Орлиное гнездо

[Эрин]

Глава 41

Осень вступила в свои права; и Иоана осознала, что здесь, в Венгрии, прожила уже без малого полтора года. Как незаметно пронеслось время! Она поняла, что нигде так увлекательно и полно не проводила свои дни, как здесь, в этой католической враждебной стране: властители которой в действительности только и мечтали окончательно подмять под себя Валахию.
Сейчас это могло сделаться так легко – трон беспризорного княжества мог достаться как трофей самому быстрому и дальновидному, какой бы вере и короне он в действительности ни служил… Но одно Иоана знала твердо: если не удастся низложить Цепеша, его кровавая любовь к отечеству задушит страну.
Однако долго князь уже не продержится: настали решающие дни. Против него объединилось слишком много врагов, хотя порою и ненавидящих друг друга, но единых в своей ненависти к валашскому господарю, превосходящей все прочие страсти.
Сын Испиреску рос не по дням, а по часам; это был разумненький мальчик, задававший матери не по возрасту сознательные вопросы.
Корнел ласкал и любил и жену, и сына: ему, несчастному, казалось в эти холодные дни, что все ненастья позади. Раду уже привязался к отцу. Это не на шутку тревожило Иоану.
Она вдруг поняла, что скучает по своему златокудрому соблазнителю с щербатым ртом: скучает по этому красавцу с заболоченной темной душой. Андраши был так непохож на ее мужа, как только может один мужчина отличаться от другого: и Иоана поняла, что этого-то ей и не хватает – другой любви, как лакомке уже мало становится привычной простой, хотя и здоровой, пищи. Впрочем, Иоана знала, что, несмотря на эту тоску - которая даже свойственна безупречно целомудренным женщинам, - при жизни мужа она никогда ему не изменит. Пока Корнел жив, она пребудет только его. Ее супруг достоин самой высокой верности.
Андраши напомнил о себе через два месяца после их последнего свидания: он прислал короткое, но очень жаркое письмо, и Иоана поняла, что этот человек и в самом деле крепко помнил ее и, возможно, даже хранил ей верность во все дни разлуки, точно жене. Что же: разве католики не христиане, еще более суровые в вопросах любви, чем православные?
Граф говорил, что навестит ее в скором времени. Умолял ждать, умолял молчать о нем… во имя их будущего!
Когда Андраши явился, весь дом был в тревоге и суете: серьезно заболел глава семьи, боярин. В эти зимние дни он охотился с соколом здесь, неподалеку, чтобы наловить дичи к ужину – и простудил себе грудь: он лежал в жару, а дети клали ему на лоб мокрые повязки, которые не могли охладить седой беспокойной головы, и истово молились о его выздоровлении. Раду Кришан был истинный государь в своем семействе, как велел православный канон - и что уже переводилось в западных странах.
Иоана даже сбегала в католический храм и помолилась там на коленях о том, чтобы отец поправился. Она не знала, понравилось бы такое поведение Раду Кришану: что ж, если боярин и в самом деле хотел выдать ее за католика, ему следовало начать приучать ее к этой обрядности.
Из церкви Иоана вышла понурая, ощущая, что молитвы ее ничуть не помогли: католический бог вызывал у нее отвращение. Еще большее отвращение вызывало то, что маленький Раду не знал другого бога и других молебнов: что ей приходилось водить его в этот храм и приучать к этим безбородым бесстрастным лицам…
"Надеюсь, - мрачно думала Иоана, быстро шагая по брусчатке и кутаясь в плащ, - надеюсь, что научу моего сына нашей вере, пока здешние попы не сделали из него то, что им хочется!"
Иоана так погрузилась в эти мысли, что не заметила чужого приближения: очнулась и вскрикнула, когда мужская рука мягко взяла ее под локоть.
Она резко остановилась – сердце колотилось от потрясения и от радости, которую Иоана не могла скрыть от себя.
- Как вы меня напугали, сударь!
Андраши улыбался. На нем был красивый и очень дорогой шерстяной плащ на беличьем меху, а на голове меховая шапка, отчего он на миг напомнил ей волка.
- Вам не следовало выходить в такой час одной, моя госпожа. И вообще не следует ходить одной. Вы слишком красивы.
Его низкий чарующий голос был полон страсти. Иоана почувствовала, что заливается краской. А граф, помолчав, спросил:
- Что привело вас в дом Господа нашего? Насколько мне известно, вы не очень-то любите католические храмы.
Он смотрел ласково и терпеливо, но со скрытым предупреждением: Иоана ощутила тревогу – и почему-то вину. Она опустила глаза.
- Отец тяжко болен! Я приходила просить Господа о помощи в его дом, какой только могла найти здесь!
В глазах венгра выразилась неподдельная большая озабоченность; он быстро спросил:
- Как? Что с ним?
- Простужен, - ответила Иоана. – Горит! Простите, граф, я должна идти!
Андраши перехватил ее руку прежде, чем она сделала шаг от него.
- Одну я вас не отпущу, Иоана! По долгу христианина и старого друга я обязан навестить вашего отца – и проводить вас до дому!
Иоана открыла рот; но возражать было бесполезно. Она зашагала вперед, а Андраши последовал за нею, не нагоняя, а держась чуть позади: как слуга, охраняющий знатную госпожу. Но следующий свой вопрос он задал отнюдь не смиренно:
- Почему ваш муж не сопровождает вас?
- Корнел не выносит католические храмы… Простите, - тут же извинилась она; но Андраши только значительно кивнул.
- Я так и думал, сударыня.
Он тонко и мрачно улыбнулся, склонив белокурую голову, красиво покоившуюся в буром блестящем меху.
- Однако это не причина, чтобы отпускать вас одну!
Иоана ощутила, как он опять берет ее под руку: это было едва ли не верхом неприличия, особенно на улице, где их могли узнать, но Андраши, казалось, об этом не думал.
- Что же скажет Корнел, когда увидит нас…
Венгр улыбнулся.
- Что же он может сказать, госпожа моя? Только то, что я заботливый друг, каким и хочу быть для вас!
- Откуда вы? – спросила Иоана, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы – и от близости этого господина. Она ощущала силу и жар его незнакомого тела даже сквозь его и собственный плащ.
- Потом, потом, любовь моя…
Поклонник взглянул на нее голубыми глазами и нежно улыбнулся: за красивыми губами мелькнула чернота, на миг испугавшая ее.
- Может быть, я скажу вам гораздо больше, когда мы сможем уединиться… Однако мы пришли!
Андраши оставил ее руку и непринужденно направился вперед, навстречу огням, мерцавшим за ставнями. Привратник пропустил его как знакомого – как властелина: он низко поклонился, отпирая калитку и давая дорогу венгру.
- Проходите, Иоана.
Граф пропустил ее вперед.
Они пошли через сад; надрывно залаяла цепная собака, которую Испиреску завели недавно, но Андраши даже головы не повернул. Он последовал за Иоаной так, точно имел на это несомненное право.
Корнел встретился им в дверях, молодой хозяин спешил по какому-то делу – и появление Андраши изумило и рассердило его до крайности.
- Что вы здесь делаете?
Андраши снял свою волчью шапку и учтиво склонился перед смертельным врагом.
- Доброго вечера, жупан. Я повстречался с вашей женой на улице, когда она выходила из храма, - и госпожа поведала мне о несчастье, постигшем вашу семью… Я, конечно же, присоединил свои горячие молитвы к ее мольбам, а потом последовал за госпожой Иоаной в ваш дом, поскольку боярин Кришан мой старый друг и товарищ по торговым и военным делам!
- Ах, вот как…
Корнел нахмурился, внимательно глядя на графа. Красивые глаза валашского рыцаря обметала усталость, и он выглядел гораздо старше своих лет. Потом Корнел склонил голову, точно смиряясь с неизбежным.
- Если вы его друг - тогда, конечно, боярин пожелает видеть вас, - глухо сказал он. – Проходите.
Корнел отступил – широкоплечий, мужественный человек, смиривший себя. Это было так свойственно их вере.
Поклонившись хозяину еще раз, граф ступил в дом. Слуга принял плащи у него и хозяйки, и Андраши вместе с Иоаной направился дальше, оставив Корнела в прихожей. В комнатах на него едва не наскочил Раду, упоенно игравший сам с собою в войну.
- Мама! – воскликнул он, удивившись, что мать пришла с каким-то незнакомцем. – Кто этот жупан?
Андраши ласково улыбнулся и взъерошил его черные густые волосы.
- Здравствуй, дитя мое… Я друг твоей мамы!
Гость с какой-то уверенной рассеянностью прошел мимо мальчугана, точно знал: ему окажут почет везде, где бы он ни появился. Это его прирожденное право!
Андраши поднялся в комнату к больному – Иоана неотлучно следовала за ним; но на самом пороге граф остановился и обернулся к ней.
- Подождите меня здесь. Я должен поговорить с боярином наедине.
Сейчас, в доме, он уже не мог говорить ей нежные слова – и Иоана вдруг ощутила, что ей это очень досадно. Но все, что не сказали уста, сказали глаза Андраши. Покраснев, Иоана кивнула.
Андраши исчез в спальне Раду Кришана; и Иоана устало опустилась прямо на пол у стены. Она закрыла глаза и подумала, как непристойно, преступно ведет себя; но почему-то не могла вызвать в себе того сожаления, раскаяния, какое хотела бы.
Может быть, потому, что давно почувствовала себя правой?
Иоана почти задремала, уронив голову на колени, забыв и об отце, и о госте: она хотела отдохнуть! Она так устала просто оттого, что жила, жила среди этих могучих непонятных людей: она без конца лавировала между ними, как хрупкое суденышко между льдинами!
Иоана очнулась, когда Андраши присел напротив нее, взяв ее руки в свои. Он улыбался ей усталой и доброй улыбкой, точно спасенному ребенку. "Как бы счастлива я была, если бы он взял меня на руки и унес от них всех", - подумала Иоана; и ей не сделалось стыдно за эту мысль.
- Идемте, дорогая, нам нужно поговорить…
Сердце у нее стукнуло: спокойствие ушло, как вода в песок. Этот человек не мог унести ее от самого себя! Иоана быстро встала.
- Что случилось? Как отец?..
- Будьте покойны, Иоана, он пока не собирается покидать этот мир, - сказал граф. Покачал головой. – А я уже этого опасался! Сейчас боярин спит.
- Вы говорите как духовник, принявший его исповедь, - попыталась пошутить Иоана; но вместо смеха всхлипнула. Андраши быстро и крепко прижал ее к себе, не заботясь о том, что их могут увидеть.
Но здесь они были одни. Боярина, наконец-то забывшегося освежительным сном, никто не беспокоил.
- Когда-то я обещал рассказать вам о наследниках валашского престола, госпожа, - снова заговорил Андраши. Иоана меньше всего ожидала таких слов – но тут же подобралась, готовясь выслушать это признание.
- Кто же они?
- Я говорил вам, - продолжал Андраши, сжимая ее руки, но глядя при этом в сторону, - говорил… Что среди них могут быть и незаконнорожденные!
- Кто же они? Что за загадки? – тихо воскликнула Иоана.
И тут же ей все стало ясно: Иоана никогда в жизни не лишалась чувств, но теперь ощутила, что вот-вот потеряет сознание.
- Я сводный брат Владислава из семьи Данешти, сместившего Мирчу Дракулу, старшего брата князя, - прошептал граф Андраши так тихо, что его слова едва колыхнули ее волосы. – Я наполовину валах, Иоана, и родич вашего князя Цепеша! И я могу притязать на валашский трон!

[Эрин]

Глава 42

Иоана ахнула, ноги у нее подкосились; и прельститель сжал ее в объятиях, чтобы она не упала. Но она тут же с силой оттолкнула его.
- Боже милосердный!
Андраши быстро прижал палец к губам, голубые глаза вспыхнули мольбою: но она уже взяла себя в руки. Иоана схватилась за голову, пробежав пальцами по косам, точно это могло ее успокоить.
- Боже милосердный…
Граф улыбнулся и поклонился, прижав руку к сердцу.
- Ваш покорный слуга – валашский князь, Иоана, - тихо произнес он. – И судьба его в ваших прекрасных руках.
В свете свечей Иоана видела, как тщательно он оделся и сегодня: значит, подгадал, когда подойти к ней… Да! Это был государственный муж вроде короля Корвина, только с опытом еще одного десятка лет за плечами: Андраши знал, как сделаться своим в доме Испиреску.
- Вы предлагаете мне разделить с вами валашский престол? – прошептала Иоана.
Граф поклонился.
- Вы умны, - сказал он. – Да, госпожа. Не знаю ни одной женщины, что была бы более достойна этой чести… Если только судьба будет нам другом!
Иоана непроизвольно снова шагнула к нему, точно ноги не держали ее; влюбленный подхватил ее. А она подумала – что же это будет означать: возвести на трон католика и наполовину венгра… Это будет означать, что Валахия окончательно покорилась Венгрии! Но нужно ли это самим венграм – ведь именно независимая Валахия стоит между ними и Турцией, именно свободный валашский дух показал себя сильнее всего против мусульман?..
Все эти политические мысли промелькнули в ее голове и, казалось, высверкнули на лбу, под белыми пальцами Андраши. Только бы он ничего не прочел!
А граф тихо поцеловал ее смуглый лоб.
- Это ваша награда - и ваш долг, - прошептал он. – Ваша любовь к мужу ничего не значит рядом с тем, что перед вами теперь открывается!
- Да, - с дрожью прошептала Иоана. Боже! Боже всех христиан!
Вельми мудр великий боярин Раду Кришан! Конечно, Корнел Испиреску ничего не значит рядом с этим!
Граф обхватил ладонями ее лицо и посмотрел в глаза: Иоана не сопротивлялась его ласкам, его натиску, точно в оцепенении. – Нет, не могу отказать себе в этом божественном наслаждении, - прошептал он и прежде, чем Иоана успела ответить, склонился к ней и прижался поцелуем к губам.
Это был поцелуй умелого любовника – Иоана не успела ни возмутиться, ни оттолкнуть Андраши, как он уже обхватил ее голову, поглаживая ее шею и раскрыв ее податливые от изумления губы своими. Его теплый язык отыскал ее язык; она успела ощутить своим ртом его самый заметный недостаток. Потом опомнилась и отпрянула – Андраши уже не держал ее, а она шаталась, голова шла кругом.
- Как вы… Как вы посмели!
Он глядел на нее с любовью и покорностью.
- Я люблю вас, - прошептал этот непонятный и страшный человек. – Вы лишаете меня разума! Вы делаете со мной то, что не под силу никому другому!
- Я вам не верю, Андраши… или как вас следует величать… Это настоящее ваше имя? – вдруг воскликнула Иоана негодующим шепотом, осененная новой догадкой. Она уставилась в глаза мнимому венгерскому графу.
Тот тихо засмеялся, ощутив, что власть снова в его руках.
- Я настоящий Андраши. Но это долгая история, моя госпожа, и сейчас для нее не время! Идемте же теперь к вашему мужу, который, конечно, уже беспокоится о нас!
Иоана покраснела до ушей – и безмолвно направилась вперед, потупившись.
Потом вдруг остановилась и быстро повернулась к Андраши, сжав кулаки.
- Если вы еще раз позволите себе такое…
- Никогда, - поклялся венгр, прижав руку к сердцу. – Пока вы сами не захотите этого!
Глаза его смеялись – он понимал, что Иоана и сегодня хотела этого, пусть и не признавалась самой себе!
А потом вдруг Андраши посерьезнел.
- На самом деле, госпожа, я еще долго не посещу вас, и возможности искушать вас мне не представится, - прошептал он. – Но об этом я объявлю позже, при всех… У меня есть новости для всего вашего дома!
Это меняло дело.
- Вот как?
Иоана пристально смотрела ему в глаза. Андраши откинул с ее щеки увлажнившуюся и закурчавившуюся от ласк черную прядку.
- Да, я сообщу вам нечто важное, - сказал он. Иоана хотела шагнуть вперед, но граф удержал ее за локоть. – Постойте: придите в себя, - негромко посоветовал он. – Вам не следует показываться супругу с такими алыми щеками, иначе я уже не выйду из вашего дома – а меня вынесут вперед ногами!
Он посмеивался над собой и ее мужем – но внутри был очень, очень серьезен. Что за темный человек!
- Может, так было бы и лучше – чтобы вас вынесли отсюда вперед ногами? – спросила Иоана тихо. Она бесстрашно глядела в глаза прельстителю. – Как по-вашему, жупан, - или вы считаете себя благом для Валахии?
- Вы бесподобны, - тихо и искренне ответил побочный потомок Данешти, заклятых врагов Дракулешти. Он улыбался возлюбленной. – Да, в сравнении с моим… братом я почитаю себя благом!
Иоана уже остыла, приняла обычный вид; и граф отпустил ее.
- Идемте, - тихо велел он, и они пошли, с печальным и сознательным выражением людей, только что побывавших у ложа опасно больного. Граф и госпожа дома спустились по лестнице – и почти нос к носу столкнулись с Корнелом. Тот стоял, опираясь плечом на перила, и поглаживал длинный темный ус; черные глаза пристально и недобро смотрели на гостя.
- Как там боярин?
- Он заснул, - ответил венгр. – Должно быть, мои соболезнования оказались целительны!
Граф улыбнулся.
- Боярин поправится, можете быть уверены!
- Очень хорошо, - хмуро проговорил Корнел. Он взглянул в сторону, к чему-то порываясь – стальные мышцы так и натянули рукава; но потом посмотрел на графа.
- Надеюсь, вы не откажетесь отужинать с нами?
Он, конечно, от души надеялся, что граф откажется: но не мог не произнести подобающих по обычаю слов. Андраши поклонился.
- С удовольствием приму приглашение. Кстати говоря, господин Испиреску, - у меня есть для вас новости, которые я как раз приберегал для семейного сборища!
Корнел тут же весь подобрался, складывая руки на груди.
- Вот как? Вы уверены, что моей жене следует слышать их?
- Именно вашей жене, - ответил Андраши, поклонившись в сторону Иоаны. – Госпожа Иоана – женщина с сердцем воина!
- Это верно, - Корнел искренне улыбнулся, и белозубая улыбка на смуглом лице, под темными полосами усов, вышла неприятной в сравнении с улыбкой графа, хотя та и была небезупречна.
- Идемте в гостиную – там горит камин, а я вижу, что вы озябли, - пригласил молодой хозяин. – Сейчас подадут на стол.
Он повернулся и направился вперед: темные волосы закрывали всю его широкую спину, как плащ.
Все трое прошли в гостиную: там уже дожидался четырнадцатилетний Николае, ростом почти со взрослого, - а больше никого не ожидали. Старший брат Иоаны вместе с женой уехал в свою Сигишоару, с которой поистине сроднился. Патриарх Кришан был единственный из посторонних, кто жил у Испиреску до сих пор.
Может быть, потому, что годы уже лишили его сноровки – и он решил дожить свои дни в покое?
Нет, Иоана не желала и не могла так думать! Невозможно, если Раду Кришан умрет, не дождавшись свершения своих чаяний: такой человек, как бы ни состарился, никогда не удовольствуется долей мелкого дворянина, хватающего куски со стола владык, которые только соблаговолят ему подать!
Андраши с удовольствием присел к камину, отогревая пальцы; Иоана опустилась рядом. Корнел остался в стороне, со сложенными на груди руками.
- Как вы предусмотрительны, - похвалил граф, поднимаясь. Корнел неприветливо кивнул.
- Да, - ответил он.
Он не забыл турнира – ни одной минуты не забыл из тех, что были связаны с Андраши и его женой!
Они принялись за скромный, но сытный и вкусный ужин. Гость ел с несомненным удовольствием и жадностью, Корнел – только из вежливости: соседство Андраши внушало ему нескрываемое отвращение. Остальные едва притронулись к еде. Граф чувствовал, как все собравшиеся ждут его новостей.
Наконец, отправив в рот солидный кусок жаркого и окунув жирные пальцы в чашу для полоскания, Андраши заговорил.
- Мои господа… Владетельные жупаны, - он обратился ко всем сразу, хотя прекрасно знал – и Корнел прекрасно знал, что граф знает о его низком происхождении. - Я принес вам неотложные вести из Валахии: возможно, я один из первых таких вестников у нас в Венгрии!
- Николае! - в тревоге воскликнула Иоана, поняв, что речь пойдет о чем-то потрясающем. Андраши качнул головою и улыбнулся, жестом повелев юноше остаться на месте.
- Это должны узнать вы все!
У Иоаны из руки выпал нож. Корнел сжал кулаки под столом – мышцы перекатились по плечам; на зарумянившихся скулах выступили желваки.
- Да будет вам известно, что в самом конце прошлого года султан приглашал князя Дракулу на переговоры в крепость Джурджиу, что перешла в руки турок, - веско и с наслаждением произнес гость. – Султан требовал дани натурой – пятисот юношей, из которых, как это принято у магометан, сделают янычар*… Такая большая цена - в отместку за долгую задержку дани, платить которую Дракула отказался еще несколько месяцев назад!
Граф прервался. Все слушали затаив дыхание.
- Конечно, Мехмед рассчитывал взять господаря в плен, - произнес рассказчик.
- И поделом! – воскликнул Николае.
Он громко стукнул по своей тарелке ножом.
Что ему вспомнилось в этот миг – уж не веселая ли застольная шутка князя, когда тот угрожал посадить двенадцатилетнего мальчика на кол перед лицом отца?
- Вы смелы, но неразумны, юный господин, - усмехнувшись, ответил Николае Кришану граф. – Представьте, что было бы, если бы князь Валахии попал в руки неверных, - чем это грозило бы вашей родине и самой ее чести?
- Вы говорите так, точно можете предложить князю более почетный плен, - заметил Корнел, не сводя глаз с гостя.
- Я бы очень этого желал, - признался Андраши, не моргнув глазом. – Но увы – на все воля Господа и моего короля! Однако прошу слушать меня дальше, жупан. Итак, Дракула прибыл на эти переговоры, но туркам не дался: а хитростью отобрал у врага Джурджиу обратно… и захватил в плен турецкого посла, Хамза-пашу, а вместе с ним еще несколько тысяч турецких воинов. Они исчезли, как сквозь землю провалились, и где ныне – неизвестно!
Все ахнули. Дракула был Дракула!
- В тюрьмах, конечно, - резко сказала Иоана потом. – Если Дракула не перебил их!
- Думаю, что не перебил, - хотя содержать столько пленных накладно, - мягко согласился Андраши. – Думаю, что Дракула приберегает их для обмена на захваченных турками христиан. Во всяком случае, так поступил бы я на его месте.
Он зловеще замолчал – зная, что одновременно пришло в голову всем его слушателям. Потом Иоана громко засмеялась.
- Дракула, должно быть, сумасшедший… но чтобы настолько!
Она поперхнулась, и Корнел ударил ее по спине. Однако сам он смотрел не на жену – а испепелял взглядом гостя.
- Господарь не может быть таким чудовищем и безумцем, - прошептал валах. – Вы клевещете на него!
Андраши хмыкнул.
- Господарь похож на лучших своих соотечественников, как мне представляется, - ответил он. – Неистовый и обреченный! Умный и сметливый, но столь же безумный, сколь и расчетливый! Так что можно ожидать всего!
Несколько мгновений хозяин и гость смотрели друг другу в лицо – у Андраши горели глаза, но бледные щеки только чуть тронул румянец; а Корнел раскраснелся весь.
- Вы… Вы мне…
Гость мягко склонился к нему и спросил:
- Что, сударь?
Корнел посмотрел на жену – а потом лицо его будто сразу осунулось; он сказал:
- Ничего.
А затем вдруг встал и со звоном отодвинул свою тарелку и кубок, так что вино едва не выплеснулось на скатерть. Иоана в испуге прижала руку к губам.
- Что ты, милый?
Ничего не объясняя, Корнел метнулся вон.
- Должно быть, подавился или тошнит, - непринужденно сказал Андраши, улыбнувшись Иоане и Николае.
Иоана несколько мгновений сидела, уставившись в тарелку; потом вдруг вскочила сама – и метнулась следом за мужем, также ничего не объяснив. Николае прирос к месту, широко раскрыв карие глаза: он ровным счетом ничего не понимал. А Андраши, неторопливо вытерев губы, встал.
- Кажется, я некстати! Нужно пойти примирить их!
Венгр вышел во двор, откуда уже слышались мужской и женский голос, полные ярости: валах и валашка кричали друг на друга во всю силу своего неистового нрава.
- Я никогда бы не предала тебя! – кричала Иоана, не заботясь о том, что их может услышать весь дом. – Как ты смеешь!..
- Я видел, как он смотрит на тебя! – крикнул в ответ Корнел. – Хватит выставлять меня болваном!..
Он сейчас не имел человеческого вида – глаза осатанели, лицо дергалось и побагровело. Корнел Красавчик был сейчас безобразен: он был чудовищен.
- Сейчас же прекрати позорить меня перед всем домом! – чуть не плача, крикнула Иоана. – Господи, я…
И тут она захрипела – потому что мощная рука мужа схватила ее за горло. Корнел мог бы задавить ее, только легонько сжав свои пальцы, привыкшие к гарде, луку и копью; что им была нежная женская шея!
Корнел отшвырнул жену от себя, и она упала на мерзлую землю: ударившись головой, Иоана обмякла.
В двери выбежал Николае и закричал в ужасе:
- Сестра!
Юноша уставился на своего прекрасного кумира, не веря тому, что видит. Слезы ярости и боли брызнули из его глаз.
- Что ты делаешь!..
Он бросился бы на Корнела с кулаками; но его опередили. Оттолкнув юношу с дороги, к хозяину дома бросился граф Андраши: в руке его был обнаженный меч.
- А ну, смирно! – приказал он, такой же белый от ярости, как Корнел был красен. – Сейчас здесь прольется чья-то кровь: стойте смирно, жупан!
Корнел был безоружен – но перед мечом не дрогнул; казалось, даже не увидел, что острие угрожает его горлу. Он перевел взгляд на жену.
Иоана уже приподнялась и села: шея у нее побагровела и распухла.
- Ты зверь, - прошептала она безжизненным голосом.
- Она права, - сказал Андраши. Он стал медленно наступать на хозяина – а тот так же медленно отступал; лицо Корнела Испиреску свело в неподвижную маску гнева и боли. Он вздрагивал, точно шагал босыми ногами по стеклу.
- Она предала меня, - прошептал он. – Я так любил ее, а она предала меня…
Андраши опустил меч – и, помедлив, вложил его в ножны.
- Так, - сказал он. – Я вижу, наступило перемирие, хотя война, как это почти всегда бывает, раздулась из ничего! Объясните мне, жупан, в чем причина вашего умопомешательства?
Корнел тяжело уставился ему в глаза.
- Я не обязан давать вам отчет в моем доме! Убирайтесь отсюда!
Андраши сложил руки на груди. Иоана, поднявшись с земли, неподвижно следила за обоими мужчинами.
- Вы ошибаетесь, сударь, - мягко возразил граф. – Здесь, в Венгрии, вы – лишь гость, тогда как я – хозяин! Я доверенное лицо короля и в некоторой степени сам представляю здесь закон!
Корнел угрюмо усмехнулся.
- Я не скажу вам ничего, законник вы или нет, - заявил он. – А сейчас подите вон!
- Я с места не тронусь, пока вы не объяснитесь, - сказал белый рыцарь. – А также пока не принесете извинения мне и избранной мною даме! Как вы вообще посмели возвести на нее какие-то непристойные обвинения?
- Ага, так вы знаете, - Корнел со злобным выражением вскинул голову. – Конечно, ведь вы…
- Еще одно оскорбительное слово – и я вызову вас на бой! Здесь, сейчас! – крикнул Андраши. – Вы хотите, чтобы один из нас убил другого на глазах у женщины и ребенка?
Николае встрепенулся, услышав такое поименование; но обратить на себя внимание этих двоих не осмелился.
- Я этого так не оставлю! – выкрикнул Корнел. Теперь уже он наступал на венгра – а тот пятился, не вынимая меча из ножен. Но потом остановился – и вдруг схватил Корнела за грудки, уставившись в его налитые кровью глаза.
- Вы действительно сошли с ума? – прошипел граф. – Вы хотите устроить здесь Джурджиу? Вам мало внешних врагов, чтобы поднимать меч на своих близких?
Корнел задыхался.
- Но я видел…
- Я тоже много чего видел, - мягко прервал его Андраши. – Зрение – самое обманчивое чувство, жупан! Я был однажды лунной ночью при валашском лагере, перед Брашовом, - и мне предстало яснее ясного…
Эти слова произвели ужасное действие: Корнел, только что казавшийся неуязвимым и неукротимым, отшатнулся от Андраши, побелев, - и вдруг сел на землю. Лицо его исказилось, он всхлипнул.
- Господи Иисусе! Да вы человек или нет?..
- Я такой же человек, как вы, - сказал Андраши, опустившись перед ним на одно колено и взглянув в лицо – как больному, которого нужно было успокоить. – Так не будем же зверями, мой друг!
Корнел медленно встал.
Он долго стоял неподвижно, невидяще глядя перед собой, - потом повернул к Андраши безжизненное лицо и прошептал:
- Кажется, я должен извиниться перед вами…
- Прежде всего, перед вашей женой, - холодно сказал Андраши. – А потом уже передо мною!
Корнел медленно подошел к Иоане и посмотрел ей в глаза, которые она тут же отвела.
- Простишь ли ты меня…
- Не знаю, - глухим голосом ответила Иоана, держась за горло. Ей все еще было очень больно.
Корнел понурил голову – потом медленно обернулся к гостю.
- Простите меня, граф! Вы мой гость, а я так обошелся с вами!
- Вам кровь ударила в голову, - сказал Андраши. Он уже примирительно улыбался. – Мы мужчины: с нами это бывает! Я вас прощаю.
Он подошел к Корнелу и подал ему руку: как старший по положению и происхождению. Корнел крепко сжал эту руку и попытался улыбнуться.
- Еще раз простите меня…
С лица графа вдруг исчезла улыбка. Он на миг показался Иоане еще ужаснее Корнела в минуты ярости.
- Но только если я услышу, что вы причинили вред госпоже Иоане… Весть об этом дойдет до самого короля! – воскликнул Андраши. - Она очень знатная дама в сравнении с вами; я же ничуть не уступаю ей знатностью и намного превосхожу влиянием. Мы поняли друг друга, жупан?
- Да, - глухо ответил Корнел.
Он уже перестал чувствовать себя виноватым – и ощутил унижение.
- А теперь прошу вас уйти, - произнес молодой хозяин.
- Сию минуту, - сказал венгр. – Только попрощаюсь с госпожой.
Он приблизился к Иоане и с болью посмотрел ей в глаза. Шепнул:
- Не бойтесь его!
- Я ничего не боюсь, - ответила Иоана. Влюбленный восхищенно улыбнулся.
- Ждите от меня вестей! – шепнул он.
Граф напоследок оглядел всех присутствующих – и, поклонившись всем хозяевам, быстро удалился.

* Янычары – турецкие воины, набиравшиеся из пленных христиан.

