Глава 1
Он был избранным.
Менес понял это раньше, чем научился говорить. Его взгляд начало притягивать сияние машин бога раньше, чем он понял их мощь; его начал радовать блеск золотых украшений раньше, чем он смог дать им название. И раньше, чем Менес научился мыслить, он понял, что все это – его по праву рождения. Потому что он был сыном воина Ра, великого военачальника Сит-Ра, огромного человека с головой шакала, который наводил страх на чернь. Что это такое – "чернь" - Менес понимал и без объяснений.
Эти люди были черные и вонючие, и они падали лицом в грязь при появлении тех, кто был подобен его отцу.
Страшных и красивых воинов бога, самых лучших людей на свете.
О том, кто такой бог, Менес тоже узнал очень рано.
Бог жил в золотом дворце очень далеко и очень высоко над ним, Менесом, но видел и слышал все, что он делает. Так Менесу растолковала кормилица, так говорили все взрослые. Бог давал им вкусную пищу, красивые одежды и грозное оружие, которого так боялась чернь. Бог давал им здоровье и силу. Это великий Ра каждый день согревал их своими лучами, выплывая утром на небо в своей барке. Ра следовало любить и чтить всею душой, и маленький Менес любил и чтил его всею душой, еще не видя.
Однажды Менесу издали удалось посмотреть на выход бога – в большой праздник солнца Ра явился из своего дворца навстречу людям. Менеса не пускали ближе, потому что он был совсем мал, и ликующая толпа могла попросту задавить его. Менеса поднял на плечи брат его отца, и Менес увидел, как из дворца появилось что-то прекрасное, что-то золотое, в окружении развевающихся алых и голубых знамен: и все люди полегли перед этой красотой, как пшеничные колосья. Дядя Менеса и мать, хотя и стояли совсем далеко, тоже опустились на колени. Менеса спустили на землю – и тогда, детски неуклюже и старательно, преклонился перед Ра и он…
Стоя на коленках, уткнувшись лбом в горячую землю, Менес чувствовал, как по телу растекается "божественная благодать". Взрослые раньше говорили ему эти слова, и теперь он понял, что это: тепло, наполняющее грудь, и золотой свет, наполняющий глаза, тепло и свет, от которых хочется смеяться.
И Менес знал, что его ждет еще большее счастье. Когда он вырастет – о, поскорее бы! – он тоже станет воином бога. Он будет носить копье, поражающее врагов Ра издали, и летать на вимане. Чернь будет бояться его, как боится отца, а избранники великого бога будут его любить, как любят отца. У него будет красивая и добрая жена, такая, как мама. И он сможет видеть Ра близко, каждый день, хотя поверить в это сейчас было почти невозможно.
И однажды случилось то, чего Менес так ждал – но что, казалось, никогда не наступит.
Мальчик играл перед домом, кидая камешки в круги, начерченные на черной земле. Каждый раз, бросая камень, он представлял, что мечет его во врага Ра, и, попадая, издавал ликующий возглас.
- Вот твое лицо! Я разбил его! – крикнул Менес с восторженным смехом, угодив в самую середину очередной ненавистной круглой "морды". Он кидал метко. Почти все камешки лежали внутри кругов.
- Менес, шери-ра*! – позвал его из дома мягкий женский голос.
- Мама?..
Мальчишка не сразу вспомнил себя, увлекшись замечательной игрой - потом спохватился и вскочил, сбивая со смуглых коленок пыль. Одну коленку он рассадил, едва заметив это. Но теперь мама будет огорчаться.
Менес со всех ног помчался на зов матери. Должно быть, пора ужинать или молиться, а он забыл!
Стоявшая на пороге мать подхватила его в объятия, целуя и журя:
- Ну что за шалун! Что за нога у тебя? Как ты завтра покажешь ее великому Ра?
- К-кому?..
Менес отпрянул от матери, в первый миг ужасно испугавшись. Может, он ослышался? Что матушка сейчас сказала?
Его мать, прекрасная Нефертари, улыбалась ему с гордостью, но в глазах ее тоже затаился испуг.
- Великому Ра, дитя, - сказала она. – Завтра тебе приказано явиться в белый дом бога, и ты начнешь служить ему. Ты уже вошел в возраст. Бог сам призвал тебя вчера.
- Сам?
Менес так и разинул рот.
Нефертари вдруг нахмурилась.
- А ну закрой рот! Ты опозоришь нас, если будешь так себя вести перед Ра! Иди-ка к кормилице, хорошенько искупайся и смажь целебной мазью свою коленку, чтобы назавтра было меньше заметно!
Она вдруг схватилась за голову, запустив пальцы в убранные под синюю повязку черные волосы, как будто в страхе.
- Великий бог, помилуй нас! Он же только неразумный мальчишка!
Менес в страхе смотрел на мать. Он никогда не слышал, чтобы она так говорила о Ра – как будто тот жестокий.
- Матушка, но ведь Ра добрый, - робко проговорил мальчик. – Ведь он не накажет меня за то, что я разбил коленку?
Нефертари точно опомнилась. Она улыбнулась сыну, словно через силу – как будто только что выказала мальчику то, чего выказывать не следовало.
- Ну конечно, Ра добрый, - проговорила мать. – Он любит детей. Но ты смотри старайся, будь хорошим слугой!
Менес горячо кивнул, так что даже шея заболела.
- Конечно, матушка!
Охваченный любовью и жалостью, он бросился матери на шею и поцеловал ее. Она, всхлипнув, крепко прижала к себе мальчика, поцеловала его запыленные черные косички.
- Это все придется распутать, - пробормотала Нефертари. – Когда только успеть!
Она выпустила сына из объятий и серьезно посмотрела в его серьезные широко поставленные черные глаза.
- Будь же хорош для нашего великого бога, дитя.
- А что я буду делать для Ра? – справившись со страхом и смущением, спросил Менес.
- Ты будешь жрецом, - после небольшой заминки ответила Нефертари. – Как все маленькие дети, которых допускают к Ра. Они служат ему самому.
Менес ахнул, охваченный холодящим восторгом. Это было похоже на приятные мурашки, которые бежали по телу, когда кормилица разбирала ему длинные косички или расчесывала волосы гребнем.
- Я смогу видеть Ра каждый день?
- Да, - вдруг отчего-то снова рассердившись, коротко ответила мать. – А теперь беги к кормилице и не болтай.
Менес кивнул и убежал в дом.
Кормилица окружила его причитаниями, от которых у Менеса сразу закружилась голова; и тогда вырвался из ее рук, топнул ногой и крикнул, что не хочет этого слушать. И кормилица, всегда умевшая его пристрожить, испуганно затихла.
Как будто перед нею был уже не Менес, а кто-то совсем другой.
Кормилица выкупала его, с каким-то даже благоговением, распустила свалявшиеся косички и вымыла ему голову. До утра волосы должны были распрямиться, чтобы гладко лежать и блестеть, как у настоящего жреца Ра.
Менесу дали теплого молока и хлеба, и он, утомленный игрой и переполненный обещаниями матери и кормилицы, почти мгновенно уснул в своей постели.
Снилось ему золотое солнце, которое улыбалось Менесу, как его отец, и чьи ласковые лучи согревали до самого сердца.
* Солнышко (др.-егип.)
Звездный демон. Фанфик по фильму "Звездные врата"
Модератор: K.H.Hynta
Глава 2
Утром его разбудили рано.
Менес привык пробуждаться с восходом Ра, но сегодня его подняли, чтобы предупредить этот восход. Мальчик, следуя указаниям кормилицы и пошатываясь, несколько раз подавил зевок; но стоило ему услышать из ее уст: "Ты сегодня увидишь Ра", как все переменилось.
Сна не осталось ни в одном глазу. Менес никогда еще не чувствовал себя более бодрым, и все чувства его вдруг обострились: от знакомых домашних запахов вчерашних курений, жареного мяса и глины защипало в глазах и в носу, захотелось заплакать. А от созерцания розовой полоски зари в окне - там, далеко в пустыне, над еще не подрумянившимися песчаными барханами – захотелось засмеяться.
Это восходил бог, которого Менес сегодня увидит!
- Быстрее, быстрее, мой маленький господин, - прокудахтала кормилица, стряхнув крошки с нарядной белой юбки мальчика. – Вот-вот придет наш господин и поведет тебя к богу!
- Отец?..
По голой спине Менеса побежали мурашки. Ожидание отца было похоже на ожидание бога – великий военачальник Сит-Ра нечасто появлялся дома и нечасто проводил время со своим маленьким наследником. Хотя это были лучшие мгновения жизни Менеса.
Менес не замечал, что уже стоит перед большим медным зеркалом в человеческий рост, висящим на стене в спальне Нефертари, а кормилица подкрашивает ему глаза черной краской. Руки этой доброй полной женщины, возившейся с Менесом больше собственной матери, сейчас дрожали. Но она сумела накрасить Менеса безупречно, потому что иначе было нельзя…
Кормилица взяла мальчика за плечи и оглядела с ног до головы. Потом поправила золотую цепочку, стянувшую его заплетенные в косу волосы на затылке, и улыбнулась, сложив пухлые руки.
- Загляденье просто. Дитя Ра, так о вас говорят… Вот счастье-то привалило, маленький господин!
И она вдруг отвернулась и хлюпнула носом, скрыв заблестевшие глаза.
- Идем к матери, малыш.
Кормилица взяла его теплой рукой за руку и, широко ступая, направилась в обеденный зал, где Менеса ожидала мать.
Нефертари даже не стала обнимать его, чтобы не нарушить красоту и какую-то новообретенную недоступность облика маленького жреца. Только улыбнулась со слезами, проведя рукой с ярко-красными ногтями по щеке Менеса.
- Истинное дитя Ра… Ты будешь как мой господин…
Менес хотел что-то ответить на это, но ему сдавило горло. Мальчик только опустил голову, чтобы перемолчать неловкий миг; а в следующее мгновение Нефертари уже поднялась и отобрала его руку у кормилицы.
- Идем во двор, отец ожидает тебя там.
Менес вышел из дома, и вдруг почувствовал, что покидает его… почти навсегда. Каждый год был для маленького мальчика как гора, которую едва можно преодолеть. Менес оглянулся на беленые стены добротного глинобитного дома – и сделал вид, что чихнул, чтобы не показать, что недостойно прослезился.
Отец уже был перед ним. Как всегда, огромный, смуглый, сверкающий; при виде металлического горба сзади на шее отца, над широким воротником доспеха, Менес похолодел. Это была волшебная шакалья маска, высшее отличие. Воины Ра никогда не являли своего человеческого лица непосвященным.
Нефертари оставила сына, и Менес оказался притиснутым к мускулистому бедру большой твердой рукой.
- Готов, сын?
- Готов, отец.
- Превосходно!
Настоящее человеческое лицо Сит-Ра было красивым и гордым, и сейчас он победно улыбался. Широко поставленные, как у сына, черные глаза были снизу подведены белой краской, что и без маски придавало смуглому лицу "Анубиса" что-то устрашающее. Рука, которой он обнимал сына, была одета броней, и пальцы заканчивались металлическими когтями.
Нефертари побледнела, глядя на мужа и сына. Но те уже не видели ее, занятые только друг другом. Из домика наложниц, выстроенного поодаль от основного дома, показались две женщины Сит-Ра – похожие друг на друга, молоденькие и испуганные; но военачальник не заметил их.
- Идем, я отвезу тебя в дом бога на моей вимане*, - сказал он сыну, положив тяжелую руку ему на голову.
Менес вздрогнул от восторга.
- На вимане?
- Да. Ведь я прилетел на ней, - улыбаясь сыну, проговорил Сит-Ра; вдруг взгляд его остановился на чем-то у себя под ногами, и улыбка сбежала с лица.
- Что это такое?
Он резко показал своей когтистой лапой на землю. Менес испуганно взглянул туда, куда указывал отец, и ничего не увидел.
- Земля, - растерянно сказал он.
"Анубис" пристукнул своим разящим издали копьем, которое держал в правой руке, и Менес отшатнулся; Нефертари вскрикнула.
- Это солнечный диск! – гневно сказал побледневший Сит-Ра. – Как ты посмел начертить его у себя под ногами? Что ты с ним делал?
Менес ничего не видел, кроме кругов, которые вчера рисовал на земле. Какие же это солнечные диски?..
- Отец, я играл, - сказал мальчик, стараясь смотреть отцу в глаза. Задирать голову так высоко было больно. – Я рисовал круги и кидал в них камешки… Я почти всегда попадал, - похвастался он; но тут же понял, что совсем некстати.
Нефертари закусила губу при виде лица своего супруга и господина. Тот шагнул к дерзкому сыну и стиснул его плечо так, что тот побледнел от боли; но удержался от вскрика.
- Никогда больше не смей делать так, - приказал Сит-Ра, впиваясь взглядом в лицо ребенка. – Круг – это образ великого солнца! Ты оскорбил нашего бога!
"Я виноват, я не знал!" - хотел сказать Менес; но отчего-то промолчал, и только мигал от напряжения, не отводя глаз от лица отца.
Сит-Ра отпустил сына, а потом сандалией стер ближайший круг. Осознав, что совершил богохульство сам, досадуя и гневясь на себя, сжал губы.
- Хекет! Сейчас же сотри все это! – приказал он кормилице, стоящей рядом и молча дрожащей от страха за своего воспитанника.
- Слушаю, господин!
Хекет проворно побежала в дом. Отец, сын и мать не трогались с места, дожидаясь ее возвращения, хотя Сит-Ра с сыном нужно было спешить.
Кормилица вернулась с чистой белой тряпицей. Опустившись на колени, она, под немигающим взором господина, стала благоговейно стирать круги, которые, забавляясь, так небрежно начертил вчера Менес.
Уничтожив последний образ солнечного бога, Хекет встала и, отряхнув платье, поклонилась Сит-Ра.
- Все сделано, господин!
Сит-Ра хотел сказать что-то одобрительное, но вместо этого насупил густые брови; глаза гневно засверкали на окаменевшем лице. Военачальник поднял руку к маске - и через несколько мгновений вместо человека перед его домочадцами появился шакалоглавый бог смерти. Тяжелая черная маска и воротник словно бы вовсе не имели веса для этой могучей фигуры, теперь казавшейся целиком отлитой из металла.
Менес был бледен и не улыбался. Подавляя дрожь, он пошел за своим страшным отцом, не оглянувшись на дом и мать. Даже предстоящий полет на вимане, первый полет в его жизни, сейчас не радовал мальчика.
Он чувствовал, что сделал что-то запретное и не понял этого – он чем-то отличался от людей, окружавших его. И это отличие их пугало. Пугало и самого Менеса.*
Отец – вернее, уже не отец, а "Анубис" - сел на свою огромную сверкающую механическую птицу, дожидавшуюся его на земле со сложенными крыльями. Протянул руку к сыну.
- Садись!
Из-под маски прозвучал львиный рык, а не человеческий голос. Менес слышал, как говорят воины бога, но сейчас содрогнулся и втянул голову в плечи. Он молча забрался в кабину и сел между колен отца; тот обхватил его своей лапой, а другой повернул какой-то рычаг…
И по обе стороны от Менеса плавно развернулись два огромных белых крыла; машина оторвалась от земли, и та стала все уменьшаться и уменьшаться. Менес тихо вскрикнул от восторга; твердая рука крепче прижала его, не давая дернуться и вывалиться. Но он бы не вывалился. Он больше не боялся, Менес сейчас был в своей стихии!
- Как хорошо! – воскликнул мальчик, ощущая себя могучей птицей. Нет, лучше – повелителем могучей птицы, повелителем маленькой земли, плавно и стремительно уносившейся под крылом виманы назад.
- Не болтай! – рыкнул над ухом голос. Менес замолчал, но улыбаться не перестал. Он даже зажмурился на миг; мальчику хотелось, чтобы этот полет никогда не кончался.
Но стоило ему так подумать, как они начали снижаться; теперь ему пришлось ухватиться за отцовскую юбку-повязку, чтобы удержаться. Но Сит-Ра сам удержал его надежно, как камень. Он посадил свой летательный аппарат плавно, точно на пуховую подушку, как будто ему ничто не мешало.
Сит-Ра подхватил сына под мышки, чуть не оцарапав боевыми перчатками его голые бока, и высадил из машины.
- Вот дом бога, - прорычал он, указывая на возвышающийся перед ними дворец, напоминавший усеченную пирамиду. – Соберись!
Они приземлились на белую каменную площадку позади белой каменной громады. Менес только сейчас увидел, какая это громада.
Сколь же велик бог, живущий в таком доме?..
- Мы сейчас войдем прямо во дворец? – спросил Менес. Одинокий голосок его прозвучал, как и следовало голосу испуганного ребенка.
- Сейчас ты должен молчать и держать глаза и уши открытыми, - повелел "Анубис", в котором очень трудно было признавать отца. – И делать только то, что тебе прикажут!
- Да, отец.
Больше отец, казалось, не обращал на него внимания. Воздев энергетическое копье, он направился прямо к низкой квадратной двери в толще белой стены дворца. Менес с изумлением увидел, что проход не закрывается… или не закрыт сейчас; однако по обе его стороны стояли грозные воины в соколиных масках. Похожие на отца. Но отец был грозней.
При виде подходившей пары часовые взяли копья наперевес. "Анубис" тоже взял копье наперевес и рыкнул:
- Начальник стражи бога! Веду нового жреца для Ра!
Как будто и не о сыне говорил. Но энергетические копья стражников тотчас же поднялись обратно. Один сокологлавый "Хор" отсалютовал начальнику, ударив копьем в землю, и оба воина опять замерли, как истуканы. Однако похоже было, что войти явившимся не воспрепятствуют.
По-прежнему никак не ободряя сына, Сит-Ра вошел в узкий коридор с низким массивным потолком; их сразу накрыли прохлада и тень. Тут Менес понял, что пока они убирали следы его вчерашнего богохульства и летели в дом Ра, уже рассвело.
"И где же сейчас великий бог? Может, в небе? А вдруг мы опоздали?.."
При этой мысли у Менеса чуть не подкосились ноги. Но мешкать и спотыкаться было нельзя, и он не споткнулся. Мальчик молча и сосредоточенно следовал за отцом навстречу величайшему событию своей жизни.
Каменный коридор и его ответвления были желтовато-белыми, узкими и одинаковыми: Менес только диву давался, как отец узнает дорогу. Во всем дворце, казалось, не было ни души, кроме них двоих. Но вот однообразие кончилось, и они вышли на высокие окованные бронзой двери.
Менес приготовился к тому, что они так и войдут; и уже набрал в грудь воздуху, как перед прыжком в воду, но тут вдруг отец остановился и, нажав на синий камень-кнопку на шее, сложил свою маску. Звероподобный "Анубис" превратился в мощного красивого мужчину, обеспокоенного мужчину.
Отец с любовью и тревогой смотрел ему в глаза.
- Веди себя достойно, Менес.
Его твердые губы дрогнули, подведенные белым глаза как будто стремились запечатлеть лицо сына, точно перед прощанием навек. Менес кивнул, желая продлить этот миг единения, но в следующий миг рука отца поднялась к маске, и Сит-Ра опять лишил себя лица.
Он подтолкнул сына широкой ладонью, так что драгоценный амулет, свисавший между лопаток Менеса, больно ткнулся ему в спину.
- Входи.
"Один?" - подумал Менес, но не сказал. Очевидно, один. Мальчик налег на бронзовые двери, но сил открыть их не хватило; тогда "Анубис" легко отворил дверь для него одной рукой.
Менес, не зная, как держаться – то ли втянуть голову в плечи, то ли развернуть плечи – неловко шагнул в зал.
В следующий миг, ничуть к этому не приготовившись, Менес узрел единственного владыку земли и неба.
* Виманы - летательные аппараты, упоминаемые в мифах древних индийцев (ариев). Здесь: глайдеры, которые Ра держал в своем арсенале для усмирения бунтовщиков.
* У Менеса есть реальный исторический прототип - фараон, объединивший Верхний и Нижний Египет.
Утром его разбудили рано.
Менес привык пробуждаться с восходом Ра, но сегодня его подняли, чтобы предупредить этот восход. Мальчик, следуя указаниям кормилицы и пошатываясь, несколько раз подавил зевок; но стоило ему услышать из ее уст: "Ты сегодня увидишь Ра", как все переменилось.
Сна не осталось ни в одном глазу. Менес никогда еще не чувствовал себя более бодрым, и все чувства его вдруг обострились: от знакомых домашних запахов вчерашних курений, жареного мяса и глины защипало в глазах и в носу, захотелось заплакать. А от созерцания розовой полоски зари в окне - там, далеко в пустыне, над еще не подрумянившимися песчаными барханами – захотелось засмеяться.
Это восходил бог, которого Менес сегодня увидит!
- Быстрее, быстрее, мой маленький господин, - прокудахтала кормилица, стряхнув крошки с нарядной белой юбки мальчика. – Вот-вот придет наш господин и поведет тебя к богу!
- Отец?..
По голой спине Менеса побежали мурашки. Ожидание отца было похоже на ожидание бога – великий военачальник Сит-Ра нечасто появлялся дома и нечасто проводил время со своим маленьким наследником. Хотя это были лучшие мгновения жизни Менеса.
Менес не замечал, что уже стоит перед большим медным зеркалом в человеческий рост, висящим на стене в спальне Нефертари, а кормилица подкрашивает ему глаза черной краской. Руки этой доброй полной женщины, возившейся с Менесом больше собственной матери, сейчас дрожали. Но она сумела накрасить Менеса безупречно, потому что иначе было нельзя…
Кормилица взяла мальчика за плечи и оглядела с ног до головы. Потом поправила золотую цепочку, стянувшую его заплетенные в косу волосы на затылке, и улыбнулась, сложив пухлые руки.
- Загляденье просто. Дитя Ра, так о вас говорят… Вот счастье-то привалило, маленький господин!
И она вдруг отвернулась и хлюпнула носом, скрыв заблестевшие глаза.
- Идем к матери, малыш.
Кормилица взяла его теплой рукой за руку и, широко ступая, направилась в обеденный зал, где Менеса ожидала мать.
Нефертари даже не стала обнимать его, чтобы не нарушить красоту и какую-то новообретенную недоступность облика маленького жреца. Только улыбнулась со слезами, проведя рукой с ярко-красными ногтями по щеке Менеса.
- Истинное дитя Ра… Ты будешь как мой господин…
Менес хотел что-то ответить на это, но ему сдавило горло. Мальчик только опустил голову, чтобы перемолчать неловкий миг; а в следующее мгновение Нефертари уже поднялась и отобрала его руку у кормилицы.
- Идем во двор, отец ожидает тебя там.
Менес вышел из дома, и вдруг почувствовал, что покидает его… почти навсегда. Каждый год был для маленького мальчика как гора, которую едва можно преодолеть. Менес оглянулся на беленые стены добротного глинобитного дома – и сделал вид, что чихнул, чтобы не показать, что недостойно прослезился.
Отец уже был перед ним. Как всегда, огромный, смуглый, сверкающий; при виде металлического горба сзади на шее отца, над широким воротником доспеха, Менес похолодел. Это была волшебная шакалья маска, высшее отличие. Воины Ра никогда не являли своего человеческого лица непосвященным.
Нефертари оставила сына, и Менес оказался притиснутым к мускулистому бедру большой твердой рукой.
- Готов, сын?
- Готов, отец.
- Превосходно!
Настоящее человеческое лицо Сит-Ра было красивым и гордым, и сейчас он победно улыбался. Широко поставленные, как у сына, черные глаза были снизу подведены белой краской, что и без маски придавало смуглому лицу "Анубиса" что-то устрашающее. Рука, которой он обнимал сына, была одета броней, и пальцы заканчивались металлическими когтями.
Нефертари побледнела, глядя на мужа и сына. Но те уже не видели ее, занятые только друг другом. Из домика наложниц, выстроенного поодаль от основного дома, показались две женщины Сит-Ра – похожие друг на друга, молоденькие и испуганные; но военачальник не заметил их.
- Идем, я отвезу тебя в дом бога на моей вимане*, - сказал он сыну, положив тяжелую руку ему на голову.
Менес вздрогнул от восторга.
- На вимане?
- Да. Ведь я прилетел на ней, - улыбаясь сыну, проговорил Сит-Ра; вдруг взгляд его остановился на чем-то у себя под ногами, и улыбка сбежала с лица.
- Что это такое?
Он резко показал своей когтистой лапой на землю. Менес испуганно взглянул туда, куда указывал отец, и ничего не увидел.
- Земля, - растерянно сказал он.
"Анубис" пристукнул своим разящим издали копьем, которое держал в правой руке, и Менес отшатнулся; Нефертари вскрикнула.
- Это солнечный диск! – гневно сказал побледневший Сит-Ра. – Как ты посмел начертить его у себя под ногами? Что ты с ним делал?
Менес ничего не видел, кроме кругов, которые вчера рисовал на земле. Какие же это солнечные диски?..
- Отец, я играл, - сказал мальчик, стараясь смотреть отцу в глаза. Задирать голову так высоко было больно. – Я рисовал круги и кидал в них камешки… Я почти всегда попадал, - похвастался он; но тут же понял, что совсем некстати.
Нефертари закусила губу при виде лица своего супруга и господина. Тот шагнул к дерзкому сыну и стиснул его плечо так, что тот побледнел от боли; но удержался от вскрика.
- Никогда больше не смей делать так, - приказал Сит-Ра, впиваясь взглядом в лицо ребенка. – Круг – это образ великого солнца! Ты оскорбил нашего бога!
"Я виноват, я не знал!" - хотел сказать Менес; но отчего-то промолчал, и только мигал от напряжения, не отводя глаз от лица отца.
Сит-Ра отпустил сына, а потом сандалией стер ближайший круг. Осознав, что совершил богохульство сам, досадуя и гневясь на себя, сжал губы.
- Хекет! Сейчас же сотри все это! – приказал он кормилице, стоящей рядом и молча дрожащей от страха за своего воспитанника.
- Слушаю, господин!
Хекет проворно побежала в дом. Отец, сын и мать не трогались с места, дожидаясь ее возвращения, хотя Сит-Ра с сыном нужно было спешить.
Кормилица вернулась с чистой белой тряпицей. Опустившись на колени, она, под немигающим взором господина, стала благоговейно стирать круги, которые, забавляясь, так небрежно начертил вчера Менес.
Уничтожив последний образ солнечного бога, Хекет встала и, отряхнув платье, поклонилась Сит-Ра.
- Все сделано, господин!
Сит-Ра хотел сказать что-то одобрительное, но вместо этого насупил густые брови; глаза гневно засверкали на окаменевшем лице. Военачальник поднял руку к маске - и через несколько мгновений вместо человека перед его домочадцами появился шакалоглавый бог смерти. Тяжелая черная маска и воротник словно бы вовсе не имели веса для этой могучей фигуры, теперь казавшейся целиком отлитой из металла.
Менес был бледен и не улыбался. Подавляя дрожь, он пошел за своим страшным отцом, не оглянувшись на дом и мать. Даже предстоящий полет на вимане, первый полет в его жизни, сейчас не радовал мальчика.
Он чувствовал, что сделал что-то запретное и не понял этого – он чем-то отличался от людей, окружавших его. И это отличие их пугало. Пугало и самого Менеса.*
Отец – вернее, уже не отец, а "Анубис" - сел на свою огромную сверкающую механическую птицу, дожидавшуюся его на земле со сложенными крыльями. Протянул руку к сыну.
- Садись!
Из-под маски прозвучал львиный рык, а не человеческий голос. Менес слышал, как говорят воины бога, но сейчас содрогнулся и втянул голову в плечи. Он молча забрался в кабину и сел между колен отца; тот обхватил его своей лапой, а другой повернул какой-то рычаг…
И по обе стороны от Менеса плавно развернулись два огромных белых крыла; машина оторвалась от земли, и та стала все уменьшаться и уменьшаться. Менес тихо вскрикнул от восторга; твердая рука крепче прижала его, не давая дернуться и вывалиться. Но он бы не вывалился. Он больше не боялся, Менес сейчас был в своей стихии!
- Как хорошо! – воскликнул мальчик, ощущая себя могучей птицей. Нет, лучше – повелителем могучей птицы, повелителем маленькой земли, плавно и стремительно уносившейся под крылом виманы назад.
- Не болтай! – рыкнул над ухом голос. Менес замолчал, но улыбаться не перестал. Он даже зажмурился на миг; мальчику хотелось, чтобы этот полет никогда не кончался.
Но стоило ему так подумать, как они начали снижаться; теперь ему пришлось ухватиться за отцовскую юбку-повязку, чтобы удержаться. Но Сит-Ра сам удержал его надежно, как камень. Он посадил свой летательный аппарат плавно, точно на пуховую подушку, как будто ему ничто не мешало.
Сит-Ра подхватил сына под мышки, чуть не оцарапав боевыми перчатками его голые бока, и высадил из машины.
- Вот дом бога, - прорычал он, указывая на возвышающийся перед ними дворец, напоминавший усеченную пирамиду. – Соберись!
Они приземлились на белую каменную площадку позади белой каменной громады. Менес только сейчас увидел, какая это громада.
Сколь же велик бог, живущий в таком доме?..
- Мы сейчас войдем прямо во дворец? – спросил Менес. Одинокий голосок его прозвучал, как и следовало голосу испуганного ребенка.
- Сейчас ты должен молчать и держать глаза и уши открытыми, - повелел "Анубис", в котором очень трудно было признавать отца. – И делать только то, что тебе прикажут!
- Да, отец.
Больше отец, казалось, не обращал на него внимания. Воздев энергетическое копье, он направился прямо к низкой квадратной двери в толще белой стены дворца. Менес с изумлением увидел, что проход не закрывается… или не закрыт сейчас; однако по обе его стороны стояли грозные воины в соколиных масках. Похожие на отца. Но отец был грозней.
При виде подходившей пары часовые взяли копья наперевес. "Анубис" тоже взял копье наперевес и рыкнул:
- Начальник стражи бога! Веду нового жреца для Ра!
Как будто и не о сыне говорил. Но энергетические копья стражников тотчас же поднялись обратно. Один сокологлавый "Хор" отсалютовал начальнику, ударив копьем в землю, и оба воина опять замерли, как истуканы. Однако похоже было, что войти явившимся не воспрепятствуют.
По-прежнему никак не ободряя сына, Сит-Ра вошел в узкий коридор с низким массивным потолком; их сразу накрыли прохлада и тень. Тут Менес понял, что пока они убирали следы его вчерашнего богохульства и летели в дом Ра, уже рассвело.
"И где же сейчас великий бог? Может, в небе? А вдруг мы опоздали?.."
При этой мысли у Менеса чуть не подкосились ноги. Но мешкать и спотыкаться было нельзя, и он не споткнулся. Мальчик молча и сосредоточенно следовал за отцом навстречу величайшему событию своей жизни.
Каменный коридор и его ответвления были желтовато-белыми, узкими и одинаковыми: Менес только диву давался, как отец узнает дорогу. Во всем дворце, казалось, не было ни души, кроме них двоих. Но вот однообразие кончилось, и они вышли на высокие окованные бронзой двери.
Менес приготовился к тому, что они так и войдут; и уже набрал в грудь воздуху, как перед прыжком в воду, но тут вдруг отец остановился и, нажав на синий камень-кнопку на шее, сложил свою маску. Звероподобный "Анубис" превратился в мощного красивого мужчину, обеспокоенного мужчину.
Отец с любовью и тревогой смотрел ему в глаза.
- Веди себя достойно, Менес.
Его твердые губы дрогнули, подведенные белым глаза как будто стремились запечатлеть лицо сына, точно перед прощанием навек. Менес кивнул, желая продлить этот миг единения, но в следующий миг рука отца поднялась к маске, и Сит-Ра опять лишил себя лица.
Он подтолкнул сына широкой ладонью, так что драгоценный амулет, свисавший между лопаток Менеса, больно ткнулся ему в спину.
- Входи.
"Один?" - подумал Менес, но не сказал. Очевидно, один. Мальчик налег на бронзовые двери, но сил открыть их не хватило; тогда "Анубис" легко отворил дверь для него одной рукой.
Менес, не зная, как держаться – то ли втянуть голову в плечи, то ли развернуть плечи – неловко шагнул в зал.
В следующий миг, ничуть к этому не приготовившись, Менес узрел единственного владыку земли и неба.
* Виманы - летательные аппараты, упоминаемые в мифах древних индийцев (ариев). Здесь: глайдеры, которые Ра держал в своем арсенале для усмирения бунтовщиков.
* У Менеса есть реальный исторический прототип - фараон, объединивший Верхний и Нижний Египет.
Глава 3
Ра восседал на троне в конце длинного зала. Вернее, Менес сначала увидел лишь юношу в стоящем на возвышении кресле из дерева с золотом; и только в следующее мгновение понял, что это и есть бог.
Юноша в окружении детей, одетых в золото. Живой образ солнца.
Разум Менеса еще отказывался поверить в такое чудо, а подгибающиеся ноги уже понесли его по мозаичному полу навстречу повелителю его жизни. Сделав несколько шагов, мальчик замер, вспомнив, что перед богом нужно пасть ниц.
Ра не двигался, наблюдая за ним, казалось, с насмешкой. Сидящие на ступенях тронного возвышения дети тоже не шевелились. Все они словно бы выжидали, как новый слуга поступит дальше.
Менес шагнул вперед, потом еще – а потом пошел прежним шагом. Почти твердо, распрямив плечики. Он не знал, почему так себя ведет, но не мог иначе. Через десяток шагов, однако, все собственные побуждения и мысли выветрились из головы мальчика – он приблизился к Ра достаточно, чтобы увидеть, чем тот отличается от обыкновенного юноши в златотканых одеждах.
Глаза Ра светились. Как будто внутрь земной черно-смуглой оболочки поместили неиссякаемый источник света, только иногда видимого смертным. Менес пал ниц.
Он был испуган, нет – просто потерял разум. Он был только маленький мальчик перед лицом всемогущего божества, и только теперь вспомнил об этом. Сейчас его казнят за невиданно дерзкое поведение…
- Поднимись, - прозвучал над его головой рыкающий голос. Такой, какой раздавался из-под отцовской шакальей маски. Нет, другой – глубже и какой-то… потусторонний.
Но ведь на боге не было маски! Так звучал его собственный голос!
Менес вскочил, вытянув руки по швам. Он часто дышал от испуга, сердечко стучало словно на самой поверхности груди. Образ бога оскорбительно расплылся перед его глазами, потом опять сделался стройным и четким. Совершенным. Менес захотел зажмуриться, чтобы не увидеть, как Ра поразит его смертью.
Ра улыбался.
Менес моргнул, но это был не обман чувств – Ра улыбался. Взгляд божественного юноши любовно скользнул по фигуре ребенка, словно по статуэтке или забавной игрушке, которую он приобрел для украшения своего дома. А потом бог заговорил снова:
- Ложись на пол.
И вот тут Менес чуть не умер сам. Что это, шутка?..
Но бог не шутил. Юное лицо было серьезно – и только приглядевшись, можно было заметить, как сквозь эту серьезность посверкивает насмешка, точно драгоценные камешки в сидячей статуе каменного идола. Страх, и стыд, и какая-то сладкая покорность овладели мальчиком; ноги подогнулись, и он сел, опираясь рукой на гладкий разноцветный пол. А потом лег навзничь.
"Ну вот и все, я умер…"
Менес крепко зажмурился. Он скорее всей кожей ощутил, чем услышал, как Ра поднялся с трона. Ему бы следовало при вставании бога принять другую позу, перевернуться и припасть лбом к полу; но приказа двигаться не было. Менес только сжал кулачки и вытянулся, еще сильнее зажмурившись. Щекам было жарко, зато под сердцем – холодно. И отчего-то разболелась вчерашняя ссадина на коленке.
"Может, бог на это рассердился?.."
Менес не утерпел и глянул одним глазком.
И вовремя.
Он увидел, как Ра, стоящий совсем рядом, склоняется над ним, над его голой неприлично и некрасиво раненной ногой. Смятенный мальчик чуть не отдернулся, но все тело сковала та же приятная слабость, желание покорности и восхитительное ощущение прикосновения к самым чувствительным местам. К голове? К сердцу?..
Раненой коленке стало тепло. Менес вздрогнул, как выловленная из воды рыбка, охваченный желанием увидеть, понять… но остался лежать, трепеща. Сладкая покорность, упование на бесконечность. Маленький раб…
Тепло прекратилось, и вместе с ним прекратилась и боль.
Бог величественно выпрямился, и Менесу показалось, что за его бесстрастным теперь выражением погасла последняя искра насмешки. Ничего не сказав своему новому рабу, он медленно и торжественно проследовал обратно к своему трону. Почти невозможно было поверить, что эта манера принадлежит юноше не старше пятнадцати лет – нет, эта манера принадлежала бессмертному всеблагому богу.
Который, воссев на свой золотой престол, опять чего-то ждал от маленького послушника - непонятно, годного или нет ему в слуги.
Менес резко сел и посмотрел на свою коленку, вспомнив, что именно с нею Ра делал что-то странное. Коленка была совершенно цела, только вокруг бывшей ссадины остались разводы засохшей крови. Менес поморщился; и только тут понял, что над ним только что совершилось.
Не зная, как еще выразить свое изумление, восторг и благодарность, Менес опять простерся ниц. Сердце мальчика изнемогало от ощущения чуда. Ра был всесилен!
Пролежал он так недолго – его подняли под локти цепкие детские руки.
Двое жрецов, послушных едва заметному мановению руки господина, поставили Менеса на ноги и отряхнули его одежду. А третий уже нес высокий медный кувшин и полотенце.
Менесу обмыли ногу теплой водой, и она стала как новенькая. Такая же здоровая и чистая, как и вторая.
"Великий бог! - подумал мальчик. – А что он еще может? Конечно, все!"
Менес низко поклонился. Он не знал слов, которыми мог бы выразить свои чувства; а и если бы знал, не смог бы сейчас собрать их воедино.
Уголки рта фараона-солнца тронула ласковая усмешка. Еще одно неуловимое движение унизанной перстнями тонкой руки – и те же дети, которые подняли Менеса на ноги, подвели его к трону. Ра взял Менеса за подбородок. Черные подведенные краской глаза бога больше не светились – но и из этих глаз, и от руки его исходил какой-то могучий ток, едва не заставивший семилетнего мальчика заплакать блаженными слезами.
Он сейчас находился в доме бога – в месте, лучше которого быть не может, перед лицом существа, лучше которого быть не может. Какие счастливцы эти дети, окружающие трон! Менес на мгновение люто позавидовал маленьким жрецам; но потом вдруг вспомнил, не веря себе, что и он… и он…
Изящный жест длиннопалой руки, и Менеса потянули к самому тронному возвышению. Несколько шагов – и вот он уже оказался сидящим на ступенях с другими жрецами, у ног небесного царя. Менес боялся моргнуть, чтобы не спугнуть это чувство. Он был избран!
Менес чуть не заплакал от любви, глядя на золотой трон и более не смея поднять глаза выше; но тут сосед, его сверстник, дернул мальчика за юбку. Семилетний жрец только на миг сердито сдвинул брови, но этого оказалось достаточно.
Менес сглотнул слезы и постарался, насколько мог, принять такой же непроницаемый вид, как и остальные жрецы. И часть его разума теперь неотрывно следила за изволениями повелителя, которые тот выражал легчайшими движениями рук, поворотами головы. Не дай бог упустить какой-нибудь приказ! Ведь это прекрасное непостижимое существо и есть бог, единственный бог!
Менес, как будто во сне, увидел, как бронзовые двери тронного зала открываются вновь. Вошел какой-то нарядный человек, который уже знал, как себя вести перед лицом бога – пал ниц у самого порога, потом, поднявшись, приблизился к трону и еще раз преклонился. Менес увидел, что Ра сделал явившемуся знак встать, и сердце вдруг сжалось от страха. Хватит ли у него внимания ничего не упустить?
Но с ним происходило – нет: продолжалось что-то необычное. Менес ощутил, будто его разум вдруг прояснился и расширился, как великая река в половодье; и волю его, и разум будто натянули на распорки - на каркас, повиновавшийся чужой могучей воле. Теперь по малейшему мановению руки бога он вместе со своими товарищами бросился бы выполнять любой его приказ. Подать или принести что-нибудь. Поднять очередного просителя с пола. Наброситься на очередного просителя с кулаками, будь то даже вооруженный до зубов воин. Умереть…
Человек о чем-то докладывал богу, стоя на коленях; Менес ничего не понимал, им владело блаженное безмыслие божественного орудия. Он мог бы понять речь этого слуги от начала и до конца, если бы Ра пожелал. Но сейчас Менес и прочие жрецы были надобны для другого.
Казалось, время остановилось… или замкнулось в круг, в солнечный круг. Ра принял вслед за этим просителем еще нескольких; сколько это продолжалось, Менес не знал. Ему казалось, что он мог бы сидеть в ожидании приказаний вечность. Он не ощущал ни холода тронных ступеней, ни сонливости, ни усталости от сидения в одной позе.
Но вот наконец положение переменилось. Ра встал; это движение как будто подхватило на ноги всех маленьких жрецов. Менес, ощущая себя уносимым сладостным потоком, последовал в группе товарищей за длинной золотисто-синей мантией бога, на которой золотом и жемчугом были вышиты какие-то таинственные знаки.
Менес очутился в комнате поменьше, но тоже большой. Посреди ее на гранитном возвышении был устроен золотой бассейн. Ванна! Бог сейчас будет принимать ванну! Неужели Менес увидит его тело?
Мальчик пошатнулся, как будто обпился крепкого сладкого вина. И тут вдруг почувствовал, как кто-то из товарищей схватил его за локоть.
Нет, не товарищ – товарка!
Менес изумленно смотрел на девочку. Он даже не разглядел, что среди маленьких служителей Ра есть и девчонки! И эта высоконькая девчонка смотрела на него сверху вниз, сверкая аспидно-черными глазенками, насупив брови!
- Идем отсюда! – шепотом приказала она.
- Как ты смеешь? – резким шепотом отпарировал до крайности растерянный и возмущенный Менес. – Отпусти меня! Бог не…
- Бог приказал тебя увести, немедленно идем, - ответила маленькая жрица.
Бог приказал. Конечно, не могло быть и мысли, чтобы ослушаться; но Менес вдруг ощутил себя так, словно его изгоняют из рая.
Девочка, не выпуская его руки, вывела Менеса из купальни, уже наполнившейся благоуханным паром. В иной миг Менес стряхнул бы руку назойливой девчонки, но сейчас был слишком грустен и растерян.
Неужели он неугоден богу? Слишком неуклюж или глуп, может быть? Что теперь с ним будет?..
Девочка отвела его довольно далеко от купальни, и наконец остановилась посреди какого-то зала, украшенного голубыми занавесями и заставленного непонятной мебелью. Или машинами. Менесу было не до того, чтобы задумываться над этим.
- Бог прогнал меня? – угрюмо спросил он.
Менес стал ковырять ногти, опустив глаза на свои руки.
Он не увидел, что девочка подавила порыв схватить его за руки и прекратить это; она сдержалась, но сухо приказала:
- Перестань.
- И не подумаю, - огрызнулся Менес.
На душе было паршивее, чем в тот день, когда его выпорол отец за то, что он нечаянно выпустил в реку весь улов. Паршивее, чем когда бы то ни было.
Девочка несколько мгновений смотрела на него в растерянности – а потом вдруг просияла, догадавшись:
- Ты подумал, что тебя удаляют навсегда, да? Глупый! Просто великий бог увидел, что ты устал, что не привычен… Тебя велели проводить в твою комнату, чтобы ты отдохнул. Когда ты понадобишься, я скажу.
Менес посмотрел на девчонку исподлобья. Она была выше его, и это тоже ему в ней не понравилось, не говоря о ее нахальстве.
- А почему это ты скажешь? Других слуг нет?
И тут он вздрогнул, встряхнулся и широко улыбнулся, с опозданием поняв смысл ее слов.
- Меня оставили?
Девочка заулыбалась, а Менес засмеялся. От избытка счастья он вдруг ощутил любовь ко всему миру, даже к ней.
- Кто ты? – спросил он.
Она заложила за ухо короткие черные волосы. Пожала голыми плечиками – на ней был длинный калазирис* из тонкого желтого льна, с нарядной каймой, какие у него дома женщины носили только по праздникам. Но в доме бога каждый день был праздником.
- Как и ты, я жрица Ра, - сказала девочка. – Меня зовут Киа. Я дочь Неби, наставника жрецов.
- А сколько тебе лет? – спросил Менес.
- Восемь разливов, - сообщила Киа. – Наверное, я старше тебя.
Она осеклась, поняв свою неловкость. Засмеялась, попытавшись сгладить ее; потянулась к руке Менеса, но тот хмуро отдернулся.
- Ты говорила про мою комнату, - сказал он. – Отведи меня туда.
Киа покачала головой.
- Высок ты! – сказала она, уперев руки в бока. – Думаешь, у тебя есть своя комната? Это общая спальня жрецов.
"Когда-нибудь у меня будет своя комната. И я буду высок", - с какой-то ликующе-мрачной решимостью подумал Менес.
- Как общая спальня? – спросил он, следуя за Киа. – Там и девчонки спят, что ли?
Киа взглянула на него через плечо и покраснела.
- Нет, только мальчики, - сказала она. – Нас разделяют еще до того, как мы вырастем.
Менес при этих словах почувствовал смущение – и что-то вроде сожаления.
Киа отвела его в просторный зал, где в ряд лежали тюфячки, застеленные белым бельем. Между ними, через два-три, стояли шкафчики.
- Это для ваших вещей, - смущаясь, сказала Киа, показывая на шкафчики. На двух из них Менес увидел умывальные тазы и кувшины, и еще какие-то банки, напоминавшие женские сосуды с притираниями. Ну конечно, жрецы же красятся.
- Рядом ванная комната, там можно помыться целиком, - сказала Киа; она потупилась, раскрасневшись до ушей. Взглянула на мальчика и опять опустила глаза. – Там вода… бежит из трубы сверху, и она все время чистая, - с прелестной смущенной улыбкой сказала девочка. – Ты, наверное, такого никогда не видел…
- Нет, - тихо сказал Менес, не сводя с нее глаз.
А потом оба будто очнулись. Киа кашлянула, скрывая смущение; потом порывисто схватила Менеса за руку и сжала ее.
- Ну, я пойду… А как тебя зовут, я забыла спросить? – спохватилась она.
Менес присвистнул.
- Ты даешь! Я – Менес, сын начальника стражи бога, - гордо сказал мальчишка. – Сит-Ра, носящего маску Анубиса.
- Ах, вот как!
Киа польщенно улыбнулась – а потом вдруг поклонилась Менесу, полушутя, полусерьезно.
- Счастлива, что узнала такого большого господина, - сказала она. Менес, не зная, как отвечать странной бедовой девчонке, поклонился в ответ.
- Я пойду! Будь здоров, Менес! – сказала юная жрица и пошла. Менес проследил, как скользит к дверям желтое платье, и только когда она скрылась, вспомнил, что не спросил ее, какие постели тут свободны.
"А, найду", - подумал он. Огляделся. Все тюфяки были одинаковы; не понять, какие заняты. Менес пожал плечами, подошел к ближайшей постели и сел.
Вдруг он почувствовал, как слипаются глаза. С богом он не чувствовал усталости – а сейчас будто нахлынуло накопившееся.
Менес лег на эту неизвестно чью постель и, вытянув ноги, мгновенно уснул.
* Древнеегипетское прямое длинное платье на одной или двух бретелях.
Ра восседал на троне в конце длинного зала. Вернее, Менес сначала увидел лишь юношу в стоящем на возвышении кресле из дерева с золотом; и только в следующее мгновение понял, что это и есть бог.
Юноша в окружении детей, одетых в золото. Живой образ солнца.
Разум Менеса еще отказывался поверить в такое чудо, а подгибающиеся ноги уже понесли его по мозаичному полу навстречу повелителю его жизни. Сделав несколько шагов, мальчик замер, вспомнив, что перед богом нужно пасть ниц.
Ра не двигался, наблюдая за ним, казалось, с насмешкой. Сидящие на ступенях тронного возвышения дети тоже не шевелились. Все они словно бы выжидали, как новый слуга поступит дальше.
Менес шагнул вперед, потом еще – а потом пошел прежним шагом. Почти твердо, распрямив плечики. Он не знал, почему так себя ведет, но не мог иначе. Через десяток шагов, однако, все собственные побуждения и мысли выветрились из головы мальчика – он приблизился к Ра достаточно, чтобы увидеть, чем тот отличается от обыкновенного юноши в златотканых одеждах.
Глаза Ра светились. Как будто внутрь земной черно-смуглой оболочки поместили неиссякаемый источник света, только иногда видимого смертным. Менес пал ниц.
Он был испуган, нет – просто потерял разум. Он был только маленький мальчик перед лицом всемогущего божества, и только теперь вспомнил об этом. Сейчас его казнят за невиданно дерзкое поведение…
- Поднимись, - прозвучал над его головой рыкающий голос. Такой, какой раздавался из-под отцовской шакальей маски. Нет, другой – глубже и какой-то… потусторонний.
Но ведь на боге не было маски! Так звучал его собственный голос!
Менес вскочил, вытянув руки по швам. Он часто дышал от испуга, сердечко стучало словно на самой поверхности груди. Образ бога оскорбительно расплылся перед его глазами, потом опять сделался стройным и четким. Совершенным. Менес захотел зажмуриться, чтобы не увидеть, как Ра поразит его смертью.
Ра улыбался.
Менес моргнул, но это был не обман чувств – Ра улыбался. Взгляд божественного юноши любовно скользнул по фигуре ребенка, словно по статуэтке или забавной игрушке, которую он приобрел для украшения своего дома. А потом бог заговорил снова:
- Ложись на пол.
И вот тут Менес чуть не умер сам. Что это, шутка?..
Но бог не шутил. Юное лицо было серьезно – и только приглядевшись, можно было заметить, как сквозь эту серьезность посверкивает насмешка, точно драгоценные камешки в сидячей статуе каменного идола. Страх, и стыд, и какая-то сладкая покорность овладели мальчиком; ноги подогнулись, и он сел, опираясь рукой на гладкий разноцветный пол. А потом лег навзничь.
"Ну вот и все, я умер…"
Менес крепко зажмурился. Он скорее всей кожей ощутил, чем услышал, как Ра поднялся с трона. Ему бы следовало при вставании бога принять другую позу, перевернуться и припасть лбом к полу; но приказа двигаться не было. Менес только сжал кулачки и вытянулся, еще сильнее зажмурившись. Щекам было жарко, зато под сердцем – холодно. И отчего-то разболелась вчерашняя ссадина на коленке.
"Может, бог на это рассердился?.."
Менес не утерпел и глянул одним глазком.
И вовремя.
Он увидел, как Ра, стоящий совсем рядом, склоняется над ним, над его голой неприлично и некрасиво раненной ногой. Смятенный мальчик чуть не отдернулся, но все тело сковала та же приятная слабость, желание покорности и восхитительное ощущение прикосновения к самым чувствительным местам. К голове? К сердцу?..
Раненой коленке стало тепло. Менес вздрогнул, как выловленная из воды рыбка, охваченный желанием увидеть, понять… но остался лежать, трепеща. Сладкая покорность, упование на бесконечность. Маленький раб…
Тепло прекратилось, и вместе с ним прекратилась и боль.
Бог величественно выпрямился, и Менесу показалось, что за его бесстрастным теперь выражением погасла последняя искра насмешки. Ничего не сказав своему новому рабу, он медленно и торжественно проследовал обратно к своему трону. Почти невозможно было поверить, что эта манера принадлежит юноше не старше пятнадцати лет – нет, эта манера принадлежала бессмертному всеблагому богу.
Который, воссев на свой золотой престол, опять чего-то ждал от маленького послушника - непонятно, годного или нет ему в слуги.
Менес резко сел и посмотрел на свою коленку, вспомнив, что именно с нею Ра делал что-то странное. Коленка была совершенно цела, только вокруг бывшей ссадины остались разводы засохшей крови. Менес поморщился; и только тут понял, что над ним только что совершилось.
Не зная, как еще выразить свое изумление, восторг и благодарность, Менес опять простерся ниц. Сердце мальчика изнемогало от ощущения чуда. Ра был всесилен!
Пролежал он так недолго – его подняли под локти цепкие детские руки.
Двое жрецов, послушных едва заметному мановению руки господина, поставили Менеса на ноги и отряхнули его одежду. А третий уже нес высокий медный кувшин и полотенце.
Менесу обмыли ногу теплой водой, и она стала как новенькая. Такая же здоровая и чистая, как и вторая.
"Великий бог! - подумал мальчик. – А что он еще может? Конечно, все!"
Менес низко поклонился. Он не знал слов, которыми мог бы выразить свои чувства; а и если бы знал, не смог бы сейчас собрать их воедино.
Уголки рта фараона-солнца тронула ласковая усмешка. Еще одно неуловимое движение унизанной перстнями тонкой руки – и те же дети, которые подняли Менеса на ноги, подвели его к трону. Ра взял Менеса за подбородок. Черные подведенные краской глаза бога больше не светились – но и из этих глаз, и от руки его исходил какой-то могучий ток, едва не заставивший семилетнего мальчика заплакать блаженными слезами.
Он сейчас находился в доме бога – в месте, лучше которого быть не может, перед лицом существа, лучше которого быть не может. Какие счастливцы эти дети, окружающие трон! Менес на мгновение люто позавидовал маленьким жрецам; но потом вдруг вспомнил, не веря себе, что и он… и он…
Изящный жест длиннопалой руки, и Менеса потянули к самому тронному возвышению. Несколько шагов – и вот он уже оказался сидящим на ступенях с другими жрецами, у ног небесного царя. Менес боялся моргнуть, чтобы не спугнуть это чувство. Он был избран!
Менес чуть не заплакал от любви, глядя на золотой трон и более не смея поднять глаза выше; но тут сосед, его сверстник, дернул мальчика за юбку. Семилетний жрец только на миг сердито сдвинул брови, но этого оказалось достаточно.
