Господа участники конкурса рассказа (а также читатели, критики и сочувствующие)!
По просьбам, так сказать, трудящихся на ниве пера и клавы, открываем галерею, где победители будут названы поименно - начиная с первого конкурса.
Структура будет следующей:
1. Автор - о себе
2. Текст рассказа-победителя/призера (выложенный автором)
3. Наиболее яркие цитаты из комментариев к рассказу (выложенные модератором).
Галерея славы
Модераторы: Stasia, Маленькая Лошадка, K.H.Hynta, Irena
Галерея славы
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
-
Marie Dever
- Сообщения: 1354
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 19:48
- Итоги первого конкурса форума «Фензин»:
Тема конкурса - страшилки. В конкурсе принимали участие 4 работы.
Победителем стал Camil со своим рассказом "Ключ".
И так, дамы и господа, встречайте нашего финалиста бурными аплодисментами.
Последний раз редактировалось Marie Dever 23 май 2009, 18:41, всего редактировалось 1 раз.
"Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог."
-
Camil
- Бой-кот
- Сообщения: 17706
- Зарегистрирован: 11 сен 2006, 15:11
- Откуда: город креста, ветра, тумана и блинов с лопаты
Васенин Дмитрий
Атласе по нику Camil все указано. Поэзия более разнообразна и любима по причине лучшего соотношения потраченного времени к результату. В зачаточном состоянии есть роман и повесть, но из-за весны и грядущего лета написание снова откладывается на неопределенный срок.
Технарь-программист с тонкой гуманитарной душой, что по рассказу и фото должно быть видно.
Атласе по нику Camil все указано. Поэзия более разнообразна и любима по причине лучшего соотношения потраченного времени к результату. В зачаточном состоянии есть роман и повесть, но из-за весны и грядущего лета написание снова откладывается на неопределенный срок.
Технарь-программист с тонкой гуманитарной душой, что по рассказу и фото должно быть видно.
-
Camil
- Бой-кот
- Сообщения: 17706
- Зарегистрирован: 11 сен 2006, 15:11
- Откуда: город креста, ветра, тумана и блинов с лопаты
Рассказ победитель. Прошу учитывать, что в самом первом конкурсе было только 4 участника.
Ключ
Дверца шкафа закрывалась неплотно. Конечно, можно было хлопнуть посильнее или приподнять на петлях, но тогда она самовольно возвращалась к излюбленному состоянию или открывалась с раздражающим скрипом. Дверь это мелочь, одна из тысяч или миллионов отвратительных насекомых-мыслей, отвлекающих от работы и отдыха, мешающих видеть яркие краски мира и слышать гармоничные звуки. Депрессия фильтрует всю поступающую информацию, разделяя на плохое и бесполезное. Сейчас у Антона круглосуточно работал телевизор. На кухне Первый госканал, в гостиной – Второй. В спальне приемник ночью тихо шипел, царапая сны, заставляя ворочаться и накрывать голову подушкой, с утра сообщал новости об очередных биржевых обвалах и звездных сплетнях, перемежая незапоминающимися гороскопами. Музыку эта радиостанция ставила редко – только случайные джазовые пьески, заезженную в рекламе классику и вытертые повторами хиты вроде отеля из Калифорнии «Орлов».
Вот и сегодня последний быстрый сон был спровоцирован именно «Отелем». Подсознание услужливо и без подсказки легко переводило текст в картинку. Школьные уроки английского давали внутреннему переводчику достаточно материала для создания триллера би-муви. Антон бежал по совковой гостинице, запихивая в штаны украденные сальные полотенца. За ним гнались призраки, оставляя на стенах куски эктоплазмы. Иногда они пролетали сквозь Антона, беззвучно хохотали в лицо и снова отставали. Материальным из всего окружающего безумия казался только заливший лицо пот. На звуки, цвета и запахи подсознание не разменивалось – видимо, сосредоточилось на переводе – английский не был для Антона ни родным, ни даже хорошо знакомым. Элементы обстановки виднелись через щупальца тумана, но только если на них бросить взгляд. Сны ведь скупы на детали – показывая сюжетообразующие предметы, оставляют незначительное на усмотрение клиента.
Среды жизнедеятельности призраков испачкали одежду, лицо и руки, вызывая тошноту. Ощущение безнадежности достигло пика, когда Антон увидел дверь. Сквозь щель пробивался желтый электрический свет, и был, наконец, слышен звук – скрип дверцы шкафа. Резким движением спящий толкнул дверь и ввалился в зеркальное отражение гостиницы. Призраков рядом не было, эктоплазма моментально впиталась в кожу и одежду, но не противно. Даже неприятно не было – как будто мыльная пена высохла и пропала. Антон осторожно тронул дверь, теперь она открывалась наружу, являя жалкое зрение неубранной холостяцкой квартиры, в которой он прожил последние пять лет. Желая прояснить наличие паранормальных существ в своем доме, Антон заявил незаправленной кровати: «Гомо гомини люпус эст». В голове из всей мудрости гордых римлян вертелось только это, а призраки, во-первых, слушают только обратившихся первыми, во-вторых, согласны говорить лишь на мертвой латыни. Каждому свое: мертвым существам – мертвый язык.
Или призраки оказались гордыми, или сегодня решили сосредоточиться на охране инвентаря фантомной гостиницы – вокруг стояла такая вязкая тишина, что Антон принялся трясти головой, вытряхивая глухоту. Результатом стал противный высокий писк радиоприемника и голос диктора, жизнерадостно убеждавшего всех любимых слушателей в преимуществах раннего подъема. Хорошо бы кинуть в радио будильник, но как это сделать, если оно и есть будильник. Сон исчез мгновенно, оставшись в памяти, хотя обычно бывало наоборот – сладкие неясные грезы не отпускали до метро или даже работы.
Иногда даже самые важные решения принимаются за одну секунду – без консультаций с родней, друзьями и служителями религиозных культов. Сегодня Антон решил не идти на работу. То есть, не сразу все переменил. Сначала у него сломался тостер, продукты закончились еще вчера – в холодильнике оставались совершенно не совместимые между собой пластиковый стаканчик с остатками горчицы и полупустая банка магазинного джема с островками плесени. Обе посудины отправились в ведро под раковиной. Даже больший талант от кулинарии не поступил бы с продуктами лучше. Голодный желудок добавил черной краски в испорченную утренним кошмаром картину мира. Захотелось кого-нибудь убить по-настоящему. Не в компьютерной игре, не во сне, не сопереживая герою боевика, даже не в смутной мечте любого менеджера, убивающего начальника степлером и занявшего его место. Начальник. Антон выдернул зарядку из сотового, нашел номер в телефонной книге. Скинул на такой знакомый и нелюбимый номер короткую sms без подписи, состоявшую из строчки популярной энциклопедии, начинавшую статью про акул.
Только убийство виделось сейчас единственной возможностью изменить свою жизнь и существование окружающей безликой толпы. Теперь Антон вспомнил: мысль не была новой и привнесенной извне. Она росла в нем всю жизнь. Каждое событие, каждый мимолетный взгляд и оброненное слово вели к цели. Все существование было направлено к достижению этого состояния. Антон сел. После отправки телефонного послания уже прошло целых полчаса. Звони. Черт тебя дери, звони! В прихожей раздался звонок, все равно громко и неожиданно, как себя не накручивай.
- Антоха, ты? Не ушел еще? – что за дурацкий вопрос, ведь это домашний телефон - Шеф умер. Курс его акций безвозвратно упал... – Джинн любил и уважал черный юмор. Но свои шутки у него были неважные.
- Да как это, что?! Не может быть! И что теперь будет?! Как это случилось? – самый важный вопрос в конце, снижая эмоциональное напряжение, почти не спрашивая, а как бы интересуясь из чистого любопытства.
- А ничего не будет. Фирме конец, он на себя кредиты брал, всем проще будет, если нас обанкротить. Козлы они, Тоха.
Обмен любезностями, договоры о встрече, взаимное желание не появляться на поминках. Шеф всегда хотел офис повыше. Но вряд ли он думал о том, что двадцатый этаж лучше для самоубийства, чем десятый. Похороны не раньше послезавтра, сегодня экс-шефа будут весь день собирать по кусочкам. Ведь бывший начальник умудрился спрыгнуть не из окна собственного кабинета, он решил протиснуться в окно туалета, куда, в нормальном психическом здоровье, не пролез бы, даже спасаясь от пожара. Зато версия об убийстве совершенно исключена: десяток свидетелей, закрытая изнутри дверь, мотив в виде навязшего в зубах финансового кризиса, убивавшего и миллиардеров, а не то что мелких бизнесменов. Под окнами туалета была оранжерея, стекла которой порезали шефа на дюжину бифштексов. Пусть потом в каких-нибудь «Разрушителях Легенд» доказывают, что не могло его так располосовать, все равно. У следователей будут факт, свидетели, мотив. А разнообразных трупов они насмотрелись, этот еще ничего – хотя бы пахнет фруктами да цветами.
Антон засмеялся, представив грузина на рынке, торгующего фруктами, перепачканными кровью: «Вай, это сорт такой, сладкий. Нэ смотри на это, на яблоке, небось, пятен больше. Зато точно не модифицированный». Впрочем, апельсинов в оранжерее, ставшей последним стрессом шефа, не водилось. Чья-то дорогая забава, придется искать новую. Мало кто сможет продолжать ухаживать за розами, переломанными кусками человеческого тела. А перед глазами встала уже другая картинка, вчерашняя аудиенция вечером и разъяренный начальник в своем кабинете:
- Уволю тебя, к черту! Или убью, а потом уволю. И квартиру заберу в любом случае.
- Никого Вы не уволите. Не хотите, незачем. Уже ничего не поменяется – сейчас никто не будет разбираться. Одним банкротом меньше, одним больше. Акулы своих не едят, но и потери не заметят, - лицо шефа перекосила глупая улыбка.
- Какие акулы, ты с ума съехал, Антон? Причем тут это и твои проколы! Я еще и заработаю на всем этом. Только сначала ты мне заплатишь.
- Акулы, – веско сказал Антон, захлопывая за собой дверь так сильно, что по стене пошла дрожь, - теперь я знаю, акулы!
Зеркало на стене, до того отражавшее шефа целиком, вдруг треснуло аккуратными ромбами, стало двенадцатью зеркалами, в каждой из которой была часть бывшего антонова начальника и благодетеля, и осыпалось на пол мелким дождем.
- Акулы, – очень похоже, но уже без улыбки, повторил шеф и сел в свое роскошное кресло, - я всегда любил акул. Мы похожи.
Воспоминание было как живое, только всего этого вчера не было. Ничего, кроме прокола и обещания уволить. Антон больше никуда не торопился, поэтому неспешно подошел к столу, включил компьютер и зашел на десктоп начальника. Радмин для управления чужим удаленным компьютером он поставил еще с полгода назад, когда позорное увольнение было уже вопросом времени. Монитор, скорее всего, выключен, но умной программе даже его отсутствие не помешает. На рабочем столе начальника была открыта интернет-страничка с поисковым запросом «повадки акул». Значит, правда! Сработало, надо бить по слабому месту. Антон на всякий случай закрыл страницу – незачем давать следопытам лишние поводы для размышлений.
Пришло еще одно воспоминание. Теперь из раннего детства. Один из малышей поучал других о свойствах окружающего мира. Дескать, есть, например, у каждого стекла такая точка, уязвимое место, куда можно точно попасть даже пальцем, чтоб тут же все оно разлетелось на мелкие кусочки. Обычный детский треп и хвастовство, но Антону запомнилось. Он тогда подумал, что такие точки могут быть у чего угодно: у дерева, камня, металла и даже людей. Последнее стало особо интересным, мысль не отпускала, возвращаясь чаще и чаще. Сначала раз в месяц, потом еженедельно. Последний месяц навязчивая идея приходила ежеминутно, мешая любить, работать, жить. Чередой посыпались глупейшие проколы на работе. Одновременно ушли обе подруги, кстати, даже не узнав друг о друге. Жить стало невыносимо, когда в метро один из пассажиров зачем-то вслух прочитал «Выхода нет», спокойно подошел к краю перрона, улыбнулся и бросился под поезд. Тогда Антон понял – это оно и есть! Слабая точка, ключевая фраза в голове каждого человека, нужная ему для перехода на другой уровень. Нужно просто узнать эту тайну, и у тебя в руках полная власть над человеком. Бомба не власть, пистолет, нож – все не то. Кажется, есть статья в УК «Доведение до самоубийства», но какой прокурор возьмется за такое глупое дело? И до суда не дойдет.
Это был только первый этап, на второй могли уйти годы бесполезных поисков в глупых эзотерических трактатах и в скитаниях по обираловкам, этим школам биоразвития. Но опять помог случай. Смерть торопилась и подарила своему рыцарю уличного попрошайку. С ним можно было говорить долго. В надежде на очередную монетку алкоголик продал свою жизнь.
Антон кинул бумажку, монеты тогда уже кончились, задал очередной вопрос. Про звезды, кажется. Попрошайка надоел, можно было представить реакцию, закрыв глаза, что Антон и сделал, даже не надеясь на такой мощный результат. Бродяга стоял в воображении, имея тысячи ранее невидимых деталей. Можно было приблизить его и рассмотреть каждую вошь. Идти взглядом дальше внутрь, исследуя прокуренные легкие и желудок с язвой, нет, дальше не пойдем. Лучше к голове. Что это у нас, математика?! Попрошайка хотел стать учителем, единственное давалось ему в школе хорошо – геометрия. Имел талант, единственная пятерка среди троек.
- На хлебушек, я ж не на водку, - все заливался неудавшийся учитель, он уже почти не играл, принимая странное расточительство молодого человека в хорошем костюме за подарок судьбы, не баловавшей до того удачами.
- Пифагоровы штаны во все стороны равны, - тихо сказал Антон, наклонившись к уху бродяги. Тот нелепо улыбнулся и, бросив шапку с богатой добычей, отправился к автостраде.
Военные колонны проходят медленно, неотвратимо и очень удобно для самоубийства. Антон спрятался в толпе – мало ли, вспомнят последнего болтавшего с оборванцем, бывают еще жегловы недобитые, обиженные жизнью, считающие лишнего убийцу в тюрьме шагом к справедливому и прекрасному будущему. Алкоголик тем временем подошел к военной машине, высокомерно игнорирующей красный цвет светофора, и аккуратно, четко перпендикулярно к дороге, лег под тяжелые пуленепробиваемые колеса. Голова лопнула с треском перезрелого арбуза, толпа тут же переключилась на необычное зрелище, военные продолжили движение, а Антон шел на работу, забыв стереть с лица улыбку. Глаза светились радостью победы, на щеках пылал румянец напряжения, волосы развивались от ветра – наверное, он был в этот момент очень красив. Идущая навстречу девушка улыбнулась. Тоже искренне и открыто. Поправила зачем-то безупречную благодаря лаку прическу, не дождавшись от юноши вопроса о его положении во времени или пространстве, улыбнулась еще раз и поспешила дальше. Улыбка сползла с лица Антона – он не видел слабых мест девушки. Правда, он и не разговаривал с ней, вот она и не подчинилась невысказанному приказу. А так хотелось убить не бесполезного пьянчугу, а ее. Прекрасную, способную родить художника, ученого, политика. Сделать несчастными десятки мужчин или счастливыми одного-двух. Вот это бы сильнее изменило мир, чем избавление от мелкого попрошайки. Но момент был упущен, пришлось бежать на работу.
Сегодняшний успех перевесил ту неудачу. Подумаешь, её не просили, вот и не умерла. Зато не обязательно говорить фразу лично, оказывается, можно доверить ее телефону, компьютеру. Да хоть телевизору. Вдруг пришло новое открытие, самое значимое из всех. Да, у стекла есть уязвимое место. Такое есть у каждого человека, но должно быть и у групп людей. Большой кусок стекла – это просто склеенные несколько мелких. Гигантская пирамида рухнет целиком, если знать слабое место. Никто не будет страдать, например, по ненавистной Америке. Нужно просто найти ключевое слово и дать прочитать, хоть бы и через Интернет, любому американцу.
Ключ
Дверца шкафа закрывалась неплотно. Конечно, можно было хлопнуть посильнее или приподнять на петлях, но тогда она самовольно возвращалась к излюбленному состоянию или открывалась с раздражающим скрипом. Дверь это мелочь, одна из тысяч или миллионов отвратительных насекомых-мыслей, отвлекающих от работы и отдыха, мешающих видеть яркие краски мира и слышать гармоничные звуки. Депрессия фильтрует всю поступающую информацию, разделяя на плохое и бесполезное. Сейчас у Антона круглосуточно работал телевизор. На кухне Первый госканал, в гостиной – Второй. В спальне приемник ночью тихо шипел, царапая сны, заставляя ворочаться и накрывать голову подушкой, с утра сообщал новости об очередных биржевых обвалах и звездных сплетнях, перемежая незапоминающимися гороскопами. Музыку эта радиостанция ставила редко – только случайные джазовые пьески, заезженную в рекламе классику и вытертые повторами хиты вроде отеля из Калифорнии «Орлов».
Вот и сегодня последний быстрый сон был спровоцирован именно «Отелем». Подсознание услужливо и без подсказки легко переводило текст в картинку. Школьные уроки английского давали внутреннему переводчику достаточно материала для создания триллера би-муви. Антон бежал по совковой гостинице, запихивая в штаны украденные сальные полотенца. За ним гнались призраки, оставляя на стенах куски эктоплазмы. Иногда они пролетали сквозь Антона, беззвучно хохотали в лицо и снова отставали. Материальным из всего окружающего безумия казался только заливший лицо пот. На звуки, цвета и запахи подсознание не разменивалось – видимо, сосредоточилось на переводе – английский не был для Антона ни родным, ни даже хорошо знакомым. Элементы обстановки виднелись через щупальца тумана, но только если на них бросить взгляд. Сны ведь скупы на детали – показывая сюжетообразующие предметы, оставляют незначительное на усмотрение клиента.
Среды жизнедеятельности призраков испачкали одежду, лицо и руки, вызывая тошноту. Ощущение безнадежности достигло пика, когда Антон увидел дверь. Сквозь щель пробивался желтый электрический свет, и был, наконец, слышен звук – скрип дверцы шкафа. Резким движением спящий толкнул дверь и ввалился в зеркальное отражение гостиницы. Призраков рядом не было, эктоплазма моментально впиталась в кожу и одежду, но не противно. Даже неприятно не было – как будто мыльная пена высохла и пропала. Антон осторожно тронул дверь, теперь она открывалась наружу, являя жалкое зрение неубранной холостяцкой квартиры, в которой он прожил последние пять лет. Желая прояснить наличие паранормальных существ в своем доме, Антон заявил незаправленной кровати: «Гомо гомини люпус эст». В голове из всей мудрости гордых римлян вертелось только это, а призраки, во-первых, слушают только обратившихся первыми, во-вторых, согласны говорить лишь на мертвой латыни. Каждому свое: мертвым существам – мертвый язык.
Или призраки оказались гордыми, или сегодня решили сосредоточиться на охране инвентаря фантомной гостиницы – вокруг стояла такая вязкая тишина, что Антон принялся трясти головой, вытряхивая глухоту. Результатом стал противный высокий писк радиоприемника и голос диктора, жизнерадостно убеждавшего всех любимых слушателей в преимуществах раннего подъема. Хорошо бы кинуть в радио будильник, но как это сделать, если оно и есть будильник. Сон исчез мгновенно, оставшись в памяти, хотя обычно бывало наоборот – сладкие неясные грезы не отпускали до метро или даже работы.
Иногда даже самые важные решения принимаются за одну секунду – без консультаций с родней, друзьями и служителями религиозных культов. Сегодня Антон решил не идти на работу. То есть, не сразу все переменил. Сначала у него сломался тостер, продукты закончились еще вчера – в холодильнике оставались совершенно не совместимые между собой пластиковый стаканчик с остатками горчицы и полупустая банка магазинного джема с островками плесени. Обе посудины отправились в ведро под раковиной. Даже больший талант от кулинарии не поступил бы с продуктами лучше. Голодный желудок добавил черной краски в испорченную утренним кошмаром картину мира. Захотелось кого-нибудь убить по-настоящему. Не в компьютерной игре, не во сне, не сопереживая герою боевика, даже не в смутной мечте любого менеджера, убивающего начальника степлером и занявшего его место. Начальник. Антон выдернул зарядку из сотового, нашел номер в телефонной книге. Скинул на такой знакомый и нелюбимый номер короткую sms без подписи, состоявшую из строчки популярной энциклопедии, начинавшую статью про акул.
Только убийство виделось сейчас единственной возможностью изменить свою жизнь и существование окружающей безликой толпы. Теперь Антон вспомнил: мысль не была новой и привнесенной извне. Она росла в нем всю жизнь. Каждое событие, каждый мимолетный взгляд и оброненное слово вели к цели. Все существование было направлено к достижению этого состояния. Антон сел. После отправки телефонного послания уже прошло целых полчаса. Звони. Черт тебя дери, звони! В прихожей раздался звонок, все равно громко и неожиданно, как себя не накручивай.
- Антоха, ты? Не ушел еще? – что за дурацкий вопрос, ведь это домашний телефон - Шеф умер. Курс его акций безвозвратно упал... – Джинн любил и уважал черный юмор. Но свои шутки у него были неважные.
- Да как это, что?! Не может быть! И что теперь будет?! Как это случилось? – самый важный вопрос в конце, снижая эмоциональное напряжение, почти не спрашивая, а как бы интересуясь из чистого любопытства.
- А ничего не будет. Фирме конец, он на себя кредиты брал, всем проще будет, если нас обанкротить. Козлы они, Тоха.
Обмен любезностями, договоры о встрече, взаимное желание не появляться на поминках. Шеф всегда хотел офис повыше. Но вряд ли он думал о том, что двадцатый этаж лучше для самоубийства, чем десятый. Похороны не раньше послезавтра, сегодня экс-шефа будут весь день собирать по кусочкам. Ведь бывший начальник умудрился спрыгнуть не из окна собственного кабинета, он решил протиснуться в окно туалета, куда, в нормальном психическом здоровье, не пролез бы, даже спасаясь от пожара. Зато версия об убийстве совершенно исключена: десяток свидетелей, закрытая изнутри дверь, мотив в виде навязшего в зубах финансового кризиса, убивавшего и миллиардеров, а не то что мелких бизнесменов. Под окнами туалета была оранжерея, стекла которой порезали шефа на дюжину бифштексов. Пусть потом в каких-нибудь «Разрушителях Легенд» доказывают, что не могло его так располосовать, все равно. У следователей будут факт, свидетели, мотив. А разнообразных трупов они насмотрелись, этот еще ничего – хотя бы пахнет фруктами да цветами.
Антон засмеялся, представив грузина на рынке, торгующего фруктами, перепачканными кровью: «Вай, это сорт такой, сладкий. Нэ смотри на это, на яблоке, небось, пятен больше. Зато точно не модифицированный». Впрочем, апельсинов в оранжерее, ставшей последним стрессом шефа, не водилось. Чья-то дорогая забава, придется искать новую. Мало кто сможет продолжать ухаживать за розами, переломанными кусками человеческого тела. А перед глазами встала уже другая картинка, вчерашняя аудиенция вечером и разъяренный начальник в своем кабинете:
- Уволю тебя, к черту! Или убью, а потом уволю. И квартиру заберу в любом случае.
- Никого Вы не уволите. Не хотите, незачем. Уже ничего не поменяется – сейчас никто не будет разбираться. Одним банкротом меньше, одним больше. Акулы своих не едят, но и потери не заметят, - лицо шефа перекосила глупая улыбка.
- Какие акулы, ты с ума съехал, Антон? Причем тут это и твои проколы! Я еще и заработаю на всем этом. Только сначала ты мне заплатишь.
- Акулы, – веско сказал Антон, захлопывая за собой дверь так сильно, что по стене пошла дрожь, - теперь я знаю, акулы!
Зеркало на стене, до того отражавшее шефа целиком, вдруг треснуло аккуратными ромбами, стало двенадцатью зеркалами, в каждой из которой была часть бывшего антонова начальника и благодетеля, и осыпалось на пол мелким дождем.
- Акулы, – очень похоже, но уже без улыбки, повторил шеф и сел в свое роскошное кресло, - я всегда любил акул. Мы похожи.
Воспоминание было как живое, только всего этого вчера не было. Ничего, кроме прокола и обещания уволить. Антон больше никуда не торопился, поэтому неспешно подошел к столу, включил компьютер и зашел на десктоп начальника. Радмин для управления чужим удаленным компьютером он поставил еще с полгода назад, когда позорное увольнение было уже вопросом времени. Монитор, скорее всего, выключен, но умной программе даже его отсутствие не помешает. На рабочем столе начальника была открыта интернет-страничка с поисковым запросом «повадки акул». Значит, правда! Сработало, надо бить по слабому месту. Антон на всякий случай закрыл страницу – незачем давать следопытам лишние поводы для размышлений.
Пришло еще одно воспоминание. Теперь из раннего детства. Один из малышей поучал других о свойствах окружающего мира. Дескать, есть, например, у каждого стекла такая точка, уязвимое место, куда можно точно попасть даже пальцем, чтоб тут же все оно разлетелось на мелкие кусочки. Обычный детский треп и хвастовство, но Антону запомнилось. Он тогда подумал, что такие точки могут быть у чего угодно: у дерева, камня, металла и даже людей. Последнее стало особо интересным, мысль не отпускала, возвращаясь чаще и чаще. Сначала раз в месяц, потом еженедельно. Последний месяц навязчивая идея приходила ежеминутно, мешая любить, работать, жить. Чередой посыпались глупейшие проколы на работе. Одновременно ушли обе подруги, кстати, даже не узнав друг о друге. Жить стало невыносимо, когда в метро один из пассажиров зачем-то вслух прочитал «Выхода нет», спокойно подошел к краю перрона, улыбнулся и бросился под поезд. Тогда Антон понял – это оно и есть! Слабая точка, ключевая фраза в голове каждого человека, нужная ему для перехода на другой уровень. Нужно просто узнать эту тайну, и у тебя в руках полная власть над человеком. Бомба не власть, пистолет, нож – все не то. Кажется, есть статья в УК «Доведение до самоубийства», но какой прокурор возьмется за такое глупое дело? И до суда не дойдет.
Это был только первый этап, на второй могли уйти годы бесполезных поисков в глупых эзотерических трактатах и в скитаниях по обираловкам, этим школам биоразвития. Но опять помог случай. Смерть торопилась и подарила своему рыцарю уличного попрошайку. С ним можно было говорить долго. В надежде на очередную монетку алкоголик продал свою жизнь.