[Эрин]

Глава 43

Иоана, держа в руке светильник, поднималась к отцу. Корнел, терзаясь всеми муками ада, остался сидеть в гостиной; Иоане было очень жаль его… но ее затоплял поистине безбрежный гнев, когда вспоминала руку, грубо швырнувшую ее на землю, и слова, опорочившие ее так ужасно, как только может быть опорочена женщина. Как Корнел только посмел!..
Разве она не выгораживала его всеми силами? Пусть теперь помучается хорошенько!
На ум ей приходили еще и другие обвинения: когда Иоана вспоминала, как поразило Корнела напоминание графа о ночном привале под Брашовом. Да: Корнел, несомненно, был содомит - и она жила с ним под одной крышей, разделяла ложе любви, воспитывала вместе с ним сына!
Иоана, прикрывая рукою лампаду, чтобы не рассветилась на весь дом и не разбудила тех, кто уже спал, подкралась к комнате боярина. Госпожа дома ощупала горло, обвязанное шелковым шарфом. Вот так, кажется, не страшно.
Конечно, Раду Кришан спал… если его не разбудила битва, разыгравшаяся во дворе. Но, кажется, не разбудила, иначе боярин непременно вмешался бы: и ведь вместе с ним и половина дома ничего не услышала. Слава богу, что Андраши скоро все уладил, окна находятся высоко, а ставни, в ночную темь и холод, почти по всему дому закрыты!
- Я должна поговорить с отцом сию минуту, - прошептала сама себе Иоана. – Ничего, что он болен: пусть скажет, что знает, - или я до утра разорвусь между ними двоими! Я должна сделать выбор именно сейчас!
Иоана вошла; она ощутила запах каких-то восточных трав, как будто бы камфары, и подумала, что Андраши мог принести их с собою… Неужто знал, что боярин лежит в жару? До чего он заботлив: пусть и по расчету!
Потом Иоана увидела огонек в углу и рассмотрела большую, когда-то могучую фигуру, сидевшую на постели. Она едва удержалась, чтобы не броситься к отцу и не уткнуться ему головой в колени, моля о совете и защите; но как потревожить больного!
Однако Раду Кришан, подняв седую голову, подозвал ее сам.
- Поди сюда, дочка!
Иоана подошла и опустилась перед ним на коврик: это был семиградский коврик, отличная подделка под славную на весь мир турецкую работу. Не удержавшись, Иоана уткнулась больному головой в колени, на которые было небрежно наброшено шерстяное одеяло; она ощутила человеческое тепло, но не было того обжигающего жара, что так напугал весь дом позавчера. Раду Кришан шел на поправку!
Большая короткопалая рука погладила ее по волосам.
- Вот так, - прошептал Раду Кришан. – Больной утешает калеку! Бедное мое дитя!
Иоана вздрогнула; оторвала голову от отцовских колен.
- Ты знаешь?..
При свете тонкой сальной свечки, которую он зажег, Иоана увидела, как отец сумрачно кивнул.
- Да, дочь моя…
Боярин сдвинул шарф, который дочь обмотала вокруг шеи, - и черные глаза его уставились на ее кровоподтеки.
- Бог свидетель - этот злодей бы у меня света невзвидел, если бы я был здоров и проснулся раньше! Но нашелся тебе другой защитник, слава Христу!
Иоана помолчала.
- Отец, я хотела спросить тебя о нашем госте, если ты можешь отвечать… Андраши назвался Данешти, незаконным сыном, и братом Владислава: это правда?
- Чистая, - сказал боярин; немного помолчав, точно подбирая наилучшие слова. – Наш гость - Данешти по отцу, который не смог его признать; по матери же он Андраши, графиня смогла прикрыть его происхождение своим титулом, отмывшись от греха. Брат графини, граф Габор Андраши, представил Белу своим сыном: так он и воспитывался. В этих венгров твой рыцарь пошел наружностью… а нравом, к счастью, он наш. Впрочем, ты, конечно, это заметила.
Боярин помолчал, улыбаясь так, точно воспитание Белы Андраши было его собственной заслугой.
- Граф незаконный сын, это верно, - но благороднейшей крови и с материнской, и с отцовской стороны!
Иоана усмехнулась, отчего боль пронзила горло и грудь.
- Ты давно искал его для меня?
- Я не знал о нем до недавнего времени, - задумчиво ответил Раду, даже не пытаясь отрицать, что подбирал для дочери более благородную партию при венгерском дворе. – Но граф Андраши, который должен был бы называться боярином Данешти, сам нашел меня и заговорил о тебе… И я дозволил то, что случилось, - но, кажется, не должен был… Ты изменила мужу?
Иоана вскочила на ноги с таким разгневанным видом, какого не являла даже Корнелу.
- Я бы никогда ему не изменила!
Раду Кришан улыбнулся, посмотрев ей в очи, - а Иоана снова подумала: до чего же ее родитель умен.
- Я знаю, как ты чиста, звездочка моя… Тем хуже рядом с тобою этот человек! Бог его покарает!
"Бог всех нас покарает, - подумала Иоана. – Но я это приму! Для меня другой дороги нет!"
Раду закашлялся, и она быстро подошла к столу, на котором стояли кувшин и глиняная чашка.
- Я сейчас подам тебе воды…
Она подала отцу напиться. А потом боярин неожиданно сказал:
- Я всегда любил этого человека, твоего мужа, и сейчас люблю… Но он не заживется на свете! Слишком много на нем грехов!
Иоана не посмела бросить отцу в лицо то же подозренье, что и любовнику; хотя на отца, пожалуй, думала даже больше…
- Бог велит нам любить и прощать, - сказала Иоана.
- Любить – конечно, дитя мое, - ответил боярин. – Но не всякое можно простить! Есть вещи, которые только Бог прощать и может!
- Да, - сказала Иоана. – Я бы хотела, чтобы ты тоже это помнил, отец!
Раду посмотрел в ее большие зеленые глаза – самые замечательные валашские глаза; он удивленно усмехнулся.
- Смела! Всегда смела, как бы ни потрепали!
Она села рядом. Боярин нежно обнял ее и поцеловал, наколов лоб бородой.
- Какой княгиней ты будешь!
Некоторое время они сидели вместе, обнявшись, - а потом Иоана спросила, не поднимая глаз:
- А почему ты думаешь, что Андраши не солгал тебе?
Раду несколько мгновений не отвечал. Потом отрывисто произнес:
- Я не только говорил с разными людьми – а и встречался при дворе с самой его матерью, ныне баронессой Берчени. Она рассказала мне историю сына – и теперь я твердо верю, что эта история правдива…
Иоана звонко рассмеялась. Да: теперь можно было не сомневаться! Какая женщина признается в прелюбодеянии чужому человеку – только если не найдется на то важнейшей причины!
Раду Кришан оправил длинную льняную рубаху, почесал в бороде и сказал, наморщив лоб:
- Ты должна знать, дочка, что у нас есть главный враг: и такой же мерзкий, как враг рода человеческого… Это Раду… Раду чел Фрумош, ты знаешь, кто он!
Иоана поежилась от гадливости. Как не знать! Раду чел Фрумош был брат Дракулы и любовник турецкого султана, по слухам, и сам магометанин: его-то турки и думали посадить на валашский престол после падения Влада Дракулы! Такого поруганья страна еще не видывала!
На них повеяло холодом из узорных отверстий в ставнях; процокала по брусчатке чья-то лошадь. Может быть, это одинокий монах или послушник, укрепивший себя молитвой против ночных грабителей, расплодившихся по всему королевству, спешил с каким-то поручением к своему наставнику. "А ведь Андраши ушел в ночь один!" - вдруг подумала Иоана.
- Лучше уж католики, - прошептала она.
- Католики лучше, хоть и ничего хорошего, - отозвался боярин, гладя ее по плечу. – Но они все же братья нам… А этого… турецкого блудника нам никак нельзя допустить до трона!
Потом он вдруг замолчал и отстранился от дочери.
- Теперь ступай к мужу! Нечего тебе тут сидеть и дышать моей заразой!
- Пустяки… Я не заболею.
Иоана встала и прикрыла глаза. Глубоко вздохнула. Идти к мужу!
Конечно, это надо сделать: но нельзя допустить его до себя – теперь ей никак нельзя понести от Корнела. Хоть с оружием от него обороняться!
Она хотела уже покинуть комнату, как боярин вдруг сказал:
- Ты все-таки, должно быть, заразилась от меня… Не подходи к мужу!
Иоана рассмеялась до слез, уткнувшись лицом в ладони.
Ее отца никто не перемудрит – а потом они, наверное, придумают что-нибудь еще… И нужно ждать, пока не прилетят новые вести из Валахии.
Пока Влад Цепеш не сделает того, чего все от него ждут: все это воронье, что так лакомо до великих казней! Турки устрашатся так, что еще долго не посмеют подойти к Тырговиште: а тогда можно будет и сместить изверга. Иоана словно читала мысли Матьяша Хуньяди. Но разве сделаешь что-нибудь против королевской воли – иначе, чем заповедано судьбой?
Иоана вышла, прикрыв за собой тихо скрипнувшую дверь. Она направилась сначала к сыну – тот спал: мать еще раз, в который раз, сравнила его черты с дедовскими. Рядом с обоими Раду – и старым, и малым – Иоана всегда успокаивалась, точно приникала щекой к прохладной родной земле, среди ее красных дубов и буков, и ветер перебирал ее волосы, возбуждая, пробуждая жажду жизни и крови, - и умиротворяя, обещая вечность впереди, подобную озерной глади…
Поцеловав мальчика, Иоана вышла в коридор – и, перекрестившись, направилась в супружескую спальню. Она не знала, найдет ли Корнела там: а вдруг он мертвецки пьян? Вдруг сделал что-нибудь над собой?..
Эта мысль толкнулась в сердце, как нож. Но Корнел нашелся на постели, не мертвый и не пьяный: он быстро сел, увидев Иоану, и воительница не выдержала этого зрелища. Иоана опустилась на колени, закрыв лицо руками. Как же мучительно больно – бесконечно больно!..
- Ложись, - глуховатым голосом пригласил Корнел, отодвинувшись на свою половину кровати.
- Нет, - с трудом ответила Иоана. – Я, кажется, больна… С отца перекинулось: лучше мне не подходить к тебе…
- Понятно, - сказал Корнел.
Ей показалось, что голос его пронизан ненавистью. Но больше Иоана объясняться с мужем не стала: она попросту не имела на это права.
- Я постелю себе на полу, - сказал супруг; и Иоана поняла, что он уже не лежит, а стоит перед ней. Подняв голову, Иоана взглянула в лицо Корнелу: они не зажигали огня, и она не видела выражения глаз мужа. Только широкие плечи, только львиную гриву: то, что роднило его с ненавистным господарем.
- Ложись в кровать: я не трону тебя! – сказал Корнел. Он стоял, скрестив руки на груди.
Иоана поднялась с колен и, ничего не говоря, забралась в постель. Она улеглась на простыни, переложенные душистыми травами, на подушки, набитые гусиным пухом: ее собственной рукой! Это был ее дом, ее маленькое княжество!
Иоана хотела уже заснуть, не утруждая себя дальнейшими объяснениями, как вдруг Корнел заговорил: медленно, с усилием, точно человек с раздавленной копытами грудью.
- Давно это длится?
Иоана повернулась к нему, чтобы посмотреть в глаза, хотя это было необыкновенно трудно. Муж лежал на полу, на траченной молью медвежьей шкуре, как простой человек какого-нибудь знатного боярина, - и готовился принять покаяние своей госпожи, приподнявшись на локте.
- Я не изменяла тебе, Корнел, и никогда не могла бы! – сухим шепотом ответила она. – Ты знаешь это: стыдно тебе!
- Стыдно… мне очень стыдно, - прошептал Корнел, опустив глаза и водя рукой по своему солдатскому ложу. – Я знаю, какая ты честная жена! Я виноват!
Иоана привстала, стиснув в кулаке простыни, - готовая наброситься на мужа, который еще и измывался над ней:
- Да как ты можешь!..
- Спи!.. – приказал он яростным шепотом, хватив кулаком по шкуре.
Упал на постель и отвернулся от Иоаны совсем: Корнел остался неподвижен, точно сраженный насмерть ратник.
Иоана медленно, стараясь не потревожить тишины, в которой повисла дюжина страшных вопросов, отползла от мужа на другой край супружеского ложа и накрылась до подбородка шерстяным одеялом. Ей следовало уснуть: сын и весь дом нуждались в здоровой и бодрой матери и хозяйке.
Устраиваясь поудобней, Иоана подумала, что скоро великий пост: посты ее муж всегда соблюдал строго.
А потом подумала, как хотела бы сейчас лежать в объятиях Корнела. Чтобы он утешал ее и дарил свою любовь. Рывком перевернувшись на другой бок, Иоана увидела перед собой лицо Белы Андраши, боярина Данешти и ставленника венгерского короля, – и подумала, как хотела бы, чтобы он утешал ее и дарил свою любовь. "Почему нельзя выйти за двоих сразу – а то и побольше?" - подумала Иоана. Рассмеялась сама себе, на миг ощутив себя сумасшедшей и свободной, как самка, которая ни у кого не спрашивает, кому принадлежать.
А потом у нее разболелось горло, и Иоана ощутила ненависть к руке, изувечившей ее: ведь Корнел был в своем полном праве!
Супруги заснули рядом – и бесконечно далеко один от другого, любя друг друга и ненавидя. Нет, не одна любовь правила миром: правила им и ненависть! И только вместе эти две великие страсти созидали бытие!

Иоане не пришлось притворяться долее, чтобы отвергать мужа, как и дожидаться поста, - Корнел сам не притрагивался к ней. А всего через несколько дней валашский рыцарь получил повеление короля Корвина: его величество отсылал Корнела из дому, в поход против турок. Из этого дальнего похода надежды вернуться было куда меньше, чем из прежних, против раздобревшего в покое венгерского аристократства.
Корнел нимало не удивился, получив такой приказ.
- Матвей рассчитывает, что я не вернусь, - спокойно сказал он. – Но я вернусь!
Корнел посмотрел в глаза Иоане, с которой был вместе в комнате, - потом рассмеялся ледяным смехом и пообещал ей:
- Я непременно вернусь, жена моя!
Иоана не смогла ничего ответить. Она вдруг увидела седину в густых, пышных волосах мужа, которые так любила, - и заплакала, опустив голову. Корнел больше ничего не сказал ей и стремительно вышел.
Иоана услышала яростные вскрики, доносящиеся со двора, - и, бросившись к окну, увидела, как муж на морозе, обнаженный по пояс, гикая, прыгая и увертываясь, с небывалою ненавистью и проворством рубит подвешенного на цепях деревянного болвана, на котором упражнялся с мечом.

[Эрин]

Глава 44

Корнел собирался в путь так же сосредоточенно и спокойно, как во все прежние свои походы: и быстро, по-солдатски. Седельные сумки он складывал один, не допуская до этого жену.
Малыш Раду был уже довольно велик для того, чтобы понимать, что происходит, - и Иоана подвела его к отцу: чтобы тот поцеловал, благословил его на прощанье.
Корнел, уже одетый в свои черные доспехи, с улыбкой опустился на колени перед сынишкой, поцеловал его и перекрестил, прижав к сердцу; а Иоана стояла поодаль - и думала, что недостойна этого человека, что все они, вся семья знатных изветников* недостойна его…
Черный валашский рыцарь поднялся, громыхнув своими стальными сочленениями, и, тяжело ступая, подошел к жене. Иоана, одетая по-праздничному, держала в руках его шлем, похожий на снятую с плеч голову.
Корнел взял ее за подбородок латной перчаткой и заставил посмотреть себе в глаза. Иоана плакала не таясь. Увидев ее слезы, он улыбнулся так печально и нежно, что у нее едва не разорвалось сердце.
- Нельзя… Нельзя иметь две храмины для своей души, - прошептал Корнел. Только они двое сейчас слышали друг друга: и Иоана почувствовала, пронзительно, окончательно, что отзвучала и навеки смолкла мелодия их сердец, та мелодия, которая для нее никогда и ни с кем больше не повторится.
Она с рыданием припала к груди мужа; а тот поцеловал ее волосы.
- Я вижу у тебя седину, - вдруг сказал Корнел.
И Иоана вскрикнула от боли: железные пальцы резко захватили и вырвали несколько волосков с ее макушки. – Тебе рано седеть! – сказал Корнел, уже не глядя на испуганную жену.
Он оставил Иоану и подошел к своему застоявшемуся вороному коню, который приветственно заржал: этот могучий боевой конь, с грудью, защищенной кожаным чехлом со стальными пластинами, в стальном наголовнике, казался сейчас вместе со своим хозяином пришельцем из иного мира - мира, в котором не было места женщинам. Женские души могли только проливаться на этих латников освежительным дождем, в жаркие дни, - или травою расстилаться под копытами их коней, чтобы те могли вволю попастись на них после боя…
Иоана подала мужу шлем, и Корнел взял его: в последний раз жена увидела его человеческое лицо. Потом шлем покрыл львиную голову, рыцарь застегнул ремни под подбородком и опустил забрало. Сейчас не было нужды в таких предосторожностях: опущенное забрало могло только помешать видеть… не этого ли воин и хотел?
Корнел, не говоря больше ни слова, повернул коня; боевой скакун взрыхлил копытами землю, встал на дыбы, и на спине всадника ярко высверкнула в лучах солнца белая прядь, вьющаяся, как змея, готовящаяся ужалить, в темных волосах.
Корнел дал шпоры и выехал со двора.
Иоана осталась стоять, как прикованная, на том же месте, где муж покинул ее, и пелена слез застилала ее взор.
- Нельзя иметь две храмины для души, - прошептала она слова, которыми с нею простился бывший господин и возлюбленный. Отец, уже вставший с постели и достаточно окрепший, чтобы проводить зятя, услышал Иоану и подошел к ней, положив руку на плечо.
- Нельзя, так он сказал?
Иоана поглядела Раду в глаза – грустная усмешка появилась и пропала в бороде боярина. Сколько таких храмин для души имел сам Корнел?

На третий день после отъезда хозяина Иоана получила столь долгожданное письмо.

"Прекраснейшая госпожа моего сердца!
Я не забыл данных вам обещаний, ни одного: и наши объяснения ничего не изменили, а только укрепили мою решимость, ибо я знаю цену вашему слову. Вы вверили мне свое будущее; я же занялся исцелением ран вашего прошлого.
Я побывал в руинах замка Кришан. Эти земли, которые князь Цепеш захватил столь беззаконно, он уже не в силах удержать: там можно ездить почти свободно… тому, кто располагает некоторой военной силой, конечно же. Я получил поддержку от его величества, и вместе с собственными людьми взялся отстраивать замок ваших предков".
Иоана ощутила изумление, радость… а потом негодование: отстраивать их замок? Не спросясь хозяев, по собственному венгерскому разумению? Да чем же этот благодетель тогда лучше того, кто разрушил их гнездо?
Может статься, и ничем; но теперь Кришаны не в том положении, чтобы запрашивать слишком много.
"Две башни, разрушенные орудиями, были из кирпича: не сомневаюсь, что они выглядели внушительно, но это не годится для обороны в наше время. Я также использую кирпич, но башни приказал отстроить заново из камня. Сейчас, когда вы читаете это письмо, госпожа, мои работники, подобно трудолюбивым муравьям, уже копошатся там, среди ваших холмов, обтесывая гранит и раздувая печи для обжига глины, - и скоро мы сможем вместе обозреть ваши леса, холмы и деревни, с вашими крестьянами, с высоты орлиного полета.
Я спрашивал и людей ваших, хаживал меж ними: хорошо ли они помнят своих прежних хозяев – и хотят ли их у себя снова?
Крестьяне мне сказали, что с тех пор, как князь-смутьян изгнал вас, им легче вздохнулось, потому что с них больше не требовали работ и оброка; должно быть, Цепеш не добрался до них со своими налогами - или по странному капризу решил бросить ваши освобожденные селения на произвол судьбы.
А я так думаю, что у князя просто не дошли до трансильванских земель руки: ему теперь не до вас и не до вашей паствы.
Через месяц после того, как ваши земли стали княжескими, их изрядно потрепали турки – не большое войско, а мелкий отряд, который вы с успехом могли бы отбросить своими силами. Крестьяне же теперь и не знают, чего и с какой стороны ждать: какой враг еще налетит - и долго ли им еще удастся сохранять христианский обычай? Ведь вослед малому может прийти и большое войско: и тогда земля Кришанов превратится в пашалык, турецкую провинцию, и над ними, трансильванскими валахами, посадят турецкого муллу и старосту!
Над теми из ваших людей, кто останется в живых и согласится перейти в ислам: а таких найдется немного… Я верю в вашу гордость и ваш дух, Иоана: дух, в котором столь нуждается ваш край!
Так что мужики ваши не плачут по вас, но и восставать на вас не будут; а немало их и обрадовалось, услышав, что вернутся старые хозяева. Они сейчас какие-то потерянные – ничьей руки на себе не чувствуют.
Простому люду всегда нужно, чтобы его призрели: вы заметили, Иоана? Ваш замок, который вновь вознесется над ними, будет как перст божий, указующий в небеса, на престол Господень, чей закон вы, бояре, обязаны творить на земле. Люди должны чувствовать над собою сильный закон".
- Ого! – воскликнула Иоана тихонько, оторвавшись от письма.
"Ждите меня в скором времени - я приеду за вами, Иоана. Поскольку мы обещались друг другу, госпожа, пока у меня есть на это воля, я могу взять вас с собой, к моей семье, и показать вам мои владения и богатства – и ваши владения и богатства. Ведь вы поедете со мной, не правда ли?"
Иоана поняла, что вот он – миг окончательного выбора: не тогда, когда граф Андраши признался ей в любви, не тогда, когда он непрошеным вторгся в ее дом, даже не тогда, когда он представился ей наследником валашского престола, - а именно сейчас. Супруг даже теперь еще мог простить ее и принять обратно в свои объятия: если Иоана откажется от доли властительницы и воительницы и примет обычную женскую долю, которой столь многие женщины счастливы. А Корнел любил ее так, как редкие мужчины любят своих жен.
Ведь там, на княжеском престоле, счастья мало! Жестко господарям сидеть на своих высоких тронах, горько, горько есть со своих золотых блюд!
Иоана встала, и ее оглушил кровавый звон битвы, который раздавался пока только в ее ушах.
- Я поеду с тобой, граф Андраши, господарь Валахии, - прошептала Иоана, ударив кулаком по столу, за которым при свете свечи читала его послание. – Знай: я поеду с тобой! Ты не ошибся в своей княгине!
"И ты, отец, государь мой, тоже не ошибся в своей дочери".
Иоана улыбалась, глядя во тьму и сжимая кулаки.

Андраши сдержал свое слово: он приехал через неделю после прибытия письма. Теперь Иоана могла принимать его почти открыто: едва ли не все посвященные в доме были на ее стороне.
Граф обнял ее, когда они остались наедине, - а потом поцеловал, и Иоана уже не сопротивлялась.
Они долго не отрывались друг от друга; а потом, прижав ее к стене, любовник стал ласкать ее. – Нет, мы не можем… - прошептала Иоана, вся дрожа; но его ладонь запечатала ей рот, а вторая рука проникла под платье.
- Вы заслужили маленькую радость, - со страстью прошептал граф, прижимаясь губами к ее шее. – Вот так… Держитесь за мои плечи, любовь моя.
Он отнял руку от ее губ, но ему пришлось снова зажать ей рот через несколько мгновений: Иоана с неистовой силой содрогалась и всхлипывала в его объятиях, и потом любовник долго поддерживал ее, пока не успокоилось ее дыхание и безумие, захватившее ее с головой, не оставило Иоану.
- О господи, - прошептала Иоана, ослабев в объятиях возлюбленного, плача от облегчения и восторга. – Вы как будто возвратили мне жизнь… А себе от меня ничего не взяли… Почему?
- Те, кто живет рискуя, заслуживают самых сладких кусков, - рассмеялся венгр ей в ухо. – А вас мне радовать необыкновенно приятно. Но становиться вашим мужем мне время еще не пришло!
Иоана посмотрела ему в глаза, чувствуя, как наливаются жаром щеки.
- Жить рискуя… Вот почему мужчинам жить слаще, - прошептала она. – Я хочу быть мужчиной!
Андраши прижал ее к себе, всю, оглаживая ее спину и плечи.
- Молю Господа, чтобы исполнил все ваши желания, кроме этого, дорогая, - прошептал он.
Теперь Иоана уже не могла отказаться от этого властелина, ей оставалось только принять его полностью: повернуть назад было невозможно. Как сделалось невозможно еще давным-давно.
- Я проведу у вас эту ночь – в комнате для гостей, - прошептал Андраши. – Мы еще наговоримся вдоволь, и я всецело утолю ваше любопытство. А потом мы поедем домой. Да, Иоана?
- Да, князь, - сказала Иоана.
Она прижалась головой к его плечу, ощущая, как, после сладости любви, ее вновь затягивает серая, непроглядная хмарь жизни.
- Почему, князь? – прошептала она. – Скажи мне: почему жизнь так тяжела?
- Почему… нет, зачем, - шепотом ответил Андраши, дыша ароматом ее волос. – Затем, чтобы мы выше ценили радости, которые дарует нам Господь. Только страдания учат человека ценить горнюю благодать…
Иоана посмотрела ему в глаза.
- Долг нелегок, княгиня, - сказал ее возлюбленный очень серьезно, сжимая ее плечи. – Но живи предчувствием Его обители, которая даруется только верным!
Иоана блаженно закрыла глаза, опять ощутив, как ее обняли надежные руки, - и увидела перед собою белый с золотом город, над которым занималась заря. Заря, что восторжествует вовеки.

* Изветник (устар.) – доносчик, предатель.

[Эрин]

Глава 45

Сына Иоана оставляла здесь, в Буде, - под присмотром боярина… а когда тот уедет, то младшего брата. Это пойдет на пользу обоим: и племяннику, и юному дяде. Иные в возрасте Николае уже сами становились отцами.
- Ты едешь, как отец? – спросил Раду, увидев сборы матери. Он не плакал, не просил ее остаться – только глядел на суматоху в доме пытливыми зелеными глазенками и как будто постигал про себя больше, чем думали о нем взрослые.
Иоана оставила все и подошла к сыну. Опустилась перед ним на колени, как сделал рыцарь Корнел, и обняла.
- Матушка уедет, как отец, - с ворогами биться, - сказала она, с улыбкой посмотрев мальчику в глаза. – А ты должен быть храбрым и не плакать! Ты у меня воин!
- Я воин, - сказал Раду.
Он помолчал и серьезно добавил:
- Только ты всех победи и приезжай!
Иоана рассмеялась. Ее сын говорил так складно и умно, как сумеет не всякий и годом старше.
- Непременно всех одолею и приеду, - сказала она. – А ты слушайся дядю!
Николае, теперь в полной мере заступник и ответчик малыша, привлек его к себе и улыбнулся сестре. Николае - выученик лучшего рыцаря королевства, рыцаря Дракона, -был уже сам хоть на брань, хоть к венцу: крепкий, как молодой дубок, каштановые волосы до плеч, а ростом со старшую сестру. Он мог теперь носить ее на руках – и одевался всегда к лицу и по собственному вкусу: в коричневый бархат, цвет щедрой, доброй земли. Недавно Николае Кришан был представлен ко двору…
Иоана обернулась и посмотрела на того, кто одним взглядом заставлял ее сердце биться в груди, как птицу о прутья клетки. Тот, кого посвященные нарекли князем Валахии, казалось, прозревал самую ее душу: этот светлый лицом человек с невинными голубыми глазами, таившими бездну ума. Иоана уже жаждала принадлежать ему. И Бела Андраши это понимал.
Нельзя было только обнять его на глазах у сына – но это пока Раду свято верил, что отец вернется, одолев всех ворогов…
- Николае, смотри за Раду. Мы с моим гостем пойдем: нужно еще много сделать! – сказала Иоана, снова посмотрев на брата. Николае кивнул с полным пониманием; а ей вдруг показалось, что в карих глазах этого юноши, которому она заменила мать, мелькнула та же ненависть, что и у Корнела. Та ненависть, которую все мужчины порою испытывают к ловким и умным женщинам, выходящим из повиновения…
Но Николае был почтительный брат – и готовый к послушанию подданный: он поклонился Иоане и человеку, жаждавшему Иоаны.
- Да пребудет с тобой Бог, господин, - сказал Николае по-валашски. Андраши склонил умную, красивую голову.
- Такими сынами, как ты, держится Валахия, - ответил он по-валашски с улыбкой, коснувшись каштановой макушки. Потом граф обнял Иоану за плечи, и они удалились вдвоем. Конечно, Николае прекрасно понимал, что вовсе не собираться в путь, - но, проводив влюбленных пристальным взглядом, возмужавший юноша серьезно занялся племянником, которого как раз следовало накормить.
Все еще стоявший перед глазами Николае образ чужого человека, обнимавшего Иоану, вдруг сменился образом своего человека, прибившего, осрамившего ее перед всем домом… и Николае сжал кулаки, разрываясь между любовью и ненавистью.
Но что бы ни случилось, собственной крови он не изменит никогда. Узы крови – самые святые, какие только могут быть.

Иоана и ее гость и в самом деле посвящали себя друг другу – Иоана позволяла ласкать себя, хотя ее завоеватель не брал ее, а она не отдавалась ему до конца, и до таких дерзостей, как та, при встрече, они больше не доходили. Но они могли хотя бы частично утолить друг с другом жажду ума, сердца и тела. Когда-то еще будет на это время – и место?
Ведь они уже не принадлежат себе: государи, которыми они назвали себя, князь и княгиня, принадлежат своей стране и своим людям, и пребывают под ними!
Иоана первая очнулась от любовного дурмана и побудила своего сердечного друга продолжить сборы. – Один Бог ведает, сколько у нас осталось времени! – сказала она.
Сперва любовники направлялись в замок Андраши: чтобы невеста окончательно убедилась в справедливости слов жениха – в его происхождении, состоянии, силе и намерениях. Было также решено, об этом распорядился боярин, что с ними поедут трансильванцы: как помощь и охрана дочери - и как догляд. Нет: Иоана не желала позволить этому человеку овладеть собой прежде времени! Она знала, как обманчивы бывают речи и ласки одержимых страстью мужчин!
Перед тем, как всем садиться на коней, граф вдруг задержал ее. Иоана, уже не глядя любовнику в лицо, осмотрела его наряд: нет ли где изъянов, хорошо ли держатся съемные рукава, прикреплявшиеся поверх белья шнуровкой – по итальянской моде.
А Бела Андраши вдруг заключил ее в кольцо своих рук и умоляюще спросил:
- Почему ты не зовешь меня по имени?
Иоана не встречалась с ним взглядом. Она глухо сказала:
- Ты слишком скор, князь!
Усмехнулась.
- Я не с Белой Андраши уезжаю, как бы он ни был хорош, - а с господарем моего княжества!
Граф только закрыл глаза, точно от невыразимой муки, - и привлек ее тесней.
- Я хочу тебя всю… знать все твое тело, твои мысли, душу, - прошептал он.
- Я как моя Валахия, - прошептала в ответ Иоана, кладя ему голову на грудь. – Без воли я – не я, а моя память крепка, зла… Я упомню все, что ты сделал мне, князь, - и доброго, и злого!
Он вдруг схватил ее за подбородок и посмотрел ей в глаза.
- О ком ты думаешь сейчас? – спросил ее возлюбленный. – Ответь! – потребовал он, сжимая ее подбородок и бледнея.
- Не раньше, чем ты сможешь открыть мне собственное сердце, - сказала Иоана холодно. – О ком думаешь ты?
- О тебе и только о тебе! – отвечал любовник немедля. – О ком ты думаешь?.. – потребовал он снова.
Иоана промолчала.
- Я так хочу, чтобы ты была только моей, - шептал он, как безумный, лаская ее руки, лицо, волосы.
- Ну так держи меня, князь, - ответила она. – Держи крепче!
Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал ее. Иоана позволила это, но сама не откликнулась. Высвободившись, она бросила:
- Идем, нам пора!
Иоана первая вышла из комнаты. Андраши проводил ее воспаленными глазами – а сам вдруг опустился на колени и застонал, захватив в горсть прядь своих золотых волос, уложенных локонами, только чтобы понравиться ей.
- Она околдовала меня… И нет спасения!
Перекрестившись слева направо, граф Андраши пробормотал молитву Деве Марии и только тогда поднялся на ноги. Оправив волосы, воротник сорочки, раскрывавшийся над верхним платьем, как цветок, граф опустил руку на рукоять меча и быстрым шагом вышел из комнаты.
- Я познаю тебя, клянусь! – пробормотал он сам себе сквозь зубы, спеша следом за невестой.