Менес сглотнул слезы и постарался, насколько мог, принять такой же непроницаемый вид, как и остальные жрецы. И часть его разума теперь неотрывно следила за изволениями повелителя, которые тот выражал легчайшими движениями рук, поворотами головы. Не дай бог упустить какой-нибудь приказ! Ведь это прекрасное непостижимое существо и есть бог, единственный бог!
Менес, как будто во сне, увидел, как бронзовые двери тронного зала открываются вновь. Вошел какой-то нарядный человек, который уже знал, как себя вести перед лицом бога – пал ниц у самого порога, потом, поднявшись, приблизился к трону и еще раз преклонился. Менес увидел, что Ра сделал явившемуся знак встать, и сердце вдруг сжалось от страха. Хватит ли у него внимания ничего не упустить?
Но с ним происходило – нет: продолжалось что-то необычное. Менес ощутил, будто его разум вдруг прояснился и расширился, как великая река в половодье; и волю его, и разум будто натянули на распорки - на каркас, повиновавшийся чужой могучей воле. Теперь по малейшему мановению руки бога он вместе со своими товарищами бросился бы выполнять любой его приказ. Подать или принести что-нибудь. Поднять очередного просителя с пола. Наброситься на очередного просителя с кулаками, будь то даже вооруженный до зубов воин. Умереть…
Человек о чем-то докладывал богу, стоя на коленях; Менес ничего не понимал, им владело блаженное безмыслие божественного орудия. Он мог бы понять речь этого слуги от начала и до конца, если бы Ра пожелал. Но сейчас Менес и прочие жрецы были надобны для другого.
Казалось, время остановилось… или замкнулось в круг, в солнечный круг. Ра принял вслед за этим просителем еще нескольких; сколько это продолжалось, Менес не знал. Ему казалось, что он мог бы сидеть в ожидании приказаний вечность. Он не ощущал ни холода тронных ступеней, ни сонливости, ни усталости от сидения в одной позе.
Но вот наконец положение переменилось. Ра встал; это движение как будто подхватило на ноги всех маленьких жрецов. Менес, ощущая себя уносимым сладостным потоком, последовал в группе товарищей за длинной золотисто-синей мантией бога, на которой золотом и жемчугом были вышиты какие-то таинственные знаки.
Менес очутился в комнате поменьше, но тоже большой. Посреди ее на гранитном возвышении был устроен золотой бассейн. Ванна! Бог сейчас будет принимать ванну! Неужели Менес увидит его тело?
Мальчик пошатнулся, как будто обпился крепкого сладкого вина. И тут вдруг почувствовал, как кто-то из товарищей схватил его за локоть.
Нет, не товарищ – товарка!
Менес изумленно смотрел на девочку. Он даже не разглядел, что среди маленьких служителей Ра есть и девчонки! И эта высоконькая девчонка смотрела на него сверху вниз, сверкая аспидно-черными глазенками, насупив брови!
- Идем отсюда! – шепотом приказала она.
- Как ты смеешь? – резким шепотом отпарировал до крайности растерянный и возмущенный Менес. – Отпусти меня! Бог не…
- Бог приказал тебя увести, немедленно идем, - ответила маленькая жрица.
Бог приказал. Конечно, не могло быть и мысли, чтобы ослушаться; но Менес вдруг ощутил себя так, словно его изгоняют из рая.
Девочка, не выпуская его руки, вывела Менеса из купальни, уже наполнившейся благоуханным паром. В иной миг Менес стряхнул бы руку назойливой девчонки, но сейчас был слишком грустен и растерян.
Неужели он неугоден богу? Слишком неуклюж или глуп, может быть? Что теперь с ним будет?..
Девочка отвела его довольно далеко от купальни, и наконец остановилась посреди какого-то зала, украшенного голубыми занавесями и заставленного непонятной мебелью. Или машинами. Менесу было не до того, чтобы задумываться над этим.
- Бог прогнал меня? – угрюмо спросил он.
Менес стал ковырять ногти, опустив глаза на свои руки.
Он не увидел, что девочка подавила порыв схватить его за руки и прекратить это; она сдержалась, но сухо приказала:
- Перестань.
- И не подумаю, - огрызнулся Менес.
На душе было паршивее, чем в тот день, когда его выпорол отец за то, что он нечаянно выпустил в реку весь улов. Паршивее, чем когда бы то ни было.
Девочка несколько мгновений смотрела на него в растерянности – а потом вдруг просияла, догадавшись:
- Ты подумал, что тебя удаляют навсегда, да? Глупый! Просто великий бог увидел, что ты устал, что не привычен… Тебя велели проводить в твою комнату, чтобы ты отдохнул. Когда ты понадобишься, я скажу.
Менес посмотрел на девчонку исподлобья. Она была выше его, и это тоже ему в ней не понравилось, не говоря о ее нахальстве.
- А почему это ты скажешь? Других слуг нет?
И тут он вздрогнул, встряхнулся и широко улыбнулся, с опозданием поняв смысл ее слов.
- Меня оставили?
Девочка заулыбалась, а Менес засмеялся. От избытка счастья он вдруг ощутил любовь ко всему миру, даже к ней.
- Кто ты? – спросил он.
Она заложила за ухо короткие черные волосы. Пожала голыми плечиками – на ней был длинный калазирис* из тонкого желтого льна, с нарядной каймой, какие у него дома женщины носили только по праздникам. Но в доме бога каждый день был праздником.
- Как и ты, я жрица Ра, - сказала девочка. – Меня зовут Киа. Я дочь Неби, наставника жрецов.
- А сколько тебе лет? – спросил Менес.
- Восемь разливов, - сообщила Киа. – Наверное, я старше тебя.
Она осеклась, поняв свою неловкость. Засмеялась, попытавшись сгладить ее; потянулась к руке Менеса, но тот хмуро отдернулся.
- Ты говорила про мою комнату, - сказал он. – Отведи меня туда.
Киа покачала головой.
- Высок ты! – сказала она, уперев руки в бока. – Думаешь, у тебя есть своя комната? Это общая спальня жрецов.
"Когда-нибудь у меня будет своя комната. И я буду высок", - с какой-то ликующе-мрачной решимостью подумал Менес.
- Как общая спальня? – спросил он, следуя за Киа. – Там и девчонки спят, что ли?
Киа взглянула на него через плечо и покраснела.
- Нет, только мальчики, - сказала она. – Нас разделяют еще до того, как мы вырастем.
Менес при этих словах почувствовал смущение – и что-то вроде сожаления.
Киа отвела его в просторный зал, где в ряд лежали тюфячки, застеленные белым бельем. Между ними, через два-три, стояли шкафчики.
- Это для ваших вещей, - смущаясь, сказала Киа, показывая на шкафчики. На двух из них Менес увидел умывальные тазы и кувшины, и еще какие-то банки, напоминавшие женские сосуды с притираниями. Ну конечно, жрецы же красятся.
- Рядом ванная комната, там можно помыться целиком, - сказала Киа; она потупилась, раскрасневшись до ушей. Взглянула на мальчика и опять опустила глаза. – Там вода… бежит из трубы сверху, и она все время чистая, - с прелестной смущенной улыбкой сказала девочка. – Ты, наверное, такого никогда не видел…
- Нет, - тихо сказал Менес, не сводя с нее глаз.
А потом оба будто очнулись. Киа кашлянула, скрывая смущение; потом порывисто схватила Менеса за руку и сжала ее.
- Ну, я пойду… А как тебя зовут, я забыла спросить? – спохватилась она.
Менес присвистнул.
- Ты даешь! Я – Менес, сын начальника стражи бога, - гордо сказал мальчишка. – Сит-Ра, носящего маску Анубиса.
- Ах, вот как!
Киа польщенно улыбнулась – а потом вдруг поклонилась Менесу, полушутя, полусерьезно.
- Счастлива, что узнала такого большого господина, - сказала она. Менес, не зная, как отвечать странной бедовой девчонке, поклонился в ответ.
- Я пойду! Будь здоров, Менес! – сказала юная жрица и пошла. Менес проследил, как скользит к дверям желтое платье, и только когда она скрылась, вспомнил, что не спросил ее, какие постели тут свободны.
"А, найду", - подумал он. Огляделся. Все тюфяки были одинаковы; не понять, какие заняты. Менес пожал плечами, подошел к ближайшей постели и сел.
Вдруг он почувствовал, как слипаются глаза. С богом он не чувствовал усталости – а сейчас будто нахлынуло накопившееся.
Менес лег на эту неизвестно чью постель и, вытянув ноги, мгновенно уснул.
* Древнеегипетское прямое длинное платье на одной или двух бретелях.
Глава 4
Менеса разбудили только вечером.
Это было сделано так, что он чуть не забыл, что находится в доме бога. Его толкнули в плечо, и он едва не свалился с тюфяка; мальчишка вскочил, сжимая кулаки.
По другую сторону постели стоял мальчик лет девяти, почти лысый – на обритой голове было оставлено только несколько прядей, заплетенных в косички; плечи у него казались узковаты и сутуловаты для его возраста, зато лицо, обычно надменно-сонное, сейчас было злым.
- Как ты смеешь меня задирать? – спросил Менес, выставив подбородок и прищурив глаза. Он ничуть не боялся старшего мальчишку. – Ну?
- Это моя постель, - сказал старший жрец. – Убирайся отсюда!
Менес обратил внимание, что вокруг уже собрались и другие жрецы – мальчишки от семи до двенадцати лет. Должно быть, они вместе служили богу, а он все проспал! Обида еще подстегнула его злость. А оскорбленный хозяин постели вдобавок подначил: обошел тюфяк и приблизился к Менесу нос к носу. Вернее, нос Менеса был на уровне его впалой груди.
- Пошел вон отсюда, - тихо сказал старший жрец, сощурив глаза.
Он даже не разглядел движения Менеса: в следующий миг этот девятилетний верзила уже стоял, скуля от боли, согнувшись пополам. Менес ухватил его за косичку и дернул вниз; а потом засадил кулаком в лицо. Тот даже не сопротивлялся. Какой он старший, хиляк и трус!
Менес выпустил плачущего противника и презрительно ухмыльнулся.
- Еще раз тронешь меня, по земле размажу.
Мальчишки, окружившие дерущихся, изумленно молчали. Менес окинул их взором победителя. Конечно, здесь были и старшие, и более сильные и здоровые, чем он; но сейчас Менес чувствовал себя так, точно готов был один сразиться с целым классом жрецов Ра.
- Да ты сумасшедший, - изумленно сказал кто-то. Ровесник Менеса, а может, старше на год. – Видишь – у него синяк? Великий Ра заметит, что ты испортил Каноферу лицо, и что ты ответишь?
Менес ощутил холодок испуга.
Трусливый задира Канофер, у которого глаза все еще слезились от боли, посмотрел сверху вниз на Менеса – у того поубавилось мужества. Под глазом у старшего жреца и впрямь набух синяк.
- Да, ты ответишь за это, - сказал Канофер. Он вдруг расплылся в злобной ухмылке. – Гнев Ра тебя заживо сожжет!
- Брешешь, - сказал Менес. В глазах его теперь стоял испуг, и Канофер засмеялся.
- Завтра сам увидишь, как я брешу, недопесок.
- Что?..
От этого оскорбительного намека на должность отца Менесу кровь бросилась в глаза. Он ринулся на Канофера, уже не разбирая, портит его драгоценную шкурку или нет: мальчишка засаживал врагу удары в живот, в бока, так что тот только стонал, не успевая ни уворачиваться, ни отвечать. Наконец разъяренного Менеса оттащили за руки другие жрецы.
- Глупец! Ты что сейчас наделал! – сказал ему тот же мальчишка, который предупреждал его; лицо его было очень обеспокоенным. – Я ведь не шутил, бог может ужасно рассердиться!
Менес деланно равнодушно пожал плечами.
- Пусть сердится, - хрипло сказал он.
- Дурак и есть!
Кто-то дал ему подзатыльник, а Менес даже не обернулся. Запал его угас. У семилетнего мальчика уже не хватало силы духа так долго держаться против всех.
- Вот тебе свободная постель, дурень! Целых три, выбирай не хочу!
Менеса подтолкнули к какому-то пустому тюфяку, и он вяло дернулся, не оборачиваясь.
- Кто меня тронет…
- Слышали, - хмыкнули мальчишки.
Но Менес чувствовал, что уже завоевал их невольное уважение. Смешанное со страхом – не столько перед ним, сколько перед его дерзостью, которая неумолимо повлечет за собою божественную кару.
Он сел на постель, опустив голову.
- Обедать здесь когда дают? – хмуро спросил Менес.
- Да мы уж пообедали, - насмешливо-настороженно сказал мальчишка, который за него беспокоился. – Пока ты спал!
Менес посмотрел на него, и неожиданно маленький жрец улыбнулся.
- Мое имя Неру, - сказал он. – Я сын стражника дома бога.
- "Хора"? – спросил Менес.
- Да, - кивнул Неру. – А ты?
- Я Менес, - сказал Менес. – Сын…
- Сын Сит-Ра, начальника дворцовой стражи, - перебил Канофер с мстительной гримасой. – То-то его отец обрадуется, когда обо всем узнает!
- Это твой отец будет глядеть в землю от стыда, когда обо всем узнает, - отозвался Менес, скользнув взглядом по избитым бокам Канофера. – Тебя не станут больше держать в доме бога, ты его позоришь!
Лицо Канофера перекосилось.
- Запомни, щенок: великий бог превыше всего ставит полное послушание, - прошипел он. – Беспрекословное послушание! Ты нарушил порядок! Тебе плохо придется, за это я ручаюсь!
- Девчонка, - сказал Менес.
Послушание послушанием, а такого рохлю держать на службе… нет, не может быть, чтобы великий Ра это терпел!
Менес лег на свою новую постель, уставившись в потолок.
- Есть хочу, - сказал он мрачно, заглушая собственный страх, который поднимал голову, стоило только мальчику отвлечься.
- Я прикажу принести тебе поесть, - отозвался Неру.
Менес впервые искренне улыбнулся.
- Спасибо.
Его новый товарищ вскочил и выбежал из спальни.
С Менесом больше никто не заговаривал – он только слышал мрачные голоса вокруг, спорившие о нем и его поступке. Менеса осуждали. За Менеса боялись. Канофер говорил правду…
Менес перевернулся на живот и заткнул уши руками.
Спустя некоторое время вернулся Неру. Он тронул Менеса за плечо, и тот, вздрогнув, сел.
- Вот, я сам тебе принес еду, - сказал мальчик, улыбаясь. – Лепешки и виноградный сок.
Менес с благодарностью взял поднос.
Жадно отхлебнув сока и откусив кусок нежной румяной лепешки, он спросил:
- А почему ты сам? Ты же сказал, что пришлешь раба.
- Я мог бы, но не стал, - серьезно сказал Неру. – Раб еще увидит, что Канофер избит! Тогда тебе несдобровать!
- Ему и так несдобровать, - отозвался Канофер.
- Замолчи, - сказал Неру.
Канофер символически сплюнул, но замолчал.
Неру улегся на тюфяк рядом с постелью Менеса и, улыбаясь, сказал:
- Хорошо, что ты лег сюда. Вот тут сплю я.
Менес покосился на него и спросил:
- А ты не боишься со мной рядом быть? Теперь.
На лице Неру появилась обида.
- Я не трус, - сказал мальчик.
Они помолчали – обоим было страшно. И оба боялись признать, насколько страшно.
- Сейчас у нас урок, - сказал Неру. – Отдельно для старших и младших.
- Какой урок? – спросил удивленный Менес.
- "Божественной речи", - сказал Неру с гордостью. – Письма и чтения. Всех жрецов Ра обучают этому.
- Да, знаю, - кивнул Менес.
Гордость за свое новое положение мешалась в нем со страхом и восторгом, с которыми он думал о Ра. Вернее, мальчик боялся даже много думать о боге… теперь, когда был под его рукой и неусыпным оком.
- А девчонок тоже учат "божественной речи"? – спросил Менес.
- Да, - ответил Неру. – Почему нет? Мы все слуги бога.
- Всех учат вместе? – спросил Менес.
- Да, - несколько удивленно ответил его друг. – До десяти лет.
"Я увижу Киа", - подумал Менес; и невольно улыбнулся этой мысли, ощутив тепло в груди.
- Ты очень смелый, - вдруг сказал Неру. – Я таких еще не видел. Я бы хотел быть как ты, Менес.
Менес улыбнулся.
- Спасибо, друг.
- Только ты неосторожен, - сказал Неру. – Ты забываешь, что бог все видит!
Менес нахмурился.
- Я ничего не боюсь! - сказал он.
Чем отчаяннее он говорил, тем больше боялся.
Тут послышался гулкий удар в медный гонг.
- Пора на урок! Идем, - сказал Неру, вскакивая на ноги. – Мы будем заниматься вместе, хотя тебе придется догонять меня.
- Я быстро догоню, - сказал Менес.
Он очень старался не думать о том, что ему будет за Канофера, и чем больше он старался, тем хуже получалось.
Маленькие жрецы группой двинулись на урок. Менес шел рядом с Неру, но не смотрел на него, задумавшись о том, что ждет его впереди. Что это такое – "божественная речь"? И что ему будет за Канофера?
"Трус!"
Менес встряхнул головой, рассердившись на себя.
Они вошли в большой зал с окнами-щелями, прорубленными высоко под потолком, с полом, устеленным тростниковыми циновками. Менес посмотрел, как рассаживаются его соседи: скрестив ноги, положив руки на колени – и сел так же.
Он посмотрел по сторонам и вдруг поймал улыбку Киа. Она действительно занималась вместе с ним!
Менес радостно улыбнулся девочке в ответ. Но больше он ничего не успел: вошел учитель, должно быть, тот самый Неби, наставник жрецов.
После урока, от которого у Менеса просто распухла голова – учиться письму, да еще и наравне с теми, кто занимался давно, оказалось очень трудно – мальчик вышел из класса об руку с Неру. Но тут друзей разделили. К Менесу подошел незнакомый величественный мужчина с золотым обручем, охватывавшим лоб, в длинной юбке, сковывавшей его походку.
- Идем! – резко сказал он Менесу.
"Открыт!" - подумал мальчик.
Охваченный стыдом и страхом, он беспрекословно подчинился. Менес чем дальше, тем меньше сомневался, что его ведут на расправу к самому великому богу. Его казнят! Он оскорбил слугу Ра, а за это, наверное, следует только смерть!..
Но Менес ошибся.
Пройдя пол-коридора, его проводник остановился и проделал что-то с гладкой светло-желтой стеной, на которой не было никаких знаков. И, повинуясь его руке, кусок стены бесшумно повернулся. На Менеса взглянула черная дыра, откуда веяло холодом.
Мужчина втолкнул его в карцер, а в следующий миг дверь так же беззвучно закрылась. Менесу показалось, что его погребли заживо.
Менеса разбудили только вечером.
Это было сделано так, что он чуть не забыл, что находится в доме бога. Его толкнули в плечо, и он едва не свалился с тюфяка; мальчишка вскочил, сжимая кулаки.
По другую сторону постели стоял мальчик лет девяти, почти лысый – на обритой голове было оставлено только несколько прядей, заплетенных в косички; плечи у него казались узковаты и сутуловаты для его возраста, зато лицо, обычно надменно-сонное, сейчас было злым.
- Как ты смеешь меня задирать? – спросил Менес, выставив подбородок и прищурив глаза. Он ничуть не боялся старшего мальчишку. – Ну?
- Это моя постель, - сказал старший жрец. – Убирайся отсюда!
Менес обратил внимание, что вокруг уже собрались и другие жрецы – мальчишки от семи до двенадцати лет. Должно быть, они вместе служили богу, а он все проспал! Обида еще подстегнула его злость. А оскорбленный хозяин постели вдобавок подначил: обошел тюфяк и приблизился к Менесу нос к носу. Вернее, нос Менеса был на уровне его впалой груди.
- Пошел вон отсюда, - тихо сказал старший жрец, сощурив глаза.
Он даже не разглядел движения Менеса: в следующий миг этот девятилетний верзила уже стоял, скуля от боли, согнувшись пополам. Менес ухватил его за косичку и дернул вниз; а потом засадил кулаком в лицо. Тот даже не сопротивлялся. Какой он старший, хиляк и трус!
Менес выпустил плачущего противника и презрительно ухмыльнулся.
- Еще раз тронешь меня, по земле размажу.
Мальчишки, окружившие дерущихся, изумленно молчали. Менес окинул их взором победителя. Конечно, здесь были и старшие, и более сильные и здоровые, чем он; но сейчас Менес чувствовал себя так, точно готов был один сразиться с целым классом жрецов Ра.
- Да ты сумасшедший, - изумленно сказал кто-то. Ровесник Менеса, а может, старше на год. – Видишь – у него синяк? Великий Ра заметит, что ты испортил Каноферу лицо, и что ты ответишь?
Менес ощутил холодок испуга.
Трусливый задира Канофер, у которого глаза все еще слезились от боли, посмотрел сверху вниз на Менеса – у того поубавилось мужества. Под глазом у старшего жреца и впрямь набух синяк.
- Да, ты ответишь за это, - сказал Канофер. Он вдруг расплылся в злобной ухмылке. – Гнев Ра тебя заживо сожжет!
- Брешешь, - сказал Менес. В глазах его теперь стоял испуг, и Канофер засмеялся.
- Завтра сам увидишь, как я брешу, недопесок.
- Что?..
От этого оскорбительного намека на должность отца Менесу кровь бросилась в глаза. Он ринулся на Канофера, уже не разбирая, портит его драгоценную шкурку или нет: мальчишка засаживал врагу удары в живот, в бока, так что тот только стонал, не успевая ни уворачиваться, ни отвечать. Наконец разъяренного Менеса оттащили за руки другие жрецы.
- Глупец! Ты что сейчас наделал! – сказал ему тот же мальчишка, который предупреждал его; лицо его было очень обеспокоенным. – Я ведь не шутил, бог может ужасно рассердиться!
Менес деланно равнодушно пожал плечами.
- Пусть сердится, - хрипло сказал он.
- Дурак и есть!
Кто-то дал ему подзатыльник, а Менес даже не обернулся. Запал его угас. У семилетнего мальчика уже не хватало силы духа так долго держаться против всех.
- Вот тебе свободная постель, дурень! Целых три, выбирай не хочу!
Менеса подтолкнули к какому-то пустому тюфяку, и он вяло дернулся, не оборачиваясь.
- Кто меня тронет…
- Слышали, - хмыкнули мальчишки.
Но Менес чувствовал, что уже завоевал их невольное уважение. Смешанное со страхом – не столько перед ним, сколько перед его дерзостью, которая неумолимо повлечет за собою божественную кару.
Он сел на постель, опустив голову.
- Обедать здесь когда дают? – хмуро спросил Менес.
- Да мы уж пообедали, - насмешливо-настороженно сказал мальчишка, который за него беспокоился. – Пока ты спал!
Менес посмотрел на него, и неожиданно маленький жрец улыбнулся.
- Мое имя Неру, - сказал он. – Я сын стражника дома бога.
- "Хора"? – спросил Менес.
- Да, - кивнул Неру. – А ты?
- Я Менес, - сказал Менес. – Сын…
- Сын Сит-Ра, начальника дворцовой стражи, - перебил Канофер с мстительной гримасой. – То-то его отец обрадуется, когда обо всем узнает!
- Это твой отец будет глядеть в землю от стыда, когда обо всем узнает, - отозвался Менес, скользнув взглядом по избитым бокам Канофера. – Тебя не станут больше держать в доме бога, ты его позоришь!
Лицо Канофера перекосилось.
- Запомни, щенок: великий бог превыше всего ставит полное послушание, - прошипел он. – Беспрекословное послушание! Ты нарушил порядок! Тебе плохо придется, за это я ручаюсь!
- Девчонка, - сказал Менес.
Послушание послушанием, а такого рохлю держать на службе… нет, не может быть, чтобы великий Ра это терпел!
Менес лег на свою новую постель, уставившись в потолок.
- Есть хочу, - сказал он мрачно, заглушая собственный страх, который поднимал голову, стоило только мальчику отвлечься.
- Я прикажу принести тебе поесть, - отозвался Неру.
Менес впервые искренне улыбнулся.
- Спасибо.
Его новый товарищ вскочил и выбежал из спальни.
С Менесом больше никто не заговаривал – он только слышал мрачные голоса вокруг, спорившие о нем и его поступке. Менеса осуждали. За Менеса боялись. Канофер говорил правду…
Менес перевернулся на живот и заткнул уши руками.
Спустя некоторое время вернулся Неру. Он тронул Менеса за плечо, и тот, вздрогнув, сел.
- Вот, я сам тебе принес еду, - сказал мальчик, улыбаясь. – Лепешки и виноградный сок.
Менес с благодарностью взял поднос.
Жадно отхлебнув сока и откусив кусок нежной румяной лепешки, он спросил:
- А почему ты сам? Ты же сказал, что пришлешь раба.
- Я мог бы, но не стал, - серьезно сказал Неру. – Раб еще увидит, что Канофер избит! Тогда тебе несдобровать!
- Ему и так несдобровать, - отозвался Канофер.
- Замолчи, - сказал Неру.
Канофер символически сплюнул, но замолчал.
Неру улегся на тюфяк рядом с постелью Менеса и, улыбаясь, сказал:
- Хорошо, что ты лег сюда. Вот тут сплю я.
Менес покосился на него и спросил:
- А ты не боишься со мной рядом быть? Теперь.
На лице Неру появилась обида.
- Я не трус, - сказал мальчик.
Они помолчали – обоим было страшно. И оба боялись признать, насколько страшно.
- Сейчас у нас урок, - сказал Неру. – Отдельно для старших и младших.
- Какой урок? – спросил удивленный Менес.
- "Божественной речи", - сказал Неру с гордостью. – Письма и чтения. Всех жрецов Ра обучают этому.
- Да, знаю, - кивнул Менес.
Гордость за свое новое положение мешалась в нем со страхом и восторгом, с которыми он думал о Ра. Вернее, мальчик боялся даже много думать о боге… теперь, когда был под его рукой и неусыпным оком.
- А девчонок тоже учат "божественной речи"? – спросил Менес.
- Да, - ответил Неру. – Почему нет? Мы все слуги бога.
- Всех учат вместе? – спросил Менес.
- Да, - несколько удивленно ответил его друг. – До десяти лет.
"Я увижу Киа", - подумал Менес; и невольно улыбнулся этой мысли, ощутив тепло в груди.
- Ты очень смелый, - вдруг сказал Неру. – Я таких еще не видел. Я бы хотел быть как ты, Менес.
Менес улыбнулся.
- Спасибо, друг.
- Только ты неосторожен, - сказал Неру. – Ты забываешь, что бог все видит!
Менес нахмурился.
- Я ничего не боюсь! - сказал он.
Чем отчаяннее он говорил, тем больше боялся.
Тут послышался гулкий удар в медный гонг.
- Пора на урок! Идем, - сказал Неру, вскакивая на ноги. – Мы будем заниматься вместе, хотя тебе придется догонять меня.
- Я быстро догоню, - сказал Менес.
Он очень старался не думать о том, что ему будет за Канофера, и чем больше он старался, тем хуже получалось.
Маленькие жрецы группой двинулись на урок. Менес шел рядом с Неру, но не смотрел на него, задумавшись о том, что ждет его впереди. Что это такое – "божественная речь"? И что ему будет за Канофера?
"Трус!"
Менес встряхнул головой, рассердившись на себя.
Они вошли в большой зал с окнами-щелями, прорубленными высоко под потолком, с полом, устеленным тростниковыми циновками. Менес посмотрел, как рассаживаются его соседи: скрестив ноги, положив руки на колени – и сел так же.
Он посмотрел по сторонам и вдруг поймал улыбку Киа. Она действительно занималась вместе с ним!
Менес радостно улыбнулся девочке в ответ. Но больше он ничего не успел: вошел учитель, должно быть, тот самый Неби, наставник жрецов.
После урока, от которого у Менеса просто распухла голова – учиться письму, да еще и наравне с теми, кто занимался давно, оказалось очень трудно – мальчик вышел из класса об руку с Неру. Но тут друзей разделили. К Менесу подошел незнакомый величественный мужчина с золотым обручем, охватывавшим лоб, в длинной юбке, сковывавшей его походку.
- Идем! – резко сказал он Менесу.
"Открыт!" - подумал мальчик.
Охваченный стыдом и страхом, он беспрекословно подчинился. Менес чем дальше, тем меньше сомневался, что его ведут на расправу к самому великому богу. Его казнят! Он оскорбил слугу Ра, а за это, наверное, следует только смерть!..
Но Менес ошибся.
Пройдя пол-коридора, его проводник остановился и проделал что-то с гладкой светло-желтой стеной, на которой не было никаких знаков. И, повинуясь его руке, кусок стены бесшумно повернулся. На Менеса взглянула черная дыра, откуда веяло холодом.
Мужчина втолкнул его в карцер, а в следующий миг дверь так же беззвучно закрылась. Менесу показалось, что его погребли заживо.
Последний раз редактировалось Эрин 23 июн 2011, 18:41, всего редактировалось 1 раз.
Глава 5
Мальчик оказался в кромешной темноте. Его и дома, случалось, запирали в кладовой в наказание – но никогда еще он не был в такой полной, беспросветной темноте. Каменный блок потайной двери был настолько плотно пригнан к стене, что сквозь щели не просачивалось ни лучика; да ведь и самих щелей не было видно снаружи.
"А вдруг меня тут бросили? Умирать от голода?.."
Нет, нет, не может быть. За несколько тумаков противному мальчишке, недостойному оставаться слугой бога – не может быть!
Но ведь жрецы Ра неприкосновенны.
"Меня скоро выпустят, - думал Менес, усевшись у стены и уткнувшись лбом в колени. – Меня не могут держать тут долго! Я не заслужил!.."
Он вытянул ноги, поежившись от холода. Мальчик уже замерз от сидения на голом каменном полу – на нем была одна только юбка и сандалии, не считая золотых украшений на шее и руках, которые тоже вскоре стали холодить тело. Менес вскочил и стал мерить шагами свою темницу – шесть шагов в длину и четыре поперек. Ходить было так же холодно, как и сидеть, даже холоднее – от ветерка, который Менес поднял сам, тело прохватил озноб.
Он опять сел и выругался сквозь зубы. Менес снова уткнулся лбом в коленки, обхватил их руками, пытаясь сохранить тепло, которое стылая камера неумолимо забирала из его маленького тела. Менес был худым мальчиком, и сидеть на твердом камне скоро стало больно. Кроме того, его начала мучить постыдная потребность – постыдная потому, что негде было ее удовлетворить; может быть, позыв еще усиливался тем же проклятым холодом…
Менес кашлянул.
А если он заболеет?
Конечно, заболеет! Холод уже давно мучил его; подступил и голод. Менесу как будто дали испытать, что бывает с людьми, лишенными живительного солнца.
Мальчик, дрожа, пытался поджать под себя ноги, спрятать руки под мышки – но он коченел. Менес поднял голову, обозрел свою темницу – и едва не заплакал, на миг охваченный непреодолимой уверенностью, что его бросили здесь погибать, что его нарочно здесь забыли.
Он закусил губу, и боль помогла справиться со слезами. Менес медленно лег на пол - к стене, на бок, сжавшись, как младенец в утробе матери. Это помогало удерживать тепло.
Он закрыл глаза и потерял счет времени…
Напоминали о том, что он еще жив и мучается, только холод, голод и низменная нужда, которые все усиливались. Причем последняя мучила сильнее всего. Но Менес раньше умер бы, чем обмочился здесь.
"Великий бог! - думал он. – Прости меня! Я согрешил!"
Никто не являлся. Бог отвратил от него свой лик.
Менес повернулся на другой бок и наконец заплакал. Потом закашлялся, а затем снова заплакал. Первозданная бессолнечная тьма брала верх над маленьким сыном света, по капле выпивала из него жизнь…
В конце концов маленький узник так обессилел, что уснул бы - если бы не жесткий камень, на котором он лежал, казавшийся вершиной пыток.
Но все-таки Менес уснул.
Очнулся мальчик от ощущения, пробудившего его слабые силы. От ощущения, вызывающего к жизни любое существо – по его телу скользнул свет, показавшийся после бесконечного заточения очень ярким. А на самом деле это был только небольшой огонь масляной лампы, которую держал присланный за ним служитель.
- Вставай, господин, - приглушенно и боязливо сказал юноша, стоящий на пороге, и этот голос сразу дал Менесу понять, что перед ним раб. Мальчик вскочил, вернее – сел, застонав сквозь зубы от боли в затекшем теле. Кажется, он належал себе синяки. И как сразу захотелось!..
"Проклятье!"
- Мне надо выйти, - хрипло со стыдом сказал Менес. – Мне надо…
Он сделал выразительный жест, и раб, на мгновение замерший в удивлении, быстро закивал.
- Да, господин, я отведу. Прошу идти со мной.
Менес выскользнул из карцера, и только тут, как теплый дождь, на него нахлынула радость.
Он был жив! Он был спасен!
Менесу захотелось смеяться от счастья. Но в следующий миг он стиснул зубы, потому что терпеть было уже очень трудно. Мальчик пошел следом за рабом, стараясь двигаться прямо и никак не выдавать себя.
Скоро ему удалось облегчиться, и тогда Менес почувствовал себя намного живее и увереннее. Даже кашель, напавший на него в карцере, и голод, жегший желудок, как и проснувшаяся жажда, теперь казались почти пустяками.
- Мне велено вымыть и переодеть тебя, господин, - сказал юноша, о присутствии которого маленький жрец почти забыл.
Менес взглянул на раба.
- Хорошо. Только сперва дай мне поесть.
- Не велено, - сказал раб.
Менес на миг возмутился, а потом испугался.
- Что это значит?
Но раб наглухо замолчал. Менес понял, что он получил строгий приказ. От кого?
От владыки жизни и смерти каждого обитателя этого дома…
Менес покорился. Им опять овладел страх почти такой же силы, как в карцере – и спрашивать было страшно. И в то же время приставать к рабу было недостойно. Поэтому мальчик молча снес купание, умащивание маслом и нанесение краски на лицо. Он пытался угадать, день сейчас или ночь – наверное, все-таки ночь. И что же с ним будут делать этой ночью, к чему его готовят?..
Менесу заново заплели волосы и надели на него чистую юбку и драгоценный воротник, сразу потянувший его усталое тело книзу.
Не говоря ни слова, раб повел его куда-то по темным коридорам, освещая себе путь той же масляной лампой. У Менеса подкашивались ноги. Теперь его, несомненно, вели к богу!
Но зачем? Неужели его все-таки казнят?..
- Сюда, господин.
Раб показал на высокие изукрашенные золотом кедровые двери, около которых остановился, видимо, не осмеливаясь входить. Менес усмехнулся от смущения и ужаса.
А потом вошел.
Он оказался в полутемном зале, убранном легкими розовыми и синими занавесями. Зал был очень странно отделан – стены покрыты медно поблескивающими панелями, украшенными столбиками непонятных письмен; но кроме этого, в покое не было почти ничего.
Только на возвышении посредине стоял странный длинный металлический ящик со скругленными углами и стенками, как будто по человеческой фигуре – открытый ящик, матово светившийся изнутри. Он-то словно бы и озарял этот зал, в котором Менес не видел никаких других светильников. Однако слабый белый свет казался льющимся отовсюду.
Зал был необычен. Как и все здесь. Но Менес безошибочно узнал овладевшее им чувство – божественную благодать.
То самое чувство он испытывал, преклоняясь перед далеким богом во время его выхода. В десять раз сильнее оно было рядом с Ра.
И, казалось, великий бог незримо присутствует и в этом зале, наполняя его прозрачно-благоуханной, пронзительно-ясной святостью… напоминанием о каком-то утраченном людьми блаженстве. Раз причастившийся этой благодати смертный тосковал о ней вечно.
- Сюда.
Менес увидел перед собою другого раба. А может, жреца.
- Что? – шепотом спросил мальчик.
Слуга молча и торжественно показал на волшебный ящик. Менес глубоко вздохнул.
- Что?.. – шепотом повторил он, боясь поверить себе и ему.
- Ложись, - еще раз разомкнул уста маленький служитель. И опять замолчал, как будто сам был магическим ящиком, отпиравшимся только по особым случаям.
Менес, смакуя каждое мгновение - или томительно медленно переступая через каждый миг - направился к этому сиянию, в которое ему предлагали лечь. Он теперь не отрывал взгляда от саркофага, точно не имел силы это сделать. Мальчик подошел к саркофагу, взялся за прохладный металлический край, постоял – и шагнул в него, точно в ароматическую ванну. Только несравненно лучше.
Менес лег и почти сразу потерялся в восхитительном безмыслии и бесчувствии… а может, сверхмыслии и сверхчувствии, как будто в объятиях бога. Мальчик закрыл глаза. Он ощущал, будто от макушки до кончиков пальцев его наполняет неведомая сила, покалывающая во всем теле. Он мог бы оттолкнуться от своего ложа и взлететь под потолок. Он мог бы совершить подвиг сверх человеческих способностей! Ничего из пережитого Менесом не могло сравниться с этим лежанием – он как будто покоился в колыбели-лотосе, из которой на заре времен родился сам Ра*…
- Вставай.
Над ним склонился тот же маленький раб. Проснувшийся Менес уставился в его темное лицо с горьким разочарованием. Но он послушно сел, потом выпрыгнул из саркофага; это далось так легко, как будто Менес потерял вес или обрел вдвое большую силу.
В нем вдруг опять проснулся голод, но это сейчас было такое же свежее и прекрасное чувство, как и ощущение всего своего тела. Менес улыбнулся и потянулся, а потом вдруг понял, что за счастье придется расплачиваться.
Раб ушел, а в дверях зала стоял Ра.
Менес от неожиданности и страха покачнулся, а потом опустился на колени. Он склонил голову.
Он испытывал наслаждение и ужас. Менесу хотелось захныкать, начать о чем-то умолять… или просто молчать и таять, глядя на это существо. Бог в обличье юноши медленно приблизился к нему. Так что чуть было не коснулся своим длинным роскошным платьем. Менес затрепетал в ожидании этого прикосновения – но Ра остановился над ним, не придвигаясь ближе.
А потом вдруг склонился и нежным движением взял мальчика за подбородок. Он поднял его на ноги. Менесу ужасно захотелось поцеловать эти пальцы или хотя бы край одежды; но вместо этого он робко посмотрел своему единственному властелину в глаза.
Они сейчас чуть светились, а на подкрашенных губах была чуть заметная улыбка.
- Ты прощен. Я бесконечно милостив, - проговорил нечеловеческий голос.
Да, да! Бесконечно милостив!
Менес заплакал – этот маленький мужчина, уже стыдящийся всякой слабости. Но сейчас ему больше всего хотелось, чтобы Ра видел его слезы, и он задрал голову выше. Повелитель, все с такою же улыбкой всезнающего любящего отца на лице юноши, погладил его по щеке.
- Возвращайся в спальню.
Менес содрогнулся от любви при звуке этого голоса.
Бог выпрямился и отошел, неслышно ступая.
Менес закрыл глаза, все еще во власти прошедших мгновений. Его вернуло к действительности прикосновение к плечу – маленький раб дожидался его, чтобы проводить в спальню. Мальчик встал, тихо сожалея о том, что все закончилось. Но теперь в сердце его воцарилась умиленная благодарность, и он шел медленно, стараясь сохранить в себе это чувство во всей полноте.
Менес вошел в спальню, не замечая ничего вокруг – даже того, как на него враз уставились все товарищи.
Неру, сидевший на постели, вскочил и подбежал к нему, сияя.
- Тебя отпустили! А Канофера лишили сана и отослали домой, ты знаешь?
Менес посмотрел на него так, точно не понимал, о чем с ним говорят, хотя новость была поразительная.
Главнее всего на свете было то, что с ним только что произошло.
* Древнеегипетский миф говорит о рождении Ра из цветка.
Мальчик оказался в кромешной темноте. Его и дома, случалось, запирали в кладовой в наказание – но никогда еще он не был в такой полной, беспросветной темноте. Каменный блок потайной двери был настолько плотно пригнан к стене, что сквозь щели не просачивалось ни лучика; да ведь и самих щелей не было видно снаружи.
"А вдруг меня тут бросили? Умирать от голода?.."
Нет, нет, не может быть. За несколько тумаков противному мальчишке, недостойному оставаться слугой бога – не может быть!
Но ведь жрецы Ра неприкосновенны.
"Меня скоро выпустят, - думал Менес, усевшись у стены и уткнувшись лбом в колени. – Меня не могут держать тут долго! Я не заслужил!.."
Он вытянул ноги, поежившись от холода. Мальчик уже замерз от сидения на голом каменном полу – на нем была одна только юбка и сандалии, не считая золотых украшений на шее и руках, которые тоже вскоре стали холодить тело. Менес вскочил и стал мерить шагами свою темницу – шесть шагов в длину и четыре поперек. Ходить было так же холодно, как и сидеть, даже холоднее – от ветерка, который Менес поднял сам, тело прохватил озноб.
Он опять сел и выругался сквозь зубы. Менес снова уткнулся лбом в коленки, обхватил их руками, пытаясь сохранить тепло, которое стылая камера неумолимо забирала из его маленького тела. Менес был худым мальчиком, и сидеть на твердом камне скоро стало больно. Кроме того, его начала мучить постыдная потребность – постыдная потому, что негде было ее удовлетворить; может быть, позыв еще усиливался тем же проклятым холодом…
Менес кашлянул.
А если он заболеет?
Конечно, заболеет! Холод уже давно мучил его; подступил и голод. Менесу как будто дали испытать, что бывает с людьми, лишенными живительного солнца.
Мальчик, дрожа, пытался поджать под себя ноги, спрятать руки под мышки – но он коченел. Менес поднял голову, обозрел свою темницу – и едва не заплакал, на миг охваченный непреодолимой уверенностью, что его бросили здесь погибать, что его нарочно здесь забыли.
Он закусил губу, и боль помогла справиться со слезами. Менес медленно лег на пол - к стене, на бок, сжавшись, как младенец в утробе матери. Это помогало удерживать тепло.
Он закрыл глаза и потерял счет времени…
Напоминали о том, что он еще жив и мучается, только холод, голод и низменная нужда, которые все усиливались. Причем последняя мучила сильнее всего. Но Менес раньше умер бы, чем обмочился здесь.
"Великий бог! - думал он. – Прости меня! Я согрешил!"
Никто не являлся. Бог отвратил от него свой лик.
Менес повернулся на другой бок и наконец заплакал. Потом закашлялся, а затем снова заплакал. Первозданная бессолнечная тьма брала верх над маленьким сыном света, по капле выпивала из него жизнь…
В конце концов маленький узник так обессилел, что уснул бы - если бы не жесткий камень, на котором он лежал, казавшийся вершиной пыток.
Но все-таки Менес уснул.
Очнулся мальчик от ощущения, пробудившего его слабые силы. От ощущения, вызывающего к жизни любое существо – по его телу скользнул свет, показавшийся после бесконечного заточения очень ярким. А на самом деле это был только небольшой огонь масляной лампы, которую держал присланный за ним служитель.
- Вставай, господин, - приглушенно и боязливо сказал юноша, стоящий на пороге, и этот голос сразу дал Менесу понять, что перед ним раб. Мальчик вскочил, вернее – сел, застонав сквозь зубы от боли в затекшем теле. Кажется, он належал себе синяки. И как сразу захотелось!..
"Проклятье!"
- Мне надо выйти, - хрипло со стыдом сказал Менес. – Мне надо…
Он сделал выразительный жест, и раб, на мгновение замерший в удивлении, быстро закивал.
- Да, господин, я отведу. Прошу идти со мной.
Менес выскользнул из карцера, и только тут, как теплый дождь, на него нахлынула радость.
Он был жив! Он был спасен!
Менесу захотелось смеяться от счастья. Но в следующий миг он стиснул зубы, потому что терпеть было уже очень трудно. Мальчик пошел следом за рабом, стараясь двигаться прямо и никак не выдавать себя.
Скоро ему удалось облегчиться, и тогда Менес почувствовал себя намного живее и увереннее. Даже кашель, напавший на него в карцере, и голод, жегший желудок, как и проснувшаяся жажда, теперь казались почти пустяками.
- Мне велено вымыть и переодеть тебя, господин, - сказал юноша, о присутствии которого маленький жрец почти забыл.
Менес взглянул на раба.
- Хорошо. Только сперва дай мне поесть.
- Не велено, - сказал раб.
Менес на миг возмутился, а потом испугался.
- Что это значит?
Но раб наглухо замолчал. Менес понял, что он получил строгий приказ. От кого?
От владыки жизни и смерти каждого обитателя этого дома…
Менес покорился. Им опять овладел страх почти такой же силы, как в карцере – и спрашивать было страшно. И в то же время приставать к рабу было недостойно. Поэтому мальчик молча снес купание, умащивание маслом и нанесение краски на лицо. Он пытался угадать, день сейчас или ночь – наверное, все-таки ночь. И что же с ним будут делать этой ночью, к чему его готовят?..
Менесу заново заплели волосы и надели на него чистую юбку и драгоценный воротник, сразу потянувший его усталое тело книзу.
Не говоря ни слова, раб повел его куда-то по темным коридорам, освещая себе путь той же масляной лампой. У Менеса подкашивались ноги. Теперь его, несомненно, вели к богу!
Но зачем? Неужели его все-таки казнят?..
- Сюда, господин.
Раб показал на высокие изукрашенные золотом кедровые двери, около которых остановился, видимо, не осмеливаясь входить. Менес усмехнулся от смущения и ужаса.
А потом вошел.
Он оказался в полутемном зале, убранном легкими розовыми и синими занавесями. Зал был очень странно отделан – стены покрыты медно поблескивающими панелями, украшенными столбиками непонятных письмен; но кроме этого, в покое не было почти ничего.
Только на возвышении посредине стоял странный длинный металлический ящик со скругленными углами и стенками, как будто по человеческой фигуре – открытый ящик, матово светившийся изнутри. Он-то словно бы и озарял этот зал, в котором Менес не видел никаких других светильников. Однако слабый белый свет казался льющимся отовсюду.
Зал был необычен. Как и все здесь. Но Менес безошибочно узнал овладевшее им чувство – божественную благодать.
То самое чувство он испытывал, преклоняясь перед далеким богом во время его выхода. В десять раз сильнее оно было рядом с Ра.
И, казалось, великий бог незримо присутствует и в этом зале, наполняя его прозрачно-благоуханной, пронзительно-ясной святостью… напоминанием о каком-то утраченном людьми блаженстве. Раз причастившийся этой благодати смертный тосковал о ней вечно.
- Сюда.
Менес увидел перед собою другого раба. А может, жреца.
- Что? – шепотом спросил мальчик.
Слуга молча и торжественно показал на волшебный ящик. Менес глубоко вздохнул.
- Что?.. – шепотом повторил он, боясь поверить себе и ему.
- Ложись, - еще раз разомкнул уста маленький служитель. И опять замолчал, как будто сам был магическим ящиком, отпиравшимся только по особым случаям.
Менес, смакуя каждое мгновение - или томительно медленно переступая через каждый миг - направился к этому сиянию, в которое ему предлагали лечь. Он теперь не отрывал взгляда от саркофага, точно не имел силы это сделать. Мальчик подошел к саркофагу, взялся за прохладный металлический край, постоял – и шагнул в него, точно в ароматическую ванну. Только несравненно лучше.
Менес лег и почти сразу потерялся в восхитительном безмыслии и бесчувствии… а может, сверхмыслии и сверхчувствии, как будто в объятиях бога. Мальчик закрыл глаза. Он ощущал, будто от макушки до кончиков пальцев его наполняет неведомая сила, покалывающая во всем теле. Он мог бы оттолкнуться от своего ложа и взлететь под потолок. Он мог бы совершить подвиг сверх человеческих способностей! Ничего из пережитого Менесом не могло сравниться с этим лежанием – он как будто покоился в колыбели-лотосе, из которой на заре времен родился сам Ра*…
- Вставай.
Над ним склонился тот же маленький раб. Проснувшийся Менес уставился в его темное лицо с горьким разочарованием. Но он послушно сел, потом выпрыгнул из саркофага; это далось так легко, как будто Менес потерял вес или обрел вдвое большую силу.
В нем вдруг опять проснулся голод, но это сейчас было такое же свежее и прекрасное чувство, как и ощущение всего своего тела. Менес улыбнулся и потянулся, а потом вдруг понял, что за счастье придется расплачиваться.
Раб ушел, а в дверях зала стоял Ра.
Менес от неожиданности и страха покачнулся, а потом опустился на колени. Он склонил голову.
Он испытывал наслаждение и ужас. Менесу хотелось захныкать, начать о чем-то умолять… или просто молчать и таять, глядя на это существо. Бог в обличье юноши медленно приблизился к нему. Так что чуть было не коснулся своим длинным роскошным платьем. Менес затрепетал в ожидании этого прикосновения – но Ра остановился над ним, не придвигаясь ближе.
А потом вдруг склонился и нежным движением взял мальчика за подбородок. Он поднял его на ноги. Менесу ужасно захотелось поцеловать эти пальцы или хотя бы край одежды; но вместо этого он робко посмотрел своему единственному властелину в глаза.
Они сейчас чуть светились, а на подкрашенных губах была чуть заметная улыбка.
- Ты прощен. Я бесконечно милостив, - проговорил нечеловеческий голос.
Да, да! Бесконечно милостив!
Менес заплакал – этот маленький мужчина, уже стыдящийся всякой слабости. Но сейчас ему больше всего хотелось, чтобы Ра видел его слезы, и он задрал голову выше. Повелитель, все с такою же улыбкой всезнающего любящего отца на лице юноши, погладил его по щеке.
- Возвращайся в спальню.
Менес содрогнулся от любви при звуке этого голоса.
Бог выпрямился и отошел, неслышно ступая.
Менес закрыл глаза, все еще во власти прошедших мгновений. Его вернуло к действительности прикосновение к плечу – маленький раб дожидался его, чтобы проводить в спальню. Мальчик встал, тихо сожалея о том, что все закончилось. Но теперь в сердце его воцарилась умиленная благодарность, и он шел медленно, стараясь сохранить в себе это чувство во всей полноте.
Менес вошел в спальню, не замечая ничего вокруг – даже того, как на него враз уставились все товарищи.
Неру, сидевший на постели, вскочил и подбежал к нему, сияя.
- Тебя отпустили! А Канофера лишили сана и отослали домой, ты знаешь?
Менес посмотрел на него так, точно не понимал, о чем с ним говорят, хотя новость была поразительная.
Главнее всего на свете было то, что с ним только что произошло.
* Древнеегипетский миф говорит о рождении Ра из цветка.
Глава 6
- Вы уже не спите, - сказал Менес, укладываясь на ложе. – Сейчас утро?
Он лег, хотя ему хотелось воспарить. На лице его все еще сохранялось выражение счастья, на которое Неру смотрел с недоумением.
- Занимается рассвет, - сказал его товарищ. – Пора вставать. Мы начинаем служение богу с самого утра.
- Неужели?
Менес изумился – неужели он так долго просидел в карцере или пролежал в этом чудесном воскрешающем устройстве? Наверное, Ра умеет даже время заставить течь по-особому. Конечно, умеет!
Он же великий бог!
Любовь к Ра вдруг захватила все его существо. Он был ростком, зазеленевшим в лучах солнца, без любви которого погибал. Как и все эти дети.
- Я голоден, - счастливо сказал Менес, которому было так прекрасно, что не передать словами. Он подумал: а испытывали ли другие жрецы что-либо подобное? Мальчик ощутил ревность, а потом подумал, что это очень грешно – ревновать бога. Ведь Ра дарит своею милостью всех!
- Сейчас мы пойдем на завтрак, - сказал Неру, удивленно смотревший на его лицо. Ничего-то он не понимал! И не поймет, потому что Менес ничего не расскажет. Менес был намерен сохранить священные воспоминания для себя одного.
В дверях появились двое рабов, и жрецы начали вставать, умываться и краситься с их помощью. Менес был уже готов к выходу – и поэтому просто сидел, с наслаждением глядя, как готовятся к встрече с Ра его товарищи.
Они были избранники судьбы.
Половина дня минула, как сон. Как лежание в саркофаге – близость к богу была сходна с этим чувством; Менес уже ощущал, что не мог бы променять свое служение ни на что другое.
Рядом с Ра он как будто лишался своей воли – или отдавался на волю бога, превращаясь в послушное орудие. Но отдаться так было лучше всего – самый правильный, чистый, благословенный путь.
Менес жалел, что не может выразить этого чувства словами. Но, наверное, слов, чтобы передать радость Служения, не было в человеческом языке…
После обеда жрецы были предоставлены сами себе. Вернее, эти часы они должны были посвятить другим занятиям. Менес опять преодолел трудный урок грамоты, напоминавший ему камень, который надо долбить. Беганье, игры-состязания, единоборство с мальчишками давались ему легко; но при взгляде на письмена, напоминавшие мудреных черных жуков, похожих один на другого, он приходил в отчаяние.
Им, к тому же, задали уроки – чистописание. То есть этих жуков, из которых слагалась "божественная речь", нужно было складывать самому, и еще и выучивать, как они выглядят...
Менес мог бы обратиться за помощью к Неру, но он был слишком горд. Мальчишка ушел со своей глиняной табличкой, которые им раздали для упражнений, в самый дальний угол класса и, сопя, сел, скрестив ноги. Он приготовился биться над своим заданием в одиночку.
Через какое-то время Менес оставил попытки и бросил уродливо исцарапанную табличку. Он схватился за виски, с которых до боли были оттянуты заплетенные в косы волосы, и склонился к коленям, стиснув зубы. Мальчик был готов заплакать от бессилия, но гордость не позволяла – как и не позволяла попросить кого-нибудь помочь.
- Тебе помочь? – вдруг прозвучал рядом голосок, как будто обрели язык его собственные мысли.