Антон кинул бумажку, монеты тогда уже кончились, задал очередной вопрос. Про звезды, кажется. Попрошайка надоел, можно было представить реакцию, закрыв глаза, что Антон и сделал, даже не надеясь на такой мощный результат. Бродяга стоял в воображении, имея тысячи ранее невидимых деталей. Можно было приблизить его и рассмотреть каждую вошь. Идти взглядом дальше внутрь, исследуя прокуренные легкие и желудок с язвой, нет, дальше не пойдем. Лучше к голове. Что это у нас, математика?! Попрошайка хотел стать учителем, единственное давалось ему в школе хорошо – геометрия. Имел талант, единственная пятерка среди троек.
- На хлебушек, я ж не на водку, - все заливался неудавшийся учитель, он уже почти не играл, принимая странное расточительство молодого человека в хорошем костюме за подарок судьбы, не баловавшей до того удачами.
- Пифагоровы штаны во все стороны равны, - тихо сказал Антон, наклонившись к уху бродяги. Тот нелепо улыбнулся и, бросив шапку с богатой добычей, отправился к автостраде.
Военные колонны проходят медленно, неотвратимо и очень удобно для самоубийства. Антон спрятался в толпе – мало ли, вспомнят последнего болтавшего с оборванцем, бывают еще жегловы недобитые, обиженные жизнью, считающие лишнего убийцу в тюрьме шагом к справедливому и прекрасному будущему. Алкоголик тем временем подошел к военной машине, высокомерно игнорирующей красный цвет светофора, и аккуратно, четко перпендикулярно к дороге, лег под тяжелые пуленепробиваемые колеса. Голова лопнула с треском перезрелого арбуза, толпа тут же переключилась на необычное зрелище, военные продолжили движение, а Антон шел на работу, забыв стереть с лица улыбку. Глаза светились радостью победы, на щеках пылал румянец напряжения, волосы развивались от ветра – наверное, он был в этот момент очень красив. Идущая навстречу девушка улыбнулась. Тоже искренне и открыто. Поправила зачем-то безупречную благодаря лаку прическу, не дождавшись от юноши вопроса о его положении во времени или пространстве, улыбнулась еще раз и поспешила дальше. Улыбка сползла с лица Антона – он не видел слабых мест девушки. Правда, он и не разговаривал с ней, вот она и не подчинилась невысказанному приказу. А так хотелось убить не бесполезного пьянчугу, а ее. Прекрасную, способную родить художника, ученого, политика. Сделать несчастными десятки мужчин или счастливыми одного-двух. Вот это бы сильнее изменило мир, чем избавление от мелкого попрошайки. Но момент был упущен, пришлось бежать на работу.
Сегодняшний успех перевесил ту неудачу. Подумаешь, её не просили, вот и не умерла. Зато не обязательно говорить фразу лично, оказывается, можно доверить ее телефону, компьютеру. Да хоть телевизору. Вдруг пришло новое открытие, самое значимое из всех. Да, у стекла есть уязвимое место. Такое есть у каждого человека, но должно быть и у групп людей. Большой кусок стекла – это просто склеенные несколько мелких. Гигантская пирамида рухнет целиком, если знать слабое место. Никто не будет страдать, например, по ненавистной Америке. Нужно просто найти ключевое слово и дать прочитать, хоть бы и через Интернет, любому американцу.
Отзывы читателей:
Stasia писал(а):Автору не просто респект, а еще и уважуха.
Вай, какие образы! Насекомые-мысли, царапающий сны приемник, вытертые повторами хиты... За депрессию, деляющую информацию на плохую и бесполезную - ну, не знаю. Я бы лучше и не сказала.
По сюжету. Хорош. Нелинейный. мозаичный - перемежающийся воспоминаниями, размышлениями. Хорошо.
Описание смерти шефа - игра на контрастах, здорово, честно.
Конец сначала показался натянутым - герой вроде не производит впечатления ярого штатоненавистника... а вот поди ж ты. Хотя подумала потом - это шизофрения прогрессирует. Так что - все нормально. Ну, и как завершающий аккорд - оно хорошо.
Sheba писал(а):Этот рассказ мерзкий, но в самом хорошем смысле слова, потому что речь пойдет о силе художественноей выразительности. Именно этот рассказ вызвал у меня самые сильные эмоции. (Еще, бы столько ненависти к человечеству в таком коротком произведении).
Ассоциации отослали к "Явлению" Шьямалана, но по-моему было интереснее.
Ali писал(а):Замечательный язык, динамика, нелинейный сюжет.
Жу-у-уть опять же присутствует в полном объеме.
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
-
Marie Dever
- Сообщения: 1354
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 19:48
- Итоги второго конкурса форума «Фензин»:
Тема - сказки под иным углом. В конкурсе принимали участие 8 работ.
Победителями стали:
Irena с рассказом "О любви неземной"
De'mona с рассказом "67 ступенек"
K.H.Hynta с рассказом "Паллада и Прометей"
"Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог."
Ирина Певзнер
51 год. Художник-оформитель по специальности. В настоящее время, увы, преимущественно домохозяйка, плюс случайные разовые заказы плюс переводы.
Пишу редко. В молодости грешила рифмоплетством, но ничего достойного упоминания там нет. Прозаические опыты до сих пор ограничивались полудесятком рассказов, три из которых выложены на Фензине.
Что еще? Замужем, имею сына 20-ти лет. Три его рассказа в моем переводе тоже здесь имеются.
51 год. Художник-оформитель по специальности. В настоящее время, увы, преимущественно домохозяйка, плюс случайные разовые заказы плюс переводы.
Пишу редко. В молодости грешила рифмоплетством, но ничего достойного упоминания там нет. Прозаические опыты до сих пор ограничивались полудесятком рассказов, три из которых выложены на Фензине.
Что еще? Замужем, имею сына 20-ти лет. Три его рассказа в моем переводе тоже здесь имеются.
Если кто куда пошел -
он пошел кормить кота.
Если не кормить кота -
то зачем вообще идти?
он пошел кормить кота.
Если не кормить кота -
то зачем вообще идти?
О любви неземной
- ...А ты?
- А я... Ох... Только смотри, Марта: если где про это брякнешь –обеих нас повесят, не только меня!
- Да ты что! Да разве ж я не понимаю?! Ты ж меня знаешь!
- Знаю. Давно знаю. Ты только на первый взгляд болтушка, лишнего не сболтнешь. Вот потому тебе и рассказываю. Но только смотри – не дай тебе Бог...
- Да клянусь чем хочешь! Ни словечка, ни полсловечка! Ну не томи душу!
- Ну вот, значит... иду я через весь зал, а пол блестит, как зеркало, и всюду огни сияют, а кругом все разодеты – аж в глазах рябит, и все ж кругом графы-герцоги, небось, и я среди них - как будто и я вправду знатная дама какая... И тут все зашушукались, зашептались... и подходит ко мне он...
- Мамочки! Неужто принц?!
- Принц, ну да. Только это я потом узнала, что принц, а тогда смотрю на него – у него глазки синие, ресницы длинные, и сам он весь такой... такой... У меня дух перехватило, стою, смотрю на него - и ничегошеньки не соображаю.
- А он?
- А он тут мне говорит: «О прекрасная дева, Вы ангел, посланный мне с небес, и кроме Вашей любви неземной, мне ничего больше не надо, сделайте меня счастливейшим из смертных!»
- Ты что? Вот прямо так и сказал? Ангел неземной?!
- Вот прямо так и сказал. То есть он еще красивше сказал, как благородные господа говорят, мне такого и не упомнить. Он же по книжкам учился, как там рыцари прекрасным дамам в любви объясняются... Но в общем, что-то вроде этого и сказал. Мне. Представляешь? Слушай, я вправду красивая?...Нет, честно! Да ну тебя, врешь ты всё... Ну ладно. Ну вот. И вот, значит, берет он меня за руку...
- А ты?
- А я... ой, да не помню я толком, в голове все смешалось, я ж сама не своя была... В общем, танцуем мы, он мне слова красивые говорит, про любовь и все такое, а я смотрю на него, смотрю на него... Господи, думаю, один такой день – и что мне еще надо? В раю – и то лучше не бывает! До смерти вспоминать буду! Спасибо, крестная, век за тебя буду молиться!
- Ну а дальше-то? Дальше-то что? Он тебе предложение сделал, да?
- Ну ты что! У благородных оно так быстро не делается! Куда им спешить? Они сперва речи красивые говорят, на танцы приглашают, за ручку держат...
- Ну хоть поцеловал?!
- Да ну тебя... В общем, пролетел вечер, как одна минуточка, и тут я вспоминаю (хорошо хоть, не совсем мозги отшибло, от счастья-то!), что мне задерживаться-то нельзя! А он за руку держит, не отпускает, и всё о любви неземной толкует. В общем, не помню уж, как открутилась я от него – и бегом! А лестницы-то эти, которые как зеркало, они ж скользкие! А в туфельках таких, на каблучках-то, я в первый раз! Как только еще шею не сломала... Ну, сняла я их, подхватила – и вперед, босиком-то мне еще сподручнее!
- Подхватила? А как же тогда...?
- Ну да, подхватила, жалко ж было оставлять, красоту-то такую... Думаю: припрячу на память. Только я ж на бегу, и юбки эти путаются, их еще тоже придерживать надо, это в фартук завязать чего можно, а тут... Ну а потом-то, когда уже убежала подальше, отдышалась, смотрю – а туфелька-то одна! Должно быть, обронила по дороге да не заметила. Обидно было... Ну да что делать, не возвращаться же?
- Ну и?
- Что – ну и? Сама знаешь: назавтра в городе переполох, герольды, принцесса, туфелька... Небось не забыла, как все бегали? Ну вот... А я-то как услышала – чуть разума не лишилась! Вот, думаю, и настал мой час! Придет ко мне мой принц прекрасный, с туфелькой, а я ему и другую покажу, чтоб уж никто не сомневался! Ай да я, ай да умница, что туфельку прихватила! Да как удачно, что вторую-то потеряла! И приведет он меня во дворец, и стану я принцессой, а там и королевой... Представляешь: я – и королева? На троне, вся в брильянтах? Чего смеешься, могла бы и стать, если бы...
- Если бы что?
- Что, что... Да вот то самое. Любовь неземная – она... Ой, да ладно. Ты ж не знаешь: принц-то тогда тоже ездил по городу, вместе с придворными, тайком. Чтоб лично проверить, чтоб ошибки не было. Такая у него, значит, любовь была. И вот заявляются они к нам, сестрицы мои драгоценные с мамашей их любезной наизнанку выворачиваются, уж и не знают, где встать и что сказать... И туфелька им, ясное дело, не подходит. И тут я выхожу из кухни, вся такая гордая, развязываю передник и достаю мою вторую туфельку. Ну, думаю, сейчас... Сейчас он глянет на меня – и...
- А он?
- А он глядит на меня – глазки синие, ресницы длинные – и не узнает! Поморгал-поморгал – и спрашивает: «Милая, где же ты эту туфельку нашла? И где ее хозяйка?»
- Да ты что! Господи, да как же... А ты?
- А я гляжу на него и чувствую, что разревусь сейчас. Мачеха меня в бок толкает (бить при благородных господах стесняется), шипит чего-то, а я стою и молчу, как дура. Не поверишь – я ж вся испереживалась, чтоб мне там во дворце не опростоволоситься, я ж неученая, еще скажу чего не так или сделаю не то... Всё думала, как бы мне заранее поучиться, хоть на сестриц посмотреть, как они ходят-говорят... Мне, дуре, и в голову не приходило, что... Да ладно, ладно, все в порядке со мной, не суетись.
- Ох, страсти-то какие... А он?
А он смотрит на меня... и вроде что-то до него начинает доходить. И рот у него этак медленно-медленно открывается. Тут один из господ, что с ним были, ему на ухо шепчет чего-то, а потом подходит ко мне и говорит, мол, померьте, сударыня, туфельку. Ну я туфельку надеваю, и она мне, ясное дело, в самый раз; и тут мой принц становится ну точно как Жак-дурачок, что на углу у булочной сидит, слюни пускает. Глазками синими похлопал и говорит: «О Боже... Это ты... Вы... ты...?»
- А ты?
- А я и отвечаю: я это, я, твой ангел неземной, посланный с небес.
- Ты что? Вот так, прямо принцу? Совсем рехнулась... А он?
- Точно, рехнулась. Только я тогда поняла уже, к чему дело идет, и так мне горько стало, что, ей-богу, уже все равно было.
- Дура, он же мог тебя...
- Мог. Ну да не сделал же ничего. Постоял еще, поморгал, а потом – не поверишь – начал на жизнь жаловаться и вроде как оправдываться. Вроде как неудобно ему. Что король с королевой не поймут, что соседние державы засмеют, что кузен-сволочь только и думает, как трон захватить, что он-то думал – не принцесса-графиня, так хоть из богатой семьи, в казне-то шаром покати, а тут такое ко... колле... как оно называется? – ну в общем, крестная из бусок моих стеклянных, за три гроша на ярмарке купленных, наколдовала мне как бы ожерелье брильянтовое, фигурное. Красивое... То есть, он думал, ежели столько брильянтов на мне – у моих родителей денег куры не клюют. Ну и все прочее такое. И что ж ему, бедному-несчастному, теперь делать, и как людям на глаза показаться, как во дворец возвращаться...
- А ты?
- А я слушала-слушала... и стало мне смешно и противно. Надо же – уши развесила, как последняя дурочка, на глазки синие засмотрелась! Так мало этого: принц мой синеглазый поохал-поохал, а потом подошел ко мне и так тихонечко говорит: «Слушай, милая, ты же умная девочка, ты ведь понимаешь, какая между нами пропасть?» Понимаю, говорю. Вот и прелестно, говорит он; а хочешь – возьму тебя во дворец кухаркой или горничной? Я к тебе смогу приходить иногда, ты ж и вправду милашка...
- Ой, боже мой! А ты?
- А я... В общем, тут-то остатки моей любви неземной и испарились. Говорю: найдешь себе, высочество, другую милашку. А ты не плачь – я подарок тебе сделаю, от ангела небесного.
- Ты что? Еще и подарок ему? Зачем?
- А добрая я. Да я ж не задаром: подумалось мне, что можно из этой дурацкой истории хоть что-нибудь для себя получить. А то одна только туфелька и останется – смотреть на нее и про дурость свою вспоминать. Я и говорю ему: вот видишь, дурень ты мой синеглазенький (нет, не смотри на меня так, это я только подумала), сестрица моя Шарлотта – как раз тебе подойдет.
- Ты что? А она?
- Она-то? Да так и села! А Амалия от злости чуть не треснула, а мамаша рот разинула, глаза выпучила... Смех, да и только! Нет, правда: они с Шарлоттой два сапога пара, всё ахают-охают, глазками синими хлопают... Ну а у мамаши ее, сама знаешь, денег – два раза всё королевство купит, и еще останется. Вот, говорю, тебе и все проблемы. Хочешь – туфельку на нее натяну, хочешь – так соври, что впору была; ты принц, тебе поверят. А потом сшей ей втихаря такие же. А он послушал, глазками еще похлопал... Советник ему опять чего-то пошептал... Ну и согласился.
- Ой... А ты?
- А я свое получила – вот видишь, денег дали, кондитерскую свою помогли устроить.... Мамаша расщедрилась на радостях – надо же! Видно, от счастья временно в голове помутилось; небось, теперь локти кусает – да я теперь сама себе хозяйка, у меня и грамотка королевская, чтоб никто мне в моем ремесле препоны не чинил... Принцу – принцесса, казне – приданое, а мне – свобода. И все довольны. Крестную только успокаивать пришлось...
- А Шарлотте – корона...
- И сплетни за спиной. Я добрая – да не очень. Будь это Амалия, она бы всех в бараний рог скрутила. А Шарлотта-то простушка... Я-то, пока ждала принца своего, напредставлялась, как графини-герцогини за спиной хихикать станут – вот теперь Шарлотта-то всё это и съест. Она хоть и училась там танцевать, приседать, по-книжному говорить, только до дворцовых дам ей далеко, я уж за тот вечер навиделась. Хотя в глаза ей, конечно: ах, наша принцесса, ох, наша красавица... А за спиной-то... Ты погоди, еще месячишко – по городу байки гулять пойдут: «Подходит к принцессе Шарлотте аглицкий посол и спрашивает...»
- А туфелька? Туфелька-то как же?
- А туфельку я им отдала. Зачем она мне? Теперь такие туфельки всё королевство носит: туфли принцессы Шарлотты... колье – вот, вспомнила, точно: колье! – принцессы Шарлотты... пироги принцессы Шарлотты...
- Какие еще пироги?
- Да яблочные. Шарлотта ж пышечка, от пирогов без ума, она с утра до вечера может пироги лопать. А я теперь главный – как оно? – главный поставщик пирогов для ее высочества. Во как! Оказывается, королевский повар не может ей угодить. Честь-то какая! Не смейся, главное – доходы немаленькие.
- Ну пироги-то пирогами – а как же ты?..
- Что – как? Вон Шарль, писарь судейский, по мне страдает. Тоже – ангел я ему, красота неземная, любовь до гроба, жить без меня не может...
- А ты?
- А я... Не знаю я. Непутевый он, Шарль. Одни байки-сказки у него на уме, и как его еще от судьи-то не выгнали... Говорят, младший сын судьи тоже сказки любит – вот потому, наверное, Шарло моего и терпят. Язык у него подвешен, это правда, такое может насочинить... Я, говорит, про тебя сказку сочиню, как будто это ты принцессой стала. Потому как ты, говорит, для меня лучше всех принцесс на свете.
- Ох ты... Мне бы кто такое сказал...
- Скажет, Марта, скажет, не беспокойся. Вот я и думаю: а то, может, выйти за Шарля? Непутевый он, это верно, ну да я и сама семью прокормлю. Да и не лентяй же он, работает... И добрый. Только ветер в голове, болтать любит. Зато вот сказку мне сочинит. Про любовь мою неземную и принца прекрасного... Да не плачу я, это вот... от лука... Какой лук в яблочных пирогах? А это рецепт такой... особенный...
- ...А ты?
- А я... Ох... Только смотри, Марта: если где про это брякнешь –обеих нас повесят, не только меня!
- Да ты что! Да разве ж я не понимаю?! Ты ж меня знаешь!
- Знаю. Давно знаю. Ты только на первый взгляд болтушка, лишнего не сболтнешь. Вот потому тебе и рассказываю. Но только смотри – не дай тебе Бог...
- Да клянусь чем хочешь! Ни словечка, ни полсловечка! Ну не томи душу!
- Ну вот, значит... иду я через весь зал, а пол блестит, как зеркало, и всюду огни сияют, а кругом все разодеты – аж в глазах рябит, и все ж кругом графы-герцоги, небось, и я среди них - как будто и я вправду знатная дама какая... И тут все зашушукались, зашептались... и подходит ко мне он...
- Мамочки! Неужто принц?!
- Принц, ну да. Только это я потом узнала, что принц, а тогда смотрю на него – у него глазки синие, ресницы длинные, и сам он весь такой... такой... У меня дух перехватило, стою, смотрю на него - и ничегошеньки не соображаю.
- А он?
- А он тут мне говорит: «О прекрасная дева, Вы ангел, посланный мне с небес, и кроме Вашей любви неземной, мне ничего больше не надо, сделайте меня счастливейшим из смертных!»
- Ты что? Вот прямо так и сказал? Ангел неземной?!
- Вот прямо так и сказал. То есть он еще красивше сказал, как благородные господа говорят, мне такого и не упомнить. Он же по книжкам учился, как там рыцари прекрасным дамам в любви объясняются... Но в общем, что-то вроде этого и сказал. Мне. Представляешь? Слушай, я вправду красивая?...Нет, честно! Да ну тебя, врешь ты всё... Ну ладно. Ну вот. И вот, значит, берет он меня за руку...
- А ты?
- А я... ой, да не помню я толком, в голове все смешалось, я ж сама не своя была... В общем, танцуем мы, он мне слова красивые говорит, про любовь и все такое, а я смотрю на него, смотрю на него... Господи, думаю, один такой день – и что мне еще надо? В раю – и то лучше не бывает! До смерти вспоминать буду! Спасибо, крестная, век за тебя буду молиться!
- Ну а дальше-то? Дальше-то что? Он тебе предложение сделал, да?
- Ну ты что! У благородных оно так быстро не делается! Куда им спешить? Они сперва речи красивые говорят, на танцы приглашают, за ручку держат...
- Ну хоть поцеловал?!
- Да ну тебя... В общем, пролетел вечер, как одна минуточка, и тут я вспоминаю (хорошо хоть, не совсем мозги отшибло, от счастья-то!), что мне задерживаться-то нельзя! А он за руку держит, не отпускает, и всё о любви неземной толкует. В общем, не помню уж, как открутилась я от него – и бегом! А лестницы-то эти, которые как зеркало, они ж скользкие! А в туфельках таких, на каблучках-то, я в первый раз! Как только еще шею не сломала... Ну, сняла я их, подхватила – и вперед, босиком-то мне еще сподручнее!
- Подхватила? А как же тогда...?
- Ну да, подхватила, жалко ж было оставлять, красоту-то такую... Думаю: припрячу на память. Только я ж на бегу, и юбки эти путаются, их еще тоже придерживать надо, это в фартук завязать чего можно, а тут... Ну а потом-то, когда уже убежала подальше, отдышалась, смотрю – а туфелька-то одна! Должно быть, обронила по дороге да не заметила. Обидно было... Ну да что делать, не возвращаться же?
- Ну и?
- Что – ну и? Сама знаешь: назавтра в городе переполох, герольды, принцесса, туфелька... Небось не забыла, как все бегали? Ну вот... А я-то как услышала – чуть разума не лишилась! Вот, думаю, и настал мой час! Придет ко мне мой принц прекрасный, с туфелькой, а я ему и другую покажу, чтоб уж никто не сомневался! Ай да я, ай да умница, что туфельку прихватила! Да как удачно, что вторую-то потеряла! И приведет он меня во дворец, и стану я принцессой, а там и королевой... Представляешь: я – и королева? На троне, вся в брильянтах? Чего смеешься, могла бы и стать, если бы...
- Если бы что?
- Что, что... Да вот то самое. Любовь неземная – она... Ой, да ладно. Ты ж не знаешь: принц-то тогда тоже ездил по городу, вместе с придворными, тайком. Чтоб лично проверить, чтоб ошибки не было. Такая у него, значит, любовь была. И вот заявляются они к нам, сестрицы мои драгоценные с мамашей их любезной наизнанку выворачиваются, уж и не знают, где встать и что сказать... И туфелька им, ясное дело, не подходит. И тут я выхожу из кухни, вся такая гордая, развязываю передник и достаю мою вторую туфельку. Ну, думаю, сейчас... Сейчас он глянет на меня – и...
- А он?
- А он глядит на меня – глазки синие, ресницы длинные – и не узнает! Поморгал-поморгал – и спрашивает: «Милая, где же ты эту туфельку нашла? И где ее хозяйка?»
- Да ты что! Господи, да как же... А ты?
- А я гляжу на него и чувствую, что разревусь сейчас. Мачеха меня в бок толкает (бить при благородных господах стесняется), шипит чего-то, а я стою и молчу, как дура. Не поверишь – я ж вся испереживалась, чтоб мне там во дворце не опростоволоситься, я ж неученая, еще скажу чего не так или сделаю не то... Всё думала, как бы мне заранее поучиться, хоть на сестриц посмотреть, как они ходят-говорят... Мне, дуре, и в голову не приходило, что... Да ладно, ладно, все в порядке со мной, не суетись.
- Ох, страсти-то какие... А он?
А он смотрит на меня... и вроде что-то до него начинает доходить. И рот у него этак медленно-медленно открывается. Тут один из господ, что с ним были, ему на ухо шепчет чего-то, а потом подходит ко мне и говорит, мол, померьте, сударыня, туфельку. Ну я туфельку надеваю, и она мне, ясное дело, в самый раз; и тут мой принц становится ну точно как Жак-дурачок, что на углу у булочной сидит, слюни пускает. Глазками синими похлопал и говорит: «О Боже... Это ты... Вы... ты...?»
- А ты?
- А я и отвечаю: я это, я, твой ангел неземной, посланный с небес.
- Ты что? Вот так, прямо принцу? Совсем рехнулась... А он?
- Точно, рехнулась. Только я тогда поняла уже, к чему дело идет, и так мне горько стало, что, ей-богу, уже все равно было.
- Дура, он же мог тебя...
- Мог. Ну да не сделал же ничего. Постоял еще, поморгал, а потом – не поверишь – начал на жизнь жаловаться и вроде как оправдываться. Вроде как неудобно ему. Что король с королевой не поймут, что соседние державы засмеют, что кузен-сволочь только и думает, как трон захватить, что он-то думал – не принцесса-графиня, так хоть из богатой семьи, в казне-то шаром покати, а тут такое ко... колле... как оно называется? – ну в общем, крестная из бусок моих стеклянных, за три гроша на ярмарке купленных, наколдовала мне как бы ожерелье брильянтовое, фигурное. Красивое... То есть, он думал, ежели столько брильянтов на мне – у моих родителей денег куры не клюют. Ну и все прочее такое. И что ж ему, бедному-несчастному, теперь делать, и как людям на глаза показаться, как во дворец возвращаться...
- А ты?
- А я слушала-слушала... и стало мне смешно и противно. Надо же – уши развесила, как последняя дурочка, на глазки синие засмотрелась! Так мало этого: принц мой синеглазый поохал-поохал, а потом подошел ко мне и так тихонечко говорит: «Слушай, милая, ты же умная девочка, ты ведь понимаешь, какая между нами пропасть?» Понимаю, говорю. Вот и прелестно, говорит он; а хочешь – возьму тебя во дворец кухаркой или горничной? Я к тебе смогу приходить иногда, ты ж и вправду милашка...
- Ой, боже мой! А ты?
- А я... В общем, тут-то остатки моей любви неземной и испарились. Говорю: найдешь себе, высочество, другую милашку. А ты не плачь – я подарок тебе сделаю, от ангела небесного.
- Ты что? Еще и подарок ему? Зачем?
- А добрая я. Да я ж не задаром: подумалось мне, что можно из этой дурацкой истории хоть что-нибудь для себя получить. А то одна только туфелька и останется – смотреть на нее и про дурость свою вспоминать. Я и говорю ему: вот видишь, дурень ты мой синеглазенький (нет, не смотри на меня так, это я только подумала), сестрица моя Шарлотта – как раз тебе подойдет.
- Ты что? А она?
- Она-то? Да так и села! А Амалия от злости чуть не треснула, а мамаша рот разинула, глаза выпучила... Смех, да и только! Нет, правда: они с Шарлоттой два сапога пара, всё ахают-охают, глазками синими хлопают... Ну а у мамаши ее, сама знаешь, денег – два раза всё королевство купит, и еще останется. Вот, говорю, тебе и все проблемы. Хочешь – туфельку на нее натяну, хочешь – так соври, что впору была; ты принц, тебе поверят. А потом сшей ей втихаря такие же. А он послушал, глазками еще похлопал... Советник ему опять чего-то пошептал... Ну и согласился.