Они выехали рядом, верхами, во главе венгерско-валашского отряда: точно маленькой объединенной армии. Иоана покачивалась в седле, не глядя на своего спутника, который не сводил с нее глаз; в голове у нее теснились воспоминания о путешествиях с Корнелом, с этим суровым, нежным, преданным супругом.
Соблазнитель, не выдержав ее молчания, дотронулся до ее плеча и заговорил с нею первым. Но не о том, чего она ожидала.
- Когда-то я поклонялся тебе в залах королевского дворца, - негромко проговорил он по-валашски: как они теперь все время изъяснялись. – Помнишь ли, что я обещал тебе воспеть твою красоту на языке франков?
Иоана невольно рассмеялась.
- И где же твоя песня?
- Еще нет – но будет, будет, - обещал Андраши, трепетно коснувшись ее черных волос, точно покрывала своей пресвятой девы. – Но я не об этом хотел тебе сказать… На франкской земле, за полвека до нас с тобою, была одна воительница, и тоже Иоана: она надевала мужское платье и сражалась за свою родину, как ты! Иоана д'Арк слышала чудесные голоса – и все говорили, что ее направляет Господь, сподобивший ее совершать подвиги, что он призвал ее к спасению Франции; но она была девственница, кристальный сосуд благодати…
Иоана поглядела на него во все глаза. Эти католики порою казались ей забавными, как дети!
- Ты спрашиваешь меня – может ли женщина творить святые чудеса, или только непорочная девица; или женщинам в их чудесах помогает один дьявол?
Андраши почти испугался такой прямоты.
- Нет, госпожа!
Он немного покраснел, глядя на нее в упор. Иоана почти поразилась его красоте: белое лицо было как у страждущего ангела-хранителя, золотые кольца волос разбегались по широким плечам, из-под шапки с меховым околышем, с жемчужным аграфом и страусиным пером. Хоть сейчас, такого, как есть, на княжение помазать! А Андраши улыбнулся печально, точно обуреваемый тревогами, далекими от ее мечтаний, - и прибавил тихо:
- Иоану д'Арк обвинили в колдовстве и сожгли!
Валашка резко засмеялась: ей вдруг представилась служанка Мария, мечущаяся на ложе в горячке, обезображенная своей черной немочью хуже трупа. Потом Иоана так же резко замолчала и сказала, отвернувшись от жениха:
- Я не боюсь огня, князь, - на нашей земле видывали казни и муки и пострашнее!
Граф схватил ее коня за повод и вмиг остановил: Иоана не думала раньше, что у него такая сильная рука.
- Не подумай, что я угрожаю тебе! – воскликнул он с мольбой, сжав ее пальцы. – Я никогда не смог бы выдать тебя на смерть… или видеть твою смерть; я бы раньше сам умер, и мне было бы это несравненно легче!
- Зачем же ты заводил про француженку? – спросила Иоана, посмотрев ему в глаза и недобро сощурясь.
Он не отвечал; только стал пылко целовать ей руки, так что ей сделалось стыдно своих спутников-валахов, наблюдавших за этим в полном молчании. У нее на родине не привыкли к таким прилюдным нежностям к женщинам. А потом Андраши прошептал:
- Богом клянусь, я не дам и волоску упасть с твоей головы!
"Он точно уверовал, что я ведьма, - подумала Иоана. – Черная ведьма, которая сушит души. Может статься, Андраши и прав".
- Мне не в чем оправдываться, а тебе не в чем обвинять меня, - холодно сказала она наконец, отняв у любовника свои руки.
- Прости меня, прости! – воскликнул он.
- Я тебя прощаю, - Иоана чуть улыбнулась, и Андраши опять восторженно прижал к губам ее пальцы. Потом прижал руку к сердцу.
- Ты истинно звезда, как называет тебя отец, - прошептал он ей, точно какой-то голубоглазый турок чаровнице из чужого гарема. – Ты звезда моих очей, и ты осияла своим светом эту землю – без тебя мир погрузится во тьму…
Иоана опустила глаза и подумала, что Корнел никогда не говорил ей таких слов и никогда не мог бы выдумать их сам. Хотя Корнел был очень умен, он не получил воспитания, не получил с малолетства огранки, чтобы стать в пару ей, ученой дочери ученого отца-боярина! Прав был благородный венгерский граф, слишком прав!
Вскоре Иоана попросила есть, и ради этого все остановились. Она почти ничего не делала сама – все управилось ее людьми и слугами Андраши; он же потом сел рядом с нею у костра и подкладывал ей лучшие куски. Иоана думала, что, наверное, ей следует быть благодарнее ему - но прощальный взгляд Корнела стоял перед ней и жег ее, как солнце, горящее черным пламенем сквозь закрытые веки…
После трапезы Андраши обнимал ее, миловал - и Иоана отвечала ему, и ей почти удалось забыться: венгр был сладкий, прекрасный любовник. Потом он подсадил ее на коня – и Иоана подумала, когда Андраши пожимал ей руку и клал эту руку на поводья, что ради нового ее союза Корнел, возможно, и пошел на смерть. Корнел был очень сметлив – и, возможно, понимал про себя куда больше, чем думали образованные заговорщики.
Вот только сердцу не прикажешь перестать любить или ненавидеть, а муки ненависть еще умножают.
"Каков ты есть, таков и будешь, когда умрешь, - подумала Иоана. – Только храмина твоя истлеет и душа вся обнажится…"
Потом они поехали дальше – Андраши вполголоса рассказывал ей истории, были и небылицы, которых знал очень много; а Иоана слушала больше из учтивости, чем из интереса. Хотя говорил венгр очень хорошо. Приятно было просто качаться на волнах его речи, как кораблю на море: Иоана никогда не бывала на море и не видала его…
- Я непременно покажу тебе море, - произнес Андраши; и Иоана поняла, что высказала свои мечтанья вслух. Она встряхнулась и напомнила себе, что ей нельзя забываться с ним – ни за что!
Они переночевали на постоялом дворе и потом ехали еще день – и наконец прибыли в родовой замок Андраши.

[Эрин]

Глава 46

Иоана не успела опомниться, собраться с духом при виде могучих гранитных укреплений, воздвигшихся над нею, казалось, в один миг – как кавалер снял ее с коня и понес в замок на руках. Сопротивляться на глазах у слуг и воинов было бы некрасиво и недостойно; Иоана обвила шею Андраши руками и склонила голову, глядя, как утопают в проталинах его щегольские сапоги. Интересно, кто сейчас может видеть их из окон и бойниц – и что эти свидетели думают?
Во дворе замка венгр поставил ее – и вознаградил не то ее, не то себя долгим, нежным поцелуем, положив руки Иоане на плечи.
- Скоро расцветет весна, - прошептал он, - и эти места станут еще краше… Ты прикипишь к ним сердцем, дорогая.
Бела Андраши любил свою землю; похоже было, что и в самом деле родился и вырос здесь. Хотя о том, где он родился и вырос, Иоана почти ничего не узнала до сих пор: слишком щекотливы были обстоятельства его появления на свет.
- Ты думаешь, что здесь я дождусь весны? – нахмурив брови, спросила гостья. Они неторопливо направлялись в главный зал.
Андраши неподдельно удивился.
- Где же еще, любовь моя? Разве ты думаешь, что сможешь теперь вернуться в свой дом в Буде… и что я позволю тебе это? – прошептал он с неожиданной пугающей страстью, сжав ее руку.
Иоана стала как вкопанная, точно вдруг обратилась в одну из статуй, украшающих залы замка.
- Я не думала, что я пленница здесь, - проговорила она; под ужасным взглядом ее венгр сам застыл. – Это новости для меня!
Хозяин быстро шагнул к ней, выражение сделалось мягким, умоляющим. Эти превращения с ним могли совершаться мгновенно.
- Иоана, мы все пленники обстоятельств – в той или иной степени! – тихо воскликнул он. – Тебе же, поскольку теперь ты приобрела такое значение, попросту опасно возвращаться в свой старый дом! Мы с тобою оба – государственные люди, - прошептал он ей на ухо, и это смягчило Иоану больше, чем все изъявления любви.
Она улыбнулась, но тут же взгляд снова потускнел, как зеленый зимний лед, оковывающий трясину.
- Ты думаешь, что муж мой может еще вернуться в Буду… Конечно, тогда мне никак нельзя показаться дома опять!
Иоана усмехнулась.
- Хотя бы я знаю теперь, что ты не его убийца, - проговорила она, склонив голову и подавая Андраши руку. – Идем, государь мой!
Он пошел с нею, держа ее горячие пальцы, не смея больше затронуть эту женщину.
Но когда они оказались под крышей, Андраши все же обратился к ней:
- Иоана, я не думаю, что супруг твой воротится, даже если он останется в живых.
Граф обнял ее и привлек к себе, нежно погрузив пальцы в ее волосы, схваченные на лбу золотой сеткой, и приподняв ее лицо. Иоана чуть не всхлипнула. Как же ей хотелось такой ласки, и какого труда стоило это скрывать!
- Корнел все понимает, - шепотом сказал венгр. – И он знает, в чем его долг воина – и долг сына Валахии…
- Так мы с тобой можем оказаться святотатцами, покусившимися на таинство брака, - Иоана улыбнулась бегло и растерянно, словно со стороны наблюдала такое надругательство. – Но, конечно, это малость рядом с судьбою страны!
- Да, - сказал венгр.
Он прижал ее к груди.
- Нам и так предстоят немалые сложности в нашем соединении, - шепотом сказал он. – У нас церковный брак может расторгнуть только папа, но вы не подлежите власти нашей церкви…
Иоана тихо засмеялась.
- Корнелу останется только умереть или представиться мертвецом, - прошептала она. Покачала головой. – И уж не знаю, не помолиться ли, чтобы кто-нибудь из вас, государи мои, помог ему умереть!
Андраши прижался щекой к ее виску. Жадными, чуткими руками он гладил ее спину, затылок.
- Думаю, что наша помощь Корнелу не понадобится.
Угрюмая уверенность в голосе жениха почему-то вдруг возвысила его в глазах Иоаны. Венгр и в самом деле, пусть и в небольшой степени, обладал тою же способностью к ясновидению, которую Иоана открыла в себе.

Для Иоаны наполнили ванну с дороги; пока гостья купалась и мыла голову, она приказала приготовить для себя лучшее платье, из алого бархата, со шлейфом и рукавами, пышными в плечах и сужавшимися книзу, - линию плеч, как и линию талии, обозначали золотые жгуты. Это был такой наряд, который захватывал дух, если любоваться им отдельно, - но смущал и отвлекал взор от его носительницы, когда она его надевала: скорее скрывая, чем показывая ее фигуру и красоту.
Однако Андраши уставился на свою гостью, когда она сошла к ужину, так, точно ему предстала сама Венера. Иоана улыбалась ему, в ушах покачивались тяжелые золотые серьги, словно бы перемигиваясь с украшенной жемчугом золотой сеткой, охватывавшей ее распущенные волосы, достигавшие колен.
- Госпожа моя! – воскликнул граф тихо, поднимаясь с места и простирая к ней руку. – Уж не богиня ли посетила мой дом?
Они были в зале вдвоем – как Иоана и ожидала. Продолжая нежно улыбаться хозяину, валашка опустила руку, точно хотела преподнести приятный подарок, - и через несколько мгновений из складок ее пышной юбки явился небольшой, но смертоносный острый кинжал.
- Вот таким серебряным кинжалом у меня на родине убивают приколичей – вампиров, - сказала она, поднимая оружие повыше: огонь свечей заиграл на лезвии. Андраши смотрел на это расширенными глазами, как на невиданное чудо. – Но мой кинжал может сгодиться мне и против живого злодея, который еще дышит… и чье сердце еще бьется, - прошептала Иоана, опуская руку, – на миг она наставила оружие жениху в грудь.
Кинжал исчез под столом, но Андраши видел, как часто вздымается грудь невесты, как горят ее глаза в готовности нанести удар.
Он обошел стол и приблизился к ней; Иоана вся напряглась, но кинжала не подняла. Андраши же мягко сказал, заглядывая ей в лицо:
- Дорогая, в этом нет нужды… Ты знаешь, как я люблю и желаю тебя, да я этого никогда и не скрывал - но неужели же ты думала, что я, подобно мальчишке, способен в один миг разрушить все то, чего добивался так долго? Бела Андраши очень дорожит своим словом – и превыше всего дорожит словом, данным тебе!
Он стоял, точно готовый сам предаться ее кинжалу, не выказывая и тени страха – только любовь и мольбу.
Иоана несколько мгновений молчала – потом рука ее дрогнула, и она поникла, точно виноватая; венгр думал, что она выронит кинжал, но невеста быстро убрала его опять под одежду. Он даже не успел увидеть, куда.
- Хорошо… я поверю тебе, - тихо проговорила боярская дочь, поглядев на венгра. – Но знай, что если придет нужда, рука не дрогнет ни у моих людей, отстаивающих госпожу, ни у меня самой!
Граф взял ее руку и поднес к губам.
- Я знаю, любовь моя… Я прошу тебя только не расточать твое бесценное мужество на своих друзей! Прибереги его для наших врагов!
Иоана закрыла глаза, точно приходя в себя после схватки.
А Андраши проговорил, не сближаясь с нею более и не прикасаясь к ней – только простерев руки:
- Этот замок велик, как целое королевство, - и мы с тобою будем жить в разных его концах, как дети одной страны, объединенные государственной нуждой! Мы достаточно мудры и терпеливы, чтобы ограждать себя от искушений так долго, как потребуется! Тебе нечего бояться ни меня, ни себя!
- Хорошо, Андраши, - тихо ответила Иоана. Она взглянула ему в глаза. – Только всегда помни, что ты мне сказал, - потому что я этого ни на миг не забуду!
Он улыбнулся с восхищением, препровождая ее к столу и усаживая на почетное место – во главе, напротив себя, также восседавшего во главе стола. Но, едва взяв в руки нож, не сняв с блюда крышки, Иоана нетерпеливо встала, положив нож обратно.
- Так мне не нравится! Мы сможем слышать друг друга, только если примемся кричать!
Она пересела поближе к хозяину – за два места от него. Венгр невозмутимо подал знак слуге, появившемуся откуда-то из-за занавеси, и тот перенес прибор гостьи, установив его напротив Иоаны.
- Долго ли мы будем одни? – спросила невеста, принимаясь за еду.
- Кого же еще ты ждешь? – спросил он – не то настороженно, не то с обидой. Иоана усмехнулась.
- Ты, похоже, смеешься надо мною! Твоих родственников прежде всего – тех, которые подтвердят, что ты…
Андраши побледнел.
- Тебе недостаточно слов твоего отца?
- Ему тоже было их недостаточно – иначе он не отпустил бы меня к тебе, - заметила валашка. – Я же поверю только своим собственным глазам… хотя даже глаза могут обманывать, - горько закончила она.
Андраши быстро встал и подошел к ней.
- Мой дядя… мой отчим, Габор Андраши, умер. Ты должна это знать, если слушала жупана Кришана! - сурово проговорил он. – Два года назад дядю свела в могилу старая рана. Что же до моей матери…
- Я желаю увидеть ее и поговорить с нею, - перебила Иоана.
Венгр вскинулся.
- Что ты говоришь! Как ты воображаешь себе, что баронесса Берчени приедет сюда – и к кому!
- К своему сыну, - спокойно ответила Иоана. – Или это неправда, жупан?
Андраши закрыл глаза. Глубоко вздохнул, расправил плечи.
- Хорошо, будь по-твоему, - сказал он. – Ты права, хоть и безжалостна! Я призову сюда мою мать и открою тебе ее стыд! – закончил он сквозь зубы.
Иоана быстро встала, оказавшись лицом к лицу с ним.
- Рядом с тем, что перед нами теперь открывается, стыд твоей матери ничего не значит, - прошептала она, глядя в глаза жениху. – Разве не так?
На губах его мелькнула улыбка.
- Так, Иоана! Что ты за женщина, - прибавил он - не то с восхищением, не то с ужасом. – Но ты убедишься в справедливости моих слов, и тогда уже не сможешь взять обратно свои!
- Быть посему, князь, - тихо ответила она.
После ужина хозяин сам проводил ее в ее комнату, взяв свечу, - и замер при виде двух фигур, поднявшихся ему с порога навстречу.
- Это Мареа и Албу. Видишь, какие белые у него волосы?* – тихо спросила валашка у своего спутника, показывая сначала на одного, а потом и на второго валаха, выделявшегося ростом, силой и белизной волос и кожи. – Два моих самых лучших охранителя, - пояснила Иоана. - Ты предоставил моим людям хорошие теплые постели, но эти двое предпочтут спать здесь, под моей дверью, хоть в коридоре и сквозняк…
Венгр тихо простонал.
- Боже милосердный, Иоана!
- Что, мой дорогой? – спросила она.
Он схватил ее за плечо - и тотчас выпустил, точно обжегся.
- Каждый такой твой поступок – нож в мое сердце, - прошептал он. – Если бы ты только могла знать, что я испытываю к тебе…
Иоана улыбнулась.
- Но я не могу этого знать - поэтому прости мою предусмотрительность, - тихо ответила она.
Гостья шагнула за порог своей комнаты – ее воины с поклонами дали ей дорогу. Уже за дверью Иоана обернулась, сверкнув улыбкой.
- Кроме того, у княгини всегда должны быть охранители!
Дверь за ней захлопнулась – а хозяин остался стоять, казалось, готовый целовать эту дверь, след ног Иоаны.
- О моя бесценная, жестокая любовь, - прошептал белый рыцарь.
Опустив голову, Андраши удалился.

На другое утро Иоану никто не беспокоил – но слуги ждали ее распоряжений; и, выйдя из комнаты, она сама повелела приготовить все необходимое для совершения туалета. Иоана надела другое платье, но столь же смущающее взор - а волосы заплела в косу, перевив ее жемчужной нитью.
Андраши в одиночестве ждал ее в главном зале к завтраку. Он оказался так же красив, так же тщательно одет, как и она, - и тоже явился в другом наряде. Венгр был бледен, точно плохо спал. Встав из-за стола, он почтительно поцеловал ей руку.
- Приглашения уже разосланы – будь покойна, мой жестокий друг, - тихо проговорил граф. – Баронесса и ее эскорт прибудут завтра – хотя у матушки опухают ноги и путешествия даются ей нелегко; однако она приедет и подтвердит наше право Данешти, если примирит свою гордость с государственной необходимостью. Но уже теперь, после трапезы, я смогу частично утолить твою жажду. Я познакомлю тебя с замком и некоторыми его тайнами, которые скрываются даже от своих, не только от пришлецов…
- Но сперва ответь мне – что означали твои вчерашние слова, что я пленница, - произнесла Иоана.
- Ты пленница только своей чести, - отвечал венгр. – Мне так хотелось бы удержать тебя…
Иоана подняла брови.
- Но я никогда этого не сделаю против твоей воли, - сказал Андраши. – Клянусь!
Он взял ее под руку; Иоана же не двигалась с места, точно пораженная новой мыслью.
- Ты говорил – приглашения, - прошептала она. – Кого еще ты подразумевал?
- Надеюсь, ты не забыла, какой подарок я сделал тебе еще раньше? – спросил он в ответ. – Приедут работники из замка Кришан – отчитаться мне и тебе; а с ними некоторые мои валашские родичи… да, те, кто сможет подтвердить мое право еще лучше матери, - шепотом закончил граф. Глаза его вспыхнули алчным блеском. – Сила Данешти! – воскликнул он.
Иоана до сих пор не могла поверить, что Андраши настоящий – и что обещания его не фальшивы, несмотря на подтверждения отца. Ведь боярин Кришан уже так стар – он мог попросту выжить из ума… или жажда мести и власти могла лишить его ума! Но теперь Иоана в первый раз по-настоящему ощутила, что может вступить в храм Бисерика-Домняскэ* вместе с этим венгром – и выйти оттуда под приветственные клики толпы законной княгиней Валахии!
Иоана точно рукой пощупала это будущее.
Валашка улыбнулась хозяину.
- Ну, идем, - сказала она.
Андраши повел ее наверх – в дальнее крыло замка, казавшееся давно заброшенным. Иоане было не привыкать к высоким сводам и коридорам, на которые не хватает никакого света, где светильники лишь заставляют сняться с места летучих мышей, - но и то у нее замирало сердце. А может, это было оттого, что граф вел ее за руку – чтобы гостья не потерялась…
- Уже то, что ты можешь видеть меня здесь единовластным хозяином, означает, что это мое имя – настоящее, - сказал он Иоане по дороге. – У Габора не было собственных детей, а он остался последним в роду, кроме сестры, Валерии Андраши… моей матери.
- Значит, род твой почти вымер? – спросила Иоана.
Спутник сжал ее руку.
- Почти… нет, совсем, - глухо ответил он. – Я – не считаюсь, хотя земли эти мои… Однако я уповаю, что обрету новое право совсем скоро!
Граф привел ее в комнату, в углу которой что-то было занавешено большой холстиной. Андраши сдернул тряпку, и Иоана увидела старый выцветший гобелен…
- Работа моей матери, - прошептал венгр, приобняв свою подругу за плечи. – Фамильное древо… Валерия Андраши была искусница не хуже тебя!
Иоана вздрогнула.
- Что еще ты обо мне знаешь?
Он печально улыбнулся.
- Думаю, что почти ничего, любовь моя. Звезды слишком далеки – и они слепят тех, кто дерзновенно смотрит на них.
Иоана опустила голову и покраснела. Но укрепилась и никак не ответила на эти слова.

Потом они еще долго бродили по замку, и Андраши рассказывал ей его историю: он знал наизусть, казалось, повесть каждой башенки, каждой каморки, каждой ниши. Затем они расстались – граф извинился делами; он на прощанье поцеловал Иоану и сказал, что обед ей подадут в ее покои. Если она пожелает, может спуститься в библиотеку или потребовать себе тканей и ниток для рукоделия. Вечером они поужинают вдвоем.
А завтрашний день будет принадлежать уже не только им, а и баронессе.

Вечером Андраши и его гостья поужинали в главном зале, под музыку флейт – Андраши приказал играть трансильванские напевы. Он был нежен и предупредителен еще более обыкновенного; и Иоана ощутила сильнейший, чем прежде, укол вины.
Граф, как и вчера, проводил ее наверх – и оставил еще в начале коридора, который стерегли ее преданные люди; он с поклоном удалился. Иоана отошла ко сну как королева – но ей долго не спалось, она все поворачивалась с боку на бок, точно искала что-то подле себя и не могла найти…
Утром Иоана поднялась с головной болью и бледная, как вчера предстал Бела Андраши; однако он, когда Иоана сошлась с графом, оказался свеж и бодр. В прекрасном настроении.
- Матушка уже здесь, - сказал он ей с торжеством, точно ему в подкрепление прибыло непобедимое войско. – Она приехала самым ранним утром, но я не пожелал разбудить тебя!
- Как ее ноги? – невольно спросила Иоана. Андраши рассмеялся.
- В полном покое и довольстве, закутаны в меха и нежатся у огня, как и их госпожа, - ответил венгр. – Моя матушка ожидает нас к завтраку. Идем, любовь моя!
Он взял ее под руку, и они сошли вниз, точно супруги, знающие друг друга целый век.
Иоана уже давно с тревогой воображала себе Валерию, баронессу Берчени, - и та невольно представлялась ей во все менее любезных взору видах. Однако действительность удовлетворила ее лучшие чаяния!
Баронесса оказалась высокой стройной женщиной – не менее, чем сорока пяти лет, как и следовало ожидать; но сходство ее с сыном было несомненным, как и то, от кого он унаследовал свою красоту. Благородная венгерка с легкостью встала навстречу Иоане из своего глубокого кресла, сбросив меха, окутывавшие ее с головы до пят, - и Иоана присела, склонив голову. Когда она поднялась, Валерия Берчени склонила голову в ответ. Ее тяжелое белое покрывало было уложено почти по-монашески, окутывая голову и шею, так что под ним едва проблескивали гладким серебром совершенно седые волосы; но в серых глазах не было той мягкости, пылкости и переменчивости, что в голубых глазах сына. Напротив, у госпожи Берчени был взгляд женщины, которая с юности твердо знает, чего она желает от жизни.
"Как подобную женщину мог кто-то соблазнить – хоть и такого княжеского рода, как Данешти?" - удивилась Иоана.
- Рада встрече с вами, госпожа, - сказала ей баронесса по-венгерски надтреснутым, но сильным голосом. – И рада видеть, что мой сын нисколько не преувеличивал, вохваляя вас.
- Вы знаете, кто я? – спросила Иоана.
Баронесса негромко рассмеялась.
- Да, милое дитя мое, - ответила она. – Я знаю все!

* "Alb" по-румынски - "белый".

* "Господская церковь" в Тырговиште.

[Эрин]

Глава 47

Скромно позавтракав – свежим хлебом и пряным козьим сыром, который намазывался на хлеб, - троица расположилась у камина в большом зале. Баронесса протягивала к огню свои маленькие ноги, которые у нее все время зябли, - а Иоана глядела на это и вспоминала, как грелся у их семейного очага Бела Андраши, приглашенный в дом простодушным Корнелом…
Некоторое время они молчали – взаимная неловкость, которую вначале затмило удивление от встречи и взаимочувствие союзников в важнейшем деле, снова дала знать о себе. Иоана гадала, что сын насказал матери о ней – и что сама Валерия Берчени думает о его невесте-валашке. Наверняка сочла ее дикаркой, ступенькой к трону Валахии для незаконного сына! Уж не сама ли она в молодые годы метила на этот трон, со своими католическими отцами-церковниками?..
Потом баронесса заговорила первой:
- Легка ли была ваша дорога до замка?
Иоана не сразу поняла, что эта улыбающаяся инокиня обращается к ней.
Валашка выпрямилась в кресле и ответила, тоже с любезной улыбкой:
- Я превосходно доехала, невзирая на распутицу. Граф скрасил мне это путешествие – он поистине неиссякаемый источник поучительных и забавных историй…
Тут Иоана поняла, что говорит так, точно ехала сюда с радостью и легким сердцем: точно не было за спиною обманутого мужа и брошенного сына… Но Иоану, кроме супруга, поддерживало в ее предприятии все семейство! Как же должна была себя чувствовать юная графиня, покинутая в тягости князем-прельстителем? Что ей пришлось вынести, пока она выносила свое дитя, которого назвала в честь великих венгерских королей древности, - уповая, что однажды Бела Андраши унаследует их славу?
Женщина, низведенная с графини до баронессы, точно читая мысли Иоаны, положила ей на локоть морщинистую желтую руку, тонкую, какие бывают у пылких и тонких натур. Когда-то эти длинные пальцы были хороши. Целовал ли их кто-нибудь, отдавал ли им дань любви?
- Да, мой Бела – моя гордость, - задумчиво и твердо, голосом женщины, уверенной в своем праве и привыкшей повелевать чужою волей, проговорила Валерия Берчени. – У меня от моего мужа есть еще две дочери, которые теперь замужем и сами матери, слава Господу… и был один сын, которого Бог прибрал во время мора. Но этот сын, от моего покойного мужа, не был и вполовину так красив, силен и умен, как Бела. Вы должны видеть это, госпожа, - и радоваться, что выбор моего старшего сына пал на вас…
Баронесса говорила так, точно Иоана была свободна. А может, ее попросту не слишком беспокоили браки православных и их нерушимость. Как бы то ни было, главным оставался выбор возлюбленного детища, этого короля без королевства.
- Я… рада выбору графа, - ответила Иоана после небольшого колебания, под пристальным, не допускающим возражений взглядом серых глаз. Она немного потерялась: ведь с этой женщиной нельзя было повести себя так, как с мужчиной-оскорбителем! Валерии Берчени не пригрозишь кинжалом или военной силой родичей!
Баронесса склонила голову.
- Я вижу, что вы любите друг друга. А еще больше вижу вашу преданность христианскому долгу.
"Ее муж умер, - подумала Иоана с каким-то сочувствием. – Хотелось бы знать: скорбела ли Валерия Берчени хоть сколько-нибудь – или от души радовалась, что избавилась от такого бремени?"
- Давно ли скончался ваш супруг, баронесса? – спросила Иоана.
Баронесса печально улыбнулась.
- Семь с лишним лет тому назад, - сказала она, взглянув на Иоану – и надолго задержав на будущей невестке свой взгляд. – Мой муж погиб на охоте – загоняли оленя, и в барона случайно угодила стрела, предназначавшаяся зверю. Это была скоропостижная и неожиданная для всех смерть, хотя еще прежде того врачи предостерегали моего мужа против излишеств в еде и пьянства…
Иоана почувствовала, что с другой стороны на нее так же холодно и значительно, как баронесса, смотрит граф, – и вдруг ощутила себя в обществе существ без совести и жалости.
Но не слишком ли она поторопилась обвинить баронессу, ничего о ней не зная? Иоана перекрестилась, и следом за нею перекрестились и мать, и сын.
- Мир его праху, - прошептала Валерия Берчени, и в серых глазах ее сверкнули слезы. – Господин барон был грубый человек, и я не любила его – да простит мне Бог. Но я стойко несла свой крест до самого конца.
Взволнованный Бела Андраши хлопнул в ладоши.
- Вина госпоже баронессе! – приказал он явившемуся на зов слуге. – А тебе, дорогая? – спросил он, склонившись к невесте.
Иоана, засмотревшаяся на побледневшую, ослабевшую Валерию Берчени, с опозданием кивнула. Теперь, что бы эта женщина ни совершила – и что бы ни замыслила, Иоана сочувствовала ей.
Когда принесли горячее пряное вино, Иоана с удовольствием взяла в ладони кубок и отхлебнула. А Валерия Берчени вдруг повернулась к сыну – и негромко, как полная хозяйка в этом месте, попросила:
- Оставь нас с госпожой Иоаной вдвоем, дитя мое… И удали отсюда всех слуг.
Граф сразу же все понял. Он поднялся с места, поклонился обеим женщинам и растворился в полумраке, который царил в этом зале неизменно.
Когда венгерка и валашка остались наедине, баронесса взяла Иоану за руку – и заговорила, делясь с нею теплою силой своего прикосновения и своего голоса.
- На нас, женщинах, первородный грех, и мы несем на себе эту тяжкую вину до Судного дня – но именно мы, женщины, порою служим самым действенным орудием Господа, когда он переменяет судьбы мира… Я вижу, что вы понимаете меня, милая Иоана. Бог судил вам оказаться ныне в этом месте, подле моего сына – чтобы два наших славных рода, подав друг другу руки, больше никогда не разняли их! Мы поможем побрататься и нашим великим государствам, дабы те объединенной мощью наконец сокрушили Турцию! Она теперь вовсе не так сильна, как это может показаться!
Баронесса сделала несколько больших глотков вина и замолчала, оглаживая узоры на серебре и каменья, вделанные в сосуд по ободу.
Иоана тоже молчала, стискивая свой кубок, обуреваемая сильнейшим волнением. Чего могла она потребовать, каких доказательств княжеской крови – и нужно ли это?
- Госпожа, - наконец с робостью произнесла валашка. – Я не знаю, вправе ли я просить вас…
Валерия Берчени рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, отчего покрывало отлетело назад, приоткрыв седые волосы. В этих волосах, как оказалось, кое-где еще остались темные пряди.
- Вы вправе – и только вы! – тихо воскликнула баронесса. – Я расскажу вам все, потому что такой женщине нужен прямой и ясный ответ, твердое руководство к действию – в этом вы похожи на меня...
Она помолчала, склонив голову на сложенные поверх кубка руки, точно собираясь с духом перед лицом исповедника. Иоана молчала тоже, призвав все свое терпение.
- Это случилось в июне в Вышеграде, двадцать девять лет назад, - начала баронесса, глядя в огонь. – Мне было четырнадцать лет, и меня недавно представили ко двору… где я блистала! – негромко воскликнула она. – Тогда гремели турниры не чета нынешним, при молодом Корвине, для которого ристалище – такая же забава, как танцы или состязания поэтов! И немало рыцарей, можете мне поверить, сломали копья во славу Валерии Андраши! Двое даже расстались с жизнью, сражаясь за мою улыбку.
Иоана содрогнулась и подумала, что никогда вполне не поймет обычаи западного рыцарства… как и себялюбивую кровожадность благочестивых знатных дам католических стран.
- Это был дикий человек, пламень на коне, - продолжила баронесса после небольшого удовлетворенного молчания: теперь, несомненно, подразумевая своего прельстителя. – Дан не имел никаких манер, что так пленяют женщин – и которые так пленительны в моем сыне… Но он побил всех своих противников, и сделал это словно играючи. Я была восхищена, и хотя валашский князь сражался не ради меня, а ради своего прославления, я подошла к нему после турнира и пригласила его, от имени отца и брата, оказать нам честь и посетить наш замок. Мы всегда приветствуем доблесть и высоко ценим православных союзников, защищающих нас от стольких бедствий… А род Данешти еще старше и благороднее рода Дракулешти, как вы, конечно, должны знать.
Иоана сокрушенно покачала головой, догадываясь об окончании этой истории.
Но как она может знать, что слова баронессы правдивы?
- Мы устроили великое пиршество в честь столь знатного гостя, - продолжила Валерия Берчени, слегка улыбаясь: серые глаза поблескивали, как доспехи крестоносца. – Наше вино так понравилось валашскому князю, что, когда его проводили в постель, он едва держался на ногах. Я сама проследила, хорошо ли его устроили...
Венгерка залпом допила свое вино. Потом кубок скатился с ее колен и, со стуком упав на пол, остался лежать, тускло поблескивая в каминном пламени.
- Рыцарям иногда согревают постели служанки, - спокойно продолжила баронесса: только вздрагивали высохшие руки, сжавшиеся в кулаки. – Должно быть, Дан с пьяных глаз принял меня за служанку! Впрочем, я не могу судить, что он замышлял и что виделось ему, когда он схватил меня и подмял под себя, точно медведь… Я не успела закричать – и не сумела воспротивиться, ведь я была девственна, а он силен как трое наших лучших поединщиков сразу! Не знаю, как он не задушил, как не сломал меня…
Валерия Берчени всхлипнула, но тут же овладела собой.
- Потом он сразу же заснул – а я осталась лежать подле него, растерзанная, опозоренная навек. Однако, вознеся молитву Иисусу, я собралась с силами и поднялась с княжеского ложа, на котором осталась моя кровь. Глубоко страдая от боли и стыда, я убежала в свою комнату и там плакала, пока не охрипла; моя камеристка, к счастью, ничего не поняла, только приписала все грубости валаха, к которой мы не привыкли у себя, а нежная душа девицы Андраши – тем паче...
- Боже мой, - сказала Иоана. – Неужели все и в самом деле было так!
Баронесса взглянула на нее так гневно, точно была священник, которому солгали на исповеди.
- Вы сомневаетесь в моих словах?
- Да, - напрямик ответила Иоана.
Баронесса поджала губы, потом отвернулась от собеседницы – венгерка высоко подняла голову и засмеялась ледяным смехом.
- Послушайте же, что было дальше, наутро! Когда ваш князь проспался, я опять, тайком, пробралась к нему в комнату, чтобы наедине потребовать от него удовлетворения, какое он только мог мне дать. Я никому ничего не сказала, ведь я могла навлечь неизбывный позор на весь дом Андраши! Но святые помогли мне, когда я вновь проскользнула к Дану: я застала его одного, еще беспомощного, в постели! Я предъявила ему доказательства его преступления!
Баронесса рассмеялась коротким смешком.
- Поняв, что он сотворил, этот дикий вепрь плакал передо мною и бил себя в грудь! – с неистощимым изумлением и удовольствием произнесла она. - Вообразите себе, дитя! Дан говорил, что готов ответить за свой грех головой… но на что мне была его голова!
Иоана вообразила себе все это – и подумала, что если только слова баронессы были правдивы хотя бы наполовину, она с юности обладала железной волей, умом и расчетливостью монарха.
Валерия Берчени горделиво восседала в кресле, глядя перед собой, как победительница, - раскинув свое широкое бархатное платье, сшитое из черных и темно-бордовых ромбов: справа и слева одеяние украшал герб Андраши, золотой коршун, устремляющийся вниз. Иоане показалось, что поверх ее белого монашеского покрывала заблестел королевский венец.
- Столь тяжкий грех и в самом деле смывается только кровью – но крови валашского князя я не могла взять; и не могла бы взять ее, не открыв моей семье всего, - продолжала Валерия Берчени. – Подобное бесчестье может быть заглажено единственно законным браком – но и брака Дан мне не мог предложить, потому что был уже женат! Но он поклялся мне… что не забудет меня и того, что забрал у меня: и оставил в залог свое кольцо.
Баронесса опустила руку в глубокий карман платья – и когда извлекла ее, на ладони старой женщины очутился золотой перстень с печаткой.
- Дракон, - прошептала Иоана благоговейно, проводя пальцем по изгибу спины: каждая линия была преискусно вырезана в черном агате.
- Знак Влада Басараба, происходившего из рода Данешти и принявшего имя Дракул, - знак отца нынешнего господаря! – с торжеством негромко воскликнула баронесса, приобняв собеседницу за плечи и улыбаясь ртом, в котором почти не осталось зубов. – Этой печатью можно вершить государственные дела! Поистине, Дан оказался столь же неразумен, сколь и необуздан!
Она вздохнула, играя бесценным подарком. Иоана следила за этим как завороженная.
- Он уехал, так и не объяснившись ни с кем, кроме меня, его жертвы, - и я промолчала; мы, он и я, спасли честь нашего рода. Но я дала обет… да, я дала обет Господу, что Валахия ответит Венгрии за преступление одного из своих князей: деяния великих людей никогда не проходят бесследно.
Баронесса прикрыла глаза, и старое лицо ее задрожало не то от торжества, не то от муки.
- А в скором времени я поняла, что ношу под сердцем дитя. Я скрывала это, пока было возможно; первая обо всем догадалась мать… и она ничуть не винила меня, святая женщина! Она сокрыла меня от гнева отца и брата. Я жила затворницей до родов, вынашивая сына в своем чреве, а его великое будущее – в своем сердце…
Валерия Берчени коснулась сначала чрева своего, а потом – сердца. Ни то, ни другое никогда не знало любви. Немолодой голос ее задрожал, когда она заговорила снова:
- Наконец на свет появился мой Бела, мой маленький король. Я всегда любила его больше, чем всех остальных своих детей, и нисколько не раскаиваюсь в этом - ибо именно в старшем сыне вижу величайшую одаренность и величайшую будущность. Бела был ответом на мои мольбы, тем ответом, который Данешти и Дракулешти придется держать перед нами!
Валерия Берчени подняла руку и стиснула в кулаке перстень Дана.
- Я виделась с Белой так часто, как только могла, еще при жизни моего мужа. Этот брак был поношением имени Андраши – но слухи о моем положении просочились за стены замка и разошлись слишком быстро и слишком далеко… Ведь вы знаете, дорогая, как всегда легко опорочить женщину - и особенно первую красавицу среди придворных дам! От меня отказались почти все искатели… кроме того мерзкого человека, который в конце концов и получил на меня супружеские права. Но вот уже восьмой год, как я свободна. Восьмой год, как я могу изливать на Белу столько любви, сколько пожелаю; барон всей душой ненавидел моего прекрасного сына, как вы легко можете себе представить…
Баронесса глубоко вздохнула, глаза засияли, как в юности, - а Иоана снова про себя простила венгерке все, что та содеяла.
- Я готовила мое дитя к тому часу, который наконец настал! Бела – лучший наследник престола, какого может в годину бедствий получить ваша Валахия… и я отдаю его Валахии и вам, Иоана.
Валерия Берчени раскрыла ладонь и протянула Иоане перстень.
Побледневшая валашка стиснула подлокотники кресла и приподнялась – потом опустилась обратно, не отрывая глаз от сверкающего кольца.
Кто мог знать, сколько правды в словах этой женщины? Конечно, такая, как она, сделает и скажет все, что угодно, дабы возвести сына на трон!
Но произнесла Иоана совсем не то, что намеревалась.
- Мой муж побил вашего сына на турнире перед лицом короля!
Уста баронессы тронула улыбка. Она нисколько не разгневалась.
- Разве Бела не показывал вам своих наград, полученных на турнирах, где он сражался со славнейшими рыцарями Венгрии? Вашему мужу повезло. Достойных противников графу Андраши найдется немного.
"Так скажет любая мать, - подумала Иоана. – И турнир – это не битва без правил и без пощады для побежденного!"
Но она еще раз посмотрела на перстень Дана, в котором была сосредоточена такая власть, - а потом накрыла бледную ладонь баронессы своей смуглой рукой.
- Я принимаю ваш дар, госпожа.
И две союзницы долго смотрели друг другу в глаза в тишине каминного зала – на устах обеих играли улыбки, которыми женщины говорят друг другу больше, чем государственные мужи, совещающиеся часами.