Мальчишка враждебно и удивленно взглянул на примостившуюся рядом девочку.
- С чего ты решила, что мне нужна помощь? – спросил он Киа.
Та улыбнулась с видом легкого превосходства.
- Я же вижу, - сказала она. – Это не стыдно, Менес! У меня тоже сперва ничего не получалось. Позволь, я объясню…
Киа потянула у Менеса табличку, и он дернулся, чтобы отнять ее и крикнуть, что ни в чьей помощи не нуждается, тем более в помощи девчонки. Но глядя на ее улыбающееся лицо, почему-то раздумал огрызаться.
Киа была дочерью учителя и, наверное, вправду уже много умела. Да и стыдно служителю Ра было по пустякам затевать ссору с другим служителем.
- Объясни, - хмуро сказал Менес. – Если хочешь, - прибавил он быстро.
Киа улыбнулась.
Отведя с лица падающие на глаза короткие волосы, она быстро начертила на его табличке рисунок, который невозможно было не понять.
- Что это? – как учительница, спросила девчонка.
- Женщина, - невольно улыбаясь, ответил Менес.
- А это?
Слева от женщины появилась волнистая линия.
- "Эн-мут", - прочитала Киа. – "Принадлежащее женщине".
Киа подумала несколько мгновений, потерла переносицу, на которой густые бровки почти сходились, потом перевернула исписанную табличку.
- Что это? – уже как-то сурово спросила она мальчика, начертив группу знаков, при виде которой у него занялось дыхание. Как бы трудно ему ни давалось учение, эти знаки Менес запомнил сразу, как будто их вырезали не в глине, а у него на сердце…
- "Нечер", - тихо сказал он. – "Бог".
Рядом с этим иероглифом появился каравай.
- Хлеб – "та", - сказала маленькая строгая учительница. – В конце слова значит – женщина. Что это?
- "Нечерет", - сказал Менес. – "Богиня"…
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Потом Киа начертила целую фразу – и благоговейно положила заостренную тростинку. Как будто после этих слов уже ничего нельзя было прибавить.
- Что это? – спросила она. Маленькая и суровая "женщина". "Богиня".
Менес и сам не знал, почему. Все, кого Ра приближал к себе, становились божественными…
- "Ра нечер аа", - вполголоса, точно молитву, прочитал мальчик слова, написанные Киа. – "Ра – великий бог"…
- Теперь ты начинаешь постигать? – спросила жрица, когда они наконец смогли заговорить снова.
Он кивнул.
- Су нечер-нечеру, - тихо проговорил мальчик, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Он – величайший бог…
- Истинно так, - тихо сказала Киа.
Она вернула Менесу табличку, и тот благоговейно взял ее, будто амулет.
- Пойдем погуляем, - предложила Киа, поднимаясь с места. – Расскажи мне о себе. А я покажу тебе дворец.
- А разве нам можно гулять по дворцу? – спросил Менес, с готовностью вставая следом. Он уже и забыл, что водиться с девчонкой "стыдно". Хотя любого, кто посмел бы смеяться над ним, он бы проучил.
- Можно, конечно, - сказала Киа. – Мы можем ходить везде, кроме нескольких залов… Там… запретные места…
Она отвернулась, волнуясь.
А Менес подумал, что уже знает одно такое запретное место. Удалось ли Киа побывать в зале воскрешения? Если нет, как же ей не повезло!
- Ты один в семье? – вдруг спросила девочка, когда они выбрались из классной комнаты в пустой коридор.
- Один, - ответил Менес. – Бог не пожелал дать моей матери других сыновей.
- И дочерей? – лукаво спросила Киа с долей обиды. – Или дочери не считаются?
- Сестер у меня тоже нет, - ответил мальчик, с интересом глядя на нее. – А у тебя? Сколько жен у твоего отца?
- Одна, - с явственной обидой сказала Киа. – Человеку его положения нельзя иметь больше. А у твоего отца разве много жен?
Менес смутился.
- Тоже одна, - буркнул мальчишка. – Мама. И две женщины, которые живут отдельно, но они не жены…
Некоторое время дети шли молча.
- А какое такое положение у твоего отца? – вдруг спросил Менес, озадаченный словами Киа. – Он же служит богу, он учитель жрецов…
- Да, но он… низкорожденный, - ответила Киа. Она как-то помрачнела, но не от стыда за происхождение отца, а от чего-то другого. – Мой отец происходит из селения, - договорила девочка, не глядя на Менеса.
Тот от неожиданности остановился.
- Он простолюдин? – спросил Менес.
Ему сразу вспомнились лохмотья, запах немытых тел, отверстые в крике редкозубые рты "черных людей", теснимых со святых мест стражниками Ра.
- Да. Он простолюдин, - проговорила Киа. Как-то так, словно этим гордилась.
Менес раздраженно хмыкнул, прошел с нею еще несколько шагов, потом остановился, глядя себе под ноги. Одобрит ли его отец дружбу с девчонкой такого происхождения?
- Он такой же человек, как и ты, - заметила Киа, пристально и почти враждебно глядя на Менеса.
- Нет, не такой же! – не выдержал Менес.
Он сжал кулаки.
- Воины бога – лучшие, любимцы Ра! – заявил он. – Все должны склоняться перед ними, они – щит и сила бога! А твой отец должен гордиться такой великой честью, что ему позволено находиться рядом с нами!
На губах девочки мелькнула презрительная улыбка.
- Уж не тем ли он должен гордиться, что учит тебя? – спросила Киа.
- Да, - заявил Менес.
Он почувствовал, что краснеет под ее взглядом, но упрямо поджал губы, опустив голову.
- Эх, ты, - сказала Киа. – Великий воин! Я думала, ты мне друг!
"Я тоже так думал", пронеслось в голове у Менеса.
Киа еще несколько мгновений смотрела на него, потом фыркнула и ушла, вздернув подбородок. Менес поднял голову и враждебно проследил за тем, как девчонка уходит. Что она о себе воображает, чернавка!
Когда Киа скрылась, на него вдруг накатила такая обида и злость, что Менес почувствовал желание выместить их на чем-нибудь или ком-нибудь. Но бить здесь было ничего нельзя, драться – тоже. Менес мрачно посмотрел по сторонам, подошел к каменной стене и с размаху пнул ее.
- Забери тебя демоны, - прошипел он, схватившись за ушибленную ногу и скорчившись от боли. – Свяжись только с девчонкой!..
Прихрамывая и опустив голову, Менес побрел в спальню жрецов.
После этого они с Киа не разговаривали очень долго.
- Вы уже не спите, - сказал Менес, укладываясь на ложе. – Сейчас утро?
Он лег, хотя ему хотелось воспарить. На лице его все еще сохранялось выражение счастья, на которое Неру смотрел с недоумением.
- Занимается рассвет, - сказал его товарищ. – Пора вставать. Мы начинаем служение богу с самого утра.
- Неужели?
Менес изумился – неужели он так долго просидел в карцере или пролежал в этом чудесном воскрешающем устройстве? Наверное, Ра умеет даже время заставить течь по-особому. Конечно, умеет!
Он же великий бог!
Любовь к Ра вдруг захватила все его существо. Он был ростком, зазеленевшим в лучах солнца, без любви которого погибал. Как и все эти дети.
- Я голоден, - счастливо сказал Менес, которому было так прекрасно, что не передать словами. Он подумал: а испытывали ли другие жрецы что-либо подобное? Мальчик ощутил ревность, а потом подумал, что это очень грешно – ревновать бога. Ведь Ра дарит своею милостью всех!
- Сейчас мы пойдем на завтрак, - сказал Неру, удивленно смотревший на его лицо. Ничего-то он не понимал! И не поймет, потому что Менес ничего не расскажет. Менес был намерен сохранить священные воспоминания для себя одного.
В дверях появились двое рабов, и жрецы начали вставать, умываться и краситься с их помощью. Менес был уже готов к выходу – и поэтому просто сидел, с наслаждением глядя, как готовятся к встрече с Ра его товарищи.
Они были избранники судьбы.
Половина дня минула, как сон. Как лежание в саркофаге – близость к богу была сходна с этим чувством; Менес уже ощущал, что не мог бы променять свое служение ни на что другое.
Рядом с Ра он как будто лишался своей воли – или отдавался на волю бога, превращаясь в послушное орудие. Но отдаться так было лучше всего – самый правильный, чистый, благословенный путь.
Менес жалел, что не может выразить этого чувства словами. Но, наверное, слов, чтобы передать радость Служения, не было в человеческом языке…
После обеда жрецы были предоставлены сами себе. Вернее, эти часы они должны были посвятить другим занятиям. Менес опять преодолел трудный урок грамоты, напоминавший ему камень, который надо долбить. Беганье, игры-состязания, единоборство с мальчишками давались ему легко; но при взгляде на письмена, напоминавшие мудреных черных жуков, похожих один на другого, он приходил в отчаяние.
Им, к тому же, задали уроки – чистописание. То есть этих жуков, из которых слагалась "божественная речь", нужно было складывать самому, и еще и выучивать, как они выглядят...
Менес мог бы обратиться за помощью к Неру, но он был слишком горд. Мальчишка ушел со своей глиняной табличкой, которые им раздали для упражнений, в самый дальний угол класса и, сопя, сел, скрестив ноги. Он приготовился биться над своим заданием в одиночку.
Через какое-то время Менес оставил попытки и бросил уродливо исцарапанную табличку. Он схватился за виски, с которых до боли были оттянуты заплетенные в косы волосы, и склонился к коленям, стиснув зубы. Мальчик был готов заплакать от бессилия, но гордость не позволяла – как и не позволяла попросить кого-нибудь помочь.
- Тебе помочь? – вдруг прозвучал рядом голосок, как будто обрели язык его собственные мысли.
Мальчишка враждебно и удивленно взглянул на примостившуюся рядом девочку.
- С чего ты решила, что мне нужна помощь? – спросил он Киа.
Та улыбнулась с видом легкого превосходства.
- Я же вижу, - сказала она. – Это не стыдно, Менес! У меня тоже сперва ничего не получалось. Позволь, я объясню…
Киа потянула у Менеса табличку, и он дернулся, чтобы отнять ее и крикнуть, что ни в чьей помощи не нуждается, тем более в помощи девчонки. Но глядя на ее улыбающееся лицо, почему-то раздумал огрызаться.
Киа была дочерью учителя и, наверное, вправду уже много умела. Да и стыдно служителю Ра было по пустякам затевать ссору с другим служителем.
- Объясни, - хмуро сказал Менес. – Если хочешь, - прибавил он быстро.
Киа улыбнулась.
Отведя с лица падающие на глаза короткие волосы, она быстро начертила на его табличке рисунок, который невозможно было не понять.
- Что это? – как учительница, спросила девчонка.
- Женщина, - невольно улыбаясь, ответил Менес.
- А это?
Слева от женщины появилась волнистая линия.
- "Эн-мут", - прочитала Киа. – "Принадлежащее женщине".
Киа подумала несколько мгновений, потерла переносицу, на которой густые бровки почти сходились, потом перевернула исписанную табличку.
- Что это? – уже как-то сурово спросила она мальчика, начертив группу знаков, при виде которой у него занялось дыхание. Как бы трудно ему ни давалось учение, эти знаки Менес запомнил сразу, как будто их вырезали не в глине, а у него на сердце…
- "Нечер", - тихо сказал он. – "Бог".
Рядом с этим иероглифом появился каравай.
- Хлеб – "та", - сказала маленькая строгая учительница. – В конце слова значит – женщина. Что это?
- "Нечерет", - сказал Менес. – "Богиня"…
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Потом Киа начертила целую фразу – и благоговейно положила заостренную тростинку. Как будто после этих слов уже ничего нельзя было прибавить.
- Что это? – спросила она. Маленькая и суровая "женщина". "Богиня".
Менес и сам не знал, почему. Все, кого Ра приближал к себе, становились божественными…
- "Ра нечер аа", - вполголоса, точно молитву, прочитал мальчик слова, написанные Киа. – "Ра – великий бог"…
- Теперь ты начинаешь постигать? – спросила жрица, когда они наконец смогли заговорить снова.
Он кивнул.
- Су нечер-нечеру, - тихо проговорил мальчик, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Он – величайший бог…
- Истинно так, - тихо сказала Киа.
Она вернула Менесу табличку, и тот благоговейно взял ее, будто амулет.
- Пойдем погуляем, - предложила Киа, поднимаясь с места. – Расскажи мне о себе. А я покажу тебе дворец.
- А разве нам можно гулять по дворцу? – спросил Менес, с готовностью вставая следом. Он уже и забыл, что водиться с девчонкой "стыдно". Хотя любого, кто посмел бы смеяться над ним, он бы проучил.
- Можно, конечно, - сказала Киа. – Мы можем ходить везде, кроме нескольких залов… Там… запретные места…
Она отвернулась, волнуясь.
А Менес подумал, что уже знает одно такое запретное место. Удалось ли Киа побывать в зале воскрешения? Если нет, как же ей не повезло!
- Ты один в семье? – вдруг спросила девочка, когда они выбрались из классной комнаты в пустой коридор.
- Один, - ответил Менес. – Бог не пожелал дать моей матери других сыновей.
- И дочерей? – лукаво спросила Киа с долей обиды. – Или дочери не считаются?
- Сестер у меня тоже нет, - ответил мальчик, с интересом глядя на нее. – А у тебя? Сколько жен у твоего отца?
- Одна, - с явственной обидой сказала Киа. – Человеку его положения нельзя иметь больше. А у твоего отца разве много жен?
Менес смутился.
- Тоже одна, - буркнул мальчишка. – Мама. И две женщины, которые живут отдельно, но они не жены…
Некоторое время дети шли молча.
- А какое такое положение у твоего отца? – вдруг спросил Менес, озадаченный словами Киа. – Он же служит богу, он учитель жрецов…
- Да, но он… низкорожденный, - ответила Киа. Она как-то помрачнела, но не от стыда за происхождение отца, а от чего-то другого. – Мой отец происходит из селения, - договорила девочка, не глядя на Менеса.
Тот от неожиданности остановился.
- Он простолюдин? – спросил Менес.
Ему сразу вспомнились лохмотья, запах немытых тел, отверстые в крике редкозубые рты "черных людей", теснимых со святых мест стражниками Ра.
- Да. Он простолюдин, - проговорила Киа. Как-то так, словно этим гордилась.
Менес раздраженно хмыкнул, прошел с нею еще несколько шагов, потом остановился, глядя себе под ноги. Одобрит ли его отец дружбу с девчонкой такого происхождения?
- Он такой же человек, как и ты, - заметила Киа, пристально и почти враждебно глядя на Менеса.
- Нет, не такой же! – не выдержал Менес.
Он сжал кулаки.
- Воины бога – лучшие, любимцы Ра! – заявил он. – Все должны склоняться перед ними, они – щит и сила бога! А твой отец должен гордиться такой великой честью, что ему позволено находиться рядом с нами!
На губах девочки мелькнула презрительная улыбка.
- Уж не тем ли он должен гордиться, что учит тебя? – спросила Киа.
- Да, - заявил Менес.
Он почувствовал, что краснеет под ее взглядом, но упрямо поджал губы, опустив голову.
- Эх, ты, - сказала Киа. – Великий воин! Я думала, ты мне друг!
"Я тоже так думал", пронеслось в голове у Менеса.
Киа еще несколько мгновений смотрела на него, потом фыркнула и ушла, вздернув подбородок. Менес поднял голову и враждебно проследил за тем, как девчонка уходит. Что она о себе воображает, чернавка!
Когда Киа скрылась, на него вдруг накатила такая обида и злость, что Менес почувствовал желание выместить их на чем-нибудь или ком-нибудь. Но бить здесь было ничего нельзя, драться – тоже. Менес мрачно посмотрел по сторонам, подошел к каменной стене и с размаху пнул ее.
- Забери тебя демоны, - прошипел он, схватившись за ушибленную ногу и скорчившись от боли. – Свяжись только с девчонкой!..
Прихрамывая и опустив голову, Менес побрел в спальню жрецов.
После этого они с Киа не разговаривали очень долго.
Глава 7
Менес вскоре догнал своих старших товарищей и без помощи Киа. Он опередил обоих своих одногодок, бывших в свите Ра – самых младших, не считая его. Помимо уроков грамоты и жреческих обязанностей, у Менеса появилось и другое занятие – воинские упражнения. Вернее, пока это были только упражнения с самым простым и грубым оружием, какое носил всякий солдат. Божественным оружием военачальников Менес мог только любоваться.
Конечно, лук или копье, рассчитанные на взрослого мужчину, были ему не по мерке. Но в арсеналах бога нашлось много детского оружия, превосходные маленькие копии взрослых луков и копий; а также игрушечные мечи – деревянные, чтобы сберечь тело маленького служителя Ра, которое должно было быть всегда безупречным.
Это были лучшие игрушки, которыми Менесу довелось поиграть за всю свою жизнь. Он знал, что скоро придет время настоящего оружия, и молился, чтобы оно подошло побыстрее. Вместе с ним упражнялся и Неру, которого тоже готовили в воины Ра, и который тоже был этим чрезвычайно горд.
Друзья шли почти наравне – то один опережал, то другой; однако Менес был более упорен и молчаливо-отважен. Встречая препятствие, казавшееся на первый взгляд слишком высоким, он с упрямством охотничьего пса кидался на него снова и снова, пока не брал.
Киа, как и других девочек-жриц, Менес видел каждый день, но это было все равно что не видеть их. Они не разговаривали. И только иногда, встречаясь взглядом с дочерью своего учителя-простолюдина, Менес чувствовал, как быстрее бьется сердце. Мальчик злился на себя за такое. Что в этой девчонке было особенного? И разве он не был во всем прав, говоря ей об ее отце?
Через полгода после того, как Менес попал во дворец, должен был состояться ежегодный выход бога*, во время которого, конечно, его полагалось сопровождать обученным жрецам. Менес в первый раз принимал участие в такой церемонии, и был сам не свой от восторга и гордости. А еще он боялся. Вдруг он что-нибудь сделает не так?
А вдруг – еще ужаснее - он недостаточно хорош для того, чтобы сопровождать великого бога, и для участия в церемонии выберут кого-нибудь другого? Ведь жрецов у Ра больше двух десятков…
Но опасения Менеса не оправдались, а горячие ожидания сбылись. Его взяли. Вместе с ним взяли и Неру. Что до девочек, то их мальчики-жрецы сторонились, и о том, кого из жриц выберут в свиту Ра, не знали – они объединялись только во время Служения, и не своею волей, а волей Ра.
Уже когда все были готовы для выхода, Менес узнал, что Киа взяли тоже. От этого известия он ощутил что-то вроде стыда и злости. Он почему-то не мог быть равнодушным к этой девочке, как к ее товаркам, хотя про себя давно решил, что Киа не подходит ему в друзья.
Но вот наконец маленьких жрецов построили в общем зале. Сначала мальчиков, а потом к ним вывели и группу девочек. Все нарядные, накрашенные, в браслетах, кольцах и ожерельях – Менес уже и забыл, что бывают люди, которые одеваются в простые платья, а то и вовсе в рванину…
Но вот двери в конце зала распахнулись, и все забыли обо всем. Легкие размеренные шаги юного бога, блеск его золотых сандалий и крупные радужные переливы широкого драгоценного воротника, отягощавшего тонкую шею и плечи – в этом сейчас сосредоточилась жизнь каждого маленького слуги. На Ра была золотая маска, человеческое лицо в обрамлении головного платка: чужое лицо. То лицо, которое так любил каждый ребенок-жрец, не показывалось непосвященным…
Дети опустились на колени при приближении повелителя. Ра плавно прошествовал через проход, который слуги образовали для него, как будто не видя этого жеста преданности; и только Менес и ближайшие к нему мальчики увидели, как рука господина с пальцами, унизанными золотыми наперстками, коснулась щеки сына начальника стражи. Менес едва не позабыл, зачем он здесь.
Счастливый настолько, насколько может быть счастлив восьмилетний мальчик, он раскраснелся, глаза засверкали; Менес закусил губу, удерживая губы от улыбки. Улыбка так и норовила расползтись до ушей.
Бог любил его! Он выделил его из всей своей свиты! Мог ли кто-нибудь на свете быть счастливее Менеса?
Но он совладал с собою. И когда избранные шестеро детей встали и пристроились к своему повелителю сзади и по бокам, Менес был уже серьезен и важен. Он не осрамит великого бога. Он скорее умрет!
Он уже не смотрел по сторонам – а только перед собой, краем глаза следя за движениями повелителя. Менес привык так ходить, хотя и ни разу не делал этого при большом собрании.
Он знал, как пройдет церемония - вначале бог выйдет из дворца и воссядет на трон, дав своему народу лицезреть себя. Менес знал, что сегодня это позволено и черни. Простолюдины соберутся на площади перед дворцом, чтобы воздать хвалу Ра. Потом великий бог проследует к ладье и совершит на ней прогулку по реке, чтобы озарить своим сиянием все свои владения, от северных до южных…
Еще несколько шагов, и они оказались на площади.
Менес чуть не зажмурился от солнца, бьющего в глаза. Как солнце может быть там, когда Ра – здесь? Но он тут же отогнал кощунственные мысли.
Огромное голубое небо жарило маленькие полуголые тела служителей, ставших по обе стороны от трона. Еще далее, справа и слева, стали стражники Ра в полном парадном облачении. Среди них Менес заметил отца в черной шакальей маске. Но сейчас это был не отец, как и он был сейчас ему не сын – они были слуги Ра, каждый при исполнении своих священных обязанностей.
Менес смотрел перед собой сосредоточенно и бесстрастно. Он знал, как подобает держаться. Совсем рядом с ним стояла Киа, но Менес даже не скосил глаз.
На них смотрела огромная толпа.
И все это была – чернь.
Несколько сотен оборванцев попадали ниц, когда Ра воссел на трон. Менес чуть было не испугался этого зрелища. Несколько сотен! А по сторонам трона только шестеро стражников, по числу детей-жрецов!
Но никто ничего не смел. При виде покорной молчаливой грязной толпы Менес проникся еще большим трепетом перед своим богом, один вид которого внушал страх такому количеству людей. И поделом. Они все недостойны были целовать прах у его ног!
Некоторое время ничего не происходило – бог и люди замерли в торжественном молчании. Менес меньше, чем когда-либо, принадлежал себе – им владел небесный жар, безжалостно изливавшийся на его непокрытую голову, молчание тысяч рабов у ног повелителя… и само божественное присутствие. Ра был могуч! Он владел всем, на что падал его взор!
А потом вдруг что-то произошло.
Святость минуты покачнулась, как песочные часы, и Менес услышал, как разбивается стекло. Нет: он увидел, как в серо-бурой толпе произошло движение, а потом увидел, как пронесся сгусток огня, и услышал выстрел. Это стрелял его отец, "Анубис" - Сит-Ра, и стрелял он по толпе.
Менес едва устоял на ногах; но слабость длилась только миг. Потом он уже четко отмечал, что происходит: бесчинство и кощунство. Оборванцы шарахнулись от чего-то такого же серо-бурого, но теперь уже неподвижного и неспособного больше оскорбить бога.
Ра встал.
"Измена! Восстание!" - думал Менес. Невозможно! Если против бога возможно восстать, значит, мир перевернулся!..
Но все в мире осталось на своем месте – никто больше не возмущался. Да и не возмутился толком: Менес с изумлением, но и с удовлетворением увидел, что никто в толпе не кричит, народ не волнуется, а покорен по-прежнему. Это была попытка бунта, но она оказалась пресечена на корню.
Ра, божественно спокойный, спустился по ступеням и направился в народ. Маленькие жрецы последовали за ним, точно на привязи.
Божественный юноша был невысок и хрупок, конвой его малочислен – но люди начали ложиться перед ними, как хлеб перед острой косой. Когда спины павших ниц открыли обзор, Менес увидел одинокий окровавленный труп мерзкого бунтовщика, до которого никто из собратьев не смел дотронуться, как до падали. Да он и был падаль.
Менес пожалел, что отсюда не может плюнуть на мертвеца. Потом он отвернулся и полностью сосредоточился на своем господине. Как он был горд! Он нес самую почетную службу из возможных – после воинской. Но скоро он дорастет и до воинской.
Менес на миг пожалел, что это не он был на месте отца и не он застрелил этого человека во имя Ра…
У него вдруг мелькнула мысль о Киа и о том, как она должна была испугаться; но Киа, как и другие жрицы, оказалась на диво стойкой для девчонки. Менес не слышал от нее ни звука. Впрочем, выбрали же их за что-то в свиту Ра.
Бог со своими служителями и стражей проследовал до золотой ладьи, покачивавшейся на воде у причала. Менес слышал, что ладья эта волшебная. Конечно! Разве может быть иначе?
Ра ступил на борт, а следом за ним вошли жрецы. Последними вошли стражники. Ладья отчалила – без весел, без паруса, одною божественной волей.
Менес сидел на тростниковой циновке у ног повелителя, иногда посматривая на берег, но по большей части пребывая в торжественной неподвижности. Сит-Ра звероголовым исполином возвышался над самой головой сына, и того просто распирала гордость.
Чуть поодаль сидела Киа. Менесу показалось, что она села отдельно от других жрецов и даже… отдельно от бога. Хотя, конечно, ей было непозволительно приближаться к Ра так, как Менесу.
Вдоль всего берега теснилась такая же толпа, как и на площади. Ее сдерживали стражники Ра с энергетическими копьями, которых оказалось неожиданно много – хватило на весь путь, проделанный ладьей. Хотя Менес твердо знал, что даже без всяких воинов бог может сжечь своим гневом весь этот сброд, буде того пожелает. От этого сознания на губах мальчишки появилась чуть заметная улыбка.
На протяжении всей церемонии больше не произошло ничего неподобающего. И Менес вернулся под божественный кров с новым сознанием себя и своего господина – ему показалось, что он повзрослел.
Гордость и радость, гордость и радость мужа-охранителя святости Ра наполняли его. Ра был всесилен! Но он нуждался в них, своих воинах. Это был вечный и священный союз против всякого нечестия.
Бог распустил своих маленьких слуг для отдыха, как только они вернулись. Для служения своей особе в эти часы он призвал остальных, тех, кто не удостоился чести его сопровождать. А Менес смог вытянуться на своей прохладной постели, подремать, подумать и помечтать. Все сразу.
Мальчик проснулся перед самым ужином, и с большой охотой поел. Ему казалось, что все эти действия - поглощение пищи, сон - обрели новый смысл. Менес должен был оставаться здоровым и сильным для Ра.
Когда он возвращался в спальню, чтобы поупражняться перед сном в письме или поиграть во что-нибудь с товарищами, Менесу вдруг встретилась Киа.
Нет – она его искала, это он сразу понял. Менес хотел было обойти девчонку, но отчего-то остановился.
- Чего тебе? – спросил он, глядя в землю.
Он хотел как можно скорее закончить объяснение и разойтись с Киа. Менес с трудом выносил ее присутствие, и сейчас у него при виде нее испортилось настроение.
- Ты знаешь, что сегодня был убит брат моей матери? – вдруг спросила девчонка.
Ершистого, нетерпеливого Менеса как будто облили кипятком.
- Что?..
Киа смотрела на него прямо, и на лице ее было слишком много непозволительных чувств.
- Да, - сказала девочка. В глазах ее блестели слезы. – Я узнала только что, Менес. Отец мне сказал.
Менес встряхнул головой, как будто пытался вытрясти из глаз изумление. Это ему не удалось.
- Но почему? – сказал он.
Киа опустила голову, утирая слезы.
- Многое происходит, чего ты не понимаешь, - сдавленным голосом сказала девочка. – Ты знаешь, сколько людей в Та-Кемет голодает? Сколько людей живет в страхе…
- Тихо!
Менес оборвал ее, еще сам не понимая, чего боится, ее богохульства – или же за нее.
- В страхе перед чем? – вполголоса спросил он.
Киа подняла голову и посмотрела в сторону покоев повелителя. Она промолчала, взволнованный Менес – тоже.
- Есть место страха, - прерывающимся голосом сказала маленькая жрица. – Туда давно посылают людей, и недавно взяли много людей из моего селения. Наверное, брат моей матери поднялся против бога из-за этого…
- Он совершил непростительный грех! Он должен был умереть! – гневным шепотом перебил ее Менес. – Как ты не понимаешь?
- Я понимаю, - с грустной улыбкой сказала Киа. – Ра нечер-нечеру…
- Да, он величайший бог! И не смей больше говорить такие слова! – сердясь, произнес мальчик. – Тебя могут казнить, если услышат, что ты сказала!
"Что это еще за "места страха"? - с внезапным новым ужасом подумал он. – Что происходит, чего я не знаю?"
- А ты боишься за меня? – вдруг спросила Киа. – Тебе было бы жаль, если бы меня казнили?
- Да, - ответил Менес.
Он покраснел и опустил голову. Он вдруг понял, что ему будет очень жаль, если Киа умрет, хотя это и очень стыдно…
- Бог знает лучше, Киа, - сказал мальчик, не поднимая глаз. – Мы не должны так говорить и так думать.
- Ты прав, - ответила Киа.
Сейчас ей было уже девять лет, и хотя Менес подрос вместе с ней, она казалась значительно взрослее его.
Киа взяла его за руку, и Менес руки не отнял. Они с волнением ощутили пожатие пальцев друг друга.
- Пойдем погуляем по дворцу, - сказал Менес, от стеснения не поднимая глаз.
Киа сжала его руку, а потом высвободилась.
- Нет, Менес… я сейчас не могу, - сдавленным от слез голосом ответила она. Уже успела заплакать снова! Проворна!
"Девчонка", - подумал Менес, но не с презрением, а с жалостью и чем-то вроде нежности.
- Завтра погуляем, - сказала Киа, потом повернулась и торопливо удалилась.
* Древние египтяне действительно отмечали так называемые "выходы" своих божеств: во время них изображение божества выносилось из храма и показывалось народу. Праздники сопровождались ритуальными действиями, символизировавшими мифические представления о том или ином боге, гаданиями, народными гуляниями.
Менес вскоре догнал своих старших товарищей и без помощи Киа. Он опередил обоих своих одногодок, бывших в свите Ра – самых младших, не считая его. Помимо уроков грамоты и жреческих обязанностей, у Менеса появилось и другое занятие – воинские упражнения. Вернее, пока это были только упражнения с самым простым и грубым оружием, какое носил всякий солдат. Божественным оружием военачальников Менес мог только любоваться.
Конечно, лук или копье, рассчитанные на взрослого мужчину, были ему не по мерке. Но в арсеналах бога нашлось много детского оружия, превосходные маленькие копии взрослых луков и копий; а также игрушечные мечи – деревянные, чтобы сберечь тело маленького служителя Ра, которое должно было быть всегда безупречным.
Это были лучшие игрушки, которыми Менесу довелось поиграть за всю свою жизнь. Он знал, что скоро придет время настоящего оружия, и молился, чтобы оно подошло побыстрее. Вместе с ним упражнялся и Неру, которого тоже готовили в воины Ра, и который тоже был этим чрезвычайно горд.
Друзья шли почти наравне – то один опережал, то другой; однако Менес был более упорен и молчаливо-отважен. Встречая препятствие, казавшееся на первый взгляд слишком высоким, он с упрямством охотничьего пса кидался на него снова и снова, пока не брал.
Киа, как и других девочек-жриц, Менес видел каждый день, но это было все равно что не видеть их. Они не разговаривали. И только иногда, встречаясь взглядом с дочерью своего учителя-простолюдина, Менес чувствовал, как быстрее бьется сердце. Мальчик злился на себя за такое. Что в этой девчонке было особенного? И разве он не был во всем прав, говоря ей об ее отце?
Через полгода после того, как Менес попал во дворец, должен был состояться ежегодный выход бога*, во время которого, конечно, его полагалось сопровождать обученным жрецам. Менес в первый раз принимал участие в такой церемонии, и был сам не свой от восторга и гордости. А еще он боялся. Вдруг он что-нибудь сделает не так?
А вдруг – еще ужаснее - он недостаточно хорош для того, чтобы сопровождать великого бога, и для участия в церемонии выберут кого-нибудь другого? Ведь жрецов у Ра больше двух десятков…
Но опасения Менеса не оправдались, а горячие ожидания сбылись. Его взяли. Вместе с ним взяли и Неру. Что до девочек, то их мальчики-жрецы сторонились, и о том, кого из жриц выберут в свиту Ра, не знали – они объединялись только во время Служения, и не своею волей, а волей Ра.
Уже когда все были готовы для выхода, Менес узнал, что Киа взяли тоже. От этого известия он ощутил что-то вроде стыда и злости. Он почему-то не мог быть равнодушным к этой девочке, как к ее товаркам, хотя про себя давно решил, что Киа не подходит ему в друзья.
Но вот наконец маленьких жрецов построили в общем зале. Сначала мальчиков, а потом к ним вывели и группу девочек. Все нарядные, накрашенные, в браслетах, кольцах и ожерельях – Менес уже и забыл, что бывают люди, которые одеваются в простые платья, а то и вовсе в рванину…
Но вот двери в конце зала распахнулись, и все забыли обо всем. Легкие размеренные шаги юного бога, блеск его золотых сандалий и крупные радужные переливы широкого драгоценного воротника, отягощавшего тонкую шею и плечи – в этом сейчас сосредоточилась жизнь каждого маленького слуги. На Ра была золотая маска, человеческое лицо в обрамлении головного платка: чужое лицо. То лицо, которое так любил каждый ребенок-жрец, не показывалось непосвященным…
Дети опустились на колени при приближении повелителя. Ра плавно прошествовал через проход, который слуги образовали для него, как будто не видя этого жеста преданности; и только Менес и ближайшие к нему мальчики увидели, как рука господина с пальцами, унизанными золотыми наперстками, коснулась щеки сына начальника стражи. Менес едва не позабыл, зачем он здесь.
Счастливый настолько, насколько может быть счастлив восьмилетний мальчик, он раскраснелся, глаза засверкали; Менес закусил губу, удерживая губы от улыбки. Улыбка так и норовила расползтись до ушей.
Бог любил его! Он выделил его из всей своей свиты! Мог ли кто-нибудь на свете быть счастливее Менеса?
Но он совладал с собою. И когда избранные шестеро детей встали и пристроились к своему повелителю сзади и по бокам, Менес был уже серьезен и важен. Он не осрамит великого бога. Он скорее умрет!
Он уже не смотрел по сторонам – а только перед собой, краем глаза следя за движениями повелителя. Менес привык так ходить, хотя и ни разу не делал этого при большом собрании.
Он знал, как пройдет церемония - вначале бог выйдет из дворца и воссядет на трон, дав своему народу лицезреть себя. Менес знал, что сегодня это позволено и черни. Простолюдины соберутся на площади перед дворцом, чтобы воздать хвалу Ра. Потом великий бог проследует к ладье и совершит на ней прогулку по реке, чтобы озарить своим сиянием все свои владения, от северных до южных…
Еще несколько шагов, и они оказались на площади.
Менес чуть не зажмурился от солнца, бьющего в глаза. Как солнце может быть там, когда Ра – здесь? Но он тут же отогнал кощунственные мысли.
Огромное голубое небо жарило маленькие полуголые тела служителей, ставших по обе стороны от трона. Еще далее, справа и слева, стали стражники Ра в полном парадном облачении. Среди них Менес заметил отца в черной шакальей маске. Но сейчас это был не отец, как и он был сейчас ему не сын – они были слуги Ра, каждый при исполнении своих священных обязанностей.
Менес смотрел перед собой сосредоточенно и бесстрастно. Он знал, как подобает держаться. Совсем рядом с ним стояла Киа, но Менес даже не скосил глаз.
На них смотрела огромная толпа.
И все это была – чернь.
Несколько сотен оборванцев попадали ниц, когда Ра воссел на трон. Менес чуть было не испугался этого зрелища. Несколько сотен! А по сторонам трона только шестеро стражников, по числу детей-жрецов!
Но никто ничего не смел. При виде покорной молчаливой грязной толпы Менес проникся еще большим трепетом перед своим богом, один вид которого внушал страх такому количеству людей. И поделом. Они все недостойны были целовать прах у его ног!
Некоторое время ничего не происходило – бог и люди замерли в торжественном молчании. Менес меньше, чем когда-либо, принадлежал себе – им владел небесный жар, безжалостно изливавшийся на его непокрытую голову, молчание тысяч рабов у ног повелителя… и само божественное присутствие. Ра был могуч! Он владел всем, на что падал его взор!
А потом вдруг что-то произошло.
Святость минуты покачнулась, как песочные часы, и Менес услышал, как разбивается стекло. Нет: он увидел, как в серо-бурой толпе произошло движение, а потом увидел, как пронесся сгусток огня, и услышал выстрел. Это стрелял его отец, "Анубис" - Сит-Ра, и стрелял он по толпе.
Менес едва устоял на ногах; но слабость длилась только миг. Потом он уже четко отмечал, что происходит: бесчинство и кощунство. Оборванцы шарахнулись от чего-то такого же серо-бурого, но теперь уже неподвижного и неспособного больше оскорбить бога.
Ра встал.
"Измена! Восстание!" - думал Менес. Невозможно! Если против бога возможно восстать, значит, мир перевернулся!..
Но все в мире осталось на своем месте – никто больше не возмущался. Да и не возмутился толком: Менес с изумлением, но и с удовлетворением увидел, что никто в толпе не кричит, народ не волнуется, а покорен по-прежнему. Это была попытка бунта, но она оказалась пресечена на корню.
Ра, божественно спокойный, спустился по ступеням и направился в народ. Маленькие жрецы последовали за ним, точно на привязи.
Божественный юноша был невысок и хрупок, конвой его малочислен – но люди начали ложиться перед ними, как хлеб перед острой косой. Когда спины павших ниц открыли обзор, Менес увидел одинокий окровавленный труп мерзкого бунтовщика, до которого никто из собратьев не смел дотронуться, как до падали. Да он и был падаль.
Менес пожалел, что отсюда не может плюнуть на мертвеца. Потом он отвернулся и полностью сосредоточился на своем господине. Как он был горд! Он нес самую почетную службу из возможных – после воинской. Но скоро он дорастет и до воинской.
Менес на миг пожалел, что это не он был на месте отца и не он застрелил этого человека во имя Ра…
У него вдруг мелькнула мысль о Киа и о том, как она должна была испугаться; но Киа, как и другие жрицы, оказалась на диво стойкой для девчонки. Менес не слышал от нее ни звука. Впрочем, выбрали же их за что-то в свиту Ра.
Бог со своими служителями и стражей проследовал до золотой ладьи, покачивавшейся на воде у причала. Менес слышал, что ладья эта волшебная. Конечно! Разве может быть иначе?
Ра ступил на борт, а следом за ним вошли жрецы. Последними вошли стражники. Ладья отчалила – без весел, без паруса, одною божественной волей.
Менес сидел на тростниковой циновке у ног повелителя, иногда посматривая на берег, но по большей части пребывая в торжественной неподвижности. Сит-Ра звероголовым исполином возвышался над самой головой сына, и того просто распирала гордость.
Чуть поодаль сидела Киа. Менесу показалось, что она села отдельно от других жрецов и даже… отдельно от бога. Хотя, конечно, ей было непозволительно приближаться к Ра так, как Менесу.
Вдоль всего берега теснилась такая же толпа, как и на площади. Ее сдерживали стражники Ра с энергетическими копьями, которых оказалось неожиданно много – хватило на весь путь, проделанный ладьей. Хотя Менес твердо знал, что даже без всяких воинов бог может сжечь своим гневом весь этот сброд, буде того пожелает. От этого сознания на губах мальчишки появилась чуть заметная улыбка.
На протяжении всей церемонии больше не произошло ничего неподобающего. И Менес вернулся под божественный кров с новым сознанием себя и своего господина – ему показалось, что он повзрослел.
Гордость и радость, гордость и радость мужа-охранителя святости Ра наполняли его. Ра был всесилен! Но он нуждался в них, своих воинах. Это был вечный и священный союз против всякого нечестия.
Бог распустил своих маленьких слуг для отдыха, как только они вернулись. Для служения своей особе в эти часы он призвал остальных, тех, кто не удостоился чести его сопровождать. А Менес смог вытянуться на своей прохладной постели, подремать, подумать и помечтать. Все сразу.
Мальчик проснулся перед самым ужином, и с большой охотой поел. Ему казалось, что все эти действия - поглощение пищи, сон - обрели новый смысл. Менес должен был оставаться здоровым и сильным для Ра.
Когда он возвращался в спальню, чтобы поупражняться перед сном в письме или поиграть во что-нибудь с товарищами, Менесу вдруг встретилась Киа.
Нет – она его искала, это он сразу понял. Менес хотел было обойти девчонку, но отчего-то остановился.
- Чего тебе? – спросил он, глядя в землю.
Он хотел как можно скорее закончить объяснение и разойтись с Киа. Менес с трудом выносил ее присутствие, и сейчас у него при виде нее испортилось настроение.
- Ты знаешь, что сегодня был убит брат моей матери? – вдруг спросила девчонка.
Ершистого, нетерпеливого Менеса как будто облили кипятком.
- Что?..
Киа смотрела на него прямо, и на лице ее было слишком много непозволительных чувств.
- Да, - сказала девочка. В глазах ее блестели слезы. – Я узнала только что, Менес. Отец мне сказал.
Менес встряхнул головой, как будто пытался вытрясти из глаз изумление. Это ему не удалось.
- Но почему? – сказал он.
Киа опустила голову, утирая слезы.
- Многое происходит, чего ты не понимаешь, - сдавленным голосом сказала девочка. – Ты знаешь, сколько людей в Та-Кемет голодает? Сколько людей живет в страхе…
- Тихо!
Менес оборвал ее, еще сам не понимая, чего боится, ее богохульства – или же за нее.
- В страхе перед чем? – вполголоса спросил он.
Киа подняла голову и посмотрела в сторону покоев повелителя. Она промолчала, взволнованный Менес – тоже.
- Есть место страха, - прерывающимся голосом сказала маленькая жрица. – Туда давно посылают людей, и недавно взяли много людей из моего селения. Наверное, брат моей матери поднялся против бога из-за этого…
- Он совершил непростительный грех! Он должен был умереть! – гневным шепотом перебил ее Менес. – Как ты не понимаешь?
- Я понимаю, - с грустной улыбкой сказала Киа. – Ра нечер-нечеру…
- Да, он величайший бог! И не смей больше говорить такие слова! – сердясь, произнес мальчик. – Тебя могут казнить, если услышат, что ты сказала!
"Что это еще за "места страха"? - с внезапным новым ужасом подумал он. – Что происходит, чего я не знаю?"
- А ты боишься за меня? – вдруг спросила Киа. – Тебе было бы жаль, если бы меня казнили?
- Да, - ответил Менес.
Он покраснел и опустил голову. Он вдруг понял, что ему будет очень жаль, если Киа умрет, хотя это и очень стыдно…
- Бог знает лучше, Киа, - сказал мальчик, не поднимая глаз. – Мы не должны так говорить и так думать.
- Ты прав, - ответила Киа.
Сейчас ей было уже девять лет, и хотя Менес подрос вместе с ней, она казалась значительно взрослее его.
Киа взяла его за руку, и Менес руки не отнял. Они с волнением ощутили пожатие пальцев друг друга.
- Пойдем погуляем по дворцу, - сказал Менес, от стеснения не поднимая глаз.
Киа сжала его руку, а потом высвободилась.
- Нет, Менес… я сейчас не могу, - сдавленным от слез голосом ответила она. Уже успела заплакать снова! Проворна!
"Девчонка", - подумал Менес, но не с презрением, а с жалостью и чем-то вроде нежности.
- Завтра погуляем, - сказала Киа, потом повернулась и торопливо удалилась.
* Древние египтяне действительно отмечали так называемые "выходы" своих божеств: во время них изображение божества выносилось из храма и показывалось народу. Праздники сопровождались ритуальными действиями, символизировавшими мифические представления о том или ином боге, гаданиями, народными гуляниями.
Глава 8
На другой день Менес приступал к исполнению своих обязанностей с новым и пугающим чувством. Вчера как будто расширилось его видение… он понял, почему мать говорила о жестокости Ра. Вернее, не говорила, а думала так, хотя и пыталась это скрыть от него. Менес лучше понял жизнь, но вместе с тем стал более жестоким и сам.
"Ра дарует жизнь, когда доволен в своем сердце, - думал он. – Ра сжигает все живое, когда гневается. И это правильно".
Но Менес не знал, как снова посмотрит на своего бога теперь.
Но когда Ра вышел к своим слугам, в новом зеленом платье, с серебряной пластиной на груди и волосами, убранными в косу – особенно хрупкий и юный сегодня – Менес воззрился на повелителя с прежним выражением. Великой любовью и великим трепетом. Что же, разве он не знал, каков Ра в гневе?
День прошел так, как Менес уже привык – хотя к такому невозможно было привыкнуть: это было каждодневное возрождение радости. Ра питал свою свиту силой и счастьем. Он был бог. Если в маленькую голову какого-нибудь из его слуг и закрадывались сомнения, близость к Ра их рассеивала. Ни в чьем больше присутствии они не испытывали таких чувств - радости духа и всего тела…
Но когда наступило время отдыха, Менес почувствовал, что не может отдыхать. Как будто какой-то жучок свербел в его сердце и точил его. Он все еще слышал тот выстрел, видел тот выстрел… и труп.
Менес вышел в коридор и пошел в направлении покоев девочек. Он был один, и отчего-то двигался осторожно, приглушая шаги. Скоро мальчик увидел маленькую тень, замершую у стены, которая через мгновение скользнула к нему.
- Привет тебе, - шепнула Киа. Она улыбнулась, но тут же стала серьезной. Подведенные глаза блестели от волнения.
Менес хотел взять ее за руку, но застеснялся.
- Пойдем, - сказал он, взглянув на нее и тут же потупившись снова.
Они пошли по коридору, как тогда, давно, во время первой несостоявшейся прогулки – но больше не были беззаботными детьми. Вернее, Киа уже тогда была озабочена, а Менес этого не видел или просто не подумал…
- Я хотела с тобой поговорить, - тихо сказала Киа через некоторое время. Вокруг по-прежнему не было никого, но Менес тут же настороженно огляделся.
- Слушаю тебя, - сказал он.
- Ты тогда спросил, одна ли я в семье, - произнесла Киа. – У меня было две сестры и брат, самый младший.
- Было? – прервал ее Менес.
- Да, - ожесточенно ответила девочка. – Мой брат умер от лихорадки, а следом за ним умерла моя младшая сестра. Ты разве не знаешь, как часто болеют простолюдины?
Менес, ощущая большую неловкость и жалость, вздохнул и подергал себя за косу.
- И что же? – спросил он.
- Слушай, - ответила Киа. Она на него не глядела, точно ощущала такую же неловкость в его присутствии. – Когда нас осталось двое, я и Бекет, отца заметил один человек из дворца. Мой отец особенный, - по губам ее скользнула улыбка, - он сам научил себя "божественной речи" и рано научил меня. А еще он очень умен. Ра узнал о Неби, и тогда всю нашу семью взяли в Мен-Нефер-Ра, приблизив ее к трону.
Киа помолчала. Менес слушал ее не прерывая.
- Все в нашей деревне мечтали о городе бога, - продолжала девочка. – Каждый надеялся, что его отличат и для него кончится такая жизнь. И для нас она кончилась. Это иногда происходит с черными людьми, но гораздо реже, чем с вами, и для нас это огромное счастье…
- Да, конечно, - сказал Менес.
Он снова вздохнул, глубоко взволнованный рассказом. Мальчик еще не вполне понимал, к чему ведет Киа. Может, ей просто хочется поделиться тем, что у нее на сердце?
- А где же твоя сестра? – спросил он.
- Здесь, со мною, - улыбнувшись, сказала Киа. – Она тоже жрица Ра. Ты не знал?
- Нет, - сказал изумленный Менес. – Почему ты не говорила?
- Потому что ты не спрашивал, - ответила девочка.
Они еще некоторое время шли молча, а потом вдруг Киа села на пол у стены, обхватив колени руками. Удивленный Менес сел рядом.
- Ты что? – спросил он.
- Не могу ходить, когда такое говорю, - тихо пояснила девочка, разглаживая на коленях свой голубой калазирис. – И это опасно…
Менес подумал, что еще большее подозрение они могут вызвать, если их найдут сидящими рядом в коридоре у стены, но промолчал.
- Но в деревне осталась семья моего дяди, - продолжила Киа. – Того, которого вчера…
Она вдруг словно вспомнила, что ее дядю застрелил отец Менеса, и бросила на мальчика взгляд, в котором была ненависть. Не к нему именно. Ко всей его… породе.
- И вот, - со слезами сказала Киа. – У моего дяди большая семья, и я не знаю, что они будут делать теперь. Он же кормил их.
- Но что побудило его сделать это? – спросил Менес. Он не знал, как ее утешить, вообще не знал, что тут можно сказать.
- Есть много причин, которые могут к такому побудить, - ответила Киа.
Она вдруг словно решилась замолчать. Как будто Менес был слишком мал, чтобы понять ее, или просто ему нельзя было такое говорить.
Менес сообразил, чего девчонка боится.
- Не бойся, - приглушенно сказал он. – Я тебя не выдам.
- Спасибо, - слезливо ответила Киа. Она покосилась на него своими черными глазками, в которых ему снова почудилась ненависть.
- Что это за причины? – спросил Менес.
- Я не знаю, - ответила Киа.
Менес понял, что Киа лжет, даже несмотря на его обещание ее не выдавать. Но он повзрослел, как и она. Мальчик решил не добиваться признания сейчас, решив, что выведает нужное потом.
Менес всегда добивался того, чего хотел.
Киа вытерла глаза, а Менес вдруг увидел, что она размазала краску.
- У тебя краска потекла, - сказал он. – Умойся…
Киа кивнула.
- Я пойду умоюсь, а ты жди меня. Хорошо?
Мальчик кивнул. Они встали, и Киа быстро пошла в сторону ванной комнаты. Менес прислонился к стене и хмуро задумался – вернее, не думал отчетливо, а просто… находился в смятении.
В нем как будто нарушилось божественное равновесие, как вчера это произошло с целым собранием рабов бога.
Киа быстро вернулась – не только умылась, а еще и накрасилась заново. Вернее, конечно, ее накрасила служанка.
- Пойдем погуляем, - сказала девочка. Она была еще бледненькой, но теперь выглядела бодрой и вполне спокойной. Менес удивился.
- Куда мы пойдем? – спросил он.
- А ты разве уже побывал во всех комнатах дворца? – спросила в ответ Киа. Как-то так, что Менес понял: перед ним новая тайна.
- Ты что-то хочешь мне показать? – спросил мальчик.
Киа кивнула.
- Ты часто бываешь в библиотеке? – спросила она.
- Глупый вопрос! – сказал Менес. Он ощутил разочарование. И всего-то?
- Что ты читаешь, кроме того, что нам задают? – спросила Киа.
Менес пожал плечами и промолчал. Он ничего не читал, кроме положенного. Он читал и писал хорошо, но разбирать иероглифы было трудно и не так интересно, как упражняться с оружием или играть.
- Чего я не видел в библиотеке? – хмуро спросил он.
Киа хмыкнула.
- Ты представить себе не можешь, сколько всего ты не видел, - проговорила девчонка. – И я недавно нашла… знаешь что?
Менесу вдруг передалось ее огромное возбуждение. Он посмотрел на Киа. У нее глаза горели; казалось, у девочки сейчас загорятся даже волосы.
- Что? – воскликнул мальчишка.
- Тсс!..
Киа прижала палец к губам, потом прижала обе ладошки ко рту – как будто тайна грозила выскочить наружу. Менес подумал, что сейчас она и краску на губах размажет, но ему было не до того. Он уже чуть не приплясывал от нетерпения.
- Ну, что? – шепотом воскликнул мальчик.
Киа быстро шагнула к нему и прошептала в самое ухо:
- Я видела записи первой женщины Ра! Его первой наложницы!
- Как первой наложницы?
Менес был потрясен.
Он вообще до сих пор не думал, что у бога бывают какие-то наложницы. Хотя, конечно, должны быть. У всех значительных людей есть не по одной женщине, а уж у бога…
- Ты хочешь сказать, самой первой? Которая жила много-много сотен лет назад? – спросил он.
- Да, да, - сверкая глазами, прошептала Киа.
Менес нахмурился.
- Но как эти папирусы не истлели? – спросил он.
Киа пожала плечами.
- Наверное, Ра всему, с чем соприкасается, дает долгую жизнь, - сказала девочка. – Я нашла эти свитки в нише в стене, в потайном шкафу…
Менес потер лоб.
- Если он потайной, как ты его открыла? – хмуро спросил мальчишка. Чем больше она говорила, тем больше это напоминало вранье.
Киа опять прошептала ему в ухо, щекоча дыханием шею:
- Я просто поднесла к стене руку, она и разъехалась.
- Врешь! – не выдержал Менес.
Киа спокойно мотнула головой.
- Я тебе покажу, - сказала она. – Пойдем прямо сейчас.
Она схватила его за руку и повела за собой. Менес не сопротивлялся: его переполняло любопытство. И щекотало ощущение опасности, как будто перышком в горле.
Киа была смелая девчонка! Даже не всякий мальчишка решился бы на такое – в доме самого Ра!
Библиотека располагалась в огромном зале, так же причудливо отделанном, как зал воскрешения. Середину библиотеки занимали длинные столы – непохожие на маленькие обеденные столики – и длинные скамьи. Здесь дети могли делать уроки. Свитки же лежали в стенных шкафах, а сами стены были отделаны металлическими панелями, которые расходились, когда пожилой хранитель библиотеки подносил к ним особое устройство, что всегда носил на руке. Вроде кнопки, заставлявшей складываться звериную маску.
И чтобы такой шкаф открылся просто при поднесении руки?*
Дети вошли в библиотеку. Она была пуста. Хотя хранитель, конечно, дежурил на своем посту – это был уже старый, но крепкий бритоголовый человек, глубоко преданный Ра.
Он подошел к маленьким жрецам.