- Ой... А ты?
- А я свое получила – вот видишь, денег дали, кондитерскую свою помогли устроить.... Мамаша расщедрилась на радостях – надо же! Видно, от счастья временно в голове помутилось; небось, теперь локти кусает – да я теперь сама себе хозяйка, у меня и грамотка королевская, чтоб никто мне в моем ремесле препоны не чинил... Принцу – принцесса, казне – приданое, а мне – свобода. И все довольны. Крестную только успокаивать пришлось...
- А Шарлотте – корона...
- И сплетни за спиной. Я добрая – да не очень. Будь это Амалия, она бы всех в бараний рог скрутила. А Шарлотта-то простушка... Я-то, пока ждала принца своего, напредставлялась, как графини-герцогини за спиной хихикать станут – вот теперь Шарлотта-то всё это и съест. Она хоть и училась там танцевать, приседать, по-книжному говорить, только до дворцовых дам ей далеко, я уж за тот вечер навиделась. Хотя в глаза ей, конечно: ах, наша принцесса, ох, наша красавица... А за спиной-то... Ты погоди, еще месячишко – по городу байки гулять пойдут: «Подходит к принцессе Шарлотте аглицкий посол и спрашивает...»
- А туфелька? Туфелька-то как же?
- А туфельку я им отдала. Зачем она мне? Теперь такие туфельки всё королевство носит: туфли принцессы Шарлотты... колье – вот, вспомнила, точно: колье! – принцессы Шарлотты... пироги принцессы Шарлотты...
- Какие еще пироги?
- Да яблочные. Шарлотта ж пышечка, от пирогов без ума, она с утра до вечера может пироги лопать. А я теперь главный – как оно? – главный поставщик пирогов для ее высочества. Во как! Оказывается, королевский повар не может ей угодить. Честь-то какая! Не смейся, главное – доходы немаленькие.
- Ну пироги-то пирогами – а как же ты?..
- Что – как? Вон Шарль, писарь судейский, по мне страдает. Тоже – ангел я ему, красота неземная, любовь до гроба, жить без меня не может...
- А ты?
- А я... Не знаю я. Непутевый он, Шарль. Одни байки-сказки у него на уме, и как его еще от судьи-то не выгнали... Говорят, младший сын судьи тоже сказки любит – вот потому, наверное, Шарло моего и терпят. Язык у него подвешен, это правда, такое может насочинить... Я, говорит, про тебя сказку сочиню, как будто это ты принцессой стала. Потому как ты, говорит, для меня лучше всех принцесс на свете.
- Ох ты... Мне бы кто такое сказал...
- Скажет, Марта, скажет, не беспокойся. Вот я и думаю: а то, может, выйти за Шарля? Непутевый он, это верно, ну да я и сама семью прокормлю. Да и не лентяй же он, работает... И добрый. Только ветер в голове, болтать любит. Зато вот сказку мне сочинит. Про любовь мою неземную и принца прекрасного... Да не плачу я, это вот... от лука... Какой лук в яблочных пирогах? А это рецепт такой... особенный...
Если кто куда пошел -
он пошел кормить кота.
Если не кормить кота -
то зачем вообще идти?
он пошел кормить кота.
Если не кормить кота -
то зачем вообще идти?
Отзывы читателей:
Sheba писал(а):"Золушка", как ее тут уже назвали мне понравилась больше всех. И даже не потому, что объективно лучше (может и лучше, но я не литературовед ). Мне она понравилась тем, что из традиционной и очень любимой девочками младшего школьного возраста сказки сделали неглупую и трогательную и романтишную историю. Причем, не смотря на то, что дух оригинала и был изменен, он не был опошлен.
mainaS писал(а):Очень понравилось, написано легко, образно, читается с удовольствием. Картинка перед глазами словно оживает. Но вот такой реализм - лично мне он слегка неприятен, так как я сама не очень люблю в людях прагматизм и расчетливость.
А. П. Г. писал(а):Стиль, вот это оформление живым диалогом - замечательно! *я бы даже сказал - великолепно))* Безупречно просто подан и характер героини, легко, красиво, ничего тяжелого, ничего лишнего. Славная, неиспорченная, искренняя девушка эта Золушка))
Такой язык, такие золотые фразы и мелочи - мммма!..))
"А я и отвечаю: я это, я, твой ангел неземной, посланный с небес".
Гм.. про милашку-замарашку - здорово)) И про пироги Шарлотты..
В общем, и оформление, и стилизация, и содержание, и мораль, сиречь - главная мысль: на мой взгляд, на высоте.
Умной малышке желаю выйти за Шарля, он добрый, а это главное.
Marie Dever писал(а):Просто классно, и этим всё сказано. Очень жизненная история. А ещё теме конкурса - "Сказка - ложь, узнайте правду" - наиболее соответствует.
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
Мария Вячеславовна Бакашина.
На момент написания 21 год.
Опыты прошлых лет надежно спрятаны в столе.
Пара рассказов есть в разделе Проза.
По образованию и по жизни юрист-правовед.
Государственных наргад не имею, почетными грамотами, кроме спортивных достижений, не отмечена.
Идея рассказа пришла спонтанно, сформировалась и срочно попросилась на бумагу. Результат оценивать вам.
На момент написания 21 год.
Опыты прошлых лет надежно спрятаны в столе.
Пара рассказов есть в разделе Проза.
По образованию и по жизни юрист-правовед.
Государственных наргад не имею, почетными грамотами, кроме спортивных достижений, не отмечена.
Идея рассказа пришла спонтанно, сформировалась и срочно попросилась на бумагу. Результат оценивать вам.
Демоны!! (с)
Шестьдесят семь ступенек.
Ну, все! Приехали.
Спускаюсь я по лестнице мраморной - собственного замка, между прочим. Ну, будущего собственного, какая разница, осталось-то…В платье подвенечном. Платье мне сшили-расстарались, все как в модных брошюрах описано: лиф атласный розового цвета, с кружевом, бусины переливаются по всей груди (очень, конечно, гордое для моей название), юбок и подъюбок с десяток для пышности нацепили, и все одна другой прозрачней, только нижняя такая же, как лиф, атласная розовая, перчатки до локтей, а розовый так замечательно оттеняет цвет кожи… туфельки с острым мысочком, в волосах лилия расцветает. Я бы еще фату попросила, личико прикрыть, чтоб жених не испугался, раньше первой брачной ночи не сбежал – но, говорят, он и не таких видел, что радует несказанно.
Иду, восемь ступенек уже прошла, юбки в такт шагов колыхаются, сережки в ушах позвякивают, жениха подарок. Передал вчера с посыльным; видимо, хотел красотой камней мою красоту еще больше облагородить. Не знает еще: нас облагораживать - только портить, сами кого хочешь облагородим.
Вот интересно, зачем ему свадьба нужна? Даже если он меня не видел, о моей красоте неописуемой всем известно; приданого за мной нет, положения в обществе тоже, чего ж ему надо? Если только он тоже красавец писаный, тогда еще понятно, но мужчины теперь в каратах измеряются и редки как алмазы.
Вот было время, мне бабка рассказывала… да что уж теперь говорить.
Десятая ступенька…
****
Жизнь - малина, судьба - взбитые сливки.
Встанешь с утра, в зеркало глянешь - лучше б не глядела, только если рожу состроить, да там и так рожа ничего. А не глянешь - настроение отменное, бабочки порхают, птицы поют, хоть на улицу иди. Хотя на улицу выходить все же опасно, так можно честных граждан и до инфаркта довести.
У нас это семейное, все такие были, и прабабка и бабка, и мать; но я, конечно, особенная получилась, редкой, так сказать, образности. А все мамочка с папочкой, надо ж было сойтись парочке, нашли же друг друга где-то, две такие образины, царство им небесное. Прости мою душу грешную.
Портретов, сами понимаете, с меня никто не пишет, поэтому показать вам не могу, да вы и так слышали наверняка. Только если словесный… Кто как описывает, кто говорит, что похожа на ужас, кто страхолюдиной обзывает, бабки при встрече «Отче наш» читать начинают. Вот такая я, в общем.
А если конкретно рассказывать, как я в зеркале себя, бывает, вижу: нос прямой, губы тонкие, зубы ровные, острые. На этом достоинства мои заканчиваются.
Дальше самое интересное начинается, нервных прошу не смотреть. Кожа приятного зеленоватого оттенка, кое-где фиолетовым отдает, под глазами, например; губы тоже приятного фиолетового цвета, а также ногти, кончики ушей и волосы. Нравлюсь уже?
Глаза карие навыкате, радужка с крапинками. Взгляд злобный, лицо заспанное, так как в зеркало я исключительно по утрам смотрю. Чего лишний раз себе настроение портить?
Говорят, нас много лет назад кто-то проклял, не знаю, правда или придумали, чтоб хоть как-то оправдаться. Вроде как проклятье заключалось в том, что в семье нашей будут рождаться только девочки и только такие, и пока не родится та самая, которая это проклятие обойдет, так будет. Это же надо было что-то такое страшное совершить, чтоб это издевательское проклятье на нас обрушилось? Да у проклинателя, прямо скажем, фантазии хоть отбавляй, особенно если это он образ будущих поколений составлял. Придумали, на мою голову.
Честно говоря, я бы давно плюнула, чего уродов-то плодить? Ну, подумаешь - род прервется, не велика беда, было бы чем гордиться; но почему-то все мои предшественницы с завидным упорством продолжали показывать несчастному запуганному миру своих новорожденных дитяток.
Я так точно решила, что я никого производить на свет не буду, достаточно и меня одной такой красавицы, хватит уже народ смешить. А то, как очередного отпрыска в мир выпустят, вокруг дома толпа собирается, поглядеть, значит, чего народилось. Было б на что смотреть. Прости, Господи.
Все, в общем-то, неплохо сложилось. Я жизнь имею в виду: вот мне уже семьдесят три стукнуло, старею потихоньку, глупею, даром что на лице это никак не отражается, все как семнадцатка выгляжу, да оно у меня и так ничего, и без признаков старения. Что самое обидное - и не болела же за всею жизнь ни разу. Здоровье и долголетие, наверно, вкупе с красотой неземной перепало от заклинателя. Добрый, наверно, был человек; попадись он мне в мое время - ни рожек ни ножек бы не оставила, и даже мокрого места.
Казалось бы, живи да радуйся, но вот обрушилось несчастье: денюжки тю-тю, как говорится. У соседей вначале занимала, потом те поняли, что я у одних займу, чтоб другим отдать, а потом к третьим иду, чтоб рассчитаться со вторыми, и давать перестали. А зима в этом году холодная была, а лето прошлое неурожайное, цены до небес взлетели, вот так к весне я уже и закладную на дом оформила, чтоб с долгами рассчитаться и огород хоть чем-то засеять-засадить.
Засадила. Не взошел, зараза! Вот если везет по жизни, то во всем. Я его и так и эдак, со словами и с лопатой, нет - и все.
Сижу я вечером, заморенная да пригорюнившаяся. Долг отдавать нечем; продать, кроме дома, нечего; все, что было ценного, уже зимой продала. А если банк сейчас дом загребет, то останусь я, раскрасавица, на улице - представляю, как обрадуются граждане, по этой самой улице идущие.
Тут конверт в почтовый ящик, на заборе висящий, опустился. Забор у меня сплошной, чтоб дети и дураки не таращились, хотя они, собаки, дырку расковыряли, теперь по очереди глаз в нее суют, ждут, наверно, пока им чем-нибудь в этот глаз тыкну. Дождутся скоро.
Не видела я, кто конверт опустил; почтальон в такое время не ходит, он обычно поутру, по холодочку, да и письма я до сих пор только из банка получала. Чего гадать, надо идти и смотреть.
Беру, значит, конверт в руки, вдруг он весь встрепыхнулся, из рук вылетел, сам открылся и вещает писклявым голосом на всю округу:
-Наипочтеннейшая госпожа Ин Тертрипация! Примите мое восхищение! Разрешите мои сомнения! Не ем, не сплю ночами, думаю только о Вас! Соблаговолите стать моей супругой законной, не откажите в милости! - тут конверт подлетел к моему уху и уже тихонечко деловым голосом продолжил: - Слышал о сложившемся Вашем материальном положении, предлагаю Вам вместе с рукой и сердцем новое место жительства - мой родовой замок, - и ежемесячную ренту в необходимом разумном размере. Господин Фун Циклер.
P.S. Свое согласие продиктуйте конверту.
Ах, согласие?? Ну что ж, друг любезный, заметьте, не я это предложила! Замуж - да пожалуйста, мне-то терять нечего, тебе-то чего, горемычному, от меня надо? В любом случае, ты сам навязался!
-Я согласна. Лети и передай.
Конверт махнул крыльями и исчез с тихим хлопком, только искорки посыпались.
Спать он не может, посмотрите на него! Смешная все-таки шутка была; проблему денег, конечно, не решили, но хоть посмеялись. Не знаю, как отправитель, но я так точно.
На следующее утро я все-таки получила письмо из банка, где мне ненавязчиво напоминали, что пора вносить очередной взнос. Спасибо, конечно, что напомнили, да только вносить нечем. И не будет чем, это уже понятно. Ну, если только попытаться еще раз на работу устроиться…эх, проходил бы где парад уродов, взяли бы главным участником. Ну, или хотя бы цирк приехал, что ли…
Работодатели от меня уже как от огня шарахаются: понятное дело - кому такое чудо нужно, только клиентов отпугивать. Даже посудомойщицей в кабак не взяли, т.е. взяли сначала, а через три дня уволили, сказали, что у официанток от страха икота начинается, они кружки с пивом расплескивают. Опять-таки, клиентам не нравится.
Что же делать, что же делать?
А ничего не делать. Пошел к лешему этот огород, надоело. Ведет себя, в конце концов, как капризный ребенок. И это ему не так, и то ему не эдак. Картошку жук жрет, чтоб он подавился, капусту личинка, чтоб ей пусто было.
Приятного всем аппетита, а я спать пошла. Надоело все.
Депрессия нахлынула неожиданно, но зато основательно.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, звяк-звяк, дзынь-дзынь.
Тук-тук-тук.
Угу, смело…Ко мне - и гости…Редко я в своей жизни таких смелых встречала.
-Кто-там? - хитренько так спрашиваю.
-Я от господина Фун Циклера, велено Вас с необходимыми вещами перевезти к нему в замок!
Ага, шутка еще не кончилась, да?
Открываю дверь - что ж делать, если люди по-хорошему не понимают, результат на лицо. Стоит мужик, глаза выпучил, щека дергается, бледность неестественная наползает на лицо, почему-то снизу вверх ползет, наверно, по мере испуга до мозга доходит.
Что, страшно? - с улыбочкой острозубой спрашиваю.
-Дддда, госпожа, т.е. нет, госпожа!
Никогда не понимала, как можно прясти головой и одновременно ей махать, даже перед зеркалом тренировалась - не получается. Вот что моя красота с людьми делает! Да мне премию надо выписать и молоко за вредность давать.
-Ну, понятно. Езжай с миром, на первый раз прощаю.
-Ддда, госпожа, то есть нет, госпожа!
Вот заладил... часом, мозгом-то не повредился? Ко мне ж кого попало нельзя посылать, только крепких духом. Я уже торжественно начала захлопывать дверь, оставляя несчастного наедине со своими впечатлениями, но товарищ попался настырный.
-Госпожа Ин Терптрипация, велено Вас с необходимыми вещами перевезти в замок!
-Потеху решили создать, да? Как вы мне все надоели, нет от вас никакого покая! Скажи, чем я вам всем жить мешаю, а? Скажи-скажи! - понесло, а все эта депрессия нахлынувшая, будь она неладна; так я-то добрая, хоть и страшная.
Взяла себя в руки, еще раз с надеждой начала облокачиваться о дверь с внутренней стороны. Теперь новые слухи поползут: Трепация чуть не загрызла не в чем неповинного человека, еле убежал, но палец/руку/голову все-таки отгрызть успела.
- Госпожа, Вас велено доставить в замок! - дрожащим голосом пролепетал несчастный.
-Ах, велено, да? А, поехали! Я вам там всем сейчас устрою песни и пляски!
-А вещи?
-Леший с вещами, пару дней подождут, никуда не денутся! Ну чего стоишь, поехали! Или передумал?!
-Нннет.
Вот так я и оказалась в замке, в этом самом, с мраморной лестницей.
Взяли меня, отмыли-отчистили. Дрожали, но чистили, одели, сразу мерки сняли для платья свадебного; я только злость копила, все подвоха ждала: ну когда же, когда же мне скажут-то, что шутка была это все, все молчат.
Хозяина, то есть самого господина Фун Циклера, я до сих пор не видела, хоть в замке уже почти неделю жила, только прислуга носится, все, что ни попрошу, все исполняет - где бы им памятник поставить, сиротинкам.
А замок поражал своим убранством. Четыре башенки, огромный двор, сад с фруктовыми деревьями. По саду кошки гуляют, большие, пятнистые, мурлыкают, по деревьям лазают, спят в тенечке. С кошками я сразу подружилась, они же не люди, их внешняя красота не интересует. Хорошие кошки, мягкие.
Каждый день я к ним ходила, и так хорошо мне было, что еще через неделю мне никуда и уезжать не захотелось. Да и слуги пообвыкли, трястись при мне перестали мелкой дрожью, теперь тряслись крупной, но реже.
И вот в один прекрасный день - а в самом деле такой же, как и последние 15 дней, - получаю я еще один конверт говорящий, сообщает он, что если я по-прежнему согласна, то свадьба назначена через 2 дня. А я согласна, чего мне терять-то?
***
Вот уже пятьдесят третья ступенька пошла, немного осталось совсем; вслед за мной служанка наряженная тащится, подол придерживает, чтоб я не оступилась - скажите пожалуйста…
Вся жизнь уже перед глазами пробежала, не под венец как будто иду, а на плаху. Оказывается, замуж даже в семьдесят три года страшно выходить.
Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь, все…
-Фу, какая банальность, - пробурчала себе под нос я.
Туфелька уже вступила на ковровую дорожку - естественно, красную, как же иначе, свадьба же, - ведущую меня в зал.
Мне разрешили гулять по замку, но я как-то особо не стремилась, с кошками-то намного приятней общаться, чем по мрачным коридорам ходить.
Один раз только прошлась, нашла выход на смотровую площадку в одной из башен, больше никуда и не ходила. Но, тем не менее, что-то мне подсказывало, что мы идем в золотой зал. Так я его назвала, когда зашла случайно в первый раз. Все в нем было либо золотым, либо белым, но в основном золотым. Портьеры на окнах мне, помнится, особенно понравились: тяжелые, ни лучика света не пропускают, только золотой свет от золотых свечей.
Так и есть, вот и двери в него белые с золотыми ручками. Два мальчика стоят у дверей, готовые мне дверь открыть.
Подхожу.
Вот сейчас потеха и начнется: вхожу я, а там куча гостей, и все давай в меня пальцами тыкать и смеяться: «Что, поверила, идиотка? Чучело огородное!» - а я готова, я две недели зубы на вас всех точила, сейчас я вам все скажу!
Открываются двери, звучит музыка, много гостей собралось. Все как по команде обернулись ко мне, замерли.
Ну, давайте, начинайте! Я готова!
Ой, а кто-то у нас вон там в конце такой зелененький! С фиолетовыми ушками?! Ой, какой хорошенький! Какой миленький, Боже мой, я же тебя всю жизнь ждала!
Служанка легонько толкнула в спину, шепнула, что надо идти.
А я уже не шла, я летела.
Любовь с первого взгляда - она есть, надо только в правильное место взгляд бросать.
-Согласен ли ты, раб Божий, Фун, взять в жены рабу Божью Ин?
-Согласен.
Ой, мама дорогая, согласен, что ж это делается. Это что же – все, оказывается, по-настоящему! Стою, дрожу как осиновый лист. Откуда ты взялся-то, не могли ж тебя в один день со мной проклясть…
-Согласна ли ты, раба Божья Ин, взять в мужья раба Божьего Фуна?
-Соглааснаа, - дрожащим голосом проговорила я.
-Есть ли среди собравшихся те, кто имеет что-либо против этого брака, скажите сейчас или замолчите навеки.
Я вам скажу, я вам сейчас так скажу!
Но все молчали, молчали и улыбались. На глазах людей две обделенные души на глазах обретали счастье, глаза их загорались долгожданным счастьем. И было оно настолько материально, что казалось, протяни руку - и оно само опустится к тебе и останется с тобой навсегда.
-Объявляю вас мужем и женой! Жених, можете поцеловать невесту.
Ой…
P.S. А через год родился малыш, пухленький, с розовыми щечками, белой как молоко кожей и голубыми глазами, хитро улыбающимися встречающему его миру.
Ну, все! Приехали.
Спускаюсь я по лестнице мраморной - собственного замка, между прочим. Ну, будущего собственного, какая разница, осталось-то…В платье подвенечном. Платье мне сшили-расстарались, все как в модных брошюрах описано: лиф атласный розового цвета, с кружевом, бусины переливаются по всей груди (очень, конечно, гордое для моей название), юбок и подъюбок с десяток для пышности нацепили, и все одна другой прозрачней, только нижняя такая же, как лиф, атласная розовая, перчатки до локтей, а розовый так замечательно оттеняет цвет кожи… туфельки с острым мысочком, в волосах лилия расцветает. Я бы еще фату попросила, личико прикрыть, чтоб жених не испугался, раньше первой брачной ночи не сбежал – но, говорят, он и не таких видел, что радует несказанно.
Иду, восемь ступенек уже прошла, юбки в такт шагов колыхаются, сережки в ушах позвякивают, жениха подарок. Передал вчера с посыльным; видимо, хотел красотой камней мою красоту еще больше облагородить. Не знает еще: нас облагораживать - только портить, сами кого хочешь облагородим.
Вот интересно, зачем ему свадьба нужна? Даже если он меня не видел, о моей красоте неописуемой всем известно; приданого за мной нет, положения в обществе тоже, чего ж ему надо? Если только он тоже красавец писаный, тогда еще понятно, но мужчины теперь в каратах измеряются и редки как алмазы.
Вот было время, мне бабка рассказывала… да что уж теперь говорить.
Десятая ступенька…
****
Жизнь - малина, судьба - взбитые сливки.
Встанешь с утра, в зеркало глянешь - лучше б не глядела, только если рожу состроить, да там и так рожа ничего. А не глянешь - настроение отменное, бабочки порхают, птицы поют, хоть на улицу иди. Хотя на улицу выходить все же опасно, так можно честных граждан и до инфаркта довести.
У нас это семейное, все такие были, и прабабка и бабка, и мать; но я, конечно, особенная получилась, редкой, так сказать, образности. А все мамочка с папочкой, надо ж было сойтись парочке, нашли же друг друга где-то, две такие образины, царство им небесное. Прости мою душу грешную.
Портретов, сами понимаете, с меня никто не пишет, поэтому показать вам не могу, да вы и так слышали наверняка. Только если словесный… Кто как описывает, кто говорит, что похожа на ужас, кто страхолюдиной обзывает, бабки при встрече «Отче наш» читать начинают. Вот такая я, в общем.
А если конкретно рассказывать, как я в зеркале себя, бывает, вижу: нос прямой, губы тонкие, зубы ровные, острые. На этом достоинства мои заканчиваются.
Дальше самое интересное начинается, нервных прошу не смотреть. Кожа приятного зеленоватого оттенка, кое-где фиолетовым отдает, под глазами, например; губы тоже приятного фиолетового цвета, а также ногти, кончики ушей и волосы. Нравлюсь уже?
Глаза карие навыкате, радужка с крапинками. Взгляд злобный, лицо заспанное, так как в зеркало я исключительно по утрам смотрю. Чего лишний раз себе настроение портить?
Говорят, нас много лет назад кто-то проклял, не знаю, правда или придумали, чтоб хоть как-то оправдаться. Вроде как проклятье заключалось в том, что в семье нашей будут рождаться только девочки и только такие, и пока не родится та самая, которая это проклятие обойдет, так будет. Это же надо было что-то такое страшное совершить, чтоб это издевательское проклятье на нас обрушилось? Да у проклинателя, прямо скажем, фантазии хоть отбавляй, особенно если это он образ будущих поколений составлял. Придумали, на мою голову.
Честно говоря, я бы давно плюнула, чего уродов-то плодить? Ну, подумаешь - род прервется, не велика беда, было бы чем гордиться; но почему-то все мои предшественницы с завидным упорством продолжали показывать несчастному запуганному миру своих новорожденных дитяток.
Я так точно решила, что я никого производить на свет не буду, достаточно и меня одной такой красавицы, хватит уже народ смешить. А то, как очередного отпрыска в мир выпустят, вокруг дома толпа собирается, поглядеть, значит, чего народилось. Было б на что смотреть. Прости, Господи.
Все, в общем-то, неплохо сложилось. Я жизнь имею в виду: вот мне уже семьдесят три стукнуло, старею потихоньку, глупею, даром что на лице это никак не отражается, все как семнадцатка выгляжу, да оно у меня и так ничего, и без признаков старения. Что самое обидное - и не болела же за всею жизнь ни разу. Здоровье и долголетие, наверно, вкупе с красотой неземной перепало от заклинателя. Добрый, наверно, был человек; попадись он мне в мое время - ни рожек ни ножек бы не оставила, и даже мокрого места.
Казалось бы, живи да радуйся, но вот обрушилось несчастье: денюжки тю-тю, как говорится. У соседей вначале занимала, потом те поняли, что я у одних займу, чтоб другим отдать, а потом к третьим иду, чтоб рассчитаться со вторыми, и давать перестали. А зима в этом году холодная была, а лето прошлое неурожайное, цены до небес взлетели, вот так к весне я уже и закладную на дом оформила, чтоб с долгами рассчитаться и огород хоть чем-то засеять-засадить.
Засадила. Не взошел, зараза! Вот если везет по жизни, то во всем. Я его и так и эдак, со словами и с лопатой, нет - и все.
Сижу я вечером, заморенная да пригорюнившаяся. Долг отдавать нечем; продать, кроме дома, нечего; все, что было ценного, уже зимой продала. А если банк сейчас дом загребет, то останусь я, раскрасавица, на улице - представляю, как обрадуются граждане, по этой самой улице идущие.
Тут конверт в почтовый ящик, на заборе висящий, опустился. Забор у меня сплошной, чтоб дети и дураки не таращились, хотя они, собаки, дырку расковыряли, теперь по очереди глаз в нее суют, ждут, наверно, пока им чем-нибудь в этот глаз тыкну. Дождутся скоро.
Не видела я, кто конверт опустил; почтальон в такое время не ходит, он обычно поутру, по холодочку, да и письма я до сих пор только из банка получала. Чего гадать, надо идти и смотреть.