[Эрин]

Глава 48

Вскоре баронесса распрощалась с Иоаной – она поднялась в те покои, которые принадлежали ей в девицах.
- Буду прясть, как привыкла, - с улыбкой сказало ей это полуразрушенное жуткое создание. – Я долгое время жила в монастыре, дорогая, замаливая грехи юности и трудясь во славу Господа. Эти занятия всегда давали умиротворение моей душе.
Иоана занялась тем же самым – рукоделием; больше пока посвятить себя было нечему. В голову ей закрадывалась мысль попросить у хозяина дозволения заняться воинскими упражнениями. Но она предвидела, какой ответ получит.
Женщины сражались в иных боях, нежели мужчины! А женщина на войне всегда была знамением или проклятием. Она была не Иоана д'Арк – и со своей отвагой предназначалась для другого: там, на престоле Валахии, опасностей хватит самому закаленному витязю…
Иоана вышивала эмблему своего рода – орла; но снежно-белое поле, на котором он раскинул крылья, сменилось красным, а ложем благородной птице послужил крест. Как орудие казни, которое вот-вот вознесется вверх… Поле, на котором сиял золотой коршун Андраши…
Однажды граф, до того занятый у себя перепиской или объездом своих владений – Иоана долго его не видела, - поднялся к ней в светлицу, на правах жениха, и полюбовался ее работой. Эта умнейшая голова сразу же поняла смысл удивительного герба.
- Твой орел выходит точно распятый, - с улыбкой сказал Андраши возлюбленной. – Наш же коршун летит, готовый взять то, что принадлежит ему по праву!
Иоана подняла на венгра глаза.
- Мученичество славнее победы, - тихо сказала она.
Андраши сразу же посерьезнел.
- Валашский орел, распятый на католическом кресте? Вот так ты думаешь о нас? – воскликнул он.
Иоана не ответила, любовно разглаживая свою вышивку. На ее лице появилась непонятная улыбка.
Андраши обнял ее сзади, накрыв ее руки своими.
- Не думай, что кто-нибудь из моих рыцарей поднимет твой стяг в бою, - пробормотал он.
- Я и не просила об этом, - легко откликнулась Иоана все с тою же улыбкой. – Я работаю для успокоения души. Ведь ты, надеюсь, не будешь стеснять свою невесту в таких прихотях?
- Ты изумительна, и ты ужасна, - пробормотал граф в ответ, лаская ее; не слишком скромно, отчего Иоану бросило в жар. – За это я и полюбил тебя…
Вышиванье слетело на пол – знамя побежденного, распластанное под ногами победителя.
- Нам нельзя, и ты поклялся! – тихо, угрожающе воскликнула Иоана. Она уже всерьез ударила любовника; потом стала вырываться - безуспешно. – Я брошусь за окно, если ты меня тронешь!..
- Нет… верь мне, - задыхаясь, ответил он, не давая ей подняться со стула. Венгр упал на колени и стал жарко целовать ее ноги. Он задирал ее юбки, оглаживая бедра. – Я поклялся, что не возьму тебя… пока не сделался твоим супругом… Но я могу получить и даровать тебе другие радости…
Иоана прокляла его сквозь зубы, пока еще могла говорить и мыслить. А потом, запрокинув голову, стала стремительно падать в адову бездну наслаждения – и держаться ей осталось только за своего бесстыдного любовника, вцепившись в его парчовые одежды, его длинные золотые волосы.
Она низверглась в огонь и умерла, как когда-то Марина.
- Ты не слишком-то сопротивлялась, - прошептал любовник потом, задыхаясь и торжествуя, держа Иоану в своих горячих объятиях.
- Я погибла, - сурово и сухо ответила она, посмотрев ему в глаза. – И ты погиб!
Иоана думала, что венгр разгневается, станет спорить – но Андраши спокойно кивнул и улыбнулся.
- Да, - сказал он. – Ты погибла давно - как и я! – Граф рассмеялся. - Стало быть, встретим дьявола вдвоем!
Иоана бросилась возлюбленному на шею.
- Не вдвоем, - прошептала она, крепко обнимая его и улыбаясь через его плечо. – У нас в аду будет большая свита, много друзей! И каких!
Андраши засмеялся, гладя ее ниже спины.
- Благородных и отважных рыцарей, - пробормотал он. – Прекрасных любвеобильных дам! Славных монархов! Мудрейших философов! Лучших художников и поэтов! Нет, в раю слишком скучно для нас!
- Там одни калеки и святоши! - Иоана хохотала до слез. Граф, сотрясаясь от смеха, поднял ее и, прижав к себе, закружил по комнате.
Потом поставил - и оба перестали улыбаться, глядя друг другу в глаза.
- Нет, все не так просто, - серьезно сказала валашка. – Это было глупое и грубое богохульство! И ты плохо сделал!
Венгр погладил ее по щеке.
- Я знаю, возлюбленная, - так же серьезно ответил он. – Но Господь, справедливейший воздатель по деяниям, может быть только выше наших жалких проделок, измышлений и остроумия – но никак не ниже их!
Иоана хотела спросить, что он делает, когда она его не видит, с кем проводит время, когда она его не видит, – но не раскрыла рта. Лучше не знать. Каким же мерзким изнутри слишком часто оказывается то, что с виду прекрасно, - насколько же это справедливо и для нее!
Вместо слов валашка опять прижалась к своему жениху. Он обнял ее как друг. Немногие мужчины могли обнимать прекрасных женщин по-дружески – и за это она любила его, пожалуй, больше всего…
- Ты должен понимать, что ждать от меня самой… нет, я не могу, и долго еще не смогу, - тихо сказала она. – Ты умен и знаешь женщин – и знаешь… нет, я слишком крепко еще помню…
Андраши не нужны были разъяснения, что подразумевает подруга. Ни смеяться, ни обижаться он не стал.
- Конечно, - сказал он. – Мне сейчас достаточно того, что ты здесь, со мной. Раньше я не понимал, как это может быть, - как может быть, что когда сыты глаза, полно сердце, этого довольно и не желаешь большего…
Иоана усмехнулась.
- Ты, должно быть, впервые полюбил, - сказала она.
- Да, - признал венгр. – Ты умеешь возбуждать любовь, - прошептал он, уткнувшись в ее плечо, – ведь я не первый, кого ты поразила без меча…
- Не нужно об этом!
Иоана вырвалась и быстро отошла к окну, побледнев от боли, которую Андраши причинил ей нечаянно – а может, и намеренно.
Почувствовав, что он подошел к ней сзади, Иоана резко сказала, не оборачиваясь:
- Надеюсь скоро увидеть под этими окнами твои войска! Предвижу, что ты намерен томить меня в заточении слишком долго, чтобы я покинула твой замок без потерь для своей чести!
Граф вздохнул, положив ей руки на плечи.
- Иоана, ты не увидишь здесь никаких войск, сколько ни высматривай, - проговорил он. – Войска собирает наш король, я же на своей земле могу прокормить только немногочисленные отряды. Сам по себе я не такой великий воевода, и сам по себе никогда не буду им – для больших битв нужна сила короля или князя, которую он собирает со всех концов государства!
Иоана порывисто обернулась - и любовник закончил, такой же бледный и озабоченный, как она:
- Я мог бы некоторое, и даже длительное время продержаться здесь, если бы меня осадило большое войско, потому что обороняться всегда легче; но атака, удар по княжеству - совершенно другое! Ко мне в замок прибудут только вожди, наши и валашские бояре, со своими верными людьми, - и здесь мы все вместе будем держать совет. Здесь же будем дожидаться… погоды.
- Падения Дракулы? То есть полного разорения Валахии – или устрашения турок казнью их многотысячного воинства, захваченного зимою? – быстро спросила Иоана.
- Именно так! – ответил Андраши.
Он обхватил ее лицо ладонями и горестно прошептал, сдвинув брови:
- Я знаю, как тебе тяжко слышать это о своей Валахии, любовь моя, - как тяжко думать, что за урожай мы в конце концов соберем с этих политых кровью полей! Но иначе никак нельзя!
Он помолчал - завел ей за ухо выбившуюся прядь.
- Не бойся: ждать осталось недолго, едва ли долее, чем до начала лета, и это будет самое позднее - Дракула не сможет так долго изводить на пленных хлеб, которого не хватает его собственным воинам! Прошла долгая зима, вовсю наступает весна, запасы в закромах должны были истаять - а ведь Дракула непременно пожелает сберечь туркам жизнь до того дня, как расправится с ними!
Иоана болезненно поморщилась. "Крах! Разорение, крах!" - каркнуло воронье ей в самые уши.
- Ты знаешь наверное, что Дракула все еще не употребил своих пленных турок во что хотел? – угрюмо спросила Иоана.
Андраши пожал плечами.
- Несколько недель назад я знал наверное, - ответил он. – Сейчас свежие новости принесут мне другие люди.
Иоана кивнула, опустив глаза.
- Вот тогда, когда Валахия – или Турция, или обе вместе, будут обескровлены, мы сможем получить наше княжество почти без потерь. Тогда в игру вступит и король, - прошептал венгр, возложив ей руку на голову. – Матьяш дал слово.

Для Иоаны потекла спокойная, даже сладкая жизнь; ожидание главного было как острая приправа к приятному кушанью. Венгр не нарушал своего слова – и в самом деле сдерживал себя с нею, хотя Иоана могла вообразить, какого терпения это требует от мужчины. А может быть, она и ошибалась. Может быть, любовь скрашивала его дни и вознаграждала сама по себе – или Андраши привык терпеть и выжидать… Он ждал всю жизнь!
Однако сейчас он держался с нею скорее не как любовник, а как друг: человек, который уже не трепещет, боясь коснуться своей невесты, - но уже знает ее и находит в ней не только возлюбленную, но и собеседницу, советницу. Несколько раз они вдвоем объезжали его владения, оказавшиеся еще обширней земель Кришанов. А однажды Андраши поднялся к ней с лютней в руках и спел давно обещанную песню – которую все-таки сочинил на досуге, втайне от Иоаны!
И музыка, и песня, и сам златокудрый певец – все оказалось прекрасно.
Иоана отблагодарила его объятиями и поцелуями, и он с радостью принял скромный дар, достойный его собственного.
Через неделю после прибытия в замок Иоана написала письмо родным, брату и отцу, - граф не возражал против этого. Иоана спрашивала обо всем, а особенно о том, как поживает ее маленький сын. За обоих, как взрослый, ответил Николае. С важностью и сдержанным упреком он написал сестре, что племянник его здоров, под его попечением ни разу не болел, но скучает по матери…
Иоана плакала, получив такое послание, и гневилась на все сразу… на все, что разделило ее и сына!
Потом она угрюмо утерла слезы – и подумала, что, может, и лучше, если она пока не увидится с Раду: у маленьких детей короткая память, и сын скоро утешится без нее.
Она приедет к нему только победительницей.
Или не приедет вовсе – потому, что уже не сможет более служить не только сыну: никому и ничему на свете.

Прежде венгерской и валашской силы в замок прибыл управитель Андраши, отстраивавший замок Кришан. Он отчитался сразу и графу, и госпоже трансильванского замка.
Иоана была неприятно поражена, услышав, как идут дела, – хотя в действительности не слишком удивилась, узнав, что ее родовой замок будет отстроен по образцу крепости Андраши. Это был не худший образец, как она уже успела убедиться.
А потом начали прибывать союзники Андраши. Те, кто окружит и своими плечами будет подпирать его трон. Иоана дождалась этого – и увидела своими глазами, как сразу двое бояр со своими людьми, в панцирях, в серебристой чешуе кольчуг, с высоко поднятыми валашскими штандартами, подъезжают к замку. Иоана улыбнулась сверху из окна этим десяткам мятущихся в ожидании войны, усталых могучих людей с такими родными лицами; потом покинула комнату и направилась им навстречу, вниз по лестнице. Иоана Кришан не будет прятаться как бесчестная любовница: она встретит бояр как госпожа этого замка - и их будущая госпожа!
Они с графом не говорили о том, как ей встретить валашскую подмогу, - но, конечно, Андраши не мог перед лицом валахов повести себя иначе, как с почтительностью к ней и к ее будущим правам. Бояре тоже оказались почтительны к ней и к ее будущим правам. И, несомненно, благодарны за заботу: это сейчас были просто очень усталые люди, на языке у которых горели решительные новости…
Пока не прибыли все, кого он ждал, Андраши расспросил первых вестников: обнаружилось, что ничего решительного в Валахии еще не произошло – а происходило все то же, что, казалось, не имело ни начала, ни конца: война…
Всем, что он узнавал, - или тем, чем считал нужным, - граф делился с Иоаной. Однако она была уверена, что от нее мало что скрывается.
- Уже скоро, совсем скоро – я чую это, - сказал ей венгр: ноздри его трепетали, точно сюда донесся ветер с полей сражений, так долго обвевавший измученные, обгоревшие лица его бояр.
Наконец приехали все, кого он ожидал: никто из тех, кто был приглашен, не передался, не изменил венгерскому наследнику. Андраши устроил военный совет.

[Эрин]

Глава 49

Большой зал в замке Андраши, предназначенный для пиров, для самого широкого гостеприимства, едва вместил собравшихся. Иоана и не думала, что в ее маленькой Валахии, весь народ которой меньше турецкой армии, найдется столько знати, готовой переметнуться к узурпатору-венгру. Пусть тот и именовал себя потомком Данешти: кто и как теперь мог бы это доказать?
Но в жилах их детей потечет валашская кровь – самая благородная валашская кровь; не было ничего удивительного в том, что Андраши вырвал Иоану когтями у ее мужа и теперь так держался за нее. Его мать была, несомненно, венгерская графиня; а отец мог оказаться кем угодно – даже турком. Иоана слыхала, что среди турок попадались и светлокожие, и светловолосые…
Теперь же участники совета – венгры и валашские бояре - расселись за длинным пиршественным столом; люди этих господ поместились вокруг, у стен, на тяжелых дубовых стульях и скамьях. Иоана тоже сидела отдельно – на высоком стуле, который больше напоминал трон. Она была единственная женщина в зале – не то изгнанница, удаленная от разговоров мужчин и важнейших государственных дел, не то избранная, как королева на рыцарском турнире: та, которую возвышает чужая доблесть, но та, без которой невозможно обойтись. Ее место, особое место, было удалено от всех – но с него было хорошо слышно все, что произносилось за столом.
Собравшиеся говорили по-валашски. Этим грубоватым родным для Иоаны языком Андраши тоже владел как родным – хотя выговор венгра едва заметно отличался, выделяя его среди его сторонников так же, как католическая вера, светлые волосы и утонченность. А разгорячившиеся валахи уже не стеснялись ни в жестах, ни в выражениях. Так, должно быть, шумел Сфатул Домнеск, боярский совет в Тырговиште.
- Дракулу нельзя привозить в Венгрию живьем! – выкрикнул один боярин, привстав с места. Он поднял кулак, потом хватил этим кулаком по столу. – А не то Корвин опять перекинется, знаем мы его - король вернет Дракулу на трон, когда ему снова понадобится, чтобы тот над нами лютовал!..
Бояре согласно зашумели. Иные тоже вскакивали с мест, потрясали кулаками, отдельные проклятья тонули в общем шуме.
Андраши не поднялся, только откинулся в своем высоком кресле-троне. Губы под тонкими золотистыми усами насмешливо дрогнули.
- Что же следует сделать с Дракулой, жупаны?
- Его следует посадить на кол! – крикнул самый первый боярин; на губах выступила пена, рыжая борода встала торчком. Он сатанински засмеялся.
Это предложение было встречено восторженным ревом и хлопками; Андраши тоже усмехнулся, хотя его тонкие черты выражали негодование и брезгливость. Потом он воздел руки – и сам хлопнул в ладоши: этот короткий звук разом пресек неистовство валахов.
- В чем же тогда наша победа, жупаны? – холодно спросил венгр, пронзительно осматривая загорелые лица, на которых под его взглядом появилось смущение. – Где же Христос в наших сердцах, и чем мы окажемся лучше этого дьявола, если будем действовать, как он?
Андраши помолчал с мгновение и мягко закончил, покачав золотистой головой:
- Кроме того, Дракула ваш князь, и стыд его – ваш стыд, как бы вы его ни ненавидели…
Возлюбленный так напомнил Иоане в эти мгновения короля Корвина: в голосе Андраши звучала прекрасная, светлая разумность речей венгерского короля. Притихшим боярам граф, должно быть, тоже напомнил Корвина – потому что через несколько мгновений валашские вельможи зашумели с новой силой:
- Ты такой же, как твой король! Все вы заодно!
- Князь! – ясным и сильным голосом воскликнул Андраши, взметнув руку и возвысив голос: голубые глаза вспыхнули нетающим льдом. – Я - ваш князь, для всех, кто сейчас собрался в моем замке!
Гам опять утих.
- Это – моя княгиня, - продолжил Андраши, царственным жестом указав на Иоану; все головы повернулись к ней. – Матьяш Корвин – мой король, вы верно сказали! И именно его силою Дракула будет низложен, потому что вам самим это не под силу! Вспомните, что Венгрия возвела Дракулу на престол – Венгрия же в конце концов и сменит его на валашском троне!
Бояре заворчали. Они ворочались на своих стульях, точно им было тесно рядом с этим стройным белокурым человеком – который нисколько их не стеснял, сидя наособицу, во главе их и выше их.
– Да куда бы вы без нас… - говорили валахи.
- А вы без нас, - с легкой улыбкой сказал Андраши. – Не будемте же ссориться, христиане, братья мои и вассалы, – сейчас, когда между нами так нужен мир!
Некоторое время в зале царило молчание. Нарушилось же оно неожиданным для всех образом.
- Владетельные жупаны, - сказала Иоана, такая же неподвижная в своем кресле, как Андраши на своем месте, во главе стола. – Прежде, чем решить, что сделать с Дракулой, когда он окажется в наших руках, нужно решить, как его захватить! Иначе все наши прения лишь сотрясут воздух!
Повисло изумленное молчание – потом, когда удивление от вмешательства женщины прошло, рыжебородый боярин, Богдан Крайовеску, сказал:
- Княгиня права! Как ты думаешь захватить Дракулу… князь?
Венгра назвали князем с куда меньшею готовностью, чем Иоану Кришан – княгинею. Андраши сразу же ощутил это и с холодной усмешкой отвечал валаху:
- Это мы сделаем общими силами, с помощью Трансильвании! Пока, нам думается, - под "ними" Андраши подразумевал прежде всего венгров, и собравшиеся это почувствовали, - один из наиболее удобных путей – выманить Дракулу на переговоры с его банкирами, саксонскими купцами. В Семиградье князю можно будет предъявить одно из многих законнейших обвинений в преступлениях против собственного народа, христианского мира, а также его сюзерена, нашего доброго короля Матьяша… и взять под стражу. Это сделает "Черное войско" чехов.
- А потом вы в цепях привезете князя в Буду, как пленника Венгрии, и ваш Матьяш решит его судьбу! Так? – воскликнул Крайовеску.
- Так, - с легкой усмешкой подтвердил Андраши.
Недовольный шум еще некоторое время ворочался в зале, как медведь в берлоге, после чего опять умер. Позиции Венгрии – и этого венгерского ставленника - были слишком сильны.
- Когда же это будет сделано? – спросил другой боярин.
- В наиболее удобный для нас час, - сказал Андраши. – Когда Дракула освободит свою казну от непосильного бремени, которое на нее взвалил… содержания пленной турецкой армии! Сколько сил он выпил из своего народа!
Все его союзники подумали об одном и том же – и угрюмо потупились. Одни в смущении скребли ногтями столешницу, как, должно быть, скреб когда-то крышку гроба похороненный заживо Мирча Дракула; другие нащупывали под полами кафтанов рукояти ножей, столь многим послуживших неправедно.
Бояре, пусть и ненавидевшие Дракулу всеми силами души, в этот миг чувствовали себя изменниками – а Бела Андраши, паривший над ними в своем кресле-троне, еще большим победителем, чем прежде.

После совета, на котором было произнесено много горячих слов, но сделалось мало дела, Иоана решила для себя одно – то, в чем сейчас Андраши ей не помешает. Она разыскала своего самого преданного человека: могучего Албу Белые Волосы.
- Ты отлично управляешься с мечом – не правда ли? – спросила она.
Тот поклонился – слегка польщенный, но со спокойным сознанием своего значения.
- Княгине это известно, - слегка улыбаясь, ответил Албу с сознанием значения своей госпожи.
- Тогда обучи и меня управляться с мечом, - сказала Иоана. – Держать саблю я уже умею, но давно не брала в руки оружия! Мне нужно уметь отстоять себя, если понадобится!
Конечно, это была не просьба, а приказ.
- Как пожелает княгиня, - с поклоном отвечал Албу, так долго служивший всего лишь одной из боярских дочерей.
Они начали упражняться на другой день, в одном из внутренних дворов, где занимались воины Андраши. Иоане пожертвовал свою запасную одежду один из ее валахов: ушить потребовалось только штаны, и Иоана быстро справилась с этим сама, в свободные часы. Все, что было велико, стягивалось в талии ремнем.
На будущую княгиню поначалу удивленно косились – но, конечно, никто ничего не мог ей запретить, кроме хозяина замка. Андраши, несомненно, не понравились ее занятия: однако он препятствий чинить ей тоже не стал.

Во второй половине весны, вскоре после прибытия бояр, Андраши вместе со своей невестой отправился в Трансильванию: навестить ее родных и знакомых в Сигишоаре – боярин Кришан был уже слишком стар, чтобы вести с саксонцами дела, да еще в такой решительный час, – а также самому посмотреть и показать своей княгине ее замок.
Иоана осталась взволнована и умеренно довольна встречей со старшим братом: остепенившимся, семейным Петру, который оказался почтителен к ней гораздо более младшего, Николае. И необыкновенно ей понравилось то, что работники Андраши возводили на месте замка Кришан: хотя труды были еще не окончены.
Это оказалось не полное подобие замка Андраши, как Иоана опасалась, хотя творение зодчих Андраши и напоминало его, - на месте развалин встала твердыня, напоминавшая своими очертаниями о самых первых хозяевах, о католиках, некогда построивших замок Кришанов. О тех, кто возвел их крепость и ушел навеки, пав в битве с извечными врагами – османами.
- Это прекрасно, - сказала Иоана жениху, когда наконец смогла оторваться от созерцания замка. – Так, как должно было быть!
"Так, как должно было быть при нас", - хотела она закончить и не закончила; но Андраши угадал, о чем невеста умолчала. Он улыбнулся.
- Да, именно так! И все, что случится, случится так, как это предначертано, - прошептал он, поцеловав валашку в лоб.
И они долго смотрели друг на друга глазами, полными страсти.

В июне Влад Дракула, до последнего изнемогающей грудью защищавший свою страну, предпринял самую отчаянную вылазку из всех. Ночью на восемнадцатое число он и его дружина, переодетые турками, пробрались в лагерь спящих османов, чтобы прикончить султана, подобравшегося слишком близко, – султана, готовившегося сжать в кулаке сердце Валахии.*
Убить Мехмеда было не так трудно, как представлялось стороннему зрителю: требовалась только храбрость, которой Дракуле и его последним верным витязям, прошедшим с ним через тысячи пыток, битв и страхов, было не занимать. Турки уже были измучены войной, жарой, болезнями, голодом: и немало захватчиков в сердце своем жаждали повернуть назад. И они бы сделали это, получив приказ султана – или увидев его гибель.
Валахи ворвались во тьме в сонный лагерь – и, двигаясь плотными рядами, издавая боевой клич турок, стали колоть и рубить врагов, сея великую панику. Проснувшиеся турки, не узнавая среди своих врагов, начали убивать друг друга. Но прикончить султана не удалось: Дракулу в разгар боя ждала измена – один из последних бояр, остававшихся верными ему, не явился, уведя свой отряд. И валахи вынуждены были бежать, спасая то малое - и самое великое, что у них оставалось: своего вождя…
Дракула вернулся в Тырговиште, во главе маленького отряда, оставшегося ему от некогда большой и грозной дружины: каждый витязь в этом войске стоил дороже всего земного золота – это были те, кто остался предан своему князю, несмотря ни на что.
И Дракула отдал страшный приказ. Тот, которого ждал весь христианский мир во главе с Венгрией.
Витязи Дракулы выгнали тысячи пленных турок из темниц – воины Аллаха, полуживые от жестокого содержания, смрадные, в лохмотьях, свалявшихся и побуревших от их собственных нечистот, приободрились, вдохнув воздух свободы. Должно быть, они поняли, что настало время обменять их – или пришел другой конец их мучениям: и даже смерть была для многих желанной. Смерть в священной войне для мусульманина – прямой путь в рай.
Но, увидев орудия казни, приготовленные для них на поле перед воротами Тырговиште, турки застонали - и тысячи рук, и тысячи молитв разом вознеслись к небесам. Жертвы молили Аллаха об избавлении, о смерти – любой, которая будет легче этой!
Но небеса не вняли.
Это был самый кровавый день, какой видел Тырговиште.