- Что вам угодно, господа?
В его тоне смешивались достоинство и подобострастие. По своему положению и возрасту этот человек был выше Менеса и Киа, но эти дети состояли при самом Ра – а в скором времени сделаются гораздо большими господами, чем он...
- Мы хотим почитать, - звонко сказала невозмутимая Киа. – Открой нам шкаф с речениями Мери-Ра, почтенный Яхмес.
- Сейчас.
Хранитель поспешил к шкафу, на который небрежно указала постоянная прилежная читательница. А Киа, когда Яхмес отвернулся, мотнула головой Менесу в его сторону:
- Иди! Выбирай! – шепнула она едва слышно.
Менес догадался, что хранителя требуется отвлечь. Мальчик путался в незнакомых текстах и не понимал их прелести, в отличие от Киа, но знал, что сейчас должен изобразить из себя книжника. Он подошел к хранителю, уже открывшему нужный шкаф.
- Дозволь, я выберу, - сказал он.
- Конечно, господин, - сказал старик мальчику.
Тот улыбнулся этому титулованию и протянул руку к первому свитку. Быстро проглядел и положил на место. Потом – второй. Хранитель почтительно ждал.
- Не посоветуешь ли ты мне книгу сам? – спросил Менес, невинно посмотрев на старого Яхмеса. – Эти я уже читал.
Обман удался им блестяще. Менес покинул библиотеку, держа под мышкой совершенно ненужную ему песнь о великой реке, а Киа – три длинных свитка с речениями какого-то Мери-Ра. Среди этих свитков она спрятала четвертый, с виду точно такой же. Или почти такой же. Папирус был более темным и хрупким, и это означало, что он старше остальных книг.
В доме бога все вещи жили очень долго и очень долго сохраняли первозданный вид – и это означало, что украденный Киа папирус на многие сотни, а то и тысячи лет старше остальных взятых ею книг…
- Куда пойдем? – шепотом спросил Менес, когда они отошли на достаточное расстояние от книгохранилища.
- А зачем куда-то ходить? – отозвалась Киа. – Кто увидит, что я взяла недозволенное?
Она в который раз приблизила губы к уху Менеса и прошептала:
- Думаю, сам Яхмес не знал об этом тайнике.
Менес наградил ее изумленным взглядом, а потом сказал, хотя изнемогал от нетерпения:
- Нужно пойти в классную комнату. Покажется странным, если увидят, как мы читаем посреди коридора.
Киа кивнула.
- Только уже поздно…
- И хорошо – там никого не будет, - ответил Менес. – Или ты испугалась?
- Нет, - гордо сказала Киа.
- Тогда идем.
Они молча пошли в классную комнату, которая действительно оказалась пустой. Как видно, таких книгочеев, как Менес и Киа, среди маленьких жрецов больше не было.
Дети сели рядом на циновку.
В зале было все еще светло – помимо обыкновенных масляных ламп и факелов, дворец освещался еще каким-то удивительным способом. Белый свет, который был ярче всего в зале воскрешения, озарял и классную комнату, хотя и слабее.
Но читать здесь было можно, пусть и с трудом.
Менес, сдвинув брови, повел пальцем вдоль иероглифической строки – а потом вдруг сдался, чувствуя, что у него зарябило в глазах. Черные знаки при таком освещении были уже плохо видны на коричневом фоне.
- Давай ты.
Киа взяла папирус и улыбнулась, как будто предвкушала пирушку. Хотя для таких, как она, книги лучше сладостей.
"Я, Хат, говорю это, - начала Киа вполголоса. – Я – первая любимица великого бога, взятая им из деревни…"
- Как ты, - не удержался мальчик.
- Не мешай! – приказала Киа.
"Я видела, как бог сошел на землю. Это был час, когда ночь превратилась в день и люди в страхе побежали от света Ра. Остался мой брат Инени. Ра взял его, а потом принял его облик и взял меня, как это хотел сделать Инени".
- Я ничего не понимаю, - в благоговейном страхе сказал Менес.
Киа посмотрела на него – она покраснела под завесой своих стриженых волос.
- А я понимаю, - тихо сказала она. – Брат значит возлюбленный, Менес, жених… Хат говорит… что бог взял ее, как мужчины берут женщин…
Менес вспыхнул.
Дети в большом смущении молчали несколько мгновений. Потом Менес покосился на подругу.
- А почему ты думаешь, что эта Хат не врет? – спросил он. – Может, ей все приснилось? Что бог ее взял?
- Если она не та, кем называет себя, как эта книга попала сюда? – спросила в ответ Киа. – Ведь то, что книга здесь, значит, что Хат жила во дворце… Она была большая госпожа, и жила очень давно…
Девочка провела пальцем по ссохшемуся волокнистому краю рукописи.
- А почему это она госпожа? – спросил Менес. – Ведь во дворце живут и рабы.
- Рабы не умеют читать и писать, - ответила Киа. – И им не дают в пользование тайников.
Тут Менес остолбенел, полностью осознав смысл прочитанного Киа.
- Тут написано, что Ра взял этого Инени, - произнес он хрипло. – Это что…
Киа посмотрела на него, округлив глаза – а потом зажала рот обеими руками. Она фыркнула от невольного смеха, хотя тоже пришла в ужас.
- Нет, это должно быть другое, - сказала она. – Наверное, Ра взял Инени в свой дом, как тебя и меня.
- А зачем ему было принимать облик Инени? – спросил Менес.
Вдруг оба поняли, что каждое слово их – запретно.
Дети, уставившись друг на друга, подумали, что если хоть одно слово из их теперешнего разговора долетит до Ра, их ожидает немедленная смерть.
- Я не понимаю, что это значит, - прошептала Киа. – Это большая тайна…
- Сам знаю, - буркнул Менес. - Спрячь это получше, - посоветовал он.
- Сама знаю, - надменно ответила Киа в таком же тоне.
Они с напряжением смотрели друг другу в глаза.
- Я не верю этой Хат, - вдруг заявил Менес.
Он очень не хотел верить в слова, которые прочитала Киа. Но, может быть, это опять – то, чего он не понимает, как вчерашняя казнь?
- Ра имеет человеческий облик, - шепотом сказала девочка. – Может быть, это тот самый…
- Я сказал, что не верю! – отрезал Менес.
Он прикрылся ладонью. Мальчик был разгорячен, но его била дрожь. Великий Ра, что происходит…
- Я доподлинно знаю, что Ра берет себе наложниц из числа жриц, - вдруг сказала Киа. – В этом Хат не солгала.
Менес медленно отнял руку от лица и уставился на девятилетнюю жрицу в каком-то священном ужасе.
* Электрическая энергия тела (фотоэлементы) – это принцип, который я придумала на основе существующих законов вселенной Stargate. В фильме Ра открывает тайник с силовым устройством, поднеся к нему ладонь. Люди также обладают своими формами энергии, хотя и гораздо более слабой.
На другой день Менес приступал к исполнению своих обязанностей с новым и пугающим чувством. Вчера как будто расширилось его видение… он понял, почему мать говорила о жестокости Ра. Вернее, не говорила, а думала так, хотя и пыталась это скрыть от него. Менес лучше понял жизнь, но вместе с тем стал более жестоким и сам.
"Ра дарует жизнь, когда доволен в своем сердце, - думал он. – Ра сжигает все живое, когда гневается. И это правильно".
Но Менес не знал, как снова посмотрит на своего бога теперь.
Но когда Ра вышел к своим слугам, в новом зеленом платье, с серебряной пластиной на груди и волосами, убранными в косу – особенно хрупкий и юный сегодня – Менес воззрился на повелителя с прежним выражением. Великой любовью и великим трепетом. Что же, разве он не знал, каков Ра в гневе?
День прошел так, как Менес уже привык – хотя к такому невозможно было привыкнуть: это было каждодневное возрождение радости. Ра питал свою свиту силой и счастьем. Он был бог. Если в маленькую голову какого-нибудь из его слуг и закрадывались сомнения, близость к Ра их рассеивала. Ни в чьем больше присутствии они не испытывали таких чувств - радости духа и всего тела…
Но когда наступило время отдыха, Менес почувствовал, что не может отдыхать. Как будто какой-то жучок свербел в его сердце и точил его. Он все еще слышал тот выстрел, видел тот выстрел… и труп.
Менес вышел в коридор и пошел в направлении покоев девочек. Он был один, и отчего-то двигался осторожно, приглушая шаги. Скоро мальчик увидел маленькую тень, замершую у стены, которая через мгновение скользнула к нему.
- Привет тебе, - шепнула Киа. Она улыбнулась, но тут же стала серьезной. Подведенные глаза блестели от волнения.
Менес хотел взять ее за руку, но застеснялся.
- Пойдем, - сказал он, взглянув на нее и тут же потупившись снова.
Они пошли по коридору, как тогда, давно, во время первой несостоявшейся прогулки – но больше не были беззаботными детьми. Вернее, Киа уже тогда была озабочена, а Менес этого не видел или просто не подумал…
- Я хотела с тобой поговорить, - тихо сказала Киа через некоторое время. Вокруг по-прежнему не было никого, но Менес тут же настороженно огляделся.
- Слушаю тебя, - сказал он.
- Ты тогда спросил, одна ли я в семье, - произнесла Киа. – У меня было две сестры и брат, самый младший.
- Было? – прервал ее Менес.
- Да, - ожесточенно ответила девочка. – Мой брат умер от лихорадки, а следом за ним умерла моя младшая сестра. Ты разве не знаешь, как часто болеют простолюдины?
Менес, ощущая большую неловкость и жалость, вздохнул и подергал себя за косу.
- И что же? – спросил он.
- Слушай, - ответила Киа. Она на него не глядела, точно ощущала такую же неловкость в его присутствии. – Когда нас осталось двое, я и Бекет, отца заметил один человек из дворца. Мой отец особенный, - по губам ее скользнула улыбка, - он сам научил себя "божественной речи" и рано научил меня. А еще он очень умен. Ра узнал о Неби, и тогда всю нашу семью взяли в Мен-Нефер-Ра, приблизив ее к трону.
Киа помолчала. Менес слушал ее не прерывая.
- Все в нашей деревне мечтали о городе бога, - продолжала девочка. – Каждый надеялся, что его отличат и для него кончится такая жизнь. И для нас она кончилась. Это иногда происходит с черными людьми, но гораздо реже, чем с вами, и для нас это огромное счастье…
- Да, конечно, - сказал Менес.
Он снова вздохнул, глубоко взволнованный рассказом. Мальчик еще не вполне понимал, к чему ведет Киа. Может, ей просто хочется поделиться тем, что у нее на сердце?
- А где же твоя сестра? – спросил он.
- Здесь, со мною, - улыбнувшись, сказала Киа. – Она тоже жрица Ра. Ты не знал?
- Нет, - сказал изумленный Менес. – Почему ты не говорила?
- Потому что ты не спрашивал, - ответила девочка.
Они еще некоторое время шли молча, а потом вдруг Киа села на пол у стены, обхватив колени руками. Удивленный Менес сел рядом.
- Ты что? – спросил он.
- Не могу ходить, когда такое говорю, - тихо пояснила девочка, разглаживая на коленях свой голубой калазирис. – И это опасно…
Менес подумал, что еще большее подозрение они могут вызвать, если их найдут сидящими рядом в коридоре у стены, но промолчал.
- Но в деревне осталась семья моего дяди, - продолжила Киа. – Того, которого вчера…
Она вдруг словно вспомнила, что ее дядю застрелил отец Менеса, и бросила на мальчика взгляд, в котором была ненависть. Не к нему именно. Ко всей его… породе.
- И вот, - со слезами сказала Киа. – У моего дяди большая семья, и я не знаю, что они будут делать теперь. Он же кормил их.
- Но что побудило его сделать это? – спросил Менес. Он не знал, как ее утешить, вообще не знал, что тут можно сказать.
- Есть много причин, которые могут к такому побудить, - ответила Киа.
Она вдруг словно решилась замолчать. Как будто Менес был слишком мал, чтобы понять ее, или просто ему нельзя было такое говорить.
Менес сообразил, чего девчонка боится.
- Не бойся, - приглушенно сказал он. – Я тебя не выдам.
- Спасибо, - слезливо ответила Киа. Она покосилась на него своими черными глазками, в которых ему снова почудилась ненависть.
- Что это за причины? – спросил Менес.
- Я не знаю, - ответила Киа.
Менес понял, что Киа лжет, даже несмотря на его обещание ее не выдавать. Но он повзрослел, как и она. Мальчик решил не добиваться признания сейчас, решив, что выведает нужное потом.
Менес всегда добивался того, чего хотел.
Киа вытерла глаза, а Менес вдруг увидел, что она размазала краску.
- У тебя краска потекла, - сказал он. – Умойся…
Киа кивнула.
- Я пойду умоюсь, а ты жди меня. Хорошо?
Мальчик кивнул. Они встали, и Киа быстро пошла в сторону ванной комнаты. Менес прислонился к стене и хмуро задумался – вернее, не думал отчетливо, а просто… находился в смятении.
В нем как будто нарушилось божественное равновесие, как вчера это произошло с целым собранием рабов бога.
Киа быстро вернулась – не только умылась, а еще и накрасилась заново. Вернее, конечно, ее накрасила служанка.
- Пойдем погуляем, - сказала девочка. Она была еще бледненькой, но теперь выглядела бодрой и вполне спокойной. Менес удивился.
- Куда мы пойдем? – спросил он.
- А ты разве уже побывал во всех комнатах дворца? – спросила в ответ Киа. Как-то так, что Менес понял: перед ним новая тайна.
- Ты что-то хочешь мне показать? – спросил мальчик.
Киа кивнула.
- Ты часто бываешь в библиотеке? – спросила она.
- Глупый вопрос! – сказал Менес. Он ощутил разочарование. И всего-то?
- Что ты читаешь, кроме того, что нам задают? – спросила Киа.
Менес пожал плечами и промолчал. Он ничего не читал, кроме положенного. Он читал и писал хорошо, но разбирать иероглифы было трудно и не так интересно, как упражняться с оружием или играть.
- Чего я не видел в библиотеке? – хмуро спросил он.
Киа хмыкнула.
- Ты представить себе не можешь, сколько всего ты не видел, - проговорила девчонка. – И я недавно нашла… знаешь что?
Менесу вдруг передалось ее огромное возбуждение. Он посмотрел на Киа. У нее глаза горели; казалось, у девочки сейчас загорятся даже волосы.
- Что? – воскликнул мальчишка.
- Тсс!..
Киа прижала палец к губам, потом прижала обе ладошки ко рту – как будто тайна грозила выскочить наружу. Менес подумал, что сейчас она и краску на губах размажет, но ему было не до того. Он уже чуть не приплясывал от нетерпения.
- Ну, что? – шепотом воскликнул мальчик.
Киа быстро шагнула к нему и прошептала в самое ухо:
- Я видела записи первой женщины Ра! Его первой наложницы!
- Как первой наложницы?
Менес был потрясен.
Он вообще до сих пор не думал, что у бога бывают какие-то наложницы. Хотя, конечно, должны быть. У всех значительных людей есть не по одной женщине, а уж у бога…
- Ты хочешь сказать, самой первой? Которая жила много-много сотен лет назад? – спросил он.
- Да, да, - сверкая глазами, прошептала Киа.
Менес нахмурился.
- Но как эти папирусы не истлели? – спросил он.
Киа пожала плечами.
- Наверное, Ра всему, с чем соприкасается, дает долгую жизнь, - сказала девочка. – Я нашла эти свитки в нише в стене, в потайном шкафу…
Менес потер лоб.
- Если он потайной, как ты его открыла? – хмуро спросил мальчишка. Чем больше она говорила, тем больше это напоминало вранье.
Киа опять прошептала ему в ухо, щекоча дыханием шею:
- Я просто поднесла к стене руку, она и разъехалась.
- Врешь! – не выдержал Менес.
Киа спокойно мотнула головой.
- Я тебе покажу, - сказала она. – Пойдем прямо сейчас.
Она схватила его за руку и повела за собой. Менес не сопротивлялся: его переполняло любопытство. И щекотало ощущение опасности, как будто перышком в горле.
Киа была смелая девчонка! Даже не всякий мальчишка решился бы на такое – в доме самого Ра!
Библиотека располагалась в огромном зале, так же причудливо отделанном, как зал воскрешения. Середину библиотеки занимали длинные столы – непохожие на маленькие обеденные столики – и длинные скамьи. Здесь дети могли делать уроки. Свитки же лежали в стенных шкафах, а сами стены были отделаны металлическими панелями, которые расходились, когда пожилой хранитель библиотеки подносил к ним особое устройство, что всегда носил на руке. Вроде кнопки, заставлявшей складываться звериную маску.
И чтобы такой шкаф открылся просто при поднесении руки?*
Дети вошли в библиотеку. Она была пуста. Хотя хранитель, конечно, дежурил на своем посту – это был уже старый, но крепкий бритоголовый человек, глубоко преданный Ра.
Он подошел к маленьким жрецам.
- Что вам угодно, господа?
В его тоне смешивались достоинство и подобострастие. По своему положению и возрасту этот человек был выше Менеса и Киа, но эти дети состояли при самом Ра – а в скором времени сделаются гораздо большими господами, чем он...
- Мы хотим почитать, - звонко сказала невозмутимая Киа. – Открой нам шкаф с речениями Мери-Ра, почтенный Яхмес.
- Сейчас.
Хранитель поспешил к шкафу, на который небрежно указала постоянная прилежная читательница. А Киа, когда Яхмес отвернулся, мотнула головой Менесу в его сторону:
- Иди! Выбирай! – шепнула она едва слышно.
Менес догадался, что хранителя требуется отвлечь. Мальчик путался в незнакомых текстах и не понимал их прелести, в отличие от Киа, но знал, что сейчас должен изобразить из себя книжника. Он подошел к хранителю, уже открывшему нужный шкаф.
- Дозволь, я выберу, - сказал он.
- Конечно, господин, - сказал старик мальчику.
Тот улыбнулся этому титулованию и протянул руку к первому свитку. Быстро проглядел и положил на место. Потом – второй. Хранитель почтительно ждал.
- Не посоветуешь ли ты мне книгу сам? – спросил Менес, невинно посмотрев на старого Яхмеса. – Эти я уже читал.
Обман удался им блестяще. Менес покинул библиотеку, держа под мышкой совершенно ненужную ему песнь о великой реке, а Киа – три длинных свитка с речениями какого-то Мери-Ра. Среди этих свитков она спрятала четвертый, с виду точно такой же. Или почти такой же. Папирус был более темным и хрупким, и это означало, что он старше остальных книг.
В доме бога все вещи жили очень долго и очень долго сохраняли первозданный вид – и это означало, что украденный Киа папирус на многие сотни, а то и тысячи лет старше остальных взятых ею книг…
- Куда пойдем? – шепотом спросил Менес, когда они отошли на достаточное расстояние от книгохранилища.
- А зачем куда-то ходить? – отозвалась Киа. – Кто увидит, что я взяла недозволенное?
Она в который раз приблизила губы к уху Менеса и прошептала:
- Думаю, сам Яхмес не знал об этом тайнике.
Менес наградил ее изумленным взглядом, а потом сказал, хотя изнемогал от нетерпения:
- Нужно пойти в классную комнату. Покажется странным, если увидят, как мы читаем посреди коридора.
Киа кивнула.
- Только уже поздно…
- И хорошо – там никого не будет, - ответил Менес. – Или ты испугалась?
- Нет, - гордо сказала Киа.
- Тогда идем.
Они молча пошли в классную комнату, которая действительно оказалась пустой. Как видно, таких книгочеев, как Менес и Киа, среди маленьких жрецов больше не было.
Дети сели рядом на циновку.
В зале было все еще светло – помимо обыкновенных масляных ламп и факелов, дворец освещался еще каким-то удивительным способом. Белый свет, который был ярче всего в зале воскрешения, озарял и классную комнату, хотя и слабее.
Но читать здесь было можно, пусть и с трудом.
Менес, сдвинув брови, повел пальцем вдоль иероглифической строки – а потом вдруг сдался, чувствуя, что у него зарябило в глазах. Черные знаки при таком освещении были уже плохо видны на коричневом фоне.
- Давай ты.
Киа взяла папирус и улыбнулась, как будто предвкушала пирушку. Хотя для таких, как она, книги лучше сладостей.
"Я, Хат, говорю это, - начала Киа вполголоса. – Я – первая любимица великого бога, взятая им из деревни…"
- Как ты, - не удержался мальчик.
- Не мешай! – приказала Киа.
"Я видела, как бог сошел на землю. Это был час, когда ночь превратилась в день и люди в страхе побежали от света Ра. Остался мой брат Инени. Ра взял его, а потом принял его облик и взял меня, как это хотел сделать Инени".
- Я ничего не понимаю, - в благоговейном страхе сказал Менес.
Киа посмотрела на него – она покраснела под завесой своих стриженых волос.
- А я понимаю, - тихо сказала она. – Брат значит возлюбленный, Менес, жених… Хат говорит… что бог взял ее, как мужчины берут женщин…
Менес вспыхнул.
Дети в большом смущении молчали несколько мгновений. Потом Менес покосился на подругу.
- А почему ты думаешь, что эта Хат не врет? – спросил он. – Может, ей все приснилось? Что бог ее взял?
- Если она не та, кем называет себя, как эта книга попала сюда? – спросила в ответ Киа. – Ведь то, что книга здесь, значит, что Хат жила во дворце… Она была большая госпожа, и жила очень давно…
Девочка провела пальцем по ссохшемуся волокнистому краю рукописи.
- А почему это она госпожа? – спросил Менес. – Ведь во дворце живут и рабы.
- Рабы не умеют читать и писать, - ответила Киа. – И им не дают в пользование тайников.
Тут Менес остолбенел, полностью осознав смысл прочитанного Киа.
- Тут написано, что Ра взял этого Инени, - произнес он хрипло. – Это что…
Киа посмотрела на него, округлив глаза – а потом зажала рот обеими руками. Она фыркнула от невольного смеха, хотя тоже пришла в ужас.
- Нет, это должно быть другое, - сказала она. – Наверное, Ра взял Инени в свой дом, как тебя и меня.
- А зачем ему было принимать облик Инени? – спросил Менес.
Вдруг оба поняли, что каждое слово их – запретно.
Дети, уставившись друг на друга, подумали, что если хоть одно слово из их теперешнего разговора долетит до Ра, их ожидает немедленная смерть.
- Я не понимаю, что это значит, - прошептала Киа. – Это большая тайна…
- Сам знаю, - буркнул Менес. - Спрячь это получше, - посоветовал он.
- Сама знаю, - надменно ответила Киа в таком же тоне.
Они с напряжением смотрели друг другу в глаза.
- Я не верю этой Хат, - вдруг заявил Менес.
Он очень не хотел верить в слова, которые прочитала Киа. Но, может быть, это опять – то, чего он не понимает, как вчерашняя казнь?
- Ра имеет человеческий облик, - шепотом сказала девочка. – Может быть, это тот самый…
- Я сказал, что не верю! – отрезал Менес.
Он прикрылся ладонью. Мальчик был разгорячен, но его била дрожь. Великий Ра, что происходит…
- Я доподлинно знаю, что Ра берет себе наложниц из числа жриц, - вдруг сказала Киа. – В этом Хат не солгала.
Менес медленно отнял руку от лица и уставился на девятилетнюю жрицу в каком-то священном ужасе.
* Электрическая энергия тела (фотоэлементы) – это принцип, который я придумала на основе существующих законов вселенной Stargate. В фильме Ра открывает тайник с силовым устройством, поднеся к нему ладонь. Люди также обладают своими формами энергии, хотя и гораздо более слабой.
Глава 9
Они дочитали украденный папирус до конца – незнакомая Хат, умершая тысячи лет назад, рассказывала вещи, которые происходили и сейчас. Происходили всегда. Как будто бы всегда…
Как будто это было вечно – служение жрецов и воинов, чудесные летательные и стреляющие машины, великий город Мен-Нефер-Ра, дворец бога и пирамида Ра в пустыне*…
Только теперь дети стали понимать, как все начиналось.
- Я не верю, - благоговейно сказал Менес, когда Киа закончила читать вслух. Киа пристально посмотрела на друга.
Он сказал это так, как говорят: я постиг истину.
- А я верю, - коротко сказала она.
Дети замолчали. Им вдруг стало страшно в этом огромном зале, все показалось чуждым. Как будто существо, которое они называли своим богом, сквозь все стены узрело в них угрозу и сменило теплоту на враждебность…
Киа провела рукою по глазам, почувствовав, что они заболели от разбора иероглифов. Стало совсем темно. Неужели они просидели в классной комнате до ночи?
- Как мы вернемся? – шепотом спросила внезапно оробевшая девочка.
- Надо придумать, - ответил Менес.
Мальчишка накрутил косу на палец, хмуря брови.
- Просто пойдем отсюда, - сказал он после небольшого раздумья. – Если увидят – рабам ничего не скажем, а если встретится стражник…
- То что? – резко спросила Киа.
Она боялась. Ее страх передался и Менесу, и он досадовал на нее.
- Скажи, что ходила по нужде, - грубо сказал мальчик.
Киа фыркнула.
- Хорошо придумал…
Они приглушенно засмеялись, и от этого почувствовали себя лучше.
- Не пойдет, - сказала Киа, когда смех стих. – У нас же будут с собой свитки.
- Оставим их здесь.
Мальчик резко встал и, собрав папирусы, отнес их в угол.
- Ну вот и все, а завтра заберем.
- Нет!
Киа выхватила из груды свитков драгоценный папирус Хат.
- Вот что я сделаю.
Менес с ужасом проследил, как девочка, пыхтя, запихивает старинную книгу себе за пазуху.
- Ты представляешь, что будет, если она выпадет у тебя из-под юбки у кого-нибудь на глазах? – спросил мальчишка. – Тогда сразу поймут, что ты украла ее. Ты умрешь, и никто тебя не спасет!
Киа отнеслась к его словам с полным безразличием.
Она крепче прихватила рукой свиток, после чего первой покинула библиотеку. Менес не успел ни попрощаться, ни вообще что-нибудь сказать.
"Сумасшедшая! Мы оба сумасшедшие!"
Мальчик оглядел опустевший зал, и вдруг почувствовал себя необыкновенно одиноким.
Он ни за что не хотел верить неизвестной, давно мертвой женщине, но теплый кокон веры, в котором он рос, вдруг перестал быть непроницаемым.
А если тот, кому они предались, действительно не бог? Если он… он…
Менес опустился на пол и закрыл лицо руками, как будто хотел заплакать, но не заплакал: горло и грудь разрывала невыразимая боль. В этот миг он перестал быть ребенком.
Киа крадучись пробралась в девичью спальню. Никто не заметил и не остановил ее, и девочка, сбросив сандалии и сняв с головы серебряный венчик, тихо улеглась на свою постель рядом с мирно спящей старшей сестрой. Бекет шел одиннадцатый год. Киа с внезапной тревогой посмотрела на ее нежное спокойное лицо – она вдруг почувствовала себя старшей над Бекет. Ответственной за нее.
"Ра берет себе наложниц из числа жриц. Я знаю это доподлинно", - прозвучали у нее в ушах ее собственные слова. Киа гордилась своим знанием, но применять его к жизни, к себе… оказалось больно и страшно.
Киа отвернулась от сестры, ощущая то же, что и Менес за несколько залов от нее. Папирус хрупнул у девочки за пазухой, и Киа стиснула зубы, как будто это был грохот, который мог ее выдать. И тут вдруг послышался шепот сестры:
- Киа? Что ты делала?
Киа быстро повернулась к Бекет.
- Выходила, - прошептала она. – Спи.
Бекет помотала головой. Лицо ее было совсем детским и полным тревоги.
- Нет, тебя не было весь вечер, - шепотом ответила юная жрица. – Ты что-то затеяла. Не делай недозволенного, прошу тебя, сестра.
Киа беззаботно улыбнулась.
- Что ты! Разве я могу!
Ей было страшно и тоскливо. Но Бекет ее слова успокоили.
- Смотри же, не гневи великого бога, - шепнула она сестре. – Он наш небесный отец, он все видит! У нас должны быть чистые сердца!
Киа сдвинула брови. Ее сердце утратило чистоту этим вечером, и это уже не вернется. Бекет не думала много о смерти дяди – она еще умела отдаваться на волю Ра. Она еще была ребенком…
Киа хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше.
На другой день Киа и Менес встретились утром, но уже не с прежним равнодушием друг к другу. Обоим казалось, что они могут выдать друг друга своим волнением и пылом, когда сходятся. И было очень страшно, что их мысли прочтет Ра, с которым они находились рядом полдня…
Ра ничего не слышал – а может, слышал, но бездействовал, презирая их маленькие мысли. Очень быстро он снова подавил волю обоих детей, и это оказалось почти облегчением: поток силы, изливавшейся на них, вымыл из их голов то, что не подобало их положению.
После урока в классной комнате Менес подобрал свитки, пролежавшие там до этого времени. Их никто не тронул; кажется, никто даже не обратил внимания. Почему-то от этой мысли, долженствовавшей принести спокойствие, мальчик ощутил разочарование.
"Мы могли бы снова пробраться в библиотеку и унести остальные папирусы Хат – и бог ничего не заметил бы", - подумал он.
Всевидящий Ра!
После ужина они снова встретились с Киа наедине.
- Я не хочу больше ничего делать, - сказал Менес, как только получил возможность посмотреть своей сообщнице в глаза. – Это грех!
- Очень большой грех, - согласилась Киа, испытуя его взглядом.
Оба понимали, что лгут себе и друг другу.
Но больше ничего нельзя было сделать. Лучше всего для обоих детей было бы вернуться в позавчерашний день, когда их вера в Ра была непоколебима. Они сейчас подмывали почву под своими ногами.
- Пойдешь со мной в библиотеку опять? – спросила девочка, как будто не говорила только что о грехе перед богом.
Менес мотнул головой.
- Нет, - сказал мальчишка. – Извини.
Киа опустила глаза. Он понял, что одна она тоже не пойдет – храбрости не хватит. Прежде всего, храбрости узнать правду…
- Ну тогда прощай, - сказала маленькая жрица.
- Погоди, - Менес удержал ее, почти с мольбой в голосе. Киа вскинула брови.
- Что?
Он покачал головой.
- Ничего.
Останься она с ним – и ему пришлось бы говорить с нею о ее тяжелой жизни, о "местах страха", о том, кому они в действительности служат. С Киа нельзя было говорить о пустяках и заниматься пустяками.
Менес оказался не готов к этому. Он хотел быть мужчиной, но он был еще только маленький мальчик…
Киа, казалось, читавшая его мысли, грустно улыбнулась и положила Менесу руку на плечо. Потом повернулась и ушла.
Этим вечером они вернулись в детство.
* Корабль.
Они дочитали украденный папирус до конца – незнакомая Хат, умершая тысячи лет назад, рассказывала вещи, которые происходили и сейчас. Происходили всегда. Как будто бы всегда…
Как будто это было вечно – служение жрецов и воинов, чудесные летательные и стреляющие машины, великий город Мен-Нефер-Ра, дворец бога и пирамида Ра в пустыне*…
Только теперь дети стали понимать, как все начиналось.
- Я не верю, - благоговейно сказал Менес, когда Киа закончила читать вслух. Киа пристально посмотрела на друга.
Он сказал это так, как говорят: я постиг истину.
- А я верю, - коротко сказала она.
Дети замолчали. Им вдруг стало страшно в этом огромном зале, все показалось чуждым. Как будто существо, которое они называли своим богом, сквозь все стены узрело в них угрозу и сменило теплоту на враждебность…
Киа провела рукою по глазам, почувствовав, что они заболели от разбора иероглифов. Стало совсем темно. Неужели они просидели в классной комнате до ночи?
- Как мы вернемся? – шепотом спросила внезапно оробевшая девочка.
- Надо придумать, - ответил Менес.
Мальчишка накрутил косу на палец, хмуря брови.
- Просто пойдем отсюда, - сказал он после небольшого раздумья. – Если увидят – рабам ничего не скажем, а если встретится стражник…
- То что? – резко спросила Киа.
Она боялась. Ее страх передался и Менесу, и он досадовал на нее.
- Скажи, что ходила по нужде, - грубо сказал мальчик.
Киа фыркнула.
- Хорошо придумал…
Они приглушенно засмеялись, и от этого почувствовали себя лучше.
- Не пойдет, - сказала Киа, когда смех стих. – У нас же будут с собой свитки.
- Оставим их здесь.
Мальчик резко встал и, собрав папирусы, отнес их в угол.
- Ну вот и все, а завтра заберем.
- Нет!
Киа выхватила из груды свитков драгоценный папирус Хат.
- Вот что я сделаю.
Менес с ужасом проследил, как девочка, пыхтя, запихивает старинную книгу себе за пазуху.
- Ты представляешь, что будет, если она выпадет у тебя из-под юбки у кого-нибудь на глазах? – спросил мальчишка. – Тогда сразу поймут, что ты украла ее. Ты умрешь, и никто тебя не спасет!
Киа отнеслась к его словам с полным безразличием.
Она крепче прихватила рукой свиток, после чего первой покинула библиотеку. Менес не успел ни попрощаться, ни вообще что-нибудь сказать.
"Сумасшедшая! Мы оба сумасшедшие!"
Мальчик оглядел опустевший зал, и вдруг почувствовал себя необыкновенно одиноким.
Он ни за что не хотел верить неизвестной, давно мертвой женщине, но теплый кокон веры, в котором он рос, вдруг перестал быть непроницаемым.
А если тот, кому они предались, действительно не бог? Если он… он…
Менес опустился на пол и закрыл лицо руками, как будто хотел заплакать, но не заплакал: горло и грудь разрывала невыразимая боль. В этот миг он перестал быть ребенком.
Киа крадучись пробралась в девичью спальню. Никто не заметил и не остановил ее, и девочка, сбросив сандалии и сняв с головы серебряный венчик, тихо улеглась на свою постель рядом с мирно спящей старшей сестрой. Бекет шел одиннадцатый год. Киа с внезапной тревогой посмотрела на ее нежное спокойное лицо – она вдруг почувствовала себя старшей над Бекет. Ответственной за нее.
"Ра берет себе наложниц из числа жриц. Я знаю это доподлинно", - прозвучали у нее в ушах ее собственные слова. Киа гордилась своим знанием, но применять его к жизни, к себе… оказалось больно и страшно.
Киа отвернулась от сестры, ощущая то же, что и Менес за несколько залов от нее. Папирус хрупнул у девочки за пазухой, и Киа стиснула зубы, как будто это был грохот, который мог ее выдать. И тут вдруг послышался шепот сестры:
- Киа? Что ты делала?
Киа быстро повернулась к Бекет.
- Выходила, - прошептала она. – Спи.
Бекет помотала головой. Лицо ее было совсем детским и полным тревоги.
- Нет, тебя не было весь вечер, - шепотом ответила юная жрица. – Ты что-то затеяла. Не делай недозволенного, прошу тебя, сестра.
Киа беззаботно улыбнулась.
- Что ты! Разве я могу!
Ей было страшно и тоскливо. Но Бекет ее слова успокоили.
- Смотри же, не гневи великого бога, - шепнула она сестре. – Он наш небесный отец, он все видит! У нас должны быть чистые сердца!
Киа сдвинула брови. Ее сердце утратило чистоту этим вечером, и это уже не вернется. Бекет не думала много о смерти дяди – она еще умела отдаваться на волю Ра. Она еще была ребенком…
Киа хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше.
На другой день Киа и Менес встретились утром, но уже не с прежним равнодушием друг к другу. Обоим казалось, что они могут выдать друг друга своим волнением и пылом, когда сходятся. И было очень страшно, что их мысли прочтет Ра, с которым они находились рядом полдня…
Ра ничего не слышал – а может, слышал, но бездействовал, презирая их маленькие мысли. Очень быстро он снова подавил волю обоих детей, и это оказалось почти облегчением: поток силы, изливавшейся на них, вымыл из их голов то, что не подобало их положению.
После урока в классной комнате Менес подобрал свитки, пролежавшие там до этого времени. Их никто не тронул; кажется, никто даже не обратил внимания. Почему-то от этой мысли, долженствовавшей принести спокойствие, мальчик ощутил разочарование.
"Мы могли бы снова пробраться в библиотеку и унести остальные папирусы Хат – и бог ничего не заметил бы", - подумал он.
Всевидящий Ра!
После ужина они снова встретились с Киа наедине.
- Я не хочу больше ничего делать, - сказал Менес, как только получил возможность посмотреть своей сообщнице в глаза. – Это грех!
- Очень большой грех, - согласилась Киа, испытуя его взглядом.
Оба понимали, что лгут себе и друг другу.
Но больше ничего нельзя было сделать. Лучше всего для обоих детей было бы вернуться в позавчерашний день, когда их вера в Ра была непоколебима. Они сейчас подмывали почву под своими ногами.
- Пойдешь со мной в библиотеку опять? – спросила девочка, как будто не говорила только что о грехе перед богом.
Менес мотнул головой.
- Нет, - сказал мальчишка. – Извини.
Киа опустила глаза. Он понял, что одна она тоже не пойдет – храбрости не хватит. Прежде всего, храбрости узнать правду…
- Ну тогда прощай, - сказала маленькая жрица.
- Погоди, - Менес удержал ее, почти с мольбой в голосе. Киа вскинула брови.
- Что?
Он покачал головой.
- Ничего.
Останься она с ним – и ему пришлось бы говорить с нею о ее тяжелой жизни, о "местах страха", о том, кому они в действительности служат. С Киа нельзя было говорить о пустяках и заниматься пустяками.
Менес оказался не готов к этому. Он хотел быть мужчиной, но он был еще только маленький мальчик…
Киа, казалось, читавшая его мысли, грустно улыбнулась и положила Менесу руку на плечо. Потом повернулась и ушла.
Этим вечером они вернулись в детство.
* Корабль.
Глава 10
Время, которое бог умел заставить течь по-особому, казалось, убыстрило свой бег. Менес оглянуться не успел, как ему минуло десять лет. Незадолго до этого из классной комнаты исчезла Киа – ей больше нельзя было заниматься вместе с мальчиками, как и вообще проводить с ними время без присмотра.
Менес и заметил это, и не заметил. Воспоминания о Киа, и пугающие, и трогательные, потускнели. Лишь в сердце по-прежнему сидел шип, который легко было растревожить – только посмотреть на Киа дольше положенного, задуматься о ней. И Менес не смотрел и не думал.
Иногда, плывя в божественной ладье вместе с другими незаметно подрастающими жрецами, Менес натыкался на камни и подводных гадов. Несколько раз по дворцу пронесся слух, что Ра собственноручно казнит своих воинов. Неру испуганно рассказывал Менесу, что божественный гнев едва минул его собственного отца…
Где-то за стенами пирамиды происходили беспорядки, с которыми воинам Ра не удавалось справиться. Дети-жрецы были все еще защищены от бурь каменными стенами дома бога, но это будет продолжаться недолго.
Менес молчал и угрюмо и упорно упражнялся. Он становился все более сильным и искусным.
Он тоже будет воином бога, и тоже будет испытывать на себе его испепеляющую ярость.
Сердце Менеса каменело, готовясь выдерживать сильнейший жар.
Киа замкнули на женской половине дворца. Запирать девочек пока не запирали, но они чувствовали, какие поступки для них отныне запретны. Жрицы одиннадцати-двенадцати лет уже не видели мальчиков-жрецов - никого, кроме других девочек и девушек и своих ближайших родственников.
И самого великого бога.
Но это было еще не самое главное.
Когда Бекет, сестре Киа, исполнилось тринадцать лет, ее отселили от младших жриц. Бекет очень похорошела – нежный плод, наливавшийся зрелостью вдали от болезней, тяжкого труда и всяких пагубных веяний. Сердце ее было так же девственно, как и тело: она верила в Ра, как верила маленькой девочкой...
Киа сразу догадалась, куда взяли ее сестру.
Киа в свои одиннадцать лет была тоже хороша собой, но в ее чертах появилась какая-то мрачность, замкнутость, несмотря на более нежный возраст. Густые бровки лежали над глазами ниже, чем у Бекет, и сходились на переносье чаще. Тверже был подбородок. А главное – не было в ней той нерассуждающей девической покорности, того женского свойства, которое уже так соблазнительно проявилось в Бекет…
- Счастливая Бекет, - прошептала Киа ночью соседка, лежавшая по другую сторону от опустевшей постели ее сестры. – Она стала женщиной бога!
- Да, это великое счастье, - без улыбки ответила Киа.
Она рассматривала свои блестящие позолоченные ноготки, приподнявшись на ложе.
Потом Киа взглянула на приятельницу.
- Где гарем бога, Мерит? Ты не знаешь?
Девчонка испугалась.
- Что ты! Разве нам можно…
- Нам этого не запрещали, значит – можно, - сказала Киа.
- Не знаю, - ответила соседка. – И не ходи туда! Тебя накажут!
Киа презрительно поморщилась.
- Спи.
Мерит насупилась, легла и закрыла глаза. Киа слушала ее частое взволнованное дыхание и думала, что она не спит и еще долго не уснет. Как бы не выдала ее!
- Эй, - шепнула Киа, свесившись с постели. Соседка вздрогнула и открыла глаза.
- Что?
- Если выдашь меня, заколдую. Меня отец научил, - прошептала Киа, не испытывая никакого стыда, только удовлетворение при виде страха на лице девчонки.
Мерит быстро помотала головой.
- Нет, конечно, не выдам!
- Ну вот и прекрасно.
Обе замолчали. Молчание Мерит было полно нерассуждающего страха, который так любил видеть в своих рабах Ра; молчание Киа было сосредоточенной работой разума.
Как попасть в покои Бекет? Насколько это запретно? Что делается с девушками, которых берет бог, превращая в своих женщин?
Последняя мысль заставила Киа содрогнуться. Не оттого, что ей было страшно любви между мужчиной и женщиной – ей было страшно полной близости и принадлежности существу, которому она не могла дать имени. Даже повседневное прислуживание Ра очень меняло людей. А что бывает с теми, кто…
"Великий Ра, помоги в начинании моем", - привычно подумала Киа словами молитвы. А потом закусила губу и замолчала, полная страха. Она больше не могла просить о помощи того, в чьей божественности сомневалась.
На другой день Киа едва дождалась, пока освободится.
Бекет не было ни видно, ни слышно, как будто она исчезла. В огромном доме бога так легко было пропасть без следа! Особенно девочке, женщине!
Киа незамеченной ускользнула из спальни, где ее товарки сплетничали, смеялись и занимались всякими девчачьими пустяками. Некоторые из них тоже были ничего не подозревающими священными жертвами. А другие падут жертвами воинов и царедворцев Ра, оказавшись в их гареме.
Еще неизвестно, какая участь страшнее.
Киа уже давно думала о боге и его приближенных непозволительными словами. Детская любовь сменилась страхом… страхом взрослеющей девочки, начавшей самостоятельно мыслить, страхом взрослеющей девочки перед миром могущественных мужчин.
Девочка направилась в ту сторону, где, по ее предположениям, должны были жить женщины бога: в конец правого крыла дворца, которое называли женской половиной. Хотя женщины в доме Ра занимали гораздо меньше места, чем мужчины.
Киа кралась, время от времени останавливаясь и оглядываясь. Потом одернула себя, поняв, что ведет себя глупо. Ведь у дверей гарема наверняка выставлена стража! Ей все равно придется отвечать перед людьми Ра!
Через какое-то время Киа предстали изукрашенные позолотой двери, по сторонам которых стояли два "Хора". Она заметила воинов издали и успела обрести самообладание, пока приближалась к ним. Стражники Ра стояли неподвижно, как будто не видели ее под своими масками; и только когда Киа осталось до дверей гарема несколько шагов, правый стражник резко преградил ей дорогу своим устрашающим копьем-огнеметом.
- Нельзя!
- Можно. Я иду к моей сестре, - сказала Киа, глядя в светящиеся глаза почти бестрепетно. Такое ли она видела! Ведь это только человек!
"Хор" молчал, не меняя положения и не опуская копья – но он был в затруднении, не решаясь прогнать дерзкую девчонку. Ведь это ближайшая прислужница Ра - о том, что дети ближе всего к богу, знали все!
Киа решила рискнуть.
- Я имею дозволение великого бога, - сказала она, и повторила, видя, что копье дрогнуло:
- Я иду к моей сестре.
Копье опустилось.
Не поблагодарив и не улыбнувшись, девочка шагнула к дверям, которые для нее тут же услужливо отворила могучая рука.
Киа оказалась в узком затемненном коридоре, и ее тут же обволокло теплое ощущение женственности: не только аромата благовоний наложниц, а самого запаха женщин. В спальне девочек пахло не так. Киа показалось, будто она слышит, как узницы нежно пересмеиваются. Но разве они не сидят по своим комнатам в ожидании прихода господина?
Она бы так сошла с ума…
Киа видела несколько комнат по обеим сторонам коридора, отгороженных от него только тонкой занавесью, и наугад направилась в дверь, за которой ей послышались голоса. Казалось, женщины замолкли при ее появлении. А может, здесь и вовсе никого не было и Киа обманули уши…
Комната была небольшой в сравнении со спальнями жрецов и общими залами, и казалась гораздо уютнее. Как будто такой тесный покой легче было согреть человеческим теплом. Оглядевшись, Киа увидела у стены ложе под голубым балдахином; а приглядевшись, увидела спящую на нем девочку.
Нет – женщину!
- Бекет! – забыв обо всем, воскликнула Киа, бросаясь к сестре. – Бекет!..
Как в темнице один узник кидается к другому. Бекет села, глаза ее припухли со сна. Она и вправду спала.
Как можно спать после такого?..
- Здравствуй, - улыбнувшись, сказала Бекет. Она узнала сестру, но не удивилась и не испугалась ее появления. Киа вид Бекет напомнил одурманенных, у которых замедлены все чувства.
Но Киа никогда еще не видела в глазах старшей сестры такого мечтательно-счастливого выражения.
- Что с тобой? – с большой тревогой спросила она, присаживаясь к Бекет на постель и беря ее за руки. Горячие руки.
- Я теперь божественная жена, - прошептала девочка, блестя глазами; щеки ее залил румянец. – Я теперь полностью принадлежу великому богу.
Девочка – вернее, женщина - засмеялась, как смеются хмельные, и потерлась о плечико пылающей щекой. С плеча съехала бретелька, обнажив грудь, но Бекет и не подумала поправить ее.
- Что он сделал с тобой? – глупо спросила Киа. Как будто это было непонятно!
Хотя это существо могло сделать с человеческой женщиной все что угодно…
Бекет еще раз бессмысленно улыбнулась, потом легла и сладко потянулась.
- Вот, - прошептала она, проводя руками вдоль своего тела. – Вот что он делал. Он ласкал меня везде. Он ласкал мое сердце, мою душу. Это слаще всего на свете, сестра… Я молюсь, чтобы тебе тоже посчастливилось возлечь с богом, когда ты подрастешь…
- Нет, - прошептала Киа, глядя на Бекет почти с ужасом. – Я не так хороша, как ты.
- Жаль, - шепнула Бекет, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь.
Казалось, она совсем ничего не понимает. Эта маленькая девочка за одну ночь превратилась в маленькую рабыню страсти Ра.
Киа заправила волосы за уши и сурово спросила, как будто желая отрезвить сестру:
- Разве тебе не было больно?
При упоминании боли Бекет вздрогнула, и из глаз ее на миг исчезла истома, так пугавшая Киа.
- Немного, - сказала она. – Но это почти сразу прошло. Не бойся любви Ра, Киа…
Киа, едва удерживаясь от того, чтобы схватить себя за волосы, встала. Бекет разжала истомленную жаркую ручку, которой держала ее.
- Лучше тебе больше не приходить сюда, - сказала она сестре. – Тебя могут наказать.
- Ты совсем не будешь тосковать по мне? – изумленно спросила Киа. Бекет улыбнулась, потупившись и водя пальчиком по белой простыне. Киа уже знала ответ: не будет.
- Быть здесь для тебя опасно, - повторила Бекет, но Киа уже не слушала. Она направилась прочь, ужасаясь и горя от стыда; голова ее шла кругом.
"Меня он не получит, - думала маленькая жрица, быстро шагая по коридору и сжимая кулачки. – Я ни за что не позволю вот так себя оболванить!"
Но кто же тогда получит ее?
Девушки почти всегда достаются кому-нибудь, когда вырастают, хотят этого или нет…
Киа остановилась, прислонившись к холодной стене, и закрыла глаза. Она увидела перед собою лицо Менеса, обиженное, нетерпеливое.
"Ты дитя!" - подумала Киа. Склонив голову, она побрела дальше – медленно, как будто эта мысль камнем повисла у нее на шее.
Время, которое бог умел заставить течь по-особому, казалось, убыстрило свой бег. Менес оглянуться не успел, как ему минуло десять лет. Незадолго до этого из классной комнаты исчезла Киа – ей больше нельзя было заниматься вместе с мальчиками, как и вообще проводить с ними время без присмотра.
Менес и заметил это, и не заметил. Воспоминания о Киа, и пугающие, и трогательные, потускнели. Лишь в сердце по-прежнему сидел шип, который легко было растревожить – только посмотреть на Киа дольше положенного, задуматься о ней. И Менес не смотрел и не думал.
Иногда, плывя в божественной ладье вместе с другими незаметно подрастающими жрецами, Менес натыкался на камни и подводных гадов. Несколько раз по дворцу пронесся слух, что Ра собственноручно казнит своих воинов. Неру испуганно рассказывал Менесу, что божественный гнев едва минул его собственного отца…
Где-то за стенами пирамиды происходили беспорядки, с которыми воинам Ра не удавалось справиться. Дети-жрецы были все еще защищены от бурь каменными стенами дома бога, но это будет продолжаться недолго.
Менес молчал и угрюмо и упорно упражнялся. Он становился все более сильным и искусным.
Он тоже будет воином бога, и тоже будет испытывать на себе его испепеляющую ярость.
Сердце Менеса каменело, готовясь выдерживать сильнейший жар.
Киа замкнули на женской половине дворца. Запирать девочек пока не запирали, но они чувствовали, какие поступки для них отныне запретны. Жрицы одиннадцати-двенадцати лет уже не видели мальчиков-жрецов - никого, кроме других девочек и девушек и своих ближайших родственников.
И самого великого бога.
Но это было еще не самое главное.
Когда Бекет, сестре Киа, исполнилось тринадцать лет, ее отселили от младших жриц. Бекет очень похорошела – нежный плод, наливавшийся зрелостью вдали от болезней, тяжкого труда и всяких пагубных веяний. Сердце ее было так же девственно, как и тело: она верила в Ра, как верила маленькой девочкой...
Киа сразу догадалась, куда взяли ее сестру.
Киа в свои одиннадцать лет была тоже хороша собой, но в ее чертах появилась какая-то мрачность, замкнутость, несмотря на более нежный возраст. Густые бровки лежали над глазами ниже, чем у Бекет, и сходились на переносье чаще. Тверже был подбородок. А главное – не было в ней той нерассуждающей девической покорности, того женского свойства, которое уже так соблазнительно проявилось в Бекет…
- Счастливая Бекет, - прошептала Киа ночью соседка, лежавшая по другую сторону от опустевшей постели ее сестры. – Она стала женщиной бога!
- Да, это великое счастье, - без улыбки ответила Киа.
Она рассматривала свои блестящие позолоченные ноготки, приподнявшись на ложе.
Потом Киа взглянула на приятельницу.
- Где гарем бога, Мерит? Ты не знаешь?
Девчонка испугалась.
- Что ты! Разве нам можно…
- Нам этого не запрещали, значит – можно, - сказала Киа.
- Не знаю, - ответила соседка. – И не ходи туда! Тебя накажут!
Киа презрительно поморщилась.
- Спи.
Мерит насупилась, легла и закрыла глаза. Киа слушала ее частое взволнованное дыхание и думала, что она не спит и еще долго не уснет. Как бы не выдала ее!
- Эй, - шепнула Киа, свесившись с постели. Соседка вздрогнула и открыла глаза.
- Что?
- Если выдашь меня, заколдую. Меня отец научил, - прошептала Киа, не испытывая никакого стыда, только удовлетворение при виде страха на лице девчонки.
Мерит быстро помотала головой.
- Нет, конечно, не выдам!
- Ну вот и прекрасно.
Обе замолчали. Молчание Мерит было полно нерассуждающего страха, который так любил видеть в своих рабах Ра; молчание Киа было сосредоточенной работой разума.
Как попасть в покои Бекет? Насколько это запретно? Что делается с девушками, которых берет бог, превращая в своих женщин?
Последняя мысль заставила Киа содрогнуться. Не оттого, что ей было страшно любви между мужчиной и женщиной – ей было страшно полной близости и принадлежности существу, которому она не могла дать имени. Даже повседневное прислуживание Ра очень меняло людей. А что бывает с теми, кто…
"Великий Ра, помоги в начинании моем", - привычно подумала Киа словами молитвы. А потом закусила губу и замолчала, полная страха. Она больше не могла просить о помощи того, в чьей божественности сомневалась.
На другой день Киа едва дождалась, пока освободится.
Бекет не было ни видно, ни слышно, как будто она исчезла. В огромном доме бога так легко было пропасть без следа! Особенно девочке, женщине!
Киа незамеченной ускользнула из спальни, где ее товарки сплетничали, смеялись и занимались всякими девчачьими пустяками. Некоторые из них тоже были ничего не подозревающими священными жертвами. А другие падут жертвами воинов и царедворцев Ра, оказавшись в их гареме.
Еще неизвестно, какая участь страшнее.
Киа уже давно думала о боге и его приближенных непозволительными словами. Детская любовь сменилась страхом… страхом взрослеющей девочки, начавшей самостоятельно мыслить, страхом взрослеющей девочки перед миром могущественных мужчин.
Девочка направилась в ту сторону, где, по ее предположениям, должны были жить женщины бога: в конец правого крыла дворца, которое называли женской половиной. Хотя женщины в доме Ра занимали гораздо меньше места, чем мужчины.