Беру, значит, конверт в руки, вдруг он весь встрепыхнулся, из рук вылетел, сам открылся и вещает писклявым голосом на всю округу:
-Наипочтеннейшая госпожа Ин Тертрипация! Примите мое восхищение! Разрешите мои сомнения! Не ем, не сплю ночами, думаю только о Вас! Соблаговолите стать моей супругой законной, не откажите в милости! - тут конверт подлетел к моему уху и уже тихонечко деловым голосом продолжил: - Слышал о сложившемся Вашем материальном положении, предлагаю Вам вместе с рукой и сердцем новое место жительства - мой родовой замок, - и ежемесячную ренту в необходимом разумном размере. Господин Фун Циклер.
P.S. Свое согласие продиктуйте конверту.
Ах, согласие?? Ну что ж, друг любезный, заметьте, не я это предложила! Замуж - да пожалуйста, мне-то терять нечего, тебе-то чего, горемычному, от меня надо? В любом случае, ты сам навязался!
-Я согласна. Лети и передай.
Конверт махнул крыльями и исчез с тихим хлопком, только искорки посыпались.
Спать он не может, посмотрите на него! Смешная все-таки шутка была; проблему денег, конечно, не решили, но хоть посмеялись. Не знаю, как отправитель, но я так точно.
На следующее утро я все-таки получила письмо из банка, где мне ненавязчиво напоминали, что пора вносить очередной взнос. Спасибо, конечно, что напомнили, да только вносить нечем. И не будет чем, это уже понятно. Ну, если только попытаться еще раз на работу устроиться…эх, проходил бы где парад уродов, взяли бы главным участником. Ну, или хотя бы цирк приехал, что ли…
Работодатели от меня уже как от огня шарахаются: понятное дело - кому такое чудо нужно, только клиентов отпугивать. Даже посудомойщицей в кабак не взяли, т.е. взяли сначала, а через три дня уволили, сказали, что у официанток от страха икота начинается, они кружки с пивом расплескивают. Опять-таки, клиентам не нравится.
Что же делать, что же делать?
А ничего не делать. Пошел к лешему этот огород, надоело. Ведет себя, в конце концов, как капризный ребенок. И это ему не так, и то ему не эдак. Картошку жук жрет, чтоб он подавился, капусту личинка, чтоб ей пусто было.
Приятного всем аппетита, а я спать пошла. Надоело все.
Депрессия нахлынула неожиданно, но зато основательно.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, звяк-звяк, дзынь-дзынь.
Тук-тук-тук.
Угу, смело…Ко мне - и гости…Редко я в своей жизни таких смелых встречала.
-Кто-там? - хитренько так спрашиваю.
-Я от господина Фун Циклера, велено Вас с необходимыми вещами перевезти к нему в замок!
Ага, шутка еще не кончилась, да?
Открываю дверь - что ж делать, если люди по-хорошему не понимают, результат на лицо. Стоит мужик, глаза выпучил, щека дергается, бледность неестественная наползает на лицо, почему-то снизу вверх ползет, наверно, по мере испуга до мозга доходит.
Что, страшно? - с улыбочкой острозубой спрашиваю.
-Дддда, госпожа, т.е. нет, госпожа!
Никогда не понимала, как можно прясти головой и одновременно ей махать, даже перед зеркалом тренировалась - не получается. Вот что моя красота с людьми делает! Да мне премию надо выписать и молоко за вредность давать.
-Ну, понятно. Езжай с миром, на первый раз прощаю.
-Ддда, госпожа, то есть нет, госпожа!
Вот заладил... часом, мозгом-то не повредился? Ко мне ж кого попало нельзя посылать, только крепких духом. Я уже торжественно начала захлопывать дверь, оставляя несчастного наедине со своими впечатлениями, но товарищ попался настырный.
-Госпожа Ин Терптрипация, велено Вас с необходимыми вещами перевезти в замок!
-Потеху решили создать, да? Как вы мне все надоели, нет от вас никакого покая! Скажи, чем я вам всем жить мешаю, а? Скажи-скажи! - понесло, а все эта депрессия нахлынувшая, будь она неладна; так я-то добрая, хоть и страшная.
Взяла себя в руки, еще раз с надеждой начала облокачиваться о дверь с внутренней стороны. Теперь новые слухи поползут: Трепация чуть не загрызла не в чем неповинного человека, еле убежал, но палец/руку/голову все-таки отгрызть успела.
- Госпожа, Вас велено доставить в замок! - дрожащим голосом пролепетал несчастный.
-Ах, велено, да? А, поехали! Я вам там всем сейчас устрою песни и пляски!
-А вещи?
-Леший с вещами, пару дней подождут, никуда не денутся! Ну чего стоишь, поехали! Или передумал?!
-Нннет.
Вот так я и оказалась в замке, в этом самом, с мраморной лестницей.
Взяли меня, отмыли-отчистили. Дрожали, но чистили, одели, сразу мерки сняли для платья свадебного; я только злость копила, все подвоха ждала: ну когда же, когда же мне скажут-то, что шутка была это все, все молчат.
Хозяина, то есть самого господина Фун Циклера, я до сих пор не видела, хоть в замке уже почти неделю жила, только прислуга носится, все, что ни попрошу, все исполняет - где бы им памятник поставить, сиротинкам.
А замок поражал своим убранством. Четыре башенки, огромный двор, сад с фруктовыми деревьями. По саду кошки гуляют, большие, пятнистые, мурлыкают, по деревьям лазают, спят в тенечке. С кошками я сразу подружилась, они же не люди, их внешняя красота не интересует. Хорошие кошки, мягкие.
Каждый день я к ним ходила, и так хорошо мне было, что еще через неделю мне никуда и уезжать не захотелось. Да и слуги пообвыкли, трястись при мне перестали мелкой дрожью, теперь тряслись крупной, но реже.
И вот в один прекрасный день - а в самом деле такой же, как и последние 15 дней, - получаю я еще один конверт говорящий, сообщает он, что если я по-прежнему согласна, то свадьба назначена через 2 дня. А я согласна, чего мне терять-то?
***
Вот уже пятьдесят третья ступенька пошла, немного осталось совсем; вслед за мной служанка наряженная тащится, подол придерживает, чтоб я не оступилась - скажите пожалуйста…
Вся жизнь уже перед глазами пробежала, не под венец как будто иду, а на плаху. Оказывается, замуж даже в семьдесят три года страшно выходить.
Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь, все…
-Фу, какая банальность, - пробурчала себе под нос я.
Туфелька уже вступила на ковровую дорожку - естественно, красную, как же иначе, свадьба же, - ведущую меня в зал.
Мне разрешили гулять по замку, но я как-то особо не стремилась, с кошками-то намного приятней общаться, чем по мрачным коридорам ходить.
Один раз только прошлась, нашла выход на смотровую площадку в одной из башен, больше никуда и не ходила. Но, тем не менее, что-то мне подсказывало, что мы идем в золотой зал. Так я его назвала, когда зашла случайно в первый раз. Все в нем было либо золотым, либо белым, но в основном золотым. Портьеры на окнах мне, помнится, особенно понравились: тяжелые, ни лучика света не пропускают, только золотой свет от золотых свечей.
Так и есть, вот и двери в него белые с золотыми ручками. Два мальчика стоят у дверей, готовые мне дверь открыть.
Подхожу.
Вот сейчас потеха и начнется: вхожу я, а там куча гостей, и все давай в меня пальцами тыкать и смеяться: «Что, поверила, идиотка? Чучело огородное!» - а я готова, я две недели зубы на вас всех точила, сейчас я вам все скажу!
Открываются двери, звучит музыка, много гостей собралось. Все как по команде обернулись ко мне, замерли.
Ну, давайте, начинайте! Я готова!
Ой, а кто-то у нас вон там в конце такой зелененький! С фиолетовыми ушками?! Ой, какой хорошенький! Какой миленький, Боже мой, я же тебя всю жизнь ждала!
Служанка легонько толкнула в спину, шепнула, что надо идти.
А я уже не шла, я летела.
Любовь с первого взгляда - она есть, надо только в правильное место взгляд бросать.
-Согласен ли ты, раб Божий, Фун, взять в жены рабу Божью Ин?
-Согласен.
Ой, мама дорогая, согласен, что ж это делается. Это что же – все, оказывается, по-настоящему! Стою, дрожу как осиновый лист. Откуда ты взялся-то, не могли ж тебя в один день со мной проклясть…
-Согласна ли ты, раба Божья Ин, взять в мужья раба Божьего Фуна?
-Соглааснаа, - дрожащим голосом проговорила я.
-Есть ли среди собравшихся те, кто имеет что-либо против этого брака, скажите сейчас или замолчите навеки.
Я вам скажу, я вам сейчас так скажу!
Но все молчали, молчали и улыбались. На глазах людей две обделенные души на глазах обретали счастье, глаза их загорались долгожданным счастьем. И было оно настолько материально, что казалось, протяни руку - и оно само опустится к тебе и останется с тобой навсегда.
-Объявляю вас мужем и женой! Жених, можете поцеловать невесту.
Ой…
P.S. А через год родился малыш, пухленький, с розовыми щечками, белой как молоко кожей и голубыми глазами, хитро улыбающимися встречающему его миру.
Демоны!! (с)
Отзывы читателей:
Sheba писал(а):...довольно приятная смесь иронии, любви и волшебства. И, хотя основная идея не поразила неожиданностью и новизной трактовки (Здравствуй, Шрек!), зато исполнение было на высоте.
Camil писал(а):Полноценный рассказ, несмотря на объем. И форма и содержание на месте, читать интересно и весело.
Stasia писал(а):Да, совсем не новая идея, но юмор, но изложение... но финалочка какая. И очень хорошо переданы эмоции героини - именно в речевом плане. Вроде ерничает - но боится... а потом - еще больше боится, но уже самое счастье это спугнуть. Несуразность только - а чего это слуги тряслись перед ней, если там собственный господин не лучше?
Лиходей писал(а):Стиль и слог хорош - не подкопаешься. Стойкость главгероини, которой так фатально не повезло с внешностью, но которая, тем не менее не озлобилась и не пала духом, а даже находит в себе силы шутить, внушает уважение и расположение. Вообще, ГГ очень понравилась - характер и склад ума нарисованы очень четкими, яркими мазками.
mainaS писал(а):...подкупили меня не только изумительно ироничной атмосферой и финалом. Потрясающее знание женской психологии. Во всяком случае, мне это очень близко.
Последний раз редактировалось Stasia 31 май 2009, 17:08, всего редактировалось 1 раз.
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
Сергей Загнухин.
«Хождение за три региона»
Несколько лет назад поручили курировать клуб любителей фантастики «Контакт».
30 лет КЛФ "Контакт" г.Новокузнецка
Творческая атмосфера клуба сподвигла попробовать себя в фантастическом рассказе. Частично результаты первого опыта отражены в разделе «Проза»:
«Пиг, Ма, Лион и прекрасная Галатея Пандорини»
«Секреты воздержания»
«Три желаньица»
«Библиотечная байка»
Козлиная история
Некоторые рассказы публиковались в газетах области, к 30-ти летию «Контакта», на средства клуба, тиражом 100 экз. был издан сборник рассказов «Три желаньица». Рассказ «Козлиная история» попал в сборник «Микро» 2009, тиражом 200 экз. напечатанный Лениздатом к фант. конвенту «Интерпрескон».
Вторая творческая волна, случившаяся после приличного перерыва, вся (пока) отражена в наших конкурсах. Собственно, наш конкурс и послужил толчком к этой волне, за что я ему очень благодарен.
«Хождение за три региона»
Несколько лет назад поручили курировать клуб любителей фантастики «Контакт».
30 лет КЛФ "Контакт" г.Новокузнецка
Творческая атмосфера клуба сподвигла попробовать себя в фантастическом рассказе. Частично результаты первого опыта отражены в разделе «Проза»:
«Пиг, Ма, Лион и прекрасная Галатея Пандорини»
«Секреты воздержания»
«Три желаньица»
«Библиотечная байка»
Козлиная история
Некоторые рассказы публиковались в газетах области, к 30-ти летию «Контакта», на средства клуба, тиражом 100 экз. был издан сборник рассказов «Три желаньица». Рассказ «Козлиная история» попал в сборник «Микро» 2009, тиражом 200 экз. напечатанный Лениздатом к фант. конвенту «Интерпрескон».
Вторая творческая волна, случившаяся после приличного перерыва, вся (пока) отражена в наших конкурсах. Собственно, наш конкурс и послужил толчком к этой волне, за что я ему очень благодарен.
Паллада и Прометей
«Всё врут календари»
Звук горна весело взметнулся к потолку и, отразившись, наполнил весь спортзал.
– Дружина, равняйсь, смирно!
Отряды, стоящие вдоль трёх стен, подровняли линию строя и замерли в ожидании рапорта. Высокий загорелый мальчик, совсем по-взрослому нахмурив брови, окинул взглядом ряды белых рубашек, синих пилоток и красных галстуков. Видимо, оставшись доволен произведённым осмотром, строгий командир повернулся через левое плечо и красивым строевым шагом, чётко фиксируя повороты, направился к молодой женщине, стоящей точно посередине зала. Идеально отутюженная форма плотно облегала её стройную фигуру, отлично подчёркивая далеко не девичьи бёдра и грудь.
Салют. Ответный салют.
– Товарищ старшая пионерская вожатая! Пионерская дружина имени Прометея к сбору, посвящённому приёму в свои ряды новых юных ленинцев, построена. Председатель совета дружины Гавриленко Антон.
– Дружина! Равнение на знамя! – Лицо наставницы подрастающей комсомольской смены как будто изваяно лучшим греческим скульптором по образцу олимпийской богини, взбреди той в голову надеть чуть набекрень пилотку и приветствовать смертных пионерским ритуальным жестом.
Кем-был-кем-был-ю-ный-ба-ра-бань-щик – как будто выговаривая слова, задробили по туго натянутой коже деревянные палочки. В такт их отрывистому ритму над головами поплыл алый флаг с золотом тиснёным профилем «вечно живого» дедушки. Торжественно-замедленно шагали знаменосец с двумя ассистентками. Их революционно-кровавого цвета пилотки и широкие ленты через плечо словно подчёркивали важность момента.
– Вольно! – скомандовала пионервожатая небожительница, дождавшись окончания церемонии вноса знамени. Красногалстучные ряды немного расслабились. – В этот торжественный день мы рады приветствовать на нашем сборе почётных гостей – ветеранов пожарных частей нашего города.
До этого маявшиеся где-то у окна, за спиной фигурастой командирши, представители очень старшего поколения выдвинулись на передний план, стараясь незаметно утереть пот, предательскими струйками пробивавшийся из-под касок, позаимствованных, видно, из музея огнеборческого управления. Плохо начищенная медь в сочетании с обыкновенными, пусть и несколько мешковатыми, костюмами выглядела несколько нелепо. Но участники действа, поглощённые торжественностью момента, старались не замечать или и правда не замечали возникшего диссонанса.
– Мы поручаем им важную миссию – повязать галстуки нашему новому пионерскому пополнению.
Подчиняясь её жесту, председатель Антон вывел к центру спортивной арены нестройно прошагавший рядок совсем юных мальчиков и девочек.
– Но сначала каждый из вас даст торжественное обещание пионера Советского Союза.
– Я, Романова Юлия, вступая в ряды… – старательно запищала первая пигалица.
Помимо воли уже, в сущности, не очень молодой пионервожатой вспомнилось собственное вступление в ряды… как отчаянно стеснялась своего редчайшего, ох, папа, папа – старый грекоман, имени – Паллада…
– …Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина… – между тем уже старался басить следующий паренёк.
Как с молодым энтузиазмом погрузилась в построение светлого будущего: член совета дружины, председатель, комитет комсомола, учёба, вступление в партию, возвращение в родную школу – бросили, так сказать, на знакомую до боли дружину имени Прометея…
– …Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить и беречь свою Родину… – от старания пучила глаза другая девчушка…
За заботами о прекрасном далёко как-то мимо прошли свойственные молодости волнения: охи-ахи при луне, парни, свидания, встречи-расставания, даже в пионерлагерях никаких романтических приключений – наверно, настолько правильной казалась всем окружающим представителям сильного пола, да, в сущности, такой и была.
– …Жить, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, как требуют законы пионеров Советского Союза.
И годы, годы: линейки, сборы, съезды, доклады… Всё свободное время – ребятам… Из книг: классики марксизма-ленинизма, методички идеологического воспитания молодёжи, мэтры соцреализма. И только ночью, перед сном – для отдохновения – любимые «Легенды и мифы Древней Греции» – твоих рук дело, папа. Отсюда, наверно, и идеал мужчины – Прометей, этакий борец за дело освобождения всех трудящихся с древнейших времён, ещё и дружина его имени. А где они, современные прометеи… а уже за тридцать… и всё одна… при таких-то внешности и фигуре – даже не целованная.
Быстрая рука смахнула большую слезу, скатившуюся по монументально-одухотворённому лицу и точёной шее.
– Повязать галстуки, – предательски дрогнул голос.
Подождав, пока неумелые руки ветеранов, с помощью членов совета дружины, справятся с непривычной задачей, вожатая обратилась к «племени младому» с напутственной речью:
– Дорогие ребята! В этот знаменательный день вы влились в дружные ряды советской пионерии. Так несите же с честью это высокое звание. Соблюдайте все законы пионеров Советского Союза. Как повяжешь галстук – береги его, он ведь с красным знаменем – цвета одного! А ещё он одного цвета с тем огнём, огнём знания, борьбы с тиранией, огнём стремления к свободе, который принёс угнетённым людям Прометей – первый в списке революционеров всех времён, имя которого носит наша славная дружина. Ещё Карл Маркс – основоположник коммунизма – за его подвиг и слова: «Знай хорошо, что я б не променял своих скорбей на рабское служенье. Мне лучше быть прикованным к скале, чем верным быть прислужником Зевеса», назвал Прометея самым благородным героем и мучеником филосовского календаря.
Лицо говорившей сияло столь пламенным воодушевлением, грудь так высоко вздымалась при каждом вдохе, а вся грациозная фигура так подалась вперёд, что, казалось, – будь возможность – она рванётся без оглядки и разрешит приковать себя нагой вместе, или, лучше, вместо мятежного титана.
Стук выпавшей из рук барабанщика палочки в наступившей тишине прозвучал как звон пожарного колокола. Немного придя в себя, не в меру пылкая поклонница дружинного покровителя вскинула изящную руку в пионерском салюте и закончила обязательным призывом:
– Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!
Дружный порыв юных ленинцев в ответном жесте увлёк и некоторых ветеранов. Весь зал разноголосо-слитным хором грянул:
– Всегда готовы!!!
В этот момент лицо молодёжной богини мраморно побледнело, рука резко упала под левую грудь, тело пошатнулось и рухнуло бы, не окажись рядом бравого пожарного. Не подвела реакция бывшего отличника боевой-политической подготовки, и он нежданно-негаданно получил в свои объятия, прижав к немолодой груди, эталон олимпийской красоты. Упавшая от резкого движения медная, без ремешка, каска, звеня и подпрыгивая, покатилась в сторону.
* * *
Падение в пугающую чернотой пустоту… холод… тишина… Крошечные вспышки света, скручивающиеся постепенно в тёмный, с проблесками, тоннель, уходящий куда-то в неизведанное… Наплывающие время от времени бледные картинки: вот красавец мужчина зажигает факел от пылающей колесницы… вот он складывает костёр для продрогших людей… вот в дикой, пустынной местности, на фоне отвесных гор, его приковывают к скале и пронзают грудь железным штырём. Похоже на кадры из детского мультфильма о Прометее. Вот и гигантский орёл летит терзать печень мятежного титана… Опять мрачный водоворот с разноцветными вкрапинками, но впереди призывно лучащийся теплом светлый овал… приятный звук, так могли бы звенеть крошечные колокольчики… Манящий проём приближается… Удар гонга… И тишина… Парение в блаженстве…
Да это сон, просто сон… А как же – сбор дружины, пионеры…
– Только из такого сна обычно не просыпаются. – Мужской голос из этого клубящегося светлого тумана не пугает, ведь так хорошо…
Ватное марево начинает рассеиваться, проступают контуры фигуры, всё яснее, чётче: гармоничный торс в тунике, мужественно-красивое лицо в крылатом шлеме, оперённые сандалии древнегреческого фасона – ну вылитый Гермес, вестник богов, покровитель путников, гимнастов, торговцев и воров… а также проводник до Аида человеческих душ. Впору паниковать, ведь это значит – пришла смерть или, по крайней мере – безумие, но почему-то совсем не страшно. Лучше поговорить, выпадет ли ещё такая возможность:
– Неужели за гробом что-то есть? И я умерла?
– Не совсем – ты на грани.
– Но почему такая архаика, ведь античность давно прошла, люди не поклоняются олимпийцам. Или забыв вас – мы отказались от истины?
– Спутник шагнувшему в вечность – по вере его. Только с вами, атеистами, – вечные проблемы, приходится цепляться за малейшую возможность. Но ты так веришь в Прометея и бредишь Элладой, что тут сомнений никаких.
– Ты так странно говоришь…
– Лучше строго по Эсхилу? В переводе Пиотровского. Так я могу, а надо ли?
– Нет, уж лучше попонятнее.
– Моих подопечных и сейчас – как маслин в урожайный год. С каждым могу говорить на его языке. Кто только не взмолится о везении и фортуне: странник, купец и атлет, демагог и грабитель – всё то когорта моя. Несть им числа, словно волнам морским. Не то, что у твоего кумира, – героев во все времена рождает земля значительно меньше. Хотя…
– Неужели… Прометей – не миф?.. И что-то ты стал многословней?
– Надо же чем-то развлечься, пока местные гиппократы борются за твою многоценную жизнь. А Похититель Огня… вполне реален… как олицетворение собирательного образа… в каждой культуре имеющего свой прототип. Хотя…
– Ну что ты заладил – хотя, хотя!
– У Гесиода в «Теогонии» твой благодетель человечества – просто ловкий пройдоха, так разделивший жертвенное мясо, что богам достались только жир и кости, а людям – всё остальное. Разгневанный Зевс решил не давать людям огня: «Пусть едят свою мякоть сырьем». Тогда Прометей при помощи Афины проник на Олимп с чёрного входа и похитив уголёк, вынес его на землю в полом стебле фенхеля. Вот в отместку за это наш Отец Богов и повелел приковать дерзкого к скале в вашем диком скифском краю… Поговаривали ещё, что орла Громовержец подослал терзать печень титана за шашни с нашей Палладой.
– Клеветники вы, с этим старым козлом Гесиодом!! И его «Дурногоней»!
– Сердце любящей девы подобно вулкану.
Тронь её идол слегка – огненной лавой сметёт.
– У Эсхила всё не так, Прометей сделал жизнь людей счастливее: дал им знание, научил земледелию, ремёслам, мореходству, чтению и письму.
– Куда уж старому буколисту тягаться с пламенным пиитом. Конечно, «Прометей прикованный» пришёлся вам больше ко двору. И афиняне горячо отрицали любовную связь своей покровительницы. Ну, тут ладно, может, Зевс сам пустил эту сплетню, чтобы оправдать жестокость. Только вот создателем алфавита считаюсь я, а искусств и ремёсел – карийский Паламед. Но на Эсхила налетел такой вот Пегас и… мы имеем то, что имеем.
– Как же было на самом деле?
– Какое это имеет значение? На жизнь влияет то, во что верят. Если более близкую историю переписывают по множеству раз, что же говорить о более легендарных временах… Хотя, – хитрая усмешка, – если кто-то сумеет убедить достаточное количество людей… это тоже может начать изменять мир.
– К добру?
– Зависит от того, что считать добром… Ну да ладно, пусть будет по Эсхилу: Прометей принёс смертным огонь, дал знание, научил земледелию, ремёслам, строительству кораблей, грамоте, но сделал ли он людей счастливее?
– Конечно!
– Так ли всё однозначно? Вот философ Диоген считал, полагая Зевса не завистливым тираном, а напротив заботливым отцом людей, что получение ими огня было первым шагом к изнеженности и роскоши и в бесконечной погоне за удовольствиями человечество всё дальше и дальше отдаляется от истинного богоподобия.
– Но ваши небожители далеки от идеала.
– Свойственно смертным ссужать свои страсти стихийным созданьям. Нам то есть. Поясняя Диогена, скажем так, целостно-божественный ум – интуитивен, он не думает – он знает, люди же в своем, так называемом, развитии укрепляют разум – разделённый ум. Чем больше разума, тем меньше интуиции. Смена веков: золотой, серебряный, медный, героический и железный отражает всё большее угасание ума. И ваш прогресс – только всё большее удаление от Истинного Сознания, которое само – радость и счастье. Так, получив от Прометея огонь и всё прочее, – стали ли люди счастливее?
– Много он понимал – этот умник из бочки.
– Да разве мы о Диогене? Ну он то, в отличие от многих, хотя бы был искренним – жил так, как учил. В стремлении к истинной природе отказался от всего лишнего – отсюда и житьё в бочке… Но… Падает капля последняя нашей беседы… Ныне надолго расстаться нам предстоит… До часа последнего жизни твоей многотрудной… Лик эскулапам Фортуна явила в делах благородных…
* * *
Из стенограммы выступления известного сектоведа профессора Творкина.
«…Нужно отметить возникшую в российской глубинке на заре Перестройки тоталитарную секту «палладьевцев», по имени основательницы культа (самоназвания не имеют), пытающуюся возродить поклонение языческому олимпийскому пантеону, но с резким отвержением Прометея, которого они считают чуть ли не греческим аналогом змея-искусителя. Забавно, что как основательница культа, так и самые активные его апостолы (Ю.Романова, А.Гавриленко) в советском прошлом – члены пионерской дружины имени Прометея. Истоки учения секты в видении, а вернее – искушении от беса, полученном новоиспечённой жрицей в состоянии клинической смерти ещё на излёте Застоя. Характерные особенности культа: увлечение греческими философами, классической литературой и искусством; пропаганда единения с природой, здорового образа жизни, крепкого брака, отказа от любых излишеств; показушная благотворительность. Сектанты в последнее время довольно активно вербуют новых членов за счёт вывоза на природу инвалидов-колясочников, проведения театральных постановок, литературных вечеров, поэтических турниров, спортивных мероприятий и прочего подобного, в общем, пиарят себя по полной программе, поэтому следует уделить особое внимание их разоблачению. Трудность здесь представляют отсутствие у сектантов явной формальной организации, а также каких либо церемоний и ритуалов…»
«Всё врут календари»
Звук горна весело взметнулся к потолку и, отразившись, наполнил весь спортзал.
– Дружина, равняйсь, смирно!