Султан Мехмед, подскакавший к городу во главе своего войска, узрел издали нечто, что вначале турки приняли за прекрасный сад со стройными рядами деревьев. Но когда завоеватели подъехали ближе, людей и лошадей, притерпевшихся ко всему, едва не свалил с ног тошнотворный смрад смерти – смрад тысяч смертей, исходивший от места великой позорной казни. Исчезнувшая турецкая армия была выстроена в боевом порядке. Впереди всех, на самом высоком позолоченном колу, в предусмотрительно сбереженных роскошных одеждах, красовался посол – Хамза-паша. С шеста на шест лениво перелетали сытые жирные вороны.
Турки долго глядели на это, пораженные ужасом. Многих тошнило – многие плакали и молились.
- Нет, невозможно отобрать страну у мужа, способного на такие деяния! – воскликнул наконец султан. Потом он огляделся вокруг, и рыжебородое лицо его исказилось. – Это преступление против всего рода человеческого! Я не хочу владеть этим ужасным местом!..
Султан дал шпоры и во весь опор поскакал назад.
Так непобедимая армия отступила, сломленная дьявольским упорством и изобретательностью маленькой дружины малорослого князя. Влад Цепеш так и не вышел ростом – чтобы сделаться соразмерным своим деяниям.

Когда приказ Дракулы приводили в исполнение, когда поле наполнилось криками и стонами, а сам господарь стоял в стороне, со страшной улыбкой глядя на эти муки, - к нему незамеченным, припадая к траве, подобрался человек, который когда-то с великой любовью смотрел на своего князя снизу вверх, но теперь вырос выше его на целую голову.
Этот витязь уже не был тем юным красавцем, каким его помнила неверная жена, - темная грива наполовину поседела, на сожженном солнцем лице отпечатались ранние морщины, щеки ввалились от голода и жажды: от недостач армия Дракулы страдала уже давно. Но черные глаза смотрели все с такою же юною страстью.
- Мой князь, - прошептал Корнел Испиреску. – Мой государь. Теперь у тебя на счету каждый человек… Теперь ты не отвергнешь и меня!
Он выпрямился во весь рост и быстрыми шагами подошел к великому палачу. Казалось, Корнелу нипочем ни смрад, ни крики умирающих. Да: рыцарь Дракона и в самом деле повидал на своем веку слишком много, и уже мало что могло его тронуть.
Дракула почувствовал приближение изменника за несколько шагов: господарь быстро повернулся к Корнелу, однако, не делая никаких угрожающих жестов. Но у Корнела не оставалось сомнений, что князь его тотчас же узнал. У Влада Цепеша была превосходная память.
Корнел стал перед Дракулой на колени, опустив голову, - он опять, как когда-то, оказался ниже своего повелителя.
- Я тайно следовал за тобою, государь, все эти месяцы - и убивал турок во славу Валахии и во имя твое, - глухо проговорил он. – Я не смел показывать князю своего лица, потому что изменил ему, - но теперь я опять пришел предложить государю мою верность! Сейчас, когда у тебя осталось так мало людей, прими мою жизнь, если она все еще нужна тебе, - или сделай со мною то же, что с ними!
Корнел вскинул голову и указал на корчащихся на кольях врагов. Потом перевел взгляд на князя. Он смотрел на него с прежней собачьей, не знающей сомнений преданностью воина или влюбленного.
Дракула долго глядел в лицо витязя – а тот смотрел в эти огромные зеленые глаза, горящие нечеловеческой мудростью и ненавистью к врагам, и, как когда-то, не сознавал больше ничего. Потом господарь улыбнулся.
- "Брат-дракон", - сказал он, возложив руку на плечо Корнела. – Встань!
Корнел, схватив руку повелителя, поцеловал ее и быстро встал на ноги. Он опять сделался выше господина – но казался в своей радости преданного пса намного ниже, малее его: и был этим счастлив.

* "Ночная атака" 17 июня 1462 года.

[Эрин]

Глава 50

- Теперь я могу жениться на тебе, даже не скрывая ничего от людей, – твой муж без вести пропал, - сказал Бела Андраши своей невесте: солнце зажигало искры в его светлых волосах, на губах появилась ласковая и печальная улыбка. – Ты, хотя и венчалась с ним в церкви, можешь считаться свободной.
Они стояли на вершине самой высокой башни, точно так, как когда-то давно Иоана стояла здесь с Корнелом. Но это была уже совершенно другая башня, и совершенно другой мужчина.
Теперь был еще май; и хотя они не стыли в своем легком платье, Иоана сразу же ощутила, как после слов возлюбленного на нее повеяло промозглым ветром. Точно из фамильного склепа. Они могут предоставить мертвецам погребать своих мертвецов – но эти кости, останки некогда любимых существ, ныне внушающие ужас, никогда не исчезнут из памяти родной земли.
- Не так все просто, - грустно проговорила Иоана. – Наверное, ты прав, я свободна… но мы не можем пожениться раньше, чем тебя помажут на княжение. А тебя нельзя помазать, пока ты принадлежишь к католической вере.
До сих пор они не говорили о своих религиозных распрях прямо – хотя это препятствие вставало перед глазами каждого валаха, признавшего владычество венгерского ставленника. Как сам Матьяш Корвин думал обойти такую препону?
Неужто думал, что теперь, лишившись едва ли не всего, валахи уступят себя окончательно – и согласятся, чтобы господарем над ними сел католик?
Впрочем, Иоана слыхала, что немало бояр уже перешли в католичество… Среди тех, кого призвал на совет Андраши, таких была почти половина.
- Я принадлежу к христианской вере, - сказал Андраши после долгого тягостного молчания. – У меня нет сомнений, что Господь признает обе ветви христианства, как мы признаем и чтим друг друга! И поэтому…
Он глубоко вздохнул - и улыбнулся печальной улыбкой византийского святого. А после закончил, обвив руками стан Иоаны:
- Я приму православие. Я сделаю это тотчас же, как мы войдем в Тырговиште: в Бисерика-Домняскэ, на глазах у всего народа - пусть все люди наши увидят, что у их князя такая же душа!
Иоана ахнула. Венгр крепко сжал ее руки – глаза его сияли, как небо над их головами: он радовался, что смог так ее потрясти.
- Но ты уведомил о своем намерении короля? – воскликнула валашка.
- Нет - и не уведомлю, - без колебаний ответил Андраши. – Его величество не понимает и не пожелает понять твоих православных сородичей, для которых так свята православная власть!
Он улыбнулся скорбно и негодующе – как человек, которому приходится на месте входить в положение подданных, править которыми его издали заслал самонадеянный сюзерен, не видавший этих людей в глаза.
- Да ведь Корвин, к тому же, куда моложе и податливей меня! – прибавил Андраши. – Он, хотя и кажется стороннему зрителю полновластным хозяином себе, слишком много слушает своего архиепископа!
- Корвин может разгневаться на такое своеволие, - прошептала Иоана.
Андраши громко и весело рассмеялся.
- Может разгневаться, конечно, но не сделает ничего, - отвечал ее возлюбленный. – Наш король не пожелает лишний раз мутить своим перстом темные воды, в которые мы с тобою окунемся с головой!
Иоана рассмеялась так, что у нее слезы выступили на глазах. Потом сама, первая обвила руками шею нареченного и приблизила к себе его голову.
- Я никогда не была так счастлива с тобою, как теперь, - прошептала она за мгновение до того, как их уста слились. Они стояли обнявшись высоко над землею, на глазах у всех своих воинов, работников и крестьян – на глазах у всех, кто пожелал бы поднять голову и посмотреть на них. А таких нашлось много.
Черные волосы смешивались с золотыми, королевский багрянец одежд венгра оттенял белое платье и накидку Иоаны, трепетавшие на ветру. Белую голубицу Раду Кришана наконец пленили руки, достойные такой награды.
- Я сделал это во имя своего отца, Дана, - жарко и ласково прошептал венгр у нее над ухом. – И ради тебя…
Иоана до сих пор не могла окончательно поверить в его отца Дана, хотя носила на цепочке на шее перстень Данешти, перешедший от свекрови к невестке, - но охотно поверила, что Андраши поступает так ради нее. Как бы он ни рассчитывал каждый свой шаг, любовь не поддавалась расчету.
Каждый из них в этот миг жалел, что еще не может окончательно овладеть своею любовью и окончательно отдаться ей, - но уже теперешняя жаркая сладость единения возносила их над миром. Придавала сил и позволяла смеяться тогда, когда, казалось, наступало время для беспросветного уныния. Ведь это только малость, самое начало – перекреститься в православную веру тайком от Корвина! Это произойдет, только если им удастся пленить и предать суду Колосажателя, отпугнуть турок, проехать по огнем горящей земле, войти в Тырговиште, прочно сесть там - и уберечься от ножей, которые наверняка готовят против венгров и озлобленные нескончаемыми тяготами войны простолюдины, и бояре! Ведь есть среди валашских бояр и такие вельможи, которые стоят за Раду Дракулу – чистокровного князя из рода Дракул, бывшего с самого нежного возраста наложником султана!
Уже потому только Иоана готова была любить этого венгра, законного или незаконного ставленника Матьяша Хуньяди, и держаться за него всеми силами – законно или незаконно!
- Государь мой, должно быть, голоден, - прошептала наконец Иоана, вырвавшись из объятий своего друга.
- Голоден… всегда, - шепотом ответил он, опалив ее взглядом. – Но сойдем вниз, княгиня, чтобы наши люди наконец смогли вспомнить о собственных делах!
Смеясь, они, точно напроказившие дети, взялись за руки и побежали вниз.
На винтовой лестнице, которая вела с башни, Иоана вдруг споткнулась – и Андраши поймал ее. Иоана ахнула от испуга, схватившись за его шею. Граф поморщился.
- У тебя руки загрубели, - сказал он, сжав ее ладонь и нежно улыбнувшись невесте. – Такие прекрасные руки, и такая черная работа… такие суровые испытания!
Он поцеловал ее ладонь, но Иоана не откликнулась.
- Тебе не нравятся мои руки? – спросила валашка – так, точно он смертельно оскорбил ее.
Венгр перестал улыбаться.
- Я люблю все, что есть в тебе, - сказал он серьезно. – И ты знаешь, как я всегда любил твою храбрость и стойкость!
Извиняясь, Андраши еще раз поцеловал ее руку, загорелую и загрубевшую, как у бывалого ратника; но Иоана больше не улыбнулась. Влюбленный догадался, что у нее на сердце, и подумал, что и в самом деле совершил большой промах: нужно исправить эту ошибку… Может быть, он даже закажет для Иоаны у семиградских кузнецов легкий доспех и меч – пока они еще могут пригодиться его суженой; но потом, когда князь и княгиня сядут в Тырговиште, эти вещи упокоятся в оружейной. В Валахии строго смотрят на положение и занятия женщин – и княгиня должна будет служить образцом женской добродетели, как ее понимают в городе, над которым так долго довлел Влад Цепеш…
По крайней мере, пока – пока нравы в этой дикой стране не сделаются свободнее.
Они сошли вниз и сели обедать, вместе со своими людьми, венграми и валахами. И почти все эти люди, без различий верований и крови, уже чувствовали себя братьями. Бела Андраши делал все, чтобы произошло такое единение.
Иоана и ее избранник вскоре совершенно помирились – и ночью граф, видя такое расположение своей невесты, хотел даже последовать за нею в ее комнату: приласкать Иоану, не требуя ответа, от которого она все еще воздерживалась, храня в своем сердце какой-то последний оплот верности своему давно сгинувшему супругу. Андраши брал эти укрепления одно за другим – но Иоана все еще не сдавалась окончательно, во вред самой себе. Опытный любовник знал, что воздержание бывает так же тяжело для цветущих женщин, как и для мужчин.
- Я ничего сейчас не попрошу у тебя, - тихо уговаривал он Иоану, засматривая ей в глаза и гладя ее руки. – Я только хочу облегчить твои мучения… Дай же мне выразить мою любовь к тебе…
Иоана вдруг необыкновенно остро посмотрела ему в глаза.
- А точно ли ты христианской веры, мой друг? Такие прельстительные речи совсем несвойственны нам! Не в гаремах ли ты наслушался их?
Не права ли она была, думая, что Андраши наполовину турок? От этой мысли все внутри ее заледенело.
Против чего она борется – и за что?..
- Я бывал в Турции и познакомился с турецкими нравами, - нисколько не смутившись, прошептал жених ей на ухо; он целовал ее, гладил ее руки, плечи. – Но я оттого не сделался турком, любовь моя… У наших врагов есть немало здоровых и полезных обычаев, у них можно перенять не только казни…
Иоана вдруг бессильно уронила руки.
- Я не могу больше бороться, устала, - всхлипнула она. – Не могу воевать с собой и с тобой!
Любовник улыбнулся.
- Заключи перемирие с обоими, - сказал он. Подхватив Иоану на руки, он унес ее в опочивальню.

Он опять заставил Иоану умереть и возродиться – она как будто каждый раз рождалась в его руках новой женщиной! – а после ласк прилег рядом с нею.
Иоана, вся пылая, расплакалась от стыда, счастья и вины перед обоими возлюбленными. – Зачем ты все еще здесь? Не могу смотреть на тебя и думать, что ты так же мучаешься, как я, - прошептала она, отвернувшись от графа.
Андраши усмехнулся, перебирая ее влажные волосы.
- Я не так мучаюсь, уверяю тебя, возлюбленная, - сказал он. – Не терзайся больше никакими вопросами обо мне!
Потом коснулся пальцем ее губ и прошептал, лукаво улыбаясь:
- Ты сейчас впервые называла меня по имени.
Иоана широко раскрыла глаза и покраснела до ушей. Она не понимала до сих пор, как легко могла выдать себя в этом чаду любви, похожем на болезнь, в руках Андраши, - зато он, очевидно, превосходно понимал!
- Уйди, пожалуйста, - у нее вырвалась не то просьба, не то приказ. Иоана сознавала, что жестока к своему жениху, - но не могла вести себя иначе. Он же, очевидно, ни на миг не сомневался, как она поступит; с кошачьей ловкостью соскользнув с ложа, Андраши поклонился невесте, прижав руку к сердцу, и исчез.
Как же хорошо он успел узнать ее нрав, всю ее!

Андраши думал, что невеста заснет тотчас после объятий, - но, к его изумлению, она появилась на пороге его покоев через небольшое время. Волосы Иоаны были все еще растрепаны, щеки красны; но ей, очевидно, не было дела до пристойности своего вида.
- Если только я узнаю… что у тебя не христианское сердце, - с присвистом прошептала она, глядя ему в глаза, - если только я узнаю, что ты так страшно лгал мне и моей стране, никакая страсть, которую ты разжег во мне, не удержит меня от отмщения!
Венгр поднялся с кресла, в котором сидел и размышлял. Приблизившись к суженой, он взял ее за руку и прошептал, посмотрев в зеленые глаза:
- Чем хочешь ты, чтобы я поклялся, что я христианин?
- Клясться для христианина – грех, князь!
Иоана вырвала у него свою руку. Она закусила пальцы и сморщилась, как будто превозмогала великую боль.
- Нет… поклянись, - наконец приказала она глухо. – Поклянись жизнью своею, своим вечным спасением… и жизнью и спасением своих детей!
- Клянусь! – воскликнул он, нисколько не заколебавшись. Так клянутся в вещах, которым не придают значения.
Иоана опустила голову и схватилась за лоб.
- Как бы я хотела верить тебе! - прошептала она мучительно, сжимая кулаки. – Боже! Ведь я люблю тебя!
Через мгновение венгр очутился перед нею на коленях. Схватив ее за руки, он уставился ей в лицо с изумлением, счастьем.
- Ты впервые сказала, что любишь меня!
Иоана, ничего не ответив, выскользнула из его рук и убежала к себе. Он услышал ее приглушенные рыдания. Вскоре они стихли, и в ее спальне воцарилась могильная тишина.
Бела Андраши подумал, что никогда еще не знал женщины такой силы духа.

В замке они пробыли еще целый месяц – Иоана своими глазами увидела, как мечтанья ее отца претворяются в жизнь. Когда началось лето, за Раду Кришаном послали в Буду: и боярин приехал, уже согбенный, древний старец… но при виде замка он на глазах у дочери окреп, налился силою и помолодел на десяток лет! Ради этого мгновения Иоана отдала бы собственные десять лет жизни!
Раду Кришан своими руками вознес и укрепил на самой высокой башне стяг с орлом, хранившийся в кладовой прежнего замка, - знамя, пережившее нашествие Дракулы. Это было опасное дело, еще и по немощи боярина, - но он никому не позволил помогать себе. Иоане казалось сейчас, что ее отцу безразлично, турок по отцу ее сердечный друг и их благодетель - или нет; и даже безразлично, что станется с Валахией. Жизнь Раду Кришана обрела свой венец.
А когда июнь подходил к концу, в замок Кришан прискакал гонец, принесший вести, которые вмиг заставили хозяев забыть все раздоры и все прочие цели. Влад Дракула тоже воссиял в своей главной славе, и жизнь его тоже обрела свой венец! Казна Валахии разрешилась от бремени!
- Теперь мы поедем в Брашов! – ликующе крикнул граф, посмотрев на невесту.
- Зачем? – широко улыбаясь и сверкая глазами, спросила его Иоана.
- Лучшие семиградские мастера выкуют для моей княгини доспех и оружие, - смеясь, отвечал ей Андраши. – Время для этого настало!
И они долго, счастливо смеялись вместе, обхватив друг друга за шею и прижавшись друг к другу лбами, как два безумца.

[Эрин]

Глава 51

Продвигаться по Трансильвании было тоже опасно – хотя земля горела под ногами у всех христиан и неверных, вовлеченных в это страшное противоборство. Иоана выехала в мужском платье – красивый, удобный наряд, с трансильванской вышивкой и драгоценными застежками, который она с удовольствием сшила на досуге, но во время упражнений берегла. Упражнялась с мечом боярская дочь в другой одежде, попроще – тоже собственной работы… У Иоаны было уже несколько мужских нарядов, на разные случаи.
Но ни в одном из них она не походила на мужчину – только на принцессу орлов, принцессу-воительницу, какой осталась в стенающей памяти Корнела Испиреску. Сейчас поверх ее зеленой бархатной куртки, по рукавам и высокому вороту которой были раскиданы золотые цветы, был наброшен такой же зеленый бархатный плащ, сколотый на горле изумрудной фибулой, а на лбу Иоаны сверкал узкий золотой обруч. Распущенные волосы царственной всадницы струились свободно, не прикрытые ни покрывалом, ни повязкой.
Бела Андраши, ехавший рядом, был одет под стать ей – только его одежды были багряно-красные. Он предпочитал свои геральдические цвета и их оттенки. Глядя на это, Иоана сильнее всего сомневалась, что ее жених может оказаться турком… Однако необыкновенное коварство турок было всем известно.
Непокрытую голову Андраши венчал такой же золотой обруч, как и у невесты. Иоана не думала, что венгр на людях осмелится надеть такой убор, удивительно похожий на корону валашских князей, - но, несмотря на наружную мягкость, любезность, этот человек был еще тверже, чем она; и никогда ни перед чем не трусил.
Его красная кожаная перчатка сжала ее – зеленую замшевую. Иоана повернулась к Андраши, подняв брови.
- Дракула написал Корвину и просил о помощи, - тихо проговорил жених. – Его уже выбили из Тырговиште… вернее говоря, Дракула ушел сам. Он сейчас в своем родовом замке, Поэнари, со своей женой и уцелевшими витязями.
Растерянный взгляд Иоаны метнулся с его лица на огнистый обруч на лбу; потом невеста опять уставилась Андраши в лицо. Ему всегда доставляло такое наслаждение показывать ей, на что он способен!
- Как ты узнал? Долго ли еще Дракула будет сидеть там? – быстро спросила Иоана. – И почему ты мне раньше не сказал?
- Я сам узнал только час назад – во время привала, когда ты спала, - с улыбкой отвечал граф. – Мои разведчики настигли наш отряд. Да - Дракула просит Матьяша Корвина о помощи, - задумчиво прошептал он, наслаждаясь этим сознанием.
И с полным торжеством венгр закончил:
- Однако Дракула не получит ничего…
Иоана хмыкнула.
- Я бы на твоем месте не верила в это так слепо, государь мой, - ведь ты знаешь нашего Большого Ворона! А если именно сейчас он решит, что Дракула лучше для Валахии, чем ты?
- Возможно, Корвин искренне так думает, - с легкостью согласился граф. – Однако поддержит его величество меня. Валахия устала от крови, а Венгрия от зрелищ.
Андраши рассмеялся, но Иоана смеяться с ним не могла – как всегда, когда ощущала, сколь многое разделяет их.

Дракула и в самом деле отступил в свое поместье, Поэнарь, - и пока узурпаторы говорили о нем и смеялись над ним, стоял у окна, над вечно ярящейся рекою Арджеш. Она белой россыпью брызг клубилась так далеко внизу, что у князя, склонившегося над протоком, невольно закружилась голова. Схватившись за каменный выступ, господарь быстро шагнул назад.
Да: он был все еще господарь, он увез с собою свою корону и свой прославленный меч - но чем они помогут ему теперь? Княжеская власть заключена в других людях, его людях – даже если они и думают, что власть в нем, Владе Дракуле…
Скрипнула дверь, и князь быстро обернулся. Однако это оказался не витязь: всего лишь жена.
Елизавета, боярская дочь, измученная, бледная, тихо ступая, приблизилась к повелителю. Ее прикосновение было ледяным, как прикосновение мертвеца: Дракула вздрогнул.
- Ты здорова?
- Да, государь, - прошептала она. Ее карие глаза были как у загнанного оленя: князь всегда смотрел в глаза животным перед тем, как убивал их.
Елизавета опустилась на колени.
- Ты здесь совсем один…
Она попыталась заглянуть мужу в глаза, улыбнуться – но его лицо осталось неподвижным, робкая ласка не тронула князя. Отвернувшись от жены, он опять быстро подошел к окну; услышал, как Елизавета позади вскрикнула, - и вдруг оглушительно расхохотался. Она боялась за него! Это показалось Дракуле такой нелепостью – все вокруг боялись его, у всех при виде Влада Цепеша завязывались в узел кишки, отнимались языки и ноги, а эта боярская дочь боялась за него!
- Государь! – хрипло крикнул он, и крик его канул в бурную реку. – Разве я еще государь? Вот все мое государство, на этой горе!
Елизавета, глядя мужу в спину, стиснула руки, точно молясь. Княгиня видела, как рвет ветер черные с проседью волосы – гриву льва, потерявшего хватку; как поникли могучие плечи. Что может сделать она, слабая женщина, - когда бессильны оказались величайшие мужи Валахии?
- Влад! – отчаянно крикнула княгиня; брови, которые она давно не подводила краской, сдвинулись, оленьи глаза заблестели, когда муж обернулся к ней, удивленный звуком собственного имени.
- Ведь ты просил короля о помощи, он не откажет тебе, - сказала Елизавета. – Вспомни, что Хуньяди помогли тебе получить трон!
Ужасное лицо, самые морщины на котором запечатлели повесть его преступлений, гнева и расправ, разгладилось, смягчилось. Дракула подошел к жене, с которой был одного роста, хоть и втрое шире ее в плечах; возложил руку ей на голову, и Елизавета с коротким рыданием припала к мужу.
- Корвин не придет, - прошептал Дракула, глядя пустыми, точно из зеленого стекла, глазами в стену за головой жены. – Меня всегда все предавали.
Он вдруг оттолкнул Елизавету так, что она чуть не упала.
Боярская дочь помотала головой, ничего не видя от слез, точно в жалкой попытке доказать – что уж она-то никогда не предаст своего князя, каковы бы ни были другие! Но Дракула больше не смотрел на нее.
- Уйди, - приказал он мертвым голосом.
Елизавета не двигалась с места.
- Изыди! – шагнув к ней и сверкнув глазами, рыкнул Дракула так, что княгиня пошатнулась от страха; она поклонилась и выбежала вон. Господарь еще успел услышать, как она всхлипывает за дверью.
А потом вдруг страшно, беззвучно рассмеялся; лицо Дракулы свела гримаса, точно на нем отразились муки бесчисленных его жертв. Когда он оттолкнул, испугал жену своим жестом и криком, больше всего ему хотелось, чтобы Елизавета бросилась к нему и обняла, преодолев свой страх. Но никто не мог преодолеть страха перед князем Цепешем.
- Отче наш, - прошептал Дракула; на глазах его выступили слезы. – За что послал меня на такую муку себе и другим? Сын Твой единосущный принял муки для спасения нашего - а я принимаю крестные муки только для человеческого терзания…
Он поник головой, хотел стать на колени – но не успел; опять скрипнула дверь. Вошел витязь.
Этот человек всегда чувствовал, когда в нем была нужда.
- Князь, - начал Корнел; должно быть, он принес какие-то вести, дурные или даже обнадеживающие, – но при виде лица Дракулы, ничего не сказав, быстро шагнул к нему, простирая руки.
Колосажатель припал к витязю, приникнув головой к его плечу. Он сжал его могучими руками так, что мог бы легко раздавить ребра; Корнел слышал вырывавшиеся из груди Дракулы жуткие звуки, князь содрогался, точно смеялся или рыдал без слез. Такие припадки случались с его государем нечасто – и Корнел, ощущая муку Дракулы как свою, гладил князя по черным густым волосам, ловил каждый его натужный вздох.
Их груди вздымались и опадали вместе.
Потом господарь выпустил Корнела из объятий – и посмотрел в его лицо. Глаза Дракулы были сухи, выражение холодно и жестоко.
- С чем пришел? – спросил князь.
- Явились пастухи из твоей долины, государь, - потупив глаза, ответил витязь. – Они предлагают тебе помощь.
Все еще яркие, полнокровные губы Дракулы насмешливо изогнулись под длинными густыми усами.
- Чем же мне могут помочь мои пастухи?
- Бежать, - после небольшого колебания ответил Корнел. Он поднял глаза и воззрился князю в лицо. – Эти люди знают здесь каждую тропинку – ты же…
Дракула усмехнулся, почти повеселел после такой дерзости.
- Я же не бывал на моей земле уже десять лет и совсем не знаю ее! Что ж, введи их!
Корнел поклонился и направился к двери. У выхода он задержался и опять посмотрел на князя.
- Государь, ты и в самом деле побежишь?
Дракула улыбался. Улыбка затаилась теперь и в его глазах, повидавших все, утомленных бесконечной человеческой подлостью и гнусью. Но не всегда люди боялись князя Цепеша, не всегда его и предавали!
- Нет, я не побегу, брат-дракон, - сказал Дракула. – Корвин придет.

Ночью Дракуле не спалось, хотя обычно день, посвященный упражнениям с оружием, которыми он никогда не пренебрегал, утомлял его достаточно, чтобы спать беспробудно. Он лежал с широко открытыми глазами и внимал тому, как за окном клокочет Арджеш, - и слышал, как рядом стонет во сне Елизавета, которую мучили тяжелые видения.
Вдруг что-то просвистело над его головой. Стрела! Дракула быстро сел в постели, ошеломленно глядя, как клюнувшая вытертый ковер стрела осталась лежать на полу.
Если бы Дракула не лежал, а сидел на кровати – или сидела его жена, – стрела вонзилась бы одному из них в висок.
К стреле была прицеплена записка. Спрыгнув с кровати, князь подхватил послание – и коротким осторожным рывком стащил клочок пергамента. Письмо было на валашском языке: незнакомая рука.
Надежда на помощь Корвина развеялась как дым.

"Дракон-красавчик на горе, - прочитал Дракула шепотом. – Скройся под землю. Не жди ворона: ворон дождется падали".

- Раду, - прошептал господарь, уронив письмо.
Письмо от какого-то тайного доброжелателя означало, что Раду чел Фрумош, с подлыми боярами и собственными турецкими силами, сипахами*, подошел совсем близко и встал лагерем напротив Поэнари. Не сегодня-завтра он нападет на замок брата. Конечно, это послание могло быть военной хитростью; но о нем прежде всего непременно следовало оповестить рыцарей!
Не вспомнив о жене, Дракула выбежал за дверь. Елизавета, которая наконец успокоилась и крепко заснула, не пробудилась, даже когда ее муж за стеной начал громогласно созывать своих витязей.

Вести о штурме Поэнари достигли венгерского ставленника и его спутников через четыре дня. Иоана уже отдыхала в их комнате в гостинице Брашова, разминая колено, которое перетрудила в пути. Андраши был счастлив рассказать ей все – самолично, как он любил, с наслаждением переливая мысли и чувствования из своей души в ее.
- Цепеш бежал, - рассказывал венгр, улыбаясь: так, точно это он сам вынудил князя спасаться бегством. – На него напало турецкое войско под предводительством младшего брата. Несчастный!
Андраши рассмеялся и покачал головой, выражая в лице своем – каково это: иметь такого брата.
- Где же Дракула теперь? – спросила Иоана.
- Где-то у границ Трансильвании, скоро будет здесь – без сомнения, - сказал жених. – Дракула бежал подземным ходом, а потом запутал следы… должно быть, ему помогли местные жители… однако вскоре дал знать о себе. Да такой, как он, и не станет скрываться. Не привычен таиться: нет, князю это стыдно!
Венгр усмехнулся.
- Свою молодую жену он бросил на милость турок – потому что княгини с ним теперь нет. А вернее говоря – думаю, что Дракула бросил ее на милость братца… Ты знаешь, Иоана, как турки обходятся с пленными - и как мужеложцы ненавидят женщин?
"Не все", - подумала Иоана.
Или же – все?
- Что сталось с ней? – спросила она, думая о несчастной Елизавете.
- Может быть, прыгнула в реку, - сказал Андраши.
Иоана посмотрела на него с ужасом.
- Но как это могло случиться? Ведь Дракула любил ее… я видела!
- Своими глазами? – весело спросил венгр. Иоана поджала губы и покраснела.
- Думаю, Дракула попросту ее забыл, - сказал Андраши, коротко и неприятно рассмеявшись. – Даже если и любил эту боярскую дочь когда-то, теперь нашлись дела поважнее!
Иоана сухо улыбнулась.
- И у тебя однажды найдутся дела поважнее?
Венгр побледнел.
- Ты равняешь меня с дьяволом?
- Почему бы и нет? Ты готовишься занять его место, - заметила Иоана, пристально глядя на жениха.
Он некоторое время молчал: хотя видно было, что внутри весь волновался, подыскивая достойный ответ.
- Ничего важнее моей чести у меня никогда не будет, - наконец сурово ответил Андраши. – А мужчина, бросивший жену на верную и позорную гибель, - человек без чести!
- С башни прыгнула моя сестра, - прошептала Иоана, не слушая его. – Моя добрая Марина покончила с собой…
Андраши прижал ее голову к груди, укачивая невесту. Он это знал. Хотя не знал о сестрах Кришан еще так много.
- Но ведь вы не бросили ее, - прошептал венгр. – А для Марины это был подвиг любви к семье! Господь ей простит!
Иоана засмеялась, потом заплакала. Не будь в их семье Корнела, Марина бы ни за что не прыгнула.
- Я так надеюсь, - прошептала она.
Она подняла глаза – перед нею было зеркало. Образ смуглой черноволосой женщины вдруг раздвоился перед утомленным взглядом, и ей показалось, что одна из женщин кивнула ей головой.
"Ах, Марина Кришан, моя возлюбленная злоумная Марина, - сколько же любви к семье и к сестре в тебе было?" - подумала Иоана.
- Ты устала? Хочешь спать? – заботливо спросил Андраши. – Я хотел сегодня же повести тебя заказать доспехи…
Усталость как рукой сняло. Иоана захлопала в ладоши и засмеялась.
- Конечно, пойдем как можно скорее!

* Сипахи – турецкая тяжелая кавалерия.

