недопонимание, случающееся между всеми людьми. Но я знаю, что мы сможем разрешить все наши трудности.
Женя сжала зубы, зная, что должна удержаться от слез и признаний, хотя это было очень трудно.
- Хочешь, пойдем покатаемся верхом? – предложил Игорь. – Ты ведь, кажется, полюбила этот вид спорта?
Женя посмотрела на него и расхохоталась так, что слезы раскаяния наконец навернулись на глаза.
- С удовольствием… С большим удовольствием!
К вечеру они полностью помирились. Женя сейчас благословляла мужскую нелюбовь к длительным объяснениям – как и мужскую неспособность вполне понимать женщин, даже у умнейших представителей сильного пола.
- Игорь, - непринужденно сказала она мужу вечером, когда они уже собирались ложиться спать. – Во вторник мама празднует день рождения, и меня пригласили к ней к пяти. Ты пойдешь со мной?
Это был опасный момент – хотя на самом деле не очень опасный. Игорь не ненавидел свою тещу, он вообще был достаточно снисходительно-почтителен ко всем женщинам, чтобы не одаривать их полноценной ненавистью – но старался избегать общества Серафимы Афанасьевны, насколько возможно.
- Меня же не приглашали, насколько я понимаю, - проговорил Игорь. Он улыбнулся. – Я не хочу портить твоей матери праздник.
Женя кокетливо-сердито засмеялась.
- Что ты такое болтаешь!
Он засмеялся тоже. Как хорошо, что мужчины плохо запоминают даты, думала Женя, глядя на мужа.
Теперь в этот обман ловко укладывались и посещение маникюрши и парикмахера. Значит, она и перед Фросей отоврется.
Фросю Женя, как и Игоря, предупредила заранее, в понедельник. Фрося посмотрела на барыню с неодобрением. В последние дни из ее обращения с госпожой исчезли простота и приветливость: как будто Фрося была вынуждена жить рядом с морально нечистоплотным человеком, которого ей приходится терпеть как хозяина… хуже – как хозяйку.
Когда морально нечистоплотной становится хозяйка, рушится весь дом.
Но теперь уже ничего не имело значения, кроме события, предстоявшего Жене. Во вторник она встала довольно поздно, чтобы вечером иметь свежий вид. Да и неизвестно, насколько затянется бал у ее сиятельства. Женя слышала, что такие вечера у богачей продолжаются далеко за полночь.
Женя приняла ванну, вымыла и высушила волосы и, надев бальное платье, заколола волосы в простую прическу. Сейчас она даже радовалась, что Анна Николаевна предложила ей услуги своего парикмахера. Разве можно появляться на гранд-приеме в доме графини Шуваловой с прической, сделанной горничной Фросей!
Да Женя сейчас и не хотела просить Фросю о помощи.
Она покинула дом, взяв с собой несколько необходимых дамских мелочей – и самое главное: роман. Ее, по обыкновению графини, уже ждал экипаж. Анна Николаевна вела свою игру… или пьесу, развязки которой Женя не знала. Как и жанра этой пьесы.
Но ей меньше всего хотелось бы выступить в главной роли в драме.
"Ну уж нет, Анна Николаевна".
Женя села в экипаж – сегодня в настоящую карету, как в первый, торжественный раз – и карета покатила. Женя представила себя со стороны, и что-то сжалось в груди.
Дама в черном экипаже, в красном – "как кровь ее сердца", как бездумно уронила Анна Николаевна, которой только хотелось покрасоваться перед самой собою. "Mon ame a son secret, ma vie a son mystere, Un amour eternel en un moment conçu…"*
Когда Женя вышла из кареты, в ушах у нее все еще звучали эти строчки.
Она направилась к дому, все еще выглядевшему мирно и буднично в свете августовского дня. Хотя такой дом никогда не выглядел буднично, разве что для людей, лишенных "художественного смысла".
"Дурак был Базаров, как можно лишать себя понятия красоты? Это все равно что обкарнать себя, отрезав лучшую свою часть".
Женю пропустили в пустую переднюю, и к ней сразу же вышла Анна Николаевна. Графиня тепло обняла свою приятельницу. Она выглядела приветливой и спокойной, только синие глаза мерцали странным блеском.
- Ну вот и вы, моя дорогая. Я тоже еще не готовилась, займемся туалетом вместе.
* Туз - вельможа, знатный и богатый человек.