Отряды, стоящие вдоль трёх стен, подровняли линию строя и замерли в ожидании рапорта. Высокий загорелый мальчик, совсем по-взрослому нахмурив брови, окинул взглядом ряды белых рубашек, синих пилоток и красных галстуков. Видимо, оставшись доволен произведённым осмотром, строгий командир повернулся через левое плечо и красивым строевым шагом, чётко фиксируя повороты, направился к молодой женщине, стоящей точно посередине зала. Идеально отутюженная форма плотно облегала её стройную фигуру, отлично подчёркивая далеко не девичьи бёдра и грудь.
Салют. Ответный салют.
– Товарищ старшая пионерская вожатая! Пионерская дружина имени Прометея к сбору, посвящённому приёму в свои ряды новых юных ленинцев, построена. Председатель совета дружины Гавриленко Антон.
– Дружина! Равнение на знамя! – Лицо наставницы подрастающей комсомольской смены как будто изваяно лучшим греческим скульптором по образцу олимпийской богини, взбреди той в голову надеть чуть набекрень пилотку и приветствовать смертных пионерским ритуальным жестом.
Кем-был-кем-был-ю-ный-ба-ра-бань-щик – как будто выговаривая слова, задробили по туго натянутой коже деревянные палочки. В такт их отрывистому ритму над головами поплыл алый флаг с золотом тиснёным профилем «вечно живого» дедушки. Торжественно-замедленно шагали знаменосец с двумя ассистентками. Их революционно-кровавого цвета пилотки и широкие ленты через плечо словно подчёркивали важность момента.
– Вольно! – скомандовала пионервожатая небожительница, дождавшись окончания церемонии вноса знамени. Красногалстучные ряды немного расслабились. – В этот торжественный день мы рады приветствовать на нашем сборе почётных гостей – ветеранов пожарных частей нашего города.
До этого маявшиеся где-то у окна, за спиной фигурастой командирши, представители очень старшего поколения выдвинулись на передний план, стараясь незаметно утереть пот, предательскими струйками пробивавшийся из-под касок, позаимствованных, видно, из музея огнеборческого управления. Плохо начищенная медь в сочетании с обыкновенными, пусть и несколько мешковатыми, костюмами выглядела несколько нелепо. Но участники действа, поглощённые торжественностью момента, старались не замечать или и правда не замечали возникшего диссонанса.
– Мы поручаем им важную миссию – повязать галстуки нашему новому пионерскому пополнению.
Подчиняясь её жесту, председатель Антон вывел к центру спортивной арены нестройно прошагавший рядок совсем юных мальчиков и девочек.
– Но сначала каждый из вас даст торжественное обещание пионера Советского Союза.
– Я, Романова Юлия, вступая в ряды… – старательно запищала первая пигалица.
Помимо воли уже, в сущности, не очень молодой пионервожатой вспомнилось собственное вступление в ряды… как отчаянно стеснялась своего редчайшего, ох, папа, папа – старый грекоман, имени – Паллада…
– …Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина… – между тем уже старался басить следующий паренёк.
Как с молодым энтузиазмом погрузилась в построение светлого будущего: член совета дружины, председатель, комитет комсомола, учёба, вступление в партию, возвращение в родную школу – бросили, так сказать, на знакомую до боли дружину имени Прометея…
– …Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить и беречь свою Родину… – от старания пучила глаза другая девчушка…
За заботами о прекрасном далёко как-то мимо прошли свойственные молодости волнения: охи-ахи при луне, парни, свидания, встречи-расставания, даже в пионерлагерях никаких романтических приключений – наверно, настолько правильной казалась всем окружающим представителям сильного пола, да, в сущности, такой и была.
– …Жить, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, как требуют законы пионеров Советского Союза.
И годы, годы: линейки, сборы, съезды, доклады… Всё свободное время – ребятам… Из книг: классики марксизма-ленинизма, методички идеологического воспитания молодёжи, мэтры соцреализма. И только ночью, перед сном – для отдохновения – любимые «Легенды и мифы Древней Греции» – твоих рук дело, папа. Отсюда, наверно, и идеал мужчины – Прометей, этакий борец за дело освобождения всех трудящихся с древнейших времён, ещё и дружина его имени. А где они, современные прометеи… а уже за тридцать… и всё одна… при таких-то внешности и фигуре – даже не целованная.
Быстрая рука смахнула большую слезу, скатившуюся по монументально-одухотворённому лицу и точёной шее.
– Повязать галстуки, – предательски дрогнул голос.
Подождав, пока неумелые руки ветеранов, с помощью членов совета дружины, справятся с непривычной задачей, вожатая обратилась к «племени младому» с напутственной речью:
– Дорогие ребята! В этот знаменательный день вы влились в дружные ряды советской пионерии. Так несите же с честью это высокое звание. Соблюдайте все законы пионеров Советского Союза. Как повяжешь галстук – береги его, он ведь с красным знаменем – цвета одного! А ещё он одного цвета с тем огнём, огнём знания, борьбы с тиранией, огнём стремления к свободе, который принёс угнетённым людям Прометей – первый в списке революционеров всех времён, имя которого носит наша славная дружина. Ещё Карл Маркс – основоположник коммунизма – за его подвиг и слова: «Знай хорошо, что я б не променял своих скорбей на рабское служенье. Мне лучше быть прикованным к скале, чем верным быть прислужником Зевеса», назвал Прометея самым благородным героем и мучеником филосовского календаря.
Лицо говорившей сияло столь пламенным воодушевлением, грудь так высоко вздымалась при каждом вдохе, а вся грациозная фигура так подалась вперёд, что, казалось, – будь возможность – она рванётся без оглядки и разрешит приковать себя нагой вместе, или, лучше, вместо мятежного титана.
Стук выпавшей из рук барабанщика палочки в наступившей тишине прозвучал как звон пожарного колокола. Немного придя в себя, не в меру пылкая поклонница дружинного покровителя вскинула изящную руку в пионерском салюте и закончила обязательным призывом:
– Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!
Дружный порыв юных ленинцев в ответном жесте увлёк и некоторых ветеранов. Весь зал разноголосо-слитным хором грянул:
– Всегда готовы!!!
В этот момент лицо молодёжной богини мраморно побледнело, рука резко упала под левую грудь, тело пошатнулось и рухнуло бы, не окажись рядом бравого пожарного. Не подвела реакция бывшего отличника боевой-политической подготовки, и он нежданно-негаданно получил в свои объятия, прижав к немолодой груди, эталон олимпийской красоты. Упавшая от резкого движения медная, без ремешка, каска, звеня и подпрыгивая, покатилась в сторону.
* * *
Падение в пугающую чернотой пустоту… холод… тишина… Крошечные вспышки света, скручивающиеся постепенно в тёмный, с проблесками, тоннель, уходящий куда-то в неизведанное… Наплывающие время от времени бледные картинки: вот красавец мужчина зажигает факел от пылающей колесницы… вот он складывает костёр для продрогших людей… вот в дикой, пустынной местности, на фоне отвесных гор, его приковывают к скале и пронзают грудь железным штырём. Похоже на кадры из детского мультфильма о Прометее. Вот и гигантский орёл летит терзать печень мятежного титана… Опять мрачный водоворот с разноцветными вкрапинками, но впереди призывно лучащийся теплом светлый овал… приятный звук, так могли бы звенеть крошечные колокольчики… Манящий проём приближается… Удар гонга… И тишина… Парение в блаженстве…
Да это сон, просто сон… А как же – сбор дружины, пионеры…
– Только из такого сна обычно не просыпаются. – Мужской голос из этого клубящегося светлого тумана не пугает, ведь так хорошо…
Ватное марево начинает рассеиваться, проступают контуры фигуры, всё яснее, чётче: гармоничный торс в тунике, мужественно-красивое лицо в крылатом шлеме, оперённые сандалии древнегреческого фасона – ну вылитый Гермес, вестник богов, покровитель путников, гимнастов, торговцев и воров… а также проводник до Аида человеческих душ. Впору паниковать, ведь это значит – пришла смерть или, по крайней мере – безумие, но почему-то совсем не страшно. Лучше поговорить, выпадет ли ещё такая возможность:
– Неужели за гробом что-то есть? И я умерла?
– Не совсем – ты на грани.
– Но почему такая архаика, ведь античность давно прошла, люди не поклоняются олимпийцам. Или забыв вас – мы отказались от истины?
– Спутник шагнувшему в вечность – по вере его. Только с вами, атеистами, – вечные проблемы, приходится цепляться за малейшую возможность. Но ты так веришь в Прометея и бредишь Элладой, что тут сомнений никаких.
– Ты так странно говоришь…
– Лучше строго по Эсхилу? В переводе Пиотровского. Так я могу, а надо ли?
– Нет, уж лучше попонятнее.
– Моих подопечных и сейчас – как маслин в урожайный год. С каждым могу говорить на его языке. Кто только не взмолится о везении и фортуне: странник, купец и атлет, демагог и грабитель – всё то когорта моя. Несть им числа, словно волнам морским. Не то, что у твоего кумира, – героев во все времена рождает земля значительно меньше. Хотя…
– Неужели… Прометей – не миф?.. И что-то ты стал многословней?
– Надо же чем-то развлечься, пока местные гиппократы борются за твою многоценную жизнь. А Похититель Огня… вполне реален… как олицетворение собирательного образа… в каждой культуре имеющего свой прототип. Хотя…
– Ну что ты заладил – хотя, хотя!
– У Гесиода в «Теогонии» твой благодетель человечества – просто ловкий пройдоха, так разделивший жертвенное мясо, что богам достались только жир и кости, а людям – всё остальное. Разгневанный Зевс решил не давать людям огня: «Пусть едят свою мякоть сырьем». Тогда Прометей при помощи Афины проник на Олимп с чёрного входа и похитив уголёк, вынес его на землю в полом стебле фенхеля. Вот в отместку за это наш Отец Богов и повелел приковать дерзкого к скале в вашем диком скифском краю… Поговаривали ещё, что орла Громовержец подослал терзать печень титана за шашни с нашей Палладой.
– Клеветники вы, с этим старым козлом Гесиодом!! И его «Дурногоней»!
– Сердце любящей девы подобно вулкану.
Тронь её идол слегка – огненной лавой сметёт.
– У Эсхила всё не так, Прометей сделал жизнь людей счастливее: дал им знание, научил земледелию, ремёслам, мореходству, чтению и письму.
– Куда уж старому буколисту тягаться с пламенным пиитом. Конечно, «Прометей прикованный» пришёлся вам больше ко двору. И афиняне горячо отрицали любовную связь своей покровительницы. Ну, тут ладно, может, Зевс сам пустил эту сплетню, чтобы оправдать жестокость. Только вот создателем алфавита считаюсь я, а искусств и ремёсел – карийский Паламед. Но на Эсхила налетел такой вот Пегас и… мы имеем то, что имеем.
– Как же было на самом деле?
– Какое это имеет значение? На жизнь влияет то, во что верят. Если более близкую историю переписывают по множеству раз, что же говорить о более легендарных временах… Хотя, – хитрая усмешка, – если кто-то сумеет убедить достаточное количество людей… это тоже может начать изменять мир.
– К добру?
– Зависит от того, что считать добром… Ну да ладно, пусть будет по Эсхилу: Прометей принёс смертным огонь, дал знание, научил земледелию, ремёслам, строительству кораблей, грамоте, но сделал ли он людей счастливее?
– Конечно!
– Так ли всё однозначно? Вот философ Диоген считал, полагая Зевса не завистливым тираном, а напротив заботливым отцом людей, что получение ими огня было первым шагом к изнеженности и роскоши и в бесконечной погоне за удовольствиями человечество всё дальше и дальше отдаляется от истинного богоподобия.
– Но ваши небожители далеки от идеала.
– Свойственно смертным ссужать свои страсти стихийным созданьям. Нам то есть. Поясняя Диогена, скажем так, целостно-божественный ум – интуитивен, он не думает – он знает, люди же в своем, так называемом, развитии укрепляют разум – разделённый ум. Чем больше разума, тем меньше интуиции. Смена веков: золотой, серебряный, медный, героический и железный отражает всё большее угасание ума. И ваш прогресс – только всё большее удаление от Истинного Сознания, которое само – радость и счастье. Так, получив от Прометея огонь и всё прочее, – стали ли люди счастливее?
– Много он понимал – этот умник из бочки.
– Да разве мы о Диогене? Ну он то, в отличие от многих, хотя бы был искренним – жил так, как учил. В стремлении к истинной природе отказался от всего лишнего – отсюда и житьё в бочке… Но… Падает капля последняя нашей беседы… Ныне надолго расстаться нам предстоит… До часа последнего жизни твоей многотрудной… Лик эскулапам Фортуна явила в делах благородных…
* * *
Из стенограммы выступления известного сектоведа профессора Творкина.
«…Нужно отметить возникшую в российской глубинке на заре Перестройки тоталитарную секту «палладьевцев», по имени основательницы культа (самоназвания не имеют), пытающуюся возродить поклонение языческому олимпийскому пантеону, но с резким отвержением Прометея, которого они считают чуть ли не греческим аналогом змея-искусителя. Забавно, что как основательница культа, так и самые активные его апостолы (Ю.Романова, А.Гавриленко) в советском прошлом – члены пионерской дружины имени Прометея. Истоки учения секты в видении, а вернее – искушении от беса, полученном новоиспечённой жрицей в состоянии клинической смерти ещё на излёте Застоя. Характерные особенности культа: увлечение греческими философами, классической литературой и искусством; пропаганда единения с природой, здорового образа жизни, крепкого брака, отказа от любых излишеств; показушная благотворительность. Сектанты в последнее время довольно активно вербуют новых членов за счёт вывоза на природу инвалидов-колясочников, проведения театральных постановок, литературных вечеров, поэтических турниров, спортивных мероприятий и прочего подобного, в общем, пиарят себя по полной программе, поэтому следует уделить особое внимание их разоблачению. Трудность здесь представляют отсутствие у сектантов явной формальной организации, а также каких либо церемоний и ритуалов…»
Отзывы читателей:
skadi_omsk писал(а):Отлично сымитированы три разных стиля. И мысль есть:
«– Как же было на самом деле?
– Какое это имеет значение? На жизнь влияет то, во что верят. Если более близкую историю переписывают по множеству раз, что же говорить о более легендарных временах…»
Stasia писал(а):Стиль чувствуется, написано - потрясающе. Сказочной атмосферы правда нет,<...>, но вот язык, композиция... содержание - все на высоте.
mainaS писал(а):"Паллада и Прометей". Не очень тоже со сказочной атмосферой, довольно реалистично, но написано классно. Мне понравилось.
Irena писал(а):...очень интересно и вполне профессионально, на мой взгляд. И миф в тему вполне укладывается.
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
-
Marie Dever
- Сообщения: 1354
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 19:48
- Итоги третьего конкурса форума «Фензин»:
Тема – «Наши – там» (я в предлагаемых обстоятельствах). В конкурсе принимали участие 11 работ.
Победителями стали:
Лиходей с рассказом "Стася"
Каса с рассказом "Нелюбовь моя, усни"
Irena с рассказом "На неведомых дорожках"
"Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог."
Фигвам славы, значицца? 
А вот фигвам а не моя биография!!! И фигвам вам а не фото!!
Лиходей я, вредный и нахальный тип. Больше ниче не скажу.
Стася.
- Эй, твое величество, мы так не договаривались! – злобно заорал я, едва только рассеялись цветные сполохи, вырвавшие меня прямо из-за праздничного стола. – Я тебе еще в прошлый раз говорил – нечего меня больше сюда вызывать, потому что я не герой, не маг и вообще инженер! Я же тебе сказал, кого надо вызывать! И что за манеры – в прошлый раз выдернул из ванной, а теперь со свадьбы друга, я только-только приготовился настоящий французкий Courvoisier Napoleon двадцатилетней выдержки продегустировать, и что теперь?!
Седенький низенький старичок с короной на голове вздрогнул и торопливо заткнул уши, испугавшись акустического удара. Высокий, худющий как спичка мужик в дурацком балахоне и колпаке, расшитом звездами меланхолично развел руками и виновато мне улыбнулся. Под глазом у него переливался всеми цветами радуги великолепнейший бланш.
- Ну что руками разводишь, Костан? – я в сердцах хлопнул пустую коньячную стопку об пол, - А ну, немедленно отправляй меня обратно! И вызывай того, кого я тебе назвал – он вашу проблему на раз-два решит, как только подойдет на расстояние вытянутой руки, хе-хе!
- Ну так вызывал я уже этого Ник’лоя Вал-у-ева. – меланхолично ответил мне маг осторожно прикасаясь к синяку, - Но вместо героя в круге появился какой-то огромный волосатый демон, который сначала чуть меня не убил одним ударом, а потом долго гонялся за его величеством, пока он не изловчился и не заманил его обратно в круг призыва!
- Сдается мне, друг мой, что ты так над нами пошутил. – вступил в разговор старикашка в короне. – Злая вышла шутка! Разве можно так шутить над старыми, больными королями страдающими отдышкой, поагрой и разлитием желчи? Я ведь чуть богу душу не отдал – так испугался.
- Ваши проблемы, что договориться не смогли. – пробурчал я. – Я вам лучшего Героя своего мира задаром отдал, а вы морды кривите – волосатый, грубиян, понимаешь… Это, между прочим, нормальная реакция у всех Героев на непонятки – сразу в глаз дать, кому ближе.
- А зачем нам другие герои? – хитро прищурился король. – Ты в прошлый раз просто отлично справился, отвадил от нас амазонок, набегов нет, да и не предвидится – какие набеги, если половина воинов воот с таким пузом ходят?
- Эээ… просто… прошлый раз мне повезло, можно сказать. – я смущенно почесал нос. – И вообще, хватит тут лясы точить – немедленно отправляйте меня обратно, а то пока я тут с вами, там весь коньяк без меня выпьют, я их знаю!
- Ах, друг мой, специально для нашей беседы я приказал достать из подвала наш фамильный марочный коньяк стодвадцатилетней выдержки! – вдохновенно пропел король птичьим скоком приближаясь ко мне и аккуратно за рукав выводя из круга призыва. – Это изысканный, божественный напиток достают из погребов только по особым случаям!
- Скока-скока? Сто двадцать лет?! Обалдеть! Не, ну я не отказался бы продегустировать, но все равно ни на что подписываться не согласен – так и знай, твое королевское величество, никаких амазонок, великанов и прочих геройских штучек!
- Ах, друг мой, называй меня просто – король Роберт Третий, зачем церемонии в отношениях между друзьями? – разливался соловьем король аккуратно подталкивая меня к выходу из магической башни. – Конечно же никаких обязательств с твоей стороны! Мы просто посидим, выпьем, вспомним былое, обсудим наши и твои проблемы…
- Что, так просто? – выворачивая шею я недоверчиво следил за магом, который уже принялся тушить свечки в углах пентаграммы. – Эй, Костан, не надо тут ничего убирать! Я тут долго не задержусь – только коньячку выпью и все…
На следующее утро я сидел в редколесье на берегу ручейка и мрачно смотрел на полупустой бочонок коньяку, который всю ночь служил мне подушкой. Нет, коньяк оказался великолепным, но похмелье от него было ни чуть не лучше чем от обычного. К тому же в памяти урывками начал всплывать вчерашний вечер и я застонал, схватившись за голову:
….
- Что, настоящий дракон? Наверное, принцесс ворует… и наверняка вашу Марту спер… Как только поднять-то смог два центнера все же, ха-ха!
- Нет, Марта жива и здорова, по прежнему трескает сдобные булки за обе щеки. – недовольно ответил король, подливая мне коньяку. – Но у крестьян моих уже целое молочное стадо перетаскал и овец – без счета.
- Ваше здоровье, твое величество! Ах, какой напиток – нектар! А почему рыцаря не отправите с вооот таким копьем?
- Так отправлял уже. – кротко развел руками Роберт Третий. – Поначалу очередь выстроилась, но после первых двух десятков, от которых даже доспехов не осталось все желающие куда-то запропали…
- Ну и правильно! Я вот тоже не пошел бы! Дракон это же машина для убийства! В броне, огнем дышит – нее, я бы точно отказался!
….
- А вот я со своей винтовкой медведя прямо в глаз… ик…Хотя не, вру – на медведя не ходил, но если бы захотел то влегкую! Из моей СКС на слона можно идти – винтовка-зверь!
….
- Да если вдуматься, что такое дракон? Это же просто ящерица-переросток! Один удачный выстрел и… Твое здровье! Ик…
Я встрепенулся и пошарил вокруг себя, ну так и есть – мой карабин в чехле мирно лежал в траве неподалеку. Это что же получается – я сам, по доброй воле сходил за ним в свой мир, а потом добровольно же вернулся? Черт, не помню ничего! Это же надо так надраться! И все этот король, вилы ему в печень, все подливал и подливал – а сам, хитрюга пил через раз. Вот паразит, шуруп ему в селезенку! Опять обманул наивного и доверчивого меня. Ну ничего, вот схожу на дракона, вот я ему все-все выскажу!
В сердцах запнув ни в чем не повинный бочонок на середину ручья я подобрал карабин и побрел на север. «Почему на север?» - спросите вы. А потому что мне без разницы куда идти – как показывает практика, где я объявляюсь в этом мире, там сразу же объявляются проблемы. И чем крупнее проблема, тем быстрее она объявится. Лес сменился редколесьем, похоже, начиналось предгорье, солнышко припекало все сильнее и я начал выдыхаться – последствия вчерашнего сказывались. Ну и где этот дракон, кочерыжку ему под хвост? Еще пара часов, и я сам залезу ему в пасть – чтоб дольше не мучиться.
Вдруг сверху захлопали крылья и прямо на полянку опустился грациозный, гибкий зеленый ящер с крыльями.
- Ну вот, на ловца и зверь бежит! – пробурчал я, лихорадочно дергая некстати застрявший в чехле карабин.
Но дракон нападать почему-то не спешил, легко сложив крылья за спиной раза в три-четыре, он легко потянулся и внимательно осмотрел меня – сначала одним глазом, потом другим. Был он на удивление вовсе не велик – размером с крупного крокодила, и как это чудо ухитирилось сожрать целое стадо коров – ума не приложу. Ну да ладно, может быть у него гнездо где-то здесь.
- Жаль, конечно, убивать такого красавца, но ничего не поделаешь – мы люди подневольные. – со вздохом сказал я поднимая карабин и прицеливаясь дракону в голову.
Тут-то он и отмочил - зверушка ухмыльнулась во всю зубастую пасть(зрелище не для слабонервных) и сказала вдруг высоким грудным контральто:
- Ага, еще один рыцарь явился за моим хвостом? А где твой конь? Где доспехи? Или ты настолько беден, что денег хватило только на это странное, короткое копье?
От удивления я даже икнул:
- Ты… что, разговаривать умеешь?
- Ну вот, еще и тупой вдобавок ко всему… - констатировал дракон щерясь во всю пасть.
- Ты, зверюга, говори, да не заговаривайся – сердито ответил я. – Я тут вообще проездом, местных диковинок не видал. Откуда ж я знал, что тут ящеры мало того что летают, так еще и разговаривают?! И вообще, отвечай, крокодил с крыльями – ты почто у крестьян коровок таскаешь? Сидел бы тихо – никто тебя не тронул.
- Да на кой мне ваши коровы? – обиделся дракон. – Мне ее и за неделю не съесть. Овец пару утащила, признаюсь честно. И вообще, хамить дамам вредно - чревато последствиями! – и подтвердил свою мысль кровжадным щелканьем челюстей.
- Дама? – еще тупее переспросил я, и даже карабин опустил. – Эээ, а чем докажешь?
- Ну ты совсем дурак, как я посмотрю. – обиделась драконша (или драконесса?) – Может тебе еще чего показать? Я вот лучше тебе сейчас голову откушу – и глупые вопросы сразу кончатся. Правда, не уверена, что тебе это сильно повредит – все равно она пустая…
- Но-но, не советую. – я снова взял драконессу на прицел. – Я, видишь ли, пришелец из другого мира и вооружен оружием, которого вы здесь еще не видали.
И для подтверждения своих слов пальнул в камень, лежащий совсем рядом с драконьей лапой. Камень соответсвенно, разлетелся на осколки, а драконша вздрогнула, стремительно подобралась как для прыжка и глянула на меня уже серьезно. Я тоже собрался – судя по плавности движений, реакция и скорость перемещения у нее были совсем не как у рептилии. «Но по-любому не быстрее пули» - подумал я и ухмыльнулся, держа драконессу на прицеле.
- Ну что, шутки кончились? – сухо поинтересовался я. – Надо было тебе на меня сверху спикировать – тогда бы все быстро кончилось. Так нет, покуражиться захотелось, поиздеваться, да? Тех рыцарей, что до меня были – ты сразу съела, или тоже сначала разговоры разговаривала?
- Рыцарей не ела. – натянуто сообщила мне драконша, бочком-бочком отодвигаясь от меня подальше. – Железа на них много – того и гляди, подавишься. Вот коняшек их слопала. Нехорошо, конечно, но кушать-то хочется. И вообще – они на меня первые напали!
- Ты мне зубы-то не заговаривай! – хмуро бросил я. – Какая тебе разница – конь или человек? Человечина-то поди вкуснее и нежнее, не правда ли?
- Я разумных вообще не ем. – оскорбленно ответила мне драконесса. – Даже таких тупых как ты мужланов, которых и разумным-то назвать сложно! И тех рыцарей дурацких даже не убила – затащила на остров речной и там бросила. И вообще - достали вы меня здесь все уже – копьями тычете, оскорбляете, обзываете!! Как тут не озвереешь от жизни такой?! Ну что смотришь – давай стреляй, устала я от вас от всех, все вы мужики одним миром мазаны!!! – тут она от меня отвернулась, спиной излучая презрение и горькое разочарование.
Я вздохнул. Я ужас как не хотел убивать это чудо даже если бы она оказалась неразумным – уж больно красивое и грациозное. А тут мало того, что разум есть, так еще и женщина. И так на человека похожа…
Или это коварство драконье? Я опустил карабин и почесал нос. Ну не знаю – даже если она меня за нос водит, в спину я стрелять точно никогда не собирался и впредь не собираюсь. Вздохнув, я сел на землю скрестив ноги и положил оружие на землю.
- И как зовут такую симпатичную драконессу почтившую меня своим обществом?
- Ош'Стасигерра из рода Зеленых Нурайя. - по прежнему сидя ко мне спиной, буркнула дракона.
- Значит, буду называть тебя Стасей. – ухмыльнулся я. – У меня знакомая есть, очень на тебя характером похожа… – дракона ухитрилась спиной выразить протест и презрение.
- Так вот, Стася, не хочу я тебя убивать - я вообще разумных не убиваю, да и нельзя мир такой красоты лишать…
Теперь спина драконессы выражала недоверие и скептицизм. Я не удержался и хихикнул – какая у нее выразительная спина оказалась, не то что морда, тьфу лицо, или что там у нее.