[Эрин]

Глава 52

Доспехи, которые могли бы подойти ей после перековки, Иоана увидела готовыми – точно только ее и дожидались: она была высокая женщина, а низкорослых и слабогрудых воинов среди благородных людей, которые могли бы купить такие доспехи, - людей рыцарского звания, выросших в холе и довольстве, - находилось немного. Должно быть, потому эту превосходную работу никто и не брал. Латы вороненой стали, отделанные серебром, висели на стене в лавке оружейника – и, плененная их блеском, Иоана сразу же поняла, что они должны принадлежать ей.
- Я беру это! – крикнула она, указав пальцем на латы, забыв, что она женщина.
Мастер-немец из Нюрнберга от неожиданности чуть не упал с табурета, на котором сидел, оценивая свою работу на каком-то рослом воине. Мощного сложения заказчик с длинными белыми волосами – немецкий или шведский рыцарь – тоже воззрился на нее с удивлением.
- Постойте еще минуту, господин… Повернитесь к свету… - Мастер, схватив за плечо, довольно бесцеремонно повернул рыцаря к окну, отчего тот недовольно нахмурился. - Нет, сочленения в полном порядке.
- В эту дыру спереди пролезет целый кулак, - проворчал заказчик, осматривая и ощупывая грудь. – Я не стану переплачивать!
- Разве бывают доспехи без сочленений, а сочленения – без щелей? – холодно заметил немец, заставив покупателя пошевелить руками и плечами и внимательно глядя, как ходят скрепленные винтами нагрудные пластины. – Как вы стали бы двигаться? Это самый цельный доспех, какой вы можете найти в Брашове, и лучшая работа!
Швед был закован в сталь с головы до пят: это был полный доспех, самый модный и устрашающий своей непробиваемостью, – поверх несомненной кольчуги, надетой на кожаную рубашку-подкольчужник, помимо лат, на рыцаре были стальные сапоги, поножи, набедренники, наручи, рукавицы, нашейник… Иоана, хотя многократно встречала в Венгрии и Трансильвании таких воинов, всякий раз при виде их изумлялась, как они могут двигаться. Так тяжело маневренные, яростные конники Дракулы не вооружались: чтобы управиться со всем этим, даже просто взгромоздиться на коня, воину не обойтись было без помощи оруженосца, а сбитый на землю, он становился почти беспомощен.
Оружейник в последний раз тщательно осмотрел рыцаря и, с довольным видом хлопнув его по железной спине, назвал свою цену, услышав которую, заказчик хмуро кивнул, а Иоана открыла рот.
- Тебе все это не понадобится, - прошептал ей на ухо возлюбленный. – Для тебя такой доспех – напрасная трата денег и сил…
- Конечно, - сказала Иоана, уязвленная напоминанием о своей женской слабости и безденежье.
Рыцарь прогрохотал коваными сапогами в подсобное помещение – переодеваться; а крепко сбитый немец в кожаном переднике от шеи до колен, с коротко стриженными седыми волосами, очутился перед Иоаной и Андраши, с холодной улыбкой осматривая удивительных покупателей.
- Что угодно моим господам? – осведомился он. – Господин рыцарь, конечно, хочет заказать у меня полный доспех? Для турнира? Можете не сомневаться, что найдете здесь лучшую работу в Трансильвании и Венгрии!
Оружейник уперся взглядом в Иоану, он еще не забыл ее удивительных слов, - потом обратил все свое внимание на Андраши. Тот же, понимая, что его приняли за одного из бесполезных венгерских дворян, расточающих силы в турнирах, холодно проговорил:
- Доспех нужен не мне, а даме, почтенный.
- Женщине? – воскликнул немец. – Но зачем?
Это был верх непочтительности к заказчику – тем более, столь знатному господину, какого мастер, конечно, уже признал в Андраши. Однако требование было слишком необычайно.
Венгр склонился к оружейнику и тихо сказал:
- Зачем моей даме нужен доспех – не ваше дело… Но это дело очень важное и срочное. Мы заплатим вам вдвое против назначенной цены, если исполните все быстро и хорошо.
Под его немигающим взглядом немец даже отступил. Он понял, что дело не только важное и срочное, но и опасное; однако еще опасней оружейнику сейчас показалось прогнать таких гостей, оставив их ни с чем. Мастер опустил глаза.
- Как скажете, господин рыцарь. Хорошая работа – мое дело, а ваши дела – ваши дела… Какой же доспех вам нужен?
Он быстро осмотрел Иоану с головы до пят и улыбнулся, уставившись ей в глаза. Иоана слегка покраснела.
- Шлем, кольчуга и латы. Вот эти, - она вскинула руку и снова показала на висевшее на стене вооружение. – Готовую кольчугу на меня вы, конечно, тоже подберете. Ведь убавить ее не так долго, как расставить, - если она окажется велика?
- Нет, госпожа, - немец говорил уже с некоторой почтительностью, хотя удивление из его голоса никуда не делось, а только возросло. – Прошу госпожу подойти ближе, чтобы я мог оценить ее рост и фигуру.
Он гораздо осторожнее, чем проделал это с великаном-шведом, взял ее за плечо и повернул.
- У госпожи подходящая комплекция для этих лат. Вы сделали хороший выбор, - заметил он. – Такие тонкие и гибкие воины бывают сильными и выносливыми, хотя встречаются нечасто…
Иоана поняла, что сейчас он задаст какой-нибудь каверзный вопрос, и сжала губы, готовясь отмалчиваться. Но немец ничего не спросил.
- Прошу вас пройти сюда, - он показал на ту же дверь, куда скрылся швед, и Иоана на миг испугалась, что обнаружит в комнате раздетого мужчину. Однако доспехи, конечно, надевались поверх кожаного платья и белья…
- Я пойду с дамой, - сказал Андраши спокойно, хотя глаза горели голубым огнем. Венец свой он снял, но царственности в нем ничуть не убавилось. Немец низко склонился перед ним.
- Как пожелает господин.
Они втроем прошли в полутемную комнату, где ярче всего блестели груды металла – матовое кольчужное плетение и ослепительные стальные пластины: посеребренные, позолоченные, вороненые, гравированные крестами, львиными мордами, драконами…
Могучий швед и помогавший ему работник были все еще здесь; однако рыцарь уже разоблачился и, одетый в кожаные лосины и рубашку, поверх которой на широкой покрытой белыми волосами груди болтался массивный крест, натягивал потертую кожаную куртку. Иоану и ее спутника он окинул взглядом, полным крайнего изумления и подозрения, - после чего быстро вышел вон, заканчивая одеваться на ходу.
- Он ничего не видел, - шепнул Андраши своей спутнице. Та кивнула.
Направляясь сюда, Иоана, конечно, надела женское платье; но никакого оскорбления ее скромности не предвиделось. Размеры кольчуги можно было оценить и не раздеваясь.
Попросив их подождать, мастер ушел и вскоре вернулся, значительно улыбаясь, неся на вытянутых руках вороненую кольчужку. Для кольчуги она была слишком мала.
- Под эти превосходные черные латы. Как на вас склепана, - проговорил немец. – Прошу госпожу примерить!
Иоана была уже очень сильна, крепка для женщины; но и то у нее подогнулись колени, когда кольчуга обтекла тело и свесилась между бедер.
- Гм… Почти впору, - немец покачал головой. – В плечах нужно убавить… укоротить…
Он что-то проворно отмерял на пальцах, приставляя руки к ее телу то сверху, то снизу, и шевеля губами.
Поверх кольчуги надели латы, скрепив ремнями, - широкий нагрудник и плечевые щитки требовали перековки, но работы ожидалось куда меньше, чем думал оружейник. Затем примерили наручи и поножи; а под конец принесли и шлем, тоже черный с серебром, – без забрала, но с наподбородником, какие вошли в моду недавно: наподбородник, не мешая видеть, защищал горло и лицо почти до глаз. Шлем сел как влитой.
- Госпожа как будто родилась рыцарем, - не то пошутил, не то всерьез заметил оружейник. Он немного подумал. – Что ж, это станет вам…
Андраши мягко положил ему руку на плечо.
- Не смущайтесь расходами, почтенный. Только постарайтесь получше.
Он помолчал и мягко прибавил:
- Вы, конечно, понимаете, что…
- Само собой, господин рыцарь, - немец кивнул. – Я буду нем, как могила.
Иоане показалось, что на губах его мелькнула улыбка, предназначенная только самому себе. Но с этим ничего нельзя было поделать.
А Андраши вдруг сжал его плечо так, что немец вскрикнул от боли. Приветливая голубизна исчезла из взора самозваного князя.
- Глядите, как бы вам и в самом деле не замолкнуть навек.
Он сказал это спокойно, но у немца язык не повернулся ответить на такое предостережение, как и отказаться от работы, – оружейник только кивнул. Мастер побледнел, понимая, что ввязался в скверное дело; но это было не первое скверное дело, которое он обделывал, - там, где продается вооружение, святых быть не может.
Подсчитав и оценив все, сославшись на занятость, на большой спрос, оружейник заявил, что заказ берется выполнить за неделю.
- Неделя? Не слишком ли долго? – воскликнул Андраши. В глазах, которые он вперил в немца, засветилась бледная луна; вместо прекрасного лица возлюбленного перед глазами Иоаны мелькнула волчья личина.
- Меньше никак нельзя, - со вздохом, разведя руками, ответил оружейник. Он улыбнулся, посмотрев в глаза венгру. – Или идите к другому мастеру.
Конечно, он понимал – что ни к какому другому мастеру эти странные заговорщики не пойдут; они и так уже наследили для себя непозволительно.
- Так и быть. Но помните наш уговор, - сказал Андраши после небольшого мучительного раздумья.
Немец молча и торжественно поклонился, храня на губах понимающую улыбку. Андраши с трудом сохранил невозмутимый вид.
Дракулу он ждал именно в Брашов – и со дня на день; но переговоры надеялся затянуть достаточно, чтобы задержать валашского князя здесь до прихода Яна Жискры. Если Корвин откликнется на просьбу Дракулы о помощи, он ответит только этими людьми: своими отборными чехами. Ну а уж какой приказ будет дан самому Жискре…
Андраши облился холодным потом при мысли, что чехи могут быть приданы к Дракуле для защиты князя от него самого. Матьяш Корвин, которого так легко оказалось склонить к предательству во имя государственной выгоды, никому не был надежным союзником.
Меньше, чем через неделю, которую ему назначил хитрый нюрнбергский оружейник, Бела Андраши сам может оказаться в положении Дракулы – и еще хуже, много хуже. Ведь Дракула был валашский князь, чье происхождение и права не подлежали никакому сомнению; права же и происхождение Белы Андраши… оспаривались едва ли не каждым встречным!
Несмотря на то, что его род, по отцовской линии, был и в самом деле намного древнее и благороднее рода Дракулешти, хотя и своим валашским союзникам он правды не сказал. Даже своей возлюбленной он не сказал этой правды, похожей на сказку еще более, чем история о простодушном Дане. Иоана была очень умна и чутка – и тот, кто самовольно нарек себя валашским князем, оплотом православной веры, восхищался ее проницательностью.
Он солгал ей, и она это поняла – но того не поняла, что ее избранник может называться наследником славы Царьграда куда более законно, чем все валашские князья вместе взятые.
"Моя бедная любовь, - глядя на Иоану, с бесконечной нежностью и грустью думал Бела Андраши, когда они покинули лавку оружейника. – Ты так и не поверила, что я христианин! Я вижу все твои терзания, несчастная княгиня… Но даже тебе я не скажу, кто я есть, пока не придет мой час - пока я, в Бисерика-Домняскэ, не обращусь опять в веру отцов… Я слишком долго был тем, кем желала меня видеть моя мать; но я стану тем, кем мне предназначено быть".
Он вдруг заметил, что Иоана тайком, но внимательно, со страстью смотрит на него. Ласково улыбнулся ей.
- Что ты, возлюбленная?
Иоана покачала головой.
- Ничего.
- Тебе не тяжело было в доспехах? – спросил он, думая: скоро они могут и в самом деле пригодиться его княгине.
- Тяжеловато сперва – но я скоро привыкну, - улыбнувшись, ответила Иоана. – Я сильная.
Но его невеста не отводила взгляда – и думала не о доспехах и битвах, а о чем-то другом.
- Я где-то видела тебя, - прошептала она. Сердце при взгляде на эти золотые кудри, иконописные черты подмывала тоска по какой-то сокровенной мечте. – Мне кажется, что я знаю тебя давно, узнала намного раньше, чем мы встретились… Ты думаешь, что я глупа?
- Нет, - серьезно отвечал он. – Я понимаю, что твое сердце хочет мне сказать.

[Эрин]

Глава 53

- Албу, пришла пора наточить меч моего деда, - проговорила Иоана, с тоскою глядя в маленькое окно на загаженную по-летнему улицу, на которой шумно перекрикивались разноязыкие прохожие и ревели ослы, несшие на спине путешественников и всякий пестрый товар. – Но я не могу взять его в руки… Я слышала, что острый меч Миклоша Кришана перерубал пополам бойца в полном вооружении! А я до сих пор надевала только деревянные щитки и кожаную куртку!
Ее верный охранитель и наставник усмехнулся, переступив с ноги на ногу и расправив плечи. Ему тоже было тесно здесь – хотя граф Андраши нанял для своего отряда целый дом.
- Молва преувеличивает, госпожа, - ты сама знаешь! – сказал беловолосый валах. - Да и сила не столько в мече, сколько в руках, которые его держат.
Албу потер щетинистый подбородок и призадумался.
- Ведь это ты будешь наносить удары, а я защищаться: мой же доспех хорош, - заметил он. – А ты теперь научена сражаться настоящим мечом. Возьми в руки дедовский меч, он давно дожидается тебя!
- Ты говоришь это княгине? – спросила Иоана, улыбаясь с удовольствием.
Албу поклонился.
Простой боярской дочери не доверили бы такое сокровище рода, как меч Миклоша Кришана, с которым он прошел многие битвы под знаменами Басарабов. Но теперь Иоана привезла с собою и меч, и щит своего деда, которые ей торжественно даровал на прощанье седой отец, бесконечно гордый ею.
Иоана встала с места и быстро прошлась по комнате, схватив себя за локти. – Белы опять нет уже несколько часов, - прошептала она, шагая из угла в угол. – Каждый раз, когда он уходит вот так, я боюсь, что он не вернется!
- Все под богом ходим, княгиня, - серьезно сказал Албу.
Он понимал, что госпоже нужно отвлечься, - и прибавил:
- А если нам прямо сейчас испытать меч Миклоша Кришана?
Иоана резко рассмеялась.
- Если Андраши не придет, этот меч мне никогда уже не понадобится! Нет, - она вздохнула с блеском в глазах и румянцем на щеках. – Понадобится, чтобы умереть с честью!
- И все, кто знал тебя, будут вечно помнить об Иоане Валашской, - с почтением и любовью сказал Албу, кланяясь ей. – Наша земля красна достойными мужами и женами - но редко рождает таких женщин, как ты!
Валах помолчал и прибавил с полным убеждением:
- Но ты не умрешь, княгиня, - не такова твоя судьба, и за твою жизнь порукой жизни всех нас!
- Мы будем стоять друг за друга, пока можем, - сказала Иоана, коснувшись его плеча. – Теперь же идем, не будем терять времени!
Они вместе прошли в кладовую, где были сложены доспехи: господина и людей Андраши и Иоаны. Там же, в особом сундуке в углу, хранилась главная их драгоценность. То, что достается врагу только с великим боем.
С почтением открыв крышку, Иоана извлекла из сундука меч в кожаных, отделанных перламутром потертых черных ножнах. Взявшись за серебряную резную рукоять, боярская дочь выхватила дивное оружие: упругая сталь издала тонкий, чистый звон. Иоана провела ладонью по клинку: глаза горели восторгом, как изумруды, - и третий изумрудный глаз светил восхищенному Албу с рукояти.
- Говорят, что на мече Дракулы изображен дракон, - проговорила Иоана, любуясь безупречно гладкой сталью. – Цепеш верит, что его патрон помогает ему в битвах. А я думаю, что меч без всяких узоров вернее пронзает плоть.
- Пожалуй, - Албу усмехнулся этой кровожадности, которая была не к лицу обыкновенной женщине – и которая была так хороша в его госпоже. – Ты испытаешь сейчас свой меч, княгиня?
- Да, - Иоана убрала меч в ножны, и блеск ее глаз потух. – Бери свои доспехи, Албу. А потом выйди, я должна одеться.

Возвратившийся домой Бела Андраши застал во дворе удивительную картину – картину, которая изумила бы любого постороннего: но для него стала привычным и излюбленным зрелищем. Стройная женщина в алых шароварах, в черной кожаной куртке, поверх которой были привязаны учебные деревянные щитки, в шлеме с забралом, яростно рубилась на мечах со светловолосым воином на голову себя выше и вдвое тяжелее. Тот был обнажен по пояс, и вид его блестящего от пота могучего торса заставил венгра нахмуриться. Однако он не решался прервать сражающихся, чтобы в горячке боя его невеста не поранилась.
В последний раз скрестились мечи – а потом в глазах Албу, полыхавших бойцовским огнем, что-то дрогнуло. Он заметил возвратившегося господина; и тут же вскрикнул от боли. Клинок Иоаны рассек ему плечо.
- Ты пропустил выпад! – торжествующе смеясь, крикнула она. Тут же смех стих, и воительница быстро шагнула к своему противнику.
- Я серьезно тебя ранила?
- Пустяки, царапина, - сказал Албу.
Гораздо больше его занимало возвращение… своего государя.
Тут и Иоана заметила, что они не одни, - и с радостью и тревогой бросилась к возлюбленному. Она сорвала с головы шлем и бросила его на землю.
- Ты пришел!
Андраши схватил ее в объятия, как была, и Иоана разжала руку, державшую меч, чтобы не ранить и этого мужчину тоже. Они нежно, жадно поцеловались.
- Как твои дела? – с жадностью спросила Иоана.
Венгр сиял: он пришел победителем, и его люди это увидели и тоже обрадовались. Иоана и Албу переглянулись с улыбками. Потом Иоана опять встревожилась при виде залитой кровью груди своего наставника – хотя тот уже не помнил об этом порезе.
- Албу, иди немедленно промой и перевяжи свою рану! Я говорила тебе, что не следует выходить драться без доспехов, еще и против меча моего деда!
Она закусила губу.
- Нет, лучше я сама тебя перевяжу!
Андраши положил ей руку на плечо.
- Это всего лишь царапина, как сказал Албу, она не стоит твоего беспокойства, - мягко улыбаясь, произнес он. - Верно, Албу? Нашей княгине самой нужно сменить одежду и умыться. Ступай!
Бросив на венгра взгляд, в котором почтительность мешалась с подозрением, даже страхом перед неведомым, Албу поклонился Андраши и ушел.
Несколько мгновений любовники пытливо, с новым изумлением, которое рождала каждая встреча, вглядывались друг в друга.
- Ты сказала – дедовский меч? – спросил наконец граф, посмотрев на оружие, которое выронила Иоана. Она тотчас же ахнула, проследив за его взглядом.
- Мой меч!
Кинувшись к оружию, она схватила его с земли и огладила, будто извиняясь за такое оскорбление. – Меч Миклоша Кришана! – с гордостью сказала Иоана своему возлюбленному, лаская клинок. – Я сегодня впервые испытала его, и меч моих пращуров показал, что готов служить мне верой и правдой!
Ее пальцы испачкались в крови Албу, оставшейся на мече.
- Нужно отчистить его! – воскликнула она.
Сорвав пучок травы, которая пробилась между развороченными временем камнями двора, Иоана стала стирать кровь, пока та не загустела. Андраши, сложив руки на груди, терпеливо ждал ее внимания. Когда меч вошел в ножны, Иоана взглянула на жениха – а тот сказал с улыбкой:
- Ты стала настоящей воительницей! Жаль, что я не сам обучаю тебя, - но хорошо, что у тебя нашлись такие учителя среди твоих людей!
Иоана видела, как сражается Андраши: он тоже никогда не пренебрегал упражнениями, и не пропускал ни дня, чтобы не сразиться то со своими венграми, то с ее валахами. Теперь Иоана могла оценить своего избранника по достоинству. Андраши был отличный, неутомимый боец - и, убедившись в этом, ей самой оставалось приписывать победу своего мужа только необыкновенному искусству его, необыкновенной ярости или случаю.
- Почему же ты сам не взялся учить меня? – ревниво спросила Иоана.
Андраши рассмеялся.
- Потому, княгиня, что я не желаю, чтобы мы с тобою становились врагами, – даже на час, даже в шутку.
Сейчас он сделался серьезен.
- Я желаю нашего полного любовного единения.
Иоана покраснела, опустив ресницы. Этот человек умел ласкать словами и взглядами не хуже, чем руками.
- Иди, смени одежду и умойся - потом мы пройдем в дом и побеседуем, - сказал Андраши.
- Хорошо, - ответила она.
Вспомнив о мече в своих руках, Иоана кивнула на него жениху и благоговейно прошептала:
- Он был затуплен, а я ранила им Албу! Поистине, в оружии моих предков чудодейственная сила!
- Несомненно, - серьезно сказал венгр. Он ласково подтолкнул ее вперед. – Иди, любовь моя, мне не терпится поговорить с тобою!
"Что же ты ждешь – если тебе не терпится?" - хмуро думала Иоана, шагая к дому. Она давно уже поняла, что этому человеку доставляет наслаждение томить других ожиданием, часто мучительным.
Хотя разве предвкушение восторгов любви не есть такое ожидание?
Андраши долго дожидался Иоаны – она не вышла к нему, пока не привела себя в порядок и не проведала Албу, убедившись, что ее охранитель промыл рану и перевязал ее как следует. Потом Иоана пришла в гостиную, где венгр уже разлил по кубкам вино.
- Присядь, дорогая, ты утомилась, - сказал он. Когда недоумевающая Иоана села на стул перед камином, он подал ей чарку. – Нам есть, за что выпить!
- За что? – настороженно спросила она.
Андраши рассмеялся. Подняв кубок, он сделал глоток.
- Сегодня я одержал маленькую победу, которая может оказаться самой великой! – воскликнул он. – Я встретился с главою городского совета: оказалось, что тот уже оповещен Матьяшем о судьбе Дракулы… Наш король давно мостит себе дорогу… Мне обещали, что Дракула будет приглашен на совет, на котором, конечно, станет просить помощи деньгами и людьми, обвинен и арестован в присутствии большого числа свидетелей – очень большого!
Граф с наслаждением пригубил вино и медленно поставил кубок на стол.
- Подумать только, до чего может дойти бесстыдство зверя, - с задумчивой нежностью проговорил он, точно признаваясь в любви: в глазах Андраши мерцало каминное пламя. – Три года тому назад дьявол предал жителей Брашова, начиная с градоначальника, огню и кольям - а теперь пришел к ним за добром!
- Это брашовские ювелиры выковали для Дракулы золотую чашу, которая стоит дворца, - прошептала Иоана. – Примучив городских мастеров, следом князь забрал у них все богатства – и все же направляется именно сюда! Ты наверное знаешь, что Дракула придет в Брашов?
Венгр угрюмо усмехнулся.
- Дьявол слишком верит в свою злую звезду, - сказал он. – Да: он верит, что страх перед его именем опять заставит Брашов склониться. Любовь людей переменчива, зато страх постоянен…
- Я не пойму – чтишь ты его, жалеешь или ненавидишь, - заметила Иоана.
- И то, и другое, и третье, - ответил Андраши.
Он опустил глаза.
- Я побывал в оружейной лавке, твой доспех мне клятвенно обещали послезавтра… Я бы заказал тебе и меч, но его не выкуешь так быстро!
- А княгине нужен новый, грозный меч, - усмехнулась Иоана. – Ничего: меч Миклоша Кришана может послужить и княгине!
Потом она обеспокоилась и, придвинувшись к жениху, обхватила его за шею, заглядывая в глаза.
- Ты был в лавке? А ты не думаешь, что…
- Думаю, - кивнул граф. – Но никто не мог знать, что я навещу оружейника именно сегодня… Если нам подготовят встречу, то только обоим – и в назначенный час!
Он усмехнулся с гордостью за них обоих.
- Кто знает, не придется ли семиградским ремесленникам на себе испытать твое боевое искусство!
Иоана же не улыбалась.
- Бела, нам нельзя будет сопротивляться, - сказала она. – Если мы раним или убьем кого-нибудь здесь, нас бросят в тюрьму! Нам следует оправдаться законно!
Андраши обнял ее и печально посмотрел в глаза – как отец юной дочери.
- Дорогая, ты разве еще не поняла, чего стоит законность в Трансильвании в эти дни? Это самые беззаконные времена, какие знала твоя земля, - по милости князя Цепеша! Дни перемен, страшнейшие для людей! Если нас станут хватать, отбивайся немедленно и без жалости!
Иоана кивнула.
- И мы пойдем с нашими людьми, - сказала она. – Пусть ждут за дверью: если мы не появимся спустя короткое время… наши воины попытаются отбить нас!
Они крепко обнялись.
- И я верю в нашу звезду, князь, - прошептала Иоана, наслаждаясь тем, что чувствует возлюбленного всем телом. – В нашу счастливую звезду.
- Моя счастливая звезда сейчас в моих руках, - засмеялся он, склоняясь к ее губам.

В назначенный день они отправились в лавку маленьким вооруженным отрядом. Это вызывало удивленные взгляды прохожих – но не слишком: после нашествия Дракулы весь мирный Брашов вооружился и держался настороже. Иоана шла бок о бок с женихом и больше всего досадовала на свое женское платье… Только бы успеть надеть доспех, если им суждено встретить нападение!
На венгре, под винно-красным плащом, который Иоана так хорошо помнила по Вышеграду, были собственные посеребренные латы, ладно облекавшие его широкую грудь и руки мечника. Меч Иоаны висел на поясе у Албу, под плащом: рядом с его собственным. Щит ее, вместе со своим, вздел на спину другой трансильванский валах. Это могло показаться подозрительным – но они шли быстро, сплоченно, и к ним никто не успевал присмотреться.
Когда они достигли лавки, то вошли только трое – Андраши, Иоана и Албу, скрывший щит госпожи под плащом. Их встретили почтительно и приветливо, как достойных и щедрых покупателей, – но с тревогой и ожиданием чего-то, которые хозяин пытался скрыть.
- Все готово, господа! Прошу госпожу пройти примерить доспех!
Их заставляли разделиться. Иоана даже не могла угадать, когда оружейник мигнет своим подручным, - если это случится!
- Мой охранитель пойдет со мной, - сказала она звенящим голосом. Немец засмеялся.
- Зачем такой грозной воительнице охранитель?
Он шутил, от какого-то облегчения, - но Иоане и ее спутникам было не до смеха.
- Идите, - тихо сказал Андраши своим соратникам. – Платить все равно мне!
Иоана и Албу кивнули, поняв двойной смысл этих слов. Пока их предводитель не расстанется с деньгами, он в безопасности.
В пустой оружейной Иоана стала переодеваться: ее нижнее платье, которое надевалось под доспех, принес с собой Албу. Он подал одежду ей и отвернулся; а пока на него никто не смотрел, беловолосый валах отстегнул от пояса меч госпожи.
Она надела рубашку, кожаные штаны, мягкий замшевый подкольчужник; а потом крикнула, чтобы несли доспехи.
"Услышал ли Бела?.. Готов ли он?"
Пришел сам хозяин вместе со своим подмастерьем. Оба этих немца с почтительностью и улыбками, скрывавшими волнение, стали помогать Иоане облачаться. На нее надели кольчугу, латы, севшие безупречно; укрепили наручи и поножи. Последним она надела шлем.
Иоана подняла голову – и встретилась взглядом с Албу. Он спокойно кивнул. В прорези черного шлема ему были видны только горящие тревогой зеленые глаза госпожи, которую он сам, не зная, кто перед ним, сейчас мог бы принять за юношу-валаха, юного рыцаря Трансильвании.
"Прежде, чем они тронут ее хоть пальцем, им придется переступить через меня!" - с яростью подумал воин.
Иоана повернула голову к хозяину, черные волосы, теперь обрезанные до пояса, рассыпались по черному панцирю.
- Что ж, отличная работа, мастер! Сейчас мы сполна рассчитаемся с тобой!
Уже не скрываясь, она выхватила из рук Албу меч и молниеносным движением убрала его в ножны, висевшие на ее собственном поясе: неожиданная грозная готовность женщины-воина заставила ремесленников попятиться. Левая рука Иоаны проскользнула в ременную петлю дедовского щита с серебряным орлом, и пальцы, обтянутые замшевой перчаткой, закаменели на рукоятке.
- Валахия и орел! – крикнула она, чувствуя, точно сила предков влилась в нее.
- Какой бравый воин! – воскликнул немец. В выцветших глазах пожилого нюрнбергца теперь не было ни тени шутливости – только смятение. Иоана звонко и безжалостно рассмеялась.
- Идемте же, расплатимся с вами!
Она первой шагнула к двери; и тут, точно оружейник мог каким-то путем подать сообщникам знак отсюда, в лавке раздался топот нескольких пар ног – тяжких мужских подкованных сапог.