Киа кралась, время от времени останавливаясь и оглядываясь. Потом одернула себя, поняв, что ведет себя глупо. Ведь у дверей гарема наверняка выставлена стража! Ей все равно придется отвечать перед людьми Ра!
Через какое-то время Киа предстали изукрашенные позолотой двери, по сторонам которых стояли два "Хора". Она заметила воинов издали и успела обрести самообладание, пока приближалась к ним. Стражники Ра стояли неподвижно, как будто не видели ее под своими масками; и только когда Киа осталось до дверей гарема несколько шагов, правый стражник резко преградил ей дорогу своим устрашающим копьем-огнеметом.
- Нельзя!
- Можно. Я иду к моей сестре, - сказала Киа, глядя в светящиеся глаза почти бестрепетно. Такое ли она видела! Ведь это только человек!
"Хор" молчал, не меняя положения и не опуская копья – но он был в затруднении, не решаясь прогнать дерзкую девчонку. Ведь это ближайшая прислужница Ра - о том, что дети ближе всего к богу, знали все!
Киа решила рискнуть.
- Я имею дозволение великого бога, - сказала она, и повторила, видя, что копье дрогнуло:
- Я иду к моей сестре.
Копье опустилось.
Не поблагодарив и не улыбнувшись, девочка шагнула к дверям, которые для нее тут же услужливо отворила могучая рука.
Киа оказалась в узком затемненном коридоре, и ее тут же обволокло теплое ощущение женственности: не только аромата благовоний наложниц, а самого запаха женщин. В спальне девочек пахло не так. Киа показалось, будто она слышит, как узницы нежно пересмеиваются. Но разве они не сидят по своим комнатам в ожидании прихода господина?
Она бы так сошла с ума…
Киа видела несколько комнат по обеим сторонам коридора, отгороженных от него только тонкой занавесью, и наугад направилась в дверь, за которой ей послышались голоса. Казалось, женщины замолкли при ее появлении. А может, здесь и вовсе никого не было и Киа обманули уши…
Комната была небольшой в сравнении со спальнями жрецов и общими залами, и казалась гораздо уютнее. Как будто такой тесный покой легче было согреть человеческим теплом. Оглядевшись, Киа увидела у стены ложе под голубым балдахином; а приглядевшись, увидела спящую на нем девочку.
Нет – женщину!
- Бекет! – забыв обо всем, воскликнула Киа, бросаясь к сестре. – Бекет!..
Как в темнице один узник кидается к другому. Бекет села, глаза ее припухли со сна. Она и вправду спала.
Как можно спать после такого?..
- Здравствуй, - улыбнувшись, сказала Бекет. Она узнала сестру, но не удивилась и не испугалась ее появления. Киа вид Бекет напомнил одурманенных, у которых замедлены все чувства.
Но Киа никогда еще не видела в глазах старшей сестры такого мечтательно-счастливого выражения.
- Что с тобой? – с большой тревогой спросила она, присаживаясь к Бекет на постель и беря ее за руки. Горячие руки.
- Я теперь божественная жена, - прошептала девочка, блестя глазами; щеки ее залил румянец. – Я теперь полностью принадлежу великому богу.
Девочка – вернее, женщина - засмеялась, как смеются хмельные, и потерлась о плечико пылающей щекой. С плеча съехала бретелька, обнажив грудь, но Бекет и не подумала поправить ее.
- Что он сделал с тобой? – глупо спросила Киа. Как будто это было непонятно!
Хотя это существо могло сделать с человеческой женщиной все что угодно…
Бекет еще раз бессмысленно улыбнулась, потом легла и сладко потянулась.
- Вот, - прошептала она, проводя руками вдоль своего тела. – Вот что он делал. Он ласкал меня везде. Он ласкал мое сердце, мою душу. Это слаще всего на свете, сестра… Я молюсь, чтобы тебе тоже посчастливилось возлечь с богом, когда ты подрастешь…
- Нет, - прошептала Киа, глядя на Бекет почти с ужасом. – Я не так хороша, как ты.
- Жаль, - шепнула Бекет, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь.
Казалось, она совсем ничего не понимает. Эта маленькая девочка за одну ночь превратилась в маленькую рабыню страсти Ра.
Киа заправила волосы за уши и сурово спросила, как будто желая отрезвить сестру:
- Разве тебе не было больно?
При упоминании боли Бекет вздрогнула, и из глаз ее на миг исчезла истома, так пугавшая Киа.
- Немного, - сказала она. – Но это почти сразу прошло. Не бойся любви Ра, Киа…
Киа, едва удерживаясь от того, чтобы схватить себя за волосы, встала. Бекет разжала истомленную жаркую ручку, которой держала ее.
- Лучше тебе больше не приходить сюда, - сказала она сестре. – Тебя могут наказать.
- Ты совсем не будешь тосковать по мне? – изумленно спросила Киа. Бекет улыбнулась, потупившись и водя пальчиком по белой простыне. Киа уже знала ответ: не будет.
- Быть здесь для тебя опасно, - повторила Бекет, но Киа уже не слушала. Она направилась прочь, ужасаясь и горя от стыда; голова ее шла кругом.
"Меня он не получит, - думала маленькая жрица, быстро шагая по коридору и сжимая кулачки. – Я ни за что не позволю вот так себя оболванить!"
Но кто же тогда получит ее?
Девушки почти всегда достаются кому-нибудь, когда вырастают, хотят этого или нет…
Киа остановилась, прислонившись к холодной стене, и закрыла глаза. Она увидела перед собою лицо Менеса, обиженное, нетерпеливое.
"Ты дитя!" - подумала Киа. Склонив голову, она побрела дальше – медленно, как будто эта мысль камнем повисла у нее на шее.
Глава 11
Киа уже не было свободного доступа в библиотеку – негласный запрет покидать женскую половину как будто обозначился у нее на лбу. Вернее, обозначился под ее платьем, уже не скрывавшем созревающей груди и округляющихся бедер…
Но чем больше у Киа отнималось, тем отчаяннее она становилась.
Девочка проникла в библиотеку вместе с младшими товарками. Кое-кто из них обратил на это внимание, но затрагивать Киа не решились - все знали, что ее старшая сестра разделила ложе с богом.
Выждав минуту, когда около нее не осталось никого, Киа подошла к открытому ею тайнику древней женщины, много тысяч лет назад испытавшей участь ее сестры. Юная жрица поднесла ладонь к стене, и металлические панели плавно разошлись. Киа, не дрогнув, забрала оставшиеся четыре папируса Хат, опустошив тайник. Больше всего на свете она хотела прочесть их все.
Понять, наконец, что делается с ее сестрой и со всеми людьми на ее земле.
Киа села за пустой стол и почти спокойно упорядочила книги, аккуратно взяв их под мышку. После чего встала и хладнокровно покинула библиотеку – никто даже головы в ее сторону не повернул.
Как легко оказалось обойти существо, называвшее себя единственным истинным богом Та Кемет!
Киа направилась в пустую в этот час спальню и забралась на свой тюфяк. Поджав ноги, она засунула три свитка под постель, где уже лежал первый – безжалостно раздавленный небольшим весом похитительницы; но Киа было не до того, чтобы беречь это свидетельство прошлого. Гораздо больше ее заботило настоящее.
Оглядевшись и приготовившись тут же спрятать оставшийся в ее руках папирус, если кто-нибудь войдет, Киа развернула его.
"Мое сердце кричит, - заговорили самые первые строчки второй части речений Хат. – Настало время ужаса. Это не благой бог – тот, кто сошел к нам: это звездный демон, явившийся, чтобы овладеть людьми".
У Киа задрожали руки. Большим усилием воли справившись с собой, она опять сосредоточилась на иероглифах. Разбирать их было действительно трудно, и особенно – когда это делалось не в удовольствие, а преодолевая себя.
Легко ли самому уничтожать свою душу – разрушая храм Ра, которым она была?
"Я поняла, что сталось с моим возлюбленным. Ра вселился в него, как это делают демоны, и теперь демон смотрит на меня из глаз Инени и демон ласкает меня руками Инени. Его любовь для меня сладка. Он умеет отнимать разум. Может быть, там, на звездах, живут существа, которые питаются людьми, как люди – дичью и рыбой? Только сперва эти создания зачаровывают их, подобно змеям.
Ра поедает не наши тела – наши души. Те, кто служит ему, живые убитые*: высшая мерзость – истреблять своих сородичей по приказу демона. Людей убивают, когда они бунтуют. Людей гонят через Звездные Врата на небо, и это страшнее смерти: они остаются там навеки в голоде и рабстве, и добывают божественный камень, дающий силу Ра. Почему не прекратить это? Ведь сила Ра – в камне, а камень приносят люди.
Небо глухо к нашим мольбам, а люди - дети".
Киа выронила папирус. Она дочитала его до конца, но даже если бы не дочитала, не смогла бы продолжать.
"Звездный демон". "Сила Ра – в камне…"
Киа наконец получила ясные ответы на свои запретные вопросы. Если не на все, то почти на все.
Но как охотно она сейчас отказалась бы от этого знания в обмен на былое спокойствие!
"Вот что такое "места страха", о которых никто из черных людей ничего не знает, - думала бедная девочка. – Вот откуда все чудеса, которыми Ра одаряет своих слуг!.."
Киа сунула папирус себе под юбку. Она переменила положение, и свиток хрустнул. Но Киа ничего не сознавала.
В памяти ее вставали таинственные исчезновения повелителя – когда рабы боязливо передавали друг другу, что великий бог покоится в саркофаге.
"Он так питается силой, взятой из камня! Ну конечно! Ра ест и пьет, чтобы жило его человеческое тело. И он пьет душу "божественного камня", чтобы это тело жило вечно…"
Киа спрятала лицо в ладонях, чувствуя себя так, точно ей на плечи взвалили пирамиду Ра. А разве эта пирамида стоит не на человеческих плечах?
Не на человеческих костях?..
"Мне нужно рассказать кому-нибудь, что происходит, - думала Киа. – Или это знание разорвет меня изнутри! Мне нужна помощь!"
Но кто поможет ей против бога? Кто способен на это?
"Никто, - подумала девочка, уронив голову. – Никто не способен воевать с ним, бог он или демон. Ра слишком силен, пока стоит на плечах своих воинов. А те будут защищать его, пока живы – он их жизнь, их благо…"
Как верно! Ра прикармливал избранных рабов едва ли не с колыбели. Он делился с ними жизнью, которую отнимал у остальных людей, поил их своею силой. Киа еще не выросла, но уже познала эту силу – какую же волю нужно было иметь, чтобы добровольно отказаться от нее…
Ради чего?
Ради черни? Ради болезней, невежества, тьмы?
Ради жизни!
Но жизнь для жрецов и воинов заключалась в Ра…
"Я могла бы рассказать Менесу, - подумала Киа. – Вот единственный друг. Девчонки не считаются, как я верно сказала ему тогда. Но Менес мал…"
Вдруг к Киа как будто пришла мудрость всех живших прежде женщин. Мудрость, дремлющая в каждой женщине.
"Менеса нельзя сбить, - подумала девочка. – Он сейчас – охотящийся птенец сокола*. Мое слово о Ра будет стрелой, которая его подранит, и он уже не вырастет сильным…"
Ход ее мыслей прервали чужие шаги. Киа вскинула голову, и на ее нежном личике отразилось презрение. Появилась Мерит, державшаяся за руку подружки.
Киа повернулась к девочкам, и те тут же отскочили от нее с выражением ужаса.
- Не трогай нас! – воскликнула Мерит.
В душе Киа вдруг зародилось страшное подозрение. Она наклонилась к глупой соседке, которую вчера пригрозила заколдовать.
- Что это ты так испугалась, Мерит? – спросила Киа. – Ты решила меня выдать?..
Она побледнела, осознав, что выдала сама себя. На лице Мерит испуг сменился подозрением; она окинула Киа настороженным взглядом, потом переглянулась с подружкой.
- Нет, - сказала Мерит. – Я ничего против тебя не замышляла. Оставь меня в покое!
- Да кто тебя трогает, - сказала Киа.
Теперь за высокомерием она скрывала страх. Девчонки еще раз оглядели ее, каждая чувствуя себя смелее от присутствия другой; потом теснее прижались друг к другу и бочком пробрались в угол, к постели приятельницы Мерит, где почти сразу зашушукались.
"Ненавижу девчонок", - подумала Киа.
Ей становилось все страшнее и страшнее. Мальчишки опаснее своей силой, но именно девчонка скорее нанесет удар в спину. Девчонка может изобрести такое, что мальчишке и в голову не придет…
Она легла и мрачно уставилась в потолок, ощутив хруст папируса под коленями. Киа все равно не могла бы сейчас никуда отойти – Мерит, конечно, не преминула бы тотчас же осмотреть ее постель. Впрочем, Мерит действительно боялась ее. Но это ничего не значит.
Киа лихорадочно думала, куда может деть свои сокровища. Лучше всего было бы, конечно, вернуть папирусы в библиотеку, в тайник, известный только ей и Менесу.
Но Киа ни за что не хотела расставаться с книгами Хат, не изучив их все – в них заключалась божественная правда. Маат.*
Эти книги вообще ни за что не хотелось выпускать из рук…
И помимо хранителя библиотеки, во дворце их может отыскать и другой.
Например, сам Ра, называющий себя богом.
"Закопаю в землю, - наконец решила девочка. – Вынесу по очереди и закопаю, в дворцовом саду. Мне еще можно покидать дом бога, я еще не женщина… и я воспользуюсь этим".
Мимо нее прошли Мерит с подружкой, и Киа подняла голову, ощутив, как ее голые ноги обдало ветерком. Девчонки покинули спальню – может, по каким-то делам, а может, просто посплетничать о Киа подальше от нее...
Киа села и вытащила из-под себя папирус.
И тут же сообразила, что осуществить ее наскоро придуманный план не получится. Закопать книги неподалеку от дворца не выйдет. Дом бога стерегут день и ночь, и стоящие в карауле стражники, конечно, немедленно донесут о подозрительных действиях одной из маленьких жриц… Это не девчонки…
"А вдруг не донесут? – подумала Киа. – Вдруг проглядят - они же только люди? Или увидят и ничего не скажут богу… ведь Ра страшен в гневе?"
Как бы то ни было, оставлять папирусы здесь больше не годилось. Выносить их по очереди тоже – если Киа могут и не заметить один раз, повторяющиеся вылазки заметят непременно. Оставалось решиться на очень рискованный шаг: вынести все папирусы сразу, и как можно скорее.
Киа соскользнула с постели и, встав на колени, вытащила из-под тюфяка сплющенные свитки. Хорошо, что они потеряли форму, теперь их легче будет пронести за пазухой. Киа сунула себе на грудь все пять книг и быстрым шагом вышла из пустой спальни. За дверью она приостановилась, задыхаясь от возбуждения.
Ей пока сопутствует удача! Как хорошо, что ни в спальне, ни снаружи никого нет!
Киа зашагала вперед. В глазах темнело – так она торопилась.
Вдруг Киа остановилась, пораженная страшной мыслью. Менес предупреждал ее тогда, что будет, если у нее за пазухой найдут украденную книгу. Ее ждет смерть, и никто не сможет ее защитить… и верная смерть, если найдут сразу пять книг, да еще и таких недозволенных.
"Но ведь стражники, скорее всего, неграмотны или малограмотны, - подумала Киа, опять зашагав вперед. – Возможно, некоторые были жрецами Ра и учились читать, как мы… но ведь на службе они не читают".
Впереди она увидела первого дозорного – какой-то "Хор" прогуливался около двери, видимо, устав стоять неподвижно. При появлении Киа стражник застыл, со стуком приставив копье к ноге.
Киа, стараясь сохранять спокойствие, прошла мимо. Ей показалось, что она даже не сбилась с шага, ни замедлив его, ни побежав быстрее. Стражник не остановил ее и не заметил ничего подозрительного.
Киа без помех добралась до двери, которая вела в сад. Вернее, увидела заманчивый квадрат света впереди… и остановилась, поняв, что все было напрасно.
По сторонам этой двери стояли стражники, справа и слева. Они ни за что не пропустят девчонку, которая придерживает что-то рукой – если это укроется от одного воина, спрятанное непременно заметит второй. Тем более, что от караульных, стерегущих выходы, требуется высочайшая бдительность.
Киа юркнула в боковой коридор и остановилась, привалившись к стене. Ей хотелось плакать. Она как будто в одиночку, своими слабыми детскими руками, пыталась своротить каменный дом бога.
Вдруг ее внимание привлек шум шагов. Перестук сандалий.
В следующий миг Киа поняла, что идут дети.
Уже почти не сознавая, что делает, Киа выскользнула из своего укрытия и пристроилась к группке жрецов сзади: это были младшие мальчишки, направлявшиеся в сад играть. Они не заметили ее. Киа быстро нагнала детей – стражники снаружи не могли увидеть этого.
Смешавшись с остальными, Киа покинула дворец. Звероголовые существа, охранявшие вход, не шевельнулись: они по нескольку раз в день пропускали мимо маленьких жрецов, направлявшихся играть или заниматься.
Когда деревья заслонили их, Киа отделилась от мальчишек и направилась в сторону. Тени смоковниц хорошо скрыли ее.
Девочка присела под пальмой, выделявшейся своей высотой. Придерживая коленями свитки, норовившие выпасть прежде времени, Киа быстро выкопала руками неглубокую ямку в сыпучей земле. Потом с облегчением ссыпала в нее папирусы, плоско улегшиеся друг на друга.
Киа забросала их землей и быстро измерила руками расстояние от пальмы до ямы: выходил как раз локоть.
Девочка заровняла землю ладонью и встала. Руки были перепачканы по локоть.
Ничего, самое трудное позади. Киа посмотрела в сторону пруда, в котором уже со смехом плескались те же мальчишки. Хорошо, что платье не испачкала.
Никто не выдал ее и не понял, что она сотворила: Киа опасалась напрасно.
А через несколько месяцев после отчаянного поступка Киа умерла ее сестра, юная женщина бога.
* Древнеегипетское обозначение чужеземных пленников – здесь употреблено в другом
смысле.
* Птенец Хора – наименование наследников трона в Древнем Египте: Хор – собственно наименование царя.
* Правда, истина – богиня истины у египтян и мировой порядок, согласно которому совершалось все под солнцем.
Киа уже не было свободного доступа в библиотеку – негласный запрет покидать женскую половину как будто обозначился у нее на лбу. Вернее, обозначился под ее платьем, уже не скрывавшем созревающей груди и округляющихся бедер…
Но чем больше у Киа отнималось, тем отчаяннее она становилась.
Девочка проникла в библиотеку вместе с младшими товарками. Кое-кто из них обратил на это внимание, но затрагивать Киа не решились - все знали, что ее старшая сестра разделила ложе с богом.
Выждав минуту, когда около нее не осталось никого, Киа подошла к открытому ею тайнику древней женщины, много тысяч лет назад испытавшей участь ее сестры. Юная жрица поднесла ладонь к стене, и металлические панели плавно разошлись. Киа, не дрогнув, забрала оставшиеся четыре папируса Хат, опустошив тайник. Больше всего на свете она хотела прочесть их все.
Понять, наконец, что делается с ее сестрой и со всеми людьми на ее земле.
Киа села за пустой стол и почти спокойно упорядочила книги, аккуратно взяв их под мышку. После чего встала и хладнокровно покинула библиотеку – никто даже головы в ее сторону не повернул.
Как легко оказалось обойти существо, называвшее себя единственным истинным богом Та Кемет!
Киа направилась в пустую в этот час спальню и забралась на свой тюфяк. Поджав ноги, она засунула три свитка под постель, где уже лежал первый – безжалостно раздавленный небольшим весом похитительницы; но Киа было не до того, чтобы беречь это свидетельство прошлого. Гораздо больше ее заботило настоящее.
Оглядевшись и приготовившись тут же спрятать оставшийся в ее руках папирус, если кто-нибудь войдет, Киа развернула его.
"Мое сердце кричит, - заговорили самые первые строчки второй части речений Хат. – Настало время ужаса. Это не благой бог – тот, кто сошел к нам: это звездный демон, явившийся, чтобы овладеть людьми".
У Киа задрожали руки. Большим усилием воли справившись с собой, она опять сосредоточилась на иероглифах. Разбирать их было действительно трудно, и особенно – когда это делалось не в удовольствие, а преодолевая себя.
Легко ли самому уничтожать свою душу – разрушая храм Ра, которым она была?
"Я поняла, что сталось с моим возлюбленным. Ра вселился в него, как это делают демоны, и теперь демон смотрит на меня из глаз Инени и демон ласкает меня руками Инени. Его любовь для меня сладка. Он умеет отнимать разум. Может быть, там, на звездах, живут существа, которые питаются людьми, как люди – дичью и рыбой? Только сперва эти создания зачаровывают их, подобно змеям.
Ра поедает не наши тела – наши души. Те, кто служит ему, живые убитые*: высшая мерзость – истреблять своих сородичей по приказу демона. Людей убивают, когда они бунтуют. Людей гонят через Звездные Врата на небо, и это страшнее смерти: они остаются там навеки в голоде и рабстве, и добывают божественный камень, дающий силу Ра. Почему не прекратить это? Ведь сила Ра – в камне, а камень приносят люди.
Небо глухо к нашим мольбам, а люди - дети".
Киа выронила папирус. Она дочитала его до конца, но даже если бы не дочитала, не смогла бы продолжать.
"Звездный демон". "Сила Ра – в камне…"
Киа наконец получила ясные ответы на свои запретные вопросы. Если не на все, то почти на все.
Но как охотно она сейчас отказалась бы от этого знания в обмен на былое спокойствие!
"Вот что такое "места страха", о которых никто из черных людей ничего не знает, - думала бедная девочка. – Вот откуда все чудеса, которыми Ра одаряет своих слуг!.."
Киа сунула папирус себе под юбку. Она переменила положение, и свиток хрустнул. Но Киа ничего не сознавала.
В памяти ее вставали таинственные исчезновения повелителя – когда рабы боязливо передавали друг другу, что великий бог покоится в саркофаге.
"Он так питается силой, взятой из камня! Ну конечно! Ра ест и пьет, чтобы жило его человеческое тело. И он пьет душу "божественного камня", чтобы это тело жило вечно…"
Киа спрятала лицо в ладонях, чувствуя себя так, точно ей на плечи взвалили пирамиду Ра. А разве эта пирамида стоит не на человеческих плечах?
Не на человеческих костях?..
"Мне нужно рассказать кому-нибудь, что происходит, - думала Киа. – Или это знание разорвет меня изнутри! Мне нужна помощь!"
Но кто поможет ей против бога? Кто способен на это?
"Никто, - подумала девочка, уронив голову. – Никто не способен воевать с ним, бог он или демон. Ра слишком силен, пока стоит на плечах своих воинов. А те будут защищать его, пока живы – он их жизнь, их благо…"
Как верно! Ра прикармливал избранных рабов едва ли не с колыбели. Он делился с ними жизнью, которую отнимал у остальных людей, поил их своею силой. Киа еще не выросла, но уже познала эту силу – какую же волю нужно было иметь, чтобы добровольно отказаться от нее…
Ради чего?
Ради черни? Ради болезней, невежества, тьмы?
Ради жизни!
Но жизнь для жрецов и воинов заключалась в Ра…
"Я могла бы рассказать Менесу, - подумала Киа. – Вот единственный друг. Девчонки не считаются, как я верно сказала ему тогда. Но Менес мал…"
Вдруг к Киа как будто пришла мудрость всех живших прежде женщин. Мудрость, дремлющая в каждой женщине.
"Менеса нельзя сбить, - подумала девочка. – Он сейчас – охотящийся птенец сокола*. Мое слово о Ра будет стрелой, которая его подранит, и он уже не вырастет сильным…"
Ход ее мыслей прервали чужие шаги. Киа вскинула голову, и на ее нежном личике отразилось презрение. Появилась Мерит, державшаяся за руку подружки.
Киа повернулась к девочкам, и те тут же отскочили от нее с выражением ужаса.
- Не трогай нас! – воскликнула Мерит.
В душе Киа вдруг зародилось страшное подозрение. Она наклонилась к глупой соседке, которую вчера пригрозила заколдовать.
- Что это ты так испугалась, Мерит? – спросила Киа. – Ты решила меня выдать?..
Она побледнела, осознав, что выдала сама себя. На лице Мерит испуг сменился подозрением; она окинула Киа настороженным взглядом, потом переглянулась с подружкой.
- Нет, - сказала Мерит. – Я ничего против тебя не замышляла. Оставь меня в покое!
- Да кто тебя трогает, - сказала Киа.
Теперь за высокомерием она скрывала страх. Девчонки еще раз оглядели ее, каждая чувствуя себя смелее от присутствия другой; потом теснее прижались друг к другу и бочком пробрались в угол, к постели приятельницы Мерит, где почти сразу зашушукались.
"Ненавижу девчонок", - подумала Киа.
Ей становилось все страшнее и страшнее. Мальчишки опаснее своей силой, но именно девчонка скорее нанесет удар в спину. Девчонка может изобрести такое, что мальчишке и в голову не придет…
Она легла и мрачно уставилась в потолок, ощутив хруст папируса под коленями. Киа все равно не могла бы сейчас никуда отойти – Мерит, конечно, не преминула бы тотчас же осмотреть ее постель. Впрочем, Мерит действительно боялась ее. Но это ничего не значит.
Киа лихорадочно думала, куда может деть свои сокровища. Лучше всего было бы, конечно, вернуть папирусы в библиотеку, в тайник, известный только ей и Менесу.
Но Киа ни за что не хотела расставаться с книгами Хат, не изучив их все – в них заключалась божественная правда. Маат.*
Эти книги вообще ни за что не хотелось выпускать из рук…
И помимо хранителя библиотеки, во дворце их может отыскать и другой.
Например, сам Ра, называющий себя богом.
"Закопаю в землю, - наконец решила девочка. – Вынесу по очереди и закопаю, в дворцовом саду. Мне еще можно покидать дом бога, я еще не женщина… и я воспользуюсь этим".
Мимо нее прошли Мерит с подружкой, и Киа подняла голову, ощутив, как ее голые ноги обдало ветерком. Девчонки покинули спальню – может, по каким-то делам, а может, просто посплетничать о Киа подальше от нее...
Киа села и вытащила из-под себя папирус.
И тут же сообразила, что осуществить ее наскоро придуманный план не получится. Закопать книги неподалеку от дворца не выйдет. Дом бога стерегут день и ночь, и стоящие в карауле стражники, конечно, немедленно донесут о подозрительных действиях одной из маленьких жриц… Это не девчонки…
"А вдруг не донесут? – подумала Киа. – Вдруг проглядят - они же только люди? Или увидят и ничего не скажут богу… ведь Ра страшен в гневе?"
Как бы то ни было, оставлять папирусы здесь больше не годилось. Выносить их по очереди тоже – если Киа могут и не заметить один раз, повторяющиеся вылазки заметят непременно. Оставалось решиться на очень рискованный шаг: вынести все папирусы сразу, и как можно скорее.
Киа соскользнула с постели и, встав на колени, вытащила из-под тюфяка сплющенные свитки. Хорошо, что они потеряли форму, теперь их легче будет пронести за пазухой. Киа сунула себе на грудь все пять книг и быстрым шагом вышла из пустой спальни. За дверью она приостановилась, задыхаясь от возбуждения.
Ей пока сопутствует удача! Как хорошо, что ни в спальне, ни снаружи никого нет!
Киа зашагала вперед. В глазах темнело – так она торопилась.
Вдруг Киа остановилась, пораженная страшной мыслью. Менес предупреждал ее тогда, что будет, если у нее за пазухой найдут украденную книгу. Ее ждет смерть, и никто не сможет ее защитить… и верная смерть, если найдут сразу пять книг, да еще и таких недозволенных.
"Но ведь стражники, скорее всего, неграмотны или малограмотны, - подумала Киа, опять зашагав вперед. – Возможно, некоторые были жрецами Ра и учились читать, как мы… но ведь на службе они не читают".
Впереди она увидела первого дозорного – какой-то "Хор" прогуливался около двери, видимо, устав стоять неподвижно. При появлении Киа стражник застыл, со стуком приставив копье к ноге.
Киа, стараясь сохранять спокойствие, прошла мимо. Ей показалось, что она даже не сбилась с шага, ни замедлив его, ни побежав быстрее. Стражник не остановил ее и не заметил ничего подозрительного.
Киа без помех добралась до двери, которая вела в сад. Вернее, увидела заманчивый квадрат света впереди… и остановилась, поняв, что все было напрасно.
По сторонам этой двери стояли стражники, справа и слева. Они ни за что не пропустят девчонку, которая придерживает что-то рукой – если это укроется от одного воина, спрятанное непременно заметит второй. Тем более, что от караульных, стерегущих выходы, требуется высочайшая бдительность.
Киа юркнула в боковой коридор и остановилась, привалившись к стене. Ей хотелось плакать. Она как будто в одиночку, своими слабыми детскими руками, пыталась своротить каменный дом бога.
Вдруг ее внимание привлек шум шагов. Перестук сандалий.
В следующий миг Киа поняла, что идут дети.
Уже почти не сознавая, что делает, Киа выскользнула из своего укрытия и пристроилась к группке жрецов сзади: это были младшие мальчишки, направлявшиеся в сад играть. Они не заметили ее. Киа быстро нагнала детей – стражники снаружи не могли увидеть этого.
Смешавшись с остальными, Киа покинула дворец. Звероголовые существа, охранявшие вход, не шевельнулись: они по нескольку раз в день пропускали мимо маленьких жрецов, направлявшихся играть или заниматься.
Когда деревья заслонили их, Киа отделилась от мальчишек и направилась в сторону. Тени смоковниц хорошо скрыли ее.
Девочка присела под пальмой, выделявшейся своей высотой. Придерживая коленями свитки, норовившие выпасть прежде времени, Киа быстро выкопала руками неглубокую ямку в сыпучей земле. Потом с облегчением ссыпала в нее папирусы, плоско улегшиеся друг на друга.
Киа забросала их землей и быстро измерила руками расстояние от пальмы до ямы: выходил как раз локоть.
Девочка заровняла землю ладонью и встала. Руки были перепачканы по локоть.
Ничего, самое трудное позади. Киа посмотрела в сторону пруда, в котором уже со смехом плескались те же мальчишки. Хорошо, что платье не испачкала.
Никто не выдал ее и не понял, что она сотворила: Киа опасалась напрасно.
А через несколько месяцев после отчаянного поступка Киа умерла ее сестра, юная женщина бога.
* Древнеегипетское обозначение чужеземных пленников – здесь употреблено в другом
смысле.
* Птенец Хора – наименование наследников трона в Древнем Египте: Хор – собственно наименование царя.
* Правда, истина – богиня истины у египтян и мировой порядок, согласно которому совершалось все под солнцем.
Глава 12
Никто не знал, как умерла Бекет. Утром ее нашла служанка гарема – тело девочки-женщины уже успело остыть, глаза были открыты, а на лице были написаны ужас и наслаждение, казавшиеся сверхсильными для маленькой дочери земли.*
Женщина начала было вопить, как вопили над мертвыми, но тут же замолчала – не смея осквернять дом Ра криком. Заливаясь безмолвными слезами и вся дрожа, немолодая рабыня побежала к дворцовому управителю. Она упала на колени перед этим человеком, который уже был для нее как бог, и пролепетала, что нашла мертвой великую божественную жену…
Управитель – тот же суровый человек в золотом венце, который отвел Менеса в карцер в первый день – первым делом приказал рабыне уняться. А потом распорядился вынести тело Бекет с женской половины, после чего без шума уведомить о случившемся ее отца, который занимал все же не последнее место среди приближенных бога.
Но управитель накрепко помнил, что каждый из них прежде всего – раб Ра, маленький человек, который должен беспрекословно повиноваться воле своего повелителя. А главное – ничто не должно нарушать порядка в доме Ра. Девчонка умерла, поскольку на то была воля Ра. И следует как можно скорее убрать из дворца труп рабыни, чтобы не осквернять священного места смрадом смерти.
Плачущий Неби получил свою мертвую дочь в пустыне далеко от дворца.
- Закопай ее без шума, - приказал ему дворцовый управитель, с отвращением глядя на слезы учителя. Он помнил, что Неби – простой мужик, а не потомственный слуга бога, как он сам!
Неби поднял на него глаза, в которых читалось многое. Много огня было в этих глазах, больше, чем у управителя, и какой-то угрюмый вызов.
- Прикажи привести сюда мою последнюю дочь, - проговорил наставник жрецов. – Киа, жрицу Ра. И мою жену. Мы похороним наше дитя вместе.
- Хорошо, - после небольшого раздумья сказал управитель. – Только не смейте здесь голосить! И отойдите подальше от тени великой пирамиды!
Он резко указал своим жезлом на огромный синеватый треугольник холода, который отбрасывала на песок пирамида Ра – невиданное изжелта-белое сооружение, иссеченное поперечными щелями, казавшееся выросшим из этого песка и одновременно явившимся из другого мира.
- Ты все понял? – спросил Неби надменный раб демона.
- Да, господин, - отвечал тот, с ненавистно-жалкой улыбкой, кривившей губы. – Приведи женщин моего дома. Я буду ждать здесь.
Управитель хмыкнул и, сделав носильщикам, принесшим труп Бекет, знак следовать за собой, удалился, широко ступая.
Неби склонился над мертвой девочкой, лежавшей на песке, и, обняв ее, набросил на дочь свой плащ и застыл. Плечи его содрогались под грубой тканью.
Киа с матерью привели быстро. Жена Неби шаталась на ходу и рыдала – вернее, слезы молча текли по ее искаженному лицу. Плакать громко она, конечно, не смела. Подбежав к мужу, женщина бросилась в его объятия, и они заплакали вместе.
Слуги, приведшие женщин, смотрели на семейное горе враждебно-отстраненно. Так же враждебно-отстраненно смотрела на родителей Киа. Она стиснула кулачки, стиснула зубы и не издавала ни звука.
Только горячие слезы капали на песок.
- Дитя мое, поди сюда, - наконец позвал ее Неби, подняв голову и простерев руку. И Киа бросилась к отцу. Припав к его груди, она беззвучно зарыдала, пряча лицо от стерегущих их рабов – не потому, что боялась их или боялась шуметь, а потому, что их ненавидела. Ей все во дворце Ра сделалось ненавистно – все те, кто служил ему и не знал о его природе… или догадывались, но закрывали на нее глаза…
Неби голыми руками вырыл в песке яму. Ему помогали жена и дочь. Потом, глядя на ослепительную в свете солнца пирамиду и щурясь, Неби снял свой плащ: он бережно обернул им мертвую Бекет. Хоронить ее пышнее, заметнее не дозволялось.
Ее отец и мать сами потом не найдут дорогу к этому месту, как будто маленькая наложница Ра никогда не жила на свете.
Неби с трудом поднял Бекет на руки, в последний раз прижал ее к сердцу и опустил в яму.
Несколько мгновений он глядел в эту яму, не зная, что сказать. Потом стал с ожесточением заметать мертвую песком, словно затем, чтобы как можно скорее сокрыть ее от своего сердца.
Их проводили во дворец под конвоем, без преувеличения – отряженные управителем рабы проследили, чтобы Киа и ее мать тотчас же вернулись на женскую половину, а Неби – в свои классные комнаты.
Киа до самого вечера проплакала, сидя в общей спальне в углу, отказавшись идти на обед и смотреть на кого-нибудь из товарок. К счастью, она больше не была малышкой, которая состояла при Ра постоянно. Но и взрослой девушкой, принадлежащей женской половине, она тоже еще не была.
Ее отрешили от каждодневного служения богу, но еще не приставили ни к чему другому. Переходная пора, может быть, самая счастливая для нее…
Вечером Киа выскользнула из спальни и направилась в сад. Она откуда-то знала, что найдет там отца. И правда – Неби сидел на скамье под гранатовым деревом.
Мать, должно быть, предавалась скорби в своих комнатах.
Киа подошла к отцу, и только когда она приблизилась вплотную, Неби поднял голову и сделал дочери знак сесть рядом. Он обнял ее за плечи, но не смотрел на Киа, предаваясь тяжким раздумьям.
Киа глядела на седые волосы на висках отца. Совсем недавно он казался молодым человеком, хотя был уже пожилой – за тридцать лет!
- Дочь моя, мне страшно за тебя, - наконец сказал Неби, посмотрев на свое единственное теперь дитя. – Ты слишком дерзкая для женщины. Подумай, под чьей рукою мы живем!
- Тише! – шепотом воскликнула Киа.
Но Неби уже и сам испугался своих слов.
- Я хочу, чтобы на земле была правда, - тихо сказала Киа.
Неби покачал головой.
- Где она, правда, и кто из людей посмеет сказать, что отыскал ее? Кровь льется за слова, как будто они - драгоценные вещи или боги…
- Ты всю жизнь учил словам, - проговорила Киа, пристально глядя на отца.
- Это опасное искусство, - ответил Неби, возвращая ей глубокий внимательный взгляд. – Слова убивают не хуже божественного копья. А слова, записанные на папирусе или в камне, могут насмерть поразить тысячи людей…
Киа поежилась. Уж не догадывался ли отец о ее тайных занятиях?
- Тебе следует выйти замуж, - вдруг сказал Неби. – Это будет лучше всего для тебя, дитя мое. Ты красива, учена и благородна – тебе нетрудно будет понравиться могущественному человеку, который защитит тебя от всякой опасности и от тебя самой.
Киа свела брови. Отец тоже посуровел.
- Я еще не выросла достаточно, чтобы выйти замуж, - заявила Киа. – Мать была старше на два года, когда ты взял ее в жены.
Неби кивнул.
- Это так, Киа, но я и твоя мать… были в другом положении, - закончил он приглушенным голосом, посмотрев на дворец. – Бог не видел нас…
"Отец боится, как бы Ра не овладел мной прежде, чем я стану чьей-нибудь женой! - подумала Киа. – Он хочет спасти меня!"
Она увидела перед собою маленькое мертвое лицо Бекет, которое отец забрасывал горстями песка, и, закусив губу, заплакала. Неби прижал ее к себе, уткнувшись лицом в ее черную макушку. Из его глаз тоже потекли слезы.
- Поразмысли над тем, что я сказал тебе, дочь моя. Ра очень силен. От его света не укроется ничто…
Киа вздохнула, как будто смиряясь, но ее склоненное лицо было упрямым. Она стала чертить носком сандалии на песке.
Начертила круг, а потом посмотрела на отца.
- Дай мне немного времени, отец, - попросила она. – Я еще мала для замужества. Ведь ты сам это знаешь.
Неби покачал головой, воздел руки. Лицо его исказилось скорбью.
- Я был бы рад ни к чему не принуждать тебя, дочь моя, но мы не в своей воле, - проговорил он. – Я подожду, и тебе даю свободу, насколько это в моих силах - ты достойна ее. Но когда ты станешь девушкой, у тебя должен появиться муж.
- Я еще не девушка, - сказала вспыхнувшая Киа.
Ее сестра увидела свою первую кровь в двенадцать лет...
Неби кивнул и смущенно отвернулся.
- Да, - сказал наставник жрецов. – Я постараюсь подыскать для тебя супруга к тому времени, как ты подрастешь. Пока я еще силен для этого…
Неби распрямился и огляделся, как будто бросая дому бога вызов своей ученостью – поскольку не мог бросить вызов ничем другим.
Киа отодвинулась от отца, обхватив плечи руками. Она была в смятении.
"Ах, если бы Менес был постарше меня на год, два!"
Но Менес был младше ее на целый год – а это настоящая пропасть между юношей и девушкой…
Да и захочет ли он жениться на простолюдинке? Его окружает множество знатных девиц, ничем не уступающих Киа, а то и превосходящих ее.
Неби поцеловал дочь в лоб.
- Я забочусь только о твоем благе. Помни это…
Он тяжело, как старик, поднялся со скамьи и оправил свое длинное одеяние. Киа думала, что отец еще что-нибудь ей скажет, но он молча удалился. Киа ощутила облегчение. Говорить им друг с другом было тяжело, и чем дальше, тем становилось тяжелее.
Киа посмотрела себе под ноги, на начерченный на земле круг.
Потом вдруг вскочила и несколько раз подпрыгнула на нем, со злым заплаканным лицом. А затем стремительно направилась во дворец, не позаботившись о том, чтобы стереть исковерканное солнце.
Киа стала девушкой чуть позже Бекет – в двенадцать с половиной лет. К этому времени она уже превратилась в затворницу женских покоев. Менеса Киа уже очень давно не видела… или не узнавала, видя: издали, в толпе таких же юных воинов или рядом с Ра – в группе старших жрецов. К Ра она больше не приближалась, и была этому только рада.
Через несколько месяцев после ее первой крови к Киа пришел отец. Он твердо, хотя и осторожно, сказал, что нашел для нее мужа – это был пятнадцатилетний сын одного из мастеров Мен-Нефер-Ра, теперь состоящий в страже бога.
* Конечно, в обоих смыслах этого слова – Бекет и крестьянка, и землянка.
Никто не знал, как умерла Бекет. Утром ее нашла служанка гарема – тело девочки-женщины уже успело остыть, глаза были открыты, а на лице были написаны ужас и наслаждение, казавшиеся сверхсильными для маленькой дочери земли.*
Женщина начала было вопить, как вопили над мертвыми, но тут же замолчала – не смея осквернять дом Ра криком. Заливаясь безмолвными слезами и вся дрожа, немолодая рабыня побежала к дворцовому управителю. Она упала на колени перед этим человеком, который уже был для нее как бог, и пролепетала, что нашла мертвой великую божественную жену…
Управитель – тот же суровый человек в золотом венце, который отвел Менеса в карцер в первый день – первым делом приказал рабыне уняться. А потом распорядился вынести тело Бекет с женской половины, после чего без шума уведомить о случившемся ее отца, который занимал все же не последнее место среди приближенных бога.
Но управитель накрепко помнил, что каждый из них прежде всего – раб Ра, маленький человек, который должен беспрекословно повиноваться воле своего повелителя. А главное – ничто не должно нарушать порядка в доме Ра. Девчонка умерла, поскольку на то была воля Ра. И следует как можно скорее убрать из дворца труп рабыни, чтобы не осквернять священного места смрадом смерти.
Плачущий Неби получил свою мертвую дочь в пустыне далеко от дворца.
- Закопай ее без шума, - приказал ему дворцовый управитель, с отвращением глядя на слезы учителя. Он помнил, что Неби – простой мужик, а не потомственный слуга бога, как он сам!
Неби поднял на него глаза, в которых читалось многое. Много огня было в этих глазах, больше, чем у управителя, и какой-то угрюмый вызов.
- Прикажи привести сюда мою последнюю дочь, - проговорил наставник жрецов. – Киа, жрицу Ра. И мою жену. Мы похороним наше дитя вместе.
- Хорошо, - после небольшого раздумья сказал управитель. – Только не смейте здесь голосить! И отойдите подальше от тени великой пирамиды!
Он резко указал своим жезлом на огромный синеватый треугольник холода, который отбрасывала на песок пирамида Ра – невиданное изжелта-белое сооружение, иссеченное поперечными щелями, казавшееся выросшим из этого песка и одновременно явившимся из другого мира.
- Ты все понял? – спросил Неби надменный раб демона.
- Да, господин, - отвечал тот, с ненавистно-жалкой улыбкой, кривившей губы. – Приведи женщин моего дома. Я буду ждать здесь.
Управитель хмыкнул и, сделав носильщикам, принесшим труп Бекет, знак следовать за собой, удалился, широко ступая.
Неби склонился над мертвой девочкой, лежавшей на песке, и, обняв ее, набросил на дочь свой плащ и застыл. Плечи его содрогались под грубой тканью.
Киа с матерью привели быстро. Жена Неби шаталась на ходу и рыдала – вернее, слезы молча текли по ее искаженному лицу. Плакать громко она, конечно, не смела. Подбежав к мужу, женщина бросилась в его объятия, и они заплакали вместе.
Слуги, приведшие женщин, смотрели на семейное горе враждебно-отстраненно. Так же враждебно-отстраненно смотрела на родителей Киа. Она стиснула кулачки, стиснула зубы и не издавала ни звука.
Только горячие слезы капали на песок.
- Дитя мое, поди сюда, - наконец позвал ее Неби, подняв голову и простерев руку. И Киа бросилась к отцу. Припав к его груди, она беззвучно зарыдала, пряча лицо от стерегущих их рабов – не потому, что боялась их или боялась шуметь, а потому, что их ненавидела. Ей все во дворце Ра сделалось ненавистно – все те, кто служил ему и не знал о его природе… или догадывались, но закрывали на нее глаза…
Неби голыми руками вырыл в песке яму. Ему помогали жена и дочь. Потом, глядя на ослепительную в свете солнца пирамиду и щурясь, Неби снял свой плащ: он бережно обернул им мертвую Бекет. Хоронить ее пышнее, заметнее не дозволялось.
Ее отец и мать сами потом не найдут дорогу к этому месту, как будто маленькая наложница Ра никогда не жила на свете.
Неби с трудом поднял Бекет на руки, в последний раз прижал ее к сердцу и опустил в яму.
Несколько мгновений он глядел в эту яму, не зная, что сказать. Потом стал с ожесточением заметать мертвую песком, словно затем, чтобы как можно скорее сокрыть ее от своего сердца.
Их проводили во дворец под конвоем, без преувеличения – отряженные управителем рабы проследили, чтобы Киа и ее мать тотчас же вернулись на женскую половину, а Неби – в свои классные комнаты.
Киа до самого вечера проплакала, сидя в общей спальне в углу, отказавшись идти на обед и смотреть на кого-нибудь из товарок. К счастью, она больше не была малышкой, которая состояла при Ра постоянно. Но и взрослой девушкой, принадлежащей женской половине, она тоже еще не была.
Ее отрешили от каждодневного служения богу, но еще не приставили ни к чему другому. Переходная пора, может быть, самая счастливая для нее…
Вечером Киа выскользнула из спальни и направилась в сад. Она откуда-то знала, что найдет там отца. И правда – Неби сидел на скамье под гранатовым деревом.
Мать, должно быть, предавалась скорби в своих комнатах.
Киа подошла к отцу, и только когда она приблизилась вплотную, Неби поднял голову и сделал дочери знак сесть рядом. Он обнял ее за плечи, но не смотрел на Киа, предаваясь тяжким раздумьям.
Киа глядела на седые волосы на висках отца. Совсем недавно он казался молодым человеком, хотя был уже пожилой – за тридцать лет!
- Дочь моя, мне страшно за тебя, - наконец сказал Неби, посмотрев на свое единственное теперь дитя. – Ты слишком дерзкая для женщины. Подумай, под чьей рукою мы живем!
- Тише! – шепотом воскликнула Киа.
Но Неби уже и сам испугался своих слов.
- Я хочу, чтобы на земле была правда, - тихо сказала Киа.
Неби покачал головой.
- Где она, правда, и кто из людей посмеет сказать, что отыскал ее? Кровь льется за слова, как будто они - драгоценные вещи или боги…
- Ты всю жизнь учил словам, - проговорила Киа, пристально глядя на отца.
- Это опасное искусство, - ответил Неби, возвращая ей глубокий внимательный взгляд. – Слова убивают не хуже божественного копья. А слова, записанные на папирусе или в камне, могут насмерть поразить тысячи людей…
Киа поежилась. Уж не догадывался ли отец о ее тайных занятиях?
- Тебе следует выйти замуж, - вдруг сказал Неби. – Это будет лучше всего для тебя, дитя мое. Ты красива, учена и благородна – тебе нетрудно будет понравиться могущественному человеку, который защитит тебя от всякой опасности и от тебя самой.
Киа свела брови. Отец тоже посуровел.
- Я еще не выросла достаточно, чтобы выйти замуж, - заявила Киа. – Мать была старше на два года, когда ты взял ее в жены.
Неби кивнул.
- Это так, Киа, но я и твоя мать… были в другом положении, - закончил он приглушенным голосом, посмотрев на дворец. – Бог не видел нас…
"Отец боится, как бы Ра не овладел мной прежде, чем я стану чьей-нибудь женой! - подумала Киа. – Он хочет спасти меня!"
Она увидела перед собою маленькое мертвое лицо Бекет, которое отец забрасывал горстями песка, и, закусив губу, заплакала. Неби прижал ее к себе, уткнувшись лицом в ее черную макушку. Из его глаз тоже потекли слезы.
- Поразмысли над тем, что я сказал тебе, дочь моя. Ра очень силен. От его света не укроется ничто…
Киа вздохнула, как будто смиряясь, но ее склоненное лицо было упрямым. Она стала чертить носком сандалии на песке.
Начертила круг, а потом посмотрела на отца.
- Дай мне немного времени, отец, - попросила она. – Я еще мала для замужества. Ведь ты сам это знаешь.
Неби покачал головой, воздел руки. Лицо его исказилось скорбью.
- Я был бы рад ни к чему не принуждать тебя, дочь моя, но мы не в своей воле, - проговорил он. – Я подожду, и тебе даю свободу, насколько это в моих силах - ты достойна ее. Но когда ты станешь девушкой, у тебя должен появиться муж.
- Я еще не девушка, - сказала вспыхнувшая Киа.
Ее сестра увидела свою первую кровь в двенадцать лет...
Неби кивнул и смущенно отвернулся.
- Да, - сказал наставник жрецов. – Я постараюсь подыскать для тебя супруга к тому времени, как ты подрастешь. Пока я еще силен для этого…
Неби распрямился и огляделся, как будто бросая дому бога вызов своей ученостью – поскольку не мог бросить вызов ничем другим.
Киа отодвинулась от отца, обхватив плечи руками. Она была в смятении.
"Ах, если бы Менес был постарше меня на год, два!"
Но Менес был младше ее на целый год – а это настоящая пропасть между юношей и девушкой…
Да и захочет ли он жениться на простолюдинке? Его окружает множество знатных девиц, ничем не уступающих Киа, а то и превосходящих ее.
Неби поцеловал дочь в лоб.
- Я забочусь только о твоем благе. Помни это…
Он тяжело, как старик, поднялся со скамьи и оправил свое длинное одеяние. Киа думала, что отец еще что-нибудь ей скажет, но он молча удалился. Киа ощутила облегчение. Говорить им друг с другом было тяжело, и чем дальше, тем становилось тяжелее.
Киа посмотрела себе под ноги, на начерченный на земле круг.
Потом вдруг вскочила и несколько раз подпрыгнула на нем, со злым заплаканным лицом. А затем стремительно направилась во дворец, не позаботившись о том, чтобы стереть исковерканное солнце.
Киа стала девушкой чуть позже Бекет – в двенадцать с половиной лет. К этому времени она уже превратилась в затворницу женских покоев. Менеса Киа уже очень давно не видела… или не узнавала, видя: издали, в толпе таких же юных воинов или рядом с Ра – в группе старших жрецов. К Ра она больше не приближалась, и была этому только рада.
Через несколько месяцев после ее первой крови к Киа пришел отец. Он твердо, хотя и осторожно, сказал, что нашел для нее мужа – это был пятнадцатилетний сын одного из мастеров Мен-Нефер-Ра, теперь состоящий в страже бога.
* Конечно, в обоих смыслах этого слова – Бекет и крестьянка, и землянка.
Глава 13
В первый раз Киа увидела молодого Мерсу из-за занавеси – юный воин с довольно глупым видом стоял посреди коридора, в который выходила ее комната. Как видно, Неби попросил его постоять смирно, чтобы дочь смогла рассмотреть своего жениха.
Киа не сдержалась и фыркнула, и Мерсу, точно услышав ее, переступил с ноги на ногу. Он повернулся в профиль, поддернул свой драгоценный пояс, поправил косу; движения были резкими, и чувствовалось, что юноша уже сейчас обладает большой силой.
Киа нахмурилась – она не могла бы сказать, красив он или нет: лицо Мерсу было каким-то… безразличным, неопределенным. Но тело у него было красивое и крепкое.
Киа поборола нерешительность и шагнула к жениху из-за занавеси.
Юный воин вздрогнул и отступил. Он, несомненно, не ожидал этого.
Потом его губы тронула улыбка.
Киа он рассматривал со смесью замешательства и удовольствия, которое ей совсем не понравилось.
- Привет тебе, - хрипловатым голосом сказал Мерсу наконец. Он с достоинством поклонился, и видно было, что ему нравятся собственные жесты. – Ты красивая, - заявил он, осмотрев невесту с головы до ног. – Мне сказали правду.
"А ты - нет", - чуть было не ответила Киа, но сдержалась.
- Ты думал, благородный Неби солгал тебе о своей дочери? – спросила она, рассматривая мальчишку в упор.
Мерсу усмехнулся.
- Благородный? Учитель Неби не солгал, - произнес юноша. – И хорошо, что так. Неразумно лгать воину Ра, выдавая за него свою дочь. Ты мне нравишься, - закончил он наконец и, уже не церемонясь, схватил Киа за руку.
Киа дернулась, но Мерсу удержал ее.
- Скоро я стану твоим мужем, - сказал он. – К чему ломаться сейчас?
Он схватил Киа за шею, и прежде, чем она успела вырваться, крепко поцеловал горячими жесткими губами. Киа почувствовала его язык и тогда оттолкнула его: ярость придала ей сил.
- Ты наглец! – воскликнула она, сжав кулаки. – Я еще не твоя жена, ты еще не получил согласия на наш брак!
- Получил! – крикнул разъярившийся Мерсу.
Они уже не помнили, что стоят посреди коридора, откуда женщины и слуги гарема могут слышать каждое их слово.
Киа подошла вплотную к юноше.
- Нет, - гневно сказала она. – Не получил! Я не дала согласия! А против воли отец меня замуж не отдаст!
На лице Мерсу выразилось презрение.
- Ну и подумаешь, кому ты нужна, - проговорил он. – Я хотел облагодетельствовать тебя! Поднять из грязи, в которой ты родилась! Но ты этого не стоишь!
Киа презрительно улыбнулась.