- Но оставаться здесь тебе нельзя, за тебя взялись всерьез. Даже если я откажусь от задания, то мои наниматели просто вызовут из другого мира какого-нибудь головореза с пулеметом или супербластером и будет твоя симпатичная голова украшать стену местного королевского дворца. Ты меня слушаешь, Стася?
Спина драконы явственно отвечала: «А пошли вы все»
Я хмыкнул, выковырял из земли тройку блестящих камешков и стал ими жонглировать:
- А вот чего я умею, ты никогда такого не видала. Спорим?
Женское любопытство взяло верх и Стася сначала повернула голову на длинной шее, а потом и все туловище:
- Ха, проспорил – у нас так каждый второй умеет. – сообщила она мне и показала длинный, извивающийся язык.
- Ну и ладно, - усмехнулся я. – Зато тебя разговорил – ловко, правда ведь?
- Ловко-ловко, - вздохнула дракона. – Вот только зря все это – куда я отсюда пойду? Люди везде живут, а где не живут там не прокормишься. Так что, видно, смысла мне от тебя бегать нет – все равно рано или поздно кто-нибудь насадит мою голову на копье. Может, это судьба у меня такая – от этой твоей громыхалки умереть? Ты вон хоть не такой тупой как эти банки жестяные, громыхающие, не так обидно будет…
- Ну ведь где-то же ты жила до этого? Где-то ведь живет этот твой род Зеленых Ну…ээээ ну ты поняла?
- Живут, в горах в пяти перелетах от сюда. – горько кивнула Стася. – Только… выгнали меня из клана. И вообще из нашей страны. Я теперь изгой… оторванный ломоть… - и заплакала.
Я поежился. Я и раньше женских слез боялся – чувствовал страшную вину за весь мужской род, и не знал как утешить. А тут не просто женщина – дракона!
- Не бывает безвыходних ситуаций! – наигранно бодро воскликнул я. – Может быть тебе в мой мир со мной отправиться? Ты не человек, но существо разумное – никто тебя там убивать точно не станет.
- Ну да. – хлюпая носом протянула драконесса. – Зато посадят в клетку и будут изучать этакое диво дивное. И чем такая жизнь лучше смерти на копье?
- Гм, есть такая вероятность. – признал я. – Ну не знаю тогда… А тебя за что вообще выгнали-то?
- Я теплилку сломалаааа… - всхлипнула дракона. – Она у нас в пещерах, где маленькие дракончики живут воздух прогревала. Туда спирт заливаешь – она горячий воздух выдает. А я, дура любопытная, решила туда нос сунуть – думала, разберу, потом соберу. Собрала а она не работает. Теперь дракончики мерзнут и умереть могут – для них там слишком холодно. Раньше мы только в пещерах с геотермальными источниками жили – а как много нас стало, так стали теплилки у гномов покупать. Но где теперь тех гномов искааать, их всех люди куда-то на восток выжили. Теперь мой клан на грани гибели. – и Стася снова захлюпала носом.
- Тю, и всего-то? – усмехнулся я, убирая карабин в чехол и вешая его на спину. – я, конечно, не специалист по кондиционерам, но все-таки инженер. Так что подставляй шею, сейчас полетим твою теплилку ремонтировать. Но только с условием, что ты меня потом обратно принесешь!
- Ну ты и наглец! – возмутилась драконесса. – Я тебе что – кобыла что-ли тебя на себе таскать?
- Пока я пешком твои пять перелетов одолею, полгода пройдет. – наставительно поднял я палец. – Представляешь, сколько дракончиков за это время умереть может?!
- Шантажист! – пробормотала Стася, подгибая лапы и вытягивая шею. – И только попробуй меня пришпорить! Мигом вниз полетишь!
- Не, пришпоривать не буду, потому как шпор нету. – обстоятельно устраиваясь у нее на шее ответил я. – Я шенкелями, шенкелями работать буду.
- Что?! – вздернулась горячая дракона. – Что ты сказал?!
- Ты не дергайся так, а лучше представь, как там дракончики страдают. – усмехнулся я. – И кстати, давай над этим ручьем пролетим немного. Там один бочонок плавает – как раз мне для работы пригодится…
А вот фигвам а не моя биография!!! И фигвам вам а не фото!!
Лиходей я, вредный и нахальный тип. Больше ниче не скажу.
Стася.
- Эй, твое величество, мы так не договаривались! – злобно заорал я, едва только рассеялись цветные сполохи, вырвавшие меня прямо из-за праздничного стола. – Я тебе еще в прошлый раз говорил – нечего меня больше сюда вызывать, потому что я не герой, не маг и вообще инженер! Я же тебе сказал, кого надо вызывать! И что за манеры – в прошлый раз выдернул из ванной, а теперь со свадьбы друга, я только-только приготовился настоящий французкий Courvoisier Napoleon двадцатилетней выдержки продегустировать, и что теперь?!
Седенький низенький старичок с короной на голове вздрогнул и торопливо заткнул уши, испугавшись акустического удара. Высокий, худющий как спичка мужик в дурацком балахоне и колпаке, расшитом звездами меланхолично развел руками и виновато мне улыбнулся. Под глазом у него переливался всеми цветами радуги великолепнейший бланш.
- Ну что руками разводишь, Костан? – я в сердцах хлопнул пустую коньячную стопку об пол, - А ну, немедленно отправляй меня обратно! И вызывай того, кого я тебе назвал – он вашу проблему на раз-два решит, как только подойдет на расстояние вытянутой руки, хе-хе!
- Ну так вызывал я уже этого Ник’лоя Вал-у-ева. – меланхолично ответил мне маг осторожно прикасаясь к синяку, - Но вместо героя в круге появился какой-то огромный волосатый демон, который сначала чуть меня не убил одним ударом, а потом долго гонялся за его величеством, пока он не изловчился и не заманил его обратно в круг призыва!
- Сдается мне, друг мой, что ты так над нами пошутил. – вступил в разговор старикашка в короне. – Злая вышла шутка! Разве можно так шутить над старыми, больными королями страдающими отдышкой, поагрой и разлитием желчи? Я ведь чуть богу душу не отдал – так испугался.
- Ваши проблемы, что договориться не смогли. – пробурчал я. – Я вам лучшего Героя своего мира задаром отдал, а вы морды кривите – волосатый, грубиян, понимаешь… Это, между прочим, нормальная реакция у всех Героев на непонятки – сразу в глаз дать, кому ближе.
- А зачем нам другие герои? – хитро прищурился король. – Ты в прошлый раз просто отлично справился, отвадил от нас амазонок, набегов нет, да и не предвидится – какие набеги, если половина воинов воот с таким пузом ходят?
- Эээ… просто… прошлый раз мне повезло, можно сказать. – я смущенно почесал нос. – И вообще, хватит тут лясы точить – немедленно отправляйте меня обратно, а то пока я тут с вами, там весь коньяк без меня выпьют, я их знаю!
- Ах, друг мой, специально для нашей беседы я приказал достать из подвала наш фамильный марочный коньяк стодвадцатилетней выдержки! – вдохновенно пропел король птичьим скоком приближаясь ко мне и аккуратно за рукав выводя из круга призыва. – Это изысканный, божественный напиток достают из погребов только по особым случаям!
- Скока-скока? Сто двадцать лет?! Обалдеть! Не, ну я не отказался бы продегустировать, но все равно ни на что подписываться не согласен – так и знай, твое королевское величество, никаких амазонок, великанов и прочих геройских штучек!
- Ах, друг мой, называй меня просто – король Роберт Третий, зачем церемонии в отношениях между друзьями? – разливался соловьем король аккуратно подталкивая меня к выходу из магической башни. – Конечно же никаких обязательств с твоей стороны! Мы просто посидим, выпьем, вспомним былое, обсудим наши и твои проблемы…
- Что, так просто? – выворачивая шею я недоверчиво следил за магом, который уже принялся тушить свечки в углах пентаграммы. – Эй, Костан, не надо тут ничего убирать! Я тут долго не задержусь – только коньячку выпью и все…
На следующее утро я сидел в редколесье на берегу ручейка и мрачно смотрел на полупустой бочонок коньяку, который всю ночь служил мне подушкой. Нет, коньяк оказался великолепным, но похмелье от него было ни чуть не лучше чем от обычного. К тому же в памяти урывками начал всплывать вчерашний вечер и я застонал, схватившись за голову:
….
- Что, настоящий дракон? Наверное, принцесс ворует… и наверняка вашу Марту спер… Как только поднять-то смог два центнера все же, ха-ха!
- Нет, Марта жива и здорова, по прежнему трескает сдобные булки за обе щеки. – недовольно ответил король, подливая мне коньяку. – Но у крестьян моих уже целое молочное стадо перетаскал и овец – без счета.
- Ваше здоровье, твое величество! Ах, какой напиток – нектар! А почему рыцаря не отправите с вооот таким копьем?
- Так отправлял уже. – кротко развел руками Роберт Третий. – Поначалу очередь выстроилась, но после первых двух десятков, от которых даже доспехов не осталось все желающие куда-то запропали…
- Ну и правильно! Я вот тоже не пошел бы! Дракон это же машина для убийства! В броне, огнем дышит – нее, я бы точно отказался!
….
- А вот я со своей винтовкой медведя прямо в глаз… ик…Хотя не, вру – на медведя не ходил, но если бы захотел то влегкую! Из моей СКС на слона можно идти – винтовка-зверь!
….
- Да если вдуматься, что такое дракон? Это же просто ящерица-переросток! Один удачный выстрел и… Твое здровье! Ик…
Я встрепенулся и пошарил вокруг себя, ну так и есть – мой карабин в чехле мирно лежал в траве неподалеку. Это что же получается – я сам, по доброй воле сходил за ним в свой мир, а потом добровольно же вернулся? Черт, не помню ничего! Это же надо так надраться! И все этот король, вилы ему в печень, все подливал и подливал – а сам, хитрюга пил через раз. Вот паразит, шуруп ему в селезенку! Опять обманул наивного и доверчивого меня. Ну ничего, вот схожу на дракона, вот я ему все-все выскажу!
В сердцах запнув ни в чем не повинный бочонок на середину ручья я подобрал карабин и побрел на север. «Почему на север?» - спросите вы. А потому что мне без разницы куда идти – как показывает практика, где я объявляюсь в этом мире, там сразу же объявляются проблемы. И чем крупнее проблема, тем быстрее она объявится. Лес сменился редколесьем, похоже, начиналось предгорье, солнышко припекало все сильнее и я начал выдыхаться – последствия вчерашнего сказывались. Ну и где этот дракон, кочерыжку ему под хвост? Еще пара часов, и я сам залезу ему в пасть – чтоб дольше не мучиться.
Вдруг сверху захлопали крылья и прямо на полянку опустился грациозный, гибкий зеленый ящер с крыльями.
- Ну вот, на ловца и зверь бежит! – пробурчал я, лихорадочно дергая некстати застрявший в чехле карабин.
Но дракон нападать почему-то не спешил, легко сложив крылья за спиной раза в три-четыре, он легко потянулся и внимательно осмотрел меня – сначала одним глазом, потом другим. Был он на удивление вовсе не велик – размером с крупного крокодила, и как это чудо ухитирилось сожрать целое стадо коров – ума не приложу. Ну да ладно, может быть у него гнездо где-то здесь.
- Жаль, конечно, убивать такого красавца, но ничего не поделаешь – мы люди подневольные. – со вздохом сказал я поднимая карабин и прицеливаясь дракону в голову.
Тут-то он и отмочил - зверушка ухмыльнулась во всю зубастую пасть(зрелище не для слабонервных) и сказала вдруг высоким грудным контральто:
- Ага, еще один рыцарь явился за моим хвостом? А где твой конь? Где доспехи? Или ты настолько беден, что денег хватило только на это странное, короткое копье?
От удивления я даже икнул:
- Ты… что, разговаривать умеешь?
- Ну вот, еще и тупой вдобавок ко всему… - констатировал дракон щерясь во всю пасть.
- Ты, зверюга, говори, да не заговаривайся – сердито ответил я. – Я тут вообще проездом, местных диковинок не видал. Откуда ж я знал, что тут ящеры мало того что летают, так еще и разговаривают?! И вообще, отвечай, крокодил с крыльями – ты почто у крестьян коровок таскаешь? Сидел бы тихо – никто тебя не тронул.
- Да на кой мне ваши коровы? – обиделся дракон. – Мне ее и за неделю не съесть. Овец пару утащила, признаюсь честно. И вообще, хамить дамам вредно - чревато последствиями! – и подтвердил свою мысль кровжадным щелканьем челюстей.
- Дама? – еще тупее переспросил я, и даже карабин опустил. – Эээ, а чем докажешь?
- Ну ты совсем дурак, как я посмотрю. – обиделась драконша (или драконесса?) – Может тебе еще чего показать? Я вот лучше тебе сейчас голову откушу – и глупые вопросы сразу кончатся. Правда, не уверена, что тебе это сильно повредит – все равно она пустая…
- Но-но, не советую. – я снова взял драконессу на прицел. – Я, видишь ли, пришелец из другого мира и вооружен оружием, которого вы здесь еще не видали.
И для подтверждения своих слов пальнул в камень, лежащий совсем рядом с драконьей лапой. Камень соответсвенно, разлетелся на осколки, а драконша вздрогнула, стремительно подобралась как для прыжка и глянула на меня уже серьезно. Я тоже собрался – судя по плавности движений, реакция и скорость перемещения у нее были совсем не как у рептилии. «Но по-любому не быстрее пули» - подумал я и ухмыльнулся, держа драконессу на прицеле.
- Ну что, шутки кончились? – сухо поинтересовался я. – Надо было тебе на меня сверху спикировать – тогда бы все быстро кончилось. Так нет, покуражиться захотелось, поиздеваться, да? Тех рыцарей, что до меня были – ты сразу съела, или тоже сначала разговоры разговаривала?
- Рыцарей не ела. – натянуто сообщила мне драконша, бочком-бочком отодвигаясь от меня подальше. – Железа на них много – того и гляди, подавишься. Вот коняшек их слопала. Нехорошо, конечно, но кушать-то хочется. И вообще – они на меня первые напали!
- Ты мне зубы-то не заговаривай! – хмуро бросил я. – Какая тебе разница – конь или человек? Человечина-то поди вкуснее и нежнее, не правда ли?
- Я разумных вообще не ем. – оскорбленно ответила мне драконесса. – Даже таких тупых как ты мужланов, которых и разумным-то назвать сложно! И тех рыцарей дурацких даже не убила – затащила на остров речной и там бросила. И вообще - достали вы меня здесь все уже – копьями тычете, оскорбляете, обзываете!! Как тут не озвереешь от жизни такой?! Ну что смотришь – давай стреляй, устала я от вас от всех, все вы мужики одним миром мазаны!!! – тут она от меня отвернулась, спиной излучая презрение и горькое разочарование.
Я вздохнул. Я ужас как не хотел убивать это чудо даже если бы она оказалась неразумным – уж больно красивое и грациозное. А тут мало того, что разум есть, так еще и женщина. И так на человека похожа…
Или это коварство драконье? Я опустил карабин и почесал нос. Ну не знаю – даже если она меня за нос водит, в спину я стрелять точно никогда не собирался и впредь не собираюсь. Вздохнув, я сел на землю скрестив ноги и положил оружие на землю.
- И как зовут такую симпатичную драконессу почтившую меня своим обществом?
- Ош'Стасигерра из рода Зеленых Нурайя. - по прежнему сидя ко мне спиной, буркнула дракона.
- Значит, буду называть тебя Стасей. – ухмыльнулся я. – У меня знакомая есть, очень на тебя характером похожа… – дракона ухитрилась спиной выразить протест и презрение.
- Так вот, Стася, не хочу я тебя убивать - я вообще разумных не убиваю, да и нельзя мир такой красоты лишать…
Теперь спина драконессы выражала недоверие и скептицизм. Я не удержался и хихикнул – какая у нее выразительная спина оказалась, не то что морда, тьфу лицо, или что там у нее.
- Но оставаться здесь тебе нельзя, за тебя взялись всерьез. Даже если я откажусь от задания, то мои наниматели просто вызовут из другого мира какого-нибудь головореза с пулеметом или супербластером и будет твоя симпатичная голова украшать стену местного королевского дворца. Ты меня слушаешь, Стася?
Спина драконы явственно отвечала: «А пошли вы все»
Я хмыкнул, выковырял из земли тройку блестящих камешков и стал ими жонглировать:
- А вот чего я умею, ты никогда такого не видала. Спорим?
Женское любопытство взяло верх и Стася сначала повернула голову на длинной шее, а потом и все туловище:
- Ха, проспорил – у нас так каждый второй умеет. – сообщила она мне и показала длинный, извивающийся язык.
- Ну и ладно, - усмехнулся я. – Зато тебя разговорил – ловко, правда ведь?
- Ловко-ловко, - вздохнула дракона. – Вот только зря все это – куда я отсюда пойду? Люди везде живут, а где не живут там не прокормишься. Так что, видно, смысла мне от тебя бегать нет – все равно рано или поздно кто-нибудь насадит мою голову на копье. Может, это судьба у меня такая – от этой твоей громыхалки умереть? Ты вон хоть не такой тупой как эти банки жестяные, громыхающие, не так обидно будет…
- Ну ведь где-то же ты жила до этого? Где-то ведь живет этот твой род Зеленых Ну…ээээ ну ты поняла?
- Живут, в горах в пяти перелетах от сюда. – горько кивнула Стася. – Только… выгнали меня из клана. И вообще из нашей страны. Я теперь изгой… оторванный ломоть… - и заплакала.
Я поежился. Я и раньше женских слез боялся – чувствовал страшную вину за весь мужской род, и не знал как утешить. А тут не просто женщина – дракона!
- Не бывает безвыходних ситуаций! – наигранно бодро воскликнул я. – Может быть тебе в мой мир со мной отправиться? Ты не человек, но существо разумное – никто тебя там убивать точно не станет.
- Ну да. – хлюпая носом протянула драконесса. – Зато посадят в клетку и будут изучать этакое диво дивное. И чем такая жизнь лучше смерти на копье?
- Гм, есть такая вероятность. – признал я. – Ну не знаю тогда… А тебя за что вообще выгнали-то?
- Я теплилку сломалаааа… - всхлипнула дракона. – Она у нас в пещерах, где маленькие дракончики живут воздух прогревала. Туда спирт заливаешь – она горячий воздух выдает. А я, дура любопытная, решила туда нос сунуть – думала, разберу, потом соберу. Собрала а она не работает. Теперь дракончики мерзнут и умереть могут – для них там слишком холодно. Раньше мы только в пещерах с геотермальными источниками жили – а как много нас стало, так стали теплилки у гномов покупать. Но где теперь тех гномов искааать, их всех люди куда-то на восток выжили. Теперь мой клан на грани гибели. – и Стася снова захлюпала носом.
- Тю, и всего-то? – усмехнулся я, убирая карабин в чехол и вешая его на спину. – я, конечно, не специалист по кондиционерам, но все-таки инженер. Так что подставляй шею, сейчас полетим твою теплилку ремонтировать. Но только с условием, что ты меня потом обратно принесешь!
- Ну ты и наглец! – возмутилась драконесса. – Я тебе что – кобыла что-ли тебя на себе таскать?
- Пока я пешком твои пять перелетов одолею, полгода пройдет. – наставительно поднял я палец. – Представляешь, сколько дракончиков за это время умереть может?!
- Шантажист! – пробормотала Стася, подгибая лапы и вытягивая шею. – И только попробуй меня пришпорить! Мигом вниз полетишь!
- Не, пришпоривать не буду, потому как шпор нету. – обстоятельно устраиваясь у нее на шее ответил я. – Я шенкелями, шенкелями работать буду.
- Что?! – вздернулась горячая дракона. – Что ты сказал?!
- Ты не дергайся так, а лучше представь, как там дракончики страдают. – усмехнулся я. – И кстати, давай над этим ручьем пролетим немного. Там один бочонок плавает – как раз мне для работы пригодится…
Пишу роман, нуждаюсь в критиках и бета-ридерах.
https://lit-era.com/stepan-lihodeev-u27325
Жанр: НФ, боевик, постапокалипсис.
Название: Вторжение, враг неведом.
https://lit-era.com/stepan-lihodeev-u27325
Жанр: НФ, боевик, постапокалипсис.
Название: Вторжение, враг неведом.
Отзывы читателей:
Woron писал(а):Очень лёгкий стиль изложения.Великолепный русский литературный язык.Автор владеет им прекрасно,я бы сказал-профессионально.Отлично передана атмосфера,и образы действующих лиц.Полностью законченное сочинение,в то же время-может служить преамбулой для более развёрнутого произведения.
GarrBY писал(а):А вот понравился! В меру весело, в меру злорадно. Главное – настроение поднимает капитально.
De'mona писал(а):Спасибо тебе, автор, ты мне стал очень дорог, с момента прочтения твоего рассказаЛюблю тебя, практически
Все понравилось, в восторге, не вижу никаких недоточетов, даже если они есть
Просто здорово
mainaS писал(а):Полный восторг!
И оригинальность, и фантазия, и идея... и много всего прочего. изумительная легкость, игривость, шарм. Честно сказать, не знаю, что понравилось больше. Или что хочется отметить особо.
Словом - прелессссть!
я не ржу, я радуюсь, что стася натурально очень красивая женщина (с) калиф-на-2-ч.
Ну, мне за Лиходеем по "вредности" не угнаться... и пытаться не буду. Вот она я, "северный олень".
Екимова Людмила Васильевна, 49 лет, сисадмин в маленькой госконторе - по жизни, и нечестолюбивый графоман в душе. Сию болезнь, графоманию, подхватила лет шесть назад, от друга, (воздушно-капельным путем!!) с тех пор успела вначале накропать три книги в соавторстве с другом, и семь рассказов самостоятельно. Ах, да, еще стишки есть полусерьезные. Опубликованного ничего нет, что, впрочем, естественно. Замужем, имею двух обожаемых, вполне взрослых и почти самостоятельных детей.
Екимова Людмила Васильевна, 49 лет, сисадмин в маленькой госконторе - по жизни, и нечестолюбивый графоман в душе. Сию болезнь, графоманию, подхватила лет шесть назад, от друга, (воздушно-капельным путем!!) с тех пор успела вначале накропать три книги в соавторстве с другом, и семь рассказов самостоятельно. Ах, да, еще стишки есть полусерьезные. Опубликованного ничего нет, что, впрочем, естественно. Замужем, имею двух обожаемых, вполне взрослых и почти самостоятельных детей.
Нелюбовь моя, усни…
Нелюбовь моя, усни.
Мы живем лишь в снах да в сказках.
Тихо Млечный Путь звенит,
Ночь плывет в неспешной пляске,
Кто-то плачет за рекой,
То ли птица, то ли ветер.
Мне идти так далеко,
Бесконечно, вечно-вечно...
Иллет.
Сергей проснулся в лодке.
Сначала он почувствовал жесткость деревянных бортов, потом уже открыл глаза - и увидел серое небо, затянутое тучами, плывущее где-то вверху. Небольшая деревянная плоскодонка мерно покачивалась под ним, и сидевший впереди человек иногда слегка подгребал веслом, направляя лодку к середине реки, туда, где темная вода бежала быстрее. Сергей обреченно вздохнул. Значит, ничего не кончилось. Опять он, Артюхов Сергей Юрьевич, в чужом мире, в чужом теле, и отпущено ему тут времени – от сна до сна. Ибо стоит ему заснуть – и Некто или Нечто вновь перебросит его в иной мир, в иное тело, и что его там ждет – никогда не узнаешь заранее. Странная судьба, однако Сергей уже привык к таким пробуждениям, когда каждый раз нужно соображать, кто он на этот раз: человек ли, зверь ли, или вообще чудище чешуйчатое. Попытался сесть в лодке, хилое плавсредство угрожающе закачалось, и гребец оглянулся. «Ну, сейчас рявкнет!» - подумал Сергей, но спутник его дружески улыбнулся из-под низко надвинутого на лоб капюшона меховой куртки и неожиданно мелодичным голосом сказал:
- Скоро уже… скоро будем дома.
И Сергей с удивлением понял, что везет его в лодке женщина.
Он слегка приподнялся на локтях, чтобы хоть немного разглядеть, куда же его занесло на этот раз. Они плыли вниз по течению неширокой реки, вода в ней была черной и, наверное, холодной, потому что воздух тоже был холодным, пахнувшим снегом. По берегам рос густой лес, рыжевато-зеленый, хвойно-игольчатый. Низкое небо готово было вот-вот прорваться снежком, и, наверное, они были последними, кто еще спускался поздней осенью вниз по реке. По сезону была и одежка – меховая куртка на женщине и какой-то меховой бесформенный тулуп на Сергее, укутывавший его с головы до пят. И хотя лежать было тепло и довольно уютно, но любопытство брало свое. Сергей опять заворочался, осторожно сел. Женщина оглянулась, а потом двумя сильными взмахами направила лодку к берегу, нашла удобное для высадки место и, быстро сняв с себя меховые штаны и сапоги, прыгнула в воду, вытащила лодку на берег, выбросила подальше на сухое место свою одежду, пару сумок - и повернулась к Сергею. Протянула руку, намереваясь помочь ему выйти из лодки. Тот возмущенно фыркнул, подхватил подол своего тулупа и ловко перепрыгнул на берег, решив, однако же, на будущее не очень удивляться.
Но удивляться пришлось. Во-первых – самому себе: здесь он был молод, очень молод, лет эдак двадцати – двадцати пяти. Во-вторых, этой странной женщине. На первый взгляд она казалась старше его лет на десять - и относилась к нему с нежной заботливостью, будто он был какой-то важный родственник, которого надо доставить на место. Она быстро разожгла небольшой костерок, достала из сумки сушеное мясо, потом улыбнулась своему спутнику и поманила его рукой. А когда он подошел ближе, взяла его за руку, усадила рядом с собой и, отбросив с головы капюшон, улыбалась, наблюдая, как он вежливо пережевывает жилистые кусочки. Он тоже, в свою очередь, искоса поглядывал на нее, стараясь рассмотреть свою спутницу. Была она темноволоса и темноглаза, с правильными чертами лица, белокожа и улыбчива. Или это просто форма ярких губ у нее была такая? Ростом почти с Сергея, ну а фигуру не больно-то разглядишь под широкой меховой одеждой. Зато сразу бросался в глаза охотничий нож на поясе – серьезный такой нож, в богатых ножнах и с рукояткой, потемневшей от частого использования.
А она, так же улыбаясь, уже подавала ему кожаную флягу с водой. Сергей напился, вернул флягу - и понял, что женщина вот-вот его о чем-то спросит. Изобразил внимание…
- Ну, не боишься меня больше? – так же улыбаясь, спросила она.
Вот это новости! С какой стати? Дама она вроде незлая и даже милая.
- Нет, - спокойно ответил Сергей.