* Начало знаменитого сонета французского поэта Алексиса-Феликса Арвера (1806-1850), "Un secret":
"Моя душа скрывает тайну, и моя жизнь скрывает тайну: это вечная любовь, что я постиг в один миг…"
Графине удалось влить в нее только полбокала шампанского – когда Анна Николаевна не видела, Женя только пригубляла свое вино. Однако пышный кусок ананасового торта, заказанный графиней в качестве закуски, она съела весь. Ей не только становилось плохо от спиртного, она еще и очень боялась захмелеть рядом с этим существом - от графини Шуваловой можно было ожидать чего угодно и когда угодно.
После этого небольшого сабантуя графиня стала с увлечением планировать день приема для Жени – так, как будто та жила одна и независимо. Впрочем, ее обстоятельства Анну Николаевну не интересовали.
- Прием начнется в семь, - возбужденно говорила она. – Значит, у моего парикмахера вам нужно быть не позднее пяти, а не позднее четырех – у моей маникюрши…
"Это, пожалуй, я смогу, - подумала Женя. – А вот дальше как?"
- Лучше всего приезжайте-ка ко мне к трем часам дня, - сказала графиня, быстро все обмозговав. Она улыбнулась, оглядывая Женю с видом Пигмалиона, хотя та вовсе не собиралась быть графининой Галатеей.
Евгения Прозорова была выше того, чтобы ее переделывали по образцам, сидящим в голове у этой дамы!
И, однако же, ей приходилось соглашаться – хотя Женя не видела, какие большие изменения в ней можно произвести, даже с помощью графининых мастеров. Она все равно никогда не будет такой красавицей и светской дамой. И слава богу. Женя больше всего на свете хотела быть собой.
Сколько ей еще удастся пробыть собой?
Она вернулась домой, по дороге купив себе две пары чулок, под предлогом приобретения которых и отлучилась к графине. Женя попыталась подсчитать, сколько прошло времени и не слишком ли это большой срок для посещения магазина… срок получался великоватый, час с лишним.
"Скажу, что не могла найти белья подходящего размера".
Женя вошла в дом, опустив голову. Игорь сейчас был у себя в кабинете. Женя попыталась незаметно проскользнуть мимо него, но тут дверь кабинета плавно приоткрылась.
- Заходи, - произнес ее муж.
Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Игорь пропустил ее в комнату и захлопнул дверь.
- Садись, - сказал он. – Нам нужно поговорить.
Женя медленно опустилась на стул.
- В чем дело, дорогой? – спросила она, улыбаясь.
Он сел на стул напротив нее.
- Женя, меня не покидает ощущение, что ты мне постоянно лжешь, - проговорил Игорь. Он сейчас выглядел старше своих лет… и Женина ложь как будто отпечаталась на его лице, тенями и ранними морщинками. Ничто на свете не исчезает бесследно.
Ее муж был слишком благороден, чтобы, по примеру плебеев и самых больших тузов*, устроить жене скандал, криком и насилием доказывая свою власть. И сейчас Игорь просто смотрел на нее, ожидая, что она скажет, что объяснит ему.
- Игорь, я…
Ну вот, все и кончилось! Можно больше никуда не ходить!
- Я тебе не лгу, - с тяжелым вздохом сказала Женя. – Я не понимаю, с чего ты так решил.
Он покачал головою.
- Я тебе не верю.
Женя быстро моргнула.
- Ты решил, что я… что у меня?...
В глазах ее отразился такой ужас, что Игорь изменился в лице.
- Нет, Женечка, я знаю, что ты мне верна, - быстро проговорил он, теперь боясь за душевное равновесие жены. – Но у меня такое ощущение, что ты постоянно скрываешь от меня что-то, что очень важно для тебя и представляет для тебя угрозу. Я боюсь за тебя.
Женя встала и, подойдя к мужу, села к нему на колени, обвив руками его шею и уткнувшись лицом ему в плечо.
- Давай сегодня пойдем куда-нибудь вместе, - прошептала она. – Мы стали совсем чужими друг другу.
Он погладил ее по спине.
- Нет, я не хочу так думать. У нас просто… произошло взаимное недопонимание, случающееся между всеми людьми. Но я знаю, что мы сможем разрешить все наши трудности.
Женя сжала зубы, зная, что должна удержаться от слез и признаний, хотя это было очень трудно.