На миг ей стало страшно – что с нею станется, что скажет отец; но потом она вдруг успокоилась.
- И прекрасно, что ты это понял, большой господин, - сказала девушка. – Теперь можешь повернуться ко мне своим благородным задом и удалиться. Не пачкайся об меня больше.
- Ты точно чернавка! – в ярости воскликнул Мерсу. – Откуда набрала полный рот таких слов!
Он повернулся и вихрем вылетел из коридора.
А Киа вдруг осела на пол и сжала зубы, пытаясь сдержать слезы. Что она наделала! Она действительно невозможно дерзкая! Что теперь будет ей, всей ее семье?..
Киа встала на ноги и побрела в свою комнату – она разделяла спальню с другой девушкой, тоже выросшей из общей спальни жриц, но сейчас ее соседки не было. Киа повалилась на кровать и заплакала навзрыд.
Вдруг ей с огромной силой захотелось увидеть Менеса.
Через час после ссоры со знатным женихом к Киа пришел отец. Девушка повернулась и посмотрела на него виновато и вызывающе.
- Что? – спросила она.
Киа ждала попреков, брани… может быть, угроз. Но на лице Неби была только глубокая скорбь. Он сел рядом с дочерью и ласково привлек ее к себе.
- Дитя, - проговорил он. – Прошу тебя, смирись. Это лучшее, что ты можешь сделать. Я не осуждаю тебя за то, что у тебя норов львицы – такой тебя сотворили боги…
"Какие?" - мелькнуло в голове у Киа.
- Но ты должна обуздать себя, если хочешь хорошо жить, - заключил Неби. – Если просто хочешь жить, а не умереть.
Киа опустила голову.
"А если я предпочла бы смерть такой жизни?"
Но, конечно, она не думала так. Киа горячо хотела жить, как все здоровые молодые девушки. Но ни за что не хотела жить с заносчивым Мерсу…
- Я заставил сердце Мерсу смягчиться, - вдруг сказал Неби. – Он по-прежнему согласен взять тебя в жены. Только дай свое согласие.
Киа посмотрела на него, потом отвела глаза.
- Дай мне подумать день, - глухо сказала она. – И Мерсу попроси подождать день.
- Хорошо, - помолчав, сказал Неби. – Да будет так.
Он встал и поцеловал дочь в макушку.
- Мерсу будет тебе хорошим мужем, что бы ты ни думала сейчас, - сказал отец. – Ты видела, как он силен и горд? Он оборонит тебя от любой беды.
"От какой беды? Ра переломит его, как соломинку, одним взглядом, - подумала Киа. – А подобные нам просто не посмеют восстать против виманы и божественного копья…"
- Оставь меня сейчас – дай подумать, - попросила она отца.
Неби кивнул и вышел, понурившись.
"Он лучше знает меня, чем я думала, - мелькнуло в голове у Киа, проводившей отца взглядом. – Он знает, что легко я не сдамся… И что я могу выдумать разное…"
Она задумалась, подперев щеку кулаком.
"Легко ли сейчас попасть к Менесу? Наверное, не очень трудно – просто я не пыталась до сих пор…"
Киа встала и хлопнула в ладоши. Она улыбнулась, глаза ее загорелись – как будто она уже победила.
Нет, просто она знала Менеса…
Киа села снова, и, посидев несколько мгновений, взяла с туалетного столика медное зеркальце. Она посмотрелась в него, потом решила, что стоит заново накраситься. Платье можно не менять – она наряжалась к приходу Мерсу…
Когда прошло порядочное время после ухода отца – так что едва ли он или мать могли бы стеречь ее снаружи – Киа покинула спальню. Она знала дорогу. Мальчишки до двенадцати лет жили в одной и той же комнате: это было и неудобством, и милостью, знаком высокого положения. Юные жрецы были мужчинами, которые сами решали свою судьбу.
Насколько это было в воле Ра.
С Менесом Киа столкнулась в коридоре.
В первый миг остолбенели оба – оба не узнали друг друга. А потом Менес изумился дерзости своей бывшей подруги.
- Что ты делаешь здесь? – воскликнул он. – Ты должна быть на женской половине! Возвращайся, или тебе будет плохо!
Киа улыбнулась: она вдруг ощутила прилив восторга.
Менес стал гораздо взрослее и красивее, чем она думала. В его двенадцать лет – едва двенадцать – ему можно было дать все тринадцать.
- Менес, я хочу говорить с тобой, потому и пришла, - сказала Киа. – Ты позволишь?
Менес быстро огляделся – как это напомнило ей их короткую детскую дружбу…
- Ну пойдем, - сказал он.
Поколебался и взял девушку за руку. Киа отчего-то захотелось смеяться: так это оказалось приятно.
Менес отвел подругу в боковой коридор, где почти никто не ходил. Там он остановился и выпустил ее руку. Сложил руки на груди.
- Что? – спросил он.
Киа несколько мгновений смотрела на него. Менес стал таким… решительным, истинным наследником своего отца. Поймет ли он то, что она хочет рассказать? Можно ли это сделать… сейчас?
Нет, нельзя!
О самой главной беде – своей и всей Та-Кемет - Киа будет молчать: Менес еще не созрел. А вот о постылом супружестве с ним уже можно заговорить.
- Менес, ко мне посватался Мерсу, сын мастера бога, - с неожиданной для себя робостью сказала девушка. Она все еще была выше Менеса, но только чуть-чуть.
Мальчишка, уже почти юноша, нахмурился. Это было ему не по нутру. Киа снова возликовала.
- И что же? – спросил он. – Зачем ты пришла сказать об этом мне?
В голосе его прозвучала обида, почти гнев.
- Затем, что я не хочу быть его женой, а хочу…
Киа опустила глаза.
Она слышала, как Менес взволнованно дышит.
- Что? – тихо спросил он. Как будто боялся спугнуть ее – спугнуть эту рослую девушку, словно птичку.
- Я хочу быть твоей женой, - закончила Киа.
Она не поднимала глаз – и покраснела.
"Если он сейчас посмеется, прогонит меня – я умру", - подумала Киа. Но Менес не смеялся и не гнал ее. Он ничего не говорил. До тех самых пор, пока Киа не посмотрела ему в глаза снова.
- Но ведь я слишком молод для тебя, - сказал мальчишка.
Он ничего не сказал о том, что Киа его недостойна…
Киа робко улыбнулась. Потом протянула руку, и их руки соединились. Обе были горячи, и в каждой слышно было биение крови.
- Все равно, - сказала девушка. – Я хочу в мужья только тебя… Ты хотел бы жениться на мне?
- Да, - тихо сказал Менес. – Очень хотел бы…
Киа шагнула еще ближе – и сама не поняла, как ее руки обвились вокруг его шеи. Еще не мужской, даже не юношеской, но уже крепкой.
Она была выше его, но это почувствовалось только тогда, когда ей пришлось наклониться, чтобы поцеловать Менеса. Его губы ответили нежно, даже благоговейно.
- Что? – прошептала Киа, когда они снова посмотрели друг другу в глаза.
- Я женюсь на тебе, - сказал Менес. – Если ты меня дождешься.
Киа захотелось бурно смеяться, танцевать, стиснуть его в объятиях. Но она только молча опустила глаза.
"А ведь я тебя не дождусь…"
- Я счастлива, - тихо сказала она.
Повернулась и пошла, спиной ощутив растерянность Менеса. Не так он думал закончить объяснение в любви. Но Киа уже знала, что все было напрасно.
Не пройдет и нескольких дней, как она станет женой Мерсу, чтобы спасти себя и свою семью.
На другой день Киа объявила отцу о своем согласии.
В первый раз Киа увидела молодого Мерсу из-за занавеси – юный воин с довольно глупым видом стоял посреди коридора, в который выходила ее комната. Как видно, Неби попросил его постоять смирно, чтобы дочь смогла рассмотреть своего жениха.
Киа не сдержалась и фыркнула, и Мерсу, точно услышав ее, переступил с ноги на ногу. Он повернулся в профиль, поддернул свой драгоценный пояс, поправил косу; движения были резкими, и чувствовалось, что юноша уже сейчас обладает большой силой.
Киа нахмурилась – она не могла бы сказать, красив он или нет: лицо Мерсу было каким-то… безразличным, неопределенным. Но тело у него было красивое и крепкое.
Киа поборола нерешительность и шагнула к жениху из-за занавеси.
Юный воин вздрогнул и отступил. Он, несомненно, не ожидал этого.
Потом его губы тронула улыбка.
Киа он рассматривал со смесью замешательства и удовольствия, которое ей совсем не понравилось.
- Привет тебе, - хрипловатым голосом сказал Мерсу наконец. Он с достоинством поклонился, и видно было, что ему нравятся собственные жесты. – Ты красивая, - заявил он, осмотрев невесту с головы до ног. – Мне сказали правду.
"А ты - нет", - чуть было не ответила Киа, но сдержалась.
- Ты думал, благородный Неби солгал тебе о своей дочери? – спросила она, рассматривая мальчишку в упор.
Мерсу усмехнулся.
- Благородный? Учитель Неби не солгал, - произнес юноша. – И хорошо, что так. Неразумно лгать воину Ра, выдавая за него свою дочь. Ты мне нравишься, - закончил он наконец и, уже не церемонясь, схватил Киа за руку.
Киа дернулась, но Мерсу удержал ее.
- Скоро я стану твоим мужем, - сказал он. – К чему ломаться сейчас?
Он схватил Киа за шею, и прежде, чем она успела вырваться, крепко поцеловал горячими жесткими губами. Киа почувствовала его язык и тогда оттолкнула его: ярость придала ей сил.
- Ты наглец! – воскликнула она, сжав кулаки. – Я еще не твоя жена, ты еще не получил согласия на наш брак!
- Получил! – крикнул разъярившийся Мерсу.
Они уже не помнили, что стоят посреди коридора, откуда женщины и слуги гарема могут слышать каждое их слово.
Киа подошла вплотную к юноше.
- Нет, - гневно сказала она. – Не получил! Я не дала согласия! А против воли отец меня замуж не отдаст!
На лице Мерсу выразилось презрение.
- Ну и подумаешь, кому ты нужна, - проговорил он. – Я хотел облагодетельствовать тебя! Поднять из грязи, в которой ты родилась! Но ты этого не стоишь!
Киа презрительно улыбнулась.
На миг ей стало страшно – что с нею станется, что скажет отец; но потом она вдруг успокоилась.
- И прекрасно, что ты это понял, большой господин, - сказала девушка. – Теперь можешь повернуться ко мне своим благородным задом и удалиться. Не пачкайся об меня больше.
- Ты точно чернавка! – в ярости воскликнул Мерсу. – Откуда набрала полный рот таких слов!
Он повернулся и вихрем вылетел из коридора.
А Киа вдруг осела на пол и сжала зубы, пытаясь сдержать слезы. Что она наделала! Она действительно невозможно дерзкая! Что теперь будет ей, всей ее семье?..
Киа встала на ноги и побрела в свою комнату – она разделяла спальню с другой девушкой, тоже выросшей из общей спальни жриц, но сейчас ее соседки не было. Киа повалилась на кровать и заплакала навзрыд.
Вдруг ей с огромной силой захотелось увидеть Менеса.
Через час после ссоры со знатным женихом к Киа пришел отец. Девушка повернулась и посмотрела на него виновато и вызывающе.
- Что? – спросила она.
Киа ждала попреков, брани… может быть, угроз. Но на лице Неби была только глубокая скорбь. Он сел рядом с дочерью и ласково привлек ее к себе.
- Дитя, - проговорил он. – Прошу тебя, смирись. Это лучшее, что ты можешь сделать. Я не осуждаю тебя за то, что у тебя норов львицы – такой тебя сотворили боги…
"Какие?" - мелькнуло в голове у Киа.
- Но ты должна обуздать себя, если хочешь хорошо жить, - заключил Неби. – Если просто хочешь жить, а не умереть.
Киа опустила голову.
"А если я предпочла бы смерть такой жизни?"
Но, конечно, она не думала так. Киа горячо хотела жить, как все здоровые молодые девушки. Но ни за что не хотела жить с заносчивым Мерсу…
- Я заставил сердце Мерсу смягчиться, - вдруг сказал Неби. – Он по-прежнему согласен взять тебя в жены. Только дай свое согласие.
Киа посмотрела на него, потом отвела глаза.
- Дай мне подумать день, - глухо сказала она. – И Мерсу попроси подождать день.
- Хорошо, - помолчав, сказал Неби. – Да будет так.
Он встал и поцеловал дочь в макушку.
- Мерсу будет тебе хорошим мужем, что бы ты ни думала сейчас, - сказал отец. – Ты видела, как он силен и горд? Он оборонит тебя от любой беды.
"От какой беды? Ра переломит его, как соломинку, одним взглядом, - подумала Киа. – А подобные нам просто не посмеют восстать против виманы и божественного копья…"
- Оставь меня сейчас – дай подумать, - попросила она отца.
Неби кивнул и вышел, понурившись.
"Он лучше знает меня, чем я думала, - мелькнуло в голове у Киа, проводившей отца взглядом. – Он знает, что легко я не сдамся… И что я могу выдумать разное…"
Она задумалась, подперев щеку кулаком.
"Легко ли сейчас попасть к Менесу? Наверное, не очень трудно – просто я не пыталась до сих пор…"
Киа встала и хлопнула в ладоши. Она улыбнулась, глаза ее загорелись – как будто она уже победила.
Нет, просто она знала Менеса…
Киа села снова, и, посидев несколько мгновений, взяла с туалетного столика медное зеркальце. Она посмотрелась в него, потом решила, что стоит заново накраситься. Платье можно не менять – она наряжалась к приходу Мерсу…
Когда прошло порядочное время после ухода отца – так что едва ли он или мать могли бы стеречь ее снаружи – Киа покинула спальню. Она знала дорогу. Мальчишки до двенадцати лет жили в одной и той же комнате: это было и неудобством, и милостью, знаком высокого положения. Юные жрецы были мужчинами, которые сами решали свою судьбу.
Насколько это было в воле Ра.
С Менесом Киа столкнулась в коридоре.
В первый миг остолбенели оба – оба не узнали друг друга. А потом Менес изумился дерзости своей бывшей подруги.
- Что ты делаешь здесь? – воскликнул он. – Ты должна быть на женской половине! Возвращайся, или тебе будет плохо!
Киа улыбнулась: она вдруг ощутила прилив восторга.
Менес стал гораздо взрослее и красивее, чем она думала. В его двенадцать лет – едва двенадцать – ему можно было дать все тринадцать.
- Менес, я хочу говорить с тобой, потому и пришла, - сказала Киа. – Ты позволишь?
Менес быстро огляделся – как это напомнило ей их короткую детскую дружбу…
- Ну пойдем, - сказал он.
Поколебался и взял девушку за руку. Киа отчего-то захотелось смеяться: так это оказалось приятно.
Менес отвел подругу в боковой коридор, где почти никто не ходил. Там он остановился и выпустил ее руку. Сложил руки на груди.
- Что? – спросил он.
Киа несколько мгновений смотрела на него. Менес стал таким… решительным, истинным наследником своего отца. Поймет ли он то, что она хочет рассказать? Можно ли это сделать… сейчас?
Нет, нельзя!
О самой главной беде – своей и всей Та-Кемет - Киа будет молчать: Менес еще не созрел. А вот о постылом супружестве с ним уже можно заговорить.
- Менес, ко мне посватался Мерсу, сын мастера бога, - с неожиданной для себя робостью сказала девушка. Она все еще была выше Менеса, но только чуть-чуть.
Мальчишка, уже почти юноша, нахмурился. Это было ему не по нутру. Киа снова возликовала.
- И что же? – спросил он. – Зачем ты пришла сказать об этом мне?
В голосе его прозвучала обида, почти гнев.
- Затем, что я не хочу быть его женой, а хочу…
Киа опустила глаза.
Она слышала, как Менес взволнованно дышит.
- Что? – тихо спросил он. Как будто боялся спугнуть ее – спугнуть эту рослую девушку, словно птичку.
- Я хочу быть твоей женой, - закончила Киа.
Она не поднимала глаз – и покраснела.
"Если он сейчас посмеется, прогонит меня – я умру", - подумала Киа. Но Менес не смеялся и не гнал ее. Он ничего не говорил. До тех самых пор, пока Киа не посмотрела ему в глаза снова.
- Но ведь я слишком молод для тебя, - сказал мальчишка.
Он ничего не сказал о том, что Киа его недостойна…
Киа робко улыбнулась. Потом протянула руку, и их руки соединились. Обе были горячи, и в каждой слышно было биение крови.
- Все равно, - сказала девушка. – Я хочу в мужья только тебя… Ты хотел бы жениться на мне?
- Да, - тихо сказал Менес. – Очень хотел бы…
Киа шагнула еще ближе – и сама не поняла, как ее руки обвились вокруг его шеи. Еще не мужской, даже не юношеской, но уже крепкой.
Она была выше его, но это почувствовалось только тогда, когда ей пришлось наклониться, чтобы поцеловать Менеса. Его губы ответили нежно, даже благоговейно.
- Что? – прошептала Киа, когда они снова посмотрели друг другу в глаза.
- Я женюсь на тебе, - сказал Менес. – Если ты меня дождешься.
Киа захотелось бурно смеяться, танцевать, стиснуть его в объятиях. Но она только молча опустила глаза.
"А ведь я тебя не дождусь…"
- Я счастлива, - тихо сказала она.
Повернулась и пошла, спиной ощутив растерянность Менеса. Не так он думал закончить объяснение в любви. Но Киа уже знала, что все было напрасно.
Не пройдет и нескольких дней, как она станет женой Мерсу, чтобы спасти себя и свою семью.
На другой день Киа объявила отцу о своем согласии.
Глава 14
Брачный обряд был очень прост, и не изменился со времени древних людей, приветствовавших нисхождение Ра. Жрецов для этого не требовалось. Жрецов для этого не существовало: все посвященные в Та-Кемет служили Ра, и только ему.
Жених просто приходил к невесте после брачного пира: разделив с нею ложе, он становился ее мужем.*
Положение Мерсу и его отца требовало пышного празднества. Пир устроили в доме будущего мужа, в знак особого расположения усадив Неби с женой на почетное место. Им следовало гордиться таким знаком внимания!
Мать Киа весь вечер не поднимала глаз – и даже не поздравила дочь, не улыбнулась ей. Впрочем, скромность женщины была встречена с одобрением. А измученный вид отца, как будто Киа попала в темницу, а не в богатый дом большого господина, сочли едва ли не оскорблением…
Но Мерсу не было до этого много дела.
Он был опьянен своим мужским торжеством, и мрачное молчание невесты ничуть его не огорчало. Наоборот, Мерсу нравилось преодолевать сопротивление Киа. Он чувствовал себя завоевателем, захватившим прекрасную пленницу, которой мечтал овладеть.
Пылкие взоры, которые на нее кидал жених – или уже муж? – заставляли Киа краснеть, когда она их замечала; но она почти все время была погружена в себя, как будто заключилась в панцирь собственного разума.
- Почему ты не пьешь вина? – жарко прошептал Мерсу, поцеловав ее в ухо. Киа вздрогнула.
- Не хочу, - коротко сказала она.
Мерсу хмыкнул и знаком подозвал раба, сунув ему опустевший кубок, который был тут же ловко наполнен доверху. Уже не в первый раз. Киа хмуро посмотрела на то, как Мерсу опрокинул кубок, облив пурпурной жидкостью голую смуглую грудь, и вдруг ей полегчало. Взор Мерсу уже помутился, его покачивало.
А если он будет ночью ни на что не способен?
Киа сделала движение, чтобы подняться, и муж стиснул ее руку, заставляя остаться на месте. Он еще чувствовал ее. Киа прикрыла глаза на миг, проклиная Мерсу и свою участь.
"Ты мне противен, гадок!"
Но она не могла сообщить ему этой мысли, не открыв рта. Не при всем этом собрании. Хотя наедине не отказалась бы.
Но вот наконец свадебный пир окончился. Мерсу поднялся с места, подняв за руку Киа – как будто был еще способен заметить, что зал опустел.
Сердце Киа стукнуло от страха. Мерсу покачивался, грозя навалиться на нее, и жарко и кисло дышал вином. За что ей ниспослано это… за что?
В этот миг Киа позавидовала сестре, умершей на ложе бога. Смерть от любви Ра, несомненно, была прекрасной… А ей - предстоит жизнь со скотом?..
К новобрачным подошел отец Мерсу, и обратился он, конечно, только к сыну. Киа не слушала, что было сказано: она боялась, и это отнимало все силы.
Они опять остались вдвоем. Наконец остались вдвоем. Киа, воспользовавшись этим, вырвала руку у Мерсу и отбежала; лицо его сделалось сначала бессмысленным, а потом он оскалился, попытавшись послать жене взглядом угрозу. Но Киа, не глядя на него, быстро направилась в спальню.
Отойдя в угол пустой чисто убранной комнаты – опочивальня была увешана цветочными гирляндами, и в ней воскурили благовония, точно в храме Ра, – Киа села. Она сжала руки на коленях и уставилась на дверь, как на смертельного врага.
"Только дотронься до меня!.."
Наконец в дверях показался шатающийся силуэт, смутный за занавесью, отгораживавшей комнату.
Мерсу остановился, оперевшись о косяк. Потом оттолкнулся от него и направился к жене. Держался на ногах он с трудом.
- Ну… давай ко мне, - проговорил он заплетающимся языком, протягивая руки. Он уже забыл, что сердился на женщину, сжавшуюся в углу и следящую за ним ненавидящим взглядом. Да и самого этого взгляда он не понимал…
"Как легко было бы оглушить его и бежать отсюда!"
- Давай ко мне... Сотворим… любовь, - надвигаясь на Киа, проговорил Мерсу: вернее, не Мерсу, а животное, в которое он превратился. Неужели молодой воин Ра напился в первый раз?.. Наверное, ему просто не разрешалось до сих пор…
- Отойди, - с нескрываемой брезгливостью сказала Киа; она подобралась еще больше, но не спускала с Мерсу немигающего взгляда. Под этим взглядом молодой человек почувствовал себя неуютно.
Он остановился, лицо сделалось каким-то обиженным. Точно он был ребенок, у которого отобрали лакомство.
- Ты что?..
- Я не лягу с пьяным, - ответила Киа. – Иди прочь! Проспись!
И тут у Мерсу будто прояснилось в голове; он с ревом устремился на непокорную женщину, но Киа оказалась быстрее. Она вскочила и, оттолкнув юношу с дороги, выметнулась вон, чуть не сорвав занавесь. Пробежав половину коридора, Киа остановилась. Ее никто не преследовал.
Она прислушалась, не веря себе: дом молчал. Должно быть, им решили дать покой. Какая заботливость о молодом наследнике!
Мерсу тоже был у отца один, как Менес. Сокровище!..
Киа пробежала мимо двери в спальню, и тут ей послышался шум изнутри. Она думала, что Мерсу заснул; но этот звук заставил перепуганную юную женщину шарахнуться. Будь все они прокляты!
Чуть не рыдая от злости и страха, Киа забежала за угол; и вдруг увидела открытую дверь, ведущую в сад. Ее опахнуло ночным воздухом. Киа бросилась вперед, и через десяток шагов оказалась на свободе.
Задыхаясь, новобрачная остановилась. Нарядное вышитое платье залипло под мышками и на спине, ей сразу стало холодно. Садовая ограда была невысокой – дом вообще казался некрепко защищенным: но главной защитой ему служили не стены. Это был квартал знати, сильной божественным оружием и страхом всей земли перед Ра. Никакой простолюдин в здравом уме не сунулся бы сюда.
И бежать отсюда было некуда, невозможно. Киа убьет этим не только себя, но и людей, поручившихся за нее… Обездоленных родителей…
Киа села на землю и заплакала. Она ненавидела Ра и его приспешников так, что ей было больно дышать. И себя тоже ненавидела, потому что была невольной рабыней Ра, как и все, кто ее окружал. Сегодня Киа закабалила себя окончательно – она сделалась женой, а значит, и опорой стражника Ра, и ей предстоит вынашивать и рождать новых слуг этого существа…
"Нет, этого не будет! Я не отдамся Мерсу! И ему стыд не позволит нажаловаться на меня!"
Да, это была счастливая мысль!
Киа подумала, что если ей удастся оттолкнуть Мерсу, дальше это не пойдет. Никто, кроме них двоих, об этом не узнает: Мерсу действительно слишком горд. Какой мужчина признается, что ему не хватило силы сладить с собственной женой?
Киа встала, отошла под деревья и села снова, привалившись к стволу пальмы. Она чувствовала в себе готовность просидеть тут всю ночь, если понадобится. Киа сцепила руки на коленях и несколько раз моргнула, чтобы прогнать сон.
"Мерсу, должно быть, уже и вправду заснул. Можно возвращаться. Или еще выждать?"
И только Киа это подумала, как в дверях появился муж.
Киа вскочила. Мерсу постоял мгновение, а потом быстро направился к ней: двинувшись, Киа невольно привлекла его внимание. Новобрачная взвизгнула: расстояние, что разделяло их, Мерсу преодолел в несколько прыжков. Он казался уже гораздо менее пьяным, чем был; перепуганная Киа успела отбежать только на несколько жалких шагов, и когда муж схватил ее, поняла, почему Мерсу протрезвел. Он был мокрый от воды, в которую окунул голову. Киа извивалась всем телом, но Мерсу сдавил ее, будто тисками.
- Никуда не убежишь, - задыхаясь, проговорил он. – Попалась! Теперь моя!
Киа непроизвольным защитным движением подсекла его под лодыжку, и сделала только хуже: на нее обрушилось тяжелое тело и поток ругани. Киа опрокинулась на спину и ударилась затылком: на миг сознание погасло. А Мерсу даром времени не терял. Овладев добычей, он придавил ее локтем и коленом к земле, а свободной рукой рванул кверху платье. Засмеялся и зажал ее задыхающийся рот. Чтобы не кричала.
Киа вцепилась ему в ладонь так, что сразу прокусила до крови.
Мерсу взревел и ударил ее головой о землю.
- Тварь!..
Он затряс укушенной рукой, но хватки не ослабил настолько, чтобы дать Киа ускользнуть. Выучка и выдержка у Мерсу были отменные. Киа успела только слабо дернуться; твердыми, как бронза, пальцами, муж впился в ее бедра и раздвинул ей ноги. Киа зажмурилась, поняв, что не избежит этого человека – и сразу перестала сопротивляться, зная, что будет только больнее.
Мерсу опять зажал ей рот потной рукой, и Киа была ему за это благодарна.
Она не могла закричать и опозориться, а только замычала мужу в ладонь, когда он взял ее. Это было больно, но Киа давно приготовилась к боли. Прежде, чем вошла в этот дом.
Все длилось недолго, и получив удовлетворение, Мерсу даже смягчился. Или у пьяного просто кончились силы. Он поцеловал Киа в плечо, прижался к ней, неловко шаря руками по ее телу.
- Хорошая жена…
Он славно поохотился сегодня, и теперь хотел только спать.
Киа спихнула его, и Мерсу не возражал. Он наконец заснул прямо на земле, раскинувшись на спине так, что придавил жену своей тяжелой ногой. Лицо молодого воина было спокойным… и сытым.
Морщась, Киа с трудом встала. Несколько мгновений она смотрела на Мерсу.
"Хороший муж", - подумала она. Потом пнула Мерсу под ребра; тот так и не очнулся.
Киа одернула юбку и, кривясь, перепачканная землей, потом, своей кровью и мужа, пошла в дом.
Остаток ночи она проспала в богатой спальне одна.
* Разумеется, у древних египтян были разработаны гораздо более сложные брачные обряды, как и другие религиозные церемонии, бывшие для египтян особым родом искусства.
Это альтернативная реальность, в которой у праегиптян существует единственный культ Ра-гоаулда.
Брачный обряд был очень прост, и не изменился со времени древних людей, приветствовавших нисхождение Ра. Жрецов для этого не требовалось. Жрецов для этого не существовало: все посвященные в Та-Кемет служили Ра, и только ему.
Жених просто приходил к невесте после брачного пира: разделив с нею ложе, он становился ее мужем.*
Положение Мерсу и его отца требовало пышного празднества. Пир устроили в доме будущего мужа, в знак особого расположения усадив Неби с женой на почетное место. Им следовало гордиться таким знаком внимания!
Мать Киа весь вечер не поднимала глаз – и даже не поздравила дочь, не улыбнулась ей. Впрочем, скромность женщины была встречена с одобрением. А измученный вид отца, как будто Киа попала в темницу, а не в богатый дом большого господина, сочли едва ли не оскорблением…
Но Мерсу не было до этого много дела.
Он был опьянен своим мужским торжеством, и мрачное молчание невесты ничуть его не огорчало. Наоборот, Мерсу нравилось преодолевать сопротивление Киа. Он чувствовал себя завоевателем, захватившим прекрасную пленницу, которой мечтал овладеть.
Пылкие взоры, которые на нее кидал жених – или уже муж? – заставляли Киа краснеть, когда она их замечала; но она почти все время была погружена в себя, как будто заключилась в панцирь собственного разума.
- Почему ты не пьешь вина? – жарко прошептал Мерсу, поцеловав ее в ухо. Киа вздрогнула.
- Не хочу, - коротко сказала она.
Мерсу хмыкнул и знаком подозвал раба, сунув ему опустевший кубок, который был тут же ловко наполнен доверху. Уже не в первый раз. Киа хмуро посмотрела на то, как Мерсу опрокинул кубок, облив пурпурной жидкостью голую смуглую грудь, и вдруг ей полегчало. Взор Мерсу уже помутился, его покачивало.
А если он будет ночью ни на что не способен?
Киа сделала движение, чтобы подняться, и муж стиснул ее руку, заставляя остаться на месте. Он еще чувствовал ее. Киа прикрыла глаза на миг, проклиная Мерсу и свою участь.
"Ты мне противен, гадок!"
Но она не могла сообщить ему этой мысли, не открыв рта. Не при всем этом собрании. Хотя наедине не отказалась бы.
Но вот наконец свадебный пир окончился. Мерсу поднялся с места, подняв за руку Киа – как будто был еще способен заметить, что зал опустел.
Сердце Киа стукнуло от страха. Мерсу покачивался, грозя навалиться на нее, и жарко и кисло дышал вином. За что ей ниспослано это… за что?
В этот миг Киа позавидовала сестре, умершей на ложе бога. Смерть от любви Ра, несомненно, была прекрасной… А ей - предстоит жизнь со скотом?..
К новобрачным подошел отец Мерсу, и обратился он, конечно, только к сыну. Киа не слушала, что было сказано: она боялась, и это отнимало все силы.
Они опять остались вдвоем. Наконец остались вдвоем. Киа, воспользовавшись этим, вырвала руку у Мерсу и отбежала; лицо его сделалось сначала бессмысленным, а потом он оскалился, попытавшись послать жене взглядом угрозу. Но Киа, не глядя на него, быстро направилась в спальню.
Отойдя в угол пустой чисто убранной комнаты – опочивальня была увешана цветочными гирляндами, и в ней воскурили благовония, точно в храме Ра, – Киа села. Она сжала руки на коленях и уставилась на дверь, как на смертельного врага.
"Только дотронься до меня!.."
Наконец в дверях показался шатающийся силуэт, смутный за занавесью, отгораживавшей комнату.
Мерсу остановился, оперевшись о косяк. Потом оттолкнулся от него и направился к жене. Держался на ногах он с трудом.
- Ну… давай ко мне, - проговорил он заплетающимся языком, протягивая руки. Он уже забыл, что сердился на женщину, сжавшуюся в углу и следящую за ним ненавидящим взглядом. Да и самого этого взгляда он не понимал…
"Как легко было бы оглушить его и бежать отсюда!"
- Давай ко мне... Сотворим… любовь, - надвигаясь на Киа, проговорил Мерсу: вернее, не Мерсу, а животное, в которое он превратился. Неужели молодой воин Ра напился в первый раз?.. Наверное, ему просто не разрешалось до сих пор…
- Отойди, - с нескрываемой брезгливостью сказала Киа; она подобралась еще больше, но не спускала с Мерсу немигающего взгляда. Под этим взглядом молодой человек почувствовал себя неуютно.
Он остановился, лицо сделалось каким-то обиженным. Точно он был ребенок, у которого отобрали лакомство.
- Ты что?..
- Я не лягу с пьяным, - ответила Киа. – Иди прочь! Проспись!
И тут у Мерсу будто прояснилось в голове; он с ревом устремился на непокорную женщину, но Киа оказалась быстрее. Она вскочила и, оттолкнув юношу с дороги, выметнулась вон, чуть не сорвав занавесь. Пробежав половину коридора, Киа остановилась. Ее никто не преследовал.
Она прислушалась, не веря себе: дом молчал. Должно быть, им решили дать покой. Какая заботливость о молодом наследнике!
Мерсу тоже был у отца один, как Менес. Сокровище!..
Киа пробежала мимо двери в спальню, и тут ей послышался шум изнутри. Она думала, что Мерсу заснул; но этот звук заставил перепуганную юную женщину шарахнуться. Будь все они прокляты!
Чуть не рыдая от злости и страха, Киа забежала за угол; и вдруг увидела открытую дверь, ведущую в сад. Ее опахнуло ночным воздухом. Киа бросилась вперед, и через десяток шагов оказалась на свободе.
Задыхаясь, новобрачная остановилась. Нарядное вышитое платье залипло под мышками и на спине, ей сразу стало холодно. Садовая ограда была невысокой – дом вообще казался некрепко защищенным: но главной защитой ему служили не стены. Это был квартал знати, сильной божественным оружием и страхом всей земли перед Ра. Никакой простолюдин в здравом уме не сунулся бы сюда.
И бежать отсюда было некуда, невозможно. Киа убьет этим не только себя, но и людей, поручившихся за нее… Обездоленных родителей…
Киа села на землю и заплакала. Она ненавидела Ра и его приспешников так, что ей было больно дышать. И себя тоже ненавидела, потому что была невольной рабыней Ра, как и все, кто ее окружал. Сегодня Киа закабалила себя окончательно – она сделалась женой, а значит, и опорой стражника Ра, и ей предстоит вынашивать и рождать новых слуг этого существа…
"Нет, этого не будет! Я не отдамся Мерсу! И ему стыд не позволит нажаловаться на меня!"
Да, это была счастливая мысль!
Киа подумала, что если ей удастся оттолкнуть Мерсу, дальше это не пойдет. Никто, кроме них двоих, об этом не узнает: Мерсу действительно слишком горд. Какой мужчина признается, что ему не хватило силы сладить с собственной женой?
Киа встала, отошла под деревья и села снова, привалившись к стволу пальмы. Она чувствовала в себе готовность просидеть тут всю ночь, если понадобится. Киа сцепила руки на коленях и несколько раз моргнула, чтобы прогнать сон.
"Мерсу, должно быть, уже и вправду заснул. Можно возвращаться. Или еще выждать?"
И только Киа это подумала, как в дверях появился муж.
Киа вскочила. Мерсу постоял мгновение, а потом быстро направился к ней: двинувшись, Киа невольно привлекла его внимание. Новобрачная взвизгнула: расстояние, что разделяло их, Мерсу преодолел в несколько прыжков. Он казался уже гораздо менее пьяным, чем был; перепуганная Киа успела отбежать только на несколько жалких шагов, и когда муж схватил ее, поняла, почему Мерсу протрезвел. Он был мокрый от воды, в которую окунул голову. Киа извивалась всем телом, но Мерсу сдавил ее, будто тисками.
- Никуда не убежишь, - задыхаясь, проговорил он. – Попалась! Теперь моя!
Киа непроизвольным защитным движением подсекла его под лодыжку, и сделала только хуже: на нее обрушилось тяжелое тело и поток ругани. Киа опрокинулась на спину и ударилась затылком: на миг сознание погасло. А Мерсу даром времени не терял. Овладев добычей, он придавил ее локтем и коленом к земле, а свободной рукой рванул кверху платье. Засмеялся и зажал ее задыхающийся рот. Чтобы не кричала.
Киа вцепилась ему в ладонь так, что сразу прокусила до крови.
Мерсу взревел и ударил ее головой о землю.
- Тварь!..
Он затряс укушенной рукой, но хватки не ослабил настолько, чтобы дать Киа ускользнуть. Выучка и выдержка у Мерсу были отменные. Киа успела только слабо дернуться; твердыми, как бронза, пальцами, муж впился в ее бедра и раздвинул ей ноги. Киа зажмурилась, поняв, что не избежит этого человека – и сразу перестала сопротивляться, зная, что будет только больнее.
Мерсу опять зажал ей рот потной рукой, и Киа была ему за это благодарна.
Она не могла закричать и опозориться, а только замычала мужу в ладонь, когда он взял ее. Это было больно, но Киа давно приготовилась к боли. Прежде, чем вошла в этот дом.
Все длилось недолго, и получив удовлетворение, Мерсу даже смягчился. Или у пьяного просто кончились силы. Он поцеловал Киа в плечо, прижался к ней, неловко шаря руками по ее телу.
- Хорошая жена…
Он славно поохотился сегодня, и теперь хотел только спать.
Киа спихнула его, и Мерсу не возражал. Он наконец заснул прямо на земле, раскинувшись на спине так, что придавил жену своей тяжелой ногой. Лицо молодого воина было спокойным… и сытым.
Морщась, Киа с трудом встала. Несколько мгновений она смотрела на Мерсу.
"Хороший муж", - подумала она. Потом пнула Мерсу под ребра; тот так и не очнулся.
Киа одернула юбку и, кривясь, перепачканная землей, потом, своей кровью и мужа, пошла в дом.
Остаток ночи она проспала в богатой спальне одна.
* Разумеется, у древних египтян были разработаны гораздо более сложные брачные обряды, как и другие религиозные церемонии, бывшие для египтян особым родом искусства.
Это альтернативная реальность, в которой у праегиптян существует единственный культ Ра-гоаулда.
Глава 15
На другое утро, открыв глаза, Киа обнаружила около себя мужа. Она так и легла в их брачную постель в земле и крови, точно бросая вызов своей новой семье. Мерсу, однако, словно и не обратил на это внимания: он сам был не в лучшем виде.
Ничего, рабы уберут.
- Как спала? – зевая и морщась, спросил Мерсу. Киа изумленно смотрела на него. Он что – не помнит, как вчера обошелся с ней?
Но лицо юного воина было вполне благодушным, а воспоминания о чужих обидах, видно, просто вываливались из его головы через уши. Для слуг Ра чуткость излишня.
- Хорошо спала, - сказала Киа, решив его испытать. Мерсу кивнул и со вкусом потянулся. Потом застонал, схватившись за лоб.
- Голова болит…
- Это ты напился вчера, - сказала Киа, холодно глядя на него. – Теперь терпи!
Мерсу завел за ухо разлохматившиеся длинные волосы, и вдруг на лице его появился страх. Киа на миг даже забыла о своих страданиях.
- Мне сегодня вечером быть в карауле, - как-то даже жалобно сказал ее юный муж. – Стоять при пирамиде! Бог посетит ее, и я буду в числе охраняющих его путь – и как я явлюсь на службу больным!
Киа несколько мгновений боялась за Мерсу не меньше его самого, а потом где-то глубоко внутри вспыхнула искра злорадства.
- Чем же я тут виновата? Разве я тебя спаивала?
- Ты злая, - сказал Мерсу с таким отвращением, точно она должна была быть доброй, что бы он с ней ни делал. – Лучше помоги мне!
Киа не знала, как лечить похмелье, потому что в доме ее отца вино появлялось редко, и Неби никогда не позволял себе напиваться.
- Иди прими ванну, это должно помочь, - сказала Киа. – Поброди по саду… Спроси отца, что делать…
Мерсу мрачно посмотрел на нее.
- Отец с утра несет службу в доме бога, - ответил ее муж.
Он встал, держась за голову.
- Ах, несчастье…
Этот юноша, только вчера ставший мужем, сейчас был полон детского страха. Все в Та Кемет преисполнялось детского страха перед Ра, от младенцев до стариков.
Киа почувствовала, что почти жалеет мужа, и разозлилась на себя за это.
- Иди, иди, вымойся, - она кивнула Мерсу в сторону выхода, вспомнив при этих словах, что и сама очень нуждается в купании.
Мерсу пошел к дверям. Время от времени он останавливался, как будто забывал, куда идти, и шатался, точно его ударили по голове. Киа стало по-настоящему страшно за исход его вечернего предстояния Ра – а что, если она уже сегодня вечером станет вдовой? Что с нею будет тогда?..
Киа встала и сдернула с постели перепачканную простыню. Она не могла оставить все так, хоть за нею и полагалось убирать рабам. Потом Киа вышла из комнаты, держа в руке грязное белье и оглядываясь по сторонам.
- Эй!
Явилась, кланяясь, служанка, и Киа ей обрадовалась.
- Это нужно постирать, - сказала она, сунув женщине в руки простыню. – И проводи меня в купальню. Здесь она есть?
Прислужница закивала.
- Да, госпожа, но там сейчас молодой господин…
Ах, конечно.
Киа была его жена и могла бы пойти к нему, даже когда он в неподобающем виде, но ее остановила мысль, что Мерсу может опять наброситься на нее при виде ее наготы. Хотя его как будто бы одолевают другие заботы. Но кто знает этих молодых откормленных псов Ра!
Киа вернулась в спальню и мрачно занялась выбором платья на сегодня. Ее платья лежали в сундуке в углу – нарядов у Киа было немного, хотя все богатые и красивые. Жрица Ра должна была быть украшением дома бога в любой час, когда бы ее ни застали непосвященные…
Мерсу вернулся довольно скоро – с его тела, которое он не осушал полотенцем, сбегали струйки воды; на юноше была только набедренная повязка. Он уже чувствовал, что может быть совершенно открытым перед Киа.
- Ну вот, мне уже и легче, - сказал он, бодрясь перед нею и самим собой.
Не глядя на мужа, Киа прошла мимо и, покинув спальню, подозвала служанку. Она чувствовала, преисполняясь отвращения к себе, что начинает свыкаться с Мерсу и со своей жизнью.
А между тем, это было самое страшное – Киа чувствовала всем сердцем, что должна оставаться прежней.
Мерсу не захотел ее днем – а может, им просто владел страх, как Киа накануне брачной ночи, и он не мог думать ни о чем другом. Молодой человек наскоро позавтракал, потом вышел в сад, где по совету жены некоторое время гулял, пытаясь проветрить больную голову. А потом отправился куда-то – наверное, упражняться или еще как-нибудь готовиться к службе.
Киа осталась совершенно одна – слуги не считались, мать Мерсу тоже: эта женщина безвылазно сидела в своих комнатах, как будто боялась мужа или сына. Или Киа. Или Ра…
Сколько, наверное, таких женщин…
Но Киа почувствовала, что не так несвободна, как ей думалось до сих пор. Пожалуй, ее положение даже выгодно.
"Как было бы хорошо, если бы Мерсу однажды умер на службе, - вдруг подумала Киа. – Только не сейчас… Нет…"
Она позавтракала в саду, чувствуя себя почти свободной и сильной. У нее еще побаливало тело после вчерашнего надругательства, но это были пустяки. Здоровая женщина может вынести много.
А особенно – такая женщина, которую с детских лет поили силой Ра.
Потом новая госпожа вернулась на женскую половину, где приказала принести ей иглу и нитки. Она села у небольшого окна, выходившего в сад, и занялась одним из своих платьев, вышивая его по подолу птичьими перьями.
Когда день сменил вечер, Киа забеспокоилась. Она чуть было не пошла спрашивать, где ее муж, но удержалась от этого. Конечно, на службе! Как раз сейчас и на службе! Где Мерсу был днем, Киа не знала, и это не слишком ее заботило – главное, далеко от нее.
Киа опять уснула одна.
Проснулась она оттого, что горячая рука тормошила ее за плечо.
- Проснись, - прошептал ей в ухо Мерсу. Она поняла, что он улыбается, и недовольно повернулась к мужу; но вместе с тем Киа ощутила облегчение. Он вернулся!
- Что такое? – спросила она.
- Меня сменили, - прошептал Мерсу. – Я должен был стоять в карауле до рассвета, но начальник увидел, что у меня дрожат руки и лицо желтое, и отослал меня прочь…
- Ты же должен был стоять в карауле вечером, на пути Ра, - сказала Киа. – Или бог раздумал путешествовать?
В ее голосе прозвучала насмешка, которую, к счастью, Мерсу не заметил.
- Да, великий бог отложил путешествие до рассвета, - подтвердил он ее догадку. – Я должен был стоять на посту до утра. Я легко выдерживаю бдение, но не сегодня…
Киа почувствовала невольное восхищение. Которое тут же покинуло ее, когда Мерсу прижал ее к себе и с наслаждением уткнулся лицом в ее шею.
- У тебя волосы медовые, - прошептал он, целуя ее. – Иди сюда…
Первым порывом Киа было ударить мужа коленом, но она стиснула зубы и осталась лежать неподвижно, пока Мерсу стаскивал с нее платье и целовал ее грудь. Ожидание соития было мучительно, но эти ласки как будто будили в ней что-то самое главное, глубинное, что только еще ждало своего часа.
"И я ничего не добьюсь, если оттолкну его, он только озвереет! Он все равно возьмет меня, но я сделаю плохо и себе, и ему, и он может опять оплошать на службе!"
В этот раз принимать мужа было тоже больно – но его объятия начали разжигать в ней то, что еще не было страстью. И Киа очень хотела, чтобы не стало. Но Мерсу не замечал, как она старается оставаться безучастной, – только наслаждался своим правом.
- Ты хорошая, - сказал он после, довольным и снисходительным тоном, погладив Киа по голове, как любимого питомца; ее волосы цеплялись за шершавые руки воина. – Зачем ты вчера упрямилась, а? Дурочка!
"Затем, что я вас всех ненавижу – всех вас, кто так же насилует мою землю и мой народ!.."
- Спи, - сказала Киа.
Он закрыл глаза и уснул, безмятежно улыбаясь. Ее господин. Что с этим сделать?
Ничего.
Киа позорно быстро свыклась со своим положением – это было что-то вроде сонной одури: обязанностей у нее было немного, выходить она почти не выходила. Мерсу даже разнообразил эту одинаковую богатую и скучную жизнь. Он оказался… сносным мужем, даже неплохим…
Думать так было ужасно, но ненависть к Мерсу больше взять оказалось неоткуда. Он был такой же невольник своего положения, как и она. Он был молодой человек, не видевший ничего, кроме того, что сочли нужным ему показывать, и не слышавший ничего, кроме того, чему сочли нужным его учить. Он не сделал самой Киа никакого особенного зла… только осуществил свое право так, как ей не понравилось.
Киа не заметила, как дни, проведенные в доме мужа, перетекли в недели*, недели – в месяцы; в ее жизни не было никаких перемен. Она только иногда удивлялась тому, что не беременеет. Но, наверное, ее время еще не пришло.
Течение ее жизни нарушилось пугающим образом, когда с Киа произошло то, что происходило с ее мужем каждый день.
Ее вызвали в дом Ра.
* Египетская неделя равна одиннадцати дням.
На другое утро, открыв глаза, Киа обнаружила около себя мужа. Она так и легла в их брачную постель в земле и крови, точно бросая вызов своей новой семье. Мерсу, однако, словно и не обратил на это внимания: он сам был не в лучшем виде.
Ничего, рабы уберут.
- Как спала? – зевая и морщась, спросил Мерсу. Киа изумленно смотрела на него. Он что – не помнит, как вчера обошелся с ней?
Но лицо юного воина было вполне благодушным, а воспоминания о чужих обидах, видно, просто вываливались из его головы через уши. Для слуг Ра чуткость излишня.
- Хорошо спала, - сказала Киа, решив его испытать. Мерсу кивнул и со вкусом потянулся. Потом застонал, схватившись за лоб.
- Голова болит…
- Это ты напился вчера, - сказала Киа, холодно глядя на него. – Теперь терпи!
Мерсу завел за ухо разлохматившиеся длинные волосы, и вдруг на лице его появился страх. Киа на миг даже забыла о своих страданиях.
- Мне сегодня вечером быть в карауле, - как-то даже жалобно сказал ее юный муж. – Стоять при пирамиде! Бог посетит ее, и я буду в числе охраняющих его путь – и как я явлюсь на службу больным!
Киа несколько мгновений боялась за Мерсу не меньше его самого, а потом где-то глубоко внутри вспыхнула искра злорадства.
- Чем же я тут виновата? Разве я тебя спаивала?
- Ты злая, - сказал Мерсу с таким отвращением, точно она должна была быть доброй, что бы он с ней ни делал. – Лучше помоги мне!
Киа не знала, как лечить похмелье, потому что в доме ее отца вино появлялось редко, и Неби никогда не позволял себе напиваться.
- Иди прими ванну, это должно помочь, - сказала Киа. – Поброди по саду… Спроси отца, что делать…
Мерсу мрачно посмотрел на нее.
- Отец с утра несет службу в доме бога, - ответил ее муж.
Он встал, держась за голову.
- Ах, несчастье…
Этот юноша, только вчера ставший мужем, сейчас был полон детского страха. Все в Та Кемет преисполнялось детского страха перед Ра, от младенцев до стариков.
Киа почувствовала, что почти жалеет мужа, и разозлилась на себя за это.
- Иди, иди, вымойся, - она кивнула Мерсу в сторону выхода, вспомнив при этих словах, что и сама очень нуждается в купании.
Мерсу пошел к дверям. Время от времени он останавливался, как будто забывал, куда идти, и шатался, точно его ударили по голове. Киа стало по-настоящему страшно за исход его вечернего предстояния Ра – а что, если она уже сегодня вечером станет вдовой? Что с нею будет тогда?..
Киа встала и сдернула с постели перепачканную простыню. Она не могла оставить все так, хоть за нею и полагалось убирать рабам. Потом Киа вышла из комнаты, держа в руке грязное белье и оглядываясь по сторонам.
- Эй!
Явилась, кланяясь, служанка, и Киа ей обрадовалась.
- Это нужно постирать, - сказала она, сунув женщине в руки простыню. – И проводи меня в купальню. Здесь она есть?
Прислужница закивала.
- Да, госпожа, но там сейчас молодой господин…
Ах, конечно.
Киа была его жена и могла бы пойти к нему, даже когда он в неподобающем виде, но ее остановила мысль, что Мерсу может опять наброситься на нее при виде ее наготы. Хотя его как будто бы одолевают другие заботы. Но кто знает этих молодых откормленных псов Ра!
Киа вернулась в спальню и мрачно занялась выбором платья на сегодня. Ее платья лежали в сундуке в углу – нарядов у Киа было немного, хотя все богатые и красивые. Жрица Ра должна была быть украшением дома бога в любой час, когда бы ее ни застали непосвященные…
Мерсу вернулся довольно скоро – с его тела, которое он не осушал полотенцем, сбегали струйки воды; на юноше была только набедренная повязка. Он уже чувствовал, что может быть совершенно открытым перед Киа.
- Ну вот, мне уже и легче, - сказал он, бодрясь перед нею и самим собой.
Не глядя на мужа, Киа прошла мимо и, покинув спальню, подозвала служанку. Она чувствовала, преисполняясь отвращения к себе, что начинает свыкаться с Мерсу и со своей жизнью.
А между тем, это было самое страшное – Киа чувствовала всем сердцем, что должна оставаться прежней.
Мерсу не захотел ее днем – а может, им просто владел страх, как Киа накануне брачной ночи, и он не мог думать ни о чем другом. Молодой человек наскоро позавтракал, потом вышел в сад, где по совету жены некоторое время гулял, пытаясь проветрить больную голову. А потом отправился куда-то – наверное, упражняться или еще как-нибудь готовиться к службе.
Киа осталась совершенно одна – слуги не считались, мать Мерсу тоже: эта женщина безвылазно сидела в своих комнатах, как будто боялась мужа или сына. Или Киа. Или Ра…
Сколько, наверное, таких женщин…
Но Киа почувствовала, что не так несвободна, как ей думалось до сих пор. Пожалуй, ее положение даже выгодно.
"Как было бы хорошо, если бы Мерсу однажды умер на службе, - вдруг подумала Киа. – Только не сейчас… Нет…"
Она позавтракала в саду, чувствуя себя почти свободной и сильной. У нее еще побаливало тело после вчерашнего надругательства, но это были пустяки. Здоровая женщина может вынести много.
А особенно – такая женщина, которую с детских лет поили силой Ра.
Потом новая госпожа вернулась на женскую половину, где приказала принести ей иглу и нитки. Она села у небольшого окна, выходившего в сад, и занялась одним из своих платьев, вышивая его по подолу птичьими перьями.
Когда день сменил вечер, Киа забеспокоилась. Она чуть было не пошла спрашивать, где ее муж, но удержалась от этого. Конечно, на службе! Как раз сейчас и на службе! Где Мерсу был днем, Киа не знала, и это не слишком ее заботило – главное, далеко от нее.
Киа опять уснула одна.
Проснулась она оттого, что горячая рука тормошила ее за плечо.
- Проснись, - прошептал ей в ухо Мерсу. Она поняла, что он улыбается, и недовольно повернулась к мужу; но вместе с тем Киа ощутила облегчение. Он вернулся!
- Что такое? – спросила она.
- Меня сменили, - прошептал Мерсу. – Я должен был стоять в карауле до рассвета, но начальник увидел, что у меня дрожат руки и лицо желтое, и отослал меня прочь…
- Ты же должен был стоять в карауле вечером, на пути Ра, - сказала Киа. – Или бог раздумал путешествовать?
В ее голосе прозвучала насмешка, которую, к счастью, Мерсу не заметил.
- Да, великий бог отложил путешествие до рассвета, - подтвердил он ее догадку. – Я должен был стоять на посту до утра. Я легко выдерживаю бдение, но не сегодня…
Киа почувствовала невольное восхищение. Которое тут же покинуло ее, когда Мерсу прижал ее к себе и с наслаждением уткнулся лицом в ее шею.