- О-о-о… какой храбрый! А что ж плакал да за мать цеплялся, когда я тебя забирала?
Ого! Вот это повороты! От неожиданности Сергей опешил и даже не нашелся, что ответить.
А женщина расхохоталась уже в голос.
- Да ладно, не отвечай! Я же знаю, что так положено! Ты ведь первый раз женишься! А впредь не плачь, не надо… я тебя не обижу. Я ведь не просто так тебя купила – полюбился ты мне! Есть у меня еще парочка мужей, да только не любы они мне, и никогда любы не были. Первого мне мать подарила, как я взрослой стала, второй муж от сестры умершей достался. А ты – для души, отрада моя! На-ка, вот… хотела потом тебе отдать, да уж ладно…
Она вытащила что-то из глубокого кармана своей куртки и надела Сергею на левую руку. В тусклом свете осеннего дня он разглядел широкий золотой браслет, плотно обхвативший запястье, - тяжелый, с рельефными фигурками людей и диковинных зверей. Браслет был старинный, потому что все выпуклости и острые углы стерлись, и наверняка очень дорогой.
- Я отдала за него свою лучшую лодку, - как бы в подтверждение его мыслей, тихо сказала женщина.
«Ну, дела! - лихорадочно думал в это время Сергей, - Я кто же здесь? Наложница? Наложник? Да нет, она сказала – муж… значит, у них женщины покупают себе мужей? Мда... это я, выходит, «прекрасная принцесса»? Вон какую побрякушку она мне отвалила! Лодку, блин, продала… надо хоть спасибо сказать!»
Он повернулся к ней - а она уж не улыбается, подобралась вся и глядит на него серьезно, ожидающе. Подумалось: брось он сейчас браслет в сторону, надуй капризно губы и скажи: «отстань от меня!» - не удивится ведь! Лишь огорчится: «плох подарок, не угодила!». Может быть, даже карие глаза-вишни слезами нальются… хотя – нет, вот это уж вряд ли!!! Скорее уж хмыкнет, поглядит на нового муженька искоса, оценивающе, потом засмеется, заберет браслет и купит себе новую лодку. Или нового мужа – а почему бы нет?
Улыбнулся Сергей таким мыслям – а женщина подумала, что, наверное, подарку, - и аж засветилась вся от радости! «Нравится? нравится?» - спрашивали ее глаза, и поди догадайся, о чем она: о браслете или о ней самой…
«Нравится!» - так же, глазами, двусмысленно ответил истинный джентльмен Артюхин Сергей Юрьевич - и со всей возможной галантностью поцеловал ручку дарительнице, чем привел ее в крайнее замешательство… наверное, так же отреагировал бы Синяя Борода, если б его молодая жена поцеловала ему ручку! Женщина удивленно оглядела свою руку с обеих сторон, потом так же удивленно поглядела на Сергея и сказала:
- Отдохнул? Пора, а то засветло не доберемся!
- А как тебя зовут? – спросил наконец-то Сергей.
Женщина, собиравшая вещи, замерла. Потом неспешно выпрямилась, мягко и грациозно шагнула к Сергею. Улыбнулась слегка, так, что лишь кончики белых зубов блеснули, глянула на него снизу вверх, искоса, бархатными своими глазами, и шепотом, негромко, сказала:
- А вот имя мое тебе пока знать не положено! Имя я тебе скажу потом… вечером...
И слегка провела рукой по застежке его тулупа на груди.
Собрала пожитки, загасила костерок, спустила лодку на воду, опять тщетно попыталась помочь Сергею в нее забраться. И вот уже вновь заскользили они по черной осенней воде, вниз, вниз по течению, к близкому уже дому этой женщины, к дому, который должен был теперь стать родным для Сергея…или нет, тьфу ты, для этого чужого юноши…
День уже почти совсем затух, когда они прибыли на место. Женщина подогнала лодку к небольшой пристани, сделанной из необтесанных бревен; тут же откуда-то вырулил юркий мужичок, помог им причалить, склонился в низком поклоне:
- С возвращением домой, Каса! Добро пожаловать!
И, любопытствуя, стрельнул взглядом в сторону Сергея - но руки женщине не подал и не подумал даже помочь ей выйти из лодки. Она выбралась сама, обернулась к Сергею, протягивая руку ему. Он уже привычно отстранился, но в этот раз она не стала считаться с его мнением; решительно взяла его за рукав, буквально вытащила из лодки и повела за собой вверх, по речному берегу, заросшему пожухлой травой, к стоявшему неподалеку большому бревенчатому дому. Уже почти стемнело, поэтому они мало кого встретили, лишь несколько женщин попались им навстречу, все рослые, крепкого телосложения, в одежде, подходившей скорее охотникам, чем женщинам. Впрочем, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Все они приветствовали спутницу Сергея, называя ее «Каса»; он понял, что это означает что-то вроде «хозяйка». Дом был большой и широкий, в два этажа, не новый, видно было, что в этом доме живут уже много поколений одной семьи. На крыльце их встретила еще одна женщина, распахнула перед ними толстую дверь, и они шагнули внутрь. Каса первой, за ней Сергей.
Все это время Сергей чувствовал, как возникает знакомое ощущение понимания… или скорее, вспоминания того, что с ним происходит. Незнакомые слова обретали смысл. Уже не удивляло то, что окружают его, в основном, женщины. Неизвестно как, становились ясными знаки и символы на одежде окружающих и на их головных повязках. И было без слов понятно, что тетка с массивным медальоном на груди, которая приближается к ним сейчас с чашей в руке, – важная птица, и ее надо уважать. И, когда Каса, взяв из рук этой женщины чашу, обмакнула в нее свои пальцы и провела ими по губам Сергея, а потом громко сказала: «Я, Каса Моор-Бар, принимаю этого мужчину в свой род, и да будет твоя жизнь здесь сладкой!», - он понял, что только что Каса (хозяйка) дома Моор, вторая по счету, официально объявила его своим мужем.
Женщины засуетились, засмеялись, видно было, что эта новость, пусть давно ожидаемая, принесла им явное удовольствие. Женщины – везде женщины, даже в этом (как уже понял Сергей) перевернутом мире. Кто-то, рангом пониже, тихо всплакнул в уголке. Кто-то - наверное, ровня - лез к хозяйке с объятиями. Пожилая женщина, единственная из всех одетая во что-то, напоминающее платье, суетилась и вскрикивала: «Ужин! Ужин простынет!» У дальней стены, внешне равнодушная ко всему происходящему, стояла высокая девочка, лицом очень похожая на Касу, – наверное, дочь хозяйки. Стояла и презрительно оглядывала Сергея с ног до головы. «Ишь, как бровями водит… поди, ревнует мать!» - подумал Сергей. Каса успевала все: и обнять какую-то старушку, и, протиснувшись к стене, чмокнуть в щеку дочь, и тут же отвечать на поздравления, и распорядиться насчет ужина. Видно было, что она - хозяйка, что она - дома, и что ей здесь - хорошо…
О Сергее вроде как подзабыли. «И слава богу», - думал он, облизывая намазанные медом губы, - «вон, вечер уже. Свадьба, поди, завтра, а пока дайте мне прикорнуть в тихом уголке - и поминай, как звали! Пусть потом этот купленный сам разбирается!»
Но не тут-то было.
Каса решительно хлопнула в ладоши, прерывая чирикающий женский гомон, одним движением руки размела толпу вокруг себя, повернулась к Сергею.
- Что ж ты, - сказала ему тихо, - там, на берегу, такой бойкий был, а тут заробел? Пойдем, пойдем, это теперь твой дом!
Опять взяла Сергея за руку и повела вверх, на второй этаж, по крутой деревянной лестнице. А там, наверху, уже давно, видать, находился мужчина – первый мужчина, увиденный Сергеем в этом доме. Он наблюдал за всем происходящим, перегнувшись сверху, через перила, и жадно разглядывая новенького. Каса остановилась прямо на лестнице, обняла этого мужчину – так, как могла бы обнять брата, - сказала тихо:
- Ну вот, Лайм… видит Бог, я хотела быть тебе хорошей женой, но – прости! Это Майлин, мой новый муж – будь ему другом! Покажи ему все на мужской половине, объясни, что к чему, в баню с ним сходи, что ли… посплетничайте там о своем, о мужском! А я пока делами займусь.
Быстро полуобняла Сергея, чуть прижавшись к нему мягким боком, шепнула: «До вечера…» - и уже сбегала вниз, по лестнице, и громко разносился внизу ее сразу изменившийся голос:
- Мара! Почем шкуры ушли? А рыба – упала в цене?
Лайм оказался тем самым мужем, доставшимся Касе от сестры, о котором она вскользь упомянула еще в лодке. Был он худ, светловолос, весь изящен и как-то, пожалуй… интеллигентен, что ли – если это слово можно применить к шкуро-деревянному миру. Он явно обрадовался Сергею, ревности никакой не проявлял, провел его по всей мужской половине дома, занимавшей большую часть второго этажа, показал Сергею его комнату, показал также, где отдельная спальня хозяйки и комната ее первого мужа. «Только он не выходит почти никогда – все болеет!» - тут же, вскользь, добавил Лайм. - «А вот и наша комната, моя и сына!»
- Твоего сына? – спросил Сергей.
- Да, моего!
- И Касы?
- И да, и нет. Теперешней Касе мой Силин племянником доводится…
И погрустнел лицом – как будто облачко набежало.
- Давно ты здесь, Лайм?
- Да, уже лет десять. Меня купили для ее старшей сестры, тогда она звалась Каса Моор-Син («первая» - понял Сергей). Вскоре купили и для Касы-Бар мужа, но она его сразу невзлюбила, да и, по правде сказать, было за что - вздорный оказался мужичонка! Все придирался к своей Касе, то ему не так, то не эдак… то подарки она ему не дарит, то любит его мало! Однажды так допек свою Хозяйку, что она не выдержала, да и стукнула его по шее пару раз, для острастки – и давно пора было! Так этот жаб выскочил на лестницу и давай орать, что жена его убивает, совсем руки распустила!!! Уж как он там прыгал, не знаю, но только навернулся он с лестницы хорошо! Кубарем, сверху вниз! Вот с тех пор и болеет…. а может, просто Касы боится, вот и сидит в своей комнате.…
- А твоя Каса тебя тоже била?
- Нет, что ты! Мы с ней друг друга сильно любили! Она даже еще одного мужа себе не хотела покупать – хотя могла бы, деньги водились. Когда она была жива, я летал от счастья…
- А что с ней случилось, Лайм?
Лайм вздохнул, помолчал. Потом ответил:
- Медведь на охоте задрал. И ведь я ее просил, так просил – не ходи! останься дома! Так нет, все твердила: «большая охота, большая охота… я тебе что, мужчина – дома сидеть!» Вот и остались мы с сынишкой одни. Слава богу, что у нас мальчик – будет он со мной долго, пока не вырастет. Девочку бы сразу забрали на женскую половину…
Он опять вздохнул, закрыл лицо руками. Потом опять поднял голову – видимо, решил выговориться до конца:
- Знаешь, Каса-Бар – она молодец! Ведь после смерти жены меня могли запросто продать – не очень-то теперь соблюдают старые обычаи! И я бы не смог быть вместе с моим мальчиком… Но Каса оставила меня в доме Моор, назвала своим вторым мужем, хотя …. не люб я ей, да и она мне – как сестра! А тебя она любит без памяти, как девчонка!
- Откуда ты знаешь?
- Так видно же… светится вся, как на тебя смотрит! Вот, тоже… - он указал на браслет, надетый на Сергея, - такого богатого браслета во всей деревне ни у одного женатого мужчины не найдешь!
- А ты - ведь тоже, вроде, женат? Где твой браслет?
- Тот браслет, что мне моя Каса на руку надела, я в костер погребальный бросил, за ней следом. Теперь – вот, - и он показал тонкий черный шнурок, обвязанный вокруг левого запястья.
- Лайм, - Сергей решился-таки спросить о том, что давно крутилось на языке. – Вот придет время, твой Силин подрастет. Что с ним будет?
- Ну, если ему повезет, его купят в хороший дом, для молодой хозяйки.
- А если он сам этого не захочет?
- Почему?
- Ну, хозяйка новая ему не понравится, или другая по сердцу придется?
Сергей думал, что Лайм его не поймет и надо будет долго объяснять, как это – свобода выбора, или нечто подобное. Но тот понял сразу, даже засмеялся:
- Ну, так его никто не неволит. Хочет - пусть всю жизнь в «мальчиках» дома сидит! Да только что это за жизнь – киснуть безвылазно на мужской половине! Ну, сам подумай: муж может вместе с женой и на охоту пойти, и в город на ярмарку съездить, и в доме он после жены – второй человек! А если умен мужик – так и вообще первый, между нами говоря! Не зря ведь пословицу придумали, ну ты ее знаешь: «жена – голова, а муж – шея…» Эх, парень, молод ты еще…
Он засмеялся, хлопнул Сергея по плечу.
- А знаешь что? Пойдем-ка ко мне, поедим вместе! Не ужинать же тебе одному в первый день в новом доме!
- А вы, что, ужинаете каждый в своей комнате?
- А вы – нет? Ну, женщины-то, конечно, все там, внизу, в столовой, а мы - здесь, как нам нравится, или вместе, или порознь!
«О господи…» - подумал Сергей, - «они и за стол вместе не садятся! Может, и паранджу для мужиков придумали?»
- А паранджу вы носите? – брякнул он
- Чего? – не понял Лайм
- Паранджу. Покрывало такое - лицо от чужих женщин прятать!
Лайм сочувственно поглядел на Сергея, покачал головой.
- Да, брат… не зря, видать, говорили, что Каса тебя в лесу, на пне нашла. Ну да ничего, пообвыкнешь. Нет, у нас такой дикости не водится! А тебе, кстати, сколько лет?
- Двадцать два, – машинально ответил Сергей, даже не задумываясь.
- Знаешь что, - задумчиво протянул Лайм, - я тебе, пожалуй, кое-что порассказать должен. Чтоб ты Касу нынче ночью не разочаровал.
Сергей едва не фыркнул со смеху! Еле сдержался…
- Знаешь, Лайм,… пожалуй, не надо! Я уж как-нибудь сам!
И подумал: «Я тебе тоже кое-чего порассказать могу…»
День закончился. Большой дом Моор погружался в сон. Затихли шум, гомон и бойкая скороговорка женских голосов внизу. Закончив вечерние дела, женщины разошлись по своим домам, находившимся поблизости, а часть из них осталась ночевать прямо здесь, в доме, благо места хватало всем. Ушел к себе и Лайм после их с Сергеем совместного ужина, сказав: «Надо Силину сказку перед сном рассказать…». Сергей сидел один в своей комнате, совершенно не представляя, что ему делать дальше. Нет, «техническая сторона дела» вопросов не вызывала. Что ему НАДО делать и чего от него ждут, он знал прекрасно. Но вот что делать с гаденьким ощущением себя в качестве товара… молодого, здорового, первосортного товара, купленного за дорогую цену, внесенного в расходные книги по статье «личные нужды хозяйки», - он не знал. Самым правильным было бы скоренько уснуть. Но сна-то как раз не было ни в одном глазу!!! Несмотря на позднее время, долгое путешествие и откровенно трудный день, спать Сергею не хотелось совершенно – возможно, из-за какой-то хитрой настойки, которую его заставил выпить Лайм еще в начале ужина. «Тебе пригодится», - усмехаясь, сказал он. И вот теперь весь дом спит, Лайм тоже, поди, спит без задних ног, и лишь Сергей сидит тут как дурак, тараща абсолютно не желающие спать зенки то в черное ночное окно, то в дрожащее пламя свечи на столе. И ведь сейчас явится жена, едрит твою…. кстати, что-то ее давно нет – может, уснула над своими расчетными книгами?
Сергей осторожно приоткрыл дверь своей комнаты, тихо выскользнул на лестницу. Было почти совсем темно, только откуда-то снизу доносился рассеянный свет. Осторожно нашаривая в темноте ногами чуть поскрипывающие ступеньки, Сергей начал спускаться вниз, как вдруг замер – услышал приглушенный голос. Говорила Каса - быстро, горячим полушепотом убеждала кого-то:
-… и пусть! Да, Мать-Богиня, я знаю, что он мне не пара! Все твердили, что нужен мне муж постарше, посерьезнее, чтобы мог поддержать меня, когда тяжко, чтоб было на кого дом оставить в разъездах…. Сама все понимаю - и сомневаюсь: вот станет лед на реке, соберем обоз, да и уйдем мы все с обозом в город, надолго уйдем – и я, и Мара, и Нила, да, пожалуй, и Финну надо с собой взять… так вот - кто дома останется? Старая Тала и рада бы помочь, да сил нет… дочь мала еще, в игры играет… Лайм, кроме Силина, ничего знать не хочет, а эта тряпка, Унат, вообще неизвестно зачем небо коптит… Да, конечно, все мне твердили, что надо было купить Ганта – мужчина серьезный, хозяйственный, не вертопрах какой-то…. И сам он мне почти в открытую говорил, что не прочь стать моим мужем… и просили за него недорого… - не могу, Мать!!!! Люблю ведь мальчишку этого, так люблю – земля из-под ног уходит, сердце останавливается! Давеча веду его к дому за руку, а рука-то нежная,… мягкая… а я иду, и дороги перед собой не вижу! И глаза-то мои - вроде как на затылке очутились, гляжу вперед, а вижу лишь, как он там, сзади меня, идет, голову гордо так над собой несет, а глазищи – как звезды… А как обняла его вечером, там, на лестнице, да прижалась к нему, да тело его почувствовала – так ведь не помню, как ушла… и после того полчаса не могла сообразить, не продешевила ли Мара, продавая шкуры!
Она тихонько засмеялась, потом вздохнула и замолчала. Сергей осторожно, чтобы его не заметили, заглянул в комнату.
Каса сидела на полу, прижавшись спиной к теплой внутренней стене, стене, за которой находилась кухня и жарко топившаяся днем печь. Не было больше на ней теплой меховой одежды, не было ножа этого зверского, не было ничего, кроме мягкой полупрозрачной рубашки и темных густых волос, рассыпавшихся по плечам. Сидела она, поджав под себя ноги, как котенок, держала на коленях то ли куклу, то ли статуэтку деревянную, и с ней-то и говорила так серьезно и обстоятельно. Кукла загадочно молчала, приумолкла и Каса, глядела в черное ночное оконце, за которым посвистывала приближающаяся зима, и лишь поглаживала статуэтку рукой, а потом вдруг сказала тихо-тихо:
- Ах, Мать-Богиня… а ведь я боюсь к нему идти. Уната не боялась, Лайма жалела, а его - боюсь… если только он сможет… если полюбит меня…. дай мне сил не сойти с ума от счастья!
Она еще что-то тихо говорила своей богине, а Сергей стоял совсем рядом, в темном коридоре, прижавшись к стене, слушал этот жаркий шепоток, вливавшийся огнем в его уши, заставлявший биться сердце, темным мороком затуманивающий ум и пробуждавший неподвластные воле желания… «Сидит на полу…- внезапно подумал он, - замерзла, поди… пойду, заберу ее оттуда…» А Каса уже сама встала, потянулась, как кошка, спавшая у огня, спрятала свою богиню в стенную нишу, шагнула в коридор.
- Каса… - шепотом, чтобы не испугать, позвал ее Сергей – но все-таки испугал: она охнула и подпрыгнула на месте, зажимая рот рукой, чтобы не переполошить весь дом.
- Майлин? Это ты? - тревожно прошептала, вглядываясь в темноту. - Что ты здесь делаешь?
- Ш-ш-ш… тихо… спят ведь все! Иди сюда… глупышка… руки вон замерзли, и ноги, поди, тоже… ну конечно, замерзли, жабка ты, жабка…ну, иди ко мне…
- Майлин… ах… - а руки ее уже обнимают его за шею… и замерзшие колени и бедра чувствуют жар его тела…
- Ну вот…- бормочет он куда-то в мягкие пушистые волосы, - совсем заледенела, Снежная королева… спина – как лед! (« а попка – как сливочное мороженое! - бьется в голове шальная мысль).
- Пойдем же, пойдем… - теперь уже Сергей манит Касу вверх по лестнице, - найдем местечко потеплее…
И тихо-тихо крадутся оба вверх по поскрипывающим ступенькам, будто не хозяйка с хозяином… будто первый раз поцеловавшиеся подростки…
И пальцы Касы в руке Сергея – холодные пальцы – горят внутренним огнем, как и хозяйка: дрожат от нетерпения и, кажется, что в каждом пальце стучит свое собственное маленькое сердечко…
И какая же, блин, длинная лестница в ее доме!!!
Как они добрались до второго этажа, не помнил никто из них… да и трудно что-либо упомнить, если целоваться на каждой третьей ступеньке… Ошалевшей от любви Касе, похоже, было уже все равно, где они, остатки же разума в голове Сергея твердили: « Тут… где-то тут комната… моя… или Касы… не помню…»
- Каса, - хрипло пробормотал он, - я забыл… забыл, куда идти!
Она засмеялась, тихим-тихим грудным смехом, почти не слышным, лишь обдававшим Сергея жаром ее дыхания… «там… там, вторая дверь!» - и махнула рукой, не глядя, вдоль по коридору, не в силах оторваться от него…
«Вторая дверь – налево или направо?» - была последняя связная мысль. Вопрос оказался чисто риторическим, ответа на него не последовало, и мысль, потоптавшись, поняла, что она здесь лишняя… добродушно улыбнулась и исчезла в неизвестном направлении…
И зря!
Ибо совсем потерял голову Сергей, расслабился, любя Касу на ее широкой постели, и жару, в бреду, в горячке, незнамо как, страстно и жарко шепнул ей в ухо: «Лена… Ленка…»
Замерла Каса…
Замер и Сергей, только что вспомнивший оставшуюся где-то там, в прежней жизни, жену. И не знал, чего теперь ждать – то ли слез и упреков, а может, простенько так отрубят ему голову…
А Каса отстранилась от него, взглянула в глаза не обиженно и не возмущенно… и вдруг спросила:
- Откуда ты знаешь мое имя? Я тебе его пока не говорила!
У Сергея сердце, до того болтавшееся где-то чуть выше пяток, вдруг подскочило и уперлось в макушку.
- Как – твое имя????
- Да, - Каса улыбнулась, - мое настоящее имя, которое знают лишь самые близкие! Я собиралась тебе сказать, потом, что мое имя – Лина, но ты и сам как-то это узнал! А как твое настоящее имя?
- Сергей, - сказал он.
- Сергей…- повторила Лина несколько раз, запоминая его имя, - звучит странно, но красиво! Да ты и сам странный!
- Почему? – тихонько спросил он, обнимая Касу… или Лину.
- Не такой, как другие мужчины. Со мной обращаешься так, будто это ты – женщина, а я – твой мужчина. Да и, кроме того, если бы не знала точно, никогда бы не подумала, что тебе всего двадцать два! Ой! – засуетилась вдруг Лина, - я же совсем забыла! Погоди-ка…
Она вытащила из-под подушки моток какой-то толстой красной нити, оторвала порядочный кусок, усадила Сергея, сама пристроилась сзади, у него за спиной, так, что он чувствовал ее всем телом. Он подумал было, что это начинается очередной этап любовной игры, но она вполне серьезно принялась заплетать ему сзади тоненькую косичку, переплетая волосы красной нитью, и приговаривая:
- Ну вот…. ты теперь мужчина моего рода, и я хочу, чтобы все об этом знали!
И еще что-то тихо нашептывала ему в затылок, будто колдовала-привораживала, пальцами ловко перебирала волосы, сплетая Знак, а, закончив, скользнула ладонями по плечам, уткнулась ему в затылок, а руки ее уже перебралась ему на грудь, и потом - заскользили по всему телу, заставляя его опять забыть обо всем… И не было конца этой ночи, и впервые Сергей не хотел засыпать, и благодарен был Лайму за его зелье… А когда Лина все-таки заснула, он лежал рядом, ожидая, когда же и его сморит сон, и думал, что же будет завтра? Кого найдет Лина в этом теле? И не постигнет ли ее разочарование, худшее из всех, которое может пережить женщина, – разочарование в своем любимом?
«Я не хочу уходить… - понял он, - я не могу ее так оставить! Но что мне делать? Не спать? Я же не могу не спать вечно!»
А за окном уже серело… «Один день… в лучшем случае я смогу подарить ей всего лишь день!» – подумал Сергей. – «А ей этого мало – я нужен ей весь, без остатка. Ну что ж… прощай, Каса Моор-Бар, моя Лина… скачи по мирам дальше, Артюхов Сергей Юрьевич, подлец поневоле…»
И крепко закрыл глаза…
Нелюбовь моя, усни.
Мы живем лишь в снах да в сказках.
Тихо Млечный Путь звенит,
Ночь плывет в неспешной пляске,
Кто-то плачет за рекой,
То ли птица, то ли ветер.
Мне идти так далеко,
Бесконечно, вечно-вечно...
Иллет.
Сергей проснулся в лодке.
Сначала он почувствовал жесткость деревянных бортов, потом уже открыл глаза - и увидел серое небо, затянутое тучами, плывущее где-то вверху. Небольшая деревянная плоскодонка мерно покачивалась под ним, и сидевший впереди человек иногда слегка подгребал веслом, направляя лодку к середине реки, туда, где темная вода бежала быстрее. Сергей обреченно вздохнул. Значит, ничего не кончилось. Опять он, Артюхов Сергей Юрьевич, в чужом мире, в чужом теле, и отпущено ему тут времени – от сна до сна. Ибо стоит ему заснуть – и Некто или Нечто вновь перебросит его в иной мир, в иное тело, и что его там ждет – никогда не узнаешь заранее. Странная судьба, однако Сергей уже привык к таким пробуждениям, когда каждый раз нужно соображать, кто он на этот раз: человек ли, зверь ли, или вообще чудище чешуйчатое. Попытался сесть в лодке, хилое плавсредство угрожающе закачалось, и гребец оглянулся. «Ну, сейчас рявкнет!» - подумал Сергей, но спутник его дружески улыбнулся из-под низко надвинутого на лоб капюшона меховой куртки и неожиданно мелодичным голосом сказал:
- Скоро уже… скоро будем дома.
И Сергей с удивлением понял, что везет его в лодке женщина.