[Эрин]

Глава 54

Иоана первой выступила в лавку – но ее тут же оттеснил Албу Белые Волосы, заслонив юного черного воина своим могучим телом. И вовремя. Все валахи и венгры узнали вошедших.
Из-за плеча своего охранителя боярская дочь сразу же увидела того, страдание по ком не могла исцелить никакая новая любовь, как бы сильна та ни была, - и сердце ее облилось кровью. Молодые руки, закованные в железо, похолодели и не поднимались, как у старца на смертном одре.
Корнел Испиреску, казалось, постарел за эти месяцы разлуки на десять лет – мало что осталось от его былой красоты: но исстрадавшуюся грудь обтягивал обшитый кольчужной чешуей рваный черный кафтан с алым драконом, кусающим свой хвост, который он носил с мрачной гордостью. Плечи и грудь Корнела поверх чешуйчатого кафтана покрывали старые черные латы, тоже прекрасной нюрнбергской работы, - но голова валаха, на которой перепутались темные и седые кудри, была открыта. Корнел хотел показать хозяевам лавки свое дружелюбие и мирные цели – как и тот, кого сопровождал витязь Дракона.
Князь Цепеш показался Иоане так страшен, точно не просто провел в аду многие годы, а правил этим адом. Что ж, это было недалеко от истины. Члены господаря под черными, как у Иоаны, но иссеченными многими ударами и проржавевшими во многих реках доспехами оставались все так же по-звериному мощны; но длинные волосы Дракулы побелели наполовину, а лицо, которое и в юности никак нельзя было назвать красивым, прорезали морщины. После многих месяцев на солнце, таком жестоком, что воины жарили мясо на собственных доспехах, лицо это напоминало печеное яблоко. Только зеленые глаза навыкате смотрели все так же пронзительно-страшно; и по-прежнему ярок оставался полнокровный рот, рот вампира, под длинными усами, как и раньше, черными как смоль. С господарем Валахии пришел целый отряд его витязей, все одетые как Корнел, и все, подобно своему предводителю, без шапок или шлемов.
Иоана, едва дыша, оглядела лавку. Где же Андраши, узнали ли его гости?
Она нигде не видела своего жениха: хотя не думала, что он, подобно ей, будет прятаться за спинами своих людей. Князь идет против князя – не против крысы! Однако в лавке было еще множество укрытий, которыми мог воспользоваться ее возлюбленный, прекрасный и хитрый, как грек.
Люди Дракулы – и ее люди застыли на несколько мгновений, уставившись друг на друга; но, овладев собой, воительница почувствовала, что большой беды в этом еще нет. Мало ли, кто мог зайти сюда: разве не вся Трансильвания теперь взяла в руки оружие?
Что же и в том, что посетители признали Дракулу и затрепетали перед ним? Именно так и должно было случиться!
Дракула и его дружинники наконец отвернулись от отряда Иоаны, и среди валахов послышался облегченный ропот. А Иоана, вдруг почувствовав, что больше не в силах прятаться за спиной Албу, выступила вперед. Албу рванулся было к ней, но понял, что на глазах у Цепеша и Корнела ничего больше сделать не может; и предоставил свою княгиню ее собственной храбрости и воле. Валахи и венгры пошевелились, перестроившись, точно перед нападением, - но атаку предстояло сейчас выдержать не им.
В лавке наконец появился хозяин, у которого тряслись колени. Он хотел заговорить с высочайшими гостями, но губы ему тоже не повиновались.
Иоана подумала, что портреты Дракулы на памфлетах, удивительно похоже передавшие его черты, давно уже ходят по рукам в Семиградье – или же попросту немец узнал Дракулу и его витязей с чужих слов; или же встречался с ним прежде… тогда, когда князь показал себя всему Брашову. Хотя разве не говорили за своего хозяина лучше всего алые драконы, нашитые на черных кафтанах дружинников, связанных между собою кровью тысяч и тысяч жертв?
- Что угодно моим господам? – спросил наконец немец, низко, почти раболепно кланяясь, как скорее было свойственно восточным, а не западным людям. Однако при виде Влада Дракулы многие люди забывали свои привычки.
Губы господаря Валахии изогнулись в улыбке.
- Ты хороший мастер, и твоя работа служила мне долго, - сказал он на хорошем немецком языке. – Но ты видишь, что мои доспехи и доспехи моих воинов снова прохудились и потрепаны в битвах с неверными. А мне очень скоро предстоит решающее сражение. Не будешь ли ты любезен выковать для нас новое вооружение?
Князь помолчал и прибавил, улыбаясь:
- Я знаю, что у тебя много работы, - но ведь ее можно отложить во имя более важных дел, не так ли? Я даю тебе три дня, чтобы заново одеть в железо моих витязей. Я расплачусь с тобою сполна, не сомневайся - слово князя Валахии!
Влад Цепеш замолчал, разглаживая усы и с несказанным удовольствием глядя в лицо нюрнбергского оружейника, которого в эти минуты Иоана жалела всей душой. Старый немец даже согнулся, схватившись за прилавок, короткие волосы прилипли ко лбу и заблестели от пота.
- Три дня? Но мне не успеть одеть ваших витязей, даже если я со всеми моими подручными буду работать день и ночь! – наконец сказал он, тяжело дыша. Мастер утер пот со лба, точно стоял у наковальни.
Влад Цепеш наклонился к нему – он превосходил ростом этого ремесленника не больше, чем на палец, и только из-за шапки волос; но тому казалось, что князь возвышается над ним подобно горе.
- А ты поторопись, - низким, убедительным голосом сказал господарь.
Двое витязей, стоявших справа и слева от Дракулы, не дожидаясь приказа, выхватили свои турецкие луки и наложили стрелы. Стоило оружейнику сделать хоть одно движение – и эти луки пригвоздили бы его к прилавку.
И тут Иоана услышала голос своего возлюбленного, а через мгновение увидела и его самого.
Бела Андраши явился во всей своей красе. В руке его был обнаженный меч, и доспех белого рыцаря ясно горел на солнце, озарявшем лавку из окна.
- В самом ли деле ты убьешь этого мирного человека, Влад Дракула?
Несколько луков, которые насквозь пробили бы его грудь, как бы прекрасно та ни была защищена, тут же нацелились в венгра; но Андраши спокойно и величественно, подобно своему пресветлому королю - или видению из иного, златогрезного мира - направился к Дракуле.
- Кто ты такой? – рыкнул князь, полный изумления.
В лавке раздался звон мечей – трансильванские валахи и венгры повыхватывали оружие, готовые дать бой дьяволу бок о бок со своим предводителем. Иоана выхватила дедовский клинок.
- Опустите луки!.. – приказал Дракула своим витязям. Даже в такие мгновения он помнил о рыцарской чести и о битве равным оружием. Потом господарь выхватил собственный меч, и Иоана смогла убедиться, что тот и в самом деле украшен изображением дракона, распластавшегося на клинке.
- Как смеешь ты мне приказывать? – спросил князь Белу Андраши на венгерском языке: на том же, на каком его противник заговорил с ним. – Назови свое имя, если ты мужчина - а не шакал, как те, что сейчас подъедают за мною падаль в Тырговиште!
Белый рыцарь рассмеялся.
- Мое имя Бела Андраши, и я верный вассал и посланец короля Матьяша, - сказал он. – Я знаю, как ты умеешь убивать, князь Валахии. Ты хорошо показал себя неверным! Но неужели же ты прольешь кровь христиан и подданных венгерского короля, которого хочешь просить о помощи?
Несколько мгновений Иоане казалось, что доспехи ее возлюбленного сейчас вспыхнут пламенем от взора, которым его испепелял Дракула.
А потом, совершенно неожиданно, князь Валахии откинул голову и наполнил лавку раскатистым смехом, точно это были его палаты в Тырговиште.
- Ты мне нравишься, посланец Ворона! – проговорил он. – Ты не струсил передо мною, как трусит твой король и все эти перебежчики! Но ты не смеешь указывать мне, что мне делать, будь то Трансильвания или иная земля. Поэтому уходи вместе со своими людьми, а этого смерда предоставь мне.
Дракула помолчал, меряя Андраши взглядом, - а потом прибавил, понизив голос, очень серьезно:
- И ты знаешь, если ты христианин, а не нехристь, - мое дело самое правое! И эти дни решат судьбу наших земель!
В лавке повисла тишина, в которой было слышно только тяжелое дыхание воинов с обеих сторон, - да еще скрип натянутой тетивы. Уловив этот звук, Дракула повернулся на него всем могучим телом, точно зверь на шаги охотника:
- Не стрелять!.. Кто еще ослушается – сам зарублю на месте!
А потом, уже спокойно и неторопливо, почти уважительно, господарь опять повернулся к Андраши. Казалось, в лавке сейчас никого больше нет, кроме этих двоих.
- Ну, что скажешь, рыцарь Ворона? Как, по-твоему, - правое мое дело или нет?..
Кто-то за их спинами не выдержал и простонал – конечно, это были не воины. Венгр склонил перед Дракулой белокурую голову.
- Ты великий государь, - сказал Бела Андраши.
И эти слова из уст человека, который не льстил ему и не обманывал, заставили Влада Цепеша улыбнуться в усы так, что он стал почти хорош.
- Ты умный человек, - произнес он. Казалось, венгр и валах понимают друг о друге намного больше, чем слышат их люди. – Но сейчас покинь это место, пока я не пожалел о своем милосердии!
Трансильванские валахи двинулись вперед. Еще миг – и могло бы произойти непоправимое; но тут всех валахов опередил один – юный черный витязь.
Иоана не думала, у нее не было времени на раздумье: она просто повиновалась сердцу, выступив вперед и оказавшись напротив Корнела Испиреску. Подняв голову, Иоана бестрепетно посмотрела обманутому мужу в глаза.
Никто со стороны Дракулы, кроме них двоих, не догадался, в чем дело; и сам валашский князь тоже замер в удивлении. Но Иоана не задержалась перед рыцарем Дракона, позволив господарю смекнуть, что произошло: она только качнула головой, один-единственный раз, и отступила обратно, в ряды своих воинов. В том, что Корнелу, государеву любимцу, прошедшему с ним страшную войну, хватило этого мгновения и этого движения, она не сомневалась.
Схватившись за плечо Албу, Иоана опустила голову - а потом опять вперила взгляд в бывшего княжьего отрока. От того, как он сейчас поступит, зависели судьбы мира.
Корнел несколько мгновений стоял неподвижно и безмолвно, опустив глаза долу, - а потом подошел к своему князю и преклонил перед ним колени.
- Князь, дозволь молвить слово, - проговорил он в тишине, в которой можно было услышать, как упадет булавка.
Дракула, все еще пребывавший в смешанном удивлении и удовольствии, кивнул.
- Говори!
- Будет лучше, если мы выступим перед городом как есть - в старом, в чем пришли, - произнес Корнел, глядя Дракуле в лицо. – Брашовские богатеи увидят, что мы – Христовы воины, которые бьются за веру и побеждают! Мы явим им кровь неверных, что засохла на твоих доспехах, государь, и покажем удары, которые оставили на них турецкие ятаганы! Саксонцы увидят, что враг поистине страшен – и что ты нужен им против этого врага!..
Звонкий голос витязя ударился о стены и замолк.
Иоана подумала, что даже граф Андраши в самые красноречивые минуты не мог бы сказать лучше.
Но князь все еще молчал, и все молчали с ним – и Иоана, опустив голову, стала беззвучно шептать молитву.
Ее прервал громкий голос Дракулы:
- Ты и в самом деле думаешь так, как сказал?
Иоана вскинула голову.
Корнел поднялся с колен – и ответил господарю стоя, смело и ясно:
- Да, я думаю так!
Дракула усмехнулся. Лапища в прорванной кожаной перчатке с нашитыми на нее железными полосами легла на плечо витязя.
- Что ж, быть по сему, - сказал он.
Господарь быстро вышел из лавки, и следом за ним, не задавая вопросов и не ропща, толпою вышли его витязи. Всем оставшимся показалось, что из комнаты вылетела раскаленная туча.
Оружейник стоял на коленях и, плача, бормотал молитву; Бела Андраши приблизился к нему и протянул руку. Тот схватился за нее, как утопающий за веревку, и, пошатнувшись, встал.
- Кажется, мы все еще вам должны, - произнес ставленник венгерского короля. Немец поднял на него глаза.
А потом махнул обеими руками. Слезы все еще бежали по его лицу.
- Какие теперь могут быть между нами счеты! Я не знаю, кто вы, господин, и после того, что видел, даже не смею спросить - но я вечно буду возносить за вас молитвы! Вы спасли мою лавку и мою жизнь!
Андраши кивнул.
- Пожалуй, - спокойно сказал он. - Дракула сейчас… немного безумен после всех испытанных несчастий.
- Может быть, я еще что-нибудь могу для вас сделать? – с жаром спросил нюрнбергский мастер.
Андраши улыбнулся.
- Да, - сказал он. – Если вы желаете, то можете.
Тут о себе напомнила Иоана. Она быстро подошла к жениху и схватила его под руку; а венгр, тут же забыв обо всем остальном, повернулся к ней.
- Как прекрасно и смело ты себя повела! Я думал, что твой муж…
Валашка резко качнула головой, прервав его.
- Он мне теперь не муж, - сдавленным голосом ответила Иоана. Ей опять предстала лапища в коже и железе, хватающая Корнела за плечо, к которому она столько раз любовно прижималась. Воительница прямо посмотрела на своего друга и покровителя.
- Перед лицом Господа я свидетельствую, что Корнел Испиреску мне больше не муж, а я ему больше не жена! – сказала она по-валашски.

[Эрин]

Глава 55

Иоана, сидя у окна, чинила свой порванный подкольчужник – и вдруг прервала работу, чутко вслушавшись: ей послышались чужие, тяжелые шаги… Конечно, дом этот был полон мужчинами; но она узнала поступь чужака!
Боярская дочь вскочила на ноги, бросив шитье, и пригладила волосы. Она жалела, что под рукой нет зеркала. Хотя этому вошедшему едва ли есть дело до ее красоты – сейчас мысли всех мужчин в Брашове, а особенно гостей с запада, устремлены к войне и переговорам с валашским князем…
Иоана услышала громкий мужской смех и иноземную речь; отсюда валашка не могла распознать языка, хотя он был ей знаком, но вдруг начала сердиться. Почему гостя не ведут знакомиться с нею – знатною госпожою и хозяйкой этого дома?
Неужели Андраши стыдится ее? Или прячет? Но ведь он, несомненно, говорит с человеком, посвященным в их дела?
Только она успела это подумать, как дружные шаги приблизились, и вошел ее возлюбленный, смеющийся, прекрасный. Даже чернота на месте переднего зуба -единственное его несовершенство, видное лучше всего именно в минуты торжества, когда он улыбался или смеялся, - теперь казалась Иоане хороша. А следом за Андраши вошел чужак – старый, но мощный человек, с благородными чертами рыцаря, с коротко стриженными седыми волосами, аккуратными тонкими усами и остроконечной бородкой, в дорогих и прекрасных доспехах. Доспехи эти посерели от дорожной пыли, а алый плащ был весь грязен – но не столько по краю, обвисая книзу, как у пешехода, сколько испятнан сверху донизу, как у лихого наездника.
- Доброго вечера, госпожа, - низким сильным голосом, по-венгерски, но с иноземным выговором произнес удивительный гость, кланяясь ей. Потом старый воин выпрямился и воззрился на нее светлыми и ясными, как воды Дуная, глазами, в которых было только сознание своего достоинства и долга.
- Любовь моя, позволь представить тебе нашего чешского друга и союзника. Вас здесь очень ждали, жупан, - взглянув на своего гостя, сказал Андраши.
И тут Иоана догадалась, кто перед ней, и изумилась до крайности.
Сам Ян Жискра! Кто бы мог подумать, что у "Черного наемника", матерого волка, окажется обличье лучшего из дворян!
- Это моя жена, графиня Андраши, - сказал ее покровитель.
Иоана, улыбнувшись этим словам, сама склонила перед гостем голову. – Жупан Жискра? – так же по венгерски спросила она. Тот еще раз коротко поклонился.
- Большая честь для меня, - сказал чех.
А потом прибавил без улыбки, совершенно неожиданно:
- Я слышал, что вы прекрасно орудуете мечом, графиня. Вот умение, которое хорошо бы приобрести всем женщинам в наши дни!
Иоана рассмеялась. Она чувствовала себя более польщенной, чем если бы он похвалил ее красоту. Жискра усмехнулся в ответ - и вдруг ей показалось, что ясные воды его глаз на миг затянула чернота.
Валашка вдруг почувствовала, что этот человек ей совсем не нравится.
И в самом деле – что должно быть на сердце у воина, который сражается равнодушно, верность свою оценивает в золоте, а сегодня убивает тех, кого защищал вчера?
- Вы здесь по приказу его величества? – спросила боярская дочь. Жискра кивнул.
- Да, - сказал он.
Улыбнулся и заметил, посмотрев сначала на Иоану, а потом на графа:
- Как же необычайно всеми нами располагает провидение! По воле Господа в последние дни со мною случаются самые удивительные встречи в моей жизни!
Иоана засмеялась, скрывая тревогу.
- А ваша жизнь была богата приключениями, жупан.
- Не жалуюсь, сударыня! - усмехнувшись и залихватски подкрутив заостренный ус, ответил седовласый наемник. – Скучать не приходилось!
- Иоана, - нежно и осторожно сказал Андраши, взяв ее за руки. – Жупан Жискра пробудет у нас эти несколько дней. Будьте нашим почетным гостем, - слегка поклонившись чеху, произнес он.
Жискра кивнул: коротко, как очень нужный человек, которому просто отдают должное.
- Весьма признателен!
И тут Иоана догадалась о том, что могли таить под собою гостеприимство графа и уверенность чешского наемника, – и ей стало страшно. Если Матьяш Корвин сочтет ее возлюбленного угрозой или помехой, он со спокойной совестью может отдать Жискре приказ арестовать самого Андраши, как венгерского подданного, предъявив тому обвинение в истинных или вымышленных преступлениях против венгерской короны. Если только Жискра уже не получил такого приказа – и не выжидает подходящей минуты…
- Прошу вас разделить с нами трапезу, - сказал Андраши.
Того, с кем преломил хлеб, уже не назовешь врагом! Но ведь Жискра мог и не быть им врагом – он только выполнял приказы.
- С удовольствием! Я только переоденусь с дороги, - чех кивнул Иоане. - Сударыня.
Жискра быстро вышел.
- Он слишком учтив для солдата, - заметила Иоана, оставшись с Андраши наедине.
- Он ведь дворянин. Кроме того, прошел не только военную школу – а и ту же школу обхождения, что и я: при дворах разных королей, где он подвизался намного дольше, чем я, - ответил ей граф. – Но службу свою Жискра знает, будь уверена!
- Я уверена, - усмехнувшись, сказала Иоана. – Даже слишком. Где расквартированы его черные чехи?
- Здесь неподалеку, в казармах с наемниками самого города Брашова, - ответил Андраши. – Собственная армия Брашова невелика, поэтому содержания и места достанет всем. Кроме того, хозяева города уже оповещены, с какою целью прибыл Жискра, - и рады отдать его людям последнее.
Венгр усмехнулся.
- Ты думаешь, что и в самом деле?.. – спросила Иоана, не смея смотреть любовнику в лицо.
Андраши крепко обнял ее.
- Все идет к тому, любовь моя, - прошептал он. – Порфирородная и всеблаженная княгиня. Вот-вот уже зазвонят колокола, возвещая наш приход, и всякий враг наш будет насмерть бит…

За ужином Жискра развеселился и разговорился. Это был человек с рыцарскими манерами, с собственными, однако твердыми понятиями о чести, но любивший поесть и выпить, как солдат, не знающий, когда еще придется как следует набить живот в следующий раз.
- Послезавтра совет, - откусывая и прожевывая мясо, проговорил он. – На него Дракула явится как миленький, затем и пришел… почистит перышки, - тут чех усмехнулся. – Постарается предстать хозяевам города попригляднее. Да только это уже напрасная суета, трепыхаться нечего! Все решено, и сам он, пожалуй, понимает…
- Вы думаете, жупан, - Дракула вот так, смиренно, даст посадить себя в клетку и отвезти к королю? – спросила уязвленная Иоана, перед глазами которой тотчас же встал валашский господарь, исполненный ума, силы и власти, как ни один человек, которого она знала в своей жизни.
- Не смирится сам – мы его смирим, графиня, - пообещал Жискра, чью уверенность уже изрядно подкрепило выпитое вино. – Ян Жискра свое дело знает! Да и куда, скажите на милость, Дракула мог бы теперь податься, со своей жалкой горсткой солдат? Он дастся нам, потому что больше ему в Валахии делать нечего, это и дураку ясно!
Такое поименование витязей Дракулы – и такое презрение к их силе оскорбило и Иоану, и Андраши; но оба промолчали.
Чех опрокинул кубок и закончил, утерев губы и усы:
- Впрочем, его апостолическое величество человек милостивый и мягкий – и Дракуле окажет княжеский почет! Хотя, будь я на его месте…
Андраши положил руку на локоть гостя.
- Я полагаю, жупан, что каждый из нас должен быть на собственном месте, - мягко проговорил он. – На том, которое предназначено ему Господом.
- Аминь!
Жискра, еще достаточно трезвый для религиозного сознания, икнул и осенил себя размашистым католическим крестом. Иоана и Андраши тоже перекрестились – и оба одинаково: справа налево. Иоана заметила это - и изумилась и испугалась сразу: еще и оттого, что жест Андраши увидел "Черный наемник". Ей показалось, что с Жискры мигом слетел весь хмель.
Хотя, по-видимому, при исполнении обязанностей этот человек никогда не напивался.
Вот и сейчас чех, холодно осмотрев обоих хозяев, поднялся с места и с совершенно сознательным выражением сказал:
- Прошу прощения, господа. Я утомлен дорогой и с вашего позволения отправлюсь на боковую.
Поклонившись графу и его невесте, Жискра, печатая шаг, как на параде, покинул столовую.
Несколько мгновений Иоана и Андраши молчали, глядя друг другу в глаза; Иоана смотрела на жениха с испугом и укором.
- Ты что сделал!
- Я понял одно, - отвечал ей венгр. – Нельзя иметь одного бога для людей, а другого для себя: люди слишком часто требуют этого… но Господь не прощает, - прошептал он.
Помолчал, склонив голову, и произнес:
- Князь Дракула великий человек.
- Как бы то ни было, - с мягким возмущением сказала Иоана, - ты сейчас можешь такими жестами погубить все, за что мы сражаемся! Ты хочешь быть государем, но государь не может так делать!
Ее возлюбленный улыбнулся.
- Жискра – это рука и воля короля, - сказал он. – Что бы он себе ни думал о нас, он не сделает ничего сверх того, что будет ему приказано. Не бойся!
- Я не боюсь, - вздохнув, сказала Иоана.
Она прижалась к нему, и любовники, обнявшись, долго сидели без слов. Иоана чувствовала, как рука князя-полукровки гладит ее по волосам, и думала, что он не принудит ее принять себя как мужа прежде времени – и даже не заговорит с нею об этом. Несмотря на то, что она публично отреклась от мужа и стала свободной...
Беле Андраши тоже было непросто открыться ей – как телом, так и душою. Несмотря на все, что они испытали вместе: казалось, теперь стало даже труднее.
На другой день знаменитый наемник сказал, что переедет от них к своим людям – ему нужно отдать кое-какие распоряжения и вообще приготовиться. Конечно, Андраши и Иоана не могли ничего возразить: да ведь Жискра, скорее всего, сделал бы так, даже не будь вчерашнего разговора. Но все равно – на душе у них было неспокойно.
Но разве они жили когда-нибудь в мире?
Только в беззаботном, беспамятном детстве - когда всякое любимое дитя чувствует, что покоится в объятиях Господа.

Через день после приезда Жискры состоялось решающее сражение, вооружение для которого Дракула так и не успел себе выковать, – и валашский князь в сопровождении верных витязей, причастных к славе государя, как доброй, так и дурной, появился в зале, где собрались все хозяева города Брашова, в таком виде, точно явился с поля брани: точно уцелел после великого боя с великими потерями.
Так и было. Но те, кто входил в городской совет, не сражались в великих боях – и смотрели смерти в лицо только тогда, когда к этому принуждала чужая, жестокая воля: когда смерть являлась к ним домой.
И появление князя Валахии сразу же вскрыло раны, которые он нанес саксонцам собственной рукой. Когда он вновь предстал перед ними, с головы до ног в крови турок – возмутитель спокойствия богатой жизни посреди мрамора и дорогого дерева, сверканья драгоценных одежд и цепей, - немецким купцам снова представилось, будто эта кровь на доспехах Дракулы – их собственная. Враждебный ропот поднялся в зале, когда Дракула, с обнаженной головой, точно сдаваясь на милость, шагнул к длинному столу, за которым расположились саксонцы. Те, кто сидел ближе всего к валашскому князю, даже отодвинулись.
Быть может, явись он перед ними в господарском блеске – в бархатном кафтане, усыпанном каменьями, в парчовой накидке, в шапке со страусиным пером, поверх которой был надвинут тяжкий обруч с многими низками жемчуга, - совет посмотрел бы на него более благосклонно? Если бы Дракула пришел один, без своих витязей? Но как такое могло бы быть?
Теперь, как он ни выставляй себя, судьба отвернулась от князя Валахии. Его час пробил – еще тогда, давно, когда Дракула стоял и упивался величайшею казнью, которую учинил в жизни. Ныне время великих казней для него миновало.
Корнел пришел к господарю в час, когда все от него отреклись, чтобы разделить с Дракулой его муки, - и сейчас стоял бок о бок с князем именно для этого. Если судит ему Господь, Корнел падет здесь мертвым, защищая свою веру, отечество и любовь, сплотившиеся для рыцаря Дракона в одном этом человеке; но пока хвататься за меч не было нужды. Пока его государь стоял, молча озирая зал, - потом валашский князь простер руки и тут же их уронил. Дракула опустил голову на грудь.
Он понял, что эти люди, сидящие перед ним, не внемлют никаким словам о тьме с востока – они не видят, что оставили турки от его доспехов, не видят, сколько у князя осталось людей от некогда большого, непобедимого войска. Саксонцы видели только, что перед ними, побитый и униженный, потерявший всю свою силу, стоит владыка, которого они ненавидят всей душой, владыка маленького княжества, который возмутил весь мир, - и теперь они могут торжествовать над господарем Валахии, как он когда-то торжествовал над ними!
Влад Дракула наконец поднял голову – и глаза его загорелись, быть может, в последний раз. Он открыл рот; и, быть может, речь его сразила бы расчетливых купцов. Но он не успел ничего сказать.
В зале раздался топот многих пар ног – и вошел, в сопровождении нескольких стражников, нарядный, гордый человек в камзоле и кафтане, сшитых из клиньев разноцветной парчи, в бархатном плаще, сколотом на плече ослепительной бриллиантовой пряжкой. Драгоценный камень брызнул светом в воспаленные глаза Дракулы, и тот на миг зажмурился.
Еще не успев опять поднять глаза на эмиссара, валашский князь услышал, как тот произносит обличительное слово.
- Ты обвиняешься в бесчисленных и богомерзких преступлениях, князь Дракула! То, что ты творил в Валахии, известно всем! Но теперь перед нами свидетельство худшего из твоих деяний!
Рука эмиссара красиво взметнулась над столом, и князь увидел, как по столу разлетелись письма, на которые саксонцы ошеломленно уставились. Дракула же только горько улыбнулся и опять повесил голову.
- Перед нами предательские письма, написанные твоей рукой! – крикнул обвинитель. – В одном из них ты просил о военной помощи султана, обещая взамен даровать ему Трансильванию…
Члены совета зашумели в негодовании; но тут венгр вскинул руку и торжествующе закончил, возвысив голос:
- А вот в этом письме ты злобно и дьявольски сговариваешься с султаном о том, чтобы пленить самого короля Матьяша! Ты хотел на то золото, которое получишь от Брашова, нанять армию и захватить его величество короля, чтобы потом привезти его пленником в Турцию!
Тут негодующие возгласы слились в общий яростный крик. Дородные степенные саксонцы вскакивали, сжимая кулаки, выкрикивали проклятия, некоторые даже плевали в сторону Дракулы, который был теперь - наконец-то! - беспомощен, смирен. Хозяева Брашова не понимали, что Дракуле достаточно сделать одно движение – и его витязи перебьют всех, кто находится в зале, несмотря на то, какая участь грозит им самим. Это была верность, скрепленная кровью бесчисленное множество раз.
Но Дракула не двигался. Не двинулся он и тогда, когда зал наполнился чешскими воинами, одетыми в черные доспехи, подобно его собственным витязям, и вооруженными до зубов. Впереди их шел седовласый и седоусый воин в самых светлых и самых дорогих доспехах.
- Князь Дракула! Именем короля, твоего сюзерена, ты арестован! – холодно сказал Ян Жискра, поглядев в глаза князю с ненавистью ко всему, что из себя представлял этот человек, – и ко всему, что из себя представляло православное христианство, которое он защищал.
Дракула не двигался и ничего не говорил, без всякого выражения глядя "Черному наемнику" в лицо.
- Ты арестован, Дракула! Сложи с себя свою корону! – торжествующе крикнул глава совета Брашова.
И тут Дракула впервые за эти роковые минуты ожил, улыбнулся. Глаза его заблестели смехом.
- На мне сейчас нет никакой короны, почтенные, - сказал он. – Или вы не видите?
Эти люди ничего не видели – видели перед собою только неслыханное чудовище, которое они травили, как травили бы чудовище. О том, что станется со всем христианским миром после того, как князя Цепеша затравят, никто сейчас не задумывался.
- Взять его! – бросил Жискра, видя, что более ждать нечего. И чехи кинулись на князя; тот так и не оказал никакого сопротивления. Витязи, растерявшиеся от такой покорности, точно весь боевой запал господаря куда-то вмиг исчез, потух, попытались защитить Дракулу. Произошла короткая яростная схватка, в которой знаменитые черные бойцы показали свое искусство: оно оказалось равным искусству валахов. Несколько воинов погибло с обеих сторон; а потом валахи осознали, что князь действительно сдается в плен, и вместе с ним прекратили сопротивление. Их быстро обезоружили и скрутили.
Корнел защищал своего князя с безумством отчаяния – и, даже увидев, как черные чехи валят на пол и вяжут последних витязей, не выпустил из рук меча. Отбиваясь от нескольких солдат сразу, витязь увидел, что к господарю пробился враг; и вот уже двое, трое навалилось на его князя. Чехи с яростью схватили Дракулу за плечи, потом выкрутили ему локти и пригнули книзу, ткнув лицом в стол.
А потом Корнел ощутил тупой, тяжкий удар по голове. "Господи, дай силы отмстить", - только и успел подумать он; и потерял сознание.

[Эрин]

Глава 56

Когда Дракулу и его витязей вывели из зала судилища на улицу, Иоана дожидалась их бок о бок с Андраши: и десятки, сотни трансильванцев ожидали этого вместе с ними. Невероятный крик поднялся на улицах Брашова при виде связанных рыцарей, во главе которых шел их связанный князь. Но казалось, что валахов это никак не затронуло.
Дракула и его витязи шли, опустив головы, не глядя ни на кого, а только с сознанием самих себя: с каким-то тихим и горделивым сознанием. Черные чехи шагали и ехали верхами по сторонам валахов, и приветствовали восторженный народ взмахами черных и мощных, грозных рук; Жискра, на своем коне, особенно блистал, точно воевода, одержавший великую победу. Но он же и следил – бдительно следил, чтобы драгоценных пленников не обидели; а до этого было недолго.
Вот кто-то среди множества волнующихся рук и голов – нарядных, оборванных, без различия чина и звания – выкрикнул надрывное, исполненное от сердца идущей лютой ненависти проклятие Колосажателю; и толпа тотчас же подхватила бранные слова. Стоило только начать! А потом в витязей со всех сторон полетели камни и комья грязи.
Иоана вскрикнула, когда в одного из связанных воинов угодил камень, который рассек ему щеку; это был не Корнел, но для Иоаны сейчас все эти мужи были как сотня Корнелов, как сотня великих бедствий и любовей. Жених обхватил ее за плечи, предупреждая какой-нибудь опасный порыв, но Иоана не глядела на него – а только на своих валахов, которых толпа грозила растерзать. Конные чехи стали теснить семиградцев, отвечая проклятьями и угрозами на проклятья; теперь опасно стало и им, людям Жискры, - но они не зря носили свое имя, и боевая слава их была у всех на слуху. Один вид их обнаженных мечей и сабель смирил народ.
Казалось, что бунт улегся, - как вдруг какой-то одинокий смельчак бросил ком грязи, да так удачно, что тот попал в самое лицо князю Цепешу.
Кругом ахнули; не то восторжествовали, не то ужаснулись, а вернее сказать, все вместе. Дракула вскинул голову – по щеке стекала земляная жижа - и ожег брашовцев взором своих глаз, которые, казалось, не могли принадлежать ни мужчине, ни женщине: огромные, зеленые и слишком страшные для любого человека, но с длинными женственными ресницами.
Однако крикнул он так, что отшатнулись самые отважные мужи:
- Подлые шелудивые псы!..
И ненависти в этом крике было еще больше, чем в тех проклятьях, которыми его осыпал торговый люд Брашова, примученный князем Валахии всего сильнее. Народ зашумел и стал напирать; брань посыпалась на беззащитные головы пленников, как град.
- А ну назад! Осади назад! – приподнимаясь в седле, с бешенством закричал Ян Жискра, вращая глазами и описывая над головою круг огромной саблей, которую носил на боку, как когда-то Дракула. – Собачьи дети!..
Ударив саблей коня, он врезался в толпу. Люди попятились; а над головами их раздались выстрелы из аркебуз, которыми была вооружена половина "Черного войска", с грохотом, дымом и огнем. Толпа, мало знакомая с огнестрельным оружием, которое представилось сейчас дьявольскими штуковинами, с криками разбежалась в стороны; иные припадали к земле.
- Кто еще посмеет буянить – дурь вышибем из башки свинцом! – крикнул Жискра. - Мы ведем пленников короля! Всем разойтись с дороги!
Народ расступался, взволнованно восклицал и затихал, смиряясь перед блеском "Черного наемника".
- Пленников короля, - прошептала Иоана, взглянув на графа. В глазах ее сверкали слезы. – Пленников короля!..
И она, привстав на цыпочки, поискала глазами среди неумолимо удаляющихся узников – и вдруг крикнула во весь голос:
- Корнел!
Страшная тишина повисла над толпою. И Иоана поняла, что Корнел услышал ее, понял, кто зовет его.
- Помни Царьград! – крикнула она.
Никто больше, кроме этих супругов, не понял, о чем она говорит; и Иоана ужаснулась, что Корнел тоже не поймет. Но вот до нее донесся ответный крик, уже слабый оттого, что валахи так удалились.
- Помню!
Пленники прошли, и стражники их тоже; и тогда общее внимание и негодование обратилось на Иоану.
- Их ведьма! Валашка!
Андраши, быстро заступив свою суженую, выхватил меч; толпа шарахнулась. – Пошли прочь! Подлая чернь! – крикнул золотоволосый рыцарь. А Иоана, схватившись за плащ венгра, больше всего жалела, что она сейчас в женском платье и не может так же постоять за себя, как он встал за нее.
Но граф уже отпугнул тех, кто покушался на Иоану; и, схватив за руку, велел ей:
- Идем отсюда, все кончено!
Они выбрались из толпы, которая с охотой и даже с некоторым страхом давала им дорогу. К ним примкнули их венгры и валахи: точно ручейки слились в одну строптивую горную реку, пробившую себе путь среди камней католического города.
Иоана взглянула в глаза жениху – и поняла, что ничего говорить не нужно. Она улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ: в глазах его, как и в ее глазах, блестели слезы.
- Теперь их отведут в тюрьму, - прошептал Андраши. – А тем временем обыщут дом, где они жили: Дракула, кажется, перехитрил нас…
- В чем же? – воскликнула Иоана.
Граф огляделся по сторонам и быстро и тихо проговорил:
- Корона.