- У тебя волосы медовые, - прошептал он, целуя ее. – Иди сюда…
Первым порывом Киа было ударить мужа коленом, но она стиснула зубы и осталась лежать неподвижно, пока Мерсу стаскивал с нее платье и целовал ее грудь. Ожидание соития было мучительно, но эти ласки как будто будили в ней что-то самое главное, глубинное, что только еще ждало своего часа.
"И я ничего не добьюсь, если оттолкну его, он только озвереет! Он все равно возьмет меня, но я сделаю плохо и себе, и ему, и он может опять оплошать на службе!"
В этот раз принимать мужа было тоже больно – но его объятия начали разжигать в ней то, что еще не было страстью. И Киа очень хотела, чтобы не стало. Но Мерсу не замечал, как она старается оставаться безучастной, – только наслаждался своим правом.
- Ты хорошая, - сказал он после, довольным и снисходительным тоном, погладив Киа по голове, как любимого питомца; ее волосы цеплялись за шершавые руки воина. – Зачем ты вчера упрямилась, а? Дурочка!
"Затем, что я вас всех ненавижу – всех вас, кто так же насилует мою землю и мой народ!.."
- Спи, - сказала Киа.
Он закрыл глаза и уснул, безмятежно улыбаясь. Ее господин. Что с этим сделать?
Ничего.
Киа позорно быстро свыклась со своим положением – это было что-то вроде сонной одури: обязанностей у нее было немного, выходить она почти не выходила. Мерсу даже разнообразил эту одинаковую богатую и скучную жизнь. Он оказался… сносным мужем, даже неплохим…
Думать так было ужасно, но ненависть к Мерсу больше взять оказалось неоткуда. Он был такой же невольник своего положения, как и она. Он был молодой человек, не видевший ничего, кроме того, что сочли нужным ему показывать, и не слышавший ничего, кроме того, чему сочли нужным его учить. Он не сделал самой Киа никакого особенного зла… только осуществил свое право так, как ей не понравилось.
Киа не заметила, как дни, проведенные в доме мужа, перетекли в недели*, недели – в месяцы; в ее жизни не было никаких перемен. Она только иногда удивлялась тому, что не беременеет. Но, наверное, ее время еще не пришло.
Течение ее жизни нарушилось пугающим образом, когда с Киа произошло то, что происходило с ее мужем каждый день.
Ее вызвали в дом Ра.
* Египетская неделя равна одиннадцати дням.
Глава 16
Об этом ей утром сообщил испуганный Мерсу.
- Выкупайся, умастись, оденься в лучшее платье, - сказал муж. – Ты должна быть в лучшем виде! Бог повелел тебе предстать перед ним!
- А зачем? – спросила Киа, пристально глядя на Мерсу.
У нее появились жутковатые подозрения. Она вспомнила свою сестру. Уж не ждет ли ее что-то похожее?
Но ведь Киа – уже давно не дева, а жена. Однако она не знала ничего об обыкновениях Ра: ничего, кроме того, что полагалось знать его маленьким служительницам. Кто поймет, зачем женщина может понадобиться звездному демону?
Подавляя страх, Киа стала собираться. Она выбрала голубой калазирис, который вышила сама, с золотой тесьмой, опоясывающей верх; серебряное ожерелье в несколько рядов; браслеты с подвесками в виде маленьких соколов. Не забыла и о ножных браслетах. На голову Киа выбрала диадему – из тех, что надевала во время служения. Она отрастила волосы, теперь спускавшиеся ниже плеч, но носила их почти так же – распущенными, с челкой, без завивки.
Этот убор очень пошел к повзрослевшей и похорошевшей Киа.
Она сама густо подкрасила веки малахитовой краской, сидя перед туалетным столиком и глядя в медное зеркальце – на свое красивое лицо, еще сохранившее детскую мягкость щек и подбородка, но уже женское. Зачем она нужна этому существу?
Но даже если Киа была нужна Ра затем, что подозревала, ее муж не только не возмутился, а даже насупиться не смел. От этого Киа ощущала большое удовлетворение.
- Я пойду пешком? – задорно спросила она, когда закончила туалет и позавтракала. – Я могу сбить ноги.
Мерсу побледнел.
- Нет, нет! Тебя отнесут на носилках, я распоряжусь…
Он быстро вышел.
Киа осталась дожидаться его – она то холодела изнутри, то вспыхивала. Почему-то опасность, ждавшая ее, взбодрила юную женщину и заставила жаждать жизни намного больше обычного.
Вернулся Мерсу.
- Носилки готовы, иди.
Он посмотрел на жену, потом опустил глаза. По лицу молодого воина Киа догадалась, что не ее одну посетили подозрения насчет великого бога. Киа улыбнулась и, поднявшись, вышла, ничего больше не сказав мужу.
В саду ее ждали четверо рабов и закрытые носилки. Киа, гордо подняв голову, проследовала к носилкам и села. Прохлада и темнота оказались облегчением даже после небольшого пребывания на солнце.
"Яростный Ра…"
Чувствуя, что ее начинает трясти от страха, Киа закрыла глаза и постаралась перестать думать.
Она покачивалась высоко над землей совсем недолго – Киа то убаюкивал мерный шаг носильщиков, то будил холодящий страх; но ей казалось, что прошло всего несколько мгновений после начала пути, когда ее опустили и отдернули полог.
Сказать ей выходить рабы не смели – Киа несколько мгновений щурилась, глядя на раскаленный диск, казалось, не оставлявший на земле ни одной тени, в которой можно было укрыться. Потом она выбралась из носилок.
Оправила волосы, платье.
- Я готова, - важно сказала бывшая жрица. Киа смотрела прямо и гордо, хотя от вида белого дворца бога у нее внутри все превращалось в воск. Посмотрев на рабов, Киа поняла, что тем еще хуже.
Презрительно хмыкнув, юная женщина направилась ко дворцу в одиночестве. Все равно рабам дома Мерсу доступа в дом Ра не было.
Киа прошла в открытую низкую дверь между неподвижными стражниками – очевидно, их предупредили о ее приходе. Или они не в первый раз пропускали в дом Ра одиноких женщин. Что же там происходит?..
Киа некоторое время шла по пустому узкому коридору, неизвестно чего ожидая. Ей казалось, что она закричит от любого прикосновения. Потом она увидела, как из бокового коридора показался человек.
Раб! Проводник!
В ответ на высокомерно-испуганный взгляд женщины слуга поклонился, потом, не говоря ни слова, сделал Киа знак следовать за собой. И почему рабы почти никогда не открывают рта? Наверное, им еще более боязно это делать, чем все остальное – трудно говорить, когда не умеешь говорить и думать.
Вскоре Киа узнала дорогу, которой ее вели.
Она уже ходила этой дорогой – маленькой девочкой, маленькой жрицей. Она знала, что находится за этими стенами: там скрывался бог, снова и снова возрождавшийся к жизни…
Зал воскрешения.
Перед Киа отворились тяжелые двери, и она ощутила аромат, свет и безмолвие иных миров. Иных земель, лежащих за звездами. Зал казался совершенно пустым - и, по-видимому, таким и был. Киа несмело зашагала по нему одна – к жемчужной колыбели, в которой ей, казалось, предстояло заново родиться… Снова… Как она уже рождалась, как рождался Ра…
Перед саркофагом – удивительная раздвижная крышка, погромыхивая, приглашающе разошлась – Киа остановилась. Она взялась за край магического ящика, не решаясь шагнуть в него, хотя все в зале, казалось, побуждало ее к этому.
- Госпожа?
Киа вскинула глаза и увидела маленького мальчика, которого раньше не замечала. Раб лет семи, казалось, прятался тут в тени, ожидая ее появления.
- Что тебе, малыш? – спросила Киа.
Она вдруг ощутила к ребенку теплое сочувствие. Ее наполняло умиление всем, что было вокруг, она все вокруг любила!
- Ложись в ящик, - улыбаясь, сказал маленький раб, показывая внутрь саркофага.
У Киа и не хватило бы сил дольше сопротивляться этому желанию. Не думая больше о том, как это может сказаться на ней, ни о чем больше вообще не думая, юная женщина ступила в молочный туман, а потом со вздохом легла на ложе, гладкое, как внутренность раковины.
Крышка сомкнулась над нею.
Киа уже не понимала этого – она была в совершенном покое, точно нерожденное дитя.
Как только саркофаг закрылся, маленький раб сразу стал очень серьезным. Он повернулся и быстро потопал босыми ножками прочь из зала, как будто спешил о чем-то докладывать. Мальчик вышел в коридор, пересек его и вошел в другой зал – тяжелые двери были отворены, как будто раба здесь ждали.
Маленький жрец повергся на колени. Он уткнулся лбом в пол, так что его длинная коса, оставленная на выбритой голове, откинулась на каменные плиты.
Тот, кто ждал его доклада, медленно приблизился к ребенку. Наклонился над ним, и голова жреца, точно притянутая волей господина, поднялась.
- Ты проследил за всем? Ты вернулся тотчас же? – проговорил нечеловеческий голос.
- Да, господин, - с трепетом ответил мальчик.
Смуглая рука с ярко-оранжевыми длинными ногтями, холеная и тонкая, как у знатной женщины, погладила его по плечу, потом коснулась обнаженной головы. На глазах маленького раба выступили слезы радости, но Ра уже не смотрел на него. Он проследовал мимо, потом покинул зал; огненные глаза его тлели под полуопущенными веками.
Любопытно…
Гоаулд уже давно регулировал численность популяции людей – продолжительность жизни и численность работников наквадных* копей с успехом регулировали его приближенные рабы: оружием, инфекциями и голодом. Количество землян никогда не достигало опасной величины. А численность приближенных слуг, сильных и здоровых, контролировал сам Верховный Лорд Системы. Жены его воинов производили на свет по один-два ребенка – три в лучшем случае, но такое случалось редко. Женщин его приближенные содержали не по одной, и каждая приносила небольшое, но достаточное потомство – достаточное, чтобы поддерживать количество посвященных на одном уровне.
Однако в последнее время организм женщин-таури* начал давать непредсказуемые сбои. Должно быть, некоторые генетические изменения, за прошедшие тысячелетия накопившиеся в организме землян под воздействием технологий Ра, оказались несовместимы с технологиями Ра…
Очень интересно, как организм этой женщины отреагирует на его эксперимент.
Ра вошел в зал, где лежала в забытьи Киа. Некоторое время он смотрел на саркофаг издали, потом подошел к своему любимому устройству и нежно погладил полированную крышку, иссеченную узорами. Они имели только декоративное значение. Но землян все непонятные знаки повергали в трепет…
Тупые агрессивные животные, живущие инстинктами и сдерживаемые только голодом и страхом, – какими были, такими и остались. Даже письменность нимало их не развила.
Гоаулд выждал еще некоторое время, неподвижно глядя на саркофаг. Ему незачем было следить за его работой – длительность цикла и характер воздействия Ра настроил самолично и заранее. Но потом еще потребуется отдельно поработать над репродуктивной системой землянки.
Ра повернулся и вышел, потом вернулся в тронный зал. Маленький раб, в ожидании господина не двигавшийся с места, при виде его снова упал на колени.
- Иди в зал, и когда саркофаг откроется, приведи женщину ко мне, - приказал гоаулд, указав на дверь.
Мальчик отбил поклон, встал и выбежал.
Через некоторое время он вернулся с молодой самкой человека.
Киа встала из саркофага, ощущая себя так, точно ей вложили внутрь новые органы и одели новой кожей. Она чувствовала себя еще лучше, чем Менес, которого лечили саркофагом после карцера.
Она даже не сразу поняла, куда ее ведут, - и даже узнав, что ей предстоит предстать перед Ра, Киа не испугалась. Ей было слишком хорошо, чтобы бояться.
Она начала трезветь, только когда вошла в тронный зал и увидела звездного демона, которого научила себя ненавидеть.
Киа стала на колени и склонилась к земле – заученным движением. Она все еще ощущала легкость и совершенную силу, которую сообщил ей саркофаг, но у нее уже спутались мысли от страха. Чего от нее хотят?..
Ей приказали встать и стоять смирно.
Киа подчинилась, ощущая себя так, точно ее подвесили в воздухе, – легкость и зыбкость могли в любой миг смениться ужасом падения.
Гоаулд подошел к ней и положил ладонь на ее живот. На руке его было силовое устройство, которое могло использоваться как для заживления, так и для убийства. Киа вздрогнула, потом закрыла глаза, ощущая, как рука бога описывает круги над ее животом, почти касаясь его.
То, что она ощущала сейчас, было сродни тому, что Киа предвкушала в объятиях нелюбимого мужа. Рука гоаулда замерла там, где должны были расти дети Киа. Она не удержалась и всхлипнула; глаза гоаулда насмешливо вспыхнули. Он раньше Киа почувствовал сокращение мышц в ее чреве, и презрительно подумал, что человеческая самка, несомненно, считает происходящее каким-то любовным таинством…
"Боги, что он делает!"
Киа часто дышала от страха.
Ра отнял руку, несколько мгновений неподвижно смотрел на Киа, а потом сделал ей знак удалиться. Киа низко поклонилась, потом пятясь ушла.
"Что он сделал со мной? Зачем? Что теперь будет?.."
В глазах гоаулда, смотревшего вслед землянке, была насмешка.
Они оба не подозревали о мыслях друг друга.
Киа двигалась к выходу в одиночестве – время от времени она останавливалась и припадала к стене, потрясенная случившимся. Она не сомневалась, что с ней сделали что-то недоброе, с какой-то тайной целью. Может быть, Ра увеличил или уменьшил ее плодовитость?
Увидев выход, Киа постояла мгновение, держась за стену, потом шагнула наружу.
Пройдя между стражниками, она двинулась не к носилкам, а вдоль стены – Киа не могла сейчас видеть знакомых людей, даже рабов, не могла ни с кем говорить. Она глядела себе под ноги, и не замечала человека, который шел ей навстречу, пока не натолкнулась на него.
- Киа! – воскликнул Менес.
* Наквад – название энергетического минерала, являвшегося универсальным сырьем, которое Ра использовал в своих технологиях и который добывали для него люди на планете Абидос.
* Таури – землянин.
Об этом ей утром сообщил испуганный Мерсу.
- Выкупайся, умастись, оденься в лучшее платье, - сказал муж. – Ты должна быть в лучшем виде! Бог повелел тебе предстать перед ним!
- А зачем? – спросила Киа, пристально глядя на Мерсу.
У нее появились жутковатые подозрения. Она вспомнила свою сестру. Уж не ждет ли ее что-то похожее?
Но ведь Киа – уже давно не дева, а жена. Однако она не знала ничего об обыкновениях Ра: ничего, кроме того, что полагалось знать его маленьким служительницам. Кто поймет, зачем женщина может понадобиться звездному демону?
Подавляя страх, Киа стала собираться. Она выбрала голубой калазирис, который вышила сама, с золотой тесьмой, опоясывающей верх; серебряное ожерелье в несколько рядов; браслеты с подвесками в виде маленьких соколов. Не забыла и о ножных браслетах. На голову Киа выбрала диадему – из тех, что надевала во время служения. Она отрастила волосы, теперь спускавшиеся ниже плеч, но носила их почти так же – распущенными, с челкой, без завивки.
Этот убор очень пошел к повзрослевшей и похорошевшей Киа.
Она сама густо подкрасила веки малахитовой краской, сидя перед туалетным столиком и глядя в медное зеркальце – на свое красивое лицо, еще сохранившее детскую мягкость щек и подбородка, но уже женское. Зачем она нужна этому существу?
Но даже если Киа была нужна Ра затем, что подозревала, ее муж не только не возмутился, а даже насупиться не смел. От этого Киа ощущала большое удовлетворение.
- Я пойду пешком? – задорно спросила она, когда закончила туалет и позавтракала. – Я могу сбить ноги.
Мерсу побледнел.
- Нет, нет! Тебя отнесут на носилках, я распоряжусь…
Он быстро вышел.
Киа осталась дожидаться его – она то холодела изнутри, то вспыхивала. Почему-то опасность, ждавшая ее, взбодрила юную женщину и заставила жаждать жизни намного больше обычного.
Вернулся Мерсу.
- Носилки готовы, иди.
Он посмотрел на жену, потом опустил глаза. По лицу молодого воина Киа догадалась, что не ее одну посетили подозрения насчет великого бога. Киа улыбнулась и, поднявшись, вышла, ничего больше не сказав мужу.
В саду ее ждали четверо рабов и закрытые носилки. Киа, гордо подняв голову, проследовала к носилкам и села. Прохлада и темнота оказались облегчением даже после небольшого пребывания на солнце.
"Яростный Ра…"
Чувствуя, что ее начинает трясти от страха, Киа закрыла глаза и постаралась перестать думать.
Она покачивалась высоко над землей совсем недолго – Киа то убаюкивал мерный шаг носильщиков, то будил холодящий страх; но ей казалось, что прошло всего несколько мгновений после начала пути, когда ее опустили и отдернули полог.
Сказать ей выходить рабы не смели – Киа несколько мгновений щурилась, глядя на раскаленный диск, казалось, не оставлявший на земле ни одной тени, в которой можно было укрыться. Потом она выбралась из носилок.
Оправила волосы, платье.
- Я готова, - важно сказала бывшая жрица. Киа смотрела прямо и гордо, хотя от вида белого дворца бога у нее внутри все превращалось в воск. Посмотрев на рабов, Киа поняла, что тем еще хуже.
Презрительно хмыкнув, юная женщина направилась ко дворцу в одиночестве. Все равно рабам дома Мерсу доступа в дом Ра не было.
Киа прошла в открытую низкую дверь между неподвижными стражниками – очевидно, их предупредили о ее приходе. Или они не в первый раз пропускали в дом Ра одиноких женщин. Что же там происходит?..
Киа некоторое время шла по пустому узкому коридору, неизвестно чего ожидая. Ей казалось, что она закричит от любого прикосновения. Потом она увидела, как из бокового коридора показался человек.
Раб! Проводник!
В ответ на высокомерно-испуганный взгляд женщины слуга поклонился, потом, не говоря ни слова, сделал Киа знак следовать за собой. И почему рабы почти никогда не открывают рта? Наверное, им еще более боязно это делать, чем все остальное – трудно говорить, когда не умеешь говорить и думать.
Вскоре Киа узнала дорогу, которой ее вели.
Она уже ходила этой дорогой – маленькой девочкой, маленькой жрицей. Она знала, что находится за этими стенами: там скрывался бог, снова и снова возрождавшийся к жизни…
Зал воскрешения.
Перед Киа отворились тяжелые двери, и она ощутила аромат, свет и безмолвие иных миров. Иных земель, лежащих за звездами. Зал казался совершенно пустым - и, по-видимому, таким и был. Киа несмело зашагала по нему одна – к жемчужной колыбели, в которой ей, казалось, предстояло заново родиться… Снова… Как она уже рождалась, как рождался Ра…
Перед саркофагом – удивительная раздвижная крышка, погромыхивая, приглашающе разошлась – Киа остановилась. Она взялась за край магического ящика, не решаясь шагнуть в него, хотя все в зале, казалось, побуждало ее к этому.
- Госпожа?
Киа вскинула глаза и увидела маленького мальчика, которого раньше не замечала. Раб лет семи, казалось, прятался тут в тени, ожидая ее появления.
- Что тебе, малыш? – спросила Киа.
Она вдруг ощутила к ребенку теплое сочувствие. Ее наполняло умиление всем, что было вокруг, она все вокруг любила!
- Ложись в ящик, - улыбаясь, сказал маленький раб, показывая внутрь саркофага.
У Киа и не хватило бы сил дольше сопротивляться этому желанию. Не думая больше о том, как это может сказаться на ней, ни о чем больше вообще не думая, юная женщина ступила в молочный туман, а потом со вздохом легла на ложе, гладкое, как внутренность раковины.
Крышка сомкнулась над нею.
Киа уже не понимала этого – она была в совершенном покое, точно нерожденное дитя.
Как только саркофаг закрылся, маленький раб сразу стал очень серьезным. Он повернулся и быстро потопал босыми ножками прочь из зала, как будто спешил о чем-то докладывать. Мальчик вышел в коридор, пересек его и вошел в другой зал – тяжелые двери были отворены, как будто раба здесь ждали.
Маленький жрец повергся на колени. Он уткнулся лбом в пол, так что его длинная коса, оставленная на выбритой голове, откинулась на каменные плиты.
Тот, кто ждал его доклада, медленно приблизился к ребенку. Наклонился над ним, и голова жреца, точно притянутая волей господина, поднялась.
- Ты проследил за всем? Ты вернулся тотчас же? – проговорил нечеловеческий голос.
- Да, господин, - с трепетом ответил мальчик.
Смуглая рука с ярко-оранжевыми длинными ногтями, холеная и тонкая, как у знатной женщины, погладила его по плечу, потом коснулась обнаженной головы. На глазах маленького раба выступили слезы радости, но Ра уже не смотрел на него. Он проследовал мимо, потом покинул зал; огненные глаза его тлели под полуопущенными веками.
Любопытно…
Гоаулд уже давно регулировал численность популяции людей – продолжительность жизни и численность работников наквадных* копей с успехом регулировали его приближенные рабы: оружием, инфекциями и голодом. Количество землян никогда не достигало опасной величины. А численность приближенных слуг, сильных и здоровых, контролировал сам Верховный Лорд Системы. Жены его воинов производили на свет по один-два ребенка – три в лучшем случае, но такое случалось редко. Женщин его приближенные содержали не по одной, и каждая приносила небольшое, но достаточное потомство – достаточное, чтобы поддерживать количество посвященных на одном уровне.
Однако в последнее время организм женщин-таури* начал давать непредсказуемые сбои. Должно быть, некоторые генетические изменения, за прошедшие тысячелетия накопившиеся в организме землян под воздействием технологий Ра, оказались несовместимы с технологиями Ра…
Очень интересно, как организм этой женщины отреагирует на его эксперимент.
Ра вошел в зал, где лежала в забытьи Киа. Некоторое время он смотрел на саркофаг издали, потом подошел к своему любимому устройству и нежно погладил полированную крышку, иссеченную узорами. Они имели только декоративное значение. Но землян все непонятные знаки повергали в трепет…
Тупые агрессивные животные, живущие инстинктами и сдерживаемые только голодом и страхом, – какими были, такими и остались. Даже письменность нимало их не развила.
Гоаулд выждал еще некоторое время, неподвижно глядя на саркофаг. Ему незачем было следить за его работой – длительность цикла и характер воздействия Ра настроил самолично и заранее. Но потом еще потребуется отдельно поработать над репродуктивной системой землянки.
Ра повернулся и вышел, потом вернулся в тронный зал. Маленький раб, в ожидании господина не двигавшийся с места, при виде его снова упал на колени.
- Иди в зал, и когда саркофаг откроется, приведи женщину ко мне, - приказал гоаулд, указав на дверь.
Мальчик отбил поклон, встал и выбежал.
Через некоторое время он вернулся с молодой самкой человека.
Киа встала из саркофага, ощущая себя так, точно ей вложили внутрь новые органы и одели новой кожей. Она чувствовала себя еще лучше, чем Менес, которого лечили саркофагом после карцера.
Она даже не сразу поняла, куда ее ведут, - и даже узнав, что ей предстоит предстать перед Ра, Киа не испугалась. Ей было слишком хорошо, чтобы бояться.
Она начала трезветь, только когда вошла в тронный зал и увидела звездного демона, которого научила себя ненавидеть.
Киа стала на колени и склонилась к земле – заученным движением. Она все еще ощущала легкость и совершенную силу, которую сообщил ей саркофаг, но у нее уже спутались мысли от страха. Чего от нее хотят?..
Ей приказали встать и стоять смирно.
Киа подчинилась, ощущая себя так, точно ее подвесили в воздухе, – легкость и зыбкость могли в любой миг смениться ужасом падения.
Гоаулд подошел к ней и положил ладонь на ее живот. На руке его было силовое устройство, которое могло использоваться как для заживления, так и для убийства. Киа вздрогнула, потом закрыла глаза, ощущая, как рука бога описывает круги над ее животом, почти касаясь его.
То, что она ощущала сейчас, было сродни тому, что Киа предвкушала в объятиях нелюбимого мужа. Рука гоаулда замерла там, где должны были расти дети Киа. Она не удержалась и всхлипнула; глаза гоаулда насмешливо вспыхнули. Он раньше Киа почувствовал сокращение мышц в ее чреве, и презрительно подумал, что человеческая самка, несомненно, считает происходящее каким-то любовным таинством…
"Боги, что он делает!"
Киа часто дышала от страха.
Ра отнял руку, несколько мгновений неподвижно смотрел на Киа, а потом сделал ей знак удалиться. Киа низко поклонилась, потом пятясь ушла.
"Что он сделал со мной? Зачем? Что теперь будет?.."
В глазах гоаулда, смотревшего вслед землянке, была насмешка.
Они оба не подозревали о мыслях друг друга.
Киа двигалась к выходу в одиночестве – время от времени она останавливалась и припадала к стене, потрясенная случившимся. Она не сомневалась, что с ней сделали что-то недоброе, с какой-то тайной целью. Может быть, Ра увеличил или уменьшил ее плодовитость?
Увидев выход, Киа постояла мгновение, держась за стену, потом шагнула наружу.
Пройдя между стражниками, она двинулась не к носилкам, а вдоль стены – Киа не могла сейчас видеть знакомых людей, даже рабов, не могла ни с кем говорить. Она глядела себе под ноги, и не замечала человека, который шел ей навстречу, пока не натолкнулась на него.
- Киа! – воскликнул Менес.
* Наквад – название энергетического минерала, являвшегося универсальным сырьем, которое Ра использовал в своих технологиях и который добывали для него люди на планете Абидос.
* Таури – землянин.
Глава 17
Он казался ей сейчас единственным богом на земле, воплощением молодости и силы. Менес все еще не сравнялся с Киа ростом, но она этого не замечала. На нем была форма воинов Ра: короткая белая юбка-повязка и защитный воротник, открывавшие фигуру - гордую осанку, смуглые мускулистые руки и ноги. Тело его было все еще тоньше, рост – меньше, чем у ее мужа, но Киа ощутила исходящую от юноши победительную силу.
Победительным тело делает дух, как именно воинское искусство делает оружие смертоносным…
Менес был удивлен встречей и рад. И полон недоумения.
- Что ты делаешь здесь? – улыбаясь, спросил он, оглядывая Киа с головы до ног. – Одна, без слуг и охраны?
"Ты не знаешь, что я замужем?"
Киа проглотила эти слова.
- Меня призвал Ра, - сказала она.
"Неужели время пришло?.."
Менес глубоко вздохнул, яркие глаза его заблестели.
- Вот как? Зачем?
- Здесь не место говорить о таком, - сказала Киа, прикидывая: видят ли их отсюда ее носильщики. А даже если и видят. Не будет же Мерсу их допрашивать…
- Отойдем подальше, - заключила она, протягивая Менесу руку. Киа вопросительно посмотрела на него: Менес выглядел счастливым. Он бережно сжал ее пальцы, и от этого счастье побежало и по ее жилам…
"О бедный, бедные мы оба…"
Когда они отошли так далеко, что никто больше не мог их видеть, кроме слепящего солнца, Менес вдруг заключил ее в объятия. Киа никак не ожидала этого, она давно ощущала себя женой другого, и не помнила, что Менес этого не знает!
- Я так скучал, - поцеловав ее в шею, прошептал юноша. – Мерит*… Ты ждала меня эти месяцы, правда? Я не смел приближаться к тебе, потому что был очень молод и все еще молод. Но осталось недолго.
Он взял ее ладони в свои, потом припал губами к запястью. Менес как будто знал, куда ее поцеловать, что сказать: от каждого его прикосновения и слова Киа трепетала.
- Ты хочешь стать моей женой? – спросил юноша, подняв на нее глаза.
"Знал бы ты, как я этого хочу…"
- Менес, - сурово сказала Киа. От этого обращения его улыбка исчезла, и Менес мгновенно превратился в воина, готового к опасности.
- Что?
- Менес, меня выдали замуж сразу после того, как мы поговорили с тобой тогда, - сказала она.
Менес некоторое время стоял как оглушенный. От лица его отлила кровь.
Потом он сжал кулаки.
- За этого Мерсу? – хрипло спросил юноша. – Почему ты согласилась?
Киа засмеялась.
- Ты разве не знаешь, что женщин не спрашивают? Меня выдали замуж, чтобы спасти этим союзом моих родителей, оказавшихся в немилости.
Киа лукавила, как лукавит всякая женщина, говорящая с мужчиной. Она не сказала, что согласилась на брак сама. Но Менес поверил ее словам сразу и всецело: юноша пошатнулся, потом сел на песок, не замечая, как тот горяч.
- О боги, - прошептал он. – Почему я не мог этого предотвратить! Я не позволил бы!
"Ты ничего не смог бы сделать, и никто не смог бы. Если бы я не стала женой Мерсу, меня взял бы твой великий бог", - подумала Киа, уже не сомневавшаяся в этом. Да, демон делал с женщинами странные вещи, но он в них нуждался как мужчина, что Киа знала достоверно.
Но разве можно Менесу такое сказать? О скольких вещах не знают мужчины, еще меньше знают юноши. Они горячее женщин, но они бывают просты и чисты как дети… Женщина же редко бывает проста, еще реже - чиста…
- Менес, - сказала Киа.
Он поднял голову. В глазах было страдание.
- О, если бы я мог тебя отобрать…
- Ты бы сделал это? – спросила Киа.
- Да, - сказал Менес твердо. – Если бы я уже вошел в пору, я бы завладел тобой и взял тебя в свой дом. Твой муж не посмел бы воспротивиться, потому что я гораздо знатнее его!
"А ведь это правда", - удивленно подумала Киа.
Но к тому времени, как Менес войдет в пору, она может уже стать матерью. Киа снова ощутила прикосновение руки бога к своему животу, и ей стало страшно чего-то неведомого.
Киа, охваченная жалостью и нежностью, села рядом с Менесом и придвинулась к нему. Он тотчас же прижал ее к себе; Киа оказалась у возлюбленного на коленях. Рука Менеса скользнула к ее затылку, и, притянув к себе ее голову, он жадно припал к ее губам.
Несколько мгновений они наслаждались губами друг друга, а Менес неловко, но ненасытно ласкал Киа, сжимая ее грудь, скользя руками по бедрам. Он проник ей под юбку, и тут Киа вырвалась.
- Милый, нам нельзя!
В глазах его были слезы.
- Я бы убил твоего мужа!..
- И этого нельзя, - прошептала Киа с сожалением. Она погладила Менеса по щеке, потом опять прижалась к нему. Юноша стиснул ее в объятиях с каким-то отчаянием.
"Так ли ты отчаешься, маленький мальчик, когда узнаешь правду, - мрачно подумала Киа. – Тобой сейчас владею я и твоя любовь, а о настоящих бедах ты ничего не знаешь!"
Она обернулась к Менесу.
- Я должна рассказать тебе, что я узнала о Ра, - прошептала Киа.
Он вздрогнул, хватка его ослабла.
- Говори.
В его глазах появилась готовность слушать.
"Он вождь, - подумала Киа, отчего-то гордясь Менесом, точно мать. – Он умеет подчинять себе свое сердце и делать то, что должно".
- Менес, помнишь ли ты папирусы Хат? – шепотом спросила Киа. – Те, что я нашла в тайнике?
Менес сморгнул. Он забыл об этом, как о какой-то детской игре. Менес все еще не верил в могущество слова.
- Ты их прочла? – спросил он.
Киа обхватила его ладонью за шею, приблизила губы к уху и долго говорила шепотом. Она почти слово в слово пересказала юноше страшную повесть о порабощении людей и природе существа, которому они поклонялись.
Некоторое время после того, как Киа замолкла, они все еще сидели так – припав друг к другу, словно ища один в другом тепло и защиту, которые они не могли больше найти в мнимом солнечном боге.
Потом влюбленные посмотрели друг другу в глаза.
- Я должен увидеть все сам, - шепотом сказал Менес. – Я не могу поверить…
- Я закопала свитки в саду перед дворцом, - сказала Киа. – Под пальмой, отступив от нее на локоть.
- Под которой? – тут же спросил юноша.
Киа восхищенно улыбнулась.
- Под самой высокой, слева… Со стороны ограды, а не дворца…
- Я найду, - спокойно и решительно сказал Менес. Бледный и взрослый. Казалось, в этот миг он стряхнул с себя детство окончательно.
"Плохи те люди, которые не умеют быть как дети, - вдруг подумала Киа. - Кто умеет любить и верить так, как ребенок?"
Она снова обняла Менеса за шею, и они снова поцеловались. Киа с радостью отдалась бы Менесу прямо сейчас, но было нельзя…
- Я понял, зачем ты мне это рассказала и чего хочешь, - вдруг тихо произнес Менес. Он уже думал не о любви… А о чем?
О войне.
Молодые люди прочитали это в глазах друг друга.
Они поднялись, и Киа нежно стряхнула песок, облепивший смуглые ноги Менеса. Тот опять обнял ее и прижался к ней: руки словно запоминали ее тело.
- Мы скоро увидимся, - сказала Киа.
Менес улыбнулся.
- Да…
Соединенные руки еще долго не расставались.
Потом Киа тихо отняла руку и, повернувшись, пошла. Она должна была сейчас бояться мужа, бояться Ра: но она все еще ощущала в себе ту неодолимую силу, которую почувствовала в Менесе.
Она была женщиной, вдохновившей мужчину как обещанный ему дар. Она была лучником, нацелившим стрелу в солнце...
Киа остановилась, подняла глаза на светило и сжала руку в кулак.
Рабы, конечно, не отважились спросить ее ни о чем.
* Возлюбленная.
Он казался ей сейчас единственным богом на земле, воплощением молодости и силы. Менес все еще не сравнялся с Киа ростом, но она этого не замечала. На нем была форма воинов Ра: короткая белая юбка-повязка и защитный воротник, открывавшие фигуру - гордую осанку, смуглые мускулистые руки и ноги. Тело его было все еще тоньше, рост – меньше, чем у ее мужа, но Киа ощутила исходящую от юноши победительную силу.
Победительным тело делает дух, как именно воинское искусство делает оружие смертоносным…
Менес был удивлен встречей и рад. И полон недоумения.
- Что ты делаешь здесь? – улыбаясь, спросил он, оглядывая Киа с головы до ног. – Одна, без слуг и охраны?
"Ты не знаешь, что я замужем?"
Киа проглотила эти слова.
- Меня призвал Ра, - сказала она.
"Неужели время пришло?.."
Менес глубоко вздохнул, яркие глаза его заблестели.
- Вот как? Зачем?
- Здесь не место говорить о таком, - сказала Киа, прикидывая: видят ли их отсюда ее носильщики. А даже если и видят. Не будет же Мерсу их допрашивать…
- Отойдем подальше, - заключила она, протягивая Менесу руку. Киа вопросительно посмотрела на него: Менес выглядел счастливым. Он бережно сжал ее пальцы, и от этого счастье побежало и по ее жилам…
"О бедный, бедные мы оба…"
Когда они отошли так далеко, что никто больше не мог их видеть, кроме слепящего солнца, Менес вдруг заключил ее в объятия. Киа никак не ожидала этого, она давно ощущала себя женой другого, и не помнила, что Менес этого не знает!
- Я так скучал, - поцеловав ее в шею, прошептал юноша. – Мерит*… Ты ждала меня эти месяцы, правда? Я не смел приближаться к тебе, потому что был очень молод и все еще молод. Но осталось недолго.
Он взял ее ладони в свои, потом припал губами к запястью. Менес как будто знал, куда ее поцеловать, что сказать: от каждого его прикосновения и слова Киа трепетала.
- Ты хочешь стать моей женой? – спросил юноша, подняв на нее глаза.
"Знал бы ты, как я этого хочу…"
- Менес, - сурово сказала Киа. От этого обращения его улыбка исчезла, и Менес мгновенно превратился в воина, готового к опасности.
- Что?
- Менес, меня выдали замуж сразу после того, как мы поговорили с тобой тогда, - сказала она.
Менес некоторое время стоял как оглушенный. От лица его отлила кровь.
Потом он сжал кулаки.
- За этого Мерсу? – хрипло спросил юноша. – Почему ты согласилась?
Киа засмеялась.
- Ты разве не знаешь, что женщин не спрашивают? Меня выдали замуж, чтобы спасти этим союзом моих родителей, оказавшихся в немилости.
Киа лукавила, как лукавит всякая женщина, говорящая с мужчиной. Она не сказала, что согласилась на брак сама. Но Менес поверил ее словам сразу и всецело: юноша пошатнулся, потом сел на песок, не замечая, как тот горяч.
- О боги, - прошептал он. – Почему я не мог этого предотвратить! Я не позволил бы!
"Ты ничего не смог бы сделать, и никто не смог бы. Если бы я не стала женой Мерсу, меня взял бы твой великий бог", - подумала Киа, уже не сомневавшаяся в этом. Да, демон делал с женщинами странные вещи, но он в них нуждался как мужчина, что Киа знала достоверно.
Но разве можно Менесу такое сказать? О скольких вещах не знают мужчины, еще меньше знают юноши. Они горячее женщин, но они бывают просты и чисты как дети… Женщина же редко бывает проста, еще реже - чиста…
- Менес, - сказала Киа.
Он поднял голову. В глазах было страдание.
- О, если бы я мог тебя отобрать…
- Ты бы сделал это? – спросила Киа.
- Да, - сказал Менес твердо. – Если бы я уже вошел в пору, я бы завладел тобой и взял тебя в свой дом. Твой муж не посмел бы воспротивиться, потому что я гораздо знатнее его!
"А ведь это правда", - удивленно подумала Киа.
Но к тому времени, как Менес войдет в пору, она может уже стать матерью. Киа снова ощутила прикосновение руки бога к своему животу, и ей стало страшно чего-то неведомого.
Киа, охваченная жалостью и нежностью, села рядом с Менесом и придвинулась к нему. Он тотчас же прижал ее к себе; Киа оказалась у возлюбленного на коленях. Рука Менеса скользнула к ее затылку, и, притянув к себе ее голову, он жадно припал к ее губам.
Несколько мгновений они наслаждались губами друг друга, а Менес неловко, но ненасытно ласкал Киа, сжимая ее грудь, скользя руками по бедрам. Он проник ей под юбку, и тут Киа вырвалась.
- Милый, нам нельзя!
В глазах его были слезы.
- Я бы убил твоего мужа!..
- И этого нельзя, - прошептала Киа с сожалением. Она погладила Менеса по щеке, потом опять прижалась к нему. Юноша стиснул ее в объятиях с каким-то отчаянием.
"Так ли ты отчаешься, маленький мальчик, когда узнаешь правду, - мрачно подумала Киа. – Тобой сейчас владею я и твоя любовь, а о настоящих бедах ты ничего не знаешь!"
Она обернулась к Менесу.
- Я должна рассказать тебе, что я узнала о Ра, - прошептала Киа.
Он вздрогнул, хватка его ослабла.
- Говори.
В его глазах появилась готовность слушать.
"Он вождь, - подумала Киа, отчего-то гордясь Менесом, точно мать. – Он умеет подчинять себе свое сердце и делать то, что должно".
- Менес, помнишь ли ты папирусы Хат? – шепотом спросила Киа. – Те, что я нашла в тайнике?
Менес сморгнул. Он забыл об этом, как о какой-то детской игре. Менес все еще не верил в могущество слова.
- Ты их прочла? – спросил он.
Киа обхватила его ладонью за шею, приблизила губы к уху и долго говорила шепотом. Она почти слово в слово пересказала юноше страшную повесть о порабощении людей и природе существа, которому они поклонялись.
Некоторое время после того, как Киа замолкла, они все еще сидели так – припав друг к другу, словно ища один в другом тепло и защиту, которые они не могли больше найти в мнимом солнечном боге.
Потом влюбленные посмотрели друг другу в глаза.
- Я должен увидеть все сам, - шепотом сказал Менес. – Я не могу поверить…
- Я закопала свитки в саду перед дворцом, - сказала Киа. – Под пальмой, отступив от нее на локоть.
- Под которой? – тут же спросил юноша.
Киа восхищенно улыбнулась.
- Под самой высокой, слева… Со стороны ограды, а не дворца…
- Я найду, - спокойно и решительно сказал Менес. Бледный и взрослый. Казалось, в этот миг он стряхнул с себя детство окончательно.
"Плохи те люди, которые не умеют быть как дети, - вдруг подумала Киа. - Кто умеет любить и верить так, как ребенок?"
Она снова обняла Менеса за шею, и они снова поцеловались. Киа с радостью отдалась бы Менесу прямо сейчас, но было нельзя…
- Я понял, зачем ты мне это рассказала и чего хочешь, - вдруг тихо произнес Менес. Он уже думал не о любви… А о чем?
О войне.
Молодые люди прочитали это в глазах друг друга.
Они поднялись, и Киа нежно стряхнула песок, облепивший смуглые ноги Менеса. Тот опять обнял ее и прижался к ней: руки словно запоминали ее тело.
- Мы скоро увидимся, - сказала Киа.
Менес улыбнулся.
- Да…
Соединенные руки еще долго не расставались.
Потом Киа тихо отняла руку и, повернувшись, пошла. Она должна была сейчас бояться мужа, бояться Ра: но она все еще ощущала в себе ту неодолимую силу, которую почувствовала в Менесе.
Она была женщиной, вдохновившей мужчину как обещанный ему дар. Она была лучником, нацелившим стрелу в солнце...
Киа остановилась, подняла глаза на светило и сжала руку в кулак.
Рабы, конечно, не отважились спросить ее ни о чем.
* Возлюбленная.
Глава 18
Менес все еще жил при дворце – в казармах, которые включал этот огромный комплекс. Менес еще не состоял в страже Ра и не был причислен ни какому гарнизону из тех, которые бог держал по всей стране, – он был пока еще слишком молод, хотя и являлся одним из самых знатных людей Та-Кемет и самых одаренных будущих воинов.
Менес жил с такой же молодежью: сыновьями приближенных Ра, готовившимися к воинской службе. Они все еще считались приближенными Ра, но уже не имели допуска к его божественной особе – такого, как дети-жрецы.
Из которых вышли почти все эти юноши.
За ними все еще приглядывали, но око Ра уже не следило за каждым их шагом, как за воспитанием детей. Отлучение от Служения имело свои преимущества.
Менес мог так же свободно, как и раньше, ходить по дворцовому саду, который почти не охранялся, – охранялись только стена, которой тот был обнесен, и все входы в дом бога. Но стражники ни снаружи, ни изнутри не могли увидеть, что делается в самом саду.
Юноша выполнил свое обещание Киа в тот же день, как только смог ускользнуть из казармы. Менес спокойно направился ко дворцу: его поведение ни у кого не могло возбудить подозрений. Он слышал, как играют дети вокруг: мальчишки шумели достаточно, чтобы отвлекать на себя внимание охраны, но были далеко от него. Прямо перед входом в дом Ра жрецы затевать свои игры не решались.
Менес легко отыскал пальму, о которой ему сказала подруга: это и в самом деле было самое высокое дерево из росших перед дворцом.
- "Отступив на локоть, в сторону ограды", - пробормотал он.
Менес глубоко вздохнул, приблизился к пальме и присел: как будто решил под ней отдохнуть. Зоркие глаза обежали сад – за темными чешуйчатыми стволами пальм, зелеными пышными ветвями смоковниц мелькали тени играющих мальчишек, но дети были слишком увлечены, чтобы что-нибудь заметить. Никого из взрослых поблизости не было.
Менес решился: он приподнялся и тут же припал на колено, перекатившись из сидячего положения. Отмерив локоть от пальмы, он зачерпнул было землю, но тут же сообразил, что его локоть будет подлиннее локтя Киа. Вычислив на глаз разницу, Менес начал копать под деревом. Вернее, в отличие от осторожной Киа, юный воин в несколько гребков разрыл ее тайник. Сердце его ликующе забилось.
Папирусы были там, не тронутые ни человеком, ни тлением, как будто дожидались его.
Менес вытащил свитки, измазав руку по локоть: темная жирная земля забилась под ногти, и он с досадой понял, что его вид легко может вызвать подозрение. Юноша уложил папирусы под набедренной повязкой, измазав и ее землей.
Менес вскинул голову: ему вдруг показалось, что он почувствовал чей-то взгляд. Но никого не было.
"Нужно быть осмотрительней…"
Но куда уж осмотрительней!
Войну осторожностью не выиграть. Менес еще не знал, как и даже с кем он собрался воевать, но все существо его уже требовало перемен. Единожды пошатнувшийся в его глазах священный порядок мироздания уже никогда не мог стать для Менеса прежним.
Юноша закопал ямку и, стремительно поднявшись, ушел, скользя между деревьями. Сад был большим, и укрытий в нем могло найтись множество.
Менес подошел к высокой каменной дворцовой ограде и сел под стеной. Он нащупал на животе свитки, которые так и жгли его: никак нельзя было возвращаться в казармы с этой добычей.
Но если его сейчас обнаружат…
Менес резко встал и направился к пруду. Юбка-повязка надежно держала свитки, и заподозрить его могли, только увидев, что повязка испачкана… и взбугрилась в неположенном месте. Менес усмехнулся. Подойдя к воде, он присел и омыл грязные руки: никто из детей, насколько можно было видеть, не обратил на него внимания. Потом Менес встал и пошел в казармы.
Он спрячет книги под свой тюфяк: это, пожалуй, самое надежное укрытие. Уж его-то постель никто не посмеет тронуть в его отсутствие.
Ночью, при свете луны, Менес прочитал книгу, о которой сказала ему Киа. Больше не успел: проснулся его сосед, которому потребовалось выйти, и Менес был вынужден отложить преступное чтение до другого раза.
Этот случай так и не наступил.
Едва только забрезжил рассвет, едва только юные воины только начали просыпаться, в казармы вошли два сокологлавых стражника бога.
- Менес, сын Сит-Ра! Встать! – приказали юному мятежнику.
Менес вскочил и вытянулся перед вестниками Ра. Еще не поняв разумом, что произошло, он ощутил, как по телу разлился смертный холод. Пришел конец всему!
Он ожидал, что стражники обыщут его постель – постель была чистая, как и одежда Менеса, и не вызывала сомнений у постороннего – но ему приказали только покинуть казармы как есть, и следовать во дворец. Менес пошел – босой, в одной набедренной повязке, с распущенными длинными волосами: юный дикарь, которому предстоит предстать перед всемогущим, бесконечно искусным божеством.
"Он казнит меня своей рукой, - подумал Менес. – Я мертвец! Я хуже, чем мертвец, я проклятый!.."
Он вошел под конвоем во дворец, и его тотчас же повели в тронный зал. Менес шел, запинаясь о собственные ноги. Он не мог совладать с дрожью, хотя и сдерживал слезы: ему было только тринадцать лет!
Войдя в зал, Менес прежде всего увидел отца.
Да, на троне в конце зала восседал бог, но отец заслонил для Менеса все – карающая фигура Анубиса, казалось, готовая привести в исполнение божественный приговор. Затем юноша перевел взгляд на Ра.
Он остановился и преклонил колени у самых дверей.
Его ткнули в незащищенный бок энергетическим копьем; болезненный удар послал дрожь по всему его телу, подкосив безоружного Менеса. От него требовали, чтобы он встал и подошел к трону!
Менес сделал это – он смог преодолеть весь этот бесконечно длинный зал, мучительную дорогу к смерти. Потом юноша опять преклонил колени и опустил глаза.
Бог неторопливо поднялся с трона. Менес заметил, что жрецы, сидящие на ступенях тронного возвышения, даже не шелохнулись, и ощутил к ним ненависть.
- Итак, - сказал Ра. – Ты утверждаешь, что он невиновен.
И тут Менес осознал, что Ра обращается к его отцу. Лязгнул металл о камень: "Анубис" преклонил колени.
- Да, повелитель, - сказал его отец. – Менес достойный сын и твой верный раб.
Сит-Ра сложил свою шакалью маску и открыл бледное лицо: он глядел в землю. Не верилось, что эта фигура, исполненная покорности и трепета, - щит и сила Ра, как хвастливо заявлял когда-то Менес…
Гоаулд несколько бесконечных мгновений смотрел на коленопреклоненного начальника стражи своими светящимися глазами. Менес готов был поклясться, что это зрелище доставляет ему наслаждение. А потом Ра неторопливо повернулся и направился к сыну Сит-Ра.
Менес ощутил, что падает в пропасть…
Он так и не поднял глаз, пока демон не подцепил его пальцем под подбородок и не заставил на себя посмотреть.
- Невиновен, - с мягкой усмешкой сказал Ра. – Так ли смотрят невиновные?
Сит-Ра вздрогнул всем телом; губы его приоткрылись, в глазах была мольба. Но он ничего больше не сказал, только опустил голову снова.
Менес приготовился к смерти. Он знал только одно: что он умолять это существо не будет. Юноша закрыл глаза.
И ощутил, что рука бога больше не держит его – пальцы Ра перестали жечь нежную кожу под подбородком. Ра отошел: Менес ощутил это так, точно от него отодвинулось раскаленное облако.
Бог снова воссел на трон.
- Подождем, пока обыщут казармы, - проговорил Ра.
Он прикрыл глаза с видом почти блаженства. Менес только сейчас понял, что значит демон.
Демон, который готовится его пожрать.
Юноша сел на пол и уткнулся взглядом в мозаику. С пола на него тоже смотрело огромное око Ра, тщательно выложенное желтой яшмой, сердоликом и перламутром.
Менес знал, что надежды нет.
Вот-вот сюда принесут книги Хат, и тогда Ра уничтожит сначала его, а потом их – уничтожит правду и самую память о правде… Вот-вот раздадутся шаги вестника…
Шаги раздались, и Менес издал горлом тихий стон: ему было только тринадцать лет. Он стиснул зубы, готовясь принять смерть.
Лязг, означающий жест покорности со стороны очередного человека. Звериный рык из человеческих уст:
- В казармах ничего нет, господин! Мы искали везде!
Менес вскинул голову и вытаращил глаза; но тут же, каким-то еще бодрствовавшим спасительным чутьем осознал, что это, возможно, его единственная надежда. Юноша опять уткнулся взглядом в землю. Он весь превратился в слух.
- Ничего нет? – медленно переспросил бог. – В самом деле?
- Воистину, господин!
- Мой сын невиновен, он не мог даже помышлять об измене! – прозвучал тут человеческий голос, мужской голос, сорванный отчаянием. – Пощади его, великий Ра!..
Несчастный Сит-Ра пережил в эти минуты такие же муки, как и сын, - а может, даже и худшие.
Великий бог молчал несколько мгновений, заставляя свои жертвы терпеть на последнем пределе. Потом сказал:
- Хорошо.
Менес сглотнул и воззрился на Ра открыв рот. Он за эти мгновения истек потом, лицо было пепельным, волосы налипли на глаза – Менес являл своим видом истинно жалкого мальчишку-дикаря, неспособного даже мыслить, не то что устраивать заговоры. Может быть, это и побудило Ра помиловать его.
- Но я отошлю его немедленно, - продолжил бог. – Ему отныне запрещается смотреть мне в лицо. Он будет служить в дальнем гарнизоне, на самом севере.
Сит-Ра несколько мгновений смотрел на своего повелителя с тем же затравленным выражением, что и сын, - потом опять покорно склонил голову.
- Твоя милость безгранична, великий бог…
- Это так, - сказал вечно юный демон.
Он прикрыл глаза, потом прибавил:
- Пусть еще раз обыщут казармы, а также сад. Если будет найдено свидетельство преступления, твой сын будет казнен.
Сит-Ра содрогнулся, точно раненный в спину.
- Да, господин.
Ра безразлично посмотрел на Менеса и заключил:
- Уберите его.
И опять прикрыл глаза, как будто все его верные рабы ему смертельно надоели.
Менеса продержали под стражей до вечера – пока не обыскали казармы и сад: ничего так и не нашли.
Менес понял, что его спас какой-то друг. Неужели Неру?..
Не позволяя ему более предстать перед очи Ра, сына начальника стражи в тот же день отправили на север – очень далеко от Мен-Нефер-Ра, очень далеко от Киа и от всякой возможности восстания.
Менес все еще жил при дворце – в казармах, которые включал этот огромный комплекс. Менес еще не состоял в страже Ра и не был причислен ни какому гарнизону из тех, которые бог держал по всей стране, – он был пока еще слишком молод, хотя и являлся одним из самых знатных людей Та-Кемет и самых одаренных будущих воинов.
Менес жил с такой же молодежью: сыновьями приближенных Ра, готовившимися к воинской службе. Они все еще считались приближенными Ра, но уже не имели допуска к его божественной особе – такого, как дети-жрецы.
Из которых вышли почти все эти юноши.
За ними все еще приглядывали, но око Ра уже не следило за каждым их шагом, как за воспитанием детей. Отлучение от Служения имело свои преимущества.
Менес мог так же свободно, как и раньше, ходить по дворцовому саду, который почти не охранялся, – охранялись только стена, которой тот был обнесен, и все входы в дом бога. Но стражники ни снаружи, ни изнутри не могли увидеть, что делается в самом саду.
Юноша выполнил свое обещание Киа в тот же день, как только смог ускользнуть из казармы. Менес спокойно направился ко дворцу: его поведение ни у кого не могло возбудить подозрений. Он слышал, как играют дети вокруг: мальчишки шумели достаточно, чтобы отвлекать на себя внимание охраны, но были далеко от него. Прямо перед входом в дом Ра жрецы затевать свои игры не решались.
Менес легко отыскал пальму, о которой ему сказала подруга: это и в самом деле было самое высокое дерево из росших перед дворцом.
- "Отступив на локоть, в сторону ограды", - пробормотал он.
Менес глубоко вздохнул, приблизился к пальме и присел: как будто решил под ней отдохнуть. Зоркие глаза обежали сад – за темными чешуйчатыми стволами пальм, зелеными пышными ветвями смоковниц мелькали тени играющих мальчишек, но дети были слишком увлечены, чтобы что-нибудь заметить. Никого из взрослых поблизости не было.