- Хочешь, пойдем покатаемся верхом? – предложил Игорь. – Ты ведь, кажется, полюбила этот вид спорта?
Женя посмотрела на него и расхохоталась так, что слезы раскаяния наконец навернулись на глаза.
- С удовольствием… С большим удовольствием!
К вечеру они полностью помирились. Женя сейчас благословляла мужскую нелюбовь к длительным объяснениям – как и мужскую неспособность вполне понимать женщин, даже у умнейших представителей сильного пола.
- Игорь, - непринужденно сказала она мужу вечером, когда они уже собирались ложиться спать. – Во вторник мама празднует день рождения, и меня пригласили к ней к пяти. Ты пойдешь со мной?
Это был опасный момент – хотя на самом деле не очень опасный. Игорь не ненавидел свою тещу, он вообще был достаточно снисходительно-почтителен ко всем женщинам, чтобы не одаривать их полноценной ненавистью – но старался избегать общества Серафимы Афанасьевны, насколько возможно.
- Меня же не приглашали, насколько я понимаю, - проговорил Игорь. Он улыбнулся. – Я не хочу портить твоей матери праздник.
Женя кокетливо-сердито засмеялась.
- Что ты такое болтаешь!
Он засмеялся тоже. Как хорошо, что мужчины плохо запоминают даты, думала Женя, глядя на мужа.
Теперь в этот обман ловко укладывались и посещение маникюрши и парикмахера. Значит, она и перед Фросей отоврется.
Фросю Женя, как и Игоря, предупредила заранее, в понедельник. Фрося посмотрела на барыню с неодобрением. В последние дни из ее обращения с госпожой исчезли простота и приветливость: как будто Фрося была вынуждена жить рядом с морально нечистоплотным человеком, которого ей приходится терпеть как хозяина… хуже – как хозяйку.
Когда морально нечистоплотной становится хозяйка, рушится весь дом.
Но теперь уже ничего не имело значения, кроме события, предстоявшего Жене. Во вторник она встала довольно поздно, чтобы вечером иметь свежий вид. Да и неизвестно, насколько затянется бал у ее сиятельства. Женя слышала, что такие вечера у богачей продолжаются далеко за полночь.
Женя приняла ванну, вымыла и высушила волосы и, надев бальное платье, заколола волосы в простую прическу. Сейчас она даже радовалась, что Анна Николаевна предложила ей услуги своего парикмахера. Разве можно появляться на гранд-приеме в доме графини Шуваловой с прической, сделанной горничной Фросей!
Да Женя сейчас и не хотела просить Фросю о помощи.
Она покинула дом, взяв с собой несколько необходимых дамских мелочей – и самое главное: роман. Ее, по обыкновению графини, уже ждал экипаж. Анна Николаевна вела свою игру… или пьесу, развязки которой Женя не знала. Как и жанра этой пьесы.
Но ей меньше всего хотелось бы выступить в главной роли в драме.
"Ну уж нет, Анна Николаевна".
Женя села в экипаж – сегодня в настоящую карету, как в первый, торжественный раз – и карета покатила. Женя представила себя со стороны, и что-то сжалось в груди.
Дама в черном экипаже, в красном – "как кровь ее сердца", как бездумно уронила Анна Николаевна, которой только хотелось покрасоваться перед самой собою. "Mon ame a son secret, ma vie a son mystere, Un amour eternel en un moment conçu…"*
Когда Женя вышла из кареты, в ушах у нее все еще звучали эти строчки.
Она направилась к дому, все еще выглядевшему мирно и буднично в свете августовского дня. Хотя такой дом никогда не выглядел буднично, разве что для людей, лишенных "художественного смысла".
"Дурак был Базаров, как можно лишать себя понятия красоты? Это все равно что обкарнать себя, отрезав лучшую свою часть".
Женю пропустили в пустую переднюю, и к ней сразу же вышла Анна Николаевна. Графиня тепло обняла свою приятельницу. Она выглядела приветливой и спокойной, только синие глаза мерцали странным блеском.
- Ну вот и вы, моя дорогая. Я тоже еще не готовилась, займемся туалетом вместе.
* Туз - вельможа, знатный и богатый человек.
* Начало знаменитого сонета французского поэта Алексиса-Феликса Арвера (1806-1850), "Un secret":
"Моя душа скрывает тайну, и моя жизнь скрывает тайну: это вечная любовь, что я постиг в один миг…"