Приведя невесту домой, Андраши наказал ей сидеть тихо – сейчас очень опасно было выходить на улицу; а в такие дела, которыми займется он, женщине и подавно соваться нельзя.
"Женщине почти никуда нельзя соваться, - мрачно подумала Иоана. – Если только она не отрекается от своего лица".
- Постой, - видя, что он вот-вот уйдет, Иоана схватила жениха за руку. – Ты будешь добывать корону? Но ведь Дракула, конечно, не мог бросить ее в пути, она для него дороже даже собственной чести!
Андраши кивнул.
- Бесспорно, - серьезно сказал он. – И больше всего я опасаюсь, что Дракула ее и вовсе не вывозил из Валахии – а оставил своему брату Раду. Тогда, придя в Тырговиште, мы найдем его уже на троне!
Иоана нахмурилась.
- Неужели же ты думаешь, что…
Венгр пожал плечами.
- Это… семейная их слабость, - слегка улыбнувшись, сказал он; Иоана порозовела. – Быть может, сам Дракула снисходительно думает об этом пороке. Кроме того, я опасаюсь…
- Что князь и в самом деле пожелает военной помощи Турции? – воскликнула Иоана, забыв об осторожности; Андраши быстро подался к ней, широко раскрыв голубые глаза, готовый зажать ей рот. Но это уже не понадобилось: валашка поняла свою оплошность.
Шагнув к ней ближе, Андраши заключил ее в объятия.
- Опасаюсь, возлюбленная, что в первый раз Дракула взошел на трон именно так – что он не бежал из плена, а был отпущен турками, чьим покровительством заручился, - тихо проговорил венгр. – Я, что ни час, переменяю свое понятие об этом человеке! Иногда я восхищаюсь им, иногда ненавижу! Но ненависть выжигает все иное в моем сердце, когда я подумаю, что Дракула может оказаться в союзе с турками.
Иоана ощутила, как окаменели нежные руки, лежавшие на ее плечах.
И тут что-то безвозвратно переменилось в ней самой. Вдруг боярская дочь почувствовала, что в один миг поняла этого человека лучше, чем за все время, что знала его.
Нет, Бела Андраши никак не мог быть подданным султана!
- Ты ненавидишь турок еще сильнее Дракулы? – воскликнула Иоана.
- Они вырвали сердце у моей матери-церкви, - тихо ответил граф Андраши. – Они обесчестили сотни греческих девушек и юношей прямо на алтарях! Они лишили мой великий город того, чем он жил и дышал!
Иоана молчала, задыхаясь, точно сама сейчас дышала гарью на улицах Константинополя. Ей захотелось зажать уши, точно она слышала ужасные крики боли и унижения, поднявшиеся над Пропонтидой*, над чудом зодчества – Святой Софией, над дворцами, садами и кипарисовыми парками: как когда-то в храмах поднимался фимиам, а во дворцах и садах – веселый смех и заздравные чаши с вином. Греки умели любить и Господа, и жизнь.
- Так ты… грек? – тихо воскликнула она. – Знатный господин? Откуда же у твоей матери перстень Дана?
Андраши склонил голову, точно в скорби по навеки ушедшему.
- Моя мать обманула Дана, - с едва заметной улыбкой ответил ее лукавый возлюбленный. – Дану это стоило только кольца – для нас же может означать все… Когда-то Валерию Андраши полюбил человек из страны, которой больше нет, - страны, в которой люди умели любить женщин. Валерия, прекраснейшая из дев Венгрии, принадлежала этому человеку только неделю, но так и не смогла его забыть… За миг счастья графине Андраши пришлось расплачиваться всей своей жизнью.
Голос венгра дрожал от боли и гнева.
Иоана поняла, что плачет, слушая его, и смахнула с щеки слезу.
- Кто был твой отец? Ты знал его? – тихо воскликнула она.
- Нет, - сказал Андраши. – Но я вижу его, когда гляжусь в зеркало. У меня его волосы, глаза и улыбка.
Граф говорил с любовью к себе и к тому, кому был обязан собою.
- Моего отца звали Роман, и он был одним из благороднейших людей Византии, принесших в эту страну то, чего Венгрия никогда не знала, - сказал венгр. Он улыбнулся – а глаза были пустыми, опустошенными.
- Романа убил барон Берчени – из дикой злобы и зависти. Барону было довольно только посмотреть на моего отца, а потом на себя, чтобы исполниться такой злобы и зависти!
Андраши рассмеялся, как император ромеев, наслаждающийся утонченными пытками.
- И ты убил его? – спросила Иоана: сама уже страстно желая, чтобы оказалось так.
- Мой слуга заманил мужа моей матери в чащу, подражая зверю, - улыбаясь, сказал венгр. – Там его окружили – и я вышел к барону, чтобы посмотреть ему в глаза и спросить, как он убивал моего отца. Я обещал, что пощажу его, если он все расскажет…
- А когда барон рассказал, ты его застрелил, - произнесла Иоана. Душа ее ликовала при мысли о смерти мучителя женщины.
- Не я, а мой лучник, сидевший в ветвях. Это была быстрая и милосердная кончина – смерть без страха, как смерть от мизерикорда*, дарованная Роману, сыну византийского императора и рабыни-славянки. Когда Роман вырос, он освободил ее от рабства…
Иоана покачала головою. Этот человек был немыслимым порождением множества немыслимых случаев.
- Но ведь Византию сгубил разврат, - тихо сказала она. – Вы погрязли в роскоши и пороках. С чем же ты идешь в мою страну?
Венгр улыбнулся.
- Разве Турция не погрязла в пороках по самую макушку? – спросил он. – И разве Валахия – страна благочестия и законности? Но в вас много свежей крови, много первозданных сил, как в русах! Вместе мы будем непобедимы!
Иоана улыбалась, отдавшись его увещаниям, и ей звучал ропотный шум моря, которого она никогда не видела.
А потом валашка ахнула и посмотрела в очи жениху, как ребенок, исполненный изумления.
- Крестовый поход! Битва за Царьград! Вот о чем говорил король… Он говорил нам о тебе и Валахии!
- Ты наконец догадалась, - сказал граф.
- Безумная, безумная мечта, - прошептала боярская дочь.
- Разве не было у Дракулы такой безумной мечты – принести Валахии свободу от Венгрии и Турции? Он титан, и почти добился этого! – ответил Андраши. – Безумная мечта может влить в человека нечеловеческие силы!
- Почему же Дракула не добился своего? – жадно спросила Иоана.
Андраши мягко обнял ладонями ее лицо.
- Потому, что это невозможно, любовь моя, - освободиться от таких могучих сил: великое всегда стремится к еще большему величию! Но возможно поставить эти силы себе на службу и самому сделаться господином над ними!
"Твоя империя падет, как пала Византия", - подумала Иоана; но не успела ничего сказать. Андраши покинул ее, пылая жаждою всевластья, сгубившей и первый - и второй Рим.

Он воротился через два часа – и вошел к Иоане тихо, бледный, с остановившимися глазами.
Иоана печально улыбнулась, но улыбка ее тут же погасла. – Рассказывай, - произнесла она.
- Меня пропустили к князю в темницу, - сказал венгр. – Дом его обыскали сверху донизу, но ничего не нашли… Я спросил о короне его самого. Я думал, что мне Дракула скажет больше, чем своим стражникам!
- Но почему? – спросила бесконечно изумленная Иоана.
Поистине – привычка к власти может лишить разума любого!
Андраши вздохнул и повел головою. Иоана поняла, что его переполняет неверие в случившееся и ненависть к Дракуле.
- Он и в самом деле сказал мне больше, чем им! Князь Валахии ответил мне так, - мягко произнес венгр. – "Я отдал ее моему брату Раду. Неужели ты думал, что я отдам ее тебе, рыцарь Ворона?"
Граф приблизился к ней и посмотрел в глаза.
- То есть теперь, - все так же мягко, ласково продолжал он, - на троне Валахии сидит любовник Мехмеда Завоевателя, растоптавшего величайшую святыню православных христиан!
- Князь точно помешался, - прошептала Иоана.
- Кто знает, - ответил Андраши. – Это могло быть сказано для отвода глаз! Но ведь Влад не может не понимать, что господарем ему более не быть, - и должен был подумать о достойном преемнике, хотя бы из любви к Валахии!
- Неизвестно, что он любит больше – Валахию или власть; или же только печется о власти для рода Дракулешти, - возразила Иоана. – А может, Дракула и в самом деле наконец предался туркам…
Андраши вдруг весело рассмеялся.
- Что ж, если так, то мы знаем, где найти корону Валахии! Ее будет далеко видно! И мы сорвем ее с головы Раду Красавчика!
Иоана не ответила на его улыбку.
- А мужа моего ты видел?
Андраши точно очнулся от грез.
- Ты свидетельствовала перед всем крещеным миром, что у тебя более нет мужа! – резко воскликнул он.
Иоана поглядела на него долгим взглядом. Она не боялась.
- Ты прав, - наконец тихо ответила валашка. – Мужа у меня более нет.

* Древнегреческое название Мраморного моря, посредством Геллеспонта на западе и Босфора на востоке соединяющего Эвксинский Понт с Эгейским морем.

* Мизерикорд, кинжал милосердия (фр. misericorde — "милосердие, пощада") — кинжал с узким трехгранным либо ромбовидным сечением клинка для проникновения между сочленениями рыцарских доспехов.

[Эрин]

Глава 57

Бела Андраши не зря предупреждал свою невесту – в женском платье его драгоценной княгине после ареста Дракулы выходить было бы слишком опасно, а в полном рыцарском вооружении тем паче: узнав в Иоане валашку и женщину, что было не так трудно, ее именно теперь могли бы схватить, не посчитавшись ни с какими законами, и бросить в тюрьму, откуда едва ли даже человек его влияния смог бы добыть ее. Брашовцев будоражило несколько дней: так, что эти миролюбивые люди, более всего дорожившие собственным спокойствием и жизнью, готовы были напасть на тюрьму, куда заточили Влада Дракулу – того, кто дорожил спокойствием и жизнью, как чужою, так и своею, куда меньше их.
Но теперь по улицам ходили толпы, размахивавшие как дорогим оружием, лучшей немецкой, испанской и турецкой работы, так и тем, что под руку подвернулось: палками, мясницкими ножами, да и просто потрясавшие голыми кулаками. Смиренные люди, добрые христиане шатались по Брашову, опьяненные чужой победой, и кричали, точно безумие – или геройство князя Валахии заразило их умы. Даже городская стража не могла унять этих волнений – и не притесняла людей, пока дело не дошло до настоящего кровопролития: если тронуть их сейчас, стычки могли бы разгореться в настоящую гражданскую войну.
Впрочем, гнев свой семиградцы копили не против собственных стражников, наемников города, а против того, до кого не могли добраться, - немногие из горожан расхрабрились или обезумели настолько, чтобы попытаться разорвать оборону тюрьмы Брашова: "Черное войско", которое сторожило князя и его витязей денно и нощно. Несколько таких восстаний все же вспыхнуло, как случайные искры от соударения тяжелых на подъем камней, – но Ян Жискра, бравый воин, отбрасывал нападавших, большею частью голытьбу, без труда и даже радовался, казалось, случаю показать городу свою силу и преданность королю.
Через три дня по Брашову пронеслась весть, что князя Валахии переправляют в Буду, чтобы он предстал пред очи короля Матьяша. Имя его величества удивительным образом подействовало на трансильванцев, умиротворив их, как древних – воззвание жрецов к божеству. Матьяш Корвин и был таким земным божеством, с высоты своего трона чужими руками вершивший тысячи судеб.
Горожанам представилось, что именно в Венгрии князю Дракуле воздадут по заслугам. В чем состояли эти заслуги перед королем и каково будет воздаяние – никто из семиградцев сейчас сказать не мог; но все радовались, что непосильное для них бедствие снова удаляется от них.
Должно быть, семиградцы ожидали напоследок нечистого, жестокого утешения – зрелища позора валахов, которое слишком скоро кончилось в первый раз. Однако им не суждено было насладиться этим. Князь Дракула и его витязи выехали из Брашова верхами, как и их стражники-чехи: под пленниками были ретивые венгерские кони, а на них - простая, но добротная одежда, какую носили венгерские и трансильванские горожане, не чуждые военного дела: кожаные куртки, штаны и сапоги. Все – новое, все – местной, трансильванской работы.
Иоана в последний раз увидела Корнела, как в былые времена, ехавшего подле своего князя. Тот, кто когда-то был ее мужем, за прошедшие дни словно бы отдохнул, и умиротворение снизошло на его чело.
Как посмеялась над этим великим воином судьба – отдохнуть Корнел смог только в тюрьме, в которую попал по навету на своего господина, величайшего воина в Валахии и Венгрии!
Князь Валахии тоже представлялся отдохнувшим – его княжение было исполнено таких тягот, после которых даже город, где его ненавидели и жаждали растерзать, стал для Дракулы прибежищем. Может быть, за минувшие после его падения дни, когда он был огражден и от врагов, и от собственных подданных, Дракула успел поразмыслить о своей судьбе – о будущности, которую ему готовил король венгерский, Справедливый король, все эти годы проливавший кровь Дракулы и его народа, не покидая своих золотых чертогов. На алых губах валашского господаря, под черными усами, затаилась улыбка человека, узнавшего цену всему на свете.
Иоана так и не сказала своему супругу на прощанье ничего, стоя безмолвно и печально подле человека, послужившего причиною падения Корнела – а может статься, его вознесения? Венгр заметил ее жадный взгляд, устремленный на пленников.
- О чем ты думаешь сейчас, когда глядишь ему вслед? – спросил он ревниво, горячо, схватив невесту за руку.
Иоана повернулась к Андраши.
- Корнел, которому я изменила, был верен мне безрассудно, как теперь верен своему князю, - без улыбки, без мысли о грехе сказала она. – А о тебе, который хочет взять меня в жены, я знаю очень мало.
Граф смотрел на нее так же серьезно.
- Иоана, у меня христианское сердце, - сказал он. – Понимаешь ли ты, что это значит?
Иоана улыбнулась.
- Я думаю теперь, что у мужчин почти никогда не бывает христианского сердца, - с горечью проговорила она. – Ты же - язычник, ты сам мне сказал…
Андраши сжал обе ее руки.
- И у язычников бывают верные и неверные! – воскликнул он в величайшем волнении. – Нам же с тобою никто не обещал, что крест наш будет легок, - однако Господь поможет все снести! И я знаю, что Господь все видит, - прошептал венгр, поникнув головою.
- Точно ли так? – спросила Иоана, сурово глядя на него.
- Я повидал и испытал многое, - ответил Андраши после раздумья. – И я знаю теперь, Иоана, что мужчина, имеющий несколько жен, - это как разум, имеющий несколько воль… Говорить ли о законных или невенчанных женах, - прибавил он, коснувшись губами ее уха и заставив зардеться. - То, чего ты требуешь от меня, - это не только заповедано Господом: это то, чего я сам прежде всего требую от себя. И только тот, кто верен, может познать любовь.
- Как хорошо ты говоришь, - сказала Иоана, внимательно глядя ему в лицо.
- Ты веришь мне? – спросил Андраши.
- Да, - сказала она.
Главное, что есть в человеке, что есть в этом человеке, - это огонь его души, владычицы тела: это Бог, которого Бела Андраши познал, сойдясь с нею, быть может, сам того не желая.
- А знаешь ли, что я думаю сейчас, - сказала Иоана: ворота за пленниками короля уже закрывались. – Я думаю, что теперь князь Дракула и его воины наконец смогут отдохнуть, Матьяш даст им отдых… Не правда ли? Король венгерский так долго распоряжался ими, как рабами, прикрывался ими как щитом – а теперь…
Иоана не удержалась и всхлипнула.
- Дорогая, у каждого свое предназначение, - сказал Андраши. – Пути Господни неисповедимы…
- Господь несправедлив, - ответила Иоана. – Господь никогда не бывает справедлив.
Бела Андраши долго смотрел на нее, долго силился ответить, заспорить – но не смог: ни ответить, ни заспорить, ни даже прикоснуться к ней.

Выступать собрались скоро.
Король венгерский, с которым снесся Бела Андраши, известив Матьяша Корвина о том, кто должен сейчас сидеть на престоле Валахии, понял срочность и важность грядущего похода – быть может, Корвин и теперь промедлил бы, задержав военную помощь, как уже делал это с Дракулой, но страх за судьбу отуреченной Валахии перевесил всегдашние сомнения и робость короля.
Матьяш прислал к воротам Брашова большую армию, состоявшую из венгров и чехов, - кормиться им было нелегко, и мало доброго они ждали для себя на валашской земле. Но это были хорошие солдаты и католики, послушные Богу и королю.
За католиками подтянулись и православные: валахи, обманутые Белой Андраши, - боярские люди со своими господами, видевшими в этом венгре с памятью о Византии валашского князя Дана. А может быть, они и понимали его ложь, изреченную во имя общего блага.
В Валахии, да и во всем христианском мире во главе с Венгрией, жизнь и власть были замешаны на лжи – счастье, если эта ложь приведет хотя бы к какому-нибудь благу и постоянству!
Иоана наконец смогла покинуть чужие, давившие ее стены – и сбросить платье, лишавшее ее свободы, как путы стреноженную лошадь. Ее возлюбленный – а еще раньше Марина, наслушавшаяся рассказов княгини Елизаветы, – говорили ей, что турчанки носят шаровары, как мужчины. Для христианских же жен удобство в одежде было дикостью и грехом…
Впрочем, теперь почти никто из воинов Андраши не смотрел на то, как одета его подруга, - они повидали и турок, и турчанок, а валахи так и турецкие обычаи на своей земле. Сейчас всего важнее было победить. А потом никто не посмотрит на то, какова была цена победы, - потому что она будет одержана с благословения короля: все жестокости, свойственные диким язычникам, тотчас становятся богоугодными делами, как только их освятит воля могущественнейшего из христианских государей.
Иоана ехала среди кольчуг и лат, среди пестрых колышущихся знамен валашского и венгерского аристократства, одетая в сработанное собственными руками легкое и красивое мужское платье. На голове боярской дочери блистал золотой венчик, которым валашка, как и ее белый рыцарь, самовольно короновала себя – и никто среди конников и слова не мог ей сказать: они только почтительно склоняли головы, если кому-нибудь случалось встретиться с нею взглядом. Мужи эти, как великая княжеская дружина, ограждали Иоану от посторонних взглядов; сам Бела Андраши выступал во главе войска. А рядом с невестой венгерского ставленника ехал одетый настоящим рыцарем Албу Белые Волосы, державший знамя Иоаны – валашского орла, распятого на католическом кресте.

[Эрин]

Глава 58

Первые два дня войско продвигалось беспрепятственно – по выжженной земле, за каждую пядь которой турки заплатили кровью. Но теперь окраинная Валахия, опустошенная и захватчиками, и защитниками, зализывала раны, а воинство Раду чел Фрумоша – не такое и многочисленное – сосредоточилось в Тырговиште и его окрестностях. Любимец султана еще не отвык чувствовать его руки на своих плечах, и самовластное правление было для него внове; он еще помнил роскошные шатры, где пил шербет, когда воины Аллаха мучались от жажды. Бояре же, стоявшие за младшего Дракулу, были куда менее изнежены жизнью, чем он, – и быстро воспользовались таким положением: князь-изгнанник не погрешил против истины, сказав, что под началом его брата шакалы растаскивают то, что осталось от Валахии.
Дела в княжестве шли еще хуже, чем после гибели старшего Дракона – отца обоих братьев, обезглавленного венграми. От господаревой власти осталось только имя.
А может, и нет – может, именно теперь Влад Дракула выиграл то, чего не выиграл мечами и кольями. У султана Мехмеда оставалось еще довольно силы, чтобы всецело покорить Валахию и сделать ее пашалыком, частью империи: и с этим погибло бы все христианское дело. Посадив же на трон своего возлюбленного, быть может, уступив его уговорам, Мехмед Завоеватель великодушно оставил княжеству свободу – или то, что могло называться свободою под такою властью...
Не зная ничего, а только строя догадки о намерениях султана и Раду Дракулы, Бела Андраши оглядывался на каждом шагу и засылал далеко вперед разведчиков: и первые из них возвращались с утешительными новостями. Дорога им была так же гладка, как гладка она мертвецам*, отправляющимся в последний путь, - Валахия была вся как смертное поле, где опасности давным-давно сшиблись друг с другом и полегли в бою. Никаких турецких отрядов их армии не встречалось; никаких валашских – тоже. Должно быть, все войска оказались стянуты или в столицу, или во владения бояр, вновь почувствовавших себя в силе.
На исходе второго дня понадобилось пополнить съестные припасы – и сделать это было негде, кроме как в деревнях, в которых давно уже умирали голодною смертью.
Воевода поразмыслил.
- Что ж, - сказал он. – Крестьяне умирают голодною смертью только за себя – мы же умираем в бою: и за себя, и за всех них! А теперь еще тепло, прокормятся и травою! Берем сколько есть!
- Ты мудро рассудил, - проговорила Иоана, когда послушный слову венгра отряд отделился от вставшей лагерем армии и отправился нести горе и разорение мирным валашским селянам.
Андраши повернулся к ней.
- Вот как? Не ожидал, что женщина одобрит мои слова.
Он смотрел на нее без прежнего ласкового веселья во взоре.
Иоана кивнула, подтверждая, что думает именно так.
- Что же, если я и женщина? Я сама пошла бы с отрядом брать для нас припасы – если бы только ты отпустил меня!
- Никогда, - резко и твердо ответил ее возлюбленный. – Мужчине привычно властвовать и брать свое силой – и вождь, делая так, сообразуется с разумом и с нуждами людей. Так же, как повелевать, мужчине привычно и подчиняться! Но когда свое впервые берет женщина, вдруг ощутившая силу и получившая власть, она не знает меры…
Иоана вспомнила, как мечтала об убийственной брани, упражняясь с Албу. Она усмехнулась.
- Кто это говорит о мере – и где? Не на той ли земле, где бесчинствовал сын дьявола? Ты думаешь, что какая-нибудь женщина могла бы уподобиться ему?
Андраши долго молчал, без улыбки пристально глядя на невесту, - и наконец улыбнулся и кивнул.
- Ты пристыдила меня. Но я все равно никогда не послал бы тебя навстречу опасности – без крайней на то нужды… Ты доказала свою смелость; сохрани же себя для высшего удела.
Иоана резко повернулась и скрылась в их шатре. Андраши услышал лязганье, металлический шорох и стук – она раздевалась: сегодня полдня проскакала в доспехах… Говорила, что опасается нападения, - но он-то знал, что Иоана просто испытывает свою выносливость.
Андраши стал перед входом в шатер, скрестив руки на груди, - и, вглядываясь вдаль, принялся ждать возвращения воинов: это были валахи во главе с Албу. И волосы охранителя Иоаны под шлемом вскоре забелели в сумерках. Венгр радостно улыбнулся и быстро двинулся навстречу своим людям: он уже видел, что они возвращаются с добычей.
Албу подошел к воеводе и вместо поклона, согнувшись, сбросил с плеча тяжелый мешок. Потом обеими руками снял шлем старинного образца – с наносником и нащечниками вместо забрала. Спутанные волосы, схваченные на затылке, прилипли ко лбу; утерев его, валах глубоко вздохнул и мрачно посмотрел своими карими глазами на самозваного князя.
- Мы опустошили их закрома, - сказал он. – Забрали почти всю пшеницу и трех последних кур…
- Они сопротивлялись? – спросил Андраши. Теперь венгр не улыбался.
Албу качнул головой.
- Нет, воевода, - сказал он. – Староста сам проводил меня к амбару и отомкнул его – а пока мы делали свое дело, осыпал нас бранью и говорил, что лучше бы уж мы все поперебили друг друга: мочи, сказал, больше не стало, что с погаными, что со своими…
Тут венгр расхохотался во все горло.
- Ты поблагодарил его за добро и ласку?
Валах сверкнул карими глазами из-под нависших бровей – а потом тоже засмеялся.
- А то как же? Сказал, что мы упомним их добро – и что они когда-нибудь вспомнят нас добром!
Тут оба воина почувствовали, что кто-то третий вмешался в их объяснение. Иоана, в одной рубашке и шароварах, давно уже стояла у входа в шатер – и слышала весь разговор.
Бела Андраши повернулся к воительнице и сказал, все еще смеясь:
- Вот видишь, как хорошо сделал Албу?
Иоана вскинула голову, ноздри тонкого носа дрогнули – Андраши не сомневался, что она вспомнила их собственную беседу за минуту до возвращения ее знаменосца. Но вслед за этим валашка улыбнулась обоим мужчинам.
- Прекрасно! Прекрасно, Албу!
Албу, опять помрачнев, торжественно поклонился ей.
- Рад послужить моей княгине.
Тут улыбка сбежала и с лица Андраши – но Албу и Иоана больше ничего не сказали друг с другом; еще раз поклонившись обоим господам, валах ушел отдыхать.
Пшеницу, принесенную им, почти тотчас расхватали – а потом у костров раздался стук ручных мельниц: воины мололи зерно на лепешки…
Предводитель еще раз оглядел лагерь – все было спокойно – а потом подошел к невесте и положил ей на плечо потемневшую, загрубелую руку.
- Иди в шатер, тебе нужно отдохнуть.
Иоана склонила голову, не споря, - а потом ушла в шатер, куда граф тотчас последовал за нею: конечно, косо смотреть на это никто не смел. По крайней мере, открыто…
Иоана села на подушки, на турецкий манер раскиданные по одеялу из овчины, и стащила высокие сафьяновые сапоги с острыми носами; потом, скрестив ноги, обхватила руками ступни и закрыла глаза. Светильник с благовонным маслом освещал ее смуглое, темное лицо, трепещущие черные ресницы.
Потом валашка спустила ноги с ложа и обхватила колени руками.
Андраши думал, что Иоана приляжет, но она только низко склонила голову и застыла в такой позе; черные волосы покрыли алые турецкие шаровары.
Андраши сел рядом и приобнял ее; Иоана прижалась к своему вождю, а он с нежностью сказал:
- Приляг, вздремни!
Иоана покачала головой – не рисуясь, не храбрясь.
- Не могу, - тихо сказала она. – Я чую опасность и не могу положиться на твоих разведчиков. Они докладывают, что все спокойно, так, как будто мы в раю, а не в Валахии!
У нее вырвался резкий смех. Андраши откинул с ее плеча спутанные волосы и стал поглаживать шею; плечи Иоаны вскинулись, но потом опустились, и она облегченно вздохнула.
- Даже если придет враг – нельзя не спать, - ласково сказал ее возлюбленный. – У нас три тысячи воинов, тебя надежно охраняют!
- Я не желаю, чтобы меня надежно охраняли!..
Тут впервые за эту беседу Иоана показала лицо женщины, почувствовавшей свою силу.
- Я желаю сама встретить опасность как воин! И больше всего боюсь встретить ее как… как…
Иоана тяжело дышала.
- Как женщина, - сказал Андраши с бесконечной нежностью и восхищением. – Но сейчас все спокойно, любовь моя, поверь!
Иоана качнула головой – а потом вдруг легла на подушки, вытянув усталые ноги и разбросав руки. Затем перекатилась на бок и потянулась. Андраши склонился к ней и поцеловал в лоб.
- Не следовало тебе весь день скакать в доспехах!
- Нет, - пробормотала валашка; глаза у нее уже закрывались. – Если бы на нас напали, без доспехов я бы…
- Не смогла бы дать отпор, - прошептал Андраши. Он кивнул с пониманием. Доспехи придавали Иоане то мужество, которого ей недоставало до воинского.
Иоана, казалось, заснула; венгр тихо вышел из шатра и сел на траву. Ему тоже требовался отдых.
Спустя некоторое время послышались тяжелые шаги – граф встал. Подошел Албу. Валах коротко поклонился, встретив взгляд голубых глаз.
- Вот, я принес госпоже…
Албу замялся.
- Лепешку? Благодарю тебя, мой друг, - улыбнувшись, сказал белый рыцарь, услышавший запах горячего хлеба. – Иоана спит. Я накормлю ее, когда она проснется.
Но тут белые полотнища шатра раздвинулись, и оттуда выглянула черная голова княгини.
- Албу принес мне ужин? Спасибо!
Улыбаясь, Иоана быстро выступила наружу и взяла горячую лепешку; она поморщилась, но не перестала улыбаться. Разломив твердую пропахшую дымом лепешку, она протянула половину жениху.
- Отведай нашего хлеба, князь!
Она не видела в сумерках, как застыло на миг лицо венгра; но потом он покачал головой и сказал:
- Я не голоден.
Иоана хмыкнула и взглянула на Албу.
- А ты? Будет несправедливо, если я съем все одна!
- Я тоже поужинал, княгиня. Правда, - сказал Албу, взглянув на нее исподлобья. – Я пойду!
Поклонившись, воин ушел.
Иоана села на траву и принялась жевать.
- Какая муха вас обоих укусила? – спросила воительница, проглотив кусок. - Ты уж не ревнуешь ли, князь?
Конечно, Андраши не мог ей признаться, что не просто ревнует, а сходит с ума от ревности – в верности Иоаны он не сомневался, как и в верности и честности ее знаменосца; но при всем при том не мог не видеть, что Албу глубоко влюблен в его невесту!
- Я не ревную, - сказал венгр. – Но ты должна хорошо поесть, как поели мы! Ты устаешь теперь не меньше, чем любой солдат!
Иоана молча доела лепешку.
- Теперь бы горло промочить, - пробормотала она. Усмехнулась углом рта. – Нет, не вином, конечно, хотя у меня в баклаге воды маловато осталось… А правда, что турецкие солдаты в жару вместо воды пили ракию*, и от этого впадали в разные непотребства?
Андраши засмеялся.
- У нас до такого не дойдет, Иоана… Пей сколько хочешь!
Иоана покачала головой, потом отстегнула от пояса кожаную флягу и сделала несколько больших глотков.
- Ну вот, и довольно с меня, - сказала она, пристегивая флягу обратно. – Неизвестно, сколько нам еще попадется колодцев с чистой водой! Дракула же едва ли не все падалью отравил!
- Богдан Крайовеску сказал, что нам на пути к Тырговиште осталось еще по крайней мере три нетронутых колодца, - успокоил ее жених. – Этот боярин был с Дракулой до самого конца!
- А, этот тот, который сбежал от князя во время ночной атаки на Мехмеда, - сказала Иоана, вспомнив рыжебородого боярина.
Она встала и, потянувшись, сказала:
- Теперь и вправду пойду посплю…
- Давно пора, - ответил Андраши.
Когда в шатре наконец все стихло, послышалась тревога с правого конца лагеря.
- Воевода! Князь, - бежавший к нему человек, казалось, уже не разбирал, как называть своего предводителя. Он запыхался, лицо было бледно. – Там двое… Те, кто напился воды из последнего колодца, где мы ее набирали в прошлый переход…
- Умирают? Умерли?
Андраши тоже побледнел.
Но ведь колодец был чист! Или Крайовеску напутал?
Воин мотнул головой.
- Нет, не умерли, господин… Но им плохо, мучаются животом, и одного уже…
Андраши неприятно улыбнулся.
- Понятно! Сейчас пойду сам их проведаю. Оповестите всех, кто набирал воду из последнего колодца, чтобы пока не пили ее!
Андраши сам осмотрел больных, потом расспросил других солдат – и успокоился: едва ли причина была в воде. Будь это так, слегла бы половина войска. Может, эти съели какую-нибудь тухлятину – или дал о себе знать давний недуг…
- Помолитесь и лежите спокойно. До завтра ничего не ешьте, - велел он больным.
Хотя теперь и здоровым пришлось затянуть пояса.
Предводитель еще раз проверил лагерь, дозорных – а потом ушел спать в свой шатер: к своей нареченной. Последней тревоги Иоана не услышала - она спала так крепко, что у потомка византийских императоров стало сладостно на сердце.
Еще раз поцеловав ее, он лег спать на свою постель, по другую сторону от светильника, который венгр перед сном потушил.

До утра все было бестревожно – больным полегчало, и воины хорошо отдохнули. Но когда они выступили и проехали с час, дозорные заметили впереди трех вражеских всадников.
А может, и не вражеских – но эти люди тотчас обратились для них во врагов, когда во весь опор помчались вперед: без сомнений, в Тырговиште, дать знать своему князю о приближении армии. Меткая стрела настигла одного из конников; но двое ушли и вскоре скрылись за горизонтом.

* Строка из баллады Готфрида "Ленора", процитированная Брэмом Стокером в его "Дракуле" - и часто цитируемая в связи с именем Дракулы и вампирами. В "Леноре" рассказывается, как за девушкой, проклинавшей небеса после гибели жениха в бою, этот жених вернулся мертвецом.

* Турецкая анисовая водка.

[mainaS]

Эрин, спасибо за ваше творчество!
Извините, если вопрос покажется вам глупым, вы не предлагали ничего из своих произведений издательствам?

[Эрин]

Предлагала, конечно, - и мой последний роман о николаевской России, "Предвечное блаженство", был недавно опубликован издательством YAM! (Раньше был выложен здесь, но его удалили по моей просьбе, как и со всех прочих форумов.)
Спасибо за внимание.