Менес решился: он приподнялся и тут же припал на колено, перекатившись из сидячего положения. Отмерив локоть от пальмы, он зачерпнул было землю, но тут же сообразил, что его локоть будет подлиннее локтя Киа. Вычислив на глаз разницу, Менес начал копать под деревом. Вернее, в отличие от осторожной Киа, юный воин в несколько гребков разрыл ее тайник. Сердце его ликующе забилось.
Папирусы были там, не тронутые ни человеком, ни тлением, как будто дожидались его.
Менес вытащил свитки, измазав руку по локоть: темная жирная земля забилась под ногти, и он с досадой понял, что его вид легко может вызвать подозрение. Юноша уложил папирусы под набедренной повязкой, измазав и ее землей.
Менес вскинул голову: ему вдруг показалось, что он почувствовал чей-то взгляд. Но никого не было.
"Нужно быть осмотрительней…"
Но куда уж осмотрительней!
Войну осторожностью не выиграть. Менес еще не знал, как и даже с кем он собрался воевать, но все существо его уже требовало перемен. Единожды пошатнувшийся в его глазах священный порядок мироздания уже никогда не мог стать для Менеса прежним.
Юноша закопал ямку и, стремительно поднявшись, ушел, скользя между деревьями. Сад был большим, и укрытий в нем могло найтись множество.
Менес подошел к высокой каменной дворцовой ограде и сел под стеной. Он нащупал на животе свитки, которые так и жгли его: никак нельзя было возвращаться в казармы с этой добычей.
Но если его сейчас обнаружат…
Менес резко встал и направился к пруду. Юбка-повязка надежно держала свитки, и заподозрить его могли, только увидев, что повязка испачкана… и взбугрилась в неположенном месте. Менес усмехнулся. Подойдя к воде, он присел и омыл грязные руки: никто из детей, насколько можно было видеть, не обратил на него внимания. Потом Менес встал и пошел в казармы.
Он спрячет книги под свой тюфяк: это, пожалуй, самое надежное укрытие. Уж его-то постель никто не посмеет тронуть в его отсутствие.
Ночью, при свете луны, Менес прочитал книгу, о которой сказала ему Киа. Больше не успел: проснулся его сосед, которому потребовалось выйти, и Менес был вынужден отложить преступное чтение до другого раза.
Этот случай так и не наступил.
Едва только забрезжил рассвет, едва только юные воины только начали просыпаться, в казармы вошли два сокологлавых стражника бога.
- Менес, сын Сит-Ра! Встать! – приказали юному мятежнику.
Менес вскочил и вытянулся перед вестниками Ра. Еще не поняв разумом, что произошло, он ощутил, как по телу разлился смертный холод. Пришел конец всему!
Он ожидал, что стражники обыщут его постель – постель была чистая, как и одежда Менеса, и не вызывала сомнений у постороннего – но ему приказали только покинуть казармы как есть, и следовать во дворец. Менес пошел – босой, в одной набедренной повязке, с распущенными длинными волосами: юный дикарь, которому предстоит предстать перед всемогущим, бесконечно искусным божеством.
"Он казнит меня своей рукой, - подумал Менес. – Я мертвец! Я хуже, чем мертвец, я проклятый!.."
Он вошел под конвоем во дворец, и его тотчас же повели в тронный зал. Менес шел, запинаясь о собственные ноги. Он не мог совладать с дрожью, хотя и сдерживал слезы: ему было только тринадцать лет!
Войдя в зал, Менес прежде всего увидел отца.
Да, на троне в конце зала восседал бог, но отец заслонил для Менеса все – карающая фигура Анубиса, казалось, готовая привести в исполнение божественный приговор. Затем юноша перевел взгляд на Ра.
Он остановился и преклонил колени у самых дверей.
Его ткнули в незащищенный бок энергетическим копьем; болезненный удар послал дрожь по всему его телу, подкосив безоружного Менеса. От него требовали, чтобы он встал и подошел к трону!
Менес сделал это – он смог преодолеть весь этот бесконечно длинный зал, мучительную дорогу к смерти. Потом юноша опять преклонил колени и опустил глаза.
Бог неторопливо поднялся с трона. Менес заметил, что жрецы, сидящие на ступенях тронного возвышения, даже не шелохнулись, и ощутил к ним ненависть.
- Итак, - сказал Ра. – Ты утверждаешь, что он невиновен.
И тут Менес осознал, что Ра обращается к его отцу. Лязгнул металл о камень: "Анубис" преклонил колени.
- Да, повелитель, - сказал его отец. – Менес достойный сын и твой верный раб.
Сит-Ра сложил свою шакалью маску и открыл бледное лицо: он глядел в землю. Не верилось, что эта фигура, исполненная покорности и трепета, - щит и сила Ра, как хвастливо заявлял когда-то Менес…
Гоаулд несколько бесконечных мгновений смотрел на коленопреклоненного начальника стражи своими светящимися глазами. Менес готов был поклясться, что это зрелище доставляет ему наслаждение. А потом Ра неторопливо повернулся и направился к сыну Сит-Ра.
Менес ощутил, что падает в пропасть…
Он так и не поднял глаз, пока демон не подцепил его пальцем под подбородок и не заставил на себя посмотреть.
- Невиновен, - с мягкой усмешкой сказал Ра. – Так ли смотрят невиновные?
Сит-Ра вздрогнул всем телом; губы его приоткрылись, в глазах была мольба. Но он ничего больше не сказал, только опустил голову снова.
Менес приготовился к смерти. Он знал только одно: что он умолять это существо не будет. Юноша закрыл глаза.
И ощутил, что рука бога больше не держит его – пальцы Ра перестали жечь нежную кожу под подбородком. Ра отошел: Менес ощутил это так, точно от него отодвинулось раскаленное облако.
Бог снова воссел на трон.
- Подождем, пока обыщут казармы, - проговорил Ра.
Он прикрыл глаза с видом почти блаженства. Менес только сейчас понял, что значит демон.
Демон, который готовится его пожрать.
Юноша сел на пол и уткнулся взглядом в мозаику. С пола на него тоже смотрело огромное око Ра, тщательно выложенное желтой яшмой, сердоликом и перламутром.
Менес знал, что надежды нет.
Вот-вот сюда принесут книги Хат, и тогда Ра уничтожит сначала его, а потом их – уничтожит правду и самую память о правде… Вот-вот раздадутся шаги вестника…
Шаги раздались, и Менес издал горлом тихий стон: ему было только тринадцать лет. Он стиснул зубы, готовясь принять смерть.
Лязг, означающий жест покорности со стороны очередного человека. Звериный рык из человеческих уст:
- В казармах ничего нет, господин! Мы искали везде!
Менес вскинул голову и вытаращил глаза; но тут же, каким-то еще бодрствовавшим спасительным чутьем осознал, что это, возможно, его единственная надежда. Юноша опять уткнулся взглядом в землю. Он весь превратился в слух.
- Ничего нет? – медленно переспросил бог. – В самом деле?
- Воистину, господин!
- Мой сын невиновен, он не мог даже помышлять об измене! – прозвучал тут человеческий голос, мужской голос, сорванный отчаянием. – Пощади его, великий Ра!..
Несчастный Сит-Ра пережил в эти минуты такие же муки, как и сын, - а может, даже и худшие.
Великий бог молчал несколько мгновений, заставляя свои жертвы терпеть на последнем пределе. Потом сказал:
- Хорошо.
Менес сглотнул и воззрился на Ра открыв рот. Он за эти мгновения истек потом, лицо было пепельным, волосы налипли на глаза – Менес являл своим видом истинно жалкого мальчишку-дикаря, неспособного даже мыслить, не то что устраивать заговоры. Может быть, это и побудило Ра помиловать его.
- Но я отошлю его немедленно, - продолжил бог. – Ему отныне запрещается смотреть мне в лицо. Он будет служить в дальнем гарнизоне, на самом севере.
Сит-Ра несколько мгновений смотрел на своего повелителя с тем же затравленным выражением, что и сын, - потом опять покорно склонил голову.
- Твоя милость безгранична, великий бог…
- Это так, - сказал вечно юный демон.
Он прикрыл глаза, потом прибавил:
- Пусть еще раз обыщут казармы, а также сад. Если будет найдено свидетельство преступления, твой сын будет казнен.
Сит-Ра содрогнулся, точно раненный в спину.
- Да, господин.
Ра безразлично посмотрел на Менеса и заключил:
- Уберите его.
И опять прикрыл глаза, как будто все его верные рабы ему смертельно надоели.
Менеса продержали под стражей до вечера – пока не обыскали казармы и сад: ничего так и не нашли.
Менес понял, что его спас какой-то друг. Неужели Неру?..
Не позволяя ему более предстать перед очи Ра, сына начальника стражи в тот же день отправили на север – очень далеко от Мен-Нефер-Ра, очень далеко от Киа и от всякой возможности восстания.
Глава 19
На другой день Неру, старый и старший товарищ Менеса, встретился со своим бывшим учителем. Неби, как и прежде, жил во дворце, и, как и прежде, учил жрецов Ра. Возможно, только поэтому он был все еще жив.
Неру удалось подстеречь учителя за стенами дворца: ему, считавшемуся почти взрослым, давалась свобода почти как взрослому.
- Господин, - глубоко взволнованным голосом сказал он недоумевающему и почти испуганному Неби, - вот, взгляни…
Он протянул учителю папирусы Хат, едва не стоившие жизни Менесу.
Неби тотчас понял, что ему дают, и чуть не шарахнулся от юноши. Но потом взял свитки дрожащей рукой; лицо учителя покрыла бледность.
Он быстро убрал папирусы под плащ.
Оба, не сговариваясь, огляделись: в Мен-Нефер-Ра, как всегда, царило торжественное золотое молчание. Днем, в жару, жители предпочитали не выходить из домов: и вообще, мирные жители города бога держались чинно и тихо, понимая, что живут здесь из милости. Господами Мен-Нефер-Ра были божественные воины, а те занимались подготовкой и стояли на постах далеко отсюда.
- Зачем? – едва шевельнув губами, спросил Неби.
- Ра не бог. Он – демон, - так же едва слышно ответил юноша. – Я хочу, чтобы ты это узнал, господин Неби.
Неби усмехнулся.
- Ты только сейчас это понял, сын мой? Ра – демон, это знают все живущие в Та-Кемет, кроме вас, его питомцев. Но что нам проку в этом знании? – Он указал себе на грудь, на то место, где спрятал папирусы. - Ты подведешь нас обоих под беду, только и всего.
Неру побледнел.
- Будь осторожен! Я хочу, чтобы ты спрятал эти свитки, отдай их своим друзьям… или сам укрой…
- Благодарю за честь и доверие, - сказал Неби, опустив глаза и сгорбившись. – Только это ничему не поможет.
Он повернулся и удалился, не сознавая, что только что опроверг сам себя – когда-то Неби остерегал свою дочь, говоря, сколько людей гибнет за слова. Теперь Неби говорил о бессилии книжников и книг.
Чтобы поднять людей на борьбу, нужны были не такие люди, как он, - иной выделки, иной ковки. И больше всякой борьбы Неби хотел сохранить свою дочь. Свое последнее дитя, сокровище для отца и безделицу для богатых господ: потому что она – низкорожденная, потому что она – женщина.
Неби спрятал папирусы Хат подальше от чужих глаз, и от глаз собственной дочери – прежде всего: Неби не знал, что именно Киа извлекла эти запрещенные книги на свет. Но теперь не имело значения, кто это сделал. Неби хотел затушить искру мятежа прежде, чем она разгорится в пламя: юный бунтовщик выбрал для своей тайны плохого поверенного.
А может, Неби оказался мудрее всех.
Спустя день после встречи Неби со своим учеником Ра произвел ревизию дворцовой библиотеки.
Гоаулду потребовалось на это всего три дня, хотя действовал он в одиночку. Он сам когда-то разработал систему письменности для землян… из благих побуждений…
Ему было скучно с неразвитыми животными, а их следовало хоть немного облагородить, чтобы они оказались пригодны для служения высшей расе. Но тексты, с тех пор написанные так называемыми учеными таури, были смехотворно примитивны – почти все. Во всяком случае, все, которые Ра обнаружил в своей библиотеке, пополнявшейся по капле в столетие.
Некоторые книги даже развеселили его – люди выдумывали о высших существах, подобных ему, такие небылицы, что их оставалось только пожалеть. Если бы Ра был склонен к жалости по отношению к животным, лишенным интеллекта. Человеческие фантазии не выходили за предел маленького круга их знаний о мире – о жизни, природе, культуре, космосе они не знали почти ничего, и заслуживали только кнута и эксплуатации.
Однако история с тем мальчишкой, сыном начальника стражи, встревожила Ра. Он подумал, будто что-то упустил… будто пропустил в свое книгохранилище книги более высокого уровня, нежели те, по которым учились дети-жрецы. Такие книги существовали, но им велся строжайший учет: их держали у себя мастера виман и копий, отвечающие за их сохранность и секретность жизнью. Но ничего подобного гоаулд в библиотеке не нашел.
Должно быть, и вправду клевета…
Но гоаулд всерьез задумался, не стоит ли ему снизить уровень грамотности своих приближенных. Сделать это будет нетрудно: взять нового учителя жрецов. Неби ему понравился умом и талантом… Ра казалось, что этот простолюдин несколько превосходит интеллектом других обезьян и может делать из своих учеников существ, хотя бы немного способных к общению с гоаулдом.
Наверное, Ра непозволительно расслабился. За развлечения слишком часто приходится платить спокойствием.
Решено: он отошлет Неби и возьмет на его место кого-нибудь другого – конечно, из знати, конечно, помоложе и более управляемого. А что сделать с этим таури?
Ра сперва думал убить его, но потом решил, что это, пожалуй, вызовет шум. Неби обезьяны… почитали, во всяком случае, те из них, кто был наиболее способен к абстрактному мышлению. И тогда гоаулд решил отправить Неби обратно в его родную деревню. Исполнители этого приказа воспримут его как знак высокой милости к… возможному подстрекателю и распространителю нечестия. Сказать ли им о том, что Ра подозревает Неби в измене?
Нет.
Таури додумаются до этого сами, как до всех своих небылиц.
Неби и его жену выселили из дворца и отправили в деревню, как и привезли сюда, - на обыкновенной барке. Довольно с них божественных чудес. Теперь эти людишки смогут любоваться ими только издали… и оплакивать свою судьбу.
Двух селян выбросили из лодки на берег и тут же оставили, не оглядываясь на них и не задумываясь, как они будут жить. Пусть живут в грязи, которой только и заслуживают. Или умирают в этой грязи. Туда им и дорога.
Крепкие и недалекие воины Ра, которым поручили вернуть учителя с женой в деревню, быстро домыслили, почему это было сделано. Изменнические настроения. За такое полагалось казнить! А великий бог сохранил мятежникам жизнь!
Поистине, безгранична милость живого солнца.
Неби, морщась от боли, – он получил напоследок по ребрам божественным копьем – встал с земли и поднял жену. Бедная женщина тихо плакала.
- Что теперь будет, муж мой…
- Что будет? Что всегда было: злая сила, которая над нами, - ответил Неби. – Благодари богов, что нас не убили.
Жена, вздрогнув, взглянула на него.
- Богов? А там тогда кто?
Она посмотрела в сторону сияющего города, казавшегося утерянной сокровищницей, и повела подбородком, не решаясь кивнуть на Мен-Нефер-Ра.
Неби тяжко вздохнул.
- Я бы рад сказать: там бог, жена моя. Но это не бог…
Неби смотрел так потерянно, точно искал бога и нашел… подделку. Как фальшивое золото.
Жена утерла глаза. Ей было уже безразлично, бог там или не бог.
- Мне страшно за Киа, - сказала она. – Наша дочь теперь у них, нам ее уже не увидеть!
Неби сурово кивнул.
- Да, Киа у них. Но это…
"Это лучшая участь", - хотел закончить поселянин; но смолчал.
Он взял жену под руку, и они пошли в свою нищую деревню.
Киа узнала о том, что Менес изгнан, из уст Мерсу. Ее муж – вот уж кто был образцовый солдат Ра! – долго осыпал проклятиями сына Сит-Ра, а когда выдохся, начал хвалить себя. Он никогда не изменял долгу! На него не могла пасть и тень подобного подозрения!
Киа молча и убито ждала, пока муж замолчит.
Узнав, что Менес отправлен в ссылку, она почувствовала себя так, точно ее солнце погасло среди дня. В Менесе для нее как-то незаметно сосредоточилось все: любовь, надежда на перемены, восприимчивый ум… Если Менеса уличили в преступлении, значит, и свитки Хат, скорее всего, погибли.
- Что ты так огорчилась? Ты должна радоваться, что преступника изобличили! – сказал Мерсу, глядевший на ее лицо в полном недоумении. – А нас ждет прекрасная жизнь! Ты родишь мне сыновей, а я, может быть, скоро стану десятником, а потом поднимусь еще выше!
Киа посмотрела на него и ничего не сказала. Она вдруг ощутила себя так, как чувствовал себя Ра, разговаривая с землянами.
- У меня болит голова, - мрачно сказала она мужу. – Прошу тебя, дай мне покой!
Мерсу раздраженно тряхнул волосами, потом быстро вышел из комнаты.
Когда муж наконец избавил ее от себя, Киа обхватила голову руками и горько заплакала. В висках у нее стучали слова Мерсу: о сыновьях, которых она ему родит. Кто знает, кого и на что она может ему родить?
Киа опять ощутила божественную ласку… убийственную ласковость руки, гладившей ее по животу. Наверное, то же самое Ра делал с ее сестрой, и Бекет не выдержала этого.
"Если узнаю, что беременна, я убью себя, - вдруг подумала Киа, ощутив решимость это сделать. – Или сбегу, чтобы мой ребенок не достался Ра!"
Она понимала, что ей теперь остается только ждать. Чего?
Когда Киа достигли вести об изгнании родителей, она рванулась было во дворец, но ее удержал муж: угрозами, едва ли не ударами.
- Не смей просить за них! Они преступники! – приказал ей яростный Мерсу. – Если не оставишь этих мыслей, я сочту, что и ты такая же!..
- Я не буду за них просить, - чистосердечно сказала Киа. Она знала, что умолять это чудовище в золотой маске бесполезно. – Я только хочу узнать, не осталось ли во дворце вещей моего отца, которые я могла бы забрать себе.
- Это проклятые вещи!.. – дернулся было Мерсу; но вдруг остыл. Жена сказала хорошо. Добро преступников должно доставаться праведным людям.
- Хорошо, иди, я тебе разрешаю.
Киа сдержанно поклонилась мужу, потом вышла – отдавать приказания рабам.
Пока она собиралась во дворец, в голове ее лихорадочно кружились мысли, которых Киа никак не могла ухватить: зачем она делает то, что делает? Чего хочет?
Потом Киа оставила раздумья и положилась на судьбу. Она просто не могла больше сидеть сложа руки.
Киа доставили во дворец на носилках, как и в прошлый раз. И, как и в прошлый раз, она оставила своих носильщиков позади и направилась ко дворцу. Может быть, пропустят?
Киа почти не надеялась на это; ее и не пропустили.
После случая с Менесом дворцовая стража смотрела в оба.
Киа побрела в сторону пустыни, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза – она вспомнила, как на этом самом месте они с Менесом чуть не предались любви; но что-то им воспрепятствовало. Как препятствует всегда.
Киа остановилась и огляделась; горячий ветер ерошил волосы, песок лез в глаза, и Киа раздраженно протерла их. Недалеко от дворца, вне ограды, располагалось сооружение, о назначении которого Киа знала давно: посадочная площадка для виман. Киа еще ни разу не приближалась к ней.
Сама не зная зачем, Киа побрела к квадрату каменных стен.
Ей хотелось хотя бы прикоснуться к мужской силе, к свободе. Ах, почему она не мужчина!
Стражник, охраняющий вход на площадку, вдруг угрожающе щелкнул копьем: на конце его раскрылся огненный цветок. Киа вздрогнула и остановилась, потом грустно улыбнулась.
Она могла бы продолжить путь – и идти, пока ее не застрелят. Почему нет?
Киа повернулась и побрела обратно, к своим рабам. Что у них за разум, интересно, вяло думала она. Наверное, место, которое полагается занимать разуму, у рабов занимает страх.
Кто в Та-Кемет не раб?
На другой день Неру, старый и старший товарищ Менеса, встретился со своим бывшим учителем. Неби, как и прежде, жил во дворце, и, как и прежде, учил жрецов Ра. Возможно, только поэтому он был все еще жив.
Неру удалось подстеречь учителя за стенами дворца: ему, считавшемуся почти взрослым, давалась свобода почти как взрослому.
- Господин, - глубоко взволнованным голосом сказал он недоумевающему и почти испуганному Неби, - вот, взгляни…
Он протянул учителю папирусы Хат, едва не стоившие жизни Менесу.
Неби тотчас понял, что ему дают, и чуть не шарахнулся от юноши. Но потом взял свитки дрожащей рукой; лицо учителя покрыла бледность.
Он быстро убрал папирусы под плащ.
Оба, не сговариваясь, огляделись: в Мен-Нефер-Ра, как всегда, царило торжественное золотое молчание. Днем, в жару, жители предпочитали не выходить из домов: и вообще, мирные жители города бога держались чинно и тихо, понимая, что живут здесь из милости. Господами Мен-Нефер-Ра были божественные воины, а те занимались подготовкой и стояли на постах далеко отсюда.
- Зачем? – едва шевельнув губами, спросил Неби.
- Ра не бог. Он – демон, - так же едва слышно ответил юноша. – Я хочу, чтобы ты это узнал, господин Неби.
Неби усмехнулся.
- Ты только сейчас это понял, сын мой? Ра – демон, это знают все живущие в Та-Кемет, кроме вас, его питомцев. Но что нам проку в этом знании? – Он указал себе на грудь, на то место, где спрятал папирусы. - Ты подведешь нас обоих под беду, только и всего.
Неру побледнел.
- Будь осторожен! Я хочу, чтобы ты спрятал эти свитки, отдай их своим друзьям… или сам укрой…
- Благодарю за честь и доверие, - сказал Неби, опустив глаза и сгорбившись. – Только это ничему не поможет.
Он повернулся и удалился, не сознавая, что только что опроверг сам себя – когда-то Неби остерегал свою дочь, говоря, сколько людей гибнет за слова. Теперь Неби говорил о бессилии книжников и книг.
Чтобы поднять людей на борьбу, нужны были не такие люди, как он, - иной выделки, иной ковки. И больше всякой борьбы Неби хотел сохранить свою дочь. Свое последнее дитя, сокровище для отца и безделицу для богатых господ: потому что она – низкорожденная, потому что она – женщина.
Неби спрятал папирусы Хат подальше от чужих глаз, и от глаз собственной дочери – прежде всего: Неби не знал, что именно Киа извлекла эти запрещенные книги на свет. Но теперь не имело значения, кто это сделал. Неби хотел затушить искру мятежа прежде, чем она разгорится в пламя: юный бунтовщик выбрал для своей тайны плохого поверенного.
А может, Неби оказался мудрее всех.
Спустя день после встречи Неби со своим учеником Ра произвел ревизию дворцовой библиотеки.
Гоаулду потребовалось на это всего три дня, хотя действовал он в одиночку. Он сам когда-то разработал систему письменности для землян… из благих побуждений…
Ему было скучно с неразвитыми животными, а их следовало хоть немного облагородить, чтобы они оказались пригодны для служения высшей расе. Но тексты, с тех пор написанные так называемыми учеными таури, были смехотворно примитивны – почти все. Во всяком случае, все, которые Ра обнаружил в своей библиотеке, пополнявшейся по капле в столетие.
Некоторые книги даже развеселили его – люди выдумывали о высших существах, подобных ему, такие небылицы, что их оставалось только пожалеть. Если бы Ра был склонен к жалости по отношению к животным, лишенным интеллекта. Человеческие фантазии не выходили за предел маленького круга их знаний о мире – о жизни, природе, культуре, космосе они не знали почти ничего, и заслуживали только кнута и эксплуатации.
Однако история с тем мальчишкой, сыном начальника стражи, встревожила Ра. Он подумал, будто что-то упустил… будто пропустил в свое книгохранилище книги более высокого уровня, нежели те, по которым учились дети-жрецы. Такие книги существовали, но им велся строжайший учет: их держали у себя мастера виман и копий, отвечающие за их сохранность и секретность жизнью. Но ничего подобного гоаулд в библиотеке не нашел.
Должно быть, и вправду клевета…
Но гоаулд всерьез задумался, не стоит ли ему снизить уровень грамотности своих приближенных. Сделать это будет нетрудно: взять нового учителя жрецов. Неби ему понравился умом и талантом… Ра казалось, что этот простолюдин несколько превосходит интеллектом других обезьян и может делать из своих учеников существ, хотя бы немного способных к общению с гоаулдом.
Наверное, Ра непозволительно расслабился. За развлечения слишком часто приходится платить спокойствием.
Решено: он отошлет Неби и возьмет на его место кого-нибудь другого – конечно, из знати, конечно, помоложе и более управляемого. А что сделать с этим таури?
Ра сперва думал убить его, но потом решил, что это, пожалуй, вызовет шум. Неби обезьяны… почитали, во всяком случае, те из них, кто был наиболее способен к абстрактному мышлению. И тогда гоаулд решил отправить Неби обратно в его родную деревню. Исполнители этого приказа воспримут его как знак высокой милости к… возможному подстрекателю и распространителю нечестия. Сказать ли им о том, что Ра подозревает Неби в измене?
Нет.
Таури додумаются до этого сами, как до всех своих небылиц.
Неби и его жену выселили из дворца и отправили в деревню, как и привезли сюда, - на обыкновенной барке. Довольно с них божественных чудес. Теперь эти людишки смогут любоваться ими только издали… и оплакивать свою судьбу.
Двух селян выбросили из лодки на берег и тут же оставили, не оглядываясь на них и не задумываясь, как они будут жить. Пусть живут в грязи, которой только и заслуживают. Или умирают в этой грязи. Туда им и дорога.
Крепкие и недалекие воины Ра, которым поручили вернуть учителя с женой в деревню, быстро домыслили, почему это было сделано. Изменнические настроения. За такое полагалось казнить! А великий бог сохранил мятежникам жизнь!
Поистине, безгранична милость живого солнца.
Неби, морщась от боли, – он получил напоследок по ребрам божественным копьем – встал с земли и поднял жену. Бедная женщина тихо плакала.
- Что теперь будет, муж мой…
- Что будет? Что всегда было: злая сила, которая над нами, - ответил Неби. – Благодари богов, что нас не убили.
Жена, вздрогнув, взглянула на него.
- Богов? А там тогда кто?
Она посмотрела в сторону сияющего города, казавшегося утерянной сокровищницей, и повела подбородком, не решаясь кивнуть на Мен-Нефер-Ра.
Неби тяжко вздохнул.
- Я бы рад сказать: там бог, жена моя. Но это не бог…
Неби смотрел так потерянно, точно искал бога и нашел… подделку. Как фальшивое золото.
Жена утерла глаза. Ей было уже безразлично, бог там или не бог.
- Мне страшно за Киа, - сказала она. – Наша дочь теперь у них, нам ее уже не увидеть!
Неби сурово кивнул.
- Да, Киа у них. Но это…
"Это лучшая участь", - хотел закончить поселянин; но смолчал.
Он взял жену под руку, и они пошли в свою нищую деревню.
Киа узнала о том, что Менес изгнан, из уст Мерсу. Ее муж – вот уж кто был образцовый солдат Ра! – долго осыпал проклятиями сына Сит-Ра, а когда выдохся, начал хвалить себя. Он никогда не изменял долгу! На него не могла пасть и тень подобного подозрения!
Киа молча и убито ждала, пока муж замолчит.
Узнав, что Менес отправлен в ссылку, она почувствовала себя так, точно ее солнце погасло среди дня. В Менесе для нее как-то незаметно сосредоточилось все: любовь, надежда на перемены, восприимчивый ум… Если Менеса уличили в преступлении, значит, и свитки Хат, скорее всего, погибли.
- Что ты так огорчилась? Ты должна радоваться, что преступника изобличили! – сказал Мерсу, глядевший на ее лицо в полном недоумении. – А нас ждет прекрасная жизнь! Ты родишь мне сыновей, а я, может быть, скоро стану десятником, а потом поднимусь еще выше!
Киа посмотрела на него и ничего не сказала. Она вдруг ощутила себя так, как чувствовал себя Ра, разговаривая с землянами.
- У меня болит голова, - мрачно сказала она мужу. – Прошу тебя, дай мне покой!
Мерсу раздраженно тряхнул волосами, потом быстро вышел из комнаты.
Когда муж наконец избавил ее от себя, Киа обхватила голову руками и горько заплакала. В висках у нее стучали слова Мерсу: о сыновьях, которых она ему родит. Кто знает, кого и на что она может ему родить?
Киа опять ощутила божественную ласку… убийственную ласковость руки, гладившей ее по животу. Наверное, то же самое Ра делал с ее сестрой, и Бекет не выдержала этого.
"Если узнаю, что беременна, я убью себя, - вдруг подумала Киа, ощутив решимость это сделать. – Или сбегу, чтобы мой ребенок не достался Ра!"
Она понимала, что ей теперь остается только ждать. Чего?
Когда Киа достигли вести об изгнании родителей, она рванулась было во дворец, но ее удержал муж: угрозами, едва ли не ударами.
- Не смей просить за них! Они преступники! – приказал ей яростный Мерсу. – Если не оставишь этих мыслей, я сочту, что и ты такая же!..
- Я не буду за них просить, - чистосердечно сказала Киа. Она знала, что умолять это чудовище в золотой маске бесполезно. – Я только хочу узнать, не осталось ли во дворце вещей моего отца, которые я могла бы забрать себе.
- Это проклятые вещи!.. – дернулся было Мерсу; но вдруг остыл. Жена сказала хорошо. Добро преступников должно доставаться праведным людям.
- Хорошо, иди, я тебе разрешаю.
Киа сдержанно поклонилась мужу, потом вышла – отдавать приказания рабам.
Пока она собиралась во дворец, в голове ее лихорадочно кружились мысли, которых Киа никак не могла ухватить: зачем она делает то, что делает? Чего хочет?
Потом Киа оставила раздумья и положилась на судьбу. Она просто не могла больше сидеть сложа руки.
Киа доставили во дворец на носилках, как и в прошлый раз. И, как и в прошлый раз, она оставила своих носильщиков позади и направилась ко дворцу. Может быть, пропустят?
Киа почти не надеялась на это; ее и не пропустили.
После случая с Менесом дворцовая стража смотрела в оба.
Киа побрела в сторону пустыни, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза – она вспомнила, как на этом самом месте они с Менесом чуть не предались любви; но что-то им воспрепятствовало. Как препятствует всегда.
Киа остановилась и огляделась; горячий ветер ерошил волосы, песок лез в глаза, и Киа раздраженно протерла их. Недалеко от дворца, вне ограды, располагалось сооружение, о назначении которого Киа знала давно: посадочная площадка для виман. Киа еще ни разу не приближалась к ней.
Сама не зная зачем, Киа побрела к квадрату каменных стен.
Ей хотелось хотя бы прикоснуться к мужской силе, к свободе. Ах, почему она не мужчина!
Стражник, охраняющий вход на площадку, вдруг угрожающе щелкнул копьем: на конце его раскрылся огненный цветок. Киа вздрогнула и остановилась, потом грустно улыбнулась.
Она могла бы продолжить путь – и идти, пока ее не застрелят. Почему нет?
Киа повернулась и побрела обратно, к своим рабам. Что у них за разум, интересно, вяло думала она. Наверное, место, которое полагается занимать разуму, у рабов занимает страх.
Кто в Та-Кемет не раб?
Глава 20
Спустя несколько месяцев Неру исполнилось пятнадцать лет, и он получил в пользование виману.
Сын дворцового стражника-"Хора" готовился в свой черед принять соколиную маску и копье, заступив на место отца, который уже утрачивал силу и лоск, необходимые для такой почетной должности. Охранители бога должны были сами выглядеть как боги, неподвластные смерти. А возраст отца Неру уже подходил к сорока годам – старость для служения божественной особе. Скоро его должны были удалить от двора и сослать в удаленный гарнизон: доживать свои дни на службе без маски, с обыкновенным луком и копьем. Хотя они едва ли пригодятся – вся Та-Кемет в таком страхе перед Ра и звероголовыми богами у него в подчинении, что и простым солдатам едва ли можно опасаться каких-нибудь выступлений.
Зато тем, кто когда-то состоял в страже Ра, была обеспечена сытая и бестревожная старость. Ра позволял им кормиться со своих земель, облагая поселян налогом в пользу воинов.
Хотя вся земля со всем, что на ней произрастало и кормилось, принадлежала Ра.*
Состарившихся отцов подпирали и молодые сыновья, заступавшие на их места в войске или страже. Неру знал, что скоро станет кормильцем своего отца, и служил усердно – и его быстрые успехи позволили ему добиться для себя особенных отличий. Летательных аппаратов у Ра имелось не так много, и пилоты особенно ценились. До соколиной маски Неру еще не дорос; но виману он начал осваивать заблаговременно.
Скоро ему предстоит облетать Та-Кемет, зорким соколиным глазом высматривая непорядок – и поражать мятежников небесным огнем, буде таковые найдутся…
А пока Неру упражнялся под руководством учителя, осваивая полет на чудесной машине над пустыней, делая все более широкие круги и опасные виражи, пугая шакалов и коз; но каждый раз к вечеру смирно возвращался на площадку, где птицы бога дожидались очередного полета под охраной божественных воинов.
Виманам велся строжайший учет – пожалуй, более, чем каким-либо другим аппаратам Ра. Это была техника, таившая в себе наибольшую опасность. Если бы Неру сбежал, улетев на доверенной ему вимане, и стражников, охраняющих эти аппараты, и его учителя немедленно бы казнили.
Не говоря о том, что таким поступком Неру убил бы своего отца, старого честного служаку.
Как Ра умел связывать людей - любовью, страхом и долгом!
Хотя, вероятнее всего, Неру просто не удалось бы сбежать таким образом. За ним в погоню тотчас устремились бы опытные воины-пилоты, обученные, помимо прочего, и сражениям в воздухе; Неру нагнали бы и сняли выстрелом, после чего, тем не менее, казнили бы и его учителя, и его отца.
Юноша, у которого наконец открылись глаза, слишком хорошо понимал все это, чтобы попытаться воспользоваться дарованными ему преимуществами.
Менес заканчивал подготовку в отдаленном северном гарнизоне – очень далеко от южной столицы. Вначале к нему относились с подозрением и неприязнью, зная, что дыма без огня не бывает: отрешению от почетнейшей службы в Мен-Нефер-Ра должна была быть причина. Но Менес показал себя таким исполнительным и стойким юным солдатом, что вскоре и на новом месте оказался на хорошем счету.
Причину ссылки он, глядя открыто и честно, объяснял происками завистников, ревниво относившихся к сыну знатного человека, которого ожидало блестящее будущее.
Ему не сразу, но поверили – после того, как Менес заявил, что будь он истинно виновен в преступлении против бога, его бы казнили. Почему, в таком случае, Ра поверил клевете и сослал сына начальника стражи, никто не задумался. Ведь Ра – всеведущ, разве можно обмануть его око?
Но люди, окружавшие Менеса, в большинстве своем не были склонны к размышлениям. Они не были подготовлены к размышлениям ни воспитанием, ни теперешней службой. Пища, волею Ра питавшая умы воинов в гарнизонах Ра, была очень скудна.
Когда Менесу исполнилось четырнадцать лет, он получил первое серьезное задание – зашумела полупустая деревенька поблизости, отказывавшаяся платить налог. Старики и старухи с детьми, на которых приходилось только несколько мужчин, заявили, что лучше умрут от копий, чем с голоду.
Эту деревню недавно опустошили по приказу Ра – самых сильных мужчин забрали на небо для добычи наквада. Оставшиеся селяне больше не могли платить Ра зерном в нужном количестве.
- Там их мало, - с пренебрежительной усмешкой сказал Менесу еще молодой и полный сил начальник гарнизона, "Себек". – Они сейчас упрямятся только потому, что не пуганы как следует. Внушить им смирение легко, и ты пойдешь вместе с отрядом! Проверим тебя в первом бою!
Менес взглянул в уродливую крокодилью морду.
- Боя не будет, господин, - ясным голосом сказал он. – Много чести для такого отребья!
Он почтительно поклонился и остался в таком положении.
- Прошу дать мне божественное копье, - проговорил Менес, и только высказав дерзкую просьбу, поднял глаза снова.
Глаза "Себека" полыхнули, плечи содрогнулись – болотное чудище усмехнулось.
- Божественное копье! Что ж, ты того стоишь, хоть и мальчишка!
- Возьмите еще лодку и мешки, чтобы увезти хлеб, - улыбаясь, сказал Менес; глаза его сверкали.
Тяжелая бронированная лапа дружески ударила Менеса по голому плечу, оставив красные вмятины. Юноша не дрогнул и даже не поморщился.
Отряд состоял всего из шести человек – один "зверобог" в соколиной маске, десятник; трое рядовых воинов с копьями и двое – с божественным оружием. Одним из таких копьеносцев был Менес. В отряде оказался еще один юноша его лет, но ему божественного копья не доверили.
Потому что в этом юном солдате не было той уверенности, той злости, что в Менесе: оружие бога могли держать только достойные руки, особенно когда это видела чернь.
Каратели отправились по реке. До деревеньки было рукой подать; и, однако же, эти люди осмелились бунтовать в виду гарнизона…
С лица Менеса не сходила жестокая усмешка. На нем была такая же форма, что он носил, когда жил при дворце: белая юбка, воротник-доспех и шлем, через отверстие в котором была выпущена длинная коса. Копье казалось на вид тяжеловато для юношеских рук, но Менес нес его так, как будто оно не имело веса.
Менес не знал, заметили ли их издали селяне – только надрывно залаяла чья-то собака, должно быть, такая же голодная, как и хозяева. Отряд приблизился к плетеной изгороди, обмазанной глиной; та повалилась с одного боку, но и так ничего не отгораживала.
Тем, кто единственно мог бы их ограбить, такие стены были не препона.
И сейчас эти грабители спокойно прошли по упавшему плетню и стали посреди селения, которое казалось вымершим. Из глинобитных хижин не доносилось ни звука. Собака, привязанная к изгороди, теперь редко жалобно тявкала.
Начальник отряда взял копье наперевес; оружие щелкнуло.
- А ну выходи! – рявкнул он своим устрашающим голосом.
Ни звука в ответ; и тогда Менес, державшийся чуть позади, взял наперевес свое копье и спокойно выстрелил в землю посреди деревни. Самих воинов на миг оглушил грохот и ослепила вспышка. Полетели комья земли, дождем осыпавшейся на плечи карателей.
Менес услышал женские крики, увидел какое-то движение; с другой стороны приотворилась дверь.
- Если никто не выйдет, застрелю пса! – сказал юный воин и прицелился в собаку.
Но селяне уже и так выползли из домов – согбенные, загорелые до черноты, одетые в лохмотья. Преждевременно состарившиеся. Из-под рваных накидок, из-под черных и седых спутанных волос смотрели враждебные испуганные глаза.
- Что вам надо? – наконец спросил какой-то мужчина. – Мы все отдали, больше ничего нет!
- Отдавайте пшеницу, или всех положу на месте! – рявкнул "Хор". Он снова щелкнул копьем-огнеметом.
- Да какую пшеницу, мучитель! – пронзительно крикнула старуха с порога другого дома. – Твой бог сперва всех наших мужчин забрал, а потом весь наш хлеб спалил, слышал, какая засуха была? А теперь подавай ему зерно! Нет у нас ничего! Стреляй, все одно помирать!
- Погоди, господин, - попросил тут Менес, быстро выступив вперед; иначе глотку голосившей старухе и вправду мог заткнуть выстрел.
Юноша повел копьем, как будто тоже целясь в женщину; и та вдруг умолкла.
- У вас совсем ничего не уродилось? – спросил он, пристально глядя на нее.
- Уродилось, - сказала бабка; она явно оробела, как будто ее пыл вдруг погас. – Да только мало…
- Давайте сколько есть, - перебил юный воин. – Если бог требует больше, чем вы можете дать, заберем все подчистую. Где зерно?
- Мы не скажем! – крикнул мужчина, второй отчаянный человек в селении.
Менес пожал плечами.
- Ну так мы сами обыщем всю деревню и найдем ваше зернохранилище. Это недолго.
Селяне молчали, припав к земле и глядя исподлобья на своих врагов. Что они надеялись выгадать?
- Господин, кажется, это здесь, - произнес Менес, углядев большое строение, напоминавшее амбар. – Пусть приготовят мешки. Мы увезем все сразу.
Хлеб и в самом деле нашелся там, где Менес и сказал, – и его было действительно мало. Они обрекали деревню на голодную смерть.
Когда воины уже взвалили на свои крепкие плечи несколько небольших мешков с пшеницей и собирались под общий вой покинуть селение, та же старуха крикнула им в спину:
- Что же нам теперь есть?
- Ешьте семена лотоса. Ешьте землю, - спокойно отозвался Менес; глаза его блестели. – Ра повелел, чтобы было так: так и будет!
- Он демон, твой Ра!.. – крикнула старуха, брызжа слюной.
Начальник резко развернулся; копье его, вспыхнув огнем, раскрылось.
- Не стоит, господин, она и так скоро помрет! – сказал Менес, быстро шагнув к "Хору". – Мошкара не может укусить солнце!
- Отлично, - похвалил его начальник, когда они погрузили пшеницу в лодку и отчалили от деревни. – Ты далеко пойдешь, парень!
- Слава великому Ра, - сказал Менес, взглянув на "Хора" и тут же потупившись. – Это он дает нам силу, чтобы усмирять нечестивцев!
- Слава Ра! – воскликнули воины, потрясая оружием. – Да живет Ра вечно!
Менес замолчал, никак больше не пытаясь выделиться и не упоминая о своей доблести. Начальнику очень понравилась скромность новобранца, а еще больше - его свирепость и беспощадность, неожиданные в таком юнце. "Хор" даже подумал было представить Менеса к награде, но потом решил, что для первого раза это чересчур. Мальчишка еще загордится.
- Так твой отец начальник стражи бога, такой большой господин? – спросил "Хор" Менеса, как будто сам не знал. – Чем ты-то сплоховал?
- Я не подошел для служения великому богу. Может быть, пригожусь здесь, - ответил тот, не улыбаясь и думая о чем-то странном.
Начальник качнул своей страшной птичьей головой.
Мудреный мальчишка, рановато его представлять к награде. Пусть еще послужит, покажет себя.
* Такой социальный строй в значительной степени списан с подлинного древнеегипетского социального строя, с его обожествлением фараона и закрепощением деревень, облагавшихся налогом в пользу приближенных царя, воинов и жрецов.
Спустя несколько месяцев Неру исполнилось пятнадцать лет, и он получил в пользование виману.
Сын дворцового стражника-"Хора" готовился в свой черед принять соколиную маску и копье, заступив на место отца, который уже утрачивал силу и лоск, необходимые для такой почетной должности. Охранители бога должны были сами выглядеть как боги, неподвластные смерти. А возраст отца Неру уже подходил к сорока годам – старость для служения божественной особе. Скоро его должны были удалить от двора и сослать в удаленный гарнизон: доживать свои дни на службе без маски, с обыкновенным луком и копьем. Хотя они едва ли пригодятся – вся Та-Кемет в таком страхе перед Ра и звероголовыми богами у него в подчинении, что и простым солдатам едва ли можно опасаться каких-нибудь выступлений.
Зато тем, кто когда-то состоял в страже Ра, была обеспечена сытая и бестревожная старость. Ра позволял им кормиться со своих земель, облагая поселян налогом в пользу воинов.
Хотя вся земля со всем, что на ней произрастало и кормилось, принадлежала Ра.*
Состарившихся отцов подпирали и молодые сыновья, заступавшие на их места в войске или страже. Неру знал, что скоро станет кормильцем своего отца, и служил усердно – и его быстрые успехи позволили ему добиться для себя особенных отличий. Летательных аппаратов у Ра имелось не так много, и пилоты особенно ценились. До соколиной маски Неру еще не дорос; но виману он начал осваивать заблаговременно.
Скоро ему предстоит облетать Та-Кемет, зорким соколиным глазом высматривая непорядок – и поражать мятежников небесным огнем, буде таковые найдутся…
А пока Неру упражнялся под руководством учителя, осваивая полет на чудесной машине над пустыней, делая все более широкие круги и опасные виражи, пугая шакалов и коз; но каждый раз к вечеру смирно возвращался на площадку, где птицы бога дожидались очередного полета под охраной божественных воинов.
Виманам велся строжайший учет – пожалуй, более, чем каким-либо другим аппаратам Ра. Это была техника, таившая в себе наибольшую опасность. Если бы Неру сбежал, улетев на доверенной ему вимане, и стражников, охраняющих эти аппараты, и его учителя немедленно бы казнили.
Не говоря о том, что таким поступком Неру убил бы своего отца, старого честного служаку.
Как Ра умел связывать людей - любовью, страхом и долгом!
Хотя, вероятнее всего, Неру просто не удалось бы сбежать таким образом. За ним в погоню тотчас устремились бы опытные воины-пилоты, обученные, помимо прочего, и сражениям в воздухе; Неру нагнали бы и сняли выстрелом, после чего, тем не менее, казнили бы и его учителя, и его отца.
Юноша, у которого наконец открылись глаза, слишком хорошо понимал все это, чтобы попытаться воспользоваться дарованными ему преимуществами.
Менес заканчивал подготовку в отдаленном северном гарнизоне – очень далеко от южной столицы. Вначале к нему относились с подозрением и неприязнью, зная, что дыма без огня не бывает: отрешению от почетнейшей службы в Мен-Нефер-Ра должна была быть причина. Но Менес показал себя таким исполнительным и стойким юным солдатом, что вскоре и на новом месте оказался на хорошем счету.
Причину ссылки он, глядя открыто и честно, объяснял происками завистников, ревниво относившихся к сыну знатного человека, которого ожидало блестящее будущее.
Ему не сразу, но поверили – после того, как Менес заявил, что будь он истинно виновен в преступлении против бога, его бы казнили. Почему, в таком случае, Ра поверил клевете и сослал сына начальника стражи, никто не задумался. Ведь Ра – всеведущ, разве можно обмануть его око?
Но люди, окружавшие Менеса, в большинстве своем не были склонны к размышлениям. Они не были подготовлены к размышлениям ни воспитанием, ни теперешней службой. Пища, волею Ра питавшая умы воинов в гарнизонах Ра, была очень скудна.
Когда Менесу исполнилось четырнадцать лет, он получил первое серьезное задание – зашумела полупустая деревенька поблизости, отказывавшаяся платить налог. Старики и старухи с детьми, на которых приходилось только несколько мужчин, заявили, что лучше умрут от копий, чем с голоду.
Эту деревню недавно опустошили по приказу Ра – самых сильных мужчин забрали на небо для добычи наквада. Оставшиеся селяне больше не могли платить Ра зерном в нужном количестве.
- Там их мало, - с пренебрежительной усмешкой сказал Менесу еще молодой и полный сил начальник гарнизона, "Себек". – Они сейчас упрямятся только потому, что не пуганы как следует. Внушить им смирение легко, и ты пойдешь вместе с отрядом! Проверим тебя в первом бою!
Менес взглянул в уродливую крокодилью морду.
- Боя не будет, господин, - ясным голосом сказал он. – Много чести для такого отребья!
Он почтительно поклонился и остался в таком положении.
- Прошу дать мне божественное копье, - проговорил Менес, и только высказав дерзкую просьбу, поднял глаза снова.
Глаза "Себека" полыхнули, плечи содрогнулись – болотное чудище усмехнулось.
- Божественное копье! Что ж, ты того стоишь, хоть и мальчишка!
- Возьмите еще лодку и мешки, чтобы увезти хлеб, - улыбаясь, сказал Менес; глаза его сверкали.
Тяжелая бронированная лапа дружески ударила Менеса по голому плечу, оставив красные вмятины. Юноша не дрогнул и даже не поморщился.
Отряд состоял всего из шести человек – один "зверобог" в соколиной маске, десятник; трое рядовых воинов с копьями и двое – с божественным оружием. Одним из таких копьеносцев был Менес. В отряде оказался еще один юноша его лет, но ему божественного копья не доверили.
Потому что в этом юном солдате не было той уверенности, той злости, что в Менесе: оружие бога могли держать только достойные руки, особенно когда это видела чернь.
Каратели отправились по реке. До деревеньки было рукой подать; и, однако же, эти люди осмелились бунтовать в виду гарнизона…
С лица Менеса не сходила жестокая усмешка. На нем была такая же форма, что он носил, когда жил при дворце: белая юбка, воротник-доспех и шлем, через отверстие в котором была выпущена длинная коса. Копье казалось на вид тяжеловато для юношеских рук, но Менес нес его так, как будто оно не имело веса.
Менес не знал, заметили ли их издали селяне – только надрывно залаяла чья-то собака, должно быть, такая же голодная, как и хозяева. Отряд приблизился к плетеной изгороди, обмазанной глиной; та повалилась с одного боку, но и так ничего не отгораживала.
Тем, кто единственно мог бы их ограбить, такие стены были не препона.
И сейчас эти грабители спокойно прошли по упавшему плетню и стали посреди селения, которое казалось вымершим. Из глинобитных хижин не доносилось ни звука. Собака, привязанная к изгороди, теперь редко жалобно тявкала.
Начальник отряда взял копье наперевес; оружие щелкнуло.
- А ну выходи! – рявкнул он своим устрашающим голосом.
Ни звука в ответ; и тогда Менес, державшийся чуть позади, взял наперевес свое копье и спокойно выстрелил в землю посреди деревни. Самих воинов на миг оглушил грохот и ослепила вспышка. Полетели комья земли, дождем осыпавшейся на плечи карателей.
Менес услышал женские крики, увидел какое-то движение; с другой стороны приотворилась дверь.
- Если никто не выйдет, застрелю пса! – сказал юный воин и прицелился в собаку.
Но селяне уже и так выползли из домов – согбенные, загорелые до черноты, одетые в лохмотья. Преждевременно состарившиеся. Из-под рваных накидок, из-под черных и седых спутанных волос смотрели враждебные испуганные глаза.
- Что вам надо? – наконец спросил какой-то мужчина. – Мы все отдали, больше ничего нет!
- Отдавайте пшеницу, или всех положу на месте! – рявкнул "Хор". Он снова щелкнул копьем-огнеметом.
- Да какую пшеницу, мучитель! – пронзительно крикнула старуха с порога другого дома. – Твой бог сперва всех наших мужчин забрал, а потом весь наш хлеб спалил, слышал, какая засуха была? А теперь подавай ему зерно! Нет у нас ничего! Стреляй, все одно помирать!
- Погоди, господин, - попросил тут Менес, быстро выступив вперед; иначе глотку голосившей старухе и вправду мог заткнуть выстрел.
Юноша повел копьем, как будто тоже целясь в женщину; и та вдруг умолкла.
- У вас совсем ничего не уродилось? – спросил он, пристально глядя на нее.
- Уродилось, - сказала бабка; она явно оробела, как будто ее пыл вдруг погас. – Да только мало…
- Давайте сколько есть, - перебил юный воин. – Если бог требует больше, чем вы можете дать, заберем все подчистую. Где зерно?
- Мы не скажем! – крикнул мужчина, второй отчаянный человек в селении.
Менес пожал плечами.
- Ну так мы сами обыщем всю деревню и найдем ваше зернохранилище. Это недолго.
Селяне молчали, припав к земле и глядя исподлобья на своих врагов. Что они надеялись выгадать?
- Господин, кажется, это здесь, - произнес Менес, углядев большое строение, напоминавшее амбар. – Пусть приготовят мешки. Мы увезем все сразу.
Хлеб и в самом деле нашелся там, где Менес и сказал, – и его было действительно мало. Они обрекали деревню на голодную смерть.
Когда воины уже взвалили на свои крепкие плечи несколько небольших мешков с пшеницей и собирались под общий вой покинуть селение, та же старуха крикнула им в спину:
- Что же нам теперь есть?
- Ешьте семена лотоса. Ешьте землю, - спокойно отозвался Менес; глаза его блестели. – Ра повелел, чтобы было так: так и будет!
- Он демон, твой Ра!.. – крикнула старуха, брызжа слюной.
Начальник резко развернулся; копье его, вспыхнув огнем, раскрылось.
- Не стоит, господин, она и так скоро помрет! – сказал Менес, быстро шагнув к "Хору". – Мошкара не может укусить солнце!
- Отлично, - похвалил его начальник, когда они погрузили пшеницу в лодку и отчалили от деревни. – Ты далеко пойдешь, парень!
- Слава великому Ра, - сказал Менес, взглянув на "Хора" и тут же потупившись. – Это он дает нам силу, чтобы усмирять нечестивцев!
- Слава Ра! – воскликнули воины, потрясая оружием. – Да живет Ра вечно!
Менес замолчал, никак больше не пытаясь выделиться и не упоминая о своей доблести. Начальнику очень понравилась скромность новобранца, а еще больше - его свирепость и беспощадность, неожиданные в таком юнце. "Хор" даже подумал было представить Менеса к награде, но потом решил, что для первого раза это чересчур. Мальчишка еще загордится.
- Так твой отец начальник стражи бога, такой большой господин? – спросил "Хор" Менеса, как будто сам не знал. – Чем ты-то сплоховал?
- Я не подошел для служения великому богу. Может быть, пригожусь здесь, - ответил тот, не улыбаясь и думая о чем-то странном.
Начальник качнул своей страшной птичьей головой.
Мудреный мальчишка, рановато его представлять к награде. Пусть еще послужит, покажет себя.
* Такой социальный строй в значительной степени списан с подлинного древнеегипетского социального строя, с его обожествлением фараона и закрепощением деревень, облагавшихся налогом в пользу приближенных царя, воинов и жрецов.