Он слегка приподнялся на локтях, чтобы хоть немного разглядеть, куда же его занесло на этот раз. Они плыли вниз по течению неширокой реки, вода в ней была черной и, наверное, холодной, потому что воздух тоже был холодным, пахнувшим снегом. По берегам рос густой лес, рыжевато-зеленый, хвойно-игольчатый. Низкое небо готово было вот-вот прорваться снежком, и, наверное, они были последними, кто еще спускался поздней осенью вниз по реке. По сезону была и одежка – меховая куртка на женщине и какой-то меховой бесформенный тулуп на Сергее, укутывавший его с головы до пят. И хотя лежать было тепло и довольно уютно, но любопытство брало свое. Сергей опять заворочался, осторожно сел. Женщина оглянулась, а потом двумя сильными взмахами направила лодку к берегу, нашла удобное для высадки место и, быстро сняв с себя меховые штаны и сапоги, прыгнула в воду, вытащила лодку на берег, выбросила подальше на сухое место свою одежду, пару сумок - и повернулась к Сергею. Протянула руку, намереваясь помочь ему выйти из лодки. Тот возмущенно фыркнул, подхватил подол своего тулупа и ловко перепрыгнул на берег, решив, однако же, на будущее не очень удивляться.
Но удивляться пришлось. Во-первых – самому себе: здесь он был молод, очень молод, лет эдак двадцати – двадцати пяти. Во-вторых, этой странной женщине. На первый взгляд она казалась старше его лет на десять - и относилась к нему с нежной заботливостью, будто он был какой-то важный родственник, которого надо доставить на место. Она быстро разожгла небольшой костерок, достала из сумки сушеное мясо, потом улыбнулась своему спутнику и поманила его рукой. А когда он подошел ближе, взяла его за руку, усадила рядом с собой и, отбросив с головы капюшон, улыбалась, наблюдая, как он вежливо пережевывает жилистые кусочки. Он тоже, в свою очередь, искоса поглядывал на нее, стараясь рассмотреть свою спутницу. Была она темноволоса и темноглаза, с правильными чертами лица, белокожа и улыбчива. Или это просто форма ярких губ у нее была такая? Ростом почти с Сергея, ну а фигуру не больно-то разглядишь под широкой меховой одеждой. Зато сразу бросался в глаза охотничий нож на поясе – серьезный такой нож, в богатых ножнах и с рукояткой, потемневшей от частого использования.
А она, так же улыбаясь, уже подавала ему кожаную флягу с водой. Сергей напился, вернул флягу - и понял, что женщина вот-вот его о чем-то спросит. Изобразил внимание…
- Ну, не боишься меня больше? – так же улыбаясь, спросила она.
Вот это новости! С какой стати? Дама она вроде незлая и даже милая.
- Нет, - спокойно ответил Сергей.
- О-о-о… какой храбрый! А что ж плакал да за мать цеплялся, когда я тебя забирала?
Ого! Вот это повороты! От неожиданности Сергей опешил и даже не нашелся, что ответить.
А женщина расхохоталась уже в голос.
- Да ладно, не отвечай! Я же знаю, что так положено! Ты ведь первый раз женишься! А впредь не плачь, не надо… я тебя не обижу. Я ведь не просто так тебя купила – полюбился ты мне! Есть у меня еще парочка мужей, да только не любы они мне, и никогда любы не были. Первого мне мать подарила, как я взрослой стала, второй муж от сестры умершей достался. А ты – для души, отрада моя! На-ка, вот… хотела потом тебе отдать, да уж ладно…
Она вытащила что-то из глубокого кармана своей куртки и надела Сергею на левую руку. В тусклом свете осеннего дня он разглядел широкий золотой браслет, плотно обхвативший запястье, - тяжелый, с рельефными фигурками людей и диковинных зверей. Браслет был старинный, потому что все выпуклости и острые углы стерлись, и наверняка очень дорогой.
- Я отдала за него свою лучшую лодку, - как бы в подтверждение его мыслей, тихо сказала женщина.
«Ну, дела! - лихорадочно думал в это время Сергей, - Я кто же здесь? Наложница? Наложник? Да нет, она сказала – муж… значит, у них женщины покупают себе мужей? Мда... это я, выходит, «прекрасная принцесса»? Вон какую побрякушку она мне отвалила! Лодку, блин, продала… надо хоть спасибо сказать!»
Он повернулся к ней - а она уж не улыбается, подобралась вся и глядит на него серьезно, ожидающе. Подумалось: брось он сейчас браслет в сторону, надуй капризно губы и скажи: «отстань от меня!» - не удивится ведь! Лишь огорчится: «плох подарок, не угодила!». Может быть, даже карие глаза-вишни слезами нальются… хотя – нет, вот это уж вряд ли!!! Скорее уж хмыкнет, поглядит на нового муженька искоса, оценивающе, потом засмеется, заберет браслет и купит себе новую лодку. Или нового мужа – а почему бы нет?
Улыбнулся Сергей таким мыслям – а женщина подумала, что, наверное, подарку, - и аж засветилась вся от радости! «Нравится? нравится?» - спрашивали ее глаза, и поди догадайся, о чем она: о браслете или о ней самой…
«Нравится!» - так же, глазами, двусмысленно ответил истинный джентльмен Артюхин Сергей Юрьевич - и со всей возможной галантностью поцеловал ручку дарительнице, чем привел ее в крайнее замешательство… наверное, так же отреагировал бы Синяя Борода, если б его молодая жена поцеловала ему ручку! Женщина удивленно оглядела свою руку с обеих сторон, потом так же удивленно поглядела на Сергея и сказала:
- Отдохнул? Пора, а то засветло не доберемся!
- А как тебя зовут? – спросил наконец-то Сергей.
Женщина, собиравшая вещи, замерла. Потом неспешно выпрямилась, мягко и грациозно шагнула к Сергею. Улыбнулась слегка, так, что лишь кончики белых зубов блеснули, глянула на него снизу вверх, искоса, бархатными своими глазами, и шепотом, негромко, сказала:
- А вот имя мое тебе пока знать не положено! Имя я тебе скажу потом… вечером...
И слегка провела рукой по застежке его тулупа на груди.
Собрала пожитки, загасила костерок, спустила лодку на воду, опять тщетно попыталась помочь Сергею в нее забраться. И вот уже вновь заскользили они по черной осенней воде, вниз, вниз по течению, к близкому уже дому этой женщины, к дому, который должен был теперь стать родным для Сергея…или нет, тьфу ты, для этого чужого юноши…
День уже почти совсем затух, когда они прибыли на место. Женщина подогнала лодку к небольшой пристани, сделанной из необтесанных бревен; тут же откуда-то вырулил юркий мужичок, помог им причалить, склонился в низком поклоне:
- С возвращением домой, Каса! Добро пожаловать!
И, любопытствуя, стрельнул взглядом в сторону Сергея - но руки женщине не подал и не подумал даже помочь ей выйти из лодки. Она выбралась сама, обернулась к Сергею, протягивая руку ему. Он уже привычно отстранился, но в этот раз она не стала считаться с его мнением; решительно взяла его за рукав, буквально вытащила из лодки и повела за собой вверх, по речному берегу, заросшему пожухлой травой, к стоявшему неподалеку большому бревенчатому дому. Уже почти стемнело, поэтому они мало кого встретили, лишь несколько женщин попались им навстречу, все рослые, крепкого телосложения, в одежде, подходившей скорее охотникам, чем женщинам. Впрочем, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Все они приветствовали спутницу Сергея, называя ее «Каса»; он понял, что это означает что-то вроде «хозяйка». Дом был большой и широкий, в два этажа, не новый, видно было, что в этом доме живут уже много поколений одной семьи. На крыльце их встретила еще одна женщина, распахнула перед ними толстую дверь, и они шагнули внутрь. Каса первой, за ней Сергей.
Все это время Сергей чувствовал, как возникает знакомое ощущение понимания… или скорее, вспоминания того, что с ним происходит. Незнакомые слова обретали смысл. Уже не удивляло то, что окружают его, в основном, женщины. Неизвестно как, становились ясными знаки и символы на одежде окружающих и на их головных повязках. И было без слов понятно, что тетка с массивным медальоном на груди, которая приближается к ним сейчас с чашей в руке, – важная птица, и ее надо уважать. И, когда Каса, взяв из рук этой женщины чашу, обмакнула в нее свои пальцы и провела ими по губам Сергея, а потом громко сказала: «Я, Каса Моор-Бар, принимаю этого мужчину в свой род, и да будет твоя жизнь здесь сладкой!», - он понял, что только что Каса (хозяйка) дома Моор, вторая по счету, официально объявила его своим мужем.
Женщины засуетились, засмеялись, видно было, что эта новость, пусть давно ожидаемая, принесла им явное удовольствие. Женщины – везде женщины, даже в этом (как уже понял Сергей) перевернутом мире. Кто-то, рангом пониже, тихо всплакнул в уголке. Кто-то - наверное, ровня - лез к хозяйке с объятиями. Пожилая женщина, единственная из всех одетая во что-то, напоминающее платье, суетилась и вскрикивала: «Ужин! Ужин простынет!» У дальней стены, внешне равнодушная ко всему происходящему, стояла высокая девочка, лицом очень похожая на Касу, – наверное, дочь хозяйки. Стояла и презрительно оглядывала Сергея с ног до головы. «Ишь, как бровями водит… поди, ревнует мать!» - подумал Сергей. Каса успевала все: и обнять какую-то старушку, и, протиснувшись к стене, чмокнуть в щеку дочь, и тут же отвечать на поздравления, и распорядиться насчет ужина. Видно было, что она - хозяйка, что она - дома, и что ей здесь - хорошо…
О Сергее вроде как подзабыли. «И слава богу», - думал он, облизывая намазанные медом губы, - «вон, вечер уже. Свадьба, поди, завтра, а пока дайте мне прикорнуть в тихом уголке - и поминай, как звали! Пусть потом этот купленный сам разбирается!»
Но не тут-то было.
Каса решительно хлопнула в ладоши, прерывая чирикающий женский гомон, одним движением руки размела толпу вокруг себя, повернулась к Сергею.
- Что ж ты, - сказала ему тихо, - там, на берегу, такой бойкий был, а тут заробел? Пойдем, пойдем, это теперь твой дом!
Опять взяла Сергея за руку и повела вверх, на второй этаж, по крутой деревянной лестнице. А там, наверху, уже давно, видать, находился мужчина – первый мужчина, увиденный Сергеем в этом доме. Он наблюдал за всем происходящим, перегнувшись сверху, через перила, и жадно разглядывая новенького. Каса остановилась прямо на лестнице, обняла этого мужчину – так, как могла бы обнять брата, - сказала тихо:
- Ну вот, Лайм… видит Бог, я хотела быть тебе хорошей женой, но – прости! Это Майлин, мой новый муж – будь ему другом! Покажи ему все на мужской половине, объясни, что к чему, в баню с ним сходи, что ли… посплетничайте там о своем, о мужском! А я пока делами займусь.
Быстро полуобняла Сергея, чуть прижавшись к нему мягким боком, шепнула: «До вечера…» - и уже сбегала вниз, по лестнице, и громко разносился внизу ее сразу изменившийся голос:
- Мара! Почем шкуры ушли? А рыба – упала в цене?
Лайм оказался тем самым мужем, доставшимся Касе от сестры, о котором она вскользь упомянула еще в лодке. Был он худ, светловолос, весь изящен и как-то, пожалуй… интеллигентен, что ли – если это слово можно применить к шкуро-деревянному миру. Он явно обрадовался Сергею, ревности никакой не проявлял, провел его по всей мужской половине дома, занимавшей большую часть второго этажа, показал Сергею его комнату, показал также, где отдельная спальня хозяйки и комната ее первого мужа. «Только он не выходит почти никогда – все болеет!» - тут же, вскользь, добавил Лайм. - «А вот и наша комната, моя и сына!»
- Твоего сына? – спросил Сергей.
- Да, моего!
- И Касы?
- И да, и нет. Теперешней Касе мой Силин племянником доводится…
И погрустнел лицом – как будто облачко набежало.
- Давно ты здесь, Лайм?
- Да, уже лет десять. Меня купили для ее старшей сестры, тогда она звалась Каса Моор-Син («первая» - понял Сергей). Вскоре купили и для Касы-Бар мужа, но она его сразу невзлюбила, да и, по правде сказать, было за что - вздорный оказался мужичонка! Все придирался к своей Касе, то ему не так, то не эдак… то подарки она ему не дарит, то любит его мало! Однажды так допек свою Хозяйку, что она не выдержала, да и стукнула его по шее пару раз, для острастки – и давно пора было! Так этот жаб выскочил на лестницу и давай орать, что жена его убивает, совсем руки распустила!!! Уж как он там прыгал, не знаю, но только навернулся он с лестницы хорошо! Кубарем, сверху вниз! Вот с тех пор и болеет…. а может, просто Касы боится, вот и сидит в своей комнате.…
- А твоя Каса тебя тоже била?
- Нет, что ты! Мы с ней друг друга сильно любили! Она даже еще одного мужа себе не хотела покупать – хотя могла бы, деньги водились. Когда она была жива, я летал от счастья…
- А что с ней случилось, Лайм?
Лайм вздохнул, помолчал. Потом ответил:
- Медведь на охоте задрал. И ведь я ее просил, так просил – не ходи! останься дома! Так нет, все твердила: «большая охота, большая охота… я тебе что, мужчина – дома сидеть!» Вот и остались мы с сынишкой одни. Слава богу, что у нас мальчик – будет он со мной долго, пока не вырастет. Девочку бы сразу забрали на женскую половину…
Он опять вздохнул, закрыл лицо руками. Потом опять поднял голову – видимо, решил выговориться до конца:
- Знаешь, Каса-Бар – она молодец! Ведь после смерти жены меня могли запросто продать – не очень-то теперь соблюдают старые обычаи! И я бы не смог быть вместе с моим мальчиком… Но Каса оставила меня в доме Моор, назвала своим вторым мужем, хотя …. не люб я ей, да и она мне – как сестра! А тебя она любит без памяти, как девчонка!
- Откуда ты знаешь?
- Так видно же… светится вся, как на тебя смотрит! Вот, тоже… - он указал на браслет, надетый на Сергея, - такого богатого браслета во всей деревне ни у одного женатого мужчины не найдешь!
- А ты - ведь тоже, вроде, женат? Где твой браслет?
- Тот браслет, что мне моя Каса на руку надела, я в костер погребальный бросил, за ней следом. Теперь – вот, - и он показал тонкий черный шнурок, обвязанный вокруг левого запястья.
- Лайм, - Сергей решился-таки спросить о том, что давно крутилось на языке. – Вот придет время, твой Силин подрастет. Что с ним будет?
- Ну, если ему повезет, его купят в хороший дом, для молодой хозяйки.
- А если он сам этого не захочет?
- Почему?
- Ну, хозяйка новая ему не понравится, или другая по сердцу придется?
Сергей думал, что Лайм его не поймет и надо будет долго объяснять, как это – свобода выбора, или нечто подобное. Но тот понял сразу, даже засмеялся:
- Ну, так его никто не неволит. Хочет - пусть всю жизнь в «мальчиках» дома сидит! Да только что это за жизнь – киснуть безвылазно на мужской половине! Ну, сам подумай: муж может вместе с женой и на охоту пойти, и в город на ярмарку съездить, и в доме он после жены – второй человек! А если умен мужик – так и вообще первый, между нами говоря! Не зря ведь пословицу придумали, ну ты ее знаешь: «жена – голова, а муж – шея…» Эх, парень, молод ты еще…
Он засмеялся, хлопнул Сергея по плечу.
- А знаешь что? Пойдем-ка ко мне, поедим вместе! Не ужинать же тебе одному в первый день в новом доме!
- А вы, что, ужинаете каждый в своей комнате?
- А вы – нет? Ну, женщины-то, конечно, все там, внизу, в столовой, а мы - здесь, как нам нравится, или вместе, или порознь!
«О господи…» - подумал Сергей, - «они и за стол вместе не садятся! Может, и паранджу для мужиков придумали?»
- А паранджу вы носите? – брякнул он
- Чего? – не понял Лайм
- Паранджу. Покрывало такое - лицо от чужих женщин прятать!
Лайм сочувственно поглядел на Сергея, покачал головой.
- Да, брат… не зря, видать, говорили, что Каса тебя в лесу, на пне нашла. Ну да ничего, пообвыкнешь. Нет, у нас такой дикости не водится! А тебе, кстати, сколько лет?
- Двадцать два, – машинально ответил Сергей, даже не задумываясь.
- Знаешь что, - задумчиво протянул Лайм, - я тебе, пожалуй, кое-что порассказать должен. Чтоб ты Касу нынче ночью не разочаровал.
Сергей едва не фыркнул со смеху! Еле сдержался…
- Знаешь, Лайм,… пожалуй, не надо! Я уж как-нибудь сам!
И подумал: «Я тебе тоже кое-чего порассказать могу…»
День закончился. Большой дом Моор погружался в сон. Затихли шум, гомон и бойкая скороговорка женских голосов внизу. Закончив вечерние дела, женщины разошлись по своим домам, находившимся поблизости, а часть из них осталась ночевать прямо здесь, в доме, благо места хватало всем. Ушел к себе и Лайм после их с Сергеем совместного ужина, сказав: «Надо Силину сказку перед сном рассказать…». Сергей сидел один в своей комнате, совершенно не представляя, что ему делать дальше. Нет, «техническая сторона дела» вопросов не вызывала. Что ему НАДО делать и чего от него ждут, он знал прекрасно. Но вот что делать с гаденьким ощущением себя в качестве товара… молодого, здорового, первосортного товара, купленного за дорогую цену, внесенного в расходные книги по статье «личные нужды хозяйки», - он не знал. Самым правильным было бы скоренько уснуть. Но сна-то как раз не было ни в одном глазу!!! Несмотря на позднее время, долгое путешествие и откровенно трудный день, спать Сергею не хотелось совершенно – возможно, из-за какой-то хитрой настойки, которую его заставил выпить Лайм еще в начале ужина. «Тебе пригодится», - усмехаясь, сказал он. И вот теперь весь дом спит, Лайм тоже, поди, спит без задних ног, и лишь Сергей сидит тут как дурак, тараща абсолютно не желающие спать зенки то в черное ночное окно, то в дрожащее пламя свечи на столе. И ведь сейчас явится жена, едрит твою…. кстати, что-то ее давно нет – может, уснула над своими расчетными книгами?
Сергей осторожно приоткрыл дверь своей комнаты, тихо выскользнул на лестницу. Было почти совсем темно, только откуда-то снизу доносился рассеянный свет. Осторожно нашаривая в темноте ногами чуть поскрипывающие ступеньки, Сергей начал спускаться вниз, как вдруг замер – услышал приглушенный голос. Говорила Каса - быстро, горячим полушепотом убеждала кого-то:
-… и пусть! Да, Мать-Богиня, я знаю, что он мне не пара! Все твердили, что нужен мне муж постарше, посерьезнее, чтобы мог поддержать меня, когда тяжко, чтоб было на кого дом оставить в разъездах…. Сама все понимаю - и сомневаюсь: вот станет лед на реке, соберем обоз, да и уйдем мы все с обозом в город, надолго уйдем – и я, и Мара, и Нила, да, пожалуй, и Финну надо с собой взять… так вот - кто дома останется? Старая Тала и рада бы помочь, да сил нет… дочь мала еще, в игры играет… Лайм, кроме Силина, ничего знать не хочет, а эта тряпка, Унат, вообще неизвестно зачем небо коптит… Да, конечно, все мне твердили, что надо было купить Ганта – мужчина серьезный, хозяйственный, не вертопрах какой-то…. И сам он мне почти в открытую говорил, что не прочь стать моим мужем… и просили за него недорого… - не могу, Мать!!!! Люблю ведь мальчишку этого, так люблю – земля из-под ног уходит, сердце останавливается! Давеча веду его к дому за руку, а рука-то нежная,… мягкая… а я иду, и дороги перед собой не вижу! И глаза-то мои - вроде как на затылке очутились, гляжу вперед, а вижу лишь, как он там, сзади меня, идет, голову гордо так над собой несет, а глазищи – как звезды… А как обняла его вечером, там, на лестнице, да прижалась к нему, да тело его почувствовала – так ведь не помню, как ушла… и после того полчаса не могла сообразить, не продешевила ли Мара, продавая шкуры!
Она тихонько засмеялась, потом вздохнула и замолчала. Сергей осторожно, чтобы его не заметили, заглянул в комнату.
Каса сидела на полу, прижавшись спиной к теплой внутренней стене, стене, за которой находилась кухня и жарко топившаяся днем печь. Не было больше на ней теплой меховой одежды, не было ножа этого зверского, не было ничего, кроме мягкой полупрозрачной рубашки и темных густых волос, рассыпавшихся по плечам. Сидела она, поджав под себя ноги, как котенок, держала на коленях то ли куклу, то ли статуэтку деревянную, и с ней-то и говорила так серьезно и обстоятельно. Кукла загадочно молчала, приумолкла и Каса, глядела в черное ночное оконце, за которым посвистывала приближающаяся зима, и лишь поглаживала статуэтку рукой, а потом вдруг сказала тихо-тихо:
- Ах, Мать-Богиня… а ведь я боюсь к нему идти. Уната не боялась, Лайма жалела, а его - боюсь… если только он сможет… если полюбит меня…. дай мне сил не сойти с ума от счастья!
Она еще что-то тихо говорила своей богине, а Сергей стоял совсем рядом, в темном коридоре, прижавшись к стене, слушал этот жаркий шепоток, вливавшийся огнем в его уши, заставлявший биться сердце, темным мороком затуманивающий ум и пробуждавший неподвластные воле желания… «Сидит на полу…- внезапно подумал он, - замерзла, поди… пойду, заберу ее оттуда…» А Каса уже сама встала, потянулась, как кошка, спавшая у огня, спрятала свою богиню в стенную нишу, шагнула в коридор.
- Каса… - шепотом, чтобы не испугать, позвал ее Сергей – но все-таки испугал: она охнула и подпрыгнула на месте, зажимая рот рукой, чтобы не переполошить весь дом.
- Майлин? Это ты? - тревожно прошептала, вглядываясь в темноту. - Что ты здесь делаешь?
- Ш-ш-ш… тихо… спят ведь все! Иди сюда… глупышка… руки вон замерзли, и ноги, поди, тоже… ну конечно, замерзли, жабка ты, жабка…ну, иди ко мне…
- Майлин… ах… - а руки ее уже обнимают его за шею… и замерзшие колени и бедра чувствуют жар его тела…
- Ну вот…- бормочет он куда-то в мягкие пушистые волосы, - совсем заледенела, Снежная королева… спина – как лед! (« а попка – как сливочное мороженое! - бьется в голове шальная мысль).
- Пойдем же, пойдем… - теперь уже Сергей манит Касу вверх по лестнице, - найдем местечко потеплее…
И тихо-тихо крадутся оба вверх по поскрипывающим ступенькам, будто не хозяйка с хозяином… будто первый раз поцеловавшиеся подростки…
И пальцы Касы в руке Сергея – холодные пальцы – горят внутренним огнем, как и хозяйка: дрожат от нетерпения и, кажется, что в каждом пальце стучит свое собственное маленькое сердечко…
И какая же, блин, длинная лестница в ее доме!!!
Как они добрались до второго этажа, не помнил никто из них… да и трудно что-либо упомнить, если целоваться на каждой третьей ступеньке… Ошалевшей от любви Касе, похоже, было уже все равно, где они, остатки же разума в голове Сергея твердили: « Тут… где-то тут комната… моя… или Касы… не помню…»
- Каса, - хрипло пробормотал он, - я забыл… забыл, куда идти!
Она засмеялась, тихим-тихим грудным смехом, почти не слышным, лишь обдававшим Сергея жаром ее дыхания… «там… там, вторая дверь!» - и махнула рукой, не глядя, вдоль по коридору, не в силах оторваться от него…
«Вторая дверь – налево или направо?» - была последняя связная мысль. Вопрос оказался чисто риторическим, ответа на него не последовало, и мысль, потоптавшись, поняла, что она здесь лишняя… добродушно улыбнулась и исчезла в неизвестном направлении…
И зря!
Ибо совсем потерял голову Сергей, расслабился, любя Касу на ее широкой постели, и жару, в бреду, в горячке, незнамо как, страстно и жарко шепнул ей в ухо: «Лена… Ленка…»
Замерла Каса…
Замер и Сергей, только что вспомнивший оставшуюся где-то там, в прежней жизни, жену. И не знал, чего теперь ждать – то ли слез и упреков, а может, простенько так отрубят ему голову…
А Каса отстранилась от него, взглянула в глаза не обиженно и не возмущенно… и вдруг спросила:
- Откуда ты знаешь мое имя? Я тебе его пока не говорила!
У Сергея сердце, до того болтавшееся где-то чуть выше пяток, вдруг подскочило и уперлось в макушку.
- Как – твое имя????
- Да, - Каса улыбнулась, - мое настоящее имя, которое знают лишь самые близкие! Я собиралась тебе сказать, потом, что мое имя – Лина, но ты и сам как-то это узнал! А как твое настоящее имя?
- Сергей, - сказал он.
- Сергей…- повторила Лина несколько раз, запоминая его имя, - звучит странно, но красиво! Да ты и сам странный!
- Почему? – тихонько спросил он, обнимая Касу… или Лину.
- Не такой, как другие мужчины. Со мной обращаешься так, будто это ты – женщина, а я – твой мужчина. Да и, кроме того, если бы не знала точно, никогда бы не подумала, что тебе всего двадцать два! Ой! – засуетилась вдруг Лина, - я же совсем забыла! Погоди-ка…
Она вытащила из-под подушки моток какой-то толстой красной нити, оторвала порядочный кусок, усадила Сергея, сама пристроилась сзади, у него за спиной, так, что он чувствовал ее всем телом. Он подумал было, что это начинается очередной этап любовной игры, но она вполне серьезно принялась заплетать ему сзади тоненькую косичку, переплетая волосы красной нитью, и приговаривая:
- Ну вот…. ты теперь мужчина моего рода, и я хочу, чтобы все об этом знали!
И еще что-то тихо нашептывала ему в затылок, будто колдовала-привораживала, пальцами ловко перебирала волосы, сплетая Знак, а, закончив, скользнула ладонями по плечам, уткнулась ему в затылок, а руки ее уже перебралась ему на грудь, и потом - заскользили по всему телу, заставляя его опять забыть обо всем… И не было конца этой ночи, и впервые Сергей не хотел засыпать, и благодарен был Лайму за его зелье… А когда Лина все-таки заснула, он лежал рядом, ожидая, когда же и его сморит сон, и думал, что же будет завтра? Кого найдет Лина в этом теле? И не постигнет ли ее разочарование, худшее из всех, которое может пережить женщина, – разочарование в своем любимом?
«Я не хочу уходить… - понял он, - я не могу ее так оставить! Но что мне делать? Не спать? Я же не могу не спать вечно!»
А за окном уже серело… «Один день… в лучшем случае я смогу подарить ей всего лишь день!» – подумал Сергей. – «А ей этого мало – я нужен ей весь, без остатка. Ну что ж… прощай, Каса Моор-Бар, моя Лина… скачи по мирам дальше, Артюхов Сергей Юрьевич, подлец поневоле…»
И крепко закрыл глаза